|
2001-07-13 |
5 |
5.00 |
1 |
|
|
ГЛОТОК ШАМПАНСКОГО В ОЖИДАНИИ ПРАВОСУДИЯ. |
|
|
|
|
| |
ГЛОТОК ШАМПАНСКОГО В ОЖИДАНИИ ПРАВОСУДИЯ.
Как говорят психологи, характер, да и судьба человека закладываются в детстве, еще до пяти лет. Не спорю. Но, вспоминая сейчас свое детство, ничего в нем сверхъестественного не нахожу. Детство, как детство. Мать, отец, бабушка. Болел, выздоравливал, сбивал коленки, дрался... Был как все нормальные дети.
Как и многие другие дети, был призван на действительную музыкальную службу – отправили меня изучать школу игры на фортепиано. Попал я к частному педагогу – женщине средних лет с большой грудью… Самое главное в игре на фортепиано – это правильная посадка, и я сидел на высоком стульчике со стопкой хрестоматий под задницей, и, играя очередной до-мажор, я смотрел на ее огромную грудь, исчезающую в вырезе платья, и изнывал от желания впиться в нее зубами.
Школа, институт… все, как у людей. Водка, девочки, рок-н-ролл, зачеты, экзамены… Я ничем не выделялся среди приятелей. Все началось значительно позже. Мои приятели постоянно женились-разводились, и были как-то заняты, а я… Я полюбил спать. Я зарывался с головой в груду подушек и одеял, и выбирался из своей берлоги только в случае крайней необходимости.
Я устраивался в своем коконе, замирал, и… Они приходили. Мои волшебные сны. В каждом сне я убивал, и получал от этого неописуемое наслаждение. Ничто, ни секс, ни наркотики, а я к тому времени уже перепробовал многие заменители счастья, не могли дать мне такого вселенского наслаждения. Я убивал медленно, как гурман вкушает редкие яства, убивал мужчин, женщин, детей. Я выдавливал глаза, вспарывал животы, вкручивал шурупы в суставы, сверлил зубы, пропускал через гениталии ток. Я мог разорвать младенца на глазах у матери…
Моя же реальная жизнь ничего собой не представляла. Друзей у меня не было. Работа… Я нехотя тянул лямку, считая минуты до конца рабочего дня. Понятно, что при таком отношении к труду… Личной жизни у меня тоже не было. Моя жизнь была ничем, мифом, серым, будничным ничтожеством. А мне на днях должно было стукнуть 33.
Я решил подарить себе самый замечательный в мире подарок. Снять девочку. Лучше, конечно, проститутку. Немного снотворного, и она моя, и мой сон, мой замечательный сон превратится в явь. Уже потом, насладившись в полной мере, можно будет написать на стене ее кровью ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПРЕЗИДЕНТ И НАШ РОССИЙСКИЙ НАРОД!, обмотать ее кишки вокруг шеи на манер шарфа, откупорить шампанское и позвонить в милицию.
Все равно мне за это ничего не будет.
12 06 01.
|
|
|
2001-07-13 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
ЗАЧЕМ ПОКОЙНИКУ ДЕНЬГИ?
-Ало! Здрасьте! Милиция? Мои соседи опять чудят. Весь потолок мне залили, обои. А я, между прочим, три года назад только ремонт сделала.
-Ну, так вам к соседям идти надо.
-Да ходила, милок, ходила. Неужто совсем ничего не соображаю, да только бес толку все. Они сначала скандалили, как обычно, потом затихли, и вот вода.
-Назовите фамилию.
-Что?
-Фамилию свою назовите.
-Да баба Нюра я. Неужто не признал?
Баба Нюра была печальной достопримечательностью местного отделения милиции. Каждый день ровно в 23 01 она звонила в милицию с одной и той же просьбой, а именно утихомирит разбушевавшуюся семью алкоголиков, живущую аккурат над бабой Нюрой. До 23 00 она покорно терпела своих соседей, но ровно в одну минуту двенадцатого звонила в милицию, желая получить отведенное ей законом для отдыха время. Отговорки типа сейчас выезжаем или опер группа на задании на нее совершенно не действовали. Она терпеливо выслушивала праведную ложь, благодарила, клала трубку, но через десять минут звонила вновь, узнать, как обстоят дела с ее, бабы Нюриным делом. И так до приезда милиции. Но сегодня баба Нюра звонила ни свет, ни заря, в 16 00 по полудню. Странно все это.
Отряд быстрого реагирования, быстро распугав всех жаждавших любовных игрищ местных котов, нерешительно замер у заветной двери. Баба Нюра с видом боевого генерала времен Наполеона, двигающего полки на неприятеля, махнула рукой в сторону двери и приказала:
-Ломайте.
Вдохновленные ее благословением, милиционеры легко вынесли хлюпкую, открывающуюся внутрь дверь. На них мощным потоком хлынула вода, унося с собой вниз по лестнице окурки и шкорки от семечек.
-Твою мать! – Выругался от всей души капитан Величко, набравший сразу в обе новые туфли.
-А я с ними который год мучаюсь! – поддержала его баба Нюра.
Наконец, воды сошли, и отряд во главе с бабой Нюрой вступил на терра инкогнито.
-Господи Иисусе!
-Ничего не трогать! Очистить помещение!
Посреди нищеты и грязи, таких обычных в квартирах хронических алкоголиков…
-Как ничего не трогать? А вода?
-Это может быть вещественным доказательством.
-Каким таким доказательством? У меня обои, а с этих теперь разве чего возьмешь?
-Здесь люди погибли, а вы обои.
-Вот именно! А мне с такими обоями еще жить!
-Выключите, командир. Она от нас так не отстанет.
-Хорошо. Закройте воду.
-Что у нас тут? – Спросил старший следователь уголовного розыска Мусин, которого в управлении все звали инспектором, за глаза, конечно, он же делал вид, что ничего не знает, хотя гордился этим страшно.
-Три с половиной трупа.
-Как это три с половиной?
-Четвертый скрылся через окно.
-Этаж?
-Восьмой.
-Гм…
-Одним словом труп, Пал Федорович.
-В том то и дело, что труп. Странно это, да и не в их стиле. Зачем это трупам покидать место преступления.
Остальные, зато были на местах. Первым был ребенок лет трех. Предоставленный в результате страшной трагедии самому себе, он каким-то чудом добрался до пепельницы и, наевшись окурков, умер от несварения желудка. Затем женщина с многочисленными ножевыми ранениями, и, наконец, мужчина, висящий на кухне. Четвертый труп должен был лежать в ванной, которая благодаря нему и забилась, а вернее благодаря вспоротому у него животу. Его-то и не было. Удрал, скотина! И пахло. Несмотря на вонь, пахло деньгами, да не деньгами, деньжищами! Хреновой кучей долларов пахло! Вот с ними и сбежал покойный. С каждой секундой дело все больше и больше приобретало налет мистицизма и загадочности. Сначала деньги. Откуда у таких людей деньги! И зачем они понадобились покойному? Зачем вообще трупам деньги? Странно все это… Ой как странно…
-Что, Павел Федорович?
Он и не заметил, как заговорил вслух.
-Вольно, Гриша.
Трупы вели себя по-разному. Ребенок тихонько лежал, где его настигла смерть, и только скалил гнилые зубы. Странный болезненный мальчик. Хотя сын алкоголиков – все может быть. С женщиной было похуже. Она так и норовила вскочить, поменять позу, приставала с вопросами и совсем не хотела лежать, обведенная мелом, пока с ней не закончат эксперты. Пришлось даже дать ей сигарету, что было совсем против правил. Другой покойник, ее муж, покорно висел под потолком и лишь изредка тихонько вздыхал.
-Кто ушел?
-Личность не установлена.
-Прямо так взял деньги и выпрыгнул с балкона? Он бы ноги себе переломал или деньги бы растерял все.
-Он привязал к балконным перилам свою кишку и по ней спустился как по веревке.
-Эти что говорят?
-Делать мне больше нечего, как на ментовские вопросы отвечать! – Дамочка демонстративно выпустила дым из многочисленных ран груди.
-Нам запрещено. – Грустно сказал мужчина в петле.
-Я хочу писать! – сказал вдруг мальчик.
-Не ври. Покойники не писают.
-Не хочу в покойники! Не хочу! Не хочу! Не хочу!…
-Нехрен было бычки жрать!
-Вы закончили? – Спросил Инспектор у криминалистов.
-Да, Павел Федорович.
-Тогда уберите их.
-Куда?
-В топку.
-А я не хочу в топку! – Запротестовала женщина, - Не хочу, и все! Хоть ты тресни! Я хочу, как царица Нефертити. В мавзолей.
-Тоже мне царица Немандите. Кремировать! Сегодня же!
Где же все-таки труп?
Баба Нюра постоянно сокрушалась по поводу безвременно усопших обоев и в упор не замечала вопросы следствия. Старшина Стацько уже весь испариной покрылся, обгрызая тупым секатором ее артритные пальцы на давно немытых по случаю экономии воды ногах, а ей хоть кол на голове теши. Жаль, что колы в отделении кончились.
-Проблемы? – Спросил дотошный Павел Федорович.
-Ну и старухи пошли! Хрен что вырвешь.
-А ты по-хорошему пробовал?
-А это как?
-Смотри. – Он подошел к старушке, - как вас зовут? – Спросил он тоном доктора из детских фильмов.
-Бабой Нюрой, знамо.
-Отчего же это вы, баба Нюра следствию всячески препятствуете?
-Да сроду никогда не препятствовала и препятствовать не собираюсь. Упаси Бог! Только он все срам какой-то говорит, да пальцы то и дело кромсает. Хоть бы секатор наточил. Жалко же на него смотреть. Да и пол пачкается.
-Что вы у нее спрашиваете, Стацько?
-Содержательную часть информационного файла по делу №…
-Я же говорю, срам какой-то.
-Свободны, Стацько.
-Слушаюсь.
-Насколько я понимаю, вы соседка потерпевших?
-Это я из-за них потерпевшая стала. Сначала обои, теперь вот пальцы, и спросить не с кого.
-Нас интересует четвертый, который сбежал.
-Так это брат той бабы, Юрка. Так бы сразу и спросили. Был он ей и братом и любовником. Из-за него у них постоянно и драки были.
-А откуда у них могли быть деньги?
-Сама не знаю. Нигде не работали, пили целыми днями…
-А где этот Юрка может сейчас быть?
-Ясно где, на катере. У него свой катер на станции.
-И последний вопрос: Зачем ему деньги?
-Деньги, мил человек, они везде деньги. Что на этом свете, что на том…
-Да, но зачем?
19.05.01
|
|
|
2001-07-13 |
13 |
4.33 |
3 |
| |
|
| |
ПОВЕСТКА
«Сергей Владимирович Сливовый 19…г. рождения. Согласно приказу Его Императорского Величества Короля Всех Вселенных Божественного Йау XXXLII вы призываетесь на действительную воинскую службу в ряды Галактического Корпуса Мира. В связи, с чем Вам надлежит с вещами (см. приложение) прибыть ровно в полночь в ночь с 15 на 16 сего месяца на пересечение улиц Ленина и Гнилой, где подавать сигналы карманным зеркалом в сторону луны до дальнейших распоряжений. В случае неявки Вам придется отвечать по всей строгости Галактического закона.»
-Ну и бред! – Сказал себе вслух Сливовый. – Каких только уродов не встретишь в сети! Послать на х…? Или лучше не трогать? Не тронь говно… - И он нажал кнопку УДАЛИТЬ.
Утро 16 числа сего месяца принесло ему новое послание:
«ПОВТОР
Сергей Владимирович Сливовый 19…г. рождения. Согласно приказу Его Императорского Величества Короля Всех Вселенных Божественного Йау XXXLII вы призываетесь на действительную воинскую службу в ряды Галактического Корпуса Мира. В связи, с чем Вам надлежит с вещами (см. приложение) прибыть ровно в полночь в ночь с 20 на 25 сего месяца на пересечение улиц Ленина и Гнилой, где подавать сигналы карманным зеркалом в сторону луны до дальнейших распоряжений. В случае неявки Вам придется отвечать по всей строгости Галактического закона.
СРОЧНО СООБЩИТЕ ПРИЧИНУ НЕЯВКИ НА ПРИЗЫВНОЙ ПУНКТ!»
-И после этого они еще выступают за запрещение абортов! – Воскликнул Сливовый.
21. Утро:
«…игнорирование приказа Его… - Выхватывал отдельные фразы текста Сливовый, - …приговариваетесь… с25 на 26… со всей… ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ…»
Ночь с 25 на 26 ознаменовалась замечательной партией в преферанс, и Сливовый возвращался домой уже заполночь. Улицы были пусты. Вдруг, визжа тормозами, возле него остановился патрульный автомобиль, откуда вывалился пьянючий сотрудник милиции.
-Почему без шляпы? – Спросил он ни с того ни с сего.
-Что? – Удивился Сливовый.
-Ты, б…, умничать мне тут будешь?! – И он сильным профессиональным ударом сбил Сливового с ног и принялся с удовольствием пинать его ногами.
-Умник, б…, нашелся! – Повторял сотрудник милиции, прыгая в такт на груди Сливового.
05 06 01
|
|
| Балашов М/Ю |
2002-01-08 |
0 |
0.00 |
0 |
|
|
И приснилось Леониду Аркадьевичу... |
|
|
|
|
| |
Сел Леонид Аркадьевич за стол и начал писать:
«Директору QРТ
Г-ну Ернсту К.К.
От Кубовича Л.И.
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
Я, Кубович Леонид Аркадьевич, заявляю, что 8.12.2001, будучи в здравом уме и свежей памяти, находился в студии передачи «Поле чудес» и вел второй и третий раунды, а так же супер игру. А слухи о том, что вторую часть вышеупомянутой передачи я проспал на диванчике за кулисами после принудительного распития с молдавским виноделом очередного подарка хочу назвать чистым вымыслом и происками злопыхателей. Все эти слухи основаны на том, что, якобы, всю вторую половину игры меня в студии никто не видел. Дело в том, что следующий участник, кстати, по профессии - факир, подарил мне шапку невидимку, которая, при дальнейшем выяснении оказалась действующей, и всю оставшуюся часть игры я провел в невидимом состоянии. То есть, я то, как раз, всех видел, а меня никто. И ведь я, заметьте, не кричу, что я один был трезвый, а все вокруг пьяные…»
Давненько уже шоумен не писал столько слов за один раз, гораздо чаще и больше ему приходилось говорить. Писанина подействовала на него гипнотизирующе, постепенно буквы и слова стали сливаться в одну серую массу, веки отяжелели, глаза медленно закрылись, голова упала на руки и Леонид Аркадьевич погрузился в сон.
И приснилось Леониду Аркадьевичу, что ведет он в очередной раз любимую передачу, а героями в ней не просто люди с улицы, а персонажи из разных фильмов и даже мультфильмов.
Первым раскрутил барабан своей гипсовой ручищей Семен Семенович Горбунков из фильма «Бриллиантовая рука»,
- пользуясь случаем, пока крутится барабан, а крутиться он будет полчаса, не меньше, хочу подарить вам, дорогой Леонид Аркадьевич, эту прелестную шкатулку, привезенную мною из загранпоездки. Вы конечно можете поторговаться и попытаться вместо нее взять у меня деньги, но я вам этого делать не советую, потому что внутри может оказаться очень ценный приз, а денег у меня может и не оказаться.
Взял Леонид Аркадьевич изящную вещицу, открыл, а там маленький чертик на пружинке, да как выскочит, да еще с таким звуком ужасным. Вздрогнул Леонид Аркадьевич, подпрыгнул даже от неожиданности. Нехорошо вдруг стало ему. Понял он всю комичность ситуации и говорит Горбункову трагическим шепотом,
- А ведь на его месте должен был быть Я!?
- Проснешься, будешь, - захохотал Семен Семеныч и сгинул во мраке студии.
Как только место у все еще вращающегося барабана освободилось, из воздуха материализовался следующий игрок, старик Хаттабыч.
- Приветствую тебя, о Кубович Леонид ибн Аркадьевич - страж волшебного барабана, долгих лет тебе и дальнейшего процветания твоей передаче, о повелитель черного ящика и двух чудесных шкатулок с призами, здоровья твоей жене и детям, о распорядитель суперпризовых газонокосилок и швейных машинок, благосклонности и уважения со стороны руководства канала, о знаток русского языка и филолог моего сердца...
- Стоп, стоп, стоп, - закричал Леонид Аркадьевич, поняв, что старичок может так говорить вечно, - во-первых, я – не Окубович, а просто Кубович, - скромно заметил он, - а во-вторых, нельзя ли покороче.
- Ну что ж, покороче, так покороче, - будто бы не обидевшись, заметил старичок, - вот тебе, о манекен для примерки подарков, мой подарок - волшебные туфли, - с этими словами волшебник достал из воздуха и ловко надел на обе ноги ведущего белые черевички с загнутыми мысками, – Только, учти, у этих туфель одна особенность, пока они на тебе, с каждым оборотом барабана ты будешь уменьшаться в размерах на один миллиметр, так что чем дольше будет крутиться барабан, и чем дольше будешь болтать ты свои бессвязные речи, тем меньше ты будешь становиться, вплоть до полного и безоговорочного исчезновения, - тут мерзкий старикашка заржал и растворился в воздухе. - А носить эти волшебные белые тапочки ты будешь, пока не проснешься. Так что экономь время, о сектор «Банкрот» барабана моей души, - донеслось откуда-то сверху.
Следующий участник, Виннипух, так же возникший из неоткуда, решил приободрить шоумена,
- Пользуясь тем, что барабан до сих пор крутится, хочу вам, дорогой Леонид Аркадьевич, подарить этот ценный подарок, этот прекрасный пустой горшок, работы греческих народных умельцев ХV века до н. э. Изотопная экспертиза показала, что в нем когда-то хранился мед, но я лично этому не верю, так как согласно последним исследованиям в области квантовой физики, мед не может храниться «в принципе», ведь период его полураспада стремится к нулю. Короче, что бы зрителям стало понятно, мед – это очень странный предмет, если он есть, то его сразу нет. Вы можете подумать, горячо любимый наш ведущий, что этот горшочек окажется горшочком из сказки «Волшебный горшочек», извините за тавтологию, и будто бы стоит сказать ему: «Горшочек вари», как оттуда как из рога изобилия посыплются подарки и призы. Нет, матерый вы наш человечище, это самый обыкновенный античный горшок для хранения меда (ну не знали Греки квантовой физики), и подарки из него не посыплются ни при каких обстоятельствах. Зато теперь, уважаемый Леонид Аркадьевич, в этом пустом, не побоюсь повториться, горшке со всеми удобствами сможете жить вы, потому что за этот раунд, вы так усохли, что, право же, стали больше похожи на гнома, - Тут Виннипух противно захихикал и исчез во мраке.
Совсем поплохело Леониду Аркадьевичу, а барабан предательски крутится и тормозить не собирается, и у барабана уже сам дедушка Мороз свой огромный мешок с подарками развязывает. Потемнело в глазах Леонида Аркадьевича, покачнулся он на ногах не твердых, но взял себя в руки и закричал,
- Подождите, я же забыл загадать вам слово, только буквы в нем вам отгадывать не надо, потому что это слово я сам вам скажу, да и не одно слово, а несколько. Я вам сейчас целые фразы и выражения загадывать буду, но вы сразу поймете о чем речь. - Тут Леонид Аркадьевич разразился такой тирадой нецензурной брани, что находящийся тут же в студии монтажер подумал, что заменить отдельные слова на свист не удастся и придется вырезать все целым куском.
Потом ему дарили еще очень много подарков, кажется раз в десять больше, чем было в игре участников, но подарки были не обидные, и изредка даже приятные, поэтому Леонид Аркадьевич успокоился и даже расслабился.
Больше всего ему запомнился подарок Тюменских газовиков, которые тоже решили подарить любимой передаче частичку своего труда. Кубович даже удивился, как им так быстро и незаметно для охраны, удалось протянуть в студию на пятом этаже в Останкино газопровод диаметром в полтора метра. Всю серьезность ситуации он понял, когда в студию дали газ. Спасибо майору войск химзащиты из второй тройки игроков, который незадолго до этого презентовал Леониду Аркадьевичу противогаз расшитый бисером и ОЗК* работы известного кутюрье Славы Кроликова.
Последнее, что врезалось в память шоумена было то, что подарком от фабрики игрушек «Кругозор» – круглым кубиком-рубиком его самого чуть не раздавило насмерть, таким он стал маленьким...
Проснулся Леонид Аркадьевич когда за окном уже зажгли фонари. Он взял ручку и дописал в объяснительной записке: «А подарки для музея я, вообще, предлагаю отныне брать только в твердо конвертируемой валюте
С уважением Л. А. Кубович 10.12.2001»
Больше он не стал писать ничего, потому что и эти несколько слов дались ему не просто. Думаете, легко бегать по огромному листу белой бумаги, выводя букву за буквой, с трудом удерживая в руках тяжеленную ручку.
* Общевойсковой защитный костюм
|
|
| Балашов М/Ю |
2002-01-08 |
15 |
3.75 |
4 |
|
|
Не влезай, убьет! (страшная вещь, читать не советую) |
|
|
|
|
| |
Ну что, влез все таки, а ведь просили по человечески: «не влезай». Теперь ты - труп. Я знаю про тебя все: адрес, телефон, e—mail, URL, Rh, IQ, имя жены и даже девичью фамилию тещи. Я даже знаю, что больше всего любит твоя собака. Не пытайся спрятаться под стол, трус, киллеры уже выехали, два огромных страшных негра в черных очках, с собакой. Почему с собакой? Мы никогда не оставляем свидетелей, и твою собаку придется убрать тоже.
Но до киллеров ты можешь и не дожить, потому что я послал тебе сильнодействующий яд. Услышишь звонок в дверь, спросишь, - кто?
- Почтальон Печкин, принес посылку для вашего мальчика, - это пароль. Бери посылку и ни в чем не сомневайся. Потом откроешь ее, а там страшный яд – гексаген с сахаром. С сахаром, что бы не так противно было глотать. Чуешь мою заботу, я же не зверь, да и ты мне не безразличен, я уже даже как-то привык к тебе. Ну, значит, начнешь ты, как дурак, эту отраву в рот запихивать, тут и рванет, да так, что пол подъезда развалится. Главное дозу правильно рассчитать, что бы целый дом не рухнул. Если же ты после взрыва даже чудом и выживешь, тебя потом все равно соседи добьют. Но на это ты не рассчитывай. До этого момента ты, один хрен, не доживешь. Я тебе по мылу страшный вирус послал. Он уже AVP уничтожил и теперь с Доктором Вебом разбирается. Стоит тебе включить компьютер и ты - труп. А потом еще контрольный звонок по телефону в голову. Зазвонит телефон, ты, как глупый зомби, поднимешь трубку, скажешь алле, а оттуда вопрос:
- Такой-то, такой-то? - Ну ты естествено, - Да.
А оттуда П-П-П-Пух, и ты – труп.
Ты на каком этаже живешь? Если достаточно высоко, ни о чем не думай, прямо сейчас в окно сигай, самый безболезненный выход. Если ниже третьего, то лучше застрелиться или повеситься. Хотя стреляться – ненадежно, можно промахнуться. Так что бегом в хозяйственный магазин за мылом и веревкой, пока негры не приехали.
|
|
| Akira Kaschova |
2002-08-16 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
…Волки уходят стаей, а горизонт все ближе,
Сильней и умнее стали те, что сумели выжить,
Взгляды острей кинжалов серой каленой стали,
Волки не знают жалости, волки любить устали,
Каждый подобен стреле, в ровном распластан-
ном смерче
Кто сотворил на земле эту погоню со Смертью?
Серые словно тоска, словно безверье и злоба…
Отрывок из песни «Волки»
Где-то вдали от жизни города, среди леса находится след древнего величия, там находились руины замка…. И все что от него осталось это кусок коридора и часть величественной башни. Этот замок разрушился не от времени, когда-то мимо него прошло войско, и именно оно помогло разрушить его. У этого замка была память.
И все же это место всегда обходили стороной, считалось, что где-то там, на руинах живет ведьма, живет с тех самых пор, когда еще флаги короля Ричарда развевались на башнях замка.…А еще словно бы не ведомая сила не дает подхода к руинам, словно бы неведомые стражи и силы обитали там. Словно… время замерло ТАМ, ожидая возвращения своего короля…. а может совсем не короля ждало оно? Чего-то другого? Чего?
***
Тишину леса ничего не нарушало, и именно это было странным, в лесу всегда пели птица, а сейчас здесь было тихо. Казалось, что все внимание леса было обращено на одно место, поляну, окруженную лесом, и всю усыпанную земляникой. Именно от сюда, сейчас, уходили серые тени. А на длинных нитях травы поблескивали рубиновые капли.
И стоило теням раствориться в сумраке леса как, тут же словно всё пробудилось, с ветки на ветку запрыгали птицы, из кустов появились звери… Лес оживал.
***
Воздух мелко-мелко задрожал, толи крик, толи вой, толи стон… Девушка подняла голову, чуть сощурившись, она глянула своими пронзительно серыми глазами в сторону леса. Затем она просто повела плечом и вернулась к брошенному занятию. Она уже в сотый раз переводила слова на стене в разрушенном замке. Теперь её пальцы скользили по выпуклым письменам, губы беззвучно шептали что-то. На стене ярко вырисовывались символы:
ΖγψηθάΩφξΥΔ
Вдруг девушка вскрикнула и отшатнулась от стены, древние символы исчезли, вместо них на стене пылали слова:
…Помоги мне…
Одно движение и горящие слова исчезли, вновь на стене древние, полу истлевшие письмена. Она качнула головой, протянув руку, она коснулась символов, стена была холодной. Девушка пожала плечами, прислушавшись к шепоту ветра, она направилась в сторону ближайшего города.
***
Всегда тихий городок сейчас шумел, как пчелиный рой, и сквозь все эти вопли можно было расслышать:
-Ты знаешь, кто-то опять пытался попасть в тот город через Проклятую башню…
-….И, конечно же, не дошел?…
-…в том городе о них никто и не знает…
-…А сколько их было?..
-…Говорят пять человек…
-…какой ужас…
-…это все ведьма башни…
Девушка тихо слушала все эти сплетни, в них была жизнь города.
***
-Интересно, как можно пройти к тому городу?
-Надо было брать проводника
-Да никто бы не согласился…
Голоса отвлекли девушку от ягод на поляне, она подняла голову, и устремилась на звуки разговора. Она столкнулась с ними уже через несколько шагов. Их было трое: мужчина лет 56, девушка 18-ти и парень 23 лет.
-Извините, - обратился к ней старший, - Вы не подскажите, как пройти к городу?
-Давайте я вас провожу. - Она вздрогнула, - Так будет лучше.… Всем…
- вот видишь, а ты сказал никто не согласиться...
Девушка вела их не известными путями, быстро, словно она тут выросла. Где-то, совсем близко, раздался вой.
-Волки!! – истерично взвизгнула девушка из компании
-Быстрей… - провожатая потянула их
Они буквально влетели в башню, а сзади с воем сквозь разрушенные врата пролетела стальная стая. Быстро, словно спущенная стрела, вперед. Девушка с пронзительными глазами поддалась вперед, она практически выскочила на встречу волкам, те же метнулись в сторону, не замечая ее.
-Ты не испугалась их. – Старший внимательно глянул ей в глаза, - Почему?
-Они никогда не трогают меня…
-Почему?
-Не знаю…
Она повела их дальше, через разрушенный коридор, исписанный письменами.
-Боже, как красиво! – старший замер.
Девушка повела их дальше через разрушенную церковь. Потолка не было, все скамейки лежали в разнобой…. Здесь уже давно никто не бывал. Сзади раздался шорох…
- Помоги мне….- Из стены появилась фигура. Светловолосый парень тянул к сероглазой девушке руку…- Помоги…
Девушка устало качнула головой:
- Иди…
Тебе помочь
Я не смогу ничем,
Ведь я мертва
Лет сто уже
И ты же тоже
Мертв давно…
…Мы – призраки…
Он растворился в воздухе, а она заскользила сквозь стены в лес… прочь от людей. А на поляне вновь и вновь лес проигрывал сцену боя…. Там вновь и вновь умирал светловолосый парень, а девушка с пронзительными серыми глазами вновь и вновь рубила врагов….
Вновь и вновь вот уже 500 лет…
|
|
| Akira Kaschova |
2002-08-23 |
0 |
0.00 |
0 |
|
|
Сага о вере или 4 глюка которые жрут варенье. |
|
|
|
|
| |
Salut! ответь мне, кто ты, "слепой" или "Зрячий"?
Из века в век по улицам бродят "слепые" и "глухие" люди, мир для которых однослойный. Они легко и беззаботно кружат в бесконечном многовековом танце. Они живут и не слышат, как мимо них пробегают маленькие ножки, они приходят домой и не видят бесшабашную четверку веселых парней, то ли духов, толи призраков, толи просто ангелов, которые болтают, изредка поглядывая на хозяев дома, не замечающих их, и столь же изредка хозяйничая в их домах.
Я смотрю на однослойных людей и не понимаю, как можно жить и не видеть всего этого, многослойный мир давит на меня, но я готова простить ему это, ведь это так забавно приходить домой, и оборачиваться на топот маленьких ножек, так мило заболев лечь и услышать, как маленькие ножки подбегают к тебе, как что-то тяжелое запрыгивает тебе на ноги, а после заснуть и проснуться здоровым, без таблеток и врачей.
Однослойному человеку страшно внезапно увидеть и услышать многослойный мир, а я уже привыкла приходить домой и заставать четверку, то ли духов, то ли призраков, то ли ангелов, слышать как Рыжий весело, не отвлекаясь от разговора, спрашивает меня: "как дела?" отвечать: "отлично", идти на кухню и уже оттуда слышать вопрос, а нельзя ли взять печенюшку (как будто что-то изменится если я скажу "нет"), и тут же слышать, как включается телевизор (Господи, как им это удается???). И тут же орать: "Черт возьми, сделайте потише, не глухие же!" а эта дурацкая привычка приходить в два ночи? будить и рассказывать "свежий" (не смешной и довольно таки пошлый) анекдот, и тут уже никаким "мне завтра в семь вставать" не отделаешься. Можно простить даже случай, когда, придя домой, я открыла дверь своим ключом и стала биться в дверь (чувство такое, как будто кто-то дверь держит), и тут же с той стороны раздался веселый смех "не впустим", и я, уже звонко смеясь, отвечаю "как не впустите, я здесь живу". Можно простить даже пропажу диска (правда, через 30 мин. его вернули на полку, хотя я 4 раза пересчитывала диски - его не было), включенный компьютер, в котором героический палладин абсолютно самостоятельно бьет Диабло (дома никого с восьми утра!) - непонятно чей герой. И тот раз, когда в два ночи Рыжий появился в середине комнаты и жалобно спросил "я могу у тебя на ночь остаться? (Боже, почему именно я?!) в меня Евгения тапком кинула". "Попала?". "Ага". "А почему бы тебе ни пойти к Лене?" "Там Ден"...днем я иду к Евгении жаловаться на него, а она мне, зевая, с порога: « У меня всю ночь кот орал, я в него тапком кинула, но промахнулась (Ха, как будто я не знаю!)". Можно простить и тот случай, когда я пришла к Лене со словами "что-то варенья хочется", и она, открыв холодильник, чужим голосом произнесла: " это варенье никто кроме меня не ест". Я тогда заглянула в холодильник и обнаружила пустую банку из-под варенья с забытой ложкой внутри, на Лену страшно смотреть, девушка явно в шоке (посмотрела б я на тебя, если б у тебя за ночь съели полулитровую банку варенья), и те пирожки, которые они умяли со сверхзвуковой скоростью, пока мы с Леной отдыхали в зале после их приготовления (ага, скажи еще, что и варенье кот сожрал, умная такая скотина, холодильник открывает и банки, с пластиковой крышкой), и даже пропавшие деньги из карманов, сумок, кошельков ("на пиво").
Иногда я закрываю глаза, и пытаюсь себе представить, как живут однослойные... Легко, но очень страшно... я чувствую, меня пихают в бок, открываю глаза - Рыжий, а за столом шумно спорят Арт и Ден на тему "что круче: физика или экономика?» (ну и увлечения у них!). Я тут же вставляю слово: « А к Лене не хотите?" они тут же исчезают, а через пять минут звонок телефона. Гневная Лена кричит в трубку: "Почему я, а не Евгения??? они мне нужны?"...
Надо же нас таких трое: я - хоть уши затыкай, все равно слышно, Евгения - если только что-то важное (нуда, анекдоты в два ночи ей не расскажешь) и Лена - сама не знает, как это происходит. Иногда я понимаю, что я легко могу от этого отказаться, просто перестать верить. но я все равно буду смотреть на это безобразие, и только в душе останется неприятное чувство, что я знаю, почему так, но не могу вспомнить. и тогда я никогда уже не разложу карт Таро, никогда так же безответно не предамся хиромантии. А потом я понимаю, что не смогу жить без маленьких ножек, без бесшабашной четверки (я имею право знать, кто спер мой любимый диск Rammstein, и съел мой бутерброд, пока я ходила за чаем?). Мне будет не хватать их приколов и затянувшегося глупого спора ("хренов физик", "чертов экономист"). А вокруг нас сотни "слепых" и "глухих" однослойных людей. Которые приходят домой и не видят бесшабашную четверку веселых парней, то ли духов, толи призраков, толи просто ангелов, которые болтают, изредка поглядывая на хозяев дома не замечающих их, и столь же изредка хозяйничая в их домах. Которым все равно, что их не видят, и которые не удивляются, если их замечают...
P.S.
Они всегда сидят допоздна, а потом уходят. Интересно куда? наверное, к еще одному "зрячему", что бы уже у него изобразить пьяных и, недвусмысленно глядя на "зрячего", задать риторический вопрос: «А кто идет за пивом?» (какое пиво, Господи?! какое пиво?)
P.S.S.
Хочешь, предскажу тебе твою судьбу? завтра прячь сладкие булочки и свое любимое вишневое варенье, потому что завтра в пять, бесшабашная четверка будет веселиться у тебя!
|
|
| Alex Frai |
2012-01-23 |
24 |
4.80 |
5 |
| |
|
| |
Лежала я как-то в больнице. В палате нас было четверо: я, девушка чуть постарше, полноватая женщина и совсем уж дряхлая старушка. Уж не знаю, чем бабушка была больна, но она совсем не разговаривала. Ни с кем. Медсёстры ухаживали за ней как могли, а она просто лежала и смотрела на всех стеклянными, выцветшими от старости глазами. Иногда она вставала и медленно бродила по коридору, совершенно не обращая внимания на сестёр, пытающихся вернуть её в палату.
