баккара. c*est la vie
| Александр Демьянов |
2003-01-28 |
16 |
4.00 |
4 |
| |
|
| |
Ночь.
Я стою у окна и смотрю
Как огромные черепахи
Идут через улицу
Длинной темной колонной.
Ты обнимаешь меня
И спрашиваешь,
Люблю ли я Штокхаузена
А я даже не знаю,
Кто это такой.
Я не знаю даже
Кто такой Децл
И совсем не знаю
Что сказал Заратустра
Хотя с таким именем
Человек может только врать,
Но это его дело - ему жить.
Я смотрю на черепах.
Они защитного зеленого цвета
Словно усталые болотные солдаты,
И они идут по линии
Между прошлым и будущим.
Но здесь мы встретились
В настоящем, в точке возврата,
Которую скоро мы с тобой перейдем.
Мне не хватает их упорства
Их веры идти из вчера в завтра
Я хочу остаться здесь и сейчас,
Чтобы было только сегодня,
И ты бы не ушла туда, откуда пришла,
Хотя я и не люблю Штокхаузена,
А фамилия Хайдеггер вызывает у меня страх.
Черепахи мудры, они старше времени,
Они видели то, как Бог создавал Землю,
Они смотрели на Него печально
Потому что знали,
Что ничего хорошего из этого не выйдет.
Потому что ты уйдешь,
И эта ночь закончится утром.
Согласно Стивену Хоскину
Континиум по своей топологии
Это огромная черепаха
Идущая по дороге во времени.
Это, наверное, очень древняя дорога,
Потому что мир наш чудовищно стар,
Но черепаха ползет и ползет,
По серым пыльным камням,
Потому что она должна идти,
Это ее предназначение и императив,
Так же как ты должна уйти,
Чтобы никогда уже не вернутся.
Я не знаю, кто написал "Старшую Эдду"
Мне не очень интересен Мураками,
Я знаю только, что пока они идут
Ты останешься со мной.
|
|
| BHF |
2001-11-01 |
59 |
4.92 |
12 |
|
|
Бесцельное путешествие из Москвы в Петербург (цикл стихов) |
|
|
|
|
| |
Бесцельное путешествие из Москвы в Петербург
(цикл стихов)
Отпусти мне грехи. Я не помню молитв.
Если хочешь, стихами грехи замолю.
Объясни: я люблю оттого, что болит,
или это болит оттого, что люблю?
А.Башлачев
Остающиеся
1. Москва
И не поздно, как будто, но
смотровая сейчас пустует…
Город-Женщина: ей дано
привораживать. Золотую
прядь полощет фонарь в реке,
пауками шестью ей соткан
полог: пять у меня в руке,
не хватает одной высотки.
Потянись за моей строкой -
я с собой увезу немало,
заверни мне, Москва, покой
в свое звездное одеяло.
Он меня, вероятно, ждет,
Он давно не ходил в обновах,
мой тоскующий Город - тот,
что не виден мне с Воробьевых.
2. Он
Вечный бунтарь я, но на удивленье покладистой
рядом с тобой становилась, любимый, угаданный.
Слепо поверила в неиссякаемость кладезя
мудрости, силы, любви. Что с того, что преградами
жизнь испугать нас хотела, раз даже бессилия
не ощутили - оно, покорясь неизбежности
нашего "вместе", ушло. Словно рог изобилия
был надо мной опрокинут, наполненный нежностью.
Я говорю потому лишь, что хочешь услышать ты
именно это. Неужто так любишь, что веришь мне?
Все носовые платочки давно уже выжаты.
Я не останусь, увы, ни с тобой, ни теперешней.
Уезжающие
1. Спутник
– Насчет субботы - как?
– Нет, не смогу - уеду.
– Надолго? А куда?
– На пару дней, в Москву.
– Спонтанно? Ну, чудак!
Решать чужие беды?
– Да брось ты, ерунда.
Увижу наяву
Колумба-and-Петrа-с
в одной гигантской туше.
А то за столько лет
не выбраться никак.
– Что у нее за "траблс"?
– Ну, я ж не лез к ней в душу.
