| Katalina Kastley |
2001-09-25 |
15 |
5.00 |
3 |
| |
|
| |
«…Я так больше не могу!
Я не могу противиться всей этой грязи, капающей каждый день мне в душу, разъе-дающей её до нитки… до самого основания…»
Шагая по грязному тротуару, смотря невидящим взглядом прямо перед со-бой, он пытался отвлечься от мучивших его неразрешимых вопросов, тайфуном врывающихся в сознание… Проезжавшая мимо грузовая машина обдала его с ног до головы водой из сточной канавы.
«Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнётся под нас!..» - зазвенел голос Макаревича, горланящего песню по телевизору.
…Вот уже несколько месяцев подряд он сотню раз пытался решить для себя один единственный вопрос…Этот вопрос не даёт ему покоя. Он не даёт ему рабо-тать, и не даёт отдыхать. Он не даёт ему бодрствовать, и не даёт спать…
Заскрипели со стоном тормоза… Полуодетая женщина, с безумными гла-зами, просила, стоя на коленях в луже на проезжей части, денег на молоко. К своей ссохшейся, грязной, поражённой раком груди, она прижимала свёрток… Он посмотрел на неё… «Безумная… Хотя, впрочем, просто человек…»
Кто-то дёрнул за полу его пальто… Из-под нахлобученной шапки на него смотрел грязный, не бритый и вдребезги пьяный тип, который давно уже потерял все признаки человека – его мутные глаза были пусты… В них было что-то ещё… что-то очень знакомое молодому человеку. «Но, что?!» – лихорадочно думал он. Это не было отчаяньем, сквозящим в заплаканных глазах безумной женщины с ребёнком. Это не было тупое удовольствие наркомана, получившего очередную дозу «счастья». «Но, тогда, что это было?!»
Стоя на одном из городских мостов, вглядываясь в тихие, мутные и холод-ные воды реки, он был похож на обычного прохожего, прожигателя свободного времени и жизни. На спокойном, красивом лице никак не отражались мысли, бес-пощадно бичующие его сознание. Лишь только в глазах порой проскальзывало то знакомое выражение, которое он заметил и узнал у бродяги несколько минут на-зад.
Выражение… Нет, это не было выражение. Это была пустота... Глаза откры-вают душу… Его глаза не выражали ничего. Душа его была пуста... Чувства давно покинули его сознание. Единственное, что теплилось в его сердце – это жгу-чая ненависть… Нет, даже не ненависть, а глубокое презрение к окружающему и окружающим.
«Боже, как же это всё глупо!» - думал он, смотря на суету вокруг себя: бес-прерывный поток машин, автобусов, трамваев, ещё больший поток куда-то спе-шащих людей… У каждого свои заботы, свои проблемы, маленькие радости, большие несчастья, разбитые мечты, сердца… жизни…
«Зачем это всё?! К чему всё это?!
…Песчинки, песчинки… мелкие, бесполезные песчинки… Все».
- Извините, вы не подскажите, который час?!
Сбросив оцепенение, наш герой поднял глаза на говорившего. Это оказалась симпатичная девушка… можно даже сказать, красивая девушка. «В такую легко влюбиться…Впрочем, это ерунда!..»
- Что вы сказали?..
- Я спросила, который сейчас час.
- Ах, да… Половина шестого.
- Спасибо.
«Ждёт кого-то… И я когда-то ждал…» Когда-то… Всего лишь пару месяцев назад… Тогда это было настоящим. Тогда это было смыслом его жизни… А теперь это «когда-то»…
Он любил ЕЁ. Дышал ЕЮ. Жил ЕЮ. Дарил цветы ЕЙ. Покупал подарки ЕЙ. За-сыпал и просыпался с мыслями о НЕЙ…
Послышался грохот, душераздирающие вопли тормозов и скрежет металла. Секунда тишины… и отборный мат! «Авария… Ничего серьёзного! Набьют друг другу морды и разъедутся вполне удовлетворённые…
…Так о чём же я думал?.. Ах, она… А в принципе, да, что она!? Её уже нет… Она меня бросила…»
У неё был СПИД…
Когда узнали, были в ужасе. Бегали по больницам, клиникам, докторам, экс-пертам. Боролись за жизнь…Они не хотели умирать!.. Сидели на строгой диете. Не выходили из палаты чаще, чем это было позволено. Порвали со всеми близкими…
Но неделю назад её кровать опустела… Вот и всё.
Воспоминания стеклом резнули по груди…
«Не стоит прогибаться под изменчивый мир,
Пусть лучше он погнётся под нас…
Когда-то он прогнётся под нас…»
Октябрь 1999г.
|
|
| Metatrip |
2004-11-13 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
1.
Я проснулся и открыл глаза. Слава Богу, хоть на это сил хватило. Вчера думал, что не хватит... Ну ладно, проснулся и что? В смысле, надо что-то делать. Что? Начнем с осмысления моего окружения.
Меня окружает мой дом. Да. Мой дом, он же моя крепость, он же приют для многочисленных тараканов, мух, домовых и прочей нежити, включая меня. Вот.
В углу паутина, а в паутине паук. Откуда он пришел? Почему именно сюда? Сколько он здесь пробудет? Неизвестно. Я даже названия его не знаю. Вообще-то, для меня, существуют только два вида пауков. Первый - это просто пауки, второй — тарантулы. Тарантул — это единственный паук, которого я отличаю от других и при этом, знаю его название. В углу был не тарантул, а значит, это просто паук. Ну и ладно, что дальше?
На стене висит репродукция с картины С. Дали. Что она там делает? Висит. Это понятно, кто ее туда повесил? Я. Отлично, а зачем? Что бы, не забывать. О чем? Не помню. Здорово. Ладно, попробуем это дело осмыслить.
О чем может напоминать картина Сальвадора Дали человеку, то бишь мне? Картина называется, по моему, «постоянство памяти». Картина исполнена в духе сюрреализма, что вообще присуще такому художнику, как Дали. Главный образ картины - это сплавившиеся часы. Что может напоминать мне такая картина? Может быть то, что времени, по сути, нет? Что время - это продукт нашего измерения? Нет, навряд ли я для этого ее сюда вешал. Это я безо всяких Сальвадоров знаю и помню. А может быть она должна напоминать мне о том, что время может олицетворять что угодно, но только не такой нудный механизм, как часы? Нет, это тоже маловероятно. А вспомнил. Эту картину я повесил сюда для того, что бы не забывать заводить по утрам часы, купленные мною, месяц назад. Отлично, с картиной разобрались. Ну, а где сами часы? А часы я променял, неделю назад, на несколько книг эзотерического характера. Теперь эти книги лежали в одной из стопок, среди себе подобных. Ну, а на фига теперь картина на стене? Впрочем, пусть висит. Может быть, случайный гость, увидев ее на стене, задумается о необычайной душе хозяина сего дома. Хотя, с чего бы это вдруг? Разве то, что на стене висит картина С. Дали под названием «постоянство памяти», свидетельствует о необычайности, чьей бы то ни было, души? Интересно, а чтобы я сам подумал, если бы попал сюда в качестве гостя и увидел эту картину.
Вот, заводит меня хозяин в комнату, сажает, на скрипучую кровать я поднимаю глаза и вижу картину про время. Вернее про то, что время - ничто. Вот висит картина, а рядом в углу паутина, а в ней паук, которому названия, даже, нет. Тут, недалеко, еще шкаф какой-то дореволюционный стоит, а в нем тряпье всякое. Ну, мыслей по поводу увиденного может быть много, среди них вполне может быть мысль о необычайности души хозяина. А интересно, если бы картины не было, этой мысли тоже не было бы? Навряд ли. Так на кой, она мне здесь нужна? Ладно, один фиг, снимать я ее не буду, значит, и думать о ней не стоит. А о чем думать? О чем можно думать лежа на кровати и глядя на картину? А если смотреть не на картину, а скажем, на тапки? Да.
На полу стоят тапки. Старые, дырявые, но теплые. Я даже толком не помню, откуда они взялись. Впрочем, это не важно. Они теплые и они мне нравятся, больше о них ни чего не скажешь.
Я сделал над собой усилие и переместился из лежачего состояния, в сидячее. Так, ну хорошо, теперь я не лежу, а сижу, предо мной все та же картина, все тот же шкаф и тот же паук в углу. И у паука по прежнему нет названия. Нет, так не пойдет, надо ему, хотя бы, имя дать.
- Эй, паук, - позвал я. - Слышишь? Как тебя назвать?
Паук не слышал. А может быть слышал, но не захотел отвечать. Ну и ладно, не хочет отвечать и не надо. Я ему сам имя дам. Назову его... например... может Васька? Фу! Бр-р-р. Ужасное имя. Надо что-нибудь поинтересней. М-м-м-м. О! Я назову его Нарайан. Точно, его имя - Нарайан. Вот и на душе посветлело, а значит надо идти на кухню. Да, пожалуй, надо.
2.
Я встал, и слегка пошатываясь, поковылял на кухню. По пути, мне встретился таракан, но, почувствовав меня, смылся под кровать. Знает, кто в доме хозяин. Я дошел до кухни и чуть не упал от удивления. Я ожидал увидеть что угодно, но не это.
На кухне я мог обнаружить баррикаду из пивных бутылок или, к примеру, отряд коричневых тараканов. Там мог сидеть, кто-нибудь из друзей или подруг. В принципе, на кухне могло быть все что угодно, на то она и кухня. Я бы, наверно, даже не удивился, если бы войдя в кухню, наткнулся на мирно пьющего пиво, Усаму бен Ладена. Но то, что я увидел, было настолько нереальным, что просто не хотелось в это верить.
На кухне была абсолютная чистота. Пол был вымыт, причем, судя по блеску, неоднократно и с порошком. Глядя на стол, можно было сразу понять, мухи к нему уже не приклеятся. В раковине не было ни единой грязной посудины, более того, сама раковина так блестела, что можно было использовать ее вместо зеркала. Глянув на сушилку для чистой посуды, я удивился вторично, ибо, в ней было то, чего там не было никогда. В ней была чистая посуда. За всем этим блеском, я не заметил, что на столе лежала записка, следующего содержания:
Я тебя ненавижу, но на кухне убрала. После шести, дома.
Сам знаешь кто.
Да уж знаю, елки зеленые, еще бы не знать, этот почерк я узнаю из тысячи.
С ней я познакомился в декабре, того года, на какой-то бардовской тусовке и через месяц после этого, она стала называться моей девушкой. Меня это название всегда смущало, неужели из-за того, что мы с ней стали ближе, она теперь является моей. Впрочем, если ей нравится быть моей, пусть будет, я ни чего против не имею. Но вследствие этого, я вдруг оказался ее парнем. Меня это, конечно, не устраивало, с какой стати, я буду чьим-то парнем, но когда я заявил это ей, получился жуткий скандал, который чуть не привел к разрыву близости.
И вот теперь она пишет, что ненавидит меня. За что? Не знаю. А может быть знаю, но не помню. Ну, хорошо, она меня ненавидит, а какого тогда на кухне убирала? Может, думала, что я умру от шока, увидев чистую кухню? Ну, уж нет, видывали мы и похлеще, чем вымытая кухня. Может, она сначала убрала кухню, а потом уже меня возненавидела? Нет, тогда хронология письма, была бы другая. А может быть, мытье кухни было актом протеста, против моего образа жизни? О, это уже более реально.
Она копила в себе неприятие моего способа существования и вчера эта чаша переполнилась. Тут-то она и поняла, что все время, оказывается, ненавидела меня. Тогда она вооружилась тряпкой и иже с ней, и устроила на кухне маленькую автономию «правильного» образа жизни. Вот. Все сходится, кроме одного, зачем она написала, что будет дома после шести? Может, еще чего-нибудь удумала?
Я открыл холодильник и с радостью обнаружил в нем бутылку «Балтики». Жизнь продолжается - решил я, откупоривая пиво. Через пару минут, пустая бутылка полетела в ведро, а я погрузился в самосозерцание. Через полчаса я понял, что для ощущения полноты жизни,
сидения на кухне, пускай и чистой, недостаточно. Не зная, что предпринять, я решил вернуться в комнату.
3.
В комнате все по-прежнему. На стене висит картина, немного поодаль стоит шкаф, паук -Нарайан пытается запеленать пойманную в паутину муху, у кровати стоят старые, но теплые тапки. Неожиданно, я почувствовал острый позыв, проверить содержимое моих карманов. Штаны я обнаружил в шкафу, что впрочем, и понятно, где же им еще быть, если они не на мне. В карманах штанов были небольшие, хотя и не слишком маленькие, деньги, сигареты (я тут же вспомнил, что хочу курить), зажигалка и какой-то бумажный сверток. Все, кроме денег, я достал и положил на столик, с которого взял пепельницу. Закурив, я пустил дым в паука - Нарайана. Судя по всему, ему это не понравилось, так как он бросил свою муху и убежал на край паутины. Я усмехнулся и раскрыл бумажный сверток, вынутый из штанов. В нем была зеленая, высушенная трава. В принципе, конечно, это мог быть мелколистовой зеленый чай или скажем, сушеная зелень для супа, но моя интуиция подсказывала мне, что в пакете находится анаша. Я со своей интуицией согласился и отправил пакет в карман. В следующий момент раздался стук в дверь. Кто бы это мог быть - подумал я и пошел открывать. На пороге стоял ни кто иной, как мой сосед, дядя Витя.
4.
- Здорово - сказал дядя Витя.
- Здоров, заходи.
Я провел его в комнату и усадил на стул, а сам сел на свою скрипучую кровать.
- Ну что, рассказывай.
- А чё рассказывать, ты тут сидишь, сопли жуешь, а на улице праздник. Давай, тащи стаканы.
С этими словами он вытащил из-за пазухи, бутылку паленой водки. Я пошел за стаканами и закуской. Стаканы были на сушилке, а на закуску, после некоторого раздумья, я взял хлеб и сало.
- Во отлично - сказал дядя Витя, когда сало и хлеб были порезаны и аккуратно уложены на
тарелочку. - Держи.
Он протянул мне стакан, наполовину заполненный водкой.
Еще бы полный налил - подумал я, но вслух ни чего не сказал. Вообще-то дядя Витя, нормальный мужик, пожалуй, единственный из соседей, к которому я уважительно отношусь. Одним лишь его, на мой взгляд, недостатком, была чрезмерная простота - следствие необразованности, но по сравнению с его достоинствами, этот недостаток можно не заметить.
- А что празднуем-то, дядь Вить? - спросил я, принимая стакан.
- Ты чё, не знаешь?! Ну, ты блин, даешь! Ты ваще русский или не русский?
- Ну, русский...
- Ну, русский - передразнил дядя Витя. - Сегодня ж Троица, христианский праздник.
- М-м-м-м... - промычал я. Слово «Троица» у меня, почему-то, ассоциировалось с тройкой каких-то чахлых коней, везущих карету, украшенную золотом.
- Ну, - дядя Витя подтянулся. - Как говорится, за праздник.
Мы чокнулись, и я залпом выпил все полстакана, схватил кусок хлеба и принялся энергично его поедать.
- Хорошо. - Сказал дядя Витя, откинувшись на спинку стула. - О, а это чё за херня?
- Где? А, это картина.
- Какая это картина? Какая же это картина, я тебя спрашиваю? Лес, речка, горы или портрет какой-нибудь, это я понимаю, картина. А это что? Часы какие-то... Херня это собачья, а не картина! Вот что она означает?
- А что ты в ней увидишь, то и означает.
- Во-во - проворчал он - что увидишь, что не увидишь... Как она, хоть, называется?
- «Постоянство памяти».
- Хм – усмехнулся дядя Витя и принялся изучать картину, сверяя, по-видимому, изображение с названием.
- Давай еще по одной - сказал он, немного погодя.
- Наливай - ответил я, пододвигая стакан и заранее беря хлеб. - За что пить будем?
- Ну, как говорится, за нас с вами и за хуй с ними.
- Давай.
Выпив, мы замолчали, думая каждый о своем. Голова от водки шла кругом, мысли путались, но по телу разливалась такая энергия, что казалось с ней можно свернуть гору. Я представил, что было бы, если бы эта энергия сохранялась в трезвом состоянии. А разве ее при трезвом состоянии нет? Есть, но где-то внутри. А почему она, тогда, по пьяне на поверхность вылезает? Наверное, потому что ум, на время, отключается. Точно. А может это и не энергия вовсе? В смысле, энергия всегда есть, но когда выпьешь, ее в свои руки берет другое «Я», а не я сам. И это другое «Я», что хочет, то и творит. Сто пудов, ведь когда протрезвеешь, ни фига почти не помнишь. Правильно, как же я могу помнить то, чего сам не делал? Во, блин, как понесло. Я захотел рассказать о своих мыслях дяде Вите, но, посмотрев на него, передумал. Он сидел на стуле, смотрел на картину и едва заметно шевелил губами.
- Слушай, а как, ты говоришь, художника этого звали? - произнес, неожиданно дядя Витя.
- Сальвадор Дали - ответил я.
- Знаешь, чё я думаю? Он на этой картине нарисовал то, что будет здесь, после Страшного Суда.
- Почему ты так думаешь?
- Ну, смотри, в Библии написано, что когда Страшный Суд начнется, Бог придет и всех своих на небо заберет, в рай. А на земле ад будет. Так вот, в раю жизнь вечная, там времени у них нет. А в аду огонь, боль, скрежет зубовный и тоже времени нет, вечная боль будет здесь. Вот он и нарисовал людей, как часы, чтоб понятней было. Видишь, часы оплавленные, но не сгоревшие. Это значит, что человек в аду плавиться будет, но не сгорит, потому что времени нет. А раз времени нет, значит он вечно будет плавиться, прикинь. Да-а-а, башковитый мужик, этот твой Себастьян.
- Не Себастьян, а Сальвадор - сказал я, слегка ошарашенный дяди Витиной речью.
- А, - он махнул рукой. - Один хрен, всем нам в аду гореть.
Он разлил остатки водки по стаканам, а бутылку поставил, зачем-то, под стол.
- Слушай - сказал он, после того как выпил - а у тебя еще одной нету?
- Кого, водки?
- Да нет, картины. Я бы себе у кровати повесил, чтобы всегда напоминала мне о Божьем Суде.
Я секунду осмыслял сказанное, а, осмыслив, расхохотался так, что аж слезы потекли.
- Не, другой нету, - сказал я, сквозь смех , но я тебе эту подарю, она мне, в принципе, не
нужна.
- Ну, спасибо... А ты чё ржешь-то, как конь?
- Да так... Она мне тоже должна была кое о чем напоминать, только теперь этого уже нету, так что и картина ни к чему.
- Ладно, пойду я - сказал дядя Витя, снимая картину. - Мне еще с женой разборки. Спасибо за картину. Давай.
Мы пожали друг другу руки, и он ушел, а я, само собой, остался.
5.
Я сел. Потом лег, закрыл глаза и попытался уснуть. Не тут то было. То ли из-за того, что был, примерно, полдень, то ли из-за выпитой водки, то ли из-за жары, а скорее из-за всего вместе, уснуть не получалось. Только я закрывал глаза, как тут же создавалось ощущение свободного падения кувырком и без парашюта. После нескольких безуспешных попыток уснуть, я отчаялся и снова сел. Потом встал и попробовал постоять на одной ноге. Простоял пару секунд, и чуть не упав, сел. Потом снова встал и нетвердой поступью пошел в ванну. Там я провел, где-то полчаса, обливаясь, то совсем холодным, то слишком горячим душем. После этих водных процедур, я почувствовал себя намного лучше, и главное захотел спать. Я добрел до кровати, лег, и моментально уснул.
Не знаю, сколько я проспал, но, судя по тому, что стояла все та же жара и лучи солнца не отливали оранжевым, не долго. Я взглянул на стену. Картины там, само собой, не было, зато паук
- Нарайан был все «там же и, по всей видимости, спал. Я не стал его будить, а вместо этого пошел в ванну. Я умылся, побрился, причесался и даже почистил зубы. Теперь не стыдно и людям показаться - подумал я. Хотя каким, интересно, людям? Ни к кому идти не хотелось, а хотелось посидеть одному, в тени какого-нибудь дерева, с банкой какого-нибудь пива. Я оделся, еще раз причесался и пошел.
6.
Ну и куда я иду - думал я, идя по пыльному тротуару и обливаясь потом. В таких случаях, когда не знаешь куда идти, лучшее что можно сделать, это отдаться на волю ног и судьбы. Что я и сделал. После двадцати минут блукания, у меня в руках оказалось две банки пива, а сам я оказался у входа в парк.
7.
Искать свободное место в парке можно когда угодно, но не днем и не в конце мая. Этот вывод я сделал, обойдя большую часть парка и не найдя ни одной свободной лавочки. Половина из них, была занята разнообразными бабуленциями и дедуленциями, другую же половину занимала «прогрессивная» молодежь, вечно недоумевающая по поводу того, что у меня волосы длинные, хотя должны быть короткими, что в ухе у меня серьга, хотя ее там, у «нормального пацана», быть не должно. Совсем, было, отчаявшись посидеть в тени, я вдруг вспомнил об одной, Богом забытой, дорожке на окраине парка и о лавочке, стоящей вдоль этой самой дорожке. Естественно, я направился туда.
С горем пополам я нашел дорожку, скрытую всевозможными зарослями и пошел по ней. Конечный результат моих поисков, оказался не много не таким, каким я его себе представлял. Было дерево, была, само собой, от этого дерева тень, была лавочка, стоящая в этой тени, но на лавочке сидела некая особа, отрешенно глядящая в никуда. Идти назад, после долгих скитаний, не хотелось, поэтому я подошел к лавочке и сказал отрешенной девушке:
- Привет.
- Привет - ответила она, с легким недоумением в голосе. - - Не занято? Нет, садись.
Я сел. О, какое наслаждение, после стольких скитаний, сесть на лавочку стоящую, к слову сказать, в тени дерева.
- Что скучно? - спросил я у таинственной незнакомки.
- Да - ответила она, искоса поглядывая на мня.
- Это бывает. Может пива? - спросил я, протягивая ей, не начатую банку. Она, с явным сомнением посмотрела на меня.
-Ну... В принципе можно...
Через полчаса я узнал ее имя, узнал, где она учится, узнал, что все вокруг, оказывается, полные идиоты, включая всех ее многочисленных друзей и подруг, а так же бывшего парня. Помимо этого, я узнал столько всякой информации, что если бы был не собой, а скажем, каким-нибудь компьютером, то уже давно бы завис.
- Ну, а в парк зачем пришла, от общества идиотов избавиться или просто помедитировать?
- Да нет, - улыбнулась она, - просто дома сидела и скучно стало, вышла и ноги сами сюда принесли. А ты зачем?
- Со мной та же история. Почти.
В таком, примерно, духе мы с ней прообщались до тех пор, пока не начало сереть. Она взглянула на часы.
- Что домой пора?
- Да нет, просто... Слушай, а пошли ко мне?
- А что мы у тебя будем делать? - спросил я. - С папой и мамой знакомиться?
- Папы с мамой нет, они к родственникам уехали, будут послезавтра. Ну, так что, идем?
- Идти или не идти - думал я. Если не идти к ней, то куда? Все уже надоели... Хотя можно и здесь остаться, наедине, так сказать, с природой. Я хотел, было, отказаться, но, взглянув на нее, почему-то передумал.
- Пойдем, - сказал я. - Только пива по пути возьмем.
- O.K.
8.
Идти до ее дома, оказалось не так уж долго, а рядом с ним оказался продуктовый магазин, в котором был неплохой выбор пива.
- Какое пьешь? - спросил я у нее.
- Да в принципе любое. На твой вкус.
- Понятно, а сколько возьмем?
- Сколько хочешь, хоть десять, - не совсем понятно ответила она
- Ну - думаю - напросилась девушка, теперь пусть пеняет на себя.
- Дайте десять бутылок «Балтики» девятки, - обратился я к продавщице, - и пакет.
У моей новоиспеченной подруги, глаза на лоб полезли, но я уже расплатился и взял кулек с пивом.
- Зачем столько? - спросила она, когда мы вышли из магазина.
- Как зачем, ты же сама сказала - хоть десять
- Ну, я же не в этом смысле.
- Какая теперь разница, назад я его, все равно не понесу.
- Мы же столько не выпьем.
- Ну, не выпьем, значит пойдем соседей угощать, с праздником поздравлять.
- С каким еще праздником?
- Как это, с каким? Ты что не знаешь?! Да-а-а-а... Ты вообще русская девчонка или из Африки эмигрировала? Сегодня же Троица. Троица?
- Ну да, Троица, христианский праздник.
Она жила на восьмом этаже, а лифт, как это обычно бывает в российских домах, не работал и поэтому, нам пришлось подниматься пешком. Добредя до ее квартиры, я чувствовал себя спринтером и охотничьей собакой одновременно.
- Заходи - сказала она, открыв дверь.
Я зашел, поставил кулек с пивом на полку для обуви и стал осматриваться. Квартира, как квартира - сделал я вывод.
- Разувайся, проходи - сказала она по хозяйски.
- Куда проходить-то?
- На кухню - она провела меня и посадила на стул. - Я сейчас, переоденусь.
Через две - три минуты она вернулась. Теперь на ней была надета, какая-то накидка, из неизвестного мне материала.
- Ну что, все? - спросил я. Да - ответила она, улыбнувшись.
- Давай открывалку и пиво.
Она принесла из прихожей пакет с пивом, а из кухонного шкафа достала консервный нож. Я выложил бутылки из кулька на стол и две из них открыл.
- Сейчас, подожди, я достану бокалы.
- Ага, бокалы это хорошо, только я про них все время забываю.
Она достала бокалы, я налил пиво, стараясь делать минимальным количество пены, относительно количеству пива.
- Ну - сказал я, поднимая бокал (то же сделала и она). - Давай выпьем, за наше, с тобой, знакомство и за логическое его развитие.
- После того, как я произнес этот бредовый тост, мы чокнулись, и одновременно со звоном бокалов, раздался звонок в дверь. Она поставила бокал на стол и побежала открывать. Открыла и тут же вышла за дверь. Я прислушался. До меня доносились поочередно, то ее голос, то голос, ни то пацана, ни то мужика.
- Все, я сказала! - донеслось из-за двери, в следующий момент, раздался звук захлопываемой двери и она вошла на кухню.
- Ну, что там?
- Да, это мой бывший приходил. Извинялся, придурок.
- Ну, нельзя же так, о своем бывшем парне, что он тебе плохого сделал? Лучше бы сюда его пригласила, посидели бы в тесной компании, пива попили, а потом спели бы чего-нибудь. Красота.
- С кем, с ним? Да он же идиот, придурок!... - она захлебнулась в собственных эмоциях. Я засмеялся и сказал:
- Ну что, продолжим или как?
- Угу, давай - сказала она и мы снова чокнулись бокалами.
9.