И вот как раз во время одной из таких прогулок она внезапно подошла ко мне и уставилась на меня жутковатыми бледными глазами, чем очень меня испугала. Слишком уж давящий был у неё взгляд, а в её глазах можно было увидеть бездну, холодную и пугающую своей бесконечностью. Я уже хотела уйти, но старуха внезапно положила свою костлявую руку мне на плечо, наклонилась к самому моему уху и тихо прошептала: «Смерть идёт за мной, милочка, сегодня она меня заберёт, но я попрошу, чтоб она и тебя взяла. Уж больно ты мне понравилась». Морщинистые губы растянулись в довольной улыбке, обнажив пожелтевшие остатки зубов. Я со страхом посмотрела на этот дьявольский оскал, встала со стула и быстрым шагом удалилась в палату, чувствуя спиной всепожирающий старушечий взгляд.
В этот день я легла спать раньше чем обычно и долго ворочалась, всё думая о словах бабушки. Мне казалось, что она смотрит на меня с соседней кровати, и я постоянно поворачивала голову в её сторону, каждый раз понимая, что старушка спит.
Постепенно я начала засыпать. Здравый рассудок подсказывал, что всё что сказала бабушка – просто старческий маразм, да и оснований считать старушку психически здоровой не было… Перед тем как уснуть я словно услышала её голос в своей голове: «Скоро снова свидимся, дорогуша», а затем смех… жуткий, хриплый и надтреснутый смех, иногда перебиваемый кашлем. Боже, ну у меня и фантазия.
Всю ночь меня мучили кошмары, а на утро выяснилось, что бабушка умерла. От этой новости у меня мурашки по коже побежали. "Неужели она говорила правду? Значит, я тоже умру?" - теперь эти мысли не дадут мне покоя.
Так и было, навязчивые мысли не давали мне спать ночами до самой выписки. А когда меня выписали всё это как-то само по себе начало отходить и постепенно забываться. И старуха, и её слова…
Прошла неделя, может чуть больше. Я уже совсем забыла о старухе, не говоря уже о том, что я начала забывать и о том, что вообще лежала в больнице. Теперь-то я была дома и как раз собиралась спать. Я любила почитать перед сном, поэтому включила настольную лампу, взяла книгу и плюхнулась на кровать. Видимо уснула во время чтения и проснулась от кошмара, который мучил меня и в больнице. Странно, но лампа была выключена, а я ведь точно помнила, что не выключала её. Я протянула руку, чтобы щёлкнуть выключателем, но нащупала только пустоту. Лампы не было на своём привычном месте. Глаза постепенно привыкли к темноте, и я увидела силуэт человека, сидящего на моей кровати…
Господи, кто это!? От страха у меня сковало всё тело. Незнакомец медленно повернул голову и посмотрел на меня, потом тихо встал с кровати и вышел из комнаты, а я продолжала лежать с широко открытыми от страха и удивления глазами. Постепенно сон снова взял надо мной верх.
После этой ночи я весь день была сама не своя. Пыталась рассказать подруге, но та только рассмеялась. А следующей ночью всё повторилось. Незнакомец всё также сидел на кровати, а потом уходил…
Так теперь было каждую ночь. Я боялась ложиться спать, зная, что ночью он придет, и пыталась не уснуть, но каждый раз сон одолевал меня, иногда в самых неожиданных местах. А проснувшись, я оказывалась в собственной постели, на краю которой сидел он... Я уже думала, что так будет продолжаться вечно, но на пятую ночь он внезапно заговорил. Голос его был тихий, больше похожий на шелест листьев. «Уже скоро», - сказал он и вышел из комнаты.
После этого я совсем замкнулась в себе. Не замечала ничего, что происходит вокруг, а когда пошла в магазин не заметила и несущийся прямо на меня автомобиль. Я очнулась в реанимации. Пищали приборы, я дышала, а прямо надо мной стоял человек в чёрном. Тот самый, из моей комнаты. «Пора», - тихо сказал он и его шелестящий голос проник в мою голову, затмевая все остальные мысли, унося меня с куда-то в пустоту...
|
|
| Annabel |
2002-05-12 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
Поднимаясь вдоль отвесной стены и уже достигнув пятьдесят первого этажа, Робин вдруг вспомнил, что забыл в гараже свои сигареты. Папаша Бэтмен - некурящий, и Робину стало не по себе. Ну да, всю ночь без курева - тоска.
Осторожно выдавив стекло ближайшего окна, Робин проник в чью-то кухню. Никого. И нет сигарет на единственной полке. Не обращая внимания на встревоженное кудахтанье папаши Бэтмена за подоконником, Робин двинулся в спальню.
Внезапно он застыл, пораженный ужасом - В КВАРТИРЕ БЫЛО ТЕМНО!!!
(конец) |
|
| Black Valkyrie |
2007-07-12 |
0 |
0.00 |
0 |
|
|
Добро пожаловать (часть 1) |
|
|
|
|
| |
Добро пожаловать!!!
-Добро пожаловать в электрический цирк, дамы и господа! Не проходите мимо, только одно представление в вашем городе! – неказистый карлик, стоя у огромного шатра, призывно размахивал руками. Проходящие мимо люди со вниманием смотрели на афишу. На ней были изображены тигр, лев, леопард, ягуар и гепард. Странные животные, никогда не встречавшиеся людям этого маленького городка. Раньше к ним не приезжал такой странный цирк. «Это все от Сатаны»- перешептывались прохожие, но все равно подходили к черному шатру и пытались заглянуть внутрь. Неведомое манило их. А вид животных притягивал своей брутальностью, неудержимой свободой и дикостью. Всем тем, что так не хватало этим богобоязненным горожанам: немного свободы, распущенности и нарушения правил.
-Заходите, не пожалеете,- настаивал карлик и хитро улыбался, словно чувствуя внутренние желания зевак. - Это будет незабываемое представление. Жестокие в природе, сейчас, словно котята, позволят подойти к ним, и ощутить вкус власти над зверем.
-А сколько ты просишь за вход?- К шатру, расталкивая любопытных, подошел рослый мужчина в красном плаще.
-Нисколько,- улыбнулся карлик,- то, что вы увидите и почувствуете невозможно оценить. Только то, что вы готовы пожертвовать для старого немощного бродяги станет вашим билетом в мир уникальных и недоступных ранее вещей. Подари мне любую вещь, что принадлежит тебе, и я буду счастлив пропустить тебя внутрь.- Старик вытянул руку.
-Зачем тебе моя вещь, я могу дать тебе денег, сколько скажешь. Но только если мне не понравится твое представление, то пеняй на себя.- Мужчина достал кошелек.
-Ты щедр, незнакомец, но мне не нужны твои деньги. Они есть зло, в царстве животных деньги не имеют ценности. Ты лучше… подари мне свой ремень. Мой совсем изношен. Я буду тебе благодарен.
-Ремень? Всего – то? Бери!- Незнакомец быстро расстегнул ремень и протянул его карлику.
-Теперь ты можешь войти!- карлик корявым пальцем указал на вход и поклонился. Затем он повернулся к прохожим, наблюдавшим эту сцену, и громко сказал:
-Вход- любая вещь, с которой вы готовы расстаться, чтобы увидеть удивительных животных.
Народ встрепенулся и разом кинулся сдирать с себя пуговицы, ремни, заколки и прочие вещи, которые должны были привести их в мир чудес и волшебства. А карлик все собирал и собирал весь этот хлам и приговаривал: «Проходите, проходите, вы не пожалеете … не успеете». Но эту последнюю фразу никто уже не слышал.
Так продолжалось еще некоторое время, пока весь шатер не оказался набитым до отказа. Только тогда, когда все уселись, карлик вытащил большой мешок и сложил туда весь свой улов. После этого, он зашел в шатер, вышел на середину и объявил:
-Дамы и господа, мальчики и девочки, сейчас вы увидите то, ради чего вы все здесь собрались. Внимание, аттракцион удивительные животные!!! – И тише прибавил: «Только вот животные ли?»- Поклонился и ушел.
На импровизированную сцену поднялось пять человек. Трое было с гитарами, один сел за барабаны, последний встал у микрофонной стойки. На всех них была одежда, напоминающая окраску животных: тигра, льва, леопарда, ягуара и гепарда.
-А где животные? Вы нарядились в их шкуры?- послышались крики. Стоявшие на сцене не обращали внимания на орущую толпу. Словно набираясь сил, они начали играть. Вскоре музыка стала громче и быстрее, и уже совсем заглушили крики толпы. Человек у микрофона шептал заклинание, смысл которого никто не знал, и тем страшнее становилось. Сидящие в первом ряду заметили, что глаза его потемнели, зрачок расширился, а одежда, ранее просто облегавшая тело, теперь превратилась в настоящую шкуру. Адский шум, поднявшийся в шатре, сводил людей с ума, но они не в силах были пошевельнуться. Что-то одновременно притягательное и зловещее было в этих звуках. И никто даже не заметил, что карлик вышел из шатра и, приподняв полы, потянул на себя железную дверь с одной и с другой стороны. Шатер оказался гигантской железной клеткой, на которую старик повесил огромный замок. Страх и ужас застыли в глазах у зрителей. Человек у микрофона перестал шептать и крикнул:
-Добро пожаловать в электрический цирк, дамы и господа! Клетки открыты, животные на свободе, и они голодны!
Все пятеро уже полностью покрылись шерстью, выронив гитары и барабанные палочки. Первым опомнился незнакомец в красном плаще. Он бросился к выходу, и встретил карлика за решеткой. Издеваясь, карлик помахал ключом.
-Выпусти меня, прошу!!! У меня много денег, проси, что хочешь!!! Умоляю, отдай ключ!!!
-Я говорил тебе, что деньги ничего не значат в этом царстве. Ведь нет цены за жизнь, поэтому я не назвал тебе плату за вход. Вы - жалкие людишки, вами движут лишь желания. Желания разбогатеть, получить ранее неизведанное, запретное, но удовольствие. Ты подарил мне свою вещь и добровольно зашел в шатер. Назад дороги нет! Берегись, они голодны!
Мужчина принялся с ожесточением трясти стальную дверь, но карлик лишь улыбался:
-В каждом городе одно и тоже! Прощай, охотник за удовольствиями!- И ушел.
Со сцены донесся дьявольский рык. Мужчина медленно обернулся и увидел на сцене пять зверей, тех самых, что были изображены на афише.
-О, нет! Оборотни!! Боже, спаси нас!
-Ха, ха! Да, Боже, спаси их!- Тут же все пятеро накинулись на сидящих в первых рядах. Полилась кровь, всюду слышались стоны и леденящие кровь крики. Снаружи могло показаться, что это кричат животные, но это были люди, полные животного страха. Шатер ходил ходуном, обезумевшая толпа кидалась из одного края в другой, но нигде не могла найти спасения от разъяренных тварей. В два прыжка их настигали и разрывали в клочья. Старик был прав, жестокие на воле, сейчас они не сильнее котенка. Они позволили подойти к ним запретному, и теперь страдают от этого. Но не звери, а те, кто называл себя людьми.
|
|
| Craving |
2005-07-18 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
О! Кто ты, порожденье ночи?
Безмолвно-черное пятно!
Среди других, иных и прочих,
Мне быть твоею суждено!
Ужасны черные одежды,
И сильных рук твой властный взмах,
Не будет жизнь моя как прежде,
Я в темных утону твоих глазах.
Быть может, околдуешь сердце,
Своею сделав до конца,
Мы скованы с тобой навеки,
Цепями адского кольца.
Помощница главного редактора Валерьева Александра только что закончила разбираться с огромной кипой бумаг. Она была одна, все сотрудники еще новой, но уже процветающей редакции разбрелись по домам, главный редактор ушел совсем недавно, перед этим сказав Александре, чтобы та допоздна не засижива-лась. Она собрала свои вещи в сумку, достала пудреницу, посмотрела в зеркало и вздохнула, замечая под глазами знакомые синяки от усталости. В круглом зерка-ле она увидела отражение окна за своей спиной, там было мрачно и пасмурно. Александра убрала вещи в сумку и выключила настольную лампу. В помещении тотчас возник густой сумрак. Она встала из-за стола и вдруг громко вскрикнула, уронив сумку. Резкий крик растворился в стенах пустого офиса. Напротив нее, около противоположной стены была чья-то темная неподвижная фигура. Алек-сандра, не в силах отвести глаз от силуэта, принялась нашаривать кнопку, чтобы включить свет. Через несколько мгновений, которые показались ей вечными, вспыхнул свет, и женщина увидела молодую девушку в черной одежде без еди-ного светлого пятна. Девушка стояла неподвижно, на бледном лице застыло спо-койное выражение, но ее кожа казалась бескровной, не было и намека даже на небольшой румянец. В запавших глазах было только одно безграничное повино-вение чему-то. Возможно, она была очень красивой, но в ней не было жизни.
- Что вы тут делаете?! – Александра резко окликнула девушку, которая, ка-залось, не замечала ее присутствия, смотря сквозь женщину во тьму, что за ок-ном.
- Выключите свет, - попросила она. Ее голос был также бесцветен, как и лицо.
- Я не выключу свет. Как вы сюда попали и что вам надо?
- Я не люблю свет. Мне нельзя быть на свету… - девушка через силу по-смотрела на Александру, - выключите… пожалуйста…
- Хорошо, я выключу, когда вы скажите, ваше имя и причину, по которой так напугали меня.
- Меня зовут Анна. Фамилия… я не помню. Я кое-что принесла вам.
- Что? – Александра выключила свет и снова вздрогнула. Силуэт девушки в темноте совсем не похож был на ее силуэт в свете. В темноте терялась хруп-кость и женственность, казалось, что рост увеличивается, а фигура становится мужской. Но Александра пересилила свое желание снова включить свет.
- Рукопись, я принесла вам рукопись.
Александра почувствовала, что ее колотит дрожь. Ей чудилось, что в уни-сон с девушкой говорит еще кто-то другой низким мужским голосом.
- Ч-что за… рукопись?
- Не надо его бояться. Он не сделает вам ничего плохого, - теперь голос де-вушки звучал один.
- Он?! – Александра отступила к окну, она боялась упасть в обморок от ужаса, как не силилась, но лица девушки разглядеть не могла. – Кто он?!
- Вы же знаете о ком я, - голос девушки смягчился, - я хочу, чтобы вы про-читали это, - от силуэта девушки мгновенно отделился второй черный силуэт, в мгновенье он достиг стола, оставив на нем какой-то сверток. Александра просле-дила за этим действием и не в силах более сопротивляться страху, упала без чувств.
Сколько она пролежала на полу без сознания она не знала. Очнувшись, Александра подумала, что все это был просто кошмар, она слишком устала и по-теряла сознание. Женщина поднялась с пола, все еще ощущая дрожь в теле, включила свет на столе, и ее взгляд приковал черный сверток на краю. Трясу-щейся рукой она дотянулась до свертка, развернула, не дыша, черную ткань и обнаружила небольшую стопку листов, исписанных красивым женским почер-ком. На первой странице значилось: «Curriculum vitae».
Александра долго смотрела невидящим взглядом сквозь бумагу, потом, очнувшись, поспешно сунула сверток в сумку и выбежала из офиса. Всю дорогу до дома она ощущала необъяснимую дрожь во всем теле, каким-то образом она знала, что была на один шаг от неминуемой смерти. Она то и дело смотрела на торчащий из сумки сверток, лежавший рядом с ней на сиденье, и вдруг почувст-вовала огромное волнение, поняла, что с ней произошло невероятное, и, уж ко-нечно, она знала теперь, кто это был…
«Вот уже несколько дней она ощущала чье-то незримое присутствие. Оно неотступно следовало за ней, куда бы она ни шла. Кто-то все время находился рядом, она чувствовала его пристальный взгляд на себе всегда, даже когда про-сыпалась ночью от кошмара. Он был с ней, он успокаивал, ей даже казалось, что, пока она спит, он сидит на краю ее кровати, охраняя ее сон. Но чувство присут-ствия кого-то приходило к ней лишь тогда, когда было темно, когда опускался сумрак на землю, он приходил к ней. Сначала она боялась, но потом страх про-шел, осталось только чувство спокойствия. Ее жизнь наполнилась ожиданием. Она лишь смутно предполагала, кто ее незримый хранитель. Догадывалась, но боялась признаться себе.
Она очень хотела увидеть его, и вскоре это произошло…
Анна лежала без сна, была глубокая ночь. Она смотрела на тени на потолке и думала о чем-то. Она знала, что он уже пришел. Она даже знала, где он. Он стоял в самом темном углу ее комнаты и смотрел на нее. Анна не видела его, но ощущала. Так продолжалось уже давно, она перестала бояться. Просто лежала, мысленно прося его поговорить с ней, но он не отвечал, хотя она знала, что он слышит. Иногда Анна говорила с ним вслух, но и тогда он не реагировал.
- Ты уже здесь? – тихо спросила Анна. Ее голос четко прозвучал в темноте, разорвав звенящую тишину. – Конечно, ты здесь. Ты чувствуешь, что я уже не боюсь тебя? А стоило бы, наверное, если я правильно поняла, кто ты. Что тебе надо от меня? Почему ты со мной? Я что… тебе нравлюсь? – она усмехнулась, - брось, это глупо. Ну, как я могу тебе нравиться? Тогда что? Что тебе в таком случае нужно? Ты приходишь в мою квартиру, как к себе домой…
Она встала с кровати, повинуясь мгновенному порыву, и подошла к тем-ному углу. Протянув руку в темноту, она почувствовала непонятное чувство хо-лодного тепла, какого-то липкого жара и сладостной истомы. Но угол был пуст. Вдруг ее обдуло порывом ветра, будто бы кто-то стремительно прошел мимо нее. Она резко обернулась и невольно вздрогнула. На фоне окна стояла черная фигура. Анна чувствовала, что он смотрит на нее.
- И ты ничего не скажешь? Скажи же! Я хочу услышать твой голос! И кто ты все же?
Но он молчал, и Анна почувствовала, Как начинает медленно оседать на пол, проваливаясь в глубокий сон.
Она очнулась утром, обнаружила, что лежит на кровати, хотя точно пом-нила, что упала на пол. Несколько минут девушка осмысливала произошедшее с ней, ее испугал тот факт, что она лежала без одежды, хотя всегда спала в ночной рубашке. Анна встала и подошла к зеркалу, в первый момент она не узнала себя. С ней произошли разительные перемены. Нет, это все еще оставалась та же Ан-на, но лицо стало бледнее, кожа более гладкой, а фигура более женственной. И без того темные волосы стали почти черными, а в глазах появился блеск. Анна неуверенно улыбнулась своему отражению. Девушка в зеркале мгновенно отве-тила ей тем же…»
Александра отложила рукопись в сторону и задумчиво посмотрела на му-жа, спящего рядом на кровати. Потом она покосилась на окно, за которым кача-лось дерево, потерявшее свои последние листья. Глаза Александры слипались, на часах была полночь, но женщина не в силах была прервать свое чтение и она снова взялась за черную рукопись…
«Анна шла с работы. Она работала в кафе на другом конце города, поэто-му, хоть оно и закрывалось в восемь вечера, домой она приходила в одиннадца-том часу. Она шла по тротуару вдоль дороги. Район, в котором она жила был старым, здесь в основном находились офисы разных фирм, жилых домов было мало, и в это время улицы были почти безжизненны. Где-то далеко осталось по-следнее оживленное шоссе. На улице не было ни души. Когда она услышала за спиной быстрые шаги, то особо не отреагировала. Мало ли кто опаздывает до-мой. Но шаги приближались и становились все более торопливыми. Анна обер-нулась, увидев мужчину, который бежал прямо на нее, испепеляя ее алчными глазами. Девушка тихо вскрикнула и побежала.
- Стой, сучка! – донеслось до нее. Анну охватил ужас, она уже представи-ла, как мерзкие руки шарят по ее телу, а холодное лезвие ножа проходит по неж-ной коже. – Стоять, шлюха!!!
Анна не очень хорошо бегала, поэтому понимала, что не сможет уйти да-леко. До дома было еще около двух кварталов, надеяться ей было не на кого.
- Помогите! – из последних сил выкрикнула она, вдруг нога ее подверну-лась, она упала на асфальт. Мужчина в два прыжка настиг ее и прижал к тротуа-ру.
- Нет! – слабо воскликнула девушка, осознавая, что шансов почти нет. – Умоляю вас, не трогайте меня! Не надо!
Изверг начал стягивать с нее юбку. Анна колотила его ногами и руками, но он наотмашь ударил ее по лицу. Она почувствовала мгновенный вкус крови во рту, которая текла из разбитой губы.
Неожиданно что-то кромешно черное стремительно упало сверху на по-донка, как куклу откинув его в сторону. Анна лежала на тротуаре, не в силах пошевелиться от оцепенения, охватившего ее тело. Она видела, как фигура в черном длинном плаще, как коршун бросилась на насильника девушки, разрывая его в клочья. Она видела, как кровью заливается серый асфальт, становится чер-ным, слышала безумный крик мужчины. Анна уже поняла, кто ее жестокий спа-ситель, но сердце бешено колотилось, она не могла смотреть на эту ужасную сцену, но будто что-то заставляло, приковывало ее взгляд. Жертва кричала до последнего, в ушах девушки еще долго после этого звучал этот надтреснутый крик умирающего жуткой смертью.
Сколько прошло времени, Анна не знала. На самом деле это были секунды, но ей показалось, что прошел час. Когда мужчина уже перестал кричать и даже издавать слабые звуки, с Анны, наконец, спало оцепенение. Она дрожала, тело не хотело ей подчиняться, но она все же медленно начала подниматься с тротуа-ра. Девушке казалось, что ее сердце колотится так громко, что его можно услы-шать на огромном расстоянии. Едва она выпрямилась во весь рост, не отводя глаз от неподвижной черной фигуры, и сделала шаг в сторону, Он резко обер-нулся, Анна вздрогнула, да так сильно, что пошатнулась и схватилась рукой за стену кирпичного дома. Фигура уже повернулась к ней всем корпусом и медлен-но двигалась навстречу.
- Нет! – выдохнула Анна, вытягивая вперед руку, - я поняла, что это ты! Не надо, не подходи ко мне! – Но фигура все приближалась, осталось всего каких-то два метра, девушка пыталась разглядеть лицо, но под черным капюшоном не бы-ло ничего кроме кромешной темноты, - ты пугаешь меня!
С этими ее словами Он резко остановился, с минуту она чувствовала, что он смотрит на нее, и вдруг растворился в воздухе, будто бы его и не было вовсе. Анна постояла еще немного, потом нерешительно сделала шаг в сторону убитого человека. Подойдя ближе, она увидела, что он будто бы сожжен, вся его кожа имела вид какой-то закипевшей субстанции, девушке стало плохо, она пошатну-лась, чуть не упав, и вдруг увидела, что из темной подворотни медленно выпол-зает что-то черное, похожее на адскую амебу, она отпрянула назад, а амеба пол-ностью накрыла тело; когда темнота растаяла, на дороге и следа не осталось от произошедшего всего минуту назад жестокого убийства.
Подняв с земли испачканную сумку, Анна медленно, держась за стену и покачиваясь, побрела к своему дому. Больше она не чувствовала Его присутст-вия, но от этого ей было еще страшнее. Она дошла до дома, вошла в подъезд поднялась по По-обыкновению темной лестнице на четвертый этаж, достала ключ, открыла дверь и вошла в квартиру. Свет она не включала, за время Его присутствия уже привыкла к темноте. Анна прошла в кухню и тяжело опусти-лась на стул напротив окна. Занавески слегка колыхались из-за ветра, проникав-шего через приоткрытое окно, на темном небе плыли тучи, собирался дождь. Анна вдруг почувствовала себя необыкновенно одинокой. Совсем одна, в пустой квартире, в совершенно чужом ей городе, где почти не было знакомых людей. Ей было тяжело. Где-то далеко, в маленьком городе, жил ее старенький отец. Он был на пятнадцать лет старше мамы, которая умерла при родах. Братьев и сестер у Анны не было, не было друзей в этом городе и никогда не было любимого. Ни-где. Она не сразу осознала, что по щекам одна за другой катятся слезы.
- Не уходи… - прошептала она в темноту, - я так одинока без тебя, - не бросай меня. Мне так страшно оставаться теперь одной. У меня нет никого кро-ме тебя здесь. Прости меня, я глупая… - ответом ей была звенящая тишина. Ан-на перестала плакать, вслушиваясь, в надежде, что Он услышит ее. – Пожалуй-ста! - жалобно разрыдалась девушка, с отчаянием поняв, что сейчас в квартире совсем одна. Она опустила голову на руки, отдаваясь слезам на волю, сердце ее разрывалось от пережитого ужаса и боли, а также от бесконечного, всепогло-щающего одиночества.
Через несколько минут она перестала плакать и подняла голову.
Он сидел напротив нее, черная фигура на фоне окна выглядела зловеще, но Анна обрадовалась. Какое-то время они так и сидели: она и он, свет и тьма, лю-бовь и ненависть, нежность и жестокость, жизнь и смерть. Потом она осторожно вытянула руку и положила ее на стол перед ним.
- Я так хочу почувствовать тебя, - прошептала она, - дотронься до моей ру-ки. Ты спас меня сегодня. Знаешь, если бы он изнасиловал меня, я бы умерла. Я не смогла бы допустить, что этот подонок был бы первым мужчиной, кто кос-нется меня. – Она помолчала и произнесла,- пожалуйста, прикоснись ко мне.
Она увидела, как медленно поднимается его рука, облаченная в черную ря-су, как он протягивает ее, и ее ладонь накрывает черный холод. Сердце Анны бешено колотилось, она затаила дыхание, не отрываясь смотря на него. Тело пронзила мгновенная вспышка боли, когда он коснулся ее, но эта боль мгновен-но сменилась безумным спокойствием и чувством защищенности, а в груди ста-ло так горячо, как будто там горел самый настоящий пожар. Сколько времени прошло, пока они сидели, чувствуя лишь друг друга, она не знала. Потом оказа-лось, что два часа. В эти мгновения Анне было так хорошо как никогда прежде. Она знала, что совершает ужасное, но все ее естество протестовало против отка-за от Него. Она давно поняла, кто Он. Сегодня ее догадки подтвердились. Но она не боялась, чувствуя, что ей он не сделает больно. Никогда.
- Ты ведь не бросишь меня, правда? – тихо спросила она. Он ничего не ска-зал, но Анна поняла, что ответ был «нет».
…Он исчез так же внезапно, как и появился. Девушка даже не поняла, что же произошло, как увидела, что за окном почти светло. А она проснулась и об-наружила, что спала на стуле. «Может, я схожу с ума? – подумала она, вспомнив события ночи, - может, это все моя больная фантазия выдумала?» Она собира-лась на работу, все больше уверяясь, что Его в настоящем не существует. Но ис-пачканная сумка, порванные колготки и ссадины говорили о другом. Она вспо-минала все, что с ней происходило, сознавая, что это нереально, нелепо, невоз-можно! Да сколько еще синонимов можно подобрать к этому определению! Как она не боялась теперь быть одна, наедине с ним? Это было для нее непонятно, но при его присутствии страх пропадал совсем.
«Я сумасшедшая! – думала Анна, - по-моему, я схожу с ума. Или уже со-шла! Шизофрения! Как это ужасно! Что делать? Скорее всего, надо сходить в церковь, ведь не просто же так мне мерещится дьявол? А вдруг у меня белая го-рячка, и я опасна для людей?! Что там появляется при белой горячке? Галлюци-нации. Ну, их-то у меня хоть делись! Неадекватное восприятие действительно-сти, наверное! И его тоже хватает! Вдруг мне примерещится вместо обычного человека Он?! И тогда я сделаю что-то ненормальное! Нет, мне лучше не выхо-дить на улицу!»
Она позвонила на работу и предупредила, что не выйдет сегодня, потому что плохо себя чувствует: «Куда уж хуже!». Потом Анна уселась на диван в ком-нате, поджав ноги и стала думать. Мыслей было много. Проходили часы, за ок-ном постепенно темнело, осень с каждым днем все раньше опускала темноту на город. Анна начала бояться темноты, боялась, что этой ночью поймет, что боль-на. Мысли о психиатрической клинике были невыносимы. Все эти ужасы с про-чищением мозгов и страшной атмосферой безумия! Но еще больше она вдруг начала бояться того, что все это окажется действительностью! В голове начали всплывать не понятно откуда взявшиеся истории о дьяволе, об ужасах, творимых им, о смертях людей, о боли и страданиях. Она начала дрожать, вспомнив, как он дотронулся до нее. Сердце сковал первобытный страх!
За всеми этими мыслями Анна не заметила, как совсем стемнело, а когда она это обнаружила, было уже поздно. Она вдруг резко вздрогнула, внезапно ощутив его присутствие. Сердце заколотилось, а дыхание застряло где-то в гор-ле.
- Ты уже здесь? Может, покажешься, мы же уже знакомы достаточно? Ме-ня пугает эта ига в прятки, - тихо произнесла она.
Темная фигура медленно отделилась от стены и вышла на середину комна-ты. Анна дрожащими пальцами впилась в обивку дивана, не отрываясь смотря на него.
- Я знаю, о чем ты думала сегодня, - вдруг послышался низкий голос, от которого Анна подскочила и вжалась в спинку дивана, не веря своим ушам, - что я сделал тебе плохого, что ты хочешь отгородиться от меня церковными стена-ми?
- Я… - выдавила девушка.
- Можешь не говорить, я знаю, что ты предполагала. Я отвечу тебе – ты не больна, этого не бойся. Я и, правда, прихожу к тебе.
-З…зачем?
-Ты сама хотела этого.
- Разве?
- Я не сделаю тебе плохо.
- Ты можешь показать лицо? – осмелела Анна
- Какое из лиц тебе показать? – рассмеялся он, а она вздрогнула. Впрочем, голос его был не страшен.
- Настоящее… если оно есть… - произнесла она.
- Оно есть…
- Но оно не… - робко начала девушка, но Он ее перебил:
- Нет, оно не ужасно! Вы, люди, боитесь меня, изображая красивое лицо, как маску к отвратительной действительности. Я могу принимать разные обли-чья, в том числе и те, которые могут свести с ума своим видом, как от ужаса, так и от восхищенья. Но лицо у меня одно настоящее, хотя его не видел никто из смертных.
- Чего ты хочешь от меня? Я не могу этого понять! – воскликнула Анна.
- Чего? Ты узнаешь однажды.
- Однажды?! Ты хочешь забрать мою душу? Подчинить своей черной воле? Заставить быть твоей рабой?! Я никогда не пойду на это! Я верю в Бога!
- Мне ничего не надо от тебя. Это я подчиняюсь твоим желаниям! Ты мо-жешь пойти в храм и убить все то, чего достигла, а можешь просто поддаться своим чувствам.
- Я не верю тебе! Как я знаю, ты мастер заговаривать зубы! – Анна уже ос-воилась и говорила с ним на равных.
- Я знаю, о чем ты… - произнес он.
- Еще бы!
- …но это не твой случай. – Он некоторое время молчал, она задумчиво смотрела в окно, даже забыв о том, кто стоит перед ней. – Я не хочу тебя соблаз-нять или склонять на свою сторону. Мне хватает людей, которые сходят с ума, поклоняясь мне. Ты не из их числа.
- Ты совсем обычный, - прошептала она задумчиво.
- Ты считаешь? Я обычный, потому, что говорю с тобой.
- Как долго ты существуешь?
- На этот вопрос даже я не знаю ответа. Всегда, наверное.
- Значит тебе несчетное количество лет?
- Да.
- Зачем ты творишь зло?
- Затем, что в мире всегда и во всем нужен противовес. Я – противовес до-бру. Я не держу зла ни на кого конкретно. Если умирает человек, это не значит, что я хотел его смерти. Просто подошел черед.
-Зачем творишь ты все ужасное? К чему это?!
- Люди уже рождаются плохими, я не стараюсь их изменить. Добро и зло – это два понятия, без которых мир перестал бы существовать. Нельзя без зла – это истина.
- Зачем хочешь подчинить себе мир?
- Мир? Мне не нужен мир. Это удел Бога. Зачем мне мир?
- Но ты повинен в смерти Христа! – она услышала, как он вздохнул. – Ты внушил людям, что его надо убить!
- Он был не обычным человеком, ему не место было среди людей. Он хо-тел создать мир добра, а я повторяю, что это невозможно. Без ненависти не мо-жет существовать любовь, без жестокости нежность! Мир держится на противо-весах! Если бы у него получилось, мир погиб бы.
- Значит, по-твоему, это Бог – угроза миру?! – возмутилась она.
- Я не говорил этого! Вам, живым, не понять! Вы и меня ненавидите только потому, что надо кого-то ненавидеть!
- Я не ненавижу тебя…
- Я знаю это.
- Покажи лицо!
Что-то начало происходить, повеяло холодом, и вдруг на полу и стенах вспыхнули десятки, непонятно откуда взявшихся, свечей. Анна увидела теперь четко черную фигуру, которую скрывали такие же черные одежды. Она затаила дыхание, наблюдая за ним, все казалось сном. Он медленно поднял руки к чер-ному капюшону и одним неуловимым жестом опустил его. Перед Анной возник облик молодого мужчины. Высокий лоб, ровные, слегка изогнутые брови, пря-мой, немного широкий в переносице и загнутый к низу нос, плотно сжатые, кра-сиво очерченные губы, правильный овал лица и… глаза… Миндалевидные, глу-бокие, как бездна, темно-зеленые глаза, казалось, что, посмотрев в них, ты уже никогда не вернешься назад. Единственным необычным было то, что у него бы-ли длинные, почти до пола, волосы, которые переливались то черным, то огнен-но-красным, в зависимости от освещения и того, как он двигался.
Он смотрел на нее, а она не в силах была оторваться от его лица, восхи-щенно вглядываясь в мельчайшие детали, которых не было, в отличие от лиц людей.
- Теперь ты не боишься меня? – вновь зазвучал его необыкновенный голос.
- Как … как я могу не бояться тебя… ты же… - она запнулась.