– Передавай привет.
– Увидимся.
– Пока.
2. Я
Как иные любят странно:
отдавая очень мало,
взять по максимуму, стало
нормой. Бурные романы -
вот объект для демонстраций:
хочется владеть всецело.
Только в каждой прежней цели -
часть от целого. Удастся
вместе их собрать едва ли:
разлетелась на кусочки.
Я стремилась ставить точки!
Им хвосты пририсовали.
Лишь один сегмент не занят:
в нем никто не станет первым,
им я не рискну. Да. Стерва.
Исчезаю. Исчезаю.
Дорога
1. Где-то к середине пути
И - полпути за уставшей спиной.
Молча. Без жалоб.
– В общем-то, перекусить нам с тобой
не помешало б…
– Небо какое - сплошной маскарад.
Прячутся звезды.
– Слушай, ну, если ты хочешь назад…
– Нет, уже поздно.
Сколько осталось? Неплохо б узнать -
бак-то залит, но…
– На указателе - три, семь и пять,
что, плохо видно?
Странно, но в горле - комок, и, увы,
прыгают буквы.
Съеден последний кусочек Москвы -
слоечка с клюквой.
2. Валдай
Паденье-взлет в коктейле с ямами.
– Не дай бог, шаровую вышибет.
Да сбрось ты скорость! Вот упрямая…
Мы где?
– Валдайская возвышенность.
– Красиво. Место знаменито чем?
– Холмы, заводы, колокольчики,
монахи, бублики на ниточке,
озера, реки, лес, источники…
Звон пальцев на манер бубенчиков,
лошадки под капот закованы,
400 кэ мэ отмечены
на слух - шуршаньем шин шипованных.
Подъем ноги с акселератора,
дорога надвое расколота.
– Какие мысли на "экваторе"?
– А холм в разрезе - тот же колокол…
Ждущие
1. Другой Он
Было же, было, и жизнь начиналась сначала,
в кои то веки решения - не на бегу.
Что же случилось, что вдруг в голове застучало:
"Я не могу. Не могу!.." Без чего - не могу?
Что же, что мысли запутались в бешеном танце,
что не нашлось среди множества важных причин
даже одной, чтоб найти в себе силы остаться,
чтобы хотя бы не бросить под коврик ключи?
Тот, кто лишь сутки назад назывался любимым -
звал ли меня, так поспешно сбежавшую прочь?
Лента дороги, пейзаж, проносящийся мимо,
метеориты окурков, летящие в ночь,
обозначения рек, чьи названья забуду,
средь сорняков-деревень чередой города…
Если и вправду бегу я, скажите - откуда?
Если же я возвращаюсь, скажите - куда?
Восемь часов мне казалось, что путь мой - без цели.
Ты. Это Ты. Пусть на руль будет списана дрожь.
Милый мой, милый! Вернулась я. Но неужели
только затем, чтоб узнать, что ты больше не ждешь?
2. Город
Вот и дождался. Вернулась. Ну, что ж ты? Встречай!
Знаешь, я только сейчас поняла, как скучала.
Стол накрывай, ставь Казанский - кусок калача,
чай наливай, ничего нет чудесней, чем чай
тот, что в Неве остывает с чаинками чаек.
И содержимое туч - как бальзам волосам,
ластится кремом туман к шелушащейся коже.
Только зачем ты опять нарядился в леса?
Ах, простодушный хитрец мой, ведь знаешь и сам:
нет ни любимей среди городов, ни дороже.
Не обижайся, но список придуманных бед
лишь рассмешит меня. Страхи твои беспричинны.
Как же ты жил без меня 270 лет,
если теперь стережешь каждый шаг, каждый след?
Мудрый, ревнивый любовник мой, Город-Мужчина.
|
|
| BHF |
2003-02-10 |
45 |
5.00 |
9 |
| |
|
| |
Леночке Медведевой,
Вите Ганчу,
Димке Макарову
- я вас очень люблю
Долгий спор разрешился, как тяжкий душевный недуг:
двум столицам делить больше нечего, кроме людей.
