1. Атмосферный фронт   Автор: MULTIMATUM Атмосферный фронт Дождевая пуля пролетит в июле И игриво чмокнет в раскаленный лоб. Ты, сраженный этим влажным поцелуем, упадешь на землю, убедиться чтоб в том, что небо – плесень. Но какая плесень?! Плесень вьюжных песен метеоатак. Хмуря эту плесень, ураганный прессинг формирует в месиве судьбоносный знак. Мир твоих иллюзий он затянет в узел. Перспективу сузив, исказится даль. Катаклизмом вея, содрогнется время. Близость апогея вспучит календарь. Твой продует череп ересь сквозь и через. Ею взъерепенясь, смысл хлынет ввысь, где на стыке молний под небесной кровлей росчерком верховным впишет «О Т З О В И С Ь !».

2. Отпрыск В   автор: MULTIMATUM Отпрыск В ...Ха! Блядь! Сука! Игорёша в судорогах откидывается назад, Сперма выстреливает из его мощных недр с такой силой, что разрывает черепную коробку Вениаминыча. Ещё выброс. Ещё и ещё. Ошметки мозга разлетаются по стенам, стекают вниз. Игорёша пальцем подчерпывает кусочек мозговой массы и засовывает в рот. Вкуснятина! Тело его дружка обмякло и своей тяжестью приятно напоминает о себе. Пол-черепа снесло и сквозь кровавую массу торчит огромная вздувшаяся елда, из жерла которой медленно истекают остатки семенной жидкости. Голова Игорёши свалилась от балдёжного бессилия набок. Глаза медленно приоткрываются. Прямо перед его взором по пожелтевшему кафелю стекает струйка крови. Из пасти Игорёши лениво высовывается длиннющий белёсый язык и слизывает её. Вкуснятина! Игорёша сладостно сглатывает. Язык высовывается опять и слизывает вновь протянувшуюся струйку. Голова невольно поворачивается навстречу лакомству. Проворный язык скользит по поверхности. Всё выше и выше вылизывая стену. Попадаются ошмётки мозга, кусочки кожи, волосы... Игорёша сплёвывает косточки. Они очень жесткие, с острыми краями. Игорёша не замечает, что поранил язык. Кровь течёт у него изо рта и в свою очередь пачкает кафель. Игорёше приходится слизывать вновь и вновь. Он уже не разбирается, где его кровь, где чужая. Глаза его полуприкрыты от упоения. Он лижет, лижет... Теперь уже внизу. Что-то твёрдое, волосатое, но податливое, тёплое. Пожалуй можно и укусить. Зубы автоматически погружаются в упругую мякоть. Голова резко дёргается, отрывая кусок. Ыр-р-р... - рычит Игорёша, жуя и чавкая. Умр-р... Грм-м... Хрмс... хкр... хкрр-хкрр-хкрр... хкрр-хкрр... хр-хр... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... сверток... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... хр... оживление... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... другой человек... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... большое дитя... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... хрк... хрк... страх... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк... хр-хр... готовится застолье... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр... подозрение в убийстве... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр...совместная жизнь... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... мхррруууом... 'пхфхфхуууо... мчк-мчк... хрк-хрк... явление отца... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хрк-хрк... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хрр-хрр... хрк-хрк... запретная дверь... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... открытие... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... обильное застолье... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... завернутые в тряпицу трупики... мчкл... мчкл... богатенькие... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... страх... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... перевоплощение... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр...малое дитя... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... каша... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... земля... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... сгусток... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... черви... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... покалеченный котенок... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... резиновая кукла... мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... пинком... бац!.. мхррруууом... пхфхфхуууо... мчк-мчк... хр-хр... пошел вон, мерзавец!..

3. ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ МАРШ   Убей свою возлюбленную, чтобы сохранить любовь. Отгрызи ее великолепную голову. Вырви сердце и съешь его. Воздрочи ее подвиг. Подари ей белую хризантему эякуляции. Ты думаешь, что это конец. Ты ошибаешься - это начало. Ты думаешь, что это начало. Ты ошибаешься - это конец. Тотальный лабиринт. Вечное заблуждение. Разверни окровавленную изнанку вашего единения. Под Знамя Победы, Cмирно! Вперед к заблуждению! И остается только догадываться, в какую сторону полетит твой смертоносный плевок со смещенным центром тяжести. ВСТУПИТЕЛЬНЫЙ МАРШ Приди, пока еще не поздно, необоснованный такой, и в состоянии коматозном раскинь убийственной мозгой. Метни налево и направо свою взыскующую мысль и многочисленные травмы им нанеси, не поленись. Уж постарайся, внемли зову, исполосуй, распотроши, но обозначь первооснову всегда распахнутой души. Чтоб легче спорилась работа, возьмись-ка лучше топором и шевелящееся что-то раздеталируй. А потом глаголом жги сердца и недра и заусеницы грызи на срезе собственного нерва безукоризненном вблизи. В конце концов у изголовья сложи отдельные куски, а на заре умойся кровью своей возлюбленной и сгинь.

