| Яр Соболев |
2006-02-23 |
25 |
5.00 |
5 |
| |
| |
|
| VAD-DARK |
2004-06-24 |
25 |
5.00 |
5 |
|
|
Сказка про то, как Виталий к Негросу приходил. :) |
|
|
|
|
| |
Негросу, с Уважением
Виталию Иванову, с Уважением
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был мудрый король по имени Негрос. Дела шли неплохо, только вот улыбка у короля была гнусная, а хохот - дикий и атипичный. Несмотря на это, правил он уже много лет – рассудительно и спокойно, и как-то раз, в один погожий день, пришел к нему мудрец.
Негрос как раз пил холодное пиво и пожевывал креветки, наслаждаясь чудными стихами очередной сексуальной поэтессы, когда доложили, что некий почтенный господин просит его аудиенции.
- Охрана, пропустите человека, - молвил король, а прислужник нежно взмахнул опахалом, отгоняя случайную муху.
Мудрец оказался дяденькой интеллигентного вида в очках с роговой оправой. Он прошествовал по персидскому ковру, и поклонился правителю.
- Как звать тебя, о мудрый странник? – спросил Негрос вежливо.
- Виталий - так зовут меня люди, - ответил мудрец.
- Что же ты скажешь мне, о Виталий, что поведаешь?
- Могу я вас излечить от страшного смеха и улыбки гнусной, - важно сказал Виталий.
Негрос аж подскочил:
- Ничего у тебя не получится, что ты мелешь?! Меня прокляла женщина, и не помогли мне ни колдуны, ни ведьмы, ни хирурги! Пшел ВОН! СТРАЖА!
Из-за кулис немедленно выскочил начальник охраны, здоровенный мужик в пластмассовых затемненных очках и наушником в маленьком ухе, схватил Виталия за лацканы и вышвырнул на улицу. На дворе раздались грохот, крики и испуганное ржание.
Негрос тут же приказал казнить парочку рабов для удовлетворения своей злости, и лишь после этого успокоился. Но только он глотнул холодного пивка, как в окно неожиданно влез мудрый Виталий, плюхнулся на персидский ковер, испачкав его грязью со двора, и молвил:
- Не отказывайтесь, о Великий и Могучий от моей помощи! Ведь я член Сою…
Но взревел Негрос, запустил в мудреца креветками. Тот поймал несколько и распихал по карманам пиджака, но тут начальник охраны вновь, на сей раз с удвоенной силой, вышвырнул его из тронного зала.
- Еще раз увижу – убью! – крикнул король и расплескал пиво на мантию.
Переодевшись и казнив еще пару-тройку рабов, он немного пришел в себя. Хмурые морщины прорезали его чело.
- Включите вечерние новости! – приказал правитель, закинув ноги на табуретку, но только служка настроил нужный канал, как с потолка, из вентиляционной шахты выпал Виталий и, нечаянно пнув телевизор, кротко молвил:
- Уважаемый Негрос, ознакомьтесь хотя бы с моими философскими трудам, и они…
Тут Негрос свалился с трона и бросился на мудреца с кулаками. Виталий, спасая жизнь, ринулся прочь. Так они и бегали по залу, пока из-за кулис не выпрыгнул начальник охраны. Он сделал Виталию мастерскую подножку, схватил его за пояс и выкинул в форточку.
- Поставьте решетки! – прохрипел Негрос, - Я этого не вынесу…
Только когда замочили несколько десятков рабов, он чуть пришел в себя, хоть и продолжал тревожно коситься на стены, двери и окна.
Настала темная ночь. Негросу не спалось, он ворочался с боку на бок и слушал храп своей верной жены. И вот – сон начал овладевать его рассудком, но неожиданно из-за картины Айвазовского просочился Виталий и тенью подскочил к царскому ложу.
- Я помогу Вам, Нег…
- АААААААА!!! – крикнул Негрос и проснулся.
Перед ним стоял Виталий.
- Я помогу Вам, Уважаемый Негрос, - прошептал он интеллигентно.
Тут лицо Негроса исказилось, челюсть отвисла, глаза закатились, и он откинулся на пуховые подушки. И на следующий день так и ходил – с отвисшей челюстью и сверкающими белками глаз. И через неделю ничего не изменилось. А через две челюсть отвисла даже больше.
И поползли по царству слухи, что великий мудрец Виталий излечил Могучего Негроса от неизлечимого недуга – не улыбается он больше гнусно, не смеется дико и атипично. Даже разговаривать перестал – только за компьютером сидит и в клавиши тычет – test-1, test-2, test-3… И проникся народ к Виталию, за советом потянулся, и жили все они долго и счастливо…
|
|
| Василенко Глеб |
2010-08-03 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
Арн, молодой, но уже опытный охотник, был медлителен в своих движениях, ибо уже более получаса наблюдал за жертвой, явившейся в пределах лесной поляны, которую освещали теплые солнечные лучи и окружала не одна и даже не две, а целая дюжина густых рощ. Неподалеку, совсем рядом, между деревьев, среди крон густого кустарника и располагался охотник. Его выдавал только наконечник стрелы, сверкающий солнечными лучами. Лук Арна был изогнут до предела, а натянутая словно нить тетива растирала пальцы охотника докрасна.
С тех пор как на лесной поляне, куда была направлена стрела, явился белый единорог, Арн был в напряжении. А вот мифическое животное утопало в беспечности. Утонченные движения единорога были совершенны, а извивающаяся грива излучала приятный голубой свет из множеств частичек, окружавших единорога. Арн неустанно наблюдал за мифическим животным. Проходили минуты, секунды, мгновения, но Арн несмотря ни на что оставался неподвижным. И когда наконец животное замерло, он хитро улыбнулся и спустил тетиву. Рассекая ветер, стрела мчала в сторону единорога и в скором времени вонзилась в бок животного, которое панически заржало и бросилось наутек. Последовала вторая стрела, пронзив заднюю лапу зверя, который продолжал бороться за свою жизнь, хромая на трех ногах и истекая кровью. Проскакав еще не более десятка метров, единорог обессилел и упал на неповрежденный бок, заржав последний раз.
Обрадовавшись, Арн покинул засаду, выдав свой истинный облик. Он был уверенн в себе и полностью бесстрастен, когда приближался к жертве, но как только глянул в глаза единорога, не выдержал. Жалость посетила его душу и ничего поделать с этим он уже не мог, хотя прекрасно помнил то, что говорил ему отец, предводитель одного из величайших кланов колдунов: хочешь стать истинным магом, убей единорога и отбери волшебный рог. Арн убеждал себя, что все делает правильно, но жалость продолжала терзать его и когда он присел на колени с острым клинком в руках, который мигом ранее изъял из ножен на поясе, дабы отсечь голову животного, а затем отобрать рог, он не выдержал. Прекрасное животное, грива которого извивалась под потоками ласкового ветра, искренне смотрело ему в глаза и молило о пощаде, что даже хладнокровный палач помиловал бы его. Что уж говорить об обычном, пусть даже хорошем охотнике, который воле не воле, но испытывает массу человеческих чувств. Он просто не мог произвести последнее, решающее движение. Голубой свет, окутавший единорога не становился тусклее, вопреки предсмертной агонии животного.
- Да что же ты за животное такое?! - плачевно выговорил Арн. - Я же столько лет охочусь, но никогда ничего подобного не испытывал к добыче. Это несправедливо! Я должен изъять этот рог! Должен! Я ведь будущий колдун!
- Действуй! - сказал голос из ниоткуда. - Ты ведь хочешь стать волшебником!..
- Кто это говорит? - оглянулся Арн.
- Я часть твоего сознания, - продолжал уже знакомый голос.
- Постой, неужели магия стоит убийства? - явился еще один таинственный голос, источник которого тоже был неясен. - Убивать не ради еды, не ради защиты, а ради собственного совершенства, которое так мимолетно. Сила рога единорога ограничена и вряд ли принесет тебе восхитительную радость.
- Погоди-ка, - хитрым тоном продолжал голос, явленный ранее. - Пусть сила рога и будет с тобою всего десятилетие. Но разве это немного? Это ведь целых десять лет!!!
- Десятилетие ничто, по сравнению с вечностью, - шептал кто-то на ухо Арну.
- Действуй быстрее, пока единорог не излечил себя собственным колдовством! - произносил лукавый голос. - Решай же быстрее!!!
- Я не могу!!! - закричал Арн. - Не могу я!
Сразу после этих слов охотник извлек из тела единорога все стрелы и в тот же миг раны мифического животного зажили, от них не осталось даже следа. Единорог вновь поднялся на ноги, ибо был полон сил и энергии. Животное сразу же рвануло наутек, но когда заметило, что охотник стоит неподвижно, не обращая на него внимания, вернулось и внимательно осмотрело Арна с ног до головы. Изумленному охотнику и будущему колдуну было совсем непонятны причины, такого дружественного отношения единорога. Подумать только! Он только что вонзил в тело дивного животного, которым теперь восхищался не одну стрелу. Причинил огромную боль!
- Почему ты это делаешь? - обратился к животному Арн, когда единорог облизал его лицо языком, а затем сел на передние лапы, буквально намекая на то, чтобы юноша оседлал его.
Долго не думая охотник подчинился воле мифического животного и верхом помчал домой, к родному и любимому городу, где провел большую часть своей жизни. Он знал, что ему не дадут покоя, но уже было слишком поздно, он избрал свой путь.
Когда единорог и Арн покинули пределы леса, охотник почувствовал, что в его теле пробудилась просто-таки огромная, колоссальная сила. Он был уверен, что сила рога единорога ничто, по сравнению с этой силой. Спустя еще несколько минут он уже был уверен в том, что эта сила будет с ним не одно десятилетие, а, возможно, всю оставшуюся жизнь.
Вскоре Арн оказался совсем рядом с родным городом. Оставив единорога в небольшой роще у ручья, он последовал к отцу, который с улыбкой встретил его и первые сказанные им слова были:
- Что за сила? Я чувствую ее. Какого же единорога поразил ты? Каждый маг чувствует мага, но ты уже не маг, ты нечто большее. Это невозможно. Сын, поведай мне тайну своих сил.
- За мной, отец...
Арн покинул город, а вместе с ним и его отец. Он завел отца в рощу, где был единорог и жестом указал на животное, затем подошел к нему и оседлал его.
Отец был изумлен. Он не знал что сказать... |
|
| ulpius |
2006-03-10 |
25 |
5.00 |
5 |
|
|
Сказка о беспутном Юсуфе, его брате Хасане, царевне Маймуне, рабе перстня Фадиле-ибн-Халиде-аль-Аббасе, халифе Гаруне-аль-Рашиде, его везире Джафаре и хранителе меча Мансуре |
|
|
|
|
| |
Рассказывают, что когда халифом был Гарун-аль-Рашид – да пребудет слава о нем в веках - жил в Багдаде один купец, человек уважаемый и небедный. Держал он на базаре лавку, покупал и продавал, извлекал доход и радовался жизни. И было у него двое сыновей: старшего звали Хасан, а младшего – Юсуф.
Когда купец достиг преклонного возраста, отвернулся от него Аллах, и всё пошло прахом. Расстроились у купца дела, расстроилось и его здоровье. Почувствовав приближение кончины, призвал он к себе сыновей и сказал им:
- Дети мои, я умираю. За тебя, Хасан, мое сердце не так тревожится, как за твоего беспутного брата. Ты сызмальства помогал мне в делах, умеешь покупать с расчетом и продавать с выгодой. А вот у брата твоего, Юсуфа, ветер в голове. Знаю, проводит он драгоценное время в непотребных домах, беседуя с незнакомцами или нечистыми женщинами за чашей вина, читает стишки да слушает пение под звуки лютни. И сердце мое разрывается от боли, когда я начинаю думать о его будущем. Ибо, я разорен, о дети мои! По воле Аллаха, потерял я всё свое состояние до последнего динара.
Примите же, дети, последний мой совет: продайте дом и лавку, и всех невольников, и непроданный товар, который сможете продать. На вырученные деньги приобретите верблюда и отправляйтесь с караваном в Страну пряностей. Закупите там гвоздики, перца, мускатного ореха, насколько хватит средств, и возвращайтесь в Багдад. Говорят, на эти товары ожидается здесь через год немалый спрос, и, если позволит Аллах, - да святится имя Его! - то вы быстро разбогатеете. А теперь поклянитесь, что так и сделаете и что не будете ссориться между собой, обижать и обманывать друг друга.
И братья поклялись.
Вскоре купец умер, и сыновья похоронили его. Они продали всё имущество, как завещал их отец, купили верблюда и отправились с караваном в далекую Страну пряностей.
Когда миновали они страну Аль-Хиджаз и достигли безводной местности в стране Руб-эль-Хали, налетела на караван черная буря. Три дня и три ночи бушевал ураган, а когда он стих братья увидели, что оказались одни в раскаленной пустыне. Весь караван сгинул, как будто его и не было.
- Что нам делать, о брат мой? - в отчаянии спросил Юсуф – у нас мало воды и пищи, и мы не знаем пути.
- Купцы говорили мне перед бурей, что в половине перехода на юг есть Горький колодец. Направимся туда, брат мой, а там что-нибудь придумаем, ответил Хасан.
И они двинулись на юг, и в середине дня достигли Горького колодца. Когда Хасан заглянул в глубокий колодец, то увидел не воду, но некие предметы. Тогда он достал из припасов веревку и передал ее Юсуфу со словами:
- Обвяжись веревкой и полезай в колодец, а я буду держать тебя здесь. Там что-то лежит и мешает достать воду.
Юсуф сделал то, что велел ему брат.
- Здесь два мешка и совсем мало воды, о брат мой! – закричал Юсуф из глубины колодца.
- Сними с себя веревку, обвяжи один мешок, чтобы я мог достать его, - сказал Хасан.
Юсуф выполнил его просьбу. Хасан развязал мешок: тот был полон старых серебряных дирхемов.
- Подавай второй мешок! – крикнул Хасан брату и бросил в колодец конец веревки.
Юсуф выполнил и эту просьбу. Во втором мешке оказались новые золотые динары.
Глаза Хасана заблестели. «Здесь не меньше тысячи золотых и пяти тысяч серебряных монет, - подумал он. Этого мне достаточно, чтобы купить в Багдаде дом, лавку, товар, невольников и обзавестись четырьмя женами. Слава Аллаху, я стану богат. А беспутному Юсуфу сама судьба уготовила место в зловонном колодце, дабы он расплатился там за все свое безделье и грехи!»
Подумав так, Хасан торопливо погрузил мешки на верблюда, забрался на него и не обращая внимания на крики и вопли, доносившиеся из колодца, повернул на север.
Когда бедный Юсуф понял, что брат бросил его, он в отчаянии стал биться головой о каменную стену колодца, а потом впал в беспамятство. И лежал он в зловонной жиже, и смотрел вверх, на кружок голубого неба. И увидел Юсуф, как постепенно небесный краешек побледнел, а потом сделался черным, и наступила ночь. Затем пришел новый день, который сменила новая ночь.
И очнулся Юсуф и выпил горькой воды, и достал из-за пазухи лепешку и съел ее, а потом заплакал. Несколько раз порывался он вскарабкаться наверх по гладким камням, из которых были выложены стены колодца, но всякий раз срывался вниз, ломая ногти на руках и ногах.
И вновь приходил день, и наступала ночь, и Юсуф видел одну и ту же звезду в черном круге. У него закончились лепешки и сушеная фасоль.
И Юсуф вновь впал в беспамятство и вновь пришел в себя. И снова стояла ночь, а в небесном кружке дрожала звезда. И тогда, собрав последние силы, Юсуф закричал:
«О милосердный Аллах, сжалься надо мной и даруй мне смерть, ибо поистине я заслужил ее беспутной моей жизнью!»
Но тишина была ему ответом. Юсуф же, обезумев, стал зарывать голову в горькую жижу, дабы лишить себя жизни. Вдруг пальцы его оцарапались о нечто острое, и Юсуф обнаружил в ладони какой-то предмет. Когда он очистил грязь, то увидел большой перстень старинной работы с крупным гладким камнем и искусно вырезанной на камне таинственной надписью. Юсуф потер камень, чтобы получше разглядеть надпись.
В то же мгновение дно колодца озарилось, да так ярко, что Юсуф зажмурил глаза.
А когда открыл их, то увидел страшного черного человека с серьгой в ухе и дамасским кинжалом за поясом.
- О царь времени, - прорычал черный человек, - приказывай, и я сделаю всё, что в моих силах!
Юсуф в страхе отпрянул к стене колодца.
- Кто ты! – дрожа прошептал он.
Черный человек покосился на Юсуфа и мрачно произнес:
Я – раб перстня, ифрит или, если хочешь, марид из породы летающих джиннов.
- Но как зовут тебя? – вновь прошептал Юсуф.
- Фадиль-ибн-Халид-аль-Аббас, о царь времени.
- Но я не царь времени, - простодушно заметил Юсуф.
У черного человека поднялась бровь над огромным сверкающим глазом.
- Как, разве ты не Сулейман-ибн-Дауд (мир с ними обоими), владелец перстня со смарагдом, на котором начертано величайшее и прекраснейшее из 99 имен Бога?
Юсуф изумленно посмотрел на перстень и вырезанную на слабо мерцавшем камне надпись, а потом надел перстень на безымянный палец правой руки. Перстень был тяжел, но оказался в пору.
- Нет, я – Юсуф, сын купца из Багдада – с улыбкой произнес Юсуф.
Черный человек изменился в лице, но быстро справился с потрясением. Поклонившись, он смиренно сказал:
- Приказывай, о хозяин перстня.
- Ты и вправду из породы летающих джиннов? – с замиранием сердца спросил Юсуф, разглядывая незнакомца.
- Да, о царь царей, э-э-э то есть… о повелитель, - поклонился черный человек.
- Тогда, …ибн-Халид-аль-Аббас,…
- Называй меня просто – Фадиль, - с достоинством изрек ифрит.
- Тогда, Фадиль, мы можем выбраться из колодца? – с мольбой прошептал Юсуф.
Халид-аль-Аббас криво усмехнулся, опустился на колено и небрежно произнес:
- Садись на плечо, о повелитель.
Не успел Юсуф взгромоздиться на могучее плечо ифрита, как тот взмыл вверх, к звездам. Испугавшись, Юсуф обнял мощную шею Халида-аль-Аббаса, на которой красовалась массивная золотая цепь, и ахнул от страха и восхищения. Взору открылась вся пустынная страна Руб-эль-Хали, залитая светом луны и звезд, и даже часть страны Аль-Хиджаз.
- Куда следует направиться, о повелитель? – повернув огромную голову с короткими курчавыми волосами, осведомился Халид-аль-Аббас.
Юсуф нагнулся к уху с болтающейся серьгой и шепнул:
- Я голоден. Нельзя ли нам опуститься на землю и подкрепиться?
- Слушаю и повинуюсь, - ответил ифрит и, как показалось Юсуфу, хмыкнул.
Тотчас же они оказались на песке. Откуда не возьмись появился персидский ковер, а на нем в серебряных блюдах яства, источавшие такие ароматы, что у Юсуфа закружилась голова. Он хотел было наброситься на еду, но взгляд ибн-Халида-аль-Аббаса остановил его. Ифрит взял кувшин с изогнутой ручкой и предложил юноше омыть себя. Юсуф ощутил истинное блаженство, когда прохладная влага освежила его тело.
- Не разделишь ли ты со мной трапезу? – после омовения и предписанной молитвы вежливо спросил Юсуф и удивился собственной учтивости, которой ранее за собой не замечал. Ифрит осклабился:
- Ты первый из владельцев перстня, кто спросил об этом. Благодарю тебя, о учтивейший, но нам, джиннам, этого не требуется.
И Юсуф, наконец, набросился на еду: он жадно ел и запивал водой, потом жадно пил и вновь ел, и насыщался.
Когда трапеза завершилась, Юсуф надолго задумался, ибо, казалось, что сама луна и звезды расположили его к размышлениям.
- О Фадиль, - после продолжительного раздумья заговорил Юсуф, - я хочу вернуться в Багдад, но так, чтобы в городе меня никто не узнал.
- Это возможно, хозяин, - смиренно кивнул ифрит.
- Я хочу поселиться на постоялом дворе под видом дервиша…
- Да будет так, хозяин…
- У нас будут деньги, достаточные для жизни?
- Будут, хозяин, - на этот раз как-то неохотно отозвался ибн-Халид-аль-Аббас.
- Тогда – летим, - нетерпеливо попросил Юсуф.
- Слушаю и повинуюсь, о повелитель, - послушно ответил ифрит и преклонил колено.
Через мгновение яства и ковер исчезли, а Юсуф с летающим джинном вновь взмыли в небеса и понеслись в обитель мира Багдад.
Они остановились на постоялом дворе еще затемно. Халид-аль-Аббас вручил Юсуфу увесистый кошелек с динарами и вернулся в перстень. Юсуф же, отдохнув и совершив все предписанные пророком дела, разузнал, где живет его брат Хасан. Тот жил в квартале богатых купцов-ювелиров и слыл достойным человеком.
Вечером Юсуф, одетый в рубище бродячего дервиша, подошел к прекрасному дому брата и вскоре увидел Хасана, важно и неторопливо возвращавшегося в сопровождении двух невольников с базара.
Неожиданно, недалеко от дома, в котором жил Хасан, за ним и невольниками увязалась какая-то грязная черная собака, вся в невыносимо смердивших ранах и язвах. Хасан приказал невольникам отогнать бездомную собаку, но им не удалось этого сделать. Напротив, черная собака залилась злобным лаем и даже попыталась укусить купца. Тогда в гневе Хасан вырвал у одного из невольников палку и принялся яростно бить собаку по тощим бокам и хребту.
- Стой, о достойнейший, чьего имени я не знаю! – закричал подбежавший к Хасану Юсуф, - Пожалей эту тварь, ибо она угодна Аллаху.
- Откуда знать тебе, оборванец, кто кому угоден? – злобно бросил Хасан и ударил собака так, что та жалобно заскулила.
- Не бей ее, жестокосердный! Отдай лучше мне, я щедро заплачу тебе, - нахмурившись попросил Юсуф.
- Видно Аллах совсем помутил твой разум, дервиш, раз ты готов платить мне за то, что никому не принадлежит! – с насмешкой заметил Хасан. – Забирай ее даром, если сможешь, и убирайся подальше от моего дома, не то я позову стражников.
- Иди за мной, Сауда (черная) – поманил Юсуф.
И к всеобщему удивлению черная собака завиляла хвостом и, благодарно и преданно глядя в глаза Юсуфу, поплелась за ним.
Когда они вышли из квартала купцов, Юсуф постучал по перстню и тотчас увидел на камне изображение ифрита, вопросившего:
- Что угодно, хозяин?
- Ты знаешь, как вылечить Сауду?
- Знаю, хозяин, - не выказав удивления, ответил ибн-Халид-аль-Аббас.
Тут же в ладони у Юсуфа появилась шкатулка с приятно пахнувшей мазью и свиток с предписаниями врачевателей, знавших толк в исцелении животных.
Юсуф внимательно прочел предписания и стал им неукоснительно следовать. Не прошло и недели, как Сауда поправилась и повеселела. Ее раны постепенно затянулись, и через месяц Юсуф начал совершать с ней по ночам длительные прогулки.
Когда же всходило солнце, Юсуф и Сауда возвращались на постоялый двор. В тесной комнате, где поселили бедного дервиша, они предавались праздности и снам. И каждый раз после сна Юсуф проводил время за разговорами с рабом перстня, из которых выносил для себя много поучительного и полезного. И привязался Юсуф к Фадилю, и стал ему ифрит как отец. А кроме того, развлекался Юсуф чтением пустых стихов, написанных древними мастерами-основателями шуубитской поэзии . Любил он также гладить преданную Сауду и говорить ей ласковые слова. И Сауда внимательно слушала Юсуфа и пристально смотрела на него своими грустными глазами.