На прудах Патриарших кормлю я теперь лебедей,
может, родичи их обитают в Лебяжьем пруду?
И скучаю. Порой - так, что просто спасения нет.
И пытаюсь послать тебе весточку с каждым лучом.
Но с небесным светилом всегда разговор ни о чем:
ненадежный посыльный - рассеянный солнечный свет.
Жду в Москве с нетерпением редкого хмурого дня:
нам привычный гранит разве можно сравнить с бирюзой?
Если небо над Питером вновь разольется грозой,
не пеняй небесам, помни: это привет от меня.
|
|
| Диана Балыко |
2003-02-18 |
30 |
5.00 |
6 |
|
|
В этом году моего на земле немного |
|
|
|
|
| |
В этом году моего на земле немного:
Паркер, блокнот, очки, плюшевая овца,
Бутылка «Ани», портсигар да свобода бога,
Заключенная в девяти граммах свинца.
В этом году безжалостно сохнут губы,
Привыкшие много и яростно целовать.
Кусаю их в кровь. А ты так привычно грубый
Приходишь с работы: ящик, поесть, кровать...
Кровать – не секс. Хоть от паха к сердцу
Четыре ладони моих помещаются поперек.
Ты засыпаешь. А я потайную дверцу
Приоткрываю, где спрятан свинцовый бог.
Там он один. Хотя дом шестиместный строен.
В круглых покоях других пока пустота.
Я в многобожье не верю. Зачем герою
Жалких шесть шансов, когда одна высота?
Путь от земли до неба еще короче,
Чем разговор телефонный Москва – Брюссель.
...Ты застонал, проснулся, встревожен, средь ночи...
-- Просто кошмар... Лимонад принести в постель?
16.02.03г.
г.Мн
|
|
| Nina Smith |
2003-02-18 |
25 |
5.00 |
5 |
| |
|
| |
Добро пожаловать оттуда,
из моря, из-за валуна.
Здесь осень, сложены поленья,
струится свет из райских врат.
А на столе царуют блюда,
и дыни полная луна,
и драгоценные каменья
граната - в несколько карат.
Мы можем за руки не браться,
а греть ладони у костра,
и, словно чудом, словом всяким
заворожимся и замрем.
Добро пожаловать остаться.
Октябрь продлится до утра.
И мой запас свечей иссякнет
перед холодным ноябрем.
А будут ветры - будем с ними
округу облетать за три
минуты. Утром, как из пушки,
я в небо вылечу, легка.
И будет дождь необъяснимый,
и град, и белый взгляд зари,
и елей черные верхушки
проткнут тугие облака.
|
|
| вполголоса |
2003-02-17 |
33 |
4.71 |
7 |
| |
|
| |
Рыжая, какая же я рыжая!
Ух, зацелую! Ну что, боишься меня?
Я буду сегодня такая красивая,
Как бы ты меня не изнасиловал!
Открываю шкаф – надеть нечего.
Качаются, вздрагивают пустые плечики,
Как плечи обиженных тобой женщин.
Я раздала все свои вещи
Веселым тридцатилетним подругам,
Улетевшим стайками к югу,
Прихватив мужей, смешных и не очень,
(с которыми я близко знакома заочно),
И курортные мальчики где-то пялятся
На мои строптивые блузки и платьица...
А впрочем, о чем я, какая разница,
Придешь – не придется уже одеваться нам,
Чего нам прятаться - оба рыжие,
Буду слушать всем телом, как дышишь,
Будешь медом течь по постели,
Где любишь меня два часа в неделю,
Ты, главное, подбирайся ближе,
Меня-то ты никак не обидишь,
Тебя-то никто не отпустит в отпуск...
Боишься меня? Ух, бойся!
|
|
| вполголоса |
2003-02-13 |
54 |
4.91 |
11 |
|
|
без колыбельной (из письма) |
|
|
|
|
| |
Новый год теперь случается все реже.
Мой домишко занесло до самой крыши.
По ночам под полом непрерывный скрежет.
Даже топот. Полагаю, это мыши.
Дед Мороз, хотя и опытный топограф,
Потерял наш городок на карте мира.
