By_heart. Родная и Лондон

By_heart	2005-02-28	10	5.00	2
В мой опустевший дом...
Мы закрываем двери От ветра и людей. Тобой себя измерив, Пойму, что ты – сильней. В февраль играет лето Душа дождем пуста, И я оставлю этот День для колдовства. Меня застанет спящей Церковных склепов звон, Входя сквозь двери наши В мой опустевший дом.

By_heart	2004-11-23	5	5.00	1
Выпьешь?
Пенку сдувать с подостывших преданий, Настолько любовно забытых, Что книгам отписана старая Дания, И списан с надгробий Египет. И кружку рыдания залпом, до донышка Без тоста, не чокаясь, вылить. Сочувствие и соучастие споривших. За руку – а стало быть – слитно. И опустевшую осень покинуть Хотелось красиво, под Брамса, В овраги (от слова «соврать без запинки»)- В убежище листьев и счастья. И неизбежно уверуя в вечность, В себе воспитала старость, После явления небезконечность Еще предсказуемей стала. В сплавах всех чувств – второсортная правда, А значит, в пшенице – мыши. Прошито и вышито, морфий и ладан – Без тоста, не чокаясь – выпьешь?

By_heart	2004-11-20	20	5.00	4
Рассвет, воспаленный...
1. Рассвет, воспаленный, рождается в муках. Целуй мое сердце, но только не руки. Оставь наслажденье на утренней коже Горячим касаньем ладоней холодных. 2. Уже не пугаюсь больной темноты – Ищу в ней раздетых стихов. И просят настойчиво зимней воды Пожары больших городов. Упрямая нежность рассвета горит Соломенным солнцем на пальцах. Помятые крылья остывшей любви Испачканы грязью асфальтов. И сонным дыханием кожи коснулась Не смытая ночь в ресницах, Не вовремя утро из моря вернулось в соленые мысли…не спится. Плечо неумело целую и свет, Сквозь волосы бледно продетый, Я знаю, пока не получится петь – Мой голос боится рассветов.

By_heart	2004-11-20	5	5.00	1
Ярость впивается...
Ярость впивается взглядом врага, Губы отбелены злостью. Ветер упавшую душу поднял, Унёс, растопив её косы. А мне – целовать в крик пустые глаза, И лоб твой, осушенный речкой. Пусть держат в прицелах виски – я не знал, Как ласковей взять эти плечи. Отчаянье рвет обезумевший мат, Навзрыд убегаю от боли. Такая свобода – и некого ждать, Сжигается ненависть горем. И падает на плечи мне высота, На выстрел ответив в сердце… Восторженно думал о ней…я мечтал – Бессильно отдавшись ветру.

By_heart	2004-11-20	9	4.50	2
Песком
Песком осыпаются души В горячие руки неба, И голос туманом задушен, И взгляд обессилен ветром. В осколках ракушек – море, Чуть глубже – раздавит сердце, И рухнет слепой волною, Надрезанной солнцем да смертью. Глотками прибои измерив, Закат ощущают кожей, Предчувствуют завтрашний берег И сходят с ума. За то, что Дождем разрыдались тучи, Луна занавесит окна, И пепел воды потухшей В подтаявшем зеркале стекол щербатое утро остудит, играя с рассветом в тени. И море на след мой наступит Соленой разбуженной пеной. Остатки души – привычка, Песок ощущений – в ресницах. Мне небо в ладони дышит, Горит, и кому-то снится.

By_heart	2004-11-16	10	5.00	2
Мне хватает...
Мне хватает твоих недоверчивых глаз, Чтоб понять, как меняется мое лицо. Если я замолчу, значит нечем сказать – Мой язык оштрафован, подрезан, растет. В моде искренность и полевые цветы, Низко кланяться – только при входе в сердца, Оставлять на пороге священное «ты», В моде грустные плечи и даже коса. Мне не мало небес – звёзд хватает до слез, И в избытке надежд, упакованных в сны. А шипы каблуков не острее, чем роз – В моде только живые (любые) цветы.

By_heart	2004-11-13	15	5.00	3
Кошка гуляет сама по себе...
Кошка гуляет сама по себе – Ей нужно всего лишь наличие лап. Я прислонюсь с силой ухом к земле, Чтобы подслушать, что делают там. Буду гадать по ладоням рябин Той, что всегда оставалась со мной. Выйду на встречу: «Как осень, Марин?» - «Видишь – сопливит, и дышит рекой…» Души прольются холодным дождем, Лужи разгладятся в льдины под снегом, Снова предав, хоть на миг – но поймешь, И выдохнешь шепотом: «…не с кем…» Знаю, когда-то на черном пруду Я наклонюсь под давлением звёзд, Будущим инеем выбелю ту, Кто прежде, чем вновь оглянуться – уйдет. Кошке щекотно бродить по полям – Ей хочется листья царапать и петь… Шепотом выдохнув крик мой, земля Будет тебя – обещаю – беречь.

By_heart	2004-11-12	10	5.00	2
Солнце в мокрых именах...
Солнце в мокрых именах Опоздавших самолетов Нежно плавится зима, Не дождавшись здесь кого-то. Неба полные глаза, незамеченные рейсы Ветер тучи не узнал, И ворвался глубже в сердце. Я тушила душу морем, Снег глотала, чтоб молчать, Так, как ты, никто не смотрит, Ядовитый мой закат. Я от пыли прячу имя, Загорелся острый лед. Стены, двери, лица, спины...- Опоздавший самолет

By_heart	2004-11-12	10	5.00	2
Город ждет...
Город ждет, город окна жжет, Дождь наполнил мысли небом, И до самых далеких звезд Дотянулись дома, наверно. Мой корабль, твои паруса, Бесконечно грустный воздух Чтоб не плакать, закрой глаза, И представь все в белом, солнце. Ослепляют витрины ночь, Успокою сердце снегом На ресницах вода и лед, Плавятся все те же реки. Пусть придет, если хочет день, Пусть рассвет сам найдет дорогу. Засыпаю, до встречи, Тень... Просто города слишком много.

By_heart	2004-11-10	0	0.00	0
Мне в утешенье – безрассудно белый ветер...
Мне в утешенье – безрассудно белый ветер, И вспомнить что-то можно лишь навзрыд. А с плеч, так низко и безудержно раздетых Стекает сон, стихает и болит. Я отвыкаю от всего, что ближе к морю, И город кажется древней умерших гор. Я прихожу одна в такой просторный Твой злой, опустошенный грустью двор. И в лужах, выпивших распахнутое небо, Я утоплю свой свет и тень свою. Мне больно! Посмотри, как я пьянею Твоей жестокостью – и ей себя убью. Осколки глаз, срастаясь ночью в слезы, Искрили в спутанных любовью волосах. И разметались по подушке косы, И, став теплее, впитывали страх. Мне, так безвольно падавшей на локти, Хотелось знать – всё та же в ранах боль? Да отчужденье медленно и тонко Текло по венам, вытесняя кровь. В тобой заброшенных признаньях и объятьях – Твоя неискренность и твой простой мотив, И слишком поздно, чтобы думать о прощанье, И слишком много света, что уйти.

By_heart	2004-11-10	0	0.00	0
Я, вновь покоренная бледностью лба...
Я, вновь покоренная бледностью лба, Предсказывать завтра сумею. И верила шепоту, если бы лгал; С закатом приходит смелость. Рывками – дышать, и так жадно да пьяно, Что нежность – от сердца – к горлу. Как ни ломай меня – мне тебя мало, И без тебя так долго. Я комкаю волны, но море сквозь пальцы Уходит в следы босые. По плечи в воде, солнце хочет остаться, А я не хочу быть красивой. Заснеженной вечностью материковой, И неподвижностью тени, Руками, ресницами, сердцем, чтоб снова Уйти, предвкушая рожденье.

By_heart	2004-11-08	25	5.00	5
Ноябри...
Ноябри. Ноябри – в каждом городе свой; непрощенные листья забыты – Есть новей ощущенья, чем непобедимость дождей. Бездорожье кленовое, чисто осенняя скрытность… Подари мне безветренность и бесконечность полей. В моем горле живет неуверенность в завтрашнем солнце, Ноябри – в каждом вечере свой – одевают под горло плащи. Все симптомы любви – осторожно – важнейшая тонкость: Может запросто память болеть в левой части груди. Одиночество самодостаточно в проруби счастья, И когда я приду, ты, конечно же, спросишь: «Кто – «я»?» Не все карты открыты? – ну что же, за то – все по масти. Без сомнения, в каждой улыбке – отдельный ноябрь.

By_heart	2004-11-06	9	4.50	2
К берегу прибило солнце...
К берегу прибило солнце, И споткнулось об закат Море, захлебнувшись ночью, Отбежав чуть-чуть назад. Я иду на запах ветра, Задыхаясь тишиной. Наступила, не заметив, На стеклянный твой прибой. Я иду на свет застывший, И ломаю тень в песке Паруса почти не дышат, Только мысли – в спину мне. Сон, чуть тронутый мечтами – В восковое небо, сжечь! От приливов чувств устали Корабли, глаза и мель. Уходи, где моря корни, Босиком по венам лет… Просыпаюсь, ночь не помня, Я, споткнувшись об рассвет.

By_heart	2004-11-06	30	5.00	6
Протяженность континентов...
Что же будет с нами дальше, Если я не знаю, где ты?… Об метель израню пальцы, Отдавая мысли ветру. Тяжело дышать и видеть. Память из магнитной ленты Разрываю, ненавидя Протяженность континентов. Кто сказал, что ночью – звёзды? Твой туман мне спать мешает Ледяной любимый воздух Только бы забыть твой запах. Вдоль теней брожу за солнцем. Дым, пропитанный железом – Ближе к небу – злей и тоньше, А закат – почти что прежний. К берегу Земли холодной Подобравшись, плачут чувства. Стала вдруг чужой сегодня, Вздрогнув от биенья пульса. Подчинив огню бумагу, Вместо мыслей – пепел ветру. Друг заклятый, лучший враг мой – Протяженность континентов.

By_heart	2004-11-04	0	0.00	0
Обезумев от лучей вечерних...
Обезумев от лучей вечерних, первый белый снег Из последних сил целует ветер. Завтра будет утро, будет небо и рассвет, Завтра будет кто-то с кем-то вместе. Что бы ни приснилось в эту ночь тебе и мне, Как бы не блестели эти ветки, Упадет на теплый (потому что первый) снег - Солнце, прожигая дыры светом. Тонут в лужах тени, тонет город и декабрь, Радуется осень черной грязи... ...Разрыдалась от обиды побежденная зима, Белые холодные рассказы...

By_heart	2004-11-04	5	5.00	1
В пыль невесомых дней...
В пыль невесомых дней Опускает осень белые пальцы На спины камней Падают листья и тихо плачут. Пусть дождь на песке Искры и звезды рисует ночью. Пляж пьян и раздет, Жутко замерз и солнца хочет. Здесь, этой весной, Море бледнело от ласки утра... Мне страшно одной Видеть, как небо стало мутным. Жжет холод ступни, Я наступаю на ракушки, И слепят огни, В гладкой воде горят и в лужах. На шее, плечах - Чувствуешь осени мокрые пальцы? Знаешь, это печаль, Просто печаль, я просто плачу...

By_heart	2004-10-13	9	4.50	2
"Закрыв лицо..."
Закрыв лицо, я отвечаю ей – Моей еще не названной разлуке Отчаяньем просоленных бровей, И вслух произнесенным словом «мука». Мне так нестрашно было вспоминать, И неуютно в пустоте каминной, Что захотелось, чтобы ты мог знать Чем болен мой покой, и чем невинен. И день тоски запомнится грозой, А город обрамлен горячим небом… Застыло сердце под твоей простой рукой, Я восхищаюсь идолом враждебным. И купола сугробов будят ночь, В заученной улыбке прячу голос. Ты, незабытый, так желанно врешь, Не уходи, баюкай мою совесть. В проборах безупречных вспыхнул вздох, И мне в глаза сухие смотрит свято Остаток ночи, осыпаясь в тень у ног, И я целую в лоб тебя, как брата.

