| Мария Полевская |
2006-02-09 |
45 |
5.00 |
9 |
| |
|
| |
Муравейник
Дом был большим и старым. По ночам дом скрипел и вздыхал, потревоженные мыши попискивали за обоями. Третья ночь должна была стать последней, которую Роман проведет здесь; он собирался уехать утром сразу после завтрака.
Деревенский дом достался ему в наследство. Бабушка Вера умерла больше месяца назад, но Роман только теперь смог выбрать время и приехать в эту деревушку за 120 километров от столицы и осмотреть неожиданно доставшееся ему имущество.
Осматривать, впрочем, было особенно нечего: кроме дома, был еще колодец и кое-какие хозяйственные постройки - сарай, курятник - такие же старые, как и дом. Десять соток огорода аккуратно засажены полосками лука, моркови, укропа - бабушка Вера до самой смерти поддерживала хозяйство. Сама деревушка за последнее десятилетие совсем обезлюдела. Теперь здесь остался всего десяток жилых домов - большинство стояли заколоченными весь год, оживая лишь на один-два месяца с началом дачного сезона. Еще лет десять - и она окончательно растворится в густом лесу, который и так уже подобрался к самым домам, словно ему не терпелось поскорее поглотить деревню...
"Надо дать объявление о продаже в местной газете... Вот не было заботы...", - думал Роман, лениво стряхивая сигаретный пепел на куст сирени, росший у забора. Сам он не имел склонности к отдыху на лоне природы.
Облокотившись на старую расхлябанную калитку, Роман курил, глядя на закат, медленно окрашивающий верхушки берез на опушке пепельно-розовыми оттенками. Лес начинался прямо у дома... и места просто удивительно красивые. На какой-то миг Роман почувствовал сожаление.
"Уеду завтра после обеда... успеется. А с утра пораньше схожу в лес по грибы", - вдруг неожиданно для самого себя решил он.
***
На следующее утро он проснулся еще до шести утра - свежий, отдохнувший. Завтракать не хотелось, но Роман сунул в карман куртки кусок хлеба и две антоновки, хоть собирался погулять в лесу час-полтора, не больше.
В лесу было прохладно, ночная роса только начинала высыхать. Погода стояла самая что ни на есть грибная - ливни ночью, жара днём. Но Роман поймал себя на том, что собственно грибы его не очень интересуют. Гораздо больше ему нравилось просто гулять по лесу, раздвигая руками еловые лапы, присаживаясь отдохнуть то на поваленное дерево, то на нагретый солнцем мох.
Но еще больше ему нравилось наблюдать за насекомыми. Солнце давно встало, и лес наполнился неумолчным звоном. И эту музыку леса, которую обычный человек очень скоро перестает замечать и воспринимает как звуковой фон, Роман мог читать, как по нотам, мог разложить ее на отдельные партии, как опытный дирижер - партии инструментов оркестра.
Ему нравилось некоторое время прислушиваться, выбирать. Затем он вставал и осторожно продвигался в том направлении, откуда раздавался выслеженный им звук... Тихий стрекот маленького серенького кузнечика настолько же отличался от пронзительной, требовательной трели зеленой саранчи, как свирель - от трубы-геликона.
Некоторое время он наблюдал за изящным насекомым с удлиненным черно-красным брюшком. Песчаная оса-амофилла старательно тащила обездвиженную ядом зеленую безволосую гусеницу, раз в пять превосходящую ее по массе. Где-то поблизости должна быть ее вырытая в земле норка, куда оса в конце концов затащит гусеницу и оставит там, парализованную, но живую, на прокорм будущему потомству. Насекомые, в сущности, очень кровожадные существа, думал Роман. Хотя и не жестокие, как люди - они не убивают ради удовольствия. Но лишь неискушенный человек может полагать, что эти крошечные создания питаются лишь медом и пыльцой - каннибализм среди насекомых скорее норма, чем исключение. Осы и муравьи пожирают гусениц, стрекозы - комаров и мух, большие кузнечики-саранча поедают более мелких и слабых... В мире насекомых, под ногами у человека, каждый миг происходят трагедии - слишком маленькие, чтобы человек их заметил...
Насекомые всегда завораживали Романа. Школьником он мечтал стать энтомологом. Но судьба распорядилась иначе - он, фактически, посвятил свою жизнь изобретению все новых способов их убийства. Лаборатория в институте биологии, в которой он вот уже три года вполне успешно продвигался по служебной лестнице, ежегодно разрабатывала множество новых средств для борьбы с вредителями посевов.
Роман часто думал, что его работа - это своего рода война разумов между миром людей и миром насекомых, и задавал себе вопрос, кто же в конце концов одержит в ней верх. Самый распространенный, древний и приспособленный биологический вид (какой-нибудь обычнейший вредитель вроде тли или паутинного клещика дает по 15-20 поколений за лето - дай им волю, они покрыли бы собой земной шар за считанные недели). Единственный, кто уцелеет после атомной войны. Насекомые превосходили человека во многом. И они всегда восхищали Романа - своей красотой, своей выносливостью. Своим умом.
Аккуратно сняв часть крыши у муравейника, Роман присел понаблюдать за молодыми, еще с прозрачными крылышками муравьями, беспомощно сбившимися в кучу, за предприимчивыми муравьями-рабочими, которые тут же принялись вытаскивать из руин, спасая от неведомой опасности, продолговатые молочно-белые личинки - главное богатство муравьиного общества. Какая отлаженная работа, какое четкое распределение ролей... Роман нашел в кармане джинсов затерявшийся леденец, облизал и положил на край муравейника. Пусть угощение немного загладит его вину за причиненные разрушения.
Примерно в семь двадцать утра Роман съел первое из двух яблок-антоновок и выкурил еще одну сигарету.
В половине восьмого он понял, что заблудился.
***
Дорога... только что она была здесь. Роман немного умел ориентироваться по солнцу, но не строил иллюзий по поводу своих способностей и потому старался не отходить от нее. Но вот, несколько неверных шагов - и она исчезла, просто исчезла. Растворилась среди деревьев, которые обступили Романа, словно негостеприимные хозяева - незваного гостя.
И все же поначалу он старался не паниковать.
"Нужно вернуться по своим следам", - подумал Роман, - Я не мог отойти так далеко от дороги. Она должна быть где-то рядом".
Он принялся вспомнить, где было солнце, когда он заходил в лес. Кажется, справа. Значит, теперь, чтобы вернуться, он должен следить за тем, чтобы оно все время было слева. Роман повернулся и пошел в выбранном направлении - довольно быстрым шагом, уже не отвлекаясь ни на грибы, ни на насекомых.
Минут через двадцать Роман остановился. Он плохо запоминал лес - это же не город, черт побери, деревья везде одинаковые - но этот выгоревший сосняк он бы точно запомнил. И еще этот огромная полувысохшая ель с расщепленной верхушкой... Здесь он не был.
Только сейчас Роман заметил, что задыхается. Как он мог сбиться с пути?!
Почему-то только сейчас ему пришло в голову покричать, в лесу должны быть грибники. Но ему ответило только эхо.
***
Солнце между тем совсем поднялось, и в лесу становилось душно.
Роман был городским человеком до мозга костей, и мысль о том, что он заблудился в лесу, во враждебной среде, где нет ни такси, ни дорожных указателей... черт - даже нет сотового телефона, ну почему он не догадался взять его с собой на всякий случай? - наполняла его страхом, как он ни старался противостоять ему.
"В какую бы сторону я ни пошел, в конце концов я должен выйти на дорогу, - успокаивал себя Роман, - или к трасформаторному столбу. А по проводам можно выйти к населенному пункту. Чертов лес только кажется дремучим. Тут вокруг через каждые три километра деревни... Не может быть, чтобы я в конце концов не вышел куда-нибудь! Но где, например, лесничьи тропинки, по которым вывозят лес? Почему их нет?" Лес действительно выглядел каким-то слишком уж безлюдным...
Он решительно принялся пробираться через заросли папоротника, стараясь не думать о том, что будет, если он так и не выйдет к дороге. Но он не мог отогнать мысль, что утратил план действий и теперь просто бесцельно блуждает - возможно, уходя все дальше от жилых мест.
Роман пробовал кричать через равные промежутки времени, но уже без особой надежды. Положение его было незавидным, и он знал это. Никто не будет его искать; в институте заметят его исчезновение не раньше, чем через две недели, когда у него закончится отпуск и он не выйдет на работу. Машину он поставил за домом, с улицы ее не видно - соседи просто подумают, что он уехал.
"Как мог я так заблудиться?" - в очередной раз удивленно подумал Роман. - И где?! "Заблудился в трех соснах", - сказал он громко, надеясь, что звук собственного голоса успокоит его. Но, отраженный от равнодушного зеленого купола, его голос прозвучал слабо и испуганно.
***
Когда солнце начало клониться на восток и птичьи голоса стали умолкать, Роман вынужден был признать, что перспектива провести ночь в лесу более чем реальна.
Вздрагивая от каждого шороха и иногда погружаясь в мучительную полудрему, он кое-как пережил эту ночь. Она выдалась неожиданно прохладной, и Роман умудрился простудиться. Наутро болело горло, мучительно хотелось пить, желудок сводило от голода. Больше всего ему хотелось лечь на траву и просто ждать решения своей судьбы.
Когда к полудню горло совсем разболелось, Роман перестал звать на помощь.
Он поел немного ягод и лесных орехов, но они не могли заглушить мучительный голод. Кажется, у него поднималась температура. Из-за этого или чего-то другого, но зрение начало играть с ним дурные шутки. Перед глазами плясали черные пятна и огненные полосы. Однажды ему показалось, что он видит прямо перед собой на поляне полупрозрачный силуэт человека, окаймленный солнцем. Но когда он моргнул, видение исчезло.
***
Роман пробовал идти на запад на восток, на север и юг, отмечая по пути свое продвижение, но каждый раз заходил в непролазную чащу. В конце концов он забрел в болото и промочил ноги. Свою вторую ночь в лесу он провел без сна, прислушиваясь к каждому шороху, и проснулся уже совершенно больным - голова была чугунной, горло саднило. Лишь в десять утра он заставил себя идти дальше.
А около полудня Роман услышал человеческий голос.
Он настолько отчаялся услышать нечто подобное, что вначале просто не поверил. Последние двадцать четыре часа он порой видел и слышал вещи, которых не было... К тому же, теперь его мучал несильный, но постоянный кашель, и когда Роман услышал голос, он как раз закашлялся.
Он знал, что этого не может быть - ему послышалось, должно быть, слух уже отказывает ему... - но все же он остановился, прислушиваясь к звукам леса.
И он опять услышал его. Голос... как ему показалось, женский или детский. Из-за эха Роман не смог понять, откуда он раздается.
- Ээй! - из его горла вырвалось жалкое шипение. Роман прокашлялся, и со второй попытки получилось лучше: - Эгегей! Кто здесь? - а потом закричал: - Помогите!
Скорее всего, это был такой же заблудившийся путник, возможно, ребенок, который ничем не сможет помочь ему. Но Роман обезумел от одиночества - и был бы счастлив встретить любое человеческое существо.
Голос ответил ему! Даже несмотря на расстояние, Роману почудились в ответном крике обрадованные нотки. Теперь Роман понял, что голос раздается справа, и побежал туда.
Он опять закричал, но ответ услышал только через пару минут - голос как будто немного удалился. Роман бежал со всех ног, не разбирая дороги, через почти достигающие груди заросли папоротника, ветви деревьев хлестали его по лицу, он едва не подвернул ногу, споткнувшись о корень.
Голос опять позвал его, и Роман замер на месте, совсем сбитый с толку: теперь голос звучал слева. Уж не дурачит ли голос его? Голос вновь окликнул - настойчиво, как будто требовательно.
...Он остановился только тогда, когда колющая боль в боку стала невыносимой. С него лился пот, подвернутая нога болела. Задыхаясь, он схватился за ствол дерева, чтобы не упасть.
И тут он услышал смех. Мелодичный, точно хрустальный. Не было сомнений - он принадлежал тому, кто звал Романа... Вот только теперь он звучал гораздо ближе, совсем близко.
От звуков этого переливистого смеха Роману стало жутко, как еще никогда в жизни. Теперь ему уже больше не хотелось спешить навстречу голосу...
Позади него не раздалось ни шороха, не хрустнул ни один сучок - Роман просто почувствовал, что он больше не один. Он обернулся.
Прямо перед ним стояло странное существо.
Каким бы легким, почти невесомым оно ни казалось - невозможно было понять, как оно смогло подойти совершенно бесшумно. Казалось, оно перенеслось сюда по воздуху. И воздух точно пронизывал насквозь белоснежную, почти светящуюся кожу существа и его короткие золотистые волосы. Его рост не превышал 160 сантиметров. Оно казалось почти прозрачным...
"Оно"... Только сейчас Роман понял, почему про себя так назвал его. На существе не было одежды, и ничто не мешало видеть, что на его теле нет ни малейших следов половых признаков - ни женских, ни мужских. Между тем это явно был взрослый индивид. У него были правильные и даже красивые черты лица, но словно бы лишенные всяких индивидуальных отличий; по ним невозможно было определить ни возраст, ни пол (впрочем, последнего у него просто не было).
Роман знал, что перед ним не человек, подвергнутый какой-то операции, и не гермафродит. Знал еще до того, как заметил за спиной у существа пару прозрачных, чуть подрагивающих, точно слюдяных, крылышек... Крылышки казались хрупкими и ломкими - совершенно невозможно было представить, что они способны поднять в воздух даже такое невесомое создание.
Это странное подобие лесного эльфа ("черт возьми, почему бы ему и не оказаться эльфом", - подумал Роман, чувствуя, что у него голова идет кругом) стояло неподвижно, разглядывая Романа своими светло-зелеными, точно речная вода, глазами, в которых читалось лишь легкое любопытство. Затем он шевельнул своими тонкими пальчиками и слегка кивнул головой, точно приглашая следовать за ним.
Точно загипнотизированный, Роман двинулся вслед за "лесным эльфом", уже не пытаясь трезво оценить ситуацию.
Роман дивился, как легко и бесшумно передвигается существо. На ногах у него также ничего не было, но, казалось, шишки и острые корни "эльфа" ничуть не тревожат. Они шли минут двадцать быстром шагом - похоже, лесное существо хорошо знало, куда идет. Наконец они остановились.
Они стояли на очень большой поляне.
"Черт возьми, куда же я попал? - с возрастающим изумлением и беспокойством подумал Роман. Примерно в двухстах метрах от них, в центре свободного от деревьев пространства высилось причудливой формы здание.
***
Это было совершенно немыслимое, с точки зрения человеческой архитектуры, сооружение. Не менее полукилометра в диаметре, оно возвышалось, достигая высотой верхушек деревьев, подобно чудовищному торговому центру. Построено оно было из какого-то непонятного рыхлого материала, и вместо окон было бесчисленное множество круглых входов. Больше всего строение напоминало... ну да - муравейник! И от этой мысли у Романа почему-то побежал по спине холодок. Он и сам не понимал, почему эта мысль вызывала в нем тревогу. Здание выглядело безжизненным, но Роман не сомневался, что внутри находятся такие же существа, как и то, которое привело его сюда, и что именно это здание было конечным пунктом их путешествия.
- Куда мы пришли? Ты здесь живешь? Что это за дом?
"Эльф" остановился и оглянулся, почувствовав, что спутник больше не следует за ним. На его красивом нечеловеческом лице было написано разочарование. Он сделал жест рукой, чтобы Роман продолжал идти вслед.
- Ну, нет, - сказал Роман. - Объясни, что все это значит. И не притворяйся,
что не понимаешь! - добавил он, хотя и не был уверен, что существо его понимает.
"Эльф" несколько мгновений смотрел на Романа, а затем его бледно-розовые губы раздвинулись в улыбке. Возможно, она была предназначена, чтобы выказать добрые намерения... но при виде этой улыбки Роман похолодел. "Чем же оно питается?! Явно не нектаром и цветочной росой!" Зубы существа - очень тонкие, редкие и длинные, словно серебряные иглы - вряд ли были способны разрывать плоть, но их вид вселил в Романа ужас. Они не были похожи ни на человеческие зубы, ни на звериные клыки. "Надо убираться отсюда", - подумал Роман, - и быстро.
Но если он попытается бежать, существо может сообщить о нем остальным, внутри здания - и они погонятся за ним... Существо опять сделало призывный жест рукой - "следуй за мной" - и повернулось к Роману спиной. В следующее мгновение Роман набросился на него.
Оно почти не сопротивлялось. Миг - и существо уже лежало на земле, придавленное коленом Романа, который одновременно старался заломить руки существа за спину. Кости у него были тонкие и мягкие, как у птицы... и через мгновение Роман услышал хруст. Он даже не хотел этого делать - просто не рассчитал силу. Существо издало слабый крик, в котором Роман узнал голос, звавший его в лесу, только теперь в нем слышался страх. Прозрачные зеленые глаза существа расширились от боли. У него были продолговатые зрачки, как у кошки - не человеческие. Сейчас его глаза казались почти черными. Продолжая коленом прижимать существо к земле, Роман стал медленно сжимать его горло. Существо задыхалось, из его глаз текли слезы... Казалось, еще миг, и все будет кончено. Но вдруг оно извернулось и запустило свои длинные, острые зубы Роману в плечо.
Перед глазами у Романа все потемнело. Через миг яд проник в его кровь и он провалился в небытие.
***
Когда он пришел в себя, вокруг было темно, и ему показалось, что все был сном и он проснулся ночью в своей городской квартире.
Понадобилось время, чтобы глаза привыкли к полумраку. Но еще раньше Роман понял, что не может пошевелиться. Он был парализован... Было ли это действием яда, попавшего в организм во время укуса, или что-то другое - Роман не знал.
Роман попытался кричать, звать на помощь - но обнаружил, что не может и этого. Голосовые связки перестали повиноваться. Тело, будто окаменевшее, было налито такой тяжестью, что он с трудом мог дышать.
По мере того, как глаза привыкали к темноте, вокруг стали вырисовываться смутные очертания. Он находился в комнате, судя по всему, большой. Стены в пределах его видимости были увешаны какими-то белыми свертками различной длины...
Роман опустил глаза. Его тело начиная от челюстей было стянуто, точно спеленуто плотной белой тканью, она не дала бы ему пошевелиться, даже если бы он не был парализован ядом. И с его телом было что-то не так. Что-то до ужаса неправильно...
"Куда же...делось все остальное??!!!"
Догадка была слишком ужасна - вероятно, поэтому она и не пришла к нему сразу, хотя все было так очевидно... Роман разом понял, что за свертки окружали его, что это за комната.
Он не мог кричать... но внутри у него все разрывалось от крика. Черно-красная оса, волокущая гусеницу в свою норку - последнее, что встало перед его глазами, прежде чем реальность снова стала ускользать и он полетел по черному туннелю в пустоту... |
|
| ыфдеыф |
2005-12-02 |
40 |
4.44 |
9 |
| |
|
| |
СТРАзготовлению кресел отправился на смерть. |
|
| сергей неупокоев |
2006-03-25 |
39 |
4.88 |
8 |
| |
|
| |
Мальчик рыл яму у самой кромки моря и нашел человеческую голову.
На берегу он был один; серый песчаный пляж, пересеченный цепочкой его следов, зеленая полоска водорослей, худые чайки - и больше ничего. Мальчик хотел выкопать свое собственное маленькое море, а нашел голову. Он очистил ее от мокрого песка и увидел, что это голова его матери - рот приоткрыт, к глубоко запавшему языку прилипла бумажка. Мальчик достал ее двумя пальцами. Это был размокший и принявший форму нёба кусочек фотографии, судя по линиям разрыва - четвертинка. На фотографии были запечатлены море, пляж, возможно, этот же самый, и еще какая-та голая часть человеческого тела, самый краешек. Локоть? плечо? колено?
Мальчик спрятал фотографию в карман, засыпал голову матери песком, пометил место обкатанной волнами корягой и пошел домой.
Дом, где он жил с отцом и матерью, был похож на огромного зверя, который спит, уложив голову на лапы, и мерно дышит во сне. Мальчик поднялся на веранду, босыми пятками вбирая животное тепло ступенек. Мать возилась на кухне; она разделывала цыплят. Куриная кровь стекала в лоток, лишние детали куриной анатомии - лапы, кишки, гениталии - падали в мусорный бак. Локоть? плечо? колено? - подумал мальчик.
- Смотри, мам. - Он показал матери фотографию. Нож выпал из ее руки и лязгнул об пол.
- Где ты это взял?
- Старик дал, - соврал мальчик.
- Какой старик?
- Не знаю. Просто старик.
- Где это было?
- На пляже.
- Как он выглядел?
- Высокий, седой. Он курил трубку. - Мальчик решил, что яркая деталь убедит мать.
- Он с тобой говорил?
- Нет. Просто дал фотографию.
- Он еще там?
- Не-а. Ушел.
- Куда?
- Не знаю. Вдоль берега.
Мать вытерла окровавленные руки о фартук и забрала у мальчика фотографию.
- Сиди здесь, - сказала она и покинула кухню.
Оставшись в одиночестве, мальчик обмакнул палец в лоток с вонючей куриной кровью и нарисовал на щеках красные полоски. Он слышал, как мать стучит в дверь отцовского кабинета. Дверь отворилась, захлопнулась. Мальчик досчитал до десяти и пошел следом. Половицы скрипели у него под ногами, словно он вышагивал по хвостам тысячи кошек. Мальчик опустился на колени, нежно погладил их ладонью, потом поцеловал, чувствуя на губах вкус пыли. Когда он продолжил свой путь, половицы были беззвучны - он научился договариваться с домом.
Добравшись до отцовского кабинета, мальчик затаил дыхание и заглянул в замочную скважину. Он увидел руки отца, лежавшие на раскрытой толстой книге, которую тот все время читал. Руки вспорхнули в воздух.
- Что это? - раздался голос отца. - Какой-то пляж. Это то, что я думаю?
- Это о н, - сказала мать. - Вот. Здесь видно е г о локоть.
- Не может быть. - Руки вновь легли на книгу, пригладили страницы. - Ты говорила, что сожгла все е г о фотографии.
- Сожгла. И эту тоже. Я ее помню.
- Я тоже ее помню. Это ведь я вас щелкнул. Откуда она взялась?
- Наш гулёна принес. Говорит, ему дал какой-то старик. На пляже.
- Какой еще старик?
- Не знаю. Тебе надо сходить на пляж.
- Зачем?
- Найди этого старика. Он высокий, седой, курит трубку.
Мальчик был удивлен, сбит с толку услышанным и все равно едва не прыснул в кулак - ведь никакого старика не было, он выдумал и его, и седину, и трубку.
- Что мне с ним делать? - спросил отец.
- Сделай хоть что-нибудь, - сказала мать. - Я не хочу, чтобы он здесь ошивался. - Она вздохнула. - Наш сын не должен знать, что ты ему не отец.
Дверная ручка вздрогнула под тяжестью ее ладони, и мальчик шмыгнул обратно на кухню. Половицы, бесшумные для него, рыдали и ныли под ногами его матери. Когда она появилась на кухне, мальчик уже сидел на краешке стола и выковыривал из пальца несуществующую занозу.
- Что у тебя с лицом? - сказала мать. - Немедленно умойся.
- Да, мам.
Мальчик открыл воду и смыл со щек боевую раскраску. Над мойкой висела блестящая сковородка, и в ней он видел отражение матери. Она достала из кармана фотографию, разорвала ее на мелкие клочки и выбросила в мусорный бак. Брезгливо вытерла руки о фартук, как после крови.
- Этот старик, - сказала она. - Он тебя трогал?
- Нет, но…
- Что?
- Он кашлял. Слюни летели мне прямо в лицо.
- Омерзительно. - Мать взяла нож и перерубила пополам еще одного цыпленка. - Иди, поиграй у себя в комнате.
- Да, мам.
В коридоре мальчик столкнулся с мужчиной, который не был его отцом. Тот как всегда его не заметил, прошел мимо, позвякивая связкой ключей. Мальчик обернулся и долгим взглядом посмотрел мужчине вслед - кривые ноги, волосатая шея, под клетчатой рубахой выпирают лопатки. Сатир, настоящий сатир.
Мальчик взлетел по ступенькам на второй этаж. Проникнув в свою комнату, он первым делом подошел к окну - как раз вовремя, чтобы увидеть, как лжеотец выкатывает из дома велосипед. Этот велосипед всегда казался мальчику смехотворным, особенно блестящий звоночек на руле, но только сейчас, впервые, он позволил смеху вырваться наружу.
Лжеотец взобрался на велосипед. Мать окликнула его, вышла во двор и положила что-то в багажную корзину над задним колесом. Это что-то ярко сверкнуло на солнце. На прощание лжеотец пару раз звякнул звоночком, вызвав у мальчика новый приступ смеха, и, неуклюже виляя, покатил по тропинке в сторону моря. Мать вернулась в дом. Мальчик слышал, как она возится на кухне, как нож стучит по разделочной доске.
Он лег на кровать, заложил руки за голову и позвал Шляпника.
- Трам-пам-пам, - отозвался тот. - Что новенького?
- Мой отец мне не отец.
- Тоже мне новость.
- Ты знал? - Мальчик сел на кровати.
- Знал.
- Откуда?
- Я знаю все, что происходит в доме. Я слышал, как они об этом говорили.
- Когда?
- Давно.
- Почему мне не сказал?
- Ты не спрашивал.
- Какой ты после этого друг?! - Мальчик метнул в Шляпника подушку, но, разумеется, не причинил ему никакого вреда. - Что они говорили?
- Что твой настоящий отец пропал давным-давно. И что ты не должен знать о нем правду.
- Почему?
- Не знаю. Кажется, он был плохим человеком. Трам-пам-пам. Так сказал твой ненастоящий отец.
- Он врет.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю.
- И что будешь делать?
- Узнаю, кто мой настоящий отец.
- Как?
- Соберу фотографию целиком.
- У тебя же всего четвертинка. Да и ту порвала мать. Где ты возьмешь остальное?
Мальчик пожал плечами.
- Придумаю что-нибудь
Шляпник сел у него в ногах и сказал:
- Твоя мама почти закончила. Она устала. Она приляжет поспать. Трам-пам-пам. Ты сможешь спуститься вниз и достать из мусора обрывки фотографии.
- Не врешь?
- Нет. Она ничего не заметит.
В подтверждение слов Шляпника звуки внизу стихли. Мальчик знал, что сейчас его мать выносит во двор корзину с куриным мясом и переворачивает ее прямо на лужайку. Это был ее способ отблагодарить здешнюю землю за то, что та разрешила им построить на ней этот дом. Мать придумала этот ритуал, когда мальчик был совсем маленький; она считала, что земля принимает ее дары, не замечая, что мясо остается лежать и гнить на солнце, и привлекает одних лишь мух и муравьев. После жертвоприношений она часто ложилась, чтобы вздремнуть часок-другой.
- Уже пора? - спросил мальчик.
- Нет. Подожди немного. Дай ей заснуть покрепче.
- А теперь пора?
- Да нет же.
- А теперь?
- Теперь да.
- А ты не идешь?
- Нет. У меня дела, - сказал Шляпник и исчез.
Мальчик прокрался на кухню. Сквозь распахнутое окно веранды он видел, что мать устроилась прямо на крыльце, в плетеном кресле-качалке. Она сидела в пол оборота к мальчику и громко храпела. Мальчик заметил, что из стойки рядом с мойкой пропал большой нож, которым мать почти никогда не пользовалась.
Пригнувшись, он подбежал к мусорному баку, встал перед ним на колени и заглянул внутрь. Кусочки фотографии прятались среди куриных лап и кишок. Он достал их все - числом четырнадцать - и вернулся к себе в комнату.
Шляпника по-прежнему не было; мальчик был только рад этому - ему хотелось побыть с фотографией отца наедине. Он собирал ее, как собирают пазл: сначала ровные края, потом середину. Труднее всего было собрать небо - одинаковые голубые квадратики, запачканные кровью.
Закончив, мальчик увидел, что кусочков стало больше. Теперь на фотографии можно было разглядеть не только локоть, но и саму руку, и даже рукав красной футболки, который мальчик поначалу принял за кровяное пятнышко.
- Мой отец носил футболку, - произнес он вслух. - Красную футболку. - Почему-то это казалось важным.
Мальчик лег на кровать и положил склеенную фотографию себе на грудь. Он думал о своем отце, о том, как найдет его, о том, что ему скажет. Его маленький член набух и причинял боль; мальчик привычным движением засунул руку в джинсовые шорты и придал ему удобное положение. Если бы рядом был Шляпник, он отпустил бы какую-нибудь шутку по этому поводу.
Во дворе звякнул велосипедный звоночек. Мальчик подскочил с кровати и выглянул в окно. Уже стемнело, пели цикады. Сначала мальчик услышал голос лжеотца, и только потом разглядел его самого: тот стоял посреди двора и тихонько звал мать.
- Эй, - шептал он. - Эй!
Велосипед лежал на траве, прямо на гнилом мясе - непохоже на лжеотца, обычно он носился с ним, как с живым существом, смазывал, чистил, даже придумал прозвище. Рядом с велосипедом темнело еще что-то, какой-то большой продолговатый куль. Мальчик не мог рассмотреть толком, что это такое.
Лжеотец шагнул в сторону дома.
- Эй, - снова позвал он.
На крыльце зажглась лампочка. На лжеотца упал свет; вид у него был потрепанный, волосы всклокочены, рубашка выбилась из штанов. По ступенькам спустилась мать, в халате, на макушке - очки, в которых она всегда смотрела телевизор. Завидев темный куль, мать всплеснула руками. Они с лжеотцом принялись шептаться - слова растворялись в пении цикад. Лжеотец размахивал руками и показывал в сторону моря.
- Что происходит? - спросил мальчик сам у себя.
- Трам-пам-пам, - ответил Шляпник. - Твой отец убил кого-то на пляже.
- Он мне не отец.
- Неважно. Они ссорятся. Твоя мать сказала ему, что он дурак, что он не должен был тащить тело сюда. А он говорит, что это она во всем виновата. Это она дала ему нож.
Мать и лжеотец подхватили темный куль с двух сторон и, делая мелкие шажки, занесли на крыльцо. На свету стало видно, что это не куль, а человек - человеческое тело.
- Они хотят спрятать его в доме, - пояснил Шляпник.
- Кого - его?
- Не знаю. Они не говорили.
Мальчик выбежал из комнаты и на цыпочках подобрался к лестничному пролету. Оттуда не было видно, что происходит на первом этаже, доносился лишь шум возни. Но мальчику и не нужно было ничего видеть, потому что Шляпник в красках комментировал происходящее. Когда внизу раздался громкий стук, он сказал:
- Это твоя мать не удержала тело.
А когда внизу грязно выругались, добавил:
- Это она наклонилась, чтобы ухватиться получше, и у нее с головы свалились очки.
Звуки стихли.
- А что теперь? - спросил мальчик.
- Твой отец - пардон, отчим - отправился в ванную. Хочет принять душ. А мать успокаивает нервы перед телевизором. Она очень сердится, потому что разбила очки.
Мальчик помотал головой. Его интересовало другое.
- Где мертвец?
- В кладовке.
- Я хочу посмотреть.
- Не сейчас. Они тебя заметят. Трам-пам-пам. Дождись, пока они угомонятся и лягут спать.
Мальчик нахмурился.
- Это слишком долго. Я иду вниз. Сейчас.
- Что за спешка?
- Я не могу ждать. Вдруг там мой отец! Вдруг они убили моего настоящего отца!
- Тсс. Вряд ли.
- Откуда ты знаешь? Ты же сам сказал, что не знаешь.
Шляпник пожал плечами.
- Этого просто не может быть. Сам подумай. Когда говорят, что человек пропал, это значит, что его трудно найти. И уж тем более до него нельзя добраться за два часа на велосипеде, да еще убить и привезти обратно.
Мальчик нахмурился еще сильнее.
- Я хочу проверить. Ты пойдешь со мной?
- Нет.
- Ну, пожалуйста.
- Я не могу. Мне нельзя в кладовку. Трам-пам-пам. Не люблю мертвецов.
- Ты мне больше не друг, - объявил мальчик и сбежал по ступенькам.
Посреди темной кухни он замер, прислушиваясь к звукам. В гостиной работал телевизор, в ванной шумела вода - взрослые были при деле. Дверь кладовки оказалась запертой, но мальчик знал, где лежит ключ. Он нашел его на ощупь, в одном из хозяйственных шкафов матери - на полке с крупами и мукой. В том же шкафу он разжился свечой и коробком спичек.
Мальчик отпер дверь кладовки, сделал глубокий вдох и шагнул внутрь, в темноту. Как раз вовремя, потому что шум воды в ванной стих. Сидя в кромешной тьме, он слышал тяжелую поступь отчима - тот прошелся по кухне, громыхнул посудой и пошагал в сторону гостиной.
Мальчик чиркнул спичкой и сразу увидел ноги мертвеца - голые ступни в летних сандалиях.
На душе у него сразу стало легко и спокойно: Шляпник был прав - это не его отец. Он выдохнул отчаянно сдерживаемый до этой секунды воздух, случайно задул огонек спички и снова нырнул в темноту; на сетчатке осталось яркое пятнышко - как мошка на лобовом стекле. Мальчик был почти счастлив. Ноги, которые он увидел, были совсем стариковскими: синие вены, толстые желтые ногти - как будто приклеенные к пальцам кусочки слюды. Эти ноги не могли принадлежать его отцу.
Мальчик зажег свечу. Мертвец оказался старым мужчиной с морщинистым, искаженным посмертной гримасой лицом. Вязаная жилетка спереди почернела от крови. Волосы мужчины были седыми, но не белыми, а пожелтевшими от табака. Пошарив у него в карманах, мальчик нашел трубку, кисет и кожаный бумажник, такой же старый и морщинистый, как его владелец.
В бумажнике, в отделении для кредиток лежал второй фрагмент фотографии.
Мальчик почти ожидал чего-то подобного. На новом фрагменте не было лица его отца, зато было все остальное. Отец, одетый в красную футболку с надписью «Shake your spear», стоял, опустившись на одно колено. Правая рука, локоть которой был виден на первом фрагменте фотографии, упиралась в джинсовое бедро цвета индиго. Пальцы другой утопали в волосах матери мальчика. Да, его мать тоже присутствовала на фото. Ее голова лежала в ногах у отца. Мать улыбалась в объектив. Мальчик несколько раз моргнул, прежде чем понял, что голова не отделена от тела. Ее тело никуда не исчезло, оно всего лишь зарыто в песок - детские шалости его настоящих родителей.
Мальчик заметил, что на песке видна черная тень - тень человека, который сделал снимок.
Он достал из кармана первый кусочек-мозаику и безо всякого удивления увидел, что швы на нем исчезли. Он сложил кусочки вместе, кое-как слепив их свечным парафином. Теперь ему не хватало самой малости - самой важной малости.
За дверью кладовки было тихо. Мальчик бросил прощальный взгляд на порожденного его воображением старика, задул свечу и выскользнул наружу. Он запер дверь, вернул ключ на место, и поднялся к себе.
- Ты здесь? - спросил он.
Шляпник не отозвался. Наверное, обиделся на злые слова, брошенные мальчиком перед рискованной вылазкой. Мальчик лег в постель и положил драгоценную фотографию под подушку.
- Спокойной ночи, - сказал он в надежде, что Шляпник его слышит, и, утомленный переживаниями, мгновенно заснул.
Ему приснился сон, в котором их дом стал по-настоящему живым. Ковровая дорожка в коридоре превратилась в длинный, мясистый и влажный от слюны язык, и мальчик скользил по нему к кабинету отчима, чувствуя, как пряное дыхание дома шевелит его волосы. Дверь кабинета была не заперта - непохоже на отчима, обычно он носился с ней, как с живым существом, смазывал, чистил, даже придумал прозвище (во сне это казалось логичным). Мальчик вошел внутрь. И стол отчима, и пульсирующие зубной болью книжные шкафы, и даже подоконник прикрытого кожистым веком окна - все было заставлено фотографиями его отца в рамочках. Все они были испорчены: лицо отца было заклеено вырезанными из журналов портретами знаменитостей. Мальчик схватил ближайшую рамку, разбил стекло и попытался отскрести улыбающееся лицо Николь Кидман ногтями. Не получалось.
Мальчик проснулся от боли; во сне он исцарапал собственное лицо.
Было еще темно. Дом заполняла желеобразная тишина, и только во дворе голосили напуганные его сном цыплята. Мальчик заглянул под подушку. Фотография была на месте; она вновь изменилась - парафиновый шов сросся, прибавилось немного неба со следом реактивного самолета в нем. Изображение было почти закончено, не считая отцовской головы - на ее месте по-прежнему зияла дыра, но и ее края стали ровными, округлыми, как будто голову вырезали маникюрными ножницами.
Мальчик знал, что делать дальше; сон был подсказкой. Он спустился вниз и, постояв недолго под дверью родительской спальни, убедился, что те крепко спят - мать храпела, а отчим скрипел зубами, во сне перебирая свои грехи как четки. Мальчик добрался до ванной, включил свет. В корзине с грязным бельем лежала вчерашняя одежда отчима: клетчатая рубаха, штаны. Под ними обнаружился завернутый в ветошь нож - единожды орудие убийства. В кармане штанов мальчик нашел позабытую отчимом связку ключей - среди них был и ключ от кабинета.
Покидая ванную, мальчик поймал свое отражение в зеркале: царапины на лице в точности повторяли полоски, которые он наметил куриной кровью днем. Он решил захватить нож с собой - на всякий случай.
С некоторой опаской мальчик ступил на ковровую дорожку, но она не была ни мясистой, ни скользкой - даже менее живой, чем обычно. Он подобрал ключ, повернул его в замке и вошел в кабинет отчима. Окно было открыто, сквозняк надувал занавеску, как подвенечное платье беременной ночи. Луна прилепилась к небу, как медяк на глазу мертвеца. Эти образы сами по себе возникали в голове у мальчика - он еще не отошел от вещего сна.
Мальчик включил настольную лампу. На столе, в центре светлого круга лежала толстая черная книга, которую отчим читал постоянно. Мальчик раскрыл ее на заложенном месте и прочитал:
If thou hast nature in thee, bear it not.
Let not the royal bed of Denmark be
A couch for luxury and damned incest.
But, howsoever thou pursuest this act,
Taint not thy mind, nor let thy soul contrive
Against thy mother aught. Leave her to heaven,
And to those thorns that in her bosom lodge
To prick and sting her. Fare thee well at once.
The glowworm shows the matin to be near
And gins to pale his uneffectual fire.
Adieu, adieu, adieu! Remember me. (Exit).
За окном светало, ночь разбавили молоком. Мальчик посмотрел на закладку, лежавшую на странице - маленький кусочек белой бумаги, она в точности повторяла очертаниями дыру в фотографии. Мальчик вынул фотографию из кармана и вставил закладку в отверстие - отсутствующий кусочек пазла. На белой бумаге проявилось изображение.
Лицо его отца. Худое и загорелое; улыбка, открывающая зубы; ноздри; брови; смешинка в глазах. На голове - дурацкая летняя панама с опущенными полями.
И эту панаму, и это лицо мальчик видел уже тысячу раз.
- Трам-пам-пам, - сказал отец, появляясь из темноты. - Ну вот, малыш, ты и собрал меня. Давай знакомиться заново.
Мальчик молча смотрел на него. Заготовленные слова не понадобились. Да и что он мог сказать? Почему ты меня бросил? Он не бросал. Почему тебя не было рядом? Он был. Почему не научил меня быть тобой, думать, как ты? Он научил.
Мальчик подошел к отцу и крепко обнял его. Отцовские ладони прошлись по его спине, спустились ниже, нащупали что-то в заднем кармане шортов.
- Что это?
- Нож.
- Зачем?
- Отомстить за тебя.
- Кому?
- Отчиму. Ведь это он тебя убил?
Отец покачал головой.
- Он не убивал. Он был моим лучшим другом. Он оказался единственным, кто смог скрасить одиночество твоей матери, и я благодарен ему за это.
- Тогда почему ты умер?
- Умер? Если умереть - значит лишиться всего, что любишь, тогда это ты убил меня.
- Я?
- Ты. Тебе был год. У тебя резались зубки. Эти-то зубки меня и сгубили.
- Я тебя загрыз? - хихикнул мальчик.
