| ыфдеыф |
2005-12-02 |
40 |
4.44 |
9 |
| |
|
| |
СТРАзготовлению кресел отправился на смерть. |
|
| Мария Полевская |
2006-02-09 |
45 |
5.00 |
9 |
| |
|
| |
Муравейник
Дом был большим и старым. По ночам дом скрипел и вздыхал, потревоженные мыши попискивали за обоями. Третья ночь должна была стать последней, которую Роман проведет здесь; он собирался уехать утром сразу после завтрака.
Деревенский дом достался ему в наследство. Бабушка Вера умерла больше месяца назад, но Роман только теперь смог выбрать время и приехать в эту деревушку за 120 километров от столицы и осмотреть неожиданно доставшееся ему имущество.
Осматривать, впрочем, было особенно нечего: кроме дома, был еще колодец и кое-какие хозяйственные постройки - сарай, курятник - такие же старые, как и дом. Десять соток огорода аккуратно засажены полосками лука, моркови, укропа - бабушка Вера до самой смерти поддерживала хозяйство. Сама деревушка за последнее десятилетие совсем обезлюдела. Теперь здесь остался всего десяток жилых домов - большинство стояли заколоченными весь год, оживая лишь на один-два месяца с началом дачного сезона. Еще лет десять - и она окончательно растворится в густом лесу, который и так уже подобрался к самым домам, словно ему не терпелось поскорее поглотить деревню...
"Надо дать объявление о продаже в местной газете... Вот не было заботы...", - думал Роман, лениво стряхивая сигаретный пепел на куст сирени, росший у забора. Сам он не имел склонности к отдыху на лоне природы.
Облокотившись на старую расхлябанную калитку, Роман курил, глядя на закат, медленно окрашивающий верхушки берез на опушке пепельно-розовыми оттенками. Лес начинался прямо у дома... и места просто удивительно красивые. На какой-то миг Роман почувствовал сожаление.
"Уеду завтра после обеда... успеется. А с утра пораньше схожу в лес по грибы", - вдруг неожиданно для самого себя решил он.
***
На следующее утро он проснулся еще до шести утра - свежий, отдохнувший. Завтракать не хотелось, но Роман сунул в карман куртки кусок хлеба и две антоновки, хоть собирался погулять в лесу час-полтора, не больше.
В лесу было прохладно, ночная роса только начинала высыхать. Погода стояла самая что ни на есть грибная - ливни ночью, жара днём. Но Роман поймал себя на том, что собственно грибы его не очень интересуют. Гораздо больше ему нравилось просто гулять по лесу, раздвигая руками еловые лапы, присаживаясь отдохнуть то на поваленное дерево, то на нагретый солнцем мох.
Но еще больше ему нравилось наблюдать за насекомыми. Солнце давно встало, и лес наполнился неумолчным звоном. И эту музыку леса, которую обычный человек очень скоро перестает замечать и воспринимает как звуковой фон, Роман мог читать, как по нотам, мог разложить ее на отдельные партии, как опытный дирижер - партии инструментов оркестра.
Ему нравилось некоторое время прислушиваться, выбирать. Затем он вставал и осторожно продвигался в том направлении, откуда раздавался выслеженный им звук... Тихий стрекот маленького серенького кузнечика настолько же отличался от пронзительной, требовательной трели зеленой саранчи, как свирель - от трубы-геликона.
Некоторое время он наблюдал за изящным насекомым с удлиненным черно-красным брюшком. Песчаная оса-амофилла старательно тащила обездвиженную ядом зеленую безволосую гусеницу, раз в пять превосходящую ее по массе. Где-то поблизости должна быть ее вырытая в земле норка, куда оса в конце концов затащит гусеницу и оставит там, парализованную, но живую, на прокорм будущему потомству. Насекомые, в сущности, очень кровожадные существа, думал Роман. Хотя и не жестокие, как люди - они не убивают ради удовольствия. Но лишь неискушенный человек может полагать, что эти крошечные создания питаются лишь медом и пыльцой - каннибализм среди насекомых скорее норма, чем исключение. Осы и муравьи пожирают гусениц, стрекозы - комаров и мух, большие кузнечики-саранча поедают более мелких и слабых... В мире насекомых, под ногами у человека, каждый миг происходят трагедии - слишком маленькие, чтобы человек их заметил...
Насекомые всегда завораживали Романа. Школьником он мечтал стать энтомологом. Но судьба распорядилась иначе - он, фактически, посвятил свою жизнь изобретению все новых способов их убийства. Лаборатория в институте биологии, в которой он вот уже три года вполне успешно продвигался по служебной лестнице, ежегодно разрабатывала множество новых средств для борьбы с вредителями посевов.
Роман часто думал, что его работа - это своего рода война разумов между миром людей и миром насекомых, и задавал себе вопрос, кто же в конце концов одержит в ней верх. Самый распространенный, древний и приспособленный биологический вид (какой-нибудь обычнейший вредитель вроде тли или паутинного клещика дает по 15-20 поколений за лето - дай им волю, они покрыли бы собой земной шар за считанные недели). Единственный, кто уцелеет после атомной войны. Насекомые превосходили человека во многом. И они всегда восхищали Романа - своей красотой, своей выносливостью. Своим умом.
Аккуратно сняв часть крыши у муравейника, Роман присел понаблюдать за молодыми, еще с прозрачными крылышками муравьями, беспомощно сбившимися в кучу, за предприимчивыми муравьями-рабочими, которые тут же принялись вытаскивать из руин, спасая от неведомой опасности, продолговатые молочно-белые личинки - главное богатство муравьиного общества. Какая отлаженная работа, какое четкое распределение ролей... Роман нашел в кармане джинсов затерявшийся леденец, облизал и положил на край муравейника. Пусть угощение немного загладит его вину за причиненные разрушения.
Примерно в семь двадцать утра Роман съел первое из двух яблок-антоновок и выкурил еще одну сигарету.
В половине восьмого он понял, что заблудился.
***
Дорога... только что она была здесь. Роман немного умел ориентироваться по солнцу, но не строил иллюзий по поводу своих способностей и потому старался не отходить от нее. Но вот, несколько неверных шагов - и она исчезла, просто исчезла. Растворилась среди деревьев, которые обступили Романа, словно негостеприимные хозяева - незваного гостя.
И все же поначалу он старался не паниковать.
"Нужно вернуться по своим следам", - подумал Роман, - Я не мог отойти так далеко от дороги. Она должна быть где-то рядом".
Он принялся вспомнить, где было солнце, когда он заходил в лес. Кажется, справа. Значит, теперь, чтобы вернуться, он должен следить за тем, чтобы оно все время было слева. Роман повернулся и пошел в выбранном направлении - довольно быстрым шагом, уже не отвлекаясь ни на грибы, ни на насекомых.
Минут через двадцать Роман остановился. Он плохо запоминал лес - это же не город, черт побери, деревья везде одинаковые - но этот выгоревший сосняк он бы точно запомнил. И еще этот огромная полувысохшая ель с расщепленной верхушкой... Здесь он не был.
Только сейчас Роман заметил, что задыхается. Как он мог сбиться с пути?!
Почему-то только сейчас ему пришло в голову покричать, в лесу должны быть грибники. Но ему ответило только эхо.
***
Солнце между тем совсем поднялось, и в лесу становилось душно.
Роман был городским человеком до мозга костей, и мысль о том, что он заблудился в лесу, во враждебной среде, где нет ни такси, ни дорожных указателей... черт - даже нет сотового телефона, ну почему он не догадался взять его с собой на всякий случай? - наполняла его страхом, как он ни старался противостоять ему.
"В какую бы сторону я ни пошел, в конце концов я должен выйти на дорогу, - успокаивал себя Роман, - или к трасформаторному столбу. А по проводам можно выйти к населенному пункту. Чертов лес только кажется дремучим. Тут вокруг через каждые три километра деревни... Не может быть, чтобы я в конце концов не вышел куда-нибудь! Но где, например, лесничьи тропинки, по которым вывозят лес? Почему их нет?" Лес действительно выглядел каким-то слишком уж безлюдным...
Он решительно принялся пробираться через заросли папоротника, стараясь не думать о том, что будет, если он так и не выйдет к дороге. Но он не мог отогнать мысль, что утратил план действий и теперь просто бесцельно блуждает - возможно, уходя все дальше от жилых мест.
Роман пробовал кричать через равные промежутки времени, но уже без особой надежды. Положение его было незавидным, и он знал это. Никто не будет его искать; в институте заметят его исчезновение не раньше, чем через две недели, когда у него закончится отпуск и он не выйдет на работу. Машину он поставил за домом, с улицы ее не видно - соседи просто подумают, что он уехал.
"Как мог я так заблудиться?" - в очередной раз удивленно подумал Роман. - И где?! "Заблудился в трех соснах", - сказал он громко, надеясь, что звук собственного голоса успокоит его. Но, отраженный от равнодушного зеленого купола, его голос прозвучал слабо и испуганно.
***
Когда солнце начало клониться на восток и птичьи голоса стали умолкать, Роман вынужден был признать, что перспектива провести ночь в лесу более чем реальна.
Вздрагивая от каждого шороха и иногда погружаясь в мучительную полудрему, он кое-как пережил эту ночь. Она выдалась неожиданно прохладной, и Роман умудрился простудиться. Наутро болело горло, мучительно хотелось пить, желудок сводило от голода. Больше всего ему хотелось лечь на траву и просто ждать решения своей судьбы.
Когда к полудню горло совсем разболелось, Роман перестал звать на помощь.
Он поел немного ягод и лесных орехов, но они не могли заглушить мучительный голод. Кажется, у него поднималась температура. Из-за этого или чего-то другого, но зрение начало играть с ним дурные шутки. Перед глазами плясали черные пятна и огненные полосы. Однажды ему показалось, что он видит прямо перед собой на поляне полупрозрачный силуэт человека, окаймленный солнцем. Но когда он моргнул, видение исчезло.
***
Роман пробовал идти на запад на восток, на север и юг, отмечая по пути свое продвижение, но каждый раз заходил в непролазную чащу. В конце концов он забрел в болото и промочил ноги. Свою вторую ночь в лесу он провел без сна, прислушиваясь к каждому шороху, и проснулся уже совершенно больным - голова была чугунной, горло саднило. Лишь в десять утра он заставил себя идти дальше.
А около полудня Роман услышал человеческий голос.
Он настолько отчаялся услышать нечто подобное, что вначале просто не поверил. Последние двадцать четыре часа он порой видел и слышал вещи, которых не было... К тому же, теперь его мучал несильный, но постоянный кашель, и когда Роман услышал голос, он как раз закашлялся.
Он знал, что этого не может быть - ему послышалось, должно быть, слух уже отказывает ему... - но все же он остановился, прислушиваясь к звукам леса.
И он опять услышал его. Голос... как ему показалось, женский или детский. Из-за эха Роман не смог понять, откуда он раздается.
- Ээй! - из его горла вырвалось жалкое шипение. Роман прокашлялся, и со второй попытки получилось лучше: - Эгегей! Кто здесь? - а потом закричал: - Помогите!
Скорее всего, это был такой же заблудившийся путник, возможно, ребенок, который ничем не сможет помочь ему. Но Роман обезумел от одиночества - и был бы счастлив встретить любое человеческое существо.
Голос ответил ему! Даже несмотря на расстояние, Роману почудились в ответном крике обрадованные нотки. Теперь Роман понял, что голос раздается справа, и побежал туда.
Он опять закричал, но ответ услышал только через пару минут - голос как будто немного удалился. Роман бежал со всех ног, не разбирая дороги, через почти достигающие груди заросли папоротника, ветви деревьев хлестали его по лицу, он едва не подвернул ногу, споткнувшись о корень.
Голос опять позвал его, и Роман замер на месте, совсем сбитый с толку: теперь голос звучал слева. Уж не дурачит ли голос его? Голос вновь окликнул - настойчиво, как будто требовательно.
...Он остановился только тогда, когда колющая боль в боку стала невыносимой. С него лился пот, подвернутая нога болела. Задыхаясь, он схватился за ствол дерева, чтобы не упасть.
И тут он услышал смех. Мелодичный, точно хрустальный. Не было сомнений - он принадлежал тому, кто звал Романа... Вот только теперь он звучал гораздо ближе, совсем близко.
От звуков этого переливистого смеха Роману стало жутко, как еще никогда в жизни. Теперь ему уже больше не хотелось спешить навстречу голосу...
Позади него не раздалось ни шороха, не хрустнул ни один сучок - Роман просто почувствовал, что он больше не один. Он обернулся.
Прямо перед ним стояло странное существо.
Каким бы легким, почти невесомым оно ни казалось - невозможно было понять, как оно смогло подойти совершенно бесшумно. Казалось, оно перенеслось сюда по воздуху. И воздух точно пронизывал насквозь белоснежную, почти светящуюся кожу существа и его короткие золотистые волосы. Его рост не превышал 160 сантиметров. Оно казалось почти прозрачным...
"Оно"... Только сейчас Роман понял, почему про себя так назвал его. На существе не было одежды, и ничто не мешало видеть, что на его теле нет ни малейших следов половых признаков - ни женских, ни мужских. Между тем это явно был взрослый индивид. У него были правильные и даже красивые черты лица, но словно бы лишенные всяких индивидуальных отличий; по ним невозможно было определить ни возраст, ни пол (впрочем, последнего у него просто не было).
Роман знал, что перед ним не человек, подвергнутый какой-то операции, и не гермафродит. Знал еще до того, как заметил за спиной у существа пару прозрачных, чуть подрагивающих, точно слюдяных, крылышек... Крылышки казались хрупкими и ломкими - совершенно невозможно было представить, что они способны поднять в воздух даже такое невесомое создание.
Это странное подобие лесного эльфа ("черт возьми, почему бы ему и не оказаться эльфом", - подумал Роман, чувствуя, что у него голова идет кругом) стояло неподвижно, разглядывая Романа своими светло-зелеными, точно речная вода, глазами, в которых читалось лишь легкое любопытство. Затем он шевельнул своими тонкими пальчиками и слегка кивнул головой, точно приглашая следовать за ним.
Точно загипнотизированный, Роман двинулся вслед за "лесным эльфом", уже не пытаясь трезво оценить ситуацию.
Роман дивился, как легко и бесшумно передвигается существо. На ногах у него также ничего не было, но, казалось, шишки и острые корни "эльфа" ничуть не тревожат. Они шли минут двадцать быстром шагом - похоже, лесное существо хорошо знало, куда идет. Наконец они остановились.
Они стояли на очень большой поляне.
"Черт возьми, куда же я попал? - с возрастающим изумлением и беспокойством подумал Роман. Примерно в двухстах метрах от них, в центре свободного от деревьев пространства высилось причудливой формы здание.
***
Это было совершенно немыслимое, с точки зрения человеческой архитектуры, сооружение. Не менее полукилометра в диаметре, оно возвышалось, достигая высотой верхушек деревьев, подобно чудовищному торговому центру. Построено оно было из какого-то непонятного рыхлого материала, и вместо окон было бесчисленное множество круглых входов. Больше всего строение напоминало... ну да - муравейник! И от этой мысли у Романа почему-то побежал по спине холодок. Он и сам не понимал, почему эта мысль вызывала в нем тревогу. Здание выглядело безжизненным, но Роман не сомневался, что внутри находятся такие же существа, как и то, которое привело его сюда, и что именно это здание было конечным пунктом их путешествия.
- Куда мы пришли? Ты здесь живешь? Что это за дом?
"Эльф" остановился и оглянулся, почувствовав, что спутник больше не следует за ним. На его красивом нечеловеческом лице было написано разочарование. Он сделал жест рукой, чтобы Роман продолжал идти вслед.
- Ну, нет, - сказал Роман. - Объясни, что все это значит. И не притворяйся,
что не понимаешь! - добавил он, хотя и не был уверен, что существо его понимает.
"Эльф" несколько мгновений смотрел на Романа, а затем его бледно-розовые губы раздвинулись в улыбке. Возможно, она была предназначена, чтобы выказать добрые намерения... но при виде этой улыбки Роман похолодел. "Чем же оно питается?! Явно не нектаром и цветочной росой!" Зубы существа - очень тонкие, редкие и длинные, словно серебряные иглы - вряд ли были способны разрывать плоть, но их вид вселил в Романа ужас. Они не были похожи ни на человеческие зубы, ни на звериные клыки. "Надо убираться отсюда", - подумал Роман, - и быстро.
Но если он попытается бежать, существо может сообщить о нем остальным, внутри здания - и они погонятся за ним... Существо опять сделало призывный жест рукой - "следуй за мной" - и повернулось к Роману спиной. В следующее мгновение Роман набросился на него.
Оно почти не сопротивлялось. Миг - и существо уже лежало на земле, придавленное коленом Романа, который одновременно старался заломить руки существа за спину. Кости у него были тонкие и мягкие, как у птицы... и через мгновение Роман услышал хруст. Он даже не хотел этого делать - просто не рассчитал силу. Существо издало слабый крик, в котором Роман узнал голос, звавший его в лесу, только теперь в нем слышался страх. Прозрачные зеленые глаза существа расширились от боли. У него были продолговатые зрачки, как у кошки - не человеческие. Сейчас его глаза казались почти черными. Продолжая коленом прижимать существо к земле, Роман стал медленно сжимать его горло. Существо задыхалось, из его глаз текли слезы... Казалось, еще миг, и все будет кончено. Но вдруг оно извернулось и запустило свои длинные, острые зубы Роману в плечо.
Перед глазами у Романа все потемнело. Через миг яд проник в его кровь и он провалился в небытие.
***
Когда он пришел в себя, вокруг было темно, и ему показалось, что все был сном и он проснулся ночью в своей городской квартире.
Понадобилось время, чтобы глаза привыкли к полумраку. Но еще раньше Роман понял, что не может пошевелиться. Он был парализован... Было ли это действием яда, попавшего в организм во время укуса, или что-то другое - Роман не знал.
Роман попытался кричать, звать на помощь - но обнаружил, что не может и этого. Голосовые связки перестали повиноваться. Тело, будто окаменевшее, было налито такой тяжестью, что он с трудом мог дышать.
По мере того, как глаза привыкали к темноте, вокруг стали вырисовываться смутные очертания. Он находился в комнате, судя по всему, большой. Стены в пределах его видимости были увешаны какими-то белыми свертками различной длины...
Роман опустил глаза. Его тело начиная от челюстей было стянуто, точно спеленуто плотной белой тканью, она не дала бы ему пошевелиться, даже если бы он не был парализован ядом. И с его телом было что-то не так. Что-то до ужаса неправильно...
"Куда же...делось все остальное??!!!"
Догадка была слишком ужасна - вероятно, поэтому она и не пришла к нему сразу, хотя все было так очевидно... Роман разом понял, что за свертки окружали его, что это за комната.
Он не мог кричать... но внутри у него все разрывалось от крика. Черно-красная оса, волокущая гусеницу в свою норку - последнее, что встало перед его глазами, прежде чем реальность снова стала ускользать и он полетел по черному туннелю в пустоту... |
|
| Малецкий Александр Григорьевич |
2006-03-23 |
37 |
4.63 |
8 |
| |
|
| |
ФИНАЛ.
Я лично знаком с шотландскими болельщиками
«Хайберниан» - культурные, воспитанные парни.
Три мощных струи, вырываясь из-под приподнятых килтов, вычерчивали причудливые петли в придорожной пыли. На протяжении последних шести часов парни серьезно увлеклись употреблением «темного», и теперь с радостью сливали излишки. В утреннем небе, рядом с поблекшей луной, виднелась комета. Сегодня она стала еще больше, и в ее окраске преобладал алый цвет. По дороге, удаляясь от троицы, набирал скорость фермерский грузовичок. Шофер, обливаясь потом, поглядывал в зеркало заднего вида, все еще не веря, что три фаната покинули его транспортное средство, не причинив владельцу тяжких телесных повреждений. Дернул же его черт подобрать голосующих, но была ночь, а длинноволосые подонки, одетые в килты, при свете фар грузовичка уж больно напоминали девушек, и он не сдержался. Мало того, что вместо ярмарки в Глазго ему пришлось доехать до самого Лондона, малолетние бандиты украсили борт грузовика надписью «Хайберниан», и допьяна напоили «темным» его гордость – мериноса Якова, который теперь заблевал весь кузов, и вряд ли займет призовое место на ярмарочной выставке овец.
Справив нужду, троица с довольным видом направилась по тропке к ближайшей станции подземки.
- Николай - русское имя?- задумавшись, спросил Хью.
- По моему, да.- Сэл с помощью зубов пытался открыть очередную бутылку «темного».
- Надо было дать ему в рыло. Русские болеют за «Челси».- Хью с сожалением посмотрел вслед удалявшемуся грузовичку и сплюнул под ноги.
- Пиво кончается!- Грант вернул друзей к суровой действительности. Матч «Челси» - «Хайберниан» состоится на стадионе «Уэмбли» вечером, а дожить до этого, не имея хорошего запаса «темного», не представлялось возможным. Прямо по тропинке, вдалеке от остальных построек, виднелась ветхая лачуга. Вывеска над входом гласила: « Пьяный Ричард. Лучшее «темное» Ватфорда».
- Тут вроде руины были, когда мы в прошлый раз приезжали.- Салливан допил пиво и швырнул пустую бутылку в кусты. По валяющимся в придорожных кустах и канавах бутылкам из-под «темного» можно было бы проследить весь путь парней от Эдинбурга до Лондона.
- Сэл, ты хоть раз приезжал в Лондон трезвым? Нет? Вот и молчи!- С аргументами Хью не поспоришь, и фаны без малейших сомнений вошли в гостеприимно распахнутые двери «Ричарда». «Лучшее «темное» Ватфорда» - реклама великая сила!
Придорожная таверна состояла всего лишь из одной комнаты. Барная стойка, три стола из неструганых досок, да отполированные до блеска штанами посетителей лавки, вот и вся обстановка. Кроме старухи в грязном переднике и кота, с задумчивым видом изучающего труп крысы в углу, в помещении никого не было. Это хорошо, за выпивку платить не придется. Наполнив кружки густым темным пивом из деревянной бочки, старуха поставила их перед парнями, и, устроившись на лавке возле окна, принялась изучать комету. Ее нога подергивалась как бы в такт неслышимой музыке, судя по виду старухи, это вполне могла оказаться мазурка.
- Классная комета, а бабуля?- Хью было мало просто ограбить старушку, он решил еще и поиздеваться над ней.
- Это не комета, мальчики, а звезда Пестис. Она предвещает мор, чуму и другие напасти. Все знают.
- Да не нагоняй тоску, старушка, единственная напасть, которую предвещает твоя звезда, это безвременная кончина «Челси», как футбольного клуба.
- В шестьдесят пятом никто не сомневался, что именно предвещает Пестис, появившийся в небе, только гробовщики были довольны, да, прибавил он им тогда работы.
- Проснись, бабуля! Какие гробовщики, какой шестьдесят пятый? Закусывать надо.- Хью посмотрел на друзей, у них тоже не было сомнений насчет вменяемости старушки. И кривые ухмылки красовались на их лицах.
- Мальчики мои. Я имею в виду тысяча шестьсот шестьдесят пятый, в тот год весеннее небо осветили лучи Пестиса, и люди знали чего ждать дальше, да поделать ничего не могли. Несмотря на все меры предосторожности, вот таким же майским днем как сегодня, по руслу «Чертова ручья», в сопровождении черных крыс, в Лондон пришла ЧУМА. За те несколько месяцев, в которые она повелевала смертью лондонцев, в городе умерло свыше семидесяти тысяч жителей. Триумфальное шествие Королевы ЧУМЫ прервал лишь пожар шестьдесят шестого. Я имею в виду тысяча шестьсот шестьдесят шестой год, мальчики. Но сегодня ведь такой пожар невозможен, правда, ребята?
- Верно, бабуля! Ну, за пожарных! - Три кружки поднесены к губам, и как только парни отхлебнули пива, их вытянутые от удивления лица повернулись к трактирщице.
- Что за пиво, бабуля?- Сформулировал общий вопрос Сэл. Напиток был превосходным, пенящаяся жидкость приятным потоком освежала горло, а достигнув желудка вспышкой ядерного взрыва поражала мозг. Такого ощущения ребята еще не испытывали.
- Лучшее «темное» Ватфорда, мальчики, это вам не Лондонское пойло. У нас плохого пивовара топят в бочке с его же напитком, многие утонули, пока рецепт не стал совершенен.- Старушку захлестнула волна воспоминаний, и она затихла.
- Хорошие у вас в Ватфорде порядки, везде бы так, жить стало бы гораздо проще. По крайней мере, я знаю несколько кандидатур на «испытание бочкой». – Хью размечтался.
- Будвайзер…да …- В представлении парней, пивной рынок стал бы значительно лучше без американских производителей.
- Давай к нам, бабуля!- Старушка, своим средневековым шармом явно очаровала фанатов. Трактирщица, прихватив из-за стойки бутылку хереса, присоединилась к попойке. Единственным зубом она выдернула пробку, и, наполнив стакан, протянула его к центру стола, где чокнулась с тремя глиняными кружками, зажатыми в мускулистых руках подонков. Спустя несколько часов помещение «Пьяного Ричарда» заволокли густые клубы табачного дыма, и бездонные глотки поглощали все больше «темного».
- Хаай…беер…нииаан… Хаай... беер…нииаан…- Старушка, обнявшись с Сэлом и Хью, распевала гимн фанатов, ее шею обвивал зеленый шарф клуба, подаренный Грантом.
- Ребятки, а сколько народа собирается на футболе?
- Да тысяч семьдесят будет, сегодня же финал. « Хайберниан» порвет «Челси», и станет чемпионом, а после матча все разойдутся пить пиво. Мы можем к тебе в «Ричарда» вернуться.
- Можно с вами, а мальчики?
- Ну, ты просто чумовая бабуля, конечно можно, сегодняшнее пиво за твой счет?
- Естественно, родной, дайте же, я вас расцелую. - И сморщенные губы старухи по очереди поцеловали три небритых щеки. Бабушка сходила к стойке бара, чтобы наполнить кружки «темным», а себе прихватила еще бутылочку хереса.
- Что у тебя за помада? Не стирается, блин!- Сэл старательно тер щеку, в которую его поцеловала бабуля. Он заметил следы помады на щеках друзей, и теперь фанаты приводили внешний вид в порядок, используя вместо зеркала мутное оконное стекло.
- Да это свеколка, родной. Вы не трите, мальчики, само сойдет.
За окном быстро темнело, и парни стали собираться в дорогу. Надо успеть купить еще один билет у стадионных барыг, ведь состав их банды увеличился ровно на одну старушку. Может быть благодаря ей у них получиться беспроблемно пройти на стадион, четверо с бабулей, это же не трое известных футбольных хулиганов. Выйдя на улицу, пьяные болельщики не обратили внимания, что старушка не стала запирать дверь таверны, а просто прикрыла ее.
Полная луна, сияя рядом с заметно поблекшей кометой, своим несколько неестественным светом освещала руины «Пьяного Ричарда», разрушенного жителями окрестных деревень еще в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году, когда стало известно, что из подвалов таверны вышли крысы, заразившие чумой Лондон.
Так и получилось, что в мае две тысячи ….. года из тоннеля, проложенного по пересохшему руслу Чертова ручья, в Лондон въехала синяя змея поезда подземки, в первом вагоне которого, со всех сторон сжимаемые многочисленными пассажирами, стояли три молодых парня в компании странной старушки с одним зубом. Все бы ничего, но по картотеке Скотланд-Ярда ребята проходили, как «черные крысы Эдинбурга» - самая страшная банда футбольных хулиганов, а милая старушка, одетая в зеленую футболку клуба «Хайберниан», была не кто иная, как сама Королева Чума. Со щек парней сошла помада, бабуля не обманула, и на щеках теперь сияли пурпурные чумные розы.
P.S. На матч «Челси- Хайберниан» собралось рекордное количество болельщиков, после победы Эдинбурга все спортивные издания обошла фотография старушки в зеленой футболке, целующей победителей.
|
|
| сергей неупокоев |
2006-03-25 |
39 |
4.88 |
8 |
| |
|
| |
Мальчик рыл яму у самой кромки моря и нашел человеческую голову.
На берегу он был один; серый песчаный пляж, пересеченный цепочкой его следов, зеленая полоска водорослей, худые чайки - и больше ничего. Мальчик хотел выкопать свое собственное маленькое море, а нашел голову. Он очистил ее от мокрого песка и увидел, что это голова его матери - рот приоткрыт, к глубоко запавшему языку прилипла бумажка. Мальчик достал ее двумя пальцами. Это был размокший и принявший форму нёба кусочек фотографии, судя по линиям разрыва - четвертинка. На фотографии были запечатлены море, пляж, возможно, этот же самый, и еще какая-та голая часть человеческого тела, самый краешек. Локоть? плечо? колено?
Мальчик спрятал фотографию в карман, засыпал голову матери песком, пометил место обкатанной волнами корягой и пошел домой.
Дом, где он жил с отцом и матерью, был похож на огромного зверя, который спит, уложив голову на лапы, и мерно дышит во сне. Мальчик поднялся на веранду, босыми пятками вбирая животное тепло ступенек. Мать возилась на кухне; она разделывала цыплят. Куриная кровь стекала в лоток, лишние детали куриной анатомии - лапы, кишки, гениталии - падали в мусорный бак. Локоть? плечо? колено? - подумал мальчик.
- Смотри, мам. - Он показал матери фотографию. Нож выпал из ее руки и лязгнул об пол.
- Где ты это взял?
- Старик дал, - соврал мальчик.
- Какой старик?
- Не знаю. Просто старик.
- Где это было?
- На пляже.
- Как он выглядел?
- Высокий, седой. Он курил трубку. - Мальчик решил, что яркая деталь убедит мать.
- Он с тобой говорил?
- Нет. Просто дал фотографию.
- Он еще там?
- Не-а. Ушел.
- Куда?
- Не знаю. Вдоль берега.
Мать вытерла окровавленные руки о фартук и забрала у мальчика фотографию.
- Сиди здесь, - сказала она и покинула кухню.
Оставшись в одиночестве, мальчик обмакнул палец в лоток с вонючей куриной кровью и нарисовал на щеках красные полоски. Он слышал, как мать стучит в дверь отцовского кабинета. Дверь отворилась, захлопнулась. Мальчик досчитал до десяти и пошел следом. Половицы скрипели у него под ногами, словно он вышагивал по хвостам тысячи кошек. Мальчик опустился на колени, нежно погладил их ладонью, потом поцеловал, чувствуя на губах вкус пыли. Когда он продолжил свой путь, половицы были беззвучны - он научился договариваться с домом.
Добравшись до отцовского кабинета, мальчик затаил дыхание и заглянул в замочную скважину. Он увидел руки отца, лежавшие на раскрытой толстой книге, которую тот все время читал. Руки вспорхнули в воздух.
- Что это? - раздался голос отца. - Какой-то пляж. Это то, что я думаю?
- Это о н, - сказала мать. - Вот. Здесь видно е г о локоть.
- Не может быть. - Руки вновь легли на книгу, пригладили страницы. - Ты говорила, что сожгла все е г о фотографии.
- Сожгла. И эту тоже. Я ее помню.
- Я тоже ее помню. Это ведь я вас щелкнул. Откуда она взялась?
- Наш гулёна принес. Говорит, ему дал какой-то старик. На пляже.
- Какой еще старик?
- Не знаю. Тебе надо сходить на пляж.
- Зачем?
- Найди этого старика. Он высокий, седой, курит трубку.
Мальчик был удивлен, сбит с толку услышанным и все равно едва не прыснул в кулак - ведь никакого старика не было, он выдумал и его, и седину, и трубку.
- Что мне с ним делать? - спросил отец.
- Сделай хоть что-нибудь, - сказала мать. - Я не хочу, чтобы он здесь ошивался. - Она вздохнула. - Наш сын не должен знать, что ты ему не отец.
Дверная ручка вздрогнула под тяжестью ее ладони, и мальчик шмыгнул обратно на кухню. Половицы, бесшумные для него, рыдали и ныли под ногами его матери. Когда она появилась на кухне, мальчик уже сидел на краешке стола и выковыривал из пальца несуществующую занозу.
- Что у тебя с лицом? - сказала мать. - Немедленно умойся.
- Да, мам.
Мальчик открыл воду и смыл со щек боевую раскраску. Над мойкой висела блестящая сковородка, и в ней он видел отражение матери. Она достала из кармана фотографию, разорвала ее на мелкие клочки и выбросила в мусорный бак. Брезгливо вытерла руки о фартук, как после крови.
