СтихиЯ
реклама
 
 
(MAT: [+]/[-]) РАЗДЕЛЫ: [ПЭШ] [КСС] [И. ХАЙКУ] [OKC] [ПРОЗА] [ПЕРЕВОДЫ] [РЕЦЕНЗИИ]
                   
Джавгени Плэчоев
2008-09-02
0
0.00
0
Египетский цикл (из цикла Чёрный ящик)
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  (в трёх частях)

I



Как обычно, собираясь в дорогу, я надел свои голубенькие летние джинсы потому, что грязные чёрные нужно было постирать, а без штанов было бы наверное холодно––как-никак около нуля по Цельсию было. В Ё-бург доехали без приключений, по дороге затариваясь продуктами диетического питания; Кольцово раскрыло свои гостеприимные ПЛАТНЫЕ объятия. Вообще, это, конечно, бычий прикол––просто так обнести площадку для автотранспорта и собирать дань, не охраняя и не оказывая больше никаких услуг. На хера нужна такая полезная вещь???
До самолёта мы дожили практически на одном дыхании. В Ё-бурге, между прочим, ловится «Наше радио»; пел, по-моему, «Иван-Кайф», и ещё, наверное, что-то. Прошли, как водится, таможенный досмотр, уложившись в два часа каким-то чудом––у нас в России любая тягомотина основательна. Я, как бывший металлюга, гордо звенел всевозможными железяками в раме металлоискателя. Меня там почти раздели, но мне было нисколько не стыдно потому, что я отморозок. Я нагло выкладывал на панель металлоискателя ножи, цепочки, ключи и разные пряжки, скрепки, кнопки. Контролёра в конце концов это всё настолько подзадрочило, что он взял ручную рамку и просто обвёл меня, чтобы убедиться, что оружия у меня нет.
Подали автобус, мы забились туда (все триста человек). Как оказалось, очень зря. В смысле зря все-то, потому что через полминуты подошли ещё три автобуса. Но мне вылазить было уже в падлу. На улице был недетский холод, проще говоря, ебаный колотун. Мы дружным табуном ломанулись к трапам самолёта, когда автобусы подъехали к месту выгрузки. Давка стояла как на рынке; люди правда не матерились, но это всё было от холода––из-за него, заразы, даже губы не шевелились. Но, чёрт с ним, проникли мы в салон, где тепло и уютно. Нашли свой ряд, свои кресла. Как я и предполагал, моё кресло было около окошка; в секции было три кресла––на одно( то самое, где рядышком окошко), упал я, в немыслимом прыжке через два ряда обогнав всевозможных конкурентов, наподобие мамы, в соседнее, естественно, села не успевшая мама. Я долго думал и гадал, кто же займёт третье оставшееся кресло. Воображение рисовало мне длинноногую блондинку, ранимую и одинокую, с которой я познакомлюсь ещё в самолёте, и уже на курорте буду пользоваться правами соседа по креслу в перелёте ( права, рисуемые мне воображением были столь широки, что не было даже необходимости знакомиться с арабками). Пока я фантазировал, я почти заснул. В это время кресло заняли… Внучка с бабушкой. Бабушка была в соседней секции этого ряда, а внучке было около двенадцати лет от роду. Она была со всякими прибамбасами и не знала, чем бы ей заняться. Томная малолетка. После этого я сразу потерял интерес к перелёту и мне оставалось только выглядывать в окно. Была жуткая ночь––ни хуя видно в окно не было; но я же, блядь, упрямый––вопрос, блядь, принципа сидеть и смотреть в иллюминатор. С самого начала выяснилось, что нас наебали––на самом деле перелёт длится не обещанных четыре часа, а шесть с половиной. «Граждане пассажиры! Наши самолёты оснащены самым современным оборудованием, поэтому вероятность авиакатастрофы практически отсутствует. Но на всякий случай запомните правила пользования спасательными жилетами!» Несколько раз мы круто поворачивали, я даже вообще подумал, что мы по кругу летаем. Но когда рассвело (а на высоте десяти тысяч метров рассвет видно раньше; кроме того, мы двигались навстречу солнцу), я увидел под собой пески Великого материка. Местами попадались неровности пирамидальной формы. Но поскольку было бы явной натяжкой полагать, что это, собственно, и есть пресловутые пирамиды, я начал искать более рациональные объяснения. В конце концов сошёлся сам с собой на мысли, что это––барханы. Знал бы я тогда, какой высоты эти «барханы»! Видел ведь, что на них перистые облака наматываются, думал––обман зрения. К земле экипаж ушёл красиво и технично––все хлопали в ладоши, как и принято: «Спасибо, уважаемые, что посадили живыми!». Боятся всё-таки люди неба.
Встречайте нас, арабы! Мы прилетели!..




II


22 четверг––обустройство

Всё началось собственно этим августовским четвергом 2003 года. Я наконец-то познал, что такое Египет. ЕГИПЕТ! Первое моё дальнее зарубежье. Первое, что я почувствовал, выйдя по трапу самолёта на улицу––жара. Причём перепад с уральским холодом Е-бурга был таким ощутимым, что я сразу вспотел. В аэропорту меня позабавило, как люди покупают спиртные напитки. Это единственное место, где можно взять огненную воду неегипетского производства––дьюти-фри аэропорта. Если, к тому же, учесть, что местные алкогольные напитки хуёвые-прехуёвые, можно понять, почему россияне тарились поголовно. Ещё мне очень понравились таможенники. Меня на выходе впервые досматривал полунегр. Вернее, тогда я вообще посчитал, что это полный негр, и только то, что все вокруг говорили про каких-то там арабов, не дало мне расслабиться. Я крутил башней и высматривал повсюду этих самых арабов. Оказалось, зря. Зря искал, я их уже увидел. Полчаса традиционных забегов по дьюти-фри––и вот, мы готовы, топтать древние пески Великого континента (в аэропорту пол из бетона или какой-то подобной хуйни и за тем, чтобы песок отсутствовал, тщательно следят). Мы вышли, потоптали пески около пяти минут и так…запарились, короче, что уже не хотели отдыхать. По счастью подошли автобусы (не настоящие, а микро),в кондиционированный холодок которых мы и запрыгнули. Гидов-арабов мы повстречали ещё до этого, и теперь они тоже залезли с нами. Всю дорогу (около часа, наверное) гид в моём автобусе бормотал малоинтересную херню на малопонятном русском. Никто его не слушал, все батонили с дорожки, ждали приезда.
Наконец-то добрались до отеля. Я думал, полчаса обустройства, и я, обмывшись в душе, вздремну, может даже подрочить успею (чем чёрт не шутит). Оказалось, нет. По приезду нас обморозили в холле отеля (около рецепции). Там мы ждали, пока нас разбросают по номерам, все перезнакомились, перепили все местные безалкогольные коктейли––время алкогольных ещё не пришло. Через почти час нас всех собрали в не очень большом зале и начали рассказывать про какие-то экскурсии. Я не был знаком тогда с мировой практикой сервисных услуг, поэтому сидел и не слушал их рассказы и заманухи. Я ждал, когда же это наконец закончится. Подрочить у меня уже времени не оставалось; поскольку я твёрдо решил, что душ обязателен, а выбор был между душем и сном, минуты моего драгоценного сна убывали с завидной периодичностью, пока продолжали распинаться русскоязычные арабы, рекламирующие непонятную мне хуйню. Маман в этом вопросе была весьма и весьма грамотная, поэтому она сорвалась куда-то что-то выбирать, а я остался на стуле. Я почти заснул, даже в полусне не понимая, где она бегает так долго––мама их тоже не слушала––как вдруг она вернулась и сказала, что сейчас поедем расселяться по номерам. Я понимал, что эта херь продлится ещё около получаса, но был рад уже тому, что мы завязали с выбором экскурсий. Что мы, кстати, выбрали? Я заглянул в бумагу. У матери оказалось две или три самых интересных, а у меня все. Мотивировалось это тем, что в очень жарком Египте очень хорошо лежать на берегу Красного моря в шезлонге, но очень стрёмно ползать через всю Сахару по достопримечательным памятникам навсегда ушедших в прошлое фараоновых деяний. Мне же как публицисту будет нелишне изучить максимально возможное количество Египта. Спорить было бесполезно, да и поздно уже, поэтому я, удручённо вздохнув, поднял тяжёлые сумки и попёрся осматривать бунгало.
Тут надо сделать лирическое отступление. Поскольку перелёт был беспосадочным, я был одет так же как в Ё-бурге, и максимум того, что мог––снять свитер. Поэтому, мотаясь за хитрым арабским гидом в лёгонькой летней одежде по всей усадьбе, пока он расселял в порядке очереди народ ( а наша хатка была последней), я не только заебался, но и вспотел как вонючая кляча в конце забега по ипподрому.
Вот наконец и наше, самое ближнее к пляжу (хотя до него ещё метров двести через пальмовый парк) бунгало. Всё, хватит! Сумки, бля, на пол и в душ. Пять минут прохладной воды––кайф! Жить можно заново! Отдых начался.


23 пятница––отдых

Проснулся я рано утром свежим и отдохнувшим, довольным солнцем и доносящимися с улицы звуками. Но всё таки, не сам. Меня разбудили. Какое-то хуило арабской наружности входило в наше бунгало. Я сначала хотел по привычке метнуть в него нож, но через секунду вспомнил, что я отдыхаю в цивилизованной стране, в Африке, и ножа у меня нет. Я прикинул габариты араба и свои (он был невелик, я тоже, но тогда ещё активно занимался спортом), подумал, что если чё, я его и так сделаю и стал прикидываться спящим. Сам же наблюдал за «мавром». «Мавр» проскользнул к нам в ванную комнату, и спи… похитил оттуда казённые полотенца. Вот скотина, подумал я, но вставать из-за полотенец было в ломы. Или какое-то внутреннее чутьё удержало. Хорошо, что удержало, я же мог попытаться его остановить, и тогда наверняка сломал бы ему руку. А через пару минут парняга уже вернулся и принёс сложенные, совсем новые, гостиничные полотенца. Для меня, тупого российского провинциала, это же было слегка дико. Чуть позже я рассказал об этом мамане, она смеялась надо мной так, что чуть не испугала идущих с утреца искупнуться немцев.
Ещё я осмотрел пол бунгало. Никакие насекомые почему-то не заползли. За год до этого я отдыхал на российском юге, так вот там никаких проблем с этим не было––и кузнечики, и крытники, и сороконожки. Кто хочешь, на любой выбор, на любой вкус.
Тогда я вышел на улицу и уселся в одно из плетёных кресел; поскольку в бунгало нет балкона или веранды, там просто около входа стоят два кресла и столик. На столике я расставил какую-то холодную газировку, извлечённую…из холодильника что ли? Уже не помню. И стал смотреть на пальмовый парк. Это экзотическое зрелище, и мне бы даже понравилось, если бы не одно «но». Когда я только приехал, я подумал, почему это в уважающих себя отелях, где собираются туристы со всего мира, воняет голубиным помётом. Причём, даже голубей нигде не видно. Потом я подумал, что бедные арабы не особо виноваты и в их климате помёт быстрее доходит до состояния «пиздец как пахнет». Но в конце концов сам для себя решил, что это вообще может пахнуть водорослями с моря. Эмпирический же опыт уже на второй день обосновал мне неправильность моих изначальных рассуждений. «Благоухал» пальмовый парк. Это был его нормальный запах. К концу отпуска я к нему уже привык, но, правда, твёрдо знал, что теперь уж точно никогда не посажу дома пальму. А вот врагам насажу пальмы по всему периметру комнаты.
Потом был завтрак, а так как планов у меня специальных никаких не было, я взял полотенце и попиздил на пляж. Там я нехуёво сгорел за один день, и всё это при том, что делал перерывы на обед, сон.час, шляние по отелю и знакомство с его обитателями. Видел, кстати местных девушек за обедом. Молодые, лет по двадцать, но уже такие полные! Да и неудивительно, я посмотрел, как они едят за обедом––они собирают на поднос гору булочек, она даже не держится на подносе; мне столько не съесть и за два полных дня. Шведский стол, фрукты-овощи, рыба-мясо, каша. Но нет, они неизменно выбирают мучное, да ещё в таких количествах. После этого я потерял интерес к египетским арабкам.
Видел я и немцев. Ну и немок, конечно, тоже. Мне они не понравились, угловатые, непропорциональные. Короче, оставалось мне только любоваться русскими, которые со мной приехали. Я уже к вечеру положил глаз на двух молоденьких екатеринбургских паспортисток, с которыми меня познакомили Саша с Наташей. Вшестером мы пробухали запасённую Саней огненную воду до десяти вечера, потом люди стали ссылаться на проблемы акклиматизации и рассасываться по номерам. Я тоже пошёл готовить крема-мази и подобную хуйню. Мне завтра предстоял дайвинг.


24 суббота––дайвинг

Дайвинг. Красное море солёное, аж глаза режет, когда против волны гребёшь. Прозрачное, аж дно видно, как будто оно рядом. Но оно не рядом. Красное море глубокое, просто чистое. Это море я и решил покорять.
Подводные прыжки с парашютом, как я иногда называю дайвинг, это не забава для туристов на самом деле. Это тяжкий труд. Это нагрузка и целый вагон специальных знаний. Но для «туриков» есть упрощенный вариант––погружение в безопасных, но заманчиво красивых местах, на безопасные глубины и безопасное время, с опытным инструктором. Действительно, если страна живёт за счёт туризма, глупо и непрактично не использовать внутренности Красного моря для получения навара.
Нас вывезли на хуеву кучу километров от основного берега. В воде ярко-голубого цвета, попадались красновато-сиреневые, а то и тёмно-фиолетовые большие участки воды. Я так и не понял, что это было––то ли титанические колонии водорослей, то ли глубокие участки дна. Ну а спросить было не у кого, никто из экипажа по-русски не говорил, только на нехорошем английском. Я говорил по-английски тоже нехорошо, но у меня «акцент» был другим и моя твоя не понимала. Когда дошло до погружения, я нарядился в комбинезон и ждал своего инструктора, остальные, трусливые шакалы, переживали и мандражировали. Погружение видимо должно было быть приближено к одновременному. Я с ненавистью смотрел на них и молча ждал.
Наконец-то вода! Как и принято на туристических аттракционах, маска немного пропускала воду. Да и хрен с ней, с маской! Уши поначалу закладывало, хотя глубина невелика. Но как красиво! Как круто! Люди! Если у вас есть возможность дайвить в Красном море, обязательно пользуйтесь ей. Думаю, не пожалеете. Как там у Лукьяненко? «Глубина, Глубина, я не твой. Отпусти меня, Глубина». Всплески волн, бьющих в стекло маски; пора выбираться. Погружений было три, в разных местах, на разную глубину, от пяти до двенадцати метров, с фотографированием, что мне больше всего понравилось––моя мыльница хуй бы меня щёлкнула в воде. Потом все купались так просто, без аквалангов. Прикольно же поплавать в открытом море, где под тобой не прибрежные мели а океанские практически глубины. Нас накормили охуенным рыбным обедом.
На фотографиях через несколько дней я себя узнал сразу по выпученным глазам и извивающимся в воде как водоросли волосам.


25 воскресение––отдых

Кратко о действующих персонажах сегодняшнего дня. Хотя они такие же как всегда.
1)Я. Не обсуждаюсь. Ничего о себе сказать не могу. Со стороны виднее.
2)Мама. Поехала со мной, но в принципе отдыхала отдельно. Работает в сфере туристических услуг населению, сама объездила хуеву кучу мест, поэтому была моим личным гидом; я же дереволаз неграмотный, для моего самостоятельного понимания всё это недоступно, но я этого не стесняюсь.
3)Александр Шукшин. Больше известен как Саша с Уралмаша. Взрослый мужик, ему что-то в районе сороковки по-моему. Он предусмотрительно запасся водкой, он весёлый и умеет быть душой компании. Забросивший спорт, но имеющий к нему неплохие задатки. А работал он где-то на телевидении юристом.
4)Наташа, фамилии не помню, но тоже какая-то простая. Тоже с Ё-бурга. Работает менеджером по рекламе где-то на радио. Приехала одна, но в отличие от Саши, который жил один в номере (тоже типа бунгало), её соседкой была Элла, за которой зацепилось прозвище Эллочка-людоедочка. Как-то они с ней не ладили, не совпадали биологическими ритмами или чё-то там ещё; короче, Наталья скоро перебралась к Саше. Ну и барабан им на шею.
5)Ира Некрасова и Оксана (фамилии так и не сказала). Это те самые две инспектрисы (инспектора женского пола) паспортно-визового управления г. Екатеринбурга, что на Крылова, 2. Они приехали вместе. Я их называл Барби. В номере тоже жили вдвоём в основном, многоэтажном массиве здания, ну и везде ходили тоже вдвоём, все экскурсии посещали вместе, пляж. Хотя, как я понял, в конторе они особо не дружили. А после этой поездки, естественно, стали дружить больше. Они редко участвовали в наших (читай––в моих) прогулках, посещениях баров и т.д., но иногда мне всё же удавалось уговорить их на что-нибудь. Ну и на некоторые экскурсии мы съездили вместе.
Ну а день в принципе был обычный. Обычный египетский день, начавшийся с ебучих попрошаек чаевых и продолжившийся пляжем. У меня тогда ещё была крепкая фигура без миллиграмма лишнего жира, и даже верблюды с завистью смотрели на моё красивое тело. Я, правда, на них хуй забил и резвился в воде. Там на расстоянии скольки-то (около двадцати) метров от берега положили на воду понтон и зацепили его за дно. Он был нужен, чтобы с него нырять, но некоторые на нём загорали. Мы с Сашей прыгали и скакали, как морские коньки, познакомились там с какими-то питерцами, потолкали в воду каких-то немцев, после чего вышли сохнуть на пляжу. А песке там почему-то никто не валяется, общеприняты шезлонги. Я тоже вставился в свободный шезлонг и расслабился. Я не курил. Взял бутылочку напитка. Меня сразу, как только я приехал, поразила египетская метрика. Например бутылочка (каждая) была объёмом 191, 7 миллилитра ( я могу уже по прошествии стольких лет ошибаться в цифрах, но что-то такое же несуразное), причём выставлено не в национальных единицах измерения, а именно в «мл». когда я зашёл в тренажёрный зал, первое, что мне бросилось в глаза, блины с такой же несуразной массой в килограммах, то ли 11, 2, то ли чё-то такое. Это как же тебе продолжать тренировки, если ты всю жизнь хуярил в десятеричной системе?
День пролазали по магазинам, ни хуя не купили, приценивались. Вечером пошли по кабакам. Вернее по кафешкам. Наткнулись на кальяны с ароматическим табаком . Дунули––не вставляет. Но всё равно прикольно.