- Нет. Ты очень громко кричал. Даже мать не могла тебя успокоить. Я как раз работал над стихами, теми, что ты прочел в книге, и мне никак не давалась одна строка. Твои крики мешали сосредоточиться, и я решил поработать на улице. Надел панаму от солнца, взял раскладной стульчик, бутыль минералки и толстую книжку, чтобы подложить под тетрадь с наметками. Не успел я выйти во двор, как дом за моей спиной провалился под землю. Грохот был страшный. Когда пыль улеглась, я увидел, что из-под земли торчит лишь флюгер да печная труба. Целый дом исчез, и вся моя семья вместе с ним. И мой друг - твой отчим - тоже. Он гостил у нас тем летом, спал в твоей теперешней комнате.
- Не может быть.
- Может. Это как-то связано с подземными реками, которые впадают в море. Годами они подмывали фундамент и землю под ним, пока под домом не осталось ничего, кроме пустоты. Трам-пам-пам. Такое случается.
- Значит, это мы умерли?
- Глупости. Люди не умирают. Люди приобретают опыт. Я понял это, когда стоял там с раскладным стулом в руках. И знаешь, что я сказал в тот момент? Когда вы приобрели целый мир, а я лишился всего.
- Что?
- Я сказал «трам-пам-пам». И до сих пор никак не остановлюсь. Трам-пам-пам. Когда ты был совсем маленький, я любил сосать пальцы у тебя на ногах. Трам-пам-пам. Мы с Богом играем в шахматы по переписке. Я ему - E2-E4, а он так призадумался, что до сих пор не ответил. Трам-пам-пам. Тормоз. Жизнь - это бриллиант на конце хуя. Трам-пам-пам. Смерть - это четверо мужчин в черных спортивных костюмах. Трам-пам-пам. Трам-пам-пам. Я до сих пор иногда сосу твои пальцы, когда ты спишь. Трам-пам-пам. Трам-пам-пам. Трам-пам-пам.
Отец мальчика рассмеялся и хлопнул себя по джинсовым бедрам цвета индиго. След реактивного самолета в небе. Худые чайки, зеленая полоска водорослей, серый песчаный пляж, пересеченный следами маленьких ног.
Мальчик рыл яму у самой кромки моря и закапывал в ней этот мир. (Exit). |
|
| Малецкий Александр Григорьевич |
2006-03-23 |
37 |
4.63 |
8 |
| |
|
| |
ФИНАЛ.
Я лично знаком с шотландскими болельщиками
«Хайберниан» - культурные, воспитанные парни.
Три мощных струи, вырываясь из-под приподнятых килтов, вычерчивали причудливые петли в придорожной пыли. На протяжении последних шести часов парни серьезно увлеклись употреблением «темного», и теперь с радостью сливали излишки. В утреннем небе, рядом с поблекшей луной, виднелась комета. Сегодня она стала еще больше, и в ее окраске преобладал алый цвет. По дороге, удаляясь от троицы, набирал скорость фермерский грузовичок. Шофер, обливаясь потом, поглядывал в зеркало заднего вида, все еще не веря, что три фаната покинули его транспортное средство, не причинив владельцу тяжких телесных повреждений. Дернул же его черт подобрать голосующих, но была ночь, а длинноволосые подонки, одетые в килты, при свете фар грузовичка уж больно напоминали девушек, и он не сдержался. Мало того, что вместо ярмарки в Глазго ему пришлось доехать до самого Лондона, малолетние бандиты украсили борт грузовика надписью «Хайберниан», и допьяна напоили «темным» его гордость – мериноса Якова, который теперь заблевал весь кузов, и вряд ли займет призовое место на ярмарочной выставке овец.
Справив нужду, троица с довольным видом направилась по тропке к ближайшей станции подземки.
- Николай - русское имя?- задумавшись, спросил Хью.
- По моему, да.- Сэл с помощью зубов пытался открыть очередную бутылку «темного».
- Надо было дать ему в рыло. Русские болеют за «Челси».- Хью с сожалением посмотрел вслед удалявшемуся грузовичку и сплюнул под ноги.
- Пиво кончается!- Грант вернул друзей к суровой действительности. Матч «Челси» - «Хайберниан» состоится на стадионе «Уэмбли» вечером, а дожить до этого, не имея хорошего запаса «темного», не представлялось возможным. Прямо по тропинке, вдалеке от остальных построек, виднелась ветхая лачуга. Вывеска над входом гласила: « Пьяный Ричард. Лучшее «темное» Ватфорда».
- Тут вроде руины были, когда мы в прошлый раз приезжали.- Салливан допил пиво и швырнул пустую бутылку в кусты. По валяющимся в придорожных кустах и канавах бутылкам из-под «темного» можно было бы проследить весь путь парней от Эдинбурга до Лондона.
- Сэл, ты хоть раз приезжал в Лондон трезвым? Нет? Вот и молчи!- С аргументами Хью не поспоришь, и фаны без малейших сомнений вошли в гостеприимно распахнутые двери «Ричарда». «Лучшее «темное» Ватфорда» - реклама великая сила!
Придорожная таверна состояла всего лишь из одной комнаты. Барная стойка, три стола из неструганых досок, да отполированные до блеска штанами посетителей лавки, вот и вся обстановка. Кроме старухи в грязном переднике и кота, с задумчивым видом изучающего труп крысы в углу, в помещении никого не было. Это хорошо, за выпивку платить не придется. Наполнив кружки густым темным пивом из деревянной бочки, старуха поставила их перед парнями, и, устроившись на лавке возле окна, принялась изучать комету. Ее нога подергивалась как бы в такт неслышимой музыке, судя по виду старухи, это вполне могла оказаться мазурка.
- Классная комета, а бабуля?- Хью было мало просто ограбить старушку, он решил еще и поиздеваться над ней.
- Это не комета, мальчики, а звезда Пестис. Она предвещает мор, чуму и другие напасти. Все знают.
- Да не нагоняй тоску, старушка, единственная напасть, которую предвещает твоя звезда, это безвременная кончина «Челси», как футбольного клуба.
- В шестьдесят пятом никто не сомневался, что именно предвещает Пестис, появившийся в небе, только гробовщики были довольны, да, прибавил он им тогда работы.
- Проснись, бабуля! Какие гробовщики, какой шестьдесят пятый? Закусывать надо.- Хью посмотрел на друзей, у них тоже не было сомнений насчет вменяемости старушки. И кривые ухмылки красовались на их лицах.
- Мальчики мои. Я имею в виду тысяча шестьсот шестьдесят пятый, в тот год весеннее небо осветили лучи Пестиса, и люди знали чего ждать дальше, да поделать ничего не могли. Несмотря на все меры предосторожности, вот таким же майским днем как сегодня, по руслу «Чертова ручья», в сопровождении черных крыс, в Лондон пришла ЧУМА. За те несколько месяцев, в которые она повелевала смертью лондонцев, в городе умерло свыше семидесяти тысяч жителей. Триумфальное шествие Королевы ЧУМЫ прервал лишь пожар шестьдесят шестого. Я имею в виду тысяча шестьсот шестьдесят шестой год, мальчики. Но сегодня ведь такой пожар невозможен, правда, ребята?
- Верно, бабуля! Ну, за пожарных! - Три кружки поднесены к губам, и как только парни отхлебнули пива, их вытянутые от удивления лица повернулись к трактирщице.
- Что за пиво, бабуля?- Сформулировал общий вопрос Сэл. Напиток был превосходным, пенящаяся жидкость приятным потоком освежала горло, а достигнув желудка вспышкой ядерного взрыва поражала мозг. Такого ощущения ребята еще не испытывали.
- Лучшее «темное» Ватфорда, мальчики, это вам не Лондонское пойло. У нас плохого пивовара топят в бочке с его же напитком, многие утонули, пока рецепт не стал совершенен.- Старушку захлестнула волна воспоминаний, и она затихла.
- Хорошие у вас в Ватфорде порядки, везде бы так, жить стало бы гораздо проще. По крайней мере, я знаю несколько кандидатур на «испытание бочкой». – Хью размечтался.
- Будвайзер…да …- В представлении парней, пивной рынок стал бы значительно лучше без американских производителей.
- Давай к нам, бабуля!- Старушка, своим средневековым шармом явно очаровала фанатов. Трактирщица, прихватив из-за стойки бутылку хереса, присоединилась к попойке. Единственным зубом она выдернула пробку, и, наполнив стакан, протянула его к центру стола, где чокнулась с тремя глиняными кружками, зажатыми в мускулистых руках подонков. Спустя несколько часов помещение «Пьяного Ричарда» заволокли густые клубы табачного дыма, и бездонные глотки поглощали все больше «темного».
- Хаай…беер…нииаан… Хаай... беер…нииаан…- Старушка, обнявшись с Сэлом и Хью, распевала гимн фанатов, ее шею обвивал зеленый шарф клуба, подаренный Грантом.
- Ребятки, а сколько народа собирается на футболе?
- Да тысяч семьдесят будет, сегодня же финал. « Хайберниан» порвет «Челси», и станет чемпионом, а после матча все разойдутся пить пиво. Мы можем к тебе в «Ричарда» вернуться.
- Можно с вами, а мальчики?
- Ну, ты просто чумовая бабуля, конечно можно, сегодняшнее пиво за твой счет?
- Естественно, родной, дайте же, я вас расцелую. - И сморщенные губы старухи по очереди поцеловали три небритых щеки. Бабушка сходила к стойке бара, чтобы наполнить кружки «темным», а себе прихватила еще бутылочку хереса.
- Что у тебя за помада? Не стирается, блин!- Сэл старательно тер щеку, в которую его поцеловала бабуля. Он заметил следы помады на щеках друзей, и теперь фанаты приводили внешний вид в порядок, используя вместо зеркала мутное оконное стекло.
- Да это свеколка, родной. Вы не трите, мальчики, само сойдет.
За окном быстро темнело, и парни стали собираться в дорогу. Надо успеть купить еще один билет у стадионных барыг, ведь состав их банды увеличился ровно на одну старушку. Может быть благодаря ей у них получиться беспроблемно пройти на стадион, четверо с бабулей, это же не трое известных футбольных хулиганов. Выйдя на улицу, пьяные болельщики не обратили внимания, что старушка не стала запирать дверь таверны, а просто прикрыла ее.
Полная луна, сияя рядом с заметно поблекшей кометой, своим несколько неестественным светом освещала руины «Пьяного Ричарда», разрушенного жителями окрестных деревень еще в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году, когда стало известно, что из подвалов таверны вышли крысы, заразившие чумой Лондон.
Так и получилось, что в мае две тысячи ….. года из тоннеля, проложенного по пересохшему руслу Чертова ручья, в Лондон въехала синяя змея поезда подземки, в первом вагоне которого, со всех сторон сжимаемые многочисленными пассажирами, стояли три молодых парня в компании странной старушки с одним зубом. Все бы ничего, но по картотеке Скотланд-Ярда ребята проходили, как «черные крысы Эдинбурга» - самая страшная банда футбольных хулиганов, а милая старушка, одетая в зеленую футболку клуба «Хайберниан», была не кто иная, как сама Королева Чума. Со щек парней сошла помада, бабуля не обманула, и на щеках теперь сияли пурпурные чумные розы.
P.S. На матч «Челси- Хайберниан» собралось рекордное количество болельщиков, после победы Эдинбурга все спортивные издания обошла фотография старушки в зеленой футболке, целующей победителей.
|
|
| po3oBbIu_cJIoHuk |
2006-05-12 |
37 |
4.63 |
8 |
| |
|
| |
Тёплый майский вечер боролся с днём.И наступил уже, и как-то незаметно уплыл вниз по течению времени тот момент,когда обрбонительные позиции дня были порваны, и вечер захватывал всё большую площадь .
Сергей промялся в нерешительности у двери своей подрури, но сделав два больших глотка из принесённой им с собой бутылки осмелел, и позвонил ещё раз, дополнительно аргументировав свою прозьбу открыть двери и немедленно разобратся в сложившейся ситуации короткими, но сильными ударами ботинка по двери. А ситуация сложилась крайне неприятная и, что угнетало больше всего, опасная для здоровья, ибо папа-ГБ'шник просто не мог благосклонно отнестись к беременности своей шестьнадцатилетней дочери...
Лена, вся заплаканая, откыла дверь через полминуты и прямо с порога начала рыдать:
-Ну ты представляешь, нет, ты СЕБЕ представляешь что со мной сделает отец? А что он сделает с ТОБОЙ? -и она принялась рыдать. У нее началась истерика со всеми прилогающимисят атрибутами в виде разметанных по стенкам соплей, причитаниями и воем.
Сергей сделал два глубоких прощальных глотка из опустевшей уже бутылки и резко одёрнул свою подругу:
- А нука ты мне тут, нах**й, кончай разводить туда-сюда сови причитания. . . Пошли, лучше, пройдемся. Одевайся, бл* . . .
Ленен дом находился в новом районе города и, по сему, стройка, куда было решено пойти, находилась в пяти минутах ходьбы.
Перелезая через забор, Серёга порвал штаны и поцарапал ногу:"Вот б*я, ну что за х***я такая происходит постоянно? И почему только со мной?"
Стройплощадка встретила Серёжу апокалиптическим пейзажем в стиле «Сталкер'а» и смесью запахов гудрона, цемента, чево-то совсем нового и вонью жизнедеятельности сынов человеческих. Матюгаясь и излевая желч на всех, каво хоть как-то зафиксировала память, он направился вдоль забора к воротам, что бы открыв их изнутри, впустить Лену. Луна освещала строиплощадку тем призрачным светом, каторый бывает только поздней весной и только после литра водки на пустой желудок. Недойдя до ворот метра полтора-два, засмотревшись пьяным взором на причудливую смесь из свето-теней и галюцинаций, Сергей зацепился ногой за кусок прута-арматуры и, потеряв на мнгновение ровновесие, схватился за столб, к каторому был прикручен прожектор:
-От, б*я, так ведь и убится вообще можно . . .
Приведя прицел в норму он дошёл-таки до ворот и, отдвинув ржавую щеколду, впустил Лену внутрь.
-Пошли наверх. Что-то мне поближе к звёздам захотелось...
Запах алкоголя, которого Лена не заметила сначала, убедил девушу в том, что самое необходимое сейчас – это поднятся на крышу недостроеной высотки. Если же она предпочтёт остатся на Земле и пустится в жаркие споры со своим другом относительно необходимости подниматься столь высоко в столь нетрезвом виде, то самым убедительным его аргументом будет опытная аплеуха. Надо отметить, что этот аргумент Серёжа использовал постоянно, как только точка зрения Лены расходилась с его – Серёженой, а количество выпитого алкоголя переваливало отметку 0,75 Л. Её нерещительное топтание на месте было воспринято нетрезвым мозгом как попытка перечить его, единственно верному решениюи и по передающим нервным путям полетела, инстинктивно отданная рукам команда... Лена от неожинанности резко вскрикнула, а от силы, вложенной в лодошку повалилась на Землю, как гутоперчивая кукла.
-Чё разлеглась, пошли давай. Да не отставай, а то ещё одну пи***лину получеш.Без пиз*юля, как без пряника.
Это, видимо, развеселило Сергея и он раскатисто рассмаялся. Этот смех, исходивший изначально, живой и настоящий, отражаясь от стен, становился плоским, безжизненным и пугающим.
Лена поднялась, отряхнулась и пошла вслед за исчезнувшим в темноте недостроенного подъезда Сергеем. Ветер, незаметно изменивший направление принёс с собой приятный запах свежей сдобы с соседнего хлебокомбената и вонь с такова же соседнего рыб.пром.хоза.
Пока она шла по зассаным и, местами, обосраным ступенькам, её воображение рисовало различные ассоциативные картинки, привязаные, почему-то, к тем самым запахам, каторые принёс ветер... Картинки получались уж слишком стрёмные, ( из за рыбной вони,как решила она сама, ассоциировавшиеся у Лены, почему-то с процессом разложения ) а думать о них было ещё стрёмней, и она отвлеклась на размышления о том, что ей щас предстоит неприятный разговор с нетрезвым Серёжей. А неприятный разговор и нетрезвым Серёжей – это вещь ещё более стрёмная в Лененой системе ценностей, чем разлогающаяся на хлебокомбенате рыба. Из столь опасного на токой высоте состояния задумчивоти её вырвала неожиданно выпавшая из темноты спина её друга. Лена налетела на него в тот момент, когда Серёжа приложился к заныканой с последней пъянки бутылке портвейна. От столкновения серёжу шатнуло и часть красной липкой жидкости оказалась на его свитере.
-Да ты, с**ка, ох**ла что ли?
Но, видимо, понял, что сам в какой-то мере виноват в появлении пятна на свитере, или под влиянием неведомых до селе "могущественных повелителей Серёженого сознания" он, что не характерно, достаточно быстро успокоился.
-На вот, выпей. А то стоиш тут как бл**дь на проспекте. А ты, ну какая же ты бл*дь? У тебя не то что п**да не рабочая, ты и сосать-то как следует не умеешь...
-Вот только не начинай опять. Ладно?, -Лена посмотрела на него глазами молящими и покорными, как у овцы, полнвми умиротворяющего всепрощения.
-Ну как хочешь, - успокоился Серёжа и голос его стал несколько мягче. - Так что делать-то с продолжателем рода делать будем? Я в отцы записываться не намерен. У тебя же папаша живодёр. Он меня по лагерям сгноит, никто даже имени не вспоинит. На какой х*й мне такой тесть нужен? Да и мамаша твоя – пи*да, меня в покое не оставит: как заладит: «Женись, женись». А на какой хер ты мне усралась? Не на того напали. Я ещё и погулять хочу и вообще...
Что «вообще», было не совсем понятно, ибо его просторный монолог был прерван бульканьем опустошаемой бутылки.
-Слушаи, Серёж, а это ведь та стройплощадка на каторой мы познакомились. Ну помниш, я тут с классом строймусор соберали, а тебя на 15 суток за драку с Петровым сюда прислали... Я даже дату помню – восемнадцатое сентября, мои им...
-Что б ты такой еб**вой была, как поп***еть любиш, - перебил её воспоминания Сергей и протянул ей полбутылки дурнопахнущего портвейна. - На, выпей лучше.
Лена взяла предложенную другом бутылку, поднесла её а губам и задрав голову сделала большой глоток вязкой жидкости. Она приоткрыла глаза в тот момент, кагда вторая порция воина уже занимала всё возможное свобондое пространство во рту, но ещё не была проглочена. Звёзды висели над ней, как будто кто-то приделал маленькую лампочку к каждому узелку рыболовецкой сетки и натянул её над всем, до чего она могла дотянутся взглядом. Непривычно большая ещё более непривычно красная Луна висела немного ниже сетки и чуть-чуть правее так, что полностью в поле зрения не поподала.
Вдруг Лена почувствовала достаточный, для того что бы сбить её с ног толчёк в спину и то, как тело её уходит вперёд, а ноги в свою очередь ни с кем о передвижении не договаривались и оставались на своём месте. Как когда качаешся на качелях, Луна совсем исчезла из поля зрения, унеслась вверх сетка звёзд. За долю секунды пейзаж перед глазами сменился корденально. Причём несколько раз в такой последовательности: стройплощадка с горой арматурных прутьев прямо по курсу, железобетонная стенка , сетка звёзд, Луна, стройплощадка... Этот калейдоскоп визуальных интерпритаций жизни прекратился в тот момент, кагда мозг Лены встретелось с той самой горой армптурных прутьев с кусками железобетона, что не могло сказатся на её самочуствие полохительно и самым логичным образом прекращало поступание видио (равно, как и любой другой) информации и её обработку. То, что ещё несколько секунд назад было Леной, теперь конвульсивно дёргало правой ногой, а рука намертво вцепилось в разбившуюся при приземлении бутылку. Арматура оказалась довольно неуступчивой и с занятых позиций уходить отказалась. Тогда, что бы не противоречить законам здравого смысла и естественной логике, Ленина тушка полетела дальше, не обращая внимания на прутья, разрывающие плоть и ломающие кости, пока не останавилась, не имея возможности продолжить падение, т.к. мешала, собстенно, непонятно откуда взявшаяся Земля...
-Вот и слепили расход. - Глаза Сергея горели злым огнём. Он завороженно смотрел не растекающуюся из-под кучи прутьев кровь. - А сосала ты всётаки просто ох**тительно. Ни Светка, ни Катюха тебе в подмёдки не годятся, хотя от практики тоже много зависит. - резонно заметил Сергей, достал припасённый по случаю шкалик перцовки и задумчево посмотрел на сетку звёзд и такую непривычно большую и красную Луну.
©po3oBbIu_cJIoHuk
12.05.2006 |
|
| VAD-DARK |
2005-12-04 |
30 |
5.00 |
6 |
|
|
Встреча Стихийных Авторов (посвящается ВСЕМ) |
|
|
|
|
| |
«Люди больше не услышат наши юные смешные голоса,
Теперь их слышат только небеса…
Люди никогда не вспомнят наши звонкие смешные имена,
Теперь их помнит только тишина…»
(Ногу Свело)
- Я люблю чувствовать боль, - сказал парень в кожаной куртке и улыбнулся.
Линзы его очков в роговой оправе сверкнули.
Миловидная девушка, до этого молчаливо потягивающая пиво, глянула на него с интересом.
- Я тоже, - сказала она тихо; и неожиданно перегнувшись через стол, вцепилась зубами в кисть его правой руки.
Парень застонал от удовольствия. Кажется, он возбудился.
Гном (напоминающий помесь крокодила и хорька), сидящий чуть поодаль, злобно захихикав, незаметно ткнул вилкой в ногу Сисине, малоизвестной поэтессе, которая в данный момент декламировала свои стихи:
- Блюю я под голубым небом, насытившись любовью, водой и хлебом, в тазик большой, мне нехорошо…
Почувствовав укол в ногу, она взвизгнула и громко выпустила газы. Гном расхохоталась и непроизвольно выплюнула кусок полупереваренной картофелины в лицо Римме Глазлук, известной Введьме, занимающейся подпиливанием длинных красных ногтей на ногах. Та от неожиданности ткнула пилкой под ребра солидной даме, известной под ник-нэймом Армированная Вера. Армированная как раз разглагольствовала о судьбе с мужем Гнома, который был до того пьян, что в ответ мог только громко икать.
- Любовь прекрасна, но жизнь жестока, - вещала Армированная.
- Ик, - икал Гном-муж проникновенно, шаря по столу длинными пальцами в поисках соленого огурца.
В этот момент пилочка для ногтей, принадлежащая Римме Глазлук, неглубоко, но ощутимо вонзилась в тело Армированной, и та от неожиданности пнула Негра, который подавал очередное блюдо – запеченные глаза взорвавшихся хомяков.
Глаза разлетелись по помещению уютного ресторанчика и весело засверкали по углам.
- Нет! - крикнул Гипсовый Скунс, - неабсолютная величина глобальной микроимпульсности теряет жесткость подпространственной меры!
С этими словами он бросился на Армированную, шипя и плюясь. Но КорКей, злобная монашка, недавно присоединившаяся к языческой секте и две недели шлявшаяся по лесам в облике хоббитта, заслонила своим хилым тельцем уважаемую даму, приняв удар на себя. В это время Римма Глазлук совершила несколько пассов левой ягодицей и отправила недопереваренную картофелину обратно в Гнома. Но Гном ждала этого и ловко увернулась, так что картофелина попала в лицо парня в кожаной куртке, упивающегося видом кусающей его миловидной девушки. Так как картофелина была заколдована, то он мгновенно превратился в Джека-потрошителя и принялся размахивать опасными лезвиями перед лицом Сисины. Впрочем, магия действовала недолго, так как парень был маньяком безо всякого колдовства. Сисина не выдержала такого зрелища и штаны ее наполнились содержимым толстой кишки, уже давно просившимся наружу. Муж Гнома скривился от отвращения, издав такой оглушительный «ик», что Скунс, еще не отошедший от удара о железные сиськи КорКей, окончательно разозлился. На глаза ему попался Негр, пытающийся заползти под обеденный стол. Скунс схватил его за коротенькие курчавые волосы и с криком «бессмысленное не имеет конца», попытался содрать скальп. Негр схватился за ногу Армированной Веры, и та сильно толкнула миловидную девушку локтем. Девушка обернулась – изо рта у нее текла кровавая слюна – и вонзила белые длинные резцы дамочке в горло. Женщины сцепились в яростной схватке. Молодой человек в кожаной куртке, схватив за шкирку парня по кличке Сало (которого в детстве бабушка избивала дубиной и поэтому он не вышел комплекцией), принялся размахивать им в воздухе, сокрушая милую обстановку ресторана. Сало кричал, но слова невозможно было разобрать, так как поднялся всеобщий гвалт. Римма Глазлук попыталась использовать успокаивающий танец ляшек, но это не помогло, так как ее сбил с ног Негр, изо все сил выдирающийся из смертельных объятий Бессмысленного Скунса. Скунс похрюкивал от удовольствия и старательно выдирал Негру волос за волосом, напевая «трах-тибедох-тибедох». КорКей ухватила Сало за болтающуюся руку и, отобрав снаряд у парня в кожаной куртке, метнула его, целясь в Скунса, но Сало угодил прямо в Гном-Мужа и рикошетом заехал головой в трясущуюся Сисину, которая от такого шока извергла из себя жареных червяков, только что отведанных под дорогое вино «Кровавые Сгустки». Поток блевотины окатил Гнома, которая кинулась на Сисну, молотя ручками по ее телу. Сисина рванулась к выходу, но Гном подставила ей мастерскую подножку и та рухнула прямо на Армированную Веру, хрипящую под кусающей ее Миловидной Девушкой.
Все смешалось. От криков и визгов лопались бокалы, окна вылетели вместе с жалюзи и рамами, а электропроводка, змеясь, осыпала дерущихся искрами.
Но тут, выбив ногой дубовую дверь, зашла хозяйка ресторана – некая Муза-Четвертовательница.
- Отставить, - заорала она, и авторы воззрились на нее, раболепно дрожа от ужаса.
Муза вытащила кнут и щелкнула им в задымленном воздухе.
- Сволочи, Вас что – на час оставить нельзя?! – зло спросила она.
И тут Негр, ищущий укрытия, метнулся к ней, что бы попросить пощады, но не рассчитал скорость и вынес ее обратно на улицу.
- ААААА!!! – заорал Бессмысленный Скунс, отталкивая безвольное тело Сисины, - не уйдешь, падла! Ты испортил глаза!
Свалка продолжалась, словно Муза и не заходила и длилась бы еще долго, если бы не граната РПГ-5, влетевшая в разбитое окно.
Оглушительный взрыв потряс ночные кварталы провинциального стихийного городка. Прошел небольшой дождик из кусочков мяса и костей.
- И вот так ведь всегда! – огорченно сказала муза Негру.
- Да, масса, - Негр, рыдая, припал к ее обугленным волосатым ногам.
А рассвет уже вытеснял ночь, и первые птички прыгали по мостовой, насыщаясь неожиданно питательным завтраком…
|
|
| Игорь Безрук |
2006-02-23 |
30 |
5.00 |
6 |
| |
|
| |
Мутанты наседали со всех сторон. Быстро спрыгивали с высоких скал, блестящих в ярком свете полной луны, и стремительно нападали на Ститча, Лёшиного компьютерного героя.
Лёша в упор видел их перекошенные злобой уродливые морды, их пупырчато-резиновые, как у жаб, тела и руки, торчащие из массивного торса, каждая из которых сжимала по кривой оголенной сабле.
Ститч был только с одной булавой и небольшим деревянным арбалетом за плечами.
Мутанты приближались, Ститч едва отбивался. Уже гора зеленых трупов выросла перед ним, а они всё лезли неудержимо, валом валили из-за острых скал, как тени, выползали из черных расщелин. Но Лёша чувствовал - еще немного, и он пройдет эту миссию, враги сдадутся, он победит. Однако неожиданный плач маленькой сестры из соседней комнаты на секунду отвлек его внимание, и мутанты безжалостно изрубили Ститча на мелкие кусочки. Этап оказался не пройденным, нужно было всё начинать сначала.
Лёша с раздражением выскочил из комнаты, опрометью метнулся в спальню, где в детской деревянной кроватке с решетками лежала его младшая – чуть меньше годика – сестра, и, недовольно бурча, проворно воткнул ей в рот выпавшую соску.
Девочка сладко вздохнула, быстро и звонко зачмокала пухленькими розовыми губками и снова умиротворенно засопела.
Лёша еще несколько секунд плавно покачал кроватку, вышел на цыпочках из спальни и снова включился в игру.
Мутанты нападали как прежде, но теперь Ститч ловко отбивался от них: одного успевал садануть тяжелой булавой, другого снять со скалы стрелой.
Мрачный проход между скалами он с горем пополам прошел, выпил найденный за одним из валунов эликсир, прибавил себе здоровья, заработал широкий обоюдоострый меч и еще пятьдесят очков. Дальше нужно было пройти огненное болото, выжженный дотла угрюмый лес и подобраться к Черному замку на Голой скале, ликвидировав при этом всех попавшихся ему на пути монстров.
Из туманных клубящихся над болотом паров один за другим возникали ужасные чудовища, и Ститч рубил их без сожаления, перескакивая с одной кочки на другую, с одного небольшого островка перебираясь на другой, стараясь при этом не упасть, не ступить неосторожно ногой в раскаленное, как расплавленная магма, болото, потому что это – верная смерть, это конец игры, новое разочарование. И он продвигался с оглядкой, рубил врагов беспощадно, действовал наверняка, несмотря на страх темноты, на умонепостижимых чудовищ, на неведомых болотных птиц, разящих своими перьями-дротиками.
Тут Лёша заметил на одном из дальних островков голубое сияние. Магическая защита! С нею Ститч будет неуязвим. С нею он станет недосягаем ни для кого! Лёша тут же направил Ститча на островок. Но когда тот почти достиг места, где ярко лучился маленький голубой шар, в спальне опять прерывисто захныкала беспокойная сестра.
«Да что такое!»- вспыхнуло у Леши, но он не сорвался, с места, не убаюкал её, боясь упустить такой шанс. Он настойчиво двигался к заветной цели, к маленькому яркому голубому шару магической защиты.
Но сестричка ревела всё сильнее и сильнее, и Лёша, кляня её на чем свет стоит и ругаясь не по-детски, все-таки оставил игру и помчался в спальню.
Само собой разумеется, когда он вернулся к игровой приставке, магический шар исчез, и Ститч остался один на один с наседающими на него со всех сторон разъяренными монстрами. Это было невыносимо!
Ститч с удвоенной силой стал отбиваться от них. Острый глаз Лёши из предательской темноты быстро выхватывал скользящие тени, Ститч заряжал свой арбалет и ловко снимал свирепых монстров на подходе. Удача снова вернулась к нему. Вот он обнаружил на одном из островов метательные дротики; рассек надвое мечом какое-то пучеглазое чудище, и его очки увеличились втрое; перепрыгнул кипящий ручей и достиг границы Черного леса. Зловещие скрюченные выжженные деревья таили в себе немало других опасностей, но за ними виднелась Голая скала, на которой возвышался заветный Черный замок – цель его первой миссии.
Лёша никак не нарадуется новой игре. Долго он выклянчивал у матери этот диск, и она пообещала купить его на день рождения, откладывала, по сколько могла, работала на двух работах не разгибаясь (какая её зарплата?). А так – подработка, плюс бабушкина пенсия,- глядишь, худо бедно месяц вчетвером перекантовались. Тяжело без отца, но выбирать не приходиться. И вот наступил октябрь, и Леше, наконец, подарили долгожданный диск. Теперь он неудержимо рвался к Черному замку, геройски сокрушая всех своих врагов. И он твердо верил: никто его не остановит, ничто не воспрепятствует ему… Но снова звучный плач сестры заставил его глухо застонать: «Да сколько можно!» Ну почему так всегда: стоит ему только чем-то увлечься, только загореться, как что-то непременно рушит все его планы. Он и так ждать не мог дождаться наступления этих выходных, так как в будние дни мать ему строго на строго запретила приближаться к приставке: сначала уроки, потом всё остальное. И что же? Пришли выходные, он сделал все уроки, а поиграть толком и не может: ему оставили на попечение младшую сестру. Разве это справедливо?
Лёша пытается не слушать сестру, пробиваясь сквозь густые почерневшие от огня ветви Черного леса. Его герой без остановки рубил их своим длинным обоюдоострым мечом направо и налево, но сестра с плача постепенно переходит на непрерывный вой.
- Ну, Ленка!- кричит Леша громко, не выпуская из рук джойстика,- ты меня достала, достала! Чего тебе еще надо? - судорожно начинает он трясти её кроватку, заскочив в спальню.- Спала себе и спи!
Но девочка плачет, не размыкая глаз. Уже ни соска, закрывшая ей рот, не помогает, ни убаюкивания, ни угрозы. Она неумолима. Но Черный замок на Голой скале ждет. Он в двух шагах, на расстоянии вытянутой руки. Черный лес Леша пройдет, раз плюнуть, ему только нужно время, только время, немножко времени, как она не поймет этого, Господи!
Вдруг Лёшу пронзила безумная мысль. Он видел бабушкино успокоительное на столе. Бабушка постоянно принимает эти таблетки перед сном и спит беспробудно всю ночь. Это ли не спасение! Он разведет маленький кусочек такой таблетки в воде и даст выпить своей сестренке. Та ненадолго заснет, он вернется в игру и, наконец, пройдет Черный лес. Как всё просто! Лёша опрометью понесся в бабушкину спальню, в мгновение смахнул с её прикроватной тумбочки пузырек с барбитуратом, разломил одну таблетку надвое и измельчил её в порошок в столовой ложке. Но полученный порошок на взгляд кажется ему ничтожной порцией. К тому же он помнит, как бабушка вечно жалуется, что таблетки уж больно слабоваты, и ей всё равно приходиться просыпаться прежде времени. «А, добавлю еще чуть-чуть»,- решил он, посчитав, что ничего страшного не случится. Его сестра немножко поспит, а к тому времени вернутся и мама с бабушкой. Зато он спокойно сможет доиграть, никто ему больше не помешает.
Он так и сделал: раздавил еще одну таблетку, потом еще одну – слабенькие же. Разбавил порошок водой, перемешал до полного растворения кончиком чайной ложки, как делала ему когда-то мама, давая пить горькие лекарства, и напоил свою маленькую сестру. Та смоктала жидкость из ложки, смешно пуская пузыри и забавно щурясь, но Леше любоваться её баловством, как он раньше это делал, некогда: его ждала игра, его ждал Черный замок на Голой скале. Засыпай скорее, сестричка, я с тобой обязательно поиграю, но только не сейчас, потом, когда будет убит последний монстр, когда будут разбиты все чудовища и отважный Ститч ступит наконец-то в тронный зал Черного замка, чтобы заполучить главный приз этой миссии – волшебный ореол Великого мага. Без него следующий этап будет невыносимо труден.
Лёша быстро уложил сестру обратно на подушку и, даже не убедившись, что она заснула, полетел обратно в гостиную и схватил джойстик. И снова вокруг него мрачный Черный лес и невообразимые уроды, снова его бесстрашный герой упорно продвигается к заветной цели. Только так можно чего-то добиться в этой жизни, только так можно выжить.
Увлеченный игрою, он даже не услышал, как хлопнула входная дверь, как зашуршали одеждой в прихожей бабушка с мамой: на Ститча наседали.
Лёша судорожно давил на кнопки джойстика, грубо оборвал вопрос «ну как вы тут?» - ему не до лишних слов, ему ни на секунду нельзя отвлекаться, ибо враги не будут столь милосердны, чтобы Лёшин герой добрался до Черного замка. И уж конечно мальчика не мог оторвать душераздирающий крик матери: «Сына, боже, сынок, что ты наделал?!», потому что монстров стало чуть ли не вдвое больше, опять появились разящие огненными перьями птицы, а его герой уже на равнине, почти у цели, несмотря ни на что…
|
|
| Альфред Уайт |
2006-03-31 |
30 |
5.00 |
6 |
|
|
Ранний закат позднего рассвета |
|
|
|
|
| |
Окруженный желтыми стенами, клоун прыгал и бегал, пока не пришел еще один. Они были одеты в красные комбинезоны, и все различия между ними заканчивались на цвете круглого парика и размеров носа.
Стены не держали потолка, над клоунами было только сумеречное небо, звезды и желтеющая луна.
Клоун в синем парике упал на задницу с присущим ему задором и улыбаясь до ушей начал читать:
Часто сплю я.
Часто вижу сны.
Второй клоун с зеленым париком и фиолетовым носом встал на руки и продолжил читать:
- Взгляд во тьме, и мрак во свете,
Пусть приходят только дети.
- Пробегут по коже пальцы,
И уйдут в кровавом танце.
- Все кого боялся ты,
Восстают из глубины,
Они говорили это поочередно, строя с каждой строчкой новую гримасу.
- Если жить ты вдруг захочешь,
Убежать уже не сможешь.
- Я Прошу тебя – прейди,
Посмеемся от души.
- Плакать ты со мной не будешь,
Между ребер нож получишь.
- Растекаются мозги –
ну ты только посмотри!
- Наследил кровавым тапком,
Наигрался видно Малкольм.
9:00
- Твою мать! – Поднялся с кровати Тони. – Когда это все закончится?
9:21
- Сука, опять он не зазвонил. Надо сказать Малкольму, чтобы купил мне отдельный будильник. В который раз я опаздываю на работу из-за этого дерьма?
- Не злись, Тони, ты бы так или не иначе опоздал. - Не отлипая от зеркала сказала Эва.
- Что за херня?
- Тони, если б ты просыпался каждый раз после того как будильник прозвенел, то мы бы его заводили для тебя с таким рвением и усердием, что на заднице лопнули бы вены.
- Посмотрел бы я на это! – Злобно крикнул в дверной проем Тони. – И все же не забудь напомнить ему об этом сегодня. – Хлопнул он дверью и бросился трусцой к машине.
Эва, ебнутая подружка моего брата. Ненавижу эту суку. Разбил бы ей башку, но брат расстроится и не будет со мной долго разговаривать. Поэтому приходится терпеть.
Мой брат Малкольм. О нем можно написать книгу. Только я не писатель.
Он заводит себе ебнутых друзей, и еще более ебнутых подружек. И каждой из них я хотел снести, пробить, разломать череп. Можно сказать что и сам он ебнутый, но если он это услышит, то все равно не будет со мной разговаривать. Он со мной и так почти не разговаривает.
Поэтому – Малкольм ты самый ебнутый человек из всех, которых я знаю. Мудак.
Не то что бы он был плохим, просто он не такой как все, и с головой у него не все в порядке.
Когда я был совсем маленьким, этот дебил надевал трусы на голову и бегал в них по двору, и что вы думаете? Через неделю все придурки с нашей улицы бегали с трусами на голове под предводительством моего бравого братца.
Фрик.
- Здравствуйте мистер Франклин. – Мистер Франклин мой шеф. Он тоже ебнутый. Помешанный на работе, он приходит раньше всех и уходит позже всех. Он как нацист, скрывается за углом, и ждет когда ты повернешься к нему спиной, а потом так и норовит загнать тебе поглубже.
- Ты опять опоздал Тони.
- Я знаю мистер Франклин. – Какая денежная фамилия. А я знаю, что у вас волосы на яйцах встают, когда вы смотрите на мою задницу. – Брат не завел будильник, и я не проснулся во время.
- Скажите брату спасибо за то что вы не получите премию.
Мудило. Самый известный педераст в нашей фирме.
У него нет парня.
А у меня нет премии. Может у него критические дни?
Он соскучился по мужскому хую.
Высокое здание. Белые воротнички с красными дипломами. Иначе говоря – Банк.
Я работаю в банке. – Так говорит своим подругам моя мама.
Я действительно работаю в банке. Я, если так можно сказать, занимаюсь бумажной работой.
Я мусорщик. И по совместительству уборщик. Большинство не разделяет этих понятий.
Я тоже не разделял. Но мусорщику и уборщику в одном лице платят в два раза больше – вот вам и разделение. Мусорщик – выносит. Уборщик – убирает.
Все просто.
Главное не опаздывать, иначе кое-кто так и норовит тебе вставить поглубже.
- Привет, Тони! – Это Кэти. Она красивая. Но у нее муж. И любовник. Даже два любовника.
- Привет.
- Как дела? Тебя вроде повысили?
- Да теперь я буду еще и убираться.
- Будут больше платить.
- Ага. В два раза.
- Скоро станешь заведовать.
- Ага. А через годик потесню твоего начальника.
Она веселая. Таких не много. И это хорошо.
Я все сделал. Здесь настолько скучно, что остается только спать. Я научился спать везде и всегда. Я могу спать сутки на пролет, если меня не разбудить. Могу и двое.
Плохое только в снах, хорошее тоже там. Очень яркие сны. Как живые.
Они чередуются.
Сначала что-нибудь приятное. Потом отвратительное. Настолько отвратительное, что блевать хочется.