Однажды вечером, начитавшись Джамиля, величайшего из поэтов племени узра, обратился Юсуф к джинну:
- О Фадиль, не поможешь ли ты сочинить мне робаи в согласии с канонами аруза!
Ифрит в перстне побледнел и обиженно промолвил:
- Нет, о поэтичнейший, джинны этому не обучены.
Тогда Юсуф взял бумагу и калам, вздохнул и написал:
«Любимая, ты – царь, я – твой народ»
Он стал придумывать вторую строку и не заметил, как опустился вечер. К Юсуфу подбежала Сауда и положила лапы ему на колени. «Пора на прогулку», словно просила черная собака. И Юсуф прервал сочинение, и они пошли бродить по пустынным улицам Багдада.
На следующий день, после утреннего сна, Юсуф возвратился к своей строке. Однако удивлению его не было предела, ибо рядом с первой строкой кто-то вывел вторую:
«А у народа дел невпроворот»
- Это ты написал? – спросил Юсуф раба перстня.
- Летающие джинны не пишут стихов. Это не наше дело, - еще более обиженно ответил ибн-Халид-аль-Аббас.
Юсуф был поражен. Он посмотрел на Сауду:
- О ласковейшая из животных, кто написал вторую строку?
Но Сауда лишь дружелюбно завиляла хвостом.
Юсуф пожал плечами и принялся за сочинением третьей строки. Через какое-то время он написал:
«Но без тебя народ – собранье чучел»
Задумавшись над четвертой строкой, Юсуф не заметил, как опустился вечер. Сауда вновь положила лапы ему на колени, как бы напоминая о прогулке. И они пошли бродить по пустынным улицам Багдада.
На следующий день, после утреннего сна, Юсуф возвратился к своим строкам и вновь онемел от изумления. Некто изящным почерком подписал завершающую строку:
«Которых помещают в огород!»
- О недремлющий Фадиль-ибн-Халид-аль-Аббас, скажи, кто подписывает строки моего робаи? – взмолился Юсуф.
- Об этом я ничего не знаю, хозяин, - невозмутимо отозвался из перстня его раб.
Взволнованный, Юсуф вновь взялся за калам, вздохнул и начертал:
«Любимая, ты – необъятный мир»
Но Сауда вновь прервала его забаву, ибо пришло время прогулки по ночному Багдаду.
На следующий день, выспавшись, Юсуф бросился к новой строке и увидел то, чего в душе ожидал – некто подписал под ней:
«Заоблачный, как гор страна - Памир»
Игра стала увлекать Юсуфа, и он, забыв о еде и продумав полдня, сочинил третью строку:
«Но кто я без него? Презренный дервиш»
И на этот раз Сауда прервала захватившее Юсуфа занятие. Однако Юсуф, прежде чем выйти на улицу, спрятал сочиненные строки у себя за пазухой, и лишь потом они пошли бродить по пустынному Багдаду.
Вернувшись и не пожелав спать, Юсуф извлек бумагу с незаконченным четверостишием и увидел добавленную кем-то, венчавшую робаи строку:
«А вместе с ним – сиятельный эмир!»
В тот день Юсуф так и не заснул.
И решил он самостоятельно написать хотя бы одно четверостишие. Взявшись за калам и вздохнув, он, наконец, написал:
«Любимая, опора и оплот!
Ты – чувств моих, стихов моих полет.
И я с тобой искусней всех поэтов…»
Но тут усталость смежила ему веки, и Юсуф заснул, не закончив робаи. Когда же он проснулся, была ночь, и преданная Сауда, скуля, терлась о его ноги и просилась гулять. Юсуф посмотрел на свое четверостишие и с досадой обнаружил венчавшую его строку:
«А без тебя - бездарный стихоплет!»
«Кто-то потешается надо мной», - подумал Юсуф и в глубокой задумчивости побрел вместе с Саудой по пустынным улицам Багдада.
После прогулки, вернувшись вместе с Саудой в свою комнату, погрузился Юсуф в глубокий сон. И приснилась ему прекрасная смуглая девушка с волосами, черными как вороно крыло, или как черная ночь над белым днем. Брови ее напоминали изогнутый сирийский лук, а очи сияли как звезда Аль-Таир. Щеки смуглянки были словно алое вино, а уста словно - рубины индийские, и была она подобна луне в своей ослепительной наготе. Ее груди напоминали два спелых граната либо два купола из алебастра или слоновой кости. Живот ее казался мягче сливочного масла, а бедра – ярче месяца в ночь полнолуния. Зад прелестницы был словно две подушки из китайского шелка, набитые пером страусов, а между крутыми боками прятался украшенный драгоценными каменьями «престол халифа».
Девушка склонилась над Юсуфом, стройная как алиф, и стала целовать и обнимать его, сплетая ногу с ногою, а руку с рукой.
- Как зовут тебя, о посетительница снов? – прошептал во сне Юсуф, завороженный ласками девушки. Она нежно улыбнулась ему и прошептала в ответ:
- Я – царевна Маймуна, дочь Ардешира, царя джиннов.
- О как ты прекрасна, Маймуна! - воскликнул Юсуф и протянул руки к ее волшебному стану. Он коснулся ее кожи в восхитительном месте между ногами, словно выточенными из мрамора, и была кожа царевны нежнее шелка.
На этом месте он и проснулся и обнаружил, что ласкает шелковистую шерсть верной Сауды.
И впал Юсуф после своего пробуждения в крайнее недовольство, раздражение и беспокойство. Он потерял сон, забыл о еде и питье, время от времени принимался звать повелительницу своего сна и в конце концов почувствовал, что влюбился в нее без памяти. Днем он писал стихи, посвященные возлюбленной сновидения, а ночами блуждал с Саудой по спавшему Багдаду. Высох Юсуф и начал угасать, а взор его и речь вскоре показались окружавшим Юсуфа безумными. И тогда обеспокоился раб перстня и преданная Юсуфу Сауда, но они были бессильны помочь своему господину, взывавшему в отчаянии: «О царевна Маймуна, приди ко мне наяву или хотя бы во сне, иначе, видит Аллах, я умру и не будет мне утешения!»
И случилось так, что однажды поздним вечером вышли из комнаты на прогулку, по своему обыкновению, медленно угасавший Юсуф и жалобно скулившая Сауда. Не успели они покинуть постоялый двор, как приблизился к ним чернобородый человек в фараджии сирийского покроя и, небрежно кивнув, обратился к Юсуфу:
- О дервиш! Мой господин, купец из Алеппо, приглашает тебя разделить с ним ночную трапезу, если будет на то твое соизволение.
- С любовью и охотой, - ответил с поклоном Юсуф, и учтивость вернулась к нему.
- Следуй за мной, о дервиш, - сказал чернобородый и провел Юсуфа с Саудой в покои купца, находившиеся на том же постоялом дворе.
Когда Юсуф вошел в помещение, где ждал его чужеземец из Алеппо, то на миг забыл о своей Маймуне, ибо был поражен убранством великолепного зала. Зал этот освещался сотней факелов из червонного золота, и жгли в них алоэ камарское, источавшее дивный аромат. Пол был устлан коврами, привезенными из Парса и Хины, а у стен, обтянутых шелком, лежали молитвенные коврики и стояли диваны, расшитые золотом, устланные шелковыми одеялами и бархатными подушками. Окна помещения были укрыты тяжелыми занавесями, а в середине располагался водоем с многоструйным фонтаном, подле которого стоял стол из слоновой кости с резными ножками из ливанского кедра, уставленный разнообразными и изысканными закусками. За столом восседал купец из Алеппо в тюрбане и плаще из алого атласа, а за его спиной стоял человек огромного роста с длинным мечом на поясе. По левую руку от купца на резной скамье из кипариса сидела белокожая невольница и перебирала струны лютни индийской работы.
- Я привел дервиша, о господин, – почтительно сказал чернобородый и присоединился к меченосцу.
- Мир тебе, о дервиш, - молвил купец, - прошу тебя, раздели со мной скромную трапезу, ибо грудь моя стеснилась печалью, и нужен мне собеседник. Юсуф поклонился купцу и отвечал:
- О гостеприимный хозяин, благодарю тебя за оказанную честь и с превеликим удовольствием принимаю твое щедрое приглашение. Если не брезгуешь ты моим обществом, прими и мою собаку, ибо она - как часть меня, и не причинит тебе беспокойства.
- Сколько дервишей видел я в мире правоверных, и у каждого были свои странности и чудачества, - грустно усмехнулся купец. – Твоя собака да пусть сидит подле тебя.
И после этих слов приступили они к омовению рук, а затем прочитали предписанную молитву.
- Ешь и насыщайся, о гость, - любезно предложил купец и хлопнул в ладоши. Тотчас белокожая невольница ударила по струнам лютни и сладким голосом затянула тоскливую песню.
И купец с дервишем приступили к еде, и по мере того как опустошались блюда, черные невольники меняли их на новые, всякий раз более изысканные.
- Позволь спросить тебя, о гостеприимный хозяин, - решился заговорить Юсуф, ибо купец хранил молчание, - какова причина того, что грудь твою стеснила печаль?
- Я влюблен, - грустно ответил купец и тяжело вздохнул, - но возлюбленная моя не отвечает мне взаимностью. – Скажи, о гость, знакомо ли тебе, это чувство?
- Да, о гостеприимный хозяин, - так же печально сказал Юсуф.
- Я давно наблюдаю за тобой, – молвил купец, - с того самого времени, как ты поселился здесь со своей собакой. Но недавно в твоем облике, как мне кажется, произошла перемена – ты таешь на глазах подобно свече. Не козни ли это чьи и не безответная ли любовь тому виной?
- Ты проницателен, о любезный хозяин, - учтиво кивнул Юсуф и рассказал купцу о том, как кто-то писал вместе с ним шутливые робаи.
- Клянусь, Аллахом, да будет он превознесен и прославлен, - оживился купец, - твой рассказ занимателен. – Джафар! – обратился он к чернобородому, - запиши эти четверостишия, чтобы на досуге я мог почитать их.
Чернобородый поклонился, недобро покосился на Юсуфа и с некоторым неудовольствием произнес:
- Слушаю и повинуюсь.
- Но кто же твоя возлюбленная? – осведомился купец, приказав невольнице замолчать, ибо она отвлекала его внимание от беседы. Юсуф помрачнел и ответил:
- Я влюбился, о гостеприимный хозяин, в повелительницу моих снов.
- Как это? – спросил купец.
И Юсуф поведал о приснившейся ему царевне Маймуне.
Тем временем черные невольники принесли блюда со сладостями и плодами, как свежими, так и высушенными. Когда Юсуф завершил рассказ о своем волшебном сне, купец пришел в волнение и воскликнул:
- Клянусь Аллахом, да пребудет его милосердие с нами, сон твой поистине замечателен!
Затем купец и Юсуф омыли свои руки в хрустальных тазах с водой, принесенных невольниками.
- Мы довольно ели, о гость, - заметил повеселевший купец. – Не хочешь ли ты выпить вина?
- С великой радостью и удовольствием, о гостеприимный хозяин, – да оценит Аллах, твою щедрость! – почтительно ответствовал Юсуф.
Купец хлопнул в ладоши, и тотчас невольники принесли серебряные кубки, украшенные изумрудами, и медный кувшин с вином.
- Пей на здоровье и в удовольствие! – сказал купец, и сотрапезники вкусили процеженного вина, настоенного на розовом масле, – как его готовят в Ширазе и Хорасане. И через мгновение блаженная улыбка появилось на лице купца из Алеппо.
- Я сегодня сумел-таки выбрать собутыльника! – со смехом произнес купец. И встал он на ноги, и сбросил атласные тюрбан и плащ, под которыми был тончайший халат, расшитый золотом и серебром, и произнес:
- Знай, о мой гость, что я – халиф Гарун-аль-Рашид, без ответа влюбленный в прекрасную дочь моего дяди Али, ясноокую Зубейду. Ранее скитался я, мучимый бессонницей, по ночному Багдаду, переодевшись в чужеземное платье, сопровождаемый своим первым везирем Джафаром – халиф указал на чернобородого – и хранителем меча Мансуром, - и халиф указал на рослого меченосца – дабы выведать, каково положение моих подданных. Однако с тех пор, как влюбился я в бессердечную Зубейду, дразнящую меня каждый день и не отвечающую на мою страсть, я только о ней и думаю и не знаю, как завоевать ее благосклонность.
При этих словах кубок выпал из рук Юсуфа, и пал Юсуф ниц, и промолвил:
- Будь благословен, о повелитель правоверных!
- Садись, о ночной гость, и выпей еще со мною, дабы забыть тревоги и заботы, которые сокращают жизнь! – весело воскликнул халиф.
И они вновь вкусили из медного кувшина вина, настоенного на масле розы, и кубок стал следовать за кубком.
И вкусив этого вина, блаженно улыбнулся халиф и произнес с удовлетворением:
- Снизошла на меня тысяча благодатей! И хотя говорят, что для больного любовью нет лекарства, вино врачует сердце мое лучше всех целителей мира!
Сказав так, халиф бросил лукавый взгляд на Юсуфа и заметил:
- А ведь и ты, о гость мой, не тот, за кого себя выдаешь. Признайся, кто ты на самом деле?
- Твоя прозорливость не имеет границ, о проницательнейший из повелителей правоверных, - с поклоном промолвил Юсуф и рассказал о том, кто он и что с ним случилось в пустынной стране Руб-эль-Хали.
Однако осмотрительность и осторожность – качества, ранее неведомые Юсуфу, - заставили его изменить свой рассказ и не упоминать о перстне Сулеймана-ибн-Дауда (мир с ними обоими), ибо поведал Юсуф:
- …Спасся я, о повелитель правоверных, благодаря тому, что через какое-то время пришли к колодцу бедуины из племени Узра и увидели веревку, впопыхах брошенную Хасаном. Они заглянули в колодец, обнаружили там меня и вытащили на поверхность с помощью веревки.
- Зачем же ты переоделся в рубище дервиша, о достойный гость? – спросил в недоумении халиф.
- Дабы не быть узнанным в Багдаде, о величайший из халифов, и обдумать способ, каким мог бы я отомстить вероломному брату своему, - ответил Юсуф.
- Если повесть твоя правдива, то брат твой – а я слышал, что он достойный человек – заметил грозно халиф, - заслуживает самой страшной смерти за свое чудовищное клятвопреступление. Однако мы увлеклись беседой и забыли о вине.
С этими словами халиф хлопнул в ладоши, и черные невольники внесли серебряный кувшин и разлили по кубкам вино, настоенное на финиках – как его готовят в Египте.
- Пей, о мнимый дервиш, – с улыбкой блаженства сказал халиф, - на здоровье и в удовольствие!
И вновь кубок последовал за кубком, а шутка за шуткой.
Развеселившись, халиф хлопнул Юсуфа по плечу и молвил со смехом:
- Я хочу, чтобы ты, о мнимый дервиш, прочитал мне любовные стихи и стихи о вине, и если они мне понравятся и придутся по сердцу моей бессердечной Зубейде, я назначу тебя первым из моих везирей (при этих словах Джафар позеленел), сделаю тебя эмиром и щедро одарю, а брата твоего отдам в твои руки. А если ты не доставишь мне своими стихами удовольствия, я возьму себе всё, что есть в твоих руках и выгоню тебя из Багдада.
- Слушаю и повинуюсь, о царь правоверных, - со смирением отвечал Юсуф.
- Повинуйся же, а слушать буду я, - пошутил развеселившийся халиф. И Юсуф прочитал первое из четверостиший, сочиненных им еще в пору его беспутной юности:
«Утоплю свою память я в чаше с вином
И забудусь потом пьяным тягостным сном.
Пробужусь и опять чашу полную выпью,
Чтоб забыть о любви, мой покинувшей дом.»
- Воистину так! – воскликнул халиф и помрачнел. – Джафар!
- Я здесь, о повелитель правоверных, - отозвался везирь.
- Возьми калам и бумагу и записывай за гостем стихи, - приказал халиф, и везирь сделал то, что ему приказали.
А Юсуф продолжал:
«Любовь к тебе, она вину сродни:
Хмельным весельем наполняет дни,
Влечет в мир грез, пьянит и убеждает,
Что в этом мире только мы одни.»
- Воистину это великолепно, - восхищенно произнес халиф, - продолжай, о поэтичнейший из моих гостей.
И Юсуф продолжал:
«Приятен мне вкус влаги огневой,
Ласкает взор звезда над головой,
Тревожит звон серебряных дирхемов,
Но красит жизнь один лишь образ твой.»
- И это превосходно, о сладчайший из собеседников, - растроганно прошептал халиф и осушил кубок с египетским вином, настоенном на финиках. – Дальше, читай дальше, а ты, Джафар, записывай!
И Юсуф продолжил чтение, а Джафар запись:
«Звездочет рассчитал жизни звезд каждый миг,
Врачеватель в секреты болезней проник,
Мудрецы в сокровенных учениях смыслят,
Только тайны любви ни один не постиг.»
- И это верно, - воскликнул халиф. – Джафар, что скажешь ты об этих стихах?
Везирь поклонился и равнодушно изрек:
- Ни одно из них, о повелитель, не соответствует предписаниям аруза и потому не может называться «робаи». Во всех первых, вторых и четвертых строках число слогов меньше или превышает одиннадцать, а в третьих – тринадцать. К тому же чередование слогов не согласуется с каноном.
- О всезнающий везирь, - в сердцах закричал халиф, - не нарушай очарования этих строк, ибо клянусь моей головой, если ты преуспеешь в очернении, я повелю прекратить твое дыхание! - и с этими словами халиф осушил новый кубок с вином, настоенном на финиках.
- Позволь мне, о царь правоверных, - расхрабрился Юсуф, - прочесть газели в честь вина, которое мы вкушаем.
Халиф улыбнулся и сменил гнев на милость:
- Да будет так, но сначала выпей вина, о творец неправильных робаи.
И Юсуф выпил вина, а потом прочел:
«Люблю тягучего вина на масле роз настой,
Люблю, коль чаша им полна, враг чаше я пустой.
Вино – мой мир, моя страна, последний мой устой,
И не вина отнюдь вина, что дервиш я простой!
Да будь я с головы до ног эмиром Бухары,
Всё б без вина прожить не смог, скончался б до поры.
Когда б не пить пьянящий сок, лоз не вкушать дары,
Не быть творцом мне этих строк, не посещать пиры!
Любить коль будет суждено так, как любил Меджнун,
То не в Лейли влюблюсь – в вино, моих владельца дум!
Пропью рассудок свой я, но (на что, Аллах, мне ум?)
Прославлю слово всё ж одно из букв зуль, и, ба, нун!»
(набиз - финиковое вино)
Халиф, выслушав газели, оглушительно расхохотался.
- Джафар, пес, сын пса! - крикнул он, - нравятся ли тебе эти газели?
Везирь поклонился и вкрадчиво заметил:
- Они превосходны, однако в каноне число четверостиший должно быть больше трех.
- О знаток канонов, поистине ты пойдешь на плаху! – смеясь проговорил халиф и обернулся к Юсуфу:
- А теперь, о сочинитель недостаточного числа газелей, напиши четверостишие от моего имени и посвяти его прекрасной как цветок Зубейде.
И Юсуф поклонился халифу, взял калам и бумагу, вздохнул и в полной тишине написал:
«О Зубейда, моя звезда, ты краше сотни лун!
А голос твой, о Зубейда, звучнее лютни струн!
Позволь с тобою быть всегда, о знойный мой самум,
И буду счастлив я тогда, твой любящий Гарун.»
И вновь расхохотался халиф и воздев руки к небу сказал:
- Клянусь Аллахом (велик Он и славен!), я сегодня же прочту эти строки Зубейде, и если они тронут ее сердце, проси, Юсуф, у меня всего, что пожелаешь! – и с этими словами халиф хлопнул в ладони, и черные невольники принесли в золотом кувшине старое, чистое и прозрачное вино и две огромные чаши из червонного золота, украшенные рубинами и оманским жемчугом. Они разлили вино по чашам, одну из которых протянули халифу, а другую – Юсуфу.
- Прикончим кувшин! Пей, о подобный самому Джамилю! – повелел халиф и осушил свою чашу. Юсуф последовал его повелению и тоже выпил свою чашу до самого дна. Вино заиграло в голове Юсуфа, и он пошатнулся.
- Ты совсем сонный и хочешь отдохнуть, - с улыбкой заметил халиф. – Мансур, отнеси моего уставшего гостя в его обитель, а ты, Джафар, возьми сто динаров и положи их гостю под подушку..
- Слушаем и повинуемся, - с поклоном отвечали Мансур и Джафар. Мансур взвалил ослабевшего Юсуфа на плечо и сделал то, что повелел халиф. Верная Сауда покинула трапезную и вернулась вслед за меченосцем халифа в комнату своего хозяина. Затем туда же прокрался чернобородый везирь с кошельком в руках. Сауда угрожающе зарычала на него, однако везирь, не обратив на собаку никакого внимания, швырнул деньги на изголовье кровати, извлек спрятанную под фараджией склянку с банджем и вылил содержавшийся в ней бандж в раскрытые уста опьяненного поэта. Затем взгляд везиря остановился па перстне заснувшего мертвым сном Юсуфа. Не долго думая, Джафар снял перстень с пальца мнимого дервиша, а деньги – с изголовья кровати, и, отбросив ногой оскалившуяся Сауду, побежал прочь.
Луну сменило солнце, а солнце – луна, прежде чем Юсуф очнулся. Перед ним стояла верная Сауда и лизала ему ладони. И Юсуф посмотрел на них и обнаружил, что на безымянном пальце правой руки отсутствует перстень царя Сулеймана-ибн-Дауда (мир с ними обоими). И Юсуф испугался и впал в замешательство, а затем и в отчаяние.
- О Аллах, всевидящий! – со слезами возопил он, - Согрешил я и напился вина через меру! И, пьяный, читал я непотребные и греховные стишки, вместо того, чтобы читать богодухновенные суры! А в итоге потерял я почти всё, что имел – бесценный перстень с величайшим из 99 твоих имен и раба перстня, милого моему сердцу Фадиля-ибн-Халида-аль-Аббаса. О горе мне, презренному пьянице, у которого за душой не осталось ни дирхема, ни фельса! Одна ты, о верная Сауда со мной, да вознаградит тебя Аллах (велик Он и славен!) за твою верность!
И с этими словами трижды облобызал Юсуф влажный нос Сауды, прижал ее к сердцу и залился безутешными слезами.
При первых же рыданиях ударила молния и раздался страшный гром, зашумел ветер и полил дождь, каких не бывало в Багдаде с начала времен. И свалился Юсуф в страхе под кровать и закрыл лицо руками. Через некоторое время непогода утихла, Юсуф встал на ноги и зажег светильник.
- Мир тебе, о возлюбленный мой господин! – услышал Юсуф девичий голос, вздрогнул и обернулся.
В углу комнаты стояла девушка, закутанная в черную одежду, а лицо девушки скрывала плотная чадра.
- Кто ты, о неизвестная? – в недоумении спросил Юсуф, - Твой голос кажется мне знакомым.
- Знай, о добрый господин, - поведала девушка,- что зовут меня Маймуна. Я дочь Ардешира, царя джиннов.
- Так это ты приснилась мне несколько дней назад? – воскликнул, сверкнув очами Юсуф.
- Да, о ласковый господин. Знай, что тысячу лет назад, когда достигла я шестнадцатилетнего возраста и расцвела подобно ширазской розе, отец решил отдать меня замуж. И съехались в царский дворец десять тысяч женихов со всех концов света. Были там витязи из Хины восточной и Юнана западного, Великого Хорезма и пространного Синда, цветущего Гиляна и древнего Парса, счастливого Йемена и пустынного Вейда, волшебного Инда и сказочного Магриба. Но была я в ту пору жестокосердна и своенравна, и ни один из женихов не затронул моей души. Однако отец, царь джиннов Ардешир, гневался, настаивал и требовал, чтобы я сделала свой выбор. И тогда пришла я в крайнее беспокойство и озлобилась чрезвычайно и в запальчивости своей, будучи джиннией, прочла заклятие и заставила всех витязей, просивших моей руки, поднять друг на друга меч и сразиться друг с другом. И вступили они в междуусобное сражение и все до одного погибли в бою. Увидев это, мой отец, царь Ардешир, принялся
рвать на себе одежды и посыпать голову пеплом. Очи его метали молнии, а голос уподобился громовым раскатам.