Некое Существо	2004-11-25	39	4.88	8
Сумасшедшие
Вместо вступления, предисловия и слова автора. Всего лишь один вопрос перед тем как ты начнешь это читать: Ты точно хочешь это прочесть? Всего лишь одно предостережение перед тем как ты начнешь это читать: Знай, обратного пути уже не будет! Пролог. Толпа людей несется по переходам метро, по улицам, проспектам, люди толкаются в транспорте, стоят в бесконечных пробках. Все куда-то торопятся. Каждый куда-то спешит. Всякий куда-нибудь опаздывает. Ты находишься среди них, ты в толпе. Совершенно не важно где и когда. Взять, к примеру, метро. Час-пик. Ты и толпа. Толпа и ты. Тебя точно так же толкают. На тебя облокачиваются. Вокруг тебя незнакомые уставшие люди, кто-то читает, кто-то отгадывает кроссворды, кто-то ведет нудную беседу. Ты среди толпы. Ты часть толпы. Ты смотришь на людей окружающих тебя, но они отводят глаза. Прячут их, занимая себя какими-то надуманными делами – копаются в мобильниках, сумочках, ищут запись в органайзере. Ты смотришь и вдруг натыкаешься на чей-то взгляд. Парень ли, девушка ли, не столь важно, ты видишь свет в глазах, такой же свет, что видел перед выходом в зеркале. Ты смотришь на его/ее лицо и пытаешься вспомнить где же ты мог его видеть, оно очень знакомо. Но двери открываются и ты выходишь. У тебя мало времени. Ты забываешь о незнакомце/незнакомке, бежишь в назначенное место. Успеваешь. Опять толпа. Опять вокруг тебя много спешащих куда-либо людей, но ты начинаешь замечать среди них тех, у кого такой же свет в глазах. Свет подобный твоему или тому незнакомцу/незнакомке. Ты вспоминаешь где видел его/ее. И в этот момент звучит сигнал к началу акции… *** - Ответь мне здесь и сейчас, любишь ты меня или нет? - спрашивал я. Сначала она ничего не поняла, но когда увидела что я посматриваю вниз, то словно взорвалась: - Зачем ты притащил меня на эту крышу? Зачем ты делаешь это все? Ты сумасшедший! Тебе надо лечиться! Слезы покатились из ее чудных голубых глаз. - Любишь или нет? Сделай выбор: остаешься со мной или без меня? - Ты… ты сумасшедший! Ты просто сумасшедший! - Ответь! - Нет! - Не любишь? - Нет, не люблю! Я не хочу быть с тобой! Оставь меня! Я последний раз взглянул на нее. Разбежался и прыгнул с края крыши. - Я свободен! - прокричал я перед прыжком. Ветер, должно быть, донес мои слова до ее ушей… У меня есть всего лишь какие-то секунды перед тем, как… Говорят, в такие моменты ты вспоминаешь всю свою жизнь. Нет, всю жизнь я не вспоминал, только последние два года. «Жить нужно опасно!» - говорит у меня в голове голос Мэда. С того момента как я увидел его впервые, все и началось. Познакомившись с ним, моя жизнь перевернулась. Раз и навсегда. Опасность, адреналин, драйв стали моими постоянными спутниками. И это было здорово! Это случилось в институте. На первом курсе, в первый же день. С виду культурный и образованный молодой человек, с небольшой благородной бородкой, в очках, пиджаке, брюках, при галстуке сидел рядом со мной в актовом зале. С другой стороны сидела здоровая ряха, бройлер, шмат сала. Он тяжело дышал, потел, его костюм трещал при малейшем движении. Мы проходили что-то вроде посвящения в студенты. Со сцены выступали преподаватели, деканы… вышел ректор. Он говорил что-то про наш путь в жизнь, про взаимосвязь поколений, про помощь старших младшим. Говорил он противным нудным голосом, к тому же очень долго. Большая часть слушателей медленно погрузилась в легкую дрему, как вдруг тот культурный и образованный с виду парень, что сидел рядом, вдруг встал с места и громко спросил: - Простите, а могу ли я сказать пару слов от имени всех первокурсников? На сцене произошла легкая заминка. - Да-да, конечно, молодой человек, выходите! – сделав приглашающий жест, вышел из положения ректор. Молодой человек поднялся на сцену, пожал руку ректору, затем взял микрофон и сказал следующее: - От имени всех студентов, которые еще совсем недавно были абитуриентами, я бы хотел выразить благодарность господину Оськину, преподавателю физики, господину Родионову, преподавателю математики и, конечно же, зам. декана, господину Тимофееву: огромное спасибо вам, за то, что вы в этот год брали не такие большие взятки за поступление по сравнению с прошлыми потоками! - Выведите его со сцены! - закричал покрасневший Тимофеев, - Это ложь, наглая ложь! Паренек не отпуская микрофон, двинулся к краю сцены. - Простите, господин Тимофеев, но вы, наверное, свой шестисотый купили на вашу преподавательскую зарплату, или вам его дед мороз под елку положил? Зал зашумел. Кто-то смеялся, кто-то был шокирован и выражал свое негодование. Зажегся свет. Несколько человек двинулись к выходу. Началась какая-то сумятица, легкая паника. Никто, кроме того паренька не знал, как поступить, что делать. - Это злая клевета! Ты ответишь! - кричал со сцены, пытавшийся держать себя в руках Тимофеев, - Задержите его! - А может быть, вам лучше ответит та девушка, которой вы вчера предлагали немного удовлетворить старого похотливого профессора? Вы бы наверное очень удивились если бы узнали что той девушкой был я… А может вы знали? Догадывались? Быть может вы педераст? Судя по выражению лица, Тимофеев был готов взорваться. - Впрочем, всем сидящим в зале я предлагаю посетить сайт timofeev.narod.ru десятиминутное видео повергнет вас в шок! – продолжал свое шоу паренек. - Ах ты, сука ебливая! – не выдержав, заорал на весь зал Тимофеев. - Вот она! Культура! - зло отвечал паренек, - Господа студенты, чему вас научат такие преподаватели? Идите все в армию! В космические войска! Стройте космические дачи, космическим генералам, разгружайте космические вагоны комическими лопатами! На кой хер вам сдался такой ВУЗ? Зал шумно реагировал на каждое слово. Паренек кинул микрофоном в сторону Тимофеева и спрыгнул со сцены. Все смотрели на него, он был героем дня. Первого дня студентов в институте, они его не забудут! Никогда! Паренек побежал к выходу. Зал заворожено провожал его взглядом, никто не пытался поймать, как умолял Тимофеев, никто не пытался преградить ему путь, кроме… Он уже был где-то посередине зала, когда в дверях показалась охрана. Четверо в темно-синих бронежилетах двинулись прямо на него. - У него пистолет! О господи, он сейчас будет стрелять! - закричал тогда я, сам не поняв, что меня сподвигло на этот поступок. Именно поступок! Тогда я впервые ощутил то чувство! Толстенный отморозок, услышав мои слова, прыгнул на скамейку. Неадекватная, однако, у него была реакция! Скамейка настолько громко хрустнула под тяжестью его тела, что всему людскому стаду показалось, будто бы началась стрельба. Толпа ринулась к выходу, сметая перед собой все: охранников, скамейки, стулья, других людей. Позже, когда я буду лежать в больнице, избитым куском мяса, я буду вспоминать этот эпизод, вспоминать и обдумывать варианты: только представьте, что этот шмат сала не упал бы на скамейку, и она бы не хрустнула. Каким бы дебилом я оказался в глазах всего зала! Тогда меня это гоняло, сейчас мне насрать! Абсолютно! Каким-то чудом я оказался на улице, долго не задерживаясь, пошел в сторону метро. Через несколько минут сзади послышался шепот: - Ты спас меня! Я обернулся. Передо мной стоял тот самый паренек. - Мэд! - протянул мне руку он. - Олег! - пожал ему руку я. - Пойдем, я угощу тебя пивом! - предложил он. Я согласился. А почему бы и нет? Я поступил в этот институт, приехав из маленького городка в пригороде Питера, в котором кроме тупых пьянок, драк, раскуривания в немереных количествах ганджубаса, поедания колес и опробования другой химической херомани, никакой развлекухи не существовало, ой, как я забыл, конечно же еще секс, без любви и разбора, животный пьяный секс. Прожив несколько месяцев подобным стиллайф, я понял, что это не для меня. Я, буквально, чувствовал, что тупею! В итоге единственным моим развлечением стала учеба. А мечта поступить в институт и съебаться из этой гребаной дыры грела как ничто другое. К родителям я ездил не часто, да и не особо они меня видеть-то и желали, жил в съемной комнатушке, которая день ото дня напоминала мне «гроб» Раскольникова. Она давила на меня своими пожелтевшими обоями, потрескавшимся потолком. А еще больше на меня давила хозяйка - бабка лет 75, которой рубило голову по-черному. То она разговаривала с духами, то кормила каких-то несуществующих котят, а главное, всегда вовремя напрягала меня с деньгами за комнату! Я мог бы списать все на возраст, но последнее не давало мне этого сделать. Порой хотелось взять топор и стать окончательно схожим с героем Достоевского. Особенно когда она распевала какие-то гимны в ванной или обсуждала свои болезни сама с собой. Друзей здесь я завести еще не успел. Было откровенно скучно! Тогда за распитием напитков я долго выпытывал, зачем он так сделал, для чего, почему? Мэд отвечал одинаково: - Жизнь одна! Я не хочу прожить ее так, как живет большая часть населения! Я хочу, чтобы она была яркой! Чтобы каждый следующий день, был ярче предыдущего! «Мэд… mad… сумасшедший!» - отыскал я значения его имени в своей голове. Он действительно был сумасшедшим. По крайней мере, так бы его назвала его жизненную философию большая часть обывательского населения планеты. Плотно залив в себя слабоалкогольных, мы поехали на метро. Я был настолько пьян, что не помню точно зачем. Но то, что мы устроили в метро, отпечаталось в моем сознании надолго. Навсегда! Было уже поздно, на станции почти никого не было. Мэд спрыгнул на рельсы и преспокойно пошел в темноту туннеля. Я потянулся за ним. Он действовал настолько флегматично, что в какой-то миг мне показалось, будто бы он ходит по туннелю каждый день, сокращая путь. - Куда мы идем? - спросил я. - Откуда я знаю! Ты думаешь, я здесь был? - А зачем? - Сейчас поезд поедет, узнаешь! - ответил он. Туннель поворачивал несколько раз, и, вскоре, огни станции скрылись. Мы шли практически в полной темноте, лишь редкие фонарики, развешанные вдоль, освещали нам путь. Сзади раздавался странный шум. - Едет! - закричал Мэд. - Вставай с краю! Я прижался к краю туннеля. Холодные бетонные плиты… я словно сросся с ними, на то время пока поезд с визгом не пролетел мимо. Мое горло пересохло, все опьянение прошло, оно сменилось непонятно откуда взявшимся адреналином. Я орал что-то нечленораздельное, точно так же как и Мэд. Яркий свет поезда не давал мне разглядеть Мэда, я не мог понять вжался ли он в плиту, подобно мне, или стоит на минимальном расстоянии. Этот свет еще долго рябил у меня перед глазами, я не видел куда бегу, Мэд придерживал меня за руку. Мы именно бежали, потому что, по словам Мэда, сейчас за нами должна была двигаться бригада охранников, злых блюстителей порядка в метрополитене. Добежав почти до другой станции, до того места, где пути поездов «туда» и «обратно» не разделяются стенкой, мы остановились. Впереди слышался мат и чьи-то голоса. - Лезем наверх! - скомандовал Мэд. Я посмотрел на стенку туннеля. На ней было несколько выступов, за которые можно было легко ухватиться. Я взобрался на самый верх, Мэд повторил мои действия. Затаив дыхание, мы наблюдали как четверо работников метрополитена, складывая все маты и рассекая сумрак туннеля карманными фонариками, проходили прямо под нами. Когда их голоса совсем стихли, мы спустились. Свет станции был уже совсем близко, когда Мэд предложил очередную совершенно безбашенную мысль: - Садись на меня! - Зачем? - Увидишь! Я залез ему на плечи. Мэд обхватил мои ноги руками, делая при этом локтями движения характерные для поезда. Я сразу понял его задумку и принялся ему подыгрывать: одной рукой я делал вид, что держусь за поручень, а в другой держал рекламный буклет, внимательно изучая его, при этом изо всех сил пытаясь держать равновесие. Мэд протащил меня до «остановки первого вагона» - это такая табличка в начале станции, затем заорал: - Технологический институт. Следующая остановка Пушкинская! Двери закрываются, мать вашу! Кто не успел выйти на этой остановке платит двойную ставку, потому что рулевой хочет сегодня нажраться в культурную соплину и ему не хватает для этого денег! Я спрыгнул с плеч, забрался на платформу, помог забраться ему. С конца станции к нам уже бежало двое милиционеров. Мы ринулись от них прочь. Благо со станции было два выхода. Где-то на середине эскалатора я, не без удивления, понял, что мы в ловушке: сверху, уже заготовив дубинки, стояло двое людей в сером, снизу ехали не менее злые блюстители порядка. Когда расстояние между нами сократилось до минимума, Мэд крикнул: - Давай за мной! Он лихо перепрыгнул на другой эскалатор, залез сначала на резиновый поручень, а затем сдвинулся еще чуть далее и с криком: «Пропади все пропадом!» полетел вниз. Мне ничего не оставалось, как поступить так же. Вот только уворачиваться от ламп на такой скорости у меня получалось немного хуже. Несколько раз я крепко ударился головой. - Бежим! – кричал поймавший меня внизу Мэд. Мы понеслись к другому выходу и там спокойно вышли в город. Обменялись телефонами и разошлись по домам. Адреналин переполнял меня. Столько приключений, столько переживаний за один день, да у меня за всю жизнь до этого дня набралось бы меньше! Следующим утром я проснулся от телефонного звонка. - Алло - Милиция беспокоит, - говорил серьезный голос. - Это не вы вчера ночью съебались от четырех наших сотрудников в метрополитене? Спросонья я ничего не понял и переспросил: - Что? - Город ждет! Ты что спишь еще? Это я, Мэд! Вства-а-а-а-а-а-й! На пенсии выспишься, если доживешь до нее, конечно! Мы договорились встретиться. Целый день мы бездумно шлялись по городу, прикалывались, но со вчерашним подобные приколы, конечно же, не сравняться. Мэд подходил к людям и задавал им абсолютно нелепые вопросы. Что-то вроде: - Простите, а вы не Розовая Пантера? Его посылали на хер. Он отвечал: «большое спасибо», и так же невозмутимо подходил к следующему. На одной из главных улиц города Мэд прицепился к двум иностранкам. Он довольно неплохо владел английским. Иносранки, как называл их Мэд, оказались из Швеции, из самого ее сердца - Осло. - Ослихи, значит! - улыбался он. Непонятно как Мэд свел разговор к нелепейшему спору - он должен был накакать прямо посередине улицы на которой мы находились, если бы он сделал это в ближайший час, то ослихи дали бы ему сотню баксов, да еще бы им предстояло убрать его фекалии. Шведки само собой были уверены в своей победе, но они не знали, с кем связались! Через сорок минут Мэд уже разгуливал по Невскому в длинном черном плаще и в стареньких джинсах. По началу я не понимал его план, но когда он вдруг сел и принялся перевязывать свои шнурки, причем на обоих ногах, я все понял. Джинсы не зря были старыми, в них было проделано специальное отверстие – каловывод. Перевязав оба ботинка Мэд, как ни в чем ни бывало пошел дальше, оставив после себя дурно пахнущую кучку от которой шел пар. Шведки были поражены. Все их эмоции сводились к междометьям типа: «Оу» или «Ооу»… С одной стороны им было смешно, с другой - они проиграли пари, и теперь им предстояло убирать ЭТО. - Оу - говорила одна. - Ооу - отвечала ей другая… Затем обе говорили хором: - Fuck! Довольный Мэд убирал в свой лопатник сотенную зеленую бумажку. Шведки были в панике, они просили помилования. Мэд воспользовался этим и предложил еще пари, тоже на сотню баксов. Условия были настолько сумасшедшими, что Ослихи опять же согласились, да и убирать говно им вовсе не хотелось, а другой альтернативы Мэд не предлагал. Условия были такими: Мэд должен был закинуть это говно в окно какого-нибудь автомобиля. Честно говоря, я сомневался в том, что Мэд сделает это, даже после вчерашнего, это мне показалось слишком. Но Мэд превзошел все мои ожидания! Мэд просто Mad! Выпросив у продавщицы хот-догов простой целлофановый пакет, мотивировав это тем, что клейку понюхать не из чего, он оправился подбирать какашки. Аккуратненько загребши их в этот пакет, он вышел на середину проезжей части в поисках жертвы. Ослихи не знали, что и сказать, они, открыв рты, наблюдали за этим сумасшедшим. Мэд подходил к машинам, спрашивал что-то у водителей. Так продолжалось пока перед ним не остановился новенький Форд. Мэд что-то спросил у водителя. Судя по жестикуляции последнего, тот послал Мэда куда подальше. Ответная реакция не заставила себя долго ждать. Мэд запрыгнул на капот, затем одним шагом влез на крышу и принялся отбивать на ней чечетку. Как только дверь машины отворилась и показалась голова водителя, он со всего размаху обрушил на него мешочек с говном, да с такой силой, что темно коричневые пятна показались на противоположном стекле, которое было прямо перед нами. - Оу! - сказала она шведка. - О-о-о-о-у-у-у! - ответила ей другая. - Твою мать! - сказал я. В следующий миг Мэд вскинул руки к небу и заорал: - Я мегаговнодемон! - затем покосился на водителя, который вытирал какашку с лысой головы и добавил: - и не хуй мне хамить! После этих слов он спрыгнул с крыши и с неадекватными криками понесся прочь. Водитель долго матерился, орал что-то на своем родном языке. Но его словам внимали только раздражительные сигналы машин стоящих сзади. Шведки умирали со смеха, они были готовы отдать Мэду все свои зеленые, но тот поступил очень благородно - взяв только честно выигранные им сто баксов, он повел их в ресторанчик, где кормят русской пищей. Накормив и напоив их в счет выигрышных денег, он купил пару матрешек. Мы подписали их, и подарили им на память. После чего, пожелав им have a fun, отправились на поиски дальнейших приключений. - Плохо ли я поступил с тем водилой? - спросил меня Мэд. - Ну… - замялся я. - Плохо… но ведь его никто не заставлял его мне хамить! - Н-да… - поддержал его я. - А все равно плохо! - сказал он и двинулся в сторону какого-то бара. У входа мялось пару тройку здоровых ребят. Мэд подошел к одному и сказал: - Слушай, я сегодня очень плохо поступил, ебни мне нормально, а то я себя свиньей чувствую! Парень сначала помялся, но потом зарядил Мэду действительно нормальную плюшку. Мэд упал на асфальт, затем поднялся, поблагодарил его и мы пошли дальше. Просто пошли дальше. Я был опять в шоке! По его лицу текла кровь, пачкала одежду, а он, как ни в чем не бывало, шел себе преспокойно улыбался девчонкам. - Мэд, ты в порядке? - В полном! А ты? - переспросил он. - У тебя кровь… - А у тебя нет? - Но она у тебя на лице… - Н-да… забавно! – искренне удивился он, разглядывая руку, которой только что вытер нос. - Крепкий паренек оказался, да? - Мэд, а если бы тот водила тебя поймал? - А если бы нас вчера в метро поймали? Я не нашелся что ответить, а Мэд продолжал двигать мне свою философию: - Олег, ты сам подумай, у тебя одна жизнь… ой, прости, я не спросил, а ты во всякую загробную херню веришь? - Не знаю, а ты? - уклончиво ответил я. - Не верю… нет там ничего! Просто помрешь ты и все, никто о тебе не вспомнит и могила твоя зарастет… У тебя одна жизнь! Одна! И ты хочешь просто взять и отупиться? Тебе не стыдно будет, потом в глаза детям смотреть? «Пап, а что ты в твоей жизни тебе больше всего запомнилось?» А ты в ответ: «встретил маму, вас настругал!» И как, нормально? Фак, бесит меня такое положение вещей! Бесит! - Слушай, а как ты до этого дошел? - Я… - лицо Мэда на миг стало печальным, - это долгая история, просто однажды оказавшись на грани жизни и смерти… - он еще на миг задумался, словно решался мне что-то рассказать - меня сбила машина, я был на пол пути в мир иной, которого на самом деле нет, - он усмехнулся, - и на этом пути мне встретился Ангел-хранитель, который схватил меня за волосы и сказал: куда ты, баран, ломишься? Ты в своей земной жизни, что-нибудь хорошее сделал? Нет. А плохое? Тоже нет. Так и на какой хрен ты тогда вообще жил? Спускайся-ка ты обратно на землю и зажги там по полной! - Слушай, а ты когда-нибудь серьезным бываешь? - не сдержался я. - А что, вас, молодой человек, что-то не устраивает? - сказал Мэд голосом какого-то фанатика-бибилиотекаря. Тот вечер закончился распитием пива в парке и купанием в фонтане. Началась учеба, мне было пора браться за ум, а я все время распиздяйничал, зажигая и прожигая свою жизнь. Кто-то скажет: «Так же нельзя! Всего должно быть в меру!». А я спрошу его в ответ: «А кто мне укажет, где эта мера, кто мне укажет, где мой предел? Сам я ни черта о себе не знаю. Да как я могу узнать, если себя ни в чем не пробовал, если семнадцать лет жизни делал все так как меня учили, все по шаблону!». Другие скажут: «Да, это у него переходный возраст. Юношеский максимализм». На подобное я даже отвечать не буду. Вертал я подобные высказывания и людей произносящих их! - Пойдем сегодня в клуб? - спросил меня однажды Мэд позвоня по телефону. - В клуб? - переспросил я. - Да! У тебя есть что одеть? - Что? - Ну, это не простой клуб… короче давай, двигайся ко мне, я тут шью наряды! Уже через час я сидел вместе с Мэдом на кухне. Он делал какие-то странные вырезы, вглаживал утюгом полиэтилен в старые футболки, делая из них нечто подобное костюму телепузика. - Вот, это тебе! - торжественно произнес он, сунув мне какую-то шмотку. Я переоделся в нее и тут же понял куда мы сегодня идем. Я был похож на пидора! - Мэд… - начал было спрашивать я. - Да-да, именно туда! - предвосхитил мой вопрос он. Когда я увидел его, то чуть не убрался со смеху. Встреть я его таким на улице, стопудово подумал бы, что он – манерный пидор да еще со стажем! Его волосы были аккуратно