1. Я глину мяла   Я глину Мяла, Лепила Дьяво - Слепила Вола. Вола Любила, Ласка- Ла, мыла Рукой добела. Но белый - Яркий, Горел он Жарко, Сгорел дочерна... Вола ли, Дьяво? Одна.

2. СОЛЬ        1. Стихийность хищнопенная, играем! Нам на троих безумный этот танец. Глазами в небо тянемся, руками, И расслабляем плечи, обнажаясь, И ввысь! Не это - всё, но сотым валом Тела измучены, и вот - глотнули соли, Не держимся... На камни побросало. Ты выжмешь мои косы. Дальше - смотрим.     2. Санта-Лучия. И то же - море, И те же - двое... Кричи же: Майя! Я скажу то же. Как мы похожи! Лежи, думай. Песок трогай. Иди к Богу. Тебе трудно, А мне - легче... Не наш вечер.     3. Рассыпан из руки твоей песок. Ты мёртв, как море, и как море - жив. Ты хочешь много - вижу, как дрожит Водой морскою смоченный висок, Но лишь висок - рука твоя нема, И губы влажные не просят о любви. Морских царевен видели они, И я для них - песчинка от песка. Да, я песчинка. Жемчуга душа! Рукой, как белой пеной, по виску Я проведу - и смою соль-тоску, Себя сотру. Тебе я не нужна. Теперь в глазах иная теплота. Иди, тебя держать я не могу. А я - нырну в морскую глубину, Оставив ОставивНа песке Оставив на пескеСледы  Оставив на песке СледыХвоста...

3. Прогулка   Солнце в глаза, Слякоть апрельская... Гуляю, не вижу Никого: нельзя, Невеста я... Гуляю, не вижу - Красивая, Клёвая, Солнцем ведомая! В пальто новом - Жарко! Шоссе, поворот, Иномарка - Ч-Ч-Ч-ЧЁРТ! Не больно, но - В пальто новом - в лужу! Ну кому прикид такой нужен? Ну и что? Подумаешь - пальто! ПоДумаешь... И я лежу, Встать не хочу, Лежу, молчу - Мыслящая, ЧУЖАЯ! Первая, вторая Машина - МОЯ - стоит. Мужчина - бежит, кричит... Нет, молча, глазами: - Милая девушка, что с вами?.. Лежу - и чистыми слезами Небо вижу, Вижу Жизнь! Встать - не хочу! Лежу, молчу! Вдруг - В поле зрения - В небе - глаза... Трения... Лежу, знаю - нельзя... Поперхнулась, закашлялась. Встала. Отряхнулась. Дальше пошла. Невеста. Нет места! Забудем, смажем. Садитесь в машину, Езжайте дальше, Небесноглазый мужчина! Я не видела - вы БЫЛИ... Но едут автомобили. Я иду - гуляю. Смазана. Грязная. Клёвая. Гордая. Ч У Ж А Я.

4. Два дня    1. Ночь не спала. Мир как в тумане. Я как в капкане Белом. Зима. Сонный январь. Тянет наружу Смятую душу Ветер-дикарь. Звуки пусты. Всех опоили, Всех усыпили Белые сны. Я не хочу Им покоряться, В них растворяться! Но - промолчу. 2. Асфальт плавится, Глаза, руки - смешаны... И я, посмешище, В нелепом танце Веду Лето, Наступаю ему на ноги (Зачем об этом?), А асфальт из патоки Не отпускает - Какие там дела? Ну да, он знает - Ночь не спала...

5. Экспромт для полузнакомца.   Странно. Чертовски странно. Вот ты вошёл - я знала, Что это ты. Дрожь и мечты - НЕ смелость... Но что же ДЕЛАТЬ? Отвернулась - ложь. В коленках дрожь: Соединяй и властвуй!.. - Ну здравствуй... Это лишь дрожь, Мечты, Не верить чуду! Вот ты уйдёшь - Я ведь всю жизнь подозревать буду, Что ушёл - ты.

6. Про яму.   Какая яма!.. И я - на дне, И я ступеньки ногтями рою, Чтоб стала яма Не в пользу мне Чуть-чуть - другою. Дорыв до края Я побегу, Отдам я людям стихи и деньги... Родная яма! Я их веду, Ччтоб рыть - ступеньки.

7. Весна. Глупейшая вода!   Весна. Глупейшая вода! Остановись у перекрёстка. Вот я, а вот - твоя берёзка Перечеркнула провода. На площади - мой грязный дом. Садись и слушай! Из окна Видны берёзки в три ряда И перекрёстки, перекрёстки. Сиди пока. Мы будем жить Не так, как девушка и парень. Жди. Позвоню сестре и маме, Не объясняя миражи. По лестнице - вперёд и вверх!.. И снова вверх - уже обратно. По телефону непонятно, Что из окна не ты, а смех.