- Этот старик, - сказала она. - Он тебя трогал?
- Нет, но…
- Что?
- Он кашлял. Слюни летели мне прямо в лицо.
- Омерзительно. - Мать взяла нож и перерубила пополам еще одного цыпленка. - Иди, поиграй у себя в комнате.
- Да, мам.
В коридоре мальчик столкнулся с мужчиной, который не был его отцом. Тот как всегда его не заметил, прошел мимо, позвякивая связкой ключей. Мальчик обернулся и долгим взглядом посмотрел мужчине вслед - кривые ноги, волосатая шея, под клетчатой рубахой выпирают лопатки. Сатир, настоящий сатир.
Мальчик взлетел по ступенькам на второй этаж. Проникнув в свою комнату, он первым делом подошел к окну - как раз вовремя, чтобы увидеть, как лжеотец выкатывает из дома велосипед. Этот велосипед всегда казался мальчику смехотворным, особенно блестящий звоночек на руле, но только сейчас, впервые, он позволил смеху вырваться наружу.
Лжеотец взобрался на велосипед. Мать окликнула его, вышла во двор и положила что-то в багажную корзину над задним колесом. Это что-то ярко сверкнуло на солнце. На прощание лжеотец пару раз звякнул звоночком, вызвав у мальчика новый приступ смеха, и, неуклюже виляя, покатил по тропинке в сторону моря. Мать вернулась в дом. Мальчик слышал, как она возится на кухне, как нож стучит по разделочной доске.
Он лег на кровать, заложил руки за голову и позвал Шляпника.
- Трам-пам-пам, - отозвался тот. - Что новенького?
- Мой отец мне не отец.
- Тоже мне новость.
- Ты знал? - Мальчик сел на кровати.
- Знал.
- Откуда?
- Я знаю все, что происходит в доме. Я слышал, как они об этом говорили.
- Когда?
- Давно.
- Почему мне не сказал?
- Ты не спрашивал.
- Какой ты после этого друг?! - Мальчик метнул в Шляпника подушку, но, разумеется, не причинил ему никакого вреда. - Что они говорили?
- Что твой настоящий отец пропал давным-давно. И что ты не должен знать о нем правду.
- Почему?
- Не знаю. Кажется, он был плохим человеком. Трам-пам-пам. Так сказал твой ненастоящий отец.
- Он врет.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю.
- И что будешь делать?
- Узнаю, кто мой настоящий отец.
- Как?
- Соберу фотографию целиком.
- У тебя же всего четвертинка. Да и ту порвала мать. Где ты возьмешь остальное?
Мальчик пожал плечами.
- Придумаю что-нибудь
Шляпник сел у него в ногах и сказал:
- Твоя мама почти закончила. Она устала. Она приляжет поспать. Трам-пам-пам. Ты сможешь спуститься вниз и достать из мусора обрывки фотографии.
- Не врешь?
- Нет. Она ничего не заметит.
В подтверждение слов Шляпника звуки внизу стихли. Мальчик знал, что сейчас его мать выносит во двор корзину с куриным мясом и переворачивает ее прямо на лужайку. Это был ее способ отблагодарить здешнюю землю за то, что та разрешила им построить на ней этот дом. Мать придумала этот ритуал, когда мальчик был совсем маленький; она считала, что земля принимает ее дары, не замечая, что мясо остается лежать и гнить на солнце, и привлекает одних лишь мух и муравьев. После жертвоприношений она часто ложилась, чтобы вздремнуть часок-другой.
- Уже пора? - спросил мальчик.
- Нет. Подожди немного. Дай ей заснуть покрепче.
- А теперь пора?
- Да нет же.
- А теперь?
- Теперь да.
- А ты не идешь?
- Нет. У меня дела, - сказал Шляпник и исчез.
Мальчик прокрался на кухню. Сквозь распахнутое окно веранды он видел, что мать устроилась прямо на крыльце, в плетеном кресле-качалке. Она сидела в пол оборота к мальчику и громко храпела. Мальчик заметил, что из стойки рядом с мойкой пропал большой нож, которым мать почти никогда не пользовалась.
Пригнувшись, он подбежал к мусорному баку, встал перед ним на колени и заглянул внутрь. Кусочки фотографии прятались среди куриных лап и кишок. Он достал их все - числом четырнадцать - и вернулся к себе в комнату.
Шляпника по-прежнему не было; мальчик был только рад этому - ему хотелось побыть с фотографией отца наедине. Он собирал ее, как собирают пазл: сначала ровные края, потом середину. Труднее всего было собрать небо - одинаковые голубые квадратики, запачканные кровью.
Закончив, мальчик увидел, что кусочков стало больше. Теперь на фотографии можно было разглядеть не только локоть, но и саму руку, и даже рукав красной футболки, который мальчик поначалу принял за кровяное пятнышко.
- Мой отец носил футболку, - произнес он вслух. - Красную футболку. - Почему-то это казалось важным.
Мальчик лег на кровать и положил склеенную фотографию себе на грудь. Он думал о своем отце, о том, как найдет его, о том, что ему скажет. Его маленький член набух и причинял боль; мальчик привычным движением засунул руку в джинсовые шорты и придал ему удобное положение. Если бы рядом был Шляпник, он отпустил бы какую-нибудь шутку по этому поводу.
Во дворе звякнул велосипедный звоночек. Мальчик подскочил с кровати и выглянул в окно. Уже стемнело, пели цикады. Сначала мальчик услышал голос лжеотца, и только потом разглядел его самого: тот стоял посреди двора и тихонько звал мать.
- Эй, - шептал он. - Эй!
Велосипед лежал на траве, прямо на гнилом мясе - непохоже на лжеотца, обычно он носился с ним, как с живым существом, смазывал, чистил, даже придумал прозвище. Рядом с велосипедом темнело еще что-то, какой-то большой продолговатый куль. Мальчик не мог рассмотреть толком, что это такое.
Лжеотец шагнул в сторону дома.
- Эй, - снова позвал он.
На крыльце зажглась лампочка. На лжеотца упал свет; вид у него был потрепанный, волосы всклокочены, рубашка выбилась из штанов. По ступенькам спустилась мать, в халате, на макушке - очки, в которых она всегда смотрела телевизор. Завидев темный куль, мать всплеснула руками. Они с лжеотцом принялись шептаться - слова растворялись в пении цикад. Лжеотец размахивал руками и показывал в сторону моря.
- Что происходит? - спросил мальчик сам у себя.
- Трам-пам-пам, - ответил Шляпник. - Твой отец убил кого-то на пляже.
- Он мне не отец.
- Неважно. Они ссорятся. Твоя мать сказала ему, что он дурак, что он не должен был тащить тело сюда. А он говорит, что это она во всем виновата. Это она дала ему нож.
Мать и лжеотец подхватили темный куль с двух сторон и, делая мелкие шажки, занесли на крыльцо. На свету стало видно, что это не куль, а человек - человеческое тело.
- Они хотят спрятать его в доме, - пояснил Шляпник.
- Кого - его?
- Не знаю. Они не говорили.
Мальчик выбежал из комнаты и на цыпочках подобрался к лестничному пролету. Оттуда не было видно, что происходит на первом этаже, доносился лишь шум возни. Но мальчику и не нужно было ничего видеть, потому что Шляпник в красках комментировал происходящее. Когда внизу раздался громкий стук, он сказал:
- Это твоя мать не удержала тело.
А когда внизу грязно выругались, добавил:
- Это она наклонилась, чтобы ухватиться получше, и у нее с головы свалились очки.
Звуки стихли.
- А что теперь? - спросил мальчик.
- Твой отец - пардон, отчим - отправился в ванную. Хочет принять душ. А мать успокаивает нервы перед телевизором. Она очень сердится, потому что разбила очки.
Мальчик помотал головой. Его интересовало другое.
- Где мертвец?
- В кладовке.
- Я хочу посмотреть.
- Не сейчас. Они тебя заметят. Трам-пам-пам. Дождись, пока они угомонятся и лягут спать.
Мальчик нахмурился.
- Это слишком долго. Я иду вниз. Сейчас.
- Что за спешка?
- Я не могу ждать. Вдруг там мой отец! Вдруг они убили моего настоящего отца!
- Тсс. Вряд ли.
- Откуда ты знаешь? Ты же сам сказал, что не знаешь.
Шляпник пожал плечами.
- Этого просто не может быть. Сам подумай. Когда говорят, что человек пропал, это значит, что его трудно найти. И уж тем более до него нельзя добраться за два часа на велосипеде, да еще убить и привезти обратно.
Мальчик нахмурился еще сильнее.
- Я хочу проверить. Ты пойдешь со мной?
- Нет.
- Ну, пожалуйста.
- Я не могу. Мне нельзя в кладовку. Трам-пам-пам. Не люблю мертвецов.
- Ты мне больше не друг, - объявил мальчик и сбежал по ступенькам.
Посреди темной кухни он замер, прислушиваясь к звукам. В гостиной работал телевизор, в ванной шумела вода - взрослые были при деле. Дверь кладовки оказалась запертой, но мальчик знал, где лежит ключ. Он нашел его на ощупь, в одном из хозяйственных шкафов матери - на полке с крупами и мукой. В том же шкафу он разжился свечой и коробком спичек.
Мальчик отпер дверь кладовки, сделал глубокий вдох и шагнул внутрь, в темноту. Как раз вовремя, потому что шум воды в ванной стих. Сидя в кромешной тьме, он слышал тяжелую поступь отчима - тот прошелся по кухне, громыхнул посудой и пошагал в сторону гостиной.
Мальчик чиркнул спичкой и сразу увидел ноги мертвеца - голые ступни в летних сандалиях.
На душе у него сразу стало легко и спокойно: Шляпник был прав - это не его отец. Он выдохнул отчаянно сдерживаемый до этой секунды воздух, случайно задул огонек спички и снова нырнул в темноту; на сетчатке осталось яркое пятнышко - как мошка на лобовом стекле. Мальчик был почти счастлив. Ноги, которые он увидел, были совсем стариковскими: синие вены, толстые желтые ногти - как будто приклеенные к пальцам кусочки слюды. Эти ноги не могли принадлежать его отцу.
Мальчик зажег свечу. Мертвец оказался старым мужчиной с морщинистым, искаженным посмертной гримасой лицом. Вязаная жилетка спереди почернела от крови. Волосы мужчины были седыми, но не белыми, а пожелтевшими от табака. Пошарив у него в карманах, мальчик нашел трубку, кисет и кожаный бумажник, такой же старый и морщинистый, как его владелец.
В бумажнике, в отделении для кредиток лежал второй фрагмент фотографии.
Мальчик почти ожидал чего-то подобного. На новом фрагменте не было лица его отца, зато было все остальное. Отец, одетый в красную футболку с надписью «Shake your spear», стоял, опустившись на одно колено. Правая рука, локоть которой был виден на первом фрагменте фотографии, упиралась в джинсовое бедро цвета индиго. Пальцы другой утопали в волосах матери мальчика. Да, его мать тоже присутствовала на фото. Ее голова лежала в ногах у отца. Мать улыбалась в объектив. Мальчик несколько раз моргнул, прежде чем понял, что голова не отделена от тела. Ее тело никуда не исчезло, оно всего лишь зарыто в песок - детские шалости его настоящих родителей.
Мальчик заметил, что на песке видна черная тень - тень человека, который сделал снимок.
Он достал из кармана первый кусочек-мозаику и безо всякого удивления увидел, что швы на нем исчезли. Он сложил кусочки вместе, кое-как слепив их свечным парафином. Теперь ему не хватало самой малости - самой важной малости.
За дверью кладовки было тихо. Мальчик бросил прощальный взгляд на порожденного его воображением старика, задул свечу и выскользнул наружу. Он запер дверь, вернул ключ на место, и поднялся к себе.
- Ты здесь? - спросил он.
Шляпник не отозвался. Наверное, обиделся на злые слова, брошенные мальчиком перед рискованной вылазкой. Мальчик лег в постель и положил драгоценную фотографию под подушку.
- Спокойной ночи, - сказал он в надежде, что Шляпник его слышит, и, утомленный переживаниями, мгновенно заснул.
Ему приснился сон, в котором их дом стал по-настоящему живым. Ковровая дорожка в коридоре превратилась в длинный, мясистый и влажный от слюны язык, и мальчик скользил по нему к кабинету отчима, чувствуя, как пряное дыхание дома шевелит его волосы. Дверь кабинета была не заперта - непохоже на отчима, обычно он носился с ней, как с живым существом, смазывал, чистил, даже придумал прозвище (во сне это казалось логичным). Мальчик вошел внутрь. И стол отчима, и пульсирующие зубной болью книжные шкафы, и даже подоконник прикрытого кожистым веком окна - все было заставлено фотографиями его отца в рамочках. Все они были испорчены: лицо отца было заклеено вырезанными из журналов портретами знаменитостей. Мальчик схватил ближайшую рамку, разбил стекло и попытался отскрести улыбающееся лицо Николь Кидман ногтями. Не получалось.
Мальчик проснулся от боли; во сне он исцарапал собственное лицо.
Было еще темно. Дом заполняла желеобразная тишина, и только во дворе голосили напуганные его сном цыплята. Мальчик заглянул под подушку. Фотография была на месте; она вновь изменилась - парафиновый шов сросся, прибавилось немного неба со следом реактивного самолета в нем. Изображение было почти закончено, не считая отцовской головы - на ее месте по-прежнему зияла дыра, но и ее края стали ровными, округлыми, как будто голову вырезали маникюрными ножницами.
Мальчик знал, что делать дальше; сон был подсказкой. Он спустился вниз и, постояв недолго под дверью родительской спальни, убедился, что те крепко спят - мать храпела, а отчим скрипел зубами, во сне перебирая свои грехи как четки. Мальчик добрался до ванной, включил свет. В корзине с грязным бельем лежала вчерашняя одежда отчима: клетчатая рубаха, штаны. Под ними обнаружился завернутый в ветошь нож - единожды орудие убийства. В кармане штанов мальчик нашел позабытую отчимом связку ключей - среди них был и ключ от кабинета.
Покидая ванную, мальчик поймал свое отражение в зеркале: царапины на лице в точности повторяли полоски, которые он наметил куриной кровью днем. Он решил захватить нож с собой - на всякий случай.
С некоторой опаской мальчик ступил на ковровую дорожку, но она не была ни мясистой, ни скользкой - даже менее живой, чем обычно. Он подобрал ключ, повернул его в замке и вошел в кабинет отчима. Окно было открыто, сквозняк надувал занавеску, как подвенечное платье беременной ночи. Луна прилепилась к небу, как медяк на глазу мертвеца. Эти образы сами по себе возникали в голове у мальчика - он еще не отошел от вещего сна.
Мальчик включил настольную лампу. На столе, в центре светлого круга лежала толстая черная книга, которую отчим читал постоянно. Мальчик раскрыл ее на заложенном месте и прочитал:
If thou hast nature in thee, bear it not.
Let not the royal bed of Denmark be
A couch for luxury and damned incest.
But, howsoever thou pursuest this act,
Taint not thy mind, nor let thy soul contrive
Against thy mother aught. Leave her to heaven,
And to those thorns that in her bosom lodge
To prick and sting her. Fare thee well at once.
The glowworm shows the matin to be near
And gins to pale his uneffectual fire.
Adieu, adieu, adieu! Remember me. (Exit).
За окном светало, ночь разбавили молоком. Мальчик посмотрел на закладку, лежавшую на странице - маленький кусочек белой бумаги, она в точности повторяла очертаниями дыру в фотографии. Мальчик вынул фотографию из кармана и вставил закладку в отверстие - отсутствующий кусочек пазла. На белой бумаге проявилось изображение.
Лицо его отца. Худое и загорелое; улыбка, открывающая зубы; ноздри; брови; смешинка в глазах. На голове - дурацкая летняя панама с опущенными полями.
И эту панаму, и это лицо мальчик видел уже тысячу раз.
- Трам-пам-пам, - сказал отец, появляясь из темноты. - Ну вот, малыш, ты и собрал меня. Давай знакомиться заново.
Мальчик молча смотрел на него. Заготовленные слова не понадобились. Да и что он мог сказать? Почему ты меня бросил? Он не бросал. Почему тебя не было рядом? Он был. Почему не научил меня быть тобой, думать, как ты? Он научил.
Мальчик подошел к отцу и крепко обнял его. Отцовские ладони прошлись по его спине, спустились ниже, нащупали что-то в заднем кармане шортов.
- Что это?
- Нож.
- Зачем?
- Отомстить за тебя.
- Кому?
- Отчиму. Ведь это он тебя убил?
Отец покачал головой.
- Он не убивал. Он был моим лучшим другом. Он оказался единственным, кто смог скрасить одиночество твоей матери, и я благодарен ему за это.
- Тогда почему ты умер?
- Умер? Если умереть - значит лишиться всего, что любишь, тогда это ты убил меня.
- Я?
- Ты. Тебе был год. У тебя резались зубки. Эти-то зубки меня и сгубили.
- Я тебя загрыз? - хихикнул мальчик.
- Нет. Ты очень громко кричал. Даже мать не могла тебя успокоить. Я как раз работал над стихами, теми, что ты прочел в книге, и мне никак не давалась одна строка. Твои крики мешали сосредоточиться, и я решил поработать на улице. Надел панаму от солнца, взял раскладной стульчик, бутыль минералки и толстую книжку, чтобы подложить под тетрадь с наметками. Не успел я выйти во двор, как дом за моей спиной провалился под землю. Грохот был страшный. Когда пыль улеглась, я увидел, что из-под земли торчит лишь флюгер да печная труба. Целый дом исчез, и вся моя семья вместе с ним. И мой друг - твой отчим - тоже. Он гостил у нас тем летом, спал в твоей теперешней комнате.
- Не может быть.
- Может. Это как-то связано с подземными реками, которые впадают в море. Годами они подмывали фундамент и землю под ним, пока под домом не осталось ничего, кроме пустоты. Трам-пам-пам. Такое случается.
- Значит, это мы умерли?
- Глупости. Люди не умирают. Люди приобретают опыт. Я понял это, когда стоял там с раскладным стулом в руках. И знаешь, что я сказал в тот момент? Когда вы приобрели целый мир, а я лишился всего.
- Что?
- Я сказал «трам-пам-пам». И до сих пор никак не остановлюсь. Трам-пам-пам. Когда ты был совсем маленький, я любил сосать пальцы у тебя на ногах. Трам-пам-пам. Мы с Богом играем в шахматы по переписке. Я ему - E2-E4, а он так призадумался, что до сих пор не ответил. Трам-пам-пам. Тормоз. Жизнь - это бриллиант на конце хуя. Трам-пам-пам. Смерть - это четверо мужчин в черных спортивных костюмах. Трам-пам-пам. Трам-пам-пам. Я до сих пор иногда сосу твои пальцы, когда ты спишь. Трам-пам-пам. Трам-пам-пам. Трам-пам-пам.
Отец мальчика рассмеялся и хлопнул себя по джинсовым бедрам цвета индиго. След реактивного самолета в небе. Худые чайки, зеленая полоска водорослей, серый песчаный пляж, пересеченный следами маленьких ног.
Мальчик рыл яму у самой кромки моря и закапывал в ней этот мир. (Exit). |
|
| po3oBbIu_cJIoHuk |
2006-05-12 |
37 |
4.63 |
8 |
| |
|
| |
Тёплый майский вечер боролся с днём.И наступил уже, и как-то незаметно уплыл вниз по течению времени тот момент,когда обрбонительные позиции дня были порваны, и вечер захватывал всё большую площадь .
Сергей промялся в нерешительности у двери своей подрури, но сделав два больших глотка из принесённой им с собой бутылки осмелел, и позвонил ещё раз, дополнительно аргументировав свою прозьбу открыть двери и немедленно разобратся в сложившейся ситуации короткими, но сильными ударами ботинка по двери. А ситуация сложилась крайне неприятная и, что угнетало больше всего, опасная для здоровья, ибо папа-ГБ'шник просто не мог благосклонно отнестись к беременности своей шестьнадцатилетней дочери...
Лена, вся заплаканая, откыла дверь через полминуты и прямо с порога начала рыдать:
-Ну ты представляешь, нет, ты СЕБЕ представляешь что со мной сделает отец? А что он сделает с ТОБОЙ? -и она принялась рыдать. У нее началась истерика со всеми прилогающимисят атрибутами в виде разметанных по стенкам соплей, причитаниями и воем.
Сергей сделал два глубоких прощальных глотка из опустевшей уже бутылки и резко одёрнул свою подругу:
- А нука ты мне тут, нах**й, кончай разводить туда-сюда сови причитания. . . Пошли, лучше, пройдемся. Одевайся, бл* . . .
Ленен дом находился в новом районе города и, по сему, стройка, куда было решено пойти, находилась в пяти минутах ходьбы.
Перелезая через забор, Серёга порвал штаны и поцарапал ногу:"Вот б*я, ну что за х***я такая происходит постоянно? И почему только со мной?"
Стройплощадка встретила Серёжу апокалиптическим пейзажем в стиле «Сталкер'а» и смесью запахов гудрона, цемента, чево-то совсем нового и вонью жизнедеятельности сынов человеческих. Матюгаясь и излевая желч на всех, каво хоть как-то зафиксировала память, он направился вдоль забора к воротам, что бы открыв их изнутри, впустить Лену. Луна освещала строиплощадку тем призрачным светом, каторый бывает только поздней весной и только после литра водки на пустой желудок. Недойдя до ворот метра полтора-два, засмотревшись пьяным взором на причудливую смесь из свето-теней и галюцинаций, Сергей зацепился ногой за кусок прута-арматуры и, потеряв на мнгновение ровновесие, схватился за столб, к каторому был прикручен прожектор:
-От, б*я, так ведь и убится вообще можно . . .
Приведя прицел в норму он дошёл-таки до ворот и, отдвинув ржавую щеколду, впустил Лену внутрь.
-Пошли наверх. Что-то мне поближе к звёздам захотелось...
Запах алкоголя, которого Лена не заметила сначала, убедил девушу в том, что самое необходимое сейчас – это поднятся на крышу недостроеной высотки. Если же она предпочтёт остатся на Земле и пустится в жаркие споры со своим другом относительно необходимости подниматься столь высоко в столь нетрезвом виде, то самым убедительным его аргументом будет опытная аплеуха. Надо отметить, что этот аргумент Серёжа использовал постоянно, как только точка зрения Лены расходилась с его – Серёженой, а количество выпитого алкоголя переваливало отметку 0,75 Л. Её нерещительное топтание на месте было воспринято нетрезвым мозгом как попытка перечить его, единственно верному решениюи и по передающим нервным путям полетела, инстинктивно отданная рукам команда... Лена от неожинанности резко вскрикнула, а от силы, вложенной в лодошку повалилась на Землю, как гутоперчивая кукла.
-Чё разлеглась, пошли давай. Да не отставай, а то ещё одну пи***лину получеш.Без пиз*юля, как без пряника.
Это, видимо, развеселило Сергея и он раскатисто рассмаялся. Этот смех, исходивший изначально, живой и настоящий, отражаясь от стен, становился плоским, безжизненным и пугающим.
Лена поднялась, отряхнулась и пошла вслед за исчезнувшим в темноте недостроенного подъезда Сергеем. Ветер, незаметно изменивший направление принёс с собой приятный запах свежей сдобы с соседнего хлебокомбената и вонь с такова же соседнего рыб.пром.хоза.
Пока она шла по зассаным и, местами, обосраным ступенькам, её воображение рисовало различные ассоциативные картинки, привязаные, почему-то, к тем самым запахам, каторые принёс ветер... Картинки получались уж слишком стрёмные, ( из за рыбной вони,как решила она сама, ассоциировавшиеся у Лены, почему-то с процессом разложения ) а думать о них было ещё стрёмней, и она отвлеклась на размышления о том, что ей щас предстоит неприятный разговор с нетрезвым Серёжей. А неприятный разговор и нетрезвым Серёжей – это вещь ещё более стрёмная в Лененой системе ценностей, чем разлогающаяся на хлебокомбенате рыба. Из столь опасного на токой высоте состояния задумчивоти её вырвала неожиданно выпавшая из темноты спина её друга. Лена налетела на него в тот момент, когда Серёжа приложился к заныканой с последней пъянки бутылке портвейна. От столкновения серёжу шатнуло и часть красной липкой жидкости оказалась на его свитере.
-Да ты, с**ка, ох**ла что ли?
Но, видимо, понял, что сам в какой-то мере виноват в появлении пятна на свитере, или под влиянием неведомых до селе "могущественных повелителей Серёженого сознания" он, что не характерно, достаточно быстро успокоился.
-На вот, выпей. А то стоиш тут как бл**дь на проспекте. А ты, ну какая же ты бл*дь? У тебя не то что п**да не рабочая, ты и сосать-то как следует не умеешь...
-Вот только не начинай опять. Ладно?, -Лена посмотрела на него глазами молящими и покорными, как у овцы, полнвми умиротворяющего всепрощения.
-Ну как хочешь, - успокоился Серёжа и голос его стал несколько мягче. - Так что делать-то с продолжателем рода делать будем? Я в отцы записываться не намерен. У тебя же папаша живодёр. Он меня по лагерям сгноит, никто даже имени не вспоинит. На какой х*й мне такой тесть нужен? Да и мамаша твоя – пи*да, меня в покое не оставит: как заладит: «Женись, женись». А на какой хер ты мне усралась? Не на того напали. Я ещё и погулять хочу и вообще...
Что «вообще», было не совсем понятно, ибо его просторный монолог был прерван бульканьем опустошаемой бутылки.
-Слушаи, Серёж, а это ведь та стройплощадка на каторой мы познакомились. Ну помниш, я тут с классом строймусор соберали, а тебя на 15 суток за драку с Петровым сюда прислали... Я даже дату помню – восемнадцатое сентября, мои им...
-Что б ты такой еб**вой была, как поп***еть любиш, - перебил её воспоминания Сергей и протянул ей полбутылки дурнопахнущего портвейна. - На, выпей лучше.
Лена взяла предложенную другом бутылку, поднесла её а губам и задрав голову сделала большой глоток вязкой жидкости. Она приоткрыла глаза в тот момент, кагда вторая порция воина уже занимала всё возможное свобондое пространство во рту, но ещё не была проглочена. Звёзды висели над ней, как будто кто-то приделал маленькую лампочку к каждому узелку рыболовецкой сетки и натянул её над всем, до чего она могла дотянутся взглядом. Непривычно большая ещё более непривычно красная Луна висела немного ниже сетки и чуть-чуть правее так, что полностью в поле зрения не поподала.
Вдруг Лена почувствовала достаточный, для того что бы сбить её с ног толчёк в спину и то, как тело её уходит вперёд, а ноги в свою очередь ни с кем о передвижении не договаривались и оставались на своём месте. Как когда качаешся на качелях, Луна совсем исчезла из поля зрения, унеслась вверх сетка звёзд. За долю секунды пейзаж перед глазами сменился корденально. Причём несколько раз в такой последовательности: стройплощадка с горой арматурных прутьев прямо по курсу, железобетонная стенка , сетка звёзд, Луна, стройплощадка... Этот калейдоскоп визуальных интерпритаций жизни прекратился в тот момент, кагда мозг Лены встретелось с той самой горой армптурных прутьев с кусками железобетона, что не могло сказатся на её самочуствие полохительно и самым логичным образом прекращало поступание видио (равно, как и любой другой) информации и её обработку. То, что ещё несколько секунд назад было Леной, теперь конвульсивно дёргало правой ногой, а рука намертво вцепилось в разбившуюся при приземлении бутылку. Арматура оказалась довольно неуступчивой и с занятых позиций уходить отказалась. Тогда, что бы не противоречить законам здравого смысла и естественной логике, Ленина тушка полетела дальше, не обращая внимания на прутья, разрывающие плоть и ломающие кости, пока не останавилась, не имея возможности продолжить падение, т.к. мешала, собстенно, непонятно откуда взявшаяся Земля...
-Вот и слепили расход. - Глаза Сергея горели злым огнём. Он завороженно смотрел не растекающуюся из-под кучи прутьев кровь. - А сосала ты всётаки просто ох**тительно. Ни Светка, ни Катюха тебе в подмёдки не годятся, хотя от практики тоже много зависит. - резонно заметил Сергей, достал припасённый по случаю шкалик перцовки и задумчево посмотрел на сетку звёзд и такую непривычно большую и красную Луну.
©po3oBbIu_cJIoHuk
12.05.2006 |
|
| bot |
2006-01-06 |
23 |
3.29 |
7 |
|
|
Грибы, в которых течет кровь |
|
|
|
|
| |
Мы спустились в огромную котловину, которая находилась в русле высохшей реки и образовалась, видимо, во время второй мировой войны, после падения бомбы, так как лес, в котором мы гуляли, был полон окопов, колючей проволоки, гильз от патронов и других атрибутов войны. Время близилось к вечеру, но небо темнеть еще не собиралось, лето все-таки. Мы гуляли по лесу в поисках грибов, но корзины наши оставались пусты, субботний вечер - не лучшее время для этого занятия. Вот мы и спустились в котловину, чтобы попытаться хотя бы там найти парочку грибов. В эту котловину никогда не спускаются старики (профессиональные грибники), просто потому что обратно им будет не выбраться. Но нас поджидала неудача, какой-то опытный грибник сегодня там уже побывал, и нам остались только червивые кусочки ножек белых.
Мы уже собрались подниматься наверх, как мой друг спотыкнулся и упал. Каково же было наше удивление, когда мы заметили, что он спотыкнулся об дверную ручку, надо добавить, что очень древнюю, но отлично сохранившуюся. Антон (мой друг) попытался вынуть ее из земли, она не подавалась. Мы немного расчистили место вокруг ручки, и оказалась, что она прикреплена к двери, такой же древней, как ручка. Нам, естественно, захотелось откопать эту древнейшую дверь, а в ее древности нельзя было сомневаться, если бы Вы ее увидели, то сразу бы это поняли. Мы присыпали землей дверь и отправились по домам, что собрать снаряжение и продолжить раскопки. Я взял с собой лопату и ломик, а маленькую лопатку, ножик и фонарик положил в рюкзак, так, на всякий случай.
Через час мы снова стояли перед дверью, откидывая землю, скрывавшею ее, в разные стороны. Вскоре дверь был расчищена, и мы заметили петли, значит, дверь к чему-то крепится, значит, мы нашли еще и кусочек комнаты древнейшего дворца, эта находка очень радовала. Антон попытался открыть дверь, она чуть-чуть поддалась, но не открылась, ее держало еще что-то. После огромных усилий дверь все-таки открылась (спасибо ломику, использовавшемуся как рычаг), ее держал невиданный мощный древний замок, но от старости ослабивший свою хватку.
Внутри была темнота. И только тогда мы осознали, что уже стемнело, и найти дорогу домой будет непросто, да и идти мы пока никуда не собирались. Я посветил фонариком в дверь и увидел, до земли не глубоко, и что если я спущусь вниз, Антон сможет меня легко вытянуть наверх. Я так и сделал.
Признаться, мне было очень страшно спускаться вниз, но и страшно интересно, что там внутри… Как только я спрыгнул в эту комнату мне стало как-то не по себе. Во-первых, там было тепло, намного теплее, чем снаружи, хотя в любом погребе летом стоит холод. Во-вторых, там совершенно не чувствовалось жизни, никаких паучков, жучков и других насекомых, как будто здесь тысячи лет никого не было. А еще было ощущение древности этой комнаты, не знаю почему, но было. Стены были гладкими, и сделаны они были из какого-то неземного материала. Они не проводили тепло и на вид казались неразрушимыми. Пол и потолок были сделаны из того же самого материала, вот поэтому за миллионы лет сюда не мог никто пробраться. До меня. Почему попал сюда я? Не знаю, произошла какая-то ошибка, и невидимый замок не выдержал. Почему? Этому нет объяснения.
