СтихиЯ
спонсор
 
 
Митнёв Антон Юрьевич
 
1. Крестос


  «Крестос»
Ну кто бы снял Христа с креста?
Везде Он, бедный, на распятьях…
В тисках тернового куста,
В любви, моленьях и проклятьях.

Застыл надорванной скалой,
В мученье вечном леденея;
Крестом над церковью любой
И крестиком на каждой шее.

То в золоте, то в серебре,
То уценённый блеском меди,
С худой повязкой на бедре,
Рубцами помнящий о плети.

Клокочет гулко по лицу
Любви покорченная жила;
В нём всё, что нужно Образцу –
И понимание, и сила.

Мы тянем ношенные рты
Лобзать осколочек Святыни,
В молитвы облача мечты,
Идём к Отцу ступенью Сына…

Но давит на изнанку бес,
Вконец мозги перелопатя, -
Давно ж погиб, давно воскрес,
А мы Его всё на распятье!

Зачем?
Зачем со всех крестов
Его мучительные взгляды?
Кровь золотая с куполов
На головы стекает градом…

Другого ль вида не нашлось?
С чего б Ему не улыбнуться?
Висит, две тыщи лет насквозь,
Две тыщи лет не шелохнуться.

С фигуркой нового креста
Возобновляются страданья,
И казни этой нет конца,
Как нет конца непониманью.

Должно быть, таковые мы,
Что радость вглубь не проникает,
И только боль трясёт умы,
Нас лишь мученья пробирают.

И всякий вязнет у креста,
Тая моленья и проклятья,
Ведь каждый своего Христа
Обязан опустить с распятья.




обсуждение произведения отправить произведение друзьям редактировать произведение (только для автора)
 
  
 
2. Схимник


  Схимник

1.
Гремят с утра колокола,
Молитвы выброшены к небу;
Не спав за святые дела,
Монахи потянулись слепо.
Покорна поступь; взгляда нет;
Лицо залито капюшоном,
И только солнца мягкий свет
Скользит по спинам благосклонно.
Гремят колокола; гремит
Весь мир за этими стенами,
А здесь повсюду шебуршит
Великий шёпот над рядами.
Всегда молитва на губах,
В сухих руках мелькают чётки,
А кто, запутанный в грехах,
Вериги тянет и колодки.
Живая смоль любви и мук,
Душа, надорванная верой,
Не это ли тот самый люк
В божественную атмосферу?
Не это ли последний шаг,
Последний стук, чтоб там открылись?
А, может, это верный знак
Уже намеченных чистилищ?

Гремят кругом колокола,
На лицах боль, любовь и милость.
У всех душа превозмогла,
А вот моя не потрудилась…

2.

Монахи. Ровная волна.
Про нас почти что неизвестно.
Нас любит слушать тишина,
К нам небо более отвесно.
У всех чего-то на плечах,
У всех мозги покоя ищут,
И часто, кажется, во снах,
Что сам Господь над нами дышит.
Сюда приходят неспроста,
Сюда являются, скорее,
Когда у сломанного рта
Любая правда стервенеет.
Когда ни мысли, ни войны,
Когда не спрятаться от солнца;
От ненаказанной вины
Уже не плачется, не пьётся.
Когда от боли непростой
Зубами олово ломаешь,
И вены рвёшь наперебой,
И кочергой висок дырявишь,
Но, как на зло, не умираешь…
Такое было и со мной…

Любил. Как мелкая шпана
Плясать готова за копейку,
Любил я страшно, без ума,
Ища на сердце телогрейку.
Любил. Как моросящий дождь
Впивается губами в землю,
Я был за нею, будто вошь,
Я согревался даже тенью.
Я шёл за ней по головам,
Ломая кости и мундиры,
Чтоб поднести к её губам
Свои поношенные жилы.

Любил. Без просвета. Как грязь
К подошвам лип, кусал за пятки;
Однажды разлюбить боясь
И сдохнуть где-нибудь в припадке.
Любил…
Она – клялась. Она – велась.
Она со многим соглашалась,
Но от других не береглась
И всем по капле доставалась.
Роняя руки, как пурпур,
Глаза закатывая к небу,
Она со всех сдувала хмурь,
Со всех – со знати и потребья.
Никто не миновал её,
Все красотою любовались,
Дарили грубое враньё
И пальцы пальцами касались.
Я гнил, внимательно следя
За тем, как пыль с неё сходила,
Как губы пухли без стыда,
Как лица превращались в рыла.
Она… она умела всё,
Любой сморчок ей поддавался,
Любой и бездарь, и гнильё
В царька пред нею раздувался.
А я глядел, глядел и ждал
Своей минуты подходящей,
Чтоб втихомолку наповал
Забить господ подзагулявших.
Забить, почувствовать их кровь,
Их хруст поломанных суставов…
«Моя, моя она любовь,
Лишь я один имею право.»