Из забав у нас один кинематограф,
Два кафе и пара томиков Шекспира.
Целый день не вылезаю из постели,
Ем конфету после каждого сонета.
Три кило за две неполные недели.
Всё, со вторника – строжайшая диета.
Выхожу по понедельникам – на почту,
Бросить письма и купить еще конвертов.
Знаешь, милый, это всё же как-то очень,
Очень много – столько тысяч километров.
Круглосуточное ожиданье чуда.
Целый месяц – ни малюсенькой открытки...
Оказалось, почтальон схватил простуду
И лечил ее, зараза, только спиртом.
Так что, думаю, на днях притащит пачку
Самых длинных, самых нежных в мире писем.
Я, как водится, немножечко поплачу,
Ни в одном не обнаружив точных чисел...
...
Да, письмо моё немногим веселее
Той истории про девочку и спички...
Оттого, наверно, что без колыбельной
Засыпать – ужасно вредная привычка.
|
|
| Евгения Диневич |
2002-06-03 |
10 |
5.00 |
2 |
| |
|
| |
Нет жанра хуже драмы. И без прав
Сюжет лихой, комедия и только.
Как он не прав… Мелодия осколком
Под кожу слаженно… Как он не прав.
И болью не возвыситься. Скрипя,
Вползают, возведённые тоскою,
Три ноты, три струны. Убогость кроя.
Хватало трёх на приз «люблю тебя».
Но приз — каприз. Под ноги тёплый плед,
На выживание сгодится всё: съестное;
Имеющие уши, руки; снова
Немножко хны, сменить уставший цвет.
Её фантазии придумать повод для
Улыбки, несомненной и бесспорной,
Найти в его портрете линки порно
И не заметить всё, что грело в свете дня.
Что там ещё? Принять на грудь портвейн
И мысль за истину: да все они такие.
Куда как проще… И с размаху кием
(Желательно железным) да в портрет.
И tete-a-tete со сбрендевшим «не я»,
Она легко играет эти роли,
Уйти в себя и выйти без пароля
В окно на свет, из сна в кольцо огня*.
Eму значок — «злой гений Де КапрИ»,
Ей — премию. Посмертно. Без огранки.
За кадром опустеет вечер в рамке.
Мне что-то в глаз попало, посмотри?
Комедия, но не хватает драк.
Фальцетом кто-то крикнет «Ах, как славно!»
Её не жалко, а его подавно.
Но он не прав, а режиссёр дурак.
*огненное кольцо — окружало валькирию Брюнхильд, охраняя её волшебный сон ото всех.
|
|
| антиБОРОДА |
2003-02-03 |
25 |
5.00 |
5 |
| |
|
| |
…Мой Друг,
Ты ВСЁ готов отдать…
За родинку
На тыльной стороне
Ее стопы,
За влажный Лепесток,
За белый тела лист…
…За раковинки ушек,
Шелк руки,
За солнечные россыпи веснушек…
…Чистых глаз зрачки
И белокожесть лба…
И острые соски…
…Ты любишь ее дом,
Ее картинки
Из червячков, ромашек и стрекоз…
И беззащитность юных слез…
…И ты готов сдувать с нее пылинки,
Чтоб снова окунуться с головой
В пронзительно-волшебный сон
Ее волос…
Ты ляжешь возле, но не будешь спать,
Ты станешь осторожным, как гурман
И будешь предвкушать
Все прелести неведомого блюда…
…И слышать голоса далеких Птиц,
Летящих в Никуда из Ниоткуда.
Крылами посылающих прощанье…
И щупать шорохи ее ресниц,
И чувствовать прозрачное дыханье,
Окутывающее, как туман,
Твое непоправимое желанье…
…Ты видишь хрупкий локоть,
И изгиб плеча,
И длинный ноготь
Тонкого мизинца…
Ночь горяча…
…И вот руки твоей огонь
Кладет в ее раскрытую ладонь,
Так ждущую привычного гостинца,
Стальное лезвие…
Еще чуть-чуть…
…И, потерявши над собою власть,
Ты окунешься в эту сласть,
И острием неосторожным воображения
Ты сделаешь последнее движенье
И тронешь сон,
И в краткое мгновенье
Голодный хищный нерв рванется и раскроет
Зазубренную алчущую пасть,
Как в пропасть, унося с собой
Накопленную в твоем сердце
Злую боль,
Порочную любовь
И страсть!