26 понедельник––Каир

Подъём раньше шести часов. Помокав ебало в ледяную воду, я как зомби вышел в холл. Там таких зомби как я было не так-то и много, хотя, Барби, кстати, тоже поехали. Нам вручили по сух.паю, мы погрузились в автобус европейского класса. Пока мы катались по отелям, подбирая остальных «экскурсантов», а к нам автобус заехал в первую очередь, поэтому мы имели возможность выбирать сиденья, я вертел башкой и изучал Хургаду. Но вскоре мы выехали в пустыню. Шесть часов дороги. На самолёте за это время домой, в Россию, можно было вернуться. Все, как и я, не стали мудрить, перегружать свою психику картинами асфальтированной дороги среди пустынных песков. Все дружно улеглись спать. Я тоже спал, периодически открывая глаза и вскрикивая: «Клёво!», увидев вокруг очередную тысячу тонн песка. В это время по телевизору крутили фильм «Бриллиантовая рука» несколько раз подряд.
В самом Каире нас покатали по городу––в натуре город контрастов. На заднем дворе бизнес-билдингов в двадцать четыре этажа сине-зеркального стекла могут стоять такие халупы. Но все халупы––без стёкол, потрескавшиеся––несколькоэтажные. Нам объяснили, что это––частная собственность какой-то семьи. То есть живут муж с женой в одноэтажной хибаре и живут с ними дети. Но вот сын повзрослел, женился. Он не будет жить с ними, нет. Он строит себе отдельный этаж с отдельным входом. И так у большого клана может быть по пять этажей, по шесть. Но им хорошо, у них тепло и строительство не имеет обязательности быть капитальным.
Потом нас привезли на парфюмерную фабрику, где стали рассказывать, что всё что продают вокруг––ненастоящее, а вот у них в магазине––истинное, и сегодня, так и быть, они сделают босячий жест––продадут каждому из нас со скидкой. Девки неожиданно быстро повелись на эту мульку и стали расхватывать всё подряд. Я сидел в мягком кресле и веселился, выпил в халяву три кружки красного чая, а потом, когда разукрашенная водичка с запахом спирта разошлась по рукам за бешеные бабки, мы поехали смотреть на пирамиды.
Это недалеко от Каира. Первое, что я ощутил в Гизе––жара. Беспредельная, она была гораздо сильнее, чем в городе. Настоящее горячее дыхание пустыни. Я фотографировался на фоне пирамид, которые, кстати оказались не гладкими снаружи, как я думал, а «из кубиков». Я решил сфоткаться на пирамиде, раз уж по ней так легко забраться. Они огорожены верёвочным парапетом. Парапет меня не остановил, бегущий в мою сторону охранник тоже; когда он подбежал, я был уже на высоте метров пятнадцати. Выше не полез, справедливо полагая, что в кадре выйду мелким. Тогда ведь не было у меня ещё всяких «цифер с зумом». Потом спустился, объяснил арабскому менту, что не хотел никакого теракта и пошёл в гробницу Хеопса. Есть в пирамиде Хеопса такая дыра куда пускают за деньги туристов, только с камерой туда почему-то нельзя, с фотоаппаратом можно. Странно?
Когда я начал спускаться по метровой высоты и полуметровой ширины лазу, я думал задохнусь. Куча народу, ни капли воздуха. Пройдя пятьдесят наклонных метров, я оказался в крохотной комнатушке, где кроме меня было уже несколько человек. Основное ощущение––духота, футболка сразу намертво прилипла к телу. Казалось, что влага каплями висела в воздухе и не падала. Я залез в сам гроб, меня сфотографировали, после чего я выбросился наружу, одолев пятьдесят наклонных метров (уже вверх) за рекордное время. И хотя на улице температура далеко перешкаливала за тридцатку, я ощутил прохладу; сразу стало легче, сразу высохла одежда.
Вокруг тоже продавали бездарные безделушки, как и в Хургаде, только ещё дороже. Так навязчиво бегали следом, упрашивали. «Самим жрать неча!»––рявкнул Саша. «Лавэ нанэ»––добавил я. Когда мы ехали обратно, уже стемнело. Автобус остановился, чтобы все размялись, или, если есть романтики, сходили поссать в пустыню. Я вышел на улицу…благодать. Тепло, но не жарко, ветерок. Огромное––до самых горизонтов, а это слава богу тридцать километров––небо. Близкие незнакомые звёзды и нет луны. Я Египет полюбил за ночь.

27вторник––сафари

Это мероприятие послеобеденное. Около четырёх часов нас погрузили в джип и вывезли… за город хотел сказать. За город––это мягко сказано. Нас утащили в пустыню. Вдоль красного моря, отгораживая пески от воды, тянется длинная базальтовая гряда, которая называется Красноморские горы. Базальт––твёрдая плотная порода. У неё острые края-грани. Я, например, запнулся, ударился руками о базальтовый булыжник и разрезал руку. Вот в эти горы нас увезли, чтобы познакомить с бедуинским бытом. Мы заехали в крохотную деревню, состоящую из одного Г-образного навеса шириной метра четыре и общей длиной около сорока метров. В одной части навеса жили люди, в другой––скот, в третьей были закрома. Вот и всё, что надо людям. Ну и ещё там был запаркован джип вождя племени. Там нас накормили местной едой, потанцевали местные танцы, впарили по местной безделушке за местные же египетские бабки и покатали на верблюдах. После я побродил по горам, фотографировался, лазал по скалам, чуть не провалился в колодец, где умер бы от жажды, потому что вода оттуда давно ушла. Вечером мы отрывались посреди пустыни, устроив дискотеку по-бедуински. Я конечно не мог не забраться на высокую гору «для кадра». Почему-то все смотрели с ужасом, там и высота-то была метров семнадцать-восемнадцать, по-моему. Из местных безделушек я приобрёл клык верблюда. Блядь, если бы я знал, что у них такие клыки, я бы к ним близко не подходил! С мой палец, причём не самый маленький; и такой же толщины. Зачем «кораблю пустыни», который ест только колючки, такие зубы? Короче, этот клык у меня жил на шее, как у Маугли, года три, а потом начал крошиться и буквально за полгода рассыпался до основания. Расслоился. Но это уже лирические отступления к самому Египту отношения не имеющие.
Короче, обратно лихачили через горы и пески уже по темноте. Было, как в песне, весело и страшно.

28среда––отдых

Накупавшись в море красном, которое на самом деле сине-голубое, назагорав на песке золотистом, который на самом деле коричневый и горячий, мы попёрлись по магазинам. Ну а магазины эти самые, надо сказать, расставлены плотняком вдоль обеих сторон улицы во всех местах, куда не успели воткнуться отели. Они у египтян вообще своеобразные. Среднестатистический магазин––комната различной величины, где вдоль стен и посередине на полу стоят товары. На полках. Кучей. Без ценников. Без витрин. Где-то между ними ходит торговец, естественно не способный уследить за всем магазином сразу. При вопросе «Хау Мач?» он заламывает астрономические цены. Я сначала охуевал, потом выяснялось, что тут обязательно надо торговаться. Иначе торгаши обижаются, видимо, им неприятно, если их не наебали. Я прошёл хренову кучу магазинов и убедился, что и тут, как во всех нормальных странах, во всех магазинах всё одно и то же и за одну цену. Видимо, они так часто наудачу натыканы––кому больше повезёт (если к нему зайдут); а может, кто лучше торгуется, тому и везёт. Но судя по довольным ебальникам продавцов-владельцев дела у них всех идут одинаково нехуёво. Все они, кстати, знают по десять-пятнадцать самых расхожих фраз на всех основных туристических языках, а это без малого английский, немецкий, французский, русский, украинский, японский, ну и наверняка ещё несколько других. Так что, профессия у них непростая. Ну и наверное, несколько убыточная, когда по магазам шарятся славянские турики. Потому, что после первого часа ходьбы по разным магазинам я охуел от лёгкости доступа к товару, аж руки жгло. Мы шли втроём––я, Наташа и Саша. В одном из лотков Саша наконец-то нашёл футболку своего размера с надписью «FBI» (как выяснилось из расшифровки внизу футболки, на самом деле аббревиатура означала “family body inspection”). Пока он её мерил её––почему-то в то лето таковые футболки стали модными на Урале––договаривался о цене, вполовину меньше той, что запросил продавец (продавец при озвучивании новой цены готов был разреветься, но волевым усилием взял себя в кулак), я взял нож для бумаги с рисунками в древнеегипетском стиле, который почему-то продавался вместе с одеждой. Так я и стоял около минуты посреди магазина с ножом в руке, раздумывая––спиздить или нет––и мучаясь; в это время подошла Наталья, которой надоело рассматривать футболку; я показал ей нож и, видимо, в моих глазах прятались вопросительные знаки, потому что она усмехнулась и сказала: «Ну чё стоишь? Прячь!». Я спрятал. И всё. После этого шлюзы были открыты и я ходил по магазинам, отрабатывая оттуда мелкие безделушки и фотоплёнку. Если кого-то интересует судьбы того ножа для бумаги, то я его приклеил за ножны на двусторонний скотч к рабочему столу в кабинете. А через год подарил своему знакомому, по прозвищу Тигра.
Торговцев полно было и просто на улице. Например, часы продавали. Проходишь мимо, а они тебе по-русски: «Привет! Как деля?». И не дай бог, хоть на секунду замедлить шаг. Замедлил шаг––значит заинтересовался. Они начинают липнуть, выстреливая за максимально короткое время все известные им слова и фразы на русском, в том числе и никак не связанные с торговлей, например услышанные где-то «Маша с Уралмаша» и «Место женщины на кухне» и под шумок втюхивают тебе часы, крича: «Ролекс! Ролекс!». Выуживают они этот «роллекс» горстями из коробок с половину моего роста. И загоняют за полтора-два бакса. Самая цена для культовых швейцарских часов.
Кроме магазинов и часоторговцев есть ещё фруктовики и столбы с телефонными трубками. Но о них рассказывать нечего.

29четверг––Луксор

В Луксор, сердце Египта, мы сорвались тоже весьма и весьма рано. Я вообще регулярно не высыпался за границей. Как всегда народу был полный автобус и все дрыхли. Чего её смотреть, эту пустыню. Гид нам попутно рассказал, что Луксор––самое сердце Сахары и что там вся вода––это то, что есть в Ниле. Иных мест якобы…ну только искусственные водоёмы, сделанные древними египтянами, которые от жары даже не цветут; а дождя там якобы не было уже около четырёх тысяч лет. Насчёт четырёх тысяч он, по-моему, спиздел, но всё равно страшно. А жара и впрямь вырастала в геометрической прогрессии вместе с высотой солнечного диска. Когда мы выгрузились из автобуса в храмовом комплексе, дышать было как в сауне нечем, сухой кислород просто воспламенялся на лету. Мы попёрлись по храму, сначала с гидом, но он так нудно бубнил по-полуарабски, что я в конце концов отвалился от команды и начал фотографироваться на фоне различных творений древнего скульптуризма со всякими письменами и без оных. На фоне искусственной лужи (как раз одной из немногих в пустыне) и застывших львов (то ли сфинксов, не сумевших разгадать собственные загадки). На фоне колонн необычайного размера. На фоне старушки в крикливо-весёлой майке, загадочно и полу-беззубо улыбающейся… Стоп! А нахер мне этот фон со старушкой? Но поздняки, и «мыльница» натужно перемотала двадцать восьмой кадр. Несколько раз я просил, чтобы меня сфотографировал кто-нибудь из нерусских туристов, причём изъяснение с ними––это отдельная история, и для его передачи нужен отдельный опус. Вкратце: больше было размахиваний руками и мимики, чем кратких и ёмко-информативных слов на качественном английском, но всё же… Текст тоже проскакивал, хотя чаще это были российские нецензурные слова и выражения.
Потом нас посадили в автобус и отвезли к какому-то музею, который, как нам сообщили, всё равно не работает. Короче, нам дали возможность пофотографироваться у закрытых металлических ворот (опять же на фоне полу-беззубых старушек в крикливых майках, потому что они приехали чуть раньше и оторвать их от ворот было уже нереально). Я даже не стал доставать фотоаппарат––заебали меня уже эти старухи непонятных национальностей, которые всюду суют свой нос, свои обвислые сиськи, свои морщинистые пальцы, своё всё.
…Жара…
Духота вокруг. Горячее дыхание Сахары дотягивается до самой кромки воды Нила. Но воду нагреть не может––она прохладная и приятная. И не цветёт. Что за живучая река? В таких условиях сохранить такую ширину и полноводность! А ведь она течёт ещё с юга, через Судан, где летом, говорят, плюс пятьдесят. Нам предстоял следующий аттракцион––катание на лодке. Как называется египетская лодка я сейчас уже, хоть убей, хуй вспомню. Но плавает она точно также как наши крупные моторки. Она длинная, вытянутая, с навесом (иначе можно было бы сдохнуть). С моторчиком, естественно, сейчас, в наше время технических новинок, попробуй, найди айболов, желающих грести руками в такую погоду. Выкатились мы на середину и стали держать путь на солнце. Я рассматривал воду и в общем-то, ничего особенного в ней не увидел. Вода, как вода; река, как река; как Тура, только немного шире. Если бы не одно маленькое «но»: температура воздуха вокруг в районе сороковки и находится в таком состоянии уже давно и непрерывно. У Нила даже притоков естественных я не нашёл в тех местах (ни в справочниках ни при опросе местного населения), только арыки тинанических размеров и чудовищной разветвлённости. Но все они кончались задолго до начала храмовых комплексов. Нил это жизнь, это плодородие, ну и всякая подобная хуйня.
Несколько фоток я сделал и на мосту через Нил. На память и на всякий случай. Обратно все ехали утомлённые жизнью в сердце Африки (пусть это был только один день жизни). Всё та же «Бриллиантовая рука» несколько раз подряд, я её насмотрелся на всю жизнь. Всё те же остановки в пустыне––пописать и покакать. Тишина. Суховеи. Кое-где КПП и арабы с автоматами. Это посреди пустыни-то. Своеобразная культура эти арабы.



30пятница––1000+1 ночь



В утреннее время ничего особенного не было, все развлекательные мероприятия были запланированы на вечер. В частности, планировался вечер национальных танцев и постановок, который почему-то назывался багдадским словосочетанием «тысяча и одна ночь». Повезли нас на эту ночь ещё днём. У них целый комплекс есть развлекательный, так и называется «Дворец Тысячи и одной Ночи». Это хорошее место, чтобы нащёлкаться из фотоаппарата, и пока было светло, я стал пользоваться моментом. Убивал бездарно кадр за кадром, а пользы и морального удовлетворения это не приносило. Когда начало темнеть, шоу началось. Нас согнали всех на одну большую арену типа «стадион» и стали показывать всякие развлекухи. У мамика была температура, и она особо не смотрела; мне же было интересно с чисто исследовательской точки зрения. Щенячьего восторга это всё не вызывало, я не брызгал эмоциями и не вопил от радости. Фотографировать, насколько я помню, тоже не стал, и это было связано с темнотой и быстрым движением «мишеней» по арене цирка. Но всё таки несколько кадров, видимо, успело прошмыгнуть потому что уже дома, проявив плёнку, я имел возможность наблюдать небольшое количество смазанных и малопонятных квадратиков как раз сразу за фотками на фоне «Дворца тысячи и одной ночи». Была там, кстати и фотография, где я обнимаю за жопу какую-то ненастоящую мадам, торчащую как пугало на шесте на высоте сантиметров шестидесяти от асфальта. Всё это продолжалось приблизительно до часу ночи, а может чуть меньше, после чего нас стали сгружать обратно в автобус. Приехав домой я, насколько помню, сразу лёг спать. На том вечер тысячи и одной волшебной ночи закончился и ни хуя особенного в нём не было.


31суббота––отдых

Я проснулся засветло, попил очищенной водички и решил: «А не написать ли мне стихотворение?». Конечно да! И я, вдохновлённый творческим порывом, выскочил на веранду, уселся в плетёное кресло, сбросав ноги на стол. И начал… И кончил, как говорится. Через семь минут и четыре строчки жара и лень, как неотъемлемая часть моего самосознания поставили вопрос ребром: «А на хуя тебе это надо?». Да и стихи получались холодные («Спой мне, мороз», если кто читал).
Поэтому я решил купаться. Пошёл в бунгало, где вовсю молотил кондюк, взял все необходимые причиндалы, включая отельное белое полотенце (хотя арабы говорили, что ходить с комнатными полотенцами на пляж строго запрещено) и пошёл.
Несмотря на рань народу уже было полно, наверное, много у кого пришли последние дни. В смысле, последние дни на этом благодатном материке. Я с трудом нашёл свободный шезлонг, причём не очень близко от воды. Поставив (или сложив?) на него свои вещи, я грозно посмотрел по сторонам, давая окружающим меня людям возможность понять, что это «моё», только что струёй мочи не пометил; и только после этого медленно пошёл в сторону моря, поминутно, однако оглядываясь на свои вещи.
Всё таки я нервничал, что кто-нибудь что-нибудь спиздит, хотя брать там собственно было и нечего. Ни фотоаппарат, ни какую-нибудь подобную хуйню я с собой давно уже на пляжи на ношу. А сотовых телефонов тогда не было. Да и нахуй мне сотовый телефон на пляже? Ладно, это всё лирика; короче говоря, когда я две минуты спустя, как ошпаренный выскочил из воды всё «моё» лежало на месте и даже не пошевельнулось. Я с облегчением передохнул и сделав пару десятков отжиманий для проформы––это кстати вызвало несказанное удовольствие двух расположившихся неподалёку шестидесятилетних уродливых немок––завалился в шезлонг загорать. Второй раз я попиздил в воду уже гораздо смелее, а потом и вовсе забил на окружающих, и у меня перестали копошиться в мозгу мысли типа: «Надо всё таки обоссать свои шмотки, чтобы их никто не тронул». Так прошло полдня, подошла маман, потом все остальные действующие лица. Вечер прошёл обычно. Сначала в отеле, где можно тупо сидеть в кресле холла и потреблять всяческие напитки. Потом мы пошли гулять по улицам «нашего» города Хургады. Все окрестности нам уже были знакомы, все местные жители, пожалуй, тоже. Всё также стоят арабы с вёдрами полными наручных часов и предлагают выбрать себе настоящий «Ролекс».
Ничего нового, короче. Пора домой



III


О Древнем Египте немало легенд,
Написано и нарисовано всё;
Но самый, по-моему, важный момент
Не в схемах и книгах, а в чём-то ещё.

Немного другое, немного не то,
Немного забытое каждым писцом.
Поэтому циклом египетским дом
Решил я украсить, и дело с концом.

***
О, Древний Египет, седой истукан,
Богатство и бедность, мораль и порок,
Пять тысячелетий себя ты искал,
Пять тысячелетий––внушительный срок.

На перхоти мелких песчинок взрастил
Базальтовых гор трудовую мозоль…
Эй, Древний Египет, ты что загрустил
Под тяжестью дней, придавивших собой?

Ушли фараоны за грань пирамид,
Вернулись кумиры из царства теней…
Египет, проснись, сколько можно грустить,
Давай, оправляйся от тяжести дней.

Давай, мы оценим красоты твои,
Давай, мы умоемся в дельте веков
И в фотоальбомы упрячем свои
Секреты и прелести этих песков.

От солнца кому-то безумно тепло,
А нам не хватает––согрей бедняка,
Египет, встречай нас; не фальшь, не апломб––
Нам просто чуть-чуть надоели снега.

Нам просто хотелось… И вот совершил
На редкость далёкий наш лайнер прыжок,
В один стежок Азию с Африкой сшил.
Ну, здравствуйте, волны! Ну, здравствуй, песок!

Да только волна чересчур солона
И бьёт в глаза болью, как режет ножом.
Терзает испугом внизу глубина,
Десятками метров меж телом и дном.

И солнце одно, но одним солнце––свет,
Другим солнце––жизнь, ну а третьим––кошмар,
Который приснится на старости лет
И как тепловой может стукнуть удар.

Отлитое в бронзе песками пустынь,
Оно превращает в мучения путь,
Когда его просят: «Будь другом, остынь!»,
Насквозь прожигает под кожею грудь.


Оно забирает последний глоток,
Калёными иглами лезет в глаза,
Вставляет мираж в горизонт поперёк
И кроет седой пеленой небеса.

Да, солнце одно, но кому-то тепло,
Другим припекает, а третьим так жжёт,
Что в солнце они будут видеть лишь зло,
Пока оно вечером не упадёт.

***
И вот мы вернулись из дальних краёв,
Из древних земель на знакомый насест.
Спасибо, Египет, согрел бедняков,
Не зря мы срывались с насиженных мест.

Из пекла Сахары––в родную Сибирь,
Из сущего ада––да в сучий мороз.
Там––каждый цветник высыхает в пустырь;
Здесь––ветви о солнце мечтают до слёз.

Поверь в то, что будет, мирясь с тем, что есть––
Рискни, сопоставь, раз на это пошло,
И выяснишь только––как там, так и здесь
По-своему весело и хорошо.

Египетским циклом закрыть на стене
Прореху в обоях поверх голых дев;
А, может быть, гость, нынче редкий, ко мне
Придёт и прочтёт, невзначай углядев.

И, значит, не зря я его сочинял,
Ведь гостю понравится: что за вопрос?
И он сопоставит, пример взяв с меня,
Их бешеный зной и наш лютый мороз.

Египетский цикл не написан––он взят
Из жизни, зачем сочинять если есть?
Когда-то пять тысячелетий назад,
Он начался, чтобы закончиться здесь.