Осматривая комнату, я заметил что-то в дальнем углу, сказал Антону, что пойду посмотрю. Там была небольшая кучка земли, и на ней росли грибы. Белье грибы, но не такие, как мы привыкли называть белыми, они были полностью белого цвета. Эти грибы похожи одновременно на зонтики и шампиньоны, крепкие, высокие, с широкой шляпкой, я таких раньше никогда не видел. И они излучали тепло, за множество лет они прогрели комнату до своей температуры, всего три гриба (сколько же времени они здесь растут?). Я небрежно ударил носком сапога один из них, сломалась ножка, и оттуда хлынула кровь, как будто порвалась артерия. . Я уронил фонарик и помчался к выходу, стал орать Антону, чтобы он меня скорее вытащил, что там дохлое животное и меня сейчас стошнит (как оно могло туда попасть?). Ну… в общем я не врал, тот гриб правда был животным, древним и неизвестным, хотя про грибы я Антону ничего не сказал, он бы не поверил и полез проверять, а я хотел побыстрее убраться подальше от этого места. Он хотел вернуться за фонариком, я соврал, что он разбился, только бы прочь отсюда. Я помчался домой один, Антон побежал следом… Догнал он меня только дома, я уже сидел и отмывал сапог от крови, он спросил все ли со мной нормально, я ответил: ”Да, все нормально, я очень испугался и сейчас пойду спать, и пожалуйста закрой, закопай эту дверь, ее никто не должен найти”. Он ушел… Это был последний раз когда я его видел… Нет он не умер, я с ним говорил по телефону, он сказал лишь: ”Я все знаю…”, видимо он тогда он спустился в подвал и увидел больше меня.
Я долго не мог заснуть, закрывая глаза, я представлял кровь, хлещущую из гриба. Попытался читать книгу, не могу. А вот телевизор смотреть мог. Я смотрел фильм ужасов, и он мне казался добрым, потом посмотрел новости, послезавтра обещали жуткий ураган, а затем я уснул…
Утром, когда я вышел на крыльцо, в лицо ударил приятный солнечный свет, и все вокруг было великолепно! Но в скором времени все великолепие спало. Я увидел маленькие шампиньоны, растущие прямо на досках, устилающих пол крыльца. Я подумал, что вчера их выронил из корзинки, но к сожалению это было не так... Они выросли. Когда я дотронулся до одного из них, то почувствовал их тепло, и у меня перед глазами предстали события вчерашнего дня. Я сорвал гриб, и мой пол украсила небольшая лужица крови. Что было дальше, я помню плохо: я бегал, сшибал грибы, закапывал их, жег… Не помогало ничего.
Когда я, наконец, пришел в себя, передо мной предстала ужасная картина. Мой участок был весь в крови и белых грибах. Они росли везде: на земле, на дереве, на кафельной плитке, на железе. Особенно много их было там, где я вчера мыл сапоги, видимо вода только разносит их семена, а их семена - кровь.
Я понял, надо все грибы поместить обратно в их древний контейнер. Не медля ни минуты, я взялся за лопату. Во время выкапывания этих грибов обнаружилось, что они пускают очень длинные корни. Я решил воспользоваться тачкой, но и она не давала желаемого результата, работа продвигалась очень медленно. К тому же вся тропинка из леса к моему дому была усеяна этими грибами, и еще несколько человек раздавили мои шампиньоны. Это очень плохо.
К трем часам ночи я приостановил свою работу, ничего не был уже видно. Закончить решил завтра, надо чуть-чуть отдохнуть.
Проснулся я от жуткого свиста ветра. Ураган. С неба сплошным потоком лилась вода. По моему участку текли реки крови.
Все пропало.
|
|
| VAD-DARK |
2005-12-04 |
30 |
5.00 |
6 |
|
|
Встреча Стихийных Авторов (посвящается ВСЕМ) |
|
|
|
|
| |
«Люди больше не услышат наши юные смешные голоса,
Теперь их слышат только небеса…
Люди никогда не вспомнят наши звонкие смешные имена,
Теперь их помнит только тишина…»
(Ногу Свело)
- Я люблю чувствовать боль, - сказал парень в кожаной куртке и улыбнулся.
Линзы его очков в роговой оправе сверкнули.
Миловидная девушка, до этого молчаливо потягивающая пиво, глянула на него с интересом.
- Я тоже, - сказала она тихо; и неожиданно перегнувшись через стол, вцепилась зубами в кисть его правой руки.
Парень застонал от удовольствия. Кажется, он возбудился.
Гном (напоминающий помесь крокодила и хорька), сидящий чуть поодаль, злобно захихикав, незаметно ткнул вилкой в ногу Сисине, малоизвестной поэтессе, которая в данный момент декламировала свои стихи:
- Блюю я под голубым небом, насытившись любовью, водой и хлебом, в тазик большой, мне нехорошо…
Почувствовав укол в ногу, она взвизгнула и громко выпустила газы. Гном расхохоталась и непроизвольно выплюнула кусок полупереваренной картофелины в лицо Римме Глазлук, известной Введьме, занимающейся подпиливанием длинных красных ногтей на ногах. Та от неожиданности ткнула пилкой под ребра солидной даме, известной под ник-нэймом Армированная Вера. Армированная как раз разглагольствовала о судьбе с мужем Гнома, который был до того пьян, что в ответ мог только громко икать.
- Любовь прекрасна, но жизнь жестока, - вещала Армированная.
- Ик, - икал Гном-муж проникновенно, шаря по столу длинными пальцами в поисках соленого огурца.
В этот момент пилочка для ногтей, принадлежащая Римме Глазлук, неглубоко, но ощутимо вонзилась в тело Армированной, и та от неожиданности пнула Негра, который подавал очередное блюдо – запеченные глаза взорвавшихся хомяков.
Глаза разлетелись по помещению уютного ресторанчика и весело засверкали по углам.
- Нет! - крикнул Гипсовый Скунс, - неабсолютная величина глобальной микроимпульсности теряет жесткость подпространственной меры!
С этими словами он бросился на Армированную, шипя и плюясь. Но КорКей, злобная монашка, недавно присоединившаяся к языческой секте и две недели шлявшаяся по лесам в облике хоббитта, заслонила своим хилым тельцем уважаемую даму, приняв удар на себя. В это время Римма Глазлук совершила несколько пассов левой ягодицей и отправила недопереваренную картофелину обратно в Гнома. Но Гном ждала этого и ловко увернулась, так что картофелина попала в лицо парня в кожаной куртке, упивающегося видом кусающей его миловидной девушки. Так как картофелина была заколдована, то он мгновенно превратился в Джека-потрошителя и принялся размахивать опасными лезвиями перед лицом Сисины. Впрочем, магия действовала недолго, так как парень был маньяком безо всякого колдовства. Сисина не выдержала такого зрелища и штаны ее наполнились содержимым толстой кишки, уже давно просившимся наружу. Муж Гнома скривился от отвращения, издав такой оглушительный «ик», что Скунс, еще не отошедший от удара о железные сиськи КорКей, окончательно разозлился. На глаза ему попался Негр, пытающийся заползти под обеденный стол. Скунс схватил его за коротенькие курчавые волосы и с криком «бессмысленное не имеет конца», попытался содрать скальп. Негр схватился за ногу Армированной Веры, и та сильно толкнула миловидную девушку локтем. Девушка обернулась – изо рта у нее текла кровавая слюна – и вонзила белые длинные резцы дамочке в горло. Женщины сцепились в яростной схватке. Молодой человек в кожаной куртке, схватив за шкирку парня по кличке Сало (которого в детстве бабушка избивала дубиной и поэтому он не вышел комплекцией), принялся размахивать им в воздухе, сокрушая милую обстановку ресторана. Сало кричал, но слова невозможно было разобрать, так как поднялся всеобщий гвалт. Римма Глазлук попыталась использовать успокаивающий танец ляшек, но это не помогло, так как ее сбил с ног Негр, изо все сил выдирающийся из смертельных объятий Бессмысленного Скунса. Скунс похрюкивал от удовольствия и старательно выдирал Негру волос за волосом, напевая «трах-тибедох-тибедох». КорКей ухватила Сало за болтающуюся руку и, отобрав снаряд у парня в кожаной куртке, метнула его, целясь в Скунса, но Сало угодил прямо в Гном-Мужа и рикошетом заехал головой в трясущуюся Сисину, которая от такого шока извергла из себя жареных червяков, только что отведанных под дорогое вино «Кровавые Сгустки». Поток блевотины окатил Гнома, которая кинулась на Сисну, молотя ручками по ее телу. Сисина рванулась к выходу, но Гном подставила ей мастерскую подножку и та рухнула прямо на Армированную Веру, хрипящую под кусающей ее Миловидной Девушкой.
Все смешалось. От криков и визгов лопались бокалы, окна вылетели вместе с жалюзи и рамами, а электропроводка, змеясь, осыпала дерущихся искрами.
Но тут, выбив ногой дубовую дверь, зашла хозяйка ресторана – некая Муза-Четвертовательница.
- Отставить, - заорала она, и авторы воззрились на нее, раболепно дрожа от ужаса.
Муза вытащила кнут и щелкнула им в задымленном воздухе.
- Сволочи, Вас что – на час оставить нельзя?! – зло спросила она.
И тут Негр, ищущий укрытия, метнулся к ней, что бы попросить пощады, но не рассчитал скорость и вынес ее обратно на улицу.
- ААААА!!! – заорал Бессмысленный Скунс, отталкивая безвольное тело Сисины, - не уйдешь, падла! Ты испортил глаза!
Свалка продолжалась, словно Муза и не заходила и длилась бы еще долго, если бы не граната РПГ-5, влетевшая в разбитое окно.
Оглушительный взрыв потряс ночные кварталы провинциального стихийного городка. Прошел небольшой дождик из кусочков мяса и костей.
- И вот так ведь всегда! – огорченно сказала муза Негру.
- Да, масса, - Негр, рыдая, припал к ее обугленным волосатым ногам.
А рассвет уже вытеснял ночь, и первые птички прыгали по мостовой, насыщаясь неожиданно питательным завтраком…
|
|
| Александра |
2005-12-18 |
29 |
4.83 |
6 |
|
|
Преступление без наказания |
|
|
|
|
| |
Федор Раскин учился на втором курсе педагогического университета. Поступил, чтобы не идти в армию. И женится – на потоке было только три парня, на три группы. Мать предложила ему идти на филологию. Он не сопротивлялся, ему нравилось читать.
Учился на тройки, поэтому стипендию не платили. Жил с мамой. В двушке, в центре города. Мать получала пособие - две тысячи рублей. Покупала продукты. Федору ничего не перепадало. Мать считала, что деньги должны быть у нее, она кормила Федора и покупала ему одежду на распродажах, или в секонд-хэнде. Живи как хочешь. А так жить не хотелось. Федор видел себя в своей квартире, при машине. Девчонки окружают, сами желают познакомиться. Но выходило иначе, над ним подтрунивали и смеялись.
Он постоянно был в одной одежде. Мать редко стирала. Редко покупала что-то новое.
Он менял белье раз в месяц, ходил в одной рубашке, одних джинсах.
Раз в месяц мать принималась за стирку, снимала с него белье, ставила замачивать. Мыла ванну, и Федор залезал в теплую воду. Лежал и наслаждался. Жаль, что мать редко заставляет себя приниматься за стирку, редко моет ванну, потому что это было приятно, лежать и мечтать. Думать о девушке. Он еще никогда не был близок с женщиной.
Девушки в серьез его не воспринимали, подтрунивали. А он не умел вовремя отшутиться, или засмеяться.
Он не водил девушек в кафе и не дарил цветы. Ухаживал как-то неуклюже, неловко.
Однажды пригласил однокурсницу Дашу в парк. Она согласилась, может, не нашлась, как отказать, а может, расценила приглашение, как развлечение. Шли по дорожке и молчали. Федор это замечал, молчание тяготило его. Он мучительно подбирал слова, проигрывал в уме диалоги и молчал. А девушка скромно улыбалась, но не помогала. Пройдя по дороге, она поправила прическу, посмотрела на него вопросительно, но Федор молчал.
- Ну что, я пойду? – Даша развернулась и пошла в сторону дома.
Другой раз он пригласил ее подругу, встретил после занятий и пригласил к себе. Вика согласилась. Федор не знал, как расценивать ее согласие. Пришли в квартиру, дома была мама.
- Я приготовила тебе супа горячего, булочек напекла.
Федор не знал что сказать. Вика если и была растерянна, то виду не подала. Вошла в квартиру, прошла в комнату.
Обедали втроем. Федор поглядывал на мать, мать поглядывала на Вику, Вика на Федора.
Разговор не клеился.
- А вы давно встречаетесь? – первая не выдержала мать Федора.
- Мы не встречаемся, - ответил Федор, и осекся.
Вика молча ела суп.
- Хотите добавку? – мама Федора пошла на кухню, стала греметь кастрюлями.
- Зачем ты меня пригласил? – спросила Вика.
- Просто так – и Федор отвернулся.
Вика пошла в коридор, оделась и вышла.
Когда вода начинала остывать, он включал душ. Приходила мать, намыливала ему спину, терла живот, аккуратно намыливала низ живота. Гладила. Было приятно. Он со стоном прикрывал глаза и так стоял. Вода стекала по его телу, его била дрожь.
- Давай, одевайся, простынешь совсем, говорила мать и закутывала его в полотенце. Федор шел в комнату, мать возилась с бельем, стирала.
Вечером, лежа в кровати, Федор размышлял, почему так складывается. Почему его не ценят? Не понимают? Он видел себя остроумным, понимающим, способным. Он должен иметь больше, чем есть. Одна мать слушала его рассуждения, с жаром спорила с ним, советовалась, но он не ценил мнения своей матери. Она его и должна понимать. И опекать. Он же хотел признания толпы, признание девушек, приятелей.
Он должен быть хозяином своей судьбы, а не рабом. Он должен творить свою судьбу, а не получать подачки от жизни.
Как понять, достоин ли ты получить от жизни подарок? Способен ли на поступок?
Ему захотелось совершить безумие, совершить преступление. Идеальное преступление.
Он давно уже думал, если совершить преступление, просто так, без мотива, без всяческого повода и лишить жизни совершенно постороннего мне человека, так ведь меня и не найдут никогда. Потому что он убьет один раз, без системы, без улик, без свидетелей.
И тогда это будет идеальное убийство. И он будет судья. Он не тварь дрожащая. И уж конечно, не пойдет с повинной к следователю. Как Раскольников. Это было глупо. Раскольников был слаб, впечатлителен.
И я, зная о содеянном, он будет выше пустоголовой толпы и выше глупостей и предрассудков.. Я не раскаюсь, потому что я право имею – так рассуждал Федор.
Он решил поехать на любом трамвае, совершенно в произвольном направлении. Выйти через шесть остановок, пройти в какой-нибудь двор и подкараулить жертву. Вечером. Народу ходит не много. Он стукнет жертву ножом и убежит.
Это будет не грабеж, не насилие, не месть – случайная жертва, случайная смерть.
Идеальное преступление – это не преступление, где все просчитано и учтена любая мелочь, а наиболее простое преступление.
Чтобы найти убийцу, нужен мотив. А в идеальном убийстве мотива нет. Вот и все. Просто и легко.
Весь следующий день Федор сидел дома. Ждал вечера.
Натачивал нож, и готовился. Ему не было страшно, он не испытывал волнения. Смерть не трогала его. Обыденность. Может, потому что он никогда не видел смерти?
Стало темнеть и Федор накинув куртку выскочил из квартиры.
Трамвай пришел быстро. Тридцать восьмой. Шестая остановка – у книжного, он там бывал, знал немного местность.
Пошел во дворы. В детском саду гуляли дети, на скамейках сидели мамы с колясками.
Он прошел дальше. Зашел в арку. Никого. Притаился и стал ждать. Раскрыл книгу, чтобы скоротать время. «Современная русская проза».
Кто-то шел. Из парадной вышла молодая женщина. Шла куда-то, быстро и беспокойно. Увидев Федора, не прибавила шагу, не удостоила внимания. Что ж, она сама себе подписала приговор. Он догнал ее, схватил за волосы и резко рванул. Женщина вскрикнула. Он повалил ее, зажал ей рот и стал доставать нож. Женщина сопротивлялась, но он крепко держал ее всем телом. Достал нож и воткнул его в ее тело. Вынул и снова воткнул. Через какое-то время женщина перестала сопротивляться. Затихла. Федор встал с нее, и увидел, что задралась ее юбка. Нагнулся, еще больше задрал ее. Черные кружевные трусики. Его мать такие не носит. Ему захотелось стоять и смотреть на женщину. Гладить ее голые ноги, залитые кровью, грязные, от борьбы на земле. Но пора было уходить.
Не оглядываясь, он пошел в сторону трамвая, чтобы больше тут не появляться.
Он шел уверенной походкой, спокойно, не торопясь.
Он видел, что на него стали смотреть как будто в страхе, с уважением. Чувствуют, думал Федор. Что-то поменялось во мне, и люди это чувствуют. Теперь начнется другая жизнь, другие отношения. Может быть женщины. Он вспоминал черные кружевные трусики. И улыбался. Я не тварь дрожащая…
Люди шарахались, отходили в сторону, смотрели, как удаляется странный молодой человек, в куртке, залитой кровью и с ножом в руке. Кто-то вызвал милицию…
|
|
| bot |
2005-12-28 |
26 |
4.33 |
6 |
| |
|
| |
Опять я просыпаюсь среди ночи от стука копыт по полу.
- БЛЯДЬ, ВЫ ЗАЕБАЛИ ХОДИТЬ ПО ДОМУ В КАБЛУКАХ… - мой крик не приносит никакой пользы, я плюю в потолок и засыпаю…
В последнее время моя жизнь превратилась в полный кошмар… Днем я живу, как нормальный человек, а ночью начинается пытка… Они вечно ходят по дому в обуви, они вечно топают своими каблуками, а главное, когда я сплю… И никто, кроме меня, их не слышит, НИКТО. Я их УБЬЮ, если будет так дальше продолжаться, я их обязательно убью.
Снова ночь… Я опять не могу заснуть… Все, завтра пойду с ними знакомиться(Быть может они меня поймут по-человечески).
- Вы можете не топать после одиннадцати.
- Это не мы, всегда ходим тихо и в тапочках.
- (Не ВЫ - ПИЗДЕЖ). Хорошо, а вы не слышите никакого странного топота по ночам?
- Нет
- (так хули, свое говно не пахнет). А можно ваш телефон… Если будете шуметь, я вам позвоню…
- Конечно,- он протянул мне визитку. Виктор.
Ночью я опять не спал, снова этот топот. Среди старых инструментов я нашел молоток и начал отчаянно стучать им по батарее… 2:30 ночи… Мой бешеный стук привел их в чувство, хотя и разбудил всех остальных (ну и хуй с ними, одну ночь не поспят - не страшно)… Я заснул.
Утром ко мне наведались те , кто проснулся этой ночью… И что вы думаете я извинился? Нет! Я послал их на хуй, сказал, что меня не ебет, и ВООБЩЕ ЭТО НЕ Я!!!
Следующая ночь… (Да их там целое стадо!) Ходят прямо над моей кроватью. Цок-цок-цок-цок-цок- и обратно…
- Суки заебали,- мой крик разорвал тишину. Я вспомнил про телефон, набрал номер Виктора.
- Хватит ходить … Дайте мне хотя бы одну ночь НОРМАЛЬНО ПОСПАТЬ!
- Мы не ходим, мы уже давно спим…
- (Пиздит сука!). А как же, блядь, ты так быстро подошел к телефону?
- короткие гудки…- топот стал поменьше… Я все-таки заснул.
Опять ночь (заем вообще их придумали?). Ебучий стук копыт. Я накачал баскетбольный мяч и начал долбить им в потолок… Весь потолок был в следах от мяча. Топот временно прекратился. Я заснул, на час. Опять, блядь, топот, они даже не знают, как меня заебали… (Я их убью, точно убью, через три дня). Сил бороться уже не было. Я просто включил Психею "Твой сладкий сон разорвет мой бешеный крик",- вполне актуально для всех остальных. Сегодня я не спал.
Утром пошел в магазин, купил две пары тапочек (с зайчиками и собачками, наверно знаете такие) и ковер, большой мягкий ковер на пол. Я подарю все это им, денег не жалко, пусть только не шумят…
ТАК НИ ХУЯ ЖЕ НЕ ДЕЙСТВУЕТ! Я сам постелил этот ковер им на пол, они даже надели эти тапочки и все равно никакой тишины. Я их завтра убью, точно убью… Я себе не врал…
Настало завтра, пришла ночь, топот ног сверху. Я вытащил огромный топор из кладовки, вышел на лестницу покурить, просто так, с топором. "Витя мудак",- правильно пишут. Я докурил сигарету и бросил ее в шахту лифта. Поднялся наверх, позвонил в квартиру… Мне открыл Витя… Я ударил его топором по голове, попал прямо по центру. Голова раскололась напополам. Красиво. Его жена уже спала… Я осторожно положил ее на пол и ударил ее топором. Она даже не вскрикнула. Я пошел спать.
Который раз просыпаюсь среди ночи от топота множества ног. Наверно нашли трупы, и приехала милиция. Я посмотрел на топор : надеюсь это моя последняя бессонная ночь.
|
|
| xxx.666_death13 |
2006-01-20 |
29 |
4.83 |
6 |
| |
|
| |
Дети из бездны
Мир смотрел своими глазами на бескрайние просторы жизни, удивлялся событиям, происходившим во времени.
Сегодня его ощущение таинств зашкаливали, убивали существующие пределы и стандарты, потому что, где-то в механизме бытия произошла поломка, шестеренки перестали работать как прежде. Планета перевернулась, жизнь приобрела кривое направление своего пути, начала наполнятся темными чудесами.
Сегодня, в этот прекрасный весенний день, человечество качнется, переживет свои самые страшные кошмары, почувствует запретные наслаждения. Их заветные мечты и фантазии сбудутся, приобретут темный оттенок.
Одно событие я перескажу подробней, оно запомнилось мне больше остальных, заставило меня задуматься…..
* * * * * * *
Сегодня рождалась жизнь, наполнялась новой силой.
Пришла весна, пора, которую ждет человечество с огромным нетерпением, потому что она заряжает некой энергией людское тело, толкает к совершению новых, активных действий.
В первый день весны происходящее принесло плохой урожай. Сильные дожди атаковали город ангелов с адской яростью, ураганы безжалостно оставляли шрамы на его лице, делая его страшным и не привлекательным.
В полицейском участке города, творилась неразбериха. Столько нарушений правопорядка еще не было за всю историю. Люди все вместе, одновременно, решили сойти с ума.
В городе творилось зло с большой буквы, потому что преступления заполонили улицы. Люди грабили магазины и друг друга, в некоторых случаях дело доходило до жестоких убийств. Патрульных машин не хватало, операторы были загружены звонками потерпевших, которых приходилось выстраивать в некую очередь.
Ни кто не мог понять в чем проблема, что послужило искрой, для поджога беспорядков. Одни говорили что это революция против власти которая не устраивает людей, другие, что наступил апокалипсис. Большинство склонялось ко второй версии.
У Андрея, оператора экстренных вызовов все было в порядке, лишь небольшое напряжение и усталость поглощали его, когда раздался очередной звонок, в котором сообщили, что на улице, которая называется затмение, в доме номер тринадцать слышен плачь детей.
Туда незамедлительно была отправлена полицейская машина, в которой патрулировали два хороших, давно знающих друг друга человека. Саша и Леша были напарниками шесть лет.
- Ты знаешь Леха, меня вся эта езда туда сюда поднадоела. Почему нам не оставить все это на произвол судьбы, а когда беспорядки закончатся, начинать потихоньку чистить город от всякой мерзости.
Сегодня была суббота и Алексей был раздражительным и нервным, потому что его заставили работать в выходные дни, которые он заслужил за неделю честным трудом.
- Если мы все сделаем как ты говоришь, нам нечего будит чистить, город разберут на части.
- Лучше бы так и было! Я хочу отдыхать, меня дома ждет жена и сын, которые меня скоро забудут на лицо, если я буду продолжать работать в том же духе.
- Не забудут. У нас по плану сегодня еще несколько вызовов и работе на ближайшие дни конец. Ты смотрел вчера бокс?
- Конечно смотрел, мне очень понравилось как Мясник во втором раунде нокаутировал этого паршивого немца.
- Я думаю, что если бы он вовремя поставил блок, может, остался бы цел еще на один раунд!
- Если бы, это фраза в данном поединке не уместна, Мясник очень опытный боец, для его кулаков нет преград. Кстати, ты придешь завтра вечером к нам в гости, жена обещала приготовить что-то очень вкусное.
Саша ехидно улыбнулся, он знал, что Сильвия, готовит очень вкусные ребрышки, от которых даже мертвые встанут из своих могил.
- Конечно приду, ты ведь знаешь, я никогда не откажусь от пищи, которую готовит твоя жена. Может завтра после ужина возьмем пива, посидим и посмотрим воскресный футбол?
- Я согласен, это столь заманчивое предложения я не в силах отклонить.
- Я уже не дождусь, когда настанет завтра.
Патрульная машина неслась с большой скоростью среди темных улиц, разрывая тишину звуком своих сирен. Где-то в темноте показались угрюмые лица людей, которых потревожили в столь поздний час. Они были не довольны и немного возбуждены, потому что интерес взял верх над их разумами. Загадочность поглощала их, каждому хотелось знать, куда это едет так быстро патрульная машина, наверное случилось что-то очень серьезное.
- Слышишь Алексей, посмотри-ка куда нам надо ехать. Я что-то не могу вспомнить улицу которую нам назвали.
Леша достал из кармана блокнот и начал искать нужную ему страницу. – Это улица затмение, дом номер тринадцать, что находится в старом городе.
- Неплохое название, да и номер дома попал прямо в точку.
Старый город начал пустовать, когда бизнесмены начали строить новые жилые комплексы, для того, что бы обеспечить себе в будущем власть. Со временем на пустыре вырос новый город, который заполонили магазины и клубы. В него начали съезжаться люди со всех близь лежащих деревень и небольших городов. В старой части осталось несколько сотен жителей, у которых не было возможности купить квартиру в новом месте, но и они со временем съехали.
Основной город и старую его часть отделяла дорога через большой комплекс, который раньше был фабрикой по производству табака. Его закрыли за то, что в нем не соблюдались меры безопасности, много работников умирало от рака легких и повреждений, которые они получали от плохо работающих станков. Когда его выставили на продажу, никто его не купил из-за плохой репутации.
Когда машина миновала фабрику, они уже ехали посреди старых, разбитых временем улиц. Дома были заброшены, квартиры пустовали, хранили тайны былой и интересной жизни. Они были одиноки, иногда бродяги или бездомные животные посещали их, скрашивали их безмолвие своим.
Когда машина остановилась возле дома тринадцать, на улице было уже темно, ночь наступила как шпион, тихо и незаметно, напарники вышли.
На улице было холодно и мокро после сильного дождя, в атмосфере чувствовалась загадочность и пустота. Именно пустота царствовала в этом заброшенном месте, у нее были все права на все эти владения.
- Почему мне кажется, что нас решили разыграть?
Дело было в том, что они стояли напротив давно заброшенного дома, который наполовину рассыпался. В домах напротив тоже никто не жил, и уже очень давно.
- Даже не знаю что и сказать, - Саша выглядел расстроенным. – А это точно тот дом, может мы не туда приехали?
Алексей обошел дом вокруг. – Нет, не ошиблись, с боку нарисован номер, и название улицы можешь сам сходить посмотреть.
Это оказалось действительно так, номер тринадцать был нарисован красной краской с боку дома.
- Что будим делать?
- Давай я вызову Андрея по рации и скажу, что его и нас разыграли!
Саша направился походкой лентяя к машине. Не дойдя до нее он резко, обернулся и посмотрел на Алексея, у того были испуганные глаза. Они услышали как в доме плакал ребенок.
Переглянувшись они быстро направились в дом. Оказавшись внутри начали звать его, но он не отвечал им, а только плакал.
В доме было очень темно, поэтому пришлось включить фонари.
Они ходили по коридорам, иногда на мгновение останавливались, что бы прислушаться, откуда именно исходил молящий о помощи плачь беззащитного ребенка. Но точного места нахождения они не могли понять, плачь, был повсюду, даже слышался из стен. Складывалось впечатление, что это сама пустота плачет, потому что ей надоело одиночество.
- Давай наверное разделимся, так нам будит проще искать, включи только рацию.
- Хорошо.
Саша направился вверх по лестнице, а Леша в сторону подвала.
В доме было много мусора и пыли, которая забивалась в ноздри, если ее потревожить. Со стен свисали старые обои, пол был весь в больших дырах, их приходилось обходить, что бы не провалится.
Вдруг раздался выстрел, а за ним душераздирающий крик девочки.
Саша достал из кобуры пистолет и прислонился к стене. Что-то очень странное происходит в этом доме. Он выглянул за угол, но ничего не увидел, кроме кромешной тьмы.
Леша находился в подвале когда услышал выстрел и крик, он настроил рацию и вызвал Сашу.
- Прием, ты меня слышишь?
- Да, но не очень хорошо, какие-то помехи на частоте.
- Ты слышал где стреляли?
- Я не знаю, сейчас пойду, проверю, мне показалось что наверху.
- Будь осторожней, если что увидишь, зови, я приду на подмогу, зря не рискуй.
- Не волнуйся, у тебя там как, есть что-нибудь?
- Да, одна темнота, много крыс и странный запах повсюду.
- Рацию не выключай.
- Ладно.
Леша медленно и аккуратно продвигался, подвал в который он спустился, был огромен, тьма казалась слишком густой, даже фонарик не помогал. Он уже неоднократно успел споткнуться о всякий мусор, но всегда умело удерживался на ногах.
Он слышал странные шорохи.
Когда он посвятил в сторону стены, из-за ржавых труб кто-то вышел. Разглядеть точно он не мог, батарея в фонарике почти села, еще чуть-чуть и тьма проглотит его полностью.
Леша направил на него пистолет.
– Ты кто, назовись.
Фигура в темноте молчала и медленно двигалась прямо на Лешу.
- Я же сказал, отзовись, иначе я буду стрелять.
Фигура молчала и продолжала двигаться.
- Я последний раз предупреждаю, остановись и подними руки, что бы я их видел.
Фигура все двигалась и двигалась упорно и уверенно.
Леша сделал пару выстрелов в воздух. Их услышал Саша и вызвал по рации Лешу.
- Что у тебя случилось, ответь.
Ответа не последовало, лишь еще пару выстрелов и крик.
- Леша, ты меня слышишь, ответь, что происходит! Я направляюсь к тебе.
Ответа снова не последовало, Саша засунул рацию за пояс и побежал в подвал. В его голове крутились страшные мысли, вдруг он не успеет и опоздает, что там может происходить?
Когда он оказался в подвале, начал звать Лешу, но тот не отзывался. Саша ходил кругами светя фонариком в разные стороны, пытаясь найти напарника.
Присмотревшись, он увидел у стены слабое свечение, подойдя по ближе, разглядел лежавший на полу, почти севший фонарик. Когда подошел поближе и посветил вокруг, увидел лужу крови. Его глаза расширились от страха, дыхание остановилось, потому что в этой лужи лежал человеческий глаз, и нога без ступни.
Это был последний страх, который испытал Саша в своей жизни, сзади кто-то подошел и воткнул ему в шею нож. Струя крови хлынула потоком на стену, оставив на ней рисунок, понятный лишь для нее.
Андрей все сидел на телефоне и принимал звонки. Ему сейчас больше всего хотелось напиться и лечь спать в теплую кровать с любимой девушкой и погрузится в сон.
Ему это перехотелось, когда позвонил очередной звонок, в котором сообщили, что на улице затмения, в доме номер тринадцать взяты в заложники двое полицейских. Также сказали что это никому не следует говорить, иначе они погибнут. Нужно приготовить деньги и привезти их по этому адресу. Андрей незамедлительно все сообщил начальству, что бы они приняли меры.
Павел сидел в ночном диско клубе, пил красное вино и курил сигареты. В этот вечер он был один как и всегда. Это был единственный способ как скоротать не рабочее время, убить одиночество. В его голове крутились сотни разных мыслей и ни одно из них он не мог поймать за хвост. Вся его жизнь казалась ему безнадежной и бессмысленной, полная странных происшествий, которые он не мог понять. В городе творились беспорядки, но он на них не обращал внимания, они его не касались, не трогали. Иногда, Павлу казалось, что хаос, это единственное что не дает ему сломаться в этом мире, он был частью его души, его натуры, такой же беспокойной. Вечно возбужденное состояние спало внутри, ждало своего часа.
- Ты все сидишь и грустишь? – послышался голос из-за спины.
Павел обернулся и увидел стоящего человека, такую же потерянную душу как и он сам. Это был Олег, его самый близкий друг.
- Найди себе хобби что ли, или займись спортом, - на лице Олега была озадаченность.
- Ничего я не хочу, мне нравится сидеть здесь.