Прошло, примерно, полтора часа. Четыре пустые бутылки от пива, лежали в мусорном ведре, пять не распечатанных лежали в холодильнике, одна полупустая стояла на столе. Голова шла кругом, но в то же время, было ощущение, что чего-то не хватает. Но чего? О, вспомнил. Я полез в карман и достал пакетик с анашей. Папирос, разумеется, не было, поэтому пришлось импровизировать с сигаретой и спичечным коробком.
- Ну что? - спросил я у нее, когда все приготовления были окончены. - Дунем?
- Даже не знаю - она поглядела с опаской. - После пива нормально?
- Нормально - ответил я закуривая. Минут десять мы сидели молча, потом она сказала:
- Я боюсь.
- Кого? Или чего?
- Не знаю.
- Дай руку.
Она протянула руку. Я взял ее ладонь в свои и без всяких предисловий, начал рассказывать одну суфийскую сказку, прочитанную мной в одном сборнике Идрис Шаха. Когда я дошел до середины, она пересела ко мне на колени и уперлась в плечо головой. А я все рассказывал и рассказывал, причем мне было абсолютно все равно, слушает она меня или нет. Впрочем, я думаю, что она слушала.
Когда я закончил, она прерывисто вздохнула и неожиданно зарыдала. Я ей не мешал, только изредка поглаживая по волосам, судя по всему, крашеным.
- Наверное, я дура, ненормальная? - сказала она пьяным голосом.
- Наверное - сказал я и улыбнулся.
Она не сильно, двинула меня по ребру и заговорила:
- Я ведь не всегда такая. Просто меня все уже достали, понимаешь? Все вокруг придурки и я
с ними такой же становлюсь. А тут другой человек встречается, не такой как все и...
- И что?
- Ну ... - она подняла голову. - Не знаю, как сказать...
- А может и говорить ни чего не надо? - сказал я и поцеловал ее сначала в лоб, потом в губы. Отвечая на поцелуй, она обняла меня с такой силой, словно хотела выдавить из меня все выпитое пиво. Потом мы перебрались в ее комнату и все пошло по вполне стандартному сценарию.
10.
Через час или около того, я лежал на спине, глядел в потолок и старательно боролся с наплывающим сном. Она лежала рядом, прижимаясь губами к моему плечу. Я краем глаза глянул на часы, висевшие на стене - двенадцать с небольшим.
- Я пойду - сказал я и стал одеваться.
- Может останешься? - спросила она, с надеждой в голосе.
- Неа. Меня мама дома ждет - нагло соврал я.
- А-а-а-а... понятно. Слушай, а у тебя девчонка есть?
Я не ответил. Просто улыбнулся и сказал:
-Мне пора.
Пока я обувался, она принесла пиво в кульке.
- Ну и куда я его дену? - спросил я.
- А я куда?
- Ладно, давай его сюда. Ну все, счастливо.
- Угу, пока. Будет время, заходи. Я после занятий, обычно, дома.
- О. К. Заодно на папиков твоих посмотрю.
11.
Я шел по ночной, затихшей улице и на душе у меня было на редкость гадко. Какого хрена я к ней вообще поперся - ругал я себя. Я был уже почти трезвый и шел, конечно, не домой, а к своей девушке. Бутылки с пивом весело позвякивали. Вот уже и до боли знакомый дом. В окне темно, что, впрочем, неудивительно. Через минуту я позвонил в дверь и прислушался. Сначала ни чего не было слышно, но вскоре раздалось, шлепанье босых ног по полу и сонный голос спросил:
- Кто?
- Конь, блин, в макинтоше. Открывай давай.
Заскрежетал замок, дверь открылась и на пороге возникла она.
- Заходи - сказала она злым голосом.
Я зашел, разулся и прямиком направился на кухню. Там я открыл пиво, сел на стул и принялся барабанить пальцами по столу. В дверном проеме выросла моя любовь и стала сверлить меня глазами.
- Ну что ты на меня так смотришь. Сядь хотя бы.
- Ты где был?! - спросила она, садясь напротив.
- Пиво пил.
- Оно и видно. Я тебя обыскалась, домой к тебе ходила, по друзьям, а тебя нет. И тут на тебе,
явился заполночь.
- Ты же написала, что будешь после шести, вот я и пришел. А что?
- После шести, это не значит, что после двенадцати.
- Значит, надо было писать, до скольки. Кстати, что это за ненависть в записке и нафига ты на кухне убирала? Объяснитесь девушка.
- Ты что, ни чего не помнишь?
- Нет, а что было?
- Сдохну я с тобой... В общем, иду я домой, с работы, по лестнице поднимаюсь, смотрю, а ты на пороге сидишь, в позе лотоса. Я спрашиваю «Ты что здесь сидишь?», а ты говоришь... сейчас... а вот, ты говоришь «У тебя в жилище засилье демонов» - не знаю, что это такое. Ты мне домой, даже, зайти не дал, а сразу к себе потащил.
- И что? - спросил я, обхватывая голову руками.
- Притащил ты меня к себе, посадил и сказал, что нам вместе, надо очищать энергоинформационное пространство земли, от каких-то, там, паразитов. Я сказала, что у тебя уже башня съехала, а ты тогда, что если я не собираюсь тебе помогать, то должна сделать чистой, хотя бы, кухню. Ты снова в позу лотоса сел, а я пошла, кухню твою чистить. Часа два провозилась, захожу в комнату, а ты уже спишь. Ну, я записку написала и ушла.
- Да-а-а... - протянул я и сделал несколько больших глотков пива.
- Я так перепугалась - сказала она, неожиданно жалобным голосом. - Думала, у тебя совсем
уже крыша поехала. Что с тобой было?
- Это был один из голосов моего «Я».
- Что?
- Понимаешь, в нас сидят сотни всяких сущностей и они, как бы, принадлежат нашему «Я».
- И эти сущности, рвутся на поверхность. Вот и получается, что «Я» говорит разными
голосами, мыслит по-разному, чувствует по-разному. Так сказать, «Я» - многоголосое.
- Опять, бред какой-то.
- Почему бред?
- Потому что бред и не спорь. И когда же ты нормальным человеком станешь?
- Знаешь, когда я, вдруг, почувствую, что становлюсь нормальным человеком, сразу себе
пулю в лоб пущу или что-нибудь типа того.
- Уф-ф... пулю он пустит. Ну почему ты такой?
- Какой?
- Такой, какой ты есть.
- А почему ты такая, какая ты есть? Когда на этот вопрос ответишь, тогда поймешь, почему я такой.
- Так где же ты, все-таки, был? Вместо ответа, я запел:
Зачем тебе знать, когда он уйдет.
Зачем тебе знать, о чем он поет.
Зачем тебе знать, то чего не знает он
сам.
Зачем тебе знать, кого он любил.
Зачем тебе знать, о чем он просил.
Зачем тебе знать, то о чем он молчит.
Она вздохнула.
Поплачь о нем, пока он живой. Люби его, таким, какой он есть.
Она закинула ногу за ногу и стала на меня смотреть.
На датском рисунке домик с трубой,
Фидель Михаилу машет рукой,
Мы не как не можем привыкнуть жить
без войны
В космос совместно — валютный полет,
Ночью толпа, крестный ход.
Она уже видит себя в роли вдовы.
Она забарабанила пальцами, в такт моему пению.
Поплачь о нем, пока он живой. Люби его, таким, какой, он есть.
Она улыбнулась.
У тебя к нему есть, несколько слов,
У тебя к нему, даже, наверно, любовь.
Ты ждешь момента, чтоб отдать ему все.
Холодный мрамор, твои цветы,
Все опускается вниз и в горле комок,
Эти морщины так портят твое лицо.
Она заерзала на стуле.
Поплачь о нем, пока он живой.
Люби его, таким, какой он есть.
Она взяла бутылку пива, открыла и немного отпила.
Тихое утро, над городом смог.
Майская зелень, энцефалит.
Там хорошо, где нас с тобой нет.
Канистра с пивом, причем здесь вода.
Искусственный пилот, причем здесь народ.
Сегодня умрешь, завтра скажут - поэт.
Она взяла свой стул, поставила рядом со мной, села и принялась гладить меня по голове, против шерсти.
Поплачь о нем, пока он живой.
Люби его, таким, какой он есть.
Последний припев, мы пропели вместе.
|
|
| Петухов Вячеслав |
2006-07-12 |
6 |
3.00 |
2 |
|
|
«Что делать, если у вас болит живот?» |
|
|
|
|
| |
«Что делать, если у вас болит живот?»
«Что делать, если болит живот?» - спросите вы.
«Я, например ничего не делаю. Поболит и перестанет!» - ответил бы Петя, если был бы ещё жив.
«А он уже не болит!» - говорил санитар, цепляя Пете на большой палец правой ноги маленькую бирку.
«Ага!» - подтвердила Петина душа, сидевшая верхом на Пете вместе с мухами, которые интенсивно ставили на нём свои чёрные точки.
«Вот что значит, никогда не задумываться о том, какие же положительные стороны имеет, по своей природе, Минздрав СССР!» - объясняла на пальцах учительница философии в школе для глухонемых.
«Вот сука!» - только и сказал Тимур, у которого живой Петя одолжил 3 рубля и 45 копеек.
«Пейте леомитицин, - скажем мы, - если у вас болит живот!»
«Поехал в небо на дешёвой колбасе!» - закончил кто-то в чёрном капюшоне.
|
|
| Никита Лазарев |
2007-01-11 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Название: «Человек из человек»
Жанр: Очерк
Президент устало откинулся на спинку кресла… Выдохнул… Все тоже ощущение, все та же дрожь по всему телу… Да, говорят Заболоцкий умел рисовать портреты. Умел рисовать слабо сказано… Президент встал и нервно зашагал по кабинету. На столе лежал раскрытый томик Заболоцкого, на странице «Некрасивая девочка». Пепельница была полна окурков. Директор подошел к окну, взглянул вниз… Москва-река широкой поистине русской дугой огибала здание офиса… вдалеке был виден рваный след от дыма завода…небо было свинцово серое… солнца не было. Президент взъерошил рукой волосы, потер глаза – за последние дни он сильно осунулся – бессонница, под глазами образовались темно-синие сморщенные в гармошку мешки. Плюхнулся в кресло, закурил… Уже три дня как он вспомнил … вспомнил как в детстве, читая Заболоцкого, трясся и плакал над одним стихотворением, рыдал от искренней сердечной жалости и невыносимого страдания за несчастную, некрасивую девочку. Годы прошли, и вот он Президент: он богат, он никого не боится, он ничего не хочет, у него все есть, он все знает… Но вот несколько дней назад он вспомнил и задумался. Взял книгу, перечитал. И снова все те же чувства пронзили его. Он едва смог дочитать до последних строк – сердце бешено колотилось, руки судорожно вцепились в край стола, вески смочил пот…
Президент снова взял книгу. Пролистал несколько страниц… «Комментарии, критика.. в конце жизни Заболоцкий писал… «я немного лучше стал присматриваться к людям и стал любить их больше чем раньше» Этого еще не хватало! Две страницы и обе в точку..! Президент нервно кинул книгу на стол. Он никогда не любил людей, никогда. Он любил свою мать... любил отца… любил и любит жену, но их-то есть за что любить, а всех остальных? Нет он никогда не любил людей… Все, все люди делились в его сознании на победивших и побежденных. Еще лет в пятнадцать он понял, что жизнь состоит из долгих часов борьбы и еще более долгих часов посыпания головы пеплом, после поражения, или мимолетных моментов почивания на лаврах, после успешной схватки с окружающим миром. В школе он был неплохим спортсменом. Из него бы вышел неплохой стайер, если бы ни сердце. Он любил оставаться наедине с самим собой. Бег на длинные дистанции предоставлял такую возможность. Надо было лишь правильно рассчитать силы и не выключать голову. Никогда не выключать голову – это он понял в детстве и запомнил на всю жизнь. Те, кто бежал марафон, не задумываясь ни о чем, отключив сознание, попадали в бесчисленную череду напряжений и усилий, изматывающих физически и морально. Он же получал удовольствие. Он чувствовал скрытую гордость и умственное превосходство, когда на старте кто-то, ускоряясь, уходил вперед – он знал, что таким не выиграть. Все его движенья были четки и размеренны как работа часового маятника. Держась в середине, ближе к финишу он нагонял лидеров, и, получая вторую порцию удовольствия, обгонял их, хрипящих в изнеможении, не способных собрать волю и силы на главный рывок. Так Президент понял, что результат от долгой, утомительной работы порой зависит от пары секунд. Последнее главное удовольствие он получал на финише, когда первый, слегка подуставший, но первый пересекал черту. Десятки восхищенных, внимательных, взволнованных, злых, досадливо суженных глаз впивались в него. Он испытывал блаженство. Им восхищались, он нравился, им гордились, ему завидовали, его ненавидели, но на это наплевать, ведь он победитель!
Как-то он был с женой в театре. Давали «Отверженных» Гюго. Когда весь зал, затаив дыхание, напряженно смотрел на сцену, женщины утирали выступившие слезы, он, утомившись, перевел скучающий взгляд в зал. На губах застыла презрительно-насмешливая улыбка…слабые, немощные люди, не сумевшие вставить свою судьбу в железные тиски, как он. Президент сидел в ложе, и оттуда был виден как на ладони весь зал. Вот толстяк с красным вспотевшим лицом утирает слезы и сморкается, по видимому весьма мерзко, но его соседи не замечают этого- все увлечены действием; а вот прелестная, белокурая девочка всего лет десяти еще не все понимая в постановке заворожено смотрит и не чувствует как по ее щекам текут слезы. Президент потом несколько раз видел во сне эту девочку, с длинными белокурыми волосами и прекрасными мокрыми от слез глазами неподвижно устремленными куда-то вдаль. Тогда в театре он в первый раз засомневался. Но все равно –девочка и слезы постепенно забылись, а повседневный закон сильного постоянно давал о себе знать. И он делал как тогда в школе… на марафоне.
Президент нахмурился. Затушил окурок, опять встал… Так было и в жизни… он догонял, обгонял, топтал, побеждал. Нравилось это другим или нет. И в жизни он победитель… Так зачем же ему любить людей? Они не нужны ему… они слабы… они подчас беспомощны… они глупы…они завистливы и низки – значит их не за что любить! Не за что! И не надо! И он не будет… Но есть дилемма… Президент, досадливо морщась, потер лоб… ведь так хочется!
|
|
| Андрей Снегин |
2001-04-22 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
«Художник-старик»
I
Гуляя аллеями старого парка,
В раздумьях зашел я так далеко,
Где были развалины старого замка,
Липы кроны тянули в небеса высоко.
II
А рядом на камне старый художник
Размешивал краски, готовил холсты,
И не спеша, ставил он свой треножник,
Смотрел, словно спустят из замка мосты.
Припев:
Художник, старик, нарисуй мне о прошлом,
Пусть краски и кисть поведают мне,
Что в веке ушедшем и очень далеком
Святая любовь была на земле,
Святая любовь, о которой мечтаем,
В легендах и сказках о ней узнаем,
О ней мы помногу в книгах читаем,
Но вот почему-то ее не найдем.
III
В замке разрушенном, мохом покрытым
Когда-то давно королева жила,
С пламенным сердцем и взглядом открытым
Из далеких походов мужа ждала.
IV
Но в битве любимый повергнут жестокой,
Холодный клинок до сердца достал.
И королева с черной башни высокой
Бросилась вниз, на гранит острых скал.
Припев:
Художник, старик, нарисуй мне о прошлом,
Пусть краски и кисть поведают мне,
Что в веке ушедшем и очень далеком
Святая любовь была на земле,
Святая любовь, о которой мечтаем,
В легендах и сказках о ней узнаем,
О ней мы помногу в книгах читаем,
Но вот почему-то ее не найдем.
|
|
| МИХО МОСУЛИШВИЛИ |
2006-03-09 |
7 |
3.50 |
2 |
|
|
«Ходить по следам динозавров запрещается!» |
|
|
|
|
| |
(Пародия на тему: «Синопсисы»)
Сценарная заявка (синопсис) документального фильма
Начало фильма (или, возможно, финал)
(В кадре местечко Сатаплия близ Кутаиси, где до наших дней сохранились следы динозавров. Геолог и Палеонтолог подходят к следам динозавров и указывают на щит с предупреждающей надписью: «ХОДИТЬ ПО СЛЕДАМ ДИНОЗАВРОВ ЗАПРЕЩАЕТСЯ!»
Геолог (улыбаясь) – В середине прошлого века большой любитель нашей праистории, хранитель Сатаплии Петр Чабукиани приготовил такую остроумную надпись для известного грузинского литературного критика Гурама Асатиани и его друзей писателей.
Палеонтолог – Ходить по следам тут просто не стоит. Но если даже пройдешь, ничего не случится. Камень был и будет камнем. Наших следов не останется.
Геолог – Хорошо написал Гурам Асатиани – «Динозавры прошли по мокрому песку, на берегу океана, который существовал тут в незапамятные времена. Им наверное было даже приятно, когда они ступали по влажному песку расстрескавшимися от жары ступнями. Они даже не представляли себе, что за их спиной затаилась вечность».
Палеонтолог – Несмотря на то, что ходить по следам динозавров запрещается, давайте попытаемся приоткрыть одну из дверей вечности и попутешествовать в геологческом прошлом Кавказа (Геолог и Палеонтолог шагают по следам динозавров).
Другие эпизоды документального фильма:
( В кадре виден геологический разлом).
Геолог – Форма расположения наносных пород, это пласт, то есть слой, который состоит из одной горной породы. Из слоев некоторые горизонтальные, а некоторые – складчатые. (видны выпуклые и вогнутые складки) Выпуклые складки называются синклинами, вогнутые – антиклинами (виден другой геологический разлом). Мы видим породы и форму их расположения, но говорят ли они нам что-нибудь о прошлом Кавказа?
(К югу от Тбилиси, горный хребет Телети. Там с молотками в руках стоят Геолог и Палеонтолог).
Геолог – На этом антиклине распространены серые песчаники.
(Палеонтолог разламывает породу. Берет в руки осколок породы).
Палеонтолог - Эти маленькие образования специалисты именуют нумулитами. Они размером с горошину. Нумулит это такое ископаемое, то есть такой остаток живого организма, который попал в горную породу и так сохранился с неизмененным или же с измененным содержимым (В кадре видны маленькие движущиеся насекомые). Нумулиты были простейшими животными и жили несколько милионов лет назад.
(виден освещенный солнцем берег моря).
Геолог – То есть, когда эти песчаники оседали, на месте Тбилиси было море.
(В кадре виден Тбилиси, который постепенно затопляется и на его месте образовывается море. Потом в кадре – геологический разлом перед Соганлугским мостом).
Геолог – Тут на над песчаником расположен кусок вулканического покрывала. Исходя из этого, мы можем заключить, что в тоже время на дне моря происходили вулканические извержения.
(В кадре – извержение подводного вулкана. Виден город Мцхета. Геолог и Палеонтолог поднимаются на равнинную местность к северу от города, покинутую деревню).
Палеонтолог – Раньше тут была деревня Кодмани. Давайте поищем под этим холмом (разламывает молотком породу. Берет осколок). В этих известняковых пластах мы видим раковины моллюсков. Эти улитки обитали в море, подобном сегодняшнему Черному морю.
(Берег Черного моря. Геолог и Палеонтолог спускаются вниз и идут по дороге. Останавливаются у крепости «Бебрис цихе»).
Геолог – Над пластами известняка мы видим чередование глин и песчаников. Геологи называют такую последовательность пластов Нацхорским строем.
Палеонтолог – (Подбирает молотком осколок породы) Никаких морских ископаемых тут нет.
Геолог – (Указывает на осколок) А это что?
Палеонтолог – Эти улитки обитали на земле.
(Море отступает и появляются поля. Ведущие продолжают путь. Виден северный участок Мухранской долины. Палеонтолог отламывает от породы маленькие кусочки и останавливается).
Палеонтолог – К сожалению я сейчас не смог найти, но в этих пластах обнаружены ископаемые остатки позвоночных животных (Палеонтолог находится в музее, показывает зрителям ископаемые кости, которые находятся в горной породе, а потом – рисунок) Это предок лошади – Гиперион, жираф и так далее. (Палеонтолог опять находится на Мухранской долине). Мы можем заключить, что тут раньше была степь. Ведь жираф это животное степей. (Мухранской долина исчезает и видна бескрайняя степь).
Геолог – Геологические осадки дают нам богатую информацию о прошлом Кавказа, но когда что именно происходило?
(В кадре схема геологических периодов: Архейская эра, Протерозойская, Палеозойская, Мезозойская, Неозойская).
Одним словом, начиная Кембрийским (3500 миллиона лет назад), кончая Четвертичным периодом (2 миллиона лет назад), мы последовательно видим, как развивался и какие изменения претерпевал Кавказ со своим ландшафтом и живой природой. Документальный фильм будет иметь вид живой, насыщенной приключениями геологической экскурсии, в которой будут учавствовать Геолог и Палеонтолог. Если будет возможно, мы увидим процесс формирования Кавказских гор при помощи пространственной компютерной графики.
Конец
|
|
| Константин Тарчевский |
2011-01-22 |
0 |
0.00 |
0 |
|
|
«Сущность цветка», или Немного о себе. |
|
|
|
|
| |
«Сущность цветка», или Немного о себе.
Время от времени я подыскиваю слова, которые смогли бы наиболее ярко смогли бы отобразить всю тонкость и многообразие моей личности. И не нахожу. Вот, например: - «умный, совсем умный и проницательный». О чем говорят эти слова? Да ни о чем! Просто - голая правда. А где видно, что я до неприличия красив? И могу сам, без посторонней помощи поменять старую батарейку, или даже лампочку, затратив на это не более двух – трех часов? А где же то, что когда я пою свою любимую песню «Белые розы» Шатунова (и танцую) - все плачут, и недавно мой товарищ, чтобы скрыть радость перед похоронами тещи специально приезжал ко мне, чтобы в моем исполнении прослушать эту мелодию? Правда, он не догадывается, что это «Белые розы». Абсолютный слух, как у меня – в наше время - редкость. Ну ладно, я не об этом. А об том, что… Забыл. Ах, вот…
Недавно мне повезло. Просматривая журнал – газету «Публика», я наткнулся на статью под названием – «Сущность цветка или Подвиг «настоящей женщины». Здорово звучит. А когда прочитаешь – еще лучше. Я внимательно изучил эту статью и пришел к выводу, что если в некоторых местах попробовать заменить существительное «Цветок» «Константином», а «Женщину» на «Мужчину», то получится именно то, что хотел написать автор, но не смог, ибо не был со мной знаком. Вот смотрите:
«…Сущность Константина легко понять, посмотрев на него. Он цветет и благоухает, ничего не требуя взамен.
Константин не может по-другому. Его жизнь – это дар другим. Дар красоты, аромата, гармонии. И не важно, смотрят на него в данный момент, или он пьет пиво…»
Правда, здорово? И как верно подмечено! Именно аромат, а не что-либо иное исходит от меня, когда я употребляю водку, или иной горячительный напиток. А ведь некоторые не осознают…
Уф! - я уже вытер слезы и успокоился. Продолжаю.
Когда мне удалось откорректировать «Сущность Константина», я понял, что эта информация должна быть известна не только узкому кругу лиц. И поэтому я написал королеве Англии (в своем отечестве пророков не жалуют) письмо, где предложил ей, возвести меня в рыцари, а Элтона Джона сместить с занимаемой должности и отправить в Ирак. Чтобы она не тратила зря время на раздумья – я приложил к письму «Сущность Константина».
Вы улыбаетесь? А зря. Вы плохо знаете королеву Англии. Она тут же, по прочтении статьи выслала мне золотые шпоры. Правда, голубиной почтой. Этого я не понимаю. Консерватизм – консерватизмом, но нельзя же жить, как в средневековье.
А дальше – случилось несчастье. Почтовый голубь, перегруженный шпорами (а может ему их надели на лапы, не знаю), опустился передохнуть в районе Кривого Рога на мусорный бак, где его сожрал кот. Об этом я узнал из новостей. Теперь он местная достопримечательность. Еще бы. Не каждый день увидишь кота, у которого из-под хвоста торчит золотая шпора.
Ну, все, хватит. Я опять расстроился. Если у вас завалялись подходящие эпитеты, достойные того, чтобы развить и дополнить «Сущность Константина», присылайте.
С ув. Сэр Константин.
|
|
| Виталий Иванов |
2003-01-16 |
10 |
5.00 |
2 |
|
|
«Страшный суд» - «конец света» или «вечная жизнь»? |
|
|
|
|
| |
Удивительно, что апокалипсис или "конец света", конец нашего "христианского мира", версия которого описана в Откровении Иоанна, абсолютно логическим образом вытекает из проповеди Христа о любви, жертвенной и бездеятельной, беспредельной любви! Характерно, что именно апокалипсисом оканчивается Новый завет, да и вся Библия. Конец Библии, последняя идея учения - конец света. Вот к чему, оказывается, все мы стремимся!
Добровольная смерть Христа на кресте как бы рекомендует такую же судьбу и человечеству, всем людям, всем жизням. Пожертвовать собою, умереть в любви ко всему сущему, живому и неживому, распасться структурно, перейти в развитии как можно дальше назад, слиться в одно аморфное целое, без разграничения на индивиды, без "я", стать сразу всем – «землею и небом». Потом – может быть! - как-нибудь и воскреснем… В ином мире каком-нибудь. Или же - ни в каком. Никто ведь не знает!..
И не хотят же ведь знать! Просто – «верят»…
Нет, если все умрут, - никто не воскреснет!
Откровение Иоанна или Апокалипсис - не тайная ли насмешка Апостола над людьми, слепо верующими во всемогущество Бога, который вовне нас, и забывающими о Боге, который внутри каждого человека?..
"Страшный суд" происходит в каждом из нас всякое мгновение жизни. Каждый миг по делам и мыслям своим мы накапливаем в себе награду и наказание и получаем, что заслужили.
Внутри нас самих "конец света" и "вечная жизнь". Умирая, мы оставляем поступки свои на «страшный суд» мира, который определяет, что же мы окончательно заслужили перед Богом, Вселенной. Лишь лучшая, нужная миру часть от нас остается, получая вечную жизнь. Все остальное навсегда исчезает…
Чем больше необходимого миру мы сотворили в себе, тем большая часть нашего «я» получит «вечную жизнь».
|
|
| Шерепо Н.Ю. |
2006-09-29 |
10 |
5.00 |
2 |
| |
|
| |
Я хотела бы уметь быть гордой, но снова глотаю свою обиду далеко в глубину. В который раз я вздыхаю, но делаю шаг навстречу первой.
Я хотела бы уметь быть стойкой – помнить обиду, даже глядя в твои бездонные глаза, но, наверное, я слишком слаба…
Я снова пишу SMS. Хочу рассказать о многом… О том, что вечер сводит с ума, а ночь заставляет плакать. Я дышу этим киевским воздухом и, среди этой вони задыхаюсь лишь от одиночества. Этот мир слишком жесток, но добрее ли в нем я сама? Я так же отвергаю нелюбимых и так же могу стать спиной к кому-то. Но знаешь ли ты как сильно ты мне нужен?!