(осень-зима 2003 года)
Рома Файзуллин
2008-07-28
5
5.00
1
физдиспансер
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
 
"Пока ты спал, пока ты спал,...
отныне продолжая спать,
кто -то решает за тебя,
как тебе жить и умирать!"
люмен


В физдиспансере не найдут ничего странного. Даже отметят моё хорошее физическое развитие и рационально- продуктивное мышление. Недостаточный контроль аффективной сферы. Склонность строить ирреальные планы(мечты), при практически мгновенном пояснении, что они могут не сбыться. Внешне манерен. Настроение понижено.Выдадут справку: « Годин к аду, в условиях переменно хладеющего… ада» И отпустят в столовую часть на прохождение срока службы. И только моя будущая жена, посмотрев на меня своими красиво- дикими карими глазами, с большими, независимо от времени суток зрачками, скажет, что я сильно кантрастирую на фоне остальных людей. И что взгляд у меня не здоровый. А я скажу, что мы знакомы уже много лет, но у меня до сих пор не получается разглядеть её лица, так, как мне бы этого хотелось. В ответ, на что она спросит: « Это хорошо или плохо?...». Я демонически нахмурюсь, дабы подчеркнуть значимость момента, и скажу: « Это не хорошо и не плохо. Это… прекрасно.» Ее идеальный профиль, вытачанный, будто из мрамора, наведет меня на мысль, о боге. Бог, - подумаю я, - если и предположить, что он мог бы быть, в данный момент очень угодил мне, создав столь нравящееся мне существо, сидящее у меня на коленях. Которое, как и я, пытается безуспешно согреться в этом, простите уважаемый читатель за тафталогию, богом забытом диспансере.

Затем, пару раз сократив хватку своих объятий, она шепотом, продолжит, взглянув мне в глаза так, будто хочет достать жемчужину со дна мутного озера: « Ты такой юный…»

Я не юный. – поясню я, - просто я успел постареть много раз, прежде чем ты пришла на мой голос…. И эти люди… Люди с лицами монстров,или монстры с лицами людей, я их видел не просто так. Я их видел, чтобы рассказать тебе.

Хотя наверное, это не то о чем стоит рассказывать девушке. Но о чем еще может рассказать монстр, как не о монстрах?

Ты тоже юна, от того, что постарела. Но ты об этом забыла, хоть и помнишь. А я умер. Умер… за то цветы какие красивые. Нетронутые в своей первозданности. Даже тебе не всегда удается прикоснуться к лепесткам. Цветы - первозданность. Первозданность – цветы. Холод. Вакуум. Хватит!

Раздался вдруг крик из кустов.

Кто здесь? – спросил я.

Я дупло едва различимого хвойного дерева. И мне надоело слышать твои мысли.

Но если ты дупло дерева, то почему я слышал подобные восклицания и раньше, других местах, где мне приходилось думать? Ведь деревья не могут передвигаться, как и их дУпла?

Я не простое дупло дерева. Я появляюсь только там, где ты начинаешь думать. И мне надоел этот твой реалистичный постмодернизм! В мире нет единичности! Нет неофоршмаченности! Нет! Всё либо уже зафаршмачили, либо зафаршмачат в ближайшее время! Так, что хватит жаловаться на то, что тебе принесли в грязной посуде. А в чашке с чаем вообще, галавастики дохлые. Жри! Вы здесь, в этой форме только и можете, что жрать. Жрать, а потом срать. Срать! Срать! Срать! Потом есть, что высрали, чтобы потом насрать, чтобы было, что поесть.

Она поправит свои длинные огненно - рыжие волосы, так приятно лезущие мне в рот при поцелуях её в шею. Возьмет руками голову, и снова этот взгляд…Жумчужина… Мутное озеро…

О чём ты думаешь?

Я думаю, - подумаю я, но не скажу, - что чем лучше время, тем больнее думать.

Затем вдохну и через паузу:

Я тебя...

Ты знаешь, что это такое?

Нет. Но .....

Я еще несколько раз попытаюсь разглядеть её лицо. И успею спросить, что она видит? Прежде чем всё закончится.
неграмотный скунс™
2008-07-15
25
5.00
5
[MAT] ТАМ
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Сходства с реальными и вымышленными персонажами не возможны, все описанные события параллезированны относительно абстрактному и носят сугубо частный характер абстракции.

Харон перевозит в лодке тела умерших душ, не легкая это работа хочу я вам сказать, не работа тона самом деле легкая и приятная, но и одновременно тяжелая. В лодке уменьшаються сразу несколько так сказать пассажиров, но каждый из них есть один пассажир, тут сказать, что думает довольно сложно, как тело души может думать. Несмотря на то, что у тел глаза закрыты монетами, они все видят, они видят нос лодки, которая, по их мнению, движется сама по течению реки, в узком коридоре между лесными берегами, они видят красоту берегов, где есть луга, и поля они все видят, лодка движется строго по центру, реки. Река сама по себе не большая, с развилками и поворотами. В итоге тело постепенно начинает смотреть вверх и видеть облака, вот здесь и начинается работа лодочника, как он это все устраивает совсем непонятно. В итоге, как только глаза обращаются к небу, они уже не могут смотреть на землю, тело просто не хочет этого, ощущения лодки пропадают, и тело как бы само по течению медленно плывет, в этот момент у тела идет осознание стуков сердца, которые как барабанный ритм отдают в висках, это последние ощущения, тела, и единственные. Стук барабанов отдает в висках, в начале ускоренно, а потом все замедляясь. Глаза у тела видят уже верхушки деревьев, облака и солнце, стук сердца в висках затихает, в этот момент, наконец, то направляющая души и тела окончательно начинают рассоединяться, т. е уже душа помогает Харону везти лодку. В принципе тело становиться лодкой, а душа пассажиром, а лодочник, просто дает направление и ход лодке с пассажирами. Пассажиров, как правило, достаточно, по одному бывает редко, в основном по трое, каждый из которых считает себя единственным. Из предпринятых попыток стало ясно, что по теории лодочника, душа за время существования в теле просто напросто сгорает, тлеет как сигарета, иногда некоторые дотлевают до конца, т.е. прямо с фильтром, в некоторых бывает довольно много табака, а некоторые просто затухают от капель из этой реки. Лодочнику иногда бывает стыдно за то, что затухает просто по его вине, это случается когда он садиться и появляется перед пассажирами на веслах, и как опытный провожатый, который все видит, он начинает грести и одновременно насквозь знать пассажира, скорее всего по тем остаткам смол что накопились в оставшемся фильтре. И брызги от весел тушат очередные души, может это связанно с пожарами вдоль реки, может с душами, непонятно, либо еще есть какой то закон, лодочник не знает. Финиш маршрута начинается с мелководья, виднеются песчаные полосы, косы, высокие холмы и горы, там как раз монеты грузятся в лодку, тела предаются песку и реке, в которой будут образовывать новую жизнь, а лодочник разворачивается, и плывет обратно, неспешно. На маршруте много застрявших, тех, кто не смог заплатить или растерял свою плату. Не сумел договориться с лодочником рассказать ему историю, так и маются на необжитых берегах, тревожа периодически и живых и мертвых. Вот так и живет вымышленная граница живых и мертвых, иногда можно находить лазейки на берега и прощаться с мертвыми или привлечь лодочника и уплатить выкуп.
Антон Духов
2008-06-25
35
5.00
7
В ашраме (Продолжение. Начало см. "В электричке")
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  - Саня, куда ты меня притащил? – Сергей сидел на корточках в центре большого зала, озираясь по сторонам. Саня устроился справа, принял позу лотоса и приготовился слушать старика, по-видимому, индуса, сидящего в кресле на возвышении, установленном прямо под баскетбольным кольцом.
- Мне вчера повезло: через знакомых достал два пропуска на выступление великого учителя Бхагавана Махамудры.
- А где это мы?
- В ашраме.
Сергей недоверчиво посмотрел на Саню.
- Ты хочешь сказать, что спортзал на Ленинградке – это ашрам? А завтра ты меня куда потащишь – в Тадж-Махал на Красную Площадь? И что здесь делают таджики в оранжевых робах?
- Это не таджики, – ответил Саня полушёпотом, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться. – Это саньясины, а оранжевые балахоны – это у них форма такая. Давай послушаем, что учитель говорит – интересно ведь.
- А кто такие саньясины? – не унимался Сергей.
- Ну, как тебе объяснить… Ученики при просвещённом учителе, которые тоже хотят стать просвещёнными. Послушники, в общем.
- Так значит, ты меня в какую-то секту затащил?
- Секты – это в христианстве. А в дзен-буддизме всё по-другому. Бхагаван Махамудра впервые к нам приехал. Видел, сколько народу перед входом? Это последователи его учения. Все они хотели послушать учителя, но не смогли попасть. Так что нам с тобой повезло.
- Ты Вадима толстого помнишь? – также полушёпотом спросил Сергей.
- Который служит? Помню, конечно.
- Он приход получил.
- Да ну? Рад?
- Какой там! Церкви передали здание местного Дворца Культуры. И Вадима туда батюшкой назначили.
- Надо будет съездить, свечку поставить за здравие нового батюшки, - съязвил Саня. – А чему ж он не рад?
- В этом Дворце Культуры вход не с той стороны, с какой в храме положено. Как раз там, где алтарь должен быть. А местный отдел архитектуры и строительства не даёт Вадиму разрешения на реконструкцию. Он уже и в епархию обращался, и к губернатору – бесполезно. Здание ещё сталинское и перестройке не подлежит.
- И что он делать будет?
- Я почему о Вадиме сейчас вспомнил: у него приятель есть, тоже всякими восточными философиями увлекается. Так он сказал, что вход в ДК и вообще весь интерьер строго соответствуют правилам фен-шуя. Теперь Вадим подумывает, не податься ли в буддизм и не организовать ли в этом клубе какой-нибудь ашрам.
- Ну да, мудро, – Саня почесал затылок, – если гора не идёт к Магомету, Магомет идёт к горе. А если Вадиму не дают дырку в клубе с другой стороны пробить, самое логичное решение – сменить веру.

Несколько минут друзья сидели молча. Саня слушал, что говорит переводчик, который едва успевал за учителем. Сергей думал о чём-то своём.
- Сань, я вот что заметил. У военных есть своя форма, у менеджеров среднего звена своя, и у приверженцев всяческих религиозных культов тоже. При этом военные – народ несвободный, им нельзя нарушать форму одежды. Менеджеры уже чуть посвободнее, поэтому некоторые из них позволяют себе ходить на работу в свитерах и джинсах. Приверженцы культов, по идее, должны быть ещё свободнее, ведь их конечная цель – полная духовная свобода. Почему же они, как военные – всегда по форме? Или, если у тебя нет оранжевой робы, до тебя слова учителя не дойдут?
- Серый, давай я тебе потом объясню. Учитель сейчас будет рассказывать о технике медитации. Я всё хочу научиться медитировать, но никак не могу. Если сажусь в нужную позу и пытаюсь ни о чём не думать, то сразу начинаю дремать. Давай послушаем.
Саня тщательнее скрестил под собой ноги, замысловато скрючил пальцы и закрыл глаза. Сергей озирался по сторонам, и от нечего делать тоже стал прислушиваться к тому, что говорит учитель. Речь шла о чакрах, о каких-то сердечных техниках. Учитель напирал на то, что нужно стараться ни о чём не думать. Но при этом надо было не думать о том, что нужно ни о чём не думать. Ещё он говорил, что высшая цель – нирвана. Но стремление обрести нирвану – это то, что мешает её обрести. И стать просветлённым можно лишь через недумание и неделание.

Отчаявшись понять, что же нужно делать, чтобы ни о чём не думать и ничего не делать, Сергей решил наблюдать за Саней. Тот, похоже, начинал засыпать: голова его то и дело склонялась к груди, потом рывком возвращалась на место.
Решив, что Саня снова заснул вместо медитации, Сергей тронул друга за локоть. Саня вскрикнул и открыл глаза.
- Ты чего кричишь? Заснул, что ли? – вполголоса спросил Сергей.
- Нет, не заснул. Я понял! – Саня и не думал шептать.
- Тихо ты! Вон, на тебя уже озираются. Что ты понял?
- Я понял, почему в общественном транспорте многие дремлют. Думал, что просто не высыпаются, вот их в сон и клонит. Я сам в электричке много раз дремать пробовал, но не получается у меня – шея затекает, по радио всякую хрень несут, торговцы, музыканты, нищие – как тут заснуть. Да ещё эти трели из мобильников… А теперь понял! Медитируют они!
- Ты думаешь, что все те, кто ездит в общественном транспорте, – поголовно буддисты? – с улыбкой спросил Сергей.
- Да при чём здесь буддизм! Медитация – она и в Африке медитация. А ты замечал, что все они специально так садятся, чтобы не заснуть крепко?
- Просто боятся свою остановку проспать.
- Не в этом дело! – Саня снова начал говорить в полный голос. – Они поддерживают себя в состоянии между сном и бодрствованием и медитируют.
- Во-первых, перестань кричать, – Сергей попытался успокоить товарища. – А во-вторых, медитируют – и бог с ними. Тебе-то что?
- Но я ещё кое-что понял, – не унимался Саня, дёргая Сергея за рукав. – А именно то, что властям не нравится, когда люди бесконтрольно медитируют. Я теперь уверен, что все эти торговцы в электричках, музыканты, нищие – все они получают зарплату в соответствующих органах. Сначала там всяких объявлений насочиняли про теракты и оплату проезда, стали по радио крутить каждую минуту. Но к одним и тем же объявлениям люди быстро привыкают и перестают обращать на них внимание. А вот когда всякие нужные вещи предлагают, да ещё дёшево… Ты думаешь сложно запретить торговлю в транспорте? Просто её никто запрещать не собирается. Наоборот – она всячески поощряется. Этим самым людей выводят их медитации и возвращают в обыденную жизнь. Боятся, что те поймут многое из того, что им понимать не следует. И нищие, наверное, все поголовно звания имеют не ниже лейтенанта. А ты помнишь, какой репертуар у музыкантов? Не иначе, в тех же органах утверждается. И рингтоны на мобильники с их подачи продают. Ты часто слышишь нормальную мелодию из мобильника? Это всё для того, чтобы медитирующих будить!
- Да не кричи ты! – Сергей начал всерьёз беспокоиться о друге. – Нас же сейчас выпрут отсюда.
Саня, похоже, взял себя в руки. Минуты две он сидел молча. Но потом снова потянул Сергея за рукав.
- А ты знаешь, почему в последнее время стало так много личных автомобилей? Это тоже политика государства – пересадить как можно больше людей на машины – за рулём не помедитируешь.
- Окстись – в европейских странах машин ещё больше.
- Вот-вот, – Саня всё распалялся, – они своего добились, у них общественный транспорт вообще в жопе, поэтому и люди такие – власти лепят из них, что хотят. И наши пытаются того же добиться. А люди – как зомби: им сначала за нехилые бабки продают груду металлолома, которую постоянно приходится чинить, думать о том, куда это добро ставить, трястись, чтобы не угнали; их заставляют оформлять кучу бумаг, страховать машину, техосмотр проводить; потом они в кого-нибудь влетают и несут свои сбережения в сервис; кроме того, ежедневно вдыхают выхлопы, стоя в пробках и тратя на дорогу вдвое больше времени, чем если бы на метро ехали. И несмотря на это, все покорно бредут сдавать на права и покупают машину…
- Люди! – Саня встал в полный рост. – Разве вы не понимаете, что в электричке, в метро, да в той же маршрутке вы можете потратить время с пользой для дела – помедитировать всласть или книжку почитать. Вам промывают мозги! Властям выгодно, чтобы вы были накрепко, кровными узами привязаны к своим машинам. Опомнитесь, люди! Не позволяйте собой манипулировать! Вы отдаляетесь от народа! С завтрашнего дня… Да нет – прямо сейчас! Бросьте эти гробы, идите в народ, медитируйте в общественном транспорте вместе со всей страной! И ради всего святого – не заказывайте рингтоны через СМС! Будьте бдительны!

Два здоровенных амбала в оранжевых балахонах тащили Саню к выходу, но он всё ещё продолжал кричать о том, что люди не должны, для своего же блага, покупать в электричках пальчиковые батарейки, четыре штуки на десять рублей. Сергей обречённо плёлся сзади.