- Я понимаю, но не будишь же ты сидеть здесь всю оставшуюся жизнь, так ты сопьешься и мир потеряет такого талантливого работника как ты.
Павел улыбнулся. – Я тебя прошу, только не надо мне льстить, я такой же стандартный как и все, и если меня не будит, ничего не изменится.
- Ладно, не будим о грустном, иначе ты меня своими разговорами загонишь в могилу раньше, чем моя работа. Кстати о работе, звонил шеф и сказал что у нас проблема.
У Павла аж глаза засияли от радости, наконец-то появился просвет, возможность совершать активные действия, решать проблемы было его стихией.
- Что это за проблемы, говори побыстрей. Нет, лучше сядь. Я закажу тебе вина и ты мне все спокойно не спеша расскажешь, не упуская не одной детали.
Павел подал официанту знак, что бы тот подошел, потом сделал заказ и принялся внимательно слушать Олега.
- Шеф сказал, что звонили из полицейского участка. Им якобы позвонили и сказали что у кого-то в заложниках находятся два полицейских, преступники просят много денег за них. Шеф сказал, что нам незамедлительно надо действовать.
Павел уставился куда-то в пустоту. Он был в предвкушении приключений, и убийств. Да, именно убийств неверных, неправильных, больных людей. Сейчас Павел осознавал всю суть своей работы. На самом деле он был в отряде быстрого реагирования в тяжелых и трудно разрешимых ситуациях. Когда цивилизованные действия с преступниками не помогали, вступал в действие отряд под названием Дети Бездны.
Павел очень любил свою работу, она для него была единственным смыслом жизнь, целью его существования. Он получал удовольствие от убийств вооруженных людей, борясь за свою жизнь. Во время операций он начинал работать на первобытных инстинктах, и это делало его лучшим.
Увидев выражение лица Павла, Олег забеспокоился.
- С тобой все в порядке?
- Даже великолепно, когда приступаем к работе?
- Через два часа шеф ждет нас на базе.
- Отлично, я буду, вот только вино допью. Хочешь сигарету?
Лицо Олега искривила странная гримаса. – Спасибо не хочу, ты что забыл, я два месяца назад бросил.
- Точно, извини.
- Ничего страшного, я давно замечал, что у тебя с памятью не сильно.
Это была чистая правда, с каждым годом, память Павла ухудшалась, и никто из докторов не мог точно сказать, в чем причина. Большинство говорили что это из-за перенапряжения на работе. По мнению Павла он никогда не напрягался, наоборот, что было удивительно, работа помогала ему расслабиться, придти в себя, настроить мировосприятие.
- Забудем на момент о работе, как вообще твои дела? – Олег решил сменить на мгновение тему, побыть минуту с другом, а не с коллегой по работе.
- Да все в принципе хорошо, немного устаю от безделья.
- Ты себе девушку нашел бы, хотя бы на вечер, а то мне иногда кажется, что тебя кроме работы ничего не интересует.
- Ну тут ты полностью заблуждаешься, я даже очень смотрю на девушек и иногда пытаюсь их склеить, но не всегда получается.
- Что-то не видно, тебе уже тридцать пять лет, а ты все не женатый.
- Мне нравится быть холостяком, нет лишних проблем.
- А они у тебя когда-нибудь бывают? Я не замечал. Мне иногда кажется, что ты самый счастливый человек на земле.
- Если бы это было так.
Павел и Олег просидели в клубе до поздней ночи, общаясь на самые разные темы. Складывалось впечатление, что мир вокруг них остановился, замер во времени.
Спустя три часа, Павел и Олег были на базе. Когда они зашли в комнату, там, в полном сборе был отряд. Им на встречу вышел шеф. – А мы думали, что вы не придете, уже собирались начинать без вас.
Шефа звали Николай, он был очень добрым человеком, но если его довести, проблемы будишь разгребать долго и упорно. Ему было пятьдесят лет, большую часть своей жизни он прослужил в армии, в войсках специального назначения. Говорили, что молодости он был очень сильным и выносливым.
- Ладно, я надеюсь, это было в последний раз, вы ставите под угрозу жизнь заложников. Садитесь на свободные места, мы начинаем брифинг.
Николай начал долгую речь.
- В дом придется пробираться по канализационным трубам, по другому туда не попадешь. Нескольким из отряда придется подойти к дому с боку и забраться по веревкам на крышу, что бы прикрывать отряд, и на непредвиденный случай быстро среагировать. Если все пойдет нормально, мы ударим по врагу с двух позиций.
Николай очень серьезно подходил к подготовке перед операцией, обычно сам проверял обмундирование, инструктировал каждого отдельно.
Сегодня был особый случай, времени было мало, поэтому приходилось работать в ускоренных темпах.
- Нам точно не известно, сколько именно человек находятся в доме, будим надеяться что мало. Оружие у вас стандартное, в бой не вступать без надобности. Отряд, который пойдет в канализацию, возглавит Сергей, который пойдет на крышу, возглавит Олег.
В случае провала, поддержки у вас не будит, все силы кинуты на разрешение беспорядков в городе. Действовать аккуратно, принимать только хорошо обдуманные решения.
Теперь отправляйтесь готовиться, через пол часа выезжаем.
В отряде было двенадцать человек, все друг друга хорошо знали.
Когда отряд был готов, и все сели в грузовик, который доставит их до места назначения, Дети Бездны отправились.
Грузовик ехал до старого города окольными путями, выбирая самые незаметные, пустые улицы. Всю дорогу никто не разговаривал, только проверяли оружие, изучали карты.
На небе взошла луна, сегодня она была кровавой. Ее закрывали густые тучи, это был плохой знак, потому что скоро начнется дождь.
Грузовик выехал за новый город и направился к фабрике по ужасной грунтовой дороге. Парни из отряда боялись событий, которые произойдут в скором времени. Многих из них дома ждали дети и жены, они очень хотели, что бы мужья вернулись домой.
Павел смотрел на своих коллег по работе и безразлично относился к тому, что может произойти с ними ближайшее время. Одно он знал точно, что большая часть противника пострадает очень сильно. Сегодня Павел будит очень безжалостным, он соскучился по ощущениям, которые овладевают им каждый раз, убивая врага.
Олег сидел напротив его и улыбался, потом склонил к нему голову и сказал. – Ну что, поспорим, кто больше всех сегодня убьет?
Павел громко рассмеялся и протянул Олегу руку. – Я согласен, проигравший будит покупать целую неделю пиво.
- Согласен.
Рядом сидящий Сергей разбил им руки и с ухмылкой на лице тихо сказал,- Я надеюсь, вы меня без пива не оставите?
- Конечно, не оставим.
Грузовик подъехал к заводу, высадил отряд и уехал в лес, что бы после операции все также скрытно уехали, как и приехал. Дальнейшее продвижение к территории врага пришлось проделывать пешком.
Отряд разделился на две группы. Первая, которую возглавлял Сергей, направилась к окраине старого города, там находился вход в канализацию.
Вторая, которую возглавлял Олег, медленной ходьбой шла через город, внимательно смотря на окружающую обстановку. Когда они были в зоне видимости вражеского здания, от группы Олега отделилось два человека, это были снайпера, они направились в дом напротив, что бы прикрывать операцию, или, в крайнем случае, отступление. Остальная часть подошла к боку дома и выстрелила из специальных пистолетов крючками, к которым был привязан трос, по которому группа забралась на крышу. Когда они заняли оборонительную позицию, Олег вызвал по рации Сергея.
- Это волк один, как слышите, мы заняли позицию, ждем, пока вы будите готовы.
- Волк один, это лиса два, слышу хорошо, мы подошли к входу, начинаем двигаться, когда будим на месте, я сообщу.
- Волк один, конец связи.
Сергей со своей группой зашли в канализацию, место было отвратительное, повсюду бегали крысы. Отряд привел оружие в боевое положение. Стены трубы, по которой они шли, были покрыты грибком, из которого сочилась странная слизь.
- Ну и воняет же здесь, - Павел выразил свое недовольство.
Сергей резко на него обернулся, бросив пронзающий взгляд. – Ты бы еще в микрофон покричал.
- Чего ты боишься, нас никто не услышит.
- Все равно говори на пол тона ниже.
Группа подошла к концу трубы, и начали очень медленно подниматься по ржавой лестнице, которая вела вверх. Открыв люк и оказавшись в темном подвале, группа разбежалась в стороны.
- Это лиса два, как слышите, мы на месте, ждем дальнейших действий.
- Это волк один, слышу хорошо, начинаем искать врага, постоянно держите связь.
- Это лиса два, вас понял.
Группа Сергея спустилась с крыши вниз по лестнице, и рассыпалась в стороны, искать противника. Павел выбрал северное направление, самое жуткое. На этом этаже было все спокойно, и он спустился на этаж ниже. В руках он крепко сжимал автомат с глушителем, держа его в боевом положение. Медленно продвигаясь почти на корточках, он осматривал комнату за комнатой, прислушиваясь к каждому шороху. В доме было очень темно, пришлось надеть прибор ночного видения, в нем, окружающая обстановка казалась сказочной и волшебной. Павел задумался, потому что в доме было очень тихо, складывалось впечатление, что отряд ищет призраков.
Тем временем один солдат из группы Олега, по кличке Серебряный, зашел в комнату на первом этаже, которая находилась в самом конце дома. Присмотревшись, он увидел в темноте, сидящего на полу маленького ребенка. Вначале он подумал, что это ему показалось, но, подойдя по ближе, понял, что это не видение. Первая мысль, которая его посетила, это что ребенок, один, делает в этом заброшенном здании, может он бездомный, и забрел сюда, что бы согреется, а преступники его не заметили.
Серебряный повесил на плече автомат и медленно подошел к ребенку.
- Что ты здесь делаешь?
Ответа не последовало, тогда Серебряный дотронулся до плеча ребенка и подергал его.
Это оказался мальчик. Увидев его, солдат оцепенел, потому что ребенок был почти гнилой, у него не было части щеки, глаз болтался на нерве, а черный язык вываливался изо рта. В маленькой ручке он держал нож. Подойдя в плотную к Серебряному, который не мог пошевелить не одной конечностью, мальчик нанес ему удар ножом живот. Серебряный повалился на пол и начал корчится от боли, под ним появилась красная лужица, которая постепенно становилась больше и больше.
Сильно не торопясь, мальчик сел и начал медленно водить ножом по горлу Серебряного, выпуская его кровь. После этого, мальчик распотрошил солдата как курицу, потом развесил его внутренности по всей комнате, создав обстановку, напоминавшую чистилище.
Павел продолжал двигаться по комнатам, ища врага. Он начинал нервничать, его тело наполнял страх и плохие мысли. Что если преступники убили заложников и покинули здание, а отряд борется с пустотой. Он быстро отогнал эти мысли, когда увидел впереди свет в комнате. Подойдя поближе, Павел начал различать голоса. Когда он заглянул в комнату, увидел в ней стоящих в странных белых одеждах двух человек, которые общались о чем-то на непонятном языке.
Вот он, момент, которого Павел так долго ждал. Прицелившись, автомат произнес два глухих выстрела, приговорив противников к быстрой смерти.
Когда он зашел в комнату, увидел на полу два автомата и один пистолет, которые пришлось разрядить, что бы противник не смог ими воспользоваться в будущем. Погасив свечу, стоявшую на столе, Павел направился на поиски очередных жертв.
- Это лиса два, как слышите волк, у нас перестрелка на третьем этаже, мы нашли врага.
- Это волк один, слышу нормально, скоро подойдем на подмогу, у нас пропало два человека, они не отвечают.
- Вас понял, прошу прислать троих человек и прикрыть нас с восточной стороны, больше не надо, продолжайте операцию.
- Уже посылаю. Мне кажется, что мы попали в бой не с обычными преступниками, а с фанатами какой-то секты.
- Я уже понял, и они не плохо стреляют, у меня ранен один человек, и еще, мы нашли заложников, вернее все, что от них осталось. Части их тел были сложены в мешки.
- Это плохо, давайте закончим с этими гадами и уберемся отсюда.
- Я согласен, действуем без потерь.
- Конец связи, я продолжаю искать пропавших солдат.
Павел увидел в дыре, что находилась под ним врага, который заряжал автоматы. Не торопясь, он прицелился и выстрелил врагу в голову, размазав его содержимое черепа по полу. От такого зрелища у Павла выступили слюни. Он слышал, что где-то в низу идет жестокая перестрелка, но не стал, туда торопится, потому что его ждет много дел.
Спустя некоторое время, отряд Сергея отбил атаку противника и направился дальше обыскивать дом в поисках заложников, оставив с раненым солдатом троих человек.
Когда они зашли в комнату, в которой побывал ранее Серебряный, его стошнило от увиденного.
Вдруг из темных уголков комнаты начали медленно идти дети с ножами в руках. В начале никто не понял что происходит, но когда один из детей с выпотрошенными внутренностями зарезал одного из солдат, картина прояснила. Отряд начал стрелять во всех, кто вставал у них на пути к отступлению.
Сергей взял рацию.
- Это волк один, Лиса два, нам нужна помощь, нас атакуют.
- Это Лиса два, мы тоже попали в засаду, у меня погибло уже три человека, я не могу понять, что это за дети, они повсюду, мы ничего не можем с ними сделать, их сотни. Все произошло очень быстро, мы даже не успели понять, что происходит.
Последнее что услышал Сергей по рации, это крик и куча выстрелов, потом связь пропала.
Павел бежал по темным коридорам стреляя из автомата по детям, которые появлялись из неоткуда. Он пробирался медленно по коридорам, как вдруг, на него напали четверо детей и попытались зарезать.
Все его тело бил озноб страха, такого ужаса он не мог представить даже в кошмарах.
Еще один ребенок появился из-за угла и нанес глубокий порез Павлу, от которого он чуть не полетел вперед головой, но смог удержать равновесие.
По всему второму этажу лежали разрезанные на части тела солдат врага.
Добравшись до первого этажа, Павел выпрыгнул с окна и начал стрелять по детям, которые вылезали или выпадали из окон дома.
Он достал рацию и попытался вызвать солдат из отряда, никто не отвечал, все были мертвы.
За спиной послышался крик. Павел обернулся и увидел, как из дома напротив выпрыгнули снайпера. Их тела глухо ударились о землю.
Все это вводило его в недоумение, странный стопор накинулся на него. Все эти события были бессмысленными, потому что мертвые дети не могут ходить с ножами и убивать всех.
Отбросив автомат, с кончившимися боеприпасами, в сторону, Павел вытащил из кобуры пистолет и побежал в сторону, где стояла машина.
Но, оказавшись за городом, он не увидел ни леса, ни дороги, ни фабрики, а только огромное поле, которое простиралось на бесконечные километры вперед, и не было ему конца, а за спиной стоял безмолвный город. По полю шли миллионы детей с ножичками, прямо на него.
На улице была ночь и тишина, кровавая луна светила своей таинственностью и лишь выстрел из пистолета потревожил этот безумный мир.
|
|
| Игорь Безрук |
2006-02-23 |
30 |
5.00 |
6 |
| |
|
| |
Мутанты наседали со всех сторон. Быстро спрыгивали с высоких скал, блестящих в ярком свете полной луны, и стремительно нападали на Ститча, Лёшиного компьютерного героя.
Лёша в упор видел их перекошенные злобой уродливые морды, их пупырчато-резиновые, как у жаб, тела и руки, торчащие из массивного торса, каждая из которых сжимала по кривой оголенной сабле.
Ститч был только с одной булавой и небольшим деревянным арбалетом за плечами.
Мутанты приближались, Ститч едва отбивался. Уже гора зеленых трупов выросла перед ним, а они всё лезли неудержимо, валом валили из-за острых скал, как тени, выползали из черных расщелин. Но Лёша чувствовал - еще немного, и он пройдет эту миссию, враги сдадутся, он победит. Однако неожиданный плач маленькой сестры из соседней комнаты на секунду отвлек его внимание, и мутанты безжалостно изрубили Ститча на мелкие кусочки. Этап оказался не пройденным, нужно было всё начинать сначала.
Лёша с раздражением выскочил из комнаты, опрометью метнулся в спальню, где в детской деревянной кроватке с решетками лежала его младшая – чуть меньше годика – сестра, и, недовольно бурча, проворно воткнул ей в рот выпавшую соску.
Девочка сладко вздохнула, быстро и звонко зачмокала пухленькими розовыми губками и снова умиротворенно засопела.
Лёша еще несколько секунд плавно покачал кроватку, вышел на цыпочках из спальни и снова включился в игру.
Мутанты нападали как прежде, но теперь Ститч ловко отбивался от них: одного успевал садануть тяжелой булавой, другого снять со скалы стрелой.
Мрачный проход между скалами он с горем пополам прошел, выпил найденный за одним из валунов эликсир, прибавил себе здоровья, заработал широкий обоюдоострый меч и еще пятьдесят очков. Дальше нужно было пройти огненное болото, выжженный дотла угрюмый лес и подобраться к Черному замку на Голой скале, ликвидировав при этом всех попавшихся ему на пути монстров.
Из туманных клубящихся над болотом паров один за другим возникали ужасные чудовища, и Ститч рубил их без сожаления, перескакивая с одной кочки на другую, с одного небольшого островка перебираясь на другой, стараясь при этом не упасть, не ступить неосторожно ногой в раскаленное, как расплавленная магма, болото, потому что это – верная смерть, это конец игры, новое разочарование. И он продвигался с оглядкой, рубил врагов беспощадно, действовал наверняка, несмотря на страх темноты, на умонепостижимых чудовищ, на неведомых болотных птиц, разящих своими перьями-дротиками.
Тут Лёша заметил на одном из дальних островков голубое сияние. Магическая защита! С нею Ститч будет неуязвим. С нею он станет недосягаем ни для кого! Лёша тут же направил Ститча на островок. Но когда тот почти достиг места, где ярко лучился маленький голубой шар, в спальне опять прерывисто захныкала беспокойная сестра.
«Да что такое!»- вспыхнуло у Леши, но он не сорвался, с места, не убаюкал её, боясь упустить такой шанс. Он настойчиво двигался к заветной цели, к маленькому яркому голубому шару магической защиты.
Но сестричка ревела всё сильнее и сильнее, и Лёша, кляня её на чем свет стоит и ругаясь не по-детски, все-таки оставил игру и помчался в спальню.
Само собой разумеется, когда он вернулся к игровой приставке, магический шар исчез, и Ститч остался один на один с наседающими на него со всех сторон разъяренными монстрами. Это было невыносимо!
Ститч с удвоенной силой стал отбиваться от них. Острый глаз Лёши из предательской темноты быстро выхватывал скользящие тени, Ститч заряжал свой арбалет и ловко снимал свирепых монстров на подходе. Удача снова вернулась к нему. Вот он обнаружил на одном из островов метательные дротики; рассек надвое мечом какое-то пучеглазое чудище, и его очки увеличились втрое; перепрыгнул кипящий ручей и достиг границы Черного леса. Зловещие скрюченные выжженные деревья таили в себе немало других опасностей, но за ними виднелась Голая скала, на которой возвышался заветный Черный замок – цель его первой миссии.
Лёша никак не нарадуется новой игре. Долго он выклянчивал у матери этот диск, и она пообещала купить его на день рождения, откладывала, по сколько могла, работала на двух работах не разгибаясь (какая её зарплата?). А так – подработка, плюс бабушкина пенсия,- глядишь, худо бедно месяц вчетвером перекантовались. Тяжело без отца, но выбирать не приходиться. И вот наступил октябрь, и Леше, наконец, подарили долгожданный диск. Теперь он неудержимо рвался к Черному замку, геройски сокрушая всех своих врагов. И он твердо верил: никто его не остановит, ничто не воспрепятствует ему… Но снова звучный плач сестры заставил его глухо застонать: «Да сколько можно!» Ну почему так всегда: стоит ему только чем-то увлечься, только загореться, как что-то непременно рушит все его планы. Он и так ждать не мог дождаться наступления этих выходных, так как в будние дни мать ему строго на строго запретила приближаться к приставке: сначала уроки, потом всё остальное. И что же? Пришли выходные, он сделал все уроки, а поиграть толком и не может: ему оставили на попечение младшую сестру. Разве это справедливо?
Лёша пытается не слушать сестру, пробиваясь сквозь густые почерневшие от огня ветви Черного леса. Его герой без остановки рубил их своим длинным обоюдоострым мечом направо и налево, но сестра с плача постепенно переходит на непрерывный вой.
- Ну, Ленка!- кричит Леша громко, не выпуская из рук джойстика,- ты меня достала, достала! Чего тебе еще надо? - судорожно начинает он трясти её кроватку, заскочив в спальню.- Спала себе и спи!
Но девочка плачет, не размыкая глаз. Уже ни соска, закрывшая ей рот, не помогает, ни убаюкивания, ни угрозы. Она неумолима. Но Черный замок на Голой скале ждет. Он в двух шагах, на расстоянии вытянутой руки. Черный лес Леша пройдет, раз плюнуть, ему только нужно время, только время, немножко времени, как она не поймет этого, Господи!
Вдруг Лёшу пронзила безумная мысль. Он видел бабушкино успокоительное на столе. Бабушка постоянно принимает эти таблетки перед сном и спит беспробудно всю ночь. Это ли не спасение! Он разведет маленький кусочек такой таблетки в воде и даст выпить своей сестренке. Та ненадолго заснет, он вернется в игру и, наконец, пройдет Черный лес. Как всё просто! Лёша опрометью понесся в бабушкину спальню, в мгновение смахнул с её прикроватной тумбочки пузырек с барбитуратом, разломил одну таблетку надвое и измельчил её в порошок в столовой ложке. Но полученный порошок на взгляд кажется ему ничтожной порцией. К тому же он помнит, как бабушка вечно жалуется, что таблетки уж больно слабоваты, и ей всё равно приходиться просыпаться прежде времени. «А, добавлю еще чуть-чуть»,- решил он, посчитав, что ничего страшного не случится. Его сестра немножко поспит, а к тому времени вернутся и мама с бабушкой. Зато он спокойно сможет доиграть, никто ему больше не помешает.
Он так и сделал: раздавил еще одну таблетку, потом еще одну – слабенькие же. Разбавил порошок водой, перемешал до полного растворения кончиком чайной ложки, как делала ему когда-то мама, давая пить горькие лекарства, и напоил свою маленькую сестру. Та смоктала жидкость из ложки, смешно пуская пузыри и забавно щурясь, но Леше любоваться её баловством, как он раньше это делал, некогда: его ждала игра, его ждал Черный замок на Голой скале. Засыпай скорее, сестричка, я с тобой обязательно поиграю, но только не сейчас, потом, когда будет убит последний монстр, когда будут разбиты все чудовища и отважный Ститч ступит наконец-то в тронный зал Черного замка, чтобы заполучить главный приз этой миссии – волшебный ореол Великого мага. Без него следующий этап будет невыносимо труден.
Лёша быстро уложил сестру обратно на подушку и, даже не убедившись, что она заснула, полетел обратно в гостиную и схватил джойстик. И снова вокруг него мрачный Черный лес и невообразимые уроды, снова его бесстрашный герой упорно продвигается к заветной цели. Только так можно чего-то добиться в этой жизни, только так можно выжить.
Увлеченный игрою, он даже не услышал, как хлопнула входная дверь, как зашуршали одеждой в прихожей бабушка с мамой: на Ститча наседали.
Лёша судорожно давил на кнопки джойстика, грубо оборвал вопрос «ну как вы тут?» - ему не до лишних слов, ему ни на секунду нельзя отвлекаться, ибо враги не будут столь милосердны, чтобы Лёшин герой добрался до Черного замка. И уж конечно мальчика не мог оторвать душераздирающий крик матери: «Сына, боже, сынок, что ты наделал?!», потому что монстров стало чуть ли не вдвое больше, опять появились разящие огненными перьями птицы, а его герой уже на равнине, почти у цели, несмотря ни на что…
|
|
| Альфред Уайт |
2006-03-31 |
30 |
5.00 |
6 |
|
|
Ранний закат позднего рассвета |
|
|
|
|
| |
Окруженный желтыми стенами, клоун прыгал и бегал, пока не пришел еще один. Они были одеты в красные комбинезоны, и все различия между ними заканчивались на цвете круглого парика и размеров носа.
Стены не держали потолка, над клоунами было только сумеречное небо, звезды и желтеющая луна.
Клоун в синем парике упал на задницу с присущим ему задором и улыбаясь до ушей начал читать:
Часто сплю я.
Часто вижу сны.
Второй клоун с зеленым париком и фиолетовым носом встал на руки и продолжил читать:
- Взгляд во тьме, и мрак во свете,
Пусть приходят только дети.
- Пробегут по коже пальцы,
И уйдут в кровавом танце.
- Все кого боялся ты,
Восстают из глубины,
Они говорили это поочередно, строя с каждой строчкой новую гримасу.
- Если жить ты вдруг захочешь,
Убежать уже не сможешь.
- Я Прошу тебя – прейди,
Посмеемся от души.
- Плакать ты со мной не будешь,
Между ребер нож получишь.
- Растекаются мозги –
ну ты только посмотри!
- Наследил кровавым тапком,
Наигрался видно Малкольм.
9:00
- Твою мать! – Поднялся с кровати Тони. – Когда это все закончится?
9:21
- Сука, опять он не зазвонил. Надо сказать Малкольму, чтобы купил мне отдельный будильник. В который раз я опаздываю на работу из-за этого дерьма?
- Не злись, Тони, ты бы так или не иначе опоздал. - Не отлипая от зеркала сказала Эва.
- Что за херня?
- Тони, если б ты просыпался каждый раз после того как будильник прозвенел, то мы бы его заводили для тебя с таким рвением и усердием, что на заднице лопнули бы вены.
- Посмотрел бы я на это! – Злобно крикнул в дверной проем Тони. – И все же не забудь напомнить ему об этом сегодня. – Хлопнул он дверью и бросился трусцой к машине.
Эва, ебнутая подружка моего брата. Ненавижу эту суку. Разбил бы ей башку, но брат расстроится и не будет со мной долго разговаривать. Поэтому приходится терпеть.
Мой брат Малкольм. О нем можно написать книгу. Только я не писатель.
Он заводит себе ебнутых друзей, и еще более ебнутых подружек. И каждой из них я хотел снести, пробить, разломать череп. Можно сказать что и сам он ебнутый, но если он это услышит, то все равно не будет со мной разговаривать. Он со мной и так почти не разговаривает.
Поэтому – Малкольм ты самый ебнутый человек из всех, которых я знаю. Мудак.
Не то что бы он был плохим, просто он не такой как все, и с головой у него не все в порядке.
Когда я был совсем маленьким, этот дебил надевал трусы на голову и бегал в них по двору, и что вы думаете? Через неделю все придурки с нашей улицы бегали с трусами на голове под предводительством моего бравого братца.
Фрик.
- Здравствуйте мистер Франклин. – Мистер Франклин мой шеф. Он тоже ебнутый. Помешанный на работе, он приходит раньше всех и уходит позже всех. Он как нацист, скрывается за углом, и ждет когда ты повернешься к нему спиной, а потом так и норовит загнать тебе поглубже.
- Ты опять опоздал Тони.
- Я знаю мистер Франклин. – Какая денежная фамилия. А я знаю, что у вас волосы на яйцах встают, когда вы смотрите на мою задницу. – Брат не завел будильник, и я не проснулся во время.
- Скажите брату спасибо за то что вы не получите премию.
Мудило. Самый известный педераст в нашей фирме.
У него нет парня.
А у меня нет премии. Может у него критические дни?
Он соскучился по мужскому хую.
Высокое здание. Белые воротнички с красными дипломами. Иначе говоря – Банк.
Я работаю в банке. – Так говорит своим подругам моя мама.
Я действительно работаю в банке. Я, если так можно сказать, занимаюсь бумажной работой.
Я мусорщик. И по совместительству уборщик. Большинство не разделяет этих понятий.
Я тоже не разделял. Но мусорщику и уборщику в одном лице платят в два раза больше – вот вам и разделение. Мусорщик – выносит. Уборщик – убирает.
Все просто.
Главное не опаздывать, иначе кое-кто так и норовит тебе вставить поглубже.
- Привет, Тони! – Это Кэти. Она красивая. Но у нее муж. И любовник. Даже два любовника.
- Привет.
- Как дела? Тебя вроде повысили?
- Да теперь я буду еще и убираться.
- Будут больше платить.
- Ага. В два раза.
- Скоро станешь заведовать.
- Ага. А через годик потесню твоего начальника.
Она веселая. Таких не много. И это хорошо.
Я все сделал. Здесь настолько скучно, что остается только спать. Я научился спать везде и всегда. Я могу спать сутки на пролет, если меня не разбудить. Могу и двое.
Плохое только в снах, хорошее тоже там. Очень яркие сны. Как живые.
Они чередуются.
Сначала что-нибудь приятное. Потом отвратительное. Настолько отвратительное, что блевать хочется.
А я все равно хочу спать. Это лучше чем помирать со скуки.
Как в кино сходить, только есть возможность в этом поучаствовать. Сраный 3d мир.
Мне нравится в любом случае.
Я просыпаюсь, если становится не в моготу.
Хотя такое бывает редко.
Глаза медленно закрываются, а я постепенно перестаю ощущать конечности, потом мне становится очень тепло, и мысли начинают литься рекой, но этой рекой я управлять не в силах. Я уже не чувствую тела, и пустота внутри меня начала заполнятся.
Светлая желтая масса, через которую просачиваются чьи-то лица. Мальчишка лет шести, шарит рукой в воде пытаясь схватить чью-то руку. Однако безуспешно, вода ледяная, но он не останавливается. Уже полчаса.
Теперь я должен о нем заботится.
- А можно я пойду кататься?
- Нет.
- Почему?
- Тебе всего шесть лет.
Малыш умен, но не так, как я. Не повезло, значит, будет сидеть дома.
- Я тебя ненавижу.
- Это пройдет.
- Нет. – Говорит мальчик и закрывает за собой розовую дверь.
- Да. – Говорю я и беру со стола ножницы.
В его комнате очень светло, так светло, что мне приходится щуриться. Мне больно глаза. Ничего, ему будет больнее.
- Иди ко мне Брайан.
- Я здесь.
- Я ничего не вижу.
- Зачем тебе ножницы?
Увидишь.
- Будем стричь тебе ногти. Положи на стол руку.
- Мне что-то не хочется. – Брайан смотрит на свою руку с остриженными ногтями, и косится в мою сторону, будто я умалишенный.
- Я не псих, просто они все равно отрастут. А пальцы нет.
Ухватив его за руку, вытягиваю указательный палец и начинаю сжимать ножницы.
Малыш кричит. Очень громко. Свет становится еще ярче, а кровь течет, все быстрее и быстрее, согревая мои руки, в которых я сжимаю отрезанный палец. Черт, как жалобно он смотрит на меня. Мне грустно смотреть на него, мне больно также как и ему. Я понимаю, что я натворил.
- Теперь ты знаешь, что лучше меня слушаться. – Смотрю ему в глаза, а он боится их открыть.
- Да знаю.
Впервые увидев себя в зеркале, мне становится понятно, почему малыш не открывал глаза.
Грязная майка измазанная кровью и пропитанная потом обтягивает мой только начавший обвисать живот. Похоже, я сам себя стриг, волосы торчат неровными клочками, а зрачки перекрывают сетчатку. Очень некрасив.
Немножко мефедрина, чтобы взбодрится.
Его помнится, прописал мне мой психиатр. Мудень знал, что делал. Депрессии как след простыл, могу свернуть шею быку, и как он говорил - аппетит при этом не пропадет, мистер Флетчер. – Я мистер Флетчер.
Мефедрин лучше принимать внутривенно, но это не мой случай, к черту это дерьмо, можно подхватить заразу. Я его ем.
Иногда я съедаю слишком много, и засыпаю, довольно необычный эффект для амфетамина.
- Тони, пора домой, там и выспишься.
- Как скажете мистер Франклин.
Сраный урод.
Малкольм уже дома. И сейчас они с Эвой сношаются. Сука, наверное до сих пор так и не сказала ему. Ничего, я и твой будильник разъебу.
- Да Малкольм, да! – Кричала Эва из спальни.
- Вы поесть что-нибудь приготовили?
- Детка, не прыгай на мне как на сене. – Отвечал ей братец.
- Сколько меня можно мучить? Я задолбался жить в этом дерьме. Вы живете в моем доме, когда хотите перепихиваетесь, а я даже пожрать нормально не могу.
- Не останавливайся, нет, нет! – Продолжала кричать эта сука, не слыша меня.