«За это страшное злодеяние, о дочь моя, - провозгласил он в гневе, - недостойна ты жить в человеческом облике!» И превратил он меня в черную смердящую собаку и наслал на меня болезни и язвы и повелел скитаться по всему свету, пока не найду я мягкосердечного глупца, который возьмет меня и вылечит от болезней. И тогда – повелел отец – будет снята половина заклятия: половину дня или половину ночи смогу я проводить в человеческом облике, но так, чтобы не видел этого тот мягкосердечный глупец, который пожалел меня. А вторую половину заклятия, о добрейший хозяин, можно было снять лишь тогда, когда мой благодетель трижды облобызал бы меня, омочил слезами своими и прижал к сердцу. И тысячу лет все люди, как верные, так и неверные, гнали меня от себя и вынуждена была я терпеть побои и поношения, холод и голод, ругательства, насмешки, а также проклятия. Но нашелся, наконец, слава Аллаху! - да простит Он нам наши великие прегрешения - добросердечный человек – а им оказался ты, о великодушнейший, - который сжалился надо мной, совершил предсказанное и тем возвратил мне человеческий облик. И вот я, преданная твоя Маймуна (а мне по-прежнему шестнадцать лет), здесь, у твоих ног, навеки верная тебе невольница и служанка.
С этими словами опустилась девушка на колени и поцеловала ноги потерявшего речь Юсуфа.
Когда же дар речи к нему вернулся, он поднял ее на ноги, усадил на скамью и спросил:
- Так это ты дописывала мои стишки и таким образом насмехалась надо мной?
- Я, о великодушный господин, - отвечала Маймуна, застенчиво опустив глаза, подобные сливам.
Услышав это признание, Юсуф расхохотался и вновь спросил:
- Что же нам делать, о остроумнейшая Маймуна? Из-за пьянства я потерял перстень и раба перстня, а также сто динаров, которыми одарил меня халиф Гарун-аль-Рашид – да пребудет он в мире.
Глаза Маймуны сверкнули гневом.
- Знай, о сладостнейший из юношей, что презренный везирь Джафар опоил тебя банджем, снял с твоего пальца перстень и забрал деньги, которые сам же по повелению щедрого халифа положил у твоего изголовья. Как только он ушел, приняла я человеческий образ и напоила тебя, беспамятного, из чаши чудодейственным напитком, средством от банджа.
Затем погналась я по пустынному Багдаду вслед за халифом, Мансуром и Джафаром. Халиф с Мансуром отправились во дворец, а Джафару было приказано идти домой, а днем явиться к халифу. И пошла я украдкой, словно тень, за Джафаром и достигла его дома и проникла в него вслед за везирем. Оказавшись в своем доме, положил Джафар украденные динары в укромное место, а затем взял перстень царя Сулеймана-ибн-Дауда – мир с ними обоими – и начал его рассматривать. Потом он потер перстень, произошла вспышка и появился раб перстня. Когда трусливый везирь пришел в себя от потрясения, он поговорил с Фадилем и, выяснив, что тот – ифрит из породы летающих джиннов, спросил его:
- Сможешь ли ты убить халифа?
Ифрит потемнел черным своим лицом и глухо молвил:
- Смогу, о новый хозяин.
- А сможешь ли ты сделать халифом меня? – не унимался презреннейший из везирей.
- И это в моей власти, - глухо отозвался Фадиль, но добавил: - Однако из-за этого государство придет в расстройство, и эмиры перессорятся между собой. Каждый из них пожелает трона халифов, либо отложится от Багдада.
- Предоставь мне улаживать государственные дела, - злобно рассмеялся Джафар.
И тут я постучала в дверь, и везирь от неожиданности вздрогнул и знаком повелел Фадилю убраться в перстень.
- Кто там? - в страхе спросил этот гнуснейший из везирей.
И тогда я открыла дверь и вошла и пала перед ним ниц.
- Кто ты и как проникла в мой дом, минуя стражу? – раздраженно осведомился везирь.
- О мудрейший и первейший из везирей халифа, - сказала я. – Меня послал к тебе мой господин, купец-ювелир Хасан, с дарами и просьбой. А прошла я потому, что стража твоя спит и двери не закрыты на засов.
Услышав эти слова, Джафар страшно побледнел, но сдержал свой гнев, и лишь поинтересовался:
- Где дары?
И я протянула ему бархатный мешочек с индийскими алмазами и сапфирами из Сиама.
Глаза везиря загорелись, и он пробормотал:
- Я знаю купца Хасана. Это достойный человек, не то, что его покойный братец Юсуф, пьяница и стихоплет, о беспутстве которого известно всему Багдаду.
И вот Джафар, этот алчнейший из смертных, схватил мешочек с драгоценными камнями и обратился ко мне:
- В чем состоит просьба?
- Мой господин намерен построить в квартале купцов баню, ибо старая пришла в негодность, однако вали препятствует ему в этом и требует чрезмерных денег, - сказала я и протянула везирю бумаги с необходимыми разрешениями и фирманом халифа.
Везирь криво усмехнулся:
- О я знаю этого скрягу-вали. Он из тех, кому скажешь «мир тебе», а он ответит «Чтобы ты ослеп!» И визирь расхохотался, как будто сам не принадлежал к той же породе. Потом он внимательно посмотрел на меня и сказал:
- А ты хороша собой, совершенна по прелести и соразмерности. Клянусь Аллахом, у халифа нет наложницы, превосходящей тебя хотя бы одной из женских статей! Ты подобна ветви ивы у прохладного ручья. Твои бедра, как полная луна, а ноги, как столбы алебастровые.
С этими словами он грубо сорвал мои одежды, и я заметила, как похоть зашевелилась в нем. И он увлек меня в уединенное место и расстегнул шальвары и зашипел, распаленный вожделением:
- О, ты как солнце на чистом небе! Позволь мне войти в твое прекрасное место посещений и там погасить огонь моей страсти! Взамен ты получишь три динара и разрешение строить эту ничтожную баню!
И он прижал меня к себе и хотел увлечь на ложе.
Но я с содроганием и отвращением отшатнулась от него.
- Как? – в замешательстве прошипел Джафар, - ты не хочешь сблизиться и соединиться со мною? Так знай, о непонимающая своего счастья, что если окажется, что ты жемчужина несверленая и кобылица необъезженная, я заплачу тебе сто динаров и застрою весь Багдад банями, каких не строили и кесари Ар-Румана!
«Не те ли сто динаров ты собираешься заплатить, что были украдены тобой у моего господина?» – сказала я про себя, но вслух произнесла:
- Мне неловко сойтись с тобой, ибо смотрит на нас некто третий.
- Кто, о сладчайшая, - в недоумении спросил везирь оглядываясь.
- Тот, в перстне, - сказала я и с притворной робостью указала на перстень царя Сулеймана-ибн-Дауда (мир с ними обоими).
Везирь в раздражении посмотрел на изумруд перстня и узрел там скорбный и угрюмый лик черного ифрита. Тогда Джафар потер перстень, и Фадиль-ибн-Халид-аль-Аббас предстал перед ним и склонившись произнес:
- Приказывай, новый хозяин.
- Выйди отсюда и направь свои стопы туда, где находится отхожее место, - нетерпеливо прошипел везирь.
- Слушаю и повинуюсь, - оскорбленно произнес ифрит и тотчас исчез.
И как только он сделал это, я приблизилась к Джафару и сорвала перстень царя Сулеймана-ибн-Дауда (мир с ними обоими) с его пальца.
- Что ты делаешь, коварная?! - завопил везирь словно раненый индийский слон и потянулся за перстнем, - Отдай, несчастная, или я прикажу отрубить тебе голову!
Но я избежала его рук и стрелой помчалась туда, где находился ифрит. Везирь погнался за мной, изрыгая проклятия и призывая на помощь стражников, карауливших его дом.
Я тем временем достигла отхожего места и бросила перстень в нечистоты. Увидев это, Джафар обезумел и бросился за перстнем и стал барахтаться в зловонной массе, и захлебнулся нечистотами, и утонул в них
- Собаке – собачья смерть! – провозгласила я негодуя.
Удостоверившись в гибели этого подлейшего из везирей, я заговорила стражу и благополучно вернулась к тебе, о благородный хозяин.
- Поистине твой рассказ поразил меня, о драгоценнейшая, - пробормотал Юсуф после того, как Маймуна закончила свое повествование. – Но не столько жаль мне перстня, и тем более отвратительного везиря, сколько дражайшего Фадиля, ибо я привык к его советам.
- Не печалься, о свет очей моих, - улыбнулась Маймуна и хлопнула в ладони.
Тотчас открылась дверь и в комнату вошел Фадиль-ибн-Халид-аль-Аббас, ифрит из породы летающих джиннов.
- Мир тебе, добрый господин, - поклонившись сказал он. – Я раб перстня, но у перстня отныне нет хозяина, и потому я свободен. Однако, если будет тебе угодно, я хотел бы остаться при тебе и любимой тобою дочери царя джиннов, ибо ты пришелся мне по душе и, вижу, нуждаешься в моих советах. К тому же, - и черный ифрит широко улыбнулся, - Фадиль и означает – «остающийся».
При этих словах Юсуф обнял джинна и сказал:
- Сердце мое разрывается от радости, ибо нужен мне, беспутному, столь опытный и мудрый советник как ты, о многоопытный Фадиль. - Однако, - повернулся Юсуф к Маймуне, - счастье мое будет неполным, если ты, о прекраснейшая из джинний, не согласишься стать моей женой. Напротив, я засохну словно молодой тополь в пору засухи, если ты ответишь отказом.
Маймуна улыбнулась и с некоторой горечью ответила:
- Знай, о прохлада очей моих, что я согласна. Однако, сделавшись твоей женой, я потеряю способности джиннии, которыми наделена от рождения, и стану простой смертной. Поэтому подумай, не лучше ли тебе держать в наложницах преданную и могущественную джиннию и царевну Маймуну, которая могла бы исполнить любую твою прихоть, построить тебе хрустальный дворец и наполнить его кладовые всем золотом мира. Власть твоя превзошла бы тогда власть самого халифа и всех царей света, и только Аллах (а Он велик!) оставался бы над тобой.
- О, милая Маймуна, мне нужна только ты, но не как невольница, которую можно купить на базаре, а как законная жена, ибо я не могу жить без тебя, – растроганно молвил Юсуф.
- Да будет так! – сказала Маймуна и глаза ее наполнились слезами.
В это время в дверь трижды постучали, ибо солнце уже взошло, и раздался голос Мансура, меченосца халифа Гаруна-аль-Рашида (да пребудет слава о нем в веках):
- О ты, который зовет себя Юсуфом, сыном купца! Мне велено отвести тебя к нашему халифу, да проживет он свой век в здравии! Так надень же приличную одежду и выходи ко мне!
- С любовью и охотой, - весело отозвался Юсуф.
- Тебе не подобает идти к халифу в одеянии дервиша, - заметила Маймуна и щелкнула пальцами.
В то же мгновение рубище Юсуфа исчезло, и тело его облеклось в роскошные шелковые ризы с золотым шитьем на плечах.
- Не следует также идти к халифу без подарка, - в свою очередь заметил Фадиль-ибн-Халид-аль-Аббас. И снял он с пояса свой дамасский кинжал, ножны которого были украшены бирюзой, аметистами, рубинами и смарагдами, а на лезвии было начертано: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет – пророк Его» (во истину так!) и положил его в кипарисовый ларец, отделанный серебром и обшитый изнутри алым бархатом, и передал его пораженному Юсуфу.
- Благодарю вас, о щедрейшие, - с поклоном произнес Юсуф и, открыв дверь, вышел к Мансуру.
И, удивленный благородным видом Юсуфа, меченосец халифа с почтением доставил его в сопровождении ста воинов во дворец повелителя полумира.
И там предстал оробевший Юсуф пред очами халифа Гарун-аль-Рашида, его дяди Али с дочерью, лучезарной Зубейдой, и всего его блистательного дивана - ста эмиров, двенадцати везирей, отборных воинов и невольников с опахалами. И простерся он ниц перед халифом и передал его слугам свой скромный дар, и приветствовал халифа такими словами:
- Мир тебе, о повелитель правоверных и защитник собрания приближенных!
Рассмотрев дамасский клинок, возрадовался халиф и в своей безмерной радости сказал:
- Встань, мнимый дервиш! Поистине ты достойный человек, коли оделся подобающим образом и догадался принести дар, коим я очень доволен, ибо понимаю толк в старинном оружии! Знай же, что стихи, которые я вчера прочитал прекрасной Зубейде, тронули ее сердце, растопили лед холодности и равнодушия и подвигли ее к согласию стать моей любимой женой!
(Некоторые рассказывают, правда, что холодность Зубейды была притворной и внушенной ей ее отцом Али, дядей халифа, ибо таким образом рассчитывал Али еще сильнее распалить страсть халифа к дочери и надежнее привязать его к ней).
- И теперь я, - продолжал с улыбкой халиф, - счастливейший из смертных, и даже нелепая смерть первого из моих везирей не смутила меня, ибо на всё есть воля Аллаха (а Он велик!). Так требуй же, Юсуф, чего хочешь, и я с удовольствием удовлетворю твое желание. Одно твое слово, и я назначу тебя первым везирем вместо умершего Джафара.
И вновь пал Юсуф ниц и со смирением произнес:
- О царь правоверных! Благодарю тебя за незаслуженную щедрость, однако не сочти дерзким, если я попрошу тебя лишь об одном.
- О чем это? - с удивлением вопросил халиф.
- Позволь, о сиятельнейший, - смиренно промолвил Юсуф, - заключить мне брачный договор и жениться на любезнейшей моему сердцу девушке по имени Маймуна.
И рассмеялся халиф, и повернулся к блистательному своему дивану, и изрек с весельем:
- Вот поистине скромнейший из моих подданных! Нет ничего проще, о гость моего сердца! Однако скажи, не та ли это повелительница снов, о которой ты мне рассказывал?
- Та, о проницательнейший, - с прежним смирением отвечал Юсуф.
- Что же, когда-нибудь я с удовольствием выслушаю твой рассказ о том, каким образом эта девушка превратила твой сон в явь.
С этими словами послал он за Маймуной, кади и свидетелями, дабы надлежащим образом исполнить обряд.
- Тем временем, - продолжал халиф, - займемся другим делом. Не кажется ли тебе, что настало время встретиться двум братьям - Хасану и Юсуфу?
- Да, о повелитель правоверных, - согласился Юсуф, - самое время.
- Хасан здесь, - заметил халиф нахмурясь. – Мансур, введи его.
И хранитель меча халифа сделал то, что ему велели, и бледный Хасан пал ниц перед халифом.
- Скажи, о достойный купец, где брат твой, Юсуф? – грозно спросил халиф.
- Он пропал во время бури в пустынной стране Руб-эль-Хали, о повелитель правоверных, - прохрипел побелевший Хасан. – Думаю, он погиб, мир его праху.
- А это кто? – громовым голосом прокричал халиф, указав на Юсуфа.
И обратил Хасан свой испуганный взор на брата, и изменился в лице, так что глаза его увеличились от удивления и страдания. Он взмахнул рукой, усыпанной кольцами и перстнями, словно стараясь закрыться от брата, и прошептал:
- Юсуф, брат мой!..
И сел Хасан перед Юсуфом, как невольник перед господином, и вывалился у него наружу язык, и глаза его закатились и упал он замертво на мраморный пол дворца.
- Хасан, брат мой! – закричал Юсуф, склонившись над бездыханным телом брата, ибо стало ему жаль Хасана.
Воцарилась тишина, но халиф прервал ее словами:
- Свершилась воля Аллаха – да пребудет Он вечно – зло отмщено, а потому отнесите тело вероломного Хасана в дом его для предписанных действий и своевременного захоронения.
И когда это сделали, ввели во дворец прекрасную как день Маймуну в брачном наряде и сопровождавших ее кади и свидетелей.
И халиф Гарун-аль-Рашид призвал кади и свидетелей и заключил брачный договор Юсуфа с Маймуной, а затем повелел справить их свадьбу в соответствии с обычаем и предписаниями пророка. И одарил халиф новобрачных в неизъяснимой щедрости своей роскошными одеждами, и оружием, и деньгами, и землей, и сделал Юсуфа сиятельным эмиром.
И поселились Юсуф и Маймуна в доме Хасана, и стал Юсуф купцом-ювелиром и сделался, следуя советам Фадиля-ибн-Халида-аль-Аббаса, человеком небедным и преуспевающим в делах.
И выпало на долю Юсуфа и Маймуны величайшее счастье и огорчение завистников, и проводили они жизнь в радости, удовольствии и благоденствии, пока не пришла к ним разрушительница наслаждений и разлучительница собраний.
Таков конец повести о беспутном Юсуфе, его брате Хасане, дочери царя джиннов Маймуне, рабе перстня Фадиле-ибн-Халиде-аль-Аббасе, халифе Гарун-аль-Рашиде (да будет слава о нем жить в веках), его везире Джафаре и хранителе меча Мансуре.
|
|
| Гном-А-Лле |
2009-03-06 |
10 |
5.00 |
2 |
| |
|
| |
1.
Ишь как! Всё сбылось, как предсказывала: и камень нагретый, и ноги в прибое, и донышко запотевшей бутылки в белом песке.
Я лежал на берегу под сетью звёздного неба, наслаждаясь теплом, сытостью, плеском и покоем, и она лежала рядом, раскинув руки. Я повернулся поцеловать её и увидел: рот распахнут в беззвучном крике, в глазах сияют две полных луны, и тело корчится на белом песке от неведомой боли. Тогда ещё не знал, как на неё упало небо, ведь для меня оно было рыбацкой сетью, что вытащил Одноглазый из океана. Слишком мелкая рыбёшка, я проскочил мимо, и радовался, глядя, как космический улов трепыхается уже надо мной, а я остаюсь. Остаюсь там, где мне нравится.
А может, небо не упало на неё, просто, она оказалась большой рыбой, и задыхалась, утаскиваемая наверх. Так или иначе, она пропала. Просто растаяла, а я ничего не успел сообразить. Хотя бы схватить за плечи, надавать пощёчин, заорать истошно её имя. Но я только тупо распахнул глаза, и открыл рот, глядя, как она уменьшается. И только две искорки ещё немного мерцали, там, где были её глаза.
Я не смог сразу поверить во всё это. И маленький зародыш отчаяния под ложечкой вынашивался тринадцать суток.
Дни обугливались в жарком бреду, я ничего не ел и не пил. Не помню, ходил ли я по острову или сидел на песке, слушая звон в заложенных ушах, но с заходом солнца я всегда был на том самом месте. Я видел, как скалы на несколько мгновений становились красными, чувствовал, как тёплый язык заката облизывал мой лоб и макушку. Потом уши заполнял шорох океана, я ложился на спину и смотрел в небо, надеясь, что на этот раз всё-таки проснусь, поверну голову и увижу, что она по-прежнему рядом, лежит, раскинув руки, на белом песке.
Я тринадцать ночей провёл на берегу, тринадцать ночей чёрные тени топтались за стволами прибрежных пальм. На восходе четырнадцатого дня раскалённая боль взорвала мой живот, а дикий вой белого пса с оранжевыми зрачками разогнал злобных грисов , что уже предвкушали добычу.
И я побежал. Я бы смог убежать на другой конец земли, если бы этот кусочек суши не был окружён со всех сторон водой. Я обежал Красный остров раз сто, вначале пугая, а потом смеша молоденьких креолок на велосипедах, пока солнце не расплавило мне мозги. Я рухнул на берегу, вывалив язык, кажется, я пытался напиться из океана. Может быть, к вечеру и высох бы под этим солнцем, но меня нашла старая Роза, и унесла к себе на гору, уложила под навес с пальмовыми листьями, побрызгала слипшиеся глаза, сунула мордой в миску с водой. Если бы сообразил, что можно перевернуть миску и не возвращаться. Но мозг спёкся, а инстинкт заставил напиться.
К вечеру я смог встать. Я был пустой внутри, но шуршащая оболочка исправно съела рис и рыбу, вылакала пылающим после карри языком миску тёплой воды, и благодарно повиливая хвостом, подошла к подобравшей меня.
- Ке Моунг каждый день ходит ловить рыбу в океане. Ты будешь ходить с ним, Чи-ен Фидель. Не давай ему долго сидеть на берегу после рыбалки, - велела старая Роза.
2.
Я встречал его каждый день.
Ке Моунг выпрыгивал из лодки с рыбой, которую поймал. Коричневые ноги облеплял белый песок. Он цеплял рыбу на кольцо, трепал меня за ушами и мы медленно шли в гору, домой. Старая Роза жарила рыбу на ужин, Ке Моунг пил пиво, сидя на крыльце хижины, я лежал рядом. Потом солнце падало в океан, свет гас. И я уходил под свой навес: мне не нравилось смотреть на звёзды, они меня пугали. А под тягучие песни старой Розы хотелось выть на восходящую луну.
Так прошёл сухой сезон. Потом муссон Норде снова сменился Суэттским. Я по-прежнему каждый день ждал Ке Моунга в тени скалы, положив голову на лапы.
В тот день он поймал большую белую бонфиш, его волосы были мокрыми, а на дне лодки лежали водоросли. Он привязал лодку, но не пошёл домой, а двинулся по дороге вдоль берега. Тогда я и узнал, отчего печален Ке Моунг, отчего вместе со всеми песен не поёт, с девушками на велосипеде не катается. Мы обогнули остров с наветренной стороны. Справа – скалы, слева – гулко дышащий океан, позади – проделанный путь, прямо перед нами – груды гранитных камней, набросанных нечеловеческой рукой.
Мы сели на конце дороги, дожидаясь заката. Над нами мелькнула большая чёрная тень. Мохнатый крылан не вспорол небо со свистом подобно коршуну. И не чиркнул аэродинамикой наподобие чайки, не оставил изящную вязь-надпись, как ласточка. Летающий лис взболтал кокосовый коктейль вечереющего неба бесшумными аплодисментами. Я услышал холопок одной ладонью. Я увидел пластырь на чёрной дыре.
Короткие сумерки кончились, и когда я уже был готов задрать морду к скалющемуся звёздами небу, чтобы выорать всё, что думаю, Ке Моунг неожиданно заговорил, заткнув кипящий в горле вой:
- А боги спокойны. Кидают словами. И каждое слово, как камень из пращи, летит в мою голову – я уклоняюсь. Зачем сберегаю я глупую голову? Зачем не сниму её? Только безликие, сбритыми лицами, ртами зашитыми слов мне кричат несказанных. И падают с плесками звёзды в ночной океан… Я нырял глубоко, Чи-ен, я нашёл хризолитовую гемму с хозяйкой сладких вод. Ты слышал о заколдованной Жанну, Чи-ен? – достал из кармана Ке Моунг золотистый камень.
Я ткнулся носом в изображение странной птицы с женской головой. Задумчиво глядя на весёлое лицо на камне, продолжал говорить Ке Моунг:
- Золотая Жанну, с ногами длинными как ствол пальмы, с огненными волосами, как листья пальмы в лучах восходящего солнца, жила на Красном острове далеко-далеко отсюда по дороге времени. Она сторожила орех, что растёт семь лет на дне океана. Каждое утро тело Жанну сверкало золотой рыбой в изумрудных волнах, каждый день низала Жанну дары моря на тонкую нить, каждый вечер одевала Жанну новые украшения на запястья и бёдра и танцевала, подрагивая и подпрыгивая, моутию, подпевая сладким, как варенье из карамболы, голосом.