- Ну что – добился своего? – Сергей был зол. – С чего тебя так торкнуло? Вроде в это раз грибов не ели.
- Извини, Серый, не мог молчать, – оправдывался Саня. Во мне что-то такое вскипело, я должен был со всеми поделиться истиной.
- Ты называешь это истиной? – Сергей редко терял самообладание, но сейчас он готов был запустить в Саню чем-нибудь тяжёлым. – Ты хоть помнишь, что ты там нёс? Выперли нас, как последних тинэйджеров со взрослой вечеринки. А мне уже начало нравиться, что говорит этот Барабан Кама-Сутра.
- Бхагаван Махамудра, – поправил Саня. – Ладно, Серый, не кипятись. Давай ещё куда-нибудь сходим.
- В Тадж-Махал, на Красную Площадь!
Антон Духов
2008-06-19
25
5.00
5
В электричке
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  – Смотри, через пять минут наша электричка. Пошли, успеем.
Саня и Сергей рванули к кассам.
Поезд подошёл вовремя, что случалось далеко не часто.
– Через полчаса будем в Москве, полчаса на метро, поэтому, в общем, опоздать не должны. Давай здесь, у окошка сядем.
Первое после продолжительного ненастья весеннее солнце ещё не раздражало своей назойливостью. Саня, как всегда, сел против движения, Сергей же, по своему обыкновению, устроился по ходу поезда.
– На фига мы эти твои грибы жрали? «Торкнет, фейерверк увидишь…» Толку от них никакого, только во рту до сих пор вкус плесени, – не унимался Сергей.
– Ладно, успокойся, просто они позапрошлогодние, – пытался оправдаться Саня, – выдохлись, наверное. Но не в этом сейчас смысл.
– А в чём?
– В нашем предназначении. Каждый человек для чего-то предназначен.
Электричка тронулась. До ушей Сергея долетели не вполне внятные звуки из динамика: «Уважаемые кирасиры! Не переходите Альпы в неположенных местах или перед приближающимся обедом. Пользуйтесь шинелями, придорожными кустами и насилуйте».
– Ты слышал? – Сергей подскочил на месте.
– Что?
– По радио сейчас… Что-то о Суворове… Или о французах…
– Наверное, какая-нибудь общественно-просветительная хрень для пассажиров, – предположил Саня. – Так как ты думаешь, в чём наше предназначение?
– У каждого своё. Вадима толстого помнишь?
– Ну да.
– А знаешь, он ведь служит сейчас.
– Да ну?
– Да, на днях письмо прислал.
– И что пишет?
– Пишет, что достало его всё. Постоянно есть хочет. А каждый день приходится жрать одну и ту же кашу на постном масле. От её запаха его уже блевать тянет.
– Понимаю…
– Пишет, что каждой ночью во вне видит большой сочный кусок мяса. Ждёт – не дождётся, когда уже всё это кончится…
– А где он служит?
– Во Владимирской области, в храме при монастыре.
Саня почесал затылок.
– Не понял…
– А чего непонятного? – удивился Сергей. – Он ещё сан не принял. После Пасхи, вроде, должны посвятить. Пишет, что если пост переживёт и с голодухи не окочурится, получит приход.
– Прикол в том, что приход – это когда ты уже пришёл, и дальше идти некуда, остаётся только выход.
– Ты о чём?
– Да так, проистекновение мыслей.
Сергей снова услышал голос из динамика: «Осушаемые скипидары! В целях превращения тараканов, не ославляйте свою тёщу в вагонах и топинамбурах. О клещах, осаленных тугими жирами, просьба сообщать монархисту».
Но на этот раз он придал услышанному гораздо меньшее значение.
– Сань…
– А?
– Тебе не кажется странным, что некоторые на скамейках сидят, а другие прямо на воздухе? Под ними же нет ничего!
– Просто здесь индукция от электричества, вот они и зависли.
– А мы с тобой на скамейке сидим или на индукции?
– Это от точки зрения зависит.
– От чьей?
– Того, кто зрит. И под каким углом. Тут же ещё преломление большую роль играет. Одно знаю точно: места менять нам с тобой не надо, спалимся.
– А я бы тоже хотел так зависнуть, между полом и потолком, – мечтательно произнёс Сергей.
– Какие проблемы? Взмахни руками, да и летай. Смотри, плафоны не задень.
– Боюсь: двери хлопают.
– Это турбулентность.
Сзади, откуда-то из под скамьи, выплыли слова:«Ублажаемые коммивояжёры, будьте бобры! Я инвалид, у меня нет ни слуха, ни голоса, поэтому я обращаюсь к вам таким необычным способом. Если вы купите у меня сувенир за двадцать рублей, вы мне очень поможете, и вам всегда будет сопутствовать удача».
– Серый, ты слышал, что он сказал?
– Он ничего не говорил, он глухонемой. Хочет, чтобы у него сувениры купили.
– А как ты об этом узнал, если он ничего не говорил? Может, тоже индукция?
Сергей недоверчиво посмотрел на друга.
– Откуда ты всё знаешь? Про индукцию, преломление, турбулентность?
– Вот даёшь! – удивился Саня. – Я же каждый день в электричках езжу!
– А ведь и правда…
Сергей ненадолго о чём-то задумался.
– А голые женщины в электричке есть?
– В электричку помещается около двух тысяч человек, – Саня вытащил из кармана калькулятор. – Больше половины – женщины. По Теории Вероятности, должны быть и голые. Только не в нашем вагоне.
– Полетели, поищем?
– Зачем напрягаться? Мы их прям здесь создать можем.
– Это как? – Сергей тёр лоб, пытаясь собраться с мыслями.
– А в лёгкую! – Саня воспроизвёл замысловатый кульбит руками и зачем-то дважды стукнулся головой о стекло. – Я сейчас роман эротический пишу. Давай, я буду на твоих глазах творить его продолжение, а ты записывай. Гонорар пополам.
– Давай. – Сергей достал блокнот. – У тебя ручка есть?
– Вот, держи.
– Диктуй, только не быстро.
– Пиши. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, разбрасывая свои сиреневые в крапинку лучи по сиденьям вагона. Мария дремала у окна, чувствуя в себе незримое присутствие любимого. Она как бы спрашивала его: «Хвойное дерево, чьи семена употребляются в пищу, из четырёх букв?»
– Липа.
– Что – «липа»?
– Дерево из четырёх букв.
– Серый, ты меня слушай, а не соседей. Сконцентрируйся на моих словах.
– Понял.
– В голове у Марины роились мысли. Одни приносили мёд, другие больно кусали. Чувствует ли Вениамин то же самое, что и она? И что для него значит это, на первый взгляд, противоречивое словосочетание «Отжимаемые дирижёры»? В прыгающих поездах при оформлении во время проезда, вводится сбор за услугу в размере пяти-десяти рублей. При содействии в оказании услуги тщательно проверяйте фактический пол контролёра. С дирижаблей, для которых пол контролёра не важен, сбор за услугу не взимается.
– А при чём здесь половина контролёра?
– Серый, тебе надо собраться, ты постоянно отвлекаешься.
– Ничего, продолжай.
– У Вячеслава горели глаза. Нюра сначала не могла понять, о чём он ей говорит. Её внимание отвлекало то его место, которое вдруг начинало набухать, потом меняло цвет и громко смеялось. Варя старалась внимательно слушать любимого. Он поправил гитару и провёл пальцами по струнам. «Дорогая Верочка! А сейчас, чтобы скрасить томительные минуты в пути, для Вас прозвучит песня:
Мечта сбывается,
И не сбывается,
Осторожно, двери закрываются».
Людмила шла на ощупь по узкому коридору, то и дело натыкаясь на стеклянные фигуры. До этого она не знала, что поезд может ехать не только вперёд, но и перемещаться при этом в других плоскостях. Особую жалость у неё вызывали унижаемые конвоиры. На огородных формах и бокалах города Москвы вводятся в действие дуры и шкеты, работающие на вход и выход. Проход через дур и шкетов осуществляется в обличии минета с антрекотом или раком с кокардой. У бляди тельной просим вас сохранять презики и позументы на концах до вязки.
– Подожди, Сань, я про минет не понял.
– Мне просто не терпится посмотреть, что ты там пишешь.
– То, что ты диктуешь. Нам сейчас главное: зафиксировать все мысли, чтобы потом они органично вписались в ткань повествования.
Сергей перевернул блокнот и послюнявил ручку.
– Давай дальше.
– За окном была Москва, и Надежда уже узнавала знакомые очертания домов, которые ещё со времён студенчества врезались ей в память своими архитектурными излишествами, но сейчас они тоже постоянно набухали, меняли цвет и подмигивали ей довольно откровенно. Она поправила берет, одёрнула свитер, но тут взгляд её упал на соседнее сиденье. Пара напротив неё была похожа на сношаемые пуловеры. При выходе из загона, отпрыгивайте от края платформы, не мешайте дзен-буддисту медитировать с закрытыми глазами.
Приготовившись выходить, Евдокия вдруг поняла, что Григория нет рядом. Она стала метаться по вагону, умолять пассажиров сказать ей, где её любимый. Но окружающие представляли собой зависаемые мессенджеры. Наш пояс прибивает на конец у засранца Моська-Кузька. Счастливо вам тупить. Кто-то теребил Таню за плечо, называл Сергеем, говорил, что надо кончать писать, что пора выходить…
– Чего говоришь? – очнулся Сергей.
– Говорю, приехали, выходим.
Саня вытащил друга из вагона.
– Ты блокнот мне давай. Я почитаю, внесу свою правку.
– Сань… Ты не помнишь, зачем мы сюда приехали?
– Не-а … Пошли, что ли, на Кремль посмотрим…
Koree Key
2008-05-19
45
5.00
9
котята марта, кошечки апреля
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
 







  
  
   Оправдываться поздно - я замечен,
   лечиться тоже поздно - я убит,
   напрасно был я строго засекречен.
   Семья рыдает, мафия скорбит.
   На теле многочисленные раны,
   летит душа заблудшая в кювет.
   И вот на дне
   гидромассажной ванны
   Встречаю молча
   я рассвет
   Последнее танго
   Ногу Свело!
  
  
   Я с трудом узнала брата, хотя мы виделись буквально на днях. В тот раз меня посетил холёный молодой кот, нагловатый, но обаятельный - даже на мой придирчивый сестринский взгляд. Сейчас передо мной стояло загнанное, нервно дёргающееся существо. Даже уши у него всё время норовили опасливо прижаться к голове, и ему стоило большого труда удерживать их торчком.
   - Боги мои! Что с тобой?
   - Мури, я попал. Серьёзно. На деньги.
   - Сколько?
   - Полтора ушастых.
   - Что? Ты чё, совсем охуел? Пятнадцать тысяч платиной, я не ослышалась?
   - Да.
   - Пиздец, приехали. И кому?
   - Очень серьёзным ребятам. Их должники живут мало, а умирают долго.
   - Так... Проигрался?
   - Да.
   - Пизде-ец... ... когда отдавать?
   - Вчера, бля! Какая разница, у меня их всё равно нет!
   - Ты, кретин кривохвостый, не смей на меня орать! Это ТЫ в жопе, а не я! - я помолчала и взяла себя в лапы - брата и так всего трясло, видно, что он из последних сил держится. - Особенно если хочешь от меня помощи. Ты же не просто так меня позвал - с сестрой пообщаться? Ну?
   Аой подавленно кивнул.
   - Давай по порядку, чтоб я хоть знала - как ты влип во всё это.
   - Блин... не знаю... как-то всё одно к другому сошлось... Я и проиграл-то сначала совсем немного - не больше пяти когтиков, причём два у меня было при себе. Оставил их, и подгрёб к отцу. Бля, столько всего сразу свалилось... короче, прикинь - для начала я вместо денег нарвался на лекцию о долге, ответственности и чести семьи. Что я, дескать, официально совершеннолетний уже неделю, и подачки пора прекращать. А потом...
   Помнишь, мамхен всегда запрещала мне играть в команде? За меня и тренеры просили, а в сборную всё равно идти не дала?
   - Ну?
   - А ещё я как-то придумал себе, что я приёмный котёнок, и поэтому меня так не любят, всё мне запрещают... так вот, лучше б я был приёмным. Знаешь, что мне сказал отец? Что я - апрельский кот!
   - Что? Не может быть!
   - Да, я тоже не поверил. А отец так спокойно и сухо мне сообщил, что официально со мной всё в порядке, документы и клейма законные. Но реально я - апрельский. А поскольку мой типа настоящий день совершеннолетия уже прошёл, мои проигрыши они с матерью больше оплачивать не будут. Вот так.
   - Это всё, что ли? А долг?
   - Ну вот, я и говорю. Похоже, крышу мне сорвало именно это - как этот сухарь втирает мне о деньгах, взрослении и о моём настоящем дне рождения. И что денег он мне всё равно не даст. Да, говорю, папа, может, ты мне всё-таки оплатишь счета, раз уж ты весь такой мудрый и справедливый? - мы-то ведь с тобой теперь знаем, что мне ещё нет двадцати одного? Тут он начал орать, чтоб я убирался, неблагодарный скот, которого они с матерью покрывали с рождения, а могли отдать в интернат! а я прям в ступоре каком-то был... лучше б я был приёмным, сказал, и хлопнул дверью. Короче, я сразу погрёб в бар, там нажрался, потом вспомнил про долг, пошёл переговорить в казино, там ещё пили. Больше ничего не помню, ну, из того, что может помочь, - он слегка улыбнулся, одними уголками, и на миг стал похож на себя-прежнего.
   - Так ты чё, совсем ничего не помнишь? А про долг - это откуда?
   - Ну так, мне уже прислали ангелочка с напоминанием. Короче, я взял в долг у Двужильного Дика.
   - Это же доверенная лапа Глыбаря!
   - Да, он.
   - Короче, это пиздец.
   - Да, бля...
   Воцарилось охренелое молчание. Я потормозила, потом вспомнила очевидный вопрос:
   - Слушай, так они что, тебя ищут?
   - Пока нет, но только до завтра. А если завтра я не верну всё с процентами, меня будут убивать. Три отключки - по одной на каждые пять штук платки. По отключке в сутки. Сначала - по-доброму, просто перережут горло. Потом - пожёстче. Ну и тэ дэ, и тэ пэ. Это я их ангела цитирую. Кстати у них ангел - кошечка, такая классная брюнеточка, маленькая, гибкая...
   - Ну ты, котяра! Сначала спаси свои мохнатые яйца от босса киски! Слушай, так тебя спрятать надо?
   - Не знаю, наверное...
   - Так, погоди, дай подумать. А то я что-то несу по инерции, а пока ещё даже не осознала нихрена. Пошли поедим, я подумаю.
   Я купила ему какую-то кривую панамку, и мы пошли в самый дешёвый крысятник. Если б не вся эта херня, вид брезгливо обнюхивающего еду брата доставил бы мне массу удовольствия.
   Зато теперь прояснились многие странные вещи - все эти мелочи, что копились годами. Брата ведь действительно не пускали в команду, что было странно - он здоров, как тигр, и спорт любит безумно. Думаю, размолвка его с родителями оттуда и пошла - Аой не простил матери, что та его не пустила в сборную. А всё правильно - если он апрельский, то дорога в большой спорт ему закрыта навсегда. Да...
   - Слушай, я понимаю, что тебе щас хреново, но посмотри на это с другой стороны - они ведь тебя не бросили? Могли тайно сплавить в интернат, и спокойно жить дальше, их не то, что не осудили бы - даже одобрили? Неужели ты это не ценишь?
   - Дешёвка! Лицемерие! Какие мы добренькие-богатенькие-благородненькие! Лучше б удавили сразу... даже если я выгребусь из этого дерьма - что я буду делать?
   Да, брат мечтал, что после двадцати одного сможет сам вступить в сборную, и нагонит упущенное. Вот тебе и совершеннолетие...
   - Да... извини, я не в тему сказала...
   - Ага, тебе-то это всё вдоль хвоста, да, Мури?
   - Только не начинай, а? Если тебе помощь нужна, не будь говнюком.
  
   * * *
  
   котята марта, кошечки апреля
   Это с детства знают все. Кошки всегда рождаются только в апреле, котики - в марте.
   Другого порядка нет и быть не может, так было от начала мира. Все кошки беременеют только в течку, в сентябре. А рожают или в марте - котиков, или в апреле - кошечек. Все знают, что если Боги хотят покарать семью, то посылают им навьих детей: мартовских кошек или апрельских котов, и те рождаются больные или мёртвые, да и мать их часто умирает родами.
   Так что как предписано Богами, так и свершается:
   котята марта, кошечки апреля
  
   Потом, много позже я узнала - что на самом деле всё не совсем так. Что апрельские коты и мартовские кошки рождаются - нечасто, но они есть. Официальной статистики не существует, но говорят, что в этом веке их стало намного больше. Опять же, официально их всех отбирают врачи и сдают в специнтернаты, а реально, поговаривают, далеко не все готовы от родных котят отказаться. Так что и документы покупают, и клейма, и молчание повитух. Как это говорится - из платки заплатки сладки.
   Однако, не всё так просто. Эти "неправильные" дети реально остаются проблемными - они часто болеют, почти всегда бесплодны, а главное - у них мало жизней.
   То, что у всех кошек по девять - эту хуету уже давно все, кому ни лень, опровергли. Сейчас девятижизневый - ладно, если каждый двадцатый. Но у этих левых детей жизней намного меньше даже средней цифры в 5,44. Забавно звучит, правда? 5,44 жизни. А у брата, может, нет и трёх... с учётом нашего благородного происхождения. Кстати, именно поэтому вся знать вот уж полвека активно разбавляет крови - может, у обычных толстобрюхих полосатых кошек нет идеального разреза глаз и когтей совершенной формы, но зато они по семь жизней в резерве имеют. И детям передают. А наши довырождались до четырёх. Вот так...
  
   * * *
  
   Конечно, ничего я не придумала. Просто не успела. Даже спрятать брата - его взяли на следующий вечер. Домой я не пошла, боялась, что всё это вывалю на родителей, если спросят, что случилось.
   Полный неадекват, лапы трясутся...
   Ходила по комнате туда-сюда, пока подруга не выставила меня на веранду. Наутро приехали за мной.
   Забавно, но киска-ангелица у них, и правда, как по заказу, в братцевом вкусе прям до мелочей.
   - Мисси Маури, ваш брат хочет поговорить, поедете? Мы не принуждаем, ничего такого.
   - Поехали.
   Поговорить нам дали полчаса.
   - Ну как ты?
   - Ничего, как видишь. Живой. Как минимум, у меня была одна запаска.
   - Зашибись статистика!
   - Ну а что мне теперь, рыдать? Знаешь, может я ещё не отошёл до сих пор, но чувствую себя как-то странно. Отмороженно как-то... никаких эмоций, ни страха. И согреться не могу. Вот, смотри. - Аой раздвинул шёрстку на шее, и показал свежий розовый шрам.
   - Ну так, а ты что думал? Вся энергия ушла на сращивание раны. Ишь, как аккуратно пороли... Больно?
   - Не-а, я же говорю, как под наркозом всё. Я до сих пор лап не чувствую.
   - Слушай, а как это всё? Ну, было? Вообще?
   - Да просто. Мне сказали, чтоб на первый раз не зассал всё, и дали подышать спорыньёй. Мне с третьего вдоха уже неясно было, на каком я свете, сидел и мульты какие-то на стенке смотрел, потом стена так плавно уехала, и всё потемнело. Потом вроде показалось, что вижу своё тело на полу со стороны, смешное и неуклюжее, что мне стало смешно. И всё. Потом очнулся вот.
   - И не больно? Совсем?
   - Да, совсем! Может, отложим пока мемуары писать, а?
   - Ладно, я всё о хуйне какой-то. Прости. Скажи, что сейчас будет-то?
   -А не знаю. Дик со мной сам не говорит, а его живодёры сказали то же самое, с одним уточнением. Если завтра денег не будет, они сначала пришлют ухо родителям, и про шрам расскажут, а если денег не будет всё равно, опять отключат. Но уже не так легко. А я возьми, да и скажи, что никто за меня ни шерстинки не даст, я апрельский ублюдок. Вот так.
   - Ты что, совсем урод?
   - А что, думаешь, не так будет? Они только рады будут - подохну так же никчёмно, как и родился. А они себе нового родят, нормального, типа тебя.
   - Аой, не говори так. Это всё неправда, ты знаешь. И мы выберемся, я тебя вытащу. Обязательно.
   - Ага-ага, конечно. Да ты не потей, наверняка они мне не поверили.
  
   Вошла ангелица:
   -Всё, аудиенция мисси Маури окончена. Всего доброго!
   Так ничего и не решили. Блядь, что делать-то?..
  
   * * *
  
   ...и тогда мы побежали. Мы стелились по ночным улицам длинными беговыми прыжками, и хорошо, что я в своё время ходила на атлетику - а то бы столько не продержалась. Брат сильно сдал после двух отключек, и я легко держалась за ним, не отставая, ещё хватало мыслей сообразить, что в этой лёгкости нет ничего хорошего. Я где-то сорвала коготь, и на каждый толчок задняя правая отзывалась огненной оплеухой по нервам, но хромать было некогда.
   Сколько продолжалась эта гонка, не знаю, но когда мы одновременно рухнули в траву на обочине, погони не было.
   - Ото - хр... - рвались - хр - что - ли?
   - Наде-
   юсь...
  
   Отдышавшись, мы стали соображать - ну убежали, и что дальше? Двужильный Дик умеет вытаскивать крыс из нор, иначе он сам давно бы пошёл им на корм. А теперь мы в бегах - оба.
   - Надо идти, хватит отлёживаться. Пошли, найдём место для днёвки.
   - Ага. Слушай, а круто ты с газом придумала! Кстати, спасибо, что вытащила.
   - Да ладно тебе, тоже мне подвиг - оказаться одноклассницей кошечки, чей охочий до юных кисок папа - инженер-химик! Вообще-то это надо родителей благодарить - они нас в элитную школу устроили.
   - Да-да, и поили-кормили, и всё такое. Особенно меня, апрельского ублюдка.
   - Ой ну не начинай всю эту хуету опять, лучше помолчи. Дыхание восстанавливай.
  
   День мы просидели в подвале заброшенного дома, вечером вышли на охоту. Вернее, попыталась выйти я, а брат наотрез отказался. Лапа у меня болела ужасно, на палец было страшно смотреть - коготь сломался почти под корень, и обнажившееся нежное, розовое я замотала тонким шёлковым шарфиком, спасибо модной штучке, пригодилась. Конечно, ни одной мыши я не поймала. Следующей ночью я оглушила трёх и принесла в наше укрытие. Оказывается, надо усами прижаться к земле, а лапу держать наготове. Я ничего такого не придумывала, оно само как-то всё получилась. Значит, не врут про наследственную память. Я только стёрла позолоту с усов, сразу стало лучше. Передняя лапа словно сама знала, когда надо действовать, она ныряла в сумрак раньше, чем я успевала подумать.
   - Это что, я должен есть эту сырую пищащую хуйню? Ты что? Да я кроме молока в детстве, ничего сырого не ел!
   - Слушай, не многовато ли гонору для апрельского ублюдка? Мне что ли эти грязные грызуны нравятся?
   Брат надулся и отвернулся к стене.
   Мой охотничий азарт утих, я подумала, и решила, что пока тоже не голодна настолько, чтоб есть это. Засунула мышей в какую-то корзину, и заснула. Утром их не оказалось. Все бы так легко сбегали. Может, надо было мышью родиться?
  
   Нас нашли днём. Что-то спугнуло меня, выдернув из хрупкой дрёмы. Это дало крошечную фору - мы всё ещё надеялись.
   Второй раз погоня была очень недолгой. Брату прострелили лапу, и он с воем покатился в пыли, я не стала оборачиваться, я просто хребтом ощутила, так ярко и пронзительно, до дрожи, какой сегодня чудесный яркий день, и как хорошо, когда солнышко греет шёрстку, и что сейчас всему этому настанет конец. Показалось мне или нет, что я слышала хруст собственных позвонков?
  