… Я опускаю руки, отпуская единое слово на экране телефона «скучаю»… Я опускаю вниз глаза, полны обиды, досады и слез. Я отпускаю в ночь любовь, обещая себе стать гордой… но утром снова говорю «люблю», рыдая над ответным «я скучаю тоже»…
|
|
| Дин Лии |
2005-08-23 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
«СИЛОЙ ГЛАЗ И МЫСЛИ».
Многие этому верили, а многие считали это простой выдумкой, не основывающейся ни на каких фактах, и говорили мне: «Да, Лир, ты просто сказочник, — тебе бы писателем стать — и цены бы тебе не было!». Я слушал их упреки с улыбкой на лице, но и по сей день продолжаю рассказывать то, что пережил сам (поэтому-то я и улыбаюсь их словам).
Да, теперь я семидесяти шестилетний старик, который сидит у камина, грея свои болячки, и вспоминает прошедшую молодость. Да, правильно говорили, когда я был еще мальчишкой, что ничего в старости интересного нет. Я им верил, но теперь могу убеждаться в этом лишний раз каждый день. Я бы не сказал, что меня что-то гнетет, но иногда становится как-то грустно, что ты стар, а молодость прошла и назад не вернется. Мне по сей день доставляет удовольствие рассказывать детишкам о своих славных подвигах и приключениях, тем более, когда я вижу, что они слушают меня с нескрываемым интересом, не то, что их родители, которые говорят, что такого попросту не бывает. Эх, я бы мог им доказать это, но зачем, - лучше уж пусть они останутся убеждены в своей правоте — им будет спокойнее спать, да и вообще...
Тогда мне было двадцать лет и я, довольно-таки видный юноша, был в свите при дворе королевы Стефании, у которой, в свою очередь, была прелестная дочь, которой тогда только исполнилось девятнадцать. И её вот уже не первый год безуспешно пытались выдать за какого-нибудь принца, но, к моему счастью, принцы все были какими-то старыми и некрасивыми и принцессе не нравились, но, правда, не нравились и ее отцу—королю Гаалу.
Я говорю, что, к моему счастью, потому, что я тогда был безумно влюблен в принцессу Настасью, так влюблен, что это трудно передать простыми словами. Действительно, она была такой красивой девушкой, что красота богинь и нимф лесных (по сравнению с ее красотой) была, что металлическая роза в сравнении с розой живой. Она была как цветок: румянец на ее щеках был просто необыкновенного розового цвета, глаза глубже и синее неба, губки настолько чувственны, что ветер в сравнении с ними казался не нежнее камня, а ее длинные шелковистые волосы по цвету превосходили красоту солнца! Когда она улыбалась, а улыбалась она часто и вообще была очень веселой, я таял, как свеча, сердце мое стучало сильнее и сильнее, стараясь выскочить из груди и упасть к ее ногам.
Я ее любил безумно, а она, хоть и замечала меня и разговаривала со мной лучше, нежели с самым близким другом, не любила меня; она любила другого, во всяком случае, - сама так считала. Того - другого - я знал и мог, так как она встречалась с ним тайно, рассказать обо всем королеве, но я слишком ее любил и не мог допустить, чтобы она пострадала от моей нелюбви к тому, с кем она встречалась, а не любил я его именно за то, что она его любила. Впрочем, тут и так всем все ясно.
Я бы очень хотел оказаться на его месте. Но все равно, даже если бы Настасья меня и любила, ее мать никогда бы не дала возможности нам связать судьбы, потому что я был простой дворянин, а в Настасье текла королевская кровь; так что все пути к её сердцу были закрыты, но...
К середине лета намечалось провести ежегодный рыцарский турнир и на этот раз за обладание рукой и сердцем принцессы, то есть Настасью отдавали в жены победителю турнира. Решение отца было окончательным, и я понимал, что если не выиграю на турнире, то Настасью я больше не увижу. На турнире же должны были участвовать только принцы крови и, хотя я таковым не являлся, я решил принять участие в турнире, не чтобы завоевать Настасью, а чтобы на год отсрочить это безрадостное событие, когда бы ее отдали какому-либо принцу, а тем более не здешнему. План был прост; я выступаю в роли незнакомца — «Железной перчатки», а когда выигрываю и обман раскрывается, результаты турнира аннулируются, а следующий же турнир только через год. При этом меня не волновало, что после сделают со мной. Правда, я знал точно, что убить меня не смогут (я имею в виду, казнить), а вот заточить в старинном замке, об ужасах которого легенды складывались по сей день, могли, но решимость мою ничем нельзя было поколебать. Я собирался сражаться за правое дело — за свою любовь, а все остальное было не столь важно, да и жизнь без любимой Настасьи просто не имела никакого смысла: что я без нее — ничто!
Целую весну я готовился к турниру. Отец учил меня фехтовать и держаться в седле и, так как у меня было огромное желание победить, вскоре я сумел выбить из седла своего отца — самого славного рыцаря во всем королевстве. Когда же пришло время ехать на турнир, отец подарил мне свой меч, крепко обнял меня и произнес следующие слова, которые я запомнил на всю оставшуюся жизнь, - это были его последние слова.
— Сын мой, ты едешь сражаться за правое дело, и я понял, что вырастил настоящего мужчину, который может отстаивать свои взгляды с мечом в руках, когда словом уже не поможешь. Благословляй врагов своих и помни, что только тогда ты можешь добиться желаемого, когда очень этого хочешь и веришь, что добьёшься. Воплощай желаемое в жизнь только через мысли, а когда необходимо - и через действие. Прощай навсегда, и помни, что жизнь твоя будет нелегкой и опасной, в ней будет место подвигам, приключениям и огромной любви! Больше мы не увидимся.
Отец, действительно, знал, что говорил. Он был прав во многом, если даже не во всем. И когда я уезжал, он знал, что это последний раз, когда он меня видит, и что скоро он умрет. Впоследствии я узнал, что отец умер в тот день, когда меня замуровали навечно в замке «Смерти», и что был он тихо и мирно похоронен моим дядей, а его братом Михаэлем, с которым я потом, через двадцать лет, как раз перед его смертью, встретился и помог его почти разорившейся семье.
День выдался хмурый, солнце спряталось за тучи, и по всему было видно, что вечером будет дождь, но пока шел турнир, дул только сильный ветер, который мешал рыцарям разгонять своих коней до той скорости, с которой можно было выбить противника из седла даже легким движением. Приходилось полагаться только на свои силы и свое мастерство. До самого конца турнира лидером был принц Роберт, который сразил уже пятнадцать желающих обладать рукой юной Настасьи. Роберт был обаятельным, но жестоким молодым человеком. Ему было всего восемнадцать, но душа его была ужа полна ненавистью ко всему живому на этом свете. Настасья ему была не нужна, ему нужны были только деньги, которые Гаал отдавал в приданое дочери. В народе говорили, что Роберту помогают злые духи, но я в это не верил.
— Ну что, доблестные рыцари, неужели больше не осталось желающих завоевать руку и сердце моей прекрасней дочери Настасьи, — обратился Гаал к приехавшим на турнир, но желающих не было, отчего Гаал сильно помрачнел, а Роберт только жестоко усмехнулся.
— Я желаю победить Роберта! Я —рыцарь в маске—«Железная перчатка», — сказал я и выехал на середину поля брани под одобрительные вздохи приглашенных и облегченную улыбку самого короля.
Битва была не очень долгой. Мы столкнулись на копьях на скаку и, когда я наконец выбил Роберта ИЗ седла, мы стали сражаться на мечах, стоя обеими ногами на сырей земле. Роберта сложно было унять, он успокоился только тогда, когда я стоял над ним, лежащим на земле, держа меч у его горла.
— Да здравствует «Железная перчатка»! — кричала публика и видно было, что я им понравился. Король сделал знак и все утихли.
— Откройся нам, о, рыцарь в маске. Кто ты есть на самом деле, принц или король?
— Я разочарую вас —я ни то и ни другое, — сказал я, снимая маску и слезая с коня.
— Лир, это ты? — удивился Гаал, меняя выражение лица на противоположное. Публика также была удивлена и без конца охала и ахала, не зная, что и думать.
А дальше случилось то, на что я и рассчитывал: результаты турнира были аннулированы из-за того, что выигравший не принц крови, а я за нарушение королевских законов должен был быть заключен навечно в замок «Смерти» — месте унылом и непривлекательном.
— Настасья, я тебя люблю! — кричал я, когда меня под конвоем уводили G поля боя, и я видел, как у принцессы проскочила едва заметная искорка в глазах. Роберт был доволен исходом сражения, король сердился, что его дочь еще целый год так и не будет замужем. Настасья горько плакала, глядя на меня, а приглашенные только вздыхали.
Вечером того же дня стена замка «Смерти» была пробита, чтобы замок смог поглотить меня навечно. Не скажу, чтобы я был слишком уж расстроен тем, что исчезну навсегда из жизни и с глаз людских долой, но сердце мое сильно билось в предчувствии чего-то необыкновенного. Стену замуровали опытные каменщики нашего королевства, пожелавшие мне выжить в борьбе с крысами, и над головой моей, как и вокруг меня, до конца моей жизни должен был царить непроглядный мрак, с чем я уже давно смирился. Итак, я остался наедине сам с собой и с крысами, которые, по словам начальника охраны, должны были меня скоро сожрать. Но пока этого не произошло, я должен был распределить все свое свободное время, чтобы мне не было скучно. Первым делом я затеял тренировку с фамильным мечом, который был мне любезно и милостиво оставлен, — мечом, увы, стену не проломишь. По окончании же тренировки, я вложил меч в ножны и предался размышлениям о своем безрадостном будущем и, как ни прискорбно сознавать, заснул за этим довольно-таки интересным занятием.
Когда я проснулся, на дворе уже должен был стоять день, но сквозь стены замка солнце не проникало. Крыс я не увидел, зато по мне ползала маленькая белая мышка. Я уже начал привыкать к темноте и различал два цвета - это уж точно: черный и белый. Хотя, может быть, мышка просто светилась в темноте, — сейчас я уже ничему не удивлюсь. Мне пришла в голову интереснейшая мысль, как мне казалось, я хотел проследить, куда эта мышка побежит, поразвлечься, а заодно и обследовать замок, что я и сделал.
Замок, точнее те его части, которые представлялись моему взору, оказываясь у меня с моей маленькой Дэзи (так я назвал мышку) на пути, не представляли собой ничего необычного: старые унылые стены, неинтересная архитектура, плесень, сырость, паутина и кости, оставшиеся от прежних его постояльцев. Дэзи, маленькая и забавная, бежала, на первый взгляд, как-то смешно, а на второй — странно. Она как будто вела меня по какому-то лабиринту. И наконец мы куда-то пришли. Это была огромная зала с камином, который не зажигался уже сотни лет, столом и стульями посередине.
— Здравствуй, о, бесстрашный Лир, благородный и смелый. Проходи. Я давно тебя жду. Садись за стол, — возник ниоткуда голос, который по звуку напоминал голос старого человека.
— Здравствуйте. Но кто вы? — удивился я, не видя никого перед собой. От стены отделилась тень, которая подплыла ко мне, взяла меня за руку и проводила до стола. Мне было чуточку странно не почувствовать в своей руке руку незнакомца, его руки как бы не существовало.
— Я сэр Анри Клавдий Неаполитанский. И очень рад с вами познакомиться воочию. Хотя я вас давно знаю, но видеть мне вас физически но приходилось. Очень рад встрече!
— Как, вы и есть тот самый Великий Анри Неаполитанский, выигравший знаменитую битву при Креоне? Но это невозможно. Этого попросту не может быть. Как?..
— Вы удивлены. Да, тут есть чему удивиться. По вашим меркам я просто легенда, меня уже нет. Вы хотите сказать, что битва при Креоне была триста лет тому назад? Вы абсолютно правы, но это ничего не значит. По людским понятиям, я уже давно умер?
— Да, и об этом есть запись в метрической книге.
— Это глупость. В Библии сказано: не верьте глазам своим, не верьте ушам своим. Хотя в одном вы правы: вы не почувствовали моей руки?! Да, у меня нет ни рук, ни ног, ни всего остального. Я призрак, но я реален, иначе вы бы не разговаривали здесь со мной. Только не дрожите от страха, я не причиню вам вреда, напротив, вы мне нужны и жду я вас здесь уже около ста лет. Кстати, спасибо Дэзи, что она все сделала, как надо, ведь это она привела вас сюда. Теперь она мне во всем помогает вот уже второй год. Итак, вы хотите выбраться отсюда на свободу, к солнцу и очаровательной юной Настасье. Я о вас все знаю, можете не стесняться.
— Да, хочу, потому что…
— Я все знаю. Можете не тратить, время впустую, рассказывая мне вашу историю, потому что я всё о вас знаю, и даже то, чего вам пока знать не дано, но это только пока. Значит, вы хотите на волю, но готовы ли вы к испытаниям, которые выпадут на вашу долю, готовы ли вы потратить без малого пять с лишним лет вашей жизни на то, чтобы отсюда выбраться, но не просто выбраться, а выйти человеком всемогущественным, готовым править всем миром. Хотя, что я спрашиваю...
— Да я готов. В любом случае, лучше что-то делать, а не сидеть здесь, сложа руки и ожидая прихода смерти. Но как я смогу отсюда выйти, ведь стены непреодолимы и несокрушимы?
— Э, есть кое-что помогущественнее стен. Есть на Земле вещи, способные противостоять целому королевскому войску. Я говорю о магии и философии ее, доставшимся мне по наследству от моего учителя, который был триста пятьдесят лет назад заточен в этом замке. Передав мне свое могущество, он рассказал мне о тебе, и отправился в вечность, на встречу с Богом или с Сатаной. Я же не хочу ни на небо, ни к людям, потому что на небе неинтересно, а людей я презрел за их низость. Я счастлив, что могу быть хозяином этого замка и сотни лет размышлять. Да и Бог не возьмет меня, наверное, наверх, потому что я грешен, хотя сейчас и совершаю добро. Но запомни навсегда, что никому не дано знать, что есть добро, а что — зло. А люди - существа лживые, низкие и эгоистичные. Потому я и не пошел к людям обратно, когда стал могущественным, хотя мог спокойно разрушить стены замка. «Нет, - решил тогда я, — останусь лучше здесь навсегда — пользы будет больше». Лучше творить добро, потому что зла на свете и так слишком много и оно сильно. Но возвратимся к тому, с чего начали, вы хотите на свободу и не пожалеете пяти лет жизни, чтобы стать магом?
— Да, не пожалею. Но раньше я во всё это не верил.
— Я могу вас ни о чем не спрашивать, потому как мне заранее известно, что вы скажете, равно как я знаю, что вы думаете, но я должен соблюдать традиции. Я посвящаю вас в свои ученики, и дай Бог, чтобы вы знали столько же, сколько знаю я, ведь вам придется очень трудно. Интересно то, что каким бы хорошим ни был ученик, но он никогда не будет знать столько же, сколько знает его учитель, — очень жаль. Но надеюсь, что вы станете прекрасным магом, который сможет противостоять силе зла. Зло вездесуще, как вездесущ страх—это первоосновы мира, но мир может быть и светел, просто к этому никто не прилагает никаких усилий. Все живут только для себя. Живи для других, о, мой мальчик, и тебе будет дано то, что не дано другим. Твори добро. Урок первый: нет оружия сильнее мысли. Ничто по силе не сравнится с верой…
Таким образом, за философскими размышлениями, беседами и тренировками глаз, рук и навыков стали мирно течь дни моего заточения. Наука была сложна в восприятии, но я понял, что отец в свое время создал мне основу, опираясь на которую, я мог не запутаться в сложном мире философии оккультизма и практической магии. Господи, удивляюсь, сколько люди не могут узнать в своей жизни, сколько не могут сделать, о скольких вещах не имеют представления! Анри Клавдий, конечно, не был величайшим, но знания, которые были у него на вооружении, были достойны звания великой науки и не могли быть переданы кому угодно, а тем более человеку злому, который использовал бы их в корыстных целях против людей. Эти знания также не мог воспринять кто угодно из людей бескорыстных, но (благодарение судьбе) я мог стать их обладателем. Я не говорю о том, что я был каким-то необычайным человеком, - за время моего обучения мне было привито чувство меры, скромности, но и чувство собственного достоинства им не уступало. Стоит еще упомянуть о том, чему я там научился, чтобы у слушателей сложилось полнейшее впечатление о преимуществах тайных наук. Кстати, стоит упомянуть и о том, что в те годы еще не допускались тайные знания и запрещалось всяческое их изучение и распространение, а люди, нарушающие эти законы, приговаривались к смерти на костре, но часто на кострах горели не те, кто этого заслуживал…
А теперь немножко о тех вещах, которые я научился делать в процессе своего обучения. Например, однажды был случай, когда к нам в замок замуровали простого крестьянина, - но в целом - ни за что; за то, что он не захотел отдавать львиную долю своего урожая прислужникам Гаала и вступился за свое имущество с граблями в руках. У него была сломана нога, два пальца на правой руке, он был в синяках и кровоподтеках. Разумеется, я его полностью вылечил за два дня, а после выпустил на свободу через переход сквозь пространства и вдобавок дал ему немного денег, потому что его семья нуждалась и могла бы умереть с голода. Да и вообще, за эти пять лет, которые я провел в замке, мне с Анри Клавдием приходилось часто выпускать на волю каких-либо случайно залетевших «птиц», я имею в виду безобидных граждан, которых сажали в замок за какие-нибудь мелкие проступки, раздуваемые дворянами и солдатами до жутких преступлений.
За последнее время я стал понимать, что и сам Гаал и его жена Стефания очень плохо управляют как нашим государством, так и нашим народом, и то, что они не такие добрые и справедливые, какими на первый взгляд казались. И это навело меня на мысль, что необходимо будет навести порядок в Тилинии, как только я отсюда выйду, о чем и сказал в свое время Анри Клавдию.
— Зачем им помогать? — спросил Анри, — разве они сами не избрали себе эту участь, разве они делают хоть что-нибудь, чтобы это изменить? Нет! Они ждут. Может быть, я и жесток и, может быть, я поступаю неправильно, но, если ты хочешь что-то изменить, то действуй один, я ничего не хочу делать для тех людей, которые в свое время меня предали и допустили мое заточение в этом мрачном месте.
— Да, но не забывайте, что это было триста три года назад и люди за это время могли измениться. И почему же тогда не помочь людям.
— Если вам так хочется, то я буду это делать один, — сказал я Анри Клавдию, — но, конечно, вы во многом правы.
С этого дня я больше его не уговаривал, а продолжал постигать науку, из-за которой сюда, по словам Анри, тогда и попал. Временами мне казалось, что я здесь буду находиться вечно, но я не хотел расставаться с моим учителем, потому что еще не пришло время, а с другой стороны, видимо, было что-то, о чем учитель не говорил и что мне еще нужно было узнать. Правда, я не терял времени даром. Например, я научился распылять свое тело в пространстве что у простых смертных называлось становиться невидимым, но, увы, без помощи кольца с камнем из гнезда мифических птиц. Я научился вызывать души умерших, и именно с их помощью я узнавал о том, что происходит с моей любимой Настасьей. А то, что с ней происходило, требовало от меня решительных действий, но я очень хорошо помнил изречение призрака:
— Если хочешь жить — живи, если хочешь любить — люби, если можешь действовать — действуй. Но помни одно: существуют вещи необратимые, и не в нашей власти изменять их. А любя, никогда не теряй головы и не делай необдуманных поступков. Любовь — это великое чувство, потому и требует от нас серьезных и умных решений. С Настасьей у тебя все получится, хотя никогда не старайся предсказывать сам себе, иначе ты сделаешь свою жизнь необратимой, а тогда тебе её будет не изменить, а так — судьбы не существует, никогда не верь в первородное предопределение.
Я с полной серьезностью относился к тому, что он сказал, а точнее, я полностью в это верил и действовал согласно этому. А все-таки для меня было очень трудно сидеть сложа руки и я делал то, что мог. Через год после моего заточения состоялся новый рыцарский турнир за обладание рукой безвольной Настасьи и ее приданым. Роберт, естественно, был там и стал победителем турнира. Вот тогда-то мне и пришлось начинать действовать, чтобы предотвратить многое не желаемое, а точнее — сделать то, что от меня было необходимо. На поле боя я не мог помешать Роберту, потому что он был под защитой своего колдуна, о котором мне рассказал призрак Анри, и я видел тот черный заслон, ограждавший рыцаря Роберта со всех сторон. Я вспомнил разговор о «злых духах». Беспрепятственно Роберт увозил Настасью, смирившуюся со своей судьбой, в Антию, в свой родовой замок, чтобы навечно отлучить ее от свободы. Так что ее бывший возлюбленный Седу остался с носом, но ничего не пожелал сделать, чтобы вернуть Настасью. Но кроме того я слышал, что он просто перетрусил, когда еще до поединка Роберт пообещал его заколоть при любой возможности. Седу бежал к своим далеким родственникам в страхе и смятении, боясь смерти. И теперь Настасья была в руках Роберта в его замке. Это могло бы закончиться плачевно, если бы вовремя не вмешался я.
Колдун Роберта Сандвера был могущественным, но знания его были гораздо меньше, чем у меня. Ко всему тому же я убедился, что лучшая защита — нападение, и нападал раньше, чем Марко-колдун успевал это предвидеть. Если Роберт хотел приблизиться к Настасье, и как только он подходил к двери ее спальни, я насылал на него головные боли, от которых он корчился и падал почти замертво, а потом Марко неделями лечил его в постели. Но убивать я его не хотел и не мог — у меня был собственный кодекс, запрещавший убийство практически безоружного человека, ведь против меня он был бессилен.
Так продолжалось в течение нескольких месяцев, когда я досаждал незримо врагу добра — Роберту. Он ни о чем не догадывался, но однажды, по каким-то непонятным причинам, он решил с головой окунуться в черную магию, которой его стал обучать Марко, а затем и вовсе пригласил к себе именитого обладателя «Черной книги», общавшегося с потусторонним злом и творящим зло здесь, на земле, лордом Гран фон де Герблэком — графа Стенбери Дакка. Стенбери прославился своими деяниями, как и Герблэк, на земле десяти объединенных королевств. Его ненавидели, но боялись и не находилось ни одного мага или посвященного, кто бы смел ему перечить, а тем более выступать против этого великого мага. Можно было только предполагать о том, чему Стенбери научит новоиспеченного ученика. Самое главное, что нравилось Роберту, это то, что его учитель не брал денег, а взял у него лишь маленькую толику, о которой он — Роберт—не знал и которая в сущности была ему не нужна — он взял его душу, чем и скрепил договор, подписанный кровью. Теперь Роберт становился опасен, — он перешел границы обыкновенного бездействия и становился достойным противником, но до моего уровня ему все равно было еще очень далеко...
В целом, пять лет пролетели, как одни день, и приходилось расставаться с Анри Клавдием, хотя мне почему-то делать этого не хотелось, а с другой стороны, меня тянуло к Настасье, которую я не видел целых пять лет. И было огромное желание истребить все то зло, которое столь прочно въелось в землю нашего королевства, да и других королевств тоже. Больше с Анри мне не суждено было свидеться, потому что он этого не хотел, но напоследок он меня благословил на добрые дела, что мне придало дополнительные силы. Он посмотрел мне в лицо и сказал:
— Я верил, Лир, что ты станешь хорошим человеком, я верил в то, что ты будешь хорошим учеником, и ты впитал в себя все то, что я хотел тебе передать. Я буду верить и в то, что ты победишь. Вера — это то оружие, которое посильнее и покрепче мечей и копий, — это то, что дает нам силу, перед которой сила тысячи солдат ничто. Ты будешь верить в самое главное - верить в себя и никогда не забывать о той цели, для которой ты родился. Она всегда в тебе, у твоего сердца, и, следуя ей, ты многого добьешься. Будь счастлив!
И призрак Анри растворился в полутьме замка. Я мысленно поблагодарил его за все, что он для меня сделал, и направился в тонопроход между мерностями, дабы сразу оказаться в замке Сандверов.
Мне не нужно было строить какие-то хитроумные планы и много думать - у меня были вера и любовь, а также тайные знания призрака Анри Клавдия. Я не хочу вдаваться в описания той мрачности и черноты, которые я там увидел.
Я стоял посреди огромного зала и ожидал, когда хоть кто-нибудь в нем появится, а конкретно, я ждал рыцаря Роберта. Но, увы, мои ожидания не были удовлетворены, потому что моему взору предстал никто иной, как Марко.
— Знаю ли я вас, незнакомец, или не знаю, - сказал он мне, — но в любим случае я ощущаю в вас опасность. А теперь назовите себя и скажите: зачем вы сюда пожаловали?
— Я — Лир, можешь так и сообщить своему черному хозяину. А теперь я посоветую тебе, преданный пес зла, отойти в сторону и не чинить мне препятствия, если ты не хочешь отправиться в страну вечной ночи. Итак...
— Как ты смеешь, человечишка, оскорблять меня—придворного колдуна третьего крейцера Марко Иделео. Ну что ж, готовься отправиться туда сам.
Я не стал отвечать ему, чтобы не затягивать разговора, который с этим колдунишкой был у меня и без того большим, и стал ожидать нападения. Первое, что я в себе почувствовал— это то, что потолок стал к моей голове гораздо ближе и начал давить мне на темя, стараясь прижать к полу. А потом сотни иголок, которыми пользуются швеи, стали вонзаться мне в тело со всех сторон. Если бы кто-то посмотрел на это со стороны, то увидел бы, что потолок стоит на месте, равно как и не существует никаких иголок. «Ладно, ты подписал свой приговор. Марко», — подумал я. Я освободил свою голову и превратил иголки в большие мечи, которые и отослал обратно Марко. Он попытался сопротивляться и закрыться от них щитом, но его попытка не удалась ни на толику, — куда ему было биться со мной. Он закричал от боли, когда один за другим мечи стали вонзаться в его тело, а он терял силы и все ниже пригибался к полу. Изо всех его ран струился свет, но простой человек ничего бы не увидел, а мы с Марко это видели. Наконец мечи пропали, а свет, который струился из ран, стал разрывать Марко на части, и в конце концов он рассыпался на сотни тысяч блестящих искр, которые я тут же потушил тьмой и отправил с порывами ветра в разные стороны света, — Марко стал не опасен.
Теперь предметом моего поиска был Роберт.
Я мог отступиться, но к счастью, я кое-что знал о подвалах и подземных этажах этого здания, о которых даже не догадывались окружающие, но в которых очень часто находили последний приют богатые инфанты, купцы, и в которых хранились все несметные сокровища, доставшиеся ему нечестным путем.
Здесь-то, в одном из длинных залов я и встретил Роберта, который сначала немножко удивился, а потом расплылся в одобрительной улыбке и захотел было меня по-дружески (дружба, естественно, была поддельной) обнять, но я отстранил его.