8. Про единорога   Прочёл Мечту? Да ты жесток. Плечо. Тату. Единорог. Осколки Совести - И лёд. Мне только Повесть В переплёт... Я руку Режу Свитер снять - Разлуку Прежнюю Считать Мечтою! Боль - Но не порок. Со мною Мой Единорог!

9. Колкий снег двух улыбок...   Колкий снег двух улыбок. Снег - мотив двух прощаний, Двух расстроенных скрипок Си минор... Оборвали - И пошли сквозь сугробы. Так. Наверно. Нет, больно... Будем помнить до злобы Снег осколками по лбу, А обиду - забудем. А метель - растворяет. А навстечу мне - люди Спиной к снегу шагают.

10. Я про руны не скажу ничего...   Я про руны не скажу ничего, Лишь косынку повяжу под мечом Да венок из незабудок вплету В твои волосы - и молча уйду. Да, про руны ты спросил - и в глаза Посмотрел-таки. Бела полоса! И смотрел ты, но не видел, не знал: Я целую не клинок, а металл. Что за руны ты писал на клинке, Чему клялся ты при белой луне - Всё равно мне. На чужую войну Провожала я тебя, не мечту...

11. Экспромт для пьяниц и поэтов   Я раскрашиваю сны И кладу в пустой стакан. Это, если постараться, Может каждый. Разведу себе питьё Терпких будней коньяком - Подмалёванным коктейлем Не напьёшься... Вереску на берегу Я оставлю поцелуй И уйду я, чтобы зелье В море вылить. Вылила. Смотрю, смеюсь: Ох, солёно молоко! Прыгну следом, растворюсь, и - Пейте, люди!

12. Старая-старая сказка   Глазки веером Ночь затеяла. Стою за оковами терема. Выйти простенько Старым мостиком. Ножка оскользнется босынька... Круче горочка... Крови тропочка... Куйте девицу по ночи!

13. Возвращение.   Соловьиной трелью встретит Гор нетопленный покой. Тёплым эхом на рассвете Отразило голос мой: Лес прозрачней, темень тает, Затихает соловей... - Я люблю тебя!.. - Я знаю, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!! Эгей!

14. Про эволюцию   По-звериному боялась этих глаз - Человеческих. Мне казалось - пережить всё сейчас - И до вечности Будет сниться голубая вода... Никогда не говори - навсегда! И научится когда-то любить Сердце дикое; Человеку-зверю мысли - не сыть... Погляди-ка ты: Карих глаз осколки светлым - беда... Никогда не говори - навсегда!

15. ПРО МЫШКУ    У большинства современных кожановых летательный аппарат стал совершеннее. Жизнь животных, т.7. 1. Я летучая мышь, я кожанова. Я прикрылая тишь, тень поджарая. Я живу до востока от запада И ищу Бога эхолокатором. Если дышишь со мной в чаще леса - охх! Но моих не услышишь ты песенок: Хочу, верю (ребёнок!) - получится!.. Не проси - голос тонок. Не мучайся. 2. Мне cкоро двадцать, Тебе скоро тридцать. Может, подружимся, птица? Может, в потоковом танце Сможем ещё налетаться? Утро - головокружение. Ночь прошла, день - притяжение Неба тебе, а мне - дерева. Встретимся? Не... не уверена. 3. Я - летучая мышь. Под теплом чужих крыш Я нашла интерес - Но смотрю только в лес, Где тринадцатый год Моя тайна живёт. Я стара и слепа, Я костлява, горда. День бессонницы ест Человечий мой крест - Под теплом чужих крыш И не то сочинишь...

16. ЧТО ТАКОЕ "МЫ"   1. Ты Солнце любил, а я - воду. Ты Рыбы, я - Лев. Понемногу Мы поняли, но не себя - друг друга. Зачем? 2. Облаки белые! Что я наделала? Вон там - пожарище... Были там келии... Он, неотверенный, Сном был лукавящим. Облаки белые, Лгать не умела я! Знайте, товарищи: Воду целебную Он брал безмерными Горстьми... Отдать ещё? Я отдала. Чувством была, Мысли - лгала, Мысли - зажгла, Чувства... Облаки белые! Думаю, верная... Пусть будет - капище - Солнцу умелому, Милому смелому, Мне, выкипающей... 3. По ту сторону плохого и хорошего Снова встретились - безумно и тепло. Меховое одеяло на пол брошено, И в квартире плюс одиннадцать всего, И всего за два часа мы столько поняли, Сколько годы объяснить нам не смогли... Мы расстанемся, конечно, но запомним мы: Мы - в огне не тонем, в море - не горим!