   - Мы нашли их!
   Я могу слышать.
   - Они здесь, ещё не пришли в себя. У юноши не очень серьёзные повреждения, он просто без сознания. С вашей дочерью хуже. Пожалуйста, не смотрите на неё, пока мы не приведём её шею в порядок. Кошка она молодая, крепкая, судя по данным медкарты - это её первое, так сказать, приключение со смертельным исходом, так что сил у неё предостаточно. Мы могли бы её вообще не трогать, но так она быстрее вернётся, и тогда вы с ней пообщаетесь. Всё будет в порядке, не волнуйтесь!
   ...какой суетливый кот, как много он говорит. Почему я ничего не вижу? Вокруг светло, меня куда-то везут. Я понимаю, что моё тело накрыто простынёй, и именно поэтому я ничего не вижу, ещё какой-то странный угол обзора... это и есть смерть? Или ещё нет?
   Я подумала, что нельзя же столько смотреть в одну точку, надо закрыть глаза. Вроде бы это помогает...
   Тело не подчинялось. Вообще. Я пробовала совершить хоть крошечное движение, хоть ресницами пошевелить - ничего. Стало страшно - через моё отмороженное спокойствие откуда-то стала просачиваться мысль, что всё идёт неправильно, что так не должно быть, пора уже начать чувствовать тело. Да где оно? Я резко выпрямилась и села.
   И оказалась сверху, над лежащим на боку телом очень знакомого окраса. Где-то я видела такие пятна... только почему на голове нет белой метки в тон такой же на передней лапе? А, это, наверное, потому, что голова теперь повёрнута не той стороной. Жаль, раньше было красивее.
   Почему они не повернут голову как надо?
   Эта голова стала меня раздражать, никто не подходил, и я сама попыталась её повернуть, наклонилась.
   Снова оказалась под простынёй, и не смогла пошевелиться. Наверное, я просто очень устала, надо поспать. Просто глубоко заснуть, и всё... я свернулась клубочком в огромной вывернутой голове, и заснула.
  
   - Что с вашей дочерью? Она не приходит в себя. Она рядом, но не может попасть в тело. Скажите, вы ничего от нас не скрываете? Тяжёлые роды, детские болезни?
   -...
   Один голос я слышу хорошо, а другого почему-то нет. Но это же разговор? Я точно знаю, да. Просто один голос тут, а другой за стеной, которая начинается прямо от моего убежища. Плотная такая, как простыня.
   -...
   - Слушайте, дамочка! Мне плевать, кто у вас роды принимал, это моя клиника, и диагностика тут тоже только моя! Мы и так с трудом из вас вытянули, что ваш сын - апрельский кот, и хорошо, что вы сказали! А то могли быть осложнения. Он вовсе не так хорошо выходил из смерти, как ожидалось!
   - ...
   Уютная белая стенка... Да, тёплая и белая.
  
   - Что??? Она - мартовская? Что вы молчали? Суэй, срочно в операционную! Где она, везите её сюда!
  
   Кто-то пытается порвать мою славную, белую стенку. Мерзкий хруст, она сминается. Холодно, мёрзну.
  
   - Она чуть не ушла. Она ещё здесь, но в тело попасть не может. Я не знаю, что делать - похоже, слишком поздно. Когда тело окоченеет, она уйдёт насовсем. Греть и разминать нельзя, поздно спохватились.
   Вы же мать, как вы могли не сказать! Вы же её убили!
   - ...
   - Я ничего не могу сделать. Осталась инкапсуляция, это последнее средство.
  
   Когда же этот зуд прекратится? Мне холодно и голо, без стенки я чувствую себя незащищённой. Зачем они всё сломали?
   -...
   - Да, мы перенесём инкапсулированную аниму вашей дочери в безопасное место, и подготовим тело к возвращению. Предупреждаю, это очень дорого. Очень. Даже по моим расценкам. Но вариантов у вас нет - или мы объявляем о её смерти, или капсула. Кстати, у нас хорошие шансы - кошечки возвращаются в четыре раза чаще.
  
   Это было последнее, что я услышала. Снизу надвигалось что-то тёмное, накрывая ошмётки моей стены. Я ощутила себя безумно маленькой и одинокой, захотелось съёжиться от пронзительного голубого света вокруг, который приближался какой-то злой пульсацией...
   Я сжалась, но свет становился всё ярче, всё ослепительней, и тогда я закричала...
  
   * * *
  
   Мама Аня сидит у экрана и читает. Я очень хочу к ней на колени, но девочку Надежду недавно причёсывали, и она теперь прыгает по креслам, радуясь своей вновь обретённой свободе.
   Ну ладно, вечером попрошусь. Девочку Надежду жалко, но знания мне необходимы - хоть жизненно, хоть смертельно.
   Иначе я никогда не найду дорогу домой.
   Недавно меня посетила ужасная мысль. Такой вот, блин, визит вежливости. Я подумала, что если не вернусь быстро, то могу ведь не только просидеть тут с девочкой Надеждой всю жизнь, но и вообще зависнуть в этом мире. Насовсем.
   Я помню, следовательно, я существую, даже если для этого мне достался только узкий чулан где-то в голове у девочки Надежды. Зато ко мне приходят сны, и в них - вся моя прошлая жизнь. Воспоминания возвращались ко мне отдельными яркими историями, не сразу, постепенно.
   Теперь я помню всё, что со мной случилось, но по-прежнему так же беспомощна, как и при рождении девочки Надежды.
   Я уверена, что всё это было, ибо без моей уверенности эфемерная материя снов однажды расползётся под горячим утренним солнцем, как тлеющие хлопья бумаги в камине... Я видела - это очень красиво.
   Как-то девочку Надежду вывозили на зимнюю дачу, и чуть ли не впервые наши с ней желания совпали - нас неудержимо влекло к огню. Она успела бросить в камин несколько дорогих книг, прежде чем спохватилась мама Аня. И хотя девочку Надежду никто не ругал, больше мама Аня приглашений не получала.
   У меня странные отношения с девочкой Надеждой. Я вижу её глазами, слышу её ушами, но не могу шевельнуть и кончиком пальца. Похоже, что основные управляющие нити её организма проходят через меня, и само моё существование каким-то образом необратимо искажает всё, что она ощущает. А я всё понимаю, но ничего не могу сделать.
   Путём проб и ошибок я выяснила, что девочка Надежда беспокоится, начинает плакать и кричать, когда я злюсь или просто напряжённо о чём-то думаю. Доходило даже до того, что она начинала биться головой о стены, об пол. Может, она чувствует моё присутствие, и неосознанно хочет избавиться? Увы, ничем не могу помочь.
   Сначала я просто успокаивалась, и представляла себе, что сплю. Помогает отвлечься. Потом стала использовать эту её особенность - хоть это отвратительно и гадко, но других путей воздействия у меня просто нет. Зато теперь мама Аня берёт меня на колени вечером, когда сидит за компом. И многое мне удаётся прочесть вместе с ней.
   У меня странные отношения с информацией. Мне надо многое узнать - и в то же время я боюсь узнавать об этом мире слишком много.
   Боюсь также, что мои благие намерения поскорее уйти отсюда мешают занятиям девочки Надежды.
   Извини, мама Аня, можешь считать свою дочь самым безнадёжным аутёнком из всей группы, но мне надо постоянно повторять всё, что я знаю о доме. Иначе я забуду, кто я и откуда.
   Потому я упорно твержу себе, что все кошки знают дорогу к дому, что статистика на моей стороне, мешая маме Ане заниматься с девочкой Надеждой.
   Но я не знаю, как мне вернуться.
   У меня странные отношения с этим миром - меня в нём нет, но деться из него я тоже не могу...
   И когда мы приходим,
   Мы смотрим на небо;
   Мы смотрим на небо,
   Мы смотрим в него так долго,
   И может быть, это картина,
   Иллюзия и картина.
   Но может быть, это правда;
   Скорее всего это правда.
   Сестра (дык, ёлы-палы),
   Здравствуй, сестра;
   Нам не так уж долго
   Осталось быть здесь вместе;
   Здравствуй, сестра...
   Сестра
   Аквариум
  


















Енот из Тель-Авивского зоопарк
2008-04-24
35
5.00
7
Персик
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Дрону из Бибирево снится сон, из тех, в которых изо всех сил трёшь глаза и пытаешься всякими народными способами проверить – а сон ли это? Народные способы говорят однозначно – реал, чистота восприятия просто медицинская, всё, вплоть до мельчайших деталей осязаемое и цветное, запахи и звуки не оставляют от дурацкого вопроса « а не снитсо ли мне всё это?» и следа. Я, собственно, не знаю, почему это Дрону вышло такое мероприятие, может аптека или балуется чем серьёзнее, нежели белые кругляшки из мела с незначительными добавками химии – но, кажется, у единомышленников Дрона, крепких молодых людей в камуфляжных курточках и начищенных высоких ботинках подобные вещи порицаются, так что не буду бросать тень на честь моего героя перед суровыми товарищами. Как бы то ни было, оказался Дрон тксзть перцептивно не в Бибирево, а в каких-то ебенях азиатских, в жарком мареве и пыли. Не без чувства брезгливости глядит Дрон на лепящиеся друг к другу халупы, на бродящих по улице почти чёрных от жгучего солнца носатых чучмеков в каких-то цветастых платьях и платках, на закутанных баб, несущих на головах корзины. Гортанный гнусавый говор словно вязнет в прожаренном воздухе, смешиваясь с ленивым собачьим брёхом, криками то ли ослов, то ли ещё какой скотины, в раёне Бибирево не встречающейся. «зоопарк, бля» думает Дрон, разглядывая тонущее в пыльной дымке сооружение из камня, возвышающееся вдалеке над хаосом домишек.
Шагах в пятидесяти из-за стены одного дома выглядывает дерево с фруктами, несколько плодов гниют на земле, среди мусора и скотьих какашек. Дрон идёт по кривому переулку, мимо толстой тётки с кувшином, дерево оказывается персиковым. Дрон никогда не видел, как растут персики, он протягивает руку и срывает мягкий, бархатистый плод, но не ест, двинувшись дальше по кривым истёртым ступеням переулка. Переулок вливается в полупустую улицу, из какого-то гадющника неподалёку выходят двое в кожаных жилетах с наклёпанными железными пластинами и шлемах с нащёчными щитками, очень знакомыми. «Гео», думает Дрон, пытаясь вспомнить , где он видел таких, а тем временем из-за угла вывалила с гамом толпа и двинулась по улице в сторону Дрона. Дрон хочет уйти обратно в переулок, но каким-то образом его затягивает и несёт течением, толпа выливается в ворота и останавливается , вокруг стоят стражники в шлемах и с копьями, а где-то сбоку выкатывается комок стражи, в недрах которого несколько почти голых чучмеков тащат на себе здоровые доски. Толпа волнуется, некоторые громко кричат, кругом гортанное бормотание, бабские крики; чучмеки с досками, подгоняемые ударами и криками стражников подходят к небольшому холму, на котором лежат брёвна. «спиздили что-нить, черти черножопые», предвкушая расправу думает Дрон, держа персик двумя руками. Один урка язвительно, с волчьим блеском в глазах огрызается на стражников, за что получает пиздюлин, другой флегматично опирается на доску, тоже получает пиздюлин, но не обращает на них внимания, третий, видимо, был жестоко отпизжен ранее, поскольку, несмотря на большой рост и широкую спину, покрытую красными полосами, еле тащит свою доску, стонет и постоянно что-то жалобно бормочет.
«Зачморили» думает Дрон и начинает переживать за первого.
На холм поднимается какая-то стражническая шишка и поставленным громким голосом вещает что-то толпе, многие в толпе начинают орать, размахивая руками, в урок летят огрызки и камни; некоторые стоят потупясь, бросая злобные взгляды изподлобья на стражников, какие-то бабы, видимо родственницы, принимаются выть, валятся на колени, стаскивают с себя платки и натурально дерут волосы клочьями, а потом загребают землю и сыплют себе на головы.
Меж тем доски прибивают к концам столбов, привязывают руки урок к доскам а потом пробивают ихние ладони огромными кривыми гвоздями, злобный хорохорится, выкрикивает что-то очень обидное, после чего многие с яростными криками кидаются в его сторону, огребают от стражников и очень неохотно теснятся обратно под напором палок и копий, гортанно ворча. Флегматичный морщится, ему тоже несладко, судя по судорожно вздымающимся рёбрам, но марку держит. Зачморенный вопит и всхлипывает, тряся всклоченной бородой, стражники притаскивают доску с какими-то каракулями и прибивают над его головой.Тут же откуда-то появляется человек в дорогой одежде и начинает раздражённо пререкаться со стражниковским начальником, показывая на дощечку с каракулями. Отчего-то Дрон напрягается, начинает дёргаться, пытаясь вырваться из толпы, теряет персик, после чего его охватывает необъяснимый страх и он, крича, просыпается в Бибирево. «Пиздец, бля, надо же», растерянно и опустошённо думает Дрон, потирая татушку с орлом на предплечье, потом зачем-то принимается рассматривать свой крестик.
Ему кажется, что ладони пахнут персиком.
неграмотный скунс™
2008-04-15
20
5.00
4
нехудожественный художественный бредо стеб
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Слова можно как завернуть, так и развернуть, на самом деле у Пелевина про это было хорошо в "generation П" сказано, и расписано:)) Самое интересное, о смысле и о бессмысленном, можно долго рассуждать, но бывает и так что человек сам находить смысл в полном бессмысленном, так называемый художественный стеб. Недавно смотрел тренинг, типа техника продаж, или что то вроде того, лекции мужика с фамилией на буку Г, вот он нес почти полный бред и про технику гипноза и все другое пытался рассказать. Русский язык он вообще богатый и могучий, и иногда можно простые вещи объяснять так сложно, а иногда можно и совсем наоборот. На само деле, если вообще задуматься то такое общение между людьми в компаниях, (дружеское общение), по сути, полный бред, истории из жизни, пересказ фильмов, в общем, обмен информацией несущей фактический минимум полезной информации (смотря с точки зрения чего конечно смотреть на все это). Информация, полученная в ходе дружеского общения не используется более чем в 90% случаев, остальные проценты, как правило просто пересказ идет другим знакомым, называемые сплетнями. В общение играет немаловажную роль так называемое взаимопонимание, и готовность собеседников как передать, так и получить информацию, а также уровень лингвистического опыта и уровня общения. Поясняя простым примером человек, закончивший три класса образования, также в малой доле процентного соотношения может найти общий язык с профессором. Но это легко объяснимо с точки зрения "уровня образования". Хотя если отойти от лингвистики и заглянуть в психологию и психиатрию, то мы очень легко поймем, что это определяется степенью интереса. Интересы в прицепе определится "окружающим миром человека", и его ведущим типом восприятия этого самого мира, ну и так же соответственно мозговой деятельности. Многое из этого закладывается просто природой, много самим человеком. Тем не менее, из разнообразности интересов и окружения людей, у них есть речь, и речевой аппарат, что обеспечивает коммуникативность, той или иной степени с социумом, в котором мы собственно и находимся. Социум может собой представлять вполне "информационное скопление". Не в даваясь в рассуждения о возникновениях социальных интересов, т.е чем и как они образовываются, можно увидеть, что социум делиться на так называемые группы интересов. Окинув элементарным взглядом историю человечества, можно попробовать предположить, или даже заявить с полной уверенностью, что интересы групп людей, с течением времени и поколений менялись, появлялись новые идеи, которые находили своих сторонников. Появлялись так называемые "культуры", "Стили", "субкультуры", (в силу ограниченности словарного запаса трудно подобрать подходящее слово), которые потом получали более широкое распространение, в силу соответствия "окружающей действительности". То есть одно оказывает влияние на другое, возможно при участии тех или иных факторов на прямую (в явную) не воздействующих на эти процессы явления. Вот и возвращаясь к сознанию и не сознанию и несознанию и несению смысловой нагрузки, можно и предположить, что связки осмысленного и не осмысленного все-таки существуют. Для пояснения последнего можно привести пример, мы живем в 21 веке, и одеваемся соответственно, "своим вкусам", тем не менее одежда изначально придуманная для того что бы человек не вымерз, приобрела уже совершенно другие значения, появилась мода, и эти вещи принимаются нами на неосознанном уровне, в то время как мы пытаемся делать вполне осознанный выбор одежды, никто из нас не будет носить на данный момент одежду 15 века, которая возможна считалась вполне изысканной, и привлекательной и соответствовала неким параметрам моды того времени, это было бы бессмысленно сейчас. Вот мы и упираемся в то, что не всегда что то нагруженное смыслом сейчас, не станет бессмысленным на следующем этапе, и наоборот. Процессы осмысленности происходят, как правило, у каждого индивидуума, но не всегда на осознанном уровне, а иногда на уровне так сказать подкоркового восприятия. Что несет в себе подкорка мало известно и процессы нервных возбуждений (боже как просто все наши мысли это сложнейшая электрохимическая цепь, по курсу анатомии), синтезирующими наши мысли не до конца известны, но, тем не менее, простейшие опыты иной раз доказывали, что сознание, основанное на приобретенном опыте, может пытаться противоборствовать подсознанию (подкорке), в которое твориться вообще неизвестно что. Соответственно можно и предположить, что человек на основе противоборства одного сознания и подсознания пытается сам себя обмануть, что и делает вполне удовлетворенно, при этом постанывая в окружающую среду, и выделяя ту да же свою энергию, пытаясь докопаться до истины. Большая часть выше изложенного может претендовать на звание «художественного бреда» как пример, несущий смысло-обесмысленные значения, так как не имеет ни какого глобально-обобщенного смысла, и имеет локально целостные мелкие смысловые нагрузки. А у нас на работе картошечка сварилась значит обед.
saltso
2008-03-24
0
0.00
0
Разговор по аське.
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Огненная Собака says:
http://aangel.ru/
koji says:
скромностью он страдает
koji says:
скромность мать всех пороков.
koji says:
а может, он собирается основать секту?
Огненная Собака says:
он её уже основал
koji says:
а может, он собирается захватить мир?
Огненная Собака says:
именно
koji says:
и стать господом богом?
Огненная Собака says:
даа
koji says:
он - типичный офисный миф - о безграничном корпоративном развитии.
Красный медведь
2008-03-19
5
5.00
1
Равноправие полов или едоки ягод.
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Кузьма иваныч ел бруснику
В российском девственном лесу
Иван филипыч ежевику
В таком же девственном лесу
Максим максимыч ел малину
В своем участке под москвой
А глеб сергееч кушал клюкву
В болотах области тверской
А анна павловна на грядке
После физической зарядки
Взяла клубниченку и съела
Она ведь тоже человек.