А после – пил; жестоко, страшно,
Пока не разорвётся мозг;
Рыдая воплями протяжно,
Я становился жидок, плоск.
Рыдал, дробя свой лоб о стены,
Ладони тиская ножом;
Моля какой-нибудь замены,
Боясь подумать о таком…
А позже: пьяного, дурного
Она отыскивала вновь
Меня у стойла кормового
И снова сыпала любовь.
Лицо от грязи отмывала,
Вплетала в волосы ладонь,
И долго-долго уверяла,
Что я отец ей, и закон.
И в щёки целовала тихо,
И мягко кутала в подол,
А ночь уже бежала лихо,
А с сердца отходила боль.

3.

Гремят, гремят колокола,
Вериги раздирают кожу;
Молитва – лучшая метла,
Сметает всё, что невозможно.
Глаза уходят в капюшон,
Голгофа вышитая давит,
Здесь только мы, и небосклон,
И где-то за плечами память.
И всё одно: тоска и страх,
Что больше никуда не деться…
Но что-то новое в руках,
И что-то лишнее на сердце.
Конверт.
Намедни брат один
Его мне передал смущённо,
Я почерк разобрал, и клин
Прошиб мне сердце изнурённо.
В глазах запрыгало лицо,
Обезображенное болью…
Зачем прислала письмецо,
Кругом залитое любовью?
Зачем?
Насела на виски,
Схватила пальцами за горло,
И зарывает, как в пески,
В глаза свои – спокойно, гордо.
Зачем?..
Молитва на губах
Тихонько исказилась в клятву;
Зачем она в других мирах
С тоски моей снимает жатву?
Зачем я сдался ей, зачем?
Давно под сердцем отболело!
Полсотни у её колен
Встают с улыбкой на колено!
Зачем?!
. . .гремят колокола,
Наш тихий храм не терпит смуты;
У всех душа превозмогла,
Ведь горе – только на минуты…

4.

Мой Отче! Угляди с небес
Моё постыдное смятенье,
Как на пути петляет бес
И душу тянет в преступленье.
Мой Отче! Заслепи глаза,
Пусти бельмо на эту память,
Чтоб больше ни одна слеза
К ногам её не смела кануть!
Чтоб не являлася во сне,
Чтоб не просвечивалась всюду,
Чтоб в монастырской тишине
Ничто не подзывало к блуду.
Мой Отче! Огради меня,
Казни меня за мысль худую!
Не для того укрылся я,
Чтоб вновь помчаться в круговую…
Довольно!
Помню, как сейчас,
Глаза единственного друга,
К кому ходил я каждый раз,
Ища своим молитвам слуха.
Внимал он кротко день за днём,
Вино выменивал на слёзы,
Давал советы, а потом
Проспаться позволял в обозе.
Но вот однажды, на заре,
Пока не высветило солнце,
Я увидал в его дворе
Едва горящее оконце.
Я заглянул… О, Боже мой!
Моих наслушавшись ошибок,
Он сделал всё, чтоб быть не мной,
И к ней добрался до носилок!
Она вилась у губ его,
Она своё дарила тело!
…Я не запомнил ничего,
Как убивал его умело…
В крови и судорогах, я
Бежал без времени и смысла,
И только храма тишина
Обратно притянула к жизни.
Приняв молчания обет,
На пояс затянувши цепи,
Я вырвал боль, уверяя в свет
И не потоптанное небо.
Мой Отче! Огради меня,
Казни меня за мысль худую!
Не для того укрылся я,
Чтоб вновь помчаться в круговую…

5.