4. N. N. (I)   N. N. (I) Ты представь - октябрь, побережье моря и пустынный пляж, где гуляет ветер. Только два инструмента в моем наборе: насусек и ртя. Я едва заметен в интересах дела. Полощет уши подходящий сумрак, шурша отливом. Ты идешь по границе воды и суши и слегка грустишь, - ты порвала с милым. Пусть волна омоет твои мозоли, икроножный страх окуная в морось. Я пойму внезапно, - в таком узоре ты достойна силы, и, успокоясь, отделюсь от тени кошачьим махом. Оскорбляя ротик нутром ладони... Ты едва ли даже успеешь ахнуть, - я сумею это почти без боли. И, обмякнув разом, ты станешь явью, обновляя опыт дыхания. Кстати, ты зачем надушилась такою дрянью, обновляя вдох, я едва не спятил. Но теперь другое: мы - дети мрака. Я срываю покровы и, чуя близость, насусек погружаю в сырую мякоть. Ты, очнувшись, думаешь: “Кто-то лижет.” И, уже отлетая, промолвишь: “Ты ли?” - принимая навзничь сквозную муку. А, когда внезапно оттуда хлынет, я пускаю в дело вторую штуку. И встревает ртя между тем и этим, на наружных тканях ероша поросль, и наждачный привкус ее отметин обжигает мою ротовую полость, разжижая время. И, как-то всхлипнув, из молочной пены возникнет ЭТОТ, и его сияние, вторя нимбу, узаконит мой нестандартный метод. И, когда, закипая на всхлипе почки, от кишечного пара отхлынет тяжесть, я твои окровавленные чулочки прислоню к губам и слегка измажусь. (Из цикла «Губительная прелесть бытия»).

5. N. N. (II)   N. N. (II) Ты представь - зима, где трещат морозы, под остылой негой уплотняя грусть. Я слегка встревожен никчемной дозой и на этой почве решаю - пусть. Как внезапный росчерк координаты, шевельнется ветвью сосновый лес, и, сжимая в кармане кусочек ваты, я без промедления решаю - здесь и сейчас. Что, впрочем, вполне резонно, потому что вдруг разбавляет муть моментальный промельк твоей персоны. Остается только успеть сглотнуть. Бездыханный снова сливаюсь с тенью, как тогда у моря. В моей горсти продлевает миг твоего смятения невозможность что-то произнести. Невозможность даже. . . Хотя, похоже, упиваясь прелью твоих одежд, я уже обретаю участок кожи, какового ради проникаю меж, но немного ниже. В таком режиме мой первичный импульс нисходит в дрожь, каковая распространяясь шире формирует твой поднаготный бздеж. Пароксизма из-за едва ли сразу устанавливаю, что интенсивность внутриорганного кровотока в коре надпочечников в течение околочасового биоритма, повторяющегося через 29,6 + 2,2 мин., складывается из фаз умеренного, повышенного и сниженного тока крови, каждой из которых соответствует определенная фаза функциональной активности надпочечных желез и фаза секреторного цикла адренокортикоцитов. Во время умеренного кровотока в цитоплазме адренокортикоцитов накапливаются непредельные липиды, являющиеся исходным продуктом синтеза кортикостероидов (фаза накопления), при повышенном токе крови активируется синтез и выделение стероидных гормонов (фаза синтеза и выделения секрета), и при сниженном кровотоке блокируется процесс синтеза и выделения гормональных продуктов (фаза покоя). Провожу исследования на трех уровнях: органном, клеточном и суб-клеточном. Исследования проводимые на органном уровне включают: определение массы надпочечников, толщины их коры, степени их кровенаполнения, содержания непредельных липидов и аскорбиновой кислоты, проницаемости капил-лярной стенки, оцениваемой по активности щелочной фосфатазы и аденозинтрифосфатазы. На клеточном уровне: измерение объёма адренокортикоцитов и их ядер, и ядерно-цитоплазматическое отношение. На субклеточном уровне: определение доли липосом и митохондрий на единицу площади цитоплазмы и плотности расположения везикулярных крист в митохондриях. Таким образом, вскрывая тесную морфо-функциональную зависимость между интенсивностью кровотока и корой надпочечников на органном, клеточном и субклеточном уровнях, изменяющуюся в соответствии с околочасовым биоритмом, выясняю, что морфологические изменения в коре надпочечников носят устойчивый фазовый характер, и нервозный сгусток последней фазы обрамляет изморось судорог. Изменяя последовательность стадий, уточняю, какая главенствует. И теперь хочу непременно сзади, непременно с песней военных лет. Про “враги сожгли”, про “родную хату”, про “сгубили всю”... Вспоминаю, как надо мной смеялись тогда ребята. Ты опять в чулочках, и это в кайф. (Из цикла «Губительная прелесть бытия»)