Был чёрный огромный и страшный и страстный, жениться хотел он на рыжей-прекрасной: «О, ноги твои, словно длинные пальмы, о руки твои золотыми ветвями, и волосы терпкий муссон теребит, как перья в хвосте моей лиры.»
Она не хотела, она белой солью чертила на скалах, она заклинала: не дай ему ветра, не сможешь прорваться сквозь стену мою золотого стекла.
Но вдарил он молотом страшным, осколки летят, и вот уже он, чёрной страстью окутан, шагами поспешными воду прибоя мутит…
Она не хотела, она взяла сок, чёрный сок, она положила руку в огонь и натёрла своё золотое лицо, золотые руки, ноги, золотое тело. Он так рассердился, искал золотую, нашёл чёрную, ломкую, страшно смеющуюся красным ртом, разъеденным солью. Проклял её: за то, что вместо Жанну попалась ты на моём пути, исчезнешь так, что не смогут найти. И с тех пор ищет по свету золотую Жанну, в лодке-луне ковыряясь на небе. И не знает, что сам её заколдовал…
- Нет-нет, это не она, моя была не золотая, и не чёрная. Чатти была каштановой, и тёплой, как кошка, её ноги не были твёрдыми, как пальмы, а мягкими, как лапы, когда она сворачивалась рядом под простынёй, - я удивил сам себя, но ещё больше я удивил Ке Моунга.
- Ты умеешь говорить, Чи-ен? – повернулся он ко мне, широко раскрыв тёмные глаза.
- Выходит, умею, - тявкнул я, вставая и потягиваясь, - Не пора ли нам домой, Ке Моунг? Это хохочущее небо, этот дышащий океан – они напоминают мне о том, чего я не смог.
Ке Моунг молча поднялся, отряхивая штаны от белого песка.
Мы могли бы пойти по камням в темноте, мимо заброшенного селения и кладбища пиратов, чтобы обогнуть Красный остров и выйти к дому с другой стороны. Мы могли бы полезть в гору или пойти кромкой воды, где днём бегал чёрно-белый пёс, кося коричневым глазом. Но мы пошли обратно, по той же дороге. Тогда я узнал, что возвращаться – идти заново. Всё изменилось: путь оттуда был совсем другой дорогой, чем туда. Одинокий домик загадочно-тепло светил окнами посреди джунглей. Дверь тихо приоткрылась – и кто-то, затаившись в тёмной щели, слушал наши шаги. Ке Моунг остановился на дороге, с пальмы заверещали крыланы.
- Ты не хочешь зайти, Чи-ен Фидель? – спросил он меня, - Здесь живёт бонфеммес Йомалья, может быть, она расскажет нам, где искать Золотую Жанну и Твою Чатти?
3.
- А, Чи-ен Фидель, что, надоело быть псом?
- Надоело, бон фам? Нет-нет! Быть псом – что может быть проще? Утром Роза даёт мне рис, весь день я бегаю по берегу океана или дремлю в тени пальм, ожидая Ке Моунга, а вечером Роза снова даёт мне рис и рыбу. Что может быть лучше, чем быть псом, бон фам, и не вспоминать Чатти, с капельками пота на верхней губе, умиротворённо засыпающую в моих объятьях?
- Ну, так иди вон, Чи-ен Фидель, иди и подожди Ке Моунга за дверью. Я расскажу ему про золотую Жанну. Только остерегайся мёртвого леопарда.
Я вышел из освещённой оранжевыми лампами хижины в прохладный сумрак, и уселся на пороге. «Зачем, зачем бонфеммес Йомалья помянула мёртвого леопарда?» - думал я, поднимая голову к оранжевой луне.
И увидел его: прозрачный, с горящими красными глазами, он двигался по дороге справа. Шерсть на загривке встала дыбом, я вскочил, оскалившись, а он прыгнул. Растянувшись в воздухе серебристой лентой с красными пятнами, он ослепил меня на девять мгновений, а когда я снова увидел пустынную дорогу, что-то хрустнуло, ледяной зной хлынул от шеи по всему телу, и чернота затоп...
… ила-ила-ила, пели в темноте. Ила-ила-ила, звенели назойливым хором тоненькие голоса, ила-ила-ила – только и помню. Целую вечность: ила-ила-ила. Я даже привык и даже уснул. Но и сквозь сон слышал зудящий напев: ила-ила-ила…ила-ила-ила.
4.
Я очнулся на берегу. Там, где отливающий океан оставляет холодные лужицы на песке, что белый под раскалённым солнцем и белый под жёлтой луной. И между влажно блестящих спин утёсов с торчащими рёбрами океан перебирает белые кораллы, белые кости кораллов, шевелит водоросли – колючие боа, мерно дышит: большой фффухх на вдохе, и много маленьких плесков на выдохе, постукивающих среди скал в бонги и на маримбе.
Я лежал на спине, раскинув руки, и пытался дышать вместе с океаном. Если вынуть ледяную иглу, что торчит в горле, я мог бы вместить это небо, и этот океан, и этот остров. Я был бы огромным, но лёгким как пёрышко коричневого цыплёнка, который прячется в траве. Я вместил бы в себя всё и вместился туда сам. Но из-за этой иглы я скоро стану точкой. Растопырясь глазами в небо, вижу облако-череп, в его глазницах поблёскивают звёзды… Так же исчезла Чатти. Или это она смотрит на меня? Сжатие невыносимо, и я сажусь, сворачиваясь вокруг пульсирующего центра. По скалам цокают крабы, весь берег в их норах. А я сижу, уткнувшись носом в колени, и слышу звук, что пронимает до кишок. Страшно прекрасная песня звенит в воздухе, но я не могу спеть её. И не могу больше слушать, иначе меня разорвёт.
Пусть останется только плеск, прошу!
И плеск остаётся. Ледяная игла становится чуть привычней. Я поднимаю голову и вижу гигантскую гусеницу: она стоит, разглядывая своё отражение в океане.
- Привет, - говорю, - Любуешься?
- Нет, я считаю звёзды.
- Считаешь звёзды?
- Считаю звёзды в ошейнике. Видишь, не достаёт одной?
- Украли?
- Потеряла…
А днём я ходил по кокосовой роще, днём большая черепаха подставляла моим рукам твёрдую шею, и вздыхала от удовольствия, днём я почти растворился в коралловой ванне, раскачиваясь в волнах океана.
В роще, где ленивый чёрный бык спал на куче сухих пальмовых листьев, я нашёл мёртвую голову леопарда с отрубленными ушами. Глаза закрыты и заросли, на лбу сидит бронзовая ящерица. Я протянул руку – ящерица никак не хотела убегать, она шмыгала по голове с носа на затылок, с затылка на закрытый глаз, и только когда я взял мёртвую голову в руки – ящерица шлёпнулась на землю и юркнула под коричневый лист.
Не знаю, зачем я взял эту голову.
Но когда взошла луна и маленький костёр на берегу освещал спины буйволов, что спали в солёной волне, я бросил случайный взгляд влево, туда, где положил мёртвую голову, и увидел, что глаза её смотрят на луну, сияя таким же белым светом.
И леопард открыл свою пасть:
- Андабундана, маисовая водка, зачем стучишь в борта моей лодки? Ты пришёл живым, говорить с мёртвым, что нужно?
Похолодевшими губами я сказал то, что хотел знать больше всего:
- Где искать мою Чатти?
- Когда река повернёт девять раз, когда уснёшь возле огня, - проговорила мёртвая голова леопарда и внезапно зевнув, заснула.
Я так и оставил её на берегу, пусть треплется с волнами прилива.
Утром Ке-Моунг дал мне свою лодку и помог дотащить её до реки, что извивалась между пальм, и махал рукой до тех пор, пока я не скрылся за первым поворотом.
5.
В дурной зелёной воде, с зародышами лихорадки плыл среди лиан, тяжёлых ароматов, жирной земли, скользкого перегноя. Хватало бананов, хватало кокосов, тяжёлые ночи верещали пугающими голосами ночных птиц и давили грудь ночные воспоминания. Как трогал её волосы, как заглядывал в глаза – не понимая, что творится там, за этими чайными озёрами. Даже не думая, что на дне, просто наслаждаясь богатством оттенков, всплесков, переливов. Как душная ночь сплетала тела, как жаркий пот мешался с криками, как жадно обхватывала ногами, как радовался каждому стону, исторгаемому мной. Как ходила по тёплой воде, как волны швыряли по коралловому дну.
Ведь хватало бананов, хватало кокосов, нельзя было пить из той реки, с маленькими вертлявыми заразами, призраками чикунгуньи. Я слышал её хихиканье в ночи и ранним утром, этой скукоженной ведьмы, что только притворяется скрюченной, а умеет бегать шустро, умеет прыгнуть и вонзить свой ноготь прямо под веко, высосать глаз. Пустить жадные корни в мозг, прорасти внутрь. Это мы, люди, не умеем ждать, а она стара и терпелива. Давно в этих болотах не было для неё поживы. И чем голоднее была, тем терпеливее. Может, это она навеяла странный сон, который показался мне вещим.
Проснувшись, я без промедления соорудил удочку из бамбука, лианы и булавки, наживил жуком и забросил в мутную воду. Таращась в жёлтые блики, отгоняя москитов, выудил рыбу. Ой, что за рыба то была. Не похожа на обитателей рек, да и на обитателей прозрачных океанских вод – не похожа. Шишковатая, бельмоватая, с одним глазом во лбу, с туловищем круглым, безобразными наростами покрытым, ртом огромным, до ушей. Уши у неё тоже были. Точь в точь из сна, страшилище. В руки трясущиеся взял, стал ждать. Как во сне-то она рот ужасающий открыла, как выплюнула слово заветное, да только не расслышал – проснулся. Так и тут, мешая сон с явью, открыла пасть рыбина, зевая на воздухе. Со страху брякнул её на дно лодки, так с открытым ртом и осталась. Сдохла, слова заветного не сказав. Эх, трын-трава. Один теперь хрен, развёл на берегу костёр, зажарил рыбищу, да сожрал. Хоть на вид и отвратная, а вкусная оказалась, сладковатая и нежная, без соли и карри. Тут-то старуха и появилась передо мной, уже не в полусне – маревом, а во плоти Чикунгунья из-за пальмы выскочила, и стоит, пошатываясь, широким ртом причмокивая, глядит, как я рыбий хвост жую перед остывающим пеплом.
- Ну, ты, бабушка, чего наладилась? Поздно пришла, видишь, всё – еды нет.
- А я, бананчик ты мой, так постою. На тебя посмотрю. Полюбуюсь, как ты рыбку вещую трескаешь. Знаешь, что за таких рыб ундины и убить могут?
- А мне теперь, бабушка, похоже, другого пути и нет. Всё одно: что русалки меня утопят, что ты высосешь до донышка – пропадать пора пришла.
- Это отчего же, кокосовый, – Чикунгунья ласково так воркует, - мысли такие интересные в твоей голове бродят?
А сама ближе подкачнулась, морщинистые губы сладко трубочкой сворачивая.
- Мёртвая голова леопарда сказала, мол, найду я свою Чатти, когда река повернёт девять раз, когда усну у костра – всё так и случилось. Уже случилось. Видимо, скоро свидимся с моей ненаглядной.
- А больше тебе мёртвая голова ничего не сказала?
- Нет, бабушка, не успела.
- Зачем же ты, палка бамбуковая, ищешь Чатти? – присела рядом Чикунгунья, запахом гнилого болота обдав.
Что тут скажешь? Ничего не говорил, так и глядел в старухины жидкие глаза, наблюдая, как сквозь муть синий уголёк тлеет-пробивается. Так и слушал песенку, что она на дудочке наигрывать принялась, а слова сами откуда-то пришли:
Э-эй. То ли птица кричит, то ли ветер колотит твой труп под раскидистой пальмой. Э-эй, то ли море гудит, то ли бьётся в истерике разум. А-ай, где искал он свою дорогую, скажите же, звёзды? У-юй, он пришёл, он нашёл, но поздно. Э-эй, сохнет сердце её на песке медузой. А-ай, смерть под ногтем её застряла занозой. У-юй, краб лежит на песке и уже убежать не сможет. Э-эй, вам никто, вам никто не поможет.
Замерзать начал сладостно под безумный напев дудочки покачиваясь, в синее разгорающееся пламя вглядываясь. Как вдруг из пламени вылепилась морда рыбы съеденной и заревела голосом бонфеммес Йомальи: «Просыпайся, дурень!»
6.
Вскинулся в сумраке у костра потухшего. Пока сообразил, что весь день сны смотрел, хоть о том не догадывался, так уже и свет погас, будто кто выключателем на небе щёлкнул. Спать пора, да выспался, аж в пятках зудит. Решил в темноте идти. В стрёмной-стрёмной темноте по пружинистой земле шёл-шёл, пока не выбрел на гулкую, будто утоптали тысячью пяток, поляну. Посередине белеет домик – не домик… Ступил было – ближе глянуть, как вдруг под ноги кинулась прозрачная тень. Извернувшись, котом в сторону сиганул, но призрак метнулся следом, и я приземлился точнёхонько в зыбкий холод: ноги как в желе ментоловое чмокнулись, и вверх по бёдрам стынь побежала. Рявкнул я со страху ругательство, как камнем плюхнул в ночь, и круги серебристые от тени плеснулись по поляне. Таять начал холод кубиком льда в бокале бледной старухи, оставляя истомный пот на боках и лодыжках, а я дышать стал. Десять раз вдохнул и выдохнул тёплую тяжесть джунглей, прежде чем осторожно двинулся к двери, заплетённой среди лиан и камнеломок. И уже замерев на пороге заброшенного храма, услышал шаги позади: кто-то, так же как я пару минут назад, шёл во мраке, ощупывая ногами землю. Пока думал, то ли спрятаться, то ли окликнуть путника в ночном трепете, услыхал кашель и ругательство, то самое, что кричал сам, моим же дурным голосом всколыхнуло ночь, будто эхо моих шагов догнало меня.
- Ха! Какой-нибудь дух приходит тихо, но вы производите ужасный шум, Ха! – неожиданные слова напугали так, что еле-еле не взвыл, вытаращившись в чавкающую темноту, - Зачем ты пришёл, Чи-ен Фидель?
- Откуда ты знаешь моё имя? – удивился я, забыв, что нельзя отвечать незнакомому голосу в темноте.
- Я подслушал, - шёпотом ответил кто-то невидимый, - Там, сквозь щель, когда ты скулил перед хижиной. Так называл тебя этот рыбак, Ке Моунг, так звала тебя бонфеммес Йомалья, но первой так назвала тебя старая Роза. А помнишь, раньше у тебя было другое имя?
Раз уж начал разговаривать с неизвестным, то лучше не закрывать рта до рассвета:
- И про прежнее имя знаешь! Кто же ты? Тебя как зовут?
- Подойди ка поближе, - еле слышно посмеиваясь, стал звать он меня из темноты.
Темнота зашепталась, набухла чёрными узорами, и плеснула в глаза бордовой волной. Удивился я, сколько во мне страха помещается. Знай об этом старая Роза, назвала бы меня Чи-ен Крантиф. Подумал и о Чатти, о том, что стал забывать её запах.
- Кому я понадобился, дандотиа? – жалобно проблеял я в темноту, - Зачем мне идти к тебе?
Странный звук был мне ответом. А потом кашель и хриплый хохот разбили слабое бормотание темноты:
- Дандо-кха-кха-тиа? Ой, не могу! Ты явился, чтобы насмешить меня? Кха-ха-ха! Подойди, постучи мне по спине, иначе я так и не узнаю, зачем ты пришёл. Я умру, если не от этого куска, что застрял у меня в горле, то от любопытства.
Подумал я, что раз уж всё время шёл вперёд, то и сейчас не стану убегать, и тихо вошёл в гогочущую тьму. И когда вдруг вспыхнуло пламя жаровенки, осветив худого черныша в полосатой рубашке: красная полоска, чёрная полоска, красная полоска, чёрная, - понял я, не мертвец лыбится мне в полумраке. Разглядел, что похож он на меня как тот, что каждый день в зеркале маячил, когда я ещё чистил зубы в ванной, и вытаращил глаза испуганно.
Ему понравилось. Передразнивая, выпучился тоже, будто и впрямь в зеркало гляжу получилось. Потом не выдержал: рот красный на чёрном лице раззявил, захохотал, и в угли что-то из горсти кинул. Пучок сухой травы вспыхнул, дымом с тревожным запахом ноздри и глаза защипало. Было в том запахе всякого намешано: вечерняя грусть и ночные песни, брякающий в духоте колоколец на шее коровы и ажурные бабочки, шелестящие чёрными крыльями в тёплом бризе. Пока я принюхивался да соображал, он оглянулся, цапнул мышь, шебуршащую в обломках кирпичей, откусил ей голову и, чавкая, заговорил:
- Человек не бежит среди шипов просто так. Или он преследует кого-то, или кто-то преследует его. И если уж нашёл храм дорог и дверей, значит, он его действительно искал. А раз переступил порог моего дома, то я вполне могу послушать, куда он хотел.
Рот открыв, дыма вдохнув, только хотел про Чатти расспрашивать, как он поскучнел. В жаровенку подул и остатки мыши дожёвывать принялся, озирая ободранные стены сквозь меня, будто я призрак капитана Ла Бюза. Представилась мне бутылка на белом дне океана: бока пощипывают твёрдые рыбьи губы, тень черепахи скользит по еле заметным стенкам, водоросли обживают стеклянное тело, и никому дела нет до выбитой пробки и разбухшей записки внутри.
И я заговорил, чтобы проверить, здесь ли я, стою на земляном полу, или уже болтаюсь вокруг бутылки неудачливым джинном, а в онемевших от солёной воды буквах никогда нельзя будет прочесть моё имя, чтобы позвать строгим голосом:
- Мансьен! Леу Мансьен, иди к доске.
Я потряс головой, отгоняя тоскливые мысли, хлынувшие в горло океанским приливом, закашлялся и с бульканьем, будто и впрямь выталкивая из глотки воду, сказал:
- А я ведь узнал тебя, Папа Эгла, хоть ты и притворяешься мною. Значит, ты можешь показать мне любую дорогу? Уж так хотел бы я знать, где моя Чатти.
Кто станет разговаривать с пустой бутылкой? Но он ответил мне, значит, я ещё был здесь:
- Никто не может спросить рыбу о том, что происходит на земле, и крысу нельзя спросить о том, что происходит в воде. И я, сидящий на пороге, не стану рассказывать о том, где твоя Чатти. Но я могу открыть тебе туда дверь. Ты хочешь, Леу Мансьен?
- Я знаю, какую дверь ты мне откроешь. Но там Чатти, и я хочу быть с ней.
- Храбрый Леу Мансьен думает, что знает, какую дверь я ему открою, - он снова захихикал, - и всё равно согласен? Что ж, мысли твои быстры, но бегут не той дорожкой. Чем будешь платить мне, лучше скажи.
- Я не думал найти тебя, Папа Эгла, я не принёс петуха и не принёс курицы, но разве тебя не устроит моя кровь? Мне больше нечего дать…
- Немного крови мне не помешает, только этого маловато будет, - он укоризненно покачал головой и прищёлкнул языком, как торговец на рынке - За такое дело, такую замечательную дверь, и только несколько капель крови – ай-ай, кого ты хочешь обмануть, Леу Мансьен?
- Но что же ты хочешь, Папа Эгла? – я бы поторговался, да торговаться с монополистом не приходится.
- Ну, хотя бы – это! – он ткнул пальцем в мой кадык, а я, схватившись руками, нащупал светящуюся иглу, что так и сидела во мне после встречи с леопардом.
Я уже привык к ней, и почти не обращал внимания на жжение и боль, благо, они усиливались только ночами. Пользы от неё никакой не было, одни страдания, но, верно, для Папы Эгла эта невидимая игла была вполне подходящей платой.
- Бери, только я её сам вытащить не могу, а то бы уже давно выбросил.
Папа Эгла головой покачал:
- Глупые люди этим не умеют пользоваться, поэтому оно причиняет им только боль, - ухмыляясь, ладони об штаны обтёр, поднялся с камней, встал напротив меня, и крикнул – Гляди прямо! Гляди выше!
Я задрал подбородок и глаза скосил, чтобы видеть. Папа Эгла напротив стоял, почти как я был, только в одежде другой. И в горле у него тоже игла появилась, чёрная, не серебряная. Папа Эгла свою иглу взял левой рукой (я за свою схватился правой) и двумя пальцами выдернул (я свою вынул), Папа Эгла свою иглу кончиком в мою ткнул и высосал. У него в ладони серебряный луч сияет, у меня между пальцами – ничего нет. Папа Эгла вдруг присел и в жаровню дунул, пеплом глаза и рот мне запорошив. Пока прокашлялся да слёзы вытер, глядь, выход передо мной. Тот самый, в который входил, а в спину хохот страшный:
- Дуй отсюда, Леу Мансьен, пока я из тебя душу не выдул!
И я выскочил в джунгли на Красном острове, в глубину которых уплыл на лодке два дня назад.
- Большой петух уладит спор! – крикнул он мне вслед.
7.
Я побежал, обдираясь. Будто головы не стало, будто забыл, как просил, чтобы папа Эгла открыл дверь к Чатти. Я хотел найти лодку Ке Моунга и вернуться по течению к дому Старой Розы, но потерял ту тропинку.
И только свист в темноте помог мне. Я бездумно побрёл на звук и вышел к реке. На перевёрнутой лодке кто-то лежал, сверкая белками, и этот кто-то свистел печальную мелодию.
- Ке Моунг? – позвал я совсем тихо.
Он поднял голову и я понял, что ошибся.
- Ты кто? – испугался он.
Я оглядел себя, и не увидел ничего. Даже порванной рубахи.
- Я? Не бойся, я вышел на твой свист. Я был любимым, был псом, был человеком, видел Папу Эгла и удрал от него. Не знаю, кем стал теперь, я вижу тебя, но не вижу себя. Ты тоже не видишь меня?
Он заскулил, а потом тихо запричитал:
- Страшный день и страшная ночь. Я жду утра, пусть оно будет не таким. Я поймал две рыбы в океане, как вдруг небо взорвалось зелёным светом. Я подумал, не моя ли бывшая жена вернулась из-под воды? Два года я просил об этом, но теперь у меня новая жена. Я ждал ту долго, она не появилась, видать, Папе Эгла пришлась не по вкусу моя жертва. Бонфеммес Йомалья велела идти и спросить правды, но теперь я боюсь. Дандотиа шныряют вокруг, невидимые псы разговаривают со мной, в храме хохот – вдруг и впрямь он вернул мою жену прямо из-под воды?
Я понял, что он не видит меня и ужасно боится. Я тоже боялся, пока не встретил его.
- Плыви домой. Это твоя лодка? Плыви к своей новой жене - сказал я ему, - твоя старая хозяйка не придёт из-под воды.
- Откуда ты знаешь?
- Это надо мной хохотал Папа Эгла, а не над тобой. Это из-за моей просьбы взорвалось небо, а не из-за твоей прежней жены. Можно мне плыть с тобой? Я тоже боюсь здесь оставаться.
Мы спустили лодку на чёрно-зелёную гладь и поплыли домой. Я думал, что домой, пока не сообразил, что плывём по другой реке, по другому лесу.
- Что за река?
- Река как река…
- Как тебя звать?
- Не надобно звать,
Но можно найти…
- Погоди-погоди… ты?..
- Да, я и луна и вода и река и ты.
- И я?
- И ты, в лодке со мной, луной и рекой.
Не спрашивай – пой.
Или молча плыви
По теченью реки.
- Куда мы плывём?
- Туда, где твой дом.
- Где нынче дом мой?
- Не спрашивай – пой…
И тут я запел. Про то, как хотел и как не хотел, про то, что смог и что – не сумел, про то, как было и о чём не знаю.
8.