…И слабость…
…И болезнь…
…И радость…
…И одноногую уродливую старость…
|
|
| negros |
2000-06-03 |
313 |
4.74 |
66 |
|
|
"Что продаешь ты, Старуха?" |
|
|
|
|
| |
- Что продаешь ты, Старуха?
- Крылья мифических гарпий,
Взгляды Горгоны поштучно,
Зубы дракона - примерь-ка!
- Бойко ведется торговля?
- Да не сказать, чтобы очень...
Раз в триста лет покупают
Вечную молодость или
Меч-кладенец для музея.
- Много ли требуешь денег?
- Денег не надо!
- А душу?
- Грязи довольно, увольте!
Дай, что не нужно отныне.
- Что же найдешь у бродяги?
Пачку непосланных писем,
Недогоревшую пошлость -
Даром зовется поэмой...
Всё можешь взять!
- А рассудок?
- Нужен!
- Не верю!
- Но как же
Мне насладиться покупкой,
Если безумье охватит?
- Ты не догадлив, романец!
Нет ни меня, ни сокровищ.
Есть только белые стены,
Тень на полу, и негромко
Каплями просится осень...
|
|
| Ёлка Моталка |
2002-11-07 |
115 |
5.00 |
23 |
| |
|
| |
Вот уже похрустывает август
Глянцевой оберткой от конфеты.
Я в осенней памяти останусь
Лишь забавной рифмой к слову "лето".
Ткани чем прозрачней, тем дороже.
Никакого ситца и сатина.
Солнце льнуло к удивленной коже
Темно-рыжей ласковой сангиной.
Только я опять не угадала -
Видимо, наряды были плотны.
От июля мне не перепало
Даже золотистого налета.
И теперь в каком-то пыльном парке,
Воспаленных глаз не открывая,
С чьих-то губ, растерянных и жарких,
Торопливо лето добираю.
Узкую зеленую скамейку
Даже через платье плавит тело,
И скользят испуганно бретельки
По плечам моим незагорелым.
|
|
| Ёлка Моталка |
2002-11-12 |
249 |
4.88 |
51 |
| |
|
| |
Осенний четверг разноцветен, растрепан и короток,
Как модная стрижка. Осталась неделя – и прожито.
А помнишь: такой же ноябрь, воскресенье за городом,
Притихшее небо над дачным поселком... Ну, что же ты,
Ну вспомни – ладони в ладонях дрожали и таяли...
Так просто за шторами спрятать унылые улицы,
Укутать, укрыть, нашептать побережье Италии
И пляжные зонтики... Вскинув монетку, зажмуриться –
Неважно, что выпадет. Терпкую ягодку имени
Катать за щекой, осторожно целуя по буковкам...
Пугать, что в Марокко плохой урожай мандаринов и
Что Нового года не будет, твердить, что я глупая
И просто нечестно дрожать под тремя одеялами...
Пожалуй, ты прав, и затея не слишком удачная –
Мы оба замерзли и выглядим очень усталыми,
Какие уж тут фотографии, если назначено
Давиться сиропом от кашля (а пахнет смородиной!),
На решку загадывать счастье от марта до августа,
Согревшись, учить наизусть географию родинок,
И плакать, и бредить «уедем, уедем, пожалуйста» –
И всё невпопад, неумело, нелепо... Прости меня.
Как много счастливых монеток впустую потрачено...
А осень однажды вздохнет совершенно по-зимнему,
И наши фигурки в руке ее станут прозрачными.
|
|
| даймон |
2003-01-24 |
70 |
5.00 |
14 |
|
|
Давай посидим, помолчим... |
|
|
|
|
| |
Давай посидим, помолчим, чай попьём -
Пусть это так просто и мило...
Мне дом этот дОрог, и снова я в нём,
А думал - ты всё позабыла...