А я все равно хочу спать. Это лучше чем помирать со скуки.
Как в кино сходить, только есть возможность в этом поучаствовать. Сраный 3d мир.
Мне нравится в любом случае.
Я просыпаюсь, если становится не в моготу.
Хотя такое бывает редко.
Глаза медленно закрываются, а я постепенно перестаю ощущать конечности, потом мне становится очень тепло, и мысли начинают литься рекой, но этой рекой я управлять не в силах. Я уже не чувствую тела, и пустота внутри меня начала заполнятся.
Светлая желтая масса, через которую просачиваются чьи-то лица. Мальчишка лет шести, шарит рукой в воде пытаясь схватить чью-то руку. Однако безуспешно, вода ледяная, но он не останавливается. Уже полчаса.
Теперь я должен о нем заботится.
- А можно я пойду кататься?
- Нет.
- Почему?
- Тебе всего шесть лет.
Малыш умен, но не так, как я. Не повезло, значит, будет сидеть дома.
- Я тебя ненавижу.
- Это пройдет.
- Нет. – Говорит мальчик и закрывает за собой розовую дверь.
- Да. – Говорю я и беру со стола ножницы.
В его комнате очень светло, так светло, что мне приходится щуриться. Мне больно глаза. Ничего, ему будет больнее.
- Иди ко мне Брайан.
- Я здесь.
- Я ничего не вижу.
- Зачем тебе ножницы?
Увидишь.
- Будем стричь тебе ногти. Положи на стол руку.
- Мне что-то не хочется. – Брайан смотрит на свою руку с остриженными ногтями, и косится в мою сторону, будто я умалишенный.
- Я не псих, просто они все равно отрастут. А пальцы нет.
Ухватив его за руку, вытягиваю указательный палец и начинаю сжимать ножницы.
Малыш кричит. Очень громко. Свет становится еще ярче, а кровь течет, все быстрее и быстрее, согревая мои руки, в которых я сжимаю отрезанный палец. Черт, как жалобно он смотрит на меня. Мне грустно смотреть на него, мне больно также как и ему. Я понимаю, что я натворил.
- Теперь ты знаешь, что лучше меня слушаться. – Смотрю ему в глаза, а он боится их открыть.
- Да знаю.
Впервые увидев себя в зеркале, мне становится понятно, почему малыш не открывал глаза.
Грязная майка измазанная кровью и пропитанная потом обтягивает мой только начавший обвисать живот. Похоже, я сам себя стриг, волосы торчат неровными клочками, а зрачки перекрывают сетчатку. Очень некрасив.
Немножко мефедрина, чтобы взбодрится.
Его помнится, прописал мне мой психиатр. Мудень знал, что делал. Депрессии как след простыл, могу свернуть шею быку, и как он говорил - аппетит при этом не пропадет, мистер Флетчер. – Я мистер Флетчер.
Мефедрин лучше принимать внутривенно, но это не мой случай, к черту это дерьмо, можно подхватить заразу. Я его ем.
Иногда я съедаю слишком много, и засыпаю, довольно необычный эффект для амфетамина.
- Тони, пора домой, там и выспишься.
- Как скажете мистер Франклин.
Сраный урод.
Малкольм уже дома. И сейчас они с Эвой сношаются. Сука, наверное до сих пор так и не сказала ему. Ничего, я и твой будильник разъебу.
- Да Малкольм, да! – Кричала Эва из спальни.
- Вы поесть что-нибудь приготовили?
- Детка, не прыгай на мне как на сене. – Отвечал ей братец.
- Сколько меня можно мучить? Я задолбался жить в этом дерьме. Вы живете в моем доме, когда хотите перепихиваетесь, а я даже пожрать нормально не могу.
- Не останавливайся, нет, нет! – Продолжала кричать эта сука, не слыша меня.
- Да я и не собирался останавливаться. – Говорю я. – Я все вам выскажу.
Отлично, я успел к шоу Лари Кинга. У него даже повторы интересные.
- Что Лари Кинг уже идет? – Спросил меня Малкольм, выходя из спальни. Из моей спальни.
- Оденься. Ты заебал расхаживать по дому голым.
- Не горячись! Все будет в порядке. Просто я с Эвой невзначай решил развлечься, а тут ты, не буду же я напяливать твой халат, каждый раз, когда ты нам помешаешь.
- Ни плохо я Вам помешал, а? Особенно если учесть, что вы в моем доме!
- Не злись братец. – И молча, он ушел мыться.
Опять он меня не слушал.
Мудак.
В детстве я страдал бессонницей. Не правда ли странно, что сейчас я сплю большую часть своей жизни?
Ничего странного, если принимаешь Люминал, и совершенно ничего странного, если смешиваешь его с «Желтым жакетом» или как называет его мой фармацевт «Нембуталом», барбитураты, если их принимать много, дают возможность спать везде и всегда.
Вот я и принимаю.
Минусы есть. Ну а где их нет?
Иногда я засыпаю, когда ем.
Но ведь я всегда просыпаюсь!
Я живу моими снами, они также реальны как и мой ебнутый братец. Иногда я не знаю что настоящее сон или моя жизнь, но от этого только интересней.
Две розовых, одна желтая и вот он – другой мир.
Я простираюсь над небом, потому что я в самолете. Рядом со мной жена. Мы летим над полями Франции. Кукурузник старый и его трясет, это называется турбуленцией.
Если бы это был пассажирский самолет, то пилот сказал бы, что все будет в порядке.
Но это не пассажирский самолет. И в порядке ничего не будет. Пилот всегда знает правду.
Но редко ее говорит. Жене страшно, но она молчит, ей нельзя волноватся…
Толчок, с низу заставляет ее закричать. Я вцепился в рычаг до боли в пальцах, если мы упадем, нас даже не найдут.
Ветер мягко расталкивает зеленые листики на деревьях, смахивает росу с травы, а на высоте в две тысячи метров устраивает шоу «Кто первый умрет от разрыва сердца».
Я не люблю эту игру. У меня порок сердца.
Жена очень красива, у нее белые волосы, которые трепет ветер, это внутри то салона, и зеленые глаза. Она прекрасна. А сейчас она плачет. А еще она на седьмом месяце беременности.
Кажется я задремал.
Отличный сон.
Если принять три красных и одну желтую – можно не проснутся.
Если две красных и две желтых, можно спать двое суток, правда вся кровать будет уделана экскрементами.
Нужно быть уверенным в том, что сон этого стоит. А он этого стоит.
От такого стресса вероятность выкидыша превышает пятьдесят процентов. А если мое сердце сейчас остановится, то она не доживет даже до этого. У меня в кармане на груди всегда лежат таблетки.
Но не стоит сейчас отпускать рычаг управления.
Риск или риск.
За это я ненавижу выбор. Какое зло меньшее? Отпустить руль? Или не принять таблетки?
В глазах начинают поигрывать искры – недостаток кислорода. Без таблеток мне конец.
Вот тебе и сраный выбор. Особо умные любят говорить, что у человека он есть всегда.
Уроды.
Повторили бы вы эти слова во время званого ужина, когда живот твердит вам – диарея.
У вас все же есть выбор. Публично абосраться или пойти в уборную и продристатся как человек.
Ебнутые.
Так и что вы выбираете? Первое? Нет? Почему? В-в-в-торое?
Выбор, твою мать.
Левой рукой я держу руль. А правой пытаюсь просунуть металлическую пуговицу в дырку.
Свист начинает набирать громкость. Жена кричит ему в унисон. А самолет пританцовывает в ритм. Вот такой у нас джаз бэнд.
В следующий раз куплю куртку с карманами на липучках. Главное, чтобы следующий раз наступил.
Я все же открыл этот чертов карман, пузырек с таблетками я открываю зубами и опрокидываю голову ссыпая все содержимое в рот. Правая рука уже держит рычаг. Главное не проглотить всю горсть от страха, нужно только две. Если проглочу все, то засну и даже не почувствую приземления.
Я лечу на встречу рассвету. Искры становятся ярче и больше.
Блестит, блестит, блестит.
Похоже я проглотил всю горсть.
Пожалуйста! Я должен его посадить!!!
Если подняться до двух с половиной тысяч метров, все будет в порядке. Турбуленция присутствует только на низких слоях атмосферы. Но это кукурузник, а не истребитель.
Придется срочно опускаться. Внизу один лес, а у меня есть несколько минут.
Искры кончились. Зато мне уже очень тепло. Жена кричит еще громче.
Ждаз бэнд – выход на бис с удвоенной силой.
Мы входим в легкое пике. И я уже не боюсь. Но крутится какая-то мысль.
«Не забудь, что нужно поднять самолет на семистах метрах.» Я помню, но руки меня не совсем слушаются. В невнятном крике, я разбираю, что жена спрашивает все ли со мной впорядке.
- ..а в..е в п..о..р..ке
Видимо она поняла что не все в порядке и стала кричать в два раза громче.
1000
950
850
Тяни! Поднимай!
Мне так тепло. Земля все ближе, а мне все спокойней. Крик жены стал отрывистым и невнятным, по-видимому, у нее уже не осталось сил кричать.
Просто лень поднять руль. Просто лень смотреть.
Это не крик стал отрывистым, а я его постепенно перестаю слышать.
600
Как любит сказать мой братец «можно начинать плакать». Теперь самолет достиг такой скорости, что как не тяни руль все верхушки деревьев останутся на моем лобовом стекле, и пара веток внутри меня.
500
Красиво, очень красиво, если не обращать внимания на спятившую позади меня, то это просто великолепно, у меня сосет под ложечкой и в тоже время я созидателен как никогда. Справа светит солнце, слева я вижу голубое небо, а прямо по курсу зеленый лес. Последнее меня немного настораживает, но это пройдет.
200
Ветер не дает сомкнуть мне веки, а его вой заслоняет вопли жены, но откуда за двести метров до земли взялся запах говна?
Видимо она обделалась от страха. Ну а что, действительно страшно. Ха! 100 метров. Очень страшно!
В двойне Ха!!!
Девяносто метров.
А может это я обделался? А имеет ли это смысл за пятьдесят метров до столкновения?
Может быть это и я. Слишком расслабился, так сказать!
20
10
1
Дерьмо.
Последний вопль. Последний брызг крови. Последняя идиотская мысль.
Ноль.
***
На деле все превзошло мои самые наилучшие и наихудшие ожидания. Сон был великолепен! А был ли это сон, или простая галлюцинация? Есть ли разница?
Разница в том, что я по уши в своем же собственном дерьме.
Нембутал и люминал, гремучая смесь в равной пропорции. Весь в дерьме с наружи, зато полон чувств изнутри.
Эти уроды (Малкольм и Эва) ходили мимо меня и смотрели как я переваливаюсь с одной кучи на другую. Интересно, попкорна у них с собой не было? Интересно, а женушка действительно абосралась?
Будь здесь мистер Франклин, он бы не медлил поваляться со мной на пару.
Грустно. Очень грустно. Пованивает, но грустно не из-за этого. Я пока не знаю. Надо думать. И поесть.
Хлопья «капитан Америка». Какао «Несквик». Молоко «му-у-у».
Будь я идиот, сказал бы, что капитан Америка – это кролик Несквик, и когда ему хочется жрать, он просто говорит «Му-у-у».
Любопытно. Даже забавно.
Надо завязывать с люминалом.
Из-за этого гавнеца я могу заснуть за рулем машины, как тот мистер из самолета. А мне почему-то не хочется думать о дерьме за несколько минут до смерти.
Мне вообще не хочется думать о смерти, но после барбитуратов, не контролируешь свои мысли, отсюда и причудливые сны.
Пора на работу. Я не пришел туда вчера…или уже сегодня…
Не важно. Важно то, что у мистера Франклина появился еще один повод мне засадить, и ради премии я наверное не откажусь.
«М-у-у».
Я еду на работу. Важно не заснуть за рулем. Вдруг сны сбываются.
Снова пробка, долбанные нарки, сначала абдолбаются, а потом садятся за руль, врезаются в кого-нибудь, а я из-за них опаздываю на работу за порцией членовпихивания от начальника…с другой стороны, не такие нарки и плохие…
Бывает и хуже. Любимая фраза оптимиста.
Уроды.
Бывает и лучше. Любимая фраза банкира, брокера и жены.
- Почему ты вчера не пришел, Тони? – Не поднимая глаз, спрашивал меня мистер Франклин. – Почему сегодня ты опоздал на шесть часов? По идее, сейчас ты должен уходить с работы, а не приходить на нее.
- Но мы ведь можем закрыть на это глаза. - Втянув задницу, спросил я.
- Нет, Тони. Не можем. Сегодня я нанял нового уборщика.
- А мусорщика?
- И мусорщика тоже.
- Урод.
- Прости?
Мистер Франклин наконец-то удосужился поднять глаза. Как ни странно, но он не особенно удивился, увидев на моей правой руке оттопыривающийся средний палец.
- Ты уволен, Тони, прощай.
- Что новичок уже дал тебе засунуть своего червячка по глубже? А, ненасытный ковбой? – Как ни старался я себя сдержать,…а…никак и не старался,…но говорить у меня получалось с трудом. Через каждую гласную я разражался неимоверным хохотом. – Видимо хозяйство у него ничего…
- Охрана, пожалуйста.
Жалкий педераст.
В следующий раз устроюсь работать охранником. Оказывается в их обязанности входит избиение и унижение людей.
Не плохо, когда ты охранник.
Но я не охранник.
Жаль, что я не качался в молодости. И охранники меня бы не били, и девушки бы не обходили стороной.
Н-да. Дилемма. Люминал и Нембутал? Или велотренажер, гантели и костюм охранника?
Трудный, очень трудный выбор. Любимая фраза фармацевта.
Мой фармацевт – Джонни Уилсток. Отличный парень, он продает мне лекарства без рецепта, за двадцать процентов их стоимости сверху.
Секонал или либриум?
Вот трудный выбор.
Красный дьявол или бывалый солдат?
- Беру все. Мне на вынос, Джонни.
- Как скажете, господин Тони.
Отличный парень, побольше бы таких работало в медицине, и Нью-Йорк зажил бы совсем другой жизнью. От присущей ему суеты только бы и осталась память и пустые улицы.
Секонал знает каждый, кто сидит на барбитуратах. Красные таблеточки, которые любят называть «Красным дьяволом», «Красной птичкой» и просто «Румяной».
Не правда ли идиотское название?
Не более идиотское, чем мое имя. Чертов мафиози.
Что приятно, так это то что дозировка у него намного выше чем у остальных, а либриум просто закуска. Закуска, которая превращает спящую красавицу в Мэрлин Монро.
Плюс в том, что спать я буду не так долго, и мне не придется в течение часа отмываться от дерьма.
Может это еще один сон?
За это я люблю плюсы - меньше минусов.
Дерьмо наступает тогда, когда твоему внутреннему миру начинает противоречить мир окружающий.
Запиваю Секонал соком, кладу под язык либриум. Это не обязательно. Ходить в туалет тоже не обязательно, но бывает полезно.
Безмятежность. Легкость. Тепло.
Меня окружает Лондонский живописный лес. Ветер поигрывает с волосами пришедших на свадьбу гостей, развивает юбки и стаскивает шляпы с чопорных старушек.
Меня пригласили как друга семьи. Это значит, что я буду сидеть в первых рядах.
Я их ненавижу, а они считают меня своим другом. Вот такие мы англичане странные.
Серый жакет и зеленый пиджак. Со вкусом у меня явно проблемы, но другу семьи можно все.
Сначала тебя осматривают как шпиона, потом исподтишка косятся, а потом кто-нибудь скажет:
- А-а-а, это Майкл, друг семьи.
Старушки махнут рукой, сверкнув натянутой улыбкой. Их мужья мучающиеся в предсмертной агонии поднимут в воздухе стакан виски за твой идиотский костюм, и дико рассмеются. Но я пришел сюда не развлекать дом престарелых. Нет, это не мой конек.
Та кто выходит замуж, вот кто мне нужен.
Стоило бы не приходить вовсе, но слишком много вопросов это бы вызвало, может даже мы перестали бы общаться. Но теперь этим уродам не к чему придраться.
Что это за странное чувство, которое является вместе с ней. Она все освещает, согревает, и умиротворяет. И вот, я уже не хочу уходить.
- О, боже мой, это же Майкл! – Эмили улыбается, и медленно идет ко мне. Целует, обнимает, а я не сопротивляюсь. Может потому, что дурак, может просто потому, что больше нечего не остается.
Путь наименьшего сопротивления.
- Какой милый костюм. – Улыбается Эмили.
- Да, я хотел быть похож на ляприкона.
Смех, смех, смех.
Когда она смеется, даже не хочется вмазываться.
Но когда-нибудь ей придется остановиться.
А мне нет.
Процессия начинает свой ход, а я сама пассивность. Священник ждет новобрачных на отшибе скалы.
Какие скалы в Англии? О, они очень высокие. Священнику неймется побыстрей отделаться ото всех. Он чуть не заикается произнося текст.
- В-в-вы соглас-с-сны?
- Да. – Слышен мужской голос.
Боженька запрещает священнику мочится в лесу. А у него простатит, и боженька не спешит его вылечить. Вот такой он у нас мудрый.
Интересно в чем смысл мокрой мантии священника? Хорошо, что она достаточно толстая, иначе струя уже давно окатила бы невесту. Раскрасневшийся священник надеется что никто не заметил, и пытается говорить.
- А-а-а-а-а, Вы-ы-ы?
Эмили не может вымолвить ни слова. Черная и мокрая мантия чуть приподнялась от напора, а священник упал на колени. Его морщинистое лицо исказилось в гримасе боли и стыда.
Помолимся же боженьке за его рассудительность.
Он плачет, шепотом произнесла безмозглая обладательница карликовой собаки. Шепот громом разнесся над небом.
- Майкл! – Залилась слезами Эмили и побежала ко мне. Я бы описался от счастья, если б еще хоть раз, увидел такое же выражение на лице ее женишка. Конечно, я обнял ее. Еще и поцеловал. Она была похожа на ребенка обидевшего щенка. Я смотрел в глаза будущему мужу Эмили и целовал ее губы.
Вот священник уже молится. Он надеется проснуться, он просит Его изменить все.
Но я против. Я не хочу расставаться с ней. Я готов бросить зелье, ради нее, я даже не буду одевать этот костюм. Пусть я никогда не стану ляприконом, но зато я буду с ней.
- Он закончил молиться. И повторяет свой вопрос.
Ее губы шевелятся, будто ветер их толкает, ее глаза блестят, будто в них солнце.
Я шепчу ей – Нет.
Она плачет, а я повторяю – Нет.
- Да. Я согласна.
Легкий дождик бьет меня по лицу, и превращается в слезы.
- Нет – Шепчу я – Я против.
А Эмили уже повисла на его плечах. Готов спорить, что пришла его очередь ссаться от счастья.
Дракон меня сегодня заберет,
В мир счастья скоро унесет.
Туда где лес погибших душ,
Растет промеж телячьих тушь.
Так много чувств, и так мало слов.
Хочу вмазаться и умереть. Тихо, быстро, спокойно.
Они целуются.
Раз, два, три.
Миллион снежинок кружится в моей голове, и больше ничего, они безмятежны и мне хочется только одного. Умереть.
Не хочется долгих прощаний и похлопываний по плечу. Все не будет лучше, потому что уже не надо, всему свое время и оно уже прошло.
Четыре, пять, шесть.
Толпа радуется как ни в чем не бывало, будто так и должно быть, даже священник улыбается прячась за кафедрой.
Семь, восемь, девять.
Сегодня съест мои глаза,
Я распахну их после сна,
И не увижу никогда,
Рассвета теплого конца.
Десять. Они хлопают, осталось только запрыгать и забиться в истерике.
Чертовы Хиппи.
Рой снежинок вьется внутри меня и не собирается останавливаться, они никогда не растают, и я тоже.
Доза, доза, доза.
Я просыпаюсь в холодном поту. Зато не в дерьме.
День уже начался не плохо, я спал семнадцать часов. И что чертовски приятно, я чувствую то что меня мучило во сне. Не знаю почему, просто я приобрел то, чего мне не хочется испытать в жизни, но узнать было интересно.
Я любил ее во сне, и мне было больно. Мне и сейчас больно, мне будет больно до тех пор, пока я не забуду сон.
Я чувствую пустоту внутри себя, а это чувство ее заполняет.
Как солнце устает от неба, так и я устал от жизни. Может быть, уснуть навсегда это наилучший путь? Путь наименьшего сопротивления.
Засохшая кровь на руке, и следы от зубов. Это мои зубы, я кусал себя во сне. Вот насколько мне было больно. Рука не болит, это что-то рядом с животом, его вроде как нет, и оно вроде как есть.
Боль, боль, боль.
- Я тут подумал - говорю я Малкольму – может мне пойти работать фармацевтом?
- Да, иди работай фармацевтом. – Он даже не оторвался от телевизора. – Ты думаешь, что я даже не оторвался от телевизора, но я действительно рад слышать, что ты хочешь чем-то заняться.
Брат оторвался от экрана и посмотрел на мой правый носок.
- У тебя дырка.
- Нет, это у твоей подружки дырка, а я буду работать фармацевтом.
- Может быть ты и прав.
Идиот.
Вот я разговаривал с братом, а сейчас почему-то на меня смотрит человек с металлическим глазом.
- Это не металлический глаз, это окуляр.
- Я не знаю что такое окуляр.
- Это не важно, я доктор Фрайнсвингер. Важно сейчас то, что вы можете заснуть в любой момент.
- Боюсь, вы что-то… - Я закрываю глаза чтобы моргнуть.
Стены почему-то уже не желтые, а белые, и человека с железным глазом уже нет.
Интересно, а сколько фармацевту платят?
Если дружить со своим фармацевтом, то можно узнать рецепт изготовления ЛСД на дому.
Не люблю повторятся, но я дружу со своим фармацевтом.
Если семена «Morning glory» залить ста тридцатью миллилитрами эфира, просеять, посушить, два дня держать в древесном спирте, то оставшуюся желтую массу можно будет прировнять к чистейшему ЛСД. Если нет семян, можно использовать гавайскую древовидную розу. Но роза будет в два раза слабее.
В коридоре включен телевизор и идет какой-то глупый фильм в котором сношаются мертвецы.
Интересно, а после смерти член становится тверже?
У меня будет шанс узнать.
Брат и Эва меня часто навещают, ни то чтобы это приводило меня в восторг, но это лучше чем смотреть телевизор. В больнице меня посадили на морфин, это конечно не так здорово, но лучше чем посещение братца с его сумасшедшей подружкой.
Голова все время кружится и я все время голоден, человек с железным глазом говорит, что так и должно быть. Но я ему не верю, я что совсем уже идиот? Как я могу есть и чувствовать голод. Мне кажется что я сейчас сплю. Поэтому я и не чувствую еды. Все как-то не естественно.
Я все время только и думаю как бы мне проснутся, я уже себе всю жопу исщипал, но никак, результат равен нулю. Может быть нужны кардинальные меры?
Наверняка.
Как больно думать, когда ты не понимаешь, что ты чувствуешь. Как будто ешь гвозди со вкусом клубники.
Прострация, апатия, невроз. Человек с окуляром знает много непонятных слов. И когда подходит ко мне, начинает их перечислять, будто дразнит меня. Поганец.
Наверное, единственным способом узнать правду, является самоубийство. Ну а как еще я могу узнать сон это или нет? Либо я проснусь, либо нет. Вот тебе и ответ.
Но из больницы не так то уж и просто убежать. Все как в магазине, на твоей руке запаяна пластмассовая бирочка с магнитом, при переходе с этажа на этаж к охране начинают поступать сигналы о побеге. Конечно, все просто, надо ее просто снять и просто пройти через Джорджа – охранника. Но от меня прячут все металлические и острые предметы, кушаю я пластмассовой ложечкой, а зубами ее пожевать не получается.
Надо пройти на кухню.
Девять часов, свет уже потушили. А я иду и медленно попискиваю из-за неумолимого чувства голода. И как по зову, на мой писк откликнулся санитар выносящий утки из палаты, к которой я подходил.
Санитара звали Эрни, он не ожидал увидеть меня выходя из палаты отворачивая нос от умопомрачительной вони. Как только Эрни перестал щурится перед ним начал вырисовываться темный силуэт, мой силуэт, но от этого ему легче не стало. Перепугавшись, он вскрикнул и подбросил все находившееся у него в руках. Одна из уток стукнула меня по голове, а к ногам упал скальпель. Я понятия не имею, как он там оказался, но это совсем не важно.
Дерьмо, мы вместе с Эрни стоим по уши в дерьме. Что-то мне это напоминает.
Я схватил скальпель и бросился к двери. Джордж пристально на меня смотрит. Очень странный человек, кстати говоря.
- Я себя покалечу. – Говорю я и приставляю к венам скальпель.
- Кровь свернется, только шрамов зря наделаешь. – Говорит мне охранник Джордж.
- У меня белокровие, Эйнштейн! Уйди от двери!
Джордж, отошел от двери. И я на цыпочках протиснулся к лифту. Пол был мраморный и очень холодный – естественно обуви перед выходом я не одел, да мне ее никто и не возвращал.
На первом этаже я ожидал увидеть толпу охранников и докторов, но никого не было. Как будто все умерли. Я думал и вправду порезать вены, но белокровием к сожалению не страдаю, и мне придется искать более гуманный способ.
Уже на обязательно было держать скальпель рядом с рукой. Пока я шел, только и слышал эхо шарканья моих голых ступней по кафелю. Да, это трудно представить. Но если приложить усилия, то это намного легче чем убежать из больницы.
Беспрепятственно оказавшись на улице, я узрел картину моей кончины, все просто как …в общем, просто.
Машина, разгоняешься, врезаешься, умираешь.
Мне так хочется вмазаться, что скальпель трясется у меня в руке.
Мне так хочется есть, что не надолго я забываю о том, что мне нужно вмазаться.
Галлюцинации мне не новы. Но так неприятно слышать в голове плачь.
Доктор выходит из машины, а я падаю и начинаю симулировать припадок. Не закрыв дверцу машины, он бросается ко мне, чтобы подарить жизнь. А я втыкаю скальпель ему в горло трясущейся рукой, чтобы его жизнь отнять. Мне не нужна его жизнь, только машина. Просто так получилось.
Вот я еду по дороге, мимо меня проносятся, как это не банально, миллионы огней, и тысячи машин, так приятно давить на педаль до упора. Волосы развиваются в предвкушении развязки, зубы трясутся от холода, а веки перестают смыкаться.
Одна машина слева, другая справа. А на встречной полосе проще. Быстрее, если хотите.
Я просто поворачиваю руль влево. Сначала машинам удается уворачиваться, я слышу удаляющиеся крики, визг тормозов, но все так быстро, что огни размываются, будто на фотопленке.
До сих под я слышу плачь.
Машины тормозят передо мной, образовывая пробку. На спидометре130 километров, но больше мне из нее выжать ничего не удастся, теперь она меня выжмет.
Один удар. Одно разбитое лобовое стекло с торчащей головой наружу.
Одна жизнь.
Или лишь еще один сон.
Может быть, мне и было больно, но только когда я вновь распахнул глаза. Сердце билось как пропеллер. А живот урчал как паровоз.
- Да! Это был сон! – Радостно воскликнул я скидывая липкое одеяло. Но память медленно ко мне возвращалась и я узнал желтые шторы, закрывающие окна. Я узнал майку, пропитанную потом и кровью на моем теле.
И я узнал плачь доносящийся сверху.
- Брайан спустись ко мне на одну секундочку.
Плачь становится громче, и слышан легкий топот. Как будто зайчик идет на бойню.
- Я не хочу. – Плачет малыш.
- Конечно, нет. Но так много нам еще надо постричь…так много….
|
|
| Гном |
2006-04-04 |
30 |
5.00 |
6 |
| |
|
| |
Скунс:
узнавал токо что на самолетном заводе вилок нет есть стружки металлические
можно выносить
Гном:
ну во-от. а как жы... авторам-то што? стрюшки какие-то пришлять
Гном:
а некто адрес не дал, сказал, что скажите мол, куда, и я за имя подъеду
Скунс:
а где ж он живет а то я скажу а его туды не пустять
Гном:
откуда я знаю?
Скунс:
дык в каком поезде он обитаете, а то скажу на 545 километре пересыльном с торожке слева где бабушка с козой за 50 метров пасется
Гном:
ща найду
Скунс:
ага смотри, по трассе курск воронеж
Гном:
а ты там теперь?
Скунс:
не выезжаю, или в послке грибановка-кантемировка-васо
Гном:
туды яво и шли
Скунс:
иж ты шедрая вилок пораздарила я одну отдам и все остальное жаба душит
Гном:
Я ТЕБЯ СПРАШИВАЛА!!!
Скунс:
ты меня нехуя не спрашивала про вилки 1 и все остальным на бумажке ксерокопию вилки вот так и сделаю всем разошлю ксерокопию вилки, скажу мол так и так вилок мало, пользуйтесь копией
Гном:
спрашивала-спрашивала. перечитай историю сообщений!!!
Скунс:
я ее грохнул, ладно ксерокопию вышлю всем так и быть уж
Гном:
рррррр
стружки давай! усем
Скунс:
что ррррр ксерокопию и все тут, а оригинал скажу что храниться у тебе и охраняют двою полулюдей, 2 великана и 2 страшных зверя. и тыку на карте поставлю, пусть они тогда под молотками и вынимают сами свою вилку
Гном:
нууууу скунсс, ну попадёшься ты мне.
я придумаю што-нибудь ужасное
Скунс:
да ыз тебя и так одни гадости лезут чего тоить только заныканый блин и лимон а???? че гаже может быть
ты токо смотри а то я тебе шерсть кошки своей вышлю носки вязать будеш в начале нитку скручивать
Гном:
блин ты заныкал - не надо ляля!!!
я его ещё и не проверяла, до сальтсы оставила
Скунс:
да у кого золото с ск5оровищами??? АА???
Гном:
вместе поищем
Скунс:
а укого там монстры с топорами что вы там охраняете как не вилку???
а вот тепе аргументы
Гном:
какие коровища, где мосты с топорами - што вы мне голову морочите, товарисч СкунсТМ
Скунс:
Ты мне тут не отлынивай, в какой части пешеры вилку сныкали???
Гном:
какие вилки? не знаю никаких вилок (залезая под кровать)
Скунс:
ага значит в подушке за монстром с сундуком с золотом где супер вертолет на мини машине с БМ ВС 65 -94
Гном:
ничегонезнаюничегонепомнюпьяныйбыл
Скунс:
ты мне тут не ой ой ты вилк куда дела вспоминай, пьяяный,
знаем знаем мы вас, впили чаю вилкой закусили собаки поиграли занвыкали
Гном:
чего вспоминать?
где собаки?
Скунс:
а то очистку пришлю они быстро разберуться что к чему в вашем холодильнике и почему там нет хомяка и где лежит вилка
Гном:
хомяк переселился в микроволновку потомушто вместе с очисткой от картошки. а ВИЛКУ ОН ВЗЯЛ, ТОЧНО!!!
Скунс:
наличие хомяка странно, за что вы его убили садивцы, как могли загубить невинного хомку
Гном:
это не я это. и не хомяк вовсе, там кот по имени скотина или скунс
хомяка запретили, сказали смешно очень
Скунс:
ага значит убили хомяка и спрятали вилку, я доберусь до вас уууууу
а как вы надругались над трупом бедной зверушки убивцы, маниака
кто посмел ввести запрет на хомяков, те у кого не холодильника
Гном:
ТАК ШТО С ВИЛКО-СТРУЖКАМИ?
ааааааааа?????
стружки-то хоть, хоть стружечки, хоть по одной бедным авторам - они так обрадовались
Скунс:
а теперь обломяться:))
Гном:
я им тебя сдам
с потрохами. И НЕ ЖАЛУЙСЯ ПОТОМ
Скунс:
так ты виновата
Гном:
НЕТ. я не виновата, я под кроватью лежала всё это время
у меня и свидетели есть!!!
Скунс:
дотянулся дотянулся:))
Гном:
ГДЕ?
Скунс:
ага вилку охраняла из-за укрытия а свидетели куплены блином
я кур кур кур кур кур кур кур кур кру ркурк рукурк крк курк коруркуорафоа оысрыор ыоргнстыфово ывлнсык фс ранкджнадыфр гар гкнрагр
Гном:
я эту вилку, можно сказать, грудью на амбразуру защищала в тяжких боях от скунса, но он её сгрыз, он таки до неё добрался и отобрал и сгрыз
НЕ ВИНОВАТАЯ ЯЯ.
Скунс:
виновата скунс между прочим ее отбивал
Гном:
неттттттттт, тряся решётку
это несправедливо!!!
отпуститяяяяя меняяяяяяяяяяяяяяяяяяяяя
(тихо уползает в щёлочку и мелко хихикая кусает скунса за хвост)
Скунс:
ага и нервоно погрызая краешки своих ухов
Гном:
СТРУЖКИ БУДУТ?
Скунс:
небудет тебе опилок
бибибибибибибибибибибибиибибибибибибибибибибибибибибиб
биб
иб
иб
иб
вот, задокументированный диалог, штобы победители не нервничали в ожидании, невзирая на весенние обосрения |
|
| Александра |
2005-12-18 |
29 |
4.83 |
6 |
|
|
Преступление без наказания |
|
|
|
|
| |
Федор Раскин учился на втором курсе педагогического университета. Поступил, чтобы не идти в армию. И женится – на потоке было только три парня, на три группы. Мать предложила ему идти на филологию. Он не сопротивлялся, ему нравилось читать.
Учился на тройки, поэтому стипендию не платили. Жил с мамой. В двушке, в центре города. Мать получала пособие - две тысячи рублей. Покупала продукты. Федору ничего не перепадало. Мать считала, что деньги должны быть у нее, она кормила Федора и покупала ему одежду на распродажах, или в секонд-хэнде. Живи как хочешь. А так жить не хотелось. Федор видел себя в своей квартире, при машине. Девчонки окружают, сами желают познакомиться. Но выходило иначе, над ним подтрунивали и смеялись.
Он постоянно был в одной одежде. Мать редко стирала. Редко покупала что-то новое.
Он менял белье раз в месяц, ходил в одной рубашке, одних джинсах.
Раз в месяц мать принималась за стирку, снимала с него белье, ставила замачивать. Мыла ванну, и Федор залезал в теплую воду. Лежал и наслаждался. Жаль, что мать редко заставляет себя приниматься за стирку, редко моет ванну, потому что это было приятно, лежать и мечтать. Думать о девушке. Он еще никогда не был близок с женщиной.
Девушки в серьез его не воспринимали, подтрунивали. А он не умел вовремя отшутиться, или засмеяться.
Он не водил девушек в кафе и не дарил цветы. Ухаживал как-то неуклюже, неловко.
Однажды пригласил однокурсницу Дашу в парк. Она согласилась, может, не нашлась, как отказать, а может, расценила приглашение, как развлечение. Шли по дорожке и молчали. Федор это замечал, молчание тяготило его. Он мучительно подбирал слова, проигрывал в уме диалоги и молчал. А девушка скромно улыбалась, но не помогала. Пройдя по дороге, она поправила прическу, посмотрела на него вопросительно, но Федор молчал.
- Ну что, я пойду? – Даша развернулась и пошла в сторону дома.
Другой раз он пригласил ее подругу, встретил после занятий и пригласил к себе. Вика согласилась. Федор не знал, как расценивать ее согласие. Пришли в квартиру, дома была мама.
- Я приготовила тебе супа горячего, булочек напекла.
Федор не знал что сказать. Вика если и была растерянна, то виду не подала. Вошла в квартиру, прошла в комнату.
Обедали втроем. Федор поглядывал на мать, мать поглядывала на Вику, Вика на Федора.
Разговор не клеился.
- А вы давно встречаетесь? – первая не выдержала мать Федора.
- Мы не встречаемся, - ответил Федор, и осекся.
Вика молча ела суп.
- Хотите добавку? – мама Федора пошла на кухню, стала греметь кастрюлями.
- Зачем ты меня пригласил? – спросила Вика.
- Просто так – и Федор отвернулся.
Вика пошла в коридор, оделась и вышла.
Когда вода начинала остывать, он включал душ. Приходила мать, намыливала ему спину, терла живот, аккуратно намыливала низ живота. Гладила. Было приятно. Он со стоном прикрывал глаза и так стоял. Вода стекала по его телу, его била дрожь.
- Давай, одевайся, простынешь совсем, говорила мать и закутывала его в полотенце. Федор шел в комнату, мать возилась с бельем, стирала.
Вечером, лежа в кровати, Федор размышлял, почему так складывается. Почему его не ценят? Не понимают? Он видел себя остроумным, понимающим, способным. Он должен иметь больше, чем есть. Одна мать слушала его рассуждения, с жаром спорила с ним, советовалась, но он не ценил мнения своей матери. Она его и должна понимать. И опекать. Он же хотел признания толпы, признание девушек, приятелей.
Он должен быть хозяином своей судьбы, а не рабом. Он должен творить свою судьбу, а не получать подачки от жизни.
Как понять, достоин ли ты получить от жизни подарок? Способен ли на поступок?
Ему захотелось совершить безумие, совершить преступление. Идеальное преступление.
Он давно уже думал, если совершить преступление, просто так, без мотива, без всяческого повода и лишить жизни совершенно постороннего мне человека, так ведь меня и не найдут никогда. Потому что он убьет один раз, без системы, без улик, без свидетелей.
И тогда это будет идеальное убийство. И он будет судья. Он не тварь дрожащая. И уж конечно, не пойдет с повинной к следователю. Как Раскольников. Это было глупо. Раскольников был слаб, впечатлителен.
И я, зная о содеянном, он будет выше пустоголовой толпы и выше глупостей и предрассудков.. Я не раскаюсь, потому что я право имею – так рассуждал Федор.
Он решил поехать на любом трамвае, совершенно в произвольном направлении. Выйти через шесть остановок, пройти в какой-нибудь двор и подкараулить жертву. Вечером. Народу ходит не много. Он стукнет жертву ножом и убежит.
Это будет не грабеж, не насилие, не месть – случайная жертва, случайная смерть.
Идеальное преступление – это не преступление, где все просчитано и учтена любая мелочь, а наиболее простое преступление.
Чтобы найти убийцу, нужен мотив. А в идеальном убийстве мотива нет. Вот и все. Просто и легко.
Весь следующий день Федор сидел дома. Ждал вечера.
Натачивал нож, и готовился. Ему не было страшно, он не испытывал волнения. Смерть не трогала его. Обыденность. Может, потому что он никогда не видел смерти?
Стало темнеть и Федор накинув куртку выскочил из квартиры.
Трамвай пришел быстро. Тридцать восьмой. Шестая остановка – у книжного, он там бывал, знал немного местность.
Пошел во дворы. В детском саду гуляли дети, на скамейках сидели мамы с колясками.
Он прошел дальше. Зашел в арку. Никого. Притаился и стал ждать. Раскрыл книгу, чтобы скоротать время. «Современная русская проза».
Кто-то шел. Из парадной вышла молодая женщина. Шла куда-то, быстро и беспокойно. Увидев Федора, не прибавила шагу, не удостоила внимания. Что ж, она сама себе подписала приговор. Он догнал ее, схватил за волосы и резко рванул. Женщина вскрикнула. Он повалил ее, зажал ей рот и стал доставать нож. Женщина сопротивлялась, но он крепко держал ее всем телом. Достал нож и воткнул его в ее тело. Вынул и снова воткнул. Через какое-то время женщина перестала сопротивляться. Затихла. Федор встал с нее, и увидел, что задралась ее юбка. Нагнулся, еще больше задрал ее. Черные кружевные трусики. Его мать такие не носит. Ему захотелось стоять и смотреть на женщину. Гладить ее голые ноги, залитые кровью, грязные, от борьбы на земле. Но пора было уходить.
Не оглядываясь, он пошел в сторону трамвая, чтобы больше тут не появляться.
Он шел уверенной походкой, спокойно, не торопясь.
Он видел, что на него стали смотреть как будто в страхе, с уважением. Чувствуют, думал Федор. Что-то поменялось во мне, и люди это чувствуют. Теперь начнется другая жизнь, другие отношения. Может быть женщины. Он вспоминал черные кружевные трусики. И улыбался. Я не тварь дрожащая…
Люди шарахались, отходили в сторону, смотрели, как удаляется странный молодой человек, в куртке, залитой кровью и с ножом в руке. Кто-то вызвал милицию…
|
|
| xxx.666_death13 |
2006-01-20 |
29 |
4.83 |
6 |
| |
|
| |
Дети из бездны
Мир смотрел своими глазами на бескрайние просторы жизни, удивлялся событиям, происходившим во времени.