- Как ты хочешь меня назвать? Дьявол? Сатана? Порожденье ада? Да, все это так. Так меня называют. Другие. А для тебя кто я?
- Я не могу поверить! Ты есть! – Она вскочила и встала напротив него. Он смотрел в ее глаза, будто бы говоря: «Меня не стоит бояться. По крайней мере, тебе».
- Я пришел к тебе, как только узнал, что произошло.
- Произошло? Что произошло?
- Тебе тяжело будет узнать об этом.
- О чем? – не понимала она.
- Возьми трубку, - произнес он, и она вздрогнула, потому, что в следую-щую секунду, как он это сказал, зазвонил телефон. Она испуганно переводила взгляд с него на телефон.
- Тебе надо взять трубку, - сказал он. Анна подчинилась:
- Алло?
- Это Анна? – послышался на том конце голос незнакомой женщины.
- Да.
- Мы не могли дозвонится до вас уже две недели.
- Кто вы?
- Я соседка вашего отца, - Анна похолодела, предчувствуя беду, - ваш отец скончался две недели назад…
- Как?... – Внутри девушки как будто что-то оборвалось и разбилось с ог-лушающим звоном.
- Не волнуйтесь, мы похоронили его как полагается. Андрей Васильевич заранее сказал нам, где можно взять деньги в случае чего. Он же знал, что вы да-леко.
- Этого не может быть!!! – в отчаянии закричала в трубку Анна. – Вы лже-те! Это не так! Он жив! Жив! Он мой отец!!!!
- Я понимаю, вам тяжело, но придется смириться. У него остановилось сердце во сне. Ему не было больно…
Анна выронила трубку, падая на диван, заливаясь слезами отчаяния и не-нависти к себе. Ей хотелось умереть, раствориться в воздухе, вырвать сердце, потому что ей казалось, что оно сейчас потрескается от бесконечной боли.
- Не стоит отчаиваться, - послышался уже знакомый голос. Она вдруг по-чувствовала его руку на плече и поняла, что боль утраты начинает проходить, отпускает и испаряется. Анна подняла на него глаза.
- Спасибо, - сказала она. – Ты знаешь, почему он умер?
- Это был его срок… это была его судьба…
Анна поднялась с пола, и посмотрела ему в глаза: страшные, до безумия глубокие. Казалось, что все его тело – лишь оболочка к ним одним, к этим ад-ским, темным глазам. Только они – отраженье его сути. Анна не могла увидеть в них ничего положительного, как не пыталась, как не искало ее сердце в образе владыки адского чего-то хорошего. Ничего. Все его слова перечеркивались его глазами, которые испепеляли, подчиняли себе, делали рабами навеки вечные. Девушка почувствовала, что растворяется в его глазах. Будто бы попала в злове-щий капкан. Это было страшное чувство, как будто чьи-то руки увлекали ее ду-шу в черный мрак, она хотела отвернуться, прекратить это, но воля ее уже пол-ностью была во власти черноты. Она не могла произнести даже слабого звука, хотя все ее естество отчаянно кричало и сопротивлялось. Со стороны все каза-лось спокойным. Две фигуры стояли друг против друга и смотрели в глаза. Лицо дьявола было спокойным, ее тоже, но если присмотреться, можно было заметить, как ее пальцы слегка сжимаются от нечеловеческого усилия остановиться. Ее лицо побледнело, через секунду она обмякла и опустилась на ковер, теряя созна-ние.
Тогда Он легко присел на колени рядом с ней, внимательно вглядываясь в белоснежное лицо и появившуюся тень вокруг закрытых глаз. Рука с длинными пальцами отвела с ее лба черные волосы, Он наклонил голову, любуясь ее лицом.
На его губах растянулась улыбка, но она была еще страшнее, чем его гнев. Два ряда острых, как лезвия зубов сверкнули при тусклом свете и скрылись сно-ва за красивыми губами. Он просунул руки под ее спину, легко поднялся с Ан-ной на руках. Свечи исчезли. В комнате снова стало очень темно, только среди этой черноты тускло блестели два дьявольских глаза, но и они пропали через не-сколько секунд…
…Анне снился сон. Он состоял из миллиардов лет, из изменения измере-ний. И вдруг ей явился ангел.
- Ты отрекаешься от нас? – звонко прозвучал его голос, и Анна обнаружи-ла, что стоит на необъятном просторе между небом и землей. Ярко светит солн-це, а на небе нет ни облачка. Казалось, мир смеется от счастья. Под ее босыми ногами мягкая, зеленая трава, которая ласкает кожу, а ее тело ощущает легкую одежду из белой ткани, которая была так невесома, что девушка ее не чувствова-ла, а только наслаждалась ее присутствием.
- Отрекаюсь? – удивилась она, - почему?
- Ты предала нас! Ты звала того, чье имя нельзя произносить вслух!
- Но…
- Что побудило тебя к этому предательству?
- Я была совсем одна, мне некому было помочь! – попыталась оправдаться Анна, замечая, что на ярко-голубом небе появились маленькие белоснежные тучки.
- У тебя была вера! У тебя был Господь! Наш Отец! А ты вместо того, что-бы стать ему ближе, предала его! – крикнул ангел. Порыв ветра растрепал воло-сы Анны.
- Он не мой отец! Он отнял у меня настоящего отца! Он позволил напасть на меня! Он не может быть моим отцом! – изо всех сил крикнула Анна.
- Все твои беды пришли тогда, когда ты поддалась его воли! У тебя есть шанс! Одумайся! Ты еще можешь спасти свою душу!
Анна видела, что небо затягивается тучами, они приобретают синий цвет, набухают и уже готовы прорваться ливнем на землю.
- У тебя есть шанс! – кричал ангел. – Скажи, что ты раба божья и раскайся. Тогда твоя душа будет спасена!
- Я не его раба, - еле слышно произнесла Анна, - я не раскаиваюсь...
В ту же секунду громыхнул сильнейший раскат грома, налетел ветер, сры-вая с девушки ангельские одежды. С неба обрушился ливень, который больно бил по ее обнаженному телу, оставляя синие кровоподтеки, будто это была не вода, а камни. Но Анна сжала зубы и стояла сгорбленная и отрекшаяся посреди-не бушующей стихии, которой не было конца и края. Холод сковывал ее бледное тело, заставлял дрожать от боли и слабости. Она поняла, что это не сон…
- Теперь я знаю, - снова зазвучал голос ангела, - ты всегда была полна только темноты, в твоей душе не было света и луча божественной веры! Ты - по-рожденье ада! И отправляйся туда!!!
Земля разверзлась под ее ногами, Анна истошно закричала, проваливаясь в черную бездну…
Она открыла глаза. Было темно. Тело ужасно болело, девушка не могла пошевелиться. Анна чувствовала, что лежит на холодном камне.
- Прости меня, - услышала она низкий голос, - прости за перенесенную боль. Я не хотел делать тебе больно. Ты единственная, кому я никогда не хотел зла. Я ждал тебя всю свою жизнь.
- Ты? – слабо произнесла она, видя его лицо рядом с ней. Он склонился над ней, в его глазах читалось страдание. Видя ее немой вопрос, он произнес:
- Это я. Каждую секунду находясь с тобой, я убиваю себя.
Его руки легли на ее тело, плавно спустились по груди к животу, прошли по ногам. Анна почувствовала, как что-то густое и теплое обволакивает ее, она прикрыла глаза, отдаваясь на волю чувствам. Боль стала отпускать, на месте си-них следов оставались только ноющие пятна. Анна смотрела вверх, в черную бездну над головой, чувствовала его руки, ласкающие ее кожу. Ощущение нере-альности происходящего не оставляло ее. У нее было впечатление, что во всей вселенной только они одни. А вокруг только черный жестокий холод, убиваю-щий их.
- Я не обещаю тебе душевного счастья. Я сам его не имею, - произнес он, - но физическое наслаждение – это то, что ты можешь ощущать всегда, будучи со мной. Пойдем, - он взял ее за руку, помогая встать.
- Куда?
- Я покажу.
Он провел ее по черным коридорам, высеченным из камня, без единого светлого пятна. Анна смотрела вперед, в бездну мглы. У нее было странное чув-ство, пустоты внутри. Как будто, души не было, ничто не могло переживать, плакать, любить. Только чувства: холода, тепла, наслаждения, боли, страсти. Она была уже не девушкой, живущей в одиночестве в темной квартире.
Она была невестой дьявола.
Вот в конце коридора она увидела свет. Они вышли в огромное помещение из того же черного камня, диаметром около ста метров. На стенах горели тысячи и тысячи свечей, отбрасывающих причудливые тени вокруг. Потолок (если он вообще был) был так высоко, что Анна не могла его увидеть. Посредине поме-щения было небольшое озеро. Дьявол подвел Анну к краю берега, и только тогда девушка поняла, что в озере не вода, а кровь. Почти черная кровь. Она испуганно выдохнула.
- Красиво, правда? – тихо спросил он. – В твоем представлении ад был не таким?
- Почему кровь? – дрожащим голосом спросила она.
- Это кровь людей, которые сами ушли из жизни. Они не были плохими, но Бог их отверг за то, что они не смогли выдержать его испытаний. Подчас эти ис-пытания сопутствуются страшными муками. Нельзя винить их за то, что они не вынесли их. Если Сын Божий и вынес нечеловеческие страдания, так он и чело-веком-то не был… Видишь? – он поднял руку, указывая на что-то. Анна просле-дила за его жестом и увидела прекрасного черного лебедя, плавающего по озеру крови. В его перьях отражались бесчисленные огни свечей. В гордом изгибе шеи было что-то величественное. Вдруг лебедь поднял голову и посмотрел на девуш-ку. Анна отпрянула.
- Это… - только и смогла вымолвить она.
- Да, это твоя душа, - ответил он, - видишь, как она восхитительна, хоть и черна? Я не видел ничего прекрасней ее за всю свою жизнь. Иди к ней!
Анна словно во сне ступила в озеро, ощущая как колышется кровь под ее шагами. Она шла к лебедю, зачарованно смотря в его глаза. Дьявол наблюдал за ней. Девушка зашла в озеро по грудь и, наконец, достигла лебедя. Какое-то вре-мя она просто смотрела на него, любуясь переливами перьев, прекрасными, со-всем человеческими глазами. Потом она осторожно протянула к нему руки. Ле-бедь позволил погладить себя, поддаваясь движению ее рук. Анна зачарованно смотрела на него, потом обняла за тонкую шею и тихо прошептала:
- Теперь ты свободен! Ты свободен! – уже громче сказала она.
Лебедь выгнул шею, забил крыльями и в следующую секунду воспарил ввысь, оставляя Анну далеко внизу. А она следила за его полетом, не в силах вымолвить ни слова. Когда ее душа скрылась в темноте вверху, Анна посмотрела на дьявола, стоящего на берегу. Он был прекрасен, так прекрасен, что девушка неожиданно заплакала, хоть у нее уже и не было души.
- Я люблю тебя! – закричала она, - я всегда буду твоей! Я люблю тебя!!!
Она видела, как он скинул черные одежды, обнажив прекрасное тело, и ступил в озеро. Его длинные волосы растеклись по поверхности. Он медленно шел к ней. Она двинулась ему навстречу.
Они встретились на середине озера, их руки переплелись. Она уже не боя-лась его глаз, таких черных и безжалостных. Она знала, что если у него и есть душа, то в ней найдется место для любви к Анне.
Тела дьявола и девушки прижались друг к другу. Он приподнял ее лицо и поцеловал в губы. Анна ощутила, как окунается в бездну чего-то, стоящего выше ее понимания. Только одно испепеляющее блаженство чувствовала она. Кровь стекала с их тел, ласкала кожу, усиливала ощущения.
…Дьявол бережно опустил девушку на каменный берег, накрывая ее своим телом. Его волосы скрывали ее от холода. Анна отдавалась ему без чувства вины или какого-то страха. Сейчас она очень четко понимала, что была рождена для того, чтобы быть любимой, любимой дьяволом… Когда их тела слились, стали одним целом, Анна почувствовала, как разрывающее наслаждение проникает в каждую часть ее тела и наполняет пустоту внутри только одним чувством – лю-бовью. Не земной и не небесной, а самой настоящей бездонной любовью.
Он ласкал ее, целовал, она отвечала ему тем же. Они знали, что вне этих стен их ждет только ненависть и боль. И его тоже, потому что, став с ней единым целым, он подверг себя опасности, потеряв свою силу, которую вложил в лю-бовь…».
Александра отложила рукопись. В ее душе бушевали разные чувства. От страха до восхищения. Она встала и прошла на кухню, вытащила у мужа из сум-ки сигареты и закурила, хотя не делала этого уже лет пять. Судорожно затягива-ясь дымом, она до мельчайших подробностей вспоминала рукопись. Александра и на секунду не усомнилась в ее правдивости. Теперь страшно не было. Страх отступил совсем. Казалось, что, узнав дьявола ближе, перестаешь его бояться, но она знала, что это только иллюзия. Дьявол был все также страшен и беспощаден. Просто это было еще одним доказательством того, что любовь любого может изменить.
Александра рассеянно затушила сигарету и пошла в спальню. Там она лег-ла в постель, обняла мужа и тотчас же заснула.
***
Была глубокая ночь. Фонари не горели почти нигде. Александра шла по темной улице, сжимая руках рукопись. Вдруг она увидела впереди черную фигуру и ос-тановилась.
- Я пришла! – крикнула она. Фигура подошла к ней и остановилась, сняла капю-шон. Это была та же девушка, которую Александра видела несколько дней назад у себя в кабинете. Она была все также бледна и красива.
- Спасибо, - промолвила она, - что прочитали и поверили. Мы благодарны вам. Ничего не бойтесь, избегайте только служителей церкви. Пока…
- Я была поражена вашим рассказом, - сказала Александра. – Вы счастливы те-перь?
- Счастлива? Я не знаю, что это такое, у меня же нет души. – Она грустно улыб-нулась. – Но я очень его люблю. Так сильно, насколько может любить человек без души. А это, поверьте, намного превышает чувства обычного человека. И я очень ему благодарна. За то, что подарил мне вечную жизнь с ним.
- Теперь вы вдвоем?
- Нет. Он всегда один. Я могу лишь стать частью его. И скоро это произойдет.
- Скажи, значит, Он не так страшен?
- Он – дьявол. Просто я любима им…
Послесловие.
Не стоит спрашивать, что побудило меня написать этот рассказ. Он, безусловно, спорный. Может затрагивать взгляды разных людей. Это – не мое видение мира. Это – моя фантазия, мое видение удачного рассказа. В котором есть, на мой взгляд, все, что требуется: элементы фантастики, интересный сюжет, любовь, колоритные герои…
Также не стоит спрашивать, почему в нем происходит так, а не иначе. Я не смогу ответить на эти вопросы. Я пишу то, что стоит перед моим мысленным взором. Естественно, все герои – плод моего воображения, ни на чем необоснованные. Возможно, прочитав это, вы в чем-то со мной не согласитесь. Но в любом слу-чае, его надо рассматривать ТОЛЬКО как художественное произведение о ЛЮБВИ.
***
Я люблю тебя черной любовью,
Я все за тебя отдам.
И слезы стекают кровью
По выколотым глазам.
|
|
| Damien Torn |
2003-05-15 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
То, что было в хранилище
Группа из тринадцати человек уже заканчивала свою экскурсию по анатомическому музею. Было около шести часов, на улице давно стемнело. Да и музей был почти пуст.
Кто-то предложил напоследок сходить в хранилище, где помещались трупы. Только руководительница, проводящая экскурсию, не разрешала этого делать. Она говорила, будто там водятся крысы, и они могут кого-нибудь укусить. Они даже не гнушаются трупами, пропитанными формалином. Однако школьники (на самом деле они были первокурсниками ХНУ факультета фундаментальной медицины, просто им пришлось представиться школьниками, дабы меньше заплатить – ради этого стоит платить) настаивали на том, чтобы все-таки сходить и посмотреть, что же там такое. В конце концов, они начали говорить, что, как-никак, заплатили деньги, а поэтому имеют право ходить, куда им вздумается. В общем, так или иначе, руководительница сказала, что они могут идти куда хотят, только она с ними не пойдет, потому что в хранилище просто делать нечего. Она была уверена, их туда не пустят. Она ошибалась.
Первокурсники спустились вниз, на нулевой этаж, и прошли в небольшую комнатку, где в полу размещался массивный железный люк, отделяющий хранилище от всего остального музея. Как-то нехорошо выглядел этот люк, словно сомкнутая пасть какого-то сказочного существа, так и ожидающего свою жертву. Было в этом нечто пугающее и одновременно притягивающее.
В музее было настолько тихо, что, казалось, здесь все вымерли.
Кто-то нагнулся и с трудом открыл люк. С ржавым некрасивым скрипом крышка откинулась на пол, звонко ударив о бетон. Из подвала вырвался неприятный прелый запах. Вслед за этим откуда-то сзади возник молодой парень, представившийся дежурным и ответственным за хранилище. Он сказал, что сегодня посещать хранилище категорически запрещено. Почему? Просто нельзя, и точка. Однако группа настаивала на своем, тем более что им разрешила руководительница. А, раз она разрешала, то, значит, хранилище можно посещать и сегодня. Не зная, что ответить, ответственный за хранилище сказал, что сейчас позовет руководительницу, и они вместе решат этот вопрос (может быть, поход в хранилище удастся перенести на другой день). И дежурный ушел.
А первокурсники остались сами, стоя перед манящим черным входом в подвал. И каждый из них ощущал некую грозную, могущественную силу, исходящую изнутри. Нужно лишь спуститься вниз. Всего только.
Один из парней. Позвав других, спустился на несколько ступеней вниз, и за ним последовали другие. Все равно им за это ничего не будет. Ведь никто даже не знает, откуда они на самом деле. А увидеть трупы в большом количестве, безусловно, стоило (хотя было что-то еще, тянувшее студентов спуститься вниз – им просто было необходимо пройти туда, тем более что это сделать запрещено, а ведь запретный плод сладок).
Все спустились вниз. Здесь пахло затхлостью и невыносимым запахом формалина. Включили свет. Тусклые лампочки осветили большие ванные с трупами, накрытые плотными брезентовыми тканями. Первокурсники разбрелись по разным углам обширного хранилища и принялись поднимать покрывающие материалы, чтобы посмотреть на трупы.
Казалось бы, ничто не предвещало беды.
Все мирно шутил, о чем-то смеялись, попутно заглядывая в ванные с трупами. Было довольно жутко находиться здесь одним, но это доставляло некоторое удовольствие, граничащее с возбуждением и безумной радостью…
Когда погас свет, каждый из тринадцати подумал, что это кто-то шутит. Девушки первыми подали свои голоса, требуя зажечь свет. Но их просьбам никто не внял. Более того, через несколько секунд, когда кто-то хотел подняться наверх, с громадным грохотом закрылась крышка люка, ведущего в подвал. Все зашумели, возмущенные чьей-то подобной выходкой, и никто не услышал, как вокруг что-то зашелестело, словно листья на ветру. Кто-то поднялся наверх и попытался открыть люк. Но он, казалась, намертво прирос к полу. Вот тогда заволновались все. Сначала кричали, чтобы наверху прекратили дурные шутки. Но, то ли наверху не понимали, то ли это были не шутки, но люк не открывался. Стали кричать, угрожать, ругаться. Безрезультатно. Кто-то догадался включить свет, и в подвале снова стало светло.
И сразу кинулось в глаза то, что каждый брезент, накрывавший ванные, неуклюже валялся на полу. Кто-то (что-то) постарался (постаралось) его скинуть. Кто (что?)
Снова каждый подумал, что это чья-то глупая шутка. Возможно, потом студенты и будут смеяться, но пока им не казалось забавным торчать в этом вонючем чертовом хранилище, куда они совсем недавно так рьяно рвались.
Прошло еще около минуты, прежде чем в дальнем углу, где собирались провода, ярким голубым пламенем заискрилась проводка. Секундой позже, обречено мигнув, погас свет. Это явно никому не понравилось. Хотя тут и нечего было бояться, но темнота все-таки как-то давит на сознание, ибо люди – дети света. И вообще, мало ли что…
Минуло десять минут. Студенты почти не разговаривали. Все хотели выйти наверх. Вообще, что это им вообще вдруг взбрело в голову посетить хранилище. Разве они не видели трупов у себя в препараторской трупы? И чья это идиотская затея?
Время тянулось. Все оставалось по-прежнему. И куда девался этот дежурный? Может, он пришел, увидел, что никого наверху нет, подумал, будто все ушли, и закрыл подвал? Вполне возможно. Тогда студентам придется всю ночь провести в хранилище с трупами, с невыносимым запахом формалина, без еды и питья. Может быть, ночью наведаются и крысы, размером с кошку. Наверное, они очень голодны.
Некоторые начали доставать мобильные телефоны и куда0то звонить. Только связь неизвестно почему отсутствовала. Может, потому, что стены – железные (хотя сверху они выглядели каменными).
Минут через десять первокурсники начали паниковать. Хотя из них никто не страдал боязнью закрытого простарантства, но прозябать в холодном подвале тоже было, по крайней мере, неприятно.
Только паника быстро оборвалась. Как раз тогда, когда кто-то предательским шепотом спросил, слышат ли они что-то. Все разом замолчали. И услышали. Странный звук, похожий на плеск воды. И одновременно с этим усилился запах формалина. И снова донеслись какие-то непонятные звуки, раздающиеся совсем рядом. Шлеп- шлеп. До боли знакомая картина: будто кто-то, накупавшись, вылез из ва7ной и босыми ногами зашлепал по полу. Кто-то из студентов чиркнул зажигалкой, и ее неровное пламя выхватило из тьмы, рядом с ванными, размытые худые тени.
Девушки закричали. Зажигалка погасла. Темнота. Топот ног. Неистовые крики. Грохот крышки люка.
Постепенно все успокаивается. Кто-то спрашивает, все ли на месте. Староста курса, которая возглавила групп, делает перекличку. Четверо человек не отвечают. ИХ зовут. Но их неслышно. Все затихают, и в подвале повисают страх и тишина. Что делать? Что происходит? Куда делись сокурсники? Эти вопросы немым вопрошанием застыли на устах у каждого. Все оставшиеся студенты инстинктивно сбились в кучку, тесно прижимаясь друг к другу. Один из них хриплым голосом тихо спросил, не трупы лито утащили четверых пропавших студентов. Наверное, пять минут назад над ним бы только посмеялись. Однако теперь никто не смеялся. Уж слишком непонятные вещи здесь происходил. И каждый осозновал, что исчезнуть может еще что-то, даже он сам.
Потом снова послышалось тихое шлеп – шлеп. И еще чьи-то хрипы, будто тяжело вздыхал старый, отживший свое курильщик.
Оставшиеся девять человек двинулись назад, к ступеням, ведущим наверх. Никто не хотел доставать зажигалку. Никто не хотело увидеть то, чему принадлежали эти нехорошие звуки. Возможно, каждый уже знал, что находится там, внизу.
Шлеп – шлеп раздалось еще ближе, и нечто прохрипело еще надрывнее и громче. И хрип был не один. Жутко завоняло формалином. Теперь не нужно было задавать лишних вопросов, чтобы понять, что происходило.
Студенты сбились в жалкую кучку у люка. Никто не кричал. Страх, сдавливающий горло, не позволял этого сделать.
Первые мокрые шервашие пальцы грубо схватили одного из студентов и потащили вниз. Он смог закричать, громко. Отчаянно, в последний раз. Затем кто-то все-таки зажег зажигалку, и все увидели, что находилось в подвале.
Внизу толпились высушенные годами пребывания в формалине тела людей. Трупы с неизменно застывшим выражением злости и муки на лице смотрели на студентов, как смотрят волки на овечек. Кто-то из этих зомби умер давно, кто-то – не очень. И всегда в этот день они открывали свои глаза, растягивали застывшие мышцы и вылазили из своих вечных усыпальниц, бродя по хранилищу, хрипя от отчаяния и вечной усталости, на которое их обрекло порочное прошлое. Месяцами их мучили, доставая из сосудов, то разрезая, то зашивая, тыкая скальпелями и поливая водой. Горе тем, кто окажется в тот миг у них на пути…
Трупы разобрали студентов. Каждый из трупов алкал возыметь себе частичку живой и теплой плоти человека.
Первокурсников разрывали, выдавливая им глаза, вырывая с клочками кожи волосы, откусывая сочные куски молодого мяса и запивая сочащейся из ран кровью. Люди уже потеряли остатки разума, ибо не было сил бороться со смертью.
У них доставали внутренности, прокалывая кожу остатками когтей, вытаскивая желудок с влачащимися за ним кишками, которые лопались, словно воздушные шарики. Тела разрывали по кусочкам, не проливая ни единой капли крови, высасывали мозг из черепа мозг, словно вытягивая из трубочки последние остатки сока. Трупы жевали мясо, тщательно разжевывая его, стараясь растянуть удовольствие, продлить на устах вкус трепыхающейся плоти, только-только принадлежавшей живым. Студентов обгладывали, как обгладывают кости хорошо зажаренной курицы. Подвал оглашался противными чавканьем, посасыванием и хрустом. Сегодня в хранилище попался лакомый кусочек…
*** *** ***
Около полуночи в анатомический музей вломились родители тринадцати детей, которые решили в сей неблагополучный день посетить хранилище.
Родители разбудили ничего не понимающего сторожа и стали требовать от него вернуть им детей. После часа безумных рысканий по музею они собрались у подвала, где хранятся трупы. И каждый из родителей смог ощутить, как оттуда исходит нечто нехорошее, отдающее бедой и смертью. Крышка люка была заперта на щеколду. Сторож сказал, что в хранилище входить запрещено, так что там вряд ли могут находиться дети, тем более, если бы они там были, то, наверняка, не молчали бы. Однако родители все потребовали отворить люк. Сторож его открыл, про себя выругавшись, что кто-то нерадивый замазал ручку формалином. Старик спустился внутрь, щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Тогда он поднялся наверх и откуда-то притащил фонарь. Включил его и осветил хранилище, выхватив из тьмы желтым пятном света совсем невеселую картину. Все обомлели.
На полу валялось тринадцать скелетов, то тут то там покрытых розоватыми кусочками плоти, источающих сладковато-тошнотворный запах. Не стоило сомневаться ни секунды в том, кому принадлежат эти трупы. Вопрос в другом: что произошло?
Под впечатлением увиденного без сознания на пол упали женщины. Отцы оставались стоять в онемении, не зная, что думать и что делать. Больше не было их чад, от них остались лишь бренные останки, и ничто, ничто не вернет их к жизни. Больше никого не придется будить по утрам в университет, больше некого будет поздравлять с днем рождения и дарить подарки на новый год. Бездетны теперь родители, и жизнь им станет не мила.
И никому не станет известно, что же случилось здесь в тот холодный декабрьский вечер. Никто не убедится в очередной раз в том. Что плод запретный, хоть и сладок, но опасен; и наша история это убедительно подтверждает.
23 декабря 2002 года.
|
|
| Damien Torn |
2003-05-15 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
То, что было в хранилище
Группа из тринадцати человек уже заканчивала свою экскурсию по анатомическому музею. Было около шести часов, на улице давно стемнело. Да и музей был почти пуст.
Кто-то предложил напоследок сходить в хранилище, где помещались трупы. Только руководительница, проводящая экскурсию, не разрешала этого делать. Она говорила, будто там водятся крысы, и они могут кого-нибудь укусить. Они даже не гнушаются трупами, пропитанными формалином. Однако школьники (на самом деле они были первокурсниками ХНУ факультета фундаментальной медицины, просто им пришлось представиться школьниками, дабы меньше заплатить – ради этого стоит платить) настаивали на том, чтобы все-таки сходить и посмотреть, что же там такое. В конце концов, они начали говорить, что, как-никак, заплатили деньги, а поэтому имеют право ходить, куда им вздумается. В общем, так или иначе, руководительница сказала, что они могут идти куда хотят, только она с ними не пойдет, потому что в хранилище просто делать нечего. Она была уверена, их туда не пустят. Она ошибалась.
Первокурсники спустились вниз, на нулевой этаж, и прошли в небольшую комнатку, где в полу размещался массивный железный люк, отделяющий хранилище от всего остального музея. Как-то нехорошо выглядел этот люк, словно сомкнутая пасть какого-то сказочного существа, так и ожидающего свою жертву. Было в этом нечто пугающее и одновременно притягивающее.
В музее было настолько тихо, что, казалось, здесь все вымерли.
Кто-то нагнулся и с трудом открыл люк. С ржавым некрасивым скрипом крышка откинулась на пол, звонко ударив о бетон. Из подвала вырвался неприятный прелый запах. Вслед за этим откуда-то сзади возник молодой парень, представившийся дежурным и ответственным за хранилище. Он сказал, что сегодня посещать хранилище категорически запрещено. Почему? Просто нельзя, и точка. Однако группа настаивала на своем, тем более что им разрешила руководительница. А, раз она разрешала, то, значит, хранилище можно посещать и сегодня. Не зная, что ответить, ответственный за хранилище сказал, что сейчас позовет руководительницу, и они вместе решат этот вопрос (может быть, поход в хранилище удастся перенести на другой день). И дежурный ушел.
А первокурсники остались сами, стоя перед манящим черным входом в подвал. И каждый из них ощущал некую грозную, могущественную силу, исходящую изнутри. Нужно лишь спуститься вниз. Всего только.
Один из парней. Позвав других, спустился на несколько ступеней вниз, и за ним последовали другие. Все равно им за это ничего не будет. Ведь никто даже не знает, откуда они на самом деле. А увидеть трупы в большом количестве, безусловно, стоило (хотя было что-то еще, тянувшее студентов спуститься вниз – им просто было необходимо пройти туда, тем более что это сделать запрещено, а ведь запретный плод сладок).
Все спустились вниз. Здесь пахло затхлостью и невыносимым запахом формалина. Включили свет. Тусклые лампочки осветили большие ванные с трупами, накрытые плотными брезентовыми тканями. Первокурсники разбрелись по разным углам обширного хранилища и принялись поднимать покрывающие материалы, чтобы посмотреть на трупы.
Казалось бы, ничто не предвещало беды.
Все мирно шутил, о чем-то смеялись, попутно заглядывая в ванные с трупами. Было довольно жутко находиться здесь одним, но это доставляло некоторое удовольствие, граничащее с возбуждением и безумной радостью…
Когда погас свет, каждый из тринадцати подумал, что это кто-то шутит. Девушки первыми подали свои голоса, требуя зажечь свет. Но их просьбам никто не внял. Более того, через несколько секунд, когда кто-то хотел подняться наверх, с громадным грохотом закрылась крышка люка, ведущего в подвал. Все зашумели, возмущенные чьей-то подобной выходкой, и никто не услышал, как вокруг что-то зашелестело, словно листья на ветру. Кто-то поднялся наверх и попытался открыть люк. Но он, казалась, намертво прирос к полу. Вот тогда заволновались все. Сначала кричали, чтобы наверху прекратили дурные шутки. Но, то ли наверху не понимали, то ли это были не шутки, но люк не открывался. Стали кричать, угрожать, ругаться. Безрезультатно. Кто-то догадался включить свет, и в подвале снова стало светло.
И сразу кинулось в глаза то, что каждый брезент, накрывавший ванные, неуклюже валялся на полу. Кто-то (что-то) постарался (постаралось) его скинуть. Кто (что?)
Снова каждый подумал, что это чья-то глупая шутка. Возможно, потом студенты и будут смеяться, но пока им не казалось забавным торчать в этом вонючем чертовом хранилище, куда они совсем недавно так рьяно рвались.
Прошло еще около минуты, прежде чем в дальнем углу, где собирались провода, ярким голубым пламенем заискрилась проводка. Секундой позже, обречено мигнув, погас свет. Это явно никому не понравилось. Хотя тут и нечего было бояться, но темнота все-таки как-то давит на сознание, ибо люди – дети света. И вообще, мало ли что…
Минуло десять минут. Студенты почти не разговаривали. Все хотели выйти наверх. Вообще, что это им вообще вдруг взбрело в голову посетить хранилище. Разве они не видели трупов у себя в препараторской трупы? И чья это идиотская затея?
Время тянулось. Все оставалось по-прежнему. И куда девался этот дежурный? Может, он пришел, увидел, что никого наверху нет, подумал, будто все ушли, и закрыл подвал? Вполне возможно. Тогда студентам придется всю ночь провести в хранилище с трупами, с невыносимым запахом формалина, без еды и питья. Может быть, ночью наведаются и крысы, размером с кошку. Наверное, они очень голодны.
Некоторые начали доставать мобильные телефоны и куда0то звонить. Только связь неизвестно почему отсутствовала. Может, потому, что стены – железные (хотя сверху они выглядели каменными).
Минут через десять первокурсники начали паниковать. Хотя из них никто не страдал боязнью закрытого простарантства, но прозябать в холодном подвале тоже было, по крайней мере, неприятно.
Только паника быстро оборвалась. Как раз тогда, когда кто-то предательским шепотом спросил, слышат ли они что-то. Все разом замолчали. И услышали. Странный звук, похожий на плеск воды. И одновременно с этим усилился запах формалина. И снова донеслись какие-то непонятные звуки, раздающиеся совсем рядом. Шлеп- шлеп. До боли знакомая картина: будто кто-то, накупавшись, вылез из ва7ной и босыми ногами зашлепал по полу. Кто-то из студентов чиркнул зажигалкой, и ее неровное пламя выхватило из тьмы, рядом с ванными, размытые худые тени.
Девушки закричали. Зажигалка погасла. Темнота. Топот ног. Неистовые крики. Грохот крышки люка.
Постепенно все успокаивается. Кто-то спрашивает, все ли на месте. Староста курса, которая возглавила групп, делает перекличку. Четверо человек не отвечают. ИХ зовут. Но их неслышно. Все затихают, и в подвале повисают страх и тишина. Что делать? Что происходит? Куда делись сокурсники? Эти вопросы немым вопрошанием застыли на устах у каждого. Все оставшиеся студенты инстинктивно сбились в кучку, тесно прижимаясь друг к другу. Один из них хриплым голосом тихо спросил, не трупы лито утащили четверых пропавших студентов. Наверное, пять минут назад над ним бы только посмеялись. Однако теперь никто не смеялся. Уж слишком непонятные вещи здесь происходил. И каждый осозновал, что исчезнуть может еще что-то, даже он сам.