Ещё гремят колокола;
У алтаря пасутся люди;
В словах у каждого – игла,
Пускай рабы, а всё же судьи.
Скрываюсь между; сотни лиц
Затеряны под капюшоном,
Глаза, обрушенные ниц,
Мерцают светом монотонно.
Насколько с ними я не схож,
Насколько этим я не болен!
Я позабыл, как пахнет рожь,
Как ветер загребает кролем.
Я не могу, мне надо в щель,
Мне нужно вырваться отсюда!
В камнях имеется пробел, -
Открыт нарочно для Иуды.
Давя соблазном на глаза,
Он каждого манил свободой,
Но все сильны и всем нельзя,
А я – паршивая порода.
Зачем здесь выход не забит?
Зачем поставлен этот выбор?
Иду, деревьями прикрыт,
Боясь изломанных улыбок.
Иду, закопан в капюшон,
И только бы сейчас не думать!
Примите, братья, мой поклон,
За всех поставленные в угол…

7.

Ах!..
Небо лопается лбом,
Поля бросаются навстречу,
Я режу ветер топором,
Взметая старческие плечи.
Визжит ухабистая даль,
А воздух терпкий, как махорка,
Ах, Господи! Что за мораль
Бежать от пиршества в каптёрку?
Лечу, струится под ногой
Земля, как море волевое;
А там… а там и край родной
И существо моё шальное.
Хрипит затасканная плоть,
Глаза впиваются в пространство,
Лицо зализывает пот…
Пускай там три десятка хоть,
Я отучу домой к ней шляться!

* * *

Стучусь. А дверь не заперта.
Пружинит светоч из лампадки,
В углу, безволии и стыда,
Лежит она; вино в достатке.
Глядит упрямо в потолок
Лицо, исписанное хмелем,
И слёз немыслимый поток
Привычно тянется киселем.
Я приглушил противный свет,
Ей вытер щёки полотенцем.
И, будто всей душой раздет,
Заныл в ногах её младенцем.

8.

Проснулся. Утро из окна
Рябит и шмыгает лучами;
В углу спиной сидит она,
С прямыми гордыми плечами.
Красива так, что не стерпеть,
Чиста, изнеженна, искриста,
Рука – начищенная медь –
Перебирает юбку быстро.
«Зачем пришёл? – спросила вдруг,
И будто залп взорвал мне уши. –
Давно отбившийся от рук
Своим возвратом только душит.»
- Сама звала, - ответил я.
«Была не в том расположенье.
Пора бы знать уже меня,
Я, может быть… для настроенья!»

Красива так, что не стерпеть,
Глаза глубокие до страха.
Догадка – точная, как плеть –
Меня стегнула под рубахой.
Схватил её, поцеловал,
И, будто возвращая сердце,
К груди с тревогою прижал,
Пуская заново погреться.
«Уйди.»
- Даруй всего два дня!
«Два дня? Зачем такие жертвы?»
- Пусть не зачем, но для меня
Они останутся до смерти…

9.

Два дня. Всего два дня любви!
Тому, чья жизнь уже не в списке;
Для обречённой головы,
Где от мозгов – одни лишь брызги.
Всего два дня…
За сотню мук,
За годы тишины и мрака;
Два дня касанья милых рук,
Два дня ласкания и страха.

Два дня…
О, Господи! За этот миг
Я поступился Верой, Храмом!
А для неё я был шутник,
Пришедший просто за обманом.
И пусть! И пусть!
В её глазах
Два дня читал я полужалость,
В дождях топил её, и мяк,
Когда под громом целовались.
В полях терялись, ну а там,
Как золотом, я сыпал рожью
По мягким светлым волосам,
По спелой серебристой коже.
Два дня валялись на песке,
Ища ракушки, как медали,
И набегающей волне
Ногами руки отбивали.
Два дня…
Я разучился спать,
Я дорожил секундой каждой,
Деля с ней узкую кровать,
Я понимал, как всё здесь важно.
Как сладко нос её сопит,
При вдохе вырастает тело,
Лицо спокойно, как гранит,
Душа мечтательна всецело.
Любовь! Возможно ли в два дня
Тебя вместить, свернуть, как вату?
Как шёпот тихого огня,
Ты так изящна и скромна,
Горишь себе не за награду.
Любовь!
Насколько я отвык
Сжимать тебя губами твёрдо!
Как часто дёргает кадык,
Глотками наполняя горло!
Как сладко заструилось кровь
Из ампутированного сердца…
Я вылезаю из оков,
Чтоб лечь с улыбкою на рельсы!