— Да, да, да, старина Лир. Не удивлен, а уважен. Я знал, что ты жив, я просто не мог поверить, что такой доблестный юноша, как ты, превратившийся теперь во взрослого мужчину, просто так мог сгинуть в каком-то старом заскорузлом замке. Очень, очень рад, что ты пришел. Ты знаешь, я на тебя не в обиде за то, что ты меня победил тогда. Напротив, тогда ты заставил меня подумать о том, что мне-то семейная жизнь не к лицу. Ну, проходи, проходи; мы сейчас с тобой, как старые добрые друзья, закатим пышный обед по поводу твоего воскресения, будем веселиться и пить амбру.
—Ладно, хватит гримасничать. Ты отлично знаешь зачем я сюда пришел и то, что я не собираюсь отравляться на тот свет из-за отравленных напитков. Я пришел сюда за Настасьей и не уйду, если не заберу ее с собой. Мне всё равно, если придется жертвовать тобой ради этого. Ты мне не опасен, поэтому можешь продолжать жить, а тунику отмщения пусть надевают на себя оскорбленные и убитые тобой. Проведи меня к ней или мы с тобой будем биться насмерть в этом зале, а потом я найду ее сам. Ты понимаешь, что я должен победить.
Не говоря ни слова, Роберт поменял выражение лица с поддельной улыбки на неподдельную злость и сжал руки в кулаки. На моих глазах он переоблачился и, когда туман, окутавший его, рассеялся, передо мной в стойке Ники стоял хорошо вооруженный рыцарь с мечом в руках.
— Видит Бог, я не хотел твоей смерти, — сказал он, — а теперь ты умрешь, но это будет не моя вина. Умри!
С этими криками, окруженный черным куполом зла, он ринулся на меня. Я был наготове и взглядом остановил его на месте и волной с силой отбросил его обратно. Он упал на пол, но в то же мгновение встал и пошел в новую атаку, размахивая мечом у меня перед носом. Я отступал к другой двери, ведущей из зала, а меч Роберта, который мог убить меня уже сотни раз, будь я нормальным человеком, проходил сквозь меня. Я был призрачным, но постепенно он начал меня материализовывать, чему его, видимо, научил Дакк. Последний удар частично задел мою ногу и из неё фонтаном хлынула кровь. Всё, пора было прекращать играть в поддавки. Я туг же залечил свою ногу, а Роберт опять был отброшен к противоположной двери и поднимался на ноги.
Я его не видел, а только чувствовал, — я был им. На минуту мы замерли, а затем бросились навстречу друг другу. Я представил в своей руке меч, которого на самом деле не было, и, ухватившись за него второй рукой, стал держать его над головой. По мере того, как мы приближались, вера моя росла, как и росло мое мастерство владения мечом. Я устремился вперед так, что мы могли столкнуться только на бегу. Роберт с силой выкинул меч вперед, желая меня пронзить, но я отбил его выпад и с разворота ударил его мнимым мечом в живот на срез. Роберт попытался отбиться, но тут я в упор посмотрел на него, и мой меч, срезавший его меч, как нож масло, разрубил его почти напополам. Простояв в оцепенении несколько мгновений, Роберт упал, испустив дух, а я только здесь скинул с себя напряжение и распрямился из последней стойки, из которой был нанесен удар. Роберт был мертв и занятия магией ему не помогли — он в нее практически не верил, в отличие от меня!
Оставалось только найти Настасью и возвратить себе родовое имение, состоявшее из нескольких строений, отобранное Гаалом для своих подопечных после смерти моего отца.
Это не заняло много времени, и через минуту я уже стоял перед дверью тех покоев, в которых она находилась со времени своего заточения в замке Сандверов. Сердце мое бешено билось в груди, а перед глазами расстилался розовый туман, и голова отказывалась думать о чем-либо, кроме как о ней. Но все мои ожидания были оправданы с лихвой.
— ...Лир, это ты?! — закричала заплаканная Настасья и по лицу ее пробежала буря чувств, которые невозможно было передать на словах, но я все прекрасно видел. Она хотела мне что-то сказать, но язык, ее не слушался, он застыл, но я слышал ее внутренний голос. Боже, как она изменилась и как похорошела за эти пять лет. Ее лик достоин был кистей самых прославленных мастеров искусств. Но наряду с этим, моя будущая прекрасная супруга была сама добродетель — безупречна во всем. И даже с Седу, кроме прогулок по аллеям, у нее ничего не было. И неужели я мог не любить такую девушку; наверное, я был бы ужасным лицемером и самохвалом, если бы я ее не любил и если бы я ее не защитил тогда, когда она требовала защиты. Она кинулась навстречу и крепко меня обняла, рыдая от радости и ежеминутно всхлипывая у меня на плече.
— Настасья, моя милая Настасья. Не плачь, разве ты не видишь, что я жив и здоров, а самое главное — мы вместе, снова вместе!..
Я целовал ее горячие губы и все крепче прижимал к своей груди, чтобы лишний раз удостовериться в правде увиденного. Да, это была страсть, это была любовь, от которой не спастись ни красавцу, ни уроду, ни карлику, ни великану, ни дураку, ни умному, ни королю, ни нищему,— настолько она всесильна над людьми, насколько они беспомощны пред нею. Это было мое первое и последнее самое сладкое поражение. Она меня любила так же, как и я любил ее.
Иногда вечность настолько мала, что ее не хватает. Хотя эти мгновения были не меньше ее, но все же и им пришел конец, а положил его никто иной, как сам граф Стенбери Дакк, появившийся тогда, когда его меньше всего ожидали. Я был выбит из колеи нежностями Настасьи и теперь нужно было снова приходить в себя, но мы уже сидели за четырьмя стеклянными стенами, выйти из-за которых было очень сложно. Кто-кто, а сэр Стенбери очень хорошо подготовился к моему приходу, потому что знал об этом, а моя же бдительность была усыплена слабостью Роберта. Мы были в ловушке. Возникли светящееся и жужжащее световое кольцо , которое начало вокруг нас сжиматься. «Силой глаз и мысли»,— вертелись у меня в голове фраза. Я посмотрел на кольцо и стены. Все стены рассыпались на мелкие осколки, а кольцо растворилось. Тогда, сам не знаю почему, я взял Настасью и бросился бежать.
Стенбери стоял на месте и не собирался никуда двигаться, а двери, к которым мы бежали с силой захлопнулись. Я остановился на секунду и, в упор смотря на двери, попытался их открыть. Как будто ураган пронесся по залу, он распахнул их, равно как и все двери, которые были за ними, и взору нашему предстал бесконечный коридор, состоящий из пустых залов и дверей, по нему мы и бросились бежать вперед без оглядки, и, как только мы выбегали из очередной двери, она тут же захлопывалась у нас за спиной. Конечно, это не могло продолжаться до бесконечности. Со Стенбери мы были на равных и то, что мог я, мог и он, поэтому надо было реально смотреть на его возможности и быть наготове. Мы убегали, но коридор тянулся и тянулся, мы выбегали на лестницу, спускались или поднимались, но, непременно, оказывались на том же этаже, в том же коридоре. Я смотрел в окно и ничего не мог понять: здание, по которому мы убегали, было круглым и одноэтажным, но тогда почему же коридор был прям, стекла выбить было невозможно, а по количеству этажей это здание не уступало знаменитой Пафелевой башне , и каждое из окон смотрело на противоположную стену внутрь двора. Здесь не оставалось сомнений в причастности к этому графа. Мы остановились, потому что продолжать бег дальше было бессмысленным занятием.
— Ну что. Лир, устал? - спросил граф, стоя у меня за спиной, и не успел я обернуться, как отлетел к стене и ударился головой.
И тут началось. Я уже не знал: существую я или нет, — я провалился в какую-то бездну и тщетно пытался сообразить: Где я? Что я? Что со мной? Бессвязные мысли носились у меня в голове, как капли дождя в водовороте. Отовсюду доносился гул, и перед глазами плыли бессвязные разноцветные картинки, руки и ноги у меня были не то каменные, не то гибкие, как ивовый прут, но, одним словом, они меня не слушались. Дальше же я полностью отключился и уже ничего не видел, не слышал и не думал. Еще чуть позже я вышел из себя и поднялся над своим телом. По совпадению с рассказом Клавдия Неаполитанского — моего учителя — о своей смерти, я понял, что я помер.
— Нет!—услышал я со всех сторон крик Настасьи, которая сидела на коленях перед моим телом, закрывая лицо руками, — Лир, не уходи, я но могу без тебя!
Ради этих слов стоило жить! Я напряг все свои силы и перед глазами у меня закружились все уроки, данные моим учителем, а в ушах зазвучал тихий ничей голос:
— Если хочешь жить — живи, если можешь действовать — действуй. Любовь — великое чувство и иногда оно может сделать великое дело. Судьбы не существует. Ничто по силе не сравнится с Верой. Верь и дано тебе будет то, во что ты веришь, и получишь ты столько от Бога, насколько дал ему и верил.
Я возвращался в себя, вливаясь обратно в свое тело, и сразу стал ощущать жгучую острую боль, что говорило о том, что я живой. Любовь творила чудеса, ведь я не только восстановил себя и начал и мелить и реинтерировать сознание, но и почувствовал силы в тысячи раз большие, чем имел. Тогда я встал и посмотрел на Стенбери, как скорпион на свою добычу. Он должен был умереть. А он удивился, увидев меня живым, но защиту и внимание почти не понизил.
- Умри, страж Ада! — закричал я, вытягивая руки в его направлении, из которых потоком полился ярчайший свет, который мог бы заменить нам сотню солнц. Стенбери поставил защиту руками — черный крест, и стал рассеивать свет во все стороны. Но было бесполезно, потому что я удесятерил силу так, что у меня начинала болеть голова от перенапряжения. Достаточно было Стенбери на секунду ослабить защиту, как сразу же я завладел и его телом, и его разумом. Я не хотел играть в игры добрых малых, и отправил его душу туда, откуда она пришла — в царство вечной тьмы, а разум, служивший так усердно вездесущему злу, я развеял в почти что бесконечной Вселенной. А тело его было изъедено червями в считанные минуты. И остались от графа одни кости, которые были оставлены мной у замка в назидание потомкам, а над ними надпись: «Зачем величие тому, кто все равно впоследствии станет костями».
...Мы с Настасьей возвратились к себе в королевство, где сыграли самую пышную за всю его историю свадьбу. Гаал и Стефания, очищенные от скверны их душ, стали простыми мирными селянами и жили счастливо до конца своих дней. Не желая больше уничтожать, я стер их память и сделал крестьянами, дабы до конца своих дней они могли созерцать великолепие природы и трудиться во славу созидания и на благо людей. Я стер всю черноту, что мешала жить другим, и наше королевство стало столицей добра среди других королевств. Сначала мы с Настасьей правили этой великой страной, а затем ушли на покой, уподобившись родителям Настасьи. И больше никогда это королевство не было разделено на королей и их подданных — все были равны.
Настасья умерла в возрасте сорока двух лет, но здесь я уже не пытался использовать магию, ибо кто знает: сможет ли он усилиями и заботой продлить свою жизнь хотя бы на час! Предопределение!
А как мы сражались c Гepблэком – это уже другая история…
14 июля 1995 года.
|
|
| Сергей Хазов |
2005-01-04 |
0 |
0.00 |
0 |
|
|
«СЕМЬ МГНОВЕНИЙ ОЛЕГА ДАЛЯ» |
|
|
|
|
| |
киносценарий
Действующие лица
Олег Даль - актер театра и кино, 39 лет
Вахтер театра - 55 лет
Поклонница № 1 - 17 лет
Поклонница № 2 - 30 лет
Лицо № 1 - 31 год
Лица № 2 и № 3 - по 45 лет
Кассирша к/ст "Мосфильм" - 50 лет
Водитель а/м "Жигули" - 40 лет
Мгновение (картина) 1
Олег Иванович Даль выходит из подъезда своего дома. Весна, но пока еще ранняя, отчего холодно. На Дале - дубленка с приподнятым воротником, кепка. Через плечо брошен ремень сумки.Руки-в карманах дубленки.Олег Иванович курит "Родопи".Усталой походкой следует к остановке.Садится в автобус.
Поклонница № 1 (обращаясь к Поклоннице №2): Смотри, это же Даль!
Поклонница № 2 : Да ладно, Ольга, врать то!Он в транспорте не ездит!Артисты все на машинах,миллионеры!Весь Мосфильмовский проезд моторами ихними забит!
ОЛЕГ ДАЛЬ КАШЛЯЕТ, ПРОДВИГАЕТСЯ К ВЫХОДУ
Поклонница № 1 (Поклоннице № 2): Да говорю тебе - он!Ты посмотри!Точно он!
Поклонница № 2 хочет взглянуть, но Олег Иванович успевает уже сойти с автобуса.Он идет в театр.
Картина 2
О.Даль (Вахтеру): Здорово, Петрович!
Вахтер:Здравствуйте,Олег Иванович!Как дела?На репетицию,что ль?
О.Даль:-Нормально!Да нет,зашел глянуть: не пришли еще мои студенты?..
Вахтер:Да еще рано.Они к вечернему собираются.
О.Даль:А-а!Контрамарки...Ну ладно!Васильич придет, так ты ему скажи,пусть мне домой звякнет.Или Высоцкому...
Вахтер:Передам обязательно!
ЗАКУРИВ НОВУЮ СИГАРЕТУ,ОЛЕГ ИВАНОВИЧ ВЫХОДИТ ИЗ ТЕАТРА
Картина 3
УЛИЦА, ОЛЕГ ИВАНОВИЧ ИДЕТ К ОСТАНОВКЕ.ВНЕЗАПНО К НЕМУ ПОДБЕГАЕТ Поклонница № 3.
Поклонница № 3:Здравствуйте,Олег Иванович!
О.Даль:Здрасьте!
Поклонница № 3:Вы знаете, я так восхищена вами!Вы так прекрасно играете всегда!Вся моя семья,мои дети,муж,мы все...
О.Даль:Ясно...
Поклонница № 3:Олег Иванович, ваш последний фильм "В четверг, и больше никогда"...
О.Даль:Почему - последний???
Поклонница № 3 (чувствуется, ей неловко):Ах, вы разве сейчас снимаетесь?
О.Даль:Ну, и что?Дальше то что?!Снимаюсь,снимаюсь!..
ОЛЕГ ИВАНОВИЧ ПОВОРАЧИВАЕТСЯ, И МОЛЧА УХОДИТ С ОСТАНОВКИ.
Картина 4
КИНОСТУДИЯ "МОСФИЛЬМ". КАССА .
О.Даль:Вот,хочу получить гонорар за "Четверг..."
Кассир:Приходите после двух.Как,кстати,ваша фамилия?
О.Даль:-Даль.
Кассир:Ой,извините,я вас сразу не признала!..Вы же там в главной...
О.Даль:Да-да...Может,сейчас заплатите?
Кассир:Сейчас посмотрю,сколько у вас там набежало...(смотрит) Хорошо,получите...
ОЛЕГ ИВАНОВИЧ ПОЛУЧАЕТ ДЕНЬГИ, РАСПИСЫВАЕТСЯ.
Картина 5
ГАСТРОНОМ НЕПОДАЛЕКУ ОТ "МОСФИЛЬМА". ПУСТОЙ И ОГРОМНЫЙ ТОРГОВЫЙ ЗАЛ В СЕРЫХ ТОНАХ И БЕСКОНЕЧНЫМИ БАНКАМИ КИЛЬКИ В ТОМАТНОМ СОУСЕ НА ВИТРИНАХ. ОЛЕГ ДАЛЬ КЛАДЕТ БУТЫЛКИ С ВИНОМ В СУМКУ.
Лицо № 2(распивая водку с Лицом № 3 - грузчиком):Олег,давай к нам!
ОЛЕГ ИВАНОВИЧ ЖЕСТАМИ ОТКАЗЫВАЕТСЯ
Лицо № 3:Не уважаешь?Или нами брезгуешь?
Лицо № 2:А хрен их, артистов, разберет.Белоручки.Жрут, небось, на наши деньги.
ОЛЕГ ДАЛЬ МОЛЧА ПОДХОДИТ К ЛИЦАМ № 2 и 3, И ВЫПИВАЕТ ПРЕДЛОЖЕННЫЙ СТАКАН ВОДКИ.
Лицо № 3:Вот, правильно!Не посрамил!Эх,Люське сегодня расскажу...
Картина 6
ТРОТУАР У ПРОЕЗЖЕЙ ЧАСТИ. ОЛЕГ ИВАНОВИЧ ТОРМОЗИТ АВТО.
Водитель:Куда ехать?
ОЛЕГ ДАЛЬ НАЗЫВАЕТ ДОМАШНИЙ АДРЕС.
Водитель: Вы - Даль?
О.Даль:Нет.
Водитель:Да вы это, я же вижу!
О.Даль:Ну,допустим,я - это я.
Водитель:Вот! Чего в таком мрачном настроении?
О.Даль:А тебе что за дело?Что,каждый день артистов возишь?
Водитель:Не каждый.Первый раз!Да я просто спросил.Гляжу:фильмов новых с вами нет.Может,в театре чего готовите?
О.Даль:А-а-а!Все такое барахло!
Водитель:Это тоже верно.У всех служба одинаковая,по большому счету...
Картина 7
У ПОДЪЕЗДА ОЛЕГА ИВАНОВИЧА.
ДАЛЬ ВЫХОДИТ ИЗ "ЖИГУЛЕЙ", ЗАМЕЧАЯ,ЧТО НА ЛАВОЧКЕ СИДИТ Лицо № 1.
ОЛЕГ ИВАНОВИЧ МОЛЧА ПРОЩАЕТСЯ,ХЛОПАЕТ ДВЕРЦЕЙ "ЖИГУЛЕНКА".
Лицо № 1(у входа):Здрасьте,Олег Иванович!Я давно вашим творчеством увлекаюсь.Автограф можно?(сует открытку Далю).
О.Даль(механически расписываясь):Теперь - всё?
Лицо № 1:А поговорить?
О.Даль:Ну?!
Лицо № 1:Скажите пожалуйста,над чем вы сейчас работаете?Где снимаетесь,у кого?
О.Даль:Нигде.
Лицо № 1(усмехаясь):Этого не может быть,Олег Иванович!Шутите?..
О.Даль:Нет.(пауза).Извините...(скрывается в подъезде).
P.S. (Картина 8)
В КОРИДОРЕ НА ЛЕСТНИЧНОЙ ПЛОЩАДКЕ ПЕРЕД КВАРТИРОЙ ОЛЕГА ДАЛЯ.
ОЛЕГ ИВАНОВИЧ ОТПИРАЕТ ЗАМОК ВХОДНОЙ ДВЕРИ.В СУМКЕ,ЧТО БОЛТАЕТСЯ НА ПЛЕЧЕ ДАЛЯ,ЧТО ТО ПОЗВЯКИВАЕТ.
О.Даль(обращаясь к кому то в глубину своей квартиры):Васильич не звонил? - Нет???А Володя(Высоцкий-авт.)??? - Ладно,сейчас они должны придти...
ОЛЕГ ИВАНОВИЧ ЗАХОДИТ ДОМОЙ. ДВЕРЬ В КВАРТИРУ ЗАХЛОПЫВАЕТСЯ
КОНЕЦ
|
|
| orli |
2005-06-26 |
5 |
5.00 |
1 |
|
|
«СЕГОДНЯ ВСЕ ВИНОВАТЫ» новая глава ПЕРВОЙ ЛЮБВИ |
|
|
|
|
| |
Быстро взлетаю по лестнице. Тишина! Только всхлипывания тети Любы. Точно так же как и «теща» она не успела стать кем-то большим, а ведь могла бы. Стоило только захотеть. Да, что уж теперь. Не до этого мне сейчас, выяснять кто прав, кто виноват. У каждого своя, правда. Она во всем винит нашу любовь, которая почему-то мешала для поездки в Москву. Каждый ищет виновных, а винить некого. Сегодня все виноваты.
«СЕГОДНЯ ВСЕ ВИНОВАТЫ» новая глава ПЕРВОЙ ЛЮБВИ
Вторая глава «Сегодня все виноваты»
Быстро взлетаю по лестнице. Тишина! Только всхлипывания тети Любы.
Точно так же как и «теща» она не успела стать кем-то большим, а ведь могла бы. Стоило только захотеть. Да, что уж теперь. Не до этого мне сейчас, выяснять кто прав, кто виноват. У каждого своя, правда. Она во всем винит нашу любовь, которая почему-то мешала для поездки в Москву. Каждый ищет виновных, а винить некого.
Сегодня все виноваты.
Утром мать Игоря пришла к нам рано. Пришла и встала в дверях. Стоит, смотрит, не говоря ни словечка. К косяку прислонилась.
- Теть Люб, ты чего там встала? Проходи! – а сердечко в груди екает. Мне видно с дивана ее отражение в зеркале от серванта с посудой.
Этой ночью легла спать одетой, только брюки бросила в кресло, как будто знала, что времени не будет одеваться. Душу не обманешь, она все знает.
-У нас ИГОРЬ… УМЕР…- только и хватило сил выдавить из себя за мгновение постаревшей матери.
-КАК??? КОГДА??? Почему только сейчас пришли???
-Он, вот, утром… только… - вся осунулась под тяжестью слов. Глаза заплаканные. Руки плетьми весят по бокам
-А ты не пустила меня ночевать!!! – я набросилась на мать, сдерживая желание переколотить все в ненавистной в данную минуту квартире.
-Откуда же я знала… - большие испуганные глаза матери наполняются слезами.
Надо успокоиться. Надо взять себя в руки. Надо быть сильной. Откуда же ей было знать, что так случится? Она же только добра хотела. На себя - то посмотри, одна кожа и кости остались от бессонных ночей, от переживаний. Синики под глазами. Впору портрет той самой смерти с тебя срисовывать, что посетила нас в это поганое утро. Не спится карге беззубой с утра пораньше. Что, не могла найти какого-нибудь бича под забором или алкаша? Или мало на белом свете старых развалил, тем, кому и, правда, пора вещички собирать в последний путь, да завещание внукам писать? Ну, что ты с этого пацана возьмешь? Не об этом мечтали мы длинными, зимними ночами после обезболивающих уколов. О таком ни один нормальный человек в самом начале жизненного пути не мечтает…
Я сильная. Я все выдержу.
Улица. Соседний подъезд. Лестница. Сколько раз за все это время спускалась и поднималась по ней. СЕМЬ ступенек, но каждая может поведать отдельный рассказ. С утра пораньше и до вечера попозже топтали их наши ножки. То быстрые и легкие, то тяжелые и усталые.
Показывают мне рукой:
-Вот он...
Сердце в груди заколотилось с утроенной силой. Зеркала еще не закрыты, но часы уже стоят. Руки холодные, как лед! Так непривычно смотреть: лежит на одной подушке, последнее время ему приходилось спать почти сидя, прикрыт простыней.
Дядя Вова - отец, ходит с плотно сжатыми губами, воздух от напряжения можно резать. Это он всю ночь сегодня был возле него.
-Юль, я не спал, я чувствовал… - тихим поникшим голосом стал рассказывать отец – Умер, у меня на руках… Он просил, чтоб тебя позвал, что б сходил…
-Почему же не пришли, я же толком не спала?… - в ответ что-то невразумительное, пытаясь оправдаться, что боялся одного оставить. Просто, пожалел он тебя…
И так, на всю жизнь травма, как раз для полной картины не хватало, что б с тобой что-нибудь случилось. Последние полгода много чего недоговаривали. Боялись. Жалели. Врачи ему отмерили намного короче отрезок жизни, но меня подготавливали аккуратно. Вместо месяца предупреждали, что протянет не больше шести. Ох, и злилась в такие моменты на весь мир. Искры из глаз сыпались во все стороны, испепеляли всех в пух и прах.
-НЕ СМЕЙТЕ ХОРОНИТЬ, ПОКА ЕЩЕ ДЫШИТ!!! – верила в любовь. И он жил. Толи сердце молодое и сильное не хотело сдаваться, толи любовь наша помогала.
Настоящая любовь, какой только бывает САМАЯ ПЕРВАЯ.
Перед октябрьскими праздниками поехали они все-таки в столицу нашей родины Москву. Карта его больничная находилась во Всероссийском Онкологическом Центре.
После окончания местного училища и получив профессию газоэлектросварщика, распределили в самом конце восьмидесятых в город Кимры. Там и завертелась эта канитель с безобидной боли в коленке, которая привела к ампутации правой ноги, выше колена. В карточке записано «САРКОМА». Провели химия терапию, выдали справку «без метастазных изменений в легких» и подписали приговор. Приговор на всю оставшуюся жизнь инвалидом. Не знал он тогда, что жизни не так много у него осталось. Сейчас еще не научились толком лечить такие болезни, а чего же можно было тогда ждать. Тем более в маленьком районном центре, где он родился, там, где его дом, родители и друзья.
Приехав повторно в Москву, после обследование врач вызвал и спросил, его согласия на повторную «химию», констатировав «жидкость в легких». Что такое «жидкость» при его заболевании гадать не надо. Больше ему тогда ничего не сказали. Прогулявшись по коридорам «башни смерти» так больные называли больницу за серый цвет и высоту, узнал, что многие из его знакомых уже отошли в мир иной. Мать вызвали к главврачу и прямо в лоб залепили, чтоб увозила его поскорее отсюда, а то чего доброго в дороге помрет.
Писал письма оттуда, но адрес не давал: «Ты напишешь, а мы уже уедим, и будут письма там валяться! Зачем?»
Три письма
Как в знак любви твоей ко мне,
Прислал ты три письма.
И в каждом,
Теплых строк лучи
Невидимой свечи
Их так приятно, и легко,
Читать там в тишине,
И знать, что любишь ты меня
Ни только лишь во сне.
В конверте каждого письма
Слова я надышу,
На первом - я,
Потом - тебя,
Люблю - на третьем напишу.
И мне приятно в тишине,
С тобой сидеть - весьма.
Читая в знак любви ко мне,
Три ласковых письма.
Не помер! До конца зимы дожил. До того самого дня, который я не любила и боялась.
Не зря боялась…
Мы все знали, что рано или поздно это случится, но каждый раз надеялись на еще один день. Такое в моей жизни первый раз. Что делать? Не знаю! Сажусь в кресло и пристально вглядываюсь, а вдруг он еще дышит, но зрение не подводит.
И теперь только чувство вины сидит в каждом. Понимаешь, что надо было сделать не так, по-другому, как-то иначе. Но, каждый сделал то, что мог….
продолжение следует...
|
|
| Петухов Вячеслав |
2006-07-13 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
«Похороны и эгоист»
Сидит пред гробом эгоист тоскливо, а в том гробу - ошибка выстрела его была.
И думает он: «Ах, как бы было хорошо, если б спина моя его спасла тогда от глупости моей слепой - случайной пули!»