Потом снова послышалось тихое шлеп – шлеп. И еще чьи-то хрипы, будто тяжело вздыхал старый, отживший свое курильщик.
Оставшиеся девять человек двинулись назад, к ступеням, ведущим наверх. Никто не хотел доставать зажигалку. Никто не хотело увидеть то, чему принадлежали эти нехорошие звуки. Возможно, каждый уже знал, что находится там, внизу.
Шлеп – шлеп раздалось еще ближе, и нечто прохрипело еще надрывнее и громче. И хрип был не один. Жутко завоняло формалином. Теперь не нужно было задавать лишних вопросов, чтобы понять, что происходило.
Студенты сбились в жалкую кучку у люка. Никто не кричал. Страх, сдавливающий горло, не позволял этого сделать.
Первые мокрые шервашие пальцы грубо схватили одного из студентов и потащили вниз. Он смог закричать, громко. Отчаянно, в последний раз. Затем кто-то все-таки зажег зажигалку, и все увидели, что находилось в подвале.
Внизу толпились высушенные годами пребывания в формалине тела людей. Трупы с неизменно застывшим выражением злости и муки на лице смотрели на студентов, как смотрят волки на овечек. Кто-то из этих зомби умер давно, кто-то – не очень. И всегда в этот день они открывали свои глаза, растягивали застывшие мышцы и вылазили из своих вечных усыпальниц, бродя по хранилищу, хрипя от отчаяния и вечной усталости, на которое их обрекло порочное прошлое. Месяцами их мучили, доставая из сосудов, то разрезая, то зашивая, тыкая скальпелями и поливая водой. Горе тем, кто окажется в тот миг у них на пути…
Трупы разобрали студентов. Каждый из трупов алкал возыметь себе частичку живой и теплой плоти человека.
Первокурсников разрывали, выдавливая им глаза, вырывая с клочками кожи волосы, откусывая сочные куски молодого мяса и запивая сочащейся из ран кровью. Люди уже потеряли остатки разума, ибо не было сил бороться со смертью.
У них доставали внутренности, прокалывая кожу остатками когтей, вытаскивая желудок с влачащимися за ним кишками, которые лопались, словно воздушные шарики. Тела разрывали по кусочкам, не проливая ни единой капли крови, высасывали мозг из черепа мозг, словно вытягивая из трубочки последние остатки сока. Трупы жевали мясо, тщательно разжевывая его, стараясь растянуть удовольствие, продлить на устах вкус трепыхающейся плоти, только-только принадлежавшей живым. Студентов обгладывали, как обгладывают кости хорошо зажаренной курицы. Подвал оглашался противными чавканьем, посасыванием и хрустом. Сегодня в хранилище попался лакомый кусочек…
*** *** ***
Около полуночи в анатомический музей вломились родители тринадцати детей, которые решили в сей неблагополучный день посетить хранилище.
Родители разбудили ничего не понимающего сторожа и стали требовать от него вернуть им детей. После часа безумных рысканий по музею они собрались у подвала, где хранятся трупы. И каждый из родителей смог ощутить, как оттуда исходит нечто нехорошее, отдающее бедой и смертью. Крышка люка была заперта на щеколду. Сторож сказал, что в хранилище входить запрещено, так что там вряд ли могут находиться дети, тем более, если бы они там были, то, наверняка, не молчали бы. Однако родители все потребовали отворить люк. Сторож его открыл, про себя выругавшись, что кто-то нерадивый замазал ручку формалином. Старик спустился внутрь, щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Тогда он поднялся наверх и откуда-то притащил фонарь. Включил его и осветил хранилище, выхватив из тьмы желтым пятном света совсем невеселую картину. Все обомлели.
На полу валялось тринадцать скелетов, то тут то там покрытых розоватыми кусочками плоти, источающих сладковато-тошнотворный запах. Не стоило сомневаться ни секунды в том, кому принадлежат эти трупы. Вопрос в другом: что произошло?
Под впечатлением увиденного без сознания на пол упали женщины. Отцы оставались стоять в онемении, не зная, что думать и что делать. Больше не было их чад, от них остались лишь бренные останки, и ничто, ничто не вернет их к жизни. Больше никого не придется будить по утрам в университет, больше некого будет поздравлять с днем рождения и дарить подарки на новый год. Бездетны теперь родители, и жизнь им станет не мила.
И никому не станет известно, что же случилось здесь в тот холодный декабрьский вечер. Никто не убедится в очередной раз в том. Что плод запретный, хоть и сладок, но опасен; и наша история это убедительно подтверждает.
23 декабря 2002 года.
|
|
| Ding |
2002-03-31 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Этюд САНЗДВИНИКА. (отрвок из рассказа "Кукла на проволоке")
Cтоп утро.
Вынул из тепла сигарету и судорожно стал искать спички. Нашел, хотя их было мало две или три штуки.
За окнами кто-то шел и бил по стеклам. Прищурив глаза и старательно высматривая причину многочисленных ударов, он обратил внимание на серость плачущего неба за мокрым стеклом.
Он догадался, что это его друг, с которым всегда было о чем поговорить, он вскочил с кресла в объятиях которого он сидел, подбежал к окну и нервозно стал дергать форточку.
-Открывайся же, ну.
Сквозь зубы бормотал он. Форточка не поддавалось, и он ударил кулаком в стекло, оно разлетелось и в комнату вошел друг.
Зачем ?
Он стал просовывать голову в форточку с битым стеклом и успев изрезать свое лицо он уже не чувствовал ни боли ни холода. Он думал лишь о том, что друг появился очень во время, дождь пришел очень кстати. Кровь вперемешку с дождевыми каплями текла по лицу, затекая в глаза и в рот. Он обо всем уже не помнил, просто улыбался, глаза были широко раскрыты а мокрые волосы так и лезли слегка касаясь концами его карих зрачков.
какой то жуткий и не званный гость вдруг появился в нем, я тебя не ждал подумал он, а страх молча вошел в него, отбросил хозяина тела в сторону, назад в комнату и принялся надвигаться.
Он пятился не спуская взгляда от силуэта человека в белых одеждах возникшего из ничего, пришедшего из неоткуда. Пятясь и все, роняя за собой он упал на пол и прижавшись к стене прикрылся руками, подальше от своей головы. Страх его не стал трогать, наверное передумал, ведь это первый день уходящего месяца а значит все еще впереди.
Какое странное спокойствие оставил после себя страх, он нашел его в себе и схватился за него обеими руками. В руках была гитара. Успокоившись, он понял, что этот гость больше не уйдет, он отбросил гитару, кажется она разбилась. Ведь ласки бывают разными даже грубыми. Теперь он просто положил голову на коленки и закрыл глаза, пришло время мечтать.
Что происходило дальше он не помнил, но успел поймать себя на мысли что уже не чувствует своего лица, ни улыбки, ни моргания усталых глаз, ничего вообще.
Он пытался хлопать ресницами очень медленно и постоянно, что бы успеть понять что случилось.
Ну вот теперь он стал понимать что находится на кухне и сидит за столом. В углу стояла газовая плита и знаешь, все четыре конфорки, было очень тяжело, от духоты и гари очень ярко горели и как будто расплывались. Дышать закружилась голова. Он попытался встать на ноги не заметив того, что стул откинулся в сторону и свалился на пол. Состояние онемения что ли? Думал он. Хотя все было предельно ясно. Лицо не поддавалось улыбке или каким либо другим эмоциональным изменениям , только по одной причине кровь и раны на лице стали сохнуть и теперь усохшая кровавая маска стала сыпаться и наконец свалилась на стол прямо перед ним,. Я, снова чист. Я, снова, СТОП УТРО.
|
|
| Ding |
2002-03-31 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
КУКЛА НА ПРОВОЛОКЕ
О нем.
Каждый прожитый день был по-своему интересен. Хотя начало его всегда предлагало одно и тоже с одним лишь изменением разным стечением обстоятельств и количеством людей, принимавших в этом стечении участие. Он имел нудных и порой жестоких врагов, близких друзей, которых как полагается, было очень мало. И множество разных знакомых плохих и хороших. Все это называл он частицей его окружающего мира, но это все, порою перевоплощало его в «Зомби». Зовут пить он шел, зовут петь он шел, просили просто прийти, он приходил, всегда появлялся с одним лишь желанием, просто быть. Да, но вот только исчезал он слишком просто, исчезал, как только о нем забывали, как только ему начиналось казаться, что он уже не нужен. Это дурное чувство ненужности.
ГЛАВА 1
- Прошу всем встать, суд идет!
Судья появился внезапно, как раз там, где и должен восседать.
- Садитесь, прозвучал голос судьи. - Раздался чуть глуховатый грохот и все сели. По рядам пошел гул и шелест, который оборвал стук судейского молотка.
- Тише, тише, суд изучил дело и вынес приговор, который сейчас зачтется. - Судья замолк и замер, его глаза сделались большими, и он дико завопил:
- Но я не вижу! Я не вижу своего подсудимого! Опять бежал?
- Нет, нет, нет, нет. - в спокойном тембре проголосил зал, словно ритм слов отрицания, где-то поддерживал неслышимый звук метронома.
- Тогда я хочу видеть его, дайте же, покажите же мне его.
Зал медленно стал утихать после того, как две тени у весов гигантского размера быстро подлетели к одной из ее чаш, которая заметно перевешивала другую и, схватив содержимое, бросили к самому носу разгоряченного судьи. Судья подпрыгнул высоко в воздух и словно вратарь принял подачу. Подача из себя представляла, что-то похожее на кокон шелкопряда, но только очень крупного размера. Судья тяжело дышал и, поглаживая ладонью пойманный объект, тихо приговаривал:
- Вот он ты. На этот раз, никуда не денешься. - после чего он безразлично отбросил кокон в сторону, а тени быстро унесли его на место.
На второй чаше весов, более крупной, лежала книга почти такой же гигантской величины, как и весы. Она была засыпана временем и большим слоем пыли. Зал стал посвистывать и шептать:
- Обложкой к судье, обложкой же к судье, обложкаюуууу.
Хотя никто, ни народ, заполнивший этот зал до отказу своим присутствием, ни тени, мотавшиеся со стороны в сторону, ни сам судья не знали, какая сторона книги являлась обложкой и уж тем более никто не знал, что в ней написано и написано ли вообще в ней что-либо. Никто ничего не знал, но свято верил, что в ней, что-то есть. Ну, такое!
Снова раздался хриплый, громкий голос судьи и зал умолк.
- Суд полагает, что за содеянное и очень весомое нарушение, которое зачитано, не будет. - Зал вдруг зааплодировал, заорал, загремел, засвистел:
- не бууудет, не бууудет.
Судья корча лицо от шума торжествующей толпы забил молотком о стол, что постепенно привело к полной тишине. Чуть откашлявшись, он продолжил:
- Ну а теперь приговор.
Чаша весов с лежащим в ней подсудимым стала медленно скрипеть и раскачиваться. Зал молчал и смотрел, чаша набирала ход и усиливала колебание. Скорлупа кокона лежащая на этой чаше обесцветилась и приняла образ мокрой и прозрачной пелены, в которой как будто бы двигалось что-то, скорее кто-то живой.
Это был плод, еще не рожденный ребенок, но новорожденный уже скоро. Он бился в надежде разорвать эту пелену, и открывал рот, словно о чем-то кричал, что-то просил, на кого-то злился.
- И чего он хочет? - Спросил судья у своего первого советчика, чья тень маялась не далеко от судейского стола:
- Видимо, беззвучный плач. - Много значительно ответила тень «советчик» и отплыла в сторону ожидая какой ни будь реакции со стороны судьи, но ничего не произошло. Кроме того, что тени исполнявшие роли писарей, застрочили своими большими гусиными перьями, бубня себе под нос:
- Без – зву - чный пла-а-ч.
Перья были отложены и судья, немного успокоившись, продолжил:
- Я вижу, я чувствую, как он трепещет, поверьте, он заслуживает одной лишь жалости, он дрожит, но его трусливый страх беспомощен перед неизменным грядущим. Верьте мне и бойтесь меня, перед вами я, перед вами закон, а закон сильнее всего живого.
Весы раскачивались все сильнее и сильнее от такого рода беззвучного крика плоти.
- Читайте же, читайте приговор, - советовали тени подплывающие все ближе и ближе к уже теряющемуся судье.
Зал волновался, напряженная обстановка усиливала свое влияние на людей и эти волнения постепенно переросли в дурную истерику. Весы тряслись, а зал монотонно орал одну и ту же фразу с неразборчивым началом и с совершенным отсутствием конца:
- астоновиегастоновиегастоновиегасто...
Постепенно все переросло в сумасшествие и дерганее. Все о том же шепотом просили не на шутку беспокоящиеся тени:
- Читайте, читайте, - они подлетали к судье со всех сторон, кружились вокруг него и продолжали молить о зачтении приговора. Пленка за которой находился младенец, стала потрескиваться и разрываться.
- Скорее, скорее, нужно, уже надо, - орали обезумевшие со страху тени:
- Астоновиегастоновиегастон…стон. - Крик, стон, взрыв и вдруг ветер, все вокруг посыпалось, затрескалось, разорвалось и стало рушатся.
Из книги вылетали серые листы, которые тут же хватали самые преданные тени и вбивали обратно, уже забыв о понятии по очередности страниц.
- Что с законом, что происходит с законом? – Дико кричал судья. Он задыхался от собственного пота, захлебывался в собственном соку, язык его полез изо рта словно ядовитый змей с безумными глазами, он пополз страшной гадюкою к младенцу, зубы его превратились в тонкие и ярко сверкающие иглы. Длинные и белые волосы судьи выпрыгивали из головы и ползали по залу, словно слепые котята то и дело наползая на кого-то и выползая из кого-то.
- Ты, заключен в себя! - На последнем дыхании, промолвил умирающий судья. Весы рухнули, книга рассыпалась, и раздался громкий плач новорожденного ребенка.
- АААААААААААА….
Севиюс глубоко и быстро дышал, открыл глаза, но не мог пошевелиться. Он не чувствовал ни рук ни ног. Все онемело. Видимо в течение какого-то времени, кровь не поступала в эти части тела. Воспользовавшись головою, он свалил руки с колен, и те повисли, шатаясь в разные стороны. От резкого прилива крови, руки зудели и через некоторое время состояние почти полного онемения стало проходить и даже получилось шевелить пальцами рук. Пришла очередь ног, резко выпрямив их он закинул голову, закрыл глаза и скорчился от боли.
«Заключен в себя, заключен в себя», - маятником болталось в голове.
Через некоторое время общее состояние тела нормализовалось и он провел рукой по лицу, открыл глаза и удивленно взглянув под себя:
- телевизор?
И он уже давно не спрашивал себя «как?», хотя действительно для такого чистого и приятного утра это казалось чем-то бредовым, а если учесть приснившийся сон, то это было вполне нормальным, уснуть на телевизоре.
Севиюс спрыгнул, с телевизора на пол и чуть пошатнувшись, ухватился за стол, затем резким поворотом вправо, придвинул его к дивану, который эту ночь так и не принял в свои объятия хозяина. Это резкое и не понятное с первого взгляда движение, на самом деле легко объяснялось. В записке лежавшей на столе говорилось о том, что завтрак должен находиться на этом же столе, а рядом располагающаяся пустая тарелка, намекала на то что, кто-то уже позавтракал. Но так как в доме никого не было, кроме спящего человека на телевизоре и кота валяющегося под столом то нетрудно было догадаться, кто завтракал. Подозреваемый легко себя выдал, он промочил свои лапы в разлитом кофе и судя по отпечаткам на скатерти направился ни как иначе, как со стола на диван, где лежала еще одна улика, издающая очень неприятный запах, рекламирующий весьма качественный пищеварительный процесс происходящий в желудке уже не подозреваемого а обвиняемого, имя которого Ток.
- Вот это я называю расслобухой, - катаясь по полу и растягиваясь со стороны в сторону, думал насытившийся двумя сосисками кот. Ему лень было открывать глаза, но открыть их все же пришлось.
- Доброе утро Ток, - ласковым колокольчиком прозвучал в кошачьем полусне голос хозяина. В ответ Ток широко зевнул.
- Сегодняшнее утро у тебя, как никогда доброе, правда?
Хозяин продолжал ласково поглаживать свое домашнее животное по мягкой и глаткой шерстке. А домашнее животное в свою очередь постепенно стало понимать о чем все таки идет речь и судя по всему, сразу же собралось куда-то уходить. Но уйти не удалось вместо этого он почувствовал весьма не приятный толчок, странноватое, стремительное возвышение и наконец ласковый ветерок закончившийся ужасным, громким хлопком в голове.
- «Это надо же такую скотину воспитать, а»? - недовольно буркнул Севиюс, взглянув в сторону пролетевшего две комнаты кота. - Ты меня понял. - Добавил Севиюс.
- Жестокий тиран - размышлял уже об этом всем умывающийся кот с таким видом, как будто ничего и не было. Ток решил отправиться на прогулку в соседский двор к одной из самых симпатичных четырехпалых и пушистохвостых девчонок:
- Ну, вот и оставайся один, наглый пур-пур. (в переводе с кошачьего, недостойный внимания) - этим он и закончил свою мысль. Недовольно муркая (с кошачьего как, жизнь дрянь), он вышел из дома вон.
Они давно уже привыкли друг к другу и поэтому никогда не держали в сердце зла и быстро забывали обиды.
Допив жутко черный и к тому же холодный чай и доев заварку, Севиюс тяжело свалился на стул и решил принять первую на сегодняшний день дозу никотина, так называемую утреннюю. Странные сны, дурные мысли, выводили его и окружающих из себя. Листая страницы никем еще не читаной книги, он хмуро смотрел в нее и делил буквы в словах на гласные и согласные. Или это привычка, или просто так надо было, разделить все на двое, на нужное и не нужное. Но к сожалению, как он только не старался одно без другого, не имело смысла, не связывалось, ни как не укладывалось в голове. Занимаясь этим почти бездельем, Севиюсу вдруг захотелось куда ни будь уйти. Давление стен, растущее с немыслимой скоростью, ударило в голову, заставив его вскочить и сейчас же начать собираться к очередному выходу на люди.
ГЛАВА 2
Вхожу в жизнь приятных людей,
Как входит ужас в детские сны,
Телефонный звонок, он идет к тебе.
К тебе надвигается чума.
Вот так, мы и живем,
Молчим, когда смеются над нами,
Мы молчим, и будем молчать!
Все в этом мире является приходящим и уходящим для чего-то или к чему-то. Утро приходит к вечеру, а вечер, минуя странные ночные шутки, подходит к утру. И каждый шаг по мокрому асфальту проделанный Севиюсом обязательно подавал, какие то идеи на наступивший день, идеи которые нужно было еще и уловить. Громадное желание хоть как-то прочесть мысли серого асфальта, не приводило ни к чему. Не возможно! Все нужное и достойное текущего дня, появлялось как-то само собой. Непоправимо незаметно.
Вопрос, ты что без настроения?
Без настроения, простого шута.
Мне хочется собрать все звезды с неба,
Свет иногда, достает.
Очередные попытки что понять, к ним он уже привык, но так и не научился, не принимать их близко к сердцу. А сердце в свою очередь отвечало на это тем, что оставляло на себе большие и глубокие рубцы, которые были не безразличны лишь докторам.
Менялся его город, как сильно и быстро менялся он. Все уже давно подстроились под новую волну текущей жизни, но «приемник» Севиюса не хотел отрываться от своей старой, такой близкой и родной волны. Порой, теряя ее он долго искал, вдруг находил и тут же возвращался к своему прежнему состоянию. Оно ему нравилось, хотя и не всегда хватало того, что она была ему просто нужна.
Болтаясь часами, по пустым улицам и игнорируя, грязь и слякоть он вдруг находил себя сидящим в парке окруженным желтыми и мокрыми листьями. Деревья величественно кланялись своими верхушками. Игра ветра, все та же игра, такая же холодная, такая же невидимая, невесть откуда бравшаяся, такая же как и он сам.
Ломая спички в руках и считая сигареты в пачке, он молча искал рифмы всему тому, что приходило в голову, играл словами и улыбался от удовольствия на тему вышедших наиболее интересных предложений и даже четверостиший.
Хоть и носил с собой ручку и исписанный блокнот он всегда знал, что записать мысль очень сложно, но самое важное должно записываться всегда вовремя, ведь все сочиненное исчезает так же быстро как появляется.
Иногда Севиюс вспоминал обязательно приходящих, или под самое утро или под самой луной.
Кто? Звезды? Почему его? Зачем тянут? Позже из Севиюса извлекались стон, переходящий в хрип, а затем и в крик, который безжалостно отбирал большое количество жизненной энергии такое, что не оставалось сил стоять на ногах, и он падал, обхватив голову руками. Падал как буд-то бы навсегда.
Сколько это продолжалось, Севиюс уже не знал, сколько будет продолжаться, ему уже было безразлично, только потому, что на эти вопросы он находил один ответ:
- Я не знаю.
То чем он занимался, чему он отдавал большое количество времени, было для него единственным спасательным кругом, единственным, возможным вариантом выплеска ночных эмоций и сонных дневных мыслей.
Звук струн гитары, укладывал и держал в голове определенный порядок. Стихи и песни, написанные им, четверть которых никому не спеты, четверть даже не заучены и еще четверть просто не имела никакого смысла и рано или поздно предавалось огню. А остальное все на кассетах. Слушал он свой голос на пленке крайне редко, хотя когда приходилось или просто хотелось, то могло продолжаться очень долго. Уже был снова готов материал для очередного «мира», который тоже будет уложен в кассету, и задвинут в шкаф. А позже просто, куда-нибудь дет или кому-нибудь отдан, что происходило чаще всего. Привычное отсутствие денег не позволяло постоянного приобретения пустых кассет для себя. Хотя вполне возможно, что дело совсем не в деньгах, а в ненадобности, просто не хочется.
Все, все знали, молчали, шептались, кричали о странностях его мировоззрения, а что было еще хуже, так это смех, это было больше всего обидней и являлось самой крупной причиной опускать руки. Правда, не на долго, а до первого сумасшедшего давления какой-нибудь пусть даже не ясной, туманной, скрытой от него самого и уж тем более от других, очень нужной молчаливой любви. Он уже не хотел выделяться в толпе, это уже не нравилось ему, но его странность, что означало оригинальность, не просто выделяла его, а выбивала даже из собственной колеи. И если говорить о последствиях, то они всегда были разными.
И никто из окружающих будь то свой, или чужой не могли понять, просто не хотели верить своим догадкам, что он это образ жизни, который не стоит перенимать. Мышление так же сам способ этого мышления, желания, восприятия окружающего мира, как живого так и не живого, вопросы которые ему приходилось задавать только самому себе, все это могло принадлежать только ему одному, потому что на любой из его вопросов они отвечали бы просто:
- Ненормальный.
Трудно сказать, что вся эта история имеет особый высоко-филосовский смысл, нет, ничего подобного, просто она носит довольно таки приятное и очень ценное название для всего живого, историю зовут «жизнь», а жизнь поверьте очень поучительная штука.
Сам герой истории считает, что для него этого слова не существует в виде чего-то прекрасного. И пытается всем это доказать, не задавая себе вопроса:
- Ради чего?
Так считал Севиюс, хотя на самом деле, не всё так плохо как кажется. Именно кажется плохим, потому что всё поучительное почти всегда должно быть именно плохим. Все просто, чем жоще и требовательней учитель, тем умнее и обиженнее ученик. Но умение понять правильность происходящего, имеет такую способность как приходить и такой отрицательный момент, как не всегда. А теперь давайте вернемся к нашему герою и продолжим нашу историю.
Он и не заметил, как в парке стало темно и как над его головою, появились первые небесные светила. Сквозь сети больших и серых деревьев мирно и медленно качающихся от ветра изредка появлялся свет автомобильных фар, который пробегался по всему древесному приюту, подчеркивая его небольшие размеры. Глядя на все это, Севиюс погрузился в раздумья:
- Какая та древесная тюрьма. Как глупо, однако всё это выглядит, как всё это напоминает жизнь, мы никогда не знаем, что делаем и чаще всего даже не догадываемся о существовании друг друга или скорее просто не замечаем. Зато кто-то другой, кто-то извне, может все ясно за тебя сказать. Эти чертовы люди со стороны, могут точно определить твое «имя», в прошедшем или в происходящем промежутке времени. Они внимательно посмотрят, покрутят, оценят со всех сторон, а потом так и оставят тебя в неопределённой форме глагола. Ведь глупо, деревья, которые не способны передвигаться задвинуты за забор. Идиотская машина, которая светом своих фар за считанные секунды удостоверилась в правильном наличии этих древесных заключенных после чего, удовлетворившись верным потоком текущей жизни умчалось восвояси. Вот и думай как порой ошибочны догадки незнающего человека. А если этот незнающий человек ещё и способен освободить их из заключения то, как они губительны. А вдруг окажется, что этот человек способен ещё и мстить то, как же он зависим от самого себя. Да именно так, от самого себя и своих амбиций. Ладно, ну его к черту этого человека. Тьфу…
Он выплюнул сигарету, встал со скамейки и отряхнулся. Не много потоптавшись на месте, Севиюс медленными шагами направился в сторону прокуренных баров. Туда где играет музыка шумных диско клубов и светлых ресторанов. Хотя все эти места отдыха и развлечений могли бы стать его привычками, если бы у него были деньги. Поэтому из-за привычного отсутствия денег, мимо всего этого он всего лишь проходил, высокомерно вглядываясь в своё отражение на стеклянных стенах веселых заведений.
Его последней целью на нынешний день было недорогое, маленькое и мало кому известное кафе, кофе там было недорогим, на бутылочку пива денег тоже хватало, а трёх оставшихся сигарет в пачке, было вполне достаточно, для того чтобы проводить уходящий день, а позже и самому уйти прочь.
Через пятнадцать минут он уже сидел в кафе за столиком, потягивая горячий кофе. Ему это нравилось, это время было настолько приятно, что порой казалось без этого жить просто нельзя. Все это хорошо, если бы не обратная сторона монеты. Именно здесь и заставали его воспоминания. Просто вспоминал последнюю четверть года, которые принесли слишком много всего, сделав его холодным и порой до отвратительности жестоким с самим собой, не говоря уже о других.
Именно это и заставляло его бежать от всех и на очень долгое время (как он думал, чтобы не мешать им быть, чтобы не мешали ему жить) Он уже не искал виноватых, он решил, что их просто нет, не было и никогда больше не будет, и назвал это все просто: «Вот так».
ГЛАВА 3
Все началось раньше, чем с февраля месяца прошлого года, в глубоком реанимированном прошлом, но. задело его просто позже.
- Алло привет, как ты? - Почти шепотом сказал он ей.
- Я уезжаю. - Дрожащим голосом ответила она и тихо заплакала.
Он опустил глаза, и по его щеке медленно покатилась слеза. Севиюс пытался найти в себе слова утешения, толи для нее, толи для себя. Он почувствовал страх только тогда, когда стал понимать кого он теряет и кто она для него. Осознание, явилось стартом для потока мыслей, быстрого потока беспомощных мыслей, за которыми последовало желания остановить начавшийся кошмар.
- Я сейчас приду, - монотонно сказал он и положил трубку.
Выскочив в коридор Севиюс накинул на себя плащ, небрежно обмотал горло шарфом и быстро обувшись побежал уже не понимая ни кого, не замечая ничего. Выбежал из дома своего друга, выбежал никому ничего не сказав, бежал из дома где собрались ребята, чтобы создать новое сердце для каждого, чтобы создавать музыку. Но сейчас музыка оказалась на втором плане. Он был уверен, что друзья поймут и если надо то даже простят. Друзья все-таки.
Она жила не очень далеко и через десять минут он уже бежал у ее дома, вбежал в подъезд и вихрем поднялся на третий этаж, тут и застыл, перед ее дверью.
Криком в голове пролетало:
- Не уходи. Может так надо? Не уходи, наверное, так надо ей, и мне, наверное тоже, наверное, но я же люблю! - Все это вертелось, суетилось, болело. Севиюс нажал на кнопку дверного звонка, дверь отварилась, она стояла за дверью, опустив голову и пряча заплаканные глаза. Она ничего не сказала, она ушла в комнату.
Стоя на пороге и забыв о Боге,
Помня только то, что хочется кричать,
Зная только то, что хочется метаться.
Но нужно ли? Поможет ли?
Повесив плащ, он присел, для того чтобы разуться и не заметил, как она подошла к нему. Севиюс взглянул на нее, и его ударила молния заплаканных голубых глаз. Глаза, которые он запомнит на всю жизнь, глаза которые просили - успокойся же, - глаза уже жалевшие о содеянном, глаза которым он нужен был как никто другой.
Севиюс медленно выпрямился и крепко обнял ее. Ненужно было ничего говорить, она понимала все, словно читала мысли. Они вошли в комнату, он сел на диван, взялся руками за голову и взглядом уткнулся в пол, а она тихонечко присела рядом. Севиюс даже и не представлял, на сколько дорого ему обойдется это «рядом».
- Мама звонила - заговорила она.
- Меня на курсы устроили, первого марта экзамен и через три дня, я уезжаю.
Севиюс молчал и все так же не поднимал глаз.
- Но ты же знал, что это случится. - Еще тише сказала она и нежно взяла его за руку.
- Три дня, всего три дня, - бормотал он, не подозревая того, что это на самом деле так много.
Три дня, станут для него целой жизнью и по истечению этих дней все будет по другому. Как нежно она держала его за руку, он смотрел на нее, и все его существо говорило о страхе перед надвигающейся и неминуемой потерей. И не знал он была ли такая любовь в ее жизни, но знал точно, что в своей жизни никогда ничего подобного не испытывал и не будет больше такого, не будет, будет…
- БУДЕТ! - Крикнул он, ударив кулаком об стол, переживая все так же, как и тогда.
Кафе было пустым, не считая засыпавшего бармена, который дернулся от грохота, и видимо посчитав, что грохот ему показался, снова задремал. Опять тишина, не считая тихий говор включенного телевизора, из-за которого при перемене кадров становилось то темнее то светлее. Вынул очередную сигарету и закурил, странное напряжение в теле, сигареты обычно транквилизируют состояние, но снова странность, они подействовали наоборот, сильно закружилась голова, на лбу выступили капельки пота. Сигарета дышала во рту, Севиюс схватился обеими руками за стол и уставился широко открытыми, выпученными глазами в отражение экрана телевизора на пивной бутылке.
Так появился вопрос «что это?». А вот что: ночь, снег, сладкий и холодный февраль, именно за те дни и ночи Севиюс готов отдать все, что у него есть, все то чем он больше всего дорожит. Нужно учесть то, что только он мог дорожить этим имя которому «ничего», а по поводу «не сделаешь» узнаем позже.
Нет ничего в телевизоре кроме помех, уже почти год ничего в телевизоре нет, кроме помех, гниющих мозгов и белых пятен с черной тенью.
- Какой сегодня день? - Спрашивал он себя. - Какое сегодня число? День, число, ночь, день, ночь, число, год, сон, бред, СТОП.
- Тише, тише хрипел он в свой адрес, услышат, не поймут, хотя кто слушать то будет кому это надо, никто примет меня всерьез. Интересно знать чье лицо не станет покрывать маска жалости, которая так опротивела мне, заставила, все таки добилась своего, натянула на лицо маску ненависти. Да, осталось только она один на один, ненависть к ним, туда, для тех кто врал, пусть не хотя, но врал, даже если для того что бы сделать мне лучше, так спасибо же мне стало лучше. Я знаю все просто, я никого не виню просто знаю и все. Так вышло, так получилось, никто чтобы судить, никто чтобы винить, но ненавидеть, ненавидеть мне можно, это единственное на что я теперь способен. Помню, мне даже говорили, оставь, прости всех кого можно еще простить, прости им себя, Бог рассудит. А у меня нет середины, что делать теперь с этим, нет у меня этого золота в кармане, я или плюс или минус. Раз бог рассудит, так пусть делает это скорее, а то впечатление у меня создается, что он только рассуждать и умеет, с нами невесть что, и невесть как, а он все рассуждает. Да рад одному, еще не долго и зачем не понимаю вообще кается в грехах, если Бог все равно простит. За покаянием далеко не ходят, храм он же рождается и живет с тобою вместе, он же в тебе самом. Жаль, что бог способен только прощать, жаль, что не выслушивает на прощанье. Видимо заслужено это уродство по всем параметрам, видимо кто-то что-то не додумал, кто-то что-то не дописал. - С этими мыслями, он бросил в чашку кофе тлеющую сигарету и злостно проговорил:
- Это твое пей и пей молча, еще дышащая тварь. - Так, прикусив зубами чашку, он залил в себя, горячее кофе крупными обжигающими глотками и свалился на стол, скрестив на нем руки, теперь он вне сознания.
- Прости его, - взмолился ангел хранитель за его спиной с побитым лицом, на котором застыла пелена крови. Ангел бережно укрыл его своими белыми, чистыми, крыльями. Ангел истекал болью, глаза его были чисты, в этой чистоте таилась обида, а обида сверлила небо. - Пусть ждет, пусть мыслит, пусть ищет, пусть спит.
- Я уснул, извини, почему же ты меня не разбудила?
Севиюс взглянул на нее с просони и сейчас же умолк, она сидела на кресле и смотрела на него так, как будто все было в последний раз, так как будто бы прощалась. Грустные, большие, чистые, голубые глаза, светлые волосы с темно оранжевым оттенком и легкая, но все же заметная на отекшем от слез лице, улыбка. Они смотрели друг на друга, пока он не сдержал этого давления и не опустил голову, задав как всегда все тот же вопрос, почти шепотом.
- Почему ты так смотришь на меня? - Ты ведь знаешь, что я не люблю когда на меня долго смотрят. От детской наивности этих слов по ее щекам потекли слезы и она так же тихо ответила, кусая свои нежные алые губы:
- Просто, хочу тебя запомнить, мой сладкий, мой милый мальчик, мальчик, мальчик… Слово помчалось в голове так громко, что Севиюса отбросило в сторону. Ангел забил крыльями и протянул к нему руки, бармен так и не возвращался из своих снов, телевизор как будто бы орал и кашлял от срыва горла, перелистывая с огромной скоростью кадры на экране.