Во сне я пел, потом проснулся. Влажная духота вокруг, ветер тёплым языком облизывает босые пятки. Ветер залетает в открытую дверь, оттуда же дует равномерный мощный гул океана. Под щекой – чистая подушка, и в груди не сдавливает, и горло не болит: тёплый воздух спокойно вливается в лёгкие и вытекает обратно, впитав запах, которым я переполнен до краёв. Я слышу за порогом утренние разговоры, бряцание вёдер и сонное мычание коров – день только просыпается. Матери готовят завтрак на открытых очагах, дети умываются у колодца, отцы ещё дремлют на сбитых за ночь простынях.
Резкий крик петуха, словно он прямо в комнате, заставляет меня вздрогнуть. Я чуть разлепляю веки и сквозь щёлки вижу. Вижу вначале свои загорелые ступни, между ними окно, задёрнутое розоватым тюлем, а справа распахнутая настежь балконная дверь. За дверью дымчатое утро. Океан сливается со свинцово-палевым небом, где золотые и серебряные крохотные пузырьки лопаются с тихим звуком, похожим на перестук листьев пальмы.
Я, не глядя, тяну руку к прикроватному столику и беру фешн-фрут с визжащими на зубах кислыми семечками, надкусываю нежную серую мякоть и смотрю.
Бабочки летят с моря, прямо в балконную дверь, целая куча бело-чёрно- ажурных бабочек. Опять кричит петух, и внутри вдруг вздрагивает и на секунду сжимается. И тут же отпускает: в балконную дверь входит каштановая, с ещё не расчёсанными волосами, и полосками на груди от скомканной простыни.
- Чатти?
Она чуть удивлённо приподнимает брови и распахивает чайные глаза, а потом улыбается:
- Лёва? Кто такая Чатти? Рассказывай немедленно! – шутливо нахмурившись, присаживается на кровать и щиплет меня за бок.
Я ёжусь и перекатываюсь подальше от настырных пальцев, хихикая:
- Не щекочись. Так ты не пропала?
- Куда «не пропала»? Лева, ты что, спишь ещё что ли? Куда я пропала? И кто такая Чатти?
Я сажусь и ошалело чешу голову, пытаясь разобраться. Сон отступает на шаг назад, ещё на шаг, делаясь прозрачнее. А я цепляюсь за выскочившее имя как за якорь:
- Дольфи, Дольфи! Мне такое-такое!.. - и обнимаю её, - Там Чатти… Ох, как же хорошо, что ты тут…
- Ещё и Дольфи, ты что по бабам во сне шлялся что ли?
Наконец, я вспоминаю, что мы приехали… Отдохнуть мы приехали. И сейчас пойдём купаться, а потом Дольфина… То есть Диана обязательно захочет завтракать, и я захочу. И мы возьмём напрокат велосипеды и поедем куда-нибудь. А потом будем целый день гулять по белому песку Красного острова.
- Сегодня можно обойти остров вокруг, тут, говорят, есть пиратское кладбище, и съездить искупаться на далёкий пляж, - махнув рукой на мои лунатические выходки, жизнерадостно планирует день Диана, - А вечером, вылизанные докрасна шершавой жарой, возьмём бутылочку холодного вина и посидим прямо на берегу, давай?
|
|
| MT+МЛ |
2006-03-06 |
82 |
4.10 |
20 |
|
|
Сказ о Жановом даре да Мишелевом жаре |
|
|
|
|
| |
Из Повестей Настоящего Времени
«Я сижу ночью, один, в тайном кабинете,
Опершись на медную подставку,
Язычок пламени, выходящий из одиночества,
Приносит успех тому, кто верит не напрасно».
М. Нострадамус (Центурия 1-1)
«Я сижу в своём саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных –
Лишь согласное гуденье насекомых».
«Письма римскому другу» из Марциала - Бродский
Вигилия первая
Чукча и Гексоген
Ну, конечно, не Жан Мишеля подогрел, а индейцы. Жан гонцом был. И нехуёвым.
В том смысле, что на хуйню никогда не подписывался. Короче, жил-был во Франции в 16 веке юный гуманист Жан… Какое, к ебеням, средневековье? Эпоха, нахуй, географических открытий и просвещенного, бля, мореплавания. Хоть и жгли мясо человечье по всей Европе, но поменьше уже, поскромнее. Зато в Америке…. Но тянуло гуманиста французского в Америку не на запах жареного, сами понимаете. Да и не знал он об этом Новом Свете ни хуя. Хоть и мечтал туда дёрнуть чуть ли не с самого рождения. Её аккурат к тому моменту колумбы всякие как бы приоткрыли. Ну что ж, хотел – получил. Нашёл парень себе на жопу приключений – отплыл с экспедицией к тем самым берегам. Ну, там, природу изучать, нравы, прочую хуйню. Он же не знал, что там за поебень творится, думал, приедем – разберемся. Разобраться-то он разобрался, вот только собраться обратно ему уже хуй удалось. Дело в том, что Жан наш был при этой экспедиции вроде начинающего Паганеля, но не такой разъёба, конечно, вменяемый более-менее. А тут, только приплыли они, отблевались с дорожки да бивуак раскинули, приходит к нему в палатку один из ихней братвы и говорит: «Тут тебя, Женёк, какие-то местные аксакалы спрашивают, причём называют тебя на гишпанский манер Хуанито. Не иначе, какой-нибудь Кортец здесь до нас побывал…» Удивился Жан, но виду не подал. Вышел - в натуре, два деда, седые, косматые, все в побрякушках и перьях, дизайн - пиздец, короче! Прихуел слегка Жан (он тут еще таких не видал и даже не представлял, что такие уёбища лесные в природе бывают), но опять-таки виду не подал. Спрашивает на испанском, (он вьюнош был образованный и пытливый, не хуже Юнга): «Кто вы, нахуй, такие, благородные Сеньоры? И какого, разрешите осведомиться, хуя, вам надо от моей скромной персоны?» И реверанс со всем куртуазным вежеством, как положено, пусть, суки патлатые, увидят галльский комильфо в действии! А те смотрят на него ласково, но не по-доброму. И отвечают на чистейшем парижанском: «Ты, Жуня, плясать перед инквизиторами будешь, когда они тебе пятки прижгут, если, не дай Маниту, о нашей встрече пронюхают. Пройдёмте, гражданин, лучше с нами, здесь недалеко. А товарищи твои нехай поспят, а то умаялись поди, болезные, по волнам плывучи."
И точно. Тишина наступила в лагере. Ни тебе ругани, ни тебе рыгалова: братва храпит да сопит, птички божии попугаи поют скрипуче, и койоты в кустах тявкают – сезон брачный у них об эту пору. Вообще он у них круглый год – чего там, в кустах, еще делать-то? Но хуй с ними и дай им Маниту здоровья, речь не о них. Хотя вот, блядь, и о них тоже, если чуть в сторону уйти. Но… а, хуй с ними, короче! Так вот. Жан, значит, вообще после этого заезда обосрался, пока мысленно – просто живот как бы скрутило и холод по спине прошёл – жуть накрыла. И пятки, блядь, уже заранее как бы припекает. Измена, короче, у пацана - пиздец! А чё он в жизни-то видел? Заметил тут один из этих блядских леших, что состояние пациента ухудшается, зрачки на свет не реагируют, пульс нитевидный и сфинктер готов к расслабухе полнейшей, да как заорёт во всю глотку: «Мы его теряем! Скальпель!!!» Дошли до угасающего жанова сознания слова старого пидораса, особенно последнее из них, и ноги его сами сделали то, что не могла сделать голова – унесли его прочь от смерти, как ему казалось, лютой, блядь, и неминучей! Долго бежал он по лесу, слегка удивляясь отсутствию смерти и погони, а когда падал кувырком в какую-то сраную канавку, успел увидеть, что подножку ему подставил один из тех злоебучих старикашек. И тут он позволил, наконец, своему сфинктеру ВСЁ...
Вигилия вторая
Этюд в херовых тонах
- Короче, Склифосовский! Теперь твои позывные Ватсон. Задание – найти Холмса. Даю ориентировку: имя Миша, национальность...м-да...ну да хуй с ней, особые приметы – знает то, чего другие не знают. А когда отыщешь, дачку ему от нас метнёшь. И суёт сморщенная лапка в рожу Жану, а он уже в своём гамаке, обмытый и причесанный, целлофановый пакет с трухой какой-то серовато-коричневой. - Это что, коричневая чума? - слабым голосом попытался пошутить смелый юноша. - Язва сибирская, блин горелый! - оскалился один из стариков. - Ну, эта штука пострашнее будет - вроде ТNТ, – не согласился второй. - For the brain, как сказал бы Шекспир, – подтвердил первый, перестав лыбиться. - И вот это передашь, - даёт ему более серьёзный дедушка какой-то холщовый мешок, набитый как бы мелкими яблоками и увязанный узловатыми верёвочками, - что здесь такое, только получатель может понять, а ты даже не пытайся. Скажешь ему, что это наш сердечный привет. – Чей ваш? И как я его буду искать? И зачем? – эти вопросы Жан задал уже темноте, которая сгустилась из фиолетового света, в котором он, как сейчас понял, пребывал всё время общения с этими жуткими, но, в общем-то, симпатичными существами. И приснился Жану странный сон. Будто стоит он перед каким-то теряющимся в тумане строением устрашающих размеров и неясных очертаний, и чьи-то злобные маленькие глазки впиваются в него из сумерек, и видит он сгорбленный силуэт карлика и слышит душераздирающее блеянье - сначала козы, а потом Петкуна какого-то стрёмного... И рассыпалось всё, как стекляшки в калейдоскопе, а когда собралась новая картинка, в ней был только маленький мышонок, сидящий на мозаичном полу и держащий в маленькой человеческой сморщенной ручке с серебряными кольцами крошечный грибок, похожий на спичку. "Пламя охватит весь мир!" – пропищала мышка. И добавила: "Пароль - «Эрмитаж»." - Отзыв - "Дежавю", - автоматически пробормотал спящий. И снова сон рассыпался, только странное жужжание да потрескивание раздавалось в Жановой голове до самого пробуждения.
Вигилия третья
Пистолет одиночества
Через полчаса прошло 12 лет. Понятное дело, все эти годы Жан не груши хуем околачивал, а занимался естествоиспытанием и антропологией. Народы, наряды, обычаи, говор, национальная кухня... Население местное к нему неплохо относилось, даже порой на колени ни с того ни с сего валилось. Только вот за бородёнку отросшую цапнуть норовило, да какого-то пёрднутого гада поминало. Ну, борода им в диковинку – это верно, сами-то гололицые, чисто жопка детская, а гад… Может, ругательство национальное, типа - ёбаный стос - а пердел Жан, ввиду непривычности к местной пище, забористо и духовито, ничего не скажешь...
Узнал наш пытливый вьюнош (а он, если вы помните, был французом и микофобией, в отличие от испанцев, не страдал), что грибочки, наподобие того, что мышка в руках держала, и пахнущая прелью труха в пакете из неизвестного материала (это он во сне понимал про целлофан, а потом забыл нафиг) – суть одно и то же, а именно теонанакатль, или мэджик машрумз. И кушают эти машрумы индейцы не под водку и не солёными, а либо сырыми, либо сушёными. Ну и колбасит их сильно – с духами общаются, природу познают... И чем ближе было возвращение на родину, тем чаще общался с духами и познавал природу вещей наш Жан, и казалось ему уже, что и сам он знает то, чего другие не знают... Но не был Жан Мишей, как ни крути. А передачка шаманская лежала в рундуке и ждала своего получателя. Про «яблочки» Жан тоже кое-что выяснил, а выяснив, увязал мешок поплотнее и запихал поглубже. "Мише надо – пусть Миша и хавает, а мне мой рассудок еще пригодится!" – так рассудил возмужавший исследователь. В том, что Холмс будет отыскан и идентифицирован, Ватсон не сомневался. Дальнейшие события показали, что тут и сомневаться было нечего.
Вигилия внеочередная
Реквизит Старой Дамы
...
WANTED TO BE CONTINUED
|
|
| Евгений Кабанов |
2008-02-26 |
0 |
0.00 |
0 |
|
|
СЕКСТЕРАПИЯ. Глава из романа "МИССИОНЕР" |
|
|
|
|
| |
Глава XLV
Секстерапия
Весь июль воскресные дни в Советском Союзе – сплошные праздники: первое воскресенье – День работников морского и речного флота; второе – День рыбака; третье – День металлурга; а на последнее воскресенье в 1982-м году выпадало аж два праздника – День Военно-Морского Флота и День работника торговли. Теоретически эти последние два праздника могли бы и не совпасть, не окажись четвёртое воскресенье по совместительству последним в месяце, поскольку День работника торговли высочайший Указ Президиума Верховного Совета СССР предписывал отмечать в четвёртое воскресенье июля, а другое высочайшее постановление – ещё Совета Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) – последнее воскресенье июля делало праздником военных моряков.
Хотя в Синели и её окрестностях не наблюдалось ни морского, ни речного, ни военно-морского, ни рыболовецкого флотов (за исключением плоскодонки Митрофанова, базировавшейся на пруду), а также не было никаких металлургических предприятий, а работников торговли было всего двое, любой из вышеперечисленных праздников широко отмечался. Во-первых, потому что с продавцами общались практически все жители; во-вторых, рыбаком считал себя каждый уважающий себя мужчина, не говоря уже о ребятне; в-третьих, кое-кто служил в своё время в ВМФ; в-четвёртых, и оно же, в основном, из чувства глубокой солидарности спиртовиков и работников совхоза с представителями счастливых в июле профессий. В конце-то концов, в каждой семье во дворе валялся какой-нибудь металлолом, который пионеры время от времени собирали для отправки на переплавку; каждый видел, хоть по телевизору, хоть на картинке, какой-нибудь корабль; каждый хоть раз в своей жизни ел рыбу и ходил в магазин. И вообще, почему бы не выпить за здоровье всех этих разных моряков, рыбаков, сталеваров и продавцов, а? Особенно после трудов праведных где-нибудь на сенокосе или на той же рыбалке…
И вот в одно из таких воскресений, вечером, как и было заранее условлено, к Аполлону в его кадепу заявилась великолепная пара – сияющая и красивая как никогда Клава, и строгий, абсолютно трезвый, несмотря на один из вышеперечисленных праздников, при полном параде, с галстуком, комиссар Жув, он же Ваня Тарахтелкин. По такому торжественному случаю от Клавы исходил тонкий аромат духов, подаренных Аполлоном, а от комиссара Жува – толстый аромат «Тройного».
«А вот это-то совсем ни к чему», – подумал об этом последнем аромате Аполлон, встречая у порога гостей, то бишь клиентов. Он, кстати, тоже был великолепен – в белоснежном халате, правда, с рыжим потёком от борща, но почему-то и одновременно – слава богу! на спине, в шикарном поварском колпаке и с рыжими усами. Усы он позаимствовал из хвоста коровы Перепелиного Яечка, а халат и колпак в столовой, у душевной поварихи тёти Моти.
Аполлон впервые, вблизи и без всякого там навоза, встретился лицом к лицу со своим, так сказать, другом-соперником. Как раз несколько дней назад в клубе демонстрировалась французская кинокомедия «Большая прогулка», где играл Луи де Фюнес. Как только он появился на экране, весь маленький клубный зал разразился хохотом и радостными криками: «Комиссар Жув!» Так что, посмотрев этот фильм, Аполлон имел представление о настоящем, то есть, киношном, комиссаре Жуве. И вот теперь у него была возможность сравнить французского комиссара Жюва и синельского комиссара Жува.
На стопроцентного двойника Луи де Фюнеса Ваня Тарахтелкин, пожалуй, не тянул, в первую очередь, по возрасту. Но кое-что такое в нём, бесспорно, было – рост там, нос, лысина, ну, а самое главное, наверное, детская непосредственность луи-де-фюнесовских героев.
– Можно войти? – подчёркнуто вежливо спросила Клава.
Чёрт! Такой красивой Аполлон её ещё не видел. А может, просто раньше не обращал внимания? А вот только теперь, рядом с другим мужчиной, разглядел все её достоинства, натуральные, без всякой фальши, без всяких там гримов и макияжей, в тот момент, когда почувствовал, что это солнышко закатывается для него навсегда. Вот натренирует он сам сейчас комиссара, тогда Клава и дорогу в его кадепу забудет. А может, и вправду жениться на ней, наплодить симпатичных детишек, жить себе спокойненько, припеваючи… Уф-ф-ф!.. Аполлон встряхнулся. Это ж надо так околдовать! Всё, всё. К чёрту эти пораженческие мысли!
– Да-да. Прошу вас, прошу.
Так, надо вспомнить, как там Лэрри обычно принимает своих клиентов.
Аполлон усадил посетителей к столу, сам сел напротив.
На столе был идеальный порядок, то есть, вообще почти ничего не было, только графин с водой, пара стаканов, да ручка и общая тетрадь с начатым бестселлером.
Аполлон раскрыл тетрадь на последней заполненной – разумеется, на английском языке – странице.
– Латынь? – робко кивнул комиссар Жув на тетрадь, дабы совсем не потерять присутствие духа и слегка разрядить обстановку.
«А он, оказывается, не дурак», – подумал Аполлон, тоже слегка волнуясь, и сказал:
– Да, латынь. Так сказать, more antiquo – по давней привычке.
Он внимательно посмотрел на комиссара, потом – на Клаву, и, увидев в её глазах озорные огоньки, успокоился – она не подведёт.
– Вы, наверное, уже в курсе, что я принимаю совершенно анонимно, и, как врач, давший клятву Гиппократа, гарантирую строжайшее соблюдение тайны исповеди…
«По-моему, это я уже что-то из религии», – подумал лжеврач, и поспешил внести ясность:
– Как сказал Овидий, nomina sunt odiosa – не будем называть имён... Ну, если буквально, то «имена ненавистны».
– Видий – это известный арабский древний врач? – решил снова блеснуть знаниями, а заодно и приободриться, комиссар.
– Да, вы совершенно правы, молодой человек.
– А я ещё одного знаю… Как же его фамилия-то?
Комиссар Жув в задумчивости поскрёб затылок, задрав нос к потолку.
– А-а-а, – наконец протянул он. – Вспомнил. Это, оказывается, женщина… Врачиха, значит… Овцова её фамилия… Или Овечкина… – добавил он неуверенно. – …Или Овцина… Точно – Овцина!
– Да, это самая известная, – поспешил заверить его Аполлон. – Её полное имя – Овцина Абу-Али-ибн-Сина.
– Точно-точно… Овцина ебу, али ёбана сына, – обрадовался комиссар Жув и победоносно посмотрел на Клаву.
Клава с восхищением улыбнулась ему в ответ.
– Ну, что вас ко мне привело? Не стесняйтесь, расскажите откровенно. Сегодня у меня уже было много пациентов, так они отсюда уходили как заново родившиеся.
Тут комиссар всё-таки стушевался, и с надеждой посмотрел на свою возлюбленную. Клава подбадривающе улыбнулась ему и сказала:
– Мы решили пожениться, доктор…
– Замечательно, – перебил её Аполлон. – От всей души поздравляю вас! – добавил он, пожимая им руки. – Вы замечательная пара. Просто созданы друг для друга.
Услышав это, комиссар опять приободрился и сказал:
– Вот мы и решили с вами посоветоваться, доктор.
– И правильно сделали, – поспешил поддержать его боевой дух Аполлон. – Вы знаете, в наше время это просто необходимо. Сейчас так возросло количество разводов! И большинство из них, заметьте, как раз по этой самой причине – сексуальной несовместимости. Или, вернее будет сказать, неграмотности. Вот у меня перед вами была пара – муж и жена. Так они, представьте себе, прожили вместе пять лет, и не знали, что сексом можно заниматься при свете. Какая-то бабка им сказала, что дети могут заплодиться только в темноте… Ха-ха-ха… Представляете?
Комиссар Жув, дабы не терять марку человека, уже зарекомендовавшего себя как равного с доктором, тоже засмеялся.
– Да. Хватает ещё дураков, – сказал он, поворачиваясь к Клаве.
А Клава, между тем, пребывала в глубокой задумчивости.
– Кто ж это мог быть-то? – протянула она, как бы размышляя сама с собой.
– У меня всё анонимно, – Аполлон многозначительно посмотрел на неё.
– Ах да! – встрепенулась Клава. – Простите, доктор.
– Как приятно иметь дело с умными людьми, – улыбнулся Аполлон, переводя взгляд с невесты на жениха, и чувствуя, что разговор входит в нужное русло. – Так они прямо тут же, вон на той кровати, – Аполлон кивнул в проём своей спальни, – убедились, что это дремучее невежество.
Клава и комиссар Жув с любопытством уставились в проём, и даже вытянули шеи. А Аполлон тем временем продолжал заливаться соловьём:
– Вы бы только видели, какими искусными любовниками на свету они стали буквально за десять минут. Еле их выпроводил. Сейчас, наверное, дома опять любовью занимаются.
Комиссар, прослушав это сообщение, слегка сник, но Клава, это было видно и невооружённым глазом, подвозбудилась, хотя и знала, что это игра. Аполлон так убедительно вешал лапшу на уши, что она невольно верила его россказням.
– Что, мы тоже можем прямо здесь, у вас, потренироваться? – с нескрываемой надеждой спросила она.
– Конечно. Это же моя прямая обязанность – объяснить не только теоретически, но и научить своих пациентов практическим действиям. Вы знаете, теория – теорией, а без практики нигде не обойтись, – Аполлон посмотрел на Жува. – Вот вы, где вы работаете?
– В совхозе, на тракторе, – ответил тот, – на «Беларусе».
– Прекрасно! Замечательная профессия – тракторист! – Аполлон поймал себя на мысли, что интервью, взятое у него Вишневским, не прошло для него даром. – Вот вы мне скажите, могли бы вы стать таким хорошим механизатором… Вы ведь хороший тракторист?..
Комиссар скромно опустил очи долу.
За него с жаром ответила Клава:
– Да он самый лучший в совхозе! А может, и в районе… Или даже в области…
– Поздравляю! – Аполлон пожал руку Жуву. – Ну так вот… Могли бы вы стать хорошим трактористом без практики, то есть, зная трактор только по учебнику?
– Да ну что вы! – оживился Жув, воодушевлённый тем, что дело коснулось его родной стихии. – Самому в тракторе разбираться – это ж с ума сойти! Тем более, по книжке… У меня, слава богу, хороший наставник был – дядя Коля… Николай Митрич… Так он с закрытыми глазами может «Кировец» на болты и гайки разобрать и опять собрать… А «Кировец» - это вам не «Беларус»!
– Вот! Правильно! А человек гораздо сложнее трактора… Это вам даже не «Кировец»! И особенно это касается психики. Тут без практики вообще делать нечего… Вот видите, мы с вами опять прекрасно поняли друг друга.
– Да-а-а, – протянул комиссар, соглашаясь, правда, ещё с некоторой неуверенностью в голосе.
– Так какие у вас проблемы? – обратился Аполлон к Клаве, убивая, таким образом, сразу двух зайцев – давая понять Жуву, что он, доктор, понял, что у того нет никаких проблем, а проблемы только у его невесты, и передавая одновременно инициативу в руки Клавы.
Клава, умничка Клава, поняла всю тонкость Аполлоновой тактики.
– Видите ли, доктор, – она сделала вид, что застеснялась, и опустила глаза, – мой жених настаивает на некоторых способах сближения, которые мне кажутся слишком извращёнными…
– Ну это вы совершенно напрасно, – поспешил ввернуть Аполлон, заметив, что комиссар недоумённо повернулся к своей пассии и уже набрал в лёгкие воздуха, чтобы возмутиться. – Ничего не может быть извращённого в отношениях мужчины и женщины, если, конечно, это доставляет обоюдное удовольствие и не причиняет вреда здоровью. Извращение – это иметь в мыслях сокровенное желание, но сдерживаться в его претворении в жизнь, насилуя, таким образом, естество, и подавляя тягу к жизни… Может, он хочет отстегать вас кнутом?