На кухоньке малой приятно вдвоём -
Спокойно, уютно и тихо...
Умяв все конфетки, про радость споём,
Пугая тревоги и лихо...
А после сыграем - уже без детей -
Вдвоём - в наши тайные игры...
Уж месяц подкрался на лапах ветвей,
Заждались диванные тигры...
|
|
| ОЛЕГ ВОРОНОЙ |
2003-01-25 |
55 |
5.00 |
11 |
| |
|
| |
Хотите судить?
Судите!
Вот он Я!
С грудью открытой...
Слышите сердца стук?
Видите?
Обыкновенное!
Красное!
Тук-тук! Тук-тук!
Такое же как у вас!
ЖИВОЕ!
...Не злое...
.......Простое...
Хотите жалеть?
Жалейте!
Вот он Я!
С грудью открытой...
Слышите сердца плач?
Видите?
Рубцы!
Шрамы!
Тук-тук! Тук-тук!
Такие же как у Вас!
РАНЫ!
...Надежды...
........Обманы...
Хотите убить?
Убейте!
Вот он я!
С грудью открытой...
Видите сердца cкорбь?
Слышите?
Возмите нож!
Потупей!
Тук-тук! Тук-тук!
Что? Страшно?
Вы тоже один из людей?
Да ладно!
...Пока никто не видет...
.......Быстрей!
.......Тук-
Хотите любить?
|
|
| ОЛЕГ ВОРОНОЙ |
2003-01-25 |
55 |
5.00 |
11 |
| |
|
| |
Я стоял среди шума города.
Людям сердце показывал, предлагал...
...возьмите...
.......пожалейте...
............убейте...
Р а с т о п ч и т е!
Но сделайте хоть что нибудь!
Один я!
О Д И Н!
А был как вы!
...Муравьи...
.......Муравьи...
куда-то бегут
Нет им дела
Лишь быстрый взляд бросив
Отвернувшись. Испугавшись.
...Мимо...
.......Мимо...
С презреньем. Отвращеньем
опустив глаза, не смотря.
Выхлопы города в сердце въедаются
Это всё что осталось
от меня...
Боль!
.......Крик!
..............Мольба!
К Т О Н И Б У Д Ь!!!
Идите сюда!
Не слышат
Большие города...
Темнеет...
Фары машин в глаза
пьянят!
...Пьянят выходом!
.......Пьянят безумством!
Вижу дорогу...
.......Она близка...
ВСЁ! Да?
ДА!
И вруг стало тихо-тихо
Все звуки исчезли
и в воздухе звенящем
Я вдруг увидел девочку,
лет пяти,
что мне улыбалась...
Всё замерло!
Машины, люди...
Лишь она ко мне подбежав,
звонко смеясь,
грудь мою закрыла
и на большие пуговицы пальто
С укоризной надувши губки
На меня взлянула
Глазами огромными как жизнь.
Взяла за руку
Зачем?
Не надо!
Сказала
И увела с собой...
И я за нею шел неуклюжий, большой
.................................и плакал...
|
|
| Ольга |
2003-05-17 |
70 |
5.00 |
14 |
| |
|
| |
Моя мать выглядела много старше своих лет. На самом деле ей было едва за сорок, но когда я вспоминаю ее, она все время на кухне, в старом халате. Мне казалось, что ей ничего не хочется – и это убивало. В самом деле, все ее желания упирались в новый телевизор, или, может быть, большой белый холодильник, какие она видела в цветных каталогах. Ей нечего было хотеть – дочь, то есть я, хорошо училась в школе – не первая ученица, конечно, но этого вполне хватало, чтобы ее не вызывали к директору, муж со вполне приличным окладом.
Муж…
У моего отца была любовница. Я не знаю, когда это произошло, когда и как они встретились. Когда и как они начали спать вместе. Я не знаю, любил ли он ее. Такие вещи не принято рассказывать детям. Я не знаю, знала ли о ней моя мать.
Мать иногда уезжала из города к своей сестре. На выходные. Обычно я тогда шла потанцевать, а потом ночевала у подруги. В этот раз все произошло точно так же, но с небольшой разницей - вместо того, чтобы ночевать в гостях, я вернулась домой.