Страшно кружилась голова, движения казались очень медленными, хотя все это было не так, на пол грохнулась и разбилась пустая бутылка не устоявшая на столе лишь по одной причине. Он взлетел метра на три в сторону и ударившись о стену повалил стулья и еще что то валявшееся на соседних столах. То что в эти минуты творилось с ним, творилось теперь и вокруг него, в этом быть может и выражалась месть приносящая боль только ему самому. То до чего никому не было дела, то что приходилось чувствовать только ему и то что можно назвать по разному, но лучше всего не называть ни как, хотя бы потому что ни у кого нет права на это, никто не в праве осуждать. Все и так было предельно ясно, но делалось как-то беспредельно больно.
Выбежав из кафе и шатаясь в разные стороны, спотыкаясь об самого себя, вот такой вот растрепанный с диким криком души и слезящимися глазами, мчался болеющий нами мальчик, которого ангелы научили сверлить небо одним лишь взглядом.
Он мотал головой по небесным углам в поисках луны, ушедшей не вовремя за облака.
- Ты гдеееееееееееееееееее? Кричал он в красное небо, захлебываясь и кашляя от бегущих вместе с ним слез. Ветер, лишь он стирал эти слезы с лица, ласково трепал волосы в надежде хоть как-то помочь, хоть как-то успокоить. Это был блеск глаз зверя, не желающего уходить в угол, которому было еще не все равно, который всегда побеждал, но никогда не мог понять вкуса победы. В итоге с ним никого и ничего, кроме пьяных домов с огнем горящими окнами.
- Я здесь. я один и я люблюуууууууууу….
ГЛАВА 4
Тихий стук часов. На улице было уже светло. Шторы раздвинуты. Севиюс лежал в кровати, не желая открывать глаза. Все, думал он, сон закончен и то, что произошло с ним вчера, его уже никак не беспокоило, скорее он этого старался не вспоминать, потому что всегда боялся откровенничать с самим собой. Теперь он снова в своей повседневной маске он снова будет обманывать самого себе.
- Давно не было такого спокойствия, - сказал Севиюс и стал растягиваться в кровати. Приятный новый прилив энергии, каждый раз приносил ему такую динамику, которую казалось и смерть не остановит. Вскочив с постели, Севиюс побежал в ванную, открыл кран, и вода хлынула в ведро стоящее под краном. Как ребенок, Севиюс играл с водой и даже не заметил, как она стала переливаться за края ведра. Вспомогательным движением туловища вниз, голова Севиюса канула в набранное в ведро, море. Находясь головою под водою, он открыл глаза и задумался:
- Интересно сколько капель воды, в одной этой большой капле, хотя все зависит наверное от размеров капающей. Если бы вода капнула из ведра, то капля была бы одна и большая, получается что из крана натекло капель много и все они такие маленькие. А называется это все «дибилизм».
Он бы забыл о том что человек не земноводное создание если бы не почувствовал что промокло все, даже мозг. Эта мысль его рассмешила, и изо рта полезли крупные пузыри подводного смеха. Он высунул голову из ведра и стоя над ванной, предварительно, как следует надышавшись воздухом, стал трясти головой в разные стороны. Выпрямившись, он обернулся к зеркалу, в котором минуту назад можно было заметить только затылок, чуть не утонувшего в ведре молодого человека. Львиная прическа, растрепанные волосы, большая челка, из-за которой блестели карие глаза, чистое как будто девичье лицо, все это иногда выводило его из себя, иными словами не всегда нравилось. Но он понимал, что такой вид присущ только ему одному, и надо любить себя таким «хищником».
Продемонстрировав длину своего языка своему отражению в зеркале, схватив зубами с полки зубную счетку, он бросил ее в ванную, выжав почти весь тюбик пасты себе на язык и заключив пасту за зубы, он стал рычать. Рычал он внутренним голосом видимо и у того тоже было хорошее настроение или оно радовалось просто тому как ведет себя внешняя сторона создания, то есть одно с другим откликалось и вошло в состояние утренней, веселой гармонии жизни. Рот превращался в лед.
- В дело пошла моя щетка - крикнул он разбрызгав пену вокруг себя и несколькими каплями задев Тока валяющегося задней частью тела в коридоре а передней в ванной комнате, в общем, это называется на пороге. Ток лениво взглянул на хозяина, сонный видимо после бурной ночи, затем, снова опустив голову и закрыв глаза задумался:
- Очередной раз убеждаюсь что, исключительно не безопасно для окружающих сие творение, резвящееся на данный момент в ванной. Нам котам на этот счет проще, а у этого все, что для него естественно то и безобразно. - Ток бы так и уснул в своих размышлениях если бы не пролетевшая над ним тень хозяина, он тут же рванул за ним громко мурлыкая на ходу и изображая из себя преданного и любящего питомца. Который почти всегда хочет есть. Но к этому театрализованному представлению устраиваемому Током чуть ли не каждое утро Севиюс уже привык. И поэтому для Севиюса его питомец, по утрам являлся вечным бревном, для спотыкания, причем само бросающемся под ноги. Ток конечно же преувеличивал свое желание поесть когда, описывал своими действиями всю желаемость этого естества, то есть ощущения голода. Навязчивость кота оказалась сильней, и Ток получил пару половинок сосиски или одну в целом, он глотал эти кусочки почти не разжевывая и проклинал судьбу за столь низкое существование в этом доме. Мурлыкая и чавкая Ток успокаивал себя своими размышлениями:
- Однажды выкину его вон, на ночь глядя из дому и не пущу больше его никогда, пусть себе скребется в двери в морозную ночь, глядишь поумнеет. Как видите не всегда все-таки жизнь дрянь, иногда она очень даже ничего.
- Слушай уже восемь, - испуганно сказал радиоприемник много лет уже сидевший на столе.
- Иду, уже ухожу - откликнулся Севиюс дожевывая бутерброд, он уже надевал одной рукой ботинок, а другой мешал сахар в чашке с чаем. Он поднял голову, чтобы взглянуть на часы, которые, но те тут же отвернули свой циферблат, не желая портить настроение из за какого то опоздания.
- Именно это я и ценю в тебе - многозначительно сказал Севиюс и проглотил крупный кусок так и не дожеванного бутерброда. Сморщившись от медленного перетекания бутерброда изо рта в желудок, он схватил стакан с горячим чаем и поднес его к губам. Всего три крупных глотка и резкий жар в желудке заставил его подбежать к крану открыть воду и впиться в нее с целью остудить кипяточек. Выдохнув пар изо рта и спотыкнувшись на пороге, Севиюс наконец вырвался из дома.
ГЛАВА 5
Понедельник.
Направляясь в учебное заведение, с названием «Художественное училище» он как обычно уходил в себя, размышлял. Мысли появлялись в основном на почве проходящих мимо людей, и каких ни будь мелких изменениях в пейзаже города.
Да он был еще и художником, который себя таковым не считал целых девять лет. Он уже не любил рисовать и это занятие вырисовалось в нем совершенно случайно. С самого детства не имея определенного рода занятия, он наткнулся на коробку карандашей и чистый листок бумаги, так жизнь ребенка обрела хоть какой-то интерес, он стал рисовать. Он рисовал все, что видел и что придумывал, в основном второе. Позже, его взрослое окружение, взглянув на удачно нарисованный кораблик, решили, он художник и отправили учиться в художественную школу. Но никто не учел элементарного, что рисовать ему нравилось только то, что он хотел. А его желания, уж очень не совпадали с учебными планами учителей и поэтому его работы принимали за хулиганство. Из-за его срывов с плана обучения, учителя срывались на его родителях, а родители на нем, травмируя при этом его естественное восприятие окружающего мира. Ничто ему не помогало так хорошо как самоизоляция от внешнего потока движения, и одиночество стало его привычкой, позже перешло в постоянство.
В одиночестве, помимо каких то зарисовок, рождались его собственные правила бытия, рождалась жесткость его мнения, испортившая в итоге не мало крови окружающим. Но на данный момент он и не пытался мутить кровь ни себе, ни людям. Вяло водил карандашом по белому листу, порою забывая о существовании старой, истрепанной, полуобнаженной и уже засыпающей натуры, с которой класс писал портрет. Вся группа Севиюса, это семь человек, побывавшие сейчас в привычном для каждого учебного утра сонном состоянии. Работа шла вяло.
Он стал вспоминать о том, как завтра ночью встретил в темном ночном переулке маленького пса бежавшего следом за Севиюсом, наверное, собака не знает куда идти. Он остановился и подумал:
- А не забрать бы его с собой, сколотить будочку и пусть нахер живет во дворике. Пес тоже остановился и своими грустными глазами уставился на думающего о перспективах собаки Севиюса.
- Нет, эту собаку нельзя привязывать, может в этом и заключается весь смысл жизни этой собачки, она не знает куда идти, но все равно, куда то приходит. А ведь это же интересно очередная бесконечная тема для размышлений. - А собака плюнула на все, развернулась, и чуть пошатываясь, побежала по улице исчезнув в навалившемся на город тумане. - Наверное, это и есть судьба, - думал Севиюс, закуривая сигарету и продолжив свой путь, добавил:
- Судьба, вот только собачья какая то.
Было уже почти половина двенадцатого, Севиюс открыл глаза, половина двенадцатого ночи вернулась к половине двенадцатого утра. Работа с натуры была закончена и он уже шел по длинному, светлому коридору а вокруг бегали учащиеся с этюдниками красками и бумагой свернутой в трубу. Дойдя до двери выходящей на улицу, Севиюс толканул ее ногой, и ветер с улицы набросился на волосы, для того чтобы снова их потрепать. Теперь Севиюсу нужно было переместиться из одного корпуса в другой, который находился примерно в трех четырех кварталах от первого корпуса. Ну пошли, главное курить есть.
Искусственная история.
- Напомните мне тему, которую мы изучали на прошлом уроке, и давайте повторяйте, буду спрашивать.
Учительница по истории искусств, женщина лет 48 небольшого роста с челюстью как шутит сам Севиюс «уходящей в перспективу» то есть подбородок плавно переходил в горло, стрижка «полуседое коре», на кончике носа большие очки, глаза черные, вечно бегающие и умные а звали это женщину Александра Анатольевна, коротко АА.
Обычно урок Истории проходил параллельно еще с одним курсом, и на этом курсе основная половина была женской.
- Так девочки, по моему на прошлом уроке мы говорили о Римской империи и о видах изобразительного искусства в Риме.
- Кто мне скажет, как относились к живописи древние Римляне?, - шутя и улыбаясь спросила учительница. Девочки молчали и зубрили тему, прикрывшись книгами.
- Так ясно, а что наши мальчики думают об этом?
Мальчики ничего не думали об этом.
- «Бараны», резко переменила настроение АА.
Севиюс сидел прямо перед АА. Именно поэтому, очень часто недобрый взгляд АА, как снег на голову валился на равнодушно листающего свою тетрадь Севиюса.
- В первый раз ты видишь эту тетрадь, да Севиюс?
- Да вроде нет - прохрипел Севиюс, - где-то здесь был Рим.
- Где у тебя Рим был? На прошлом уроке тебя самого не было, Рим у него был - проворчала АА.
- Да? А где я был? - Спросил Севиюс.
Все засмеялись.
- Это у тебя надо спросить, где ты был.
Севиюс ничего не ответил.
- Опять ты мне умничаешь, так хорошо, вот ты нам и начнешь рассказывать об изобразительном искусстве древнего Рима, вставай.
Севиюс громко кашлянул и поднялся, продолжая листать тетрадь.
- А тетрадь свою закрой, там все равно ничего умного нет, придралась АА. - Все снова засмеялись, и Севиюс решил все-таки ответить на заданный вопрос:
- Виды в изобразительном искусстве?
Все тихо хихикали в ожидании продолжении спектакля.
- Любой новый вид, формируется в недрах существующего, путем эволюционных изменений и обретения таким способом новых качественных характеристик…
- Так - перебила учительница. - Опять начинается, не морочь мне голову, каких это качественных характеристик? - прокричала АА, в принципе уже привыкшая к красноречивому издевательству Севиюса.
- Тех, которые способствуют приспособлению к условиям среды обитания художников. - Продолжил Севиюс. - И непосредственной причиной таких изменений в области изобразительного искусства являются сами художники и естественно их мышление. Это почти как мутагены, в живом организме которые вполне способны изменить наследственные свойства энного организма.
- Все достаточно, если не перестанешь нести эту чушь, сейчас же вылетишь из класса, умник, проорала учительница.
- Ну я же рассказываю про…
- Про что? Про что ты мне рассказываешь? Про мутацию? Про что еще? Или рассказывай нам про Рим или садись.
- Про Рим, - задумчиво продолжил сквозь хохот учащихся Севиюс. - Что касается Рима, то по этому поводу остается только осуществить «прощупывание» заданного места для уточнения факта присутствия…
- Все, хватит, ну тебя к черту, ты у меня в мае не сдашь экзамен. Слышишь да? Я не шучу.
Севиюс молчал и смотрел в окно, он всегда так делал, когда ему становилось что-либо неинтересным. АА успокоилась, взяла со стола книгу открыла ее и показав пальцем, на работу какого то художника, напечатанную в этой книге, спросила:
- В каком стиле выполнена эта работа?
Севиюс нахмурил брови, пытаясь рассмотреть, что вообще там нарисовано. А когда рассмотрел, то громко рассмеялся, заразив своим смехом и весь класс.
- Только не нужно мне говорить что это «Абстрактный реализм» как ты это сказал в прошлом семестре на зачете. Я надеюсь после того случая, ты все-таки понял, что «Абстрактного реализма» не существует. Давай быстрее, какой это стиль, что тут изображено?
- Вы правы, это далеко не «Абстрактный реализм», скорее это «Реальный идиотизм».
Взрыв хохота в классе и редкие аплодисменты.
- Тихо, тихо я сказала. - Класс более или менее успокоился и после некоторой паузы, за время которой учительница пыталась сдержать слезы обиды, она продолжила:
- «Ты что, издеваешься надо мной? Ты опять мне урок срываешь?
- Я не хотел вас обижать, просто мне не понятно, что делает, на руках у этой женщины, теленок?
Очередной взрыв хохота учащихся.
- Вон из класса! - Истерично прокричала учительница. Севиюс медленно поднялся с места и поплелся к дверям.
- Постой, - остановила она его, затем, не много успокоившись, продолжила:
- Я вот, ведь я тоже понять не могу, за что? За что ты так озлобился на мир, за что ты его так ненавидишь, почему ты не любишь людей, и что с тобой вообще происходит? А ведь ты на самом деле совсем не такой, каким пытаешься себя показать, зачем ты прячешь свои хорошие качества, почему ты их так боишься, почему ты ведешь себя как…
Севиюс, слушал, молчал, смотрел в окно, затем так и не выслушав до конца вышел вон. Смешно уже никому не было, АА молчала и протирала платком все-таки прослезившиеся глаза, аккуратно надела свои очки и негромко продолжила:
- Ну, кто же мне все-таки скажет, как называется эта работа?
- Можно я? Раздался голос ученицы.
- Да, да, пожалуйста, Оленька.
- На этой картине изображена Святая Лицисия с младенцем на руках.
- Верно это, святая Лицисия и в руках у нее младенец, - учительница сделала паузу и совсем не слышно, шепотом добавила: - а не теленок.
ГЛАВА 6
Дорога к дому была пройдена не заметно для него и не важно для окружающих. Севиюс старался не о чем не думать, его грызла совесть. Тока не было дома, взяв с полки какую то книгу, он свалился на диван чтобы почитать. Прочитав двадцать страниц, он захлопнул ее и бросил на стол. Не узнав ничего нового он решил подумать куда бы уйти, куда бы себя деть. Но диван это не место для таких раздумий, помочь могла только дорога. Севиюсу обычно, мысль о том, куда идти приходила уже походу шагов. Но перед самым выходом вдруг раздался телефонный звонок. Он поднял трубку, в которой заговорил тихий женский голос.
- Алло.
- Да, ответил он.
- Я нашла тебе флакончик с запахом.
- Хорошо спасибо, я зайду.
Севиюс положил трубку, не попрощавшись. Она уже давно его раздражала. Выскочив из подъезда и пройдя по двору, он пошел по дороге, чуть не забыв о движении машин на проезжей части улиц. То и дело пересекал, какие то дворы, проскакивал по закоулкам, он становился все ближе и ближе к появившейся цели. Вскоре он был уже на месте и тихонько стучал в дверь. Открыла женщина с ребенком на руках.
- Здравствуй - Сказал Севиюс.
- Привет, входи, - ответила она
- Я не на долго - войдя в дом и встав на пороге ответил он.
- А где Олег? - Снова заговорил Севиюс.
- В студии, - отвечала женщина с ребенком исчезнув в дверях соседней комнаты.
Наступила тишина. Он стоял на пороге оперевшись спиной о стену. Через минуту она вышла из комнаты и протянула ему флакончик.
- Он пустой, - улыбнувшись, сказала она. Севиюс взял флакон сунул его в широкий карман плаща, холодно попрощался и удалился. Женщина с ребенком так и осталась стоять в коридоре. Улыбаясь и слушая быстро удаляющиеся шаги, доносившиеся из глубины подъезда, она тяжело вздохнула и грустно сказала:
- Дикий мальчишка.
День близился к вечеру. Распахнулась настежь дверь в кафе, подойдя к бармену и выложив оставшиеся деньги на барную стойку, он хриплым голосом востребовал бутылку вина.
Взяв стакан и вино, он направился к самому крайнему столику, который давно уже назывался “Свой”. Сев так, что посторонним, сидевшим в этом кафе показалось, что он просто отвернулся от всего живого. Загородив спиною стол, от любопытных глаз.
Как не странно, но в тот день народу было больше чем обычно. Открыв бутылку он наполнил стакан вином и тут же его выпил, выдохнув, он снова сделал то же самое, и так несколько раз пока бутылка не стала полупустой. Откинувшись на спинку стула, он закурил, вместе с легким и приятным головокружением он испытывал еще и страх, страх перед надвигающимся. Наконец докурив сигарету, он полез в карман плаща, чтобы вспомнить ее. Достав флакон из кармана, он вдохнул его в себя и флакон ушел в него.
Теперь все в нем, теперь он в прошлом. Все тут же поплыло и из всего плывущего словно из какого то тумана вдруг появилось, то любящее лицо, которое он потерял когда то. Она улыбалась ему, что-то говорила, он не слышал ее, но все это теребило душу. Она с любовью смотрела ему в глаза. И тело его перестало быть. В ее руках сверкал огонь и она прикоснулась так ласково и нежно своими горящими, но холодными пальцами к его лицу. И тогда его лицо стало медленно плавятся. Вот исчезли глаза, и он ослеп душою, исчез нос и его душа никогда ничего теперь не ощутит, исчез рот, и душа перестанет говорить, он лишился разума. Все пропало, осталось только то, что жило в нем. Человек без головы встал и быстро, но пошатываясь направился к дверям. Ему вдруг стало казаться, что все его тело слито из каучука. Почему каучук думал он находясь уже на улице, он даже засмеялся и блевотина вылетела изо рта ручьем упав в арык, до которого он успел допрыгнуть. Он уже знал, что головы не имеет, осталась лишь привычка ее существования.
На улице в арык так нагло блевала торчащая из под воротника шея. Что-то дергалось в груди и шея болталась в разные стороны с силой зависящей от залпов из нутра. Странность в том, что возможность осязать обонять и видеть, осталась не тронутой.
- Тогда чем, если головы больше нет? - Этот вопрос спустя несколько секунд уже перестал его волновать. Происходил грязный процесс существенного изменения в его сознании. Он пошел домой, останавливаясь не надолго, чтобы как можно быстрее приблизить процесс к завершению и оставляя после себя желтые кипящие пятна на земле. Когда состояние обрело более скромный характер, он сунул руку в карман и достал сигарету. Попытка сунуть сигарету в рот почти не удалась. Она упала на болтавшуюся шею и тут же всосалась в нее фильтром теперь требовала огня. Он зажег над шеей спичку и поднес к сигарете. Шея в свою очередь тут же завибрировала, она закуривала.
Хоть бы никто не заметил, хоть бы никого не встретить, думал человекоподобная каучуковая свеча. Дул тихий ветер, болталась со стороны в сторону курящая шея. Медленно уходил безголовый мальчик в глубь улиц.
Тихо приоткрылась дверь, в доме было темно. Он снял обувь, дополз до ванной комнаты и закрыл за собой дверь.
ГЛАВА 7
Две недели спустя.
Длинный и тихий коридор Художественного училища. Севиюс только что вышел из своего класса и направился во двор с банкой испачканной краской воды, для того чтобы поменять грязную воду на чистую. В самом конце коридора была открыта на распашку дверь в кабинет. В этом кабинете собирались обычно учителя и занимались болтологией. Увидев Севиюса, один из этих учителей позвал его:
- А ну-ка иди сюда.
Севиюс тихо и тяжело вздохнул, не спеша направился к открытым дверям в вонючую коридорную даль.
- И куда ты во время урока собрался? - зловредно спросил педагог.
- Севиюс молчал.
- А что во время перемены воду набрать нельзя было? – ругался и пялился злостно, и педагогично старый учитель, зато остальной педагогический коллектив громко смеялся.
- Севиюс молчал.
- Ты что глухой? Отвечай когда с тобой говорят! Я тебе не ровесник, что бы ты так просто со мной ехидничал! Понял? И вообще знаешь что ты из себя представляешь, знаешь кем ты являешься? Ты ведь предатель искусства, самый настоящий предатель искусства!
Севиюс хотел рассмеяться, но сдержался и даже ничего не ответил. Он уставился в окно и ждал продолжения лекции, зачтение прав от имени эстетики на торжественно назначенную тему. Но продолжения не было, все кончилось очень быстро.
- Иди, за своей водой и больше, чтобы я во время урока тебя шатающимся в коридорах не видел.
Севиюс вышел из кабинета, тихо заругался и спустился вниз, где помимо того чтобы набрать воду он покурил, подумал о чем то своем, поковырялся карандашом в земле и не вернулся на урок, он выбросил банку и ушел домой. Хотелось оправдать возложенное на него столь высокое доверие, стать по настоящему предателем искусства, все-таки не каждый удостаивается такой чести.
Вечерняя репетиция выбила всякую дрянь из головы, ребята из его рок группы давно не задавали никаких вопросов привыкли что молчит, споет и снова умолкнет.
Ночью Севиюс взялся рисовать, композицию которую он придумал еще по дороге домой, он назвал ее «горизонт». Нарисовал линию, разделившую планшет с натянутой бумагой на две части и с помощью графита в карандаше стал постепенно приближаться к ней, пол ночи он к ней приближался и в итоге горизонт сгорел красным пламенем зари, и работа была засвечена. Севиюсу не понравился слишком приблизившийся горизонт, а отдалять его от себя было поздно, нужно было с этим, что-то делать. Выход один, уничтожить поставить точку, а утром конец цитаты, затем очередной раз начало нового произведения.
28 февраля
Все как обычно, почти без изменений
- Опусти воротник куртки и зайди ко мне в кабинет, сколько можно тебе говорить – строго сказала, проходящая мимо Завуч.
- Севиюс поплелся следом.
Завуч открыла дверь к себе в кабинет, и они вошли. Севиюс стоял у дверей, а завуч принялась растаскивать по углам занавески.
- Я же тебе сказала, опусти воротник - даже не взглянув на Севиюса, строго сказала завуч, заранее зная, что в первый раз он все равно не послушается.
Севиюс хоть и нехотя, но сделал то, о чем его просили.
- Вот так. Мне вчера сказали, что ты опять сидишь на подоконниках задрав ноги и делаешь вид будто никого не слышишь. Так дело не пойдет, я буду бороться с твоим нахальством. Ты уже взрослый парень, а ведешь себя как ребенок. Я конечно, понимаю, музыка, шнурок на шее, стиль, мода, я и сама бы ходила, как ты называешь это, по приколу. Но я сознательная женщина и прекрасно понимаю то, что так нельзя и я должна быть примером для остальных, я ведь должна обучать вас культуре.
Севиюс очередной раз почувствовал себя предателем искусства.
- Кстати тебе предстоит еще говорить с директором. Что ты там ему в сочинении по психологии написал, это надо было до такого додуматься:
«…родители у меня Психоделики, а я Санздвиник…».
- Сколько раз я тебе говорила, не подключай свою фантазию к серьезным вещам, тем более она у тебя очень и очень больная.
- Ну серьезно, что за ерунду ты написал? - чуть улыбнувшись сказала Завуч немного поменяв тон на жалостливо добрый. На следующем уроке психологии тебе придется ему рассказывать о новых придуманных тобою направлениях психических расстройств.
Прозвенел звонок на урок.
- Ладно, иди на урок - Севиюс вышел из кабинета. - И давай мне заканчивай со своим умничиством, слышишь? Никчему хорошему, это не приведет - прокричала вслед завуч.
Уже давно никто не видел улыбки на лице Севиюса, он ни с кем не о чем не говорил, и даже не срывал уроков. Он летал, где то далеко от земли, и на яву, жил словно во сне, это бросалось в глаза. Что с ним происходило, интересно было любому, кто его знал, особенно особам женского пола. На уроках Севюс что-то писал и черкал, а на переменах рвал бумагу на мелкие кусочки и разбрасывал по ветру. Много курил, стал часто выпивать, дрался и выкидывал необъяснимые номера. Его что-то мучило и мучило очень сильно. Однозначным было то, что сердце парня гибло, у него просто ехала крыша.
Слова в сочиненных им песнях можно было назвать курсом молодого мертвеца. Музыка стала жесткой. Картины еще темнее и непонятнее. Он перестал доверять родителям, друзья стали казаться врагами, незнакомым девушкам на попытки знакомства отвечал грубостью. Он отбросил людей от себя на довольно далекое расстояние и в итоге, когда ничего и никого уже не осталось, он возненавидел и себя самого.
Излишнее спокойствие Севиюса, легко порою обращалось в излишнюю вспыльчивость. Казалось бы не уделяемое им внимание ко всему тому, что происходило вокруг него и чаще всего касавшееся его являлось неотъемлемым фактом, фактом не поддающимся изменениям. С уверенностью могу сказать, что это совершенно не так.
Реакция на все не нравившееся ему была всегда почти мгновенной, но прекрасно скрытой им в глубоких недрах его души. Но именно любовь, рожденная в его сердце, порок названный именем любимой девушки разоблачал всю его поэтическую силу. Это человек видевший во всем, и во всех объекты созданные только для того чтобы воевать с ними, всегда быть против них. Окружающий мир стал его заклятым врагом. И покинуть его стало привычной для него мыслью, оставалось только дождаться момента, когда чаша его «бесконечного» терпения наполнится до краев. В итоге придуманная им война постепенно теряла смысл и заставляла его переживать не приятные обстоятельства. Учителя принимали меры, которые для Севиюса никакой роли уже не играли. Завуч, которая вела уроки педагогики однажды после урока попросила Севиюса остаться, побеседовать:
- Я догадываюсь, что с тобой происходит, только давай на чистоту, я тебе обещаю, что весь разговор останется только между нами, я хочу, что бы ты мне доверился.
- Скажи мне честно, на чем ты сидишь?
- На стуле. - Ответил Севиюс.
- Ладно перестань, я все знаю, лучше скажи правду, я помогу тебе поверь, у меня есть хороший знакомый он врач нарколог, я поговорю с ним он поможет…
В итоге она рассказала о себе и своих друзьях знакомых о своей жизни, но о нем так и ничего не узнала. Севиюс вышел из класса лишь тогда, когда почувствовал усталость. Завуч останавливать его не стала, видимо поняла что переборщила, а вдруг он вовсе не наркоман.
В тот вечер, приятный но холодный, он шел и курил, ели заметно улыбаясь и в конце концов как обычно это с ним бывало он забылся. Как будто бы случайно купил две бутылки пива и забрел, на территорию больницы больше похожей на большой парк без развлечений. Севиюс уселся на скамейку прямо напротив реанимационного отделения, казалось странным, но сейчас он готов был позавидовать людям, дышащим в трубку.
ГЛАВА 8
НАСТЯ
- Я же просила тебя не приходить сюда, здесь могут быть люди.
- Ну, милая, ну кто тут может быть, ну что ты? и вообще врачи хоть и скрывают, но все же в них таится внутренний страх перед смертью, в такое время суток они больше интересуются своими теплыми женами или любовницами.
- От тебя водкой разит, опять напился - Настя вырвалась из объятий своего крупногабаритного парня.
- Ты не любишь меня, - тоном начинающего философа сказал парень.
- Женя прошу тебя успокойся, не начинай этот разговор снова и не шуми пожалуйста нас могут услышать.
- В морге? - И Женя громко засмеялся
Небольшая комната, обложенная кафелем в центре комнаты высился хирургический стол провожающий путника уходящего в последний путь, рядом поблескивал металлический столик на колесиках, на нем были разбросаны инструменты позволяющие разрезать искромсать и изучить внутренний мир этого путника.
- Если честно мне и самому тут жутковато, не представляю как ты вообще работаешь в морге, на вид ты такая хрупкая, приятая, хорошенькая, а работаешь в морге.
- Ну во первых не работаю, а прохожу практику а во вторых в моих планах нету ничего такого чтобы оставило меня тут работать.
- И тут появился я, Да? твоя большая любовь. Смысл жить - самодовольно произнес Женя
- К трупам я привыкла, словно пропустив мимо ушей последнюю фразу Жени задумчиво проговорила она да и работа тут не сложная.
- Ну не хуя себе, работа не сложная ночевать в морге, я бы свихнулся.
- Не ругайся пожалуйста
За окном протяжно загудела машина и послушались пьяные крики, Женя, Женя ну Женя бля.
- Иди тебя друзья зовут.
- А снегу то навалит за ночь - проговорил мечтательно Женя.
- Навалит, навалит иди тебя ждут.
- А что это ты меня выпроваживаешь?
- Не выпроваживаю.
- А почему ничего про снег не ответила?
- Ну нужен мне этот снег сейчас Жень, сам подумай, мне и без этого тут морозно.
- Ладно, ладно любимая, я удаляюсь, я позвоню позже.
Он подошел к Насте и поцеловал ее в губы.
- Все ладно, давай я пошел, я люблю тебя пока.
- Я тоже, иди.
Через несколько минут его уже не было и у Насти осталось лишь запахшая формалином работа, и множество мыслей с некоторыми, из которых ей приходилось бороться, а с некоторыми мириться.
Она тихонечко подошла к окну, там за окном отъезжала машина с ее пьяной любовью, через несколько секунд стало совсем тихо, только белый пух снега создавал какую то пустую прелесть.
- Смешно, и действительно как это мне не страшно находиться на едине с мертвыми. – От этих мыслей ей в действительности стало немного страшновато и по телу пробежала дрожь.
В эти секунды раздался телефонный звонок и Настя медленно, устало и нехотя поплелась к источнику беспокойства.
- Алло.
- Алло - прозвучал пьяный и тонюсенький женский голос. - Здравствуй Настенька, сегодня значит твое дежурство?
- Здравствуйте Маргарита Васильевна, да сегодня я тут,
- Хорошо девочка моя, на сегодня ты свободна закрой все я подъеду через пол часика, ключи оставишь дяде Мише, ты меня поняла?
- Поняла
- Прекрасно, тогда до завтра.
В трубке уже звучали короткие гудки.
- Досвидание - тихо и грустно проговорила Настя.
Она сняла с себя ослепительно белый халат, сложила и положила в пакет с фирменным знаком Мальборо и надписью, только твой стиль жизни. Одела розовую куртку длинною почти до самых колен и звеня ключами направилась к сторожу.
У выхода из здания за маленьким столиком сидел старый сторож дядя Миша слушал радио и пил чай. На полу не далеко от его ног горел огонек спиц обогревателя. Увидев запирающую дверь Настю, он старчески хриплым голосом спросил:
- Что же Настенька уже уходишь, а как же твое дежурство?
- Маргарита Васильевна звонила, она должна подъехать, а ключи она просила оставить вам.
- Ох уж это твоя Моргарита Васильевна, опять наверное пьяная приедет со своим хахалем - медленно поднимаясь с места ворчал дядя Миша.
Настя уже топталась у дверей, а дядя Миша по стариковски медленно подошел и открывая замок продолжал разговор.
- И что ты в этой работе нашла не понимаю, вот стала бы швеей, ты шить то умеешь?
- Умею, дядь Миш умею - нетерпеливо проговорила Настя.
Вот и шила бы себе, а то нашла работу, тоже мне, в морге.
Раздался щелчок, дверь отворилась, и на порог влетел морозный холодный ветер. Досвидание Дядь Миш не оборачиваясь, сказала Настя и быстрыми шагами ушла по еще не истоптанной снежной глади.
ГЛАВА 9
Любовь Кюиса
- Ну ладно, чего приуныл, че она там тебе наговорила? Слышь, эй?
В машине помимо Жени, сидели еще четверо его друзей это Слон, Пихта, Дюк и Борода, Женю же называли Кюис. Слон сидел за рулем, Кюис на переднем сидении, остальные троя сидели на заднем сидении. Если рассказывать о роде их деятельности, то она почти никакая, их родители довольно состоятельные люди и поэтому сынки держались ближе к папочкам и учились в Университетах и ВУЗах а ночное дискотечного время провождение было их любимым занятием.
- Отъебись, Слон - заторможено ответил Кюис
- Куда едем? - проорал Пихта,
- Да куда хочешь, правда тут имеется маленькая, но почти что постоянная проблема, деньги?
Друзья засмеялись, все, кроме Кюиса, он очень далеко и слишком молча летал.
- Да что с тобой Кюис? грохнулась на плече тяжелая рука Слона
- Ну, чего ей не хватает, а мужики? взорвался Кюис, я все для нее, а она, вроде все хорошо, а как присмотришься то страшно становиться.
- На хуй она тебе нужна? столько баб вокруг тебя, а ты тянешься к формалину прокричал Слон.
- В натуре – послышался голос Бороды и Дюка с заднего сидения.
- Я люблю, формалин а вот формалин меня …
- Боится – перебил Слон Кюиса. Она просто боится тебя, любит конечно же как то по-своему, но все же больше боится. И вообще мой тебе совет оставь ее, ведь есть же всякие Оли, Кати, Наташи вот ими и займись.
- Не могу.
- Ну не пизди мне опять про эту любовь!
- Не только любовь, имя у нее красивое, Настя.
- Странный ты, но если все так на самом деле сложно, то попробуй подарить ей цветы?
- Зачем?