И так взывал он к всепрощенью, наслаждаясь благородством своей израненной и рыцарской души, стократно зная, что слова его уже никто не призовёт к ответу.
Как любит он себя сейчас, как торжествует, что он - один единственный из всех, кто плачет рядом, способен был спасти его от пули.
|
|
| Иванисов Николай |
2009-06-24 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
Она была избалована и капризна. Баловали и потакали запросам своего чада родители, беспрекословно выполняли все желания бабушка с дедушкой. Всё и всегда было для Леночки. Сыгранная год назад свадьба была многолюдной и пышной – так хотела Леночка. После свадьбы умопомрачительные желания воплощал в жизнь муж Сергей. Безумно любя свою жену, он с радостью исполнял её капризы. Настал момент, когда, казалось, не осталось ничего, чего бы она когда-то не попросила.
- Серенький, а что ты подаришь мне на 8-е марта?- спросила она мужа, когда до праздника оставалось несколько дней.
Сергей хотел подарить романтическую ночь на яхте «ФОРТУНА», которую купил ей в подарок. Свечи, шампанское, тихие и ласковые волны, бьющиеся о борта, звёздное небо, далёкие огни шумного города и вокруг – никого! Лишь он и она.
- Это будет сюрприз,- уклончиво ответил Сергей.
Проснувшись на следующее утро, они сели завтракать.
- Серёжа, я хочу, чтобы ты подарил мне на 8-е марта осень!!!- воскликнула жена.
- Леночка, послушай, я думаю, что…
- Нет,- нахмурилась она,- я хочу осень. Осень! О С Е Н Ь!!!
- Лена, послушай…
Но она отвернулась и стала смотреть в окно, всем своим видом показывая, что разговор окончен, и Сергею нужно немедленно ускорить ход времени, чтобы через шесть дней настала осень.
Следующие пять дней Сергею показались самыми длинными в его жизни. Буквально каждый час, когда они находились вдвоём, жена твердила о том, что скоро 8-е марта, и он должен подарить ей осень. Всякие попытки же Сергея поговорить с женой на эту тему приводили к тому, что Елена заканчивала диалоги фразами о том, что он не любит её, и никогда не любил, а иначе подарил бы ей всё, чего бы она не захотела.
Сергей был сам не свой все эти дни. Он не знал, как ему поступить, чтобы разрешить эту ситуацию.
Накануне праздника жена была ласкова с ним, как никогда, не уставая повторять о том, что если он её любит, то завтра обязательно подарит ей осень.
Лена не привыкла получать отказ в чём-либо и знала, что ей нужно только попросить и её желание исполнят. Она никак не могла представить себе, что может быть иначе. Если она хочет осень, значит завтра, 8-го марта, её ей должны подарить. Иначе быть не может, потому что просто не может быть!
Сергей всё же надеялся, что когда он завтра расскажет ей о своём подарке, то Лена забудет о невыполнимом желании и всё образуется.
Утром 8-го марта будильник, слегка подпрыгнув на тумбочке, разлил по комнате свою бодрую трель.
- Доброе утро, любимая,- сказал Сергей, целуя жену. С праздником тебя!
У меня есть для тебя сюрприз. Мы сегодня на ТВОЕЙ яхте…
Но договорить он не успел. Лена сбросила одеяло и бросилась к окну. В чистом синем небе ярко светило солнце, даря своё тепло озябшему зимой городу, весело щебетали птицы, во дворе играли дети, по асфальту, обгоняя друг друга, журчали ручейки.
Лена повернулась к Сергею:
- ГДЕ МОЯ ОСЕНЬ? – почти прокричала она.
- Леночка, послушай…
Но она ничего не хотела слушать.
- Ты совсем меня не любишь, слышишь, совсем.
- Лена, я... Послушай,- но она, не слушая уже его, продолжала выкрикивать:
- Слушать тебя? Т Е Б Я? Ты жалок. Ты даже не можешь выполнить желание женщины. Как я вообще могла за тебя замуж выйти? Ты противен мне.
- Лена, ты расстроена, но не нужно...
- Не учи меня! Понял? И вообще – убирайся! А когда сумеешь подарить мне осень, то можешь вернуться. Иди и ищи мне осень... Не хочу я яхту, и море мне твоё не надо. Хочу осень. Слышишь, осень!?!- она уже не отдавала себе отчёта в том, что говорит,- Что смотришь на меня? Уходи!- и она гневно указала ему рукой на дверь.
Сергей молча смотрел на свою жену, не узнавая её.
- Лена, нельзя быть настолько эгоистичной, что...
- Ах, это я эгоистична? Уходи прочь!- закричала она ему.
Сергей оделся и достал из шкафа большую дорожную сумку. Лена сидела на диване в ночной пижаме и наблюдала за мужем. Когда он повесил сумку на плечо и направился к двери, то она вдруг поняла, что он УХОДИТ. Уходит не за осенью, которую она требовала, а уходит от неё. Уходит и, возможно, не вернётся.
«О, иллюзии, порождаемые в нас детством, никогда не теряете вы своей прелести», - вспомнились ей слова Ги де Мопассана, когда она поняла, что вопреки её желанию то, что люди зовут гордостью, мешает ей остановить его. Она поднялась и стала смотреть ему в спину. Он остановился в дверях. Не обернулся. Нет. Просто остановился. На миг. На мгновение. Дверь за собой он не закрыл, и Лена видела, как он спускается по лестничной площадке, наступая подошвой туфель на желтые, красные, коричневые листья, ковром устилающие бетонные ступеньки, летя откуда-то с потолка. Вот за ним захлопнулась дверь подъезда, проскрипев ржавой пружиной. Елена подошла к окну и посмотрела вниз...
Он уходил по тротуарной дорожке, не оборачиваясь назад. В песочнице всё также играли дети, моросил мелкий дождь, небо было затянуто тяжёлыми свинцовыми тучами, сырой холодный воздух пробирал, казалось, до самого сердца, повсюду лежали листья, оставив деревья покачивать голыми ветвями...
Он уходил, унося последний год их совместной жизни, а у неё в душе была настоящая осень...
13.02.2007г.
TIME_14:50
|
|
| Евгений Батурин |
2006-01-10 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Больше у нас про «приданное» не вспоминали. Бабуля сказала: «Ша!». Пещеру Санькову мы нашли, нет там ни «Максима», ни лент пулеметных, один порох трубчатый в снарядных ящиках, да и то не много. Военные, видно, склад бросили. Набрехал Санёк про «Максим», чтобы я с ним в сопки согласился идти. Любит он по свалкам всяким шляться. Да и я люблю, особо по военным. Санек на меня не обижается, за то, что я его «вломил по самые помидоры». И правильно! Чего обижаться? Куда мне деваться было?
А двести «пиастров», какие мне Санёк при расчёте задолжал, всё-таки, вернул. Вот такие дела! Только в «чику» я больше не играю, променял все «пиастры» на ржавую пожарную каску с гребнем, как у римлян. Надо будет её наждачкой ошкурить и покрасить. Жаль, я сразу не докумекал. Надо было бабулю подговорить, с Санькина папы водолазный шлем «слупить», и рынду в придачу - за утерю Саньком моих сокровищ...
Ну, покедова. Бежать мне надо. Мы с Саньком идем на военное японское кладбище. Это на сопке, в километре от нашего дома. Там джапанизы похоронены, каких наши в сорок пятом году в плен взяли, а они от ран и болезней умерли. Сегодня делегация из Саппоро приезжает. В прошлое воскресение мимо кладбища случайно брели, а там японский консул с делегацией. На нас японские куртки, кирзовые сапоги и газетные пилотки с «октябрятскими» звездочками на лбу. Консул и пригласил нас с ним сфотографироваться. Знать, приглянулись мы ему чем-то. Не то куртками, не то звёздочками. А может и сапогами кирзовыми? Молодец консул, презент нам выдал – по пачке японских «жвачек» и значку с «восходящим солнцем». Хорошо бы сегодня повезло! Ну, всё! Пора!
***
С тех самых пор Жека к азартным играм ни-ни. А уж казино, «бандитов одноруких» за километр обходит. Шарахается, как чёрт от ладана. Азарт дело страшное, только начни, шагни шажок ему навстречу, так он тебя в такую пропасть затащит, не выберешься. На себе проверено! Тренировка на «пиастрах» даром не прошла. Санёк Матросов, не иначе, банкиром стал, были у него к этому все задатки. Ну! Цезарю - цезарево!
Папу Жекиного по бабушкиному предсказанию вышибли таки из КПСС. Только не совсем по бабушке - не за «беляцкую», а как сказала мама – за «блядскую» породу. Что уж скрывать, грешен был по женской части. Была у бабули «святая косточка», умела она предвидеть некоторые события. До фотографий в альбоме дело так и не дошло. Сначала Жека маленький был, а как вырос, некогда стало про старые альбомы спрашивать-слушать. Потом и бабуля умерла, так и не поведав про все семейные тайны. Да и сами альбомы при переездах где-то затерялись. А жаль!
Шлём Чжурдженьский куда-то запропал. Обидно, до слёз! Все время был, а потом исчез. Так и не прояснилось, что это за каска была такая. Непонятно. Коллекция боевых шлёмов потихоньку разрастается. Жека то там, то сям шлём надыбает, а то друзья на день рождения подарят. Десятка три шлемов уже набралось: куча немецких, американский, шведский, югославский, венгерский, советский, времён боёв на Халхин-Голе, ну и прочее. Не так давно дружок советский М-40 притащил. От сердца оторвал. И не мудрено – в Афганистане в нём воевал. Степаныч задарил пилотский шлём – в Никарагуа полковник в нём парился. Наркотрафик в джунглях с воздуха кассетными бомбами давил, будучи советником, при командующем ВВС. Жека так думает. Сам Степаныч молчит, как рыба об лёд. Военная тайна. А вот с водолазным шлёмом до сих пор закавыка, так и не удалось тогда Санька утрамбовать по этому поводу.
Если чего и приврал, Жека, так самую малость, чтобы не скучно было. А то неинтересно как-то одну правду-матку резать. Сам-то он не знает, где и что - правда, а что бабуля ему для интереса нафантазировала. Это касательно пращуров, а уж что до дворовых дел, всё - истинная, правда.
Что до реликвий, как начал Жека в шестьдесят втором году фамильные ценности на «пивные пиастры» менять, так и пошло-поехало - всё песком меж пальцев и протекло. Орден «За освоение Алтайского края» в шестом классе учитель рисования попросил. Жека, как раз у бабули в Сибири учился полгода, в посёлке Белоярский, под Барнаулом, в шестьдесят восьмом году. Дай, говорит, Жека, для школьного музея перерисовать, для будущих, дескать, поколений. До сих пор перерисовывает. Жульман задрипаный! Остались, правда, солонка, да стопка - прапрадедовские, серебряные. Солонка, понятно, на столе с солью стоит. А из стопки фамильной Жека и ныне водку пьёт, но только в торжественных случаях, особливо, когда на бочке.
Сундучок «тень-брень-тиритень» цел, в гараже где-то, в дальнем углу обретается. Вот в сундучке, только, уж ничего нет. Расфукали, как-то незаметно, общими усилиями. И войны вроде не было, чтоб совсем уж невмоготу, на хлеб, дескать, всё променяли. С другой стороны, как посмотреть - недаром пел Тальков: «... идет гражданская война!».
Все зависит от точки зрения. У Жеки на этот счет точка зрения полностью совпадает с классиком: «Блажен, кто посетил, сей мир, в его минуты роковые». Жить было интересно, а раз так, то и умирать будет нестрашно. Ну, да жизнь покажет...
декабрь 2005
Воронеж
|
|
| Евгений Батурин |
2006-01-10 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
«Не за то батька сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался!».
Надпись на стене туалета в игорном клубе «Цунами».
Конитива, товарищи! Конитива, по-японски, означает «здравствуйте». И что с того, что вы японским языком не владеете? Это ваши проблемы. Я вот тоже не владею! А кому до этого дело? Мало ли, чем я еще не владею? Валяюсь на спине посреди сцены. Лежать неудобно. Половицы, которыми выстлана сцена, впились в позвоночник тигриной хваткой, не говоря уже о рампе, на которой лежит моя голова. Не рампа, а гильотина, если не сказать хуже. Терплю. Я в своем репертуаре – смотрю кино «со всеми удобствами». Не, за билет я заплатил честно, только что толку? Воскресенье, сеанс утренний и зал забит пацанвой до отказа. Не то, что сидеть – стоять, места нет. Но, это не про меня. Я всегда себе место найду, и не только стоячее, но и лежачее.
Пока народ перечитывал титры «Таинственного острова», уплотнившись в зрительном зале до состояния шпротов в банке, я как разведчик, протиснулся к лестнице, ведущей на сцену. Змеем, по-пластунски, прижимаясь к полу, чтобы тень моей крадущейся задницы не была видна на экране, заполз к середине рампы. По экрану над штормовыми, вспененными океанскими волнами к Таинственному острову летит воздушный шар с невольными искателями приключений. Улёгся на спину: рампа под головой, как подушка, левый глаз смотрит левую половину экрана, ну, а правый, понятно, правую. Изгваздаюсь, конечно, как трубочист. Мама ругаться будет, ну да мне не привыкать. Я так люблю кино, что могу его смотреть в любом положении - сидя, лёжа, стоя, из дырки в заборе, вверх ногами, или в свободном падении: пока летишь - смотришь.
В прошлом году мы всей семейством отдыхали в Форосе, в Крыму. Вечерком забрели в парк к летнему кинотеатру. Папа, как положено, купил билеты на фильм «Парижские тайны», в том числе и на меня. Однако, оказалось, что «Тайны» не про мою честь: «Дети до шестнадцати лет не допускаются!». Я понимаю, трудно меня принять за шестнадцатилетнего. Подождать, разве что, лет десять. Контролёрша завернула меня без разговоров. А когда папа попытался решить вопрос полюбовно, пригрозила кликнуть офицерский патруль.
Папа хоть и в гражданке, но у него на лбу нарисовано, что он офицер. Делать нечего. На бугре расположен Дом отдыха Министерства обороны. Генералов здесь, как шелухи от семечек у сельпо, а папа только капитан. Спорить с офицерским патрулём ему «не с руки». Он и так, только тем и занят, что честь раздаёт налево и направо, несмотря на гражданский пиджак и шляпу. По привычке. В кои веки форму снял. Я думаю, он столько генералов за всю жизнь не видел.
Мама расстроилась. Уж очень ей хотелось про «Парижские Тайны» узнать. Тогда я предлагаю им на пару идти в кино и обещаю смирненько посидеть на лавочке у забора летнего кинотеатра, пока они поглазеют на Жана Маре. Уговаривать долго не пришлось. Затоварили мороженным, конфетами, газировкой и усадили на лавку. Поцеловала меня мама и пошли они в кино без меня. Лишь папа у самого входа обернулся и погрозил пальцем. А чего грозить? Я всегда своё слово держу, если, конечно, мне обстоятельства не мешают. Ну, а если уж обстоятельства, какие против – тут ничего не поделаешь.
Хорошо, тепло. Вокруг люди гуляют. С летней эстрады музыка слышна. Духовой оркестр вальс какой-то наяривает. Сижу себе на лавочке, грызу монпансье из металлической баночки, да лимонадом прихлёбываю. Прихлебываю и вспоминаю, как я, застряв в заборной дыре такого же кинотеатра в Романовке, смотрел «Полосатый рейс». А потом чего-то мне и подумалось: какая разница, буду сидеть я на лавочке у забора, или на самом заборе? А никакой! Заодно и на «Парижские тайны» гляну. Закрыл я баночку с монпансье, закупорил бутылку с газировкой и двигаю прямиком к забору.
На заборе посидеть не удалось. Какой-то старшина из Министерства обороны не пожадничал пустить поверху забора нитку колючей проволоки. Как я не мостился – ничего не вышло. Пришлось забраться на дерево и по нижней ветке передвинуться над забором, для лучшего обзора. Сидит народ на деревянных скамейках, кино смотрит. Мне тоже удобно. Ветка разлапистая, прямо кресло, а не ветка. Ну, не то чтобы совсем кресло, но держусь кое-как, с грехом пополам.
Подо мной какой-то лысый дядечка. Жарко ему, шляпу всё соломенную снимает, да платочком протирается. Глянул, как я на ветке устраиваюсь, но ничего не сказал. Потом только, слегка кулаком погрозил, когда ему на шляпу монпасьешка из моего раскрытого рта упала. Кино интересное, хочешь – не хочешь, а рот раскроешь. Пригрозил он мне молча, монпасьешку только со шляпы стряхнул.
Где-то в середине фильма, в разгар драки между Жаном Маре и парижскими полицейскими, я так увлекся, что про все забыл. В результате сверзился с ветки вниз, прямым ходом, на самую шляпу того потного дядечки. Сверзился вместе с монпансье и лимонадом. Хорошо, хоть на дядечку попал, всё помягче, чем кости о скамейку ломать. Бутылка с газировкой даже не разбилась, но грохота было прилично.
Скатился я с дядечки между скамейками и думаю сам себе: зареветь, чтобы уши не надрали, или просто дёру дать. А тут, чую - цап царап! За ухо меня кто-то держит. Дядечка! Поймал он меня, поднял сбитую шляпу, пока соседи на нас шикали, притянул за ухо к себе и усадил рядом, на скамью. То он меня за правое ухо держал, а тут перехватил, за левое, поудобнее, а в правое шепчет, соседям, чтобы не мешать:
- «Ты, боец, чей будешь?».
Я, как услышал про «бойца», сразу догадался. Из наших дядечка, из военных. А раз из военных, то мы с ним поладим. Солдат ребёнка не обидит. Чей будешь? Не видно по мне что ли? Свой я! Флотский! Понятное дело:
- «Жека, я! Мамин, да папин. Чей же еще? Отдыхаем мы тут!».
А он мне:
- «Мама-то, с папой где? Папа офицер?».
- «Капитан! Морская авиация! Кино с мамой смотрит, как все!», -
рапортую, а сам смотрю, куда бы мне сдёрнуть от дядечки этого в кусты. Ан, нет! Кустов вокруг не наблюдается, да и ухо моё в руке дядечки сидит намертво. Сдернуть, конечно, можно, но только, если без ушей. Повернулся он ко мне, посмотрел пристально:
- «Ясно дело! Жека, значит? Чего же ты сам по себе, а не с ними? Папа на билетах экономит?».
- «Да, как же с ними? И ничего папа не экономит. Есть у меня билет. Билетёрша не пустила. Кинуха-то до шестнадцати лет!», -
отвечаю, а сам билет по карманам разыскиваю. Отпустил дядечка моё ухо, руку на плечо положил:
- «Ладно, смотри кино, после, разберёмся. Угощай! Чем ты там в меня плевался?».
Пока мы с ним монпансье догрызали, «Парижские тайны» и кончились. Выходим мы из кинотеатра к скамеечке условленной, а там уж папа с мамой круги нарезают в поисках моей персоны. Дядечка, как заорет командным голосом:
- «Капитан! Ко мне!».
Я, так и присел. Ну, думаю, не иначе на Министра обороны с дерева свалился. Что сейчас будет? Папа, тоже не дурак – правую руку к шляпе приложил и марширует строевым шагом к Министру на доклад. Мама на месте по стойке смирно, известное дело – офицерская жена. Адмиралом дядечка оказался, шишкой из Главного штаба Военно-морского сил. Все обошлось. Нас даже в гости пригласили на следующий день. Адмирал ни капельки не обиделся, что я на него с дерева «спрыгнул». Папа потом сказал:
- «Полезное знакомство. Знаешь, ты Жека, на кого с деревьев прыгать...».
Кинопленка рвётся, и на белом полотнище экрана начинают мелькать какие-то черные полосы и кресты. Пацаны дружно принимаются свистеть и требовать «сапожника на мыло». Я свистеть еще не умею. Включается свет. Слева и справа от меня, под самой рампой, лежит не меньше десятка таких же умников как я. По лестнице ведущей на сцену со шваброй в руке поднимается «баба Дуся», а, может, «баба Зоя». Откуда же мне знать? Я, не дожидаясь, пока она начнет «выметать» нас шваброй из-под рампы, двигаю к противоположной лестнице. У края сцены ныряю за бархатный занавес и замираю в ожидании. Темень за занавесом не хуже, чем в нашей кладовке. Пыли только такой у нас нет. А здесь пылища! В носу начинает чесаться и меня пробивает на чих. Чихаю, как кот, несколько раз, закрыв нос занавесом.
Свет в зале снова гаснет. «Баба Дуся» пролетает, как фанера над Парижем». Мимо. Я выбираюсь из-за занавеса на изнанку сцены, с другой стороны экрана. Здесь никого нет. В глубине стоят два ряда стульев. Справа черный рояль. Посередине, перед экраном огромное кожаное кресло, в таком Ленин ходоков в Кремле принимал. В дальнем углу кантуются пенопластовые Дед Мороз и Снегурочка в ожидании Нового года. Усаживаюсь в кресло. Это не на сцене валяться под рампой. Место просто люкс! Видно отлично, только на изнанку: где было лево, стало право, а где право – всё наоборот. С моей стороны капитан Немо оказывается левшой. Здесь все левшами оказываются. Сдаётся мне, сам директор Дома культуры со своими корешами кино туточки смотрит.
Так вот, про кладовку. Скажу по секрету, стоит у нас в кладовке старый сундучок, да что там сундучок – сундучище! Деревянный, весь поверху обит металлическими полосами, открывается он, огромным, кованным ключищем. И музыка играет, когда ключ в замке проворачиваешь. Металлическая такая музыка, от пружин, которые ключ задевает в замке при повороте:
- «тень-брень-тиритень-
тиритень-и-день-брень-
тень-тирень-тирень-брень-брень».
А в сундуке том, мешочек, а в мешочке том... Блин! Прямо, как в сказке: на дубу сундук, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо Кощеево, а в яйце иголка. Бедняга Кощей. Неприятная вещь - иголка в яйце! А, впрочем, так ему, Кощею Бессмертному и надо.
Мешочек сшит из юфтевой мягкой кожи и затягивается бечевкой, как кисет. Может, он и в самом деле был когда-то кисетом? Мешочек-то заветный. Ясно, что он не простой, уж больно кожа мягкая, несмотря на то, что кисету в понедельник сто лет будет. Бабушка говорит, что кисет этот достался ей от деда, моего прапрадеда, который был купцом в Новосибирске. Или в Барнауле? Я уж что-то не помню, или это другой прапрадед в Новосибирске был, какой по железнодорожной части? Запутаешься тут!
Сам по себе кисет меня не интересует, подумаешь, кожаный мешочек – делов-то. А вот в мешочке, внутри, там очень интересно. Это мой прапрадед отмусолил бабуле кое-что из своих закромов, в качестве «приданного» к свадьбе. До свадьбы-то еще далеко, ей всего-то лет семь было. Оно и понятно, революция на дворе – девятнадцатый год. Подарить не успеешь, так потом и дарить нечего будет – всё отнимут, всё экспроприируют. Вот он ей подарок заранее и сделал по случаю свадьбы, которая неизвестно когда будет:
- «На, Маруська!», -
говорит:
- «Это тебе приданное. Авось, доживу и посмотрю, какого ты себе кавалера выберешь, а не доживу, так будет с чем замуж выходить. И мне на том свете спокойнее будет. Только, тогда уж, выбирай такого кавалера, чтобы во всей округе краше да достойней не было. А родителей я упрежу, чтобы они к твоим богатствам пальцем не касались. Им только волю дай – все порастрясут, Да бирюльками этими не тряси, не хвастайся ни перед кем, от греха-то. Береженого, знаешь, бог бережет!».
А лежит в мешочке действительно богатство. Первое и самое интересное - золотой самородок размером с кусочек сахара-рафинада. Только он не угловатый, а обглаженный, эдакий, с каверной на одной стороне. По словам бабули, прапрадед, по молодости, до того, как в купцы податься, промышлял по Сибири и Дальнему Востоку сотоварищи золотишком. И то, правда. Откуда же богатству купеческому взяться? Тут, либо золото искать, либо на большой дороге кого грабить. Иначе не разбогатеешь! А я и не говорил, что он рыл это золото, да кайлом кайлил! Сказано: «промышлял». Откуда я знаю, что это означает? Оно и видно, раз самородок такой гладенький, не иначе в речушке его какой таёжной надыбали. Надыбали, в смысле нашли.
«Таинственный остров» заканчивается. Надо выбираться, а то поймают меня в этом персональном кинотеатре, еще уши надерут, чтобы не лез куда... «Классная» все же кинуха, жаль только, что не цветная. Надо спешить домой, пообедать, а после обеда по телику будут «Дети капитана Гранта» с Паганелем в главной роли. Да портфель на завтра в школу приготовить. Да с Санькой Матросовым переговорить. Он недавно хвалился, что пещеру в сопках нашел «классную», полную снарядных ящиков с артиллерийским порохом. Может, врет? Странно он пещеру как-то описывает. Якобы вход в неё дверями стальными закрывается, а внутри пулемет «Максим» стоит, с лентой набитой патронами. Врет, скорее всего. Но проверить всё равно надо.
Слово «надыбали» имеет исконно другой смысл, это уж мне бабушка объяснила. Когда, в давние времена, ловили какого разбойника или злоумышленника против властей, его тащили в застенок и за руки подвешивали на дыбу. А на дыбе той жгли варнака огнем, бичевали бичом, ломом кости ломали, чтобы узнать все его тайны, планы и намерения. Имущество, разбойным путем добытое и припрятанное в тайниках, про какое тать этот рассказывал во время пытки на дыбе, доставалось молодцам из пыточной избы. Палачи-то, они же не совсем дураки – про злые умыслы злодея начальству докладывали, а вот про сокровища награбленные не всегда. Так и стали говорить, дескать, «надыбали» у разбойничка то-то и то-то, да еще вот это. «Надыбали» - на дыбе узнали. С тех пор, так и пошло словечко по языкам – «надыбали».
Самородок этот самый первый, какой прапрадед на старательском поприще добыл. Вот он его на память и оставил. Верно не один камешек желтенький нашел, раз этот сохранить удалось. И даже не два, потому, как в Новосибирске отстроил себе двухэтажный домино, бревенчатый. Потом женился на гречанке, да на коляске по городу разъезжал в шубе. Гречанку он из-за моря привез, как мир ездил посмотреть после трудов старательских. А может, не гречанку, а турчанку какую, на самом-то деле. Не иначе из гарема у султана, или паши, какого стибрил. Купцы и авантюристы, они такие – так и глядят, где, что плохо лежит.
У нас в роду, после женитьбы этой так все и поделилось, дети похожи либо на прапрадеда – русые да высокие, либо на прапрабабку гречанку – турки турками. У бабули, к примеру, сестра и два брата. Так вот, бабуля и её брат Коля – классические русские, а сестра Феня и брат Шурик – вылитые турки. Только фесок да кальянов с ятаганами не хватает. Рожи – не приведи, Господи. К ним даже спиной поворачиваться страшно. Янычары! И Витя с мамой – та же история. Мама, как царица грузинская – тёмненькая, высокая, стройная, волосы волной. Как расчесываться начнет, просто загляденье – не волосы, а водопад. А Витя русый, почти блондин, высокий – викинг, да и только. Один я удался, ни туда, ни сюда, ни викинг, ни турок – так, серединка на половинку и морда лепешечкой.