уложены, на них, наверное, был весь тюбик геля, ногти накрашены… - Откуда ты этому всему научился? Ты не пидор случаем? - Протюшный, ты чо! Конечно пидорок, тебя уже с месяц обхаживаю! Вот, сегодня решил открыть тебе свою гейскую суть! Пригласить в клуб, на нашу вечеринку! - отвечал он тонким голоском. Дверь внезапно скрипнула. Я перепугался, подумал, что это его родители. - О, моя королева пришла! - воскликнул Мэд. - Мэд, ты опять в пидорский клуб идешь? - спросил с порога женский голос. - Н-да, и ты с нами! - Я? Опять? А почему с вами, ты что не один? - Нет, я нашел себе друга! - ответил Мэд. Тогда я первый раз увидел ее - сестру Мэда. Чудное личико выглянуло из-за двери и очаровательно улыбнулось. Я улыбнулся в ответ. - Забавный! - сказала она Мэду. - Зябявный? - принялся передразнивать ее Мэд, - Он мой! Сегодня я открываюсь ему! Я веду его в клуб! Девушка засмеялась. А Мэд обхватил ее за талию и принялся танцевать. - Ну, не ревнуй, тебя я и ни на кого не променяю! - Так и будешь онанизмом заниматься? Или все на инцестик надеешься? – резко спросила она. Через два часа мы сидели в клубе. Играла ненавязчивая музыка, вокруг нас так же ненавязчиво кружились педерасты. Некоторые строили мне глазки, некоторые, чуть прикусывая нижнюю губу, поглядывали на меня. А меня тихо тошнило. Олеся, так звали сестру Мэда, оказалась не менее безбашенной. Интересно, может ли безбашенность передаваться по наследству? Она отошла от нашего столика, подсела к каким-то мужикам, которые были настолько увлечены друг другом, что казалось их не оторвет друг от друга Третья Мировая. Олеся смогла. Уж не знаю, что она им наговорила, но через несколько минут оба пидора уже сидели за нашим столиком, поя нас разными коктейлями. Еще через полчасика один из них предложил поехать к нему и обнюхаться кокаином. Мы вежливо отказались, продолжая пить за их счет. Мэд долго-долго ездил им по ушам, рассказывая абсолютно невероятные байки о том, как мы втроем, до операции Олеси, зажигали. Он подтверждал свои истории, показывая какие-то шрамы, царапины. - Вот это, мой ласковый подонок, играл со мной в злую хозяйку. Представляешь, он лупил меня куском колючей проволоки! - впаривал их Мэд. Пидоры уже не скрывали своего восхищения нами. Они чуть ли не просили устроить им мастер-класс. Олеся тоже не отставала, она рассказывала о том, какой кайф можно получить, занимаясь ЭТИМ в каком-нибудь общественном месте. Причем не просто так, а рассчитывая все буквально до секунды. - Вот, например: Виктор (он просил ставить ударение на втором слоге) сейчас идет в туалет и ждет тебя, приготовившись само собой, в самой крайней кабинке. Ты, Джордж, заходишь туда ровно через три минуты. Вот с этой маленькой игрушкой - Олеся протянула ему тоненькую леску - и… Через три минуты пидоров и след простыл, они заказали бутылочку вина, чтобы мы не скучали. Но мы и так не скучали. Мэд вытащил из кармана маленькую платформу с таблетками, выдавил по два колеса и замешал их каждому в коктейль. Пидоры вернулись через полчаса, они просто сияли. - Такого наслаждения, мы не испытывали очень давно… - лепетал один. - Такой страсти! - поддакивал другой, - Вы вернули нас к жизни, вы разожгли в нас искорку, лучинку, которая, как мне казалось, уже почти потухла. - Чуть не плакал он. - А теперь… теперь это просто вулкан, вулканище! - Ну, давайте выпьем за это! - поднял бокал я. Мы выпили. Затем затянулась опять та же беседа. Ничего интересного, пидорские жизненные расклады: один противный-препротивный бросил другого, разбил его сердце. Он от боли и страданий душевных снюхал все свои запасы и окочурился. Ах! Когда коктейли были допиты и бутылка вина осушена, мы стали свидетелями забега в туалет. Один несся, отталкивая другого, да заодно и всех остальных. В его глазах была только одна мысль: «СРАТЬ!». Второй не отставал. - Пусть познают, зачем человеку зад! - подытожил наши похождения в клубе Мэд. Прилично выпившие, довольные собой мы вышли из клуба. Приключения на том не закончились, Мэду приспичило взять себе домой урну из магазина. Она действительно того стоила, красочная, какой-то странной формы. Он, ни капли не палясь, зашел в магазин, взял ее и вышел. Видимо в магазине тоже, ни капли не палясь, вызвали милицию. Когда сзади послышался вой сирены и свет мигалки резко бросился в глаза, я схватил урну из рук Мэда и закричал: - Бери сестру, бегите! Я их отвлеку! Если бы я только знал, чего мне будет стоить этот героизм… Я поступил бы точно так же, ведь произошедшее со мной ничто, по сравнению с тем, что могло бы произойти с Олесей. По крайней мере, таким было одно из худших моих предположений. Я швырнул урну в сторону едущего на меня милицейского авто. И с криками побежал прочь. Машина стремительно догоняла меня, а сил моих уже не хватало даже на маленький рывок. Мэд и Олеся побежали в противоположную сторону, я смотрел за ними, постоянно оглядываясь, и когда их силуэты скрылись за поворотом, остановился. Из машины вылетело трое разъяренных людей с дубинками. Они безжалостно месили меня, пока я не трансформировался в кровавую котлету. С другой стороны, их тоже можно понять, может быть у них тут маньяк какой-нибудь разгуливает или убийца, люди мрут, а я, экий распиздяй, со своими проделками только гажу их время. Хорошо, что хоть в отделение не забрали и левых дел не навешали. Спасибо!!! За то время, что я лежал в больнице я успел передумать много разных дум. Сначала мне, конечно же, хотелось бросить все, вернуться к нормальной жизни. Учиться, смотреть сутками телевизор, ходить по попсовым дискотекам. Но потом ко мне пришел, наверное, тот самый Ангел-хранитель, о котором рассказывал Мэд: - С какого хера? - начал он. - Ты думаешь, что лучше отступить, столкнувшись с проблемой? Да тебя точно так же могли избить какие-нибудь полупьяные гопники, а мог просто убить маньяк, или сбить машина! Говно случается! Оно случается у всех! «А смогу ли я после всего пережитого вернуться в старую, размеренную жизнь?» - подумал тогда я. Ангел отрицательно помотал головой. Адреналин, он как наркотик, затягивает настолько, что со временем его требуется больше и больше. Некоторые начинают заниматься экстремальными видами спорта, прыгают с парашютом, катаются на сноубордах, другие - воруют всякие мелочи, третьи - сходят с ума. Реально сходят с ума! Каждый их новый день начинается и заканчивается слепой погоней за дозой этого самого адреналина, чувства опасности и неизвестности, драйва. Я подсел. Я начал торчать! Как только мои раны более-менее зажили, как только я встал на ноги, я убежал из больницы. Сделал я это весьма экстравагантно, почти как в кино - переоделся врачом и спокойно вышел из больницы. Была лишь одна существенная разница - в русской больнице всем срать кто ты и куда идешь, не хочешь лечиться иди… Кто тебя держит? Кому ты нужен? У них и так полный коридор людей, а если еще всякое говно, типа меня, ловить и силой затаскивать обратно на лечение, то люди и на улице будут лежать. Олеся и Мэд несколько раз навещали меня. Пытались как-то приободрить, благодарили… А что еще они могли? Само собой они чувствовали себя в долгу передо мной, наверное, я спас их тогда, хотя не ясно как бы все повернулось если бы… Если бы, да кабы, тогда во рту росли грибы! - Чудная пословица! Всегда мне нравилась, даже когда я и не знал, какими разными могут быть грибы! А что касается долга - я ведь тоже обязан Мэду, хотя бы за то, что он открыл для меня жизнь! Другую, интересную, яркую! Спасибо тебе, Мэд, даже ясли бы я знал наперед, чем это все обернется, то я бы повторил заново. Три месяца отсутствия в институте сказались пагубно - хвосты можно было сматывать в катушки. А катушками можно было заставить комнату Мэда, в которой я уже почти обосновался. Частенько я оставался там ночевать. До утра мы пили пиво, вино, коньяк - все свеженарезанное в наших гипер и супермаркетах, разговаривали… Просто трепались ни о чем и обо всем одновременно. В одну из таких ночей я узнал, что родители Мэда и Олеси артисты, что они уехали в турне, и, похоже, надолго. Это объяснило мне многое! Я наконец-то понял, откуда у Мэда такие способности к перевоплощениям и навыки художника-костюмера. В другую, я узнал, что настоящее имя Мэда - Миша. Он не любил свое имя, говорил, что даже родители называют его Мэд. Сумасшедший, потому что он и есть сумасшедший! Олеся тоже не отставала, несмотря на то, что была немного младше. Друзья частенько называли ее Мэдди, но это имя как-то не прижилось. Хотя некоторые ее поступки порой затмевали поступки Мэда… Чего стоит один припадочный приступ в метро! Это надо было видеть! Вечер. Толпа. Люди едут с работы. Мы сидели втроем, как всегда, Мэд, я и Олеся, именно в таком порядке. Ехали, о чем-то говорили, что-то обсуждали… и вдруг Олеся начала дергаться, затем завалилась на тетку сидящую рядом и стала пускать слюни. Та вскочила, начала истошно визжать, в вагоне началась паника. Самое главное, что все просто тупо смотрели, никто не пытался помочь! Только шепот: «наркоманка» - звучал со всех сторон. Мы с Мэдом принялись приводить ее в чувства. Сколько пар глаз тогда на меня смотрели! И вдруг, когда Мэд тряс сестру и орал: «Что с тобой! Приди в себя!!!» Олеся перестала дрожать и залилась своим заразительным смехом. Через секунду мы уже втроем ржали как лошади, не обращая ни малейшего внимания на всех тех, кто тупо на нас уставился. Уже близилась сессия, а мы продолжали веселиться. В городе появилось новое развлекалово - флешмоб, оно позволило объединиться всем безбашенным людям города. Первые акции приводили в восторг. Хотя драйва, адреналина, опасности было на порядок меньше, но ощущение толпы заменяло их. Одно дело - когда ты делаешь что-то в одиночку, совсем другое - когда вас несколько сотен! Те люди, которые назвали бы тебя идиотом, превращаются в них сами, оказываясь в целой толпе таких «идиотов». Вот он – главный пример стадного чувства. Самой первой акцией стала «Библиотека». Тогда мы оккупировали читальный зал и ровно в назначенный час начали шоу. Каждый принялся бубнить что-то себе под нос. Все вместе мы начали издавать неописуемый шум, который привел в панику работников библиотеки и простых посетителей. Они бегали вокруг нас, не зная, что делать. На них было жалко смотреть. Участие в подобных акциях сменялось очередными безумными отрывами, сумасшедшими похождениями. Как-то мы ехали в трамвае. Этот вид транспорта в обеденное время просто заполонен бабулями. Среди таких пассажиров ехали и мы тогда, и опять срубило Олесю: - Да, что вы два поганых педика ко мне пристали? - принялась кричать она ни с того ни с сего, вскочив с сидения. Она делала это мастерски, вовлекая публику. Публика вовлеклась сразу же! - Да не буду я вам никакого ребенка делать! Идите вы! Ребенка, козлы захотели… Сделай операцию, отрежь свой член, повесь его на крючок у двери, вместо презерватива! - все не унималась она. - Люди! Вы только представьте с какими извращенцами вы едите! Вот этот, - показала она изящным жестом руки на меня, - он каждый вечер, после того как занимается с другим анальным сексом, выходит на лестницу и вывешивает использованный презерватив над дверью, вы только представьте! - Банальным? - переспросила бабуля. - Банановым! - ответила ей рядом сидящая. - И не надо больше за мной следить! И не надо звонить и говорить мне, что я выиграла в лотерею «Сделай ребенка!» или «9 месяцев без проблем!» - продолжала возмущаться Олеся. В конце вагона уже шла жаркая дискуссия. Я опять чувствовал на себе не меньше тридцати взглядов… но к тому времени это было уже нормой. Олеся постоянно выставляла нас с Мэдом подобным образом, а мы частенько отплачивали ей той же монетой. Мэд где-то раздобыл халявный доступ в Интернет и теперь вечерами, вместо того, чтобы пить, мы торчали в сети, в основном на форуме флешмоберов. Акции стали проводиться чаще и само собой не без нашего участия. Мы сводили людей с ума, резко появляясь, делая непонятное бессмысленное действие и так же резко растворяясь в толпе. Однажды, мы толпой в триста-четыреста человек двигали дом. В другой раз, мы забились в средних размеров магазинчик и начали изображать толпу немцев. Все сводилось к одному - как можно громче и чаще орать «Ja!», тыкая при этом пальцем в небо. Нас вывела охрана, и то с трудом. Маленькие группировочки флешмоберов появлялись и в других городах. Мы начали общаться меж собой, готовить совместные акции. Наши имена стали узнаваемы практически в любом городе, где есть моб-бригада. Я даже представить себе не мог, как это нам пригодиться! Днем я пропадал в институте, близилась сессия, а я только знакомился с преподами, да и собственно с группой. Они мне напоминали самого себя, несколькими месяцами ранее, такая же серая мышка. Теперь я был другой, хотя внешне этого никак не показывал. Я был другим внутри. Часто стал замечать, как меня подрубает становиться Мэдом. Таким же безбашенным чуваком, который прикалывается не для того, чтобы повеселить кого-то, а для того, чтобы прободрить самого себя. Однажды на паре, я встал с последней парты, подошел к преподавателю, который долго и упорно рисовал что-то на доске, затем пытался вдолбить это «что-то» в наши тупые головы. Я молча подошел к нему, взглянул в его удивленное лицо, взял тряпку и начал стирать с доски все формулы. Когда доска была пуста, я молча пошел и сел на свое место. Вся группа была в шоке, они смотрели на меня, я был в центре внимания, а мне было насрать на них. Я сделал это! Я поборол себя! Вот, что было главное. Забавно, но господин препод, начав восстанавливать формулы, написал совершенно другие, а затем наорав на меня, сказал что занятия сорваны и всех распустил. Интересно, он сам-то хоть что-нибудь в этом шарит? Как-то раз, придя, домой (к Мэду и Олесе, теперь я жил у них), я не застал Мэда дома. Это меня удивило, обычно он ошивался около компьютера, общаясь с моберами других городов и размещая на их форумах свои сумасшедшие идеи. Его не было. А у компа сидела Олеся.. - Где он? - спросил я. - В школе - ответила она, не отрываясь от монитора. - В школе? Что он там делает? Исправляет аттестат? - Нет, косит армию, не очень-то ему хочется строить дачу какому-нибудь генералу или батрачить на командира, отдавая ему зарплату. - Он… он… - я не верил мыслям, которые крутились в моей голове. - Да, преподает… Обществознание, по-моему… Мэд устроился в школу учителем. Я был в шоке. Мэд, просто Mad! Кстати сказать, Интернет он надыбал именно там, школа покупала неограниченный доступ и Мэд, сговорившись с учителем информатики, оставлял сервер постоянно включенным. Мэд - учитель! В моей голове это сочетание не укладывалось. У меня возникали любые ассоциации с кличкой Мэд, любые, кроме учителя! На следующий день, мы с Олесей сидели у него на уроке. И опять я был в шоке. Я знал, что Мэд хороший рассказчик, да и что с языком у него все в порядке, но, чтобы он завлекал нудной философией детей!!! Да причем так, что ни один даже не пытался заниматься всей той херней, что обычно творят на уроках дети. Они слушали, вникали, а самое главное - они думали! Они реально думали, анализировали, спорили меж собой. Мэд не вмешивался, он просто наблюдал за их спорами, иногда подправляя в нужное направление, дети сами приходили к решениям, и это порождало интерес. Интерес и любовь к нему, как к человеку и учителю. Слава Мэда очень скоро распространилась по всей школе, особенно то, что форма его преподнесения материала несколько отличалась оттого, что подразумевается системой образования, да и учителями- пенсионерами - бабушками, лет шестидесяти. Он не заставлял детей делать нудные домашние задания, он никогда не ставил двоек, мотивируя это тем, что как он, тупая земная тварь, может оценивать мысли, философию учеников, кто он такой, чтобы делать это? Многие учителя точили на него зуб. Их обиды копились, особенно задевало то, что дети забивали практически на все, днями напролет споря о «Государе» Макиавелли, читая труды Сократа, Аристотеля, Платона, Пелевина, Паланика. Двух последних Мэд рекомендовал в качестве внеклассного чтения. Мы с Олесей, как только могли, помогали ему. Участвовали в уроках. Читали-проверяли работы. Никогда не думал, что ученики седьмых-девятых классов зайдут в своих суждениях столь далеко и глубоко… Мэд учил детей видеть между кадров и читать между строк. И некоторые начинали видеть! Конечно же, это стали замечать и другие. Мэду начали чинить препятствия - бесчисленные комиссии, проверки, экзамены. Мэд ушел. Он не стал подставлять детей, он знал, что в итоге это закончиться тем, что класс расформируют. Он отступился, я так думал… - Пойдем! - сказал он мне однажды. Я не знал, куда он меня зовет, но, судя по блеску в его глазах, дело было достойное. Я оделся и мы вышли. По пути он поведал мне свой план. Мэд, просто Mad! Через запасной выход мы проникли в школу. Мэд действовал решительно и четко, впрочем, как всегда, но сейчас как-то жестче. Он ничего не опасался, делая все словно играя в какую-нибудь тупую стрелялку, набрав при этом пароли на бессмертие. Я видел его таким впервые. Мы преспокойно прошли в кабинет директора. Она сидела в своем кресле. Мэд вытащил пистолет и приставил его к моему виску. Глаза директрисы чуть не вылезли из орбит при виде оружия, она побледнела, вжалась в свое кресло. - Что вы делаете? - выдавила она из себя. - Откройте сейф или я убью его, запачкав вас кровью, невинной кровью! - кричал он в ответ. - Зачем? Что вы хотите? - Откройте, пожалуйста! - взмолился я. Директриса судорожно закопалась в ящике стола. Мэд сверкал глазами, я из всех сил щипал себя и оттягивал кожу, чтобы глаза хоть немного слезились. Ключ в дрожащих руках директрисы открывал сейф, Мэд, улыбаясь, держал пистолет около моего виска. - Вы боитесь смерти, Агнесса Ивановна? - вдруг спросил он. - … д-д-д-а - пролепетала она. - Почему? У вас есть смысл жизни? Сейф открылся. - Да, - немного задумавшись, ответила она, - я учу детей, дети - это моя жизнь! - И чему же вы учите детей? - Истории… - Ха, Истории! Вы думаете она есть, эта история? Вы думаете все что написано в этом сраном учебнике правда? - Мэд покосился на учебник, лежащий на столе. - Я… я… - Вы всю свою жизнь впаривали детям чушь, которая там написана, может быть вы и сами в это верите, а может быть специально? - Я… я… - повторяла директриса. - Вы же отлично знаете сколько раз переписывалась история только в СССР! Каждый писал на свой лад, не так ли? - Так… - А сейчас думаете не так? - спросил Мэд, уже копаясь в сейфе. - Что вы хотите? - Я просто решаю, стоит ли вам жить, - ответил Мэд и довольно улыбнулся. Директриса чуть ли не плакала, эта «железная леди», от вида которой многие трепещали, включая учителей. Темнота дула смотрела на нее. Мэд забрал какие-то документы. Директриса все еще смотрела умоляющими глазами. Мэд опять перевел дуло на меня. - Хотите есть? - спросил он. - Нет - ответила директриса. - А ты? - обратился Мэд ко мне. - Нет! - огрызнулся я. - А вот я хочу! - сказал Мэд, начав рвать документы и медленно запихивать себе их в рот. Директриса была шокирована. Съев несколько бумаг, Мэд откусил дуло своего пистолета. Он был шоколадным, Мэд вымазал его чем-то, чтобы он еще более походил на настоящий. - Что… что это такое? – негодовала директриса. - Я только что съел все свои документы, всю информацию о себе, скажу даже более: она была фальшивой. Я устроился к вам не по своим документам, - блефовал он. - Да, как ты, гаденыш… - Ну вот, опять началось! - вздохнул Мэд. - Ладно, нам пора! Директриса была настолько шокирована увиденным, что никак не могла преодолеть шок и найти слова: - Вы…ты… э… - Не берите много денег в карман с ремонта школы, а то налоговая приедет! - сказал Мэд, открывая дверь. Я вышел. Мэд еще что-то сказал директрисе и вышел вслед за мной. Железная леди даже не вышла нас проводить своими оголтелыми криками. Я правильно думал, Мэд отступил. Эта его прощальная акция, было ничем иным как маленькой местью. А что он еще мог сделать? Главное что дети задумались. Пусть не все, но многие! И если хотя бы несколько из них вынесут из стен этого гетто то, что дал им Мэд, это уже будет победа. Большая победа! Я пришел домой с института. На кухне раздавался смех. Олеся и Мэд над чем-то дико угарали. - Мои флешмоб устроили в школе! - кричал с кухни Мэд. Олеся смеялась. - Что? Как? - спросил я, заходя на кухню. - Прикинь, первая контрольная работа с новым учителем… Олесю просто крючило. Ее смех был настолько заразительным, что я невольно заулыбался. - … так они всем классом сдали листы, в которых было написано: «Ничего иногда бывает чем-то большим, чем вы думаете!». Новый препод сразу написал заявление. Мэд просто сиял. Наверное, это было осознание того, что его идеи, мысли, были поняты правильно. Он был просто рад. А Олеся счастлива. Она гордилась братом. Как же я привязался к этой девушке! Нет, это не любовь, хотя все-таки любовь, но любовь брата к сестре. Наверное, для таких отношений больше подходит слово привязанность, но я с этим категорически не согласен! Это было выше, чем привязанность, выше и глубже! Почему было? Олеся уехала. Тихо, по-английски. В то время когда она собирала вещи, у меня была сессия, которую я на редкость удачно валил. Я целыми днями сидел в комнате Мэда, которая незаметно стала моей, в жалких попытках усвоить материал. Ни Мэд, ни Олеся не заходили