…Она проснулась, и в глазах
Моё желание навстречу,
Скорей повисла на руках,
И волос щиплет на висках,
И поцелуем греет плечи…
- А может, - начал я шутя, -
Ещё не близко до финала?
Уже прошли два этих дня,
Тебе не кажется, что мало?
Тут что-то дрогнуло в лице,
Обуглились черты родные, -
Едва напомнив о конце,
Я погубил свои седины.
Всем ласкам, мыслям вопреки,
Она отсела, и брезгливо
Шепнула: «Нет, прошли деньки,
Хоть это было и красиво»

10.

Мой Отче! Отче! Отчего
Ты не сломил моё желанье?
Бегу, закрывшийся рукой,
Бегу без мысли и дыханья.
Бегу, разрезав капюшон,
Разбив всю голову о стены;
Бегу в тягучий горизонт
С душой дырявою гиены.
Бегу.
О, Господи!
Отец!
Зачем, на что такая мука?
Не много у меня сердец,
Чтоб каждый раз страдать по кругу.
Конец, конец!
Она с другим
Разляжется похабно, скверно,
А Ты? Всё будешь понятым?
И всё отпустишь милосердно?
Она с другим; с которым из…?
Кому перегрызать мне шею?
Какой урод, паскуда, глист
Ей напускную грусть развеет?
Мой Отче!.. Господи, прости…
Я не виню тебя ни капли;
Я сам дал места ей в груди,
Я лбом ломаю эти грабли.
Она уже не позовёт,
Она и имени не вспомнит!
…Молитву втискиваю в рот –
Важней её не будет кроме…

* * *

Монахи. Ровная волна.
Про нас почти что неизвестно.
У каждого своя струна.
Нас любит слушать тишина.
К нам небо более отвесно.

Я келье ограждён своей,
До гноя цепью изнурился;
Сижу без света, без людей,
И ни один не скажет ей:
Я за грехи её молился.

8-11.01.2008г.




обсуждение произведения отправить произведение друзьям редактировать произведение (только для автора)
 
  
 
3. Цезарь


  Цезарь

1.
У окна.

Я – цезарь. Преемник проклятья
И память бесчинства отцов.
Срывая народное платье,
Я должен быть к славе готов.
Я цезарь. Закутанный в пурпур,
Сжимаю сосуд золотой,
Лицо белокаменной пудрой
Скрывает румянец смешной.
Я выдвинут жизнью для власти
И ядом, что подан отцу…
Примату божественной масти
Лишь Рим подобает к лицу.
Сегодня, конём подвезённый,
Сошедший на землю с небес,
Я голову выдам короне,
Смертям неподкупным в протест.

Струится зловонная челядь
Занять постовые места;
О, как они жаждут поверить,
Что я прародитель Христа!
Рабы, приручённые уксус,
Вином благодатным глотать,
Рабы – мой единственный мускул,
Который не раз напрягать.
Собрали их центурионы
И учат хвалебным речам,
Как чётко разложены стоны
По этим иссохшим губам.
Тела, будто красные вина,
Разлиты в тугие ряды;
Такая кругом дисциплина,
Что воздух разбит на куски.
Пора. Всё готово. Подводят
Под ноги мои жеребца…
Глядите на царские роды,
Встречайте, родные, отца!..

2.
Выход

Ворота скрипнули…
и вот,
Пуляя белым и багровым,
Цветами брызгает народ,
Лучи ссыпает небосвод,
Аплодисмент дыханье рвёт,
И вдруг всё замерло, и снова
Улыбки поедает взгляд,
Гудит восторженный парад,
Меня берут, меня хранят,
Меня… меня боготворят!

Я – цезарь! Лавровый венец
Слащаво подминает кудри;
Я цезарь! Я величья жрец,
Сенату радость и отец,
Народных помыслов скопец;
Ступаю медленным маршрутом
К ступеням белого дворца…
Вы громко славите отца,
Вы говорите за жреца,
Вы покрываете скопца…

Я – цезарь. Счастья аромат
Перебивает пот народа.
С любовью глотки голосят,
Под пяткой розы шебуршат,
Покорно ждёт меня сенат,
А завтра – девы и охота,
И гладиаторов борьба.
И эта грузная толпа
Мой палец вниз перевернёт
И трёх, как минимум, убьёт…

Но это завтра, а теперь
Шумит и душит, мир теснится,
То глохнет всё, а то без мер
Летит, как обуялый зверь!..
За это я – в любую дверь,
За это я готов топиться,
Ломать, крушить, тупеть и гнить!..
И предавать, и слёзы лить;
Вот мой полёт и мой зенит,
Плевать, что даже и лимит.