Сегодня его ощущение таинств зашкаливали, убивали существующие пределы и стандарты, потому что, где-то в механизме бытия произошла поломка, шестеренки перестали работать как прежде. Планета перевернулась, жизнь приобрела кривое направление своего пути, начала наполнятся темными чудесами.
Сегодня, в этот прекрасный весенний день, человечество качнется, переживет свои самые страшные кошмары, почувствует запретные наслаждения. Их заветные мечты и фантазии сбудутся, приобретут темный оттенок.
Одно событие я перескажу подробней, оно запомнилось мне больше остальных, заставило меня задуматься…..
* * * * * * *
Сегодня рождалась жизнь, наполнялась новой силой.
Пришла весна, пора, которую ждет человечество с огромным нетерпением, потому что она заряжает некой энергией людское тело, толкает к совершению новых, активных действий.
В первый день весны происходящее принесло плохой урожай. Сильные дожди атаковали город ангелов с адской яростью, ураганы безжалостно оставляли шрамы на его лице, делая его страшным и не привлекательным.
В полицейском участке города, творилась неразбериха. Столько нарушений правопорядка еще не было за всю историю. Люди все вместе, одновременно, решили сойти с ума.
В городе творилось зло с большой буквы, потому что преступления заполонили улицы. Люди грабили магазины и друг друга, в некоторых случаях дело доходило до жестоких убийств. Патрульных машин не хватало, операторы были загружены звонками потерпевших, которых приходилось выстраивать в некую очередь.
Ни кто не мог понять в чем проблема, что послужило искрой, для поджога беспорядков. Одни говорили что это революция против власти которая не устраивает людей, другие, что наступил апокалипсис. Большинство склонялось ко второй версии.
У Андрея, оператора экстренных вызовов все было в порядке, лишь небольшое напряжение и усталость поглощали его, когда раздался очередной звонок, в котором сообщили, что на улице, которая называется затмение, в доме номер тринадцать слышен плачь детей.
Туда незамедлительно была отправлена полицейская машина, в которой патрулировали два хороших, давно знающих друг друга человека. Саша и Леша были напарниками шесть лет.
- Ты знаешь Леха, меня вся эта езда туда сюда поднадоела. Почему нам не оставить все это на произвол судьбы, а когда беспорядки закончатся, начинать потихоньку чистить город от всякой мерзости.
Сегодня была суббота и Алексей был раздражительным и нервным, потому что его заставили работать в выходные дни, которые он заслужил за неделю честным трудом.
- Если мы все сделаем как ты говоришь, нам нечего будит чистить, город разберут на части.
- Лучше бы так и было! Я хочу отдыхать, меня дома ждет жена и сын, которые меня скоро забудут на лицо, если я буду продолжать работать в том же духе.
- Не забудут. У нас по плану сегодня еще несколько вызовов и работе на ближайшие дни конец. Ты смотрел вчера бокс?
- Конечно смотрел, мне очень понравилось как Мясник во втором раунде нокаутировал этого паршивого немца.
- Я думаю, что если бы он вовремя поставил блок, может, остался бы цел еще на один раунд!
- Если бы, это фраза в данном поединке не уместна, Мясник очень опытный боец, для его кулаков нет преград. Кстати, ты придешь завтра вечером к нам в гости, жена обещала приготовить что-то очень вкусное.
Саша ехидно улыбнулся, он знал, что Сильвия, готовит очень вкусные ребрышки, от которых даже мертвые встанут из своих могил.
- Конечно приду, ты ведь знаешь, я никогда не откажусь от пищи, которую готовит твоя жена. Может завтра после ужина возьмем пива, посидим и посмотрим воскресный футбол?
- Я согласен, это столь заманчивое предложения я не в силах отклонить.
- Я уже не дождусь, когда настанет завтра.
Патрульная машина неслась с большой скоростью среди темных улиц, разрывая тишину звуком своих сирен. Где-то в темноте показались угрюмые лица людей, которых потревожили в столь поздний час. Они были не довольны и немного возбуждены, потому что интерес взял верх над их разумами. Загадочность поглощала их, каждому хотелось знать, куда это едет так быстро патрульная машина, наверное случилось что-то очень серьезное.
- Слышишь Алексей, посмотри-ка куда нам надо ехать. Я что-то не могу вспомнить улицу которую нам назвали.
Леша достал из кармана блокнот и начал искать нужную ему страницу. – Это улица затмение, дом номер тринадцать, что находится в старом городе.
- Неплохое название, да и номер дома попал прямо в точку.
Старый город начал пустовать, когда бизнесмены начали строить новые жилые комплексы, для того, что бы обеспечить себе в будущем власть. Со временем на пустыре вырос новый город, который заполонили магазины и клубы. В него начали съезжаться люди со всех близь лежащих деревень и небольших городов. В старой части осталось несколько сотен жителей, у которых не было возможности купить квартиру в новом месте, но и они со временем съехали.
Основной город и старую его часть отделяла дорога через большой комплекс, который раньше был фабрикой по производству табака. Его закрыли за то, что в нем не соблюдались меры безопасности, много работников умирало от рака легких и повреждений, которые они получали от плохо работающих станков. Когда его выставили на продажу, никто его не купил из-за плохой репутации.
Когда машина миновала фабрику, они уже ехали посреди старых, разбитых временем улиц. Дома были заброшены, квартиры пустовали, хранили тайны былой и интересной жизни. Они были одиноки, иногда бродяги или бездомные животные посещали их, скрашивали их безмолвие своим.
Когда машина остановилась возле дома тринадцать, на улице было уже темно, ночь наступила как шпион, тихо и незаметно, напарники вышли.
На улице было холодно и мокро после сильного дождя, в атмосфере чувствовалась загадочность и пустота. Именно пустота царствовала в этом заброшенном месте, у нее были все права на все эти владения.
- Почему мне кажется, что нас решили разыграть?
Дело было в том, что они стояли напротив давно заброшенного дома, который наполовину рассыпался. В домах напротив тоже никто не жил, и уже очень давно.
- Даже не знаю что и сказать, - Саша выглядел расстроенным. – А это точно тот дом, может мы не туда приехали?
Алексей обошел дом вокруг. – Нет, не ошиблись, с боку нарисован номер, и название улицы можешь сам сходить посмотреть.
Это оказалось действительно так, номер тринадцать был нарисован красной краской с боку дома.
- Что будим делать?
- Давай я вызову Андрея по рации и скажу, что его и нас разыграли!
Саша направился походкой лентяя к машине. Не дойдя до нее он резко, обернулся и посмотрел на Алексея, у того были испуганные глаза. Они услышали как в доме плакал ребенок.
Переглянувшись они быстро направились в дом. Оказавшись внутри начали звать его, но он не отвечал им, а только плакал.
В доме было очень темно, поэтому пришлось включить фонари.
Они ходили по коридорам, иногда на мгновение останавливались, что бы прислушаться, откуда именно исходил молящий о помощи плачь беззащитного ребенка. Но точного места нахождения они не могли понять, плачь, был повсюду, даже слышался из стен. Складывалось впечатление, что это сама пустота плачет, потому что ей надоело одиночество.
- Давай наверное разделимся, так нам будит проще искать, включи только рацию.
- Хорошо.
Саша направился вверх по лестнице, а Леша в сторону подвала.
В доме было много мусора и пыли, которая забивалась в ноздри, если ее потревожить. Со стен свисали старые обои, пол был весь в больших дырах, их приходилось обходить, что бы не провалится.
Вдруг раздался выстрел, а за ним душераздирающий крик девочки.
Саша достал из кобуры пистолет и прислонился к стене. Что-то очень странное происходит в этом доме. Он выглянул за угол, но ничего не увидел, кроме кромешной тьмы.
Леша находился в подвале когда услышал выстрел и крик, он настроил рацию и вызвал Сашу.
- Прием, ты меня слышишь?
- Да, но не очень хорошо, какие-то помехи на частоте.
- Ты слышал где стреляли?
- Я не знаю, сейчас пойду, проверю, мне показалось что наверху.
- Будь осторожней, если что увидишь, зови, я приду на подмогу, зря не рискуй.
- Не волнуйся, у тебя там как, есть что-нибудь?
- Да, одна темнота, много крыс и странный запах повсюду.
- Рацию не выключай.
- Ладно.
Леша медленно и аккуратно продвигался, подвал в который он спустился, был огромен, тьма казалась слишком густой, даже фонарик не помогал. Он уже неоднократно успел споткнуться о всякий мусор, но всегда умело удерживался на ногах.
Он слышал странные шорохи.
Когда он посвятил в сторону стены, из-за ржавых труб кто-то вышел. Разглядеть точно он не мог, батарея в фонарике почти села, еще чуть-чуть и тьма проглотит его полностью.
Леша направил на него пистолет.
– Ты кто, назовись.
Фигура в темноте молчала и медленно двигалась прямо на Лешу.
- Я же сказал, отзовись, иначе я буду стрелять.
Фигура молчала и продолжала двигаться.
- Я последний раз предупреждаю, остановись и подними руки, что бы я их видел.
Фигура все двигалась и двигалась упорно и уверенно.
Леша сделал пару выстрелов в воздух. Их услышал Саша и вызвал по рации Лешу.
- Что у тебя случилось, ответь.
Ответа не последовало, лишь еще пару выстрелов и крик.
- Леша, ты меня слышишь, ответь, что происходит! Я направляюсь к тебе.
Ответа снова не последовало, Саша засунул рацию за пояс и побежал в подвал. В его голове крутились страшные мысли, вдруг он не успеет и опоздает, что там может происходить?
Когда он оказался в подвале, начал звать Лешу, но тот не отзывался. Саша ходил кругами светя фонариком в разные стороны, пытаясь найти напарника.
Присмотревшись, он увидел у стены слабое свечение, подойдя по ближе, разглядел лежавший на полу, почти севший фонарик. Когда подошел поближе и посветил вокруг, увидел лужу крови. Его глаза расширились от страха, дыхание остановилось, потому что в этой лужи лежал человеческий глаз, и нога без ступни.
Это был последний страх, который испытал Саша в своей жизни, сзади кто-то подошел и воткнул ему в шею нож. Струя крови хлынула потоком на стену, оставив на ней рисунок, понятный лишь для нее.
Андрей все сидел на телефоне и принимал звонки. Ему сейчас больше всего хотелось напиться и лечь спать в теплую кровать с любимой девушкой и погрузится в сон.
Ему это перехотелось, когда позвонил очередной звонок, в котором сообщили, что на улице затмения, в доме номер тринадцать взяты в заложники двое полицейских. Также сказали что это никому не следует говорить, иначе они погибнут. Нужно приготовить деньги и привезти их по этому адресу. Андрей незамедлительно все сообщил начальству, что бы они приняли меры.
Павел сидел в ночном диско клубе, пил красное вино и курил сигареты. В этот вечер он был один как и всегда. Это был единственный способ как скоротать не рабочее время, убить одиночество. В его голове крутились сотни разных мыслей и ни одно из них он не мог поймать за хвост. Вся его жизнь казалась ему безнадежной и бессмысленной, полная странных происшествий, которые он не мог понять. В городе творились беспорядки, но он на них не обращал внимания, они его не касались, не трогали. Иногда, Павлу казалось, что хаос, это единственное что не дает ему сломаться в этом мире, он был частью его души, его натуры, такой же беспокойной. Вечно возбужденное состояние спало внутри, ждало своего часа.
- Ты все сидишь и грустишь? – послышался голос из-за спины.
Павел обернулся и увидел стоящего человека, такую же потерянную душу как и он сам. Это был Олег, его самый близкий друг.
- Найди себе хобби что ли, или займись спортом, - на лице Олега была озадаченность.
- Ничего я не хочу, мне нравится сидеть здесь.
- Я понимаю, но не будишь же ты сидеть здесь всю оставшуюся жизнь, так ты сопьешься и мир потеряет такого талантливого работника как ты.
Павел улыбнулся. – Я тебя прошу, только не надо мне льстить, я такой же стандартный как и все, и если меня не будит, ничего не изменится.
- Ладно, не будим о грустном, иначе ты меня своими разговорами загонишь в могилу раньше, чем моя работа. Кстати о работе, звонил шеф и сказал что у нас проблема.
У Павла аж глаза засияли от радости, наконец-то появился просвет, возможность совершать активные действия, решать проблемы было его стихией.
- Что это за проблемы, говори побыстрей. Нет, лучше сядь. Я закажу тебе вина и ты мне все спокойно не спеша расскажешь, не упуская не одной детали.
Павел подал официанту знак, что бы тот подошел, потом сделал заказ и принялся внимательно слушать Олега.
- Шеф сказал, что звонили из полицейского участка. Им якобы позвонили и сказали что у кого-то в заложниках находятся два полицейских, преступники просят много денег за них. Шеф сказал, что нам незамедлительно надо действовать.
Павел уставился куда-то в пустоту. Он был в предвкушении приключений, и убийств. Да, именно убийств неверных, неправильных, больных людей. Сейчас Павел осознавал всю суть своей работы. На самом деле он был в отряде быстрого реагирования в тяжелых и трудно разрешимых ситуациях. Когда цивилизованные действия с преступниками не помогали, вступал в действие отряд под названием Дети Бездны.
Павел очень любил свою работу, она для него была единственным смыслом жизнь, целью его существования. Он получал удовольствие от убийств вооруженных людей, борясь за свою жизнь. Во время операций он начинал работать на первобытных инстинктах, и это делало его лучшим.
Увидев выражение лица Павла, Олег забеспокоился.
- С тобой все в порядке?
- Даже великолепно, когда приступаем к работе?
- Через два часа шеф ждет нас на базе.
- Отлично, я буду, вот только вино допью. Хочешь сигарету?
Лицо Олега искривила странная гримаса. – Спасибо не хочу, ты что забыл, я два месяца назад бросил.
- Точно, извини.
- Ничего страшного, я давно замечал, что у тебя с памятью не сильно.
Это была чистая правда, с каждым годом, память Павла ухудшалась, и никто из докторов не мог точно сказать, в чем причина. Большинство говорили что это из-за перенапряжения на работе. По мнению Павла он никогда не напрягался, наоборот, что было удивительно, работа помогала ему расслабиться, придти в себя, настроить мировосприятие.
- Забудем на момент о работе, как вообще твои дела? – Олег решил сменить на мгновение тему, побыть минуту с другом, а не с коллегой по работе.
- Да все в принципе хорошо, немного устаю от безделья.
- Ты себе девушку нашел бы, хотя бы на вечер, а то мне иногда кажется, что тебя кроме работы ничего не интересует.
- Ну тут ты полностью заблуждаешься, я даже очень смотрю на девушек и иногда пытаюсь их склеить, но не всегда получается.
- Что-то не видно, тебе уже тридцать пять лет, а ты все не женатый.
- Мне нравится быть холостяком, нет лишних проблем.
- А они у тебя когда-нибудь бывают? Я не замечал. Мне иногда кажется, что ты самый счастливый человек на земле.
- Если бы это было так.
Павел и Олег просидели в клубе до поздней ночи, общаясь на самые разные темы. Складывалось впечатление, что мир вокруг них остановился, замер во времени.
Спустя три часа, Павел и Олег были на базе. Когда они зашли в комнату, там, в полном сборе был отряд. Им на встречу вышел шеф. – А мы думали, что вы не придете, уже собирались начинать без вас.
Шефа звали Николай, он был очень добрым человеком, но если его довести, проблемы будишь разгребать долго и упорно. Ему было пятьдесят лет, большую часть своей жизни он прослужил в армии, в войсках специального назначения. Говорили, что молодости он был очень сильным и выносливым.
- Ладно, я надеюсь, это было в последний раз, вы ставите под угрозу жизнь заложников. Садитесь на свободные места, мы начинаем брифинг.
Николай начал долгую речь.
- В дом придется пробираться по канализационным трубам, по другому туда не попадешь. Нескольким из отряда придется подойти к дому с боку и забраться по веревкам на крышу, что бы прикрывать отряд, и на непредвиденный случай быстро среагировать. Если все пойдет нормально, мы ударим по врагу с двух позиций.
Николай очень серьезно подходил к подготовке перед операцией, обычно сам проверял обмундирование, инструктировал каждого отдельно.
Сегодня был особый случай, времени было мало, поэтому приходилось работать в ускоренных темпах.
- Нам точно не известно, сколько именно человек находятся в доме, будим надеяться что мало. Оружие у вас стандартное, в бой не вступать без надобности. Отряд, который пойдет в канализацию, возглавит Сергей, который пойдет на крышу, возглавит Олег.
В случае провала, поддержки у вас не будит, все силы кинуты на разрешение беспорядков в городе. Действовать аккуратно, принимать только хорошо обдуманные решения.
Теперь отправляйтесь готовиться, через пол часа выезжаем.
В отряде было двенадцать человек, все друг друга хорошо знали.
Когда отряд был готов, и все сели в грузовик, который доставит их до места назначения, Дети Бездны отправились.
Грузовик ехал до старого города окольными путями, выбирая самые незаметные, пустые улицы. Всю дорогу никто не разговаривал, только проверяли оружие, изучали карты.
На небе взошла луна, сегодня она была кровавой. Ее закрывали густые тучи, это был плохой знак, потому что скоро начнется дождь.
Грузовик выехал за новый город и направился к фабрике по ужасной грунтовой дороге. Парни из отряда боялись событий, которые произойдут в скором времени. Многих из них дома ждали дети и жены, они очень хотели, что бы мужья вернулись домой.
Павел смотрел на своих коллег по работе и безразлично относился к тому, что может произойти с ними ближайшее время. Одно он знал точно, что большая часть противника пострадает очень сильно. Сегодня Павел будит очень безжалостным, он соскучился по ощущениям, которые овладевают им каждый раз, убивая врага.
Олег сидел напротив его и улыбался, потом склонил к нему голову и сказал. – Ну что, поспорим, кто больше всех сегодня убьет?
Павел громко рассмеялся и протянул Олегу руку. – Я согласен, проигравший будит покупать целую неделю пиво.
- Согласен.
Рядом сидящий Сергей разбил им руки и с ухмылкой на лице тихо сказал,- Я надеюсь, вы меня без пива не оставите?
- Конечно, не оставим.
Грузовик подъехал к заводу, высадил отряд и уехал в лес, что бы после операции все также скрытно уехали, как и приехал. Дальнейшее продвижение к территории врага пришлось проделывать пешком.
Отряд разделился на две группы. Первая, которую возглавлял Сергей, направилась к окраине старого города, там находился вход в канализацию.
Вторая, которую возглавлял Олег, медленной ходьбой шла через город, внимательно смотря на окружающую обстановку. Когда они были в зоне видимости вражеского здания, от группы Олега отделилось два человека, это были снайпера, они направились в дом напротив, что бы прикрывать операцию, или, в крайнем случае, отступление. Остальная часть подошла к боку дома и выстрелила из специальных пистолетов крючками, к которым был привязан трос, по которому группа забралась на крышу. Когда они заняли оборонительную позицию, Олег вызвал по рации Сергея.
- Это волк один, как слышите, мы заняли позицию, ждем, пока вы будите готовы.
- Волк один, это лиса два, слышу хорошо, мы подошли к входу, начинаем двигаться, когда будим на месте, я сообщу.
- Волк один, конец связи.
Сергей со своей группой зашли в канализацию, место было отвратительное, повсюду бегали крысы. Отряд привел оружие в боевое положение. Стены трубы, по которой они шли, были покрыты грибком, из которого сочилась странная слизь.
- Ну и воняет же здесь, - Павел выразил свое недовольство.
Сергей резко на него обернулся, бросив пронзающий взгляд. – Ты бы еще в микрофон покричал.
- Чего ты боишься, нас никто не услышит.
- Все равно говори на пол тона ниже.
Группа подошла к концу трубы, и начали очень медленно подниматься по ржавой лестнице, которая вела вверх. Открыв люк и оказавшись в темном подвале, группа разбежалась в стороны.
- Это лиса два, как слышите, мы на месте, ждем дальнейших действий.
- Это волк один, слышу хорошо, начинаем искать врага, постоянно держите связь.
- Это лиса два, вас понял.
Группа Сергея спустилась с крыши вниз по лестнице, и рассыпалась в стороны, искать противника. Павел выбрал северное направление, самое жуткое. На этом этаже было все спокойно, и он спустился на этаж ниже. В руках он крепко сжимал автомат с глушителем, держа его в боевом положение. Медленно продвигаясь почти на корточках, он осматривал комнату за комнатой, прислушиваясь к каждому шороху. В доме было очень темно, пришлось надеть прибор ночного видения, в нем, окружающая обстановка казалась сказочной и волшебной. Павел задумался, потому что в доме было очень тихо, складывалось впечатление, что отряд ищет призраков.
Тем временем один солдат из группы Олега, по кличке Серебряный, зашел в комнату на первом этаже, которая находилась в самом конце дома. Присмотревшись, он увидел в темноте, сидящего на полу маленького ребенка. Вначале он подумал, что это ему показалось, но, подойдя по ближе, понял, что это не видение. Первая мысль, которая его посетила, это что ребенок, один, делает в этом заброшенном здании, может он бездомный, и забрел сюда, что бы согреется, а преступники его не заметили.
Серебряный повесил на плече автомат и медленно подошел к ребенку.
- Что ты здесь делаешь?
Ответа не последовало, тогда Серебряный дотронулся до плеча ребенка и подергал его.
Это оказался мальчик. Увидев его, солдат оцепенел, потому что ребенок был почти гнилой, у него не было части щеки, глаз болтался на нерве, а черный язык вываливался изо рта. В маленькой ручке он держал нож. Подойдя в плотную к Серебряному, который не мог пошевелить не одной конечностью, мальчик нанес ему удар ножом живот. Серебряный повалился на пол и начал корчится от боли, под ним появилась красная лужица, которая постепенно становилась больше и больше.
Сильно не торопясь, мальчик сел и начал медленно водить ножом по горлу Серебряного, выпуская его кровь. После этого, мальчик распотрошил солдата как курицу, потом развесил его внутренности по всей комнате, создав обстановку, напоминавшую чистилище.
Павел продолжал двигаться по комнатам, ища врага. Он начинал нервничать, его тело наполнял страх и плохие мысли. Что если преступники убили заложников и покинули здание, а отряд борется с пустотой. Он быстро отогнал эти мысли, когда увидел впереди свет в комнате. Подойдя поближе, Павел начал различать голоса. Когда он заглянул в комнату, увидел в ней стоящих в странных белых одеждах двух человек, которые общались о чем-то на непонятном языке.
Вот он, момент, которого Павел так долго ждал. Прицелившись, автомат произнес два глухих выстрела, приговорив противников к быстрой смерти.
Когда он зашел в комнату, увидел на полу два автомата и один пистолет, которые пришлось разрядить, что бы противник не смог ими воспользоваться в будущем. Погасив свечу, стоявшую на столе, Павел направился на поиски очередных жертв.
- Это лиса два, как слышите волк, у нас перестрелка на третьем этаже, мы нашли врага.
- Это волк один, слышу нормально, скоро подойдем на подмогу, у нас пропало два человека, они не отвечают.
- Вас понял, прошу прислать троих человек и прикрыть нас с восточной стороны, больше не надо, продолжайте операцию.
- Уже посылаю. Мне кажется, что мы попали в бой не с обычными преступниками, а с фанатами какой-то секты.
- Я уже понял, и они не плохо стреляют, у меня ранен один человек, и еще, мы нашли заложников, вернее все, что от них осталось. Части их тел были сложены в мешки.
- Это плохо, давайте закончим с этими гадами и уберемся отсюда.
- Я согласен, действуем без потерь.
- Конец связи, я продолжаю искать пропавших солдат.
Павел увидел в дыре, что находилась под ним врага, который заряжал автоматы. Не торопясь, он прицелился и выстрелил врагу в голову, размазав его содержимое черепа по полу. От такого зрелища у Павла выступили слюни. Он слышал, что где-то в низу идет жестокая перестрелка, но не стал, туда торопится, потому что его ждет много дел.
Спустя некоторое время, отряд Сергея отбил атаку противника и направился дальше обыскивать дом в поисках заложников, оставив с раненым солдатом троих человек.
Когда они зашли в комнату, в которой побывал ранее Серебряный, его стошнило от увиденного.
Вдруг из темных уголков комнаты начали медленно идти дети с ножами в руках. В начале никто не понял что происходит, но когда один из детей с выпотрошенными внутренностями зарезал одного из солдат, картина прояснила. Отряд начал стрелять во всех, кто вставал у них на пути к отступлению.
Сергей взял рацию.
- Это волк один, Лиса два, нам нужна помощь, нас атакуют.
- Это Лиса два, мы тоже попали в засаду, у меня погибло уже три человека, я не могу понять, что это за дети, они повсюду, мы ничего не можем с ними сделать, их сотни. Все произошло очень быстро, мы даже не успели понять, что происходит.
Последнее что услышал Сергей по рации, это крик и куча выстрелов, потом связь пропала.
Павел бежал по темным коридорам стреляя из автомата по детям, которые появлялись из неоткуда. Он пробирался медленно по коридорам, как вдруг, на него напали четверо детей и попытались зарезать.
Все его тело бил озноб страха, такого ужаса он не мог представить даже в кошмарах.
Еще один ребенок появился из-за угла и нанес глубокий порез Павлу, от которого он чуть не полетел вперед головой, но смог удержать равновесие.
По всему второму этажу лежали разрезанные на части тела солдат врага.
Добравшись до первого этажа, Павел выпрыгнул с окна и начал стрелять по детям, которые вылезали или выпадали из окон дома.
Он достал рацию и попытался вызвать солдат из отряда, никто не отвечал, все были мертвы.
За спиной послышался крик. Павел обернулся и увидел, как из дома напротив выпрыгнули снайпера. Их тела глухо ударились о землю.
Все это вводило его в недоумение, странный стопор накинулся на него. Все эти события были бессмысленными, потому что мертвые дети не могут ходить с ножами и убивать всех.
Отбросив автомат, с кончившимися боеприпасами, в сторону, Павел вытащил из кобуры пистолет и побежал в сторону, где стояла машина.
Но, оказавшись за городом, он не увидел ни леса, ни дороги, ни фабрики, а только огромное поле, которое простиралось на бесконечные километры вперед, и не было ему конца, а за спиной стоял безмолвный город. По полю шли миллионы детей с ножичками, прямо на него.
На улице была ночь и тишина, кровавая луна светила своей таинственностью и лишь выстрел из пистолета потревожил этот безумный мир.
|
|
| Ксения Пушкарева |
2006-08-04 |
29 |
4.83 |
6 |
| |
|
| |
- Ну что, нравится? Самое то, что нужно. Как в кино, про чудовищ, помнишь? Ррррр - Сонечка хихикнула, взяла Анину руку и настойчиво потянула спутницу вглубь подвала.
- Дааа... тут так... так...
- Страшно?
- Ну не то, чтобы...
Запах кошачьих испражнений, так резко пахнувший в лицо у самого входа, постепенно сменился запахом затхлой сырости, пыли и плесени. Свет из маленького подвального окошка, зарешеченного и покрытого черной паутиной, почти не попадал в то место, где оказались девочки. Под ногами что-то хрустнуло, Анечка остановилась, приподняв колено, потрясла ногой. Босоножки набрали песка. Отвратительно. На душе было нехорошо, но признаться в этом заводиле Сонечке означало покрыть себя позором на всю оставшуюся жизнь.
- Анна Францевна заругает, что мы с уроков сбежали, - Анечка попыталась скрыть за банальной обеспокоенностью свое нехорошее предчувствие.
- Ты может, боишься?
- Чего это я боюсь?
- А чего ты как чуть что, сразу про Анну Францевну? Если боишься, то так и скажи. Я и так знаю, что ты трусиха.
- И нет...
- Вот, сюда.
Анечка смутно видела в темноте, что делает ее проводница. Фигура в белой кофточке распрямилась и настойчиво потянула за рукав, стало ясно - они пришли.
- Здесь ящики стоят, мальчишки притащили, у них тут штаб. Садись сюда и сиди. А я пойду засекать время. Когда пройдет ровно пол часа, я крикну, и можешь выходить. А если испугаешься и выскочишь раньше, запомни - ни один человек из нашего класса, ни из третьего Б, ни из В с тобой дружить не будет. С трусихами не дружат.
- Хорошо.
Анечка наклонилась и нащупала шершавую, занозистую поверхность ящика. Обтянула пониже юбку, чтобы не оцарапать ноги и села. Она почти ничего не видела в темноте, лишь слышала, как простучали по бетонному полу Сонечкины модные босоножки, как лязгнула железная дверь, и как осталась она совершенно одна, окутанная с ног до головы беззвучной мертвой тьмой.
Коленки задрожали от волнения. Анечка боялась темноты. Всегда боялась. Она даже в туалет ночью до сих пор ходит с мамой. Только об этом никто не знает.
Очень захотелось плюнуть на эту дурацкую затею и выскочить побыстрей из вонючего мальчишеского штаба наружу. Туда, где солнышко и гуляют дети.
Но тогда она останется совсем без друзей. Нет. Нужно потерпеть. Всего каких-то пол часа. Это же очень мало.
Прямо над головой зажужжала муха, заставив испуганно встрепенуться и отпрянуть в сторону. Судя по звуку, насекомое было не мелкого десятка. Воображение нарисовало муху зеленой и противной, отчего стало совсем гадко.
Потянулись минуты.
Постепенно уши стали привыкать к тишине. Глаза - к темноте.
А когда почти привыкли...
И тут испытала Анечка самые ужасные мгновения своей жизни - расступившись, мрак открыл перед взором ужасающую картину. У противоположной стены, всего в трех шагах от нее кто-то был. Маленькая сутулая фигура, укрытая с ног до головы темным одеянием, сидела, подогнув под себя ноги и прислонившись спиной к холодному бетону.
Во рту очень резко пересохло, на лбу выступили капельки холодного пота.
Неужели это девчонки подстроили? Кто это? Кто-то из мальчиков? Вот придурки. Собрались меня пугать. Маме расскажу. Я не ябеда, но все равно расскажу.
Только нет, на мальчика не похоже...
Тогда кто же?
Горячая волна прокатилась по телу снизу вверх. Лицо вспыхнуло.
Бомж?
Пьяница спит?
Анечка затаила дыхание. Она почти совсем перестала дышать, боясь разбудить своего неожиданного сокамерника. Он, наверное, слышал, как мы зашли. Конечно, слышал, Сонечка же так громко разговаривает.
Проклятая Сонька! Все из-за нее!
В одно мгновение в мозгу пронеслись миллионы кошмарных мыслей, в ярких красках повествующих о том, какие ужасные вещи может сделать с маленькой девочкой неизвестный бездомный пьяный мужик. Кричи она теперь, хоть разорвись - никто не придет на помощь. Девчонки если даже и услышат, не помогут. Скорее разбегутся кто куда.
Мрак расползался, стирался, словно разъедаемый кислотным составом, открывая новые подробности. Анечка видела, как человек равномерно беззвучно дышит. Голова его опущена на грудь, капюшон полностью скрывает лицо.
Молчит.
Не шевелится.
Спит? Наверное, да. Может быть очень пьяный. Тогда еще ладно. Если Сонечка его не разбудила, тогда я уж точно не разбужу.
Анечка замерла, стараясь не шевелиться. Не дай Бог ящик скрипнет.
Бомж глубоко со свистом вздохнул и пошевелился.
Ноги онемели от страха. А по спине поползли мурашки.
И тут...
Анечка едва не закричала во весь голос, когда черное одеяние зашелестело, голова поднялась, а из-под черного капюшона взглянуло на Анечку совершенно белое, даже почти голубое морщинистое лицо.
Девочка вскрикнула, со всей силы зажав ладошкой рот. А таинственный некто тяжело со свистом вздохнул и уставился на девочку сверкающими черными глазами-пуговками.
Напряжение повисло в спертом подвальном воздухе, добавив к запаху плесени что-то еще. Что-то неестественно гадостное, гнилое. Удушливую вонь приближающегося кошмара.
Двое молча смотрели друг на друга.
Девочка и этот, второй.
Кто он?
Мгновение, обернувшееся вечностью, лезвием полоснуло по неокрепшим еще детским нервам и откромсало огромный кусок прошлого от жизни. Кусок длиной в целых девять лет.
Одно мгновение, чтобы понять: никакой это не бомж. И не пьяница.
Это монстр!!!
Ужасный подвальный мутант!!!
Людоед!!!
Противный звук оседающей пены - звук раздвигающейся вместе с губами густой слюны.
Белое лицо улыбнулось из-под капюшона, обнажив совершенно беззубый рот.
Нервный хлюпающий кашель.
По ногам потекло что-то теплое, позорно пахнущее мочой...
- Не бойся... - очень тихо прошипело существо.
Девочка оцепенела от ужаса. Мрак снова сгустился, и дышать стало нечем.
- Не бойся... не бойся бабушку. Бабушка тебя не обидит... Не бойся...
Анечка задыхалась. Она не могла отвести глаз от монстра, не сразу осознав смысла сказанных слов.
- Маленькая... не бойся. Бабушка хорошая... Ну что ты? Что ты испугалась? Не бойся...
Молчание.
Разбежавшиеся мысли, стянутые пружиной логики, вдруг хлопнули друг о друга и встали на место.
Старуха.
Бомжиха.
Обычная старая бомжиха.
Обычная...
Фууу...
От пережитого потрясения и внезапного облегчения Анечка покачнулась, едва удержавшись на ящике. Сердце молотком колотило грудную клетку, забивая в нее длиннющие ржавые гвозди. Казалось этот стук слышно сейчас даже на улице.
Бабка...
Просто бабка...
Самая обычная бабка.
Старая, гнусная, грязная, немощная ... но совершенно БЕЗОПАСНАЯ!
Фууу... Дурная старуха!!!
Дурная!!!
И Анечка заревела. Резко, безудержно.
Завсхлипывала, зашлась нервным кашлем.
Она ревела, и завывала, пока страх не вытек полностью на белоснежный воротничок школьной блузки. А когда плач сам собой прекратился, оставив после себя частое, гудящее дыхание, глаза снова уставились на старуху.
Та сидела в прежней позе и молча взирала на бьющуюся в истерике школьницу.
Неподвижная морщинистая маска из дешевого гипса. Холодящий спокойствием взгляд.
- Ну вот. Ну, все. Молодец. Уже не страшно, да? - губы прошамкали слова. Происходящее показалось нереальным, похожим на старое кино с его шипящим, трескающим звуком испорченной годами и неправильным хранением звуковой дорожки.
Анечка всхлипнула и хотела опять зареветь от облегчения, от обиды, от ненависти к себе. Но потом передумала, наклонилась и вытерла подолом мокрое лицо. Будет позорно перед девчонками выйти из подвала зареванной.
- Ну вот, вот хорошо... Ты зачем тут?
- Я тут... тут... мы играли...
- В подвале девочкам не нужно играть.
- А Вам тут нужно... сидеть?
- Бабушка старая, у нее нет дома. И ей на улице холодно спать. Поэтому бабушка спит иногда в подвале.
Анечка всхлипнула, проглотив остатки неприязни, и поняла, что ей уже совсем-совсем не страшно и даже не противно.
Ей даже стало жаль старуху. Сидит тут одна. И дома у нее нет и друзей нет. Вот бедняга. А еще я тут. Приперлась и реву.
- И что у вас за игры в подвале? Прятки?
- Нет, - Анечка провела рукой по мокрой ноге и поняла, что позора не избежать. Описалась. Как теперь в мокрой юбке отсюда выйти? Сонечка расскажет об этом всем-всем-всем. Слезы снова подступили к горлу, но старуха не дала зареветь.
- Если не хочешь, можешь не рассказывать, но мне думается, у тебя неприятности.
Анечка вздохнула.
- Знаешь, а бабушка могла бы помочь. Если бы ты рассказала.
- Как?
- Ты расскажи, а я тебя научу.
Рассказать? Ей? Постороннему человеку?
Бомжихе?!!
А что. Это же не папе с мамой. Никто не узнает, что я ябедничала. Старуха не скажет. Зачем ей?
- Ну... в общем... - и Анечка рассказала. И о том, как не дружат, и об испытании в подвале. Выпалила на одном дыхании, изливая обиду под ноги случайному слушателю.
Бабка только крякала, сидя у своей стены, крякала да покашливала, прикрывая сухие губы еще более сухой морщинистой рукой, высунувшейся откуда-то из недр черного тряпья.
- ...Вот я не знаю, как теперь выйду... - запричитала рассказчица, снова вспомнив о позоре, - Я описалась от страха... а они... они...
- Ну, ничего, ничего. Описалась - это не страшно. Это ерунда. Ах ты, маленькая. Ну, ничего, бабушка поможет. Ты знаешь, кто бабушка? Бабушка - волшебница.
- Кто?
- Волшебница. Да, да, самая настоящая, - и старуха зашлась скрипучим лающим смехом.
Анечка ошеломленно замолчала.
Сумасшедшая!
А я вместо того, чтобы бежать от нее еще и глупости всякие болтаю.
Точно сумасшедшая.
Она решила, я маленькая и в сказочки верю? Думает, я поверю в такое?
Тоже мне волшебница нашлась. В подвале ночует.
И зачем я только не убежала сразу, как только ее увидела?
Чувство опасности, уже почти умершее, вдруг снова воскресло и схватило за горло костлявой ладонью. Такой же сухой и противной, как у этой бабки напротив.
Ну, где же Сонька? Почему она не кричит? Сколько времени прошло?
- Ты не веришь, но я тебе помогу. Иди сюда.
Сама не осознавая, что происходит, девочка поднялась и подошла к старухе.
- Садись со мной.
Села. Поджала ноги, облокотилась спиной о холодный бетон.
- Сейчас ты немножко поспишь. А бабушка все сделает. Бабушка их проучит.
Старуха вытянула руку, обхватила малышку за плечо, придвинулась к ней вплотную.
- А потом ты проснешься, и никто тебя больше не будет пугать.
Тело окаменело, налилось нестерпимой тяжестью. Навалилась усталость. Стены подвала качнулись и серая дымка потянулась из дальнего угла, заполняя собой пространство.
- Никтооо... никогдаа...
Это сон.
Это точно сон... все вокруг такое... такое...
невзаправдашнее...
мамочка...
мамочка...
Анечка закрыла глаза, а бабка наклонилась к самому ее уху и зашептала, зашептала, зашептала, обдавая невыносимым запахом грязной, опустившейся до самого дна, никому не нужной старости. Запахом гниющего пота, запревшей мочи. Запахом миллиона неизвестных науке болезней, помойки, почти разложения...
* * * * *
Сонечка сидела на скамейке в окружении девочек и смотрела не отрываясь на новенькие часы, болтая кокетливо ножкой.
- Не выдержит. Спорим, не выдержит, - робко попыталась подначить заводилу рыжая подхалимка Наташка. Но, поймав на себе полный презрения взгляд, сразу же замолчала.
- Осталась одна минута.
- Может еще подержать? А то пол часа очень мало, - кто-то из девочек сказал это с явным недовольством. Сонечка ощутила себя проигравшей.
Девчонки ждали шоу, а шоу не наступило. Они предвкушали, как дурочка Анька выскочит из подвала на первой же минуте испытания, как они станут над ней смеяться, как будут ее унижать. Но Анька не выскочила. Ни на первой минуте, ни на второй. Заветные пол часа почти закончились, и всем стало неинтересно. Сейчас они ее позовут, она выйдет - и все. Дружить с ней все равно никто не будет, а вот время зря потеряли. Целых пол часа. Можно было сбегать лучше к Лариске щенка посмотреть.
Сонечка нервно вздохнула. Все, пора звать.
- А давайте ее звать не будем. А? Я придумала. Давайте уйдем, и пусть она там дальше сидит сколько хочет. Может, ей там понравилось, - захихикала подхалимка Наташка.
- Точно, давайте не будем звать, - подхватила идею Лена.
- Нет, ну так нельзя, - самая правильная из девочек, Катерина, возмущенно округлила глаза, - если не позовете, я ее сама позову.
И только собралась Катерина исполнить сказанное, как вдруг все получилось само собой.
Анечка вышла наружу, плотно прикрыла тяжелую железную дверь за собой, одернула юбку и направилась прочь от дома. Она прошла мимо застывших в оцепенении подруг так, словно не узнала их.
Девочки проводили ее взглядом и вдруг захихикали, заметив мокрые желтые пятна на подоле.
- Куда это ты? - окликнула нахалку Сонечка. Но та даже не оглянулась.
- Эй! Ты что, оглохла? Куда пошла? Аня! Ты что, обиделась?
Аня остановилась. Застыла на месте и вдруг провела рукой по щеке, словно впервые в жизни ощупывая собственную кожу.