- Попробуй, девушкам это нравится.
- Да куда едем то? проорал Пихта.
- Сколько у нас денег сегодня? - Наконец отвлекся от мыслей Кюис.
- Достаточно, - пробормотал Дюк.
- Тогда в «Лионапа» - поставил точку Кюис.
Неизвестно сколько времени Севиюс просидел, думая о педагогики и жизни завуча, но вскоре его мысли оборвал голос:
- Извините, пожалуйста, молодой человек, не подскажите где тут морг?
Севиюс вздрогнул, медленно перевел взгляд с асфальта на источник голоса и увидел перед собой маленькую старушку в сером плаще с добродушным лицом.
- Мне морг нужен, заблудилась я тут, внучку свою найти не могу.
- А что, она умерла? – глуховатым голосом спросил Севиюс.
- Да нет, типун тебе на язык, работает она у меня там.
- А, ясно – протяжно ответил Севиюс
- Может это, морг, А внучок?
- Нет, это не морг бабуля, это приморжье, в смысле реанимация, а морг не знаю где, выше наверное, ищите внучку выше.
Старушка засмеялась над шуткой о приморжье, продемонстрировала пару своих последних передних зубов, и устало поковыляла дальше. Во сне такое не приснится, подумал Севиюс.
Вскоре стало совсем темно, и при свете фонаря можно было рассмотреть летящие снежинки недавно начавшегося снега. Севиюс еще некоторое время любовался ими, не заметив, как все вокруг побелело. Он закурил, поднялся со скамейки и поплелся домой. Холод, продрал до костей, еще и ветер подул. Идти дальше не было никакого желания, да и сил тоже не было…
Мирно засыпал город с каждой минутой людей на улице становилось все меньше и меньше снег приятно хрустел под ногами. Привычку ходить пешком и думать ни о чем стал перебивать мороз, заставивший оглянуться на гул медленно подъехавшего к близ стоящей пустой остановке троллейбуса. Севиюс отреагировал сразу и быстро запрыгнул в него, троллейбус был пуст, если не считать водителя в своей кабине.
Усевшись ближе к окну он положил голову на стекло. Через некоторое время полюбовавшись своим отражением в стекле Севиюс стал засыпать. Ему снилось, как троллейбус несколько раз останавливался и даже слышался гул открывающихся дверей, когда его кости устали от одного и того же положения он решил поменять его. Он открыл глаза и сквозь дымку сна увидел девушку сидящую перед ним.
Большие голубые глаза, густые волосы удивительно правильные черты лица, эти губы, словно мандариновые дольки, и все эти черты лица в общем, передавали какое то ощущение грусти и усталости.
- Но только таким может быть шедевр - подумал Севиюс - с нее можно писать портреты и именно такой вот портрет можно назвать произведением искусств. Глядя на приходящего в себя Севиюса девушка чуть улыбнулась и медленно отвернула голову в сторону своего кусочка окна, внимательно рассматривая свет фонарей и падающие снежинки. Может быть она ждала, того чтобы Севиюс заговорит первым, но тот в силу своей натуры единственное что сделал так это то, что прибавил к своим мыслям: - откуда она тут такая хорошечка и красивочка, - затем снова на боковую.
Через некоторое время на очередной остановке Севиюс стал понимать, что именно сейчас ему выходить и он пулей вылетел из троллейбуса, а троллейбус унес это незаконченное произведение искусств в холодную, заснеженную даль.
Пришел домой, поел, свалился спать, утром проснулся от головной боли, причем прошедшая ночь как ему показалось в его снах связана именно с этим троллейбусом и девушкой. Но вскоре эти мысли почти совсем покинули голову Севиюса, он как обычно ранним утром вылетел из дома.
Настя открыла глаза, в ее комнате было светло, шторы раздвинуты, а на столе перед окном в вазе стоял пышный букет цветов, который был совершенно несовместим с тем, что происходило за окном. Снег продолжал бить по стеклам и забил уже все, что только могло попасть под него.
С кухни доносился звон сковородок и запах готовящихся гренок.
- Мам? сонно проговорила она.
- А, ты уже проснулась? - Поднимайся соня, гренки уже готовы.
- Откуда цветы Мам?
- Это Женька твой, спозаранку прибежал с цветами, я сама удивилась. Будить он тебя не стал, записку на столе оставил. Настя отбросила одеяло поднялась, подошла к столу и улыбнувшись вдохнула в себя ароматный запах цветов. Рядом с графином лежала свернутая вчетверо записка, она развернула ее и прочла, написано было только три слова: Я люблю тебя.
Настя снова улыбнулась, в глазах ее появился блеск счастья.
- Я тоже, - шепнула она записке, – очень, очень, люблю тебя.
- Ты не умылась еще? - Снова послышался голос из кухни.
- Нет еще - Вскрикнула Настя - но уже иду.
Она долго приводила себя в порядок, только и слышен был голосок из ванной напевающий какую-то детскую песню.
- Интересно Мам, где это он цветы умудрился раздобыть, ведь зима.
- |
|
| Ilia |
2005-01-30 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
Баба-яга
В холодном сыром лесу все было как-то иначе. Ни тебе птиц, ни шума ветра, никакой зверушки. Александр давно уже понял, что он не просто перепутал тропинку, а заблудился, причем не просто заблудился, а заблудился серьезно. Хотя он не сильно волновался по этому поводу – в конце концов, у него есть мобильник, и он может позвонить куда угодно и кому угодно. Прошли те времена, когда потерявшийся человек не мог ни с кем связаться. Теперь двадцать первый век, эра быстрого обмена информацией, поэтому Александр не волновался. Если он через полчаса не найдет дорогу или какую-нибудь тропинку (или хотя бы признак того, что здесь когда-нибудь ступала человеческая нога), то достанет свою мобилку и позвонит кому-нибудь. А пока можно и побродить по лесу, подышать свежим воздухом и полюбоваться природой. Александр не слишком-то часто бывал в лесу. Кажется, последний раз он выбирался на природу с друзьями еще лет пять назад. Тогда, помнится, они хорошо погуляли. Был какой-то праздник. Какой же именно?.. В общем, это было в сентябре. Их было человек двадцать тогда. Именно с того леса и началось знакомство Александра с его будущей женой – Леночкой. Пять лет назад Саша был еще студентом, и у него вполне хватало времени, чтобы где-то оттянуться с друзьями. Теперь же – взрослая жизнь, со своими заботами и обязанностями. Нет, конечно, Александр не жаловался на жизнь – у него хорошая работа, хорошая жена, хорошие друзья – но, тем не менее, студенческая жизнь была лучше. Наверное, это вообще самая лучшая пора молодости. Именно поэтому эта прогулка по лесу навеяла на Александра ностальгические воспоминания о тех временах. Он ходил по опалым листьям, петлял меж деревьев и сам не заметил, как начало смеркаться. Александр поднял воротник кожаной куртки и, втянув голову, достал мобильник. На маленьком цветном мониторе, который загорелся приятным голубым светом, отобразилось меню. В первую очередь нужно позвонить жене, чтобы она не волновалась – у нее и так с нервами не все в порядке, она уж слишком впечатлительная. Парень выбрал из списка номеров необходимый телефон и нажал кнопку набора. Однако здесь Александра ожидало разочарование. В этом лесу не было связи. Телефон был заряжен, а вот заветных палочек в углу экрана, обозначающих качество связи, не было. Это могло обозначать только одно: Александр не в зоне покрытия, то есть он вообще не в городе, а где-то далеко за его пределами. И это было странно. Он не мог так далеко зайти. В конце концов, этот лес даже и не лес вовсе, а обычное насаждение. Александр здесь в детстве бывал не раз, и проходил эту лесополосу насквозь. Однако почему же он до сих пор тогда не вышел на дорогу? Может, он ходит кругами? Вряд ли, он старался идти на запад – по солнцу. Чёрт-те что. Да, ещё одно не очень приятное замечание: кажется этот лес не искусственный. Раньше деревья располагались строго рядами – так, как их высаживали. Теперь же они расположены беспорядочно. И вообще деревья какие-то странные, Александр таких раньше не видел в Харькове. Какие-то они все скрюченные, черные и неестественные, будто сошли с картинок давних славянских сказок. Но чёрт с ними, с деревьями. Нужно как-то выбираться отсюда. Скоро ведь и стемнеет. А провести ночь в этом лесу, под этими деревьями, в этой мёртвой тишине, парню вовсе не хотелось. Что же делать? Телефон не работает, вот тебе и двадцать первый век. Александр посмотрел на часы – пол седьмого. Лена уже пришла с работы, наверное, волнуется. Вот дурацкая ситуация! И дернул его леший переться в такую глушь. Вообще, как-то странно всё это. Александр понял это с самого начала, но не обратил внимания. Во-первых, этот звонок. Ему впервые звонила какая-то старуха и заказывала на дом ремонт компьютера. Александр всегда полагал, что поколение времен советского союза, мягко говоря, не очень-то знакомо с техникой, а тут на тебе. Во-вторых, этот адрес – Межлесовка, 15. Эта улица не обозначена ни на одной карте. Бабка сказала, что нужно доехать до конечной двойки, а там спросить, тамошние жители знают. Александру и вправду подсказали, как добраться до этой Межлесовки, только почему-то люди странно отводили глаза, указывая направление, будто они говорил о чем-то запрещенном. В общем, Александр решил для себя больше никогда не ездить по неизвестным адресам. Слава Богу, заказов у него и так хватало… Но, чёрт, он не об этом сейчас думает. Ему нужно срочно решать, как выбраться из этого гребаного леса. Уже почти стемнело, а на небе даже нет ни луны, ни звезд, да ещё и дождь начинает моросить. Александр остановился возле большого толстого дерева и прислонился к его стволу, переводя дыхание. Так нужно думать, анализировать. Если он даже попал в естественный лес и зашел в его глубь, то… То невеселая картина получается. Лес может тянуться на многие километры. Может, повернуть обратно? Идти на восток? Но как теперь узнать, где восток. Солнце давно зашло, а ориентироваться по каким-то другим знакам Александр не умел. Да-а, попал так попал. От отчаяния парень стукнул затылком по шершавой коре дерева и вдруг почувствовал, как позади него что-то шевельнулось. Парень отскочил от дерева и, зацепившись за какую-то корягу, упал наземь. Он встал на ноги, отряхиваясь от грязи, и посмотрел на дерево. Неужели здесь водятся змеи? Хорошо, что его ещё не ужалила какая-нибудь гадюка. Господи, ну и денёк сегодня… Александр усмехнулся и подумал, что будет, о чем рассказать, как что-то схватило его за лодыжки и повалило на землю. Не успев выставить руки, парень упал лицом в листья и почувствовал их сырой лежалый запах. Он дернул ногами и ощутил, что их что-то держит.
- Твою мать! – вырвалось из его уст ругательство, и он повернулся посмотреть, что же его держит.
И то, что он увидел, его не обрадовало, потому что такого просто не могло быть. Это фантастика. Ветки деревьев не хватают людей за ноги, словно деревянные живые исполины. Но именно так сейчас и было. Александр закричал и судорожно задергал ногами. Одной ступне удалось выскользнуть из крепкой петли, и парень принялся свободной ногой лупить по ожившей ветке. Его руки скользили по мокрой гнилой листве, неприятно хлюпая под руками и забираясь под рукава. Неожиданно Александр почувствовал, что его нога свободна. Он вскочил и побежал куда-то прочь от этого места. Через пять минут он остановился, чтобы перевести дыхание. Что же это было? Может, ему всё померещилось? Ведь не бывает такого, в конце концов. Однако он до сих пор чувствовал на лодыжках твердое шершавое прикосновение коры. Наверняка, остались царапины. Чтобы убедиться, что ему действительно ничего не померещилось, он достал мобильник и посветил себе на ноги. Ему не показалось. Джинсы были разодраны, в дырах виднелись расцарапанные ноги. Теперь думай что хочешь. В голове вдруг возникли знакомые строки из сказки Пушкина: «Там на неведомых дорожках…» Чёрт, это всё не укладывается ни в какие рамки. Что же делать? Парень выключил мобильник и вдруг замер, уставившись на огромное корявое дерево. Что-то было не то. Или ему показалось, или… он вновь включил мобильник и ближе подошёл к дереву. Голубой свет осветил темный, почти чёрный ствол, на котором сиротливо висела покосившаяся грязная таблица с надписью «Межлесовка». Едва заметная черная стрелочка указывала на дорогу куда-то между деревьев, и Александр разглядел что-то отдаленно напоминающее тропинку. Наконец-то эта улица нашлась! Однако Александр почему-то не почувствовал облегчения, даже напротив – в душе шевельнулся неприятный холодок. В лесу, где деревья хватают тебя за ноги, где располагается одна единственная улица, не могут жить нормальные люди. Но, делать нечего, придётся идти – хотя бы потому, что там может быть телефон. Александр отряхнул с себя опавшие листья и быстрым шагом направился по тропинке, ведущей куда-то в глубь леса. И пока он шел по заросшей, еле различимой дорожке, его не покидало ощущения чьего-то присутствия вокруг. Как будто со всех сторон за ним наблюдают. И чего-то ожидают.
Было темно, и покрывший всё вокруг сумрак не давал возможности быстро двигаться. Пробираться приходилось почти на ощупь, да и приближаться к деревьям программист теперь опасался, поэтому слишком дремучие участки леса он старался обходить стороной. Через некоторое время, совсем замерзнув, Александр вышел на небольшую поляну, усыпанную сухими ветками и опавшей листвой. По земле стелился густой туман, исходящий прямо из-под слежалых листьев.
Посреди поляны чернел высокий дом с длинной трубой, торчащей из треугольной крыши.
«Наконец-то», – с облегчением подумал Александр, направляясь к дому. Ещё полчаса, и он, наверное, вконец бы замёрз. Он вспомнил, как они с друзьями в прошлом году ходили в баню, и ему как никогда захотелось в жаркую душную парилку.
Парень уже почти подошёл к дому, как вдруг резко остановился, словно наткнулся на невидимую стену. Он не мог поверить своим глазам. Это было уже слишком. Чтобы убедиться в том, что увиденное не галлюцинация, Александр обошёл дом вокруг. Ничего не изменилось. Всё так и есть. Парень почувствовал, как где-то внутри неприятный холодок превращается в нехорошее предчувствие. Нет, это ещё не страх, бояться пока нечего, однако опасаться всех этих странностей стоит начинать. Слишком много всего случилось в этот день. Сначала – лес, не имеющий границ, потом – эти деревья, живые деревья. И теперь – эта избушка.
Избушка на курьих ножках.
Казалось, это здание сошло с картинок старых русских сказок, которые маленькому Саше в детстве читала бабушка. Помнится, уже тогда он скептически относился ко всем этим сказкам с Бабой–Ягой, Кощеем–бессмертным и другими злодеями.
А теперь Александр видел перед собой избушку на курьих ножках. Самую настоящую.
Куриные лапы, толстые и короткие, вырастали откуда-то из–под дома, края которого поросли мхом и увились плющом, словно змеи, свисающим вниз. Пару раз лапа с тремя когтистыми пальцами шевелилась, отчего у Александра бежали мурашки по спине.
Может, это какая-нибудь шутка? Чёртова глупая шутка? Что-то вроде «Скрытой камеры». Улыбнитесь, вы в кадре – не правда ли, испугались? Только никто не будет устраивать в дремучем лесу съемки. Кажется, здесь на многие километры вообще никого нет. Только он и эта изба.
Чёрт, а сели внутри, действительно, окажется Баба-Яга? С костяной ногой и чёрной повязкой на глазу, с ластящимся у ног чёрным котом. Александр невесело усмехнулся. В какую же нелепую ситуацию он всё-таки попал. Что происходит в этом чёртовом лесу? Это что, заколдованное место? Или это всё просто какой-то бред? В любом случае, ответ – в стенах этой старой деревянной хаты. Нужно попасть внутрь и обо всём узнать. Не съедят же его, в конце концов. На крайний случай у него есть пневматический пистолет.
Александр глубоко вдохнул, выдохнул и направился к избушке.
Земля под ногами звучно чавкала, густой туман неприятно холодил лодыжки и будто бы карабкался вверх по ногам. По мере приближения к дому парень начал ощущать неприятный запах. До боли знакомый запах. Где-то он уже с ним встречался, и когда Александр вплотную подошёл к избушке, он вспомнил. И это его не обрадовало.
Когда он был ещё мальчишкой, в те золотые школьные годы, летом ему часто приходилось бывать в деревне. Они всей семьёй ездили помогать по хозяйству бабушке и дедушке. То овощи собрать, то в коровнике убрать или почистить огород от сорняков. А ещё в деревне был огромный курятник – дедушкина гордость (пусть земля ему будет пухом). Этот курятник дед смастерил сам, даже создал там искусственную подсветку. Однако самым запоминающимся для Сашки был запах. Крепкий запах куриного дерьма. После того, как побываешь в дедушкином курятнике, это зловоние будет преследовать несколько дней, даже если напихать в нос мяты.
Так вот именно сейчас, в этом лесе, возле этой избушки, пахло именно куриным дерьмом. При чём запах был посильнее того, что был в дедушкином курятнике. Словно здесь где-то обитали сотни куриц (или одна большая-большая курица). Александр не видел укрытой туманом земли, но был уверен, что под избой навалены кучи говна. Кажется, избушка срала. Как это смешно и нелепо ни звучит, но это так. Однако это означает, что перед парнем стоит действительно избушка на курьих ножках. Ни механическая причуда, ни чья-то дурацкая шутка, а настоящая гребаная изба. Чем дольше Александр находился в этом лесу, тем больше ему всё это не нравилось. Но пора покончить со всем этим!
Парень ступил на почерневшие от сырости деревянные ступеньки и вздрогнул, когда те заскрипели под его ногами. Нехотя он поднялся на самый верх и остановился перед дверью. Что-то внутри говорило, упрашивало не заходить внутрь. Ничего хорошего его там не ждёт. Лучше развернуться и побежать прочь от этого странного места. Пусть придется провести ночь в лесу, но не здесь, не в этой избушке. Потому что в ней таится что-то более нехорошее, чем живые деревья…
Александр замотал головой. Что этот на него нашло? Неужели испугался? Какие избушки на курьих ножках, какие заколдованные леса в двадцать первый век? В век торжества разума над невежеством. Чёрт, да это всё какой-то глупый розыгрыш, не иначе. Парень усмехнулся и громко постучал в дверь. Избушка слегка качнулась, и Александр услышал чьи-то шаги. Довольно странные шаги – одна нога ступала мягко, чуть пришлепывая, а вторая… Вместо поступи второй ноги слышался резкий громкий стук. Удар кости о дерево. Удар костяной ноги о прогнившие доски деревянного пола. Потемневшая серая палка вместо ноги, палка со стершимся расщепленным концом…
Господи, да хватит уже! Александр мотнул головой, отгоняя от себя глупые фантазии.
Шаги становились всё громче. Хозяин (или хозяйка?) приближался к двери. Несмотря на голос разума, сердце Александра чуть не выпрыгивало из груди. Кто же сейчас откроет дверь? Может, монстр?
Шаги стихли у самой двери. Какая-то возня. Звук отодвигаемого засова. Дверь открывается.
Александр замечает, как дрожат его колени. Вдруг захотелось помочиться (не хватало ещё обоссаться, истерично думает он).
Дверь продолжает медленно открываться, будто кто-то специально растягивает удовольствие, желая свести с ума ночного гостя.
Наконец дверь открывается полностью, из избы льется тусклый неровный свет, чувствуется дыхание растопленной печи и приятный аромат домашней кухни.
На порог выходит молодая девушка, облаченная в легкий шёлковый, цвета спелой клубники, халат. Мягкая ткань подчёркивает прекрасную фигуру девушки и, доходя лишь до колен, открывает взору красивые белоснежные ноги. Оставалось только догадываться, что могла такая красавица делать в этой глуши.
Александр от изумления, раскрыл рот и даже спустился на одну ступеньку. Все его страхи сняло как рукой.
- Добрый вечер, – сдерживая смех, произнесла девушка. – Вы из компании?
- Д-да… – растерянно ответил парень.
- Проходите, наверное, вы продрогли до самых костей, – проговорила девушка, и Александру почему-то не понравилась последняя фраза.– Вижу, что вы удивлены. Правда, это чудо-избушка?
Александр что-то промычал в ответ и прошёл внутрь. Дверь за ним закрылась сама.
- Я заблудился, у вас есть телефон?
Девушка улыбнулась.
- Все теряются в этом лесу. Это очень запутанный лес. Давайте вашу куртку.
Так и не поняв, есть ли здесь телефон или нет, Александр отдал верхнюю одежду. В темном коридоре пустовала единственная вешалка, куда и была повешена куртка. Сразу же здесь валялась пара больших потрепанных тапок.
- Наденьте тапочки, пол холодный.
Девушка подтолкнула Александру тапочки, и вслед за ней откуда-то из-за угла парню в ноги бросился в ноги огромный комок чего-то чёрного с блестящими желтыми точками.
Александр отскочил назад, прижавшись к двери.
- Господи! – вырвалось у него, когда он разглядел жирного чёрного кота.
- Это Баюн, – засмеялась девушка. – Старый котяра уже давно не ловит мышей, но всё ещё бегает за шнурком.
Девушка посмотрела на парня, и ему показалось, что в её зеленых глазах нет ничего, похожего на человеческий взгляд. Он не знал, почему, но чувствовал. Просто чувствовал, как чувствуют спиной чужой взгляд. Скорее, это глаза змеи, гипнотизирующей свою жертву.
- Кот Баюн? – программист нервно усмехнулся. – Как в сказке.
- Пойдемте, я вас хоть чаем согрею, – ответила девушка и направилась в комнату.
И каждый её шаг сопровождался резким неприятным стуком. Будто к одному из её тапочек был прибит тяжёлый каблук.
Всё равно это всё как-то странно, даже если у неё такой классный зад, подумалось Александру.
Они прошли в огромную комнату, в дальнем конце которой расположилась огромная печь. Посреди стоял большой коричневей стол, по бокам – два стула. На каждой стене висело по керосиновой лампе. И нигде ни одной электрической лампочки, ни единой розетки. Вообще ничего, что напоминало бы об электричестве.
- Извините, у вас что, нет света здесь? – спросил Александр, усаживаясь за стол.
- Есть, конечно, просто часто отключают. Но должны скоро включить. Сейчас я заварю вам чай, чтоб обогреться немного.
Девушка вышла из комнаты. Александр остался в комнате один, но его почему-то не покидало чувство, что за ним кто-то наблюдает. Чтобы как-то отогнать от себя неприятное ощущение он занялся разглядыванием комнаты, пытаясь всё-таки обнаружить хоть какой-то намёк на двадцать первый век. Но ничего не говорило о том, что здесь знакомы с современной цивилизацией. Казалось, время вернулось назад на пару веков, и Александр очутился в старорусской избе, когда лампочку замещала лучина, а все пищевые приготовления производились на печи… Александр совершенно углубился в свои размышления, и не заметил, как на стол запрыгнул кот. Он медленно прошёлся по поверхности и уселся перед самым лицом программиста.
- Ну, что, котяра? – спросил Александр и осёкся, посмотрев в глаза коту.
Что-то было не так в этих глазах. Какие-то они странные. Будто бы бездонные. Смотришь в эти чёрные зрачки и не видишь ничего, кроме засасывающей темноты. Чёрная пропасть. Может, это игра теней? Александр пытался всмотреться, чтобы увидеть дно, но чем больше он пытался проникнуть вглубь, тем больше терял ощущение реальности. Он уже даже не удивлялся этому взгляду, в котором было явно больше, чем во взгляде обычного животного. Его зачаровали эти глаза. С ним такое иногда бывало, когда после долгого рабочего дня он смотрел, как секретарша заполняет бланки отчетов. Его просто завораживал процесс скольжения ручки по бумаге. Он мог так неотрывно следить за этим процессом, пока не начинали слезиться глаза или секретарша не отпускала по этому поводу какую-нибудь шуточку… Но глаза этого кота ещё больше уносили вдаль. Александр перестал замечать окружающие его стены, светильники, как будто они просто растворились в темноте, перед взором остались лишь зрачки животного. Тело вдруг обмякло, и по нему разлилась приятная томящая нега. Странное чувство удовлетворения и равнодушия заполнило разум. Куда-то подевались все опасения и проблемы, никаких лиц, никаких воспоминаний. Только глаза этого кота. Как приятно смотреть на них…
- А ну брысь! – донеслось откуда-то из-за спины, и кот с недовольством отвернулся от Александра.
Парень моргнул и удивленно замотал головой, не сразу вспомнив, где он находится.
- Наверное, вы задремали? – улыбнулась девушка, расставляя на стол чашки с большого подноса.
- Наверное, – растерянно ответил Александр, с удивлением поглядывая на кота.
- Ну, сейчас вы выпьете моего чаю, и сон как рукой снимет. Попробуйте.
Программист отхлебнул из кружки теплую сладковатую жидкость и тут же почувствовал, как вместе с чаем по телу разливается тепло.
- И, правда, хороший чай.
- Пейте-пейте, замерзли-то как.
- А у вас есть телефон? – спросил Александр, не особо надеясь на положительный ответ.
- Конечно, есть. Допивайте чай, и я вас провожу, позвоните домой, там, наверное, уже волнуются за вас.
- Хорошо. И ещё… э-э-э… Извините, конечно, за бестактный вопрос… э-э… вы живете здесь одна?
Девушка улыбнулась и многозначительно посмотрела на своего гостя.
- Совсем одна. Знаете, иногда так скучно бывает, особенно без мужского общества.
- Да, плохо, – поддакнул Александр, отхлебнув из чашки.
Он смотрел на девушку и подумал, что мог бы с ней хорошо расслабиться. Она, вроде как, даже и не против. Конечно, он ещё ни разу не изменял Лене, но… всё бывает в первый раз. Тем более, один раз можно. Тем более, никто об этом не узнает. Парень сделал очередной глоток и почувствовал, как в голове начинает кружиться легкий туман. Как будто он только что накатил сто грамм. Откуда-то появилось беспричинное веселье и крепкая уверенность в том, что он затащит эту хозяюшку в постель.
- Очень у вас хороший чай, – сказал парень. – А у меня есть предложение, может, перейдём на ты? Мне даже как-то и непривычно такую молодую и красивую женщину на вы называть. Меня, кстати, Саша зовут.
- А меня Яна, – улыбаясь, ответила девушка. – Хорошо, давай на ты. Ещё чайку, может?
- Нет, спасибо, этого хватило, чтобы согреться. Хороший чай.
- Тогда, может, пройдем в спальню, ты полежишь, отдохнёшь, пока свет не дадут?
- Да, хорошо… А ты рядом ляжешь?.. А то я один боюсь.
Девушка засмеялась и закивала головой. Они вдвоём встали из-за стола и направились в спальню. Вставая, Александр с удивлением обнаружил, что еле держится на ногах. Но теперь его это мало волновало. Сейчас ему предстояло куда более интересное занятие. Он усмехнулся и на ватных ногах направился вслед за девушкой. За Яной. Кстати, Яна – очень похоже на Яга. По крайней мере, если она и Яга, то не баба, а девушка-с-красивой-попкой-Яга. Александр не удержался и засмеялся за спиной девушки. Что-то он совсем опьянел, хотя не брал в рот и капли.
- Что тебя так насмешило? – спросила девушка.
- Да так, вспомнил о своём.
Они прошли в спальню. Внутри царил полумрак, но Александру удалось различить большую двуспальную кровать и – к несказанной радости – небольшой столик с ночником. Значит, здесь действительно есть электричество. Можно расслабиться. Никаких чудовищ и монстров. Просто одинокая девушка в лесной глуши. Конечно, может, немного странно, но в целом всё в порядке…
- Я так истосковалась по мужским ласкам, – вдруг проговорила Яна на самое ухо Александру и поцеловала его.
Он обхватил её за талию и прижал к себе. Почувствовал, как её упругая грудь прижалась к его телу, и после этого он дал волю своим рукам.
Они разделись и завалились на кровать. До чего же она красива! Яна уселась сверху на Александра и последнее, о чём он успел подумать, это о том, что он хотел позвонить. После этого его разум утонул в волнах оргазма.
Никогда ему не было так хорошо, даже с Леной. Наверное, иногда стоило разнообразить свою семейную жизнь, а то со временем можно и забыть, что такое хороший секс
- Господи, у меня такого ещё не было, – проговорил он, сдерживая зевоту.
- Поспи, ты же устал, – прошептала девушка, положив свою голову на грудь Александра.
- Но мне же надо идти, – ответил парень, прикрывая глаза.
Ему так хотелось спать. Он просто не дойдет, если прямо сейчас встанет и уйдёт. Всё равно его уже ищут, так что лишние полчаса роли не играют. Полчаса он поспит, а потом пойдёт обратно, дадут в этом доме свет или нет…
* * *
Грустная, с заплаканными глазами девушка сидела на диване, зажав в руках радиотелефонную трубку. Её волосы беспорядочно растрепались по сторонам, но сейчас ей явно было не до своей причёски. Она кого-то ждала.
Господи, это же Лена. Моя любимая Леночка. Она меня ждёт. Она меня любит и теперь ей больно, потому что меня нет рядом с ней. А я лежу на кровати с едва знакомой женщиной и наслаждаюсь теплом постели и её тела.
Александр открыл глаза и обнаружил себя лежащим на полу. Он поднял голову и тут же опустил её обратно, не в силах терпеть раскалывающей боли. Такое чувство, будто он выпил вчера литр водки, а теперь расплачивается за веселье. Но он ничего не пил. И вчера не был на празднике.
Чёрт, где же я нахожусь, спросил он сам себя и не нашёл ответ на этот вопрос. Последнее, что он помнит, это то, как ему позвонили и сделали заказ… Стоп! Теперь всё вспомнил. Он пришёл в избушку на курьих ножках, трахнул хозяйку и уснул. Только засыпал он рядом с Яной, в кровати, а вот проснулся на полу и уж точно не в спальне. И ещё, почему, чёрт возьми, ему так жарко? Даже дышать тяжело. Сколько времени он здесь пролежал? Парень потянулся к карману с мобильником и обнаружил, что он совершенно голый. Абсолютно без ничего. Вот это уже совсем странно. Он почесал затылок и замер. Провёл ладонью по голове. Вместо привычного ощущения жёсткого ёжика под рукой он нащупал гладкую лысину. Похоже, его побрили. Что за шутки такие? Может, у хозяйки этого дома такое своеобразное садомазохистское развлечение? Но Александра это совершенно не устраивало. И как он теперь объяснит Лене свою лысину? Скажет, что его случайно побрили? Где эта Яна? Нужно обо всём ее расспросить. Программист собрал все свои силы и с огромным трудом поднялся на ноги. Стало ещё жарче, как в хорошо натопленной бане. Впереди он увидел небольшую дверь и висящую над ней еле горящую керосиновую лампу. Рядом с дверью расположилось небольшое окошко без стекла. Александр осмотрелся, но не увидел ничего кроме черных закопченных стен и многочисленных отверстий на потолке и в стенах. Довольно странная комната. Парень подошёл к двери и толкнул её. Закрыто. Он посмотрел в окошко. Снова пустая комната, в дальнем конце лишь стоял большой стол и грубая деревянная скамья. Над столом висела длинная полка, но что в ней находилось, Александру не удалось рассмотреть. Парень, сложив руки рупором, прокричал:
- Хозяйка! Я уже проснулся.
Через полминуты откуда-то слева послышались шаги. Всё те же странные шаги – поступь одной ноги шаркающая, поступь другой – громкий резкий стук. Шаги смолкли, и послышался скрип открываемой двери. В комнату вошла Яна, у её ног вился кот Баюн, который почему-то вызывал у парня неприятные ассоциации.
- Выспался, касатик? – спросила Яна, и от её голоса у Александра побежали мурашки. – Ну что, понравилось?
Она засмеялась скрипучим каркающим смехом. Словно это был голос не молодой женщины, а столетней старухи.
- Что у тебя с голосом? – спросил Александр.
- С голосом? А что? – удивилась она. – Всю жизнь, сколько себя помню, был такой голос.
- А почему я в этой комнате?
Яна усмехнулась, и вместо белоснежных зубов Александр увидел желто-коричневые кривые клыки.
- Все задают этот вопрос, и ты не исключение, – ответила Яна.
- Кто все? – спросил Александр, ощущая, как внутри разрастается неприятный холодок, несмотря на то, что снаружи было жарко.
- Все – это все, кто здесь был. Хе-хе-хе.
Она засмеялась и произнесла фразу, которая заставила Александра забыть о своём похмелье.
- Все, кого я съела. А кости дала обглодать котику.
Программист деланно засмеялся.
- Разыгрываешь, да? Очень смешно. Но тебе нужно меня выпустить, а то меня уже ищут, наверное. Мне пора идти.
- Тебя ищут, я знаю, – сказала Яна. – Ленка вся извелась уже, покоя себе не находит. Я-то знаю. Но тебя никто не найдёт, не волнуйся. В мой лес без моего ведома никто не войдёт. Разве ты не понял ещё? Здесь нет никаких компутеров.
Александр судорожно сглотнул. Он не мог понять, о чём ему говорил эта девушка. Шутит она или нет?
- Я ничего не понимаю…
- Сейчас поймёшь, котлетка моя, ох-ха-ха-ха, – хозяйка зашлась неприятным заливистым смехом, который продолжался где-то около минуты. – Последний, кого я съела, эта была наглая девка из какого-то агентства. Её кожу я использовала, чтобы соблазнить тебя. Держи свою красавицу!
С этими словами Яна схватила себя за правую щеку, оттянула кожу и оторвала от своего лица кусок мяса. Кожа оторвалась с глухим щелчком, и в образовавшееся отверстие выглянула дряблая серая шкура. То, что осталось в руке у хозяйки, она бросила в Александра.
- Господи! – прошептал он и отскочил назад, когда влажный кусок кожи со шлепком врезался ему в лоб.
Он с отвращением отшвырнул от себя чужую плоть и принялся вытирать лицо, ощущая запах протухшего мяса.
- Куда же ты? Иди и досмотри, кто твоя красавица-а-а-ха-ха-ха, – хозяйка вновь зашлась лающим истерическим смехом.
Александр подбежал к окошку и закричал:
- Выпусти меня, сумасшедшая! Меня уже ищут!