Константин Рудаков
2008-02-29
0
0.00
0
"я буду жить" глава вторая
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Глава вторая

Лена хотела именно этого.
День был чудесный. Солнце заливало улицы. Ветер был слабый и тёплый. Её согревали мысли о достижении поставленной цели. Цель эта обсолютно оформилась в её голове за прошедшую ночь. О, да! Она, конечно была под кайфом. [ Мысли её текли не равномерно, но основная линия была вполне ясна. Лена искала выход. Неизмеримые терзания и сомнения обряли-таки форму в этом простом и ясном слове – выход. Это то – что ей было необходимо.
Думая об этом, её сердце начинало бится чаще. Интервалы между вдохами становились всё меньше. Мир расцвёл новыми красками. Знакомые вещи преобретали новый смысл. Неразрешимые вопросы уходили далеко и суть их становилась малопонятной и совершенно неважной. Постепенно Лена успокоилась и абсолютно внезапно поймала себя на мысле, что её необходимо поделится своим желанием с Митей. Она возьмёт его с собой. Они бросят это дерьмо, придут к его и её родителям. Те обязательно оплатят им лечение Лена заживёт с Митей счастливой жизнью, забыв это всё,как страшный, дикий кошмар. Да! Она заберёт его с собой!
Девушка резко поменяла направление и двинулась единственно знакомым путём к их теперешнему месту жительства. Они постоянно переежжали с места на место, от одних друзей к другим. Сперва они пробывали жить и Лены: большая квартира её родителей способствовала принятию решения. Но Митя однажды забыл убрать «пренадлежности» в ванной комнате. Ленена мама вызвала ментов и любовникам не оставалось ничего другого, кроме как спасаться бегством. Они пробывали вернутся, когда, по их мнению, дома никго не будет. У них кончились деньги, да и одежда была не в самом лучшем виде. Но замки оказались поменяны. Лена была близка к ломке. Её кумарило уже несколько часов. Она билась в истерике у родительских дверей. Посылала им проклатия. Но дверь оставалась запертой... Потом они пробывали сунуться к Митиным родителям, но те были уже предупреждены и даже не пустили парочку на порог. Правда предложили оплатить лечение. Пригрозили мусорами, если «дети» вернутся ещё раз в таком же состоянии... Затем пошла нескончайная череда друзей и знакомых. Довольно быстро им указывали на дверь, замечая болезненный цвет лица и исколотые руки. Несколько Лениных подруг из той, ещё нормальной жизни, пытались за неё боротся, но быстро охладевали к этому занятию, замечая пропажу серёжек и колец. Иногда припугивали ментами, иногда били, но всегда выгоняли.Теперь они жили у каково-то Митеного знакомого, по прозвищу Бука. Он был невысок ростом, с пивным пузиком, лысоват, злоупотреблял героином и от него всегда пахло луком.
Именно к этому типу теперь со всех ног бежала Лена. Бежала не замечая припядствий. Ну каким препятствием может быть сломаный каблук и подраное платье?
Через несколько минут запыхавшаяся и со всклоченвми волосами Лена уже звонила в звонок у обоссаной и попахивающей калом двери. В прежней жизни её всегда бросало в дрож от таких запахов, но по прошествии несколькирх месяцев героинового небытия это прошло. Прошло отвращение к человеческой убогости. Растаял, будто сон, страх перед кровью и уколами.
Дверь открыл Митя. Зрачки с булавочное ушко. Общая расслабленность мышц лица. Сползающие на скулы, щёк там уже давно небыло, веки. И огромные, многокилограмовые мешки под глазами.
-Привеет, - промлеял Митя добро-обдолбаным голоском, - мы тебя, чесно-то сказать и не ждали. Прости, всё закончилось, - воровато выглядывая за порог, оставляя узкую щёлку для Лены, - оправдывался парень.
Сперва, по привычке, у Лены изменилось лицо и она машинально бросила взгляд на ближайшие часы. Сердце её бешено заколотилось. Дыхание стало сбивчивым, не ровным. Лицо перекосила гримаса страха и гнева, а глаза загорелись демоническим огнём. За долю секунды у неё голове промелькнула тысяца мыслей и миллион эмоций. Злость, страх, презрение, жалость к себе и пренебрежительная жалость к Мите, звериная жестокость в картинах мести за потреблённый наркотик по-отношению к Буке (Лена, почемуто, была склонна винить в том, что кайфа для неё не осталось именно Буку). Всё это промелькнул`о у неё в голове меньше чем за секунду. Значительно больше времени потребовалось на то, что бы собрать себя из развалившихся вдруг деталей. Лена глубоко вдохнула, отсчетала про себя пять секунд, выдохнула, улыбнулась и, насколько это было возможно, грациозно продефелировала в коридор.
Коридор был маленький. Ещё меньше он становился из–за огромного числа малопонятных вешей, находившихся там и непонятно кому нужных. Старая стиральная машина, велосипед «Турист» без переднего колеса и цепи, ведро с зелёной уже водой, неясной принадлежности деревянная палка и многое другое. Самым притягивающим внимание предметом была кукла. Совершенно обыкновенная пластмассовая кукла, каторая была, практически у каждой девочки. Один глаз её был выдавлен, волосы частями вырваны и свет... свет падал каким-то странным образом, придавая кукле пугающий, демонический вид. Лена на какую-тодолю секунды оцепенело замерла, проходя мимо этой малозаметной в куче борахла и мусора куклы. Недобрые мысли в диком танце заплясали у неё в голове. Давала о себе знать и приближающаяся ломка. Большого труда ей стоило не упасть на колени, не заплакать, закрыв лицо руками и не начать царапать себе глаза. Она лишь приостановилась воле этой куклы. Приостановилась и пошла дальше.
Она вошла в комнату с гордо поднятой головой, хотя всё внутри неё горело огнём, обжигая нервы. Лена села на единственную свободную табуретку и огляделась. С того момента, как она ушла ничего не изменилось в этой комнате, площадью тринадцать квадратных метров. Разве что стало ещё более грязно – кто-то наблевал под батарею – и добавился новый персонаж, которого она раньше не видела. Это был стандарного вида наркоман, только как-то не по-наркомански одет... Его выдавала кожаная куртка, часы и добротные ботинки. Обувь, правда, уже снимал с него Бука, а к часам, закрыв дверь, уже спешил Митя. Паразительно, но делали они это абсолютно бесшумно. Митя уже взял незнакомого парня за запястье, когда тот конвульсивно дёрнулся и начал блевать. Бука и Ленин любовник шарахнулись от него, как от прокажённого. Парень несколко раз спазматически дёрнулся и начал медленно заваливаться. У девушки не осталось сомнений в том, кто сотварил зловонную лужу у батареи. Тело падоло как-то абсолютно безвольно, подобно мешку. Также безвольно оно и преземлилось, оставшись лежать в неестественной позе, лецом в свежей луже вонючей желчи.
- Вот урод, - сказал заплетающимся голосом Бука, поглядывая на заблёваную кожу ботинок, - заблевал мои ботинки.
Лену абсолютно не удевило то, что Бука уже считал эти ботинки своими, хотя один ещё находился на ноге у тела. У неё начанала болеть голова – верный признак ломки. Её немного, ещё чуть-чуть и станет невыносимо: больно, страшно. Животно страшно, хотя по-статистике от ломок умерало в разы меньше, чем от передоза. Это она прикрасно знала, но всё равно её начала бить крупная дрожь.
- Пизды бы ему за такие выкрутасы, - лаконично подытожил Митя.
- Я бросила, - прошептала Лена.
- Не понял, - повернулся к ней Митя, в его движениях была присущая героиновому опьянению плавность и текучесть, - что ты бросила?
-Героин, - слабо ответила она.
-Ну ты даёшь, мы тут этого фраера колим, обуваем, что бы тебя не кумарило и не ломало, а она «бросила», - в голосе парня появились стальные нотки.
-Я больше не могу, - вяло ответила Лена, голова её трещала по швам, глаза налились кровью и в них можно было чувствовать каждый удар её сердца. У неё сложилось такое впечатление, что вся кровь, которая есть в её теле теперь находится у неё в голове.
Толстячёк теперь и думать забыл о ботинках и, устроившись на единственном в комнате кресле, с интересом наблюдал из-под полузакрытых век, придерживая тяжёлую голову на упёртой в подлоготник руке, - А я думаю она гонит, - неровно произнёс он.
-Конечно, гонит, - она не протянет трёх приходов, сорвётся.
Мужчины лукаво переглянулись.
-А ты знаешь, дорогуша, «закон трёх ломок»? – вкрадчево, мягким голосом спросил Митя.
Лена сидела без движения на табуретке, вперив взгляд в одну точку, не моргая – боль парплизовала её.
-Это не вежливо, по-крайнеё мере, - громче, но всё так же мягко обратился к Лене Митя и потеребил её за плечо.
Лене показалось, что содрогнулись опоры мира. Картинка, каторой она не видела, потеряла фокус и затряслась. Боль железным молотом колотила её череп изнутри. Казалось, все должны бвли слышать этот стук.
-Это не вежливо, - продолжил любовник, кагда Лена подняла на него невидящие глаза, - ты вообще слышишь меня? Да её совсем не хорошо, - у тебя там ещё что-то осталось? – обратился Митя уже к вонючему толсячку.
-Ну, какие-то три точки ещё есть, - осоловело ответил Бука, - но мы же хотели на попожже, сам знаешь, часа четыре и потом...
-Давай сюда, козлина, не видешь, ей совсем край, - басовито прорычал парень, сверля толстого взглядом.
-Да, да, а то откинется ещё у меня тут, - более активно пропыхтел Бука и полез закресло.
- А ты всё за свою жопу только думаешь, - усмехнулся его собеседник, но без злобы.
Лена всё так и сидела на табуретке, раскачиваясь в том темпе, в катором её потеребил за плечё Митя. Мир, каторый видело её сознание сквозь занавес боли, был частью потёртой и заплёваной стены. Он рассыпался на части с каждым ударом молота-боли и соберался снова, кагда боль отступала. Удары эти мало-по-малу начали попадать в такт с её покачиваниями и дыханием. Что бы не испытывать мучительной боли от света, в те моменты, когда молот ударял в её затылок, лоб и вески, Лена начала закрывать глаза. В те моменты, кагда боль отступала, она вновь их открывала. Но мира вокруг она не видела. Мир перестал существовать. Лена не знала, сколько прошло времени, какое время суток сейчас на улице, она не хотела есть, она не хотела спать, она не хотела наркотиков. Она вообще ничего щас не хотела. Но она знала, что скоро придёт физическая боль, каторая вырвет её из липких лап сладкой пульсирующей мегрени. С болью придёт сознание и боль её более глубокого порядка – моральная. С болью придёт животный страх. Она об этом не думала. Она это знала.
Но в сознание её вернула не боль, в реальность её затащил кто-то из окружающего мира. Из за пелены полуобморока вышла также мигрень и ударила в череп так, что в глазах потемнело, а глаза, казалось, были готовы уже вылететь из глазниц. Она сдержала внезапно набежавшую тошноту, закрыла глаза, справляясь с приступом боли и вдруг неожиданно для самой себя заорала. Лена воспринемала это всё, как в фильме – чужим сознанием, чужим слухом, чужими ушами. Для неё стоило немалых усилий понять, что происходит. Она взяла себя в руки и сконцентрировалось, что стоило немалых усилий, так как тело её уже лежало на полу и билось в истерике. Табуретка была перевёрнута, рядом сидел Митя и потерал ушибленое бедро. Лена посмотрела на себя: закатаный рукав и затянутый жгут, но характерного следа от укола она не нашла. Да и состояние её не изменилось – боль всё так же стремилась выйти из её черепа, пробивая себе путь молотом Тора. «Так вот что произошло, - проговорила про себя девушка. Слова ворочались медленно, буд-то с неохотой, буд-то от них что-то зависело, - меня пытались подлечить...»
-Вот ведь сучка!!! Нет, ты видел, она его разбила, пока брыкалась, - Бука суетился уже на корачках возле раздавленого шприца.
Митя неровно встал, как на ватных ногах подошёл к Лене и размахнувшись влепил её пощёчину.
Горячая слеза ножом полоснула её по щеке. Ноги распрямившимися пружинами подкинули её вверх, глаза заблестели, ладони сжались в кулаки, норздри раздулись. Было слышно её глубокое дыхание. «Бежать! Бежать от сюда!», - красной лампой зажглись в мозгу эти слова. Сказано – сделано. Лена развернулась и раньше, чем рука Мити успела схватить её за запястье, она в несколько широких шагов оказалась у двери. Ключь был в замке. Девушка судорожно повернула его. Сзади неотвратимо, как сама судьба надвигался её парень. «Он несёт мне боль. Боль и смерть». Лена успела победить замок в ту секунду, когда мужская рука легла ей на плечо. Единственный уцелевшей после приключений сегодняшнего дня каблук она с ведьменным огоньком в глазах опустила Мите на обувь. Лицо его перекосила боль, глаза мнгновенно налились кровью, вены на лбу и шее вздулись. Он отпустил её, поднял лицо к потолку и дико закричал. Это был вой боли. Страшной боли. Лена воспользовалась создавшимся замешательством и токнула открытую уже дверь. Не думая, о том, что оставляет и куда идёт она выскочила из квартиры и побежала вперёд, к лестничному пролёту. Вниз. Быстро. Ещё быстрее. Сломался ещё один каблук. Она замерла на секунду. Решение пришло само сабой: она остановилась, сняла туфли. Поколебавшись немного, она швырнула их в открытое окно.
На улице было по-весенниму холодно. С небе мелко падала вода. Разгорячённая событиями последних минут Лена не заметила этого, ступая босыми ногами по асфальту. Его холод приятно студил ноги...

Константин Рудаков
2008-02-29
5
5.00
1
Об изобразительном творчестве народов азии, или что значит цвет, объём и глубина в жизни мужчин.
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Об изобразительном творчестве народов азии, или что значит цвет, объём и глубина в жизни мужчин.
Обломки сознания, оставшегося после тяжёлого трудового дня, иногда фиксируют действия и объекты внешнего мира, доносящиеся из того, что многие из нас считают «адекватной реальностью». Ну, для кого она адекватна, а для кого нет – это ещё вопрос. Вот, например, слово «ХУЙ» на заборе? Разве ж оно для всех одинаково? Я ж к тебе обращаюсь, мил ты человек!.. Иль, ты думаешь, я с берёзой толдычу? А ты не хмурься, и брови не набычивай. Я тебе всё на чистоту скажу. У нас всё своё. Что сеим, то и имеем. Вот, ведь как быват, по весне то все одно сажают. И все, поди, одно и тож. Ну, а коли подёшь в куды, так и вообще, таво... Разложишься, из старинных ещё, осенних, дастанешь, а он ведь ужо и сыпется совсем. Слежался, туды его, но всё тоже. И дымчатый и с ног валит. Всё к одному работать до обеда неохота. А ведь всё с собой.. и солнышко уже теплее...и ветерок игривый. И душа поёт. И воздух уж теплый в груди рубаху из души рвёт. И так жить то хочется. И девки в раз милей и краше. Вижу, вижу, как взгляд у тебя изменился. А вот сосед у меня, белены объелся в раз.. Так смех-то было... Поди, говорит, приходишь сюда, с ощущением, что тут погост, и начинаешь выгилибать себя. И смотрит как-то дико: голова набок повёрнута, взгляд бешеный, зубы постоянно что-то жуют, и так ужо дридцать пятый час... До сель чаем пытался отпаиватся. Не помогло... Ну, мы так поняли, таерь по адресу приехали... давай, звони... Тааааак, гражданочка, без паники...где?.. говорите внятно?.. А...да...давай...да дайтеже вы пройти...твою мать!!! Стоять, брось оружие!!! вот, смотри, значет берём эту хуйню, и пиздрячим по этой поеботене, пока до чёртиков не надрочишся, из комнаты не выходи!!!!
- Да плохо мне, пожаловался Сергей своему новому знакомому, - как-то знаешь мерзостно: апатия, суицидальные мысли. Вот, как бывает просыпаешся и всё вокруг радует. А меня, блядь, нихуя не радует. Всё серое, и плесенью пованивает. Ну, и организм ещё в кондицию не пришёл. Но, уже работаю. Со старыми знакомыми не вожусь... Сергей нервно сделал две тяги из оставшейся сигареты. Она стлела. Он не сделал ни одной тяги, до тех, двух последних. Он так увлёкся свими уморазмышлениями, что совершенно забыл про сигарету.
-Дааа... Такое иногда бывает... Ты меньше о мелочах думай, - мелодично отозвался Володя и выпустил струю дыма.
Рядом с Володей была девушка, которую Сергей видел в первый раз и, как надеялся, не в последний раз. В ней слилось много эмоций и переживаний для Сергея. Это была не просто девушка, но андел. И свет её был настолько силён, что, казалось бы, должен был осветить ущербное Сергея существование. Но вместо этого он приковал к земле. Как свинцовой сеткой лёг на него свет ангела. И не в силах он был поднять голову, уплывая всё дальше и в солнечном потоке.
Однако, ангел докурил, неуклюже выкинул бычёк и сказал грубоватым голосом «Я замёрз, поместите меня на пъедестал. Вы должны выгилибнутся, что бы получить...», -ну, в общем такую белеберду она начала нести. От таких речей в раз выпав в осадок, уже как то и возвращатся не хочется. Уж больно там сладко и приятно. Лежать, смотреть на небо. Она просто любила лежать и смотреть на небо. Она могла весь день лежать и смотреть на небо. Он тоже мог весь день лежать и смотреть на небо. А ещё...ещё он был волшебник. И была у него волшебная лампочка. И они оба любили лежать и смотреть на небо. Они нашлись в интернете. Они оба любили небо. Они могли общатся о нем часами. Днём они смотрели на небо, а вечером чатились друг с другом о небе. А днём опять смотрели на небо. Она предложила совместный выезд к небу. Он сомневался, но согласился. Они не менялись фотками. Он не знал, даже, как её зовут. У него небыло телефона. У неё тоже. Они оба любили небо. Они встретились и сразу узнали друг друга. «У неё Небо живёт в глазах!» - подумал он. «В его глазах Небо!». Они встретились и она взяла его за руку. У него была приятная, чуть прохладная лодошка. И бархатная кожа.
-Кем ты работаешь?
-Я волшебник
-Пойдём со мной...
-Пойдём
Они улыбнулись, и пошли. Куда шли? Неизвестно. Как долго? Какя разница.Они шли бок о бок смотря на небо. Они оба любили смотреть на небо.
-Я люблю тебя, - сказала она и посмотрела, улыбаясь, в его глаза
Он улыбался и тоже смотрел в её чистые глаза
-Я тоже тебя люблю...
А через время у их любви появился плод – Солнце. В его глазах было Солнце.
Волшебник наколдовал им долгих-долгих лет жизни. Им и их потомству. Что б достаток был и уют в доме на все времена. И с волшебством с тех пор прекратил. Я и теперь к ним иногда захожу. Они изумительно готовят чай. И всё так же смотрят на небо и держатся за руку...
Красный медведь
2008-02-28
20
5.00
4
[MAT] Диолог навеято разговором Я.С анд А. В
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  москк
кость
лоск
злость
пьеш
яд
пью рад
град
в друг
я друг
нет
враг
ништяк

Сопогами скороходами
Моряками переходами
Измеряются два племени
От мозгов чего
А что от темени
От ума чего
А что от похоти
В постоянстве быть
Или в грохоте
Измеряются
Да не изменятся
Так зачем тады
Нужно меряться?

Доказательство себе
Полноправного себя
Обраюсь к себе
Кто тут прав
Не Я

Права и обязанности каждого
Определяються гражданским долгом
Сограждан
Так как ты не гражданин
Пей один

То
Ато
В пизду
Уйду
А я в шелках
иди НАХ

Все случайные совпадения являются нарошными
Евгений Кабанов
2008-02-26
0
0.00
0
СЕКСТЕРАПИЯ. Глава из романа "МИССИОНЕР"
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Глава XLV
Секстерапия