- Ты выдержала пол часа. Вот девочки видели. Теперь мы будем с тобой дружить. У нас все по-честному, - Сонечка сказала это, но уже в следующее мгновение пожалела о том, что попыталась задержать уходящую Аню. Лучше бы ей этого не делать.
- Я не уверена, что мне нужна ваша дружба, - несостоявшаяся подруга повернулась и зыркнула на девочек черными глазами-пуговками.
От холодного взгляда внутри все сжалось. Девочки замолчали, пожелав в душе лишь одного - чтобы Аня поскорей отвернулась и ушла бы как можно дальше.
Но только Аня не отвернулась. И не ушла. Она улыбнулась, мерзко хлюпнув скопившейся в уголках губ густой слюной.
И присела рядом на краешек лавки, нежно приобняв совершенно растерявшуюся Сонечку...
* * * * *
С этого дня средняя школа номер двадцать три стала излюбленной темой местных журналистов и репортеров. О ней говорили, писали. Ее обсуждали на педсоветах других учебных заведений.
А все из-за того, что однажды сразу восемь учениц третьего А попали в психиатрическую клинику. Причиной внезапного нервного срыва девочек явился испуг. Настолько сильный, что все они как одна лишились и связной речи и какой бы то ни было способности к нормальному мышлению.
А единственный не сошедший с ума и почти не пострадавший свидетель таинственного происшествия, окончившегося такой невообразимой трагедией для всего района - некая Аня Куликова - так и не смогла дать вразумительных показаний.
На допросе она плакала и говорила, что помнит только, как они сбежали с уроков, как по просьбе девочек она вошла в подвал. Вошла и... очнулась уже на скамейке у дома, в компании совершенно невменяемых одноклассниц.
Такую частичную потерю памяти сочли последствием стресса. И не стали настаивать на восстановлении. Предположили, что именно эта амнезия и помогла девочке не сойти с ума.
Так зачем же ребенка травмировать? Она и так сама не своя. У детей психика нежная.
3.08.2006г
|
|
| bot |
2005-12-28 |
26 |
4.33 |
6 |
| |
|
| |
Опять я просыпаюсь среди ночи от стука копыт по полу.
- БЛЯДЬ, ВЫ ЗАЕБАЛИ ХОДИТЬ ПО ДОМУ В КАБЛУКАХ… - мой крик не приносит никакой пользы, я плюю в потолок и засыпаю…
В последнее время моя жизнь превратилась в полный кошмар… Днем я живу, как нормальный человек, а ночью начинается пытка… Они вечно ходят по дому в обуви, они вечно топают своими каблуками, а главное, когда я сплю… И никто, кроме меня, их не слышит, НИКТО. Я их УБЬЮ, если будет так дальше продолжаться, я их обязательно убью.
Снова ночь… Я опять не могу заснуть… Все, завтра пойду с ними знакомиться(Быть может они меня поймут по-человечески).
- Вы можете не топать после одиннадцати.
- Это не мы, всегда ходим тихо и в тапочках.
- (Не ВЫ - ПИЗДЕЖ). Хорошо, а вы не слышите никакого странного топота по ночам?
- Нет
- (так хули, свое говно не пахнет). А можно ваш телефон… Если будете шуметь, я вам позвоню…
- Конечно,- он протянул мне визитку. Виктор.
Ночью я опять не спал, снова этот топот. Среди старых инструментов я нашел молоток и начал отчаянно стучать им по батарее… 2:30 ночи… Мой бешеный стук привел их в чувство, хотя и разбудил всех остальных (ну и хуй с ними, одну ночь не поспят - не страшно)… Я заснул.
Утром ко мне наведались те , кто проснулся этой ночью… И что вы думаете я извинился? Нет! Я послал их на хуй, сказал, что меня не ебет, и ВООБЩЕ ЭТО НЕ Я!!!
Следующая ночь… (Да их там целое стадо!) Ходят прямо над моей кроватью. Цок-цок-цок-цок-цок- и обратно…
- Суки заебали,- мой крик разорвал тишину. Я вспомнил про телефон, набрал номер Виктора.
- Хватит ходить … Дайте мне хотя бы одну ночь НОРМАЛЬНО ПОСПАТЬ!
- Мы не ходим, мы уже давно спим…
- (Пиздит сука!). А как же, блядь, ты так быстро подошел к телефону?
- короткие гудки…- топот стал поменьше… Я все-таки заснул.
Опять ночь (заем вообще их придумали?). Ебучий стук копыт. Я накачал баскетбольный мяч и начал долбить им в потолок… Весь потолок был в следах от мяча. Топот временно прекратился. Я заснул, на час. Опять, блядь, топот, они даже не знают, как меня заебали… (Я их убью, точно убью, через три дня). Сил бороться уже не было. Я просто включил Психею "Твой сладкий сон разорвет мой бешеный крик",- вполне актуально для всех остальных. Сегодня я не спал.
Утром пошел в магазин, купил две пары тапочек (с зайчиками и собачками, наверно знаете такие) и ковер, большой мягкий ковер на пол. Я подарю все это им, денег не жалко, пусть только не шумят…
ТАК НИ ХУЯ ЖЕ НЕ ДЕЙСТВУЕТ! Я сам постелил этот ковер им на пол, они даже надели эти тапочки и все равно никакой тишины. Я их завтра убью, точно убью… Я себе не врал…
Настало завтра, пришла ночь, топот ног сверху. Я вытащил огромный топор из кладовки, вышел на лестницу покурить, просто так, с топором. "Витя мудак",- правильно пишут. Я докурил сигарету и бросил ее в шахту лифта. Поднялся наверх, позвонил в квартиру… Мне открыл Витя… Я ударил его топором по голове, попал прямо по центру. Голова раскололась напополам. Красиво. Его жена уже спала… Я осторожно положил ее на пол и ударил ее топором. Она даже не вскрикнула. Я пошел спать.
Который раз просыпаюсь среди ночи от топота множества ног. Наверно нашли трупы, и приехала милиция. Я посмотрел на топор : надеюсь это моя последняя бессонная ночь.
|
|
| Малецкий Александр Григорьевич |
2006-03-05 |
25 |
5.00 |
5 |
| |
|
| |
ДОМОЙ.
В жарких лучах полуденного африканского солнца мудрый гриф- король падали уже который час кружил над саванной. Его мысли вились вокруг гнилой туши зебры или на худой конец антилопы, но тщетно. Создавалось впечатление, что обитатели саванны объявили бойкот смерти. Они наотрез отказывались умирать, или умирали в каких-нибудь труднодоступных местах, что никак не утешало мудрую птицу. Наконец внизу стало вырисовываться нечто обнадеживающее. Гриф увидел штук пять гиен, конечно, они являлись прямыми конкурентами по части поглощения падали, но не в этот раз. Снижаясь по спирали, падальщик сел на ветку акации, чтобы повнимательней изучить обстановочку. То, что он видел, вселяло в душу грифа надежду на сытный обед. Внизу на полянке действительно находились пять гиен, но вот что они делали? А ничего, они спокойно лежали на травке и не шевелились, потому что умерли. Судя по их виду, можно было заключить следующее. Во первых, умерли они вовсе не от старости, а во вторых, тот кто сделал их мертвыми, очень не любил гиен. То есть, не любил совсем, не видеть их живыми, не есть их. Тела гиен, конечно, были разодраны, но не съедены. Ветерок донес до чутких ноздрей грифа замечательный запах падали, и это был последний аргумент в пользу немедленного обеда. Расправив крылья, птица спикировала на поляну. В этом есть какая-то справедливость, сколько раз коварные гиены отгоняли мудрую птицу от прекрасных гнилых трупов, и вот теперь она имеет пятерых обидчиков в качестве пищи. Острый клюв вырывает куски плоти, и гриф предельно счастлив, возможно это и помешало птице услышать, как что-то зашевелилось в кустах позади нее. Секунду спустя когтистая клешня сомкнулась вокруг голой шеи грифа, с громким хрустом сломала ее, из клюва выпал недоеденный кусок гиены, но мудрую птицу это уже не беспокоило, она умерла. Существо, убившее грифа, своим единственным глазом оглядело полянку. В его глазу не светилось торжество, в нем вообще ничего не светилось, потому что глаз был мертвым и мутным. Удобно устроившись посреди трупов, тварь взяла одну из гиен за ногу, и громко чавкая, стала пожирать. Когда существо окончило трапезу, на полянке стало очень чисто. Ни одной мертвой гиены или грифа. Сытно рыгнув, тварь вошла в реку, протекавшую неподалеку, и направилась вверх по течению, наверное у нее там свои, не понятные нам, живым, дела.
Крокодил, расслабившись, лежал на дне реки, и ждал, когда зебра, пойманная вчера, станет достаточно гнилой, чтобы быть съеденной на обед. Ничего кроме этого его не беспокоило. Благодаря своим размерам, врагов он не имел, друзей тоже, но это не важно. Главное - это спокойствие и беззаботная жизнь.
Кто-то нарушил границы его владений. Крокодил это скорее почувствовал, чем увидел. В мутной воде к нему приближался какой-то силуэт. Судя по размеру, на обед не тянет, может завтрак, но ближе к полднику. Речной исполин приготовился с помощью своих огромных, усаженных пятисантиметровыми зубами челюстей исправить ошибку, допущенную незадачливым нарушителем. Как ни странно, существо продолжало приближаться к рептилии, как будто не замечая возникшей для его жизни опасности.
Крокодил совершил глупый поступок. Тварь имела по четыре жаждущих крови когтя на каждой руке, сильные челюсти, а также ей были необходимы калории. Еще, она уже была мертва, когда крокодил это понял, он и сам умер. Теперь существо имело в своем распоряжении достаточно еды для решения своих вопросов. Но это не означает, что оно не будет больше убивать - будет, куда ему деваться.
На закате воины вышли за ограду деревни и в лучах заходящего солнца исполнили танец войны и смерти. Тела их покрыты золой и на лицах нарисованы маски. Звучали барабаны, задавая ритм танцу. Воины пели, и слова песни были обращены к богам, с просьбой послать воинам славную победу, а врагу смерть и бесчестье. Горели костры, и пламя бросало причудливые тени на танцующих воинов. Когда погас последний луч, из темноты в круг воинов вошел колдун. С помощью бычьего хвоста он оросил жертвенной кровью из высушенной тыквы сперва костры, пройдя два круга вправо и три влево, а затем воинов. Густая кровь стекала по лицам, стирая маски и принося воинам силы. Смолкли барабаны и начал колдун танец, от этого танца кровь застывала в жилах, и ужас сковал жителей деревни. Колдун вглядывался в лица воинов, как будто искал кого-то. Мубонга, самый рослый и сильный из отряда, затаил дыхание, когда колдун бросил ему в лицо горсть порошка и выкрикнул заклинание. Из саванны донесся смех гиены, танец прервался и шаман ушел в темноту.
Сидя возле очага посреди глиняной хижины, родители Мубонги слушали рассказ сына, они были напуганы поведением колдуна. Нельзя сказать, что поступки шамана можно назвать понятными, но этот был действительно странным. Все знали, что колдун ненавидит Мубонгу, но понятия не имели, за что. Отец встал и, подойдя к алтарю, снял с него амулет, который всегда возвращал своего владельца домой, одел Мубонге на шею и вышел из хижины. Спустя некоторое время он вернулся и принес черную курицу. Перерезал ей горло, выпустив кровь в чашу, и окропил алтарь. Затем брызнул немного крови в очаг, отпил сам и дал отпить Мубонге, следя, чтобы тот не пролил кровь на амулет.
- Теперь ты обязательно вернешься домой,- сказал отец.- И никакой колдун тебе не сможет помешать.
С первыми лучами солнца воины подошли к реке. На них была полная боевая раскраска, в руках они держали копья с большими тяжелыми наконечниками и щиты из бычьей кожи. Скоро жители соседней деревни узнают, что случается с теми, кто ворует коров у племени нубийцев. Воины сели в лодки, взяли в руки весла и поплыли навстречу славе. А далеко за деревней в хижине колдуна пылал магический костер. Тело шамана сотрясали судороги, изо рта текла пена, а из горла вырывались крики, в которых не было ничего человеческого. Он творил страшный древний обряд. Через некоторое время из хижины колдуна стали раздаваться удары барабана.
Тварь поела, теперь она была и быстрой и сильной. Очень быстрой и очень сильной. Пришло время действовать. Склонив голову набок, она прислушивалась. И вот среди множества подводных звуков мразь выделила для себя один. Это плеск весел. Сильные руки держат весла и гребут, быстро перемещая лодки по поверхности реки. Теперь она знает направление. Тварь шла по дну, ее перемещение наводило ужас на рыб и других речных обитателей. Они чувствовали, что ей не место не только в реке, но и на земле в целом.
Стадо бегемотов, принимая меры борьбы с дневным африканским солнцем, заняло участок реки. Они ощущали себя в полной безопасности, огромный крокодил, единственная угроза, далеко ниже по течению, а остальные пусть сами боятся. Бегемоты ведь большие и сильные. Мрази их размеры безразличны, а вот то, что они стояли между мразью и ее целью - не хорошо. Меры были приняты суровые и радикальные. Разорванный на части огромный самец гиппопотама опускается на дно, ничего, он не пропадет даром, его потом съедят молодые крокодилы, а остальное стадо, охваченное ужасом, не разбирая дороги, мчит по саванне. Путь свободен.
В деревне масаев был обычный, ничем не примечательный день. Мужчины ушли в саванну охранять стада скота, а женщины и дети на центральной площади готовились к празднику. Сегодня вождь очередной раз женится. В огромных казанах варят угощение для всех жителей. Сам вождь и его родственники, пришедшие из соседних деревень, в большой королевской хижине пьют с утра пиво. У всех замечательное настроение. Отовсюду доносятся веселые песни. Скорее всего, они и помешали жителям услышать топот сотен тяжелых ног, принадлежащих обезумевшему стаду бегемотов. Сначала через деревню промчался прайд львов. Бежали только самки и самец-лидер, детеныши превратились в удобрение для саванны под ногами бегемотов. Масаев удивило поведение царей зверей, и они затихли, это позволило им услышать топот, а в следующую секунду по деревне прошла волна гиппопотамов. На месте селения осталась очень ровная площадка, местами, покрытая какими-то красными пятнами, да кое-где на ней валялись куски железа, чем-то отдаленно напоминающие казаны, только уж больно плоские. Вот удивятся мужчины, когда вернутся.
Весла ритмично уходят под воду и толкают лодки вперед, к победе. Воины гребут, не зная усталости, скоро они разорят враждебную деревню и вернутся домой с боевыми трофеями. На первой лодке сидит хорошо сложенный юноша, он выделяется среди других гребцов своим ростом и могучей мускулатурой. Это значительно облегчает задачу для твари. Она вынырнула из воды, один взмах руки и грудная клетка юноши разодрана, обнажая еще бьющееся сердце. Четыре пальца сомкнулись на нем, и тварь навек прекратила его биение. С окровавленной шеи сорван кожаный шнурок с большими пальцами, и мразь ушла под воду. Полдела сделано, теперь надо успеть попасть в деревню до темноты.
Женщина набирала воду в глиняный кувшин, ее мысли были о предстоящем для дочери обряде посвящения в женщины, поэтому, когда перед ней появилась тварь, женщина не сразу осознала этот факт, и прожила на пару секунд дольше. Мразь вышла из воды, даже не глянув на тело умершей от ужаса, солнце уже почти скрылось за горизонтом, времени почти нет. И вот среди хижин деревни выбрана единственно нужная, и она рядом.
Родители Мубонги собирались ужинать, когда невероятной силы удар разнес дверь хижины в щепки. Тварь переступила через порог и остановилась в двух шагах перед людьми. Ее черную кожу покрывал отвратительный ковер из пиявок, как ни странно, им не вредила кровь мрази, с низа живота до колен страшной кровавой юбкой свисали разорванные в лоскуты кишки, половины черепа не было и единственный глаз светился в полумраке хижины.
- Я ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ!- сказало существо.
Сильные взмахи весел быстро несут лодки по течению. Лица воинов выражают решимость. Далеко слышны голоса, они поют песню победы, и разбегаются звери, пришедшие на водопой. Вот уже недалеко земли ненавистных масаев, скоро их мужчины будут убиты, а скот и женщины станут наградой победителей. В первой лодке сидит Мубонга, выделяясь среди остальных своим ростом, только взгляд его туманен. А далеко из хижины колдуна раздаются удары барабана.
Стадо зебр подошло к реке утолить жажду, они чувствуют себя в безопасности, ведь хищники почти никогда не нападают на водопое. Огромный крокодил знает это, и беспечность травоядных является для него стабильным источником пищи. Один резкий бросок, всплеск воды, сомкнувшейся над зеброй, и крокодил на несколько дней обеспечил себя мясом. Убегающее стадо попало в засаду, устроенную львицами неподалеку, и внесло свою долю в львиный рацион. Теперь их детеныши вырастут большими и сильными. Нубийцы заметили крокодила, на их лицах засияли улыбки, ведь это предвещает победу.
Вдали показались стада скота, и воины сошли на берег, крепко сжав в руках копья и закрывшись щитами, нубийцы сомкнутым строем пошли на масаев, которые, подняв свое оружие, приготовились к бою. А далеко в хижине колдуна участился бой барабана. Мубонга шел во главе отряда, но внезапно остановился, и наклонил голову набок, будто прислушиваясь. Барабан в хижине звучал уже с просто невероятной частотой. Юный воин отбросил щит и копье, и безоружный бросился на копья масаев. Сын вождя масаев, стоявший в центре своего отряда и выделявшийся среди них огромным ростом и мощным сложением, воткнул свое копье прямо в сердце Мубонги, и в хижине колдуна смолкли барабаны. Глаза юного нубийца прояснились и наполнились болью, тяжело вздохнув, он осел на землю. Остальные нубийские воины бросились к своим лодкам, но копья масаев настигали их неумолимо. Все закончилось быстро. Течение унесло трупы побежденных. Сын вождя ножом отсек большие пальцы Мубонги и добавил их к трофеям на своем амулете. Оставив несколько воинов охранять скот, масаи сели в лодки нубийцев, и поплыли на них в деревню своих врагов, чтобы нанести визит вежливости.
Тело Мубонги лежало в саванне. Первыми пришли гиены. Они набросились на труп, это ведь их законная добыча. Одна разгрызла череп и с удовольствием занялась мозгом, три остальные порвали живот и насыщались внутренностями. Из горла Мубонги раздался рык, его руки рвали гиен, а челюсти разгрызали их. Закончив с гиенами, то, что было Мубонгой, отползло в тень, чтобы набраться сил. Родовой амулет, висящий на шее, повелевал ему вернуться домой. Но времени мало, после захода солнца он умрет совсем.
-Я пришел!- сказало существо.- Я вернулся, отец.
В миг, когда погас последний луч заходящего солнца, тварь сняла амулет и упала, протягивая его к алтарю. Мубонга умер совсем. Позже родители нашли на его шее еще один амулет из больших пальцев, среди которых было два очень свежих.
С первыми лучами солнца отец Мубонги зажег костер под телом сына, и крепко сжимая в руке копье, пошел к хижине колдуна. На его шее висит родовой амулет. Что бы ни случилось, он вернется домой.
|
|
| ash |
2006-03-06 |
25 |
5.00 |
5 |
| |
|
| |
Малковин-1
Смейся когда смеяться не можешь, и плачь когда смешно в Малковине так всегда.
Здесь я дома, не знаю понравится тебе в его школе, что полезного ты можешь приобрести в его магазинах, какие письма ты будешь получать, к кому будешь ходить в гости и кто будет любить тебя, какие сны ты будешь видеть когда возненавидишь этот город.
Возможно ты меня убьёшь, а может и нет, это не важно.
Только не забудь убрать за собой и учти, что твои волосы уже разлетелись по земле, твой след уже взяли собаки, и каждый топор хочет облегчить твою жизнь, оборвать твою жизнь, разорвать твою жизнь, развалить на части, что бы никто не знал кто ты есть такой…
Вон видишь, Рувим собирает дрова, это он готовится к зиме, когда кофе станет чернеть, он потушит огонь и напишет свою самую долгую, весёлую песню в которой Рувим не узнаёт своего отражения в озере и бродит по берегу разговаривая с ним, потом всё становится с ног на голову и небо оказывается под ногами, а земля над головой.
Солнце печёт пятки Рувиму, вода капает на голову. Рувим пляшет, ему весело, от всего этого, но мы помним, что в Малковине всё ни как у людей и глядя на Рувима мы тоже смеёмся, а сердцем скорбим.
Отражение выше деревьев, выше земли, барабаны гремят в лесу, хочется земляники и прохлады. Рувим идёт по небу, on кричит птицам, он обходит верхушки деревьев, пригибаясь, что бы не поранить голову или ne сломать ветки. Так проходят дни и месяцы, то так, to эдак.
Груда камней возле дороги, это в прошлом году дети строили домик, а Рувим на своём грузовике не любил, когда дети строят домики у дороги, из-за них не видно как цветут тюльпаны, как небо лежит на горизонте земли, или земля на горизонте неба, и продолжает лежать пока ne начинается город - тогда погибло 35 детей, 17 успело убежать в лес пока Рувим гонялся на грузовике за остальными по полю. Рувим умер возле последнего расцветшего цветка, он так хотел его увидеть.
Упаси тебя Бог думать, что в Малковине все такие психопаты нееет, (или вот, хотел сказать, что как правильней, если женщина, тогда истеричка, а если мужчина, то как? истерик? всё же наверно психопат лучше звучит, мне так кажется, а тогда женщину тоже можно назвать психопаткой, вот, выходит, что истерикой одержимы бывают только женщины, хотя про мужчину можно сказать, что у него случилась истерика, но по всей видимости это настолько перманентное событие, что не имеет под собой и не может иметь окончательного диагноза в отличии от психопата, по-моему так) просто каждый занимается своим делом и не мешает другому, такая вот свобода. Да, конечно, перед тем как начинать заниматься своим делом нужно это право na дело заслужить, поэтому у нас так много не раскрытых преступлений и без вести пропавших людей, да что людей, бывает, что улицы пропадают без вести и даже целые районы, это очень печально, да. Старейшины говорят, что раз в 300 лет город обновляется полностью, вот так стоит себе, потом вдруг Бац, и еще потом Трах и Бабах, и нет его, и где-то через полтора месяца, Тыц и вот он опять как новенький и в нем уже совсем новые люди и уже совсем новая жизнь. Теперь никто не знает когда последний раз город исчезал, чудеса да и только.
А вот очень даже нормальный представитель населения Малковина, это девочка Алько, сидит дома и читает книгу, ничего не понимает в жизни и правильно делает, с моей точки зрения, ведь ей только 19 лет. Название книги я отсюда не вижу, а спрашивать, не хочу ей мешать. 4 дня назад она читала «ДонаКихота» И.П.Рг.М.С.Н.Эъ. Стервантаса, в тетрадку она пишет свои мысли о прочитанном, у неё это получается очень смешно, поэтому я всегда плачу когда читаю, как пример могу привести пару строк, которые мне почему-то запомнились:
«Многа была букв а цыфр и картинак mala утрам ела спала еще штота мама говарила смешно пра папу алкаголика и што денех мало а я читала и гулять нехадила меня все завут гулять прихадили катя патом саша нет ево завут игарь вова катя стас саша игарь эш юра маша дима аликсей оля игарь маша они висёлые а автар наверно травмираван кагдата боль преждевременной утраты любимого человека несет в себе чувство вины и этот поток чувственной психической энергии губителен для человека, поэтому он сублимирует своё либидо в форме stixov, рассказов и романов с печальными эпизодами, оперируя глубоко-психическими образами, совершая катарсис, это всё говорит о желании уйти из реалии мира в мир своих фантазий, желание быть Богом, чудовищный протест против сложившейся ситуации. я панимаю што он хател этим сказать но я отказываюсь раздилять это патамушто мне интерсна жить и там и тут»
Кажется это она написала про книги Дэниеля Киза, чудный ребёнок или чудной… хм.
Лично мне симпатичен этот человек, жаль что у меня мало времени, я мог бы рассказать о ней еще пару интересных историй.
Тихо, только не надо сейчас ничего говорить и тем более думать. Посмотри на часы, видишь, сколько времени мы тут бесполезно потеряли, ходим, болтаем, а время уходит, я бы тебе советовал бежать за временем. Вот возьми за правило каждую минуту делать шаг вперед или назад, но если назад, то тогда тебе придется сделать два шага за минуту вперед, потому что ты безнадёжно отстанешь и никогда не догонишь того, кто уже ушел. Вон он уходит ритмичным шагом, его мысли легки, голова светла, а руки, ну что у него за руки, просто загляденье! Какие картины он рисует, а как он работает лопатой, так может жить и работать только талантливый человек Малковина. Лично я считаю его гением, но он очень скромен и любит смотреть на Алько. Он любит её тайно, считает, что это самая настоящая любовь, когда любишь не прикасаясь, поэтому мы часто с ним спорим, наверно он никогда не женится, может быть это и к лучшему, настоящий эстет ну что тут можно поделать.
Так, про камни я тебе рассказал, про Рувима тоже, Алько, ага вот, очень к стати, романтическая история.
Есть в Малковине один культурный человек из очень воспитанной семьи, отец учитель кибернетики, профессор, мать пианистка. И вот он однажды полюбил, одну воспитанную девушку из тоже очень культурной семьи, отец скрыпач, лауреат, мать учительница математики. Он долго ухаживал, был очень настойчив, а потом она откусила ему член… просто так, взяла его и хрусь… Скорей всего случайно, потому что они были очень воспитанные и культурные, и никто плохо о них не думал. Оба впали в состояние шока и теперь не помнят, как всё это случилось. Он в состоянии аффекта ей потом все зубы повыбивал, потом, конечно же извинился. Невероятно, но факт, однако. Конечно, ни о какой свадьбе и речи не могло быть. И всё-таки, не смотря на всё, они остались друзьями, и дружат посей день. Он работает гробовщиком, пишет стихи, а она сделал операцию на аппендиците, проколола губу стиплером, каким-то старичкам продала собрания сочинений Канта, купила розовое платье, выбрила виски, поменяла мобильного оператора, завела котёнка и никогда больше не есть сосиски. Вечером они приходят на кладбище когда лето или у него дома когда зима. Он читает ей свои стихи, она варит ему борщ, они обнимаются и говорят друг другу о том, что как хорошо когда рядом есть такой замечательный человек как ты, потом они выключают свет, зажигают свечи, одевают самые красивые вещи и пьют водку с борщом и друг другу мило улыбаются, в общем по всякому веселятся и очень мило проводят время, а утром, взявшись за руки, радостно бегут за пивом.
Жизнь в Малковине разнообразна и удивительна, бывает по-разному. Вон из окошка выглядывает Скол, он в засаленной майке, он не мылся и не брился уже 3 месяца, волосы его всклочены, лысая макушка румяная от гнева, лет ему около 50, он пьёт дешевый виски, в дом к нему лучше не заходить у него никогда ничего хорошего не происходит.
- Сукаааа! - кричит он своей жене,- ты за… иди нах… ё… твою м… и твою п… я кому сказал… ё… кому я говорю б… чтоб я б… лучшее нах…. мне вообще пох… б… сука… ё… б… иди в п… иди нах… убъю… абыр… ыыыfuck…
Во время этой тирады он хватает всё что попадается ему под руки и тут же кидает на место, он мечется по кухне, топает ногами, мотает головой, закатывает глаза и нервно шевелит ушами. Просто ужас.
- Обосрался? ,– отвечает ему жена.
- Сколько можно пить мою кровь, оставь меня в покое, я хочу нормально жить, без этих скандалов, по-человечески! Мы превратились… мы превратились в х… знает кого, ты мне противна, я сам себе противен, я уже не могу себя контролировать, ты это понимаешь, ты понимаешь, что мне трудно, мне трудно так жить, я не знаю, что делать с этим, но с этим надо что-то делать! Мы же люди, мы люди, а не х… знает кто!!! Ты понимаешь это?! Посмотри на себя, нет, лучше на меня, ты загубила мою молодость, это ты виновата в этом, ты! Нет, это я виноват, что связался с тобой! Нет, это мы виноваты во всем. Зачем, зачем? Нет! Нет, не начинай, молчи, давай не будем! Я стал не контролируем, я плохо сплю ночью, у меня поджелудочная, дай мне воды, и не смотри на меня так, не смотри! Я всё знаю, всё! Всё!
Так, всё, я пойду, полежу, мне нужно подумать, что делать дальше, что делать дальше…
Дешевый театр этот ваш Малковин, скажете вы, и отчасти будете правы, поскольку только жители Малковина могут судить о той цене которую им приходится платить за жизнь в этом городе. Конечно, звание города может быть и слишком громко звучит для поселения подобного типа, но само название – Малковин, по мнению жителей, имеет городское происхождение и на меньшее они никак не согласны.
Это произошло месяц назад.
Мируока проснулась ночью, ей снился странный сон, уже один и тот же в который раз за ночь. Что она видела, она не могла рассказать, все застряло на уровне чувств и переживаний, обрывки чьих-то страстей и страданий. Она ставила на zero свои ноги с обрубленными ногтями, звонила в колокольчики и смеялась от страха. Пришли мужики и связали её. В свои 23 года у неё начала развиваться неизвестная форма психического расстройства, поставить точного диагноза никто не мог, но всем очень нравились пирожки со сливками, которые она пекла и продавала в булочной своей матери. Мируока имела приятную внешность, её тело, как говорится, дышало здоровьем, она была не полной и не худой, в некоторых моментах она обладала всеми характеристиками эффектной девушки, длинные, темные волосы, выразительные глаза, мягкий, не громкий, голос, приятная улыбка. Взяв однажды в руки цепь от клетки Христовой, она не выпускала её уже никогда, обвязав себя вокруг талии и плеча. Макая волосы в чай, за завтраком она насвистывала похоронный марш Нигерии. Салат из морской капусты остыл, на него с потолка спустился паук и начал жадно запихивать еду лапками себе в пасть. Наевшись, он развалился на остатках, негромко рыгнул и блаженно посмотрел на Мируоку осовевшими глазами, обнял задними лапками раздутое салатом брюшко, передними достал портсигар, помял лапками папиросу, закурил, пуская дым коромыслом.
Так они и сидели до вечера, паук смотрел на Мируоку и курил иногда утоляя голод капустой, Мируока макала уже размокшие волосы в почти высохший чай, свистеть она устала и перестала, просто смотрела в дым и думала, думала, думала, думала… о всех животных которые лежат в земле, а эта паучачья рожа сидит и наслаждается жизнью и она вот такая - растакая сидит тут ничего не делает, кроме того как макает волосы в чай и свистит похоронные марши Нигерии.
Ночью все спали и не слышали как по улицам шагают мертвые коты и кошки, большие и маленькие, полуразложившиеся и совсем трухлявые, а впереди шла Мируока и несла на руках свою мертвую любимую кошку у которой оторвалась лапка и отморозилось ушко, пустые глазницы у кошки слезились, она дрожала прижав голову к груди Мируоки.
Белое платье Мируоки было грязным, измазанным разложениями и землёй, из кошки вываливались клубки червей, черви сползали по платью и рукам, волосы Мируоки слиплись, глаза устало горели радостью, Мируока плакала.
Они разбудили весь город, когда начали кричать, кто как мог, кто хрипел, кто просто раскрывал рот, настоящий сумасшедший ад да и только. Животные буквально затопили город своими телам и вонью. Никогда жители так не смеялись, даже кое-кто умер, а кто-то сбежал навсегда, одна только Алько грустила. Они прошли через город и скрылись в лесу, больше никто их не видел. Как Мируоке всё это удалось, я просто не знаю…
Много чего непонятного в Малковине, об этом целая книга получится если писать. Когда пишешь, ты должен постоянно думать что пишешь и почему ты хочешь это написать именно так, а не иначе, вырабатывается стиль, развивается мышление, формируется чувство ответственности перед читателем. Тут конечно напрашивается какой-нибудь жизненный пример, но я вместо этого лучше расскажу тебе о… Что? Не, мы не курим… И не боксёры мы… но у меня есть граната и справка… Да, и вам всего хорошего, хм…
Так, вот.
Осень тогда была очень холодной и что бы как-то выжить мы ели снег, снегу было много и его хватало на всех. Горячей воды тогда еще не было, зато уже появились первые сосульки. Мы были такие высокие, высокие коротко стриженые, вернее он был один такой, весь в угрях и бородавках, его все называли Коляк. Лет ему было 28. Он спускался по ступенькам и со всеми здоровался, идёт по городу и здоровается, головой кивает, улыбается, сам такой страшный, а если еще своего деда приведёт, то они вдвойне страшней. Дед у него бывший железнодорожник, работал на трамвайных дорогах Малковина, страшный болтун и разгильдяй, в позапрошлом году от него ушла жена к более молодому железнодорожнику, по этому он стал каким-то не таким как был раньше, ну каким-то не таким, не таким каким-то, как будто до этого он был таким каким-то, а потом не таким каким-то.
Ну, почему такое случается только с Колякой?
Как-то у него позвонил телефон, он поднял трубку и ему от туда сказали:
- Коляка иди, иди выйди и иди, иди в центр города Коляка, не забудь прихватить с собой сестру, Коляка, ты же помнишь о своей сестре, Коляка. Коляка, забери сестру из школы и идите в центр города оставайтесь там до поздней ночи, потом садитесь на карусель и мчите как можно быстрей, пока не приедете, там я вас встречу. Целую, ваша мама.
Стоит сказать, что мама у Коляки работала дальнобойщицей и её долго не было дома, отец был инвалидом и работал домохозяйкой в состоятельных домах Малковина. Может быть поэтому у них и получился вот такой вот Коляка. Коляка получился очень послушным, не смотря на то, что голос в трубке был подозрительно хриплым, он пошел в школу, забрал сестру, напоил её ситром, в подземном питании купил пирожок с горохом, дождался ночи в центре города, потом они сели на карусель и тут карусель понесла… «ыыыыыы!!!» - кричала карусель… «ах.. еееееть!»- кричал Коляка от страха, сестра Коляки ничего не могла возразить или даже ответить, поскольку встречные завихрения потоков воздуха надули ей щеки, соответственно стянув кожу возле глаз и натянув её на макушке, уши и волосы резво развивались на затылке, она стала похожей на эдакого волосатого недоделанного хомячка мутанта. Так они неслись до самого утра… Так они никуда и не приехали, так их никто и не встретил, а утром пришел дедушка и пожарные, и забрали их с карусели. Мы лежали одно время в одной палате, было весело… и страшно.
Ой, ой смотрите кто идёт! Это Главная Красавица Города Малковин, сокращенно ГКГМ (читать как ГэКаГэМ).
Никто не знает, как так получилось, что она никого не любит, у неё даже нет молодого человека, был один, но его съели медведи в цирке, давно это было. И с тех пор никто не может завоевать сердце ГКГМ. Было пару подружек, но это ей быстро надоело.
Ух, ты видел, ты видел, как она на тебя посмотрела! Может быть ты сможешь согреть её и зажечь искру страсти и любви. Я дам тебе пару советов, как себя нужно с ней вести.
Во-первых, она любит жевать малиновую жвачку и жечь газ на плите, лить воду, кататься на трамвае. Когда ты заметишь, что её глаза начнут менять цвет, это очень красиво, все цвета радуги, все цвета переливаются, это завораживает, чёрт побери! Так вот, когда её глаза начнут менять цвет, как только ты это заметишь, сразу беги в лес найди берёзу потолще и обними её покрепче, это поможет тебе, когда она тебя найдёт, то сразу подумает, что твоя душа имеет тонкую романтическую структуру, это тебе поможет. Все равно она ничего не видит в разноцветном припадке, а ты можешь потом сказать, что испугался за неё и побежал за доктором, а по пути забежал поностальгировать к берёзкам. Это будет жирный плюс. Обязательно скажи её невзначай, что Рувим был твоим другом, но потом произошло нечто, что разочаровало тебя в нём и вы перестали больше общаться навсегда. Я скажу тебе почему так надо сказать, потому что Рувим дружил с ГКГМ и она очень ценила его дружбу, а потом он сделал ей предложение и она отказала ему пару раз, потому что дружба главнее замужества. Они поссорились, и с тех пор она перестала с ним общаться навсегда. Как только она узнает про твои отношения с Рувимом, ты станешь для неё самым близким человеком на земле. А жениться на ней даже не думай, видишь, к чему это приводит, я думаю со временем, она сама тебе предложит жениться на ней, но это будет не скоро, думаю, до этого ты успеешь завести детишек где-то на стороне, а может и вообще женишься на другой. В общем, поступай как хочешь. Поэтому не теряй времени, беги знакомься, она тебя ждёт. Хотя чем ты ей понравился, даже не знаю…
Малковин -2
Ночью все города выглядят совсем иначе чем днём и Малковин не исключение. Ночью, например, не спит больница, не спят колдуны и ведьмы, ведь в каждом порядочном городе должны быть колдуны и ведьмы которые ночью должны не спать. Они охраняют силы зла от сил добра ведь ночью силы зла наиболее открыты, более уязвимы и слабы по сравнению с добрыми врачами которые неумолимы и еженощно наносят болезненные удары по представителям сил зла при помощи своих дьявольских инструментов (во истину, куда только этот мир катиться?). Все аборты совершаются ночью, пока мать и зародыш спят.
Вот если пришла к ним на приём молоденькая беременная, то добрые врачи, у них такие плоскогубцы, у них такие крюки, и такие добрые глаза, которыми они гипнотизируют жертвы, а потом, только раз! И как прыгнут!!! Набросятся на неё и давай её кусать, щипать щипачками, плоскогубить плоскогубцами и носковать своими грязными носками, а невинная жертва кричит: «Папаня, не нааадо! Не надо папааань! Дык! Fuck You, daddy!!!» А кто-нибудь из тоже врачей (всегда такой найдётся) кричит: «Наручники! Несите скорей наручники! Наручниками к батарее, к батарее её наручниками…да, держите же вы её!» Но никто ему не верит, все знают, что это такой финт ушами подслушанный в фильме про наркоманов.
А потом они достают лезвия «Нива» и ножницы по металлу и начинают резать, резать, резать ей ногти и приговаривают: «Добрый доктор Айболит, он в Малковине сидит, он в Малковине сидит по-китайски говорит». Думаю поэтому в Малковине так мало желающих болеть и тем более лечится у врачей.
Однажды, самая злая колдунья Хош, которая не смотря на собственный возраст (17 лет) обладала не малой силой, вошла в больницу ночью 6 июня и скорей всего 6 года в 00 часов 10 минут, разбила телефонный аппарат и осколком зарезала дежурного врача в горло, охранника проткнула рукой, вырвала сердце, трупы бросила на стол для переливания крови и пересадки органов. Две медсестры были обезглавлены при помощи двери, им она перебила шейный позвонки, раздавила связки и руками разорвала всё, что уцелело, скальпелем Хош выколола им глаза и проглотила. Великая сила всех демонов Малковина наполнила Хош, она уничтожила весь медперсонал. Врач гастроэнтеролог попытался геройски противостоять ведьме, он ударил её топором сзади когда она слизывала кровь с кафеля, брызнула кровь и серая вонючая липкая жидкость, Хош упала замертво, но как только он схватил её за хвост, мгновенно его руки покрылись язвами которые расползлись по всему телу. Разрывая ведьму, через задний проход, из крови и гноя выползла большая уродливая крыса, которая встала на задние лапы, расправив крылья, глаза у неё были абсолютно белыми, она оскалилась глубоко вдыхая воздух, она дышала, звук как будто сотни больных при смерти мышей кричат от боли и безысходности. Врач в это время лежал сжавшись на полу, в трёх метрах, куда он успел отползти, весь в крови и гное. Его рот широко открыт, бешеный страшные глаза, всё тело дрожит и кровоточит, через расползающиеся раны были видны черные кости и куски мяса. Страшная язва мгновенно уничтожила врача сожрав его заживо. Крыса опустилась на лапы и устало побежала по коридору оставляя черные горячие следы, которые дымились, медленно ползли за крысой.