- Выпусти меня сумасшедшая! Меня ищут! – перекривляла хозяйка. – Меня зовут Яга, баба-Яга! И я тебя съем, мой Иванушка-дурачок. Хо-хо-хо!
Программист приник к окошку и увидел, как старуха просунула пальцы под белоснежную кожу, покрывающую её лицо, и принялась сдирать с себя эту страшную маску. Кожа с легкостью отходила от старушечьего лица, словно апельсиновая кожура от мякоти плода.
- Она была очччень вкусной! Надеюсь, ты тоже будешь лакомым кусочком! Чувствуешь, как топится моя печка? Она только разгорается, а через час-другой ты уже будешь жареньким - прежарененьким, касатик.
- Выпусти меня! – повторял Александр, всё ещё не веря в случившееся.
Ему казалось, что он сейчас откроет глаза и проснётся. Всё это сон. Такого не бывает на самом деле. Такого не бывает. Просто не может быть. Это же сказка. Бабы-Яги на самом деле не существует, это вымышленный персонаж. Это просто всё… это… это чёрт знает что!
Старуха содрала оставшуюся часть лица, и перед Александром открылось истинное лицо его хозяйки. Теперь вместо милого приятного личика Яны на Александра смотрела лысая голова с язвами на черепе и с огромными острыми ушами с мочками, спускающимися чуть ли не до самого подбородка. Серо-желтое лицо изрезано глубокими морщинами, длинный кривой нос своим острым кончиком касался верхней губы, щёки запали внутрь, неестественно алые губы выпирали наружу, словно два огромных пельменя. И единственное, что оставалось живым на этом старом уродливом лице – это огромные зеленые глаза. Только они блестели живым огоньком, да только мало было в этом пламени от человеческого.
Александр попятился назад и прижался спиной к одной из стенок. Как только кожа коснулась стены, раздалось шипение, какое обычно бывает, когда на раскаленную сковороду бросают кусок сырого мяса. Александр с воем отскочил от стены и упал на колени. Снаружи послышался смех старухи, и секундой позже она просунула корявую руку в окно и что-то бросила к ногам парня. Он посмотрел на пол и увидел сочащуюся кровью женскую грудь. На какое-то мгновенье ему показалось, будто грудь пульсирует, словно её только что отрезали от живого человека, и он в ужасе отшатнулся назад. Желудок отчаянно дёрнулся, и если бы программист недавно поел, его бы точно вырвало. Но он ничего не ел больше шести часов.
Снаружи тем временем что-то булькало и чавкало. Александр поднялся и медленно направился к окошку. Он должен был увидеть полностью, с кем же переспал сегодня. Какое чудовище его оттрахало.
Старуха почти полностью содрала с себя чужую кожу, и теперь снимала штаны. Штаны из человеческой кожи. Когда хозяйка управилась с ногами, она отбросила кожу в сторону и посмотрела на своего гостя.
- Я тебе нравлюсь? – она расставила руки в стороны и дико захохотала.
Александр с отвращением смотрел на дряблую серую, как у змеи, кожу, на обвисшие груди, волосы, торчащие из подмышек, волосы, которые выросли у неё на животе и ногах. Неимоверно длинные корявые руками заканчивались такими же длинными пальцами и корявыми когтями. И её ноги. Вернее, одна нога – с огромными коленным суставом и
длинной ступнёй. Роль второй ноги выполняла деревянная грязно-белая жердь, неуклюже пришитая к обрубку правой ноги. Вот теперь всё стало на свои места. Понятно, почему каждый её шаг сопровождался стуком.
И я с ней спал, с ужасом подумал Александр и дал себе обещание, что, если останется в живых, больше ни с кем и никогда не изменит своей жене.
- Ну, как я тебя отымела? Хочешь, ещё разочек на прощание? Засунешь своего удальца в мою маленькую норку?.. – старуха вновь засмеялась, и на этот раз она смеялась так долго и громко, что могла бы умереть, будь обычным человеком.
- Да пошла ты! – прокричал Александр. – Выпусти меня отсюда!
Он отошёл от окна и принялся колотить в дверь.
- Я через час приду, посмотрю, как ты тут запекаешься, – донеслось из комнаты. – Баюн, присмотри за ним.
Старуха вышла, и в комнате воцарилась за исключением. Через некоторое время возобновилось чавканье, которое Александр уже слышал. Парень подошёл к окну и осторожно выглянул в комнату. Он увидел кота, который доедал разбросанные на полу остатки кожи и мяса. Кот повернулся, посмотрел на парня и – невероятно – подмигнул ему, а затем вновь вернулся к своей трапезе. Желудок вновь сжался в животе, и Александр упал на колени, подумав, что он всё-таки проблюётся. Но снова ничего не произошло.
А внутри становилось всё жарче. Даже в тусклом свете программист видел, как из щелей в стене и потолке струятся горячие потоки воздуха.
Вот это попал, подумал он. Неужели для него это конец? Неужели вся его жизнь, счастливая жизнь, закончится здесь, в пасти этой старухи. Причем в пасти – в буквальном смысле. Неужели это всё правда? Что же ему делать? Может быть, его найдут прежде, чем он сгорит заживо (при этой мысли его передёрнуло). Но это вряд ли. Его никогда не найдут, тем более в этом лесу. Если бы кто-то (кто остался в живых) видел раньше эту избу, она не осталась бы незамеченной. Это же такая сенсация – избушка на курьих ножках. Интересно, она действительно живая, какой-то неизвестный науке гибрид, или этот всё же чудо техники? Господи, да о чём он сейчас думает? Ему сейчас необходимо решить, как он выберется из всего этого дерьма, а не гадать, настоящая эта изба или нет. Нужно думать. Что реально есть: закрытая комната, в которой температура повышается с каждой минутой, голые обугленные стены и ничего более. Ну, ещё маленькое окошко, в которое пролезет разве что рука.
Стоп! А что если ему попробовать просунуть руку и открыть дверь с той стороны?
Александр подошел к кошку и попытался рассмотреть, на какой замок заперта дверь. Вывернув голову, он смог увидеть, что дверь держит лишь засов, который ничего не стоит поднять. Парень до отказа просунул руку в окошко и принялся шарить по двери, пытаясь нащупать деревянную палку, служившую замком. Кончиком среднего пальца он ощутил жесткий выступ засова и попробовал ухватиться за него. Однако палец цеплял лишь самый край засова. Ему не хватает всего лишь пары сантиметров (как в каком-нибудь фильме, подумалось ему). Он попытался просунуть руку ещё дальше, до боли вжавшись плечом в стену. Ещё один сантиметр отвоёван. Александр ногтями двух пальцев упёрся в засов и принялся его медленно поднимать. Деревяшка слегка сдвинулась с места и поползла вверх.
Господи, спасибо тебе! У меня всё получается! Только бы выбраться отсюда, и я пойду в церковь и поставлю свечку! Только бы…
В комнате вдруг слышится тихое шуршание, мяуканье, вновь шорох и Александр внезапно чувствует такую жгучую боль левой руке, что кричит от боли. Он всовывает руку обратно и видит, что его левая рука лишилась половины среднего и указательного пальцев. Секундой позже из соседней комнаты доносится хруст и чавканье.
Александр стоит и смотрит на свои дрожащие пальцы, из них брызжет кровь на его лицо, и боль клешнями расползается по телу. Как это произошло? Как такое могло произойти? Программист чувствует, как в глазах начинает темнеть, и в ноги наливается предательская слабость. Наверное, это травматический шок, он об этом где-то слышал. Сейчас он потеряет сознание и уже никогда не проснётся. Но он не может, не имеет права. Его ждёт Лена, Леночка, зайчик. Как же она без него? Он не может её подвести. Он должен её увидеть. Мысли о жене охлаждают его рассудок, и Александр обхватывает свои раненные пальцы у основания и крепко их сжимает, пытаясь остановить кровь. Как скоро остановится кровотечение? И остановится ли вообще? Кажется, в школе они учили, что если идёт кровь, необходимо руку опустить вниз. Или поднять вверх? Наверное, вверх. Парень поднял руку вверх, продолжая сжимать пальцы у основания, но кровь продолжала стекать вниз по руке. Чёрт, ещё немного, и он умрет от потери крови. Что же делать? Что делать?
Этот вопрос панически застрял в голове Александра, и некоторое время он ни о чём не мог думать, лишь повторяя про себя два слова: что делать?
Ты снова поддаешься панике, проговорил голос рассудка. Не теряй самообладания. Ты же программист. Ты логик. Ты должен анализировать и думать. Думай.
Что ещё можно сделать? Что делают в фильмах? Перевязать пальцы? Но нечем. Обработать перекисью водорода (это он запомнил от мамы)? Так здесь об этом и речи не может идти. Прижечь раскаленным железом? Да где он возьмет его? Он совсем бессилен. Александр посмотрел под ноги и увидел, что за несколько минут натекла маленькая лужица крови. И вдруг программист увидел то, что ему было нужно. И когда он увидел это, у него в голове родилось сразу две идеи.
От лужи его собственной крови вниз к стенке протянулась небольшая полоска крови. Очевидно, пол был неровный, и кровь медленно стекала к стенам. Там, где кровь соприкасалась со стеной, она кипела. Значит, стены имеют достаточно большую температуру. Значит, Александр сможет прижечь рану. Конечно, это больно, но… Его ждёт Лена. Ради неё он готов на всё. Парень стиснул зубы и прижал половинки пальцев раной к стене. Кости обрубков уткнулись в стену и слегка скрипнули. Кровь зашипела и задымилась. Кожа по краям раны приобрела серый оттенок. Александр замычал, до боли в челюсти сжимая зубы. Пульсирующая боль расползлась по всей руке, в нос ударил запах собственной жареной плоти. Александр продолжал удерживать руку на раскаленных деревяшках, и в какой-то момент от боли и горелого сладковатого запаха мяса он начал терять сознание.
Нет, я не смею, я не могу… Вдруг боль стала уменьшаться, перестал печь воздух, и Александр упал, окунувшись в темноту.
* * *
- Ого! Моя котлетка скоро будет готова! – раздался откуда-то из темноты скрипящий голос старухи. – Баюн, неужели он уже испустил дух? И зачем ты оттяпал ему пальцы? Что, говоришь? Пытался убежать? Вот негодяй! Ну и поделом ему! А я сяду и досмотрю, как он дожарится.
Александр открыл глаза. Сколько он проспал? По-видимому, не так уж и долго (в противном случае, он уже зажарился бы). Однако в комнате стало невыносимо жарко. Было больно дышать. Раскалённый воздух обжигал рот, нос и горло. Но до лёгких он ещё успевал остывать. Парень посмотрел на свои обугленные пальцы и удовлетворенно отметил, что кровь остановилась. Но кожа по всему телу покраснела. Как будто он весь день провел под палящим солнцем (однажды с ним такое случилось, когда он приехал отдыхать на море). Кое-где кожа вздулась маленькими белыми пузырями. Это уже ожог называется, подумал он. Ещё чуть-чуть, и я уже никуда не убегу.
Александр медленно поднялся и, стараясь не делать резких движений и быстрых вдохов, дабы воздух не обжигал кожу, направился к окошку. Пришло время приступать к выполнению плана побега. И первое, ему необходимо избавиться от старухи. Всё-таки нет худа без добра, подумалось ему. Если бы ему не откусили два пальца, он не увидел бы, как кровь закипает у стены, а, значит, ему бы не пришла в голову идея, как избавиться от этого кота.
- Эй, жаба! – сказал парень, подойдя к окну. – Я ещё жив!
- Помалкивай! – злобно бросила старуха. – Скоро ты уже сдохнешь.
- Может быть. Тебе с твоим кривым носом виднее. Только хочу тебя обрадовать. В мой мобильный телефон встроен ДОМП. Знаешь что это такое?
- Да мне плевать, что в твоем телепоне!
- Вот и хорошо. Только ДОМП – это датчик определения местонахождения. Это значит, что мои друзья знают, где я нахожусь, уродина! Жду их с минуты на минуту!
- Ты меня дуришь, скотина! – прошипела старуха.
- Конечно, дурю. Только если ты увидишь, как там мигает зеленая лампочка, значит, меня уже ищут! Когда придут мои друзья, они тебя скормят собакам, сука! Поняла?
Хозяйка издала неприятный гортанный звук, напоминающий угуканье филина, и вышла из комнаты.
Отлично, пусть проверяет. Конечно, никакого датчика там нет, но на телефоне постоянно мигает зеленая лампочка. Вот старуха обозлиться, когда увидит это. Конечно, она разобьет телефон, но главное, что она вышла. Теперь вторая часть.
Александр медленно повернулся и осмотрел пол. Так, всё на месте. Он не спеша подошёл к женской груди, которую старуха потрудилась закинуть к нему в печь, и поднял её с пола. Орган уже слегка сморщился, кожа покраснела, но кровь всё еще вытекала. Парень подошёл к стене и прижал грудь со стороны кожи к стене. Плоть зашипела и завоняла. Александру вновь показалось, что грудь шевелится, он даже будто бы почувствовал под пальцами едва уловимую пульсацию. Однако теперь ему было плевать на это, если, конечно, он не хотел, чтобы какой-нибудь из его органов вот так небрежно валялся на полу. Через минуту из рваного отверстия полилась кипящая кровь. Орган обжигал руку, но Александр продолжал сжимать женскую грудь. А вот теперь нужно действовать быстро.
Парень побежал к окну, не обращая внимания на обжигающий раскаленный воздух. Правую руку с зажатой грудью он просунул в окошко и громко проговорил:
- Киска! Баюнчик, я собираюсь убежать! Иди отцапай мне пальцы!
Александр посмотрел в щель между своей рукой и краем окна и увидел, как кот подкрадывается к двери. Давай-давай, ещё чуть-чуть. Сейчас я угощу тебя вкуснятинкой. Не такой уж ты и умный. Кот подошёл совсем близко. Он присел на задние лапы и приготовился к прыжку. Так, теперь самый ответственный момент, главное не промазать.
Кот прыгает, открывая широкую пасть с острыми длинными зубами.
Александр запихивает горячую грудь в пасть коту, чувствует прикосновение зубов к своей коже и отпихивает животное назад. Баюн отскакивает назад, пятится и натыкается на стену. Он обнажает желтые изогнутые когти, вытаскивает грудь из своей пасти и громко ревёт. Программист в это время правой рукой нащупывает засов и начинает поднимать его вверх. Воздух в комнате невыносимо жжет всё тело. Александр чувствует, как в некоторых местах тела лопаются пузыри, и из них вытекает горячая жидкость. Засов соскальзывает, и парень вновь тянет его вверх. С третьей попытки он открывает дверь и выбегает наружу. Глубоко вдыхает прохладный воздух и на секунду закрывает глаза, наслаждаясь холодным воздухом этой комнаты. Он вытаскивает засов из петель и подходит к коту, который лапами трёт себе морду и языком облизывает обожженный нос, не замечая подходящего к нему Александра.
- Получи, сука, привет от моих пальцев! – кричит Александр и бьет кота палкой по голове.
Бум! С тупым неприятным звуком деревяшка врезается в череп животного. Кот заваливается на бок, и из его носа течёт кровь. Программист вновь бьет по голове животное, лупит и лупит, не в силах остановится. Наконец, когда череп зверя лопается и из ушей хлещет кровь, парень опускает палку, берёт кота за хвост и тащит его в комнату-печь. Он бросает кота к самой стенке и закрывает дверь на засов. С котом покончено. И откуда у него взялось сил перекусить кости пальцев? Всё-таки необычный кот.
Александр идёт к выходу из комнаты и замечает, для чего же предназначалась длинная полка, висевшая над столом. В полке двухрядным строем стояли большие, местами проржавевшие ножи, с помощью которых старуха, очевидно, разделывала свои жертвы. Но теперь они тебе не понадобятся, бабушка. Больше ты никого не съешь. Александр выбирает самый большой нож и выходит из комнаты.
Он оказывается в коридоре, который тянется вперед метров на двадцать, и программист удивляется, как такой длинный коридор смог уместиться в такой маленькой с виду избушке. Но теперь не время об этом думать.
Александр бежит по коридору, представляя, как он сейчас разделается со старухой. Как он проткнёт её дряблое тело. Да, он зарежет её как свинью! Его переполняли злость и возбуждение, зажатый в руке нож тускло поблескивал в свете керосиновых ламп, и на короткое мгновение парню даже показалось, что это он маньяк, а не хозяйка этого дома. Что ж, может и так. Может, теперь он превратился в убийцу, хотя раньше ему не приходилось убивать никого, крупнее лягушки.
Он добежал до конца коридора и остановился перед чуть приоткрытой дверью. Парень заглянул в щель и увидел, что дверь вела в спальню, где он трахался с этой мерзкой тварью. В дальнем конце комнаты, усевшись прямо на пол, в его вещах копошилась хозяйка, очевидно, разыскивая мобильник. Она был одета широкий грязный халат, местами заштопанный грубой рукой.
Александр ещё крепче сжал нож, отдышался, пытаясь немного успокоить выскакивающее из груди сердце, и распахнул двери.
Старуха подняла голову и выпучилась на Александра. Её широко открытые глаза настолько вылезли из орбит, что, казалось, сейчас вывалятся из своего ложа и покатятся по полу, словно теннисные мячики. Хозяйка бросила вещи Александра на пол и зашипела.
- Не ждала, сука? – спросил парень и прошёл в спальню. – Думала, съешь меня?
Он направился к старухе, вытянув вперёд руку с ножом. Рука слегка дрожала от возбуждения, по правому боку скатилась холодная капелька пота, оставив за собой зудящий след. Сейчас этой Бабе-Яге мало не покажется. Он посмотрел прямо в глаза хозяйке этого сумасшедшего дома, но в её взгляде не увидел страха или паники, а лишь удивление и злость. Может, сумасшедшие не боятся смерти, подумал Александр и остановился в двух шагах от хозяйки. Теперь осталось проткнуть её вонючее старое брюхо. Просто подойти и вонзить лезвие в живот. Нет ничего проще. Отмстить за себя… Но готов ли он на это? Теперь, стоя перед ней, программист не был уверен, сможет ли он убить человека, даже такого конченого, как эта хозяйка.
- Что же ты остановился? Хочешь зарезать меня? Аль кишка тонка? – старуха засмеялась своим противным каркающим смехом, отчего у Александра защекотало в ушах.
- Заткнись, уродина! – прокричал Александр и вдруг понял, что не сможет убить её. Просто не сможет, и всё. – Где у тебя телефон? Я вызову сюда милицию, пусть она разбирается с тобой!
Старуха вновь загоготала и встала с пола.
- Тебе показать телефон? А нет его у меня!
Она сделала шаг к Александру, и расстояние между ними сократилось настолько, что парень мог дотронуться до старухи рукой.
- Стой на месте! – проговорил он и почувствовал в своем голосе неуверенность.
Зачем она подошла к нему? Разве не видит, что у него нож и он способен на всё?
- Ты не сможешь убить никого! – с этими словами старуха сделала ещё один шаг вперед, а парень – два назад.
- Стой, я сказал! Или я прирежу тебя! – проговорил Александр, но понял, что старуха не верит его словам, как и он сам.
- Не прирежешь, касатик! – ответила старуха и с неожидаемой прытью подскочила к Александру и схватила его холодными пальцами за предплечье правой руки.
Программист попытался выдернуть руку, но у него ничего не вышло. Кажется, положение немного изменилось, подумалось ему, и он пожалел, что сразу не убил эту тварь.
- И что ты теперь сделаешь? – старуха сжала руку Александра.
Раздался хруст. Хруст костей. Парень застонал и опустился на колени, нож выпал из его руки и кончиком лезвия впился в пол.
Как это могло случиться? Откуда в этом дряхлом теле столько силы? Александр поднял голову и посмотрел на старуху. Она изобразила на своем лице подобие улыбки и с яростным огоньком в глазах взирала на программиста, как бы спрашивая – ну и что ты теперь будешь делать?
Старуха выгнула руку Александра, и он упал на пол, чувствуя себя совершенно беспомощным.
- Отпусти, падла! – прохрипел парень.
- Сейчас отпущу!
Она наклонилась и взяла программиста за левую ногу, с лёгкостью подняла его, при этом его правое предплечье вновь прохрустело, качнула в сторону и с силой бросила вперёд. Александр пролетел несколько метров, перелетев через кровать, на которой полчаса назад занимался сексом с самой уродливой женщиной в мире, спиной врезался в стену, отскочил от неё, словно резиновый мячик, и упал на пол. Он медленно перевернулся на спину, попытался подняться, но каждая клеточка его тела воспротивилась этому, заставив лежать на полу.
Старуха подошла к Александру, взяла его за ногу и потащила к коридору, откуда прибежал парень.
- Нет, – простонал он. – Только не в печку.
- В печку, родимый, в печку, – и снова хохот.
Словно потрепанную игрушку, которая ничего не весила, его потащили по полу. Обожжённая кожа терлась о шершавый деревянный пол и местами облазила, образуя кровоточащую рану.
В последний момент Александру удалось схватить воткнутый в пол нож. Похоже, хозяйка списала его со счёта. А зря.
Старуха вышла в коридор и остановилась. Она принюхалась, сморщив свой длинный уродливый нос.
- Чем это пахнет? – проворчала она сама себе и двинулась дальше.
- Это твой кот жарится на ужин! – смеясь, ответил Александр.
Ему действительно было смешно. А что, есть над чем потешиться – за ним оставили присматривать кота, который отцапал у Александра по полпальца, а теперь этот самый кот жарится в печке. Ей- богу, как тут не рассмеяться?
- Что ты сделал с моим котом? – прошипела старуха и до хруста сжала лодыжку Александра.
Боль пульсирующей волной поднялась по ноге и окутала всё тело. Парень закричал. Несмотря на бессилие после полёта через всю комнату, он сумел подтянуться к старухе и что есть силы полоснул её ножом по руке. Лезвие на удивление легко разрезало кожу, прошло сквозь мышцу и с шуршащим звуком черкануло по кости. Кровь хлынула из раны, и Александр удивился, что кровь красного, а не чёрного цвета. Значит, она человек. Всё-таки живой человек, а не зомби или ещё кто-то.
Старуха взвыла так громко, что у Александра засвистело в ушах. Он бросил нож и зажал уши руками, ожидая, что его барабанные перепонки вот-вот лопнут. Рука хозяйки отпустила ногу Александра и взметнулась вверх, словно она кому-то салютовала.
Избушка вдруг зашаталась. Старуха продолжала кричать, тупо уставившись на свою руку. Александр схватил с пола нож и подполз к старухе. Если он не сможет её зарезать, то, по крайней мер, пришпилит к полу.
Из-под длинного халата торчала длинная ступня с изогнутыми когтями на пальцах. Её единственная ступня. Александр размахнулся и что есть мочи вонзил нож в ногу хозяйки. Лезвие прошло насквозь и воткнулось в пол.
Крик старухи усилился. Александр вновь попытался встать, но тело отказалось его слушаться. Возможно, он сломал себе позвонок, и теперь больше никогда не сможет ходить. Но при сложившихся обстоятельствах – это неплохой расклад. При этой мысли он хрипло засмеялся и пополз вперед, подтягивая тело руками. Старуха продолжала реветь, словно огромный зверь, изба раскачивалась из стороны в сторону, и программист представил, как куриные ноги этого чёртового дома перетаптываются с места на место. Если бы у него были силы, он перерубил бы и эти лапы. Может, если он выберется из этой передряги, он вернётся сюда и сожжёт эту проклятую хибару. Вообще весь лес сожжёт. И после этого больше никогда не пойдёт ни в какой лес. Программист дополз до конца коридора, переполз через дверной проём, и в этот момент старуха перестала кричать. Александр подумал, что она потеряла сознание и оглянулся – увидел, как старуха пытается вытащить из ноги нож. Правая рука её безвольно висела, из раны хлыстала кровь, но левая рука оставалась работоспособной и вполне могла на несколько минут сжать горло Александра. Эта мысль прибавила ему сил, и он быстрее заработал руками, цепляясь за деревянные бревна пола и подтягивая своё тело.
- Я доберусь до тебя! – послышалось за спиной, и теперь в голосе старухи не было ни веселья, ни ехидства.
Теперь там была только ярость.
Александр услышал, как по полу застучала костяная нога хозяйки. Значит, она идёт за ним. Идёт, несмотря на проткнутую ступню и перерезанную правую руку. Программист оглянулся.
Хромая, с перекошенным лицом, с ножом в левой руке, хозяйка медленно, но верно приближалась к парню. Если он не встанет на ноги, она догонит его и разрежет на кусочки. На маленькие мелкие кусочки, которые пожарит на сковородке и с аппетитом съест. Чудный будет ужин после такой охоты. Александр закричал сквозь сомкнутые зубы и снова попытался встать. Острая боль пронзила поясницу и ноги, но ему удалось согнуть ноги и подняться на колени.
- Ты не уйдешь от меня! – прокаркала старуха.
Морщась от боли, перебирая коленями по полу, Александр добрался к двери, ведущей из спальни в комнату, где он пил чай. Программист отпер дверь и вышел в комнату.
- Ты не уйдешь из моего леса!
Александр вновь оглянулся посмотреть, как далеко он ушел от старухи. Хозяйка уже стояла у входа в спальню, и когда Александр увидел её, то понял, что, возможно, для него всё кончено. Старуха стояла с поднятой рукой и целилась ножом в парня.
- Держи!
Она метнула нож в сторону Александра. Программист бросился в сторону, однако не успел. Со свистом лезвие вонзилось ему в правое плечо, проткнуло его и вышло из лопатки, оставшись там торчать. Парень завалился на бок, подкошенный острой обжигающей болью.
Но ей всё равно меня не съесть, с тупым упрямством подумал Александр, поднялся на колени и двинулся дальше, пытаясь не замечать торчащего в его теле ножа. Когда он поравнялся со столом, то споткнулся о неровность пола и упал. Рукоять ножа упёрлась в пол, и лезвие ещё больше продвинулось вперёд. Александр закричал от режущей боли, позади послышался хриплый смех старухи.
- Не дождешься! – прошептал парень.
Он поднялся на колени, ухватился за край стола, подтянулся и встал на ноги. Слегка пошатнулся, но удержался на ногах. Левой рукой он ухватился за рукоять ножа и резко выдернул его из своего плеча. Как только лезвие вышло из раны, хлынула кровь. Александр сорвал со стола скатерть, оторвал от неё небольшую полоску и прижал её к ране на плече. Не оглядываясь, он на полусогнутых ногах двинулся к коридору. Старуха была позади уже совсем рядом, её костяная нога стучала по полу, слышалось хриплое тяжелое дыхание. Программист вышел в коридор и направился к вешалке, где висела его куртка. В куртке лежал пневматический пистолет. Конечно, патроны в нём не боевые, но и жесткая резина пуль могла доставить массу неприятных ощущений. Возможно, пистолет – его единственное спасение.
Старуха в комнате остановилась и что-то подобрала с пола.
Нож, она подобрала нож, подумал Александр. Нельзя позволить ей снова сыграть с ним в ножечки. Почему-то он был уверен, что следующий её бросок будет точнее прежнего. Парень добрался до вешалки и стянул с неё куртку. Во внутреннем кармане нащупал пистолет. Старуха приближалась, сейчас она сделает пару шагов и войдёт в коридор. Александр пытается достать пистолет, но не может схватить дрожащими пальцами замок молнии, закрывающей карман. Чёрт, какого хрена он носит пистолет во внутреннем кармане, который, к тому, же трудно открывается? Пальцы, наконец, ухватывают тоненькую металлическую пластинку, и Александр расстегивает молнию. Достает пистолет. В коридор входит старуха. Правая рука её безжизненно болтается вдоль тела. В левой руке она держит нож. Программист снимает предохранитель, слышится тихое шипение – значит, баллончик со сжатым воздухом открыт. Хозяйка поднимает левую руку, собираясь метнуть нож.
- Не спеши, сука! – шепчет Александр.
Он поднимает пистолет и направляет его дуло в лицо старухе. Парень делает несколько шагов вперёд и, как только старуха замахивается, два раза нажимает на курок. Раздаются два последовательных глухих звука. Сразу вслед за этим хозяйка роняет нож и с криком закрывает лицо левой ладонью. Меж её пальцев просачивается прозрачная вязкая жидкость. Изба вновь начинает шататься, будто переживает за свою кормилицу.
- Ты выбил мне глаз! – ревёт старуха и бежит к Александру.
Парень ещё несколько раз выстреливает в старуху и пятится к двери. Он поворачивается и успевает поднять засов. Чувствует, как сзади старуха обхватывает его за талию и толкает вперед. Они вдвоем вываливаются из избы, с грохотом катятся по ступеням и падают на землю в холодную листву. Становится тихо, остается слышен лишь шум ветра в верхушках деревьев.
Некоторое время Александр лежал на земле совершенно бездвижно, чувствуя, как со лба на лицо стекает кровь. На груди он чувствует тело старухи. Чувствуется её дыхание, сердце её слабо и медленно бьется, но она также не двигается. Александр с отвращением спихивает с себя Бабу-Ягу и просто лежит, смотря вверх. Тучи на небе уже рассеялись, и было видно чёрное звездное небо. Обычное ночное небо, но Александр почему-то был рад его увидеть. Какое же оно красивое! Почему он раньше не замечал этого? Нужно будет обязательно показать Ленке. Может, он ей даже подарит звезду или целое созвездие. Ведь она у него такая родная, такая милая. Александр улыбнулся. Главное, прийти и увидеть её. Только её, больше ему никто не нужен. Программист поднялся на ноги и чуть не упал от головокружения. Раненное плечо продолжало кровоточить. Прилипшая скатерть бесполезно висела на плече. Сколько же он потерял сегодня крови? Пол-литра или литр? Какая теперь разница. Всё равно ничего не изменить. Остается только надеяться, что ему хватит сил добраться до какого-нибудь населенного пункта. А сейчас он вернётся в дом, наденет штаны, ботинки, куртку и пойдет прочь отсюда. Конечно, ему вовсе не хотелось возвращаться в дом, но идти голым ему хотелось ещё меньше.
Он обошёл старуху, поднялся по ступеням, прошёл в коридор и запер за собой дверь, чтобы, не дай бог, старуха незаметно не проникла в дом и не подкараулила его там. Парень подобрал с пола пистолет и нож и быстрым шагом направился в спальню. Там он оделся и вернулся обратно в коридор. Обулся, накинул куртку и стал снимать засов с двери, раздумывая, что же ему делать с Бабой-Ягой. Убить или оставить всё как есть, а потом прислать сюда милицию. Хотя он не был точно уверен, что сюда легко можно найти дорогу.
- Далеко направился? – вдруг раздался за спиной голос старухи.
Александр вскрикнул и обернулся. Перед самым лицом он увидел старушечье лицо без одного глаза и с вздувшейся правой скулой. Она улыбалась, выдыхая изо рта гнилой кислый запах.
- Я же сказала, ты никуда не уйдешь от меня!
Александр успел удивленно подумать, как это она проникла в дом, и старуха вцепилась в горло парню. Её острые зубы вошли глубоко в плоть и проткнули трахею. Программист закряхтел, выронил нож и пистолет, руки его метнулись к хозяйке и схватили её за шею, пытаясь оттянуть назад.
Старуха с удовольствием втянула в себя кровь из перекушенной артерии, не обращая внимания на попытки Александра помешать ей. Руки на шее хозяйки ослабевали и через минуту безвольно повисли вдоль тела. Хозяйка отпустила парня, и он плавно съехал по двери на пол. В его широко открытых глазах застыло удивление, но страха не было.
Старуха взяла парня за воротник куртки и потянула в комнату. Она посмотрела на свою правую руку и удовлетворенно крякнула, увидев затягивающуюся рану. Где-то в глубине глазницы рождался новый глаз. Оживить кота ей будет сложнее, но ведь не в первый раз.
Всё-таки, тяжелый ужин на этот раз попался, подумала она и проговорила:
- Всё равно я тебя съем.
29.01.05 |
|
| Klюv Zernov |
2004-01-11 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Покойники, конечно же, видят сны. Иначе смерть — совсем бессмысленное времяпрепровождение. Точно, видят. Я и доказывать ничего не собираюсь, можете думать все, что угодно, а знаю только я. Знаю и хочу одну историю рассказать.
Значит так, одному покойнику как-то раз приснился кошмар. Длинная сумеречная улица в одноэтажном жилом секторе, а вместо домов — угрожающие постройки. И как будто ему обязательно нужно пройти по этой улице, но из каждого дома (или что там ему казалось?) сочится страх. Но вдалеке, прямо в центре улицы стоял нелепый мужичонка, с тонкими ручками, с телом, похожим на металлический пивной бочонок, в белой хламиде и широкополой, кажется бархатной, шляпе. Бадонька — так было имя у мужичка (он не представлялся, это покойнику что-то подсказало, что существо так зовут) хохотал и быстро вертелся на одном месте то в одну сторону, то в другую. В одной руке у него сверкал огромный топор. Сочетание этого мерзкого хохота, резких движений, блеска топора и — главное — дурацкого, как бы детского, имени, вызывало особенный ужас.
Пройти мимо Бaдоньки было необходимо, но невозможно, так как по краям улицы шелестели живые деревья, тянущие к покойнику свои ветви и шипяще требующие: „Крови, крови, крови!“. Пробирался он медленными осторожными шагами, оттягивая время встречи с Бадонькой и стараясь не приближаться к „постройкам страха“. Дорогу перебежала крыса, а за ней черная-пречерная кошка, настолько черная, что в сумерках кошмара она даже отливала каким-то неестественным цветом. Насчет цветов вообще случилось страшное: ну, с вечерней гаммой все понятно — цветного зрения-то нет, но это вблизи. Тонкий закат где-то слева (покойник еще подумал: „Ага, двигаюсь на север!“) прибавлял к небу красной палитры, но непростой, а с двумя новыми, никогда при жизни не видимыми, оттенками. Из-за них любой предмет казался наполненным нестерпимой угрозой, от которой хотелось бежать, бежать, бежать!!! Но идти можно было только вперед, любая попытка дать задний ход отдавалась слабостью в коленях, такой, как будто от недельного сидения в позе лотоса ноги затекли и отказывались подчиняться нервным сигналам. Одесную показалась виселица, высветилась из-за одной из построек. Не ней висел горбун, скалился, показывал язык и одной рукой подзывал к себе, хрипел что-то на „висельном“ — как показалось покойнику — языке. К окружающим картинам и похохатыванию Бодоньки внезапно добавились звуки (их можно было разделить на несколько частей — смутный отдаленный марш, наподобие фашистских, однообразная — та-та-ти / ти-та-ти — гамма на ксилофоне, и индустриальный стон) и запахи, отчего-то напоминающие буквы „Ч“ и „Ф“. Ужас нарастал, тело бил озноб. Казалось, что с каждым шажком на плечи клали по мешку с песком, дышать было не то что тяжело — невозможно. Грудь как будто сдавливали обручи, по спине стекали реки пота. Когда покойник закрывал глаза, видел собственные веки — зрение приобрело необыкновенную ясность, теперь Бадонька предстал во всем своем бредовом воплощении и ничего реальнее этой улицы, мрачных домов, звуков, запахов, ничего более ощутимого, чем прыжки мужичка с топором, не было вокруг.