Я уже первоклассник. Если по честному, меня в этом году не должны были в школу отправлять, поскольку день рождения у меня шестнадцатого сентября и по гороскопу я «Дева». К первому сентября мне еще не исполнилось семи лет. Это папа всё запутал. Когда я родился, они всем бомбардировочным экипажем стали праздновать это событие. Так увлеклись, что про мою регистрацию, напрочь забыли. Зарегистрировали в Загсе только через месяц – шестнадцатого октября. Когда выяснилось, что в школу мне не попасть из-за нехватки двух месяцев, мама насела на папу по серьезному. Пришлось ему проехаться до Шкотовского Загса, «проставиться» кому надо, и перевести меня из «Дев», в «Львы». Теперь день рождения у меня шестнадцатого августа и я досрочно, на год раньше, стал первоклассником.
Живем мы не в гарнизоне, а в городе, и мебель у нас теперь не казённая, а японская, без инвентарных номеров. Папа привез её из Майдзуру, из последнего рейса. Сейчас он снова в море, где-то у Австралии. Мебель классная! На каждом предмете заклёпками прикреплена алюминиевая железяка, и на ней что-то написано красными иероглифами на самом настоящем японском языке. Сделана она из бальсового дерева, как плот «Кон-тики», на котором путешественники пересекли Тихий океан. Папа часто заходит своим судном в Японию, поэтому стал изучать японский язык, ну и я вместе с ним. Пока, что я знаю, как здороваться по-японски. Если хотите сказать кому-либо «здравствуйте», надо произнести «конитива», с ударением на последнем слоге, потом назвать человека по имени и добавить уважительную приставку «Сан». Конитива Мураками-сан!
А первая фраза, которой папу научили на японском, была:
- «Икурата ска мусумэ?».
Папа хотел знать, как по-японски сказать: «Сколько стоит?». Чтобы в магазине японском к подаркам прицениться. Папе эту фразу и выдали, на бумажке написали. Он стал ходить по магазинам с бумажкой и спрашивать всех:
- «Икурата ска мусумэ? Икурата ска мусумэ? Икурата ска мусумэ?».
Представляю лица японских продавщиц, когда он их об этом спрашивал. Мама просто обхохоталась, как услышала эту историю Полный конфуз! Оказывается, «Икурата ска мусумэ?» с японского языка на русский переводится так:
- «Сколько стоит женщина?».
Пошутили над ним так. А фраза «сколько стоит?» на японском: «Икурата ска?». Шутник потом был у нас в гостях и долго извинялся. Фраза «Сколько стоит?» самая ходовая фраза в моряцком лексиконе. Без неё моряк - просто не моряк. В какую бы страну не пришел пароход, первое, что нужно сделать - выучить на языке этой страны вопрос: «Сколько стоит?». В противном случае, не имеет смысла заходить в порт, там просто нечего делать.
Есть мнение, что все моряки, от начала времён, выходят в море только для того, чтобы зайти в иностранный порт, добраться до магазина и спросить «Икурата ска?». Нет, восход солнца в океане, конечно, дорогого стоит, и паруса надутые ветром, и соленые брызги в лицо, и пальмы, и рифы, тайфуны и ураганы. Но, согласитесь, если вы возвращаетесь домой обветренный тропическими ветрами, просоленный океанскими волнами, а вам нечего подарить своей любимой женщине и ребенку, то на кой чёрт, все эти ветра, волны и ураганы? Зачем преодолевать трудности, бороться за жизнь на утлой щепке, называемой пароходом посреди грандиозного океана? Зачем вообще все это?
Все самые известные авантюры в мире, от великих открытий до кровавых войн, начинались с мечты – сделать много пиастров. Все самые великие романтики и первооткрыватели, чтобы они там о себе не думали и, как себя ни оценивали, где-то в глубине души, в тайне от самого себя, подспудно мечтали о том, как Фортуна, вдруг развернётся к ним лицом и осыплет золотым дождём из дублонов. Колумб, Писсаро, герцог Альба, Ермак Тимофеич, капитан Чёрная Борода, да всех не перечислить.
Вы думаете, что Колумб искал Индию, чтобы подсмотреть восход солнца над индийским горизонтом? Ни фига подобного! Ему, просто край, надо было добраться до индийского магазина, ткнуть пальцем в мешок с пряностями и спросить: «Сколько стоит?». А! Вот, то-то! Викинги выходили в море на дубовых бочках из-под эля, египтяне - на вязанках тростника, римляне - на дровяных сараях, называемых триремами. Но! Это не мешало им быть настоящими моряками! Просто они знали главный морской вопрос – «Сколько стоит?». Романтики движут прогресс, а пиастры движут романтиками. Ну вот! Быть мне биту, если моряки с романтиками про мысли мои дознаются.
Подумаешь, пиастры. Мне это не страшно, я не романтик. Бабуля говорит, что я интроверт. Экстраверт, это который все выдаёт наружу, до такой степени, что внутри у него пусто, как в бочке. А интроверт, сколько на него снаружи не смотри, всё равно не поймешь, что он из себя представляет внутри. Интроверт - он, как двустворчатый моллюск: прикоснись, хлоп и створки закрыты. Можно сломать створки, залезть ножом между ними, раскрыть и увидеть разрезанные куски мышц и мантии. Но вы никогда не узнаете, что там было до того, как вы стали ломиться внутрь. Никогда не узнаете, а что же там происходит такое, и от чего появляются жемчужины.
Прапрадед, видать, не бедный был, но и не шибко богатый. На каменный-то домище не потянул. А, может, просто он такой скромный, что ему домище каменный без нужды. Ну, это уж потом было, а по молодости прапрадед еще тот авантюрист был. Одно слово – искатель приключений. Я ему даже завидую. Интересное время: хочешь - золото ищи, хочешь - по тайге броди за пушниной, или в хунхузы подавайся, а то земли какие неизведанные открывай. Простор! Не то, что сейчас. В школу ходи, двоек не получай, в сопки не бегай, в море не залезай, по подвалам не шастай. Только и слышишь: «Не лезь, не шастай, не шляйся!». А чем же тогда заниматься? Скукотища!
Однажды прапрадед, даже с хунхузами, за золотишко своё бился. Хунхузы - это разбойники такие дальневосточные. Среди них и русские, и китайцы, и хрен поймешь кто.
Интернационал разбойный, попросту говоря, заклятьем проклеймённый. Поджидали на выходе из тайги охотников с пушниной ценной или с корнем женьшеня, а то старателей, какие по золоту шустрили. Подождут, присмотрятся: вот они соколики, по тропе пешим дралом тащат богатство свое, тяжким трудом таежным нажитое. Потом из винтовок соколиков покоцают, всё добро себе, а хозяев этого добра прямым ходом в речку. Речки там быстрые, холодные и все бегут в Амур или в море. Вот и «концы в воду».
Разбойников хунхузами китайцы прозвали, поскольку банды изначально из китаёз и маньчжур состояли и китайцев же грабили. Это уж потом там всякого сброду со всего света прибыло. Впрочем, доставалось там всем: и нашим, и не нашим. Коцали друг друга почем зря. Бабуля говорит, прапрадеда тоже как-то раз в речку кинули. Подстрелили его с товарищем на таёжной тропе, у реки. Пуля по голове чиркнула,кожу продрала и оглушила. Лежит он весь в крови, не шевелится. Хунхузы подумали, что он концы откинул и бросили обоих в речку. Сунгари речка эта называлась, что ли, а не то какая другая. Где-то в наших краях это было, в дальневосточных.
Потащило деда водой. Речка неглубокая, хорошо, если по колено. Головой пару раз торкнуло об валуны. Водичка холоднющая, как лёд. Дед и очнулся. Очнуться то очнулся, несет его водой, а он и шевелиться боится. Дернешься - а, ну, как заметят да пулю вослед дошлют. Так и отмокал в ледяной водичке без движения. Совсем было в сосульку заледенел. Руки-ноги скрючило, того и гляди об валуны звенеть начнут. Выждал пока его за мыс унесло, чтоб хунхузы не увидели, что оклемался. Кое-как «причалил» к берегу и уполз в тайгу.
В тайге вышел на заимку, отлежался. На ягодах-грибах не зажиреешь, но и с голоду не помрёшь. Имущество его хунхузы экспроприировали, остался цел только самородок, на память оставленный. Да и то потому лишь, что на шее в кисете висел. Не догадались разбойники за воротом посмотреть. Что дальше было, я не знаю. Только по бабулиной версии, прапрадед с этими хунхузами потом за товарища своего посчитался. Якобы, даже, имущество вернул – похунхузил хунхузов слегка. Может, слегка похунхузил, а, может, и начисто. Теперь разве разберешь, через сто лет?! Да и что разбираться: начисто - так начисто. И правильно. Мне совсем их не жалко, туда им и дорога. Сколько они людей хороших загубили от жадности своей. Одно слово - подлые людишки. Хунхузы, они и есть хунхузы.
По мне, все люди делятся на четыре категории: людишки, люди, человеки и человечищи. Человечищи - это такие, как мой прапрадед, или Семен Дежнев, или Дерсу Узала, или Пржевальский. Что бы ты о них хорошего ни сказал, всё будет меньше, чем они заслуживают. Человеки, тоже выше всяких похвал, но не такие, как человечищи - попроще будут. Моя бабуля – человек!
Люди - это нормальные хорошие люди, как моя мама, папа, Витя, я и наши пацаны. Ну, пацаны не все, конечно. Почти… Да нет, пожалуй, таки все. Порылся я в них мозгами и не нашел таких, чтобы сказать не люди они, дескать. Есть, с легким говнецом, но это простительно. Все мы слегка с говнецом – одни чуть больше, другие чуть меньше. Что касается людишек – тут каждому должно быть ясно и понятно, кто они такие, и как их от порядочных людей отличить.
Есть еще пятая категория, но эти к людям никакого отношения не имеют. Такой вот зверюга, недавно первоклассницу Танюшку из соседнего дома в подвале изнасиловал. Мужики задержали эту падаль, чуть не убили. А жаль! Теперь его судить будут. А судить таких нельзя, их сжигать надо, в пепел, а пепел с грязью мешать. Да, нет, не с грязью - для грязи это оскорбительно. С дерьмом мешать надо! Они в число людей не входят и, даже, не людишки, они как бы отдельно - нЕлюди. Это я так, для ясности...
Шрам от пули у прапрадеда на виске так и остался, на нем даже волосы не росли. Бабуля говорит, что я на него похожий – такой же мордастый «медвежонок». И правильно раз он, как медведь был, да еще мордастый, да еще со шрамом. У него и прапрапрапра... тьфу, внуки, короче, такими же быть должны. Такого «медведя» ночью встретишь, сам кошелек отдашь, даже если не попросит. Чего уж дожидаться, пока по плохому просить станет. Отдал сразу, сам и по хорошему, и иди себе спокойно дальше. Зато - целый и невредимый! Жизнь, она дороже любого хабара.
В компании с самородком в юфтевом кисете прохлаждаются два золотых перстня - женские, с каменьями. Перстни вычурные, с загогулинами в восточном стиле, на конце которых маленькие золотые капельки. Сразу видать старинные, одним мастером сделанные. Да и камешки на них немалые. Один каменюга размером с фасолину, зелененький такой – изумруд называется, другой красненький – не то рубин, не то еще какой. И тоже, размером с таракана-пруссака, да не простого. Жирный, такой, пруссачище!
А еще в кисете хранится царский орден - серебряный крест, размером с мою ладошку, вроде «мальтийского», да пятак золотой. Ну, пятак, не совсем пятак. Монета, размером с пятак, чуть потолще – «елизаветинская», вроде! А орден тяжелый, с синей эмалью. В центре гнездо под камень размером с трехкопеечную монету. Под гнездом надпись «За освоение Алтайского края», а ниже год – «одна тысяча восемьсот… лохматый». Крестом тем наградили другого прапрадеда моего, того, что по железнодорожной стезе пошёл. Камня вот только нет – видать какой-то из предыдущих внуков, до меня этот карбункул колупнул. Ну и прочей фигни, помельче, в кисете мало-мало есть. «Червонец», две «пятерки» николаевские, камушки какие-то беленькие и розовые, брошка золотая ломаная, оловом подпаянная.
Я нет-нет, да иной раз и залезу в сундук, за кисетом. Высыплю эти сокровища на диван и сижу, перебираю пальцами, да представляю, как прапрадеды их добывали. Бабуля смотрит, как я эти богатства меж пальцев тасую, улыбается и говорит:
- «Подрастешь, Жека, надумаешь жениться, я тебе эти «бирюльки» на свадьбу в «приданное» подарю, как мой дед их мне подарил. Ну, ты, уж, смотри, без дела-то не транжирь! Я, вон, даже в Гражданскую, и в Отечественную войну их сохранила. Могла, и на хлеб поменять, и на что ещё получше. Как же поменяешь? Память ведь, какая! Вещи-то все старинные. «Червонец», да «пятерки» николаевские только молодые - от тётки достались, от маминой сестры».
Тетка, сестра маминой бабушки, тоже интереснейшая старуха была, со странностями, да еще с какими. Бабушкину маму замуж выдали за железнодорожного инженера, их до революции «путейцами» звали, а её старшую сестру выдали за купчину Барнаульского, какой-то там номерной купеческой гильдии – это ж всё до революции происходило. А как революция то грянула, купчина от большевиков бежал с «колчаками», ну с Белой армией, которой командовал адмирал Колчак. Сам бежал, а жену на хозяйстве оставил – дом сторожить, богатства какие ни наесть беречь.
Больше о купчине никто ничего толком не слыхивал. То ли сгинул он под красными пулями, то ли в Китай бежал, а может, в Монголию с бароном Унгером подался. Был такой слух среди родственников – да разве слухам можно верить. Кто знает? Могло и такое быть, что белые его прикнокали – бежал-то не голышом, а при деньжищах огромных. И, уж верно, деньжищи были не бумажные, а в звонкой монете. Соблазн-то великий – одним махом разбогатеть. Вот его, верно, «беляк», какой из маузера и «приласкал», где-нибудь в темном месте, а багаж его себе забрал. Редкий человечишка от такого соблазна удержится.
Увез купчина богатства, но, судя по всему, толику малую оставил и жене своей. На прокорм до счастливых времен, пока белые большевиков «к ногтю» не возьмут. Это уж мы так думаем, ну, бабушка, мама и я. Потому как, старушенция эта, она хоть и родственница нам была, но родственников не особо жаловала. Сидела, даже днем, за семью запорами в своем купеческом доме, да с тремя ружьями, с взведенными курками. Просто так, на чай с пирожными, не заявишься, хоть и родственник кровный – сиди, жди, пока пригласят. А и пригласят, так прежде чем пустить, сто раз обглядит, обнюхает. Действительно ты тот, которого звали? Боялась она кого-то, а уж кого и почему, бог ее ведает.
Ружья у тетки были хорошие, дорогие. Пара, фирмы «Зауэр» - «Три кольца», двенадцатого калибра. Да «тулка» попроще, восьмого калибра – мортира, а не ружье. «Зауэр» - известная оружейная фирма, германская. Мама приходилась старушке, не то племянничной внучкой, не то внучатой племянницей. Когда маме было лет четырнадцать, а ее брату Виктору двенадцать, они, по просьбе этой внучатой бабки, ездили по очереди ночевать к ней в дом. Иной раз и бабуля с ночевкой туда ездила. Купчиха и днем сидела, на все запоры, закрывшись, а ночью и тем паче. Окна закрывала ставнями, заглядывала за каждый угол, давала маме заряженный «Зауэр», и инструктировала:
- «Коли, кто в окно полезет, а паче того двери ломать почнет, пали, Тамара, в варнака не задумываясь!».
Да еще в запас десятком патронов снабжала - прямо, как для ведения боевых действий. Сама бабка по ночам практически и не спала, всё домище свой обходила дозором, с ружьишком под мышкой – запоры, да ставни проверяла. В направлении каждого скрипа реагировала всей мощью своей артиллерии – так и ширяла стволами за каждую занавеску. Видать крепко ей кто-то обещал в гости зайти, да не по добру обещал.
Лет пять Витя с мамой бабусю эту купеческую по очереди вооруженные охраняли, пока она, царство ей небесное, не померла. А перед самой смертью одарила всех – бабуле «червонец», а маме и Вите по «пятерке» золотой выдала в благодарность за охрану. Померла она, как-то странно – была здорова, не хворала ни дня и вдруг - бэмс и нет её. Соседи внимание обратили на открытые среди бела дня двери, зашли, а она того, преставилась. Чтобы она двери-то настежь оставила, такого никогда не было. Вещички кругом по дому разбросаны, комоды-шкафчики раскрыты, будто незнамо кто искал незнамо что. Искать искали, а вот нашли? Кто ж его знает. Из старушечьих вещичек ничего не пропало, даже ружья не тронули. Потом-то все прояснилось.
Дом тёткин и все её имущество советской власти отошло, поскольку детей у бабуси внучатой не было, а бабуле моей в наследстве отказали. Какие, вы, мол, родственники - «седьмая вода на киселе». В смысле - родство дальнее. Все остальные родственники и того пуще – родство вообще, напрочь, туманное. А время такое, что права особо не покачаешь. Только рот раскрой - чики-брыки, и поедешь в «даль заснеженную», в теплушке с буржуйкой. «Зауэры», поговаривали, по какому-то высокому Барнаульскому начальству разошлись – знатные ружьишки были.
В дом купеческий заселились посторонние жильцы, каких государство квартирами оделило. А году в пятьдесят пятом, перед тем, как мне появиться на свет, дом этот старый, надумали сносить, а на его месте что-то построить. При сносе, нашли в стене «кубышку» - ту самую «малую толику», какую купец жене оставил на прокорм. Те, кто после смерти старушки шкафы-комоды наизнанку вывернули, видать нужными поисковыми навыками не обладали. Облажались они с сокровищами – не смогли доискаться. «Толика», по разговорам, была «не слабая». «Червонцев», да «пятерок» николаевских не меряно, да еще и перстни, и браслеты, и камушки.
Жильцы тоже - без царя в голове. Нет бы, по стенкам, да подоконникам постучать – дом-то старинный, купеческий. Хозяин от красных убежал, любому дураку ясно, что припрятал чего-либо - на себе всего не унесешь. Вот под подоконниками всё это злато рабочие и нашли, когда выламывать их стали. По начальству доложили, милиция мигом прилетела, и всё экспроприировала до последнего золотого грошика. Рабочим ничего не дали, поскольку нашли они это, когда на работе находились. Сами находкой распорядиться они не решились. Я как подумаю, какие деньжищи мимо людей пролетели, так меня эдакая досада берет! Ну что они в музее лежать будут, какая от них там польза? Хотя, вряд ли они в музей попали, небось, там же пристроились, где и «Зауэры». «Тулку», правда, Витя домой приволок. Правильно сделал, все равно пропала бы. Бабуля, когда рассказывает эту историю, всегда смеется:
- «Сидели с этими «Зауэрами» в пещере Али-Бабы на Сим-симовых сокровищах, а сами ни сном, ни духом. Думали мы тётка совсем с ума сбрендила. Знали, что у нее, что-то есть, но чтобы столько! Как она нас монетками одарила, так и подумали – вот, дескать, и все, что от купеческого богатства осталось. Померла, сердешная, а не сказала, что мошна у нее ядрёная была - помирать видно не собиралась».
Брошка из кисета, тоже со своей историей - дарённая. Когда купчиху-то охраняли всем семейством, бабуля с её соседом познакомилась. Проживал он в соседнем доме, с купчихой давнее знакомство имел. Звали соседа Францем Иосифовичем. Старый такой немчура, из ювелиров, тощий, да сухой, как удилище бамбуковое. В пенсне все ходил – очки такие старорежимные, на носу сами собой держались и цепочка от них к петличке пиджака, чтобы не потерялись. Ну, познакомилась, да познакомилась, тогда еще дед мой Федор жив был.
Франц Иосифович при встрече с бабулей раскланивался, знаки внимания оказывал, но все в рамках приличий. А когда дед Федор в пятьдесят девятом году умер и, бабушка осталась одна, вот тогда Франц Иосифович и проявился. Ровно через год после смерти деда. Бабушке было лет сорок восемь, а Францу уже за восемьдесят натикало. Появляется как-то Франц Иосифович к моей бабуле с цветами, конфетами и подарком, и просит её выйти за него замуж, руку и сердце предлагает:
- «Не могу, Мария Филипповна, без Вас жить. Пока Федор Никифорович, муж Ваш, жив был, я и надеяться, не смел. Теперь вот решился, поскольку вдова Вы, и женщина свободная. Люблю и хочу с Вами сочетаться законным браком».
И дарит ей эту самую, брошь, оловом подпаянную. Дарит сходу, не дожидаясь бабулиного ответа по поводу замужества, не иначе правда влюбился, на старости лет. Тогда-то брошь целая была, не подпаянная, да с камешками розовыми и беленькими. Это уж я постарался, когда совсем маленький был – камни повыколупывал, да саму брошь подсунул под ножку стола, чтобы тот не качался. Ну, брошь и лопнула. Это уж потом было. А тогда брошка целехонька была, не иначе из старых запасов – с дореволюционной «пробой». Бабуля подумала-подумала, посоветовалась с моей мамой, да и дала согласие на законное бракосочетание.
Дать–то дала, да не все так просто оказалось. У Франца Иосифовича дети были уже взрослые, бабушке моей ровесники. Они, как про намечающееся бракосочетание узнали, так сразу и на дыбы встали, как стадо диких мустангов. У Франца-то дом старый, дореволюционной постройки, да и в доме антиквариата всякого – подсвечники, иконы в окладах, часы с боем огромнющие, щипцы каминные, картины, статуэтки бронзовые. Это уж я сам видел, как в гости с бабулей к нему захаживали. Интересно было обалденно, за что не возьмись – чудо из чудес, музей, да и только. Вот наследники будущие и взъярились - женится Франц Иосифович не видать им наследства. Франц Иосифович, пока с ними отношения выяснял, совсем в расстройство пришел, и от расстройства стало ему плохо с сердцем. Взял он и умер. Бабушка так больше замуж и не вышла, а брошь, подаренная Францем Иосифовичем, у нас осталась, в сафьяновом кисете.
Из-за этой истории с хунхузами и вышли у нас с бабулей разногласия. Сижу я как-то во дворе на лавочке с пацанами и рассказываю им про своего прапрадеда. Руками размахиваю, для наглядности, чтобы понятно было, как он золото старателем добывал, да с хунхузами бился. Пацаны рты-то раскрыли, интересно им. А я подробно рассказываю, в деталях:
- «...как дал он этому хунхузу по башке, так тот прямо в речку и покатился. Схватил прапрадед мешок с золотым песком, да другой с золотыми самородками, да трехлинейку хунхузскую. Только к самому главному хунхузскому начальнику повернулся, чтобы прикладом офигачить по его маньчжурской башке, а еще два мелких китаёза на плечи ему, как прыгнут с ножами в зубах. Дед одного, как хрястнет прикладом в живот, а другого поймал за косу и в речку его... Поворачивается к главному разбойнику, а тот выхватил маузер из деревянной кобуры и прямо в голову деду, как бабахнет...».
Рассказываю, запутался уже - где, правда, а где я сам придумал. Кино-то я про басмачей смотрю, вот из кино им и плету. «Тринадцать» смотрели? Кинуха такая, как наши пограничники с басмачами в Каракумах бились. Хотел еще приплести, как дед мой, ну то есть прапрадед, из пулемета «максим» всех хунхузов почикал, да вовремя вспомнил, что пулеметов тогда еще не было. А то бы, пацаны на раз раскусили, что я им три короба брехни нагородил. А чего? И пацанам интересно, и я в авторитете, с таким прапрадедом. Смотрю, вдруг пацаны рты закрыли, и за меня смотрят. Поворачиваюсь – бабуля. Стоит, слушает, как я тень на плетень навожу. Смотрит она на меня, ну очень не одобрительно, почти, как Ленин на буржуазию, и говорит:
- «Ну, Жека, опять фантазируешь? Ребят, что он вам тут плетет, про золото, небось, про хунхузов, про старателей? Пошли домой, болтунишка! Ужин стынет».
Я так и офигел, плести-то я, конечно, плету, но не все же, только подробности. Глобально-то, всё, правда, и про золото, и про старателей, и про разбойников - как на духу:
- «Бабуль, да ты, что? Сама ведь про прапрадеда рассказывала!».
А, она мне в ответ:
- «Выдумщик, ты, Жека, Фантазёр! Ничего я тебе такого не рассказывала. Ладно, пойдем - мама ждет, без тебя ужинать не хочет. Да и пора уже, темнеет на улице».
Пацаны от хохота покатываются, ну ты, дескать, Жека, и трепач - сам придумал, или в книжке какой про своего прапрадеда прочитал? Бабуля уж на порог подъезда поднимается. Рассердился я на них – на бабулю, да на пацанов – плюнул, не верите, дескать, дураки и не надо. И пошел ужинать. Поднимаюсь в подъезде по лестнице за бабулей и говорю ей:
- «Что же ты, бабуля, меня под монастырь подводишь? Теперь пацаны так и будут думать, что я им про прапра... натрепался, и что всё это неправда. Отсюда слышно, как хохочут. Опозорила на весь двор».
- «А и пусть думают! Я тебе не для того про прапрадеда рассказывала, чтобы ты на улице ребятишкам рассказывал. Ты им еще кисет юфтевый покажи в доказательство, что правду говоришь», -
смотрю, совсем рассердилась бабуля моя. А она, знай себе, ругается, несет меня по кочкам:
- «Я, что-то не пойму, совсем ты глупый что ли? Ты, Жека, «с мякушкой». Кто такие вещи посторонним людям рассказывает? До милиции дойдет, про наше с тобой приданное, так нас живо с тобой в кутузку законопатят за незаконное хранение золотовалютных запасов. Кумекаешь?», -
и по виску себя пальцем стучит:
- «Что скажем? Мы, де, коллекционеры – самородки и монеты золотые коллекционируем. А то жулики припрутся в гости, когда нас дома не будет - прицениться к мешочку. И вообще, раз уж ты такой бестолковый, я тебе прямо скажу, все что рассказывала, это я тебе для интереса выдумала, чтобы не скучал».