Ведьма зашевелилась, окно треснуло и через образовавшуюся щель вползла летучая мышь, она имела бесформенную голову и рваные крылья, тело покрывали безобразные волосы. Мышь взмахнула крылом и приземлилась на грудь ведьме. Хош посмотрела на неё грустными мертвыми глазами. Мышь переползла на лицо ведьме, засунула голову в полураскрытый рот, затем, раздирая губы острыми когтями, погрузилась в него полностью, проползла по горлу и затаилась внутри тела. Спустя время Хошь медленно поднялась с пола, бледное юное лицо с кровоподтеками, дрожащие руки медленно шарили в пространстве. Хош подошла к оконной раме, прислонила голову к стеклу, в котором светила полная луна, закрыла глаза и присев, отклонившись назад, стремительно бросилась в окно. Осколки стекла и остатки рамы посыпались в след. Перед самой землёй Хош раскрыла крылья, у неё появились рога, а вокруг тела клубился темный густой туман, который в лунном свете светился фиолетовым цветом, на теле Хош появлялись и исчезали длинные острые щипы. Ведьма брызнула языками пламя из пальцев и больница вспыхнула, затрещала, Хош закрыла глаза и исчезла, туман опустился на землю и превратился в кишащую массу маленьких медведок, медведки расползлись подальше от пылающей больницы, пропали в темноте. Крики больных заглушил рев огня. Пожар не пощадил ни кого, кроме 3-4 человек которым было не судьба, они выпрыгнули из окон и остались живы.
Спустя годы больницу отстроили, появились новые врачи, новые больные, новые колдуны и ведьмы.
Много всякого дивного в Малковине бывает, бывают хорошие врачи, плохие ведьмы, а бывает и наоборот, в Малковине так всегда. Всё нужно познавать в единичном представлении, в единичном проявлении, в целом же можно и ошибиться. Смотришь вроде бы всё в ней классно, а вдруг произойдет что-то и она уже не та, плохая, гнилая и старая. И ты тоже вроде далеко не золото, а есть что-то такое, что вроде бы позволяет назвать тебя человеком. Каждый день, что-то новое случается, где-то какие-то перемены, ничего постоянного нет. Нельзя быть с одним человеком всю жизнь, к нему можно только возвращаться иногда, что бы узнать как он изменился и как изменился ты или мало ли еще по какому поводу, можно просто за солью зайти или стакан одолжить на время. Интерес жизни только в том, что бы узнавать новое, другое, то, что ты не знал, чего отродясь не делал, получать впечатления разнообразной окраски, других смотреть и себя показывать. И как мораль, можно сказать, что сейчас ты для кого-то молодец, а для кого-то мэрд, всем нагадить невозможно, по-моему так.
Ну ладно, есть одна история, мне она нравится, и я всегда её люблю рассказывать, и с каждым разом она выходит все интересней и интересней как-то по-другому.
Зацвели фиалки, весна щедро дарила жизнь Малковину. Она не жалела красок и чистого свежего, воздуха. Уже было шесть дождей i шесть раз Тропитронат видел из окна как с крыши свисали мокрые волосы, которые тянулись по земле продолжались между камнями и уходили в черную бесконечность земли. Он и его мать жили на окраине города, даже nа границе города, где стоило только сделать шаг за порог, и дорога уводит тебя в лес или в болото. Мать была больна нервами, и обладала очень неустойчивой психикой, поэтому друзей у неё не было, собствеnnо не было друзей и у Тропитроната, люди Малковина их только жалели и общались с неохотой. Подкармливали кто чем мог. Отец умер после того как родился сын, причина сmерти установлена не была. Отцу было 29 лет они часто сорились с матерью и он бы ушел от неё, но что-то его держало, а может просто не успел, детей он не любил и не хотел, так получилось… любил ли on жену неизвестно, я думаю, что нет. От него Тропитронату достались только FотограFии и топор.
Тропитронат скучал по детству которое кончилось тогда, когда черная туча упала с неба на него когда он собирал улиток на лугу. Это произошло неожиданно. Только что он смотрел на дивную тучу, такую черную, большую, ему казалось, что она живая, туча дышала и подмигивала ему, - «будет сильный дождь, нужно сказать маме и привязать собаку», - подумал он, и тут туча стала стремительно приближаться к Тропитронату, он испугался, голова закружилась, ноги не слушались, туча росла, вот он различает её морщины, видит её глаза, сотни безумных глаz, они внутри тучи, нет, там еще лица, ели заметные, различимые темные лица они наплывают друг на друга, злые и страшные, в саванах и рваных одеждах. Туча дрожит и дрожат глаза, дрожат губы, обломки зубов, тонкие синие языки, они тянутся к Тропитронату. Тропитронат зажмурил глаза i сжался на траве с улитками в руках. Он кричал, он почувствовал ледяное дыхание, тяжелое аморфное тело, чья-то шерсть, дальше пустота… Когда он пришел в себя на руках матери, все было как и прежде, солнце, трава, лес, облака. Мать прижимала ego к груди и плакала. Она прибежала на крик, и видела как туча уползла на болото.
У Тропитроната появились sедины. С тех пор он никогда не улыбался и почти всегда сидел дома и задумчиво смотрел из окна на двор, на небо, на лес. Сейчас ему исполнилось 30 лет. Мать ушла в город торговать щенками которые принесла их собака от соседского, рыжего кобеля по имени Тяптяп.
Зацвели фиалки. Тропитронат вспоминал детство, потерянное детство, детство которое он не знал и детство которое он помнил. Делать он ничего не умел и не хотел, с трудом закончил специализированную среднюю школу. Тропитронат жил с матерью, он жил с матерью вот уже 30 лет и такие же 30 let жил без отца. Тяжелые воспоминания, мрачные чувства подкатили к сердцу, обида, жалость. Он взял топор и пошел в лес. Тропитронат захотел пойти в лес через болото, - «если погибну v болоте - значит так тому и быть», - размышлял он, вытирая слёзы. Наступил вечер. Тропитронат брёл по болоту, рубашка выбилась иz штанов, ноги промокли, каждый шаг мог стать последним, каждая кочка, каждый куст, который в сумерках казался надежным, таил в себе тайну судьбы Тропитроната, впереди чернел лес. Тропитронат видимо был удачливым по жизни и наверно поэтому он v конце концов усталый и промокший все-таки выбраlся к лесу.
- «Если ya пойду в лес и не вернусь, to кто будет утешением матери, кто принесет ей воды и подаст mыло?», - мысли Тропитроната путались в поисках ответа, тем не менее он шел по лесу с топором в руке, сначала прямо потом повернул за елью на право, порвал рубашку в кустах шиповника, поранился об обломок телеграфного столба, повернул на лево, опять на право, налево, налево, направо, налево, прямо и вышел на поляну к заросшему травой и мхом высокому камню вокруг которого лежал снег. Темнота в лесу была более живой и насыщенной, цвели фиалки. Тропитронат обошел камень вокруг и обнаружил трещину, он прикоснулся к ней и ощутил тепло, теплая волна накрыла его, я бы сказал подобное чувство, kogda тебя обнимает любимый человек. Лес зашелестел, затрещал, и возле Тропитроната появилось черное облако, он узнал его, только сейчас оно стояло перед ним на двух лапах, звериных мохнатых, облако заканчивалось где-то в лесу, в деревьях. Тропитронат прижался спиной к камню и покрепче сжал топор в руках. Облако двигалось вокруг Тропитроната, как бы ожидая подходящего момента для нападения. Облако кружилось вокруг Тропитроната, облако топтало снег и тут Тропитронат заметил копыта, - «oblako на ко…! oblako на ко…! oblako на копытах!» , - кричал он тыкая в облако топором. Облако замерло на месте и тут Тропитронат замахнулся и бросил топор даже почти не целясь, бросил со всей силы, топор вошел в черную массу, из облака полетели куски кровавого мяса и шерсти, обрубленные пальцы и кости, разноцветные игрушки, платочки, мячики и пряники, улитки и новогодние блестящие ленточки, весёлые погремушки и сахарные леденцы на палочке, краски и улыбки, стёклышки и камушки, плацкартные билеты, воздушные шары, значки и марки, рыбки и кузнечики, сладкая вата и зоопарк, бумажные кораблики, орехи и яблоки, мультики и сказки, земляника и колыбельные песни, последним из облака выкатилась отрубленная golova отца. Облако упало на колени, копыта отвалились. Облако стало маленьким, величиной с кулак Тропитроната, оно просочилось в щель, исчезло. Тропитронат лег на sнег, он был счастлив, он рыдал, он улыбался обнимая старенькую плюшевую собаку, он смотрел в небо, где появлялись звезды, дул легкий ветер плыли тyчи. Прогремел гром, пошел дожdь.
Цвели фиалки. Вот такое оно, детство Тропитроната...
А вы говорите детство, детство. Детство должно быть у каждого ребёнка, детство оно как приговор, оно неизбежно, особенно оно неизбежно кому исполнилось за 30 или около того. Как это, приговорён к детству через взросление или приговорён к взрослению через детство, приговор окончательный и кто хочет его обжаловать пусть первым кинет в меня камень, если успеет, а то у меня тут топор, но это шутка.
Детство нужно беречь и помнить, у кого-то оно безоблачное, а у кого-то совсем очень даже облачное, тут не угадаешь…
Летом придет, возьмет, сядет и сидит, пальцами на ногах шевелит, видно думает о чем-то, глазами честными по сторонам водит, моргает, мух высматривает, паутину разглядывает, пылью любуется, сквозняки космические слушает, мир познает. То бороду почешет, волосинку дернет, то брови пригладит, ухо потрёт, весь в делах и заботах. Дверь не закрыл за собой, вот она и скрипит, на дворе ночь уже, лучина ели светит, тени на его лице от шапки до пола, шапку не снимает, волосы только раздвинул, что бы глаза лучше видели. Трава шевелится между досками и кузнечики, кузнечики тоже всё видят, помнят и скорбят по хорошей погоде, в плохую погоду они в прятки играют, чем же еще заниматься, дома сидеть и читать, телевизор смотреть? Трава шевелится, и усы шевелятся, губы травинку сплюнули, крошку языком в усах нашли и перепрятали в бороду. Рубаха старая, штаны тертые, лапти дырявые, носки грязные, а шевелятся еще, пальцы шевелятся и жизнь продолжается. Ночь дверями скрипит и деревьями шумит, замолчит и тишина наступает. Налево посмотрит - муху увидит, на право все остальное. Хош в окно заглянет, увидит его, испугается и улетит на месяц или спрячется в тумане. Все понимает, только помочь ничем не может, работа такая, мир так устроен, скорлупа от семечек на шапке лежит, красивая девушка в углу повесилась. Может Алько, а может Мируока. Сейчас спички возьму, посмотрю поближе… так… нет, вроде не Мируока, и вроде не Алько. А ты ГКГМ домой проводил? Ну, значит и не она. Так, так… Ну-ка, еще раз… Кажется я её знаю, это же Фецилия только тут она как-то красивее выглядит, чем в жизни. Что-же с ней случилось? Всегда такая весёлая, скромная, молодая. Что творится, а? Отойду пожалуй, пахнет как-то не очень, да…
Сидит, смотрит, шевелит пальцами, шапку не снимает, светлячка в кулаке держит, кости греет, а руки пыльные и сам весь в паутине, травой порос, воздух нюхает и вынюхивает, туман сгущает, дверь скрипит, во дворе в траве светлячки, цветы… цветы в росе, закрылись, спят. Куча песка, речка течёт, то течет, то тенечёт. Черти на повешенной катаются. Катались как-то черти на Фецилии, всюду ей звёзды подбрасывали и лишали всякой надежды на выздоровление. А когда она… Что? Фецилия была больна?! Нееет. Я сказал?! Когда? Не, я ничего не говорил… Фецилия не больна, она просто повесилась. Это же две большие разницы. Я своими глазами видел, клянусь. Ночь сегодня прохладная…
Вчера Эш пришел домой пьяным. Праздник какой-то был, вот он со своими сотрудниками его и отпраздновал.
Катя резала колбасу и вязала узоры на глазах у изумленной публики. Узоры она вязала мысленно. Узоры были очень красивые они ложились на бутерброды и делали их необычайно вкусными на любой вкус, Катя мастерица этого дела, у ней всегда всё получается, так ловко и интересно. Юля почистила лимоны и принялась за грейпфруты, смеялась над шутками АлеХандра, Эш стоял на табуретке и читал газету, краем глаза поглядывая на всё то волшебство, что творилось за столом, Юля мастерица этого дела, у ней всегда всё получается, так ловко и интересно, на это стоит посмотреть.
О, а вот и Макс пришел, че-то принёс, тапочки белые принёс, ну и затейник, озорник, говорит кто на лево, кто на право, а мы строго по центру, смешно, даже плакать хочется.
Тоня прибежала схватила батон хлеб и съела его, другой батон порезанный отнесла на стол, такая она Тоня, порхает вечно, суетится, смеётся, красочный персонаж, о ней бы отдельно написать, но чуть попозже.
Где-то в глубине квартиры сидят и беседуют Игорь, Игорь, Сергей, Андрей, каждый из них достойный кандидат для интересного рассказа, я о них конечно расскажу, но чуть позже, хорошо?
АлеХандро – это просто душа компании и даже не просто душа, он великолепный человек, не то что я или Эш, обо мне вообще говорить не стоит, вот Эш подтвердит, я конечно напишу автобиографию, но не сейчас же, сейчас же разговор не обо мне, а об Эше и об Анне. Если хочешь спросить меня кто такая Аня, то я тебе скорей всего захочу ответить, что Аня – это представитель редкой профессии, она человек очень не простой, хотя и открытый всем ветрам на зло, как парусник… тут сразу возникает контраст, между парусником и кораблём, это даже хорошо, так как контраст подчеркивает изящность и утончённость парусника в сравнении с кораблём. У Ани крашеные рыжие волосы, вернее у Ани волосы крашеные в рыжий цвет, цвет очень хорош, такой в меру насыщенный и достаточно рыжий что бы не шокировать рядового обывателя Малковина или сотрудника.
Об психологическом моменте встречи Эша и Ани, лучше конечно спросить у самого Эша, только он сам ничего определенного не ответит, только будет мукать и мекать, шмурыгать носом, дергать бровями, разводить руками, цитировать Алько, может покраснеть или наоборот позеленеть, а потом возьмет вот так и оппачки… и напьется, неуёмной энергии человек, постоянно что-то выдумывает и сам в это верит, такую чушь порой несёт иногда получается смешно до слёз, а порой ну просто беее… блевать тянет наверно это он специально беее… что бы все беее… сблевали для равновесия, когда сблюешь сразу легче становится беее… буэг, жизнь как речка течёт!
У Ани очень редкая профессия, такая что еще поискать.
Ане не нравится Эш, Эшу Аня нравится очень, он даже в неё влюбился, и никто не мог с этим ничего поделать, такая природа вот, разное дыхание. Захотел как-то Эш из за Ани себя порезать, только всё никак не мог решиться, боялся, что вдруг это всё не правильно, даже не вдруг, а… ну… кароче… в общем как только он взял лезвие страшно ему стало, толи какая-то неуверенная надежда что ли на неизвестно что появилась, толи подумал, что ничего это ровным счетом не решает. В отчаянии Эш пошел на кладбище пьяным, трезвым он бы никогда бы на такое не отважился ночью, а я забыл сказать, что он пошел на кладбище пьяным НОЧЬЮ! Бредёт он по кладбищу смотрит себе под ноги и плачет, сопли свои утирает рукавом, а что происходит вверху не видит, а вверху, в черном небе, где ни звезды, происходит светопреставление, лучи света, клубок неба светится разными цветами зелёным, красным, желтым, фиолетовым. Цвета смешиваются, космический ветер их рвет и размазывает в пространстве, молнии сверкают разноцветные. А Эш этого не видит, он шатается и когда его качает в одну из сторон, мы видим, что за ним ровной шеренгой, след в след двигаются мерзкие трупы с горящими зеленым огнём глазами…
Жуть, вот куда приводит алкоголь. Сам я не пью, и мне никогда не нравится когда кто-то пьет, противно. Когда напиваешься в хлам, то теряешь божественность.
Когда начинаешь пить, то чувствуешь Бога, он говорит тебе откровения и ты плачешь, ты уже знаешь зачем ты пьешь и в чем смысл жизни, как всё просто и понятно, мир тянет тебе руку и предлагает замирить и ты пьешь за мир во всем мире, не для себя же конечно, ну и для себя тоже конечно, для всех, для Бога… ибо он сейчас сидит рядом с тобой и рассказывает про трудности на работе, жалуется на жену, на цены, потом пойдет политика, анекдоты, выпили еще, спели песню про разлуку, поплакали, посмеялись, еще выпили, а потом вдруг ничего не помнится, счастье было, а теперь, где оно? Кровать, стёкла, вода и Бог, который всё это создал, который всё так придумал.
Адам и Ева… Адам затянут в черную кожу, идет через автомагистраль Малковина по мосту, рядом Ева, голубоглазая, короткая стрижка, стройная в фиолетовом шелковом платье идут уже долго, лет 100 или всю жизнь, курят и пьют пиво. Они идут умирать, у них есть ключ Армагеддон. Армагеддон! Лица и руки потерты резиновым ластиком, размазанные образы, туманные взгляды, смола в волосах, капает на ноги, снег обходит их следы, в следах не растет трава, а птицы молчат и улетают далеко, далеко. Старики целуют им руки и омывают ноги, называют пророками, приглашают в гости. Гопники умирают в страшных мучениях когда они смотрят на них, сначала понос, потом склероз, потом гипердистрофия, коварная болезнь свинка, в желудке появляются маленькие солёные ёжики и начинают бегать в поисках выхода тыкаясь носами и иголками, то вверх, то вниз. Ёжики выползают через рот, а кое-кто через… низ…. Гопники ревут матом, как сотни тысяч беременных морских коров, у них лопаются глаза, и наконец проклиная себя они сгорают в гиене огненной…
Адам и Ева гуляют по крышам, греются на солнышке в последний раз, это чувствуется, это заметно по подошвам, по их когтям. Они прыгают на землю, заходят в магазин покупают водку, но у них никто не берёт денег, продавцы просят погадать на будущее их детей, но они уходят молча. За углом пьют из горла и занюхивают свежей весенней землёй, трясут головами, фыркают и говорят – «Хршооо! Хшооо! Кхе!».
Выходят на площадь, народ у них спрашивает, - «Кто вы такие?», - они отвечают в один голос,- «Я ваш родитель, я стрела вечности, я вестник. С меня все начиналось и мной всё закончится. Армагеддон!!! Я начало и конец, альфа и омега. Святая всех святых, конец дела лучше начала. Армагеддон начинается, я его начну, а вы сами его закончите, вы все уйдете, я исчезну последним. Когда этот мир начнет жрать себя, когда звери и птицы заговорят на человечьем языке, а люди будут скулить и смеяться, я буду нем и глух… черепахи выпьют море, рыба уйдёт в землю, всякая структура развалится, планета уйдёт в себя и исчезнет. Наконец-то всё закончится. Вот и всё… Шампанского!!!»
Выходит Шампанский и кланяется, Адам и Ева стреляют ему в голову и он начинает тошнотворно, с выражением, старательно блевать белой пеной, обливая всех присутствующих. Все смеются и кричат, достают монтировки и начинают бить Шампанского кто куда достанет. Шампанский падает. Наступает вечер, люди расходятся выражая своё мнение по поводу происходящего. Адам и Ева говорят всем спасибо и до свидания, садятся в поезд и под грохот пустых консервных банок привязанных к последнему вагону сзади и уезжают в темноту. В темноте над вагоном как воздушный шарик висит разноцветный Шампанский, он привязан за веревку к окошку купе Адама и Евы, он заблеванный, избитый и сонный, счастливо улыбается ветру в лицо.
|
|
| ash |
2006-03-15 |
25 |
5.00 |
5 |
| |
|
| |
Снег идёт. Вот почему говорят идёт, он же падает, кто, кто скажите мне, кто это придумал?!
Не знаете? Ну так я вам сейчас расскажу…
Это случилось тогда, когда родился Малковин, самый первый год, тогда у снега были ноги и он умел ходить, соответственно у дождя были тоже свои ноги. И они ходили по часам, например, в час ночи Снег идёт на лево, а Дождь никуда не идёт, он стоит и ест лимоны, запасается водой, у дождя люминиевый язык он им лижет лимон и грызёт подоконник, подоконник самого первого дома в Малковине. В Малковине был всего один дом, это был дом Дождя и Снега, Дождь и Снег жили в нём, и это был их дом, самый первый дом в Малковине, никто там еще не жил, тогда еще никто не жил кроме Дождя и Снега. Дождь и Снег были первыми, перворождёнными, первовыжившими, И всё, что они умели, это ходить по часам. Часы были песочные или солнечные, песочные часы выставлялись по солнечным, часы говорили Дождю куда и когда надо идти, а Снегу они говорили мало, потому что у Снега был неуравновешенный характер. Дом Дождя и Снега стоял одиноко в пустом пространстве, деревья еще не выросли, муравейники еще не построили, луна одиноко светила в одиноком небе. Небо висело над домом Дождя и Снега, оно было бесконечно чистым и одиноким, Дождь хотел быть небом, он хотел вот так висеть над миром и никуда не ходить, просто смотреть на землю, считать звёзды. Снег был одиноким, он мечтал быть небом, он хотел вот так висеть над миром и никуда не ходить, просто смотреть на землю, считать звёзды, и ни за что не переживать. И однажды так и случилось… Дождь ушел по часам на юго-запад, Снег сидел дома и пил.
Цвет акации лежал на лице Дождя, легкие царапины земли отмечали на ступнях каждый шаг. Уже традиция утренних похождений в места незнакомые, вошла в повседневный обиход Дождя, он шел и смотрел, курил и грустил, плакал… и тут его желание исполнилось. С неба спустился Бог и забрал его с собой на небо, но Дождь просил еще забрать Снега, Бог был милостив, он забрал и Снега с собой на небо, вот так, как будто в сказке, пришел и забрал… вместо них остались призраки Дождя и Снега, они падают с неба, помня о своем первом доме в Малковине, но это не Дождь и Снег… это только их следы…
|
|
| сэр Ник Нейм |
2006-02-27 |
24 |
4.80 |
5 |
|
|
Рука Гарта (last modified) |
|
|
|
|
| |
- Гарт, ты мудак.
На лице Фостера, обычно обаятельном, застыла брезгливая гримаса. Он ненавидел своего напарника, рыхлого и неопрятного, вечно воняющего закисшим потом.
- Боже, Гарт, как с тобой скучно. Ты жирный вонючий мудак!
- Иди к черту, Фостер.
- Это ты иди к черту. А я пойду трахать Синди. Нравится она тебе, Гарт?
- Иди к черту!
- Знаю, нравится. Думаешь, я не вижу, как у тебя торчит, когда она крутится вокруг шеста? А сейчас она на моем крутиться будет. Думай об этом, Гарт, думай, когда дрочить будешь.
Гарт резко дернул ключ, которым затягивал новый диск на циркульной пиле. Ключ сорвался.
- Твою мать, Фостер! Вали на свой сраный перерыв.
- Ты, Гарт, главное не поранься, то заблюешь все вокруг. Ребята рассказывали, как ты обосрался, когда пальчик порезал. Мне, Гарт, тут еще долго работать.
Фостер вылез по приставной лестнице на первый уровень подвала строящегося дома, где они работали, и вытащил лестницу за собой. Поднявшись по ней на поверхность, он наклонился над проемом и крикнул:
- Пока, приятель. Не скучай тут без моих шуток. Я скоро вернусь.
Он еще не знал, что можно так сильно ошибаться.
Гарт оставил в покое циркулярку и подошел к стене.
- Долбаный ублюдок. Сейчас ты узнаешь, кто из нас мудак.
С этими словами Гарт достал из кармана спецовки карандаш и нарисовал на стене человечка. Так обычно рисуют дети в трехлетнем возрасте, но Гарта это не волновало.
Отойдя на пару шагов, он поднял с пола монтажный пистолет и прицелился.
- Это… (пхх) ты… (пхх) вонючий… (пхх) ублюдок.
Гарт вернулся к стене и удовлетворенно прищурился. Все три гвоздя пробили нарисованного Фостера. Гарт отвернулся от трупа и пошел обратно к своей пиле. Материала привезли много, и чтобы уложиться в график, ему пришлось работать без обеда. Впрочем он на это не жаловался.
Гарт жаловался на женщин.
-Сволочь этот Фостер. Бабы на него так и липнут. Как мухи на дерьмо.
Гарт довольно хихикнул и еще раз повторил
- Вот именно. Как на дерьмо.
Картинка вертящейся на члене Фостера стриптизерки Синди не выходила из головы, и Гарт полностью отдался единственному, что приносило ему удовольствие – мастурбации. Полузакрыв глаза он представлял, как ворвется в спальню Синди и вгонит из своего гвоздомета несколько гвоздей в тощую задницу Фостера. Потом, содрав орущего от боли долбанного ублюдка с Синди, пристрелит гвоздями его ладони к стене. И, под этим импровизированным распятием, под жалобные стоны своего конкурента он засадит Синди, засадит так, ктобы она заорала от боли и удовольствия. А потом, сняв циркульную пилу со станины, медленно – ОЧЕНЬ медленно – отпилит ублюдку Фостеру его рыжую голову.
Как обычно, когда голова упала на пол, Гарт кончил. Застегнув штаны, он взял заготовку из кучи досок и начал распускать ее на рейки.
На четвертой заготовке Гарт поскользнулся на собственной сперме. Пытаясь удержаться на ногах, он правой рукой схватился за ручку циркульной пилы, а левой - за станину. Нога продолжала скользить. Гарт судорожно дернулся и окончательно потерял равновесие. Пила взвыла. Падая, Гарт понял, что за станину он уже не держится. А упав, понял и то, что держаться ему больше нечем. Кисть руки осталась лежать с другой стороны слегка помутневшего от крови диска. Гарт тупо уставился на идеально ровный срез. Два желтоватых кольца, выглядывавших из багровой мякоти быстро заплывали кровью. Замершее на мгновение сердце резко рвануло с места и в лицо Гарту ударила струйка крови.
Гарт очень боялся боли и крови. Настолько, что как раз на такой случай и отшлифовал свои действия до полного автоматизма. Думая о том, что кисть надо поднять со станка и положить в какой-нибудь пакетик, чтобы не испачкать срез, Гарт не глядя нашарил резиновый жгут (он всегда висел под станком – Гарт проверял его каждое утро) и туго обмотал запястье. Фонтанчик крови иссяк. И вот тут Гарт потерял сознание.
Придя в себя через несколько минут, Гарт вытащил из заднего кармана спецовки то, что до падения было телефоном. Теперь за его ремонт не взялся бы никто – дешевый мобильник был попросту раздавлен. Оставалось только ждать.
- Фостер, где тебя черти носят… Ради бога, умоляю, не опоздай как вчера.
Гарта пробил липкий пот. Он вдруг подумал, что Фостер может просто не прийти на работу. Изувеченная рука болела все сильнее. Гарт снова посмотрел на то место, где привык видеть свою ладонь, но увидел только стружки, налипшие на культю. Боль непрерывно нарастала.
- Он ведь не придет. Точно не придет. После всего, что я сегодня с ним сделал – не придет, не захочет, я тут подохну, господи за что, не надо, больно то как, Фостер я умоляю, приди…
Боль была невыносимой.
- Фостер, я знаю! Это все ты устроил! Ты боишься, что Синди уйдет от тебя. Нет, ты боишься, что она уйдет ко мне! А она уйдет. Уйдет, как только увидит, кто ты есть. А ты дерьмо, слышишь, Фостер, ты ДЕРЬМО!!! Ну, иди же, иди сюда…
В воспаленном мозгу Гарта бред перепутался с реальностью.
- Он не придет. Черт, он не придет! Я же его уже убил. Прибил гвоздями к стене и отрезал голову. А теперь этот чертов ублюдок отрезал мне руку. Он еще узнает, что со мной нельзя так поступать.
Гарт корчился на грязном полу подвала как полураздавленная мокрица. Боль была ослепляющей, такой болью, от которой не было никакого лекарства. Кроме одного. Гарт поднял монтажный пистолет, поднес его к виску и выстрелил. От удара голова Гарта с торчащим из виска гвоздем мотнулась, с мерзким хрустом ударившись о стену. Боль стала еще более невыносимой. Желая покончить с этим быстрее, Гарт судорожно нажимал и нажимал спуск гвоздомета. Один из гвоздей, войдя под углом к виску, выбил ему глаз. Гарт выстрелил еще раз, и тут ему, наконец, повезло. Последний гвоздь пробил какой-то нервный узел, и боль исчезла.
Шатаясь, Гарт поднялся на ноги.
- Что, Фостер, не вышло? Не смог меня убить? А вот я тебя сегодня убью.
Все вокруг Гарта шаталось и плыло. Он одновременно видел свои грязные ботинки и заляпанный кровью станок. Гарт закрыл глаза. Станок пропал, а ботинки остались. Проведя рукой по лицу, Гарт нащупал студенистый шарик. Изображение ботинок мотнулось и смазалось. Подняв руку чуть выше, он нащупал острие гвоздя, торчащее из глазницы. Гарт приподнял студенистый шарик, свисавший на желто-багровой веревочке нерва, открыл уцелевший глаз и, совместив картинку, насадил выбитый глаз на гвоздь. Раздвоение осталось, но изображение перед глазами теперь уже не дергалось.
Осмотрев подвал, похожий от крови на бойню, Гарт увидел свою кисть руки, лежащую на станке ладонью вверх с растопыренными пальцами. Только средний палец был почти прижат к ладони.
Внезапно отпиленная рука шевельнулась. Гарт шарахнулся назад, за станок. Рука встала на указательный и безымянный пальцы. Средний палец, почти прижатый к ладони, выглядел как эрегированный член. Кисть руки пошатнулась и сделала пару шагов к Гарту.
На месте среза вздулся кровавый пузырь и, задрожав, лопнул. Валик бледной кожи у среза руки, сморщившись, стянулся в жуткое подобие обескровленного рта. Отвратительная пародия на человека повернулась к Гарту и заговорила:
- Ну что, Гарт? Я вернулся.
Голос был похож на хриплое бульканье газа, проходящего сквозь вязкую жидкость –
- Синди была хороша, Гарт, очень хороша… Только ей не понравилась твоя шутка. Зря ты ей так.
- Замолчи, сволочь! Ты мертв! МЕРТВ!!!
Гарта трясло.
- Ну что ты, Гарт? Развлекайся. Как тебе вечеринка? Нравится?
Гарт дрожащей рукой поднял гвоздомет и выстрелил. Ожившую конечность снесло со станка и пригвоздило к стене. Пришпиленная тварь мерзко верещала.
- Не дергайся, Фостер, не дергайся…
Гарт подошел и аккуратно пригвоздил все конечности Фостера к стене. И тут шок все-таки взял свое. Гарт упал.
Медики подъехали позже.
----------------------------------------------------------------------------------------------------
(из полицейского отчета)
… В квартире, снимаемой танцовщицей из стрип-бара Синтией Каммерман, обнаружен труп мужчины без головы. По документам, найденным в кармане спецовки, мужчина опознан как Джереми Фостер, монтажник. Голова не обнаружена. Синтия Каммерман также пропала. Объявлена в федеральный розыск.
В подвале строящегося дома обнаружен напарник Фостера, некий Гарт Мачовски. Мужчина находился в крайне тяжелом состоянии – травматическая ампутация кисти левой руки, многочисленные ранения головы и тому подобное – подробности в рапорте эксперта. Также на стене была обнаружена прибитая с помощью монтажного пистолета кисть левой руки. Предварительных гипотез нет. Дело передано в ФБР.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------
- Фостер, не думай, что ты так легко отделался. Думаешь, пришили тебя ко мне, так ты и спрятался? Медики обещают выпустить меня через неделю. Вот через неделю и увидимся. Скальпель у меня уже есть…
27.02.2006
------------------------------
p.s. Рассказ написан на основе реальных событий. Выложен в виде as is и переделываться скорее всего больше не будет. Это не самый любимый мною жанр. Хотя – кто знает? Увидимся. Скальпель у меня тоже есть…
|
|
| Ilia |
2006-04-02 |
24 |
4.80 |
5 |
| |
|
| |
Вкус жизни
Когда сидишь в темноте, в душном замкнутом пространстве, и вокруг тебя снуют обезумевшие люди, ты вдруг понимаешь, открываешь для себя, какая всё-таки хрупкая эта штука жизнь. Она как хрустальный стакан, находящийся под градом камней. Один камень пролетит мимо, ещё один упадёт рядом, а следующий может попасть в самый центр - и хрусталь разлетится на тысячу мелких осколков. Точно так же может случится с любым из нас. Летящий камень порой может оказаться в таком месте и времени, о котором вы бы и не могли подумать. Так случилось со мной. Я бы никогда даже и не предположил, что подобное может случится. Сколько мне осталось жить? Умру я или останусь жить? А быть может, я превращусь в сумасшедшего? Кто знает, что случится в следующее мгновение и какими мы будем через несколько секунд? Можно лишь предполагать, но никогда нельзя быть уверенным. Поэтому в такие моменты начинаешь понимать, как она всё-таки дорого - эта жизнь. В минуты, когда все события и люди перестают что-либо значить, когда за спиной слышишь дыхание смерти, именно в эти минуты начинаешь ценить жизнь в независимости от того, кто ты и что тебя ждёт.
*************************************************************************************
Мое усталое тело покорно остановилось у края платформы в ожидании электропоезда. Безвольно повисшие руки слегка подрагивали, пальцы едва удерживали пакет со спецодеждой. Мне приходилось прилагать огромные усилия, чтобы мои веки не сомкнулись и я не завалился спать прямо здесь, на станции.
В динамике прозвучал звонок, и женский голос, который я слышу каждый день, оповестил о приближении электрички. Мои ноги автоматически сделали шаг назад. Все мои движения, как и вся серая жизнь, были однообразны и повторялись изо дня в день. Я знал, что сейчас толпа людей занесет меня в вагон, я схвачусь за поручень и проеду одну остановку, придавленный со всех сторон. Потом пересадка на «Советской», путь до станции «Барабашова», оттуда - на троллейбусе или автобусе до Тракторостроителей, пять минут пешком по темной улице к дому. Если хватит сил, приму душ, с полчасика посмотрю телевизор и завалюсь спать. Я даже не буду ужинать, потому что после такой изнуряющей работы пропадает аппетит. А завтра - подъем в семь утра, быстрые сборы, легкий завтрак и вновь эта адская работа. Я приду, переоденусь и снова буду дышать пылью, таскать тяжелые мешки с цементом и песком, замешивать раствор, класть кирпичи и делать прочую строительную дрянь, которая за годы работы мне так надоела, что иногда я готов все бросить и умереть. В обед у нас получасовой перерыв, прием пищи, и снова работа. В семь часов мы расходимся, я иду к метро «Южный вокзал», спускаюсь в подземку... Всё повторяется опять и опять. Изо дня в день. Лишь в воскресение - в мой единственный выходной - я могу позволить себе изменить график. Но даже в этот день я не нахожу радости, потому что всё вокруг серое, всё не настоящее. Эта жизнь не для таких, как я. Счастье может быть только для жителей пластмассового мира - для куколок Барби и их женихов Кенов. Этот для них я и мне подобные делаем всё, чтобы им хорошо жилось. Делаем за то, чтобы прочитать в их глазах презрение к нам, когда они видят нас грязными, испачканными в пыли или саже. Они бросают нам жалкие подачки со стола праздника жизни, и мы как собаки хватаем эти крохи. Ведь жить хочется и нам. Жить хочется всем, и право жить имеют все - пусть даже живем мы на дне. Без дна не может быть и верха. Я часто думаю обо всем этом, некоторые свои мысли иногда даже записываю на бумагу, а потом перечитываю. Так легче справиться с темно-серым кошмаром, который некоторые называют жизнью. Записывая свои переживания, с ними легче справиться и не спиться, не оказаться в той яме, в которой теперь много моих ПТУшных знакомых. Кто-то спился, кто-то стал наркоманом, у кого-то появились незапланированные дети и неготовые к семейной жизни отец и мать сделали безрадостным свое настоящее и свое будущее. Но и я не далек от своих друзей. С каждым днем мне все ненавистнее становится мое жалкое существование, с каждым днём рука настойчивее тянется к кошельку, чтобы купить бутылку «Пшеничной» и забыться. Что меня удерживает? Может, надежда на лучшее, надежда, что когда-то все изменится? Но я не знаю этого, правда никогда не откроется мне, потому что в мире не существует никакой правды, равно как и справедливости...
Электропоезд пронесся мимо меня, сбавляя ход. Люди, такие же уставшие и безрадостные, подошли к самому краю платформы, едва не касаясь холодного металла останавливающихся вагонов. Поезд прекратил движение, и двери с шумом разъехались в стороны. Из полупустого вагона никто не вышел, и толпа повалила внутрь. Я крепче сжал пакет и протиснулся в середину вагона. Едва успел ухватиться за поручень, как со всех сторон на меня налегли. Толкаясь, на сиденья уселись старики и женщины. Кто не успел занять место, с отстраненной завистью смотрели на сидящих. А я никогда не садился, потому что мне неприятно ощущать на себя сверлящие взгляды пенсионеров, которые почему-то полагают, будто все остальные никогда не устают, никогда не болеют и занимают сидячие места исключительно из желания досадить старикам. Пусть сидят, я могу и постоять, хотя еле держусь на ногах, хотя в моем теле не осталось ни одной отдохнувшей клетки. Но, может быть, это и к лучшему - когда-то организм не выдержит всего этого и я умру, и весь этот кошмар моего существования прекратится?..
Вагон до отказа наполнили люди, а на перроне осталась ещё почти половина, и все непременно желали уехать именно этим поездом. Меня всегда поражала эта удивительная особенность людей. Видя, что места нет, они все равно лезут внутрь, прижимают стоящих у дверей и, вероятно, полагают, будто это укладывается в обычный порядок вещей. Да мне бы никогда не хватило наглости толкать людей, если я вижу, что вагон заполнен! Можно ещё понять пассажиров с утра, когда они опаздывают на работу, но вечером - куда спешить? Неужели невозможно дождаться следующей электрички, которая прибудет через десять минут? Мы ведем себя, словно стадо животных, бегущих от хищника. Или нам не терпится уехать, убежать, скрыться, лишь бы не стоять и не ждать, не оставаться наедине с собой? Но что толку от этих мыслей? Всего лишь слова, смысл которых давно потерялся в рутине бесцветной жизни...
Из динамика донесся голос недовольного диспетчера, который требовал отойти людей от электропоезда. Двери вагона несколько раз закрылись и открылись. Из подсобного помещения вышел дежурный и, размахивая руками, принялся отгонять оставшихся людей от поезда. Знакомая картина. В это время так всегда. С семи и до девяти вечера можно быть уверенным, что вы в метро получите великолепный массаж. С предыдущим поездом было то же самое. Но, наконец, все двери захлопнулись, и электропоезд медленно двинулся вперед. В окнах промелькнули лица недовольных ожидающих, и через несколько секунд тоннель полностью проглотил состав. Я прикрыл глаза и позволил себе расслабиться - меня со всех сторон сжали так, что оторви я ноги от пола, то повис бы в воздухе. Какая-то старуха дернула меня за штанину и с недовольством попросила не упираться ей в колени. Я не обратил на неё никакого внимания, потому что знал, старикам только дай повод к ругани - и они тебя просто съедят живьем. Повсюду слышались недовольные возгласы и короткие перепалки. Всё как всегда. Все недовольны, что кто-то поставил на ногу сумку или кто-то кого-то тычет локтем в бок и масса других мировых проблем. Всё как всегда. Поезд медленно тащился по тоннелю, иногда вздрагивал, сбавлял ход, лампы то и дело моргали. Всё сливалось в единый монотонный гул. Под этот мерный шум я начал засыпать. Старуха около меня вновь начала ворчать, но тут вдруг замолчала и через пару секунд пробурчала что-то о проклятых электричках. Поезд сбавил скорость и остановился. Мы повисли в черном тоннеле, не доехав до следующей станции - я знал об этом, даже не открывая глаз. Такое бывает, когда предыдущий состав задерживается на станции из-за рьяного желания людей попасть в переполненный вагон. Сквозь сомкнутые веки я почувствовал, как в вагоне погас свет, затем вновь зажегся, но более тусклый...
- Кончилось электричество, - кто-то пошутил.
- Скорее, бензин, - добавили с другой стороны.
В вагоне всегда найдется несколько умников, которые не преминут отпустить пару дешёвых шуток, которые в этот час могут только раздражать, а не смешить. Я лениво открыл глаза и взглянул на часы. Без четверти восемь. Поезд продолжал стоять. Но это ненадолго, от силы минут пять, и мы тронемся дальше.
- Нет, ну, серьезно бензин кончился! - снова повторил шутник, словно он действительно думал, что электричка работает на топливе, а не на электричестве.
Где-то рядом мальчик спросил у мамы, почему дядя постоянно говорит, что в поезде закончился бензин.
- Просто дядя в школе плохо учился, вот и не знает, - ответила женщина, и около неё засмеялись несколько человек.