– Что вы, доктор! Чтобы я! Клавочку! Кнутом! – вскричал обиженно комиссар Жув, и даже привстал в волнении.
– Хотя, вы знаете, – Аполлон повернулся к нему, – если она сама этого захочет, то вы, если не желаете её душевно травмировать, просто обязаны будете это сделать, – он лукаво улыбнулся и погрозил комиссару пальцем, – только смотрúте, плутишка, не переусердствуйте – начинайте легонечко.
Комиссар изумлённо уставился на него. Видно было, что в голове у жениха всё перевернулось до такой степени, что он мог только глупо лупать глазами и согласно кивать головой.
– Нет-нет, доктор! До этого пока ещё не дошло, – торопливо выпалила Клава.
В её глазах был некоторый укор – она забеспокоилась, как бы Аполлон не переиграл.
– Он всего лишь хочет, чтобы сверху был не он, а я…
При этих словах комиссар с растерянным видом посмотрел на Клаву, затем неуверенно кивнул.
– Как вы считаете, доктор, это нормально? – Клава кокетливо передёрнула плечами. – Негоже же, всё-таки, мужчине быть под женщиной…
По выражению лица комиссара Жува было видно, что вот с этим постулатом он согласен на весь миллион и ещё маленькую тележку процентов.
– Господи! Мне бы ваши заботы! – деланно воскликнул Аполлон. – Я бы на вашем месте полностью доверился вашему жениху. Он у вас орёл!
От такой похвалы комиссар подсобрал слегка растерянное достоинство и, гордо выпрямившись, ласково проворковал Клаве:
– Вот видишь, Клавочка, я ж тебе говорил, что по таким пустякам доктора даже не стоит беспокоить.
– Извини меня, Ванюша. Я вижу, что ты был прав, – сказала, обращаясь к нему, Клава, и, повернувшись к Аполлону, спросила, покраснев по-настоящему: – Знаете, доктор, я такая застенчивая… Нельзя ли у вас попробовать… Это придаст мне уверенности.
«Молодец, Клавуля! Обязательно надо закрепить теоретический успех на практике, а то этот лопух может опять потом в кусты… или с головой в дерьмовый омут». Аполлон уже просто восхищался тем, как Клава отлично поняла и великолепно играла свою роль.
– Конечно, конечно! Желание невесты – закон для жениха!.. И моя прямая обязанность, – не давал опомниться комиссару Жуву Аполлон. – Вы раздевайтесь там, – он кивнул в проём, – а я пока пойду дверь закрою. Чтобы вам не помешали, – он улыбнулся, вставая из-за стола.
Он специально долго гремел в коридоре крючком, давая время разоблачиться своим посетителям. Войдя в комнату, ещё выждал некоторое время, выпил стакан воды, унимая невесть откуда взявшееся волнение, затем спросил подбадривающим голосом:
– Ну, вы готовы?
– Готовы, – послышался из-за печки нетерпеливый голос Клавы.
Аполлон шагнул в проём.
У его кровати стояла Клава – в чём мать родила, стыдливо прикрывая большие груди, которые никак не могли скрыться за её ладонями. Рядом стоял комиссар Жув в чёрных «семейных» трусах по колено. Причём он прикрывал сложенными одна на другой здоровенными своими руками передовика сельскохозяйственного производства то место на трусах, где у него предполагался, выражаясь по-механизаторски, хороший болт.
Аполлон улыбнулся при виде этих Адама и Евы. Ева была отменно хороша, и держалась довольно свободно, хоть и заметно порозовела. Адам же, хоть и был почти на голову ниже её, и прикрывал то, что и без того скрывали трусы, зато был волосат с ног по самую шею.
– Да вы не волнуйтесь, – видя, что «пациент» начинает дрожать мелкой дрожью, сказал успокаивающе Аполлон. – Успокойтесь, ничего страшного. Сексом заниматься – это не зубы рвать. Посмотрите, как спокойна ваша невеста… Да вы присядьте на кровать.
Клава с комиссаром опустились на кровать Аполлона, а сам лжеврач расположился на кровати напротив.
– Ну, успокоились? – участливо посмотрел на комиссара «сексопатолог».
– Я с-спокоен, – клацая зубами, выдавил комиссар, – как п-пирамида этого м-матерщинника…
– Какого матерщинника? – удивился Аполлон.
– Ну этого… В Африке к-который… У него ещё эти с-свинтусы к-каменные… только как куры – с крыльями… и со львиными м-мордами и лапами… Не… Не свинтусы… Чуднóе к-какое-то название… Сфинктеры, к-кажется…
Аполлон хмыкнул. Да он, оказывается, подкованный, жених-то, даже в вопросах анального секса. Но, шутки в сторону, в первую очередь – дело.
– Вы хотели сказать – сфинксы…
– Во-во, именно… У него, у этого м-матерщинника, даже деревья матом называются… бабаёбы… говорят, с-самые толстые на земле…
– А-а-а, вероятно, баобабы…
– Ебабабы… бабаёбы… один хрен… Главное, с-самые толстые.
За этими разъяснениями «пациент» понемногу приходил в себя. Уже почти не заикался.
– Да, это самые толстые на земле деревья. В дупле может целая машина поместиться, – ободряюще улыбнулся Аполлон, вспомнив фото из какого-то географического журнала.
– Да ну?! А трактор? – спросил, уже почти совсем успокоившись, Жув. – Ну, я про «Кировца» не говорю, «Беларус» хотя бы…
– Наверное, тоже поместится.
– Вот это да! – восхитился Жув. – Я же говорил – у него всё самое большое…
– У кого – у него? – спросил Аполлон, уже позабыв, с чего начался этот разговор.
– Ну, у матерщинника этого… Во, вспомнил! Египетского… Хуёпс его фамилия.
– Вы, наверное, имеете в виду Хеопса? Фараона Хеопса…
– Хуёпса, Хуёпса… Точно, фараон он. И фамилия матерная, как и деревья… Всё не как у людей…
– Я не понимаю, какое отношение к сексу имеет Хеопс? – искренне удивился Аполлон.
– Да не к сексу, а ко мне имеет отношение, – с некоторым раздражением сетуя на тупость «доктора», сказал комиссар.
Клава с интересом слушала диалог двух таких просвещённых людей, с лёгкостью сыпавших непонятными научными терминами.
Аполлон пристально посмотрел на Жува, пожал плечами и спросил:
– Вы что, хотите сказать, что он ваш пра-пра-пра-… короче, родственник?
– Чтоб этот матерщинник мне родственником был?! – воскликнул возмущённо комиссар Жув. – Да моя фамилия Тарахтелкин, чтоб вы знали! А не какой-то там Хуёпс… А кличка – комиссар Жув!
При этом комиссар Жув гордо выпятил грудь.
– Замечательно, – успокаивающе сказал Аполлон. – Я только не понимаю, зачем вы его вспомнили тогда?
Комиссар Жув задумался, потом проговорил, на глазах сникая:
– Я спокоен, как его пирамида… самая большая…
– Да-да. Вот и чудесно. Вот и приступим… Как говорится, ближе к телу…
При этих словах комиссар опять мелко задрожал, прямо как осиновый лист.
– Так, – деловито озирая будущую семейную пару, сказал Аполлон, – чтобы вам было удобней, лучше потренироваться для начала на полу. И вообще, – пояснял он, сбрасывая со свободной кровати матрац, – запомните на будущее: сексом лучше заниматься на более жёстком ложе…
Клава активно включилась в подготовительную работу, поправляя матрац и снимая с него покрывало. Причём делала при этом такие соблазнительные движения, что Аполлон, чтобы не дискредитироваться перед женихом, скопировал его позу, прикрывая встопорщившийся ниже пояса халат. А бедный комиссар смотрел на лежавшую на полу постель как на эшафот.
– Ну что ж, – произнёс Аполлон, когда ложе было подготовлено, – значит, вы – сверху, – поворот в сторону Клавы, – а вы – снизу, – повернулся он к совсем оробевшему Жуву, не ожидавшему такого поворота событий. – Правильно? Я ничего не перепутал?
– Нет-нет, всё правильно, – торопливо сказала Клава, и повернулась к своему суженому. – Ложись, Ванюша… Ты же сам так хотел…
Несчастный Жув при этих словах понял, что отступать некуда, и покорно лёг, по-прежнему прикрывая ладонями скрытый за трусами пах.
– Невеста, снимите с него, пожалуйста,… нижнее бельё.
Когда Клава, опустившись на колени возле своего жениха, стала выполнять эту просьбу, он попытался, было, сопротивляться, но она быстро сломила это сопротивление, укоризненно-ласково пожурив его:
– Ну, Ванюша… Ты же сам хотел, милый…
Набедренная повязка комиссара была, наконец, сброшена на пол, но руки скромника по-прежнему закрывали его «болт».
Однако Клава была непримиримо-настойчива.
– Ванюша, – ласково повторяла она, разрывая сцепление его рук, – ну ты же сам хотел…
Последний оплот пал с паха, и перепуганный Ванюша, резко дёрнувшись, закрыл руками… лицо. А то, что он с таким упорством прикрывал, оказалось в весьма жалком виде. Хотя «болт» и был внушительных размеров, но для ввинчивания в Клавину «гайку» совсем не годился – у несчастного жениха, так неожиданно ставшего нудистом, извилины в голове были заполнены чем угодно, только не сексом. Так что, «болт» согнулся, скукожился и, казалось, даже подзаржавел.
– Вы зря так робеете, молодой человек, – сказал Аполлон, видя, что сеанс секстерапии срывается. – Вы только посмотрите, какая женщина вами занимается! Выбросьте всякие посторонние мысли из головы и сосредоточьтесь только на ней. Она же просто богиня! Венера!
Клава от этих слов стала ещё более божественна. Но сгорающий от стыда жених – трудно даже было сказать, чего он больше стыдился: то ли публичного обнажения, то ли оказаться под женщиной – не хотел никуда смотреть, и всё закрывал свой нос руками.
О’Кей! Может, это и к лучшему. Аполлон тронул Клаву за плечо и, когда та повернулась, вытянул губы трубочкой и почмокал ими. Клава всё поняла, и через мгновение только что буквально валявшийся у комиссара на бедре «болт» был у неё уже во рту.
Тренировки с Аполлоновым «космонавтом» не прошли для Клавы даром – вялый шланг комиссара на глазах наливался тяжестью, превращаясь в хороший брандспойт.
Клава же, с увлечением занимавшаяся пробуждением титана, стоя на коленях, так оттопырила свою роскошную попку, что «доктор» не мог больше равнодушно со стороны взирать на это великолепие. Видя, что Жув по-прежнему закрывает лицо руками, Аполлон быстро спустил трико и, опустившись на одно колено и отвернув полы халаты, с величайшим благоговением ввинтил свой, хотя и не такой большой как у жениха, но зато аж дрожащий от напряжения, «болт» в истекавшую смазкой Клавину «гайку».
Было очевидно, что Клаве иметь в себе сразу два «болта», один – во рту, второй – во влагалище, весьма понравилось – она стала с чувством покачивать взад-вперёд попкой, то насаживаясь до упора на «болт» Аполлона, то сползая с него, и одновременно то же самое, в одном ритме, проделывала с «болтом» своего, наконец-то пробудившегося к делу, жениха – то почти полностью заглатывала его, несмотря на габариты, то выпускала, втянув раскрасневшиеся щёки.
Как ни велико было желание Аполлона довести дело до конца, но в первую очередь до конца довести своё дело необходимо было «доктору». Потому, видя, что Жув уже готов «к труду и обороне», Аполлон вытащил своё натруженное орудие из горячей Клавиной дырочки, чтобы уступить её более крупному калибру.
– Ну вот и прекрасно! – восстановив дыхание и переведя дух, сказал он. – А теперь вставляйте его в себя.
Клава послушно вынула изо рта хуй Жува и… У Аполлона аж челюсть отвисла – до того этот «болт» был длинный и толстый… Настоящий баобаб! Вернее, бабаёб!
Посунувшись на коленях вперёд над волосатыми бёдрами комиссара, и приподняв попку, Клава направила это чудо природы себе между ног и стала медленно опускаться, наслаждаясь процессом внедрения такого великолепного создания в себя.
При виде блаженного выражения на её лице, Аполлон почувствовал прилив ревности.
Насадившись до самого упора на хуй, Клава опустилась всем телом на волосатый торс своего суженого, сдвигая его руки с его лица, и обнимая за лысеющую голову.
– Ванечка… – шептала она, целуя его в лысину, – миленький мой… Хороший мой…
Она снова оттопырила свою попку, и, уже в горизонтальном положении, с широкой амплитудой – то до упора насаживалась, то почти до самой залупы съезжала – заскользила на длинном тостом вертеле комиссара Жува.
Аполлон с завистью смотрел, как плотно ходит в ней этот чёртов вертел – внедряясь, увлекает за собой окрестную плоть вместе с волосами; высовываясь, выворачивает наружу набухшую розовую окантовку. Видно было, как сжимается и расслабляется в такт этим движениям аккуратное маленькое тёмное соцветие заднего прохода. «Доктор» уже знал, что у Клавы это одно из наичувствительнейших мест. Подожди, комиссар, наша штуковина, хоть и не такая большая, зато мы знаем, куда её лучше всунуть.
Аполлон собрал во рту побольше слюны, притормозил Клавины движения прикосновением руки – она, предчувствуя новую душещипательную Аполлонову выдумку, с готовностью повиновалась – и, наклонившись к самой промежности, выпустил изо рта большую пенистую липкую каплю в самый центр соблазнительно набухшего ануса.
Клава, почувствовав тёплую жидкость на одном из своих сверхчувствительных элементов, оттопырила попу вверх, насколько только могла. Что это был за вид! Ни в сказке сказать, ни пером описать! Просто фантастика!
Аполлон опустился на одно колено у бедра комиссара, окунул в расползшуюся каплю головку своего колом торчащего хуя, взял его в руку, и, делая колебательные движения, стал медленно вдавливаться в Клавочкино заднепроходное отверстие, с трудом преодолевая давление находящегося в соседнем отверстии огромного члена жениха.
Клава замерла и застонала, ощущая болезненное, но безумно сладкое, внедрение в себя второго вертела.
Введя хуй до половины, Аполлон немного вынул его, наблюдая, как обволакивает его багровое тело нежно-розовый валик, и снова стал всовывать, пока он полностью не скрылся в попке Клавы.
Аполлону нравилось заниматься любовью с женщинами в задний проход. Если диапазон размеров влагалищ довольно широк, то задний проход у женщины даже с самой просторной пиздой, где мог затеряться при её возбуждении самый толстый пенис, всегда будет плотно облегать даже самый маленький член, обеспечивая самый тесный чувственный контакт. Главное, конечно, чтобы самой женщине это тоже нравилось. А сама стыдность, или даже постыдность, роль изгоя этой, в общем-то, ничем не хуже других, части женского организма придают особую остроту ощущениям. Кроме того, нет никаких проблем с предохранением. К тому же у некоторых женщин там очень сильная эрогенная зона, и они могут достигнуть оргазма даже без дополнительной стимуляции клитора. И Клавин случай, как выяснялось, – как раз именно этот самый.
Уже с самого начала внедрения Аполлон почувствовал своим членом за тонкими стенками в соседнем отверстии Клавы толстый и твёрдый как камень хуй комиссара Жува, который поначалу даже препятствовал проникновению в Клаву второго источника вожделения. Интересно, а что там думает комиссар? Наверно, что Клава вот-вот обкакается… Как бы то ни было, а такое соседство Аполлону было неприятно, но эту неприязнь компенсировало осознание того, что Клавочке-то, наверняка, ой как по нутру ощущать в своём нутре сразу двух мужиков.
И это предположение не замедлило подтвердиться. Клава с громкими стонами вновь энергично заработала попой, извиваясь всем телом сразу на двух вертелах. Причём Аполлон с удовлетворением отметил, что она всё больше и сильнее поддаёт вверх.
Постепенно стоны Клавы превратились во всхлипывания, затем в громкие счастливые рыдания, и, наконец, смешались со стонами двух не помнящих себя мужиков.
Кульминация наступила почти одновременно у всех троих. Клава неистово забилась, заизвивалась на двух мощных шампурах, насадившись на них со всей силой, какая в ней только была, и, продолжая рыдать, приговаривала:
– Ванюша… миленький… Аполлоша… родненький… Вы… бесподобны… О-о-о…
Придя в себя, и увидев, что его возлюбленная рыдает не его мохнатой груди, комиссар Жув не на шутку обеспокоился:
– Клавочка, лапонька, кто тебя обидел?
Видя, что «пациент» стал соображать, и настроен весьма решительно, «доктор» поспешил вынуть свой обмякший инструмент из ануса Клавы и натянуть штаны. И, отдышавшись, заявил:
– Не беспокойтесь, молодой человек, у вашей невесты это такое, несколько необычное, проявление оргазма. Вам повезло – это признак очень чувствительной натуры. Вы должны её беречь и стараться удовлетворять все её сексуальные прихоти, какими бы невероятными они вам ни показались. Видите, как она ранима?
– Вижу, – заботливо отозвался снизу, из-под распущенных волос Клавы, комиссар. – Я буду о ней заботиться…
– Правильно! Вы были просто великолепны! Так удовлетворить женщину иногда не под силу даже нескольким мужчинам. Вы же с честью справились с этой задачей один. Поздравляю!
– Спасибо, – поблагодарил комиссар, выглядывая из-под притихшей в своём вожделении Клавы, и тут же спросил: – А скажите, доктор – он вдруг запнулся, но тут же собрался с духом – а по-собачьи можно?
– Даже нужно, – ответил Аполлон, и, облегчённо вздохнув, добавил: – Как сказала великая Овцина: omne vivum ex ovo*.
* Всё живое – из яйца (лат.)
|
|
| Арямнова Вера |
2005-09-28 |
58 |
4.83 |
12 |
| |
|
| |
Мужчина имел недостатки. Он не был красив – невзрачная какая-то масть. И у него была еще одна женщина, я знала про это. Кажется, он пытался смягчить мою возможную ревность:
- Я не понял, отчего ей было так хорошо со мной. У меня всё кончилось сразу и бездарно.
Я сказала ему, что любящей женщине важен не результат секса, а сам факт близости с любимым.
Но таять - до растворения личности – в руках мужчины возможно, возможно. Наслаждение окажется сильнее рассудка, стыда, обстоятельств места, твоих правил. Наслаждение окажется сильнее, и ты отдашься мужчине, потому что ему невозможно не уступить – шаг за шагом. Сначала он обнимет, охваченный желанием большим, чем ты. А ты еще помнишь, что он недавно был с другой… Но каждое его движение, каждое поползновение оставляет все меньше пространства для сопротивления – нежный огонь уже овладел тобой, а этот мужчина так умеет подлить масла в огонь!.
Ни одного неверного движения. Сокрушительные ласки! Вкрадчивые и сокрушительные одновременно!
Такие неотразимо-умелые любовники есть. Не только во сне. Хотя здесь речь о мужчине, который мне приснился. И секс с ним мне приснился – от первого объятия до того момента, когда пальцы его добрались до цели…
Дальше я проснулась.
И вспомнила, что на свете есть секс. Неотразимый. Если такой Любовник, какой приснился мне, начинает обнимать – обязательно сдашься. Да, для женщины важен не результат секса, а факт близости с любимым. Но с мужчиной из сна у меня был чудесный секс, просто секс. Хотя, конечно, этот мужчина не был мне безразличен. Без этого секс невозможен – ни наяву, ни во сне.
Ваши возражения несущественны.
|
|
| Виталий Иванов. Проза |
2004-08-19 |
0 |
0.00 |
0 |
| |
|
| |
Есть нисходящее и восходящее течения зла и добра. Целое вряд ли предполагает последствия своих действий по отношению ко всем частям, его составляющим. Так же и малые части редко задумываются, какое зло или добро они совершают своими непрерывными действиями по отношению к Целому.
Индивидуальное зло суммируется в зло мировое. Существует закон адекватной реакции: противодействие соответствует действию, ответ - посылу. В результате творимого людьми индивидуального зла Целое осредненно отвечает тем же каждому человеку. Так зло, которое мы творим, возвращается к нам.
Сделай миру добро, и он ответит тем же тебе. По крайней мере, ответит добром с большею вероятностью.
Глубинные, врожденные понятия зла и добра не могут быть у человека принципиально отличными от истинной, всеобщей мировой идеи добра, ведь в основе своей, материально, человек состоит из того же, что и весь мир, - из тех же самых частиц, атомов и молекул. Мир един, то, что добро для Целого, не может не быть добром и для лучших, здоровых, любящих мир частей Его.
Может быть, главная причина творимого людьми зла в том, что Разум еще слишком молод, не ощущает себя как что-то естественное, глубоко присущее миру; наоборот, иногда представляется сам себе чем-то искусственным, и даже излишним, не нужным. Разум не осознал, не нашел еще место свое в природе и во вселенной. От этого и творит - сам не знает чего. Но место Разуму есть! Оно предусмотрено. Человечество призвано в мир не случайно, мы - строители новой Вселенной!
Вселенную нашу, которая может расширяться и совершенствоваться бесконечно и вечно, строить надо, начиная с себя. Это и будет - добро! |
|
| неграмотный скунс™ |
2005-05-22 |
20 |
5.00 |
4 |
| |
|
| |
Гм работка типо Ивановской Стихийные Красавки или Цитутки.
Читатель [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
03-05-2005, 14:12:53;
"...педальный, полноприводный" - это что? или как? :)
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
03-05-2005, 13:49:32;
Щас, разбегусь. Я те, гад, так подскажу...
Засранец ты педальный, полноприводный.
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
03-05-2005, 17:18:57;
И даже доктор с до боли родными и знакомыми интонациями на форуме появился. :::))))
Бар, это ты ещё не вполне понял куда попал. Тут тебе не ОКС, тут птицы не поют, деревья не растут (хотя трава пробивается), и только мы плечом к плечу врастаем в землю тут... ГА-ГЫ-ГЫ.... :))))
Вешайся, урод.
Митрий Зимин [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.137.x.x
-
03-05-2005, 18:07:04;
Люблю как и многих)))
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
03-05-2005, 18:19:46;
А кто нормален, Бар? Ты не горюй, всё утрясётся, конечно отдельной палаты с телеком и сортиром во всю стену не обещаем, но сам рассуди - ежели идиот, так прямая дорога в дурку. А дворником - это ты нехило замахнулся. Из дворников знаешь скоко хороших людей вышло? А некоторые даже опять вошли, потому как дворник это состояние души, а ты небось ещё и зарплату решил потребовать... Мирра права - ну как тебе можно метлу доверить, ты ж чуть что - норовишь себе что-то засунуть, вообще извращенец ты ещё тот, как я погляжу - то тебе имбецилов подавай, теперь уже на предметы с ярко выраженной фаллической символикой перешёл, ты ваще врубаешься, что в приличном обществе находишься? Как тебе не стыдно, жопа ты передняя, у нас даже матом никто не ругается, Мирра только ругается, да и то - она понарошку и не по настоящему, а ты кретин резиноголовый придумал метлу себе куда воткнуть, вообще поехал на старости лет, придурок, баран, шизоид, вербёлд...
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
03-05-2005, 18:27:37;
"Казаки МАТу – М.Бару.
Ти, М.Бар, чорт зашiбленний, i проклятого чорта брат i товарищ, самого Люцеперя секретарь. Якiй ты в черта лыцарь, коли голою сракою ежака не вбъешь. Чорт высирае, а ты пожираешь. Не будешь ты, сукiн ты сыну, сынiв МАТу пiд собой маты, твоеi харi мы не боiмось, землею i водою будем биться з тобою, распро#б твою мать. Вавилоньский ты кухарь, Макидоньский колесник, Iерусалимський бравирник, Александрiйський козолуп, Великого и Малого Египта свинарь, Армянська злодиюка, Татарський сагайдак, Каменецкий кат, у всего свiту i пiдсвiту повiя, самого гаспида внук и нашего х$я крюк. Свиняча ты морда, кобыляча срака, рiзницька собака, нехрещений лоб, мать твою въ#б. От так тобi МАТовцi виcказали, плюгавче. Не будешь ти i свиней христiанских пасти. Теперь кончаемо, бо числа не знаемо i календаря не маемо, мiсяц у небi, год у книзя, а день такий у нас, якиi i у Вас, за це поцелуй в сраку нас!