в нее. Они проводили последние дни вместе. Олеся не хотела меня отвлекать, беспокоить, суетить, разочаровывать, поэтому уехала так тихо и незаметно. Она ненавидела прощаться. Все это я прочел из письма, которое передал мне Мэд уже после ее отъезда. И еще… она назвала меня в нем братом! Настроение сразу куда-то исчезло. Ни сессия, ни институт, ни драйв, ни приколы: ничто не беспокоило меня больше. С Мэдом было то же самое. - Куда она уехала? - спросил я. - В Благовещенск! - ответил мне он. - Далеко… она вернется? - Думаю, что не скоро… Надежды не осталось. Всегда обидно, когда близкий тебе человек, почти родной куда-то уезжает, а еще обиднее, когда он просто внезапно исчезает. Ты не ждешь этого, ты не готов и это становиться ударом, который сбивает тебя с ног, отправляет в нокдаун. Олеся уехала. Как потом рассказывал Мэд, там у нее есть парень и она живет с его семьей. С родителями она из-за этого в ссоре, поэтому не хочет с ними встречаться. Олеся приехала сюда только ради брата. Странно, как избирательна память. За несколько секунд в моей голове прокручивается столько событий. Некоторые, такие как шоу в метро или в школе являются мне в малейших подробностях, а другие, такие как отъезд Олеси, сессия, недельная печаль, пролетают словно миг. Один миг. Кадр в длинной двухгодовой ленте, которая прокручивается в моей голове с огромной скоростью. Я падаю. Недельная печаль. Мы сутками пили пиво, валяясь на диване, вспоминая Олесю. Порой, глядя на них с Мэдом, я жалел, что у меня нет брата или сестры. Хотя их отношения скорее исключение, они ведь такие нестандартные! - У тебя есть деньги? – спросил как-то Мэд. - Ну, на карточке еще лежат пару тысяч… А что у тебя закончились? - Нет, я имею ввиду наличку? Я достал свой лопатник, вытащил четыре «Питера», пять-шесть «Краснодаров», железо… Мы называли деньги по названиям городов изображенных на них. Особенно я любил «Ярославлик». А кто ж его не любит? Мэд взял эти деньги, сложил вместе со своими и положил на стол. - Едем? - скомандовал он. - Куда? - В самое безбашенное путешествие… - Куда? - В Благовещенск! На моем лице появилась улыбка. - Едем! Путь длинною в семь тысяч километров. Питер - Москва - Владимир - Нижний - Чебоксары - Казань - Е-бург - Тюмень - Омск - Новосибирск - Красноярск - Иркутск - Улан-Удэ - Чита - Благовещенск. Путь длинною в пятнадцать крупных городов. И это все только ради одного человека – сестры Олеси. Я падаю. Какие-то доли секунды остались до... Два года пролетают перед глазами. Два года. Чудные два года. Лучшие два года моей жизни! Опять странная избирательность моей памяти - я практически не вспоминаю плохого - то как мы с Мэдом голодали, как спали вместе с бомжами в залах ожиданий, как из электричек нас выкидывали контролеры. Я вспоминаю только хорошее. Человеку свойственно помнить хорошее. Тем более я не злопамятен. Всплывают образы. Неве, Большой Бо, Обморок, другие лица… Оказавшись во Владимире мы с Мэдом завалились в один из компьютерных клубов этого города. Небольшой подвальчик. Пятнадцать машин. Сетка. Высокоскоростной доступ в И-нет, выделенка. Пришлось около получаса ездить по ушам придурковатого вида админу, чтобы он нахаляву открыл нам доступ. Мы в сети! Все что мы успели сделать – это предупредить о своем приезде друзей-братьев мобстеров Нижнего. Да, в общем-то, мы большего и не хотели. И на том спасибо. Похоже, что речь Мэда произвела должное впечатление, потому как на вокзале наш поезд, в который мы вписались, благодаря украденной в магазине бутылке дорогого коньяка, встречала целая дивизия. У всех их в руках были плакаты, на которых было написано: «Два питерских негодяя». Мы отреагировали мгновенно. Взяв у какой-то дамы помаду, мы написали на газете: «Два негодяя здесь» и прилепили ее к окну. К слову сказать, идеи Мэда были очень популярны в Нижнем, несколько раз ребята даже проводили акции по его сценариям, впрочем, как и в других городах. Вскоре, толпа оккупировала пространство вдоль вагона. Мобстеры скандировали: «негодяев в студию!». Да… такие ощущения вряд ли когда-нибудь забудешь. Мгновенья славы. В тоже время люди, находившиеся с нами в вагоне, сходили с ума. Они бегали туда – обратно, постоянно дергая проводника, но тот, накушавшись ночью нашей конины, отвечал лаконично и однообразно: - В хуй! Наконец, мы вышли из вагона, держа в руках ту самую газету. Продолжительные овации. Затем нас повели на афтерпати. Сегодня нижненовгородские моберы устроили акцию, как раз по одному из сценариев Мэда. Она заключалась в том, что моберы загрузятся в один вагон метро и в определенное время начнут снимать обувь и меняться носками, после чего оденутся и поедут, как ни в чем не бывало, дальше, медленно растворяясь в толпе. Моб прошел на ура! До Казани мы ехали по билетам, которые нам, скинувшись, купили братья по моберскому цеху. Честно говоря, такого радушия и таких поступков я не ожидал. Чебоксары. Мы даже не посмотрели на этот город. Закупившись и заливши в себя пива, я спал до самой Казани, впрочем, так же как и Мэд. Казань опять встречала нас моб-бригадой. Постарались ребята с Нижнего. Утром нас разбудил чей-то незнакомый голос. - Вы Мэд и Сэд? – спросил он. Сэд – так я называл себя в Интернете. Стеб над Мэдом, ничего больше. Сумасшедший и Грустный – нормальная компания. Хотя к тому времени, я уже оправдывал свой ник, пожалуй, процентов на шестьдесят. Дорога, вечный стук колес, хроническое недосыпание… от этого устаешь и медленно становиться sad, а оттого, что до Олеси нам еще ехать и ехать становилось очень sad. Я открыл глаза. Перед нами стоял невысокий, крепкий паренек. - Мы! – ответил снизу Мэд. - Я – Обморок, казанский мобер, пришел встретить питерских братьев. Так мы познакомились с Обмороком. Такой встречи, как в Нижнем, Казань нам не устроила, моба в этот день не было, но все равно было приятно. Целый день Обморок и еще несколько моберов водили нас по своему городу, показывали свои достопримечательности, рассказывали про свои акции, кормили странными татарскими блюдами, которые мы с Мэдом поглощали, порой не распробовав. К концу дня, уже крепко напившись казанского пива, я стал узнавать старого доброго Мэда. Он попросил, чтобы я держал его за ноги, а сам он принялся ходить на руках, издавая странные звуки, пытаясь укусить кого-нибудь за ногу, или развязать зубами шнурки. Давно я не видел, чтобы он так бодрился. С самого отъезда Олеси… Вечером нас посадили на поезд, опять купив нам билеты. На этот раз нам предстояло покорять Екатеринбург. Этот город, почему-то всегда у меня ассоциировался с Питером, наверное, из-за такого же обилия рок-групп. Поезд приехал рано утром, нас никто не встречал. Вечной халявы я не ждал, но надежды были… Вечные мечты русского человека о халяве. Мы отправились гулять по городу. И тут произошла нелепейшая случайка – я встретил своего одноклассника, который служил здесь в танковых войсках. В Е-бурге он завел себе много друзей и всерьез подумывал остаться здесь жить. Уже днем мы отмечали нашу встречу, а вечером нам организовали встречу с моберами. Они, так же как и новгородцы, делали акции по сценарию Мэда. Многие из них были уже наслышаны о нашем приключении, выражали нам респекты, подкармливали и подпаивали. Несколько человек даже вызвалось проводить нас до Тюмени. Поехали мы на электричках, делая пересадки. Никогда не думал, что буду так ненавидеть железнодорожный транспорт! Тюмень встретила нас проливным дождем. Полдня мы просидели в зале ожидания, затем, посадив наших провожатых в обратную электричку, отправились за приключениями и поисками пути до Омска. В поезд было не вписаться. Как ехать на электричках мы не знали. Настроение резко портилось. Мы застряли. Ночевать пришлось на вокзале. Утром я проснулся от чувства холода. Бомжи сняли с меня ботинки! Как я был тогда зол!!! Мэд отправился на поиски еды и обуви для меня. А я остался сидеть в чертовом зале ожидания, что я еще мог? Я сидел в нем шесть часов, в полном одиночестве, несколько раз меня пыталась выгнать какая-то бабка-уборщица, но я отбивался от ее нападок. Бомжи, как-то не добро на меня глядели. Еще одна ночь и я бы проснулся, наверное, без ног, а не ботинок, если не без головы… Вечером объявился Мэд, даже не один, с ним пришел некто Неве. Неве называл себя первым тюменским мобером, и ему было крайне интересно пообщаться с нами, перенять опыт. Он пригласил нас к себе. Мэд рассказывал, что встретил его и еще несколько парней на улице. Они стояли на трамвайных путях, обутые в лыжи, изображая некую помесь трамвая и поезда. Мне выдали кеды! Пару дней мы тусовались у Неве. Он оказался нормальным пареньком. Таких редко встретишь в мегаполисах - абсолютно простой, компанейский, без мозговых тараканов или какой-нибудь другой раздражающей дряни. Впервые за долгое время я влез под душ! Впервые за долгое время я выспался! Утром меня разбудили возбужденные крики. - Давай! Давай замутотеним! – кричал Неве, - Я соберу людей! Мэд предложил ему провести акцию. Уже вечером небольшая квартирка Неве была забита так, что протиснуться из комнаты в туалет было невозможно. Инструктаж. Идея акции состояла в том, чтобы, особо не привлекая внимание, заставить людей обратить его, привлечь внимание, не делая из себя клоунов. Это было загадочно и драйвово одновременно. Ровно в восемь часов в кафе в центре города зашло трое из собранных Неве людей, те, кто постарше и попрезентабельней. Они были одеты в строгие костюмы, с кейсами в руках. Заняв столик в середине зала, они поставили на стол здоровенный кактус, заказали кофе, а затем принялись делать вид, что обсуждают какой-то важный договор – передавая друг другу какие-то бумаги, тщательно изучая их, что-то подписывая. Люди вокруг не придавали особого значения кактусу на столе, но на него ориентировались все остальные мобстеры, а собрал Неве около сорока человек. В восемь тридцать шоу началось – к кафе по одному стали подходить моберы, заходить внутрь, выискивая глазами нужный стол с кактусом, подходили к нему, молча клали пустой конверт и так же молча удалялись. На двадцатом человеке, когда на столе у презентабельного трио был сложен целый ворох конвертов, люди в зале начали подозрительно смотреть. Двадцать следующих человек заходили еле сдерживая хохот. Их путь от двери до стола с кактусом сопровождался комментариями со всех сторон. - Смотри, смотри еще один наркоман! - Да это мафия какая-то! - Смотри, и этот выкуп несет! Последним зашел я. Подойдя к столику, я положил на стол конверт и шепнул: - Я последний! Спустя несколько минут после моего ухода, трио разделили конверты, аккуратно сложили их в кейсы и вышли из кафе. Акция была завершена! Всю ночь проходила злая афтерпати, на которой мы с Мэдом были в главных ролях, подобно именинникам прямо. Нас поили, кормили, опять поили. Какие-то девушки жаждали нашего внимания… Очнулись мы уже в автобусе. Нас отправили в Омск. Как же нам было плохо! В Омске мы застряли, как казалось, основательно. Во вписке на поезд нам в очередной раз было отказано. Прошлявшись полдня по городу, мы ничего не придумали как идти ловить попутного дальнобоя. Несколько часов скитаний по шоссе вскоре, если «вскоре» можно назвать три часа, были вознаграждены – дряхленький КамАЗ затормозил. Водилой оказался лет шестидесяти мужичок. Степан, как он представился. Он обещал подбросить нас до Коченево. Оттуда, как он говорил, до Новосиба, рукой подать. Все бы ничего, да вот только его разговоры, а взял он нас, насколько я понимал, только из-за скуки, крайне напрягали. Смысла в них было едва ли больше, чем в непереведенном индийском фильме. Степану просто хотелось разговаривать, все равно о чем, если первый день разговор был еще хоть более-менее сносным: Что да как? Откуда и куда? Зачем? Почему? То на второй день, когда темы уже иссякли, мужик стал рассказывать сначала про себя, про свою нелегкую жизнь дальнобоя, причем в таких подробностях, что иногда мне просто хотелось выйти и пойти пешком. Уже к вечеру мы знали где «суки ебаные, пидоры триждысраные, капиталисты хуеблядские, коопираторы уебланские с бензином наебывают». Говорил водила, не стесняясь и не выбирая выражений. Иногда целые предложения состояли из одного мата. Конечно, я и сам частенько употребляю непарламентские выражения, которыми частенько кроют в Думе, но то, как разговаривал Степан, меня приводило в ужас. Я медленно тух, мои уши вяли. Когда я увидел в окно табличку, которая предупреждала о въезде в Коченево, я чуть ли не погиб от радости. Мужик высадил нас около железнодорожной станции, подкинув немного деньжат. Честно говоря, этого я от него меньше всего ожидал. Коченево встретило нас отнюдь не радушно. Потихоньку рядом с нами образовалась небольшая группка местных гопников. Все как всегда: - Кто и откуда? - Человеки и оттуда! - Вали столичных! Понеслась! «Да, Коченево – это конечно не глубокая деревня или глушь, но уроды, они ведь везде уроды. Что, думаете, в Питере или Москве таких нет? Они везде. Уроды – это явление общемирового масштаба». Примерно такие мысли посещали меня лежащего на асфальте в крови. Думаю, у Мэда в голове творилось нечто подобное. Главное, что мы дали бой! Да еще какой бой! Само собой нас избили, кинули на деньги и одежду, силы ведь были не равны, но такие поражения порой намного дороже побед! Порой, но не в тот день… «Куда мы теперь без денег и одежды? - паниковал я. – Мы, похожие на бомжей, два отморозка с разбитыми лицами и окровавленными руками!». Мэд лежал на асфальте и улыбался. Мэд, просто Mad! - Теперь мы свободны, как никогда! – говорил он. – Теперь мы самые свободные люди на земле! - И в тоже время самые несчастные… – добавил я. Новосибирск – Красноярск - Иркутск – неделя или что-то около того, я сбился со счета времени. Эти три города словно в тумане. Опять таки избирательность памяти, столько унижений, сколько я натерпелся на этом отрезке пути к Олесе, я ни терпел еще никогда. Словно ускоренное слайд шоу перед моими глазами проносятся кадры: оборванные, грязные, с разбитыми лицами мы с Мэдом шаримся по городу. В магазины не пускают, люди от нас шарахаются, голод, жажда, как я тогда хотел переодеться, выспаться и помыться! Никогда не думал, что когда-нибудь это будет для меня так важно! Мы садились в электрички, ездили в прокуренных тамбурах, нас выгоняли контролеры, пытались сдать в милицию… Сжав зубы, мы терпели все унижения. «Олеся… Олеся!» - пожалуй, только мысль о ней грела меня холодными летними ночами на улицах и вокзалах. Она заставляла меня не идти в милицию и не просить отправить меня домой. А сколько раз мне хотелось так поступить! Да и Мэду думаю тоже, хоть он всем своим видом не показывал этого. От нас двоих, таких веселых и беззаботных, какими мы были в Питере, осталось только одна безбашенность. Пойдет ли человек в своем уме на такое? Еще и не на такое пойдет, если любит… любит, как любили мы с Мэдом Олесю! Улан-Удэ. Несколько дней голодных скитаний по городу не принес ничего кроме усталости и злобы на весь свет. Как я был тогда зол! Я устал… Я просто хотел домой. «Олеся…». Путешествие продолжалось. Мы шли с Мэдом абсолютно пришибленные и убитые, разочарованные в том, что очередная вписка в магазин обломалась, нас выгнал секъюрити – здоровенный монгол. Хотелось есть. Мы шли по центральной площади, как раз около памятника Ленину, который представлял собой бюст вождя. - Эй, братики, идите-ка сюда! – раздался незнакомый голос с акцентом. Мы переглянулись и решили подойти. В черной «бомбе» сидел мужичок средних лет, непонятной национальности, но с до боли знакомым лицом. - Братики, - продолжал он, - помогите мне, пожалуйста! - А что случилось-то? – спросил Мэд. - Надо пару коробочек закинуть в детсад… - А что за коробочки? – спросил я. - Да, фрукты там всякие… сладости… Мы сели в машину. - Угощайтесь, если хотите! – очень кстати предложил он. Мы открыли одну коробку. Мандарины. Ничего такие мандарины – вкусные, еще бы они были не вкусными, после двухдневной голодухи! Сначала мы думали, Эльдар, так звали этого мужика, везет продукты не просто так, кому-то или еще чего… Оказалось, что он своего рода меценат. Целый день мы мотались с ним по городу, развозили фрукты и сладости, закупали новые. - Зачем ты делаешь это? – спросил я. Эльдар дернул руль в сторону, мы поменяли ряд, он припарковался, вытащил сигарету и начал рассказывать нам свою историю. - Когда-то давно я был молод. Почти как вы. Тогда я жил в другом государстве, да и вы не в этом родились. У меня ничего не было и я был счастлив, я был за «железным занавесом» и был свободен! Вот только тогда я этого не понимал! Теперь же у меня есть почти все, больше чем я могу желать, но я не счастлив, теперь я живу в другом государстве, где нет «железного занавеса», но я не свободен. Никто не свободен! Он закурил сигарету. - Все во власти денег, - продолжил Эльдар, - этих гребаных бумажек! Они теперь решают кому жить, кому нет, они помогают определиться кого любить и кого уважать. Хотите знать, почему я целый день разъезжаю по городу и развожу детям фрукты? Мы оба кивнули. - Просто мне не нужны эти деньги, они мне больше не понадобятся. Я смертельно болен, очень скоро я умру, может быть, полгода у меня еще осталось, не больше. Когда я узнал об этом, я долго суетился – бегал по врачам, ездил по разным странам, все говорили мне одно и тоже. Я просрал кучу денег на нетрадиционную медицину. Деньги не смогли мне помочь. Первые дни я находился в шоковом состоянии, а потом что-то на меня снизошло и я понял, что те деньги, которые есть у меня, могут помочь другим, более бедным людям. Я начал спонсировать операции. Видели бы вы что творилось с моей женой! Ей было насрать на меня, она суетилась из-за денег, она просто сходила с ума, когда я перечислял огромные суммы на счета незнакомых людей. Однажды, придя домой, я сказал, что нашел способ излечиться, но для этого мне понадобиться продать все и потратить все сбережения. Она ушла от меня. А я ведь ей наврал! Выделять деньги на операции мне показалось мало, хотелось чего-то большего, тогда я принялся развозить фрукты, игрушки, сладости по детским домам, садам, школам. Мне хочется сделать что-то, чтобы после моей смерти люди вспомнили обо мне, вспомнили хорошо! Когда я объездил все дома в Москве и области, я приехал в Новгород, затем в Питер, когда объездил весь Северо-запад отправился на Юг… так постепенно я добрался до Улан-Удэ. Мы рассказали свою историю. Эльдар тоже проникся ею. Предложил помочь ему и в других городах до Благовещенска. Мы согласились. «Благовещенск! Наконец-то мы попали в него. Сестренка жди нас!» - такими были первые наши мысли, когда машина Эльдара пересекла черту города. Эльдар поехал дальше, накупив нам в процессе поездки шмоток и подарков сестре, а так же оставив нам немного налички. Он поехал дальше в свое благородное путешествие. Последнее путешествие… В Благовещенске нас ждало еще одно палево – Мэд потерял адрес сестры. Наверное, это случилось в битве при Коченево, проигранной нами, но ведь сейчас не так все плохо, как я думал тогда. Мы добрались, через всю Россию, только для того чтобы побыть с Олесей! Мы победили! Правда еще не до конца, но финиш уже виднелся, можно сказать, что мы вышли на финишную прямую, обернулись – соперников не было, взяли флаг и не спеша поплелись вперед. Благовещенск не большой город, но все равно тысяч триста жителей в нем есть и среди этих трехсот тысяч найти одного единственного человека не так уж легко. Что делать? Пока никаких мыслей не было, мы просто бездумно ходили по улицам, в надежде случайно наткнуться на нее. В такой прогулке прошла большая часть дня. Стемнело. Мы уже думали двигаться на вокзал, как вдруг дверь парадного хлопнула, оттуда выбежала девушка вся в слезах, за ней несся парень. Он что-то кричал, пытался поймать ее за руку, она вырывалась, кричала в ответ. Мы с Мэдом шли за ними, нам просто было по пути, попутно наблюдая за ссорой. Девушка что-то орала, голос ее срывался, она рыдала. Парень грязно матерился, кричал на нее, а затем взял и ударил ее по лицу. Девушка всхлипнула и упала на асфальт. Я только хотел открыть рот, как Мэд сорвался с места и ринулся на ее обидчика. Я побежал следом. Помогать Мэду не пришлось. Первым ударом ноги Мэд сбил его с ног, остальное было только дело времени. Я помог подняться девушке. Дал ей платок. Надо же! У меня был носовой платок, а еще несколькими днями ранее у меня не то что платка, у меня даже кусочка салфетки не было! Она плакала. Мэд в это время методично лупил паренька по голове и корпусу. Тот умалял о пощаде. - Не трогайте его, пожалуйста! – попросила девушка. Мэд остановился. Я взглянул в разбитое лицо паренька, в нем была только ненависть. Он вскочил на ноги. - Мы еще встретимся! – прошипел он и побежал прочь. Встретимся. Обязательно встретимся. Проводив девушку домой, мы отправились на вокзал. Вписываться к ней было крайне неудобно. На пол пути к вокзалу перед нами возникла группа из 5-6 молодчиков. Среди них я увидел недавно избитого. Встретились. Понеслась. Опять мы с Мэдом бились против превосходившего нас количеством врага. Опять давали бой и опять терпели поражение. На этот раз нас не стали кидать, просто жестко избили. Я потерял сознание. Очнулся я уже в больнице. Причем не просто в больнице, а в психиатрическом отделение. Как объяснял доктор, мест в простой больнице нам не хватило. На