Что-то необходимо было предпринять, сами по себе вспомнились заветы Кастанеды, покойник вдруг осознал, что видит сон и даже несколько успокоился: надо было посмотреть на свои руки, чтобы начать контролировать ситуацию. Удалось не сразу, но удалось. Руки казались чужими, он совершенно не ощущал движений пальцев, но видел, что они соответствуют желаемым. Оставалось только вдох-выдох, концентрация на движениях рук и что-то поменяется... Легче дышать... Небо светлеет... И вот как только покойник все это подумал, ему в голову пришла самая трезвая мысль о том, что он — покойник и... ПРОСНУТЬСЯ НЕ МОЖЕТ!!!
Тут-то самый кошмар и начался. Дальше я не знаю, как дело было. |
|
| Lady Panika |
2005-10-11 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
- Что с киской, мама?
- Она умерла. Анечка, отойди, не трогай кошку.
Но я не могла так просто бросить свою любимицу. Я склонилась над ней и из глаз внезапным потоком хлынули теплые соленые слезы. Мама стала оттаскивать меня, но я рыдала, вцепившись в мертвое животное, никак не желая расстаться с похолодевшей любимицей. Ну почему все так получилось? Почему я пошла сегодня в школу, а не осталась с ней? Я бы смогла ее спасти, я бы…
* * *
- Мама, где Туся?
- Ее раздавила машина.
- Что???
- Она умерла. Лежит на дороге.
Аня метнулась к двери, не слушая ворчание матери о том, чтобы она надела пальто. Бегом приближаясь к дороге, она уже различила что-то красно-коричневое среди камней на обочине.
Кошка лежала на боку, доверчиво устремив ясные зеленые глаза к небесам. В них не было ни капли упрека, только грусть и удивление. Удивление и грусть. Будто, она говорила своим убийцам: «Ну зачем вы так? Что же я вам сделала?» Как обычно бывает в таких случаях, голова и верхняя часть тела животного были целы. Раздавленное брюхо превратилось в грязно-кровавое месиво. Задние лапы также были расплющены. Видимо, чья-то рука оттащила мертвое животное на обочину. Бурый след тянулся через всю дорогу. Кровь смешалась с пылью и окрасила потемневшие камни. Это было неприятное зрелище. К тому же, труп уже начал источать запах.
Аня сбегала за газетой и попыталась осторожно завернуть в нее свою погибшую любимицу. Газета была древней и пожелтевшей. Из тех, что бабушка читает в туалете, оторвав скудный клочок. Бумага быстро пропиталась чем-то теплым и вязким. Когда девочка подняла свой сверток, ей показалось, что тело кошки сделалось каким-то размякшим, полужидким.
* * *
Поезд с грохотом катился по рельсам. Аня с видом безразличия на лице отрешенно считала вагоны. Колеса ритмично стучали, пока не минул последний вагон. Еще некоторое время Аня, ее мама и бабушка смотрели, как он уносится вдаль, становясь все меньше. Затем перешли линию и углубились в лес.
Впереди шла мама с охапкой цветов «золотой шар», срезанных в огороде. Аня несла картонную коробку, выкрашенную гуашью в черный цвет, ни за что не желая расстаться с ней. Сзади тащилась бабушка с лопатой. Она сразу предложила схоронить Тусю у помойки, но Аня решительно запротестовала.
Наконец девочка, посоветовавшись с матерью, выбрала подходящее место. Бабушка осторожно разгребла слой засохших хвойных игл и принялась копать ямку, перерубая попадающиеся корни и тихо матерясь себе под нос.
Аня смотрела молча. Слезы давно высохли, на лице было выражение безразличия и обреченности. Невидящий взгляд устремлен на бабушку, но как бы сквозь нее. После бессонной ночи она выглядела бледной и нездоровой. Под глазами темнели синяки.
Аня любила хоронить животных. Было в этом процессе что-то трогательное, жалостливое. Она вспомнила, как во время отдыха на море они с подружкой хоронили птичку, а потом лягушку. Сделали маленькую могилку, украсили ее маленькими полевыми цветочками. На море вся почва была песчаная, потому копать было легко. Они даже выстроили на месте захоронения лягушки маленький песочный дворец. Окружили маленькой оградой…
Черная коробка с телом кошки погрузилась в широкую яму.
- Прощай, Туся!
- Прощай, хозяйка…
Комочки земли забарабанили по картону, покрытому толстым слоем черной гуашевой краски.
* * *
Я очень долго не могла заснуть. Какие-то тени, казалось, мелькали за окном. Кружились, качались. Здравый смысл говорил мне, что это лишь деревья. Но воображение рисовало что-то непонятное, невообразимо ужасное, каких-то странных существ.
Я укрылась одеялом с головой. Я всегда делала так, когда было страшно. Тени блуждали на полу. Так они не должны меня заметить. Может, лучше отвернуться к стенке? Или все же безопаснее лежать, не шевелясь больше. Вдруг, они заметят мои движения. Я сама не знала, кто это «они», но думала о них с такой уверенностью, словно это какие-то вполне реальные существа. Они всегда пугали меня. Их конечной целью, наверное, было напугать меня до смерти. Показать что-нибудь такое страшное, что я бы умерла на месте. От таких раздумий меня сковывал ужас.
Долгий протяжный вой раздался где-то за окном. Я застыла от ужаса, уже видя в комнате в сгустках тьмы страшные силуэты, что-то неопределенное и ужасное. За окном заметалось что-то красное. По-моему, я умираю. Умираю от страха. Я уже не чувствую своих ног.
Стекло со звоном разлетелось и что-то мягкое и влажное плюхнулось на пол. В доме стояла тишина…
* * *
Мама проснулась от внезапной тревоги. Ее сердце билось так сильно, что, казалось, сейчас выскочит из груди. Она встала с кровати. В комнате было темно. Она поискала тапочки. Кушетка заскрипела, когда мама поднималась с нее.
В коридоре она поскользнулась на чем-то мокром и хотела уже обругать кошку за эту лужу, но вовремя вспомнила, что Туси больше нет.
Мама зашла в комнату Ани. Все здесь было тихо и спокойно. Кажется, девочка давно спит. Мама подошла поближе к кровати, пощупала лоб дочери. Он был холодным. Все тело было холодным. Мама с ужасом отшатнулась. Не было дыхания Ани. Стояла полная тишина. Ее нарушил грубый храп бабушки. Маленькое холодное тельце чернело под одеялом. Дочь была мертва.
* * *
Постепенно в этом жутковатом звуке Аня различила протяжное мяуканье. Грустное, словно плач. За окном светила луна. Мелькали страшные глаза и оскаленная пасть. Аня боялась посмотреть туда. Но вскоре на полу возник знакомый силуэт.
Поборов страх, Аня подняла глаза на окно. Туся с горящими белыми глазами сидела и смотрела на девочку. Аня испугалась.
«Пойдем со мной» - говорили глаза. Тело кошки было деформировано. Взъерошенная и мокрая шерсть блестела в слабом свете луны. Словно загипнотизированная, Аня встала с кровати и сделала пару шагов, протянув руки к Тусе. Сделав еще одно небольшое усилие, она без труда прошла прямо сквозь окно и погладила кошку. Странно: в своей легкой ночной рубашечке Аня совсем не чувствовала холода. Луна прочертила бледно сияющую дорожку в небе. Туся вскочила на нее и сделала пару шагов. Потом обернулась к Ане, как бы приглашая идти за собой. Аня боязливо ступила на дорожку. Идти было легко и приятно, словно по прохладному морскому песку. Кошка убегала вдаль. Аня старалась догнать ее. Подожди меня, Туся! |
|
| Lady Panika |
2005-10-11 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
Либусса шла по темным улицам. Высокая, очень худая, красивая женщина лет тридцати в ультрамодной серебряной куртке с карманами и узких штанах, делающих ее ноги еще более тощими. Огромные желтоватые глаза, ярко алые губы, бледная кожа придавали ее лицу какую-то болезненность. Волосы длинные, блестящие, совершенно белые, сосульками свисали на плечи. Ботинки на мягкой подошве позволяли ей ступать неслышно, по-кошачьи. Она шла не спеша, явно не торопилась никуда, просто прогуливалась, задумчиво наслаждаясь ночным воздухом.
Было приятно вот так прогуливаться по городу после двухдневного сна. Тогда, два дня назад, на улице еще была еще поздняя осень. Чернела мерзлая земля, нависало мрачное небо, голые деревья без листьев нагоняли уныние. Теперь же, казалось, зима вступила в свои права. Снежинки плавно кружились в воздухе, искрясь в полуночном свете фонарей. Они падали на куртку и волосы Либуссы, делая ее еще более красивой и загадочной. Пушистый, мягкий слой снега покрывал осиротевшую землю. Мир вдруг сделался таким маленьким, уютным, даже сказочным. Зима всегда навевает это ощущение сказки.
Позавчера она наконец убила его. Отрезала ему голову. Человеку, которого она целый месяц слушала в трубке телефона, к которому привязалась, которого почти любила. Зачем? Она сама не могла этого объяснить. Она звонила ему и просила после разговора оставить трубку снятой, а сама долго слушала, прильнув к трубке. Слушала, как он ходит, делает домашние дела, шуршит пакетами, смотрит телевизор, спит. Он жил одинокой и скучной жизнью отшельника. Ходил на работу, приходил домой в восемь, покупал себе газету, чипсы, кока-колу и супы быстрого приготовления и садился перед телевизором смотреть очередной выпуск новостей или "дорожного патруля". Когда приходила Либусса, все было по-другому.
Вот и в этот вечер она пришла снова. Он предложил ей поужинать, но девушка отказалась. Она показалась ему какой-то мрачной, слишком задумчивой. Он обнял ее. Она не сопротивлялась, но была холодна и безжизненна с ее бледными губами, впалыми щеками и глубокими мрачными провалами глаз. Потом она помыла голову у него в ванной, пошла на кухню, взяла нож, вернулась в комнату, подошла к нему сзади и…
Было бы очень больно убивать любимого человека, но она не чувствовала ничего. Она с остервенением пилила зубчатым ножом его шею, в которую когда-то долго и с удовольствием его целовала. Кровь залила бежевый пушистый диван, на который опустилось его тяжелое безжизненное тело. Сколько долгих одиноких часов провел он на этом диване перед телевизором, или читая книгу, или разговаривая по телефону с Либуссой. Она всегда тихо сидела и слушала на другом конце телефонного провода, как он ест свои гамбургеры, и смотрит свои новости, и шуршит страницами книги, и иногда пишет ей стихи. Она отрезала ему голову и поставила ее в ванной. Струйки крови медленно стекали прямо в канализацию. Остекленевшие глаза бессмысленно смотрели вникуда. Ты больше не сможешь смотреть телевизор.
Она налила себе в чашку теплой крови, выпила, потом еще полчашки… Облизывала свои пальцы в красном, смеялась, даже плакала. Но слезы ее были фальшивы и холодны. И безразличны. Хотя, кто знает… Все-таки она его почти любила.
Теплая кровь текла по пальцам. Она разрезала грудь и умело выдрала его сердце, словно профессиональный мясник. Сердце, которое любило ее так сильно, как только было способно. Оно было теплым. Либусса переложила его на другую ладонь. Бедное маленькое сердце!
Затем она, насытившись, качаясь, направилась в его опустевшую спальню, опустилась на кровать и почти мгновенно заснула. Как любой насытившийся вампир, она спала долго, почти двое суток. Потом голод снова поднял ее на ноги и погнал вперед, на улицу, неизвестно куда. Она привела себя в порядок, умылась, в последний раз погладила его по голове, попрощалась. Но тут не было ни раскаяния, ни сожаления. Она ведь, наверное, и сама не понимала, что давно уже ничего не чувствовала. Но все-таки она почти любила его.
Она не верила в вампиров. И каждый день убеждала себя, что сама она вовсе не такая, что она просто заболела, что скоро она выздоровеет и все это наконец закончится. Что она наконец очнется, избавится от всего этого, как от страшного сна. Но разве можно выздороветь, если ты уже вкусил крови и плоти ближнего своего? Разве можно излечиться от жестокости, если ты уже научился убивать? Несчастное животное, кровожадная тварь, Либусса…
Голод еще не захватил ее полностью, но уже давал о себе знать. Заныло все тело, закололо в левом боку, начали непроизвольно сжиматься в кулаки и снова разжиматься ее длинные, с безупречным маникюром, пальцы. Постепенно холодело тело, отчего Либусса испытывала страшные мучения. И ничто не могло согреть ее.
Ну и район он себе выбрал! Ни одного клуба, бара, кинотеатра… Так можно было бы поесть быстро и не напрягаясь. Подцепить кого-нибудь молодого и неопытного, юношу или девушку и… Но ни одного клуба, а тем более бара или кинотеатра в округе не было. А Либуссе вдруг захотелось чего-нибудь особенного, экзотического. Например, свежего грудного младенца. Да, она знала, поблизости есть больница. А при всякой крупной больнице обычно есть детское отделение или роддом…
Легкой кошкой перемахнув через высокий больничный забор, она оказалась прямо перед облезлым многоэтажным зданием - роддомом. Все двери были давно закрыты и, наверное, под охраной. Без труда проникнув внутрь через окно первого этажа, Либусса попала в процедурную комнату или что-то типа того. Дальше по полутемному коридору прокралась к боковой лестнице под звучный храп медсестры. Поднялась на седьмой этаж. У Либуссы был очень тонкий нюх. Поэтому она сразу учуяла запах младенцев.
Осторожно выглянув в коридор, она с облегчением обнаружила, что он пуст. От голода и близости пищи у нее уже загорелись глаза и задергалась губа, обнажая нижние клыки. Здесь было очень тепло, приятно оказаться тут после ужасного мороза на улице. Либусса вышла в коридор и потихоньку кралась вдоль него. Первая дверь была открыта. Там в темноте зияла бездонной пустой темнотою сквозная дыра мусоропровода, источая холод и дикий смрад. Казалось, она хранит в себе первозданный ужас, из которого вот-вот выскочат жуткие порождения мрака и хаоса. Другие двери были закрыты. "Ванная", "Клизменная", "Ординаторская", "Столовая"… Коридор заворачивал в сторону. Либусса заглянула за угол. На этаже было пустынно и темно. Тянулись спящие палаты, еще какие-то двери. В конце коридора за столом сидела медсестра и что-то писала в свете настольной лампы.
Внезапно одна из дверей напротив палат распахнулась и Либуссу обдало сладкой волной молочного запаха маленьких детей. Вот удача! Детские боксы совсем рядом.
Пухлая детская медсестра выплыла из открывшейся двери и зашаркала по коридору в сторону родового отделения номер два. Воспользовавшись этим, Либусса проскользнула в детский бокс номер четырнадцать, который нерасторопная сестра забыла запереть на ключ. Здесь было особенно жарко. В нескольких боксах со стеклянными стенами в специальных квадратных люльках спали крепко запеленатые маленькие дети. Либусса зашла в один бокс и огляделась. Тут было около десяти детей. Она наклонялась по очереди над их маленькими красными головками с родничками, которые нестерпимо хотелось проткнуть ногтем, чтобы пить, пить без остановки теплое красное пюре…
От маленьких детей исходил какой-то особенный запах. Он не понравился Либуссе. Она не знала, отчего бывает такой запах. Но один ребенок пахнул по-другому, очень приятно и аппетитно. Это была девочка, милая, словно ангелочек. Наверное, самая симпатичная из малышей. Такая маленькая и хрупкая, что было просто страшно и жалко дотрагиваться до нее. Глазки были закрыты, девочка улыбнулась во сне. Либусса протянула руку и повернула головку ребенка в сторону, в это время острым ногтем на другой руке прокалывая артерию на шее младенца. Кровь маленькими красными капельками заструилась на пеленку и вниз, в люльку. Девочка даже не проснулась, только побледнела, померкла и перестала улыбаться. Либусса припала губами к маленькой ранке и стала быстро высасывать неимоверно вкусную кровь. Да, она не ошиблась: такой вкусной крови она не пробовала еще никогда. Хотелось пить ее все больше и больше, но девочка была совсем крошечная, крови в ней должно было быть немного.
Вдруг ребенок, лежащий справа от Либуссы проснулся и открыл глаза. Увидев страшную черную фигуру, которая, казалось, излучала ужас, ребенок заплакал. Другие дети, разбуженные его криком, тоже проснулись и заплакали, закричали, завизжали хором. Им ответили дети из соседних боксов. Все проснулись. Поднялся страшный шум и крик. Либусса едва успела положить девочку на место и скрыться за шкафом с медикаментами. Пухлая медсестра, запыхавшись, вбежала в помещение и принялась успокаивать детей, подходя к ним по очереди. Над одним ребенком она задержалась, встревожено теребя маленькое обмякшее тельце. В это время Либусса проскользнула за ее спиной и выскочила из бокса.
Лида нервно ходила по палате взад-вперед. Она переживала, что ей не принесли кормить ребенка. Ее соседки давно кормили, а ей опять не принесли. Она родила три дня назад, и с самого начала появились проблемы. Сперва педиатр сказала, что ее девочка теряет в весе и вообще очень вялая. Ребенку пришлось ставить капельницу. Лиду очень пугало то, что капельницу младенцам делают в голову. Потом врачей насторожил нездоровый, слишком бледный цвет лица у девочки. Но все-таки решили перейти на грудное кормление. Однако ела девочка очень плохо. А сегодня ее вообще не принесли к матери. Нервы у Лиды были взвинчены. Она с нетерпением ждала прихода педиатра. За это утро она уже успела предположить самые худшие вещи, которые могли случиться с маленькой дочкой. Первое кормление было в шесть утра. С тех пор Лида и не спала, потому что тогда уже всем принесли детей, а ей - нет. Что же с доченькой? Ее сердце просто разрывалась от страха, она не могла успокоить себя. Ведь дочка - она такая маленькая, хрупкая, такая беспомощная… Слезы беззвучно катились по щекам матери.
Беременность далась ей с большим трудом. Четыре раза пришлось лежать в больнице. Лечиться, чтобы избежать выкидыша. Здоровье у Лиды всегда было слишком слабым. Но она очень хотела этого ребенка, и она его выносила. И не зря: девочка была красивая, словно ангелочек. Она ярко выделялась среди других детей, некрасивых и красных, своей миловидностью. Казалось, она светится изнутри. Лида сразу же полюбила дочку, как только увидела. Она постоянно волновалась за нее, переживала. Первая неудачная попытка кормления грудью вызвала у нее дикую истерику. Всеми вечерами Лида ходила из угла в угол и думала о маленькой. Она боялась любой случайности, способной навредить ее девочке. Это был жуткий, панический страх. Лида очень боялась потерять ее.
Она отказалась от завтрака, так как есть совсем не хотелось. После родов у нее вообще пропал аппетит. Но есть было надо, так как если не будешь есть - не будет и молока - лучшей и самой полезной пищи для ее маленькой дочечки. Лида силой заставила себя съесть полпачки творога, которым поделилась соседка. Творог очень полезен. Потом выпила стакан кефира.
Время тянулось невыносимо долго. Читать никак не получалось. Руки нервно дрожали. Наконец пришла врач-педиатр и принялась рассказывать мамашам о состоянии их детей. Лида с нетерпением ждала, когда до нее дойдет очередь. Приближаясь к ней, врач, как показалось Лиде, очень помрачнела. Но, возможно, это лишь показалось Лиде из-за разыгравшихся нервов. Женщина принялась рассказывать ей о том, что дочка ее внезапно потеряла почти полкило веса, и что это не могло произойти без ущерба для здоровья ребенка. Пришлось снова поставить капельницу, что помешает дальнейшему грудному кормлению в ближайшие два дня. Лида испуганно прижала руки ко рту. Ее широко открытые глаза испуганно смотрели на доктора. Она умоляла показать ей ребенка, но врач уверяла ее, что лучше всего сделать это завтра. Но Лида чувствовала, что если сегодня не увидит девочку, то ночью умрет от переживаний, что и сообщила врачу. С сомнением посмотрев на взволнованную мать, женщина неохотно повела ее к лифту, по пути сообщая, что девочку пришлось перевести в детскую реанимацию и что за эту услугу придется доплатить. Но Лиде все это было безразлично. Главное - поскорее увидеть доченьку. Она молча молилась и готова была заплакать.
Поднявшись на девятый этаж, они прошли вдоль каких-то коридоров и оказались в большом светлом помещении, где в отдельных маленьких боксах в каких-то больших стеклянных ящиках под капельницами лежали дети. Несколько медсестер следили за состоянием детей, попеременно подходя к ним. Это придало Лиде какую-то уверенность в безопасности дочки. Педиатр подвела ее к одному из ящиков, где лежала ее девочка. Она очень изменилась, Лида даже испуганно сжалась при взгляде на нее. Кожа была очень бледной, почти прозрачной, с просвечивающими венами. Девочка спала с каким-то совсем блеклым и безжизненным видом, потеряв былое очарование ангелочка. Щечки ее осунулись, личико было словно восковым, она не шевелилась. Сначала Лида очень испугалась, но потом, присмотревшись, заметила, как девочка едва заметно дышит.
Бедная, бедная дочечка! Такая маленькая, такая несчастная. Как я могу тебе помочь, любимая моя? Как мне отобрать тебя у болезни? Я сделала бы все, что угодно, я с легкостью отдала бы свою жизнь за твою. Только чтобы ты жила, только чтобы ты дышала. Я же так люблю тебя. Я не переживу, если с тобой что-то случится. Пусть лучше у меня будет рак, пусть мне отрежут все руки и ноги…
Лида беззвучно плакала, вцепившись руками в стеклянную коробку с ребенком. Ноги ее обмякли и подогнулись. Слезы текли обильными ручьями.
Вот уже четыре дня Либусса не ела по-настоящему. Обычная еда поддерживала силы, но не избавляла от холода и боли. Тело ее было холодным, словно у покойника, дышать было тяжело, суставы ныли. И ничто не могло избавить от этих ужасных мучений, кроме живой человеческой крови. Вчера она зашла на пункт переливания крови и стащила из холодильника пробирку с кровью четвертой группы, резус отрицательный. Но два глотка холодной не живой крови лишь раздразнили ее аппетит. Ночь Либусса провела в ужасных муках. К утру все тело трясло, как в лихорадке. Ей срочно надо было поесть. Да, сегодня она пойдет в клуб и найдет там себе новую жертву, как всегда. К счастью, ей не придется изобретать ничего нового. Всего лишь очаровать какого-нибудь неопытного любопытного подростка, заманить его на крышу, или в подвал, а там…
А еще с того самого дня, как Либусса пробралась в роддом, ее преследовало навязчивое желание найти того ребенка и вновь попробовать его чудесной крови, если он все-таки выжил. Ведь она ясно помнила, что когда оторвалась от младенца, в нем еще не угасли последние всполохи жизни. Вдруг врачи все же откачали малышку? Она чувствовала себя дегустатором вин, наконец нашедшим свое совершенство, ведь вкус крови этой маленькой девочки был действительно совершенен. С другой стороны, что-то мешало ей вернуться туда. Она подумала о матери этой несчастной девушки. Это было бы жутким несчастьем для нее. Хотя, что ей, Либуссе, до человеческого горя? Все это для нее давно осталось в прошлом, в той, другой жизни, которая сейчас была от нее невообразимо далека. Теперь, когда сердце ее было холодно, как камень, она уже не верила в то, что когда-то чуть сама не стала матерью…
Это было очень давно. У нее тогда был любимый муж, семья, дом. Как-то они ехали на своей машине в гости к знакомым, кажется, на чей-то день рождения. Либусса, словно предчувствуя что-то, почему-то села на заднее сидение. (Как она потом проклинала себя за это!) Черный грузовик врезался в толпу легковушек вынырнув из-за поворота, срезав и смяв всю переднюю часть их автомобиля. На глазах Либуссы ее самому любимому человеку оторвало голову. С тех пор она всегда отрезала головы всем, к кому становилась близка. Это было ей наказанием.
Она была тогда беременна и хотела во что бы то ни стало сохранить ребенка как память о своем любимом муже. Это стало последним лучом света в темном мире ее жизни. Она слишком любила его, а в этом ребенке была часть его. Она жила бы ради этого ребенка, сложись все иначе. Но ей не суждено было стать матерью. Опасная болезнь, ставшая последствием тяжелой травмы при аварии, вскоре отняла у нее этого ребенка и возможность стать матерью впоследствии. Либусса помнила смутно, словно во сне, как она страдала, резала себя ножом, как пыталась покончить с собой. Но получилось ли это у нее - она не знала. Все заволокло холодной пеленой, туманом. И теперь все эти человеческие страсти были так далеки от нее, будто прошло много веков с тех пор. Осталось только холодное безразличие ко всему миру. И еще голод.
Она без труда, как и в прошлый раз, проникла на территорию больницы, пробралась в роддом и поднялась на седьмой этаж. Но, подойдя к детскому боксу номер четырнадцать, она уже по запаху поняла, что девочки в нем нет. Пришлось спуститься на четвертый этаж, в отделение детской реанимации. Обоняние улавливало тонкий запах девочки, отличающийся от запахов других детей. Сюда проникнуть было намного сложнее. На каждом шагу встречался медперсонал. Либусса скользнула в процедурную. Там висели белые медицинские халаты и полиэтиленовые шапочки. Либусса облачилась в форму медсестры. Так ее никто не заподозрит. Ей удалось пройти в отделение незамеченной. Она без труда нашла в одном из боксов малютку и, дождавшись удобного момента, схватила ее и тотчас высосала всю кровь до последней капли, не в силах оторваться. В этот момент в глазах ее больше не было ничего человеческого. Бесполезный маленький трупик лежал на простынке лицом вниз. Посмотрев на девочку в последний раз, Либусса вздрогнула. Она вдруг поняла, что давно потеряла свое человеческое лицо. Но мысль эта не тронула и не расстроила ее сердце, полное холодного безразличия.
Лида совершенно не выспалась. Всю ночь ей снились какие-то бесконечно долгие мучительные сны. То она проваливалась в какую-то яму, то пыталась выбраться из-подо льда, то бродила по нескончаемым темным тоннелям метро, ища выход. Наконец, ночь закончилась и Лида с облегчением поняла, что находится в своей палате. Ее сердце согревало приятное воспоминание о том, что ее дочка пошла на поправку, и что врач обещала ей, если все будет в порядке, выписать их с девочкой на следующей неделе. Почти счастливая, Лида почистила зубы, умылась, ополоснула грудь и вместе со своими соседками села ждать, когда детей принесут на кормление. Вскоре вошла детская медсестра, держа по младенцу в каждой руке. Она раздала детей соседкам Лиды, но не ей самой. Лида встревожено поинтересовалась, почему ей не принесли девочку. Медсестра почему-то испуганно посмотрела на нее и сказала, чтобы девушка подождала прихода врача-педиатра, которая ей все расскажет. И ушла.
Лида начала волноваться. Сначала она почувствовала, что ни кусочка еды она проглотить не сможет. Вихрь мрачных мыслей с чудовищной быстротой завертелся в ее голове. Потом ноги задрожали и подкосились. Лида легла на кровать и закрылась с головой одеялом, не обращая внимания на уверения соседок что все будет хорошо. Ее терзали смутные предчувствия. Они-то счастливые, у каждой ребенок на руках и никаких проблем и улыбка во весь рот. Чем они могли ее утешить? Время тянулось невыносимо долго. Лида не могла это терпеть. Она впала в какое-то тревожное оцепенение, позабыв обо всем, что происходит вокруг. Она не заметила даже прихода своего лечащего врача. Опустив глаза, женщина, сбиваясь, сообщила, что девочку спасти не удалось, что ее сердечко не выдержало и она умерла сегодня ночью. Лида смотрела на врача невидящими глазами и ничего не понимала от переживаемого шока. Затем она вскочила с постели, сбросив с себя оцепенение и принялась кружить по палате, вцепившись себе в голову и выдирая волосы. Затем стала рвать в клочья свою ночную рубашку и халат, биться головой о стены и кровать. Соседки с ужасом выскочили из палаты. Врач попыталась схватить девушку, но безуспешно: та вырывалась со страшной силой. Потом упала на пол и зарыдала, ногтями обдирая линолеум.
Врач не уходила, сидя на краю кровати и повторяя утешительные слова. Это продолжалось, кажется, больше часа. Лида стала жалобно просить у нее, чтобы ей принесли тело ребенка и чтобы ее выпустили сегодня же, но врач сказала, что это только навредит ей сейчас и что ей лучше остаться в больнице еще на пару дней из-за осложнений ее состояния. На Лиду было страшно смотреть. Она ногтями в кровь разодрала свое лицо, шею и грудь. Бедненькая-бедненькая доченька… Милая маленькая доченька… Лида больше не будет кормить ее грудью и не ощутит теплоту ее нежной младенческой кожи, не услышит ее дыхание… Невыносимо больно было думать об этом.
Наконец она успокоилась и снова впала в оцепенение. Врач пыталась заговорить с ней, но безуспешно. Тогда она поменяла безжизненно сидящей девушке разодранную рубашку на новую, отерла ей лицо мокрым полотенцем, и покинула палату, время от времени заглядывая, чтобы посмотреть, все ли в порядке с ее пациенткой. Лида сидела, не двигаясь. Надо было еще сообщить родным девушки о несчастье.
Соседки потихоньку стали молчаливо возвращаться на свои места, с опаской глядя на Лиду. Та сидела молча, не подавая никаких признаков жизни и смотрела в никуда. Наконец она все с тем же взглядом встала с кровати, на деревянных ногах дошла до двери туалета и зашла туда. Соседки сидели молча опустив глаза, боясь смотреть друг на друга.
Лида так больше и не вышла из туалета. Когда через полчаса одна из женщин решила заглянуть в туалет, то обнаружила, что во всех кабинках пусто, а окно настежь открыто. Холодный ветер пробирал до костей. Женщина испугано подбежала к окну и посмотрела вниз. Ее самые худшие опасения оправдались: распростертое тело Лиды в одной сорочке лежало на асфальте, исписанным гигантскими надписями, которые обычно оставляют под окнами роддома для своих жен счастливые мужья.
Ну ты и тварь, Либусса! Пусть никто не узнает о твоих злодеяниях, но когда-нибудь я найду тебя и убью. Ты недостойна жизни в этом мире среди людей, потому что ты уже не человек. Ты достойна ненависти, ты достойна уничтожения. Ты оскорбляешь жизнь людей, отнимая ее, потому что ты безразлична. Ты виновна в своем безразличии, с которым ты гасишь трепещущие огоньки человеческих душ. Кто дал тебе право решать, кому жить, а кому умереть? Тебе придется заплатить за все, как только я найду тебя…
Охранник накрыл тело Лиды белой простыней и на ней тотчас поступили багровые пятна. Вечером приехал ее муж. |
|
| Lady Panika |
2005-10-11 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
Старик жил на окраине села. Его побаивались, относились с неприязнью. Странный был человек: ни с кем не общался, редко выходил из дома. Раньше, когда жива была моя бабка, ходили к нему в гости, пили чай.
На столе потертая скатерть, грязный чайник, треснутые стаканы. Все хранило следы запустения. Рваные истлевшие занавески, закопченные окна, слои грязи и пыли повсюду. На полу ведра с глиной, обычной рыжей глиной. "Она нужна для дела" - всегда многозначительно повторял старик. Он лепит из нее фигуры. Бабушка всегда из вежливости слушала его, не перебивая, когда он подходил к шкафу и с гордостью демонстрировал свои произведения. Это были фигуры, слепленные из глины, той самой рыжей глины, что стояла в ведрах по всему дому. Он набирал ее на пустыре ночью или рано утром, когда не проснулись еще даже петухи. Затем шел с ведрами домой, перебирал глину, отмывал ее от грязи и песка и лепил. Лепил всегда одно и то же: на полках рядами громоздились руки, ноги, головы младенца. Показывая на нижнюю полку, дед объяснял: "Это ноги внука". Рядком лежали пухлые ножки младенца. Затем продолжал: "Это руки внука", показывал на среднюю полку. "Здесь голова внука". Он говорил всегда в единственном числе, "голова", хотя головами была завалена вся верхняя полка.
У него не было родных. Жена умерла еще в молодости, единственная дочь умерла от родов в войну. Но чаще всего старик рассказывал про внука. Никто не знал, существовал ли на самом деле этот таинственный внук, которым так восторгался старик. "Мой внучок! - говорил он часто, рассматривая глиняные фигуры, - Какие глазки! Какие ручки! А носик! Весь в мать". Или пускался в пространные воспоминания о том, как родился внук, как его нянчили, купали, кормили, как радовался сам дедушка. Часто он погружался в несбыточные мечты о будущем. Представлял, как подрастает внук, как он заботится о малыше, балует его, водит гулять…
Старик, наверно, немного выжил из ума. Он много говорил про войну.
"Когда родился внук, - рассказывал он, - нам было очень трудно. Люди от голода сходили с ума. Собак ели, кошек и трупы. Так вот, когда Машу похоронили, через неделю помер и сын. Мне надо было возвращаться на фронт, но я не мог оставить здесь мертвого внука. Взял я его, горемычного, завернул в одеялко, собрал вещи и поехал. По дороге остановился переночевать в каком-то доме, прилег отдохнуть и заснул. А внучка рядом положил. Просыпаюсь - слышу шум. Нету ни внука, ни одеяла. Я на двор, а там костерок горит и сидят вокруг него какие-то люди. Подхожу и вижу: жарят они моего внучка, дьяволы. Разрезали его на части, руки-ноги поотрывали и над костром жарят…" |
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