Весь июль воскресные дни в Советском Союзе – сплошные праздники: первое воскресенье – День работников морского и речного флота; второе – День рыбака; третье – День металлурга; а на последнее воскресенье в 1982-м году выпадало аж два праздника – День Военно-Морского Флота и День работника торговли. Теоретически эти последние два праздника могли бы и не совпасть, не окажись четвёртое воскресенье по совместительству последним в месяце, поскольку День работника торговли высочайший Указ Президиума Верховного Совета СССР предписывал отмечать в четвёртое воскресенье июля, а другое высочайшее постановление – ещё Совета Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) – последнее воскресенье июля делало праздником военных моряков.
Хотя в Синели и её окрестностях не наблюдалось ни морского, ни речного, ни военно-морского, ни рыболовецкого флотов (за исключением плоскодонки Митрофанова, базировавшейся на пруду), а также не было никаких металлургических предприятий, а работников торговли было всего двое, любой из вышеперечисленных праздников широко отмечался. Во-первых, потому что с продавцами общались практически все жители; во-вторых, рыбаком считал себя каждый уважающий себя мужчина, не говоря уже о ребятне; в-третьих, кое-кто служил в своё время в ВМФ; в-четвёртых, и оно же, в основном, из чувства глубокой солидарности спиртовиков и работников совхоза с представителями счастливых в июле профессий. В конце-то концов, в каждой семье во дворе валялся какой-нибудь металлолом, который пионеры время от времени собирали для отправки на переплавку; каждый видел, хоть по телевизору, хоть на картинке, какой-нибудь корабль; каждый хоть раз в своей жизни ел рыбу и ходил в магазин. И вообще, почему бы не выпить за здоровье всех этих разных моряков, рыбаков, сталеваров и продавцов, а? Особенно после трудов праведных где-нибудь на сенокосе или на той же рыбалке…
И вот в одно из таких воскресений, вечером, как и было заранее условлено, к Аполлону в его кадепу заявилась великолепная пара – сияющая и красивая как никогда Клава, и строгий, абсолютно трезвый, несмотря на один из вышеперечисленных праздников, при полном параде, с галстуком, комиссар Жув, он же Ваня Тарахтелкин. По такому торжественному случаю от Клавы исходил тонкий аромат духов, подаренных Аполлоном, а от комиссара Жува – толстый аромат «Тройного».
«А вот это-то совсем ни к чему», – подумал об этом последнем аромате Аполлон, встречая у порога гостей, то бишь клиентов. Он, кстати, тоже был великолепен – в белоснежном халате, правда, с рыжим потёком от борща, но почему-то и одновременно – слава богу! на спине, в шикарном поварском колпаке и с рыжими усами. Усы он позаимствовал из хвоста коровы Перепелиного Яечка, а халат и колпак в столовой, у душевной поварихи тёти Моти.
Аполлон впервые, вблизи и без всякого там навоза, встретился лицом к лицу со своим, так сказать, другом-соперником. Как раз несколько дней назад в клубе демонстрировалась французская кинокомедия «Большая прогулка», где играл Луи де Фюнес. Как только он появился на экране, весь маленький клубный зал разразился хохотом и радостными криками: «Комиссар Жув!» Так что, посмотрев этот фильм, Аполлон имел представление о настоящем, то есть, киношном, комиссаре Жуве. И вот теперь у него была возможность сравнить французского комиссара Жюва и синельского комиссара Жува.
На стопроцентного двойника Луи де Фюнеса Ваня Тарахтелкин, пожалуй, не тянул, в первую очередь, по возрасту. Но кое-что такое в нём, бесспорно, было – рост там, нос, лысина, ну, а самое главное, наверное, детская непосредственность луи-де-фюнесовских героев.
– Можно войти? – подчёркнуто вежливо спросила Клава.
Чёрт! Такой красивой Аполлон её ещё не видел. А может, просто раньше не обращал внимания? А вот только теперь, рядом с другим мужчиной, разглядел все её достоинства, натуральные, без всякой фальши, без всяких там гримов и макияжей, в тот момент, когда почувствовал, что это солнышко закатывается для него навсегда. Вот натренирует он сам сейчас комиссара, тогда Клава и дорогу в его кадепу забудет. А может, и вправду жениться на ней, наплодить симпатичных детишек, жить себе спокойненько, припеваючи… Уф-ф-ф!.. Аполлон встряхнулся. Это ж надо так околдовать! Всё, всё. К чёрту эти пораженческие мысли!
– Да-да. Прошу вас, прошу.
Так, надо вспомнить, как там Лэрри обычно принимает своих клиентов.
Аполлон усадил посетителей к столу, сам сел напротив.
На столе был идеальный порядок, то есть, вообще почти ничего не было, только графин с водой, пара стаканов, да ручка и общая тетрадь с начатым бестселлером.
Аполлон раскрыл тетрадь на последней заполненной – разумеется, на английском языке – странице.
– Латынь? – робко кивнул комиссар Жув на тетрадь, дабы совсем не потерять присутствие духа и слегка разрядить обстановку.
«А он, оказывается, не дурак», – подумал Аполлон, тоже слегка волнуясь, и сказал:
– Да, латынь. Так сказать, more antiquo – по давней привычке.
Он внимательно посмотрел на комиссара, потом – на Клаву, и, увидев в её глазах озорные огоньки, успокоился – она не подведёт.
– Вы, наверное, уже в курсе, что я принимаю совершенно анонимно, и, как врач, давший клятву Гиппократа, гарантирую строжайшее соблюдение тайны исповеди…
«По-моему, это я уже что-то из религии», – подумал лжеврач, и поспешил внести ясность:
– Как сказал Овидий, nomina sunt odiosa – не будем называть имён... Ну, если буквально, то «имена ненавистны».
– Видий – это известный арабский древний врач? – решил снова блеснуть знаниями, а заодно и приободриться, комиссар.
– Да, вы совершенно правы, молодой человек.
– А я ещё одного знаю… Как же его фамилия-то?
Комиссар Жув в задумчивости поскрёб затылок, задрав нос к потолку.
– А-а-а, – наконец протянул он. – Вспомнил. Это, оказывается, женщина… Врачиха, значит… Овцова её фамилия… Или Овечкина… – добавил он неуверенно. – …Или Овцина… Точно – Овцина!
– Да, это самая известная, – поспешил заверить его Аполлон. – Её полное имя – Овцина Абу-Али-ибн-Сина.
– Точно-точно… Овцина ебу, али ёбана сына, – обрадовался комиссар Жув и победоносно посмотрел на Клаву.
Клава с восхищением улыбнулась ему в ответ.
– Ну, что вас ко мне привело? Не стесняйтесь, расскажите откровенно. Сегодня у меня уже было много пациентов, так они отсюда уходили как заново родившиеся.
Тут комиссар всё-таки стушевался, и с надеждой посмотрел на свою возлюбленную. Клава подбадривающе улыбнулась ему и сказала:
– Мы решили пожениться, доктор…
– Замечательно, – перебил её Аполлон. – От всей души поздравляю вас! – добавил он, пожимая им руки. – Вы замечательная пара. Просто созданы друг для друга.
Услышав это, комиссар опять приободрился и сказал:
– Вот мы и решили с вами посоветоваться, доктор.
– И правильно сделали, – поспешил поддержать его боевой дух Аполлон. – Вы знаете, в наше время это просто необходимо. Сейчас так возросло количество разводов! И большинство из них, заметьте, как раз по этой самой причине – сексуальной несовместимости. Или, вернее будет сказать, неграмотности. Вот у меня перед вами была пара – муж и жена. Так они, представьте себе, прожили вместе пять лет, и не знали, что сексом можно заниматься при свете. Какая-то бабка им сказала, что дети могут заплодиться только в темноте… Ха-ха-ха… Представляете?
Комиссар Жув, дабы не терять марку человека, уже зарекомендовавшего себя как равного с доктором, тоже засмеялся.
– Да. Хватает ещё дураков, – сказал он, поворачиваясь к Клаве.
А Клава, между тем, пребывала в глубокой задумчивости.
– Кто ж это мог быть-то? – протянула она, как бы размышляя сама с собой.
– У меня всё анонимно, – Аполлон многозначительно посмотрел на неё.
– Ах да! – встрепенулась Клава. – Простите, доктор.
– Как приятно иметь дело с умными людьми, – улыбнулся Аполлон, переводя взгляд с невесты на жениха, и чувствуя, что разговор входит в нужное русло. – Так они прямо тут же, вон на той кровати, – Аполлон кивнул в проём своей спальни, – убедились, что это дремучее невежество.
Клава и комиссар Жув с любопытством уставились в проём, и даже вытянули шеи. А Аполлон тем временем продолжал заливаться соловьём:
– Вы бы только видели, какими искусными любовниками на свету они стали буквально за десять минут. Еле их выпроводил. Сейчас, наверное, дома опять любовью занимаются.
Комиссар, прослушав это сообщение, слегка сник, но Клава, это было видно и невооружённым глазом, подвозбудилась, хотя и знала, что это игра. Аполлон так убедительно вешал лапшу на уши, что она невольно верила его россказням.
– Что, мы тоже можем прямо здесь, у вас, потренироваться? – с нескрываемой надеждой спросила она.
– Конечно. Это же моя прямая обязанность – объяснить не только теоретически, но и научить своих пациентов практическим действиям. Вы знаете, теория – теорией, а без практики нигде не обойтись, – Аполлон посмотрел на Жува. – Вот вы, где вы работаете?
– В совхозе, на тракторе, – ответил тот, – на «Беларусе».
– Прекрасно! Замечательная профессия – тракторист! – Аполлон поймал себя на мысли, что интервью, взятое у него Вишневским, не прошло для него даром. – Вот вы мне скажите, могли бы вы стать таким хорошим механизатором… Вы ведь хороший тракторист?..
Комиссар скромно опустил очи долу.
За него с жаром ответила Клава:
– Да он самый лучший в совхозе! А может, и в районе… Или даже в области…
– Поздравляю! – Аполлон пожал руку Жуву. – Ну так вот… Могли бы вы стать хорошим трактористом без практики, то есть, зная трактор только по учебнику?
– Да ну что вы! – оживился Жув, воодушевлённый тем, что дело коснулось его родной стихии. – Самому в тракторе разбираться – это ж с ума сойти! Тем более, по книжке… У меня, слава богу, хороший наставник был – дядя Коля… Николай Митрич… Так он с закрытыми глазами может «Кировец» на болты и гайки разобрать и опять собрать… А «Кировец» - это вам не «Беларус»!
– Вот! Правильно! А человек гораздо сложнее трактора… Это вам даже не «Кировец»! И особенно это касается психики. Тут без практики вообще делать нечего… Вот видите, мы с вами опять прекрасно поняли друг друга.
– Да-а-а, – протянул комиссар, соглашаясь, правда, ещё с некоторой неуверенностью в голосе.
– Так какие у вас проблемы? – обратился Аполлон к Клаве, убивая, таким образом, сразу двух зайцев – давая понять Жуву, что он, доктор, понял, что у того нет никаких проблем, а проблемы только у его невесты, и передавая одновременно инициативу в руки Клавы.
Клава, умничка Клава, поняла всю тонкость Аполлоновой тактики.
– Видите ли, доктор, – она сделала вид, что застеснялась, и опустила глаза, – мой жених настаивает на некоторых способах сближения, которые мне кажутся слишком извращёнными…
– Ну это вы совершенно напрасно, – поспешил ввернуть Аполлон, заметив, что комиссар недоумённо повернулся к своей пассии и уже набрал в лёгкие воздуха, чтобы возмутиться. – Ничего не может быть извращённого в отношениях мужчины и женщины, если, конечно, это доставляет обоюдное удовольствие и не причиняет вреда здоровью. Извращение – это иметь в мыслях сокровенное желание, но сдерживаться в его претворении в жизнь, насилуя, таким образом, естество, и подавляя тягу к жизни… Может, он хочет отстегать вас кнутом?
– Что вы, доктор! Чтобы я! Клавочку! Кнутом! – вскричал обиженно комиссар Жув, и даже привстал в волнении.
– Хотя, вы знаете, – Аполлон повернулся к нему, – если она сама этого захочет, то вы, если не желаете её душевно травмировать, просто обязаны будете это сделать, – он лукаво улыбнулся и погрозил комиссару пальцем, – только смотрúте, плутишка, не переусердствуйте – начинайте легонечко.
Комиссар изумлённо уставился на него. Видно было, что в голове у жениха всё перевернулось до такой степени, что он мог только глупо лупать глазами и согласно кивать головой.
– Нет-нет, доктор! До этого пока ещё не дошло, – торопливо выпалила Клава.
В её глазах был некоторый укор – она забеспокоилась, как бы Аполлон не переиграл.
– Он всего лишь хочет, чтобы сверху был не он, а я…
При этих словах комиссар с растерянным видом посмотрел на Клаву, затем неуверенно кивнул.
– Как вы считаете, доктор, это нормально? – Клава кокетливо передёрнула плечами. – Негоже же, всё-таки, мужчине быть под женщиной…
По выражению лица комиссара Жува было видно, что вот с этим постулатом он согласен на весь миллион и ещё маленькую тележку процентов.
– Господи! Мне бы ваши заботы! – деланно воскликнул Аполлон. – Я бы на вашем месте полностью доверился вашему жениху. Он у вас орёл!
От такой похвалы комиссар подсобрал слегка растерянное достоинство и, гордо выпрямившись, ласково проворковал Клаве:
– Вот видишь, Клавочка, я ж тебе говорил, что по таким пустякам доктора даже не стоит беспокоить.
– Извини меня, Ванюша. Я вижу, что ты был прав, – сказала, обращаясь к нему, Клава, и, повернувшись к Аполлону, спросила, покраснев по-настоящему: – Знаете, доктор, я такая застенчивая… Нельзя ли у вас попробовать… Это придаст мне уверенности.
«Молодец, Клавуля! Обязательно надо закрепить теоретический успех на практике, а то этот лопух может опять потом в кусты… или с головой в дерьмовый омут». Аполлон уже просто восхищался тем, как Клава отлично поняла и великолепно играла свою роль.
– Конечно, конечно! Желание невесты – закон для жениха!.. И моя прямая обязанность, – не давал опомниться комиссару Жуву Аполлон. – Вы раздевайтесь там, – он кивнул в проём, – а я пока пойду дверь закрою. Чтобы вам не помешали, – он улыбнулся, вставая из-за стола.
Он специально долго гремел в коридоре крючком, давая время разоблачиться своим посетителям. Войдя в комнату, ещё выждал некоторое время, выпил стакан воды, унимая невесть откуда взявшееся волнение, затем спросил подбадривающим голосом:
– Ну, вы готовы?
– Готовы, – послышался из-за печки нетерпеливый голос Клавы.
Аполлон шагнул в проём.
У его кровати стояла Клава – в чём мать родила, стыдливо прикрывая большие груди, которые никак не могли скрыться за её ладонями. Рядом стоял комиссар Жув в чёрных «семейных» трусах по колено. Причём он прикрывал сложенными одна на другой здоровенными своими руками передовика сельскохозяйственного производства то место на трусах, где у него предполагался, выражаясь по-механизаторски, хороший болт.
Аполлон улыбнулся при виде этих Адама и Евы. Ева была отменно хороша, и держалась довольно свободно, хоть и заметно порозовела. Адам же, хоть и был почти на голову ниже её, и прикрывал то, что и без того скрывали трусы, зато был волосат с ног по самую шею.
– Да вы не волнуйтесь, – видя, что «пациент» начинает дрожать мелкой дрожью, сказал успокаивающе Аполлон. – Успокойтесь, ничего страшного. Сексом заниматься – это не зубы рвать. Посмотрите, как спокойна ваша невеста… Да вы присядьте на кровать.
Клава с комиссаром опустились на кровать Аполлона, а сам лжеврач расположился на кровати напротив.
– Ну, успокоились? – участливо посмотрел на комиссара «сексопатолог».
– Я с-спокоен, – клацая зубами, выдавил комиссар, – как п-пирамида этого м-матерщинника…
– Какого матерщинника? – удивился Аполлон.
– Ну этого… В Африке к-который… У него ещё эти с-свинтусы к-каменные… только как куры – с крыльями… и со львиными м-мордами и лапами… Не… Не свинтусы… Чуднóе к-какое-то название… Сфинктеры, к-кажется…
Аполлон хмыкнул. Да он, оказывается, подкованный, жених-то, даже в вопросах анального секса. Но, шутки в сторону, в первую очередь – дело.
– Вы хотели сказать – сфинксы…
– Во-во, именно… У него, у этого м-матерщинника, даже деревья матом называются… бабаёбы… говорят, с-самые толстые на земле…
– А-а-а, вероятно, баобабы…
– Ебабабы… бабаёбы… один хрен… Главное, с-самые толстые.
За этими разъяснениями «пациент» понемногу приходил в себя. Уже почти не заикался.
– Да, это самые толстые на земле деревья. В дупле может целая машина поместиться, – ободряюще улыбнулся Аполлон, вспомнив фото из какого-то географического журнала.
– Да ну?! А трактор? – спросил, уже почти совсем успокоившись, Жув. – Ну, я про «Кировца» не говорю, «Беларус» хотя бы…
– Наверное, тоже поместится.
– Вот это да! – восхитился Жув. – Я же говорил – у него всё самое большое…
– У кого – у него? – спросил Аполлон, уже позабыв, с чего начался этот разговор.
– Ну, у матерщинника этого… Во, вспомнил! Египетского… Хуёпс его фамилия.
– Вы, наверное, имеете в виду Хеопса? Фараона Хеопса…
– Хуёпса, Хуёпса… Точно, фараон он. И фамилия матерная, как и деревья… Всё не как у людей…
– Я не понимаю, какое отношение к сексу имеет Хеопс? – искренне удивился Аполлон.
– Да не к сексу, а ко мне имеет отношение, – с некоторым раздражением сетуя на тупость «доктора», сказал комиссар.
Клава с интересом слушала диалог двух таких просвещённых людей, с лёгкостью сыпавших непонятными научными терминами.
Аполлон пристально посмотрел на Жува, пожал плечами и спросил:
– Вы что, хотите сказать, что он ваш пра-пра-пра-… короче, родственник?
– Чтоб этот матерщинник мне родственником был?! – воскликнул возмущённо комиссар Жув. – Да моя фамилия Тарахтелкин, чтоб вы знали! А не какой-то там Хуёпс… А кличка – комиссар Жув!
При этом комиссар Жув гордо выпятил грудь.
– Замечательно, – успокаивающе сказал Аполлон. – Я только не понимаю, зачем вы его вспомнили тогда?
Комиссар Жув задумался, потом проговорил, на глазах сникая:
– Я спокоен, как его пирамида… самая большая…
– Да-да. Вот и чудесно. Вот и приступим… Как говорится, ближе к телу…
При этих словах комиссар опять мелко задрожал, прямо как осиновый лист.
– Так, – деловито озирая будущую семейную пару, сказал Аполлон, – чтобы вам было удобней, лучше потренироваться для начала на полу. И вообще, – пояснял он, сбрасывая со свободной кровати матрац, – запомните на будущее: сексом лучше заниматься на более жёстком ложе…
Клава активно включилась в подготовительную работу, поправляя матрац и снимая с него покрывало. Причём делала при этом такие соблазнительные движения, что Аполлон, чтобы не дискредитироваться перед женихом, скопировал его позу, прикрывая встопорщившийся ниже пояса халат. А бедный комиссар смотрел на лежавшую на полу постель как на эшафот.
– Ну что ж, – произнёс Аполлон, когда ложе было подготовлено, – значит, вы – сверху, – поворот в сторону Клавы, – а вы – снизу, – повернулся он к совсем оробевшему Жуву, не ожидавшему такого поворота событий. – Правильно? Я ничего не перепутал?
– Нет-нет, всё правильно, – торопливо сказала Клава, и повернулась к своему суженому. – Ложись, Ванюша… Ты же сам так хотел…
Несчастный Жув при этих словах понял, что отступать некуда, и покорно лёг, по-прежнему прикрывая ладонями скрытый за трусами пах.
– Невеста, снимите с него, пожалуйста,… нижнее бельё.
Когда Клава, опустившись на колени возле своего жениха, стала выполнять эту просьбу, он попытался, было, сопротивляться, но она быстро сломила это сопротивление, укоризненно-ласково пожурив его:
– Ну, Ванюша… Ты же сам хотел, милый…
Набедренная повязка комиссара была, наконец, сброшена на пол, но руки скромника по-прежнему закрывали его «болт».
Однако Клава была непримиримо-настойчива.
– Ванюша, – ласково повторяла она, разрывая сцепление его рук, – ну ты же сам хотел…
Последний оплот пал с паха, и перепуганный Ванюша, резко дёрнувшись, закрыл руками… лицо. А то, что он с таким упорством прикрывал, оказалось в весьма жалком виде. Хотя «болт» и был внушительных размеров, но для ввинчивания в Клавину «гайку» совсем не годился – у несчастного жениха, так неожиданно ставшего нудистом, извилины в голове были заполнены чем угодно, только не сексом. Так что, «болт» согнулся, скукожился и, казалось, даже подзаржавел.
– Вы зря так робеете, молодой человек, – сказал Аполлон, видя, что сеанс секстерапии срывается. – Вы только посмотрите, какая женщина вами занимается! Выбросьте всякие посторонние мысли из головы и сосредоточьтесь только на ней. Она же просто богиня! Венера!
Клава от этих слов стала ещё более божественна. Но сгорающий от стыда жених – трудно даже было сказать, чего он больше стыдился: то ли публичного обнажения, то ли оказаться под женщиной – не хотел никуда смотреть, и всё закрывал свой нос руками.
О’Кей! Может, это и к лучшему. Аполлон тронул Клаву за плечо и, когда та повернулась, вытянул губы трубочкой и почмокал ими. Клава всё поняла, и через мгновение только что буквально валявшийся у комиссара на бедре «болт» был у неё уже во рту.
Тренировки с Аполлоновым «космонавтом» не прошли для Клавы даром – вялый шланг комиссара на глазах наливался тяжестью, превращаясь в хороший брандспойт.
Клава же, с увлечением занимавшаяся пробуждением титана, стоя на коленях, так оттопырила свою роскошную попку, что «доктор» не мог больше равнодушно со стороны взирать на это великолепие. Видя, что Жув по-прежнему закрывает лицо руками, Аполлон быстро спустил трико и, опустившись на одно колено и отвернув полы халаты, с величайшим благоговением ввинтил свой, хотя и не такой большой как у жениха, но зато аж дрожащий от напряжения, «болт» в истекавшую смазкой Клавину «гайку».
Было очевидно, что Клаве иметь в себе сразу два «болта», один – во рту, второй – во влагалище, весьма понравилось – она стала с чувством покачивать взад-вперёд попкой, то насаживаясь до упора на «болт» Аполлона, то сползая с него, и одновременно то же самое, в одном ритме, проделывала с «болтом» своего, наконец-то пробудившегося к делу, жениха – то почти полностью заглатывала его, несмотря на габариты, то выпускала, втянув раскрасневшиеся щёки.
Как ни велико было желание Аполлона довести дело до конца, но в первую очередь до конца довести своё дело необходимо было «доктору». Потому, видя, что Жув уже готов «к труду и обороне», Аполлон вытащил своё натруженное орудие из горячей Клавиной дырочки, чтобы уступить её более крупному калибру.
– Ну вот и прекрасно! – восстановив дыхание и переведя дух, сказал он. – А теперь вставляйте его в себя.
Клава послушно вынула изо рта хуй Жува и… У Аполлона аж челюсть отвисла – до того этот «болт» был длинный и толстый… Настоящий баобаб! Вернее, бабаёб!
Посунувшись на коленях вперёд над волосатыми бёдрами комиссара, и приподняв попку, Клава направила это чудо природы себе между ног и стала медленно опускаться, наслаждаясь процессом внедрения такого великолепного создания в себя.
При виде блаженного выражения на её лице, Аполлон почувствовал прилив ревности.
Насадившись до самого упора на хуй, Клава опустилась всем телом на волосатый торс своего суженого, сдвигая его руки с его лица, и обнимая за лысеющую голову.
– Ванечка… – шептала она, целуя его в лысину, – миленький мой… Хороший мой…
Она снова оттопырила свою попку, и, уже в горизонтальном положении, с широкой амплитудой – то до упора насаживалась, то почти до самой залупы съезжала – заскользила на длинном тостом вертеле комиссара Жува.
Аполлон с завистью смотрел, как плотно ходит в ней этот чёртов вертел – внедряясь, увлекает за собой окрестную плоть вместе с волосами; высовываясь, выворачивает наружу набухшую розовую окантовку. Видно было, как сжимается и расслабляется в такт этим движениям аккуратное маленькое тёмное соцветие заднего прохода. «Доктор» уже знал, что у Клавы это одно из наичувствительнейших мест. Подожди, комиссар, наша штуковина, хоть и не такая большая, зато мы знаем, куда её лучше всунуть.
Аполлон собрал во рту побольше слюны, притормозил Клавины движения прикосновением руки – она, предчувствуя новую душещипательную Аполлонову выдумку, с готовностью повиновалась – и, наклонившись к самой промежности, выпустил изо рта большую пенистую липкую каплю в самый центр соблазнительно набухшего ануса.
Клава, почувствовав тёплую жидкость на одном из своих сверхчувствительных элементов, оттопырила попу вверх, насколько только могла. Что это был за вид! Ни в сказке сказать, ни пером описать! Просто фантастика!
Аполлон опустился на одно колено у бедра комиссара, окунул в расползшуюся каплю головку своего колом торчащего хуя, взял его в руку, и, делая колебательные движения, стал медленно вдавливаться в Клавочкино заднепроходное отверстие, с трудом преодолевая давление находящегося в соседнем отверстии огромного члена жениха.
Клава замерла и застонала, ощущая болезненное, но безумно сладкое, внедрение в себя второго вертела.
Введя хуй до половины, Аполлон немного вынул его, наблюдая, как обволакивает его багровое тело нежно-розовый валик, и снова стал всовывать, пока он полностью не скрылся в попке Клавы.
Аполлону нравилось заниматься любовью с женщинами в задний проход. Если диапазон размеров влагалищ довольно широк, то задний проход у женщины даже с самой просторной пиздой, где мог затеряться при её возбуждении самый толстый пенис, всегда будет плотно облегать даже самый маленький член, обеспечивая самый тесный чувственный контакт. Главное, конечно, чтобы самой женщине это тоже нравилось. А сама стыдность, или даже постыдность, роль изгоя этой, в общем-то, ничем не хуже других, части женского организма придают особую остроту ощущениям. Кроме того, нет никаких проблем с предохранением. К тому же у некоторых женщин там очень сильная эрогенная зона, и они могут достигнуть оргазма даже без дополнительной стимуляции клитора. И Клавин случай, как выяснялось, – как раз именно этот самый.
Уже с самого начала внедрения Аполлон почувствовал своим членом за тонкими стенками в соседнем отверстии Клавы толстый и твёрдый как камень хуй комиссара Жува, который поначалу даже препятствовал проникновению в Клаву второго источника вожделения. Интересно, а что там думает комиссар? Наверно, что Клава вот-вот обкакается… Как бы то ни было, а такое соседство Аполлону было неприятно, но эту неприязнь компенсировало осознание того, что Клавочке-то, наверняка, ой как по нутру ощущать в своём нутре сразу двух мужиков.
И это предположение не замедлило подтвердиться. Клава с громкими стонами вновь энергично заработала попой, извиваясь всем телом сразу на двух вертелах. Причём Аполлон с удовлетворением отметил, что она всё больше и сильнее поддаёт вверх.
Постепенно стоны Клавы превратились во всхлипывания, затем в громкие счастливые рыдания, и, наконец, смешались со стонами двух не помнящих себя мужиков.
Кульминация наступила почти одновременно у всех троих. Клава неистово забилась, заизвивалась на двух мощных шампурах, насадившись на них со всей силой, какая в ней только была, и, продолжая рыдать, приговаривала:
– Ванюша… миленький… Аполлоша… родненький… Вы… бесподобны… О-о-о…
Придя в себя, и увидев, что его возлюбленная рыдает не его мохнатой груди, комиссар Жув не на шутку обеспокоился:
– Клавочка, лапонька, кто тебя обидел?
Видя, что «пациент» стал соображать, и настроен весьма решительно, «доктор» поспешил вынуть свой обмякший инструмент из ануса Клавы и натянуть штаны. И, отдышавшись, заявил:
– Не беспокойтесь, молодой человек, у вашей невесты это такое, несколько необычное, проявление оргазма. Вам повезло – это признак очень чувствительной натуры. Вы должны её беречь и стараться удовлетворять все её сексуальные прихоти, какими бы невероятными они вам ни показались. Видите, как она ранима?
– Вижу, – заботливо отозвался снизу, из-под распущенных волос Клавы, комиссар. – Я буду о ней заботиться…
– Правильно! Вы были просто великолепны! Так удовлетворить женщину иногда не под силу даже нескольким мужчинам. Вы же с честью справились с этой задачей один. Поздравляю!
– Спасибо, – поблагодарил комиссар, выглядывая из-под притихшей в своём вожделении Клавы, и тут же спросил: – А скажите, доктор – он вдруг запнулся, но тут же собрался с духом – а по-собачьи можно?
– Даже нужно, – ответил Аполлон, и, облегчённо вздохнув, добавил: – Как сказала великая Овцина: omne vivum ex ovo*.