Вот и пойми её, то ли она правду рассказывает, то ли для моего интереса выдумывает. А то меня еще фантазером выставляет. Сама-то, какова! Накрутила целый роман
приключенческий. Я и сам знаю, что я «с мякушкой». Мы все «с мякушкой», только «мякушки» у всех разные. И мы все разные, и это просто здорово. Представляете, как неинтересно будет жить, если Сашка Матросов будет похож на мою бабулю, а бабуля на Хрущёва, а Хрущев на меня. Почувствовали? Вот, то-то и оно! Я ей и говорю:
- «Ты уж, бабулечка, по чести признавайся – правда всё про прапрадеда, или ты выдумала? Если выдумала, так мне такого интереса не надо, а если правда, то, как тебя совесть не заест, если я буду думать, что неправда. Откуда у нас тогда два альбома со старыми фотографиями? Я прапрадедом, может, горжусь почище, чем, если бы он «Героем Советского Союза» был. Героев-то их за войну несколько тысяч было, а таких, как мой прапрадед – раз, два и обчелся. А не скажешь, так я с тобой и раздружусь, напрочь! Дружи вон с Витиным Олежкой, младшим своим внуком и «приданное» ему на свадьбу дари! Он, как жениться надумает, тебе как раз сто лет стукнет. Вот и корешитесь с ним на пару!».
Олежка, это Витин сын, тоже внук бабулин, ему только третий год пошел – до свадьбы долго ждать. А альбомы и, правда, в сундуке лежат. Один-то, явно по технической линии. Там все больше фотографии железнодорожников со своими дамами в капорах, да лесных чиновников с лесничихами - по форме-то видать. А вот в другом - вылитые купеческие физиономии, как на картинах у художника Кустодиева – «Купчиха за чаем», или «Чаепитие в Мытищах», не помню точно. Покрутила бабуля головой туда-сюда, покумекала, испугалась видать, что я от «приданого» могу отказаться, и говорит:
- «Ладно! Про деда самая, что ни наесть, истинная, правда. Всё, как он мне описывал. А ты, чтобы по улице больше языком не трезвонил, а то выпятился гоголем – золото, старатели, хунхузы! Гордишься прапрадедом, вот и гордись без звона – про себя, втихомолку. Чтобы люди не подумали, что у нас закрома золота полны. Не обидно бы было, кабы, в самом деле, полны были. Золота всего на понюшку – самородок, да пара монеток блестящих, а греха потом не оберёшься. А про альбомы, как подрастешь, поведаю, а покуда тебе это ни к чему. Растрезвонишь, чего не следует - тебя в октябрята-пионеры не примут, а папу твоего из КПСС на раз вышибут, за «беляцкую» породу».
На том и порешили: бабуля мне всю правду про предков, а я на улице молчок в тряпочку про наше золотовалютное «приданое», похождения пращуров и «беляцкую породу». А также, я даю своё согласие на передачу «приданного» мне, как старшему внуку, а не Олежке. А чего? Плохо, что ли? Я вообще-то и не намерен был отказываться от «приданного». Просто, решил бабулю слегка попугать, чтобы она со своими сокровищами шибко не зазнавалась. Сокровища, сокровищами, а свою цену показать тоже надо. Я, дескать, тоже не лыком шит. Или шит? Не! Если я откажусь, кому она всё это передаст? Кроме меня некому. Значит я в этом вопросе и главный!
Недели не прошло, как меня постигли финансовые трудности. Не в прямом смысле финансовые, конечно, в косвенном. Дело в том, что мы с пацанами во дворе играем в «чику». Это игра такая, азартная. Пацаны постарше на деньги играют. Собирается несколько пацанов, ставят на кон, как договорятся: по копейке, а то по две, а может и по пятаку. Рисуют на земле круг и пятаки эти стопочкой ставят в центре, так чтобы все монеты в стопке были орлом вверх. Потом отсчитывают десять шагов и проводят черту.
Конаются кому, в какой очередности играть и по очереди бросают в стопочку монет свинцовую биту. Свинцовую биту каждый должен иметь свою. Добросить ее стараются как можно ближе к стопке, а еще лучше попасть прямо в нее битой. Тот, кто добрасывает биту ближе всех, играет первым – бьёт по стопке ребром биты так, чтобы монеты перевернулись «решкой» вверх. Я уж с вами по-простецки, без нумизматических тонкостей – аверс, реверс. Я про них слышал, да не знаю где аверс, а где реверс. Какие монеты перевернутся, те игрок забирает себе. Если нет ни одной перевернувшейся «решкой» вверх монеты, в игру вступает следующий. И так, пока все монетки не перевернутся. Оказался ты ловкий и «целкий» - все деньги твои, а если «шляпа», то извини – ты в проигрыше.
У нас денег, понятно, нет, поэтому в «чику» играем на пивные пробки. Да и у старших деньги не всегда водятся – они тоже чаще на пивные пробки режутся. Все очень просто – берешь пробку от пива или от лимонада, загибаешь волнистые края молотком и «монета» готова. Раньше этих пробок валялось всюду – бери, не хочу, а как «чика» в моду вошла, их хрен найдешь – пацанва все подсобрала. Некоторые пацаны, даже у магазина дежурят, как мужики пива купят, так они тут же пробки за ними подбирают. Играть-то хочется! Азарт такой же, как в игре на настоящие деньги. И теперь пробки стали настоящей «дворовой валютой». У нас тут не Америка, казино и «бандитов одноруких» нет. Мы сами себя развлекаем.
Если уж ты проигрался, то у тебя есть выбор: дежурить у магазина, собирая пробки за мужиками, взять в долг, в надежде отыграться, с обязательным возвратом с процентами, или выменять - на что-либо путное. Ждать пока мужики на пиво разохотятся, дело кислое. Они все больше по водке ударяют. Замучаешься ожидаючи! А долги у нас дело святое, как у гусаров. Не возвращать долг дело подлое и опасное. Можно запросто схлопотать по шее, а то и в нос.
Дошло до того, что за пробки можно даже, что-либо купить, допустим, меч деревянный, или щит из половинки сельдевой фанерной бочки, или почти настоящий меч из бочечного обруча. И даже пистолет капсюльный или «поджигной». Это удовольствие дорогое – четыреста, а то и пятьсот пробок стоит. Как договоришься. Только, где ж столько пробок набраться? Если только в игре повезёт. Таких покупок у нас еще не было. «Пивные пробки» в нашем дворе валюта стабильная, как доллар американский или рубль советский. За копейку пять штук дают. Прямо не пробки а «пиастры» какие-то!
Намедни я оказался «шляпой». Продул всё, подчистую. Свои кровные тридцать «пиастров», да еще пятьдесят, взятые в долг у Сашки Матросова. Плюс пять «пиастров» в день, в счёт процентов за долг. Санёк у нас дворовый ростовщик-меняла. У него всегда «пиастры» водятся. Как, так человеку удается? Талант прямо! «Пиастры» к рукам сами липнут. Санёк никогда не проигрывает. Он на игре себе полную мошну всякого хабара сделал. Все добро к нему за «пиастры» стекается.
«Влетел» я, аж на восемьдесят пять «пиастров». Ну, кровные-то, фиг с ними, а вот пятьдесят пять «пиастров» надо возвращать «кровь из носу». В буквальном смысле. Где вот только их брать? Это если сегодня возвращать, то пятьдесят пять, а если завтра, то уже шестьдесят. Проценты растут. Можно, конечно, деньгами расплатиться, всего-то на двенадцать копеек. Где их взять, кто бы мне сказал?! Не пойдешь же к маме просить, дай, дескать, мне двенадцать копеек, а то я в азартные игры проигрался в пух и прах. Такие просьбы себе дороже обойдутся, сам всю наличность отдашь, лишь бы шума не было.
Да и на игру пробки нужны. Что же мне теперь во двор не выходить? Во дворе без «пиастров» делать нечего. В «пятнашки» и «классики» никто уж не играет. Все на «чике» чиканулись. И поменять не на что. Все свои закрома пацанские я на прошлой неделе вывернул для покрытия проигрыша – пугач, рогатку и две монеты американские по одному центу. Цент, он за двадцать «пиастров» идёт. Дело «полный швах», хоть штаны свои последние закладывай! А не вернешь, точно по носу надают, да еще по шее добавят. Да не один на один! Если бы по честному - это бы пофигу! Всем ведь кагалом навалятся, чтобы неповадно было долги не возвращать. Отлупят, а долги-то не простят. Долги все равно выплачивать придется, иначе хоть в сопки сбегай. Так доживемся, за долги скоро в рабство обращать будут. Не кисет же из сундучка доставать, с пращуровыми реликвиями!?
Хожу я день, другой, третий. Про долг всё думаю. А проценты растут и растут. Я уж не шестьдесят «пиастров» должен, а все семьдесят пять. Просвета никакого. Нет-нет, да про мешочек и вспомню. Ну, про кисет, то бишь! Делать что-то надо. Санёк на меня при встрече вопросительно смотрит – когда, дескать, долги возвращать будешь? Взял я у него еще полсотни «пиастров» - отыграться. Куда там? Ободрали как липу за полчаса. И стал я должен уже целых сто двадцать пять «пиастров», и проценты в день по десятку набегают. И Вити, дяди моего, с морей еще нет, чтобы у него наличными разжиться. Пароход из района лова давно вышел, но не раньше, чем через две недели придет, при условии, что все нормально. У меня через две недели такие проценты набегут – всей Витиной зарплаты не хватит расплатиться. Не, быть мне битым! Точно!
Отыгрываться надо, другого выхода нет. Глядишь, и фарт покатит мне навстречу. Уламываю я кое-как Сашка, с грехом пополам, еще на сотню «пиастров». В жизни не играл аккуратнее: и на биту дул, и через левое плечо сплёвывал, по три раза перед каждым броском, и биту, зажав в ладонях, ко лбу прикладывал. Чего только не отчебучивал, чтобы выиграть. Сначала, вроде, дело пошло: штук сорок выиграл трудами тяжкими, а потом... Тьфу! Не подфартило, несмотря на все мои уловки. Продул, и выигранные сорок, и эту сотню, какую в долг взял. Итого набежало: сто семьдесят пять, плюс сто – двести семьдесят пять и проценты – по двадцать в день. Ёханый бабай!!!
Пять дней мозгами шевелю. Ничего умного, как с этими долгами расплатиться, придумать не могу. Правы римляне: «Фортуна нон пенис, ин манус нон рецус»! И полез на шестой день я в сундучок за кисетом. А что делать-то? Прапрадед меня простит, сам был рисковым человечищем. Тем более бабуля говорит, что на свадьбу мне передарит эти самые «бирюльки». Я понимаю, что всё мне не задарят, есть еще и Олежка, но уж прапрадедово мне точно обещано. И чего я до свадьбы ждать буду? Авось и бабуля не обидится. На свадьбе то ли нужно будет, то ли нет – а ныне нужно позарез, ну просто край. Забрал из кисета самородок, да два перстня. Остальной хабар общий, а это для меня бережёно. Сашке на выбор предложу, да еще поторгуюсь, как следует. Где наша не пропадала?
Кольцо, думаю, с зеленым камешком не меньше десяти рублей стоит. Это, аж на пять тысяч «пиастров» хватит. Прихожу к Сашке, показываю мои богатства. Давай, выбирай, дескать, что возьмешь. Рассчитаемся по долгу, за триста девяносто пять «пиастров». Санёк хитромудрый, это если не сказать хитрожопый, для ровного счета, чтобы не сбиться, округлил мой долг до четырехсот. Округлил и давай «бирюльки» в руках вертеть, и так, и сяк, и эдак. Потом откладывает самородок в сторону и говорит:
- « Не, Жека, эту фигню не возьму. Откуда известно, что это золото? Пробы-то на нем нет!».
Засунул я самородок в карман и говорю:
- « Дурак ты, Саня, кто же пробу на самородки ставит, их только на ювелирные изделия пиндюрят, вон хоть на перстни глянь!».
Санёк перстни в руках крутит, приглядывается. Крутил-крутил, вертел-вертел, и перстень с красным камнем мне протягивает:
- « И этот не возьму, не нравятся мне красные камни!».
А сам за перстень с зеленым камнем берётся. Я ему и говорю:
- «Имей в виду, Санёк, эта штука не меньше, чем на десять рублей потянет, а десять рублей это ровно пять тысяч «пиастров», если по дворовому курсу. Да у тебя и «пиастров» столько в наличии нет».
Посмотрел Санек на меня:
- «Ни фига, Жека, не выйдет. Больше чем на пятёру, не потянет, и не расчитывай. А если тебя расклад не устраивает, неси мне четыреста пивных пробок и дело с концом. Мне твой хабар «по боку». Я и так с тобой по-дружески».
Я тоже себе на уме, затылок почесал и продолжаю своё переть:
- «Ты Санек, как хочешь, а за пятёру не отдам. Не хочешь брать и не надо, не видать тебе четыреста «пиастров», как своих ушей, потому, как их у меня нет и взять неоткуда. А пацанам скажу – предлагал честь по чести, а ты из вредности отказался. Вот с меня и будут взятки гладки! А настаивать на пятёре будешь, я камень выколупну. За пятёру и без камня много будет».
Сговорились. Я отдаю перстень без камня. Санёк мне триста «пиастров» долга засчитывает. На оставшиеся две тысячи двести, я по собственному усмотрению набираю хабара из Саньковых закромов, потому, как «пиастров» такое количество ему никак не набрать. Наличность–то вся в игре крутится. Санёк волочит из кладовки свои богатства в старом снарядном ящике. Папа у Саньки в морских частях погранвойск служит, старшиной по хозяйственной части, так у него этого добра невпроворот. Открываю ящичек. Глаза разбегаются в разные стороны. Столько хабара я в жизни не видел. Чего там только нет!
Противогаз, морской офицерский кортик, кокарда военморская, погоны генеральские золотом шитые, гильза от снаряда сорок пятого калибра, гильза от снаряда семьдесят шестого калибра, куски пороха артиллерийского. Где это он генерала подраздел, у нас, вроде, в округе ни одного не водится. Кортик классный, дорогой, собака. Когда папа в прошлом году демобилизовался из вооруженных сил, хотел кортик себе оставить на память. Так с него запросили, аж целых двадцать пять рублей. А двадцать пять рублей, это целый капитал. Ковыряемся в ящике – пугачей штук пять, в том числе и мой, рогаток без счета, патроны мелкокалиберные, патроны винтовочные, да пара автоматных, штык трёхгранный от трехлинейки, три ножа перочинных и импортных монет горсть. Санёк все-таки настоящий ростовщик, вон добра сколько, на выигранные «пиастры» наменял.
Ковыряемся долго, потом переходим в кладовку. Дело серьезное – деньги счет любят. На полке медный шлем водолазный, рында корабельная, в какую «склянки» на судах бьют, каска японская, да всего не перечесть. Это мы с так думаем, что каска японская. Мы её вместе этим летом в сопках из-под дерна выковырнули. Странная такая каска, ни на что не похожая, скорее даже шлем. Ржавый, да толстый – стенка не меньше сантиметра. Как нашли мы его, долго поделить не могли, кому он достанется. Потом сошлись, что стоит он не меньше трехсот «пиастров». Чтобы всё было по честному, Санёк мне отмусолил сто пятьдесят «пивных пиастров» на игру, а шлем себе оставил. Шлем, судя по всему, старинный, самурайский.
Другого мнения и быть не может. Самураи издавна на наш Дальний Восток забредали. Видать, какой залётный самураишка, голову в наших сопках сложил, вместе со шлёмом. Не иначе с хунхузами здесь мародерствовал. Не мой ли прапрадед сто лет назад его прикнокал? Хотя, тоже, бабушка надвое сказала – не исключены и другие версии. Возможно и такое, что шлём маньчжурский, а то и того пуще - чжурдженьский. Жил давным-давно, тысячи лет назад, в Приморье, народ такой, вроде японцев, китайцев или маньчжур – чжурджени. Сильнющее это было племя, судя по всему.
О них даже ученые ничего толком не знают. Известно только, что крепости чжурджени строили на вершинах сопок и делали удивительные бронзовые зеркала в зверином стиле. Зеркала эти по сию пору в тайге и на вершинах сопок находят. Неизвестно, что произошло, но какие-то завоеватели уничтожили весь чжурдженьский народ, захватили все крепости страны и разграбили всё имущество, за исключением зеркал. Верно, рожи у них, у завоевателей, такие уродливые, что им на себя в зеркало смотреться страшно было.
Но самое интересное, что и завоеватели эти куда-то пропали, ни следов, ни путей, ни лаптей – испарились неведомо куда, не воспользовавшись плодами своих завоеваний. Санёк говорит, что чжурдженьский бог по имени Сан Жен, которому чжурджени приносили человеческие жертвы, ужасно рассердился на завоевателей. Вышел Сан Жен из океана со своим войском из гигантских осьминогов, каракатиц, крабов и омаров и уничтожил агрессоров в страшном гневе, а весь хабар забрал к себе в океан. Так что от них даже ниточки не осталось - никакого материального подтверждения существования этих завоевателей. Хабар этот с тех пор зовут Бохайскими сокровищами и ищут, где ни попадя. Говорят, барон Унгерн их нашёл и куда-то перепрятал. Непонятно только почему Бохайские, если их у чжурдженей отвоевали. Может, это завоевателей так звали – Бохаи?
Учёным о такой легенде ничего неизвестно. Я думаю, врёт Санёк, не иначе, как сам выдумал эту байку про Сан Жена. Не удивлюсь, если завтра он начнет рассказывать во всех подробностях, что чжурдженей уничтожили инопланетяне, прилетевшие из созвездия Драви Луппа, которое сам же Санёк и выдумает. Решено, беру, для начала, шлём чжурдженьский. Может, его, шлём то есть, Сан Жен потерял, когда хабар в океан волочил, а то и Унгерн, когда перепрятывал. Триста «пиастров» мне по карману, если Санёк не закобенится.
Держу, я шлем, а сам чувствую, как в груди у меня огонёк загорается, так же, как во время игры в «чику», на «пиастры». Да не просто загорается, а по груди всё шире и шире. Костер! Жадный я, до всякого исторического барахла. А и не мудрено. Прикоснёшься рукой к такой вещице, на которую пять тысяч лет назад чжурдженьский берсёрк удары мечом принимал, блин, аж мурашки по руке бегут. Да и цена ему, верно, не слабая – шлемов чжурдженьских, до сей поры, никто не находил, одни зеркала, да монеты. Впрочем, не в цене дело. Саму Историю в руках держишь! Одно слово – раритет!
При мысли о цене, в башке у меня внезапно что-то щелкает:
- «Не может быть такого, что кортик двадцать пять рублей стоит, а перстень золотой всего десятку, а по Сашковой оценке и вовсе пятёру. Что-то Санёк, сдается мне, юлит. Тут не пятёрой, а минимум полтинником пахнет, если не более. А если еще второй перстень, да самородок прикинуть?», -
Меня бросает в пот:
- «Просто сумасшедшие деньжищи получаются. Да за такие деньги я могу всё это барахло выкупить, плюс самого Санька со всеми его потрохами...».
Через два часа жестокой торговли, я укладываю в снарядный ящик весь отобранный мною хабар. В руки Санька переходит самородок и два перстня. Выколупанные, из перстней столовым ножом камни засовываю в карман штанов. Надо будет в пальто переложить. Из штанов запросто вытрясти можно, фиг потом где найдёшь. Я теперь коллекцию шлёмов буду собирать. Жаль, всё-таки, что Санёк шлём водолазный и рынду менять за камни не захотел.
- «Мне, папан за них», -
говорит:
- «однозначно голову оторвет. Век воли не видать!».
Ничего, я его позже всё равно уломаю на водолазный шлём. С помощью лома, ха-ха! А рында? Да бог с нею, с рындой! Я ведь шлёмы коллекционировать собираюсь, а не рынды.
Всё, в расчете! Молодец всё-таки я. Ай, да молодец! Как Санька утрамбовал на хабар! Выгодная, блин, сделка! Санёк мне еще должен остался - две сотни «пиастров». Во как поторговались! Одна только проблема, одному мне все эти богатства в подвальный сарай не утащить. А домой не притащишь – бабуля сразу вопросами засыплет: как, да чего, да откуда? Санёк-то на пятом этаже живёт, а мне в подвал – считай все шесть этажей. Мы одеваемся, и я перекладываю камни в левый карман пальто. Санёк тоже своё имущество пакует в карман пальто - не желает, видно, дома оставлять. Ему тоже лишние вопросы не нужны.
Кряхтя от тяжести, на пару волочем с двух сторон ящик в подвал. Ну вот! Всё тип-топ! Всё просто чики-чики! А еще говорят: «Фортуна нон пенис...». Одно слово - римляне! Да и не римляне, даже, так – итальяшки! Чего с них возьмешь? Это им Фортуна не пенис! Недаром варварские гугеноты с гуннами и германцами на кусочки их «распылили» - один «сапог Аппенинский» от Римской империи остался. Вот и сарай. Маскирую снарядный ящик за ларем с картошкой, закрываю дверь на замок. Мы с Саньком хлопаем друг друга по плечам и расходимся, довольные.
Недели через две из рейса вернулся Витя. С подарками. Хотел я к нему подкатиться в смысле наличности, чтобы перстни да самородок выкупить. Потом подумал хорошенько, нет, не буду. Витя, хоть и кореш мне, а за такую беспардонную наглость уши свободно оторвет и на помойку выбросит. А, кроме того, тихо всё в семействе: никто про «приданное» и не вспоминает. Что же, самому на неприятности напрашиваться!? Да и какой толк выкупать? Камни-то я посеял где-то. Они все в кармане пальто болтались. Неделю назад сунулся в карман, а там шиш на постном масле. Одна дырка в кармане и никаких камней. Не иначе на улице выронил. Хожу, молчу себе в тряпочку – тише воды, ниже травы. А на сердце нехорошо мне как-то. Чую, гроза надо мной собирается. Вот-вот грянет.
И грянула. Ровно на Новый год, тридцать первого декабря. Пришел к нам в гости Витя со всем своим семейством. Накрыли праздничный стол, да пораньше, что бы и мы с Олежкой могли за столом посидеть, праздник почувствовать. Собрались все - мама, Витя, бабуля, жена Витина Аля и я с Олежкой. Папы только нет. Он всё ещё моря-океаны бороздит, рыбу ловит. Посидели, попраздновали. Мы с Олежкой начифанились мандаринов с конфетами. Олежка из-за стола выбрался, залез в ящик с игрушками – гоняет по квартире, игрушечной саблей размахивает.
Взрослые тосты поднимают. Сижу я за столом, жую, да в телевизор глазею – «Голубой огонёк» там показывают с Тарапунькой и Штепселем. Про Олежку не вспоминаю. Тут он и нарисовался из прихожей – долго там пыхтел, по полу ползая. Встал перед столом, на голове маскарадная маска волка - рычит, волчонка изображает. К глазам пальчиками приставил… мои драгоценные камни от перстней.
Здравствуй, жопа – Новый год! Я так под стол сползать и начал. Всё думаю, вот она, гроза-то, какую ждал! Камни из дырявого кармана не на улице посеял, а в прихожей, под одежной вешалкой. Тьфу, ты! Лучше бы я их на улице потерял. Взрослые смеются, к Олежке повернулись. И стало им не смешно. Камни-то всем знакомы, и даже очень хорошо знакомы. А уж мне-то как не смешно - словами не передать! Вот, думаю, и новогодний подарок всему семейству – полное моё разгильдяйство.
Аля Олежку схватила, трясёт его как грушу - ты где, дескать, взял это? Тот ничего не понимает, голова болтается как у куклы. Разревелся, трубит хлеще паровоза. Ну, думаю, если не признаюсь, «запорют» моего Олежку. Раз уж я набедокурил, пусть меня и порют. За что же Олежке невинно страдать? Была сначала мыслишка: отсидеться тихо. Потрясут Олежку, да успокоятся, от него все равно толка не добьёшься. Не, думаю: мои грехи, моей заднице и страдать. Надо только по-умному свою версию изложить. Пришлось на ходу выдумывать байку, как я перстни и самородок в кармане на улицу таскал, пацанам показать, да дырку карманную демонстрировать. Махом со всех новогоднее настроение слетело. Слышу, бабуля, как бы самой себе говорит:
- «Ох, не напрасно меня Франц Иосифович уговаривал продать эти перстни персидские, да деньги сумасшедшие предлагал, а уж он-то разбирался. Я то дура – память, память! По нынешним временам и на «Волгу» хватило бы, да ещё на дачку осталось... Эх! Жека, ты, Жека!», -
Отправили в итоге нас с Олежкой спать. Не то, что пороть, даже ругать, особо не стали. Что толку? Ругай, не ругай – дело сделано! Не знаю, как они уж там дальше веселились. Лежу я на кровати, а сна ни в одном глазу. Стыдно мне что-то стало, за то, как я бабулиным «приданым» распорядился. Ладно, думаю, после праздников пойду к бабуле и всю правду, как на духу ей выложу. Пойдем к Саньке – выручим «приданое». Кто же знал, что за те два перстня «Волгу» и дачу купить можно, да еще и останется. Ох, и болван ты, Жека, сам себе думаю. «Пиастры», «пиастры»! Дурак, дураком, одно слово!
Отпраздновали Новый год. Настроение у всех «полный швах» - ходим, как в воду опущенные. Не то от расстройства, не то с похмелья. Это я про взрослых, у меня-то похмелье с какой стати. На меня и не глядят - осердились. Деньги-то нешуточные профукал. Семейство Витино к себе на квартиру отчалило, а мама куда-то к знакомым отправилась. И пошел я к бабуле - колоться по полной программе. Рассказал всё, как на духу. Про то, как распорядился с «приданным», да про «пивные пиастры». Покумекала бабуля, и решили мы двигать в гости к Саньке. Благо в одном подъезде живем. Поднялись на пятый этаж. Для начала побеседовали с Санькиным папой. Я и ему все подробности описал, как и что было – про «чику», «пиастры», долги, проценты, ростовщичество Санькино. Папа затылок почесал, крякнул, и Санька за ухо выводит – показывай, дескать, где злато-серебро, коммерсант хренов.
Санёк на ухе повис – ногами едва до пола достаёт, а сам в рёв. Слезы градом – ведет к вешалке, где пальто его висит, и карманы наизнанку выворачивает. А в обоих карманах дырищи – не описать. Моей дырке карманной супротив тех дырищ далеко. Чего уж? Всё ясно! Самородком протёр. Посмотрели, на всякий случай, род вешалкой. Может здесь всё и утеряно, как с моими камнями? Ан нет, не нашли ничего. Тут Санькин папа ремень расстегнул, да из брюк вытаскивать стал. Дальше мы с бабулей задерживаться не стали. Нам такие картины смотреть ни к чему. Пошли, несолоно хлебавши, к своему двору.
Дома поплакали мы с бабулей над утерянными прапрадедовскими реликвиями. Бабуля валерьяночки попила, чтобы от сердца отлегло. Велела она мне папе с мамой ничего не говорить, пропали, дескать, бирюльки и пропали. Пусть лучше всех подробностей не знают, хоть расстраиваться не будут, что сын у них бестолковый растёт – без царя в голове, коли выражаться вежливо. Потом щеку рукой подперла, слезинку, набежавшую, платочком вытерла, вздохнула и говорит:
- «Значит, богу так угодно было! Ну и ладно! Малая беда, большую отводит. Может, большая беда-то мимо нас и проскочила – дедовскими бирюльками откупились. Не променяй ты их - чего похуже приключилось бы».