Поезд стоял. Я стал засыпать и, кажется, мне начал снится сон. Что-то из далекого-далекого беззаботного детства, когда жизнь мне казалось огромной и неизвестной, полной тайн и радостей. Наверное, во сне я даже заулыбался. Моя голова начала медленно опускаться, и когда подбородок коснулся груди, я проснулся. Осмотрелся. Поезд по-прежнему стоял. Люди недовольно ворчали, стоящие переминались с ноги на ногу, стараясь занять более удобную позу. Я посмотрел на часы - прошло семь минут с момента остановки. Я покрутил головой из стороны в сторону, чтобы размять шею, и подумал, что наша стоянка затянулась. Уж не случилось ли чего? Но мысли уже не могли выстроиться в логическую цепочку в моей голове, и я вновь прикрыл глаза в надежде на то, что ко мне вернется сон.
Неожиданно в вагоне затрещали динамики, и оттуда донесся хрипловатый голос машиниста:
- На станции авария, двадцать минут стоянка. Пожалуйста, не волнуйтесь, через двадцать минут мы поедем.
В динамиках вновь щелкнуло, и машинист умолк.
- Ну, начинается!
- Бл..кие работники!
- Пусть назад едет, что же людям тут ждать?
- Произвол какой-то! - со всех сторон неслась ругань и недовольные возгласы, заплакал ребёнок.
Я шумно вздохнул и открыл глаза. В окне передо мной расположилась черная стена с тянущимися вдоль неё толстыми запыленными электрокабелями, которые мне почему-то напомнили мою настоящую жизнь. Я - это грязный кабель, а темный тоннель - моя жизнь. Странная ассоциация. Но и над этим я не стал особо задумываться, так не было никаких сил о чём-либо думать. Поток мыслей и образов просто струился в моем мозгу, словно ручеек.
- Нужно пешком идти, - вновь подал голос шутник.
- Мужик, шо ты морозишь? Помолчал бы уже! - кто-то попытался приструнить навязчивого юмориста, и между двумя мужчинами завязался спор.
Где-то позади меня вновь заплакал ребенок.
- Девушка, садитесь, - услышал я позади голос старичка.
У меня за спиной началась возня - девушка с ребенком и старик менялись местами. Немолодая женщина возле недовольно заворчала, сетуя на все эти поезда, на метро все их поломки. Только чьи она поломки имела в виду, мне так и не удалось понять.
- Мам, а мам? - послышался голос мальчика, который спрашивал у матери о бензине. - А почему дядя такой маленький?
- Какой дядя?
- Ну... такой, маленький, - ребенок опустил свою ладошку вниз и задержал её в метре от пола. - Только что здесь прошел.
- Малыш, да здесь и пройти-то никто не сможет, в карцере и то посвободней будет, - пробурчал высокий полный мужчина с замысловатой татуировкой на правой кисти.
- Да не здесь прошел, а там! - мальчишка кивнул в сторону двери.
- Где там, в тоннеле, что ли? Не выдумывай! - с раздражением проговорила мамаша, косясь за окно, словно действительно ожидала там кого-то увидеть.
Со всех сторон начались разговоры о ценах на рынке, о политике, о тяжелой жизни. Кто-то начал рассказывать историю о том, как однажды на железнодорожных путях все замело снегом, и поезд простоял целые сутки. Я вновь прикрыл глаза и постарался задремать. Но пустые разговоры, чей-то громкий смех, покашливания и спертый воздух не позволили мне этого сделать. К тому же люди вокруг зашевелились, принялись крутиться, передвигаться по вагону. Кто-то уступал другим место на скамейке. Я разлепил веки, посмотрел на часы - без пяти восемь, и от нечего делать принялся рассматривать разноцветные рекламы. Однако здесь ничего нового не увидел. Реклама компьютерной техники, телевизоров, строительных инструментов и материалов, косметика, сухарики, мобильные телефоны и подобная чепуха, недоступная обычному человеку. Интересно, кто-то всё-таки покупает всё это? Прямо надо мной висело красивое объявление о работе, хорошем заработке
- до трехсот долларов в месяц. Я усмехнулся - в свое время, когда я ещё наивно полагал, будто жизнь может быть прекрасной, мне пришлось побегать по многим местам, где платят по триста долларов в месяц. Но в действительности оказывалось всё гораздо прозаичней. В лучшем случае платили сто долларов в месяц и обещали со временем повысить эту сумму, но ни через месяц, ни через три месяца, ни через полгода зарплата не увеличивалась. А худший вариант предусматривал ещё и предоплату за обучение. Я дочитал объявление до конца и взглянул в окно. Не знаю, почему это сделал, но почему-то моя голова слишком резко повернулась в сторону окна, как будто меня там что-то привлекло. Словно боковым зрением я заметил некоторое движение. Свободной рукой я протер глаза и, нагнувшись поближе к окну, попытался что-то рассмотреть в темном тоннеле. Это безумие, но мне показалось, будто там кто-то есть. В памяти всплыли слова ребенка - А почему дядя такой маленький? Ум зацепился за эту фразу, и мне подумалось, если мальчик спросил об этом, значит, ему что-то показалось. Нам обоим показалось или...
- Молодой человек, да не ложитесь вы на меня! - проговорила сварливая старуха, отталкивая меня рукой. - Совсем уже пожилых не уважаете! Что за поколение! Вот раньше чтобы пенсионер стоял, а мальчишка сидел... Да никогда такого не было! Что за молодежь пошла! Вот до развала союза всё было по-другому...
Я отодвинулся назад, стараясь не слушать монолог старухи о прелестях советской жизни. Мне вспомнилось, как моя покойная бабушка (пусть земля ей будет пухом!), когда ругалась с папой, тоже повторяла, что младшее поколение совсем никудышнее. Извечная проблема отцов и детей - никогда она не будет решена.
- Мама! Ты видела? Там опять какой-то дядя ходит! Я боюсь! - захныкал мальчишка.
- Ну, потерпи ещё чуть-чуть, ладно, и мы скоро приедем, - ласково проговорила женщина, и в ее голосе чувствовалась усталость. — Там никого нету, ты просто уже устал, спатоньки хочешь. Потерпи ещё чуть-чуть.
- А пусть садится ко мне на колени, - предложила полная пожилая женщина.
Ребенок тут же забрался на колени к доброй тете.
- Что надо сказать? - строго спросила мама.
- Спасибо, - зевая, ответил мальчик.
Где-то в переднем конце вагона немолодая женщина, прижатая к двери, с удивлением воскликнула «Боже мой!» и отпрянула от двери.
- Женщина, да стойте вы спокойно, не толкайтесь! - с недовольством проговорил солидного вида мужчина.
Он был одет в строгий черный костюм со светло-синей рубашкой под пиджаком. В руках его была зажата небольшая дутая сумка, больше походившую на дамскую. Интересно, что этот франт делает в метро? Только я успел обо всем этом подумать, как женщина, потревожившая разодетого мужчину, произнесла весьма странную фразу:
- Откуда в метро карлики?
- Женщина, что вы чушь несете? Какие карлики? - спросил всё тот же мужчина.
Я прислушался к разговору. Мне показалось странным, что маленькому мальчику и взрослой женщине кажется, что в тоннеле кто-то есть. Там опять какой-то дядя ходит...Откуда в метро карлики? Да и я сам как будто бы уловил некое движение в тоннеле. Хотя - нет, всё это чушь. Какие карлики в метро? Цирк что ли здесь? Ну и мысли же иногда приходят в голову. Впрочем, на пьяную голову может и не такое почудиться.
- Я тоже кого-то видела за окном! - произнесла совсем рядом со мной молоденькая девушка, и я вздрогнул.
-Ия!
Оказалось, в вагоне ещё несколько человек кого-то видели в вагоне. Начались разговоры о том, кто это может быть. Кто-то предположил, что это могут быть рабочие. Другие полагали, что кто-то вышел из вагонов. Я снова посмотрел в тоннель, пытаясь там что-то разглядеть. Но в кромешной тьме ничего не было видно.
Снова зашумели динамики и послышался встревоженный голос машиниста:
- Никто не выходит из вагонов! Кто открыл двери? Чьи дети на путях?.. Что такое?.. Никому не выходить... Это преступление!.. Чертовщина...
Послышался треск стекла... Хрип. Ругань и оханье машиниста. Люди в вагоне замерли, прислушиваясь к тому, что же происходит в кабине тягача.
- Господииии!.. - раздался крик из динамиков и вслед за тем что-то захрустело.
За моей спиной вновь заплакал ребенок. Но на него никто не обратил внимания. Кто-то шепотом спросил, что там творится, но на него зашикали со всех сторон. Из динамиков донеслась какая-то возня. Треск, похожий на ходьбу по разбитому стеклу. Чьи-то голоса. Но очень странные голоса, не совсем похожие на голос человека. Нечто среднее между рычанием собаки и кашлем человека. Я посмотрел в окно на свое отражение. Мои глаза были широко раскрыты, а лицо бледное, будто у трупа. Ещё ничего не произошло особо ужасного, но мне стало страшно. И боялся я больше всего вновь услышать эти голоса. В голове вдруг всплыла картина: лающая собака с разрезанным горлом. Она лает, и с каждым разом из пасти её брызжет кровь. Так получается звук, доносившийся из динамиков. Я замотал головой, отгоняя это видение.
- Боже, что же это такое? - кто-то прошептал в тишине, и от этого шепота у меня по спине побежали мурашки.
Снова слышится непонятная возня, вслед за тем - противное бульканье. Через секунду до меня доходит, что это, скорее, чавканье. Как будто кто-то ест не прожаренное мясо. Я замотал головой, отказываясь верить в происходящее. Это все просто мираж, мои уши меня обманывают. Но я посмотрел на пассажиров и в их лицах увидел отражение своего страха. Мы все думали примерно об одном и том же. Неизвестно, что случилось, но явно что-то нехорошее. И, кажется, оно собиралось добраться до нас.
- Да это скрытая камера, - тихо проговорил шутник, но никто не обратил на его слова внимания. - Точно вам говорю.
Из динамика вновь послышался шум, и всё стихло, словно ничего и не было. В вагоне повисла глухая тишина. Около минуты все стояли тихо, боясь произнести хотя бы слово. Однако человек не может долго бездействовать, у него природа такая - в этом я давно убедился, и оказался прав и на этот раз. Постепенно в вагоне вновь возобновились разговоры - вначале тихо, осторожно, а потом начались горячие споры о том, что произошло. Кто-то попытался связаться с машинистом по селектору связи, но с другого конца провода ответом была тишина.
- Нужно выйти и проверить, что там случилось! - предложил мужчина с татуировкой на руке, наверное, бывший заключенный. - Вон ручка для открывания дверей.
Однако он не спешил воспользоваться этой ручкой, и я его понимал. Мой сон улетучился и я с удивлением понял, что вместе с ним куда-то пропала и усталость. В голове выстроилась стройная цепочка событий: авария на станции (случайно ли?) - наш поезд останавливается в тоннеле минут на двадцать (то есть двадцать минут о нем никто не побеспокоится) - люди кого-то в тоннеле (а в том, что им не померещилось, я уже не сомневался) - происшествие в кабине машиниста. Что же там произошло? Судя из услышанного, было разбито стекло. И что дальше...
Неожиданно что-то стукнуло в окно прямо передо мной. Я вздрогнул и посмотрел в тоннель. Взгляд мой ухватил что-то темное, какую-то тень, в свете ламп уносящуюся к концу состава. Я всматривался в темноту, пока не устали глаза, а когда вновь посмотрел перед собой, чуть не закричал. Тело мое инстинктивно двинулось назад. Где-то внутри, в груди невыносимо начало жечь, под ложечкой неприятно засосало.
- Господи, что же там такое? - еле слышно проговорил я, но даже мой шепот услышали.
Ко мне повернулись. Молодая девушка закричала и попыталась куда-то бежать, но её не пустили. Она обмякла и, прикрыв глаза, медленно начала падать. Кто-то её подхватил и сильно ударил по щекам. Девушка открыла глаза и с удивлением, будто спрашивая, что она здесь делает, осмотрелась.
Я опусти глаза вниз, не стараясь смотреть на окно перед собой. Потому что увиденное подтверждало самые худшие опасения, не оставляло надежды на то, что всё это недоразумение, глупая неразбериха и случайность.
На стекле остался мазок крови. Длинная красная линия, словно неизвестный художник нанес свой первый штрих на будущую картину. Густая жидкость размазалась по стеклу, и было похоже, словно кто-то пытался протереть стекло грязной тряпкой, испачканной в краске. Но это была не краска. Темная вязкая кровь. В начале мазка прилип маленький кусочек плоти. Что это было? Кожа? Мышца? Я не знал, но только при одной мысли об этом кусочке мяса, который, наверное, был ещё теплый, меня чуть не выворачивало наизнанку. Что-то в голове судорожно пыталось убедить меня - нет, это не кровь машиниста, это не кусочек его тела... Но я знал - это часть машиниста. Он мертв. Кажется, его разорвали на части и куда-то утянули. А может... может, его даже... Нет, нет! Не могу думать об этом. Так не бывает. Это неправда!.. Я почувствовал, как мои ноги будто проваливаются сквозь пол, наливаются тяжестью. Я крепче сжал поручень, боясь упасть. Мне вдруг захотелось плакать. Плакать, как маленькому ребенку, который сейчас должен получить по заднему месту.
- Тихо! Вы слышите это? - кто проговорил, и все умолкли.
Откуда-то спереди, из первых вагонов, донеслись крики. Но что больше всего поражало - крики не только женщин, но и мужчин. Я подумал, мужчина не станет кричать, увидев труп, увидев кровь или что-то ещё. Он закричит лишь в том случае, когда... В голове появилась ясная картина: что-то врывается в кабину машиниста и разрывает его на части. Отрывает руки, ноги, голову и растаскивает в разные стороны... Я слышу отчаянные вопли, переходящие в хрипы или резко обрывающиеся. Никогда ранее мне не приходилось слышать, чтобы так кричали. И без того напуганные люди приникли к окнам, пытаясь что-то там разглядеть. Меня придавали к стеклу, и я, упираясь коленями в жесткое сидение, нехотя заглянул в окно. Увиденное меня поразило.
Было плохо видно. Вдалеке всё расплывалось, будто в тумане. Но даже тогда мне удалось разглядеть, как люди словно вылетают из окон. Что-то их вытаскивало прямо из вагонов, словно тряпичных кукол. Несколько человек выбежали из вагонов, но вдруг упали и исчезли где-то во тьме тоннеля. Я видел, как в соседних вагонах люди тоже смотрят на весь этот ужас, и в их лицах также читались страх и паника. Все оцепенели, взирая на то, как нечто неведомое забирает людей в темноту. Зачем их забирали? Что с ними собирались сделать? Кто прячется в этой темноте? Неужели здесь, в метро, под землёй, течет своя неведомая жизнь? Эти вопросы вихрем закрутились в моей голове, складываясь в один главный - что же будет сейчас со мной? Неужели меня постигнет участь машиниста и тех бедолаг из первого вагона? Эта мысль словно отключила моё тело, и оно непослушно начало оседать вниз. Из последних сил я растолкал людей, стоящих позади меня, и тяжело упал на свободное место на скамье. Сердце безумно колотилось в груди, и от него в стороны по всему организму разливалась предательская слабость. Я попытался взять себя в руки и начал глубоко дышать. Главное, не думать сейчас обо всем этом, постараться отрешиться от происходящего. Но перед глазами упорно стоял отпечаток крови на стекле. Это могло бы быть шедевром, почему-то подумал я. Интересно, что увидел Малевич, прежде чем нарисовать свой квадрат? От этой мысли мне вдруг стало смешно, и я тихо засмеялся, боясь что меня кто-то услышит и примет за сумасшедшего.
- Там погас свет! - кто-то истерично прокричал в конце вагона. - И во втором вагоне тоже погас! Они отключают свет...
Вслед за этой фразой в нашем вагоне исчезло освещение. Всё погрузилось во тьму. Абсолютно темно, до ряби в глазах. Сразу закричали несколько девушек. Однако через некоторое время кругом замигали слабые отсветы экранов мобильных телефонов.
- Боже мой! Боже мой! Что же делать? - зашептала какая-то женщина, и тут же я услышал, как что-то бежит по крыше.
Люди в вагоне замерли. Все посмотрели наверх, будто могли увидеть тех, кто бегал наверху. В темноте отчетливо раздавался легкий топот чьих-то ног, легкий цокот по металлической крыше вагона. И снова зазвучали эти противные звуки - их голоса. Я вновь подумал о собаке с разорванным горлом.
- Замолчите! Замолчите! - закричала молодая девушка, закрывая уши руками.
- Да что же это такое, в конце концов? - узнал я голос шутника.
Со всех сторон люди начали приходить в себя. Оцепенение спадало, пассажиры начали понимать, что снаружи их ждет опасность. Или, даже, смерть. Все начали отходить от окон и беспокойно поглядывать на крышу. Теперь люди боялись громко говорить и перешли на шёпот, от которого мне становилось ещё страшнее.
Внезапно кто-то вцепился в мою правую руку. Чувствую, как сердце на некоторое время перестало стучать в груди, и через секунду возобновило свой бешеный ритм. Мне захотелось закричать, сказать всем, что они уже здесь, в вагоне, среди нас. Но губы и язык словно превратились в камень.
- Пожалуйста, будьте рядом, вы слышите? Не бросайте меня, - услышал я голос девушки с грудным ребенком.
- Эт-то вы... вы ме-меня держите за руку? - наконец проговорил я.
- Да, это я. Только, пожалуйста, будьте рядом, я так боюсь...
Я с облегчением вздохнул, и мне вдруг ужасно захотелось рассмеяться. Еле слышный смешок вырвался из моих губ, и я, освободив свою руку, приобнял девушку за плечи.
- Не бойтесь, все будет хорошо, - ответил я, не особо веря в свои слова, но почему-то мне стало легче,
- Господи, да вот оно! Оно смотрит на меня...
В конце вагона слышится звон разбитого стекла.
- Ахх... - слышится чей-то сдавленный крик, и невозможно понять, кому он принадлежал - мужчине или женщине.
- Мама! Они забрали мою мамочку, - я слышу как плачет мальчишка, и через секунду обрывается и его голос.
Кажется, началось, подумал я и прижал девушку к себе. Я чувствовал, как она дрожит, слышал, как её ребёнок сосёт соску, смешно чмокая. Такой спокойный и в то же время чужой звук, которому не место среди этого кошмара. Ведь ребенок ни в чем не виноват.
Сразу в трех местах разбивается окно, и в свете зажженных мобильников становится видно, как сразу три человека исчезают во тьме. Даже не видно, кто их хватает, кто своими цепкими пальцами впивается в их плоть и забирает в черную бездну. В вагоне начинается паника. Кто-то открывает дверь и выбегает наружу, некоторые спасаются через окно. Но было ли там спасение? Люди давят один одного. Высокий худой мужчина спотыкается и падает прямо у моих ног, я не успеваю подать ему руку, как чья-то нога наступает ему на голову, и сквозь шум слышится глухой треск. Мужчина застывает на полу, и из носа тонкой струйкой течет кровь. Позади меня со звоном разлетается стекло, и я замираю, ожидая, что вот-вот умру. Чувствую рядом дуновение ветерка, словно кто-то машет рукой. Прижимаю к себе девушку и, кажется, слышу биение её сердца. Кто-то (что-то?) прыгает на сидение рядом со мной. Я ощущаю, как нечто шершавое скользит по моей левой руке. Мне хочется повернуть голову и посмотреть, кто же это. Но одеревеневшие мышцы отказываются меня слушаться, и я продолжаю неподвижно сидеть. В вагоне гаснет последний мобильный | телефон, и вновь становится темно. Крик совсем рядом. На лицо брызжет кровь, и я ощущаю её соленый привкус на своих губах. Кто-то падает мне на колени, я отталкиваю его от себя и чувствую, как мои руки погружаются во что-то теплое и мокрое. Люди бегают и кричат, я отталкиваю их от себя и продолжаю сидеть - то ли от парализовавшего меня страха, то ли от сознания бесполезности куда-либо бежать. Тоннель наполняется криками и противным чавканьем. Иногда слышатся голоса - их голоса, этих существ. Они уже в вагоне, бегают по нему, издавая неприятный цокот, будто у них копыта вместо ног. Повсюду крики, уже не слышно слов и разговоров. Люди обезумели, в кромешной тьме и в тесноте они превратились в прекрасную добычу. Я ощущал, как мое тело покрывается холодным липким потом и маленькие капельки скользят по бокам и щекочут меня. В ушах начался противный свист, будто рядом кто-то взорвал взрывпакет. Перед глазами заплясали зеленые круги, в голове всё закружилось, и порой мне казалось, будто разум покидает тело. Иногда мне хотелось вскочить и закричать, чтобы они, наконец, забрали меня, потому что я не могу больше ждать, не могу терпеть всего этого. Несколько раз в окне мелькали две пары светящихся глаз - маленькие желтые огонечки. Я не знал, почему они светятся, ведь в тоннеле было абсолютно темно. Когда-то мы учили, что глаза у кошек, на самом деле, не светятся, это всего лишь отражение слабого света от их сетчатки или что-то вроде этого. А у этих созданий глаза именно светились, как светятся в темноте покрытые фосфором стрелки часов. Подумав о часах, я попытался предположить, сколько же сейчас времени. Восемь? Пол девятого или девять? Странно, но я как будто потерял ощущение времени. Мне казалось, что прошла целая вечность. Какими далекими казались те минуты, когда я возвращался с работы, когда стоял на перроне и ждал поезд. Удивительно, как все может измениться. Когда сидишь в темноте, в душном замкнутом пространстве, и вокруг тебя снуют обезумевшие люди, ты вдруг понимаешь, открываешь для себя, какая всё-таки хрупкая эта штука жизнь. Она как хрустальный стакан, находящийся под градом камней. Один камень пролетит мимо, ещё один упадёт рядом, а следующий может попасть в самый центр - и хрусталь разлетится на тысячу мелких осколков. Точно так же может случится с любым из нас. Летящий камень порой может оказаться в таком месте и времени, о котором вы бы и не могли подумать. Так случилось со мной. Я бы никогда даже и не предположил, что подобное может произойти. Сколько мне осталось жить? Умру я или останусь жить? А быть может, превращусь в сумасшедшего? Кто знает, что случится в следующее мгновение и какими мы будем через несколько секунд? Можно лишь предполагать, но никогда нельзя быть уверенным. Поэтому в такие моменты начинаешь понимать, как она всё-таки дорога - эта жизнь. В минуты, когда все события и люди перестают что-либо значить, когда за спиной слышишь дыхание смерти, именно в эти минуты начинаешь ценить жизнь в независимости от того, кто ты и что тебя ждёт. Я вдруг понял, что ужасно хочу жить. Ещё рано умирать. Несмотря на то, что я простой строитель, что у меня никогда не хватает денег. Плевал я на всё это! Я просто хочу хотя бы ещё раз увидеть свет электрической лампочки, хочу подышать уличным воздухом. Теперь я почувствовал, какова жизнь, что она значит для меня. Я ощутил вкус жизни...
Странно, что мне пришли в голову эти мысли в минуту опасности. Мой разум будто отгородился от всего этого, как будто уснул или впал в забытье. Но когда я отвлекся от своих размышлений, то вдруг понял, что всё кончилось. Всё вокруг стихло. Ни единого шороха. Моё тело окаменело, однако я ощущал, как правая рука по-прежнему обнимала девушку. Она едва ощутимо дышала, тихо-тихо сопел ребёнок. Я облизал пересохшие губы, на которых успела засохнуть чужая кровь. - Вы как? - тихо спросил я.
Некоторое время девушка не отвечала и мне начало казаться, будто она и не дышит вовсе, умерла.
- Не знаю... Что делать? Они ушли? - наконец проговорила девушка, сделав ударение на слове они.
- Чёрт его знает, но нам надо идти.
- Вы что? Я никуда не пойду! Нужно сидеть здесь и ждать, пока за нами придет помощь.
- А если они вернутся? - спросил я и тут же запнулся, даже не представляя себе, что же тогда будет.
Некоторое время мы сидели молча. Никто из нас не хотел нарушать того положения, в котором мы оба находились. Нельзя сказать, что мы в безопасности, но из всех пассажиров, кажется, только мы остались живы. Я не стал задаваться вопросом, почему именно мы и как так получилось, но был благодарен Богу, за то, что он спас меня. Может, эта девушка и права, нам следует дождаться помощи? Ведь должны же на станции заподозрить неладное в связи с отсутствием поезда. Да, мы отсидимся и... В этот момент заплакал ребёнок. Он закричал, и его крик громом прокатился по тоннелю. Мы оба вздрогнули.
- Теперь точно пошли! - я встал с сиденья. - У вас есть мобильник?
- Да, - ответила девушка дрожащим голосом.
- Давайте сюда, будет вместо фонарика... Чёрт!
Где-то позади послышались голоса. Они приближались. Они услышали нас. Девушка ткнула мне в живот светящийся мобильный телефон. Я взял его в руки, и свет экрана показался мне необыкновенно ярким.
- Идём!
Я схватил незнакомку за руку, и мы осторожно пошли вперед. Под нашими ногами хрустело разбитое стекло, пол был залит кровью. Но трупов не было, лишь изредка я замечал нечто похожее на остатки человека. На выходе из вагона лежала чья-то половина головы. Лоб, затылок и вся левая часть отсутствовали, нос неестественно вывернут в сторону. Залитый кровью глаз уставился в потолок, но мне почему-то показалось, что он смотрит прямо на меня. Смотрит, будто укоряя за то, что я остался жив. Волна отвращения прошла по телу, к горлу подкатил комок, и я заставил себя не думать об этом. Мы спрыгнули с вагона и побежали по тоненькой дорожке рядом с составом. Ребёнок продолжал кричать, и было понятно, что теперь надолго не успокоится. У меня появилось огромное желание свернуть ему шею, чтобы он заткнулся и не привлекал к нам внимание. Но ведь он ни в чём не виноват, ведь так? Он всего лишь маленькое существо, которое ещё ничего не понимает.
Наконец мы оказались впереди состава и побежали по шпалам, стараясь не касаться рельс. Я точно не уверен, но мне всегда думалось, что рельсы под напряжением, и коснись одной из них, меня поджарит, словно курицу на сковороде. Я держал перед собой мобильник, не забывая нажимать на кнопки, чтобы не погас экран.
- Долго нам ещё? - спросила девушка, но я ей ничего не ответил.
Не знаю, сколько мы пробежали, но я почувствовал, как в левом боку, под ребрами, начало что-то ужасно колоть. Хотелось остановиться и передохнуть, но делать этого нельзя. Отчетливо слышалось, как за нами бегут эти твари.
- Осторожно! - вдруг завизжала девушка, я остановился и увидел, как мне под ноги метнулась чья-то тень.
Тут же что-то впилось в правую стопу, и острая боль жгучей волной прокатилась по всей ноге. Я закричал.
- Ай-яй-яй! Помоги!.. - позвала моя спутница.
Девушка дернула меня за руку, и я крепко сжал её ладонь в своей.
- Они держат меня...Они... - девушка запнулась.
Я обернулся. Увидел, что её ребенок лежит на рельсах. Он уже не кричал. На его белых штанишках расплывалось темное красное пятно. Я посмотрел на мать. Моя рука по-прежнему сжимала её ладонь.
- Ты жива?..
Я поднял мобильный телефон, освещая спутницу, и у видел, как её ноги, отдельно от тела, медленно ползут назад. Вслед за ними извивающимися змеями тащатся блестящие кишки. Где-то рядом раздалось чавканье. Я продолжал держать девушку, и когда попытался освободиться, ещё теплая рука мертвеца сжимала мою кисть.
- Да отпусти ты меня! - истерично прошептал я, вытягиваю свою влажную холодную ладонь из цепких пальцев трупа.
За спиной слышу цокот. Наконец мне удается освободиться. Я отпускаю мертвую девушку, и половина её тела с глухими звуком падает на рельсы. В оцепенении я стою и смотрю на труп. Ведь даже не узнал её имени... За спиной раздается шорох, и я пытаюсь повернуться назад. Через мгновение в спину будто вонзают раскаленные ножи. Мощным рывком меня отбрасывают назад. Я падаю на землю и инстинктивно вытягиваю вперед руку с мобильным телефоном. Светло-синий свет выхватывает из темноты темную фигуру. Я успеваю увидеть два огромных черных глаза и слышу некое подобие крика. Существо отступает назад, но мне отчетливо слышны их голоса, их шумное дыхание. Они выжидают удобного момента, чтобы застать меня врасплох. Но им не удастся.
Я вскакиваю на ноги, правая ступня отзывается острой болью, по спине течет кровь. Не оборачиваясь, бегу вперед. Они - вслед за мной. Я перепрыгиваю через несколько шпал, делая огромные шаги. Всё вокруг мелькает, свет от телефона скачет из стороны в сторону. Я чувствую, как дорога начинает идти под уклон. Спереди веет холодным воздухом. Значит, я близок к станции. Может, мне удастся спастись?
Я слышу легкий шорох сбоку. Вдруг падаю. Телефон вылетает из моих рук, я вижу, как его кто-то хватает и швыряет о стену. Становится темно. Мне непонятно, почему я упал, и пытаюсь встать на ноги. Рядом слышится чавканье. Я упираюсь руками о шпалу, сгибаю ноги и вдруг осознаю - я не чувствую левой ноги ниже колена. Дрожащей рукой тянусь к голени. Рука нащупывает пустоту. И в этот момент боль взрывается в моем теле. Я кричу. Сквозь крик слышу их приближение. Они забрали у меня ногу. Они едят её, они едят часть моей ноги! Кто им позволил? Злость, которой я никогда ранее не испытывал, заставляет меня забыть о боли, и я срываю с себя куртку, за тем рубашку. Отрываю рукав и туго перевязываю свое кровоточащее бедро. Я встаю на четвереньки, как собака без одной лапы и бегу вперед. Они догоняют меня. Несколько раз хватают за здоровую ногу, оставляя на ней глубокие порезы, но я каждый раз оказываюсь на шаг быстрее. Теперь слышу их отовсюду - сзади, с боков, даже сверху. Они окружают меня, будто загнанного волка. Это конец.
Впереди появляется маленькое окошко света. Конец тоннеля! Из последних сил я бегу вперед, к своему спасению. Их шаги позади меня начинают стихать, и вскоре я их совсем не слышу.
Я выбегаю к станции. Яркий свет слепит мне глаза. Но что это? Станция пуста! На «Советской» никого нет!
- Кто-нибудь! На помощь! - истошно кричу я, а в ответ глухая тишина.
Я выбираюсь на платформу и ползу к эскалатору. Металлические ступени медленно ползут вверх. Но и здесь пусто. Я встаю с колена и запрыгиваю на эскалатор. Еду вверх. Мне все ещё кажется, что эти твари преследуют меня, что ещё чуть-чуть, они схватят меня за ноги и уволокут обратно вниз, в темноту. Но куда все подевались? Что же произошло? Почему нас никто не ищет?
Эскалатор довозит меня до верха, и я спрыгиваю со ступеньки. Навстречу мне идут два молодых милиционера. Вздох облегчения срывается с моих губ, и я спешу навстречу людям.
- Как у него получилось?
- Не знаю, они будут недовольны, - слышу я странный разговор, но не обращаю на эти слова внимания.
- Наконец-то! Помогите. Там... Там такое! - я начинаю им рассказывать, что случилось в тоннеле.
Они кивают головами и берут меня под руки. Мы идем в какое-то помещение.
- Куда мы идем?
- Нужно обработать твою рану. Ты потерял слишком много крови.
- Вызывайте сюда ОМОН, спецназ! - кричу я. - Вы понимаете, что случилось?
- Да, да, конечно.
Мы заходим в небольшую комнату с одним столом и стулом. В конце комнаты я вижу маленькую металлическую дверь.
Меня усаживают на твердый стул.
- Посидите минутку, мы сейчас придём. Аптечку принесем.
Я покорно сажусь на стул. Левая нога, вернее, то, что от неё осталось, горит острой болью, спина словно пульсирует, и с каждым пульсом по телу разливается огонь. Но что эта боль по сравнению с радостью выжившего человека. Я остался жив! Теперь моя жизнь кардинально поменяется, ведь я многое понял и осознал за тот время, пока находился в тоннеле.
Милиционеры выходят из комнаты и закрывают дверь. Щелкает замок. Через секунду гаснет свет.
- Что это такое? Включите свет!
Мне приходится встать со стула, и я на ощупь подбираюсь к двери. Дергаю за ручку, дверь не поддается.
- Эй! Что за шутки? Выпустите меня! Куда... - я смолкаю и поворачиваюсь назад.
Мне ничего не видно, но я отчетливо слышу, как, скрипя несмазанными петлями, открывается маленькая дверь. И-и-и-и... Скрип прекращается, и на смену этому звуку приходит другой, до боли знакомый. Цокот. Шумное дыхание. И голоса. Довольные голоса, я это чувствую. Они пришли за мной. Они пришли за своим ужином. Медленно идут ко мне, растягивая удовольствие.
Я сажусь на пол. У меня больше нет сил с ними бороться, да и выхода нет. Первый их них запускает зубы в мой живот. Чувствуя, как наружу с бульканьем вылезают внутренности, я кричу и думаю о том, как всё-таки хороша обычная жизнь. Особенно, когда чувствуешь её вкус.
|
|
| Юлиана Линкс |
2006-05-04 |
24 |
4.80 |
5 |
| |
|
| |
Я не умею умирать
Но жить я тоже не могу
Не знаю, в небо или в ад...
Агата Кристи,"Сирота"
Последняя лотерея
Лариса проснулась от неожиданного звонка в дверь. "Боже, кого могло принести?", - раздраженно подумала девушка, потянувшись за часами. Они показывали три часа ночи. Возмущение сменилось тревогой. Откуда-то из глубины мозга полусонное сознание завопило: "Не открывать!" Однако Ирка, ее младшая сестричка, уже рванула к выходу. Лара двинулась туда же, но тело вдруг онемело от ощущения надвигающегося кошмара, ноги перестали слушаться и с трудом доплелись до двери собственной комнаты. Девушка вцепилась онемевшими пальцами в ручку, и в этот момент услышала, как кто-то на лестничной клетке громко произнес пароль. Ира радостно выкрикнула свою часть кодовой фразы. Щелкнул открывающийся замок.
- Не-е-ет! - прохрипела Лариса, вообще-то она хотела закричать, но от навалившейся паники куда-то пропал голос, - Ну какой может быть пароль в три часа ночи??? - простонала девушка, обращаясь непонятно к кому.
Ответом ей стал приглушенный писк Ирки и клацанье замка. Лишь после этого к ней вернулась способность двигаться.
* * *
"Новая кондитерская фабрика ждет своих клиентов! Купите упаковку наших пирожных и получите удовольствие, а главное - выиграйте $50 000!!! В каждой третьей упаковке - счастливый жетон!!!"
Лариса крутила в руках рекламную бумажку, которую ей ткнула в лицо сестра.
- Ну, и что из этого следует?
- То, что надо купить это и выиграть деньги!
- Ира-а-а! Проснись, какие деньги? Что выиграть? Это же просто рекламный ход и не больше! Ты что, до сих пор веришь в сказки?
- Не в сказки, а в счастливый случай. Вон, Светка купила стиральный порошок и стиральную машинку выиграла.
Лара вздохнула.
- Ладно, хочешь, иди и покупай свое печенье.
- А я уже купила! Целых две упаковки: тебе и мне. О-па!
Ира театральным жестом выложила на стол две яркие картонные коробочки.
Спустя полчаса сестры уже пили чай с "новинкой кондитерских изделий". В которой, в общем-то, не было ничего особо нового. Птичье молоко, залитое шоколадом и какой-то непонятный привкус, происхождение которого Лариса никак не могла определить. А Ирка - даже и не пыталась. Вместо этого она старательно расковыривала свои пирожные, одно за другим.
- Объясни, с чего ты решила, что жетон будет у них ВНУТРИ? - Лара, наконец, не выдержала издевательства над продуктами.
- Там написано, что он может быть где угодно, - не поднимая головы, буркнула сестра.
- Хм, но в конце концов, запихивать какую-то дрянь в еду, это просто не гигиенично. Сама подума... кхе-кхе-кхе!
Лара, откусила очередной кусочек и почувствовала, как нечто-то проскальзывает в горло, перекрывая дыхание. В глазах потемнело. Легкие выдали порцию судорожного кашля. И спасли девушке жизнь. Через пару секунд она уже держала в руке то, что ее Ирина называла счастливым жетоном.
- Это не гигиенично! - только и выдохнула Лариса, - И... и небезопасно.
Ирка не смирилась с поражением. Проигнорировав предложение сестры угомониться ("Да забирай ты себе эту ерунду!"), она помчалась в магазин и вернулась еще с тремя упаковками (мол, жетон должен быть в каждой третьей).
На этот раз ей повезло - расковыряв содержимое второй коробочки, она таки отыскала блестящую металлическую кругляшку.
* * *
Лариса кралась по собственной квартире. Трясущимися руками, которые сейчас бы дали фору клешням самого отпетого алкоголика, она нащупала выключатель в коридоре. Входная дверь заперта. Вокруг тишина. Может все приснилось? Уговаривая себя не падать в обморок от нарастающего ужаса, девушка проскользнула по коридору, заглянула на кухню...
(Свет.
Таракан - откуда ж ты взялся?
И все.)
... в туалет,
(какой-то шорох, нет, показалось),
... в ванную,
(Ба-бах!
Ну, и кто додумался поставить таз на дороге?)
... и, наконец, вошла в комнату сестры. Готовясь выслушать, что думает о ее придурковатой истерии Ирэн, она включила свет. Никого. Смятая постель пуста. Выкрикнув несколько раз имя пропавшей родственницы и не получив ответа, Лара потянулась к телефону.
* * *
"Ура! Поздравляем! Вы прошли отборочный тур и попали в двадцатку победителей! Чтобы получить главный приз, вам осталось пройти последнее испытание", - у Иры от волнения сел голос.
"От вас требуется запомнить пароль и произнести его, когда к вам приедет наш представитель. Позвонить в вашу дверь он может в любое время суток, в течение следующей недели. Если вас не будет дома или по какой-то причине вы не сможете ему открыть, или не правильно назовете пароль, о призе придется забыть", - дочитала за окончательно онемевшую сестру Лара. По своей. бумажке.
Девушки не могли поверить, что выиграли. Причем обе. Ровно через семь дней после того, как они опустили в почтовый ящик конверты с жетонами и анкетами, пришел ответ. Точнее, ответы. На имя Лары, и отдельно на имя Ирины.
- Бред какой-то! - после затянувшегося молчания резюмировала Лариса, - Маразм! Кидалово чистой воды! Какой дебил будет сидеть круглыми сутками дома и караулить их загадочного представителя???
- Почему кидалово? Просто богатенький дядя решил развлечься... Слушай, а может они новое реалити-шоу снимают? Представь, нас по телеку покажут! Ла-ра! Это же такой ШАНС! Возьми отгул, а я больничный - наша участковая за коробку конфет грипп напишет. Посидим недельку дома. Это же сто тысяч зеленых! Только подумай, мы потом сможем вообще НЕ РАБОТАТЬ!!! В любом случае, единственное, что ты потеряешь - неделя рабочего времени.
Лариса неохотно кивнула.
* * *
Телефон предательски молчал. Никаких гудков и прочих признаков жизни. Усилием воли она подавила приступы паники. Мобильник. Мой. Или Иркин. Где же чей-нибудь? Господи, КУДА все подевалось??? К глазам подступили слезы. Спокойно! Впадать в истерику будешь потом, сейчас нужно вызвать милицию. Вот только С ЧЕГО ее вызывать?
Лара остановилась посреди комнаты. Думай! Должен быть выход. Соседи! Ну конечно! Естественно, они не слишком обрадуются гостье-полуночнице, но она (назовет пароль) объяснит ситуацию. Они поймут. Должны понять. И помогут. Должны помочь.
Рука в черной кожаной перчатке скользнула по талии - визит к соседям отменяется - и крепко, но довольно нежно прижала ее к чьему-то высокому телу. Вторая ладонь зажала ей рот. Вернее прикрыла. Ласково. Слишком ласково для убийцы. В том, что у нее за спиной стоит убийца, девушка не сомневалась ни капли.
В бедро впилась игла. По телу тут же разбежалась странная слабость. Она поняла, что оседает на пол, и упасть ей не дают лишь эти сильные руки в перчатках, принадлежащие непонятно кому. Руки ослабили хватку, Лара почувствовала себя растекающимся злодеем-терминатором, и в следующую секунду опустилась на заботливо подставленный под нее стул.