Я – цезарь!
Сзади, как заря,
Хламиды алые взлетают,-
Меня девицы провожают
Ступенями до алтаря.
И голуби, взбивая воздух,
Ломают крыльями лучи,
А наверху один апостол
С укором что-то мне кричит…

Кричит один, ликуют – толпы!
И что мне толку до него?
Кругом рабы, они – циклопы;
Они не углядят всего.
Они не углядят, как скоро
Я в стойла загоню сенат,
Как я в казну пролезу вором,
И, оградив себя забором,
Врагов начну изобличать.

Никто из этих не увидит,
Как я, змеиною петлёй,
И как «провидящий политик»,
Пролезу в каждые укрытья,
Накрою тенью ледяной
И дуну тихою тюрьмой.
Герои, граждане, всезнайки
Скривятся в пытках часовых,
Все души разберу на гайки,
И в городе рассею байки,
Что нет друзей в рядах моих!..

…Ликуют, дикие, целуют;
Роняют музыку на слух,
И целой тыщей маршируют
Под шелест хлопающих рук.
Я – цезарь! Громче и слащавей,
Кружа от пяток и до плеч,
Танцуйте! Заслужите право
Мне вашим действом пренебречь!
Мой трон… сижу. А всё же сколько
Ещё тянуться до него!
Под ногти затыкать иголки,
В крема крошить стекла осколки
И мать родную втихомолку
Подкладывать под вон того,
Потом под тех, а там, без толку,
Пускай её сгрызают волки!..
Да, вам не углядеть всего!

Я – цезарь! Хлопайте на чудо,
И вас, быть может, я забуду.


3.
Коронация

Меня несут в приют Сената,
Палата мрамором блестит;
Регалии, которых надо
Одним рожденьем заслужить,
Мне выданы.
Богов достойный,
Стою, пурпуром обрамлён.
Мотив для будущей иконы,
Толпой подонков окружён.
Вдруг проняло: глаза навстречу,
Глаза в затылок и виски,
Со всех сторон сжимают плечи
Зрачков коварные тиски.
И давят, давят, лезут в душу,
И мозг невольно потрошат…
Но стоп! Я что, пред вами трушу?
Да вы ж – клопы! Вы ж – мой Сенат!
Взбодрился.
И слова камнями
Бросаю в каждого, гляжу –
И кто стоит перед глазами?
Кто Власти перетерпит жуть?
В моей руке все жизни ваши,
Шприцом я в вас вливаю страх,
И через кожу рук и ляжек
Душонки ваши фосфорят.
Посторонитесь! Где же место,
Где предстоит мне умирать?
К чертям всех вас, не интересно
За страхом вашим наблюдать.
Мой трон!
О, сколько протирало
Тебя ненужных и тупых!
Как много ткань твоя впитала
Смертей и жалоб вековых.
Нет, ты, родимый, не виновен,
Не ты проклятье Рима, нет!
Всё люди, люди! Кто устроил
Над миром власти табурет?
Всё люди, люди! Погляди-ка,
Вон – поклоняются они,
Себе назначили владыку
И трутся у его ступни.
Всё люди; вот они – от страха
Не могут в голос говорить!..
Скажи, мой трон, за это благо
Кого-то ль можно не убить?
Скажи, мой трон, вот этим людям,
Зачем так возвышают власть?
Тебя возносят, словно чудо,
И терпят каждую напасть.
Они ведь сами, сами, сами
Умеют так боготворить,
Что ты, мой трон, обшит телами,
Тянущихся царями быть!


4.

Подали кубок, я глотнул
Во славу почести и чести, -
Меня напиток пошатнул,
Мне под ноги подали стул,
Я отшвырнул –
Я должен быть не царском месте!
…я умираю, сладкий яд
Нутро с азартом прожигает,
А надо мною голосят:
«царь умер, нового подать!
Его – убрать!»

и убирают…



обсуждение произведения отправить произведение друзьям редактировать произведение (только для автора)
 
  

[найти на сайте] [список авторов]





Дизайн и программирование - aparus studio. Идея - negros.   TopList

EZHEdnevki