- Да я и не собирался останавливаться. – Говорю я. – Я все вам выскажу.
Отлично, я успел к шоу Лари Кинга. У него даже повторы интересные.
- Что Лари Кинг уже идет? – Спросил меня Малкольм, выходя из спальни. Из моей спальни.
- Оденься. Ты заебал расхаживать по дому голым.
- Не горячись! Все будет в порядке. Просто я с Эвой невзначай решил развлечься, а тут ты, не буду же я напяливать твой халат, каждый раз, когда ты нам помешаешь.
- Ни плохо я Вам помешал, а? Особенно если учесть, что вы в моем доме!
- Не злись братец. – И молча, он ушел мыться.
Опять он меня не слушал.
Мудак.
В детстве я страдал бессонницей. Не правда ли странно, что сейчас я сплю большую часть своей жизни?
Ничего странного, если принимаешь Люминал, и совершенно ничего странного, если смешиваешь его с «Желтым жакетом» или как называет его мой фармацевт «Нембуталом», барбитураты, если их принимать много, дают возможность спать везде и всегда.
Вот я и принимаю.
Минусы есть. Ну а где их нет?
Иногда я засыпаю, когда ем.
Но ведь я всегда просыпаюсь!
Я живу моими снами, они также реальны как и мой ебнутый братец. Иногда я не знаю что настоящее сон или моя жизнь, но от этого только интересней.
Две розовых, одна желтая и вот он – другой мир.
Я простираюсь над небом, потому что я в самолете. Рядом со мной жена. Мы летим над полями Франции. Кукурузник старый и его трясет, это называется турбуленцией.
Если бы это был пассажирский самолет, то пилот сказал бы, что все будет в порядке.
Но это не пассажирский самолет. И в порядке ничего не будет. Пилот всегда знает правду.
Но редко ее говорит. Жене страшно, но она молчит, ей нельзя волноватся…
Толчок, с низу заставляет ее закричать. Я вцепился в рычаг до боли в пальцах, если мы упадем, нас даже не найдут.
Ветер мягко расталкивает зеленые листики на деревьях, смахивает росу с травы, а на высоте в две тысячи метров устраивает шоу «Кто первый умрет от разрыва сердца».
Я не люблю эту игру. У меня порок сердца.
Жена очень красива, у нее белые волосы, которые трепет ветер, это внутри то салона, и зеленые глаза. Она прекрасна. А сейчас она плачет. А еще она на седьмом месяце беременности.
Кажется я задремал.
Отличный сон.
Если принять три красных и одну желтую – можно не проснутся.
Если две красных и две желтых, можно спать двое суток, правда вся кровать будет уделана экскрементами.
Нужно быть уверенным в том, что сон этого стоит. А он этого стоит.
От такого стресса вероятность выкидыша превышает пятьдесят процентов. А если мое сердце сейчас остановится, то она не доживет даже до этого. У меня в кармане на груди всегда лежат таблетки.
Но не стоит сейчас отпускать рычаг управления.
Риск или риск.
За это я ненавижу выбор. Какое зло меньшее? Отпустить руль? Или не принять таблетки?
В глазах начинают поигрывать искры – недостаток кислорода. Без таблеток мне конец.
Вот тебе и сраный выбор. Особо умные любят говорить, что у человека он есть всегда.
Уроды.
Повторили бы вы эти слова во время званого ужина, когда живот твердит вам – диарея.
У вас все же есть выбор. Публично абосраться или пойти в уборную и продристатся как человек.
Ебнутые.
Так и что вы выбираете? Первое? Нет? Почему? В-в-в-торое?
Выбор, твою мать.
Левой рукой я держу руль. А правой пытаюсь просунуть металлическую пуговицу в дырку.
Свист начинает набирать громкость. Жена кричит ему в унисон. А самолет пританцовывает в ритм. Вот такой у нас джаз бэнд.
В следующий раз куплю куртку с карманами на липучках. Главное, чтобы следующий раз наступил.
Я все же открыл этот чертов карман, пузырек с таблетками я открываю зубами и опрокидываю голову ссыпая все содержимое в рот. Правая рука уже держит рычаг. Главное не проглотить всю горсть от страха, нужно только две. Если проглочу все, то засну и даже не почувствую приземления.
Я лечу на встречу рассвету. Искры становятся ярче и больше.
Блестит, блестит, блестит.
Похоже я проглотил всю горсть.
Пожалуйста! Я должен его посадить!!!
Если подняться до двух с половиной тысяч метров, все будет в порядке. Турбуленция присутствует только на низких слоях атмосферы. Но это кукурузник, а не истребитель.
Придется срочно опускаться. Внизу один лес, а у меня есть несколько минут.
Искры кончились. Зато мне уже очень тепло. Жена кричит еще громче.
Ждаз бэнд – выход на бис с удвоенной силой.
Мы входим в легкое пике. И я уже не боюсь. Но крутится какая-то мысль.
«Не забудь, что нужно поднять самолет на семистах метрах.» Я помню, но руки меня не совсем слушаются. В невнятном крике, я разбираю, что жена спрашивает все ли со мной впорядке.
- ..а в..е в п..о..р..ке
Видимо она поняла что не все в порядке и стала кричать в два раза громче.
1000
950
850
Тяни! Поднимай!
Мне так тепло. Земля все ближе, а мне все спокойней. Крик жены стал отрывистым и невнятным, по-видимому, у нее уже не осталось сил кричать.
Просто лень поднять руль. Просто лень смотреть.
Это не крик стал отрывистым, а я его постепенно перестаю слышать.
600
Как любит сказать мой братец «можно начинать плакать». Теперь самолет достиг такой скорости, что как не тяни руль все верхушки деревьев останутся на моем лобовом стекле, и пара веток внутри меня.
500
Красиво, очень красиво, если не обращать внимания на спятившую позади меня, то это просто великолепно, у меня сосет под ложечкой и в тоже время я созидателен как никогда. Справа светит солнце, слева я вижу голубое небо, а прямо по курсу зеленый лес. Последнее меня немного настораживает, но это пройдет.
200
Ветер не дает сомкнуть мне веки, а его вой заслоняет вопли жены, но откуда за двести метров до земли взялся запах говна?
Видимо она обделалась от страха. Ну а что, действительно страшно. Ха! 100 метров. Очень страшно!
В двойне Ха!!!
Девяносто метров.
А может это я обделался? А имеет ли это смысл за пятьдесят метров до столкновения?
Может быть это и я. Слишком расслабился, так сказать!
20
10
1
Дерьмо.
Последний вопль. Последний брызг крови. Последняя идиотская мысль.
Ноль.
***
На деле все превзошло мои самые наилучшие и наихудшие ожидания. Сон был великолепен! А был ли это сон, или простая галлюцинация? Есть ли разница?
Разница в том, что я по уши в своем же собственном дерьме.
Нембутал и люминал, гремучая смесь в равной пропорции. Весь в дерьме с наружи, зато полон чувств изнутри.
Эти уроды (Малкольм и Эва) ходили мимо меня и смотрели как я переваливаюсь с одной кучи на другую. Интересно, попкорна у них с собой не было? Интересно, а женушка действительно абосралась?
Будь здесь мистер Франклин, он бы не медлил поваляться со мной на пару.
Грустно. Очень грустно. Пованивает, но грустно не из-за этого. Я пока не знаю. Надо думать. И поесть.
Хлопья «капитан Америка». Какао «Несквик». Молоко «му-у-у».
Будь я идиот, сказал бы, что капитан Америка – это кролик Несквик, и когда ему хочется жрать, он просто говорит «Му-у-у».
Любопытно. Даже забавно.
Надо завязывать с люминалом.
Из-за этого гавнеца я могу заснуть за рулем машины, как тот мистер из самолета. А мне почему-то не хочется думать о дерьме за несколько минут до смерти.
Мне вообще не хочется думать о смерти, но после барбитуратов, не контролируешь свои мысли, отсюда и причудливые сны.
Пора на работу. Я не пришел туда вчера…или уже сегодня…
Не важно. Важно то, что у мистера Франклина появился еще один повод мне засадить, и ради премии я наверное не откажусь.
«М-у-у».
Я еду на работу. Важно не заснуть за рулем. Вдруг сны сбываются.
Снова пробка, долбанные нарки, сначала абдолбаются, а потом садятся за руль, врезаются в кого-нибудь, а я из-за них опаздываю на работу за порцией членовпихивания от начальника…с другой стороны, не такие нарки и плохие…
Бывает и хуже. Любимая фраза оптимиста.
Уроды.
Бывает и лучше. Любимая фраза банкира, брокера и жены.
- Почему ты вчера не пришел, Тони? – Не поднимая глаз, спрашивал меня мистер Франклин. – Почему сегодня ты опоздал на шесть часов? По идее, сейчас ты должен уходить с работы, а не приходить на нее.
- Но мы ведь можем закрыть на это глаза. - Втянув задницу, спросил я.
- Нет, Тони. Не можем. Сегодня я нанял нового уборщика.
- А мусорщика?
- И мусорщика тоже.
- Урод.
- Прости?
Мистер Франклин наконец-то удосужился поднять глаза. Как ни странно, но он не особенно удивился, увидев на моей правой руке оттопыривающийся средний палец.
- Ты уволен, Тони, прощай.
- Что новичок уже дал тебе засунуть своего червячка по глубже? А, ненасытный ковбой? – Как ни старался я себя сдержать,…а…никак и не старался,…но говорить у меня получалось с трудом. Через каждую гласную я разражался неимоверным хохотом. – Видимо хозяйство у него ничего…
- Охрана, пожалуйста.
Жалкий педераст.
В следующий раз устроюсь работать охранником. Оказывается в их обязанности входит избиение и унижение людей.
Не плохо, когда ты охранник.
Но я не охранник.
Жаль, что я не качался в молодости. И охранники меня бы не били, и девушки бы не обходили стороной.
Н-да. Дилемма. Люминал и Нембутал? Или велотренажер, гантели и костюм охранника?
Трудный, очень трудный выбор. Любимая фраза фармацевта.
Мой фармацевт – Джонни Уилсток. Отличный парень, он продает мне лекарства без рецепта, за двадцать процентов их стоимости сверху.
Секонал или либриум?
Вот трудный выбор.
Красный дьявол или бывалый солдат?
- Беру все. Мне на вынос, Джонни.
- Как скажете, господин Тони.
Отличный парень, побольше бы таких работало в медицине, и Нью-Йорк зажил бы совсем другой жизнью. От присущей ему суеты только бы и осталась память и пустые улицы.
Секонал знает каждый, кто сидит на барбитуратах. Красные таблеточки, которые любят называть «Красным дьяволом», «Красной птичкой» и просто «Румяной».
Не правда ли идиотское название?
Не более идиотское, чем мое имя. Чертов мафиози.
Что приятно, так это то что дозировка у него намного выше чем у остальных, а либриум просто закуска. Закуска, которая превращает спящую красавицу в Мэрлин Монро.
Плюс в том, что спать я буду не так долго, и мне не придется в течение часа отмываться от дерьма.
Может это еще один сон?
За это я люблю плюсы - меньше минусов.
Дерьмо наступает тогда, когда твоему внутреннему миру начинает противоречить мир окружающий.
Запиваю Секонал соком, кладу под язык либриум. Это не обязательно. Ходить в туалет тоже не обязательно, но бывает полезно.
Безмятежность. Легкость. Тепло.
Меня окружает Лондонский живописный лес. Ветер поигрывает с волосами пришедших на свадьбу гостей, развивает юбки и стаскивает шляпы с чопорных старушек.
Меня пригласили как друга семьи. Это значит, что я буду сидеть в первых рядах.
Я их ненавижу, а они считают меня своим другом. Вот такие мы англичане странные.
Серый жакет и зеленый пиджак. Со вкусом у меня явно проблемы, но другу семьи можно все.
Сначала тебя осматривают как шпиона, потом исподтишка косятся, а потом кто-нибудь скажет:
- А-а-а, это Майкл, друг семьи.
Старушки махнут рукой, сверкнув натянутой улыбкой. Их мужья мучающиеся в предсмертной агонии поднимут в воздухе стакан виски за твой идиотский костюм, и дико рассмеются. Но я пришел сюда не развлекать дом престарелых. Нет, это не мой конек.
Та кто выходит замуж, вот кто мне нужен.
Стоило бы не приходить вовсе, но слишком много вопросов это бы вызвало, может даже мы перестали бы общаться. Но теперь этим уродам не к чему придраться.
Что это за странное чувство, которое является вместе с ней. Она все освещает, согревает, и умиротворяет. И вот, я уже не хочу уходить.
- О, боже мой, это же Майкл! – Эмили улыбается, и медленно идет ко мне. Целует, обнимает, а я не сопротивляюсь. Может потому, что дурак, может просто потому, что больше нечего не остается.
Путь наименьшего сопротивления.
- Какой милый костюм. – Улыбается Эмили.
- Да, я хотел быть похож на ляприкона.
Смех, смех, смех.
Когда она смеется, даже не хочется вмазываться.
Но когда-нибудь ей придется остановиться.
А мне нет.
Процессия начинает свой ход, а я сама пассивность. Священник ждет новобрачных на отшибе скалы.
Какие скалы в Англии? О, они очень высокие. Священнику неймется побыстрей отделаться ото всех. Он чуть не заикается произнося текст.
- В-в-вы соглас-с-сны?
- Да. – Слышен мужской голос.
Боженька запрещает священнику мочится в лесу. А у него простатит, и боженька не спешит его вылечить. Вот такой он у нас мудрый.
Интересно в чем смысл мокрой мантии священника? Хорошо, что она достаточно толстая, иначе струя уже давно окатила бы невесту. Раскрасневшийся священник надеется что никто не заметил, и пытается говорить.
- А-а-а-а-а, Вы-ы-ы?
Эмили не может вымолвить ни слова. Черная и мокрая мантия чуть приподнялась от напора, а священник упал на колени. Его морщинистое лицо исказилось в гримасе боли и стыда.
Помолимся же боженьке за его рассудительность.
Он плачет, шепотом произнесла безмозглая обладательница карликовой собаки. Шепот громом разнесся над небом.
- Майкл! – Залилась слезами Эмили и побежала ко мне. Я бы описался от счастья, если б еще хоть раз, увидел такое же выражение на лице ее женишка. Конечно, я обнял ее. Еще и поцеловал. Она была похожа на ребенка обидевшего щенка. Я смотрел в глаза будущему мужу Эмили и целовал ее губы.
Вот священник уже молится. Он надеется проснуться, он просит Его изменить все.
Но я против. Я не хочу расставаться с ней. Я готов бросить зелье, ради нее, я даже не буду одевать этот костюм. Пусть я никогда не стану ляприконом, но зато я буду с ней.
- Он закончил молиться. И повторяет свой вопрос.
Ее губы шевелятся, будто ветер их толкает, ее глаза блестят, будто в них солнце.
Я шепчу ей – Нет.
Она плачет, а я повторяю – Нет.
- Да. Я согласна.
Легкий дождик бьет меня по лицу, и превращается в слезы.
- Нет – Шепчу я – Я против.
А Эмили уже повисла на его плечах. Готов спорить, что пришла его очередь ссаться от счастья.
Дракон меня сегодня заберет,
В мир счастья скоро унесет.
Туда где лес погибших душ,
Растет промеж телячьих тушь.
Так много чувств, и так мало слов.
Хочу вмазаться и умереть. Тихо, быстро, спокойно.
Они целуются.
Раз, два, три.
Миллион снежинок кружится в моей голове, и больше ничего, они безмятежны и мне хочется только одного. Умереть.
Не хочется долгих прощаний и похлопываний по плечу. Все не будет лучше, потому что уже не надо, всему свое время и оно уже прошло.
Четыре, пять, шесть.
Толпа радуется как ни в чем не бывало, будто так и должно быть, даже священник улыбается прячась за кафедрой.
Семь, восемь, девять.
Сегодня съест мои глаза,
Я распахну их после сна,
И не увижу никогда,
Рассвета теплого конца.
Десять. Они хлопают, осталось только запрыгать и забиться в истерике.
Чертовы Хиппи.
Рой снежинок вьется внутри меня и не собирается останавливаться, они никогда не растают, и я тоже.
Доза, доза, доза.
Я просыпаюсь в холодном поту. Зато не в дерьме.
День уже начался не плохо, я спал семнадцать часов. И что чертовски приятно, я чувствую то что меня мучило во сне. Не знаю почему, просто я приобрел то, чего мне не хочется испытать в жизни, но узнать было интересно.
Я любил ее во сне, и мне было больно. Мне и сейчас больно, мне будет больно до тех пор, пока я не забуду сон.
Я чувствую пустоту внутри себя, а это чувство ее заполняет.
Как солнце устает от неба, так и я устал от жизни. Может быть, уснуть навсегда это наилучший путь? Путь наименьшего сопротивления.
Засохшая кровь на руке, и следы от зубов. Это мои зубы, я кусал себя во сне. Вот насколько мне было больно. Рука не болит, это что-то рядом с животом, его вроде как нет, и оно вроде как есть.
Боль, боль, боль.
- Я тут подумал - говорю я Малкольму – может мне пойти работать фармацевтом?
- Да, иди работай фармацевтом. – Он даже не оторвался от телевизора. – Ты думаешь, что я даже не оторвался от телевизора, но я действительно рад слышать, что ты хочешь чем-то заняться.
Брат оторвался от экрана и посмотрел на мой правый носок.
- У тебя дырка.
- Нет, это у твоей подружки дырка, а я буду работать фармацевтом.
- Может быть ты и прав.
Идиот.
Вот я разговаривал с братом, а сейчас почему-то на меня смотрит человек с металлическим глазом.
- Это не металлический глаз, это окуляр.
- Я не знаю что такое окуляр.
- Это не важно, я доктор Фрайнсвингер. Важно сейчас то, что вы можете заснуть в любой момент.
- Боюсь, вы что-то… - Я закрываю глаза чтобы моргнуть.
Стены почему-то уже не желтые, а белые, и человека с железным глазом уже нет.
Интересно, а сколько фармацевту платят?
Если дружить со своим фармацевтом, то можно узнать рецепт изготовления ЛСД на дому.
Не люблю повторятся, но я дружу со своим фармацевтом.
Если семена «Morning glory» залить ста тридцатью миллилитрами эфира, просеять, посушить, два дня держать в древесном спирте, то оставшуюся желтую массу можно будет прировнять к чистейшему ЛСД. Если нет семян, можно использовать гавайскую древовидную розу. Но роза будет в два раза слабее.
В коридоре включен телевизор и идет какой-то глупый фильм в котором сношаются мертвецы.
Интересно, а после смерти член становится тверже?
У меня будет шанс узнать.
Брат и Эва меня часто навещают, ни то чтобы это приводило меня в восторг, но это лучше чем смотреть телевизор. В больнице меня посадили на морфин, это конечно не так здорово, но лучше чем посещение братца с его сумасшедшей подружкой.
Голова все время кружится и я все время голоден, человек с железным глазом говорит, что так и должно быть. Но я ему не верю, я что совсем уже идиот? Как я могу есть и чувствовать голод. Мне кажется что я сейчас сплю. Поэтому я и не чувствую еды. Все как-то не естественно.
Я все время только и думаю как бы мне проснутся, я уже себе всю жопу исщипал, но никак, результат равен нулю. Может быть нужны кардинальные меры?
Наверняка.
Как больно думать, когда ты не понимаешь, что ты чувствуешь. Как будто ешь гвозди со вкусом клубники.
Прострация, апатия, невроз. Человек с окуляром знает много непонятных слов. И когда подходит ко мне, начинает их перечислять, будто дразнит меня. Поганец.
Наверное, единственным способом узнать правду, является самоубийство. Ну а как еще я могу узнать сон это или нет? Либо я проснусь, либо нет. Вот тебе и ответ.
Но из больницы не так то уж и просто убежать. Все как в магазине, на твоей руке запаяна пластмассовая бирочка с магнитом, при переходе с этажа на этаж к охране начинают поступать сигналы о побеге. Конечно, все просто, надо ее просто снять и просто пройти через Джорджа – охранника. Но от меня прячут все металлические и острые предметы, кушаю я пластмассовой ложечкой, а зубами ее пожевать не получается.
Надо пройти на кухню.
Девять часов, свет уже потушили. А я иду и медленно попискиваю из-за неумолимого чувства голода. И как по зову, на мой писк откликнулся санитар выносящий утки из палаты, к которой я подходил.
Санитара звали Эрни, он не ожидал увидеть меня выходя из палаты отворачивая нос от умопомрачительной вони. Как только Эрни перестал щурится перед ним начал вырисовываться темный силуэт, мой силуэт, но от этого ему легче не стало. Перепугавшись, он вскрикнул и подбросил все находившееся у него в руках. Одна из уток стукнула меня по голове, а к ногам упал скальпель. Я понятия не имею, как он там оказался, но это совсем не важно.
Дерьмо, мы вместе с Эрни стоим по уши в дерьме. Что-то мне это напоминает.
Я схватил скальпель и бросился к двери. Джордж пристально на меня смотрит. Очень странный человек, кстати говоря.
- Я себя покалечу. – Говорю я и приставляю к венам скальпель.
- Кровь свернется, только шрамов зря наделаешь. – Говорит мне охранник Джордж.
- У меня белокровие, Эйнштейн! Уйди от двери!
Джордж, отошел от двери. И я на цыпочках протиснулся к лифту. Пол был мраморный и очень холодный – естественно обуви перед выходом я не одел, да мне ее никто и не возвращал.
На первом этаже я ожидал увидеть толпу охранников и докторов, но никого не было. Как будто все умерли. Я думал и вправду порезать вены, но белокровием к сожалению не страдаю, и мне придется искать более гуманный способ.
Уже на обязательно было держать скальпель рядом с рукой. Пока я шел, только и слышал эхо шарканья моих голых ступней по кафелю. Да, это трудно представить. Но если приложить усилия, то это намного легче чем убежать из больницы.
Беспрепятственно оказавшись на улице, я узрел картину моей кончины, все просто как …в общем, просто.
Машина, разгоняешься, врезаешься, умираешь.
Мне так хочется вмазаться, что скальпель трясется у меня в руке.
Мне так хочется есть, что не надолго я забываю о том, что мне нужно вмазаться.
Галлюцинации мне не новы. Но так неприятно слышать в голове плачь.
Доктор выходит из машины, а я падаю и начинаю симулировать припадок. Не закрыв дверцу машины, он бросается ко мне, чтобы подарить жизнь. А я втыкаю скальпель ему в горло трясущейся рукой, чтобы его жизнь отнять. Мне не нужна его жизнь, только машина. Просто так получилось.
Вот я еду по дороге, мимо меня проносятся, как это не банально, миллионы огней, и тысячи машин, так приятно давить на педаль до упора. Волосы развиваются в предвкушении развязки, зубы трясутся от холода, а веки перестают смыкаться.
Одна машина слева, другая справа. А на встречной полосе проще. Быстрее, если хотите.
Я просто поворачиваю руль влево. Сначала машинам удается уворачиваться, я слышу удаляющиеся крики, визг тормозов, но все так быстро, что огни размываются, будто на фотопленке.
До сих под я слышу плачь.
Машины тормозят передо мной, образовывая пробку. На спидометре130 километров, но больше мне из нее выжать ничего не удастся, теперь она меня выжмет.
Один удар. Одно разбитое лобовое стекло с торчащей головой наружу.
Одна жизнь.
Или лишь еще один сон.
Может быть, мне и было больно, но только когда я вновь распахнул глаза. Сердце билось как пропеллер. А живот урчал как паровоз.
- Да! Это был сон! – Радостно воскликнул я скидывая липкое одеяло. Но память медленно ко мне возвращалась и я узнал желтые шторы, закрывающие окна. Я узнал майку, пропитанную потом и кровью на моем теле.
И я узнал плачь доносящийся сверху.
- Брайан спустись ко мне на одну секундочку.
Плачь становится громче, и слышан легкий топот. Как будто зайчик идет на бойню.
- Я не хочу. – Плачет малыш.
- Конечно, нет. Но так много нам еще надо постричь…так много….
|
|
| Гном |
2006-04-04 |
30 |
5.00 |
6 |
| |
|
| |
Скунс:
узнавал токо что на самолетном заводе вилок нет есть стружки металлические
можно выносить
Гном:
ну во-от. а как жы... авторам-то што? стрюшки какие-то пришлять
Гном:
а некто адрес не дал, сказал, что скажите мол, куда, и я за имя подъеду
Скунс:
а где ж он живет а то я скажу а его туды не пустять
Гном:
откуда я знаю?
Скунс:
дык в каком поезде он обитаете, а то скажу на 545 километре пересыльном с торожке слева где бабушка с козой за 50 метров пасется
Гном:
ща найду
Скунс:
ага смотри, по трассе курск воронеж
Гном:
а ты там теперь?
Скунс:
не выезжаю, или в послке грибановка-кантемировка-васо
Гном:
туды яво и шли
Скунс:
иж ты шедрая вилок пораздарила я одну отдам и все остальное жаба душит
Гном:
Я ТЕБЯ СПРАШИВАЛА!!!
Скунс:
ты меня нехуя не спрашивала про вилки 1 и все остальным на бумажке ксерокопию вилки вот так и сделаю всем разошлю ксерокопию вилки, скажу мол так и так вилок мало, пользуйтесь копией
Гном:
спрашивала-спрашивала. перечитай историю сообщений!!!
Скунс:
я ее грохнул, ладно ксерокопию вышлю всем так и быть уж
Гном:
рррррр
стружки давай! усем
Скунс:
что ррррр ксерокопию и все тут, а оригинал скажу что храниться у тебе и охраняют двою полулюдей, 2 великана и 2 страшных зверя. и тыку на карте поставлю, пусть они тогда под молотками и вынимают сами свою вилку
Гном:
нууууу скунсс, ну попадёшься ты мне.
я придумаю што-нибудь ужасное
Скунс:
да ыз тебя и так одни гадости лезут чего тоить только заныканый блин и лимон а???? че гаже может быть
ты токо смотри а то я тебе шерсть кошки своей вышлю носки вязать будеш в начале нитку скручивать
Гном:
блин ты заныкал - не надо ляля!!!
я его ещё и не проверяла, до сальтсы оставила
Скунс:
да у кого золото с ск5оровищами??? АА???
Гном:
вместе поищем
Скунс:
а укого там монстры с топорами что вы там охраняете как не вилку???
а вот тепе аргументы
Гном:
какие коровища, где мосты с топорами - што вы мне голову морочите, товарисч СкунсТМ
Скунс:
Ты мне тут не отлынивай, в какой части пешеры вилку сныкали???
Гном:
какие вилки? не знаю никаких вилок (залезая под кровать)
Скунс:
ага значит в подушке за монстром с сундуком с золотом где супер вертолет на мини машине с БМ ВС 65 -94
Гном:
ничегонезнаюничегонепомнюпьяныйбыл
Скунс:
ты мне тут не ой ой ты вилк куда дела вспоминай, пьяяный,
знаем знаем мы вас, впили чаю вилкой закусили собаки поиграли занвыкали
Гном:
чего вспоминать?
где собаки?
Скунс:
а то очистку пришлю они быстро разберуться что к чему в вашем холодильнике и почему там нет хомяка и где лежит вилка
Гном:
хомяк переселился в микроволновку потомушто вместе с очисткой от картошки. а ВИЛКУ ОН ВЗЯЛ, ТОЧНО!!!
Скунс:
наличие хомяка странно, за что вы его убили садивцы, как могли загубить невинного хомку
Гном:
это не я это. и не хомяк вовсе, там кот по имени скотина или скунс
хомяка запретили, сказали смешно очень
Скунс:
ага значит убили хомяка и спрятали вилку, я доберусь до вас уууууу
а как вы надругались над трупом бедной зверушки убивцы, маниака
кто посмел ввести запрет на хомяков, те у кого не холодильника
Гном:
ТАК ШТО С ВИЛКО-СТРУЖКАМИ?
ааааааааа?????
стружки-то хоть, хоть стружечки, хоть по одной бедным авторам - они так обрадовались
Скунс:
а теперь обломяться:))
Гном:
я им тебя сдам
с потрохами. И НЕ ЖАЛУЙСЯ ПОТОМ
Скунс:
так ты виновата
Гном:
НЕТ. я не виновата, я под кроватью лежала всё это время
у меня и свидетели есть!!!
Скунс:
дотянулся дотянулся:))
Гном:
ГДЕ?
Скунс:
ага вилку охраняла из-за укрытия а свидетели куплены блином
я кур кур кур кур кур кур кур кур кру ркурк рукурк крк курк коруркуорафоа оысрыор ыоргнстыфово ывлнсык фс ранкджнадыфр гар гкнрагр
Гном:
я эту вилку, можно сказать, грудью на амбразуру защищала в тяжких боях от скунса, но он её сгрыз, он таки до неё добрался и отобрал и сгрыз
НЕ ВИНОВАТАЯ ЯЯ.
Скунс:
виновата скунс между прочим ее отбивал
Гном:
неттттттттт, тряся решётку
это несправедливо!!!
отпуститяяяяя меняяяяяяяяяяяяяяяяяяяяя
(тихо уползает в щёлочку и мелко хихикая кусает скунса за хвост)
Скунс:
ага и нервоно погрызая краешки своих ухов
Гном:
СТРУЖКИ БУДУТ?
Скунс:
небудет тебе опилок
бибибибибибибибибибибибиибибибибибибибибибибибибибибиб
биб
иб
иб
иб
вот, задокументированный диалог, штобы победители не нервничали в ожидании, невзирая на весенние обосрения |
|
| Ксения Пушкарева |
2006-08-04 |
29 |
4.83 |
6 |
| |
|
| |
- Ну что, нравится? Самое то, что нужно. Как в кино, про чудовищ, помнишь? Ррррр - Сонечка хихикнула, взяла Анину руку и настойчиво потянула спутницу вглубь подвала.
- Дааа... тут так... так...
- Страшно?
- Ну не то, чтобы...
Запах кошачьих испражнений, так резко пахнувший в лицо у самого входа, постепенно сменился запахом затхлой сырости, пыли и плесени. Свет из маленького подвального окошка, зарешеченного и покрытого черной паутиной, почти не попадал в то место, где оказались девочки. Под ногами что-то хрустнуло, Анечка остановилась, приподняв колено, потрясла ногой. Босоножки набрали песка. Отвратительно. На душе было нехорошо, но признаться в этом заводиле Сонечке означало покрыть себя позором на всю оставшуюся жизнь.
- Анна Францевна заругает, что мы с уроков сбежали, - Анечка попыталась скрыть за банальной обеспокоенностью свое нехорошее предчувствие.
- Ты может, боишься?
- Чего это я боюсь?
- А чего ты как чуть что, сразу про Анну Францевну? Если боишься, то так и скажи. Я и так знаю, что ты трусиха.
- И нет...
- Вот, сюда.
Анечка смутно видела в темноте, что делает ее проводница. Фигура в белой кофточке распрямилась и настойчиво потянула за рукав, стало ясно - они пришли.
- Здесь ящики стоят, мальчишки притащили, у них тут штаб. Садись сюда и сиди. А я пойду засекать время. Когда пройдет ровно пол часа, я крикну, и можешь выходить. А если испугаешься и выскочишь раньше, запомни - ни один человек из нашего класса, ни из третьего Б, ни из В с тобой дружить не будет. С трусихами не дружат.
- Хорошо.
Анечка наклонилась и нащупала шершавую, занозистую поверхность ящика. Обтянула пониже юбку, чтобы не оцарапать ноги и села. Она почти ничего не видела в темноте, лишь слышала, как простучали по бетонному полу Сонечкины модные босоножки, как лязгнула железная дверь, и как осталась она совершенно одна, окутанная с ног до головы беззвучной мертвой тьмой.
Коленки задрожали от волнения. Анечка боялась темноты. Всегда боялась. Она даже в туалет ночью до сих пор ходит с мамой. Только об этом никто не знает.
Очень захотелось плюнуть на эту дурацкую затею и выскочить побыстрей из вонючего мальчишеского штаба наружу. Туда, где солнышко и гуляют дети.
Но тогда она останется совсем без друзей. Нет. Нужно потерпеть. Всего каких-то пол часа. Это же очень мало.
Прямо над головой зажужжала муха, заставив испуганно встрепенуться и отпрянуть в сторону. Судя по звуку, насекомое было не мелкого десятка. Воображение нарисовало муху зеленой и противной, отчего стало совсем гадко.
Потянулись минуты.