Стараясь не разбудить отца, я открыла дверь. В кухне горел свет. В коридоре стояли женские туфли – очень маленькие и изящные, из тонкой черной кожи. У мамы таких никогда не было. Сняв обувь, я зашла туда. Любовница моего отца, закрыв глаза, с наслаждением пила воду из маминой кружки. Я стояла и смотрела на нее. Наконец она отняла кружку от губ, по подбородку стекала тоненькая блестящая струйка.
Моя мать по утрам выглядела еще более блекло, чем обычно. Ее лицо, с отпечатком подушки на правой щеке было одутловатым, глаза заплывшими. Но она, любовница моего отца, даже сейчас, с немного растекшейся тушью, растрепавшимися волосами, была удивительно красива.
- Привет. – Спокойно сказала она.
Я молчала. Я знала, что у отца кто-то есть – по едва заметному сладковатому запаху, который я столько раз вдыхала, обнимая его, по взгляду, когда он возвращался позже обычного – по тысяче мелочей. Но никогда я не отдавала себе в этом отчета с такой ужасной ясностью. Она действительно была. И она только что пила воду здесь, передо мной.
- Мне жаль, что мы встретились. – Она пожала плечами, глядя куда-то мимо меня. – Извини. Я прекрасно помню, что это – ваша территория. Твоя и твоей матери.
Договорив, она развернулась, и растворилась во мраке коридора. Пошла досыпать.
Я стояла в растерянности. Я ненавидела ее. Ненавидела – и восхищалась, в тайне даже от самой себя. Восхищалась ее спокойствием, почти гордостью. Ей должно быть стыдно. Но ей не было стыдно – и я должна была это признать.
То ли дело я… Меня никогда не замечали. В классе на меня почти не обращали внимания. И только стоило мне, отвечая на уроке, что-то напутать, как с задней парты раздавался шепот «вот чокнутая»… И в этот момент меня окатывала волна безумного стыда… Я стыдилась своей постаревшей раньше времени матери, своей неказистой, слишком обыкновенной внешности, своих ошибок – всего, что называлось «моя жизнь». Теперь я должна была стыдиться еще и своего отца.
Когда я проснулась, она уже ушла, а отец еще спал. Он просыпался очень поздно, когда бывала такая возможность. Я ему ничего не сказала. Сделала вид, будто вернулась как обычно.
Уж не знаю, с чьей подачи, однако родители решили перевести меня в другую школу. Как мне этого не хотелось! По крайней мере, здесь меня хотя бы не слишком обижали. А кто знает, как меня примут новый одноклассники?
Но на меня, как всегда, никто не обратил внимания.
Первым уроком была литература. Предмет, в котором я никогда не была сильна. Все шумели, я сидела на задней парте, стараясь остаться незамеченной.
В класс вошла учительница.
Она.
Любовница моего отца.
Все сразу же умолкли. Она приветливо улыбнулась.
Я смотрела на нее, не в силах отвести глаз. Косой солнечный свет, пробиваясь сквозь пыльные оранжевые шторы, падал на нее, и она, идеально одетая, с гладко причесанными светлыми волосами, казалась еще красивее, чем тогда на кухне. Прозрачная прядка волос небрежно скользила по щеке.
Она, как будто нарочно, сразу же вызвала меня к доске и представила всему классу. Конечно, это не мои родители решили перевести меня сюда – так решила она!
Класс обожал ее. Над остальными учителями подшучивали, иных презирали, позволяли себе срывать уроки, но здесь – нет, все замолкали, стоило только ей войти.
Она всегда выглядела идеально. Ни пятнышка на одежде. Тонкий запах духов. Будто только что сошла с картинки модного журнала. Того, которые изредка листала моя мать.
Я ненавидела ее предмет и ее. Ненавидела, и хотела быть похожей на нее. Однажды, когда мать снова уехала к сестре, а я не ночевала дома, она забыла в ванной флакончик своих духов. Я незаметно забрала его себе. Я упивалась этим запахом по ночам, пряча его от отца в шкафчике с нижним бельём.