И, наконец, увидела того, кто стал ее ночным кошмаром. Высокий темноволосый (и, о боже, какой красивый! дура, он же пришел прикончить тебя) мужчина, одетый во все кожаное, и от этого похожий на заезжего рок-звезду, уселся перед ней на разобранную Иркину постель.
- Что вы мне вкололи? - Лариса не узнала свой обычно довольно громкий голос - Яд?
- Пока нет, - в его интонациях не было ни зловещих ноток, ни агрессии, и это пугало еще сильнее, - Просто что-то вроде легкого транквилизатора. Не хочу, чтобы ты разбудила криками всех соседей или попыталась удрать. Еще вопросы?
- Где моя сестра?
Мужчина протянул руку к стоявшему рядом с кроватью шкафчику и открыл дверцу. Иркино тело рухнуло на пол тухлой сосиской. Из груди Ларисы вырвался истерический вопль. Правда, до губ дошли лишь невразумительные хрипы. На мгновение потолок поменялся местами с паркетом. Девушка еле удержалась на стуле.
- Она м-мертва?
- Скажем так, ей повезло больше, чем тебе. Лару затошнило. (Интересно, в туалет отпустит или тут блевать?) Внезапно, она поняла, что забыла спросить у ночного гостя о главном.
- Кто вы? Что вам от нас... от меня надо?!!
- Я - человек. В какой-то мере. От тебя мне нужно одно - объяснение, откуда растут ноги такой мерзости, как человеческая алчность? - его голос звучал настолько обыденно, как если бы он сообщал, о том, что заглянул на чашку чая.
Молодой женщине показалось, что она сходит с ума.
- Я не понимаю, о чем вы говорите.
Он ухмыльнулся.
- Не понимаешь?.. А когда рассчитывала на легкую наживу, ты что-нибудь понимала? Насколько я знаю, это принадлежит тебе? - он протянул ей анкету, - Ты ведь Лариса?
Девушка, все еще ничего не соображая, кроме того, что перед ней сидит маньяк, лишенный даже намека на психическое здоровье, слабо кивнула.
- Почему-то я сразу понял, кто из вас кто...
- А вас к-как зовут? - где-то она слышала, что если разговорить маньяка, войти к нему в доверие, наладить, так сказать, вербальный контакт, то шансы остаться в живых возрастут на несколько порядков.
- Зови меня Голд. Сегодня я золочу руки и другие конечности, за определенную плату. Итак, анкета действительно твоя? Значит, нам предстоит долгий разговор.
* * *
Когда Ира откопала откуда-то из недр опустевших коробок анкеты участника лотереи, энтузиазм девушки передался и ее обычно скептичной сестре. Неожиданно для себя, Лара искренне поверила, что кто-то из них действительно выиграет! Обогатится на пятьдесят тысяч у. е. (или хотя бы на двадцать пять - по честному). Вот так, просто, ничего не делая. А почему бы и нет?
Везет же другим, чем они хуже?
- Лар, тут нужна твоя роспись.
- Ай, поставь какую-нибудь карлюку. Почта вот-вот закроется.
Оставив младшую сестру заполнять анкеты, старшая, представляя себя миллионершей с котеджем на Ривьере, помчалась покупать конверты.
* * *
Подпись!
Спасение!
Спасибо, Ира!
- Это не моя подпись!
Мужчина посмотрел на нее с искренним недоумением.
- Я не подписывала этого. Никогда. У меня другая роспись. Могу показать паспорт, другие официальные бумаги, могу расписаться с закрытыми глазами при вас... - она подорвалась со стула и принялась лихорадочно, насколько это позволял царивший в крови транквилизатор, вываливать ящиков документы, - А раз я не расписывалась в анкете, значит, и не участвовала ни в каком в конкурсе. То есть, у вас не может быть ко мне никаких претензий!
- Допустим, тогда ты можешь идти. Оставь нас с Ирэн наедине. Нам есть, о чем поговорить.
- Но... (куда мне идти из собственной квартиры, и о чем можно говорить с трупом???) . Я... Она ведь... (мертва!!! ты сам это сказал, грязный урод!!!) Ира подняла голову и удивленно осмотрелась вокруг. Лариса медленно сползла на пол.
- Кто ты такой, ублюдок? - у ожившей, а точнее всего лишь очнувшейся от обморока, Ирины (Ты же сказал, что она мертва! А ты даже не удосужилась проверить это!) были свои методы налаживания контактов с маньяками.
- Вам интересно, кто я? Хорошо. Я тот, кому осточертело наблюдать, как люди сходят с ума от собственной жадности. Гонятся за богатством, сжирая друг друга живьем, отрекаясь от друзей, проклиная матерей, распиная собственных детей. Мне захотелось выяснить, как далеко может пойти человек в своей ненасытности. Во что способен поверить? Кому готов поклониться? Оформить на подставное лицо маленькую фирмочку с пекарней, выпускающую сладости было не сложно. В нашем алчном мире возможно все, были бы деньги. А дальше все зависело от вас, жалких жадных людишек. Ну, скажите, как можно было поверить, что сожрав одно пирожное реально выиграть 50 000 тысяч долларов? Кто, по-вашему, должен ТАК расщедриться? Объясните мне, какими надо быть недоумками, чтобы открыть ночью дверь абсолютно незнакомому человеку?
- Га-а-ад!!! - Ирка рванула вперед, но тут же пошатнулась и вернулась на пол, она также была под действием транквилизатора, - Убирайся отсюда!
- Я уйду, когда посчитаю нужным. А вот выйдете ли вы когда-нибудь за порог дома, еще вопрос.
- Чего ты хочешь? - в разговор встряла Лариса, очередное ругательство сестры повисло в воздухе, - Думаю, что не только убить нас, иначе мы бы уже давно валялись мертвыми.
- Догадливая девочка. Я хочу, чтобы вы усвоили раз и навсегда: даром ничего не бывает. Хотите счастья - его придется заслужить, как впрочем, и жизнь.
- Как заслужить? Что мы должны сделать?
- Пройти три моих испытания. Победитель получит жизнь. Вы ведь хотите жить?
Не дожидаясь ответа, Голд двинулся на кухню. Только он вышел, Ира изо всех сил поползла (похоже, чувствовала она себя намного хуже сестры) к кровати. Добравшись до цели, девушка вытянула из-под подушки мобильный телефон.
У Лары перехватило дыхание. Так вот где он был! Теперь ей главное успеть набрать 02 и назвать адрес. А мне... задержать маньяка на кухне. Отвлечь.
Девушка с трудом поднялась на ноги. И тут же какая-то невидимая волна швырнула ее вниз. Прежде чем стукнуться головой об комод она заметила, как Ирка как-то неестественно затряслась в руках тюремщика.
Сквозь помутившееся от удара сознание, услышала:
- Ну почему ж вы все такие предсказуемые?
Рассудок продолжал погружаться во тьму. Глаза заполнились предательской жидкостью. Столкновение с мебелью получилось настолько болезненным, что все происходящее до этого показалось детским лепетом.
Не терять сознание. Из обморока можно не вернуться. Лара вцепилась руками за дверцу комода и попыталась встать. Двигаться. Не важно, куда. Пока я двигаюсь, я в сознании. А значит, жива.
- Сильно я тебя? - он подхватил девушку за локоть и подтащил (вы чертовски любезны, друг мой) к кровати, на которой беззвучно рыдала ее сестра. Лара с ужасом увидела на ее запястьях свежие ожоги, как от удара током - Глупые люди. Вы своими нелепыми действиями причиняете себе же боль. А потом обвиняете в ней весь белый свет.
Ларису зазнобило.
Голд протянул им по стакану какой-то мутной жидкости.
- Что это?
- Ваше первое испытание. Тест на алчность. Чтобы его пройти, надо выпить это. Ирина тряхнула короткой темной стрижкой.
- Я не стану пить твою дрянь.
Мужчина пожал плечами.
- Тогда твоя жизнь закончится раньше, чем хотелось бы. Я забыл сказать, отказ от испытания расценивается, как отказ от жизни. Той, кто устанет от общения со мной, достаточно сказать: я сдаюсь. Однако не обещаю, что конец в таком случае будет легким. Вот это, - он кивнул на электроожоги, - покажется тебе ласковым прикосновением.
- Может, ты объяснишь хотя бы...
- Если и объясню, то только, тому, кто удачно пройдет тест. Проигравший недостоин моих разъяснений.
Лариса с нечеловеческим рыком выхватила из его рук стакан и (вылить. на его чертову башку. а стакан разбить ему об морду, и бить, бить, бить, пока его рожа не превратится в кровавое месиво) выпила залпом. Ничего не произошло. Даже вроде как легче стало. Или это оттого, что она, наконец, умирает?
Ира покосилась на сестру. Жива? Или уже нет? Дрожащими руками взяла свой стакан.
Глоток.
Огонь. Внутри. Везде. Боже, где я?
Ирэн покатилась по полу, издавая нечто нечленораздельное. Ларисе, глядя на родного человека, который корчился у ног маньяка, раздирая себе в кровь лицо, руки, ноги, показалось, что из комнаты внезапно откачали весь воздух. Или она разучилась дышать.
- Помогите! Умоляю! Пожалуйста!!! - Ирка в агонии билась головой обо все, что попадалось ей на пути.
Лара бросилась к сестре.
- Не советую, - спокойный голос Голда прозвучали откуда-то издалека.
К черту.
Не обратив внимания на его слова, девушка наклонилась к сестре. Мужчина слегка прикоснулся к ее затылку, тело содрогнулось от небольшого, но довольно чувствительного разряда тока. Женщина упала на колени и закрыла лицо руками.
- Открой глаза. Ты должна это видеть.
- Умоляю, умоляю, умоляю!!! - окровавленное тело, бывшее еще совсем недавно веселой и жизнерадостной Иркой, продолжало хрипеть.
Лара замотала головой, изо всех сил зажмурив глаза.
Удар электрошоком повторился. Но на этот раз гораздо сильнее.
- Смотри!
- ЛАРАААААА!!! ПОМОГИ МНЕ!!!
Она убрала руки от лица. И молча уставилась на исцарапанную, обезумевшую от боли и ужаса и умирающую сестру.
- Ктооо-нибууудь, помогите, - Ира больше не хрипела. Просто жалобно скулила. Она уже практически не чувствовала боли. Не осознавала, что кровь, испачкавшая весь пол - ее собственная. Сквозь сгустившийся перед глазами туман девушка разглядела лицо Ларисы. "А сколько ТЫ продержишься?" - немой вопрос стал последним в жизни Ирэн.
Прошло минут двадцать, она все еще билась в истерике, сидя возле погибшей сестры.
- Или ты успокаиваешься, или на своей шкуре ощутишь, как себя только что чувствовала твоя родственница.
Лара заткнула себе рот кулаком. Заставила заткнуться рвущиеся из горла рыдания. (отсюда у меня два пути - или в чертов ад, или в психушку)
- Почему? - наконец выдохнула она, - Почему я не умерла?
- Все просто. В пирожном с жетоном, которое ты съела, и которое твоя сестра, видимо, просто расковыряла и выбросила, было противоядие. В организме оно действует две недели.
- Я... Я не понимаю...
- Тест на алчность. Тот, кто в стремлении быстрей обогатиться, способен хотя бы отвлечься на такую мелочь, как кусок птичьего молока, еще не совсем одержим. А что касается отравы - всевозможные яды и противоядия, это моя стихия. Долгое время я был лишен жизни, простой человеческой жизни - собственно из-за этого я не могу смотреть, как другие тратят ее на пустяки. Но зато у меня было очень много свободного времени. Достаточно, чтобы научиться тому, что потом помогло мне выжить. Сейчас я знаю столько рецептов смертельных напитков, сколько современной науке и не снилось. Я научился сливаться с тенями - поэтому ты и не увидела меня с самого начала, создавать электрошок движением пальцев - ты это могла почувствовать, и многому другому. Попади я сейчас в античную эпоху, меня бы приняли за какое-нибудь божество грома и молнии. Если б я захотел, то стал бы богатейшим человеком на земле.
- Так почему же не стал? - не удержалась Лара.
- Побоялся превратиться в одного из вас.
- Но у тебя такие способности! Ты бы мог принести столько добра людям!
- Кому??? Жалким стервятникам, готовым съесть друга, брата, отца, чтобы поселиться в его квартире, прикарманить его счет в банке, занять освободившуюся должность, отыметь его любимую женщину... Разве вы люди? Самки богомола какие-то! Я устал наблюдать, как общество превращается в жуткое вонючее болото. Как загнивают в собственной тупорылости и ненасытности человеческие души, оставляя от людей только оболочку с выпученными глазами. Точнее глазницами, в которых нет ничего, кроме зависти к тем, кто их в чем-то обскакал и презрения к обделавшимся на полпути к вершине, а потому попавшим в списки неудачников. И, конечно же, рабской любви к их единственному богу - деньгам. Помогать ВАМ??? С какого перепуга? Я не хочу вас даже видеть! Роль чистильщика меня устраивает больше.
- Но ведь не все же люди... (плохие)
Лара не решилась закончить фразу. Не смогла соврать. Он ведь прав. Сколько раз она ловила себя на точно таких же мыслях. Они путались в собственных извилинах, забивались прописными школьными истинами "мир, мама, жвачка", терялись в буднях, ретировались перед недоуменными взглядами друзей... Но все равно возвращались. Приходили вместе с ночными кошмарами, осенней депрессией, пьяным угаром и говорили: "Тук-тук, мы уже здесь! А не пора ли подумать о жизни? О той, которая настоящая?"
Он прав! Прав, прав, прав! И еще тысячу раз прав!
Боже, ну почему мы не встретились раньше, при других обстоятельствах?
Два одиночества с идентичным мировоззрением. Мы ведь мыслим одинаково. Только ты этого не слышишь, ты ослеплен идиотской идеей убить меня, как только что прикончил мою родную сестру. И тебе наплевать, что я хочу жить. По настоящему. Не в болоте.
- Я хочу жить! - она не заметила, как эти слова вырвались на свободу.
Голд удивленно поднял бровь.
- Неужели?
- Я ведь не отравлена? Я не умру?
- От этого яда нет. Для тебя у меня есть другой. Хотя, в твоих силах сделать так, чтобы до него не дошло. Тем более, мне в тебе что-то понравилось.
- Тогда отпусти меня.
- Не могу. Ты еще не очистилась от той человеческой мерзости (а ты сам-то от всего чист???), из-за которой я оказался здесь, - он наклонился и аккуратно смахнул с ее глаз предательские слезы.
- Я не хочу яда, не хочу умирать. Я... я сделаю, все, что ты скажешь, только ОТПУСТИ МЕНЯ!!!
- Может, ты мне еще и денег предложишь? - он презрительно ухмыльнулся, и девушка поняла, что сказала глупость, - Лучше прекрати истерику.
- Что ты будешь со мной делать? - всхлипнула она
- Разговаривать. У тебя есть два часа (девушка бросила взгляд на будильник, стрелки показывали 4.20), чтобы рассказать мне что-нибудь о своей жизни. И доказать, что она действительно заслуживает продолжения.
* * *
- Бабушка, а правда, что когда человек умирает, он вспоминает всю свою жизнь? - Лариса только что вернулась со школы. Ее, как и всех остальных, отпустили раньше, потому что вчера умер их директор, а сегодня его повезли хоронить.
- Правда, дорогая.
- Но как такое возможно? Жизнь же длинная! Я сейчас уже не помню и половины из того, что со мной было. А когда состарюсь...
- Ну, видишь ли, человек не то чтобы вспоминает свою жизнь, она сама проходит у него перед глазами. Как кино или мультик. Понимаешь?
Лара не поняла ничего.
Но все равно утвердительно кивнула. Она любила бабушку. И не хотела, чтобы старушка подумала, что ее внучка - идиотка.
* * *
Лариса лихорадочно вспоминала, ЧТО она сделала в своей жизни такого, о чем можно было бы сейчас рассказать и убедить маньяка отпустить ее. Ну, должно же что-то быть? Я ведь хорошая. Я же никому не делала зла!!! И особого добра, похоже, тоже...
- Я... Я в девятом классе спасла котенка. Ему кто-то зацементировал задние лапы и бросил на дороге. Он бы погиб, если бы не я. Я спасла жизнь.
- Что ж, похвально. Одну жизнь ты действительно спасла. Но ровно одну и погубила.
- Что?
- А кто недавно сделал аборт?
* * *
Лариса давно метила в кресло шефини. Не потому что сильно хотела кем-то командовать, даже не ради денег, просто надоело, что командуют ею. Генеральный обещал ей помочь в продвижении. И не только за то, что она регулярно засиживалась в его кабинете, заставляя краснеть подслушивающую секретаршу - так делали многие. Лара действительно была талантлива. Пусть и не всегда своевременно, но она проворачивала такие проекты, в которые другие боялись даже сунуть свой шнобель. Ее превосходство в разруливании сложных вопросов признавали все. Даже шефиня, которая ее не любила (видимо, чувствовала конкурентку) и постоянно напоминала, кто из них двоих негр.
На следующей неделе планировалось заседание совета директоров. Генеральный сказал, что на нем все и решится.
И поэтому радостный вердикт врача, которому она пожаловалась на головокружение, прозвучал, как приговор,
(- Вы беременны.
Прощай карьера.)
который после несложного подсчета превратился в настоящий дамоклов меч.
(От генерального)
Мне конец!
Я ничего не имею против детей, но я не могу забеременеть сейчас! В двух шагах от заветной цели. Я же так ждала этого! Это, во-первых. А во-вторых, генеральный ясно дал понять, что наши отношения никогда не выйдут за пределы его кабинета.
- У меня семья, которой я дорожу. Что касается наших отношений: ты мне, я тебе. И ничего личного. Это бизнес, дорогая.
Стандартная ситуация между начальником и подчиненной. Вот только сейчас она вышла из-под контроля. Босс съест ее со всеми отходами жизнедеятельности. И новой должности ей точно не видать. Как, впрочем, и старой...
* * *
- Знаешь, девочка, а у меня не может быть детей.
"И слава Богу!"- Лара с трудом удержалась, чтобы не брякнуть это вслух.
- Я не могу зародить жизнь. И мне противны те, кто может, но отказывается. Те, кто приносят жизнь, причем чужую, в жертву карьере, красоте, личным амбициям. Женщина, которая однажды забеременела от меня, отказалась от всего. Не только от хорошей работы, но и от семьи - ее отец, считавший меня простым рабочим, запретил ей рожать. Она не знала обо мне ничего. Ни о моих способностях, ни об их обратной стороне. Да и я не догадывался, что ее ждет. Пока она не умерла в кошмарных муках на седьмом месяце. Именно тогда с плодом начали происходить какие-то изменения. Врачи так и не смогли определить, что у нее должно было родиться. Потом их пришлось... гм... ликвидировать. А организация запретила мне даже думать об отцовстве.
- Организация?
- Я был дитем улицы. И был смертельно болен. Рак мозга. Меня вылечили. Точнее, на мне испытали новое средство от злокачественной опухоли. Оно помогло. Но дало побочный эффект, из-за которого его отправили на доработку. Если говорить по-простому, вакцина убила раковые клетки, но при этом что-то изменила в моих извилинах. Я стал не совсем человеком. Мои необычные способности - следствие экспериментального лечения. Однако понадобились годы, чтобы я научился ими пользоваться и вообще смирился со случившимся. И с тем, что приходится существовать под постоянным наблюдением экспериментаторов. В итоге, Лаборатория, в которой я жил, решила меня уничтожить. Как научное недоразумение. Решение может и правильное, но слегка припоздавшее. На то время я уже умел многое. В том числе и удирать от надоедливых докторишек. А также за доли секунды взламывать любые Интернет-сайты, и добывать информацию, к которой не имеют доступа даже президенты. Да что там доступ - о ее существовании даже никто не подозревает. Еще до того как меня объявили смертником, обо мне стало известно спецслужбам. За мои услуги предлагали огромные деньги. А потом я вышел на международную Организацию - или это она на меня вышла, я так и не понял, - которая предложила мне нечто большее. Теперь я сам экспериментатор.
- В ООН?
Он рассмеялся.
- Нет. Об этой и других подобных ей Организациях ты не услышишь по телевизору и не прочитаешь в газетах. Теоретически их не существует, фактически они правят миром. Исчезновение людей, вспышки неопознанного вируса, нераскрытые преступления, даже революционные перевороты... Та, к которой принадлежу я, занимается самыми безобидными социальными экспериментами. Вроде этого.
- Ерунда какая-то! КТО мог сотворить такую контору под носом у всего цивилизованного мира и остаться незамеченным?
- Скажем так, среди создателей Организации есть и люди. В любом случае, я рад, что оказался в ее рядах. Это мое первое задание. Я пошел на него с удовольствием - феномен человеческой жадности интересовал меня всегда. Результаты же превзошли все ожидания. Из двадцати человек - я тщательно отбирал каждого из вас, изучая характер, биографию, социальное положение - только трое послало меня на хрен, когда я пожаловал к ним с паролем в три часа ночи. Один, не смотря на перспективу стать миллионером, свалил из города. Еще одна дамочка просто не отреагировала на звонок, трахалась там, что ли? Остальные с радостью распахнули двери. Ты - последняя. Из четырнадцати твоих предшественников не выжил никто. Так что постарайся вспомнить какой-нибудь более симпатичный факт из своей биографии.
Лара вздохнула. Она все еще не могла поверить в реальность происходящего.
А придется поверить. И вспомнить.
(жизнь проходит перед глазами, как кино или мультик)
Во дворе проехала машина. Из окна крутой тачки (Лариса, почему-то, не сомневалась, что тачка была крутая) сонную улицу взорвал голос Кипелова:
Свет заставил вспомнить всех,
С кем дрался и грешил,
Он заставил вспомнить
Каждый шаг бунтующей души...
Вспомнить то я вспомнила, вот только толку мало. Бляха, неужели я за всю жизнь не сотворила ни одного действительно доброго бескорыстного дела? Машина умчалась. Но Лара отлично знала, что дальше будут такие слова:
Я не хочу той пустоты,
Я не хочу той чистоты,
Я не хочу той высоты,
Я не прошел всего пути...
Я не хочу твоего чертового очищения, я не хочу умирать, я не прошла еще своего пути, мне РАНО подыхать!
Внезапно ее охватила ярость.
- Да кто ты такой, чтобы судить меня?!! - похоже, действие транквилизатора слегка ослабло, к ней начал возвращаться голос, - Кто дал тебе на это право? Ты что, господь Бог???
- Нет, всего лишь санитар общества, - он отреагировал на ее выпад довольно спокойно, - А право ты сама мне дала, ты и тебе подобные. Своим поведением и способом жизни.
- Но ты не уничтожишь всех. Для этого тебе, как минимум придется скинуть на страну, и не на одну, ядерную боеголовку.
- Ничего, этот эксперимент только начало.
- А ты не боишься, что рано или поздно судить будут тебя? Ты же убиваешь людей!!! Их смерти в любом случае не пройдут не замеченными.
- Но навряд ли их кто-то додумается, что это были убийства - умерла во сне от инфаркта бабушка (он убил бабушку! - этот факт, почему-то шокировала Лару чуть ли не сильнее всего остального), отравился паленой водкой бизнесмен-алкоголик, в другом конце страны... Яды ведь бывают разные, на все случаи жизни. Лотерея была подпольной. Если какой-нибудь мега сообразительный мент додумается связать эти смерти, а потом еще и выйти на меня, а значит, и на всю Организацию, и при этом умудрится выжить, я лично пожму ему руку.
- Интересно, а как ты представишь Иркину смерть? И мою?
- С тобой еще не решил, а вот с Иркой я действительно прокололся, - он почесал подбородок, - Дело в том, что противоядие, совсем в маленьких количествах, было во всех пирожных, не только в выигрышном. Оно не спасало от смерти, но облегчало конец. Твоя же сестрица перещеголяла всех! Она, судя по всему, их вообще не ела, только ковыряла. Я прав?
Лара промолчала.
Взглянула на часы. Жить ей осталось меньше часа.
- Послушай, - она заговорила очень быстро, - возможно ты мне сейчас и не поверишь, но я понимаю тебя. Знаю, что ты чувствуешь. Потому что постоянно думаю о том же. О загнивающих душах, о болоте, о мерзости под названием человеческая алчность... И меня тошнит от всего этого. Просто тебе повезло, у тебя есть возможность что-то исправить в этой жизни, а у меня нет. Поэтому и приходится трахаться с шефом, а потом делать аборт. У меня, между прочим, еще и сестра учится... училась то есть. За мой счет. Родители не помогали.
Он молчал.
- Да, может я и не совершила ничего сверхвыдающегося в своей жизни, но я всегда старалась помогать людям. Если это было в моих силах. Были моменты, когда я отдавала друзьям последние деньги, а сама сидела голодная. Однажды я проехала через полгорода в два часа ночи только потому, что позвонила подруга и сказала, что ей плохо.
Он молчал.
- Черт возьми! Ну что я, по-твоему, должна была сделать? Отправиться миротворицей в Ирак? Или идти расстреливать чеченцев? Чего ты от меня хочешь???
- А ты сама-то что хочешь?
- Жить. Нормально. Не гнить как все.
- Ты уверена? Совсем недавно ты думала иначе.
* * *
Повышения она так и не дождалась - это раз.
- Твою кандидатуру не одобрил совет директоров. Что я мог сделать? (у тебя же контрольный пакет акций, идиот!) - сказал ей потом генеральный. О том, чем он целый час перед совещанием занимался за закрытыми дверями с ее шефиней, босс предпочел умолчать.
Ее парень узнал о романе (- Да разве ж это можно назвать романом? - Пошла ты!!) Ларисы с генеральным - это два.
Она впервые пожалела об аборте - это три.
Дома Лара не раздеваясь забралась в горячую ванну. Лезвие по руке - это легко. Даже проще, чем она думала. И почти не больно. Конечность и вода быстро окрасились в багрово-красный цвет.
Однако умереть в тот день ей было не суждено.
Ирка вернулась с университета как раз вовремя, чтобы вызвать скорую.
К тому же, по словам врачей, раны, к счастью, оказались не серьезными.
* * *
Голд схватил ее за руку и задрал рукав.
- Так я и думал. Ты даже умереть нормально не можешь. Вены режут не поперек, а вдоль. Вот люди, не умеют ни жить, ни подыхать. Говоришь, любишь жизнь? Нет, не любишь и не ценишь. Ни свою, ни чужую. Когда несколько часов назад ты увидела, что сестра не умерла, о чем ты в ПЕРВУЮ очередь подумала? Что ты была уже в двух шагах от спасения, а ее воскрешение все испортило. Ты любишь себя, свою карьеру, деньги, дорогое вино, красивую одежду, но не ЖИЗНЬ. Так назови мне хоть одну причину, по которой она должна тебя любить?
Лариса всхлипнула. Обреченно прислонилась к стенке комода. Она уже даже не предпринимала попыток подняться с пола, уже не говоря о том, чтобы сбежать. Просто тупо уставилась на лакированные туфли и кожаные брюки Голда. Поднять на него глаза девушка не решалась. Ей казалось, что как только она это сделает, ее и без того уже сомнительной жизни наступит конец.
За стеной послышались стук и возня. Сосед собирается на работу. Ему на завод, а там очень строго с опозданиями, поэтому парень всегда встает рано. Сейчас он включит музыку - Лара всегда под нее просыпалась. Хороший мальчик. Знал бы он, что творится в пяти метрах от него.
Хороший заводской мальчик врубил музыку. Почему-то совсем не так громко, как обычно. Лариса не сразу расслышала знакомые слова "Агаты Кристи".
Убей меня, убей себя,
Ты не изменишь ничего.
У этой сказки нет конца
Ты не изменишь ничего.
Да, пожалуй, не изменю. Он ведь действительно не собирается меня отпускать. Он просто маньяк, член целой Организации маньяков, его цель убить человека и получить от этого удовольствие. Чем больше жертва будет дергаться, что-то доказывать, цепляясь за соломинки, тем сильнее кайф от проделанной работы.
Давай вечером
Умрем весело...
Но я не хочу умирать! Ни весело, ни грустно, никак! Но и жить больше нет сил. И не только из-за случившегося сегодня. А может, я уже мертва? Может я в аду? Потому что, если и есть преисподняя, то она здесь, в этой квартире, которую я до сегодняшнего утра считала своей пристанью, своей крепостью, местом, где я в полной безопасности.
Будто бы прочитав ее мысли, мужчина наклонился и взял Лару за подбородок. От его до жути деликатного прикосновения у нее по телу побежали тараканы. Не мурашки, а именно тараканы - огромные, шуршащие, доводящие до безумия. Так прикасаются к любимой женщине, а не к полумертвому телу, которое ты же сам вот-вот и прикончишь.
- У тебя еще есть время, целых двадцать минут, чтобы меня переубедить. Думай, девочка.
Лара посмотрела ему в глаза. Они светились какой-то ненормальной заботой. "Псих! Еще больший, чем я могла себе представить". А в ответ прошептала:
- Я не могу больше. Я сдаюсь.
Он резко выпрямился.
- Жаль. А мне показалось, что ты не пустая, в отличии от своей сестры и остальной этой своры. Показалось, что я разбудил в тебе ЖИЗНЬ, - впервые в его голосе проскользнули нотки сожаления, - Ладно, тогда я дам тебе шанс еще раз ее вспомнить.
Голд достал шприц. (и где он их только прячет?) Лара отпрянула, но это не спасло ее от жгучего укола. Впрочем боль прошла быстро.
- Я называю этот яд сладким. Ты умрешь через пятнадцать минут (глаза против воли хозяйки скосились к будильнику, 6.00), абсолютно безболезненно. Единственное, что будешь чувствовать - накатывающую слабость. Как после долгого трудного рабочего дня. Я не знаю, как обставить вашу смерть, - он пожал плечами, - Наверно, оно попадет под разряд странных нераскрытых убийств...
Он повернулся и пошел к выходу.
* * *
Жить.
Я ошиблась.
Я хочу жить.
Как никогда хочу.
И как никогда боюсь смерти.
Я не боялась ее ТАК ни тогда, когда вскрывала вены в ванной, ни когда, по малолетству, дразня местных хулиганов, разгуливала в одиночестве по городу после двенадцати часов ночи, ни когда меня забрала ночью скорая с жуткой болью (как потом оказалось, с приступом аппендицита).
Ничто не дается даром.
Это не честно, я только почувствовала цену жизни, за эти несколько (последних) часов я поняла больше, чем за все прожитые раньше годы.
Ты не любишь жизнь. Ни свою, ни чужую.
Я не хочу умирать СЕЙЧАС!
Я был лишен жизни, а другие тратят ее на пустяки.
У меня не было жизни.
Я хочу жить!
За все надо платить.
За жизнь надо заплатить.
Жить.
Платить.
- СТОЙ! - в этот крик Лара вложила все жалкие остатки своих сил. Он обернулся. - Умоляю! Умоляю, скажи, если бы я оказалась достойной, чтобы ты со мной сделал?
Он усмехнулся.
- Забрал бы с собой, как редкий экземпляр. Но тебе это не светит.
- А у тебя и правда есть противоядия от всех твоих ядов?
Мужчина пожал плечами.
- Есть, но тебе они опять-таки не улыбаются.
- Подожди! Я заплачу!!! Я подарю тебе ЖИЗНЬ!
Сказать, что его лицо перекосилось от недоумения, значит не сказать ничего. Лариса и сама прекрасно понимала, насколько нелепо звучат эти слова из губ полудохлого трупа, способного лишь бессильно ползти по полу за своим убийцей и, возможно, спасителем. Он наклонился к ней.
- Не понял, что?
- Выслушай меня. Я действительно могу подарить тебе жизнь. Я рожу тебе ребенка. Твоя любимая не знала о тебе ничего, а я знаю все. Я пойду с тобой в твою Организацию. Скажу, что согласна, нет, что просто мечтаю от тебя забеременеть. Под их наблюдением. На этот раз все будет по-другому. Мы пересмотрим историю беременности, найдем ошибку, придумаем, как ее исправить. Я стану твоим продолжением. Когда я делала аборт, врачи сказали, что у меня очень крепкий организм и я смогу спокойно еще раз забеременеть и родить здорового ребенка. Подумай. Возможно, это твой единственный шанс стать отцом.
В глазах Голда появилась заинтересованность.
- А если не получится?
- Тогда закончишь начатое сегодня.
- Ты представляешь, что тебя ждет? Осознаешь, КАКОЙ ребенок может родиться от меня и ЧТО тебе придется вынести, чтобы он вообще появился на свет?
- Осознаю, - она попыталась встать на ноги, однако тут же рухнула на колени, - но после сегодняшнего мне ничего не страшно. Я просто хочу жить.
В ее голосе не было ни мольбы, ни страха, ни каких-то других эмоций.
Он задумался.
- А ты не удерешь?
Она удивленно подняла глаза.
- От тебя?
Он резким движением поставил девушку на ноги. Молча начал разглядывать ее, как будто первый раз увидел. Часы показали 6.14. Он не шевелился. Она взглянула ему в глаза. И ничего там не увидела. Ничего, кроме насмешки. Ясно, и опять нас обманут, ничего не дадут. Что ж, она больше не будет умолять, умрет достойно.
Стрелка упрямо приближалась к 6.15.
Острая боль пронзила спину. Лара даже не заметила, когда он успел достать иглу с противоядием. Все тело обожгло огнем. Она застонала, комната закрутилась с бешеной скоростью, он подхватил ее на руки.
- Хороший ход. Ты прошла все три испытания. Думаю, ты и правда готова к настоящей жизни.
Лариса через его плечо глянула на труп Ирки.
"Прости сестричка. Прости, меня родная. Я просто хочу жить..."
1 -- 8 апреля 2006
|
|
| bot |
2006-01-06 |
23 |
3.29 |
7 |
|
|
Грибы, в которых течет кровь |
|
|
|
|
| |
Мы спустились в огромную котловину, которая находилась в русле высохшей реки и образовалась, видимо, во время второй мировой войны, после падения бомбы, так как лес, в котором мы гуляли, был полон окопов, колючей проволоки, гильз от патронов и других атрибутов войны. Время близилось к вечеру, но небо темнеть еще не собиралось, лето все-таки. Мы гуляли по лесу в поисках грибов, но корзины наши оставались пусты, субботний вечер - не лучшее время для этого занятия. Вот мы и спустились в котловину, чтобы попытаться хотя бы там найти парочку грибов. В эту котловину никогда не спускаются старики (профессиональные грибники), просто потому что обратно им будет не выбраться. Но нас поджидала неудача, какой-то опытный грибник сегодня там уже побывал, и нам остались только червивые кусочки ножек белых.
Мы уже собрались подниматься наверх, как мой друг спотыкнулся и упал. Каково же было наше удивление, когда мы заметили, что он спотыкнулся об дверную ручку, надо добавить, что очень древнюю, но отлично сохранившуюся. Антон (мой друг) попытался вынуть ее из земли, она не подавалась. Мы немного расчистили место вокруг ручки, и оказалась, что она прикреплена к двери, такой же древней, как ручка. Нам, естественно, захотелось откопать эту древнейшую дверь, а в ее древности нельзя было сомневаться, если бы Вы ее увидели, то сразу бы это поняли. Мы присыпали землей дверь и отправились по домам, что собрать снаряжение и продолжить раскопки. Я взял с собой лопату и ломик, а маленькую лопатку, ножик и фонарик положил в рюкзак, так, на всякий случай.
Через час мы снова стояли перед дверью, откидывая землю, скрывавшею ее, в разные стороны. Вскоре дверь был расчищена, и мы заметили петли, значит, дверь к чему-то крепится, значит, мы нашли еще и кусочек комнаты древнейшего дворца, эта находка очень радовала. Антон попытался открыть дверь, она чуть-чуть поддалась, но не открылась, ее держало еще что-то. После огромных усилий дверь все-таки открылась (спасибо ломику, использовавшемуся как рычаг), ее держал невиданный мощный древний замок, но от старости ослабивший свою хватку.
Внутри была темнота. И только тогда мы осознали, что уже стемнело, и найти дорогу домой будет непросто, да и идти мы пока никуда не собирались. Я посветил фонариком в дверь и увидел, до земли не глубоко, и что если я спущусь вниз, Антон сможет меня легко вытянуть наверх. Я так и сделал.
Признаться, мне было очень страшно спускаться вниз, но и страшно интересно, что там внутри… Как только я спрыгнул в эту комнату мне стало как-то не по себе. Во-первых, там было тепло, намного теплее, чем снаружи, хотя в любом погребе летом стоит холод. Во-вторых, там совершенно не чувствовалось жизни, никаких паучков, жучков и других насекомых, как будто здесь тысячи лет никого не было. А еще было ощущение древности этой комнаты, не знаю почему, но было. Стены были гладкими, и сделаны они были из какого-то неземного материала. Они не проводили тепло и на вид казались неразрушимыми. Пол и потолок были сделаны из того же самого материала, вот поэтому за миллионы лет сюда не мог никто пробраться. До меня. Почему попал сюда я? Не знаю, произошла какая-то ошибка, и невидимый замок не выдержал. Почему? Этому нет объяснения.
Осматривая комнату, я заметил что-то в дальнем углу, сказал Антону, что пойду посмотрю. Там была небольшая кучка земли, и на ней росли грибы. Белье грибы, но не такие, как мы привыкли называть белыми, они были полностью белого цвета. Эти грибы похожи одновременно на зонтики и шампиньоны, крепкие, высокие, с широкой шляпкой, я таких раньше никогда не видел. И они излучали тепло, за множество лет они прогрели комнату до своей температуры, всего три гриба (сколько же времени они здесь растут?). Я небрежно ударил носком сапога один из них, сломалась ножка, и оттуда хлынула кровь, как будто порвалась артерия. . Я уронил фонарик и помчался к выходу, стал орать Антону, чтобы он меня скорее вытащил, что там дохлое животное и меня сейчас стошнит (как оно могло туда попасть?). Ну… в общем я не врал, тот гриб правда был животным, древним и неизвестным, хотя про грибы я Антону ничего не сказал, он бы не поверил и полез проверять, а я хотел побыстрее убраться подальше от этого места. Он хотел вернуться за фонариком, я соврал, что он разбился, только бы прочь отсюда. Я помчался домой один, Антон побежал следом… Догнал он меня только дома, я уже сидел и отмывал сапог от крови, он спросил все ли со мной нормально, я ответил: ”Да, все нормально, я очень испугался и сейчас пойду спать, и пожалуйста закрой, закопай эту дверь, ее никто не должен найти”. Он ушел… Это был последний раз когда я его видел… Нет он не умер, я с ним говорил по телефону, он сказал лишь: ”Я все знаю…”, видимо он тогда он спустился в подвал и увидел больше меня.
Я долго не мог заснуть, закрывая глаза, я представлял кровь, хлещущую из гриба. Попытался читать книгу, не могу. А вот телевизор смотреть мог. Я смотрел фильм ужасов, и он мне казался добрым, потом посмотрел новости, послезавтра обещали жуткий ураган, а затем я уснул…
Утром, когда я вышел на крыльцо, в лицо ударил приятный солнечный свет, и все вокруг было великолепно! Но в скором времени все великолепие спало. Я увидел маленькие шампиньоны, растущие прямо на досках, устилающих пол крыльца. Я подумал, что вчера их выронил из корзинки, но к сожалению это было не так... Они выросли. Когда я дотронулся до одного из них, то почувствовал их тепло, и у меня перед глазами предстали события вчерашнего дня. Я сорвал гриб, и мой пол украсила небольшая лужица крови. Что было дальше, я помню плохо: я бегал, сшибал грибы, закапывал их, жег… Не помогало ничего.
Когда я, наконец, пришел в себя, передо мной предстала ужасная картина. Мой участок был весь в крови и белых грибах. Они росли везде: на земле, на дереве, на кафельной плитке, на железе. Особенно много их было там, где я вчера мыл сапоги, видимо вода только разносит их семена, а их семена - кровь.
Я понял, надо все грибы поместить обратно в их древний контейнер. Не медля ни минуты, я взялся за лопату. Во время выкапывания этих грибов обнаружилось, что они пускают очень длинные корни. Я решил воспользоваться тачкой, но и она не давала желаемого результата, работа продвигалась очень медленно. К тому же вся тропинка из леса к моему дому была усеяна этими грибами, и еще несколько человек раздавили мои шампиньоны. Это очень плохо.
К трем часам ночи я приостановил свою работу, ничего не был уже видно. Закончить решил завтра, надо чуть-чуть отдохнуть.
Проснулся я от жуткого свиста ветра. Ураган. С неба сплошным потоком лилась вода. По моему участку текли реки крови.
Все пропало.
|
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