Некое Существо	2004-11-26	5	5.00	1
Печаль.
Внутри пустоты в никуда стремление, Снаружи хаос градации серого, Вверху неба бездна синего, Внизу мостовая гранита красивого. Он стоит на Неве. Дождя капли по щекам слезами падают, Разбиваются. Разлетаются. Вновь рекой собираются. Мчатся куда-то. Их уносит течением. Далеко. К горизонту Отделенному Солнца свечением... Посвящается Б.

By_heart	2005-02-22	5	5.00	1
Воины душ
Воины душ Необратимость покоренность нежность чувств истинность - вода смола и хлеб я ты отчаянье спокойно - внешне снег ярость острота и снова снег волнение и плен тюльпанов – руки стекло дорога улица война неизлечимость прирученность вьюга звезда над кухней – над Землей одна кумир письмо корабль чье-то море я ты душа под листьями – пуста руины плеч комок простых историй мы войны душ глаза глаза глаза…

By_heart	2005-02-16	5	5.00	1
Домой
Домой Запомнятся скулы трамвая, Заполнятся мной. Догоняет Улица. Наперегонки в подземелье, На запах чужой До похмелья. Устрицы – Устрицы в джинсах, с газетами. Глухо выдохнув, Сдаться ветру Станции… А дома не заперты окна, Ты пишешь стихи, И спит кошка. Занавес.