17. Вы приедете пасмурным утром...   Вы приедете пасмурным утром, Будет ветер ласкаться по улицам. Я, дрожа, на перрон буду щуриться, Не могу Вас заметить как будто. Подойдёте. Что может быть легче! Улыбнётесь открыто и ново... Я ждала... тебя... двадцать два года... Нет, я Вас ждала - целую вечность.

18. Вы плакать меня заставляете...   Вы плакать меня заставляете - Я ставлю БГ, беру глину, И лик ваш в объёмном нокауте Как будто из Города вынут - Смеётесь... Глаза не подсвечены, И лбу не хватает запястий, Я сделала так! Нынче вечером Вы в золоте, а не в брильянте. Ну что ж вы! По старой-то памяти - Ну бросьте свой недопергамент - Вы плакать меня заставляете! А соль позолоту съедает...

19. Интермедия: будуарные кусочки   :) Мои ладошки - хулиганки: К тебе залезли под рубашку - Она приятнее с изнанки! Ты не отшлёпаешь Наташку? :) Мой маникюр сейчас в гоненьи: Мол, поцарапала немножко... Венозное кровотеченье??? О где ты, где ты, неотложка?.. :) Кровати треть? Мечта! Обычно Во всю постель твои коленки. Мне их подпихивать логичней - И безопаснее! - от стенки... :) Я без тебя сплю - без насмешек! - С щеночком плюшевым. Однако, Придёшь - раздавишь... Я повешу Здесь объявление: "СОБАКА!" :) Извечная мужская песня: Котлетами корми буржуя! А вот ты йогуртом облейся - Тебя на завтрак оближу я. :) С утра спешишь ты на работу И забываешь свою майку. Весь день с довольною зевотой Я в ней гуляю: фрр! I like it! :) Всю ночь страдаю от икоты И пса душу со всею силой: Ну почему так далеко ты?!! Зачем не вместе мы, любимый?

20. Ожидание   Шесть ночей! Протяни руку в небо... Ты - ничей, И никогда не был, Ведь правда, да? И возьми мои пальцы, И - хватит скитаться, Навсегда... Ждём. И таем. Улыбнись! Держи в пальцах высь - Ночь седьмая...

21. Оваций!   Оваций! Арена без ретуши Встречает свою королевишну: Сама я и Туська Ирискина - Всё мисска в котурнах изысканных. Оваций! Вино и традиции - Гвоздём сцены, светлыми лицами! За сыгранное одиночество - Адьё на бис, ваше высочество!

22. Экспромт для тропинки по воде   Чудо-сон и тихо-горе У промокнувшей земли... Уведи меня за море! Запрети меня любви! Поцелуй когда-то влагу Нынче потускневших глаз!.. Уведи меня... Не надо... За болотом свет погас.

23. Ещё Одна Зима   Мы на "вы". То есть я-то на "вы", А вы - на "ты". От такой простоты И рождается недопонятость - Ну да! И я не верю в слова, В их колкость: - Тебе домой когда? - Зимой. - Так зима давно... - Давно? О... - Темно. Тебя подвезти? - А нам по пути? Если да - то да... - Так подвезти?!! - Дойду сама. И, не кутаясь в шубу, Нагишом, Иду пешком - Снега груды, И правда... Оглядно... И всё-таки, Как же невероятны Ваши глаза - Колкие, Спорые. Которые? Сосчитать нельзя, Но - ваши... ВАШИ... Хоть в серебряном "мерсе" Другая наташа - Шлюшка, невеста - С вами на "ты", конечно (улыбкой белоснежной, льдистым таким хохотком)... Но зима - потом! - Закончится... Наверное. Так я буду первая, Кто, вас потчуя Вашей же блажью, Вам скажет об этом - Хоть и не без горечи.

24. Интермедия: цап-царапки и ириски   Ты позвонил: зайду за диском? Я трубку бросила - артистка! Тебя надо заесть ириской, И даже - полкилой ирисок!!! Достану свой кулёк заветный: Противный ты и надоел ты! Меня, злой циник умно-вредный, Ты не отучишь есть конфеты! Но ты пришёл: так как же с диском? Опять жуёшь конфеты, киска? И... нечего меня тут тискать! Давай садись... Хватай ириски.

25. 26.08.2003   Горе Господне - Дыбы разбиты... Я несвободна, Мой инквизитор.