Все воскресенье я отчаянно рылась в своих вещах. В конце концов, я вывернула их на кровать. Ничего. Все сплошь – бесформенное, темное вызывало во мне лишь чувство глубокого отвращения. И безысходности.
Когда я попросила маму купить мне новые брюки, какие я видела в витрине сверкающего бутика, она удивилась. Ей казалось, я безразлична к таким вещам. Сама-то она давно была безразлична.
Брюк мне так и не купили. Забыли, а я не имела привычки просить о чем-либо дважды. Я купила их себе сама, спустя два года. Они к тому времени вышли из моды, и я могла бы купить любую другую вещь, но я купила именно эти брюки. Потому что точно такие же видела на ней. На любовнице моего отца.
Однажды она заболела, и мы всем классом пошли к ней домой. Я хотела посмотреть, как она живет. Может быть, если бы я увидела конуру с ремонтом конца прошлого столетия, я бы успокоилась. Но это было не так.
Ее квартирка и в самом деле была небольшой, но все же очень светлой и хорошо обставленной. Много лучше нашей. Она встретила нас немного растрепанной, в рваных джинсах и просторной футболке с надписью «California», отчего выглядела еще моложе. Познакомила нас со своим мужем. Тоже молодой, тоже очень красивый и приветливый. Прямо картинка из мыльной оперы. Я из всех сил строила ему глазки, но он и не смотрел в мою сторону. Он заботливо ухаживал за своей женой. Он сдувал с нее пылинки, и был счастлив. Еще бы, она ведь страдает, она ведь простудилась.
А мне хотелось кричать на них, разорваться от ярости у них на глазах, чтобы они поняли, какие они на самом деле гадкие. Но я ненавидела их молча. Тихо, как выстрел в спину.
Когда мы уходили, она остановила меня на пороге, взяла за руку, и тихо сказала:
- На самом деле, ты чудесная девочка. И очень красивая. Вот держи. – С этими словами она протянула мне маленькую бардовую коробочку, в каких обычно дарят драгоценности.
Я шла домой по темному городу, и силилась понять, зачем она спит с моим отцом? Зачем изменяет своему красивому, глупому от постоянной радости мужу?
Когда я вернулась, мать, как всегда была на кухне. Она, с посеревшим от усталости лицом, готовила папе его любимый омлет с грибами.
Не сняв обуви, я опустилась на табуретку, и долго смотрела, как она режет грибы, затем петрушку, как счищает все это ножом с деревянной доски в сковородку, повернувшись ко мне спиной. Я слушала, как шипит горячее масло.
- Моя учительница литературы – папина любовница. – Ни с того, ни с сего сказала я.
Мама даже не обернулась. Она мыла посуду. Я подумала, что она не услышала из-за шума воды, бежавшей из крана.
- Мама! Ты что, не слышишь? Папа спит с моей учительницей литературы!
В этот момент в кухню вошел папа. Мама поставила на стол три тарелки и сказала привычным тоном:
- А теперь мойте руки – и за стол.
Мне не спалось всю ночь. Я и жалела, и радовалась, что она не услышала моих слов. Может быть, она смогла бы что-то сделать, сказать ему, чтобы этой куклы больше не было в нашей жизни. А может быть, она и не хотела ничего делать. Может быть, она услышала меня, но ей все равно. Ее все устраивает. Я презирала ее за то, что она не хотела ничего менять. Но все же мне было стыдно. Перед ней. Перед куклой. Она бы так не поступила, это уж я знаю наверняка. Я вспомнила про коробочку. На белом атласе светились в темноте две маленькие жемчужные сережки. Я усмехнулась. У меня не были проколоты уши.
На рассвете меня разбудил отец. У него тряслись руки. Он ничего не мог сказать – только бормотал что-то невнятное «мама… там…»
Не вполне проснувшаяся, я встала, и вышла в кухню. За мной пошел отец. Мы стояли и смотрели, как рассвет окрашивает первыми солнечными лучами уже мертвую мать, повесившуюся на поясе своего старого халата.
|
|
|