By_heart	2005-02-12	20	5.00	4
Три луны
В каждом небе – свое ожидание – видно по цвету. Две луны – за окном, и под сердцем – накрою рукой. Опускаюсь на локти, опять не дождавшись победы. Я бываю больна, каждый раз возвращаясь домой. Растоптав свою тень (ни к чему одинаковость талий), Я иду, чтоб оставить себя в непарижском кафе на углу… Но смотрю строго в снег, и туда, где больна возвращаюсь – Под ногами увидев последнюю, третью луну.

By_heart	2005-02-07	5	5.00	1
Цыганская
Цыганская -Зачем просить? – ты знаешь наперед когда случусь в её спокойном доме. И вот твою походку ломкий ход Её часов мне заменяет, romi*. -На что гадать – черна от тени паперть. Я обвожу глаза сухим углем, Чтоб не забыть цвета цыганских свадеб, И крови цвет… - твоей, мой милый rom**. Я жизнь свою пущу, пускай как может Летит, и ей всего два слова вслед: О качестве – «сложней», о сроке – «дольше», И я по-прежнему люблю вино и хлеб. -Я провожу тебя до первой смерти… -Не то! – Я не войду в спокойный дом… -Не то! – Я перестану бледным быть… - Не то, мой светлоглазый rom. -Зачем любить? – всё знала наперед я. Колода карт – набор цыганских штучек. Притворность чувств и непреложность мертвых, Твоя судьба – в моей кофейной гуще. * испанские цыгане называют так жену ** испанские цыгане называют так мужа

By_heart	2005-01-23	25	5.00	5
Больше не будет тюльпанов
Больше не будет тюльпанов, Они исчезают с закатом. Мы злимся, кострами пропахнув. Духи принимая за правду, Смываем с себя яркость слез. А я проверяла на прочность Желание втиснуться в маски, И смерть наступала в рассрочку, Я, морщась от смысла лекарств, Снов не принимала всерьез. И в горле – подвальная плесень – Разводятся мысли и сырость в ресницах. Отмыться бы – пресно От невоплощенности крыльев, И узости данных ролей. Мы ставим себя же в витрины, И смотрим оттуда на лужи. Я думала, город внутри нас, А он оказался снаружи – Приученный к страхам людей.

By_heart	2005-01-14	25	5.00	5
Молодые львы
Молодые львы Здесь дышат – ртом хватая рваный воздух, И слёз на ветер вдовы не бросают, Нас удивляют сны и кровь из носа – Мы молодые львы, которых стая. И если солнце канет в наши души, Мы спрячем в землю не клыки, а когти. На тех, кто нам тела калечит в туши Мы не рычим, а очень прямо смотрим. И мы опасны, потому что ходим тихо – Как люди – твердо, и как звери – грозно. Нас можно гладить против шерсти - в гриву. Здесь ценят сердце, крепость мышц и кости. Им кажется, они сильней и крепче, Но разве там, у них, вдыхают воздух? Им негде бегать, и изранить – нечем, Мы откровенны, а они – серьезны. Мы любим! – нам спокойствие – измена, Но ран лизать мы никогда не станем. У нас есть лапы, непреложность зла и смелость. Мы – молодые львы, которых стая.

By_heart	2005-01-11	30	5.00	6
Безупречно неприкосновенны
Ты был смуглым и не синеглазым, а жаль, Рисовать тебя скучно и рано. Среди многих, вшивающих в кожу металл В лучшем случае выглядишь странно. Я умнее своих самых крепких стихов, И униженных недолголетьем. Ты наденешь кроссовки и фрак, я – пальто – Чтобы вместе не стать незаметными. Мы на голых коленях ползем по траве, Упираясь ладонями в сырость, Зажимаем руками биение вен С бессердечной, недевичьей силой. А я буду по-прежнему верной цветам, Незаметно вплетая в них розы, Я отдам свои руки росе и шипам, Но останусь не рядом, а «возле». Мы влезаем на слабые плечи рябин, Защищаясь сомнительным страхом, Я же – беспрекословно, безудержно с ним - Осторожно рисующим маки. Мы под грубой рубашкой невнятных небес Погибаем, поддавшись волненью. Мы не смуглые, но синеглазые, здесь Безупречно неприкосновенны.

By_heart	2005-01-11	5	5.00	1
Колыбельная.
Колыбельная. Ночь будет поздней, Падают звёзды В озёра солёные глаз. Мне не случилось Вырастить жимолость – Даже для нас… Плач по последним Признакам неба Тлея, затеет луна. И истекает Дождь неприкаянный Светом до самого дна. На левом плече засыпать – стихами думать, На правом мучаться – о тебе вспоминать, На спине – томиться в страхе глаза закрыть. Лицом в подушку уткнувшись – удушье До самого солнца.

By_heart	2004-12-27	31	4.43	7
Я тебя променяла на...
Я тебя променяла на это безвольное небо, Пусть оно будет «над», а не «под» - так вернее (увы), Я тебя не простила, болея и плача под снегом, Я тебя рассмотрела, как очень удачные сны. Темнота, отведенная строго на горе и счастье, Но искусственно сжатая мною до часа обид, Каждый вечер колдует, и сводит на «нет» риск остаться, Или – хуже того – не остаться, но все же любить. А потом прутья солнца сплетают решетки в окошках, Я врываюсь волчонком в твою повзрослевшую боль, Я тебя догнала, и узнала по запаху крошек, Я тебя не простила, мой мудрый, стареющий волк.

By_heart	2004-12-21	4	4.00	1
Научи меня слабости...
Научи меня слабости – я запомню все правила, Но со мной если ласково, я случаюсь печальная. Не давай мне задуматься – результат разрушителен, Хочешь правду? – бросай ружье, выходи из укрытия. И внезапно мне вздуматься может верить и спрашивать, Это все из-за осени – потерпи меня, младшую. Я люблю звёзды Австрии из-за их отдаленности, Тишина предсказуема – из-за грима и громкости. Я начитана сагами, и еще – некрологами, Я знакома с несчастными, но за то не со многими. Преимущество слепости во внимании к мимике. Огорчают цейтнотами все мои поединки, но Все оправдано слабостью, реже – недосыпанием, Убеждаюсь в одном: я больна – ты останешься. Не пугайся правдивости непечатных банальностей, Нужно быть посильней – научи меня слабости.

By_heart	2004-12-19	15	5.00	3
...незаменим
Почему погибают твои корабли? Мне – чернея от мыслей, отбеливать парус, Мне – взрослеть с каждым штормом – семь баллов – и старость, Мне – смотреть на приливы с земли. Я вязала морскими узлами шарфы, И в канаты сплетала послушные строчки – Ты бледней и читай – не дотянешь до точки: Спорю – выйдешь за окна курить. Я не стану грустнеть с каждой новой дорогой, Мне достаточно вздоха в руины подушек. Книжный мир (что доказано) просто разрушить, Строить тоже легко, только – толку? Мне хотелось стрелять, но не в спины – уж точно. Черных девочек, вышивших берег следами, Оглушенные чайки по крошке съедали, Запивая морями – им постно. Почему погибают твои корабли?… …И опять время бурь – идеально для разнообразий, Как всегда – много неба, канатов и сказок – Только в этом (и этого хватит) - ты незаменим.