Постепенно уши стали привыкать к тишине. Глаза - к темноте.
А когда почти привыкли...
И тут испытала Анечка самые ужасные мгновения своей жизни - расступившись, мрак открыл перед взором ужасающую картину. У противоположной стены, всего в трех шагах от нее кто-то был. Маленькая сутулая фигура, укрытая с ног до головы темным одеянием, сидела, подогнув под себя ноги и прислонившись спиной к холодному бетону.
Во рту очень резко пересохло, на лбу выступили капельки холодного пота.
Неужели это девчонки подстроили? Кто это? Кто-то из мальчиков? Вот придурки. Собрались меня пугать. Маме расскажу. Я не ябеда, но все равно расскажу.
Только нет, на мальчика не похоже...
Тогда кто же?
Горячая волна прокатилась по телу снизу вверх. Лицо вспыхнуло.
Бомж?
Пьяница спит?
Анечка затаила дыхание. Она почти совсем перестала дышать, боясь разбудить своего неожиданного сокамерника. Он, наверное, слышал, как мы зашли. Конечно, слышал, Сонечка же так громко разговаривает.
Проклятая Сонька! Все из-за нее!
В одно мгновение в мозгу пронеслись миллионы кошмарных мыслей, в ярких красках повествующих о том, какие ужасные вещи может сделать с маленькой девочкой неизвестный бездомный пьяный мужик. Кричи она теперь, хоть разорвись - никто не придет на помощь. Девчонки если даже и услышат, не помогут. Скорее разбегутся кто куда.
Мрак расползался, стирался, словно разъедаемый кислотным составом, открывая новые подробности. Анечка видела, как человек равномерно беззвучно дышит. Голова его опущена на грудь, капюшон полностью скрывает лицо.
Молчит.
Не шевелится.
Спит? Наверное, да. Может быть очень пьяный. Тогда еще ладно. Если Сонечка его не разбудила, тогда я уж точно не разбужу.
Анечка замерла, стараясь не шевелиться. Не дай Бог ящик скрипнет.
Бомж глубоко со свистом вздохнул и пошевелился.
Ноги онемели от страха. А по спине поползли мурашки.
И тут...
Анечка едва не закричала во весь голос, когда черное одеяние зашелестело, голова поднялась, а из-под черного капюшона взглянуло на Анечку совершенно белое, даже почти голубое морщинистое лицо.
Девочка вскрикнула, со всей силы зажав ладошкой рот. А таинственный некто тяжело со свистом вздохнул и уставился на девочку сверкающими черными глазами-пуговками.
Напряжение повисло в спертом подвальном воздухе, добавив к запаху плесени что-то еще. Что-то неестественно гадостное, гнилое. Удушливую вонь приближающегося кошмара.
Двое молча смотрели друг на друга.
Девочка и этот, второй.
Кто он?
Мгновение, обернувшееся вечностью, лезвием полоснуло по неокрепшим еще детским нервам и откромсало огромный кусок прошлого от жизни. Кусок длиной в целых девять лет.
Одно мгновение, чтобы понять: никакой это не бомж. И не пьяница.
Это монстр!!!
Ужасный подвальный мутант!!!
Людоед!!!
Противный звук оседающей пены - звук раздвигающейся вместе с губами густой слюны.
Белое лицо улыбнулось из-под капюшона, обнажив совершенно беззубый рот.
Нервный хлюпающий кашель.
По ногам потекло что-то теплое, позорно пахнущее мочой...
- Не бойся... - очень тихо прошипело существо.
Девочка оцепенела от ужаса. Мрак снова сгустился, и дышать стало нечем.
- Не бойся... не бойся бабушку. Бабушка тебя не обидит... Не бойся...
Анечка задыхалась. Она не могла отвести глаз от монстра, не сразу осознав смысла сказанных слов.
- Маленькая... не бойся. Бабушка хорошая... Ну что ты? Что ты испугалась? Не бойся...
Молчание.
Разбежавшиеся мысли, стянутые пружиной логики, вдруг хлопнули друг о друга и встали на место.
Старуха.
Бомжиха.
Обычная старая бомжиха.
Обычная...
Фууу...
От пережитого потрясения и внезапного облегчения Анечка покачнулась, едва удержавшись на ящике. Сердце молотком колотило грудную клетку, забивая в нее длиннющие ржавые гвозди. Казалось этот стук слышно сейчас даже на улице.
Бабка...
Просто бабка...
Самая обычная бабка.
Старая, гнусная, грязная, немощная ... но совершенно БЕЗОПАСНАЯ!
Фууу... Дурная старуха!!!
Дурная!!!
И Анечка заревела. Резко, безудержно.
Завсхлипывала, зашлась нервным кашлем.
Она ревела, и завывала, пока страх не вытек полностью на белоснежный воротничок школьной блузки. А когда плач сам собой прекратился, оставив после себя частое, гудящее дыхание, глаза снова уставились на старуху.
Та сидела в прежней позе и молча взирала на бьющуюся в истерике школьницу.
Неподвижная морщинистая маска из дешевого гипса. Холодящий спокойствием взгляд.
- Ну вот. Ну, все. Молодец. Уже не страшно, да? - губы прошамкали слова. Происходящее показалось нереальным, похожим на старое кино с его шипящим, трескающим звуком испорченной годами и неправильным хранением звуковой дорожки.
Анечка всхлипнула и хотела опять зареветь от облегчения, от обиды, от ненависти к себе. Но потом передумала, наклонилась и вытерла подолом мокрое лицо. Будет позорно перед девчонками выйти из подвала зареванной.
- Ну вот, вот хорошо... Ты зачем тут?
- Я тут... тут... мы играли...
- В подвале девочкам не нужно играть.
- А Вам тут нужно... сидеть?
- Бабушка старая, у нее нет дома. И ей на улице холодно спать. Поэтому бабушка спит иногда в подвале.
Анечка всхлипнула, проглотив остатки неприязни, и поняла, что ей уже совсем-совсем не страшно и даже не противно.
Ей даже стало жаль старуху. Сидит тут одна. И дома у нее нет и друзей нет. Вот бедняга. А еще я тут. Приперлась и реву.
- И что у вас за игры в подвале? Прятки?
- Нет, - Анечка провела рукой по мокрой ноге и поняла, что позора не избежать. Описалась. Как теперь в мокрой юбке отсюда выйти? Сонечка расскажет об этом всем-всем-всем. Слезы снова подступили к горлу, но старуха не дала зареветь.
- Если не хочешь, можешь не рассказывать, но мне думается, у тебя неприятности.
Анечка вздохнула.
- Знаешь, а бабушка могла бы помочь. Если бы ты рассказала.
- Как?
- Ты расскажи, а я тебя научу.
Рассказать? Ей? Постороннему человеку?
Бомжихе?!!
А что. Это же не папе с мамой. Никто не узнает, что я ябедничала. Старуха не скажет. Зачем ей?
- Ну... в общем... - и Анечка рассказала. И о том, как не дружат, и об испытании в подвале. Выпалила на одном дыхании, изливая обиду под ноги случайному слушателю.
Бабка только крякала, сидя у своей стены, крякала да покашливала, прикрывая сухие губы еще более сухой морщинистой рукой, высунувшейся откуда-то из недр черного тряпья.
- ...Вот я не знаю, как теперь выйду... - запричитала рассказчица, снова вспомнив о позоре, - Я описалась от страха... а они... они...
- Ну, ничего, ничего. Описалась - это не страшно. Это ерунда. Ах ты, маленькая. Ну, ничего, бабушка поможет. Ты знаешь, кто бабушка? Бабушка - волшебница.
- Кто?
- Волшебница. Да, да, самая настоящая, - и старуха зашлась скрипучим лающим смехом.
Анечка ошеломленно замолчала.
Сумасшедшая!
А я вместо того, чтобы бежать от нее еще и глупости всякие болтаю.
Точно сумасшедшая.
Она решила, я маленькая и в сказочки верю? Думает, я поверю в такое?
Тоже мне волшебница нашлась. В подвале ночует.
И зачем я только не убежала сразу, как только ее увидела?
Чувство опасности, уже почти умершее, вдруг снова воскресло и схватило за горло костлявой ладонью. Такой же сухой и противной, как у этой бабки напротив.
Ну, где же Сонька? Почему она не кричит? Сколько времени прошло?
- Ты не веришь, но я тебе помогу. Иди сюда.
Сама не осознавая, что происходит, девочка поднялась и подошла к старухе.
- Садись со мной.
Села. Поджала ноги, облокотилась спиной о холодный бетон.
- Сейчас ты немножко поспишь. А бабушка все сделает. Бабушка их проучит.
Старуха вытянула руку, обхватила малышку за плечо, придвинулась к ней вплотную.
- А потом ты проснешься, и никто тебя больше не будет пугать.
Тело окаменело, налилось нестерпимой тяжестью. Навалилась усталость. Стены подвала качнулись и серая дымка потянулась из дальнего угла, заполняя собой пространство.
- Никтооо... никогдаа...
Это сон.
Это точно сон... все вокруг такое... такое...
невзаправдашнее...
мамочка...
мамочка...
Анечка закрыла глаза, а бабка наклонилась к самому ее уху и зашептала, зашептала, зашептала, обдавая невыносимым запахом грязной, опустившейся до самого дна, никому не нужной старости. Запахом гниющего пота, запревшей мочи. Запахом миллиона неизвестных науке болезней, помойки, почти разложения...
* * * * *
Сонечка сидела на скамейке в окружении девочек и смотрела не отрываясь на новенькие часы, болтая кокетливо ножкой.
- Не выдержит. Спорим, не выдержит, - робко попыталась подначить заводилу рыжая подхалимка Наташка. Но, поймав на себе полный презрения взгляд, сразу же замолчала.
- Осталась одна минута.
- Может еще подержать? А то пол часа очень мало, - кто-то из девочек сказал это с явным недовольством. Сонечка ощутила себя проигравшей.
Девчонки ждали шоу, а шоу не наступило. Они предвкушали, как дурочка Анька выскочит из подвала на первой же минуте испытания, как они станут над ней смеяться, как будут ее унижать. Но Анька не выскочила. Ни на первой минуте, ни на второй. Заветные пол часа почти закончились, и всем стало неинтересно. Сейчас они ее позовут, она выйдет - и все. Дружить с ней все равно никто не будет, а вот время зря потеряли. Целых пол часа. Можно было сбегать лучше к Лариске щенка посмотреть.
Сонечка нервно вздохнула. Все, пора звать.
- А давайте ее звать не будем. А? Я придумала. Давайте уйдем, и пусть она там дальше сидит сколько хочет. Может, ей там понравилось, - захихикала подхалимка Наташка.
- Точно, давайте не будем звать, - подхватила идею Лена.
- Нет, ну так нельзя, - самая правильная из девочек, Катерина, возмущенно округлила глаза, - если не позовете, я ее сама позову.
И только собралась Катерина исполнить сказанное, как вдруг все получилось само собой.
Анечка вышла наружу, плотно прикрыла тяжелую железную дверь за собой, одернула юбку и направилась прочь от дома. Она прошла мимо застывших в оцепенении подруг так, словно не узнала их.
Девочки проводили ее взглядом и вдруг захихикали, заметив мокрые желтые пятна на подоле.
- Куда это ты? - окликнула нахалку Сонечка. Но та даже не оглянулась.
- Эй! Ты что, оглохла? Куда пошла? Аня! Ты что, обиделась?
Аня остановилась. Застыла на месте и вдруг провела рукой по щеке, словно впервые в жизни ощупывая собственную кожу.
- Ты выдержала пол часа. Вот девочки видели. Теперь мы будем с тобой дружить. У нас все по-честному, - Сонечка сказала это, но уже в следующее мгновение пожалела о том, что попыталась задержать уходящую Аню. Лучше бы ей этого не делать.
- Я не уверена, что мне нужна ваша дружба, - несостоявшаяся подруга повернулась и зыркнула на девочек черными глазами-пуговками.
От холодного взгляда внутри все сжалось. Девочки замолчали, пожелав в душе лишь одного - чтобы Аня поскорей отвернулась и ушла бы как можно дальше.
Но только Аня не отвернулась. И не ушла. Она улыбнулась, мерзко хлюпнув скопившейся в уголках губ густой слюной.
И присела рядом на краешек лавки, нежно приобняв совершенно растерявшуюся Сонечку...
* * * * *
С этого дня средняя школа номер двадцать три стала излюбленной темой местных журналистов и репортеров. О ней говорили, писали. Ее обсуждали на педсоветах других учебных заведений.
А все из-за того, что однажды сразу восемь учениц третьего А попали в психиатрическую клинику. Причиной внезапного нервного срыва девочек явился испуг. Настолько сильный, что все они как одна лишились и связной речи и какой бы то ни было способности к нормальному мышлению.
А единственный не сошедший с ума и почти не пострадавший свидетель таинственного происшествия, окончившегося такой невообразимой трагедией для всего района - некая Аня Куликова - так и не смогла дать вразумительных показаний.
На допросе она плакала и говорила, что помнит только, как они сбежали с уроков, как по просьбе девочек она вошла в подвал. Вошла и... очнулась уже на скамейке у дома, в компании совершенно невменяемых одноклассниц.
Такую частичную потерю памяти сочли последствием стресса. И не стали настаивать на восстановлении. Предположили, что именно эта амнезия и помогла девочке не сойти с ума.
Так зачем же ребенка травмировать? Она и так сама не своя. У детей психика нежная.
3.08.2006г
|
|
| Воробей |
2006-02-01 |
23 |
4.60 |
5 |
| |
|
| |
Катя пришла домой и упала на постель, не сдерживая слез. Сегодня ее опять бросили.
Достав из ящика дневник, она принялась листать станицы, исписанные мелким почерком.
«Теперь я люблю Мишу. Он такой красивый и добрый. С голубыми глазами и так на меня смотрит! Напишу ему смс!... Сегодня я не могу писать, мне так больно. Я призналась ему в любви, а он сказал, что он мне не подходит…»
« Сегодня мне так плохо, нет у меня друзей, никому я не нужна…»
«Когда каждый день течет однообразно, так хочется развлечений, сходить с кем-нибудь в кино, но как всегда, не с кем…»
«Я сходила с ним на свидание, но я ему не понравилась, я же вижу….он хочет только секса»
На самом деле Катя так жаловаться на жизнь не могла, многие не имеют даже крыши над головой, а у нее была уютная однокомнатная квартирка, скучная, но постоянная работа, которая давала возможность получать свой законный хлеб, иногда даже с маслом. А трудилась она в школе, учителем литературы. Только что после института, девушка, не зная куда идти, попала на это место. Детей она не очень любила, особенно старших, которые не хотели читать программные произведения, грубили и откровенно издевались над молоденькой преподавательницей.
К тому же, обладая неброской внешностью и слишком мягким характером, она всегда оставалась одна, без кавалера, еще со школы. Тоска по любви усиливалась с каждым годом, а на горизонте по-прежнему никого не было. Одиночество сводило с ума, мешая жить и наслаждаться этим.
Каждый день Катя вставала в шесть тридцать, одевалась и шла на нелюбимую работу. Домой приходила в пять, ужинала и готовилась к занятиям назавтра. В одиннадцать девушка ложилась спать. Расписание немного менялось в субботу, когда она смотрела какую-нибудь видеокассету с мелодрамой, и в воскресенье, когда Катя занималась уборкой.
Но сегодня был особенный день – неделю назад, устав от бесплодных попыток найти себе кавалера из знакомых – она решила побродить по интернетским сайтам, обещающим помочь устроить личную жизнь. И вот в этот вечер состоялось свидание. Первое и последнее. Новоиспеченный жених почти в открытую сказал, что предпочел бы кого-нибудь покрасивее.
«Я одна. Я всегда буду одна. Это бесполезно…»
И тут приняв решение, она встала и пошла в ванную комнату. Пока набиралась теплая вода, Катя разделась, причесалась и накрасилась. Когда она посчитала, что воды достаточно, взяла с полочки бритву и опустилась в ванну. Полежав несколько минут, она перерезала себе вены на обоих запястьях, закрыла глаза и погрузилась в темноту.
Очнувшись, она увидела мужчину в потрепанных джинсах, присевшего на край ванны. Он скривился:
- Не надоело-то самой? Все ванна, да ванна. Хоть раз бы совсем разделась, что ли! Скукотища!
- Вы… кто? - смутилась Катя. – Почему я не умерла? Где я?
- Дорогая! Хорош смешить-то! Кто я, кто я! – передразнил ее странный гость. – Детка, ты в аду.
- Что?
- Именно так, - засмеялся он. – И уже двадцать лет. Даже сосчитать не могу, сколько раз эта ванна кровищей наполнялась.
- Что?
- Вот заладила как попугай! Ты совершила свое настоящее самоубийство два десятка лет назад, попала в ад. Вставай давай, завтра на работу.
|
|
| Виталий Нектов |
2006-02-01 |
21 |
4.20 |
5 |
| |
|
| |
Да-да. Если никто меня не видел, то бояться нечего. Конечно, история хреновая. Но. в конце концов, никто же ведь не знал, что я собираюсь к Гундявому. И к тому же, зачем мне его мочить? Да еще таким зверским способом!
Я от страха чуть не заорал, когда его увидел. Никогда не забуду!
Пришел я к нему с колечком, которое два дня назад увел у одной зазевавшейся дамочки вместе с кошельком, где оно и лежало. Пробы на нем не видно, но по всему видать - золотое. Сколько бы за него дал Гундявый, не знаю, но в моем положении любые бабки нелишние.
Дверь в квартиру была приоткрыта. Это у Гундявого-то! Я сразу насторожился.
Тут бы и ноги сделать. Так нет же! Любопытный слишком.
В общем, поколебавшись с полминуты, я все же вошел. Постучал, правда, предварительно.
Раньше я у Гундявого бывал несколько раз. Расположение комнат знаю.
В коридоре чувствовался легкий запах дыма (паленым пахнет!), а из комнат не доносилось ни звука. Дрожа от страха внутренне и внешне, я, дурень, все-таки сделал первый шаг по коридору. За ним последовали второй, третий и так далее...
Дойдя до двери в кабинет Гундявого, я остановился. Дымом тянуло явно оттуда. Из-за закрытой двери.
Секунд пять я колебался, но любопытство (поганое чувство!) в очередной раз победило осторожность. Я толкнул дверь. Она медленно, бесшумно открылась. И я увидел ее...
Она стояла на столе и сияла, как маленькое солнце! То, что эта ваза золотая, я понял сразу. Минут пять, наверное, я любовался ею. А может, час?
Позже, не знаю что, заставило меня переместить взгляд несколько правее. И я окаменел... Только комок, жуткий шершавый комок в горле не дал мне заорать.
Гундявый сидел в своем любимом кресле, откинувшись на спинку. Застывший в глазах нечеловеческий ужас заставил бы содрогнуться даже самое мужественное сердце. Но это еще что!
На горле и на том месте груди, где располагается сердце, у Гундявого были ужасные глубокие раны. Такое впечатление, как будто кто-то фантастически сильный и жестокий просто-напросто взял и вырвал сердце и кадык Гундявого.
"Бежать! Немедленно бежать!!!" - первая мысль, которая после шока буквально взорвалась у меня в голове. Но не тут-то было. Какая-то сила, чувство или черт его знает что еще удерживало меня на месте.
Как сомнамбула, как зомби, как подчиняющийся команде робот, я шагнул в комнату. Моя рука, против воли, протянулась и схватила вазу. И только спрятав ее за лацкан пиджака, я опомнился и бросился бежать. Ни на лестнице, ни во дворе никого не было. Удача!
Таким образом, не встретив ненужных свидетелей, я выбрался на улицу.
И ни на улице, ни в метро, ни в трамвае, ни даже в родном общежитии меня не отпускала сумасшедшая дрожь.
Войдя в свою комнату, которую делил с Васей-придурком, я загнанно огляделся. Васи не было. Трясущимися руками вытащил вазу.
Как она красива! Еще раз я залюбовался ею, потеряв власть над собой. И простоял, кто его знает сколько, пока чей-то топот в коридоре не вывел меня из транса.
Быстрым хищным движением я распахнул дверцы шкафа и сунул вазу в ворох вещей.
Шаги протопали мимо. Слава Богу!
Я почувствовал, что горло пересохло. Графин! Черт возьми - он пуст. Но мне необходимо выпить воды, чтобы размочить эту проклятую сушь в горле и хоть немного успокоиться.
Схватив графин, я распахнул дверь. Взгляд задержался на шкафе. Как можно оставлять вазу? Да, ладно. За минуту ничего не случится.
Выскочив в коридор, я захлопнул дверь и рванул к умывальнику.
Графин ходил ходуном в моей руке, выбивая дробь о раковину, когда я набирал воду. Не дожидаясь, когда она наполнится, я тремя глотками осушил то, что уже набралось. Немного полегчало.
И тут мозг пронзило предчувствие. Ваза!!!
Бросив графин в умывальнике, я кинулся обратно. Скинув по дороге туфли, бесшумно мчался я по коридору, пока не достиг своей двери. Она была приоткрыта!
Легонько толкнув дверь, я замер на пороге. Картина, открывшаяся мне, была ужасна. Вася-придурок стоял спиной ко мне у открытого настежь шкафа и держал в своих грязных руках мою вазу!
Бессознательно я нащупал в кармане кнопарь и вытащил его. Громко щелкнув, выскочило лезвие. Смертоносная сталь.
Но Вася, кажется, ничего не слышал. Он любовно дохнул на вазу, затуманив благородный металл, стал протирать ее замызганным рукавом давно не стираного пиджака.
Крепче сжав в руке нож, я двинулся к нему на глаз определяя место под левой лопаткой, куда я всажу десять сантиметров закаленного металла.
Я уже приготовился к удару, когда началось ЭТО...
Из горлышка вазы повалил небольшой дымок. Мое обоняние сразу же уловило знакомый запах. Точно так же пахло у Гундявого!
Вася вздрогнул и, резко поставив вазу на стол, отшагнул назад. Я автоматически бесшумно скользнул к двери, не отрывая взгляда от вазы.
Дым сделался гуще. Не рассеиваясь, он повис над вазой. И совершенно неожиданно яркая вспышка ослепила меня.
Когда зрение восстановилось... О, нет!!!
На месте тумана было ОНО!
Множество злобных, горящих яростным огнем глаз окружали огромный, усеянный торчащими во все стороны клыками рот. Нет, пасть! Две руки или щупальца. Черное, неясных форм тело. Это то, что я увидел. Все глаза в упор смотрели на застывшего без движения Васю-придурка. Ужасные конечности потянулись к нему и резко рванулись обратно, уже обагренные кровью. В них пульсировало сердце и гортань Васи. Еще живые, человеческие! Резким движением чудовище отправило их в пасть. Безжизненное тело, бывшее недавно человеком, упало на пол.
Исчадие ада перевело взгляд на меня. Ледяной ужас сковал мою душу. Его чудовищные глаза встретились с моими. Все прекрасно понимая, я лишился возможности двигаться.
Его руки протянулись ко мне.
- Нет! Н-е-е-е-е-е-т!!!
|
|
| Игорь Безрук |
2006-02-23 |
23 |
4.60 |
5 |
| |
|
| |
- А, ни два, ни полтора,- пробормотал, как обычно, Костя, быстро смахнул с тарелки своими толстыми пальцами остатки сыра и колбасы и впихнул в свой огромный чавкающий рот.
Поняв, что жена потчевать его больше ничем не будет, он с сожалением вздохнул и грузно выбрался из-за стола. Тяжело проковыляв в прихожую, он снял с вешалки свой сшитый на заказ пиджак шестидесятого размера, взял в руки кейс и только тогда громко позвал свою жену:
- Нина, крошка моя, я ухожу!
Из спальни как тень появилась Нина, маленькое анемичное создание с потухшим взором. Казалось, она была придавлена какой-то тяжестью, но Костя никогда не придавал значения тому, что кажется, тем более что утром Нина сказала ему, что она опять плохо спала.
- Тебе надо больше есть, моя дорогая,- сказал он ей как бы между прочим,- ты плохо сегодня выглядишь.
Нина, казалось, никак не отреагировала на его слова.
- Приготовь, пожалуйста, сегодня на ужин спагетти, как обычно ты готовишь. И чечевичную подливку. Она у тебя получается бесподобной. Хорошо?
- Хорошо,- сухо ответила ему Нина, не сдвинувшись с места. Но Костя совсем не обратил на это внимание. Он вообще стал мало обращать на неё внимание.
- До вечера, дорогая,- сказал он.
- До вечера,- едва слышно произнесла она.
Дверь за Костей закрылась. Нина, как в тумане, прошла в гостиную и опустилась на диван. Она больше не могла сдерживать накатившие на неё слезы.
«Боже, как я устала, как я устала от всего этого»,- думала она, продолжая плакать.
Она не могла поверить, что такое с ней может произойти. «Почему именно мне такое наказание?»- спрашивала она в последнее время себя часто. Прошло всего два года их супружества, но всё будто встало вверх ногами. И она не хотела верить, что отчасти сама была виновницей всего свершившегося. Во-первых, она зря согласилась сидеть дома. Костя достаточно хорошо зарабатывал, чтобы обеспечить их двоих, но она не знала, решив стать домохозяйкой, что это может повернуться совершенно неприглядной стороной. Но ладно это. К этому еще можно привыкнуть, но как привыкнуть к тому, что Костя стал меняться буквально на глазах. Он стал толстеть как на дрожжах. День за днем, день за днем. Поначалу ей как будто нравилось это. Когда они только познакомились, Костя был обычным парнем нормального телосложения. А у неё в семье все женщины откармливали своих мужчин. Её бабушка не уставала повторять: «Достаток в семье зависит от сытости главы дома». И Нина выросла с убежденностью, что это именно так. К тому же ей нравились мужчины с брюшком. Они заводили её с полуоборота. И когда по прошествии года их совместной жизни у Кости появилось брюшко, Нина была несказанно рада.
- Да что же это за мужик, который не съест полную миску супа,- стыдила она своего худосочного мужа и подкладывала еще один половник.- Ни два, ни полтора,- заставляла его доесть остатки из кастрюли или проглотить лишнюю куриную ножку.
И он покорно доедал, беспрекословно давился, поднимаясь из-за обеденного стола с тяжестью в желудке.
- Ох, ты меня закормишь совсем,- пыхтел и не мог отдышаться, но никогда не противился ей: ему было приятно, что она так заботится о нем, так старается вкусно всё приготовить, побаловать его новыми аппетитными блюдами.
А ей нравилось готовить. Она могла часами возиться на кухне, выпекая какой-нибудь фруктовый пудинг, сделанный по рецепту модного журнала, или приготовляя утиную грудку с джемом и апельсинами.
И ей было лестно, когда соседки хвалили её набирающего вес мужа: «Как вы, Нина, видно, сильно любите своего Костю, он у вас меняется прямо на глазах». И это было правдой. Она сильно любила его и хотела, чтобы он ни в чем не знал нужды. Может, потому и на работе у него всё начало ладиться. Костя быстро стал расти по служебной лестнице, у них появились деньги, она стала разнообразить их кухню. Но ведь она не думала тогда, что всё обернется таким образом!
За первый год их супружеской жизни он набрал почти двадцать килограмм, затем еще пятнадцать. Сейчас он весил чуть больше ста, а аппетит его рос с каждым днем всё больше и больше. О каких теперь оригинальных блюдах могла идти речь, когда Костя теперь просто не мог наесться? Она вынуждена была всё больше подносить ему мучного, сытного, плотного. Он поглощал теперь огромными мисками, килограммами, литрами. Ей, любительнице кулинарного искусства, в конце концов осточертела кухня. Она видеть её не могла. Когда соседки часами просиживали в парикмахерской, она в это время возилась у плиты, когда они шли по модным бутикам, Нина торчала в супермаркете, выползая оттуда, как клуша, с доверху набитыми сумками с обжираловкой. И её шуточное «ни два, ни полтора» вскоре превратилось в излюбленное выражение её обжоры-мужа. Он теперь бубнил его, не переставая, до оскомины, до невозможности.
- Вы не больны?- спросил её какой-то парень, с которым она случайно столкнулась при выходе из магазина и от столкновения с которым у неё посыпались на землю пакеты. Он был красив, и он что-то задел внутри неё.
Дома она по-новому взглянула на себя в зеркало, увидела синие круги под глазами и впервые испугалась за себя. Она же еще так молода! Ей только двадцать семь, а она выглядит на все сорок с хвостиком! И после этого случая она заметила, что Костя стал просто раздражать её. Своим чавканьем, своей привычкой макать хлеб в соус, облизывать жирные пальцы, повторять раз за разом: «ни два, ни полтора», «ни два, ни полтора». Даже круг интересов его сузился до кулинарного минимума. Он теперь во всем искал оправдание своему ожирению. Его приводило в восторг чревоугодие древнеримских императоров, которые специально на своих пирах держали особых слуг, вызывающих у тех рвоту для последующего поглощения пищи. Он восхищался самой широкой талией в три метра Уолтера Хадсона, занесенного в книгу рекордов Гиннесса. Ради хохмы он повесил в гостиной плакат с изображением сидящих на мопедах братьев-близнецов Маккрэйри, каждый из которых весил более триста килограмм, и всё тыкал Нине в него:
- Смотри, малышка, смотри, вот это действительно толстые парни. А я по сравнению с ними – тростинка!
Еще с полгода назад она, спохватившись, пыталась вернуть всё на круги своя, стыдила мужа теперь по другому поводу, пыталась посадить его на диету, подсовывала ему различные медицинские журналы, где в страшном виде представлялось ожирение и приводились примеры летального исхода на этой почве. Но Косте уже было все равно. Он больше не мог насытиться. Он ел и ел, ел и ел. Когда смотрел телевизор, когда читал, когда что-нибудь делал по дому. Вставал ночью и лез в холодильник. Утром поглощал не меньше, чем в обед, вечером совсем не мог выбраться из-за обеденного стола. Жизнь Нины превратилась в кошмар. Слова «кухня», «готовка», «обед», «ужин» и все, близкие им по значению, стали для неё просто убийственными.
А вечером ей показалось, что она просто сходит с ума. Костя возвращался обычно часов в пять. Но уже в половине пятого она услышала какие-то странные чавкающие звуки из кухни. Она подумала сначала, что ослышалась. Но нет, звуки действительно были четкими и исходили из кухни. Нина решила, что на кухню забрался какой-то непрошенный гость, но то, что она увидела, войдя на кухню, лишило её речи. Её Костя, вернувшись с работы раньше времени, первым делом прошел на кухню, выудил из холодильника холодные спагетти, обильно смазал их чечевичной подливой и теперь, сидя за обеденным столом у включенного телевизора, с жадностью поглощал их. Но самым ужасным было не это. Самым ужасным было то, что по телевизору в это время показывали какую-то передачу про свиней. Грязные жирные отборные боровы хрюкали, сопели и чавкали в своих стойлах, как хрюкал, сопел и чавкал над своей кастрюлей спагетти её Костя. Он быстро перемалывал макароны в туго набитом рту, ни на секунду не отрывая своего взгляда от экрана. Так же, не останавливаясь ни на миг, поглощал свою баланду боров и во все глаза пялился на Костю. И вот они все чавкали и чавкали, чавкали и чавкали, пока у Нины не сорвало крышу. Не понимая как, она выхватила один из ножей из подставки и со всего размаха всадила его сзади в толстую, упитанную шею Кости. Он только тихо хрякнул и плюхнулся широкой мордой в кастрюлю.
Нина затряслась, на неё тут же накатила истерика, она схватила еще какую-то тарелку и запустила её в борова. Телевизор громко гахнул, Нина от испуга откинулась назад, сильно ударилась головой о косяк кухонной двери и сразу потеряла сознание.
Когда она очнулась, Костя всё так же неподвижно лежал, распластавшись на столе, голова в кастрюле. В его шее по-прежнему торчал нож, и Нина поняла, что она убила его. Но истерики у неё больше не было. Она теперь ясно осознала, что тело Кости нужно куда-то деть. Но сдвинуть даже с места сто килограмм она была не в состоянии. Выходит ей придется его расчленять. Ножом? Ножовкой? Она вспомнила, где Костя хранил инструменты, отправилась в гараж. Принесла ножовку, но не знала, с чего начать, как подступиться к трупу. Выдернула из шеи нож. Тут же тело Кости дернулось, свалилось на пол и обагрилось кровью. Лужа стала постепенно растекаться по полу. Нина бросилась быстро собирать её мокрой тряпкой. Казалось, у него были десятки литров крови. Но Нина еще не разрезала его. Нет, лучше рубить, а жир срезать ножом с широким лезвием… Нина снова бредет в гараж.