Пiдписали: Кошевой атаман Alex*,
Зо всiм кошем МАТу"
Вот это компания подобралась, как это вы их всех в одну кучу умудрились:))
Инкогнито, 2005-05-04 00:37:19
Читатель [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
5
04-05-2005, 22:39:11;
Да, помню как сейчас, как картавая коммисарша, то ли в 18-м, то ли в 19-м году прошлого века, изгалялась над русскими офицериками в Одессе! Неужто и Вы все эти ужасы испытали? Сочувствую!!!
"[MAT] Шизаклинание" (Мирра Лукенглас)
[+5] Под звуки му Иду в дыму Пиздец величью моему... Спасибо, Мирра!
tau, 2005-05-04 21:39:35
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
04-05-2005, 21:36:11;
Арам:
у меня не удостоверение,
у меня мандат!!!
tau [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
194.246.x.x
-
04-05-2005, 22:10:53;
Вы - действительно Инкогнито. Пишете стихи от имени мужчины, а рецензии - от имени женщины :)) Надо ещё внимательнее читать Вас, и не только стихи... :))
Инкогнито [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
195.93.x.x
-
05-05-2005, 01:23:17;
Значит, чем дольше там не построят крематорий, тем дольше он будет жить, вот человеку повезло, если его там не построят ещё пару тыщу лет.:))))
diptera [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
192.168.x.x
-
05-05-2005, 08:08:49;
Рома, а зачем Вы издеваетесь над местным населением?
Вам нравится смотреть, как все из штанов выпрыгивают и посылают гневные проклятья в Ваш адрес?
Денис Евгеньевич Патрушев [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
80.71.x.x
-
05-05-2005, 15:15:35;
Спасибо за помощь... Но я же написал в конце, что это всё только недавно было написано, я написал- и сразу на СтихиЮ черновик. Зная, конечно, о том, что оно ещё пока недоработанное...
Но ведь на "СтихиИ" ждут и любят... И боязно хоть минутку промедлить- время торопит...
Арямнова Вера [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
06-05-2005, 00:31:22;
Габби, грудь у меня всем атас, муж по этой причине из дома не выпускает. Но дело же не в грудях, а в груди - то есть, я имею ввиду - в сердце. Там - занывает. А ноет - это зуб. Или надоевший любовник. Или Денис Евгеньевич...
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
13-05-2005, 10:07:39;
У детей таких зверей(ящеров),обычно кровоточащие носы...
Раны от укусов не заживляются...
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
12-05-2005, 22:12:13;
Раз они их "кушают"-значит они каннибалы.
А "эгоистичное использование"-это врожденная маниакальная педофилия...
Арямнова Вера [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
13-05-2005, 21:17:28;
SSS: На мой адрес пришла ваша реплика Любе (?). Ошиблись окошком?.. А почему мне не ответите? Не помню уж на чем, но помню - мы с вами как-то в чем-то не сошлись. И, кажется, я вас спрашивала, где ваши произведения можно почитать? Нет их на сайте? Или у вас произведений нет? вы просто читатель? Судя по вашей реплике Любе (которую вы, явно, хотите оскорбить), у вас неправильная точка зрения: "писанина" кого бы то ни было - кому-нибудь да нужна. Хотя бы самому автору. Такие вопросы, как "задумывались ли вы, нужна ли ваша писанина..." неправомерны и некорректны. И чем вам эта Люба так досадила?.. Даже если она перед вами и впрямь в чем-то виновата, будьте мужчиной, не ведите себя, как плохой мальчик. А если, к примеру, вы завидуете Любе, то... завидуйте молча. Это украсит ваш облик. ну и снова: вас-то где можно почитать?
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
16-05-2005, 20:47:55;
Ну о чем может идти речь:
-прочтите все высказывания кроме моих на этих 2 страницах...и все...все в них...
То ли люди не те,то ли это последствия коммунизма...
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
16-05-2005, 21:10:33;
Я говорил не о Вас,а о собранных здесь для непонятного заседания полу-умерших личностях...
Это не бред...
Просто мне трудно согласиться с тем,что жизнь-должна быть "дерьмом",которое постоянно подносят ко мне вот такие люди...и не только в интернете>...Одновременно с этим,хочется на все наплевать,но если "плевать на все",то получится-что я в свою очередь буду подносить "дерьмо" для кого-нибудь другого>...
-"Обмен дерьма в природе невозможен">..нет фазы деления микробов...так что,оно постоянно...Вот Арам,уронил кое-что с груди туда же...
Если бы моя жизнь была "ништяк"-я бы появился вообще на сайте с названием "стихиЯ",,,,,,???
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
16-05-2005, 21:15:54;
Ринат, хватит уже сопли тут размазывать. Ты вообще где? У себя на своём стихе? Тебя кто сюда звал? Ты чего сюда припёрся? А уж коли припёрся так и не обессудь - кто к нам с говном, тот это говно и жрать станет. Кстати и соком запьёшь. :))))
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
18-05-2005, 20:05:34;
Когда не хватает мозгов
хоть что-то сказать без цитат,
то знай, ты - осёл из ослов
по кличке - придурок Ринат.
Мирра Лукенглас [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
217.106.x.x
-
18-05-2005, 17:24:33;
доктор историю не знает, доктор ее лечит... :)))))
Читатель [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
19-05-2005, 21:25:48;
С.Ткаченко, высказал опять "высокоохуенную" МЫСЛЬ!!! Что ж ты, С.Т. Гансику-хаму не высказываешь свои "вышенекуда" банальности?! С Виталием Ивановым, глупеньким графоманом, Ах как, получалось красиво, а с Гансиком, увы, что-то не срабатывает! В чем дело С.Т.?! :(((
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
18-05-2005, 06:55:37;
Наконец-то,я дождался самовыражения Alex*-a...
"Великий поэт" достиг своих прозаических вершин!
Говорила,Анна Ахматова,что не владеет эпистолярной прозой,а ГАНС,явно,насильственно овладел собственной подпрыгивающей походкой,...Какой тон!!! Какие аллегории...туда-сюда виляют...
Вот,только б печатать побыстрее научился...Кажется,рассказик-то без малого минут 20 писал...И все в пустую...для Бара,для меня или еще для кого??? А! Знаю,нарушаешь права сексуальных меньшинств!
И чем тебе геи не нравятся? Хорошие люди...
По крайней мере,салом не обмазываются...
Мне страшно за тебя...ей Богу..
Это АГОНИЯ!!!
"...пованивает от тебя уже весьма ощутимо - половину активных любителей растеряешь, будешь потом как Патрушкин пальцем себя тыкать, потому, что никому не хрен не нужен..."
-Я не живу в интернете Ганс...
если Ты ощущаещь,что плохой запах рядом,то сходи в коженно-венерологический диспансер...Там помогут... врачи все-таки,не "шушера" какая-нибудь...
Жаль,что Вам больше нечего сказать,кроме как графоманничать в таких размерах!
Жду новых откровений...
Инкогнито [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
195.93.x.x
5
08-05-2005, 00:40:57;
Спасибо, Вера, просто будем делиться теплом, прекрасно.:)))
Инкогнито [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
195.93.x.x
-
22-05-2005, 02:29:59;
так она сама напрашивается, чтоб на неё насрали, мне то всё равно куда можно и на неё може её это возбуждает я знаю, блин, сама не пойму...
Инкогнито [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
195.93.x.x
-
22-05-2005, 02:44:24;
Ты хавальник сегодня закроешь или нет, пойди лучше попроси мужа, пусть он тебе туда подрочит, ещё больше материалу будет :О))
Арямнова Вера [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
22-05-2005, 03:44:47;
Инко, я сейчас перечитала все с начала. Ну, со сказки на ночь. И смеялась искренне, неудержимо. (видимо адаптировалась к похабщине) ПроизвЕдение мы написали - зашибись.Особенно меня разобрало в тот момент, когда посреди этой термоядерной войны в стакане появляется еще один персонаж и объявляет: Меня видели сидящим на дереве. Ночью. А скунс ему, чисто по-докторски, я, мол сам псих, так-то и так-то, а счас приеду... и далее сюжет очень забавный. :))))) перечитай, все так смешно, что подобреешь.
Я вот чего хочу спросить, только не падай со смеху со стула: ты себя уважаешь?.. неужели нет аргументов, кроме плохо в-й п-ы и тому подобное? Типа секондхэнд. Ах, если бы только секонд. Если речь о руках. Уточнять число не буду, скажу только, что руки были замечательные... Но это же брань, а не аргументы. Оскорбительная, конечно, если человек не адаптирован, но очень беспомощная по сути. Без похабщины и прямых оскорблений тебе не обойтись, чтобы почувствовать себя победительно. Ну хоть с юмором-то у тебя как? А с великодушием? Надеюсь, не напрягу сильно, если предложу тебе, к чести обеих, закончить эту хрень мирно? Слабо? Ну, если слабо, давай, начинай. Вернее, продолжай... Чё у тебя там еще в запасе? Куда ты меня послала? К мужу? Дельный совет. Такой вариант действительно не исключается, он сегодня мне такой комплимент утром сделал - не устоять... Чё поделать-то ему посоветовала? По...дрочить (черт, трудно мне дается написание таких слов, но учиться надо, без этого тут не проживешь)? Инко, а ты женщина, или все же мужчина? Ну неважно. Делай это сама. Вприсядку. И нае-ешься, и напляшешься. :)))) Прости, дорогая, ну ты ведь не захочешь мириться, если не удостоверишься, что я опустилась на твой уровень. Причем, уже лег-ко! Вся эта гнусная брань заразна. Ну? давай, миримся, или разевай свой "хавальник" и - раз: .......
Арямнова Вера [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
22-05-2005, 04:00:24;
Инко, ты чё, спишь? Целый день носилась за мной по страницам со скоростью молнии, да и все все мое успела перечитать и обос-ать, утомилась, задница. Давай вставай, сраться пора! Ну смотри. Завтра у меня такого экзотического желания может не появиться.
Инкогнито [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
195.93.x.x
-
22-05-2005, 04:10:35;
Не, вер, моя задница не утомилась, ради тебя она готова срать хоть ночь напролёт.:О))))Объявляется конкурс на тему Давайте бабы дрочить и срать друг другу в душу посредством интернета, иметь друг друга фаллосами матерных выражений во все дырки и щели, которые страдают от недостатка внимания реальных членов, возраст учавствующих в конкурсе неограничен, млад и стар кто ещё не записался в добровольцы клуба невьебённых до усирачки?????
|
|
| Неспящий |
2007-04-03 |
29 |
4.83 |
6 |
| |
|
| |
Сатана-Он Лайн
День был странный. Серый и необыкновенно знойный. И если еще весеннюю серость с ее частыми пушистыми облаками и неокрепшим еще, робким солнцем как-то можно было понять, то откуда взялся этот нестерпимый изматывающий зной было совсем неясно. Холодный пронизывающий ветер сильно усугублял положение- нельзя было расстегнуться, чтобы хоть как-то спастись от жары, но и застегнутым ходить было уже невозможно. Оказавшись в безвыходном положении, люди стали злыми, пасмурными. Попробуй наступить кому-нибудь на ногу в троллейбусе или случайно задеть плечом или, не дай Бог, не уступить место вошедшей старушке!
За всем этим серым, пасмурным, безликим потоком людей из окна своей квартиры лениво, с улыбкой наблюдал какой-то человек. Ему-то хорошо- у него дома есть кондиционер.
Выйдя из троллейбуса, откуда вдогонку ему было отпущено через закрывающиеся двери, последнее оскорбление от разъяренной бабушки- «Наркоман!»-, Вадим направился домой. Для этого нужно было преодолеть длинную лестницу, соединяющую обширную площадь набережной с небольшим круглым сквериком с деревьями, скамеечками, и сухим фонтанчиком в центре, перед сквериком повернуть налево- и вот он- дом.
Подходя к лестнице, Вадим думал о том, куда в такую отвратительную, тяжелую погоду может направляться семидесятилетняя старушка, да еще и с огромными узлами, увязанными на небольшой двухколесной коляске- случай далеко не уникальный в наше время.
Поднимаясь по лестнице, Вадим оставил в покое несчастных старушек, и подумал, не решался ли кто-нибудь кроме него сосчитать, сколько в ней ступенек. Сам он считал два раза, и все равно забыл результат, но это никак не меньше 145 и никак не больше 155.
Задумавшись, Вадим не заметил как прямо перед ним возник человек, и налетел на него- на землю посыпались десятки белых бумажных конвертов.
-Прости,- Сказал Вадим, сообразив, что перед ним стоит молодой парень. На вид лет 16, длинные- до плеч- черные волосы, карие цепкие глаза, кожаная куртка (как он еще в ней не сварился?).
Вместе они быстро собрали разбросанные по земле конверты. Парень секунду смотрел на Вадима, и протянул ему один из них.
-Это тебе,- Сказал он неожиданно низким хриплым голосом.
Вадим взял конверт и они разошлись.
-Стой,- Услышал он вдогонку.- У тебя Би-Лайн?
-Да.
-Тогда возьми этот,- парень протянул ему другой, такой же конверт, забрав прежний, молча развернулся и пошел прочь.
Придя домой, Вадим разделся и, усевшись за кухонный стол, начал распечатывать конверт, уверенный в том, что внутри какая-нибудь реклама. Но ничего подобного он там не обнаружил. А был там бумажный лакированный лист черного цвета, сложенный пополам. Снаружи на листе было выдавлено белыми буквами: «Сатана-Лайн», а под надписью кружочек, похожий на эмблему компании «Би-Лайн», только вместо черно-желтых полос внутри черно-желтая пиктограмма.
«Замечательно»-подумал Вадим-«Я встретился с сатанистом и это какая-то агитационная карточка или пригласительный билет». Но и тут он ошибся- внутри были цифры, сгруппированные во множество строчек. В самом низу, под рядами цифр помещалось стихотворение, вроде детской считалки:
«Шесть сотен маленьких чертят
Косили дрынь-траву
Во сне. И только шестьдесят
Косили наяву.
Пришло вдруг в головы чертят
Травы волшебной съесть,
И вмиг уснули все подряд,
Осталось только шесть.»
Вадим встал из-за стола, чтобы заварить чай. За окном начинало темнеть, и уже можно было различить рождающуюся красную полоску на горизонте.
Поставив чашку на стол, Вадим снова взял листок в руки. Скорее всего это какая-то загадка, вроде тех, что ему доводилось разгадывать в детстве.
Итак, чертят всего было 666. 600 из них спали и видели во сне, что косят дрынь-траву, 60 косили ее наяву и 6 вообще неизвестно чем занимались. Когда эти 60 решили съесть травы, они вмиг присоединились к шести сотням спящих, а шестеро неизвестных так и остались бодрствовать и бездельничать. Ну что ж, все религиозные фанаты в той или иной степени символисты. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, сколько всего цифр в условии задачи. Выбрав из общего количества четыре цифры- 666-ю, 600-ю, 60-ю и 6-ю, мы получим ответ. Результат оказался странным-0611- телефон справочной службы Би-Лайна. Размышляя над тем, какой же это идиотизм, Вадим достал свой мобильный телефон и набрал номер. После нескольких длинных гудков Вадим услышал то, что ожидал: «Добро пожаловать…», но осмыслив фразу до конца пришел в ужас и отключил связь. С минуту он сидел, не двигаясь, и тупо смотрел на экранчик своего телефона. На лбу выступила испарина.
-Бред,- пробормотал он, утирая лоб рукой.- Почудилось.
Дрожащими пальцами он вновь набрал тот же номер и прислонил трубку к уху.
«Добро пожаловать в центр поддержки клиентов Сатана-Лайн.»-возвестил знакомый женский голос. Затем не менее знакомый мужской голос продолжил: «Уважаемый абонент, интересующую Вас информацию Вы можете получить самостоятельно, просто следуя подсказкам системы.»
Вадим сглотнул пересохший в горле ком. Тем временем женский голос продолжал: «Если Вы хотите прослушать информацию о новостях и действующих акциях- нажмите 1. О состоянии Вашего жизненного счета- нажмите 2. Об имитациях и перемене природы- нажмите 3. Если Вы желаете продать душу- нажмите 4. Если Вы желаете узнать о вариантах пополнения жизненного счета- нажмите 5. Если Вы желаете послать хвалебную песнь Сатане- нажмите 6. Если Вам нужна помощь специалиста- нажмите 7. К началу данного сообщения- нажмите 9.».
Ведомый неизвестно каким импульсом, Вадим нажал единицу, после чего невозмутимый мужской голос заговорил:
«Акция «Превращай слова в проклятия» закончилась двадцать четвертого марта 2007 года. Все проклятия будут исполнены до двадцать четвертого августа 2007 года. Узнайте подробности по электронному адресу WWW.Сатана-Лайн.RU или по номеру 060606… Мы рады предложить Вам услугу «Мобильные вампиры». Стать вампиром теперь гораздо проще благодаря новой услуге Сатана-Лайн. Чтобы узнать подробности- позвоните по номеру 060603 или нажмите 1.»
Мужской голос замолк и продолжил женский: «Ваш баланс близок к нулю, а возможности совершить зло нет? Воспользуйтесь услугой «Доверительный платеж», позвонив по номеру 060605 или нажмите 2…»
Была уже глубокая ночь, когда Вадим изучил почти все предоставленные системой Сатана-Лайн возможности. Он узнал, как насылать разного вида и силы порчи и проклятия, творить заклинания, стать вампиром, оборотнем, демоном, бесом. Да кем угодно. Он узнал как легко достигнуть богатства, уважения и славы, как уничтожить недруга и помочь другу, как путешествовать во времени и пространстве. И все это можно было сделать лишь при помощи одного мобильного телефона! Нужно было только совершить необходимое количество зла, чтобы пополнить баланс. Вадим проверил свой счет и понял, что за всю жизнь у него скопилось не так уж много. Его руки тряслись, пальцы не слушались, но теперь не от страха, а от переполняющей душу радости. Теперь у него будет все. Все! И не будет никаких проблем- все проблемы решаются одним только нажатием клавиши. Он станет знаменитым музыкантом… нет актером…или политиком. Да важно ли кем? Он станет всемогущим, случайно вступившим в тайный элитный клуб, где возможно все и ничего нет невозможного. Надо только вовремя пополнять баланс.
-А как хитро задумано! Какая умная штука! И какой я молодец, что так легко разгадал загадку. Наверное, не каждый смог бы. Да, это только для избранных.
Тотчас же запищал телефон- пришло сообщение: «Ваш баланс пополнен на 0,25 единиц.»
-Ух ты!- прокричал Вадим.- Целых 0,25 единиц, и только за треп! А что же будет тогда, скажем, за убийство?- он уже неплохо ориентировался в расценках и знал, что на 0,25 единиц можно было наслать на кого-нибудь слабенькую порчу. Например, трехдневный понос.
-А мы так и сделаем!- Оставив в покое растрепанные волосы, Вадим начал быстро набирать текст, бормоча себе под нос: «Ну я ему покажу. Посредственность. Я ему покажу посредственность! Будет у него непосредственный трехдневный понос. Так-то, Владимир Петрович.». В простом и незамысловатом тексте: «Прошу прощения за скандал, Владимир Петрович. Непременно прочту Вашу повесть. Увидимся через три дня.» была замаскирована фраза: «Владимир Петрович. Порча. Понос. Три дня.».
Отослав «испорченное» сообщение, Вадим даже взвизгнул от радости, вскочил со стула и запрыгал по кухне, восхваляя Сатану и поминутно целуя свой мобильный телефон.
Через несколько минут неудержимого веселья, он заставил себя успокоиться, сел на место и вновь набрал 0611. Остался еще один не изученный пункт меню- номер 4.
«Если Вы желаете продать душу- нажмите 4»- сказал любимый, родной женский голос. С широкой- во весь рот- улыбкой, Вадим нажал на клавишу 4. В трубке тотчас же загудел низкий хрипящий голос: «Компания «Сатана-Лайн» и все ее сотрудники во главе с великим Сатаной благодарит Вас за этот нелегкий смелый выбор. Вы отважились целиком и полностью отдать себя в руки тьмы, и в свое время Вам будет воздано за это.»
Улыбка мгновенно сползла с лица Вадима, оно стало безжизненным, серым- будто тень упала. И глаза- пустые, немигающие, с широкими, светящимися в темноте зрачками.
-Инструкции будешь получать по телефону,- пробасил голос в трубке.- Первое задание- убить Лену.
-Убить Лену,- бесцветным голосом повторил Вадим- уже не Вадим.
Он спрятал телефон в сумочку, крепящуюся к брючному ремню, взял из ящика стола самый острый нож, и пошел одеваться. Уже без четверти пять- нужно уложиться в полчаса, а потом будут другие задания.
|
|
| Мирра Лукенглас |
2005-07-01 |
60 |
5.00 |
12 |
| |
|
| |
Маркиза грациозно поднялась с кресла, обитого вишнёвым бархатом, и решительной походкой двинулась к окну. Граф невольно сделал за ней несколько шагов… Ах, каким увлекающим был внезапный порыв этой прелестной особы, в которую наш повеса-граф был слегка влюблён. Не настолько, чтобы страдать, но, увы, уже настолько, чтобы волноваться!
И его волнения были небезосновательны, потому что маркиза быстро подошла к окну, изящным движением рук подобрала кринолин, и не успел граф опомниться от сладостных мечтаний, ловко вскочила на мраморный подоконник, показав онемевшему от волнения и восторга графу, застывшему в нескольких метрах от окна, маленькие белые атласные туфельки, розовые чулочки и - о! в это невозможно поверить! - легчайшие кружевные панталоны нежнейшего салатового оттенка, столь модного в этом сезоне… И всё это было надето на такие очаровательные ножки, что граф покачнулся и прикрыл ослепленные глаза рукой…
- А ебись оно всё конём! – вдруг неожиданно взвизгнула маркиза, и когда слегка прихуевший граф отнял руку от лица, то смотреть уже было не на кого… Где-то далеко внизу истошно вопила какая-то старуха.
- Совсем ёбнулась! – подумал граф с сентиментальной грустью.
И он был прав на все сто процентов, подтверждает автор. Так со всем своим кружевным барахлом ёбнулась, что костей хуй соберёшь. А когда-то умная такая девочка была, не ёбнутая, ничего, нормально всё было. И граф тут ни при чём вообще. Она что при нём бы ёбнулась, что без него бы ёбнулась. Ни хуя не сделаешь, когда кукушка улетает, за хвост её ловить поздняк и бесполезняк. Сиди, бля, спокойно и жди, когда вернётся, таблетки ешь, врачей слушайся думай о высоком, и нехуй в окно прыгать, этак, если все попрыгают, кто, бля, работать будет, нахуй?!
- А может ведь и не вернуться, верно?
- И тогда что?
- А ни хуя хорошего, поверь мне на слово! :))))
|
|
| Арямнова Вера |
2005-07-07 |
25 |
5.00 |
5 |
| |
|
| |
Далеко унес меня океан жизни от берега родины.
Были города, большие и маленькие, красивые и убогие, пронизанные морским ветром и затхло-пыльные, знойные и промозглые. Был Белый город, шагнувший в татарскую степь в том числе и с моих натруженных ладоней. Светлый, просторный, новорожденный, со смешными трогательно-голыми саженцами вместо зелени. И была косматая, тяжелая, себе на уме, столица сугубо росийской глубинки, мое последнее пристанище.
Эти города заслонили мою бедную родину с круглой водонапорной башней посередине - такие стоят чуть не на каждой станции вдоль горьковской железной дороги. Но эта башня была особенной, и дни, когда спускали через широкую трубу воду вспененной до белизны мощной струей, были тоже особенными праздниками для окрестной мелюзги.