By_heart	2004-12-11	33	4.71	7
Ничего...
Я с трудом забываю цвет глаз, но легко вспоминаю их слёзы, Искушение лучше запить подслащенной крапивной слюной. Ничего. Только зубы впиваются в пальцы с бессилием розы. Ничего. Только дар оставаться всегда безупречно одной. Я цежу сквозь ресницы обидное свойство простуды, Я задумаюсь только над тем, сколько лет, атмосфер до Земли. Обнимая как брата тебя - без причин и с разбега - забуду Настоящую ценность груди, заглушающей свитером всхлип.

By_heart	2004-12-09	14	4.67	3
Время жизни – зима
Время жизни – зима, а она поселилась напротив Глаз моих, по ночам безусловно слепых. Дорогая, ты знаешь, как я беззастенчиво простив Возвращений (тем более, поздних) – забытого в стих. Дорогая, я – циник, смирись, и не путай с «романтик», Разве можно читать по распахнутым окнам судьбу? Ты ошиблась – здесь просто в метель очень жарко, Я один, потому что в бегах, и когда-то кого-то убью. Я расстрелян, а ты далеко не платок с ядом жизни, Но подумай, - и он не помог бы ни встать, ни простить, Дорогая, ты слишком романтик в свои триста с лишним, И, заметь, - слишком циник, чтоб с радостью что-то забыть.

By_heart	2004-11-28	9	4.50	2
Шептать
А знаешь, ведь я не устала шептать в воротник тебе Африку, Меня пропитавшая скука опять оказалась мертва. Я вновь убеждаюсь в твоей безупречности… капельку – Ну самую-самую каплю всё портят слова. А знаешь, ведь я не устала шептать тебе в губы терпкости, Прогнил правда воздух, и выдохнут мной был, запит, Ему до души не хватило полосени крепости, Полжеста для памяти, столько же, чтобы забыть. В сугробы уткнулись трамваи, заметно грустнее и старше став, А я, как всегда, не учла искаженье при взгляде – ресниц. На цыпочках кралась по льду, ведь прокушена твердость лап… Ты знаешь, я очень устала от мнимости лиц.

By_heart	2004-11-27	15	5.00	3
Русалочьи песни...
Ты слышал когда-нибудь сказку о лесе немом? О том, как осталась без неба луна и без солнца закат, О том, как за деревом скрылся испуганный сон, И плакал над омутом тёмной росой виноград? Ты знаешь легенду о ветре, погибшем в тайге? Ему было холодно, грустно, и не с кем играть. И он не любил белых сосен, что прятались в снег, И пели сердитые песни, не смея мечтать. Я разве не пела тебе о долинах седых? Зелёные камни и реки…над бездной – мосты… О сером тяжелом тумане, что прячет цветы – Фиалки и горные лилии, - помнишь тот стих? Ты веришь в рассветные мифы, ты любишь русалок? Я – хочешь – сплету для тебя из ромашек венок? Как, ты уходишь?…Да нет, я не плачу…Как жалко… Кто утро придумал…сказать? - тот, кто был одинок...

By_heart	2004-11-27	0	0.00	0
Если б я могла...
Если б я могла, Пела б о тебе. Мчатся поезда, Рвутся сквозь метель. Волны вдалеке Бьются об закат Льдины на песке, Не вернусь назад! Просто подожгу - Пусть горят - мосты. На твоем снегу Вот - мои следы. И если б я могла, Я бы в море бросилась, Просто вспоминай О морозной осени. И на память о Белых кораблях Я сожму твое Тепло в своих руках... Знаю - навсегда. изучила дверь... Мчатся поезда, Рвутся сквозь метель...

By_heart	2004-10-13	10	5.00	2
Мне бы эти слёзы...
Мне бы эти слезы переплавить в пули – Может, стали б громче, может, били б в цель, Я б, себя изранив, медленно тонула, Не заметив рядом выжженную мель; Продолжала б пульсом струны волн тревожить, Подбирая гимны для сквозной души… Мне бы твои руки на святую кожу - На короткий выдох пальцами дружить. Взрослые забавы – затяжные вальсы В обручальных кольцах саванов воды. Мне бы переплавить эти раны в танцы До того, как пули поспешат остыть.

By_heart	2004-10-13	10	5.00	2
Время жить
Всё, чего касались мои губы, Будет помнить вкус моей души. И когда настанет время думать, Мне покажется, что время жить. Но глаза темнеют от прощаний, Я себе приказывала врать – Оттого обряды обещаний Так торжественно и трудно выполнять; Оттого мы так не любим утро, И признаний в ненависти ждем. Город славы и беды осудит, Время целовать и быть вдвоем. У моей бессонной колыбели Память и луна играли в страсть, И укладывали спать, и пели, И шептали мне, что время знать. И дождем измята простынь неба… Я, себя от писем отучив, Буду ждать обещанного снегом, Буду врать себе, что время жить.

By_heart	2004-10-23	5	5.00	1
"Капризная память..."
Капризная память, рождаясь из смуглых закатов, Крадется в высокую воду щербатых и мутных озёр, И чтоб не спугнуть тишину где-то в волнах измятых, - Ложится поглубже, и спит под обломками гор. В себе утопила пол осени, слабой боялась казаться, От мятного ветра бессильно слезятся глаза, И так неожиданно, неузнаваемо счастье, Так просто не думать, почти невозможно молчать. Я душу отдам высоте, и все то, что я спрятала в сердце, Чтоб только одной не остаться, когда грудь разрежет зима. И небо чуть ближе, и падает смелость на рельсы – Все чувства – под поезд, в измятые волны – слова.

By_heart	2004-10-23	10	5.00	2
"Сегодня будет февраль..."
Сегодня будет февраль, сегодня будет темно, А ты придешь и разбудишь меня навсегда… Я прикажу себе молча смотреть в окно… Ты не поверишь, но айсберги – просто вода. Я не узнаю, как будет меняться твой взгляд, Когда к тебе повернусь пораженной спиной, Ты не прощал мне моей странной жажды писать, Но ты дарил мне роскошь остаться одной. И я давно уже кашляю кровью стихов, Ищу мосты, чтобы с них было видно мой дом, Я узнаЮ этот двор из ста тысяч дворов, Прихожу, понимаю, что нет меня в нём. И тогда я прошу тебя что-то сказать - Мне же есть что забыть, чтоб понять этот стон. Если хочешь – смотри, только прямо в глаза, Ты же знаешь, как будет сегодня темно…

By_heart	2004-10-23	10	5.00	2
"Я пыталась гладить твою спину..."
Я пыталась гладить твою спину, Не пускала вдох разбуженная боль. Раскалилось небо, и остыло, Родилась, и стала жить любовь. И на тонкой шее кольца света, Губы пачкая словами, вкусом слез, По глазам, по памяти, по ветру, Я читала твои чувства, голос мерз. Я устала, косы стали плавиться, Потекли, теплея, по плечам. Попроси, - и ночь еще останется, Чтобы лоб мне жгла твоя рука, Чтоб по кромке сна бродили мысли. Даже если я не рядом – обними. Только ты. И лунный дом. И листья. Солнце спит под сердцем у Земли. Где-то есть мосты, дороги, горы, И, наверно, - не разбуженная боль, Но за то – зажглось и слепит море, Родилась, и стала жить любовь.

By_heart	2004-10-25	0	0.00	0
ЮЖНАЯ
Триптих «ЮЖНАЯ» 1. ЮЖНЫЙ ДОЖДЬ Единым вдохом доживая этот день, Двумя глотками измеряя полночь, Я был один на все твои дожди. От боли до стихов – в полшага пропасть. Переступив рубеж, плевать на взгляды, Свои же антимысли, страх и дрожь. Женевский снег на Питерских вокзалах, А в небе – твой просторный южный дождь. Полуобьятия, опасные признаньем. От темноты до снов – одна звезда. Твои открытки и игру в скандалы, Истерики, и запах шеи – ждал. И души, потерявшие невинность, Вдыхая верность, ощущают ложь. Я ухожу, и с высоты так виден Опасный страстью твой обычный южный дождь. 2. ЮЖНЫЕ МОРЯ Целый день не давали расплакаться мысли, Я их бережно кутал в буквы, Узнавая тебя в каждой третьей из тысяч Молчаливых, наигранно смуглых. Из твоих неприветливых южных морей Напиваюсь все слаще и глубже; Повторяя биение волн и дождей – Дышат шторы, касаясь подушек. Я не выдам твоих неестественных слез В неприлично красивые плечи. Искушение плакать - в ладонь и всерьез Оправдав, развлекает и лечит. Новым утром и новым «прости» продолжают Выживать корабли, якоря. Не дождавшись, надменно сверкнув, высыхают Недопитые мною моря. 3. ЮЖНАЯ Горбится, чувствуя тяжесть заката, Под небом застывшего южного моря Рискованно тонкие грустные платья Подхвачены ветром, целованы солью. Распахнуты косы, распутаны мысли. Её обезумевших пальцев пугался. Остыли духи и на звёздах повисли – Меня волновать, заставлять поддаваться. Безудержна нежность, стремительна ярость Раскованно-нервных движений и взглядов. Тебе, нерассказанной, жглось-посвящалось. Ну где твои плечи, раздетые правдой? Я, вновь побежденный речистою девой, Смотрел на блестящие морем колени, Разбитые в кровь непрочитанной, первой И слишком красивой да слишком неверной. Я ждал, чтобы ты наигралась луною… Безудержно смуглую смелую спину Одело дыханье мое да ладони, Сдаваясь прибою и южной Марине.

By_heart	2004-10-26	25	5.00	5
"Мир упал, но не разбился..."
Мир упал, но не разбился Где такой рассвет, чтоб ночью? Километры, много тысяч, Если очень ждешь – то больше. И совсем не лечит время – Вкус вины сильней и тоньше, Растворенные на стенах Настроения прохожих. Я на ветер мысли брошу, И туда же – дни и деньги. Липнут к полу взгляды, крошки, Не засвеченные тени. По маршрутам, расписанью Без билетов, без эмоций Есть улыбка запасная И огонные вопросы. Холостые поцелуи, Вены веток в стекла утром Крепче спать и меньше думать За метелями без куртки. Побеждают расстоянья, Пусть течет огонь под кожей Подбираются признанья, - Не подходят, не подходят. Длинноногие коктейли, Искры солнца на рубашке, На качелях без креплений… Неотложки, телебашни……

By_heart	2004-10-26	8	4.00	2
"Трудно надышаться..."
Трудно надышаться самой сильно болью, Исчезает небо, остается горе. Капитаны, волны, все большие тайны – Остаются только в льдинах океаны. Утром – мандарины, солнечные крошки, Тает незаметно сладкий снег на ложке. Перерезал руки сиелый острый ветер, Засыпает долго, думает о смерти, Отгадать не может, хочет не проснуться, И тобой боится ночью задохнуться. Вдруг мы тоже любим? Что тогда с рассветом? Рыжими клубками покатилось лето… Разбегалось море, и ко дну тянуло, Остывали платья на высоких стульях, И не мог напиться самой сильной болью, Лучше думай на ночь о любви и море.

By_heart	2004-10-27	0	0.00	0
Тысячелетний страх
Тысячелетний страх Когда наступит день, Ища огонь в глазах, Вернет меня - тебе. Сгорая от любви, Вселенная замрет, Рассвет уже не спит - Он просто тихо ждет. И кланяясь Земле, Растаяла душа, Молитва о тебе, Бесшумно, не спеша. И заболев от рек, Что вспыхнут на песке, Забудешь ты всех тех, Из-за кого, за кем. За спину пряча тень, Не сдерживая слов, Я покажу тебе Где родилась любовь. Скрываясь от людей, Срываясь с сердца - в снег, Вернет меня тебе Тысячелетний гнев.

By_heart	2004-10-27	5	5.00	1
"Всё, что выше небес..."
Все, что выше небес - лед. Все, что глубже души - страх. Три метели... на целый год Затянулась одна зима. Если дождь позовет - иди, Все, что ближе к груди - страсть, Если снится январь - не спи, Легче верить, труднее - знать. Обманул и заплакал день, Показалась горячей кровь. Снег прикладывал к ранам тень. Все, что дольше разлук - любовь.

By_heart	2004-10-29	1	1.00	1
Первый снег был самым белым...
Первый снег был самым белым, Свет молчал, чтоб не обжечь, От дождя зима старела, И могла бы умереть. Отпуская в небо ветер, Разрыдалась высота. Не вернулся, не заметив, Как скучать по ней устал. Первый взгляд был самый нежный, На холодных крыльях рек Застывает неизбежный Самый белый первый снег.

By_heart	2004-10-29	9	4.50	2
Дышать
Дышать, насколько хватит сердца, - Так губы жжет горячий снег. Из ран в груди сочится ветер, Течет, теплея по спине. Пусть греют руки у моих костров закаты. В затылок дышит осень из окна. Я знаю, как под утро будет падать На раскаленный лоб твоя зима. Охота за последним нежным солнцем, Вокзал упрямо ждет моих шагов. Сквозь стекла, затемненные морозом, Крадется дым чужих холодных слов. К песку прижались, замерзая, волны, И если грустно - птицы станут петь. И небо слушая, под лед уходит солнце, И греет руки у моих костров моя же смерть.

By_heart	2004-10-31	9	4.50	2
Океаны
Океаны Забывает ветер волны, Забывают птицы солнце, Не вернулся кто-то самый главный... Океаны... И не верят грусти листья, Если даже осень близко. Задыхаясь, обнимать туманы Океаны... Где-то есть дороги в пропасть, - Очень много, ну и пусть. Ждет последний дождь и просит, И влюблен в тебя одну. Рвется глубина на воздух, Разрывая сердце... Поздно... Слез невыплаканных пьяных Океаны...

By_heart	2004-10-31	30	5.00	6
Чужое красивое солнце
Наше последнее солнце немного испачкано небом. Сегодня тебя будет меньше, чем было всегда. Я просыпаюсь от страха и нежности первого снега, И вижу обманутых улиц - далеких, пустых - города. Без крыльев и звезд будет лучше. Разбилась зима на закаты. Мой ангел другие рассветы встречает над морем другим. Заплаканной памяти взрыв. Неожиданно жадно Обнимет февраль, но не сможет казаться родным. Отчаянный ветер, сгорают мосты и планеты, И двери сгорают туда, где ты может быть не был. Ладонью твоей я глаза закрываю от света... Чужое красивое солнце немного испачкано небом...

By_heart	2004-11-01	5	5.00	1
Апрель отговаривал спать...
Тебе не спалось, и апрель отговаривал спать. Там же море в узорах ракушек сходила с ума, Там же гибли мечты от любви к молодой высоте, И молчал белый берег, он тихо скучал по тебе. Ты придешь, и твой лунный прохладный загар Мне покажется тоньше, красивей, как утром звезда. Одинокие пальцы я прячу в глубокий песок. Грустный запах души, так доверчиво спящей у ног. Посмотри - небо тонет в молчанье ночных облаков, И не слышит твоих еле теплых, как осень, шагов. Я не верю огням городов на другом берегу, Ощущая как тени пугливо касаются губ. Будет утро потом, только скользкие гибкие рельсы Знать не могут, что ночью сегодня вернулась весна. И по стеклам стекают мечты, робко жмутся по весу, Полчаса до печали, до солнца, до горького сна.