Закончила она со Костей около полуночи. Еще с час закапывала его останки в саду. Следующий час скребла на кухне пол и драила в ванной свою кожу - ей было противно.
Легла после двух. Заснула моментально, но под утро проснулась от знакомых чавкающих звуков. Они снова раздавались из кухни. Она поверить не могла! Встала, накинула на себя халат и осторожно прошла на кухню. Чавкающие звуки по мере её приближения не прекращались, наоборот, усиливались. Она включила свет и обомлела. Сидя на корточках у помойного ведра, доедал остатки своих спагетти покрытый трупными пятнами Костя.
- Извини меня, дорогая,- сказал он, увидев её,- я что-то сильно проголодался. А тут смотрю: ни два, ни полтора. Дай, думаю, доем. Ложись спать. Всё нормально,- сказал Костя и снова продолжил поглощать остатки пищи.
|
|
| сэр Ник Нейм |
2006-02-27 |
24 |
4.80 |
5 |
|
|
Рука Гарта (last modified) |
|
|
|
|
| |
- Гарт, ты мудак.
На лице Фостера, обычно обаятельном, застыла брезгливая гримаса. Он ненавидел своего напарника, рыхлого и неопрятного, вечно воняющего закисшим потом.
- Боже, Гарт, как с тобой скучно. Ты жирный вонючий мудак!
- Иди к черту, Фостер.
- Это ты иди к черту. А я пойду трахать Синди. Нравится она тебе, Гарт?
- Иди к черту!
- Знаю, нравится. Думаешь, я не вижу, как у тебя торчит, когда она крутится вокруг шеста? А сейчас она на моем крутиться будет. Думай об этом, Гарт, думай, когда дрочить будешь.
Гарт резко дернул ключ, которым затягивал новый диск на циркульной пиле. Ключ сорвался.
- Твою мать, Фостер! Вали на свой сраный перерыв.
- Ты, Гарт, главное не поранься, то заблюешь все вокруг. Ребята рассказывали, как ты обосрался, когда пальчик порезал. Мне, Гарт, тут еще долго работать.
Фостер вылез по приставной лестнице на первый уровень подвала строящегося дома, где они работали, и вытащил лестницу за собой. Поднявшись по ней на поверхность, он наклонился над проемом и крикнул:
- Пока, приятель. Не скучай тут без моих шуток. Я скоро вернусь.
Он еще не знал, что можно так сильно ошибаться.
Гарт оставил в покое циркулярку и подошел к стене.
- Долбаный ублюдок. Сейчас ты узнаешь, кто из нас мудак.
С этими словами Гарт достал из кармана спецовки карандаш и нарисовал на стене человечка. Так обычно рисуют дети в трехлетнем возрасте, но Гарта это не волновало.
Отойдя на пару шагов, он поднял с пола монтажный пистолет и прицелился.
- Это… (пхх) ты… (пхх) вонючий… (пхх) ублюдок.
Гарт вернулся к стене и удовлетворенно прищурился. Все три гвоздя пробили нарисованного Фостера. Гарт отвернулся от трупа и пошел обратно к своей пиле. Материала привезли много, и чтобы уложиться в график, ему пришлось работать без обеда. Впрочем он на это не жаловался.
Гарт жаловался на женщин.
-Сволочь этот Фостер. Бабы на него так и липнут. Как мухи на дерьмо.
Гарт довольно хихикнул и еще раз повторил
- Вот именно. Как на дерьмо.
Картинка вертящейся на члене Фостера стриптизерки Синди не выходила из головы, и Гарт полностью отдался единственному, что приносило ему удовольствие – мастурбации. Полузакрыв глаза он представлял, как ворвется в спальню Синди и вгонит из своего гвоздомета несколько гвоздей в тощую задницу Фостера. Потом, содрав орущего от боли долбанного ублюдка с Синди, пристрелит гвоздями его ладони к стене. И, под этим импровизированным распятием, под жалобные стоны своего конкурента он засадит Синди, засадит так, ктобы она заорала от боли и удовольствия. А потом, сняв циркульную пилу со станины, медленно – ОЧЕНЬ медленно – отпилит ублюдку Фостеру его рыжую голову.
Как обычно, когда голова упала на пол, Гарт кончил. Застегнув штаны, он взял заготовку из кучи досок и начал распускать ее на рейки.
На четвертой заготовке Гарт поскользнулся на собственной сперме. Пытаясь удержаться на ногах, он правой рукой схватился за ручку циркульной пилы, а левой - за станину. Нога продолжала скользить. Гарт судорожно дернулся и окончательно потерял равновесие. Пила взвыла. Падая, Гарт понял, что за станину он уже не держится. А упав, понял и то, что держаться ему больше нечем. Кисть руки осталась лежать с другой стороны слегка помутневшего от крови диска. Гарт тупо уставился на идеально ровный срез. Два желтоватых кольца, выглядывавших из багровой мякоти быстро заплывали кровью. Замершее на мгновение сердце резко рвануло с места и в лицо Гарту ударила струйка крови.
Гарт очень боялся боли и крови. Настолько, что как раз на такой случай и отшлифовал свои действия до полного автоматизма. Думая о том, что кисть надо поднять со станка и положить в какой-нибудь пакетик, чтобы не испачкать срез, Гарт не глядя нашарил резиновый жгут (он всегда висел под станком – Гарт проверял его каждое утро) и туго обмотал запястье. Фонтанчик крови иссяк. И вот тут Гарт потерял сознание.
Придя в себя через несколько минут, Гарт вытащил из заднего кармана спецовки то, что до падения было телефоном. Теперь за его ремонт не взялся бы никто – дешевый мобильник был попросту раздавлен. Оставалось только ждать.
- Фостер, где тебя черти носят… Ради бога, умоляю, не опоздай как вчера.
Гарта пробил липкий пот. Он вдруг подумал, что Фостер может просто не прийти на работу. Изувеченная рука болела все сильнее. Гарт снова посмотрел на то место, где привык видеть свою ладонь, но увидел только стружки, налипшие на культю. Боль непрерывно нарастала.
- Он ведь не придет. Точно не придет. После всего, что я сегодня с ним сделал – не придет, не захочет, я тут подохну, господи за что, не надо, больно то как, Фостер я умоляю, приди…
Боль была невыносимой.
- Фостер, я знаю! Это все ты устроил! Ты боишься, что Синди уйдет от тебя. Нет, ты боишься, что она уйдет ко мне! А она уйдет. Уйдет, как только увидит, кто ты есть. А ты дерьмо, слышишь, Фостер, ты ДЕРЬМО!!! Ну, иди же, иди сюда…
В воспаленном мозгу Гарта бред перепутался с реальностью.
- Он не придет. Черт, он не придет! Я же его уже убил. Прибил гвоздями к стене и отрезал голову. А теперь этот чертов ублюдок отрезал мне руку. Он еще узнает, что со мной нельзя так поступать.
Гарт корчился на грязном полу подвала как полураздавленная мокрица. Боль была ослепляющей, такой болью, от которой не было никакого лекарства. Кроме одного. Гарт поднял монтажный пистолет, поднес его к виску и выстрелил. От удара голова Гарта с торчащим из виска гвоздем мотнулась, с мерзким хрустом ударившись о стену. Боль стала еще более невыносимой. Желая покончить с этим быстрее, Гарт судорожно нажимал и нажимал спуск гвоздомета. Один из гвоздей, войдя под углом к виску, выбил ему глаз. Гарт выстрелил еще раз, и тут ему, наконец, повезло. Последний гвоздь пробил какой-то нервный узел, и боль исчезла.
Шатаясь, Гарт поднялся на ноги.
- Что, Фостер, не вышло? Не смог меня убить? А вот я тебя сегодня убью.
Все вокруг Гарта шаталось и плыло. Он одновременно видел свои грязные ботинки и заляпанный кровью станок. Гарт закрыл глаза. Станок пропал, а ботинки остались. Проведя рукой по лицу, Гарт нащупал студенистый шарик. Изображение ботинок мотнулось и смазалось. Подняв руку чуть выше, он нащупал острие гвоздя, торчащее из глазницы. Гарт приподнял студенистый шарик, свисавший на желто-багровой веревочке нерва, открыл уцелевший глаз и, совместив картинку, насадил выбитый глаз на гвоздь. Раздвоение осталось, но изображение перед глазами теперь уже не дергалось.
Осмотрев подвал, похожий от крови на бойню, Гарт увидел свою кисть руки, лежащую на станке ладонью вверх с растопыренными пальцами. Только средний палец был почти прижат к ладони.
Внезапно отпиленная рука шевельнулась. Гарт шарахнулся назад, за станок. Рука встала на указательный и безымянный пальцы. Средний палец, почти прижатый к ладони, выглядел как эрегированный член. Кисть руки пошатнулась и сделала пару шагов к Гарту.
На месте среза вздулся кровавый пузырь и, задрожав, лопнул. Валик бледной кожи у среза руки, сморщившись, стянулся в жуткое подобие обескровленного рта. Отвратительная пародия на человека повернулась к Гарту и заговорила:
- Ну что, Гарт? Я вернулся.
Голос был похож на хриплое бульканье газа, проходящего сквозь вязкую жидкость –
- Синди была хороша, Гарт, очень хороша… Только ей не понравилась твоя шутка. Зря ты ей так.
- Замолчи, сволочь! Ты мертв! МЕРТВ!!!
Гарта трясло.
- Ну что ты, Гарт? Развлекайся. Как тебе вечеринка? Нравится?
Гарт дрожащей рукой поднял гвоздомет и выстрелил. Ожившую конечность снесло со станка и пригвоздило к стене. Пришпиленная тварь мерзко верещала.
- Не дергайся, Фостер, не дергайся…
Гарт подошел и аккуратно пригвоздил все конечности Фостера к стене. И тут шок все-таки взял свое. Гарт упал.
Медики подъехали позже.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
(из полицейского отчета)
… В квартире, снимаемой танцовщицей из стрип-бара Синтией Каммерман, обнаружен труп мужчины без головы. По документам, найденным в кармане спецовки, мужчина опознан как Джереми Фостер, монтажник. Голова не обнаружена. Синтия Каммерман также пропала. Объявлена в федеральный розыск.
В подвале строящегося дома обнаружен напарник Фостера, некий Гарт Мачовски. Мужчина находился в крайне тяжелом состоянии – травматическая ампутация кисти левой руки, многочисленные ранения головы и тому подобное – подробности в рапорте эксперта. Также на стене была обнаружена прибитая с помощью монтажного пистолета кисть левой руки. Предварительных гипотез нет. Дело передано в ФБР.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------
- Фостер, не думай, что ты так легко отделался. Думаешь, пришили тебя ко мне, так ты и спрятался? Медики обещают выпустить меня через неделю. Вот через неделю и увидимся. Скальпель у меня уже есть…
27.02.2006
------------------------------
p.s. Рассказ написан на основе реальных событий. Выложен в виде as is и переделываться скорее всего больше не будет. Это не самый любимый мною жанр. Хотя – кто знает? Увидимся. Скальпель у меня тоже есть…
|
|
| Малецкий Александр Григорьевич |
2006-03-05 |
25 |
5.00 |
5 |
| |
|
| |
ДОМОЙ.
В жарких лучах полуденного африканского солнца мудрый гриф- король падали уже который час кружил над саванной. Его мысли вились вокруг гнилой туши зебры или на худой конец антилопы, но тщетно. Создавалось впечатление, что обитатели саванны объявили бойкот смерти. Они наотрез отказывались умирать, или умирали в каких-нибудь труднодоступных местах, что никак не утешало мудрую птицу. Наконец внизу стало вырисовываться нечто обнадеживающее. Гриф увидел штук пять гиен, конечно, они являлись прямыми конкурентами по части поглощения падали, но не в этот раз. Снижаясь по спирали, падальщик сел на ветку акации, чтобы повнимательней изучить обстановочку. То, что он видел, вселяло в душу грифа надежду на сытный обед. Внизу на полянке действительно находились пять гиен, но вот что они делали? А ничего, они спокойно лежали на травке и не шевелились, потому что умерли. Судя по их виду, можно было заключить следующее. Во первых, умерли они вовсе не от старости, а во вторых, тот кто сделал их мертвыми, очень не любил гиен. То есть, не любил совсем, не видеть их живыми, не есть их. Тела гиен, конечно, были разодраны, но не съедены. Ветерок донес до чутких ноздрей грифа замечательный запах падали, и это был последний аргумент в пользу немедленного обеда. Расправив крылья, птица спикировала на поляну. В этом есть какая-то справедливость, сколько раз коварные гиены отгоняли мудрую птицу от прекрасных гнилых трупов, и вот теперь она имеет пятерых обидчиков в качестве пищи. Острый клюв вырывает куски плоти, и гриф предельно счастлив, возможно это и помешало птице услышать, как что-то зашевелилось в кустах позади нее. Секунду спустя когтистая клешня сомкнулась вокруг голой шеи грифа, с громким хрустом сломала ее, из клюва выпал недоеденный кусок гиены, но мудрую птицу это уже не беспокоило, она умерла. Существо, убившее грифа, своим единственным глазом оглядело полянку. В его глазу не светилось торжество, в нем вообще ничего не светилось, потому что глаз был мертвым и мутным. Удобно устроившись посреди трупов, тварь взяла одну из гиен за ногу, и громко чавкая, стала пожирать. Когда существо окончило трапезу, на полянке стало очень чисто. Ни одной мертвой гиены или грифа. Сытно рыгнув, тварь вошла в реку, протекавшую неподалеку, и направилась вверх по течению, наверное у нее там свои, не понятные нам, живым, дела.
Крокодил, расслабившись, лежал на дне реки, и ждал, когда зебра, пойманная вчера, станет достаточно гнилой, чтобы быть съеденной на обед. Ничего кроме этого его не беспокоило. Благодаря своим размерам, врагов он не имел, друзей тоже, но это не важно. Главное - это спокойствие и беззаботная жизнь.
Кто-то нарушил границы его владений. Крокодил это скорее почувствовал, чем увидел. В мутной воде к нему приближался какой-то силуэт. Судя по размеру, на обед не тянет, может завтрак, но ближе к полднику. Речной исполин приготовился с помощью своих огромных, усаженных пятисантиметровыми зубами челюстей исправить ошибку, допущенную незадачливым нарушителем. Как ни странно, существо продолжало приближаться к рептилии, как будто не замечая возникшей для его жизни опасности.
Крокодил совершил глупый поступок. Тварь имела по четыре жаждущих крови когтя на каждой руке, сильные челюсти, а также ей были необходимы калории. Еще, она уже была мертва, когда крокодил это понял, он и сам умер. Теперь существо имело в своем распоряжении достаточно еды для решения своих вопросов. Но это не означает, что оно не будет больше убивать - будет, куда ему деваться.
На закате воины вышли за ограду деревни и в лучах заходящего солнца исполнили танец войны и смерти. Тела их покрыты золой и на лицах нарисованы маски. Звучали барабаны, задавая ритм танцу. Воины пели, и слова песни были обращены к богам, с просьбой послать воинам славную победу, а врагу смерть и бесчестье. Горели костры, и пламя бросало причудливые тени на танцующих воинов. Когда погас последний луч, из темноты в круг воинов вошел колдун. С помощью бычьего хвоста он оросил жертвенной кровью из высушенной тыквы сперва костры, пройдя два круга вправо и три влево, а затем воинов. Густая кровь стекала по лицам, стирая маски и принося воинам силы. Смолкли барабаны и начал колдун танец, от этого танца кровь застывала в жилах, и ужас сковал жителей деревни. Колдун вглядывался в лица воинов, как будто искал кого-то. Мубонга, самый рослый и сильный из отряда, затаил дыхание, когда колдун бросил ему в лицо горсть порошка и выкрикнул заклинание. Из саванны донесся смех гиены, танец прервался и шаман ушел в темноту.
Сидя возле очага посреди глиняной хижины, родители Мубонги слушали рассказ сына, они были напуганы поведением колдуна. Нельзя сказать, что поступки шамана можно назвать понятными, но этот был действительно странным. Все знали, что колдун ненавидит Мубонгу, но понятия не имели, за что. Отец встал и, подойдя к алтарю, снял с него амулет, который всегда возвращал своего владельца домой, одел Мубонге на шею и вышел из хижины. Спустя некоторое время он вернулся и принес черную курицу. Перерезал ей горло, выпустив кровь в чашу, и окропил алтарь. Затем брызнул немного крови в очаг, отпил сам и дал отпить Мубонге, следя, чтобы тот не пролил кровь на амулет.
- Теперь ты обязательно вернешься домой,- сказал отец.- И никакой колдун тебе не сможет помешать.
С первыми лучами солнца воины подошли к реке. На них была полная боевая раскраска, в руках они держали копья с большими тяжелыми наконечниками и щиты из бычьей кожи. Скоро жители соседней деревни узнают, что случается с теми, кто ворует коров у племени нубийцев. Воины сели в лодки, взяли в руки весла и поплыли навстречу славе. А далеко за деревней в хижине колдуна пылал магический костер. Тело шамана сотрясали судороги, изо рта текла пена, а из горла вырывались крики, в которых не было ничего человеческого. Он творил страшный древний обряд. Через некоторое время из хижины колдуна стали раздаваться удары барабана.
Тварь поела, теперь она была и быстрой и сильной. Очень быстрой и очень сильной. Пришло время действовать. Склонив голову набок, она прислушивалась. И вот среди множества подводных звуков мразь выделила для себя один. Это плеск весел. Сильные руки держат весла и гребут, быстро перемещая лодки по поверхности реки. Теперь она знает направление. Тварь шла по дну, ее перемещение наводило ужас на рыб и других речных обитателей. Они чувствовали, что ей не место не только в реке, но и на земле в целом.
Стадо бегемотов, принимая меры борьбы с дневным африканским солнцем, заняло участок реки. Они ощущали себя в полной безопасности, огромный крокодил, единственная угроза, далеко ниже по течению, а остальные пусть сами боятся. Бегемоты ведь большие и сильные. Мрази их размеры безразличны, а вот то, что они стояли между мразью и ее целью - не хорошо. Меры были приняты суровые и радикальные. Разорванный на части огромный самец гиппопотама опускается на дно, ничего, он не пропадет даром, его потом съедят молодые крокодилы, а остальное стадо, охваченное ужасом, не разбирая дороги, мчит по саванне. Путь свободен.
В деревне масаев был обычный, ничем не примечательный день. Мужчины ушли в саванну охранять стада скота, а женщины и дети на центральной площади готовились к празднику. Сегодня вождь очередной раз женится. В огромных казанах варят угощение для всех жителей. Сам вождь и его родственники, пришедшие из соседних деревень, в большой королевской хижине пьют с утра пиво. У всех замечательное настроение. Отовсюду доносятся веселые песни. Скорее всего, они и помешали жителям услышать топот сотен тяжелых ног, принадлежащих обезумевшему стаду бегемотов. Сначала через деревню промчался прайд львов. Бежали только самки и самец-лидер, детеныши превратились в удобрение для саванны под ногами бегемотов. Масаев удивило поведение царей зверей, и они затихли, это позволило им услышать топот, а в следующую секунду по деревне прошла волна гиппопотамов. На месте селения осталась очень ровная площадка, местами, покрытая какими-то красными пятнами, да кое-где на ней валялись куски железа, чем-то отдаленно напоминающие казаны, только уж больно плоские. Вот удивятся мужчины, когда вернутся.
Весла ритмично уходят под воду и толкают лодки вперед, к победе. Воины гребут, не зная усталости, скоро они разорят враждебную деревню и вернутся домой с боевыми трофеями. На первой лодке сидит хорошо сложенный юноша, он выделяется среди других гребцов своим ростом и могучей мускулатурой. Это значительно облегчает задачу для твари. Она вынырнула из воды, один взмах руки и грудная клетка юноши разодрана, обнажая еще бьющееся сердце. Четыре пальца сомкнулись на нем, и тварь навек прекратила его биение. С окровавленной шеи сорван кожаный шнурок с большими пальцами, и мразь ушла под воду. Полдела сделано, теперь надо успеть попасть в деревню до темноты.
Женщина набирала воду в глиняный кувшин, ее мысли были о предстоящем для дочери обряде посвящения в женщины, поэтому, когда перед ней появилась тварь, женщина не сразу осознала этот факт, и прожила на пару секунд дольше. Мразь вышла из воды, даже не глянув на тело умершей от ужаса, солнце уже почти скрылось за горизонтом, времени почти нет. И вот среди хижин деревни выбрана единственно нужная, и она рядом.
Родители Мубонги собирались ужинать, когда невероятной силы удар разнес дверь хижины в щепки. Тварь переступила через порог и остановилась в двух шагах перед людьми. Ее черную кожу покрывал отвратительный ковер из пиявок, как ни странно, им не вредила кровь мрази, с низа живота до колен страшной кровавой юбкой свисали разорванные в лоскуты кишки, половины черепа не было и единственный глаз светился в полумраке хижины.
- Я ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ!- сказало существо.
Сильные взмахи весел быстро несут лодки по течению. Лица воинов выражают решимость. Далеко слышны голоса, они поют песню победы, и разбегаются звери, пришедшие на водопой. Вот уже недалеко земли ненавистных масаев, скоро их мужчины будут убиты, а скот и женщины станут наградой победителей. В первой лодке сидит Мубонга, выделяясь среди остальных своим ростом, только взгляд его туманен. А далеко из хижины колдуна раздаются удары барабана.
Стадо зебр подошло к реке утолить жажду, они чувствуют себя в безопасности, ведь хищники почти никогда не нападают на водопое. Огромный крокодил знает это, и беспечность травоядных является для него стабильным источником пищи. Один резкий бросок, всплеск воды, сомкнувшейся над зеброй, и крокодил на несколько дней обеспечил себя мясом. Убегающее стадо попало в засаду, устроенную львицами неподалеку, и внесло свою долю в львиный рацион. Теперь их детеныши вырастут большими и сильными. Нубийцы заметили крокодила, на их лицах засияли улыбки, ведь это предвещает победу.
Вдали показались стада скота, и воины сошли на берег, крепко сжав в руках копья и закрывшись щитами, нубийцы сомкнутым строем пошли на масаев, которые, подняв свое оружие, приготовились к бою. А далеко в хижине колдуна участился бой барабана. Мубонга шел во главе отряда, но внезапно остановился, и наклонил голову набок, будто прислушиваясь. Барабан в хижине звучал уже с просто невероятной частотой. Юный воин отбросил щит и копье, и безоружный бросился на копья масаев. Сын вождя масаев, стоявший в центре своего отряда и выделявшийся среди них огромным ростом и мощным сложением, воткнул свое копье прямо в сердце Мубонги, и в хижине колдуна смолкли барабаны. Глаза юного нубийца прояснились и наполнились болью, тяжело вздохнув, он осел на землю. Остальные нубийские воины бросились к своим лодкам, но копья масаев настигали их неумолимо. Все закончилось быстро. Течение унесло трупы побежденных. Сын вождя ножом отсек большие пальцы Мубонги и добавил их к трофеям на своем амулете. Оставив несколько воинов охранять скот, масаи сели в лодки нубийцев, и поплыли на них в деревню своих врагов, чтобы нанести визит вежливости.
Тело Мубонги лежало в саванне. Первыми пришли гиены. Они набросились на труп, это ведь их законная добыча. Одна разгрызла череп и с удовольствием занялась мозгом, три остальные порвали живот и насыщались внутренностями. Из горла Мубонги раздался рык, его руки рвали гиен, а челюсти разгрызали их. Закончив с гиенами, то, что было Мубонгой, отползло в тень, чтобы набраться сил. Родовой амулет, висящий на шее, повелевал ему вернуться домой. Но времени мало, после захода солнца он умрет совсем.
-Я пришел!- сказало существо.- Я вернулся, отец.
В миг, когда погас последний луч заходящего солнца, тварь сняла амулет и упала, протягивая его к алтарю. Мубонга умер совсем. Позже родители нашли на его шее еще один амулет из больших пальцев, среди которых было два очень свежих.
С первыми лучами солнца отец Мубонги зажег костер под телом сына, и крепко сжимая в руке копье, пошел к хижине колдуна. На его шее висит родовой амулет. Что бы ни случилось, он вернется домой.
|
|
| ash |
2006-03-06 |
25 |
5.00 |
5 |
| |
|
| |
Малковин-1
Смейся когда смеяться не можешь, и плачь когда смешно в Малковине так всегда.
Здесь я дома, не знаю понравится тебе в его школе, что полезного ты можешь приобрести в его магазинах, какие письма ты будешь получать, к кому будешь ходить в гости и кто будет любить тебя, какие сны ты будешь видеть когда возненавидишь этот город.
Возможно ты меня убьёшь, а может и нет, это не важно.
Только не забудь убрать за собой и учти, что твои волосы уже разлетелись по земле, твой след уже взяли собаки, и каждый топор хочет облегчить твою жизнь, оборвать твою жизнь, разорвать твою жизнь, развалить на части, что бы никто не знал кто ты есть такой…
Вон видишь, Рувим собирает дрова, это он готовится к зиме, когда кофе станет чернеть, он потушит огонь и напишет свою самую долгую, весёлую песню в которой Рувим не узнаёт своего отражения в озере и бродит по берегу разговаривая с ним, потом всё становится с ног на голову и небо оказывается под ногами, а земля над головой.
Солнце печёт пятки Рувиму, вода капает на голову. Рувим пляшет, ему весело, от всего этого, но мы помним, что в Малковине всё ни как у людей и глядя на Рувима мы тоже смеёмся, а сердцем скорбим.
Отражение выше деревьев, выше земли, барабаны гремят в лесу, хочется земляники и прохлады. Рувим идёт по небу, on кричит птицам, он обходит верхушки деревьев, пригибаясь, что бы не поранить голову или ne сломать ветки. Так проходят дни и месяцы, то так, to эдак.
Груда камней возле дороги, это в прошлом году дети строили домик, а Рувим на своём грузовике не любил, когда дети строят домики у дороги, из-за них не видно как цветут тюльпаны, как небо лежит на горизонте земли, или земля на горизонте неба, и продолжает лежать пока ne начинается город - тогда погибло 35 детей, 17 успело убежать в лес пока Рувим гонялся на грузовике за остальными по полю. Рувим умер возле последнего расцветшего цветка, он так хотел его увидеть.
Упаси тебя Бог думать, что в Малковине все такие психопаты нееет, (или вот, хотел сказать, что как правильней, если женщина, тогда истеричка, а если мужчина, то как? истерик? всё же наверно психопат лучше звучит, мне так кажется, а тогда женщину тоже можно назвать психопаткой, вот, выходит, что истерикой одержимы бывают только женщины, хотя про мужчину можно сказать, что у него случилась истерика, но по всей видимости это настолько перманентное событие, что не имеет под собой и не может иметь окончательного диагноза в отличии от психопата, по-моему так) просто каждый занимается своим делом и не мешает другому, такая вот свобода. Да, конечно, перед тем как начинать заниматься своим делом нужно это право na дело заслужить, поэтому у нас так много не раскрытых преступлений и без вести пропавших людей, да что людей, бывает, что улицы пропадают без вести и даже целые районы, это очень печально, да. Старейшины говорят, что раз в 300 лет город обновляется полностью, вот так стоит себе, потом вдруг Бац, и еще потом Трах и Бабах, и нет его, и где-то через полтора месяца, Тыц и вот он опять как новенький и в нем уже совсем новые люди и уже совсем новая жизнь. Теперь никто не знает когда последний раз город исчезал, чудеса да и только.
А вот очень даже нормальный представитель населения Малковина, это девочка Алько, сидит дома и читает книгу, ничего не понимает в жизни и правильно делает, с моей точки зрения, ведь ей только 19 лет. Название книги я отсюда не вижу, а спрашивать, не хочу ей мешать. 4 дня назад она читала «ДонаКихота» И.П.Рг.М.С.Н.Эъ. Стервантаса, в тетрадку она пишет свои мысли о прочитанном, у неё это получается очень смешно, поэтому я всегда плачу когда читаю, как пример могу привести пару строк, которые мне почему-то запомнились:
«Многа была букв а цыфр и картинак mala утрам ела спала еще штота мама говарила смешно пра папу алкаголика и што денех мало а я читала и гулять нехадила меня все завут гулять прихадили катя патом саша нет ево завут игарь вова катя стас саша игарь эш юра маша дима аликсей оля игарь маша они висёлые а автар наверно травмираван кагдата боль преждевременной утраты любимого человека несет в себе чувство вины и этот поток чувственной психической энергии губителен для человека, поэтому он сублимирует своё либидо в форме stixov, рассказов и романов с печальными эпизодами, оперируя глубоко-психическими образами, совершая катарсис, это всё говорит о желании уйти из реалии мира в мир своих фантазий, желание быть Богом, чудовищный протест против сложившейся ситуации. я панимаю што он хател этим сказать но я отказываюсь раздилять это патамушто мне интерсна жить и там и тут»
Кажется это она написала про книги Дэниеля Киза, чудный ребёнок или чудной… хм.
Лично мне симпатичен этот человек, жаль что у меня мало времени, я мог бы рассказать о ней еще пару интересных историй.
Тихо, только не надо сейчас ничего говорить и тем более думать. Посмотри на часы, видишь, сколько времени мы тут бесполезно потеряли, ходим, болтаем, а время уходит, я бы тебе советовал бежать за временем. Вот возьми за правило каждую минуту делать шаг вперед или назад, но если назад, то тогда тебе придется сделать два шага за минуту вперед, потому что ты безнадёжно отстанешь и никогда не догонишь того, кто уже ушел. Вон он уходит ритмичным шагом, его мысли легки, голова светла, а руки, ну что у него за руки, просто загляденье! Какие картины он рисует, а как он работает лопатой, так может жить и работать только талантливый человек Малковина. Лично я считаю его гением, но он очень скромен и любит смотреть на Алько. Он любит её тайно, считает, что это самая настоящая любовь, когда любишь не прикасаясь, поэтому мы часто с ним спорим, наверно он никогда не женится, может быть это и к лучшему, настоящий эстет ну что тут можно поделать.
Так, про камни я тебе рассказал, про Рувима тоже, Алько, ага вот, очень к стати, романтическая история.
Есть в Малковине один культурный человек из очень воспитанной семьи, отец учитель кибернетики, профессор, мать пианистка. И вот он однажды полюбил, одну воспитанную девушку из тоже очень культурной семьи, отец скрыпач, лауреат, мать учительница математики. Он долго ухаживал, был очень настойчив, а потом она откусила ему член… просто так, взяла его и хрусь… Скорей всего случайно, потому что они были очень воспитанные и культурные, и никто плохо о них не думал. Оба впали в состояние шока и теперь не помнят, как всё это случилось. Он в состоянии аффекта ей потом все зубы повыбивал, потом, конечно же извинился. Невероятно, но факт, однако. Конечно, ни о какой свадьбе и речи не могло быть. И всё-таки, не смотря на всё, они остались друзьями, и дружат посей день. Он работает гробовщиком, пишет стихи, а она сделал операцию на аппендиците, проколола губу стиплером, каким-то старичкам продала собрания сочинений Канта, купила розовое платье, выбрила виски, поменяла мобильного оператора, завела котёнка и никогда больше не есть сосиски. Вечером они приходят на кладбище когда лето или у него дома когда зима. Он читает ей свои стихи, она варит ему борщ, они обнимаются и говорят друг другу о том, что как хорошо когда рядом есть такой замечательный человек как ты, потом они выключают свет, зажигают свечи, одевают самые красивые вещи и пьют водку с борщом и друг другу мило улыбаются, в общем по всякому веселятся и очень мило проводят время, а утром, взявшись за руки, радостно бегут за пивом.
Жизнь в Малковине разнообразна и удивительна, бывает по-разному. Вон из окошка выглядывает Скол, он в засаленной майке, он не мылся и не брился уже 3 месяца, волосы его всклочены, лысая макушка румяная от гнева, лет ему около 50, он пьёт дешевый виски, в дом к нему лучше не заходить у него никогда ничего хорошего не происходит.
- Сукаааа! - кричит он своей жене,- ты за… иди нах… ё… твою м… и твою п… я кому сказал… ё… кому я говорю б… чтоб я б… лучшее нах…. мне вообще пох… б… сука… ё… б… иди в п… иди нах… убъю… абыр… ыыыfuck…
Во время этой тирады он хватает всё что попадается ему под руки и тут же кидает на место, он мечется по кухне, топает ногами, мотает головой, закатывает глаза и нервно шевелит ушами. Просто ужас.