Моя родина пахла железной дорогой: прогретыми на солнце рельсами и разомлевшими смоляными шпалами, запахами неведомых краев, неуловимо оседавшими с мчавшихся "скорых". У моей родины много запахов и лиц: земляничное, звездное, золотисто-огненное, речное, а одно из них серебряное, искрящееся - зимнее. Таких белых, сверкающих и таких огромных сугробов уже не было никогда и нигде - ведь они возвышались над головой... Никогда и нигде так не пахли корешки и страницы библиотечных книг, их сладко вдыхаемый запах кружит голову...
Я помню золотой огонь моей родины в русской печи, ее нестерпимый жар, понемногу остывающий к утру.
На моей родине холодная, прозрачная река, пятикилометровый путь к которой по жаре и мягкой от пыли дороге труден и томителен как подвиг. Крупная рыба бьет хвостом поверхность воды, цветущую солнечно-желтыми кувшинками и ослепительными лилиями. Их букеты тяжелы, холодны и пахнут влагой...
Один раз в году моя родина пахла мандарином - из бумажного кулька с новогодним детским подарком от железнодорожного депо. И постоянно моя родина пахла блохастой шкурой пса Барона и нежной шерсткой бездомных котят.
Ох как далеко от меня родина, так далеко, что вернуться туда нельзя, потому что сквозь время и возраст не ходят. Когда прошло время, родина перестала быть м е с т о м. Навсегда. Она осталась сном, еле брызжущим светом на труднопроходимой дороге жизни, которая никогда не приведет к ней.
Как это странно - осознать утрату родины после десятилетий беспамятства, ощутить ее остроту и непоправимость. Потому что "где родился, там и пригодился", а больше так не пригодишься нигде, а может, и вовсе нигде не пригодишься. И солнце не будет так ласково, а небо так звездно, нигде так не будут пахнуть цветы и сугробы.
И догадываешься вдруг, что все, происходившее с тобой в других местах, на родине бы происходило иначе, как уже никогда не произойдет. Что лишенная корней, всем чужая, преодолевала ты свою жизнь на чужбине, любила чужих мужчин и дружила с чужими друзьями, жила в чужих домах и растила чужих, хоть и рожденных тобой детей, не понимая, отчего так зла тоска и так непомерно одиночество, отчего немилостлива судьба и смешны враги, а любовь и дружба какие-то сквозные, отчего невесело на пиру, а на похоронах не больно...
Догадавшись об этом, ты можешь строить себе мир заново, но, наверное, соскучишься и не достроишь. И тогда тебе останется одно: доживать. Но будет уже все равно, как, и ты перестанешь стремиться к благополучию и к общению, ты перестанешь тревожиться за будущее и заботиться о настоящем. Ты перестанешь суетиться. И тогда, быть может, твоя родина, которой нет для тебя вне, очнется в тебе. Родина в тебе, а иначе где бы она существовала все эти годы? И тогда обязательно что-то изменится. Никому не гарантировано счастье, но к страдающим да придет утешение.
2002 г.
|
|
| Денис Евгеньевич Патрушев |
2006-05-09 |
0 |
0.00 |
0 |
|
|
Рецензия на "Оду Туру Хейердалу" |
|
|
|
|
| |
...
Ну, сначала, как водится - сам рецензируемый текст:
О, Тур Хейердал,
Ты великий учёный,
Ты статуи видел
На острове Пасхи,
И двигал ты их
Со своею командой,
И инков гробницы,
В Перу что стоят,
Ты видел их, видел,
И ты наслаждался:
Ведь ты их открыл!
Колонии видел
Индейцев Кечуа,
Их предками были
Великие Инки,
Потомки рединов,
Морей властелинов...
И блещешь великой
Могучей ты славой,
Которую, да,
Не забудет
Никто, никогда…
...
Вот ненавижу оды. Дико. Просто удивляюсь, как этот указанный жанр ещё в моде. Впрочем, свой любитель находится на всё – кто-то и мышей, и тараканов ест (к примеру). И потому я стараюсь оды обходить сторонкой.
А тут мне попался сей опус...
И несмотря на свою привычку обходить такие вещи стороной, решил всё-таки устроить некому Никите Елисееву разнос. И хотя вряд ли он разумно на него ответит (скорее всего, внесёт меня в игнор и всё), зато у меня появится шанс выразить своё отношение к одам вообще на примере вот этого опуса.
Почти все оды начинаются с высокопарного, торжественно-напыщенного обращения «О, (имярек)». Отсюда, вобщем-то, и их название. Наша тоже не стала исключением:
О, Тур Хейердал,
Ты великий учёный,
Ну, вобщем-то, так и принято. Сперва имя, а затем – кто он такой. Учёный. И не просто учёный, а учёный великий. К какой науке сей учёный принадлежал – не указывается. Впрочем, я и так знаю, что Хейердал был археологом. Но это только я и часть других читателей. А теперь представьте себе, что кому-то из читателей это будет неизвестно. Но при попытке по оде понять, кем был Тур Хейердал по профессии он внятного ответа не получит. То ли путешественник, то ли историк, то ли этнограф.
Впрочем, не стану забегать так далеко. Впрочем, далеко ли? Ведь все оды, как известно, однотипны. И после имени очередного героя принято перечислять его подвиги. Как правило, весьма поверхностно. Посмотрим, что же такого великого натворил Тур Хейердал и что из его биографии показалось автору оды наиболее великим и значащим. И это перечисление начинается уже с третьей и четвёртой строчки:
Ты статуи видел
На острове Пасхи,
Несмотря на всё уважение к Туру Хейердалу, к нему автор обращается на «ты». Эдакая черта многих современных од. А ведь именно наше время литературного кризиса ознаменовалось возрождением давно погребённого жанра. Только время всё же внесло свои коррективы. Обращаться на «ты» принято в отношении многих и уже считается культурным. Но это так, просто мимоходом замечаю. А вот содержание первого (а стало быть, и самого важного) пункта меня очень прикололо. Оказывается, Тур Хейердал великий, потому что он видел статуи на острове Пасхи. Это также по ходу событий должно означать и то, что столь же велики все папуасы, живущие возле этих статуй сотни лет. В принципе, если бы у меня было достаточно средств в кармане – и я бы мог бы их увидеть. Только я вряд ли бы стал от этого великим учёным. Блин, пора писать рецепт «Как стать великим человеком...». Впрочем, не буду плагиатничать. Они уже написаны. Достаточно прочесть хотя бы несколько таких вот нравственных примеров для всех. Правда, великими мы станем только в глазах авторов од. Но читаем, однако же, далее:
И двигал ты их
Со своею командой,
Ну, слышал я про это «достижение». Но что тут такого великого? По мне, так гораздо более велики те, кто эти статуи вырубили и установили. Что касается слова «команда», то я считаю его здесь неуместным. В отличае, например, от футбольного поля. Но читаем далее:
И инков гробницы,
В Перу что стоят,
Автор, видимо, рассчитывает на людей, совсем не знающих историю. Ну, если инки жили в Перу, то естественно, они и владык своих погребали там же, в Перу. Кстати, империей Солнца правил не инка, а Инка (да-да, с большой буквы). И если имеются в виду гробницы верховных Инков, то и писать название титула надо тоже с большой буквы.
Да и сама формулировка «в Перу что стоят» пахнет типичным оборотом од. Вот ещё одна причина, по которой я ненавижу оды. За неловкость изложения. Да и слово «стоят» по отношению к гробницам выглядит, по меньшей мере, странно. Но читаем далее:
Ты видел их, видел,
И ты наслаждался:
Ведь ты их открыл!
Два раза (видимо, для тех, кто на бронепоезде) нам повторяют, что Тур Хейердал их видел. Как, впрочем, и те, кто их строили. Но, видимо, это такой особо важный момент биографии, раз полагается говорить об этом два раза подряд. Что касается значения этого самого «видел» и моего к нему отношения – читайте выше.
Уж мне трудно сказать, (я не очень понимаю в археологии и тем более, в её истории) кто открыл эти пресловутые гробницы, но одно несомненно. Автор восхваляет Тура Хейердала за его наслаждение собственным открытием. Точно с таким же успехом он мог бы столь же напыщено восхвалять киллера, сделавшего своё дело на «пять». Центральное слово в этом восхвалении – опять-таки, «ты». Видно, не заслужил Тур Хейердал, чтобы его на «вы» называли...
Далее нас ждёт очередное «видел»:
Колонии видел
Индейцев Кечуа,
Во-первых, что за колонии? Ах да, так автор называет племена. Впрочем, он и в данном случае он великий учёный настолько же, как тот же индеец из племени Кечуа или даже любой местный белокожий житель, видящий этих индейцев постоянно. Далее автор поясняет незнающим историю, от кого произошли эти самые индейцы и их племенную родословную:
Их предками были
Великие Инки,
Потомки рединов,
Морей властелинов...
Только вот непонятно. «Инки» - с большой буквы. Значит, Инки-императоры. Однако вот неурядица: большинство Инков умерло, а последнего вроде бы убили конкистадоры. И как они все вместе могли быть предками индейцев Кечуа? Значит, речь идёт о простом народе – инках. С маленькой, кстати, буквы. Что касается того, что инки были потомками рединов, то это вроде бы как ещё доказать надо, хотя автор наш берёт за аксиому. Да-да, речь идёт всего лишь об одной из исторических гипотез. И, кстати, зачем понадобилось хвалить рединов аж в две строчки? И какой вообще смысл всей этой родословной, если ода посвящена Туру Хейердалу? Но читаем далее:
И блещешь великой
Могучей ты славой,
Вот это меня прикололо. Список того, что увидел за жизнь Тур Хейердал, закончился, и начались образные восхваления и высокопарные эпитеты. Как впрочем, и всегда происходит во всех одах.
Заканчивает автор своё творение следующим восклицанием:
Которую, да,
Не забудет
Никто, никогда…
Мало того, что он употребил рифму «да-никогда», комментарии к затёртости которой излишни. Кстати, и какая это такая особая и могучая слава у Тура Хейердала, и в чём она заключается? И почему такая уверенность, что его НИКОГДА не забудут?
Вобщем, разнос-то слабенький. Если покопаться, так, вероятно, можно много ещё что сказать. Да и дух не такой резкий, как хотелось бы. Ну, мало ли, что мне хочется. Не буду обижать любителей од. А о том, что таких (как и их авторов) немало, свидетельствует целый железнодорожный состав с дюжиной тележек этих самых од, которые в избытке можно найти почти во всех литературных изданиях, начиная от «литературных страничек» в газетах и кончая толстыми литературными альманахами. Где, вероятно, больше нечего печатать. Хотя почему нечего? Есть, вероятно, любители. Вот и печатают, удовлетворяя спрос публики. |
|
| Денис Евгеньевич Патрушев |
2006-05-09 |
0 |
0.00 |
0 |
|
|
Рецензия на "Меч Правосудия" (аффтар - Классицист) |
|
|
|
|
| |
Ну, сначала, как водится - само произведение, а то рецензию будет читать не интересно:
Был рождён лучами света,
Закалён он битвою со тьмой.
Но забытый в подземельях где-то.
Меч покрылся пылью вековой.
Помнит сталь то роковое время,
Доблестный воитель-паладин
Изгонял страх сеющее племя,
Несмотря на серебро седин.
Враг хитёр был, подл и проворен!
Рукопашной предпочёл он лук.
Весь забрызганный от крови,
Выпал меч из генеральских рук.
Нападающие потерпели крах,
Сломленные дикою ордой.
Вороны на искалеченных телах
Душам не дали найти покой.
Ну а что касается меча,
То его забрали как трофей.
Кинулив подвалы сгоряча,
Где пылится он до наших дней.
Какая же басни этой мораль?
Глупость людская иль рок?
Как-никак а всё-таки жаль...
Дары Небес не пошли людям впрок...
***
(с) Классицист
Ну, а теперь - моя рецензия ;)
В принципе, напоминает живой стих с переборами в ритмике. В живых стихах переборы приветствуются, но лишь слабенькие. Если это слабое и еле заметное колыхание ритма – то это красиво. Если же стих пишется, по выражению Иверовой (см. «Классификация», кстати, один из немногих достойных трудов по стихосложению), «слоновой строкой», и серьёзными переборами – то это, имхо, уже не живой стих. Это скорее верлибр с какаофоническим звучанием.
Итак. Строчка первая. «Был рождён лучами света». Допустим, что вы лишь метафорично выразились – «рождён». Хотя, если быть ближе к реальности, то правильней будет сказать «скован». На вопрос, кто же этот меч родил, та же строчка отвечает – «лучи света». О как. Сверхестественным образом. Похоже на начало мифа или сказки.
Вторая строка (ритм которой в серьёзной ссоре с первой) содержит слово «он», которое было бы правильно переместить в начало строфы. И слова «битвою» и «закалён» местами поменять. Но это так, к слову. Скажу лишь одно. Мечи закаляли, вобще-то, не в битвах, а до битвы. В противном случае терпели поражение :).
Две следущих строки – без комментариев. Там вроде всё в пределах нормы. Но читаем «Меч правосудия» далее. Цитирую, как есть:
Помнит сталь то роковое время,
Доблестный воитель-паладин
Изгонял страх сеющее племя,
Несмотря на серебро седин.
Здесь явно пропущено слово «Когда» или что-то навроде него. Обратите внимание на конец первой и начало второй строк. Впрочем, можно было бы оставить и так. Но тогда уберите, пожалуйста, запятую в первой строчке сего четверостишия, заменив её многоточием. Впрочем, есть ощущение, что первая строка вообще относится к событиям, описываемым в первой строфе. Только вот непонятно, к каким. Ибо там в кадой строчке – событие.
Следующая строка – очередной раз не в попад. Язык сломать можно. «Рукопашной предпочёл» - написали б лучше «Рукопашной битве предпочёл». Так будет ближе к живому стиху. «Забрызганный от крови» - неуклюжее выражение, лучше было б написать «И забрызганный его ... кровью», вставив на месте поставленного многоточия какое-нибудь прилагательное. Например «И обрызганный рыцарской кровью». А ещё можно использовать здесь слова «окроплённый» и «орошённый».
Далее вообще бедлам какой-то. Вы уж определитесь, кто меч-то ваш в руке держал и чьей он, соответственно, кровью был орошён. Рыцарь-паладин, или, всё же, генерал. Или это потому что рыцарь генерала мечом ранил? Но тогда почему меч упал? Вобщем, непоняток здесь достаточно. Но идём далее. «Нападающие» - конечно, слово здесь употреблено законно, но что-то футбол вспомнился. Но это так, к слову. Далее – орда... Ух... А я даже и не знал, что рыцари воевали с татарами! Потому что орда (сибирская там, золотая или ещё какая-нибудь) – понятие татарское. татары в Европе не жили. Про ритм в этом четверостишии я умолчу.
Ну, а далее... Как будто меч – не главный герой стихотворения, вы довольно принебрежительно о нём говорите: «ну, а что касается меча» - как о третьестепенной детали какой-то. Плохо.
Меч, вы объясняете, забрали как трофей. Что в принципе, понятно. Но на кой его тогда в подвал выкидывать? И зачем, в таком случае, вообще было его брать? Валялся бы себе на поле битвы. Ну, допустим, что он стал ненужным. Но почему вдруг «сгоряча»? Сгоряча – значит в состоянии нервного срыва. Но чем был вызван этот самый нервный срыв? Тем, что они победили? Так что же в таком случае нервничать? Если же речь идёт о какой-то отдельной истории, с этим мечём связанной, описали бы её. Ведь стихотворение-то, судя по названию, про меч.
В самом конце Классицист нам объясняет, что написанное выше – басня. В таком случае хотелось бы видеть мораль. И автор нам предлагает аж целых два варианта – «рок» и «людская глупость». Так и неясно, какое отношение к морали имеют оба названных понятия. Развёрнутой-то морали как раз нет. Ну, глупость. Ну, рок. И о том, и о другом, можно многое что сказать. Правда, в случае со злым роком не так-то просто. Какое он имеет отношение к морали – мне лично неясно вообще. Может нам Классицист объяснит?
Ну, и самое важное и самое последнее. Вдумайтесь в смысл названия сего стихотворения. Какое такое правосудие меч совершил? Тоже непонятно. Хотя в названии, вобще-то, должна быть видна суть стихотворения.
P.S.А вы мне ваш ник объясните? А то в стихах ваших я не вижу никакого классицизма. |
|
| неграмотный скунс™ |
2005-04-27 |
15 |
5.00 |
3 |
| |
|
| |
"не тупи, сникерсни и тормозни"
возможно не мое произведение а где то услышанное. |
|
| неграмотный скунс™ |
2008-01-17 |
50 |
5.00 |
10 |
| |
|
| |
- Ага, ход первый, смотрим далее, но только внимательно, и за людьми, начали, получается, смотреть, куда то не туда, наверное.
- Все все тихо молчи, знаю трудно, но молчи, самое главное не надо только вот этого всего надвигать свое страшного, а то, как замолчишь вот сиди и думай, просто молчи, растворись ты же умеешь.
По главной улице двигались люди, большая толпа, какие-то народные гуляния, наверное. Кто то из продавцов кричал "...пирожки горячие с повидло по пяточку штучка...". Грузчики из машины выкладывали товар в палатку, продавщица, явно чем то раздреженная, постоянно, что то бубнила, ругалась, и тем временем сверяла полученные коробки с каким то грязным списком. Недалеко от палатки стояла парочка и показывала всем окружающим всю свою страсть и пылкость. Кто то шел, разговаривая по сотовому телефону, гнусно матерясь в трубку одновременно жестикулируя, выражал свое недовольство чем то. Семейная пара, с ребенком, который есть мороженное, внимательно изучали афишу. Группа хипующих подростков пыталась купить себе пива. Странно, но как то, умудряясь, среди толпы бегали полуголодные и оборванные цыганята.
- Не все таки странные эти людские обычаи, гуляния такие, но говорят именно в обычаях у них и кроется в магия, которой правда, почему то обладают ихние шаманы, но их здесь не видно, тут же только одни люди.
- Да странно, но все таки, наверное, шаманы как то это используют, но тут нам секретов никто не откроет. Все таки в этой массововскти есть, какая то энергия, но не могу понять чем она может быть полезной, если ее собрать в одну субстанцию, то последствия могут быть непредсказуемыми.
- Говорят что самые древние шаманы, открыли секрет преобразования чего угодно в золото, но по сведениям синозоидов, что это было не просто преобразование всего в золото, а какой-то странный механизм, получение нужного. А потом что то произошло, и об этом ничего не известно, или об этом никак не распространяется, наверное, все-таки тайные загадки сознания как всегда есть.
- А почему люди выжли....
- стоять и не двигиться - произнес из за спины голос агента межпланетной безопасности по вопросам шпионажа мыслеформенных структур - вы обвиняетесь в подлоге детства на реальность и счастья н...
А потом я выпил чего то и пришел в себя. |
|
| VAD-DARK |
2006-12-25 |
23 |
4.60 |
5 |
| |
|
| |
Я придумал, то что я не придумывал. Без идеи, казалось бы, текст невозможен.
Однако, он просто появляется из окружающего воздуха, из комнаты, где я нахожусь, он
падает с деревьев, выползает из канализационных люков, продается в ближайшем
ларьке. Где же находится моя душа? Кто знает. Может быть она рядом со мной, а
может быть сейчас она во мне. Но я не буду сочинять об этом слезливо-сопливой
лирики. Есть на свете такие вещи, которые объяснить невозможно, да и не нужно. Мир
огромен, и весь он находится там, чему нет описания, а, если оно и существует, то
совершенно непонятно, где его найти. Семилапые чудовища, огненные луны,
иероглифы, космические корабли схлопываются в одном большом конгломерате. Где я
побывал и где я еще буду - не знает пока никто. Но одно я знаю точно - дергаться уже
поздно. Все уже случилось, когда я родился. И улыбающиеся ведьмы подмигивают
мне, только что выкрикнув мрачные заклинания на энурез.
Превед.
Превед-превед.
Вот мы и дома.
В 14 веке до нашей эры жил был профессор по имени Хачу. Профессор Хачу
постоянно хотел молоденьких студенток. Еще этот профессор дружил с профессором
Могу. И вот один хотяел студенток, а другой мог, но не хотел. Так и получалось, что
только, когда они соединялись, у них че-то получалось. Но они никак не могли
разобраться со своими телами, так как оба были шизофрениками и личностей у них
было, хоть лопатой греби. А грести лопатой личности это вам не хуй собачий. Это
серезное ответственное дело, за которое дают премии в виде пенсии по шизе.
Но профессора не унывали, много трудились, работали над собой и, скрипя зубами,
отдавались соединению своих тел, душ, и проч его.
Нопасаран, товарищи, трубят совдеповские трубы на площадях и в скверах.
Listen.
|
|
| Maluma Tekete |
2005-11-15 |
10 |
5.00 |
2 |
|
|
Расчленяющая конспирация (В Назидание Всем Живущим-3) |
|
|
|
|
| |
Можешь говорить о себе ВСЮ ПРАВДУ. Только не забывай её брехнёй перемежать... :))))))) |
|
| Виталий Иванов |
2004-07-19 |
12 |
2.40 |
5 |
|
|
Рассказики о какавторе. БЕССОВЕСТНЫЙ СТРАУС. |
|
|
|
|
| |
Какавтор Сережа ставит свои амбиции и хотелки выше интересов целого сайта, что, в конце концов, очень смешно раскрашивает этого бесцветного страуса, бессовестно прячущего головку в песок.
Бессовестный страус, приучающий прятаться и своих страусят, оставляет у всех на виду только свою огромную задницу - которая, конечно же, всем видна (это - заместо-то головы!) - и называет ее головою.
Дурно пахнущая «голова» зарвавшегося страусотерпца поневоле привлекает к себе внимание обескураженных посетителей сайта, попадающих по сути в зоопарк или же заповедник.
Плохо организованный заповедник – кому интересно смотреть на неприличную задницу, а не на голову, пусть небольшую? - вызывает ажиотаж, разве что, нездоровый - у нездоровых людей.
Чувствующие себя идиотами посетители Зди (Заповедника для идиотов) почему-то непроизвольно начинают вспоминать Иванова. Немудрено! Он никогда не был страусом. Никому не показывал своей задницы. Ему это не надо. Не прятал голову в песок никогда! Она бы туда и не поместилась – как не помещается в песок нечистоплотная задница бессовестного какавтора.
Такое не спрячешь! А голову – да, пожалуйста, какавторскую - возможно. И всем это видно, т.е. видна вместо головы – задница.
Зарвавшаяся, по существу, задница беспокоит всех своим поведением. Вместо чистеньких и приличных животных посетители заповедника упираются взглядом в нее. Кому это надо? Видимо, - главному Администратору, в чьем ведении находится и заповедник, знаменитый ныне единственно что пресловутым какавтором, почему-то стоящим к желающим его посетить - задом. А жаль. Ведь можно было бы показывать настоящих животных, и не только лишь сзади. И того более! - Открыть ворота зоопарка для всех. Убрать задницу и пустить туда Иванова. Он-то, конечно же, головы прятать не будет и научит этому страусят. А также Администратора.
Все желающие станут абсолютно свободны! Каждый сможет стать обитателем заповедника или его посетителем. Границы зоопарка раздвинутся и исчезнут. Люди и звери станут свободно разгуливать на необъятных просторах все вместе. Радоваться и петь!.. Зди сменит свое название и станет Зоной Для Избранных (ЗдИ), где избранными смогут стать все, каждый – Первым по-своему.
Что же наш обиженный страус? Он, наконец, сможет поднять голову и подмыться. Тогда и его, возможно, примут за человека. Ведь так легко ошибиться, когда ЗАДНИЦА ВАМ НЕ БРОСАЕТСЯ ПРЯМО В ГЛАЗА ! |
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