6. СМЕРТЬ ГРАФА   Автор: MULTIMATUM СМЕРТЬ ГРАФА Компания шагала быстро. Впереди Володька, следом Граф. За ними Томка поспевала еле-еле и была вынуждена даже пробежаться, несмотря на годы и т.д. В тридцать с небольшим она успела многое, пожалуй пережить. Трижды замужем была, судима. От тюрьмы наличие детей только и спасло, которых вскоре в интернат забрали, а ее попросту лишили материнства. И теперь она свободна. В сумке две бутылки. “Скоро ли придем?” - начинала ныть. Кривился Вовка: “Отвяжись. Ты лучше вот у Графа расспроси, куда он дел доллары. Сам вчера трепался, что надыбал кошелек с “зелеными” на рынке.” “Ладно, хватит”, - огрызнулся граф, он же ранее судимый Слава Гвоздиков: “По пьяни трепанулся.” Тут навстречу двое их знакомых. Томка даже чуть не поперхнулась от обиды, ведь на пятерых литр теперь делить придется. Некто предложил зайти на хату. Встретил их хозяин, вроде как старик. Пригласил, принес стаканы, закусь. Выпили, заторнули. “Теперь, ваш черед, ребята”, - буркнул Вовка. Сбегали. Вернулись. Самогон. Три бутылки. Сразу оживились. Томка даже Графа обняла, лобызнула. Тот ответил тем же. Вовка угрожающе: “Отстань, стерва. Порешу, и не успеешь пикнуть”. Коллектив оторопел. Выпили еще и захмелели. Томка почему-то рядом с Графом оказалась. Начала опять приставать с расспросами, за что же все-таки его прозвали Графом. Тот придвинул стул, но дерзкий Вовка снова встрял: “Так сколько же ты баксов приволок с базара?” И в вопросе явная угроза прозвучала. Назревала драка и хозяин дома предложил на мировую по чуть-чуть. Кирнули. Порешили перекур устроить во дворе. В комнате остались Томка с Графом. Он ее естественным макаром в комнату соседнюю, к кровати. Та и не противилась. Однако, тут вошел хозяин. Ухмыльнулся, искоса так как-то посмотрел и опять на улицу. Володьку отозвал, шепнул: “Твоя там с этим...” Вовка не дослушал до конца. В дверь рванулся, нож схватил, которым сало резал. “У, падлюга!” - рыкнул. Графа повалил и - хрясь! - с размаху нож в него. Потом еще, еще... Томку за шкирятник и на кухню, там уже другие собрались. Где же Граф? “Да я его немного проучил, чтоб к Томке не совался. И тебе еще вломлю,”- добавил в сторону Тамары. По последней пропустили. Вовка со своей пассией домой заторопились и ушли. Оставшиеся вскоре посмотреть решили, что там с Графом. Заодно его попотрошить, точно ли “зеленые” надыбал. На спину его перевернули. Весь в крови. Обшарили карманы. Пусто. То ли с пьяну, то ли с пылу корешь с одурелыми глазами вдруг схватил полено возле печки и ударил Графа по лицу. Хрустнуло, но он опять ударил. Бил, пока не выдохлась рука. Граф не шевелился. Оклемались. “Забирайте своего дружка и шуруйте,”- произнес хозяин. Граф не шевелился в той же позе. “Кажется, мы этого... того...” Промелькнула мысль: “А если бросить на ж.д. пути. Решат, что поезд...” Как нести по улице-то труп? Люди ведь кругом. Решили ночью, запихнув в мешок. Да где там. Сняли обувь и одежду, все равно в тот мешок мертвец не умещался. “Надо труп разделать,” - кто-то умный предложил. Согласные кивнули. Вытащили тело. Целлофан подстелили. Кухонным ножом резануть попробоовали. Кости не давались. Топором тогда рубанули. Спорилась работа. На две части разрубили тело. И, последний раз взглянув в ухмылке страшной искаженое лицо, по частям засунули в мешок. Ночью оттащили к полотну железнодорожному, в траншею бросили. Присыпать бы землею, но не стали, - мало ли чего. Утром труп играющие дети обнаружили. Судебно-медицин- ская экспертиза показала, - смерть не от ранений ножевых, а от нанесения ударов в область головы каким-то твердым и тупым предметом. Вовка вскоре арестован. Двое скрылись. Томка, засвидетельствовав, что она забеременела, на свободе по подписке. А хозяин хаты, явный оказалось инвалид I группы, полупаралитик, как безумный лишь одно твердит: “Ничего не помню... Ничего...”

[найти на сайте] [список авторов]