- Обосрался? ,– отвечает ему жена.
- Сколько можно пить мою кровь, оставь меня в покое, я хочу нормально жить, без этих скандалов, по-человечески! Мы превратились… мы превратились в х… знает кого, ты мне противна, я сам себе противен, я уже не могу себя контролировать, ты это понимаешь, ты понимаешь, что мне трудно, мне трудно так жить, я не знаю, что делать с этим, но с этим надо что-то делать! Мы же люди, мы люди, а не х… знает кто!!! Ты понимаешь это?! Посмотри на себя, нет, лучше на меня, ты загубила мою молодость, это ты виновата в этом, ты! Нет, это я виноват, что связался с тобой! Нет, это мы виноваты во всем. Зачем, зачем? Нет! Нет, не начинай, молчи, давай не будем! Я стал не контролируем, я плохо сплю ночью, у меня поджелудочная, дай мне воды, и не смотри на меня так, не смотри! Я всё знаю, всё! Всё!
Так, всё, я пойду, полежу, мне нужно подумать, что делать дальше, что делать дальше…
Дешевый театр этот ваш Малковин, скажете вы, и отчасти будете правы, поскольку только жители Малковина могут судить о той цене которую им приходится платить за жизнь в этом городе. Конечно, звание города может быть и слишком громко звучит для поселения подобного типа, но само название – Малковин, по мнению жителей, имеет городское происхождение и на меньшее они никак не согласны.
Это произошло месяц назад.
Мируока проснулась ночью, ей снился странный сон, уже один и тот же в который раз за ночь. Что она видела, она не могла рассказать, все застряло на уровне чувств и переживаний, обрывки чьих-то страстей и страданий. Она ставила на zero свои ноги с обрубленными ногтями, звонила в колокольчики и смеялась от страха. Пришли мужики и связали её. В свои 23 года у неё начала развиваться неизвестная форма психического расстройства, поставить точного диагноза никто не мог, но всем очень нравились пирожки со сливками, которые она пекла и продавала в булочной своей матери. Мируока имела приятную внешность, её тело, как говорится, дышало здоровьем, она была не полной и не худой, в некоторых моментах она обладала всеми характеристиками эффектной девушки, длинные, темные волосы, выразительные глаза, мягкий, не громкий, голос, приятная улыбка. Взяв однажды в руки цепь от клетки Христовой, она не выпускала её уже никогда, обвязав себя вокруг талии и плеча. Макая волосы в чай, за завтраком она насвистывала похоронный марш Нигерии. Салат из морской капусты остыл, на него с потолка спустился паук и начал жадно запихивать еду лапками себе в пасть. Наевшись, он развалился на остатках, негромко рыгнул и блаженно посмотрел на Мируоку осовевшими глазами, обнял задними лапками раздутое салатом брюшко, передними достал портсигар, помял лапками папиросу, закурил, пуская дым коромыслом.
Так они и сидели до вечера, паук смотрел на Мируоку и курил иногда утоляя голод капустой, Мируока макала уже размокшие волосы в почти высохший чай, свистеть она устала и перестала, просто смотрела в дым и думала, думала, думала, думала… о всех животных которые лежат в земле, а эта паучачья рожа сидит и наслаждается жизнью и она вот такая - растакая сидит тут ничего не делает, кроме того как макает волосы в чай и свистит похоронные марши Нигерии.
Ночью все спали и не слышали как по улицам шагают мертвые коты и кошки, большие и маленькие, полуразложившиеся и совсем трухлявые, а впереди шла Мируока и несла на руках свою мертвую любимую кошку у которой оторвалась лапка и отморозилось ушко, пустые глазницы у кошки слезились, она дрожала прижав голову к груди Мируоки.
Белое платье Мируоки было грязным, измазанным разложениями и землёй, из кошки вываливались клубки червей, черви сползали по платью и рукам, волосы Мируоки слиплись, глаза устало горели радостью, Мируока плакала.
Они разбудили весь город, когда начали кричать, кто как мог, кто хрипел, кто просто раскрывал рот, настоящий сумасшедший ад да и только. Животные буквально затопили город своими телам и вонью. Никогда жители так не смеялись, даже кое-кто умер, а кто-то сбежал навсегда, одна только Алько грустила. Они прошли через город и скрылись в лесу, больше никто их не видел. Как Мируоке всё это удалось, я просто не знаю…
Много чего непонятного в Малковине, об этом целая книга получится если писать. Когда пишешь, ты должен постоянно думать что пишешь и почему ты хочешь это написать именно так, а не иначе, вырабатывается стиль, развивается мышление, формируется чувство ответственности перед читателем. Тут конечно напрашивается какой-нибудь жизненный пример, но я вместо этого лучше расскажу тебе о… Что? Не, мы не курим… И не боксёры мы… но у меня есть граната и справка… Да, и вам всего хорошего, хм…
Так, вот.
Осень тогда была очень холодной и что бы как-то выжить мы ели снег, снегу было много и его хватало на всех. Горячей воды тогда еще не было, зато уже появились первые сосульки. Мы были такие высокие, высокие коротко стриженые, вернее он был один такой, весь в угрях и бородавках, его все называли Коляк. Лет ему было 28. Он спускался по ступенькам и со всеми здоровался, идёт по городу и здоровается, головой кивает, улыбается, сам такой страшный, а если еще своего деда приведёт, то они вдвойне страшней. Дед у него бывший железнодорожник, работал на трамвайных дорогах Малковина, страшный болтун и разгильдяй, в позапрошлом году от него ушла жена к более молодому железнодорожнику, по этому он стал каким-то не таким как был раньше, ну каким-то не таким, не таким каким-то, как будто до этого он был таким каким-то, а потом не таким каким-то.
Ну, почему такое случается только с Колякой?
Как-то у него позвонил телефон, он поднял трубку и ему от туда сказали:
- Коляка иди, иди выйди и иди, иди в центр города Коляка, не забудь прихватить с собой сестру, Коляка, ты же помнишь о своей сестре, Коляка. Коляка, забери сестру из школы и идите в центр города оставайтесь там до поздней ночи, потом садитесь на карусель и мчите как можно быстрей, пока не приедете, там я вас встречу. Целую, ваша мама.
Стоит сказать, что мама у Коляки работала дальнобойщицей и её долго не было дома, отец был инвалидом и работал домохозяйкой в состоятельных домах Малковина. Может быть поэтому у них и получился вот такой вот Коляка. Коляка получился очень послушным, не смотря на то, что голос в трубке был подозрительно хриплым, он пошел в школу, забрал сестру, напоил её ситром, в подземном питании купил пирожок с горохом, дождался ночи в центре города, потом они сели на карусель и тут карусель понесла… «ыыыыыы!!!» - кричала карусель… «ах.. еееееть!»- кричал Коляка от страха, сестра Коляки ничего не могла возразить или даже ответить, поскольку встречные завихрения потоков воздуха надули ей щеки, соответственно стянув кожу возле глаз и натянув её на макушке, уши и волосы резво развивались на затылке, она стала похожей на эдакого волосатого недоделанного хомячка мутанта. Так они неслись до самого утра… Так они никуда и не приехали, так их никто и не встретил, а утром пришел дедушка и пожарные, и забрали их с карусели. Мы лежали одно время в одной палате, было весело… и страшно.
Ой, ой смотрите кто идёт! Это Главная Красавица Города Малковин, сокращенно ГКГМ (читать как ГэКаГэМ).
Никто не знает, как так получилось, что она никого не любит, у неё даже нет молодого человека, был один, но его съели медведи в цирке, давно это было. И с тех пор никто не может завоевать сердце ГКГМ. Было пару подружек, но это ей быстро надоело.
Ух, ты видел, ты видел, как она на тебя посмотрела! Может быть ты сможешь согреть её и зажечь искру страсти и любви. Я дам тебе пару советов, как себя нужно с ней вести.
Во-первых, она любит жевать малиновую жвачку и жечь газ на плите, лить воду, кататься на трамвае. Когда ты заметишь, что её глаза начнут менять цвет, это очень красиво, все цвета радуги, все цвета переливаются, это завораживает, чёрт побери! Так вот, когда её глаза начнут менять цвет, как только ты это заметишь, сразу беги в лес найди берёзу потолще и обними её покрепче, это поможет тебе, когда она тебя найдёт, то сразу подумает, что твоя душа имеет тонкую романтическую структуру, это тебе поможет. Все равно она ничего не видит в разноцветном припадке, а ты можешь потом сказать, что испугался за неё и побежал за доктором, а по пути забежал поностальгировать к берёзкам. Это будет жирный плюс. Обязательно скажи её невзначай, что Рувим был твоим другом, но потом произошло нечто, что разочаровало тебя в нём и вы перестали больше общаться навсегда. Я скажу тебе почему так надо сказать, потому что Рувим дружил с ГКГМ и она очень ценила его дружбу, а потом он сделал ей предложение и она отказала ему пару раз, потому что дружба главнее замужества. Они поссорились, и с тех пор она перестала с ним общаться навсегда. Как только она узнает про твои отношения с Рувимом, ты станешь для неё самым близким человеком на земле. А жениться на ней даже не думай, видишь, к чему это приводит, я думаю со временем, она сама тебе предложит жениться на ней, но это будет не скоро, думаю, до этого ты успеешь завести детишек где-то на стороне, а может и вообще женишься на другой. В общем, поступай как хочешь. Поэтому не теряй времени, беги знакомься, она тебя ждёт. Хотя чем ты ей понравился, даже не знаю…
Малковин -2
Ночью все города выглядят совсем иначе чем днём и Малковин не исключение. Ночью, например, не спит больница, не спят колдуны и ведьмы, ведь в каждом порядочном городе должны быть колдуны и ведьмы которые ночью должны не спать. Они охраняют силы зла от сил добра ведь ночью силы зла наиболее открыты, более уязвимы и слабы по сравнению с добрыми врачами которые неумолимы и еженощно наносят болезненные удары по представителям сил зла при помощи своих дьявольских инструментов (во истину, куда только этот мир катиться?). Все аборты совершаются ночью, пока мать и зародыш спят.
Вот если пришла к ним на приём молоденькая беременная, то добрые врачи, у них такие плоскогубцы, у них такие крюки, и такие добрые глаза, которыми они гипнотизируют жертвы, а потом, только раз! И как прыгнут!!! Набросятся на неё и давай её кусать, щипать щипачками, плоскогубить плоскогубцами и носковать своими грязными носками, а невинная жертва кричит: «Папаня, не нааадо! Не надо папааань! Дык! Fuck You, daddy!!!» А кто-нибудь из тоже врачей (всегда такой найдётся) кричит: «Наручники! Несите скорей наручники! Наручниками к батарее, к батарее её наручниками…да, держите же вы её!» Но никто ему не верит, все знают, что это такой финт ушами подслушанный в фильме про наркоманов.
А потом они достают лезвия «Нива» и ножницы по металлу и начинают резать, резать, резать ей ногти и приговаривают: «Добрый доктор Айболит, он в Малковине сидит, он в Малковине сидит по-китайски говорит». Думаю поэтому в Малковине так мало желающих болеть и тем более лечится у врачей.
Однажды, самая злая колдунья Хош, которая не смотря на собственный возраст (17 лет) обладала не малой силой, вошла в больницу ночью 6 июня и скорей всего 6 года в 00 часов 10 минут, разбила телефонный аппарат и осколком зарезала дежурного врача в горло, охранника проткнула рукой, вырвала сердце, трупы бросила на стол для переливания крови и пересадки органов. Две медсестры были обезглавлены при помощи двери, им она перебила шейный позвонки, раздавила связки и руками разорвала всё, что уцелело, скальпелем Хош выколола им глаза и проглотила. Великая сила всех демонов Малковина наполнила Хош, она уничтожила весь медперсонал. Врач гастроэнтеролог попытался геройски противостоять ведьме, он ударил её топором сзади когда она слизывала кровь с кафеля, брызнула кровь и серая вонючая липкая жидкость, Хош упала замертво, но как только он схватил её за хвост, мгновенно его руки покрылись язвами которые расползлись по всему телу. Разрывая ведьму, через задний проход, из крови и гноя выползла большая уродливая крыса, которая встала на задние лапы, расправив крылья, глаза у неё были абсолютно белыми, она оскалилась глубоко вдыхая воздух, она дышала, звук как будто сотни больных при смерти мышей кричат от боли и безысходности. Врач в это время лежал сжавшись на полу, в трёх метрах, куда он успел отползти, весь в крови и гное. Его рот широко открыт, бешеный страшные глаза, всё тело дрожит и кровоточит, через расползающиеся раны были видны черные кости и куски мяса. Страшная язва мгновенно уничтожила врача сожрав его заживо. Крыса опустилась на лапы и устало побежала по коридору оставляя черные горячие следы, которые дымились, медленно ползли за крысой.
Ведьма зашевелилась, окно треснуло и через образовавшуюся щель вползла летучая мышь, она имела бесформенную голову и рваные крылья, тело покрывали безобразные волосы. Мышь взмахнула крылом и приземлилась на грудь ведьме. Хош посмотрела на неё грустными мертвыми глазами. Мышь переползла на лицо ведьме, засунула голову в полураскрытый рот, затем, раздирая губы острыми когтями, погрузилась в него полностью, проползла по горлу и затаилась внутри тела. Спустя время Хошь медленно поднялась с пола, бледное юное лицо с кровоподтеками, дрожащие руки медленно шарили в пространстве. Хош подошла к оконной раме, прислонила голову к стеклу, в котором светила полная луна, закрыла глаза и присев, отклонившись назад, стремительно бросилась в окно. Осколки стекла и остатки рамы посыпались в след. Перед самой землёй Хош раскрыла крылья, у неё появились рога, а вокруг тела клубился темный густой туман, который в лунном свете светился фиолетовым цветом, на теле Хош появлялись и исчезали длинные острые щипы. Ведьма брызнула языками пламя из пальцев и больница вспыхнула, затрещала, Хош закрыла глаза и исчезла, туман опустился на землю и превратился в кишащую массу маленьких медведок, медведки расползлись подальше от пылающей больницы, пропали в темноте. Крики больных заглушил рев огня. Пожар не пощадил ни кого, кроме 3-4 человек которым было не судьба, они выпрыгнули из окон и остались живы.
Спустя годы больницу отстроили, появились новые врачи, новые больные, новые колдуны и ведьмы.
Много всякого дивного в Малковине бывает, бывают хорошие врачи, плохие ведьмы, а бывает и наоборот, в Малковине так всегда. Всё нужно познавать в единичном представлении, в единичном проявлении, в целом же можно и ошибиться. Смотришь вроде бы всё в ней классно, а вдруг произойдет что-то и она уже не та, плохая, гнилая и старая. И ты тоже вроде далеко не золото, а есть что-то такое, что вроде бы позволяет назвать тебя человеком. Каждый день, что-то новое случается, где-то какие-то перемены, ничего постоянного нет. Нельзя быть с одним человеком всю жизнь, к нему можно только возвращаться иногда, что бы узнать как он изменился и как изменился ты или мало ли еще по какому поводу, можно просто за солью зайти или стакан одолжить на время. Интерес жизни только в том, что бы узнавать новое, другое, то, что ты не знал, чего отродясь не делал, получать впечатления разнообразной окраски, других смотреть и себя показывать. И как мораль, можно сказать, что сейчас ты для кого-то молодец, а для кого-то мэрд, всем нагадить невозможно, по-моему так.
Ну ладно, есть одна история, мне она нравится, и я всегда её люблю рассказывать, и с каждым разом она выходит все интересней и интересней как-то по-другому.
Зацвели фиалки, весна щедро дарила жизнь Малковину. Она не жалела красок и чистого свежего, воздуха. Уже было шесть дождей i шесть раз Тропитронат видел из окна как с крыши свисали мокрые волосы, которые тянулись по земле продолжались между камнями и уходили в черную бесконечность земли. Он и его мать жили на окраине города, даже nа границе города, где стоило только сделать шаг за порог, и дорога уводит тебя в лес или в болото. Мать была больна нервами, и обладала очень неустойчивой психикой, поэтому друзей у неё не было, собствеnnо не было друзей и у Тропитроната, люди Малковина их только жалели и общались с неохотой. Подкармливали кто чем мог. Отец умер после того как родился сын, причина сmерти установлена не была. Отцу было 29 лет они часто сорились с матерью и он бы ушел от неё, но что-то его держало, а может просто не успел, детей он не любил и не хотел, так получилось… любил ли on жену неизвестно, я думаю, что нет. От него Тропитронату достались только FотограFии и топор.
Тропитронат скучал по детству которое кончилось тогда, когда черная туча упала с неба на него когда он собирал улиток на лугу. Это произошло неожиданно. Только что он смотрел на дивную тучу, такую черную, большую, ему казалось, что она живая, туча дышала и подмигивала ему, - «будет сильный дождь, нужно сказать маме и привязать собаку», - подумал он, и тут туча стала стремительно приближаться к Тропитронату, он испугался, голова закружилась, ноги не слушались, туча росла, вот он различает её морщины, видит её глаза, сотни безумных глаz, они внутри тучи, нет, там еще лица, ели заметные, различимые темные лица они наплывают друг на друга, злые и страшные, в саванах и рваных одеждах. Туча дрожит и дрожат глаза, дрожат губы, обломки зубов, тонкие синие языки, они тянутся к Тропитронату. Тропитронат зажмурил глаза i сжался на траве с улитками в руках. Он кричал, он почувствовал ледяное дыхание, тяжелое аморфное тело, чья-то шерсть, дальше пустота… Когда он пришел в себя на руках матери, все было как и прежде, солнце, трава, лес, облака. Мать прижимала ego к груди и плакала. Она прибежала на крик, и видела как туча уползла на болото.
У Тропитроната появились sедины. С тех пор он никогда не улыбался и почти всегда сидел дома и задумчиво смотрел из окна на двор, на небо, на лес. Сейчас ему исполнилось 30 лет. Мать ушла в город торговать щенками которые принесла их собака от соседского, рыжего кобеля по имени Тяптяп.
Зацвели фиалки. Тропитронат вспоминал детство, потерянное детство, детство которое он не знал и детство которое он помнил. Делать он ничего не умел и не хотел, с трудом закончил специализированную среднюю школу. Тропитронат жил с матерью, он жил с матерью вот уже 30 лет и такие же 30 let жил без отца. Тяжелые воспоминания, мрачные чувства подкатили к сердцу, обида, жалость. Он взял топор и пошел в лес. Тропитронат захотел пойти в лес через болото, - «если погибну v болоте - значит так тому и быть», - размышлял он, вытирая слёзы. Наступил вечер. Тропитронат брёл по болоту, рубашка выбилась иz штанов, ноги промокли, каждый шаг мог стать последним, каждая кочка, каждый куст, который в сумерках казался надежным, таил в себе тайну судьбы Тропитроната, впереди чернел лес. Тропитронат видимо был удачливым по жизни и наверно поэтому он v конце концов усталый и промокший все-таки выбраlся к лесу.
- «Если ya пойду в лес и не вернусь, to кто будет утешением матери, кто принесет ей воды и подаст mыло?», - мысли Тропитроната путались в поисках ответа, тем не менее он шел по лесу с топором в руке, сначала прямо потом повернул за елью на право, порвал рубашку в кустах шиповника, поранился об обломок телеграфного столба, повернул на лево, опять на право, налево, налево, направо, налево, прямо и вышел на поляну к заросшему травой и мхом высокому камню вокруг которого лежал снег. Темнота в лесу была более живой и насыщенной, цвели фиалки. Тропитронат обошел камень вокруг и обнаружил трещину, он прикоснулся к ней и ощутил тепло, теплая волна накрыла его, я бы сказал подобное чувство, kogda тебя обнимает любимый человек. Лес зашелестел, затрещал, и возле Тропитроната появилось черное облако, он узнал его, только сейчас оно стояло перед ним на двух лапах, звериных мохнатых, облако заканчивалось где-то в лесу, в деревьях. Тропитронат прижался спиной к камню и покрепче сжал топор в руках. Облако двигалось вокруг Тропитроната, как бы ожидая подходящего момента для нападения. Облако кружилось вокруг Тропитроната, облако топтало снег и тут Тропитронат заметил копыта, - «oblako на ко…! oblako на ко…! oblako на копытах!» , - кричал он тыкая в облако топором. Облако замерло на месте и тут Тропитронат замахнулся и бросил топор даже почти не целясь, бросил со всей силы, топор вошел в черную массу, из облака полетели куски кровавого мяса и шерсти, обрубленные пальцы и кости, разноцветные игрушки, платочки, мячики и пряники, улитки и новогодние блестящие ленточки, весёлые погремушки и сахарные леденцы на палочке, краски и улыбки, стёклышки и камушки, плацкартные билеты, воздушные шары, значки и марки, рыбки и кузнечики, сладкая вата и зоопарк, бумажные кораблики, орехи и яблоки, мультики и сказки, земляника и колыбельные песни, последним из облака выкатилась отрубленная golova отца. Облако упало на колени, копыта отвалились. Облако стало маленьким, величиной с кулак Тропитроната, оно просочилось в щель, исчезло. Тропитронат лег на sнег, он был счастлив, он рыдал, он улыбался обнимая старенькую плюшевую собаку, он смотрел в небо, где появлялись звезды, дул легкий ветер плыли тyчи. Прогремел гром, пошел дожdь.
Цвели фиалки. Вот такое оно, детство Тропитроната...
А вы говорите детство, детство. Детство должно быть у каждого ребёнка, детство оно как приговор, оно неизбежно, особенно оно неизбежно кому исполнилось за 30 или около того. Как это, приговорён к детству через взросление или приговорён к взрослению через детство, приговор окончательный и кто хочет его обжаловать пусть первым кинет в меня камень, если успеет, а то у меня тут топор, но это шутка.
Детство нужно беречь и помнить, у кого-то оно безоблачное, а у кого-то совсем очень даже облачное, тут не угадаешь…
Летом придет, возьмет, сядет и сидит, пальцами на ногах шевелит, видно думает о чем-то, глазами честными по сторонам водит, моргает, мух высматривает, паутину разглядывает, пылью любуется, сквозняки космические слушает, мир познает. То бороду почешет, волосинку дернет, то брови пригладит, ухо потрёт, весь в делах и заботах. Дверь не закрыл за собой, вот она и скрипит, на дворе ночь уже, лучина ели светит, тени на его лице от шапки до пола, шапку не снимает, волосы только раздвинул, что бы глаза лучше видели. Трава шевелится между досками и кузнечики, кузнечики тоже всё видят, помнят и скорбят по хорошей погоде, в плохую погоду они в прятки играют, чем же еще заниматься, дома сидеть и читать, телевизор смотреть? Трава шевелится, и усы шевелятся, губы травинку сплюнули, крошку языком в усах нашли и перепрятали в бороду. Рубаха старая, штаны тертые, лапти дырявые, носки грязные, а шевелятся еще, пальцы шевелятся и жизнь продолжается. Ночь дверями скрипит и деревьями шумит, замолчит и тишина наступает. Налево посмотрит - муху увидит, на право все остальное. Хош в окно заглянет, увидит его, испугается и улетит на месяц или спрячется в тумане. Все понимает, только помочь ничем не может, работа такая, мир так устроен, скорлупа от семечек на шапке лежит, красивая девушка в углу повесилась. Может Алько, а может Мируока. Сейчас спички возьму, посмотрю поближе… так… нет, вроде не Мируока, и вроде не Алько. А ты ГКГМ домой проводил? Ну, значит и не она. Так, так… Ну-ка, еще раз… Кажется я её знаю, это же Фецилия только тут она как-то красивее выглядит, чем в жизни. Что-же с ней случилось? Всегда такая весёлая, скромная, молодая. Что творится, а? Отойду пожалуй, пахнет как-то не очень, да…
Сидит, смотрит, шевелит пальцами, шапку не снимает, светлячка в кулаке держит, кости греет, а руки пыльные и сам весь в паутине, травой порос, воздух нюхает и вынюхивает, туман сгущает, дверь скрипит, во дворе в траве светлячки, цветы… цветы в росе, закрылись, спят. Куча песка, речка течёт, то течет, то тенечёт. Черти на повешенной катаются. Катались как-то черти на Фецилии, всюду ей звёзды подбрасывали и лишали всякой надежды на выздоровление. А когда она… Что? Фецилия была больна?! Нееет. Я сказал?! Когда? Не, я ничего не говорил… Фецилия не больна, она просто повесилась. Это же две большие разницы. Я своими глазами видел, клянусь. Ночь сегодня прохладная…
Вчера Эш пришел домой пьяным. Праздник какой-то был, вот он со своими сотрудниками его и отпраздновал.
Катя резала колбасу и вязала узоры на глазах у изумленной публики. Узоры она вязала мысленно. Узоры были очень красивые они ложились на бутерброды и делали их необычайно вкусными на любой вкус, Катя мастерица этого дела, у ней всегда всё получается, так ловко и интересно. Юля почистила лимоны и принялась за грейпфруты, смеялась над шутками АлеХандра, Эш стоял на табуретке и читал газету, краем глаза поглядывая на всё то волшебство, что творилось за столом, Юля мастерица этого дела, у ней всегда всё получается, так ловко и интересно, на это стоит посмотреть.
О, а вот и Макс пришел, че-то принёс, тапочки белые принёс, ну и затейник, озорник, говорит кто на лево, кто на право, а мы строго по центру, смешно, даже плакать хочется.
Тоня прибежала схватила батон хлеб и съела его, другой батон порезанный отнесла на стол, такая она Тоня, порхает вечно, суетится, смеётся, красочный персонаж, о ней бы отдельно написать, но чуть попозже.
Где-то в глубине квартиры сидят и беседуют Игорь, Игорь, Сергей, Андрей, каждый из них достойный кандидат для интересного рассказа, я о них конечно расскажу, но чуть позже, хорошо?
АлеХандро – это просто душа компании и даже не просто душа, он великолепный человек, не то что я или Эш, обо мне вообще говорить не стоит, вот Эш подтвердит, я конечно напишу автобиографию, но не сейчас же, сейчас же разговор не обо мне, а об Эше и об Анне. Если хочешь спросить меня кто такая Аня, то я тебе скорей всего захочу ответить, что Аня – это представитель редкой профессии, она человек очень не простой, хотя и открытый всем ветрам на зло, как парусник… тут сразу возникает контраст, между парусником и кораблём, это даже хорошо, так как контраст подчеркивает изящность и утончённость парусника в сравнении с кораблём. У Ани крашеные рыжие волосы, вернее у Ани волосы крашеные в рыжий цвет, цвет очень хорош, такой в меру насыщенный и достаточно рыжий что бы не шокировать рядового обывателя Малковина или сотрудника.
Об психологическом моменте встречи Эша и Ани, лучше конечно спросить у самого Эша, только он сам ничего определенного не ответит, только будет мукать и мекать, шмурыгать носом, дергать бровями, разводить руками, цитировать Алько, может покраснеть или наоборот позеленеть, а потом возьмет вот так и оппачки… и напьется, неуёмной энергии человек, постоянно что-то выдумывает и сам в это верит, такую чушь порой несёт иногда получается смешно до слёз, а порой ну просто беее… блевать тянет наверно это он специально беее… что бы все беее… сблевали для равновесия, когда сблюешь сразу легче становится беее… буэг, жизнь как речка течёт!
У Ани очень редкая профессия, такая что еще поискать.
Ане не нравится Эш, Эшу Аня нравится очень, он даже в неё влюбился, и никто не мог с этим ничего поделать, такая природа вот, разное дыхание. Захотел как-то Эш из за Ани себя порезать, только всё никак не мог решиться, боялся, что вдруг это всё не правильно, даже не вдруг, а… ну… кароче… в общем как только он взял лезвие страшно ему стало, толи какая-то неуверенная надежда что ли на неизвестно что появилась, толи подумал, что ничего это ровным счетом не решает. В отчаянии Эш пошел на кладбище пьяным, трезвым он бы никогда бы на такое не отважился ночью, а я забыл сказать, что он пошел на кладбище пьяным НОЧЬЮ! Бредёт он по кладбищу смотрит себе под ноги и плачет, сопли свои утирает рукавом, а что происходит вверху не видит, а вверху, в черном небе, где ни звезды, происходит светопреставление, лучи света, клубок неба светится разными цветами зелёным, красным, желтым, фиолетовым. Цвета смешиваются, космический ветер их рвет и размазывает в пространстве, молнии сверкают разноцветные. А Эш этого не видит, он шатается и когда его качает в одну из сторон, мы видим, что за ним ровной шеренгой, след в след двигаются мерзкие трупы с горящими зеленым огнём глазами…
Жуть, вот куда приводит алкоголь. Сам я не пью, и мне никогда не нравится когда кто-то пьет, противно. Когда напиваешься в хлам, то теряешь божественность.
Когда начинаешь пить, то чувствуешь Бога, он говорит тебе откровения и ты плачешь, ты уже знаешь зачем ты пьешь и в чем смысл жизни, как всё просто и понятно, мир тянет тебе руку и предлагает замирить и ты пьешь за мир во всем мире, не для себя же конечно, ну и для себя тоже конечно, для всех, для Бога… ибо он сейчас сидит рядом с тобой и рассказывает про трудности на работе, жалуется на жену, на цены, потом пойдет политика, анекдоты, выпили еще, спели песню про разлуку, поплакали, посмеялись, еще выпили, а потом вдруг ничего не помнится, счастье было, а теперь, где оно? Кровать, стёкла, вода и Бог, который всё это создал, который всё так придумал.
Адам и Ева… Адам затянут в черную кожу, идет через автомагистраль Малковина по мосту, рядом Ева, голубоглазая, короткая стрижка, стройная в фиолетовом шелковом платье идут уже долго, лет 100 или всю жизнь, курят и пьют пиво. Они идут умирать, у них есть ключ Армагеддон. Армагеддон! Лица и руки потерты резиновым ластиком, размазанные образы, туманные взгляды, смола в волосах, капает на ноги, снег обходит их следы, в следах не растет трава, а птицы молчат и улетают далеко, далеко. Старики целуют им руки и омывают ноги, называют пророками, приглашают в гости. Гопники умирают в страшных мучениях когда они смотрят на них, сначала понос, потом склероз, потом гипердистрофия, коварная болезнь свинка, в желудке появляются маленькие солёные ёжики и начинают бегать в поисках выхода тыкаясь носами и иголками, то вверх, то вниз. Ёжики выползают через рот, а кое-кто через… низ…. Гопники ревут матом, как сотни тысяч беременных морских коров, у них лопаются глаза, и наконец проклиная себя они сгорают в гиене огненной…
Адам и Ева гуляют по крышам, греются на солнышке в последний раз, это чувствуется, это заметно по подошвам, по их когтям. Они прыгают на землю, заходят в магазин покупают водку, но у них никто не берёт денег, продавцы просят погадать на будущее их детей, но они уходят молча. За углом пьют из горла и занюхивают свежей весенней землёй, трясут головами, фыркают и говорят – «Хршооо! Хшооо! Кхе!».
Выходят на площадь, народ у них спрашивает, - «Кто вы такие?», - они отвечают в один голос,- «Я ваш родитель, я стрела вечности, я вестник. С меня все начиналось и мной всё закончится. Армагеддон!!! Я начало и конец, альфа и омега. Святая всех святых, конец дела лучше начала. Армагеддон начинается, я его начну, а вы сами его закончите, вы все уйдете, я исчезну последним. Когда этот мир начнет жрать себя, когда звери и птицы заговорят на человечьем языке, а люди будут скулить и смеяться, я буду нем и глух… черепахи выпьют море, рыба уйдёт в землю, всякая структура развалится, планета уйдёт в себя и исчезнет. Наконец-то всё закончится. Вот и всё… Шампанского!!!»
Выходит Шампанский и кланяется, Адам и Ева стреляют ему в голову и он начинает тошнотворно, с выражением, старательно блевать белой пеной, обливая всех присутствующих. Все смеются и кричат, достают монтировки и начинают бить Шампанского кто куда достанет. Шампанский падает. Наступает вечер, люди расходятся выражая своё мнение по поводу происходящего. Адам и Ева говорят всем спасибо и до свидания, садятся в поезд и под грохот пустых консервных банок привязанных к последнему вагону сзади и уезжают в темноту. В темноте над вагоном как воздушный шарик висит разноцветный Шампанский, он привязан за веревку к окошку купе Адама и Евы, он заблеванный, избитый и сонный, счастливо улыбается ветру в лицо.
|
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