By_heart	2004-11-01	10	5.00	2
Рассматривая солнце
Мой март, разбуженный слезами по нему, Ворвался в город, запыленный мутным снегом Не так уж много раз я видела весну, Тем более с таким огромным небом. Я буду петь, и ревновать мой март к дождю, Устали ветки от зимы и белых снов. Рассматривая солнце, нежно жду С еще замерзших губ - горячих слов. И двадцать первый день моей весны Пусть смотрит серыми глазами мокрых крыш, Пусть дышит вечностью заплаканная высь... Мои доверчиво - несбыточные сны ...Мой март, отчаянно влюбленный в смелость звезд, Моя весна, неласковая, в тучах, Рассматривая солнце, ты ведь ждешь - Безжалостно, бескрасочно, беззвучно...

By_heart	2004-11-02	0	0.00	0
Почерневшая река
Сегодня ночью умерла твоя река, Её укрыли листьями и снегом, Ты нес усталый ветер на руках В живых осталось только это небо. Твой город замер в ожидании беды, Мне показались каменными плечи, И погибало время, плакал ты, Ты плакал, обнимая вечность... И щеки, обоженные слезами Горели от морозных облаков, Мы видели все сверху - пыль и пламя, И неизбежность ледяных дорог. Твой город, обессилев от заката, Смотрел на нас, не видел и молчал. Остыла потемневшая от града, Укрылась небом - почерневшая река...

By_heart	2004-11-02	4	4.00	1
"Размытый лик любви..."
Размытый лик любви - заплаканный и вечный. Мои иконы - память и туман. Стекает солнце в зеркалах, и вечер, Немея, прижимается к рукам. И в пыльно-золотых глазах святых, как пламя, Живет луна забытая, и память. Пугая свет, темнеют тени, Пугаюсь звезд, пугают стены. От трех молитв грубеют губы, Мой громкий шепот... рвется ночь. Приснятся голоса и чьи-то судьбы, Ворвется ветер, сон уйдет. Бессилье идолов под небом воспаленным, Шаги дождя, дыхание камней. Пусть будет первой мысль о холодных Ночных слезах с лица любви моей.

By_heart	2004-10-19	24	4.80	5
"Прикасаясь Re:сницами..."
1. Прикасаясь ресницами к родинкам, шрамам, Подбираю пароли к секретам, Разрывает виски полупьяная память Поцелуем полураздетым. И под лезвием радуги вспыхнула кожа, Выдавая ладоням слабость. Зажигаются ночи, становятся прошлым, Запивают туманом усталость. 2. Запахом солнца задушено время. О том же молчат в маршрутках, О том же расплачусь в ладони, с кем бы Не поделилась сутками. В распахнутых окнах считать облака… Ну где твои смелые губы? Мне нравится видеть, но хочется врать, Когда ты так сильно любишь. Когда опустеет твой город от ветра – Уже не спасают дороги. Останутся только простыни, пепел, И тени, упавшие в ноги. Упрямые мысли толпятся под челкой, Твой взгляд меня ранит в спину. Иголка царапает стертые щеки Не выслушанных пластинок. Устав от закатов, газет и рассказов, Обманов дневных новостей, Я, стоя лицом к темноте, раздеваюсь, Лениво смотрю на постель. Последняя голая шалость у двери, Последняя острая грубость. Чем ближе луна, тем противней коктейли… Ну где твои смелые губы?

By_heart	2004-10-19	13	4.33	3
"Погибали в песке Вавилоны..."
Погибали в песке Вавилоны; В одиночестве – страны людей, И, родившись, сто тысяч историй Разбрелись по столице дождей. Из-под наста веков выбирались Проржавевшие ложью грехи, И большая немая усталость Наследив, пробиралась в стихи. Осмелев от уменья быть сильной, К безразличию слава пришла, И сто судеб назад остыли Неразгаданные имена.

By_heart	2004-10-13	3	3.00	1
Я вновь уйду
Я вновь уйду - не из желания воскреснуть, Не для того, чтоб ждать такси до переправ - Мне снова скучно, я иду, изгибы лесниц Покорно повторяю, ускоряя шаг. С ресниц сорвался город в кольца бездны. Сопротивляясь предсказаньям, я один. Вдыхая запах дома - морщусь - пресно, И щиплет горло что-то вроде зим. Рассвет луны от рам окно отделит, Я, запрокинув голову, смотрю - Не зная - отвернуться, или верить - Решаю ждать, и, чтоб не жгло - пою. Нет, отболело, не горит, красавица! Не дотянусь до твоих жилок, опоздал. А ведь под сердцем рвет, а вдруг понравится тебе опять встречать ночные поезда?...

By_heart	2004-10-13	10	5.00	2
"Плоскостопые, неуклюжие..."
Плоскостопые, неуклюжие, Шли попытки мириться к отчаянью. Мне одной бы ходить между лужами, И казаться себе неприкаянной. Нет же! - вон что за праздник устроила, И подруги целуют ласково; Я, чуть больше обычного стройная, Обнимала гвоздики красные. И беседы кофейные слушала, Унизительно часто о брошенных, А пугливые и неуклюжие Слёзы прятались в платье, за брошками.

By_heart	2004-10-13	5	5.00	1
Послушай...
Послушай, давай будем сниться друг другу - Чтоб было очнуться и вспомнить печальней, Чтоб мне, вдруг решившей назвать тебя другом, Хотелось вернуть нимбы рук над плечами. Мне голос был дан и глаза полнолунья, И листья обид на холодной рубашке. Коронные сны коронованы в судьи, И будут, пока это кажется важным. Почувствуй паденья восторг, вшитый в скорость, Инъекцию слабости в мускулы ветра. Крылом, неспособным стареть, я закрою От солнца зрачки, за тобой прыгнув следом. Запомни сомнения в жилках под кожей - Поймают огни, или всё-таки - руки? Подумай - сгорим, или просто не сможем Очнуться, однажды приснившись друг другу.

By_heart	2004-10-13	5	5.00	1
"Ты снимаешь..."
Ты снимаешь свои бесконечные крылья, Чтоб казаться еще стройней. И губами весна собирает с затылка Твоего беззащитного – снег. Ощущая, как дрогнули полосы света, В изголовье я встал на колени. Я предвидел тебя в золотое одетой, Но не знал, что оденешься в тени. Все заметнее взгляд умирающих свечек, И окошек, затянутых пылью. Закрывая глаза – молодые и вечные – Ты снимаешь усталые крылья.

By_heart	2004-10-13	0	0.00	0
"Над тобой наклоняюсь..."
Над тобой наклоняюсь низко, И звенит серебро на груди. Город девственно-падших искр Ослепленный рассветом, - стих. Не скучал – умирал от скуки, Перестав отзываться на «ты». И бессилье, назвавшись разлукой, Неоправданно больно остыв, Защищалось в объятьях подушек. А июль, предсказуем, сквозит В настороженных льдинах и душах – Мне не памятен, мной не забыт. И темнее казались губы От раздетого шелка плечей, И труднело дыханье грубо Умиравших – от скуки ночей.

By_heart	2004-10-13	15	5.00	3
"Я боялась..."
Я боялась войны и закрытых безветренных окон, Я искала защиты в подушках, и страх – в темноте. И целительный свет из-под двери – прерывисто-тонкий Искушал подойти и позвать – не пускала постель. И удобней всего было спать и не думать об утре, Снилась Троя и трое безумцев, оставшихся жить. Взгляд сквозь веки, отмеченный вечностью склеенных будней. Просыпаясь, я зло и бессильно глотала свой крик. И луна, пересев с подоконника в теплую простынь, Посмотрела серьезно, меня ослепив догола. Ей в задушенных окнах казалось и тесно, и скользко, Мне в распахнутом свете казалось, что я умерла.

By_heart	2004-10-13	0	0.00	0
"Отпустит лед..."
Отпустит лед – и я вернусь Однажды… - в окна твои смотреть, Легко и вьюжно опять вздохнуть, Метели неспелых цветов согреть. Читая снег – привыкать к воде – Меня сочинили когда-то в дождь, Я знаю море, как знают мель, И вижу солнце, когда темно. Восторги падений в предчувствии бездн, И мне не хватает немного лавин, Мне мало тебя, так хотелось бы петь… Не дай утонуть от растаявших льдин!

By_heart	2004-10-13	15	5.00	3
Город
Остывающий город, еще не задетый закатом, Послушно терпел вдохновенья и жадно глотал пустоту. Ветер, подслушав луну где-то в небе, дождями измятом, Душно метнулся, и пыльное сердце задул. Уже зараженные ночью проспекты устало Искали огней, и дышали, как только могли, И опустошенные солнцем легенды молчали, А море опять провожало свои корабли. Прощался с газетами город и тени бросал под колеса, Прощал безразличье, зализывал раны асфальт. Распятье дорог; так упрямо скрывает свой возраст Непонятый день, и не понятый раненый взгляд. А город спокойно смотрел, облака удивляя огнями – Как ждут светофоры, как просят защиты дома, И мучает улицы то ли закат, то ли память, И прячутся окна за шторы, и прячется в городе март.

By_heart	2004-10-15	30	5.00	6
"Этот город..."
Этот город не знает, когда у меня День рождения, Я готова не помнить обид и пытаться понять. Это солнце тоскует на крыше, и нет настроения Продолжать притворяться - хотелось бы просто молчать. Я умею не прятать глаза и не прятаться за спину, Эти шутки с дождем могут многих, наверно, разбить. Изорвутся со временем сны и тем более правила. И загадочно дорог, по-прежнему, хоть и забыт. Этот взгляд из обычного вырос до синего самого, Перестал удивлять, и, по-моему, даже любить. В понедельник начнем как обычно, конечно же, заново. Так немыслимо долго пытаются сутки лечить. Я не против зимы, просто за пароходы и августы, Мне не трудно простить, был бы ветер, но только в лицо. Это солнце не знает меня, и гордится усталостью, Тихо прыгает с крыши, и падает мне на плечо.

By_heart	2004-10-16	24	4.80	5
Родная и Лондон
Родная, ты будешь расстроена - завтра начнется Сезон неуёмно красивых, безветренных солнц, Родная, ты Лондон любила за башни и розы Его хромоногих, дождём искушенных ветров. Мне снился твой запах, хотя я дышал не тобою, Закушенных губ тишину неожиданно выдаст гроза, Родная, с туманом прощаясь, ладонью закроет Свои в уголках подведенные смертью глаза. И было мне легче -увы- от икон отвернуться и плакать, Я спину подставил под твой неуверенный взгляд, И Лондон увидев - задушенный небом - на память, Родная вдруг всхлипнет, проснувшись, и будет молчать.

By_heart	2004-10-17	15	5.00	3
Она
1. Привычка? – Так выброси тяжесть историй, Да стопки созвездий, Ведь ты же – улыбка и голос – всего лишь, Не больше, чем вечность. И странными будут стихи накануне Сезона туманов. Мне легче всего потерять в полнолунье Бездомную память. 2. В скобках дорог спрятан тонущий город, Забытый в безумии ссор – Её, полюбившей меня как сто сорок Самых ревнивых сестёр. 3. И ожоги сердец тем больней, чем они бесполезней. Дневники про меня утащил опоздавший рассвет. Раскрошились прибои на волны, и души – на песни, Где её преступления и неизбежность побед. Стайки слез в безутешно красивые нервные руки, От бессильных истерик я прятал в подушках лицо. И взрослея от каждого слова в упрямых разлуках, Ты могла бы за час умереть над соленым песком. Беззащитные окна на полночь смотрели огнями, Устилали постель и бросали одежду на стул. И её полунежность – раздетые ветром цунами, А моя полуслабость – горячие линии скул.

By_heart	2004-10-17	9	4.50	2
По серым щекам дороги
Когда пропитается свитер Подтаявшим запахом марта, Когда вдохновение, всхлипнув, Наполнит глаза и пальцы, И брюки от водки в пятнах, - Сок звёзд остывает на коже, И ищет причины счастье В груди, - а найти не может. Мы тратили деньги и мысли, Прохожий мой взгляд заметил. Как ждали конверты писем, Соврут и напишут в газетах. Когда на лопатках проспекта Топтались простывшие люди, Ладони ловили ветер – Так просят прощенья и любят. И солнца прыжок замедлить Ты вряд ли молчаньем смог бы, И катится в люки время По серым щекам дороги.

By_heart	2004-10-17	10	5.00	2
Мысли твои целую...
Мысли твои целую, Плетение солнца на коже, Узкие джинсы, стулья, Изгиб бровей невозможный. Навзрыд обнимаю запястья, Истерика чувств – измена, Уйду, не вдыхая тяжесть Упавшего в волосы неба.

By_heart	2004-10-18	9	4.50	2
Горло немело...
Горло немело, пытаясь держаться приличий, И мы не простились еще, так, чтоб шепот в кулак, навсегда, И на связках осели слова, ярче солнца теперь только вишни, Лбом в стекло упираюсь…ненужное время…когда? И в ладони лицом – так надежней – увы, и спокойней. Ты роняешь свой запах на мой не последний ответ. Я была даже выше луны, но уже не сегодня, Брызги за воротник, и еще не окрепший рассвет. Я молчаньем нарушу рыдания. К пальцам приклеены кольца, В простынь теплую просится утро, пытается петь. В спину впился прибой, только вряд ли он ветра дождется, В следующий раз ты родишься, наверное, здесь. И на коже писать имена, вдох, предел ощущений. Знаю, будут, когда ты уйдешь, падать в лужи дожди. Умирает в истерике голос, под тучами – тени. Ноет сердце. Надрезала небо, убила…почти. Не дотянется море до ног, и отбелит песок только пеной, Не отнимет, обнимает, объявит открытым секрет. Шепот – в плечи, в подушку – любовь, нежность – в вены, Лбом в стекло упираюсь, и знаю, что времени нет.

By_heart	2004-11-03	10	5.00	2
"Поэт не ходит в кино..."
Поэт не ходит в кино, поэт не любит балы, Он пишет стихи на тонких манжетах, когда опустеет салон. Он сплевывал правду в платок, а людям казалось – простыл, Принцесса убьет короля, а люди подумают – он. Поэт доверяет реке, а там его встретит лед, Никто не узнает чтО, но ждет через десять шагов. Он в лоб поцелует жену, и выдохнув слово, уснет… Поэты не терпят молвы, поэты не пишут стихов.