Во как! Сколько бы я не бедокурил, всегда она мне оправдание находит. Сижу я, а уши от стыда за свою глупость, горят, синим пламенем. Послушал бабулю, отлегло вроде немножко-то, а всё одно камень на душе лежит, давит. Обнял я бабулю свою крепко-крепко. Кто бы знал, как я её люблю! Всё-таки она у меня не человек, а самый настоящий человечище! Обнял и говорю:
- «Не плач, бабуля! Ты ведь знаешь, как я тебя люблю! Жаль, конечно, что внук твой Жека, говнюк, каких свет не видел. Но от этого никуда не денешься. Может и правда, всё, что ни делается – всё к лучшему!».
Больше у нас про «приданное» не вспоминали. Бабуля сказала: «Ша!». Пещеру Санькову мы нашли, нет там ни «Максима», ни лент пулеметных, один порох трубч |
|
| Дин Лии |
2007-04-19 |
0 |
0.00 |
0 |
|
|
«ОСОБЕННОСТИ СЕРТОЛОВСКОЙ БАНИ». |
|
|
|
|
| |
«ОСОБЕННОСТИ СЕРТОЛОВСКОЙ БАНИ».
Жили-были в одном доме чистота и чисто эта (новорусская народная сказка).
Слышал звон, но не смог угадать мелодию!
Как говорится, слухами земля полнится. А самый последний слух, находящийся не так глубоко, можно сказать, почти на поверхности – скоро сертоловская баня перестанет коптить небо свеженькими дровами в рамках муниципального образования, и перейдёт к кому-то, чьё имя держится в секрете за семью печатями. Говоря общедоступным языком, сертоловчане были основательно напуганы слухами, что скоро им будет негде мыться.
Спешу заверить доверчивых земляков, что это не так, и информация, опровергающая домыслы, получена из самых достоверных источников. А если переходить от слухов к фактам, то можно сказать, что, да, наша с вами горячо любимая баня (официально именуемая – душевой павильон) частично сдана в аренду некоторым предприимчивым людям, о чём имеется документальное подтверждение в виде договора-аренды в КУМИ (Комитете по Управлению Муниципальным Имуществом). Так что теперь бывшее мужское отделение превратится в нечто невообразимое, конечно, в положительном смысле этого слова.
Ой, мама, шика дам!
Арендаторами проводится ремонт помещений и их частичная перепланировка. Во-первых, пол, как ему и положено, будет ровным, а не тем, что и полом то назвать сложно. Всё будет облицовано очень приятной для человеческого глаза плиткой. Появятся подвесные потолки и приличное освещение в отличие от того «аварийного», которое было раньше. Во-вторых, для любителей острых ощущений строится минибассейн глубиной 1,4 метра, в холодные воды которого можно будет окунуться после действительно лёгкого пара. Так как многие моющиеся предпочитают освежаться прохладительными напитками, для них организуется бар. Ну, и для полных аристократов помывочного искусства и приятного отдыха маленький сюрприз – бильярд.
Количество душевых кабинок застынет на уровне восьми. Общий зал сохранится, но претерпит некоторые изменения. Ко всему прочему добавятся небольшие кабинеты на 4-6 человек, - для небольшой дружной кампании. Парилка, как обещают, тоже примет божеский вид. Даже заведение типа «Мэ и Жо» обещают сделать как в высокоразвитых странах, а не в духе вокзальных пристанищ. В общем, уровень реконструкции и будущий внешний вид можно оценить по затратам, которые составляют от 20 до 25 тысяч долларов. Но вообще, лучше один раз увидеть, чем 999 раз услышать.
Обслуживаться сей райский уголок будет личным персоналом, в количестве 8 человек, из которых один бармен, а остальные – для пущего порядка! По предварительным данным, в отличие от муниципальной половины, эта будет открыта 28 дней в месяц (не считая февраля) часиков до 10 вечера.
Что нам стоит…
Существует прописная истина: за всё в жизни надо платить! И обычно, чем качественней сделана вещь, тем она дороже. Данная ситуация не исключение, а в цифрах стоимость помывочного билета подчинена следующей закономерности:
- в будние дни до 16 часов – 60 рублей за 1,5 часа;
- в будние дни после 16 часов – 80 рублей за 1,5 часа;
- в выходные дни целый день – 100 рублей за 2 часа.
Вот тут-то все и должны были, по идее, возмутиться: «Господи, да кто же по таким ценам мыться будет?!». Спешу вас заверить, свой контингент на данную услугу всегда найдётся, тем более, что в отличие от городских, «наши» цены ниже в 1,5-2,5 раза. Но это не самое главное, из-за чего я взялся за эту статью. Главное, что на этот раз кое-кто на верху подумал не только о богатых, но и о бедных. Поэтому, с радостью вам сообщаю, что те льготные категории граждан, которые мылись в муниципальной бане по сниженным расценкам, в арендованной бане будут мыться бесплатно! И, как говорят в рекламных распродажах, это ещё не всё, поскольку такие льготники, как «афганцы», «чеченцы» и «ликвидаторы ЧАЭС», получают право заботиться о чистоте своего тела с 50% скидкой. Но, чтобы не возникало неправильных представлений, - в той же арендованной половине. Вышеописанные льготы, и меня в этом заверили на все сто, гарантированы «государством и их подделка будет преследоваться по закону».
Вторая половина бани, прозванная «муниципальной», сохранится пока во всей своей красоте, полноте и стоимости помывки. И кстати, те льготники, о которых я упомянул в последнюю очередь, так и будут мыться «по-муниципальному» за полную стоимость, т.е. за 20 рублей. Согласитесь, что с учётом уровня предоставляемых услуг по двум горячим точкам сертоловской бани, даже они что-то выигрывают…
Очень «запарные» проблемы.
Несмотря на преимущества разделения бани, многие зададутся вопросом: почему мы пришли к необходимости этого разделения. А мы пришли именно к необходимости. Что ж, есть несколько ответов на этот вопрос, и если соединить их воедино, получится более и менее ясное представление о сложившейся ситуации. Не вдаваясь в финансовые подробности, скажу, что баня убыточна даже при нынешней стоимости помывочного билета. В цифрах это выражается так: нынешняя стоимость – 20 рублей за 1,5 часа; нынешняя себестоимость – 22,3 рубля за 1,5 часа. В себестоимость входит всё: оплата холодной воды и электроэнергии (причём, это самые баснословные суммы); стоимость топлива для разогрева воды; амортизационные отчисления на поддержание и ремонт здания, внутренних помещений и оборудования; заработная плата обсуживающему персоналу и прочие расходы. Разница между расходом и приходом, а также льготы, оплачивались из муниципального бюджета. Но поскольку областной бюджет, по словам главного министра-администратора, дотаций по этим разделам не выделял, то для муниципального бюджета со временем это должно было стать тяжким грузом. И стало…
Если вам невмоготу, вы бросите то, что не сможете унести, так бы поступил и муниципалитет. Ну, например, сдал бы половину бани в аренду под какое-нибудь питейное заведение или разливочный пункт (такие прецеденты по области уже известны) и уменьшил бы тем самым статью расходов по бане, да и с аренды бы поимел кое-что. К счастью для нас, нашлись такие люди, которые сказали: вам столько не унести, тяжеловато, но мы поможем. И всем стало хорошо – и нам (поскольку свой «тришкин кафтан» мы подлатали) и им (поскольку они не благотворительностью всё-таки будут заниматься, а в первую очередь получать доходы). И возможно, в отличие от нашей половины, у них не будет «мёртвого сезона и мёртвых дней», когда в баню почти никто не приходит. Да и не будут там мыться целый день, взяв билет на 1,5 часа – их персонал позаботится!
Арендатор – друг сертоловчан.
Итак, что Сертолово выиграет от заключённого договора. Во-первых, в местный бюджет с этого договора пойдут определённые денежные поступления. Во-вторых, денежные поступления пойдут и со стороны оплаты помывочных ресурсов, ведь цены на воду, электроэнергию и топливо для арендаторов будут выше, чем для муниципалов. В-третьих, льготникам будут предоставлены льготы по полной программе. В-четвёртых, в Сертолово начнётся приток городского капитала, который будет уходить не только в баню. В-пятых, арендаторы будут частично оплачивать работу персонала муниципальной половины, а конкретно работу истопников, дворников, слесаря и работников раздевально-одевальной промышленности. И в-шестых, после истечения срока договора-аренды у Сертолово останется частично восстановленная баня. Есть и в-седьмых, но об этом чуть дальше.
Ещё один возможный плюс пребывания добрых меценатов, пославших сами себя в нашу баню, бытует пока на уровне слухов. Но поговаривают о том, что весной они будут восстанавливать и вторую половину бани, конечно, не до такого великолепия, но всё же. И если это приведение к божескому виду «слабой половины» бани произойдёт, то не сложно предположить и то, что цена на билет в ней тоже повысится. По предварительным прогнозам до 35 рублей. Но, повторяю ещё раз, данная информация не является официальной и возможно, что на самом деле никакого ремонта производиться не будет.
Явись, явись и отвечай, что день грядущий нам готовит!
А теперь о планах на будущее, ибо хорошая рекламная компания не исчерпывается фактом продажи товара. Хорош тот предприниматель, который думает о будущем, а тому, кто думает не только о своём, вообще медаль дать надо. К чему я это, а к тому, что ремонтом «сильной половины» бани арендаторы не ограничатся.
Они планируют в будущем году провести ремонт фасада бани, который в нынешнем своём варианте не внушает доверия. И ещё обещаются заняться благоустройством близлежащей территории, т.е. разобьют цветники, организуют клумбы, позаботятся о дорожках и т.д. Но это планы на очень ближайшее будущее, а что они захотят подшлифовать до блеска в последующие годы, ещё не известно. Но, извинят они меня за грубость, дам намёк: котельная бани не вечна, да и устарела сегодня как минимум на пол века, да и само здание для населения в 40000 человек несколько измельчало…
Новый знак качества: «Одобрено Кузьмичом!».
Торжественное открытие парадиза планировалось на 4 октября 2001 года. И если эта статья всё-таки вышла, то сегодня уже 5 или 6 число и открытие уже состоялось. Так что всё, о чём я пишу в будущем времени, стало прошлым, а именно…
Видимо, факт открытия у нас новой (хорошо забытой старой) бани вызвал какой-то нездоровый ажиотаж в СМИ. Может быть именно поэтому на торжественную церемонию обещались заскочить: журналисты из телекомпании НТВ, журналисты из программы «Сегоднячко Питер» и до боли в животе от смеха знакомый всем россиянам Семён Стругачёв, по кличке «Кузьмич». Ну, то что последний не преминет продегустировать уровень бани, лежит вне сомнения, а вот что касается первых. Вообще, интересно будет посмотреть, как работники пера и диктофона с микрофоном в руке будут вести свой репортаж, прерываемый выбросами в атмосферу густого пара и криками своих коллег «ах, хорошо!». А может они больше увлекутся катанием шаров и будут весь день забивать и уедут не такими запаренными. Одни догадки, равно как и то, что уготовят к приезду именитых и очень именитых гостей сами организаторы. Как говорится, поживём, – увидим…
Суровые будни.
Как я уже сказал, вторая половина бани остаётся не тронутой и будет играть на поле в том же составе (12 человек) и по тем же правилам (цена билета – 20 рублей). И поскольку поступила просьба напомнить сертоловчанам некоторые прописные истины, постараюсь их исполнить. Самое главное – расписание работы:
- женские дни – вторник с 1200, четверг с 1000, суббота с 900;
- мужские дни – среда с 1200, пятница с 1000, воскресенье с 900.
Выходной соответственно – понедельник. И ещё, взяв билет на 1,5 часа не стоит сидеть в бане целый день, хотя бы ради других желающих помыться, если не ради честности. И если паришься по полной программе, не стоит занимать душ своими вещами, опять же, хотя бы ради тех, кто хочет помыться. В целом же, это правила хорошего тона и поведения, и даже за 100 рублей (а не то, что за 20) не научить людей быть вежливыми и предупредительными по отношению друг к другу…
Din Chen Lee. 2001.
|
|
| orfey |
2007-01-03 |
9 |
4.50 |
2 |
| |
|
| |
Иван Иванович купил автомобиль. Дорогой, надо сказать, автомобиль. И гараж к нему купил и спрятал в нём автомобиль, и закрыл гараж на четыре китайских замка, и приставил к двери швабру, чтобы, не дай бог, кто-нибудь узнал, что у Ивана Ивановича есть автомобиль.
Решил Иван Иванович держать от всех эту новость в сек¬рете, но подумал и понял, что одному ему с таким секретом не справиться. Посоветовался с друзьями: мол, так и так, в общем, собственно говоря, как бы это сказать, короче говоря, есть секретик, спрятать надобно. И посоветовали ему друзья обратиться в «ООЗТС», то есть в Открытое Общество Засекреченного Типа «Секрет».
Это самое «ООЗТС» было небольшим зданьицем, которое уж больно напоминало катакомбы. Ивана Ивановича любезно провели в комнату сдачи секретов, и там он увидел такую картину: за столом сидел какой-то очкарик в шлеме, на столе перед ним лежали метровые стопки с папками и бумагами, на стене за спиной у очкарика висел американский флаг. В комнате не было окон, и освещалась она исключительно лампами: одной настольной и одной люстрой, подвешенной над головой.
«Да-с, - подумал Иван Иванович, - сильно засекречено».
- Ёрз нэйм, тьфу ты, ваше имя?
- Слизняк Иван Иванович.
- Окей, то есть, хорошо. Какой есть у вас сикрет?
- Перед тем, как выдать свой секрет, я хотел бы удостове¬риться, что он не покинет пределы этого здания.
- Вот, подпишите этот докьюмент и, пока наше общество засекречено, ваш тайна есть в безопасность.
Иван Иванович рассказывал, а очкарик живо за ним записывал и моментами потирал вспотевшие руки. Сбросив с плеч такую тяжесть, Иван Иванович на мгновение засомневался: что-то в этом обществе было подозрительное, но, облегчённо вздохнув, направился домой.
На следующее утро Иван Иванович лицом к лицу встретился со страшной новостью. Передали по телевизору, что разгорелся, ни много, ни мало, международный скандал. Точнее говоря, американская разведка рассекретила все данные, собранные за десятилетия, и среди них оказался автомобиль Ивана Ивановича. Удар оказался сильнее, чем можно было ожидать: сковородкой по голове от собственной жены, это вам, знаете ли, не пистолетом снеговиков пугать.
В итоге, злой и с шишкой, Иван Иванович отправился в «ООЗТС» с целью заставить их расплатиться за причинённый фи¬зический и моральный ущерб.
Однако, в ответ на множественные ругательства, Ивана Ивановича ткнули носом в новую вывеску: «Закрытое Общество Рассекреченного типа «Уже не Секрет»».
Так, уважаемые товарищи, и у нас в жизни: говорят одно, делают другое, выходит третье, а вывеска гласит вообще чёрт зна-ет что. Собственно, к чему веду: храните свои секреты при себе и, вполне возможно, обойдётесь без ущерба. Вполне возможно, что значит не исключается, а что не исключается, то бывает, что быва-ет, то имеет место, а что имеет место…
Не заводите, товарищи, секретов, дешевле обойдётся.
|
|
| Роза Белая |
2008-12-11 |
0 |
0.00 |
0 |
|
|
«Наша служба и опасна и трудна, и на первый взгляд не так уж и видна…» – это |
|
|
|
|
| |
В бытность мою работы в государственной ветеринарной лечебнице, ещё до развала СССР, году эдак 1989, случилась со мной забавная история. Хотя если взглянуть на это дело с другой стороны, то получится эта история и не совсем забавной…
Деревянный домишко, слегка вросший в землю, с маленькими окошками, «удобствами» на улице, рукомойником для мытья рук и инструментов, низким косоногим столом для приёма больных животных, скрипучим полом – вот что представляла собой в те времена районная ветлечебница, находившаяся на окраине города. Чтобы быть ближе к народу. К гражданам самых разных национальностей – русских, казахов, цыган, немцев - живших в этом районе и державших разнообразный скот. Основными пациентами были домашние крупные и мелкие животные: лошади, коровы, свиньи, овцы-козы, ну и дополнительно там всякие собаки-кошки. Люди жили небогато, скот разводили для собственных нужд, поэтому содержали его, где как придётся.
Приходит как-то в жаркий летний день на приём старушка, заболела у неё свинья любимая, пятна по шкуре пошли.
-А возраст-то, какой?, - спрашиваю.
-Да годик всего.
А в этом возрасте, надо вам заметить, такие поросёнки весят о-го-го сколько.
-Держать-то есть кому?
-Да что её держать, больная совсем, не встаёт второй день! Сами справимся.
Диагноз не вызывал затруднений. Обычно в это время года с такими признаками заболевания он был один – рожа свиней. Действительно, тяжёлое заболевание, и животные становятся вялыми, малоподвижными, поставить укол-другой им несложно. Как правило, нескольких уколов бывает достаточно для выздоровления.
На том и порешили. Приезжаем на место, смотрю по сторонам, где животное?
-Да вон там, в сараюшке сидит.
- Ба!!!! Вах - вах!!! Вау! - как сказала бы сейчас продвинутая молодёжь. Рядом с домом прилепился крохотный то ли сарайчик, то ли большая собачья будка. И как в неё войти, интересно? Ползком?
-Ну, включайте свет, - решилась я,- пойдем, посмотрим.
-Так там не проведено электричество, - засуетилась хозяйка, - свинья – не человек, без света проживёт.
-Однако, не мудро,- подумала я, и вслух поправила: «Без света животное хуже растёт и развивается».
-Да и ладно,- был ответ.
-Тогда выгоняйте её наружу, мне необходимо осмотреть животное при дневном освещении для правильной постановки диагноза. А сама пребываю в затруднении, ну как я туда проползу чисто физически?
Хозяйка комплекции сухонькой, миниатюрной, сгибается до земли и почти на коленях вползает в сараюшку. Послышались окрики и звуки, похожие на удары ногой по телу. Выныривает и причитает: «Я её пинала, пинала, ни в какую выходить не хочет и даже не встаёт».
(Отроки, не принимайте эту модель отношения к животным за норму).
-Да, если не встаёт, плохи её дела, - вздохнула я,- придётся мне ТУДА.
-Ой,- опомнилась владелица свиньи,- сейчас свечку принесу!
Как не люблю я вот такие приспособления, бедные животные сидят в темноте, в тесноте, ни солнышку порадоваться, не порезвиться. Да и врачу, мягко выражаясь, попадать вовнутрь не совсем удобно. Приходилось брать с собой спецодежду, а это чёрный рабочий халат, заношенные брюки, сапоги, шапочка или косыночка плюс инструментарий с лекарствами - выходит большой чемодан, и вот так, налегке, в автобусе через весь район на самый-самый край города. Ну, туда ещё ладно, а вот назад!!! После работы со свинюшками запах от них прилипал намертво, несмотря на смену одежды и обуви, и народ в городском транспорте как-то подозрительно косился в мою сторону. А почему, спросите вы, в автобусах мы перемещались? Ответ очень прост – из-за отсутствия спецтранспорта. Ну что поделаешь – бедновата была служба, а выручать братьев наших меньших-то надо!
Значит, вползает хозяйка в землянку, а я что-то брюки марать не захотела, думаю, пригнусь пониже, и на полусогнутых гордо так войду к свинье этой.
Но не рассчитала слегка. Бум-с! Лбом задела перекладину над входом, от боли выпрямилась и головой эту самую перекладину снесла начисто. О-о-о-о-о! Деревяшка упала и угодила мне прямо на ноги, если быть более точной, на пальцы ног. О-ууу!!! Трудно было держать эмоции в себе, и я выплеснула их наружу. Автоматически. Выплеснутые наружу эмоции перекрыли все остальные внешние звуки. Выползает хозяйка с вытаращенными глазами и испуганно спрашивает: «Что случилось-то?»
-Да вот у вас свиной домик разваливаться начал, может, как-нибудь хрюшу на дневной свет вызовем, да здесь и полечим?
-Да что вы, доктор, она же не поднимается! - да так убеждённо она это говорит, что сомневаться не приходится.
-Ладно, - думаю,- попытка номер два.
Свернувшись калачиком, уткнув голову в колени, помогая ногам руками, внедряюсь в эту самую «собачью будку». Да, темноватенько здесь, ориентиры свиньи вырисовываются, но очень смутно. А ведь необходимо животное осмотреть, да и место введения лекарства желательно бы видеть. Конечно, можно и на ощупь, но существует риск попасть не туда. Хозяйка зажигает свечу и подносит её к больной. И тут случается непредсказуемое! Поросятина, всю сознательную жизнь проведшая в потёмках, подпрыгивает (надо полагать от радости) и прямиком на меня. Тихий ужас! Естественно, мне приходится посторониться, человек я вежливый, на конфликты с грубой силой стараюсь не нарываться. Сторонясь, задеваю хозяйку, та роняет свечку, подстилка вспыхивает…
Кошмар!!! Что тут началось! Самый настоящий Пожар!!! В сознании мелькает
мысль – всё! Последний день Помпеи! Если выживу - к чёрту эту поросячью
работу!!! Тут свинья, взбесившись, роняет хозяйку, напрочь выламывает
стенку постройки и выбегает на свободу. Больная, называется. Домик начинает
рушиться, мы с бабулькой в шоке, но успеваем сообразить, что свинья указала
нам верный путь и следовать надо за ней! Выскакиваем через пролом наружу,
на воздух. И что мы видим?! Подстилка горит, доски с бывшей сараюшки
падают на неё, закрывая собой языки пламени. Но всё такое сухое и огонь
разгорается вновь, разгрызая доски. Мы с бедной старушкой бежим за вёдрами
с водой, поливаем место аварии. А в это время (соседи потом рассказали)
свинья, обретшая свободу и забывшая про болезнь свою, мечется в по двору,
сметая на своём пути грядки, бочку с водой, что-то там ещё…
Шум, гам, ненормативная лексика.…Прибежали соседи на помощь, да поздновато.
Пожар самоликвидировался в связи с отсутствием предмета горения, так как этот предмет, то есть сараюшка, успел сгореть дочиста. Свинья, благодаря соседям, была задержана, пролечена и успокоена. Халат и брюки слегка так подгорели, что пришлось их списывать в дальнейшем, тело всё ныло, руки и лицо отмылись не сразу, честно так скажу, но отмылись.
Но вы представьте себе, какой шок я испытала! И это-то на мирной работе ветеринарного врача. Так что в песне поётся действительно о нашей службе, ветеринарной, которая на самом деле и опасна, и трудна!
|
|
| Ортега |
2004-10-23 |
5 |
5.00 |
1 |
|
|
«МЁРТВЫЕ ДЕНЬГИ» (75 МИНУТ ИЗ ЖИЗНИ ТРЕЙДЕРА). |
|
|
|
|
| |
В 14.26 Эндрю Райт ехал по двадцать первой улице и звонил жене.
Он хотел сказать, что сегодня вернётся пораньше, и они успеют съездить к её родителям.
Номер был занят.
«Глория опять треплется с подругами» - зло подумал Эндрю и нажал кнопку отбоя.
В 14.27 супермаркет «ХЕЛБИС» потряс страшный взрыв.
Двадцать первая находится на возвышенности, а потому Эндрю видел и то, как здание взорвалось, и то, как оно обрушилось.
Дорога была пустынна. Эндрю резко затормозил и выскочил из машины.
Наблюдая за дымящимися руинами, он вынул из кармана телефон и принялся быстро набирать номер.
Набирал он не 911, и не телефон FBI. Звонил своему брокеру Сиду.
При этом лицо Райта выражало не подобающий случаю трагизм, а самую настоящую радость.
Он понимал, что это его шанс разбогатеть.
Эндрю вот уже пять лет занимался торговлей на мировых финансовых рынках. Покупал валюты, акции, изучал мудрые книги, искал ту золотую стратегию, что поможет обеспечить безбедную старость. Зарабатывал не так много, как хотелось бы. Но прекрасно знал, что этот теракт способен озолотить его.
«Привет, Эд» - раздался жизнерадостный голос брокера
«Алло, Сид! Срочно! Продавай максимум «Хелбисов», покупай Франки. Да, на весь депозит. Я не спятил. Инсайдер! Давай, быстро!» - скороговоркой протрещал
Эндрю и отключился.
Эндрю понимал, что как только информация о взрыве в сети супермаркетов «Хелбис» попадёт на рынок, курс акций «Хелбиса» моментально рухнет. Поэтому он приказал продавать все акции «Хелбис». Вместе с тем, каждый теракт обесценивает доллар и делает более дорогим швейцарский франк. Вызвано это тем, что Швейцария нейтральная страна, и её валюта считается самой надёжной.
Инсайдером же называется человек располагающий информацией, которая ещё не вышла на рынок.
Райт наблюдал за взорванным супермаркетом и подсчитывал сегодняшнюю прибыль.
Он остановился на сумме в районе одного миллиона. На лице сияла лучезарная улыбка. В последний раз Райт улыбался года два назад, когда они с женой праздновали десятилетие свадьбы. О погибших, об их родственниках Эндрю как-то не задумывался. Радостная эйфория полностью овладела разумом. Райт думал о том, что теперь можно переехать в новую квартиру, купить давно желаемый CHRYSLER и поездить с Ребекой по миру.
Райт сел в автомобиль и продолжил путь домой. По дороге он созвонился с Сидом и узнал, что уже заработал 744 тысячи и это далеко не предел. По радостному тону брокера было понятно, что тот поверил Эндрю и прикупил франков для себя.
Телефон жены теперь не отвечал. Впрочем, это не могло испортить настроение Эндрю.
«Тем лучше» - думал он. – «Сделаю двойной сюрприз. И приеду раньше, и привезу весть о миллионной прибыли».
Эндрю заехал в винный магазинчик, взял несколько бутылок дорогого вина, чтобы отметить выдающийся день. Затем в цветочный магазин. Там работал телевизор, и люди с ужасом смотрели прямое включение с места взрыва.
В 15.41, когда счастливый Эндрю был в километре от дома, телефон зазвонил.
Райт нажал «приём» ожидая услышать голос Сида.
«Федеральное бюро расследований. Могу я поговорить с Эндрю Райтом?» - раздался чёткий женский голос.
«Да, это я» - ответил Эндрю, чувствуя неприятный холодок в спине.
Голос чуть смягчился: «Мистер Райт, нам очень жаль, но ваша жена, Ребека Райт сегодня погибла во время взрыва в супермаркете «ХЕЛБИС». Нам необходимо, чтобы вы подъехали и идентифицировали тело…Алло? …Алло?!!… Эндрю, Вам плохо?».
Машина Райта на скорости 80 километров в час врезалась в столетний дуб, что стоял у самого дома.
|
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