* Всё живое – из яйца (лат.)
inFected
2008-02-25
0
0.00
0
Дню 060606
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Дню 06.06.06 и всем жертвам его…


Странное время ночь…
Оно освобождает нас от правил и уз света, но в тоже время подкрадывается тихо, не спеша, и бьет в спину…
Было около одиннадцати, дневной свет давно уж угас, отдав сначала всю власть сумеркам, а потом ночи. В комнате стоял стул, стол и холодильник, года 60-го выпуска. Тишина чередовалась с невозмутимым рычанием бронтозавра ушедшей эпохи.
Дверь открылась резко и на всю, на мгновение все убранство озарилось электрическом светом общего коридора и также быстро погасло, дверь оглушено закрылась, перепугав пару уличных котов. Он подошел к столу, при этом задев ногой стул. Тот покатился, но ненадолго. Он схватил его и начал бить им все и вся, пока от него не остались одни ошметки…
Дверь открылась резко и на всю и также быстро закрылась…
Луна также висела на небосводе, Он вошел с пакетом и сел на стол. Странно было слышать эти дни отовсюду про 060606 и не верить, знать, что это тебя обойдет, верить, что ты защищен от таких неожиданностей. И упасть на дно отчаяния от слов «теперь ты с нами». Еще 2 часа назад по жилам струилась чистая кровь, эссенция жизни, а теперь все та же кровь разносит от клетки к клетке отраву, СПИД. Сколько боли и отчаяния в этих четырех буквах?!? И теперь по жилам течет не жизнь, а смерть, Его смерть. Он встал со стола и включил свет в кухне, потом ушел в другую комнату. Вернулся он оттуда со жгутом, ватой, фломастером и тремя одинаковыми картонными бумажками.
Снова сел на стол, как обычно, по-турецки, но разве это уже имеет какое-либо значение?
Он снял рубашку, перетянул жгутом левую руку, взяв концы в рот, чтобы зажим не ослабевал. Достал из пакета шприц. Игла медленно вошла в вену, шприц начал заполняться такой черной кровью. Было чувство, что она вскипает, бурлит, жаждет смерти другим и зла Ему…
Он достал из пакета револьвер.
Взял фломастер и написал на первой бумажке «смерть себе», положил ее возле револьвера, «смерть другим» и положил возле шприца, «жизнь до смерти» и положил ее к чистому листку.
Выкинул фломастер за спину, туда же последовал и пакет.
Потом сгреб три бумажки в купу и начал их мешать…
Знаете в чем неповторимость нашего мира? В его непредсказуемости. Лампочка напоследок вспыхла и погасла, в комнате воцарилась темнота. Он продолжал мешать бумажки, потом резко остановился и перевернул одну из них надписью вверх…
Странное время ночь…
Оно освобождает нас от правил и уз, но оно не вечно, за ночью приходит день, который ставит нас перед действительностью…
Яр Соболев
2008-02-18
15
5.00
3
О Вечности, Вселенной и прочих, на нас смотрящих
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Честно говоря, изрядно утомило наблюдать, как раз от раза даже те, кто вроде бы мозгами не обделён, категорически не желают их использовать по основному назначению.
Думать.
Даже два и два сложить оказывается задачей для большинства непосильной. Зато рассуждать о феноменально сложных материях - тут запросто, сколь угодно. Ну да, хотя бы потому, что для таких рассуждений как раз мозги и не требуются. Тут чем больше эмоций, тем оно лучше, поскольку выглядит убедительнее. Глаза покруглее, дрожи в голос и коленки побольше, памперс заготовить заранее, на тот случай, ежели восхищение от встречи с непостижимым катастрофически скажется на иннервации сфинктеров...
Всё, мы готовы к очередной свиданке. С Высоким, Широким, Глубоким и прочих измерений простирающемся. А если по гамбургскому - с Непостижимым.
Заглавные буквы обязательны.
Без них памперс будет неполон.

И всё-таки, и всё-таки... Ну, положим, я вполне заслуживаю упрёков. Быть может, мне даже полагается пять розог с целованием ботинка за невосторженный образ мыслей. Ну нет во мне этих восторгов от соприкосновения с заглавными буквами, что ж теперь - так вот сразу и апстену? Погожу. Не хочется близких огорчать, да и было бы, из-за чего.

С чего это я так завёлся? Да достало - настолько, что решил выложить отдельно. Достали совершенно бессмысленные и бездарные восторги по абсолютно из пальца высосанным мотивам и поводам. Достала интертрепация всего окружающего под собственные, собой, любимым, выпестованные каноны. Если каноны выпестовал кто-то другой - достало сугубо.
Ибо почти ни разу мне не доводилось узреть в существах, писающих паром от восторга при столкновении с чем-то необычным, работу мысли, сознания - хотя именно это, казалось бы, и должно произойти, нес па?
Нет, вотще искать разум там, где его нет, пусть и должен быть согласно происхождению своему. Разум подменён даже не чистыми эмоциями, ладно бы так - клише и штампами, выдаваемыми за тонкое восприятие, оригинальное мышление и нестандартный взгляд.
Удивительное - рядом.
Не спорю. Но, как правило, совершенно не там, где вы его ищете и обрящеваете.
В жизни всегда есть место подвигу.
Разумеется. И место это, как правило - отхожее.
Глазами ребёнка на нас смотрит Вселенная.
Об удивительном и подвигах - в другой раз.
Сегодня - о ребёнке.

Глазами ребёнка на нас смотрит ребёнок. Вечностям и Космосам, хоть с большой, хоть с малой буквы, делать больше нечего, как выбирать столь несовершенный прибор для созерцания всего нашего местного бардака. Перевёрнутое изображение, со смазанными деталями и весьма посредственной фокусировкой, да ещё и через раз - с неполным, или смещённым по спектру цветовосприятием... нешто взрослых глаз мало, у которых всё путём с биомеханикой? Нет, я понимаю, нам крайне лестно полагать, что на нас вообще хоть как-то хоть кто-то смотрит помимо тех, кто смотрит обычно. Дескать, Вселенная помнит о всех своих детях.
Ну, или там "Бог смотрит на тебя"... знакомо и скучно.
Банально.
Мы что, до такой уже степени неинтересны самим себе, что глянуть в себя - это гораздо скучнее, нежели искать в окрестностях устремлённый на нас Глаз Бога (заглавные обязательны)? Но если именно так, и мы обрыдли себе самим - с какого перепоя мы воображаем, что интересны ещё кому бы то ни было? И уж тем паче - Богу там какому, Мирозданию или Вечности...
Да у них таких красивых только на этой планете - 7 мильярдов рыл. Не многовато, а? В каждого заглядывать - это даже у Вечности гляделку скосорылит напрочь. Да и зачем туда соваться, если даже носитель уже забыл про свои собственные дебри...

Равновесие, господа, равновесие. Снимите для начала то, что на себя давно положили с прибором. Поищите там, внутре - вдруг там не только неонка (неиспр.), но ещё и думатель, который не всеконечно заржавел покуда? Устроить ему, думателю, капремонт, подзаправить, запчастей каких на толчке прикупить.
Можно даже неонку сменить, не вопрос.
Завести это дело. Дать прочихаться.
И осторожненько так, на первой пониженной - внутрь. Столько всего интересного увидите - да на кучу новых воплощений впечатлений хватит, не то что на это, нынешнее!..
Главное же - перестанем воображать из себя каменный фаллос посреди бескрайней степи Мироздания. Ну, такое, что как ни гляди, всё должен взгляд зацепиться...
Не фаллосы мы, ни разу. Пылинки в этой самой степи.
Да, пылинка тоже много чего может увидеть. Ну, во всяком случае - разумная. Только начинать обозрение Мироздания лучше всего с себя. И не искать где-то в окрестностях откровений - ни в глазах детских, ни в ночном небе... глядеть если и стоит, то - в себя.
Там тоже откровений - полна коробушка. Только думатель глушить не надо.
Пусть его.
Борис Сыч
2008-02-12
5
5.00
1
Горшочек
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Жила-была одна девочка - наркоманка и эмо. Напомадила девочка чёлку, поставилась "хмурым", натянула розовые кеды, врубила в уши Токио Хотел и пошла в питерский лес за псилоцибиновыми грибами, и встретила там старушку-барыжку.
- Здравствуй, девочка-эмочка, - сказала ей старушка. - Дай мне грибов, пожалуйста.
- На, бабушка, - говорит девочка.
Поела барыжка грибов, поторчала часа полтора и сказала:
- Ты мне грибов дала, сняться помогла, а я тебе тоже что-то подарю. Вот тебе горшочек. Стоит тебе только сказать:

- Раз, два, три,
Горшочек, вари! -

и он начнет варить чистейший первоклассный "винт-хохотун". А скажешь ему:

- Раз, два, три,
Больше не вари! -

и он перестанет варить.
- Спасибо, бабушка, - сказала девочка, взяла горшочек и пошла домой на съёмную хрущёвку, к друзьям-наркоманам.
Обрадовались наркоманы этому горшочку. Да и как не радоваться? Без труда и хлопот всегда сотни кубов прозрачного первитина - нате-будьте! Трескайся, не хочу!
Вот однажды ушла девочка-наркоманка покупать новый альбом Аманды Вудвард, а друзья-торчки, погань безолаберная, поставили горшочек перед собой и говорят:

- Раз, два, три,
Горшочек, вари!

Он и начал варить. Много "винта" наварил. Наркоманы "баяны" распечатали, поставились чистяком, сидят, приходуются - кто по углам ебётся, кто на холодильнике адовы кабалистические знаки рисовой кашей заморочился рисовать... А горшочек всё варит и варит "винт". Как его остановить?
Нужно было сказать:

- Раз, два, три,
Больше не вари! -

да первитиновые объебосы забыли эти слова, а девочки дома не было. Горшочек варит и варит. Уж вся комната полна первитина, уж и в прихожей первитин, и на крыльце первитин, и на улице первитин, а он всё варит и варит.
Испугались объебосы, побежала за девочкой на точку пиратских дисков в подземный переход, да не перебраться им через дорогу - "винт" рекой течёт.
Хорошо, что точка недалеко от дома была. Увидала девочка, что на улице делается, и бегом побежала домой. Кое-как взобралась на крылечко, открыла дверь и крикнула:

- Раз, два, три,
Больше не вари! -

И перестал горшочек варить первитин. А наварил он его столько, что тот, кому приходилось из деревни в город ехать, должен был себе в "винте" дорогу проширивать.
Только никто на это не жаловался. Очень уж знатный получился "винт".
Saltsa
2008-02-08
0
0.00
0
[MAT] Кряки
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  На днях поставил операционную систему Виндовз. Теперь периодически выскакивает сообщение "Осталось 30 (29, 28, ...) дн. для выполнения активации". В RидMи кряка на нерусском языке радостно написано, что такое сообщение будет выскакивать, пока не истечёт время на активацию, а потом исчезнет. Я бы на месте Майкрософт для увеличения продаж выпускал бы к своим продуктам заодно и кряки. Но такие кряки, какие в RидMи обещают избавление от останавки системы после прошествия времени на активацию, а сами останавливают систему день на девятый. Разумеется, распространять их следует нелегально.
Saltsa
2008-02-07
5
5.00
1
Главное есть!
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  По пламенной заявке племянницы нарезаю бутерброд и узнаю, что девочка больше любит копчёную колбасу, чем варёную. Пытаясь узнать, чем же копчёная колбаса лучше варёной, получаю сведения, что ещё больше копчёной колбасы она любит бутерброд с копчёной колбасой и запивать это соком. Какая разница, говорит она, какая колбаса, главное есть! И, ухмыляясь, вытаскивает из моих рук бутерброд.
Гном-А-Лле
2008-01-29
15
5.00
3
Amato (для КМ)
обсуждение произведения
редактировать произведение (только для автора)
  Путь далёкий нам с тобой предстоит, Amato. Вот наш дом из трёх досочек бамбуковых, красными фонариками украшенный, с изумрудами по углам, вот моя спина, надёжная как фиолетовая пустыня. Сколько в ней чешуек, столько историй и выпадет, по одной на каждой чешуйке чёрной тушью записывать. Чтобы поместилось, придумаю новые знаки, где каждая чёрточка будет да к чему-нибудь. Кто те знаки разгадает – узнает, где мы были, и что с нами случалось. А кто не разгадает, без затей полюбуется.
Когда же станешь седым от старости, выцветут и чернила мои волшебные, станут знаки придуманные серебристыми, еле видными. Да и то, только при свете луны в майское полнолуние. Дом наш уже не раз сменится, старый бамбук сгорит в костре, над которым буду варить суп, новый бамбук прошелестит и снова дом в три досочки на спине дракона закрепится. Изумруды раздарим, по углам развесим толстые вязанки полыни.
Когда же стану ронять чешуйки, одну за одной, пусть их подбирают дети, и разглядывают на свет. А если не потеряют до полнолуния, то и звон услышать смогут, да нам до того уже не будет дела. Пока один из этих умников не догадается позвать нас, тебя да меня. Потому что все истории ещё были, но уже случаются. И если кому покажется этот звон соблазнительнее леденца на палочке, то мы с удовольствием появимся, только правильно знаки разгадать, да веточку в белый ключ котла над огнём кинуть – для запаха, ну и в нужное время словечко мысленно прошептать. Оно нетрудно, правда ведь, Amato, уж кто-кто, а ты это знаешь. Умеючи-то, оно совсем нетрудно: ложишься спать и просыпаешься, утром встаёшь – и снова сон видишь. Жизнь – она ведь сон. А сон, он ведь – жив. Ничего с ним не сделается, хоть тысячу лет назад отмотай, хоть вперёд на столько же загляни. Так-то, Amato. Кто-то летает во сне, кто-то проснувшись – одно дело семерым назначено, семь дел – одному делать. А после уж окончательно проснёшься и дальше – как знать, свидимся ли. А пока, путь далёкий нам с тобой предстоит. Вот наш дом, вот твои глаза, бездонные как фиолетовая пустыня. Вот и суп готов, будешь ужинать?


страница:
<< 2 >>
перейти на страницу: из 553
Дизайн и программирование - aparus studio. Идея - negros.  


TopList EZHEdnevki