26. Там пахнет зеленью ночной...   Там пахнет зеленью ночной И в кронах музыка щебечет. Истосковавшиеся плечи Объятий ждут. Побудь со мной! В росистой будем мы траве Вдыхать сонеты мяты дикой. Луна в сыром небес индиго Глаза там жжёт. Иди ко мне! Там перепутаны пути С небес на землю и обратно... И дождь под утро - безоглядно - Останься! Нет? Иди... иди.

27. Песенка-кричалка про любовь   Мы оба родом из воды, Но в глубь земель стремишься ты, А я, простившись с глубиной, Не позабыла дом родной. Мы те, кому нужны моря, Кто солит воду для питья, А если по пути со мной - Ныряй в прибой! На мелководье я живу, А ты уходишь поутру Гулять в пустынях и лесах, Чтоб ночью мне пропеть о днях. Мы те, кто ищет при луне Солёный вкус в сухом вине. Тебе ведь по пути со мной? Ныряй в прибой! А если днём ты вдруг устал И год продлился твой привал - Тебе ль от моря отдыхать? Я знаю - ты придёшь опять. Мы те, кто вечно берегут Солёный вкус знакомых губ, А надо - я пойду с тобой. Иди за мной!

28. Песенка по дороге в сказку   У меня есть Эльфийский Консервный Ножик, Чтобы броню твою вскрыть, и кожу Чтоб целовать миллионы раз... Звёзды! Вы видите нас? У меня есть Эльфийский Походный Чайник: Где бы ты ни был - в питье обручальном Дышит со мной твой драконий глаз... Звёзды! Вы видите нас? У меня есть Эльфийская Песен Тетрадка - Руны писать туда в стройном порядке, Петь с тем одним, кто тепло мне отдаст... Звёзды! Вы слышите нас?!

29. Окассену и Николетте   Карандаши и песни Любим любить - и вместе Будем читать о главном - Славно! Роскошь страниц, пергамент... Время читает пламя, Время идёт - не страшно! - Дальше.

30. Без надежды   Он никогда не смеётся Лишь улыбается чудно Он никогда не смеётся Он называется Солнцем И Иисусом и Буддой Он называется Солнцем Дарит он нам бриллианты Сердца рождённого камнем Дарит он нам бриллианты Надо ли... Надо ли? Надо? Сколото, ранена? Ранен! Надо?! Не надо. Не надо!..

31. Илюша болен...   Рассветом работа загонит - Сегодня двадцать седьмое, Неделю Илюша болен... Рассветы у клавы - ни вздоха - Сегодня двадцать седьмое! Неделю Илюше плохо. В рассвете жить - вечера память. Сегодня двадцать седьмое!.. А сколько Илюшу плакать? Рассветы всё дальше в заём, но Сегодня двадцать седьмое И вторник - день неприёмный...

32. НАДСНЕЖНИКИ   1. Скука от скуки. В дороге – хрусталики Мыслей любви, А в моей сумке Коэльо и пряники: Ну, догони! Игры в неверие – Лакомство случая, Ну, догоняй!.. Только что с Севера, Я – твоя лучшая. Хочешь меня? 2. Ни-че-го. Надснежники… Спящие. Ты о том, Что мы – настоящие, Я о том, что прежние… Где, Кто? Ничего… Это метель. 3. Знаешь, Сердце дразнит Холод руки. Знаешь, Я так часто Леплю снежки, Что пока кидаю – Таю Изнутри. Знаю, Снег за воду В грязь развезти – Знаю, Время под Богом. Так отпусти – Перелетной стаей, Раем Из груди… январь 2004

33. 16.03, Архангельск   Я могу плакать, Если в кофейне Передо мной заберут последний Вкусный рогалик с маком. Я могу плакать, Если красивый Порвёт ушко плюшевой псине И будет больно собаке. Но как же мне плакать, Если я Слышала И Ощущала дрожанием стёкол в окнах Эти пятьдесят смертей?

34. Цветы   Тонко-тонко, Чудно-чудно Пахнут цветы – Ребёнка Как будто Даришь мне ты И, отвернувшись, Уходишь шатко. А я стою с охапкой Жёлто-розовой: Куда же ты, папка? Всё так серьёзно? В растерянности Виноватых нет – И не твой букет, Не запах верности Мечтам розово-желтым Останутся в памяти Влюблённых и гордых... Цветы, Цветы, Радуйте Меня – близостью, Его – красоты Вновь рождённой листьями На деревьях лета. Лето – ближе, И листья у него такие же, Как у моего букета...

35. Два вокзала   1. ...сказала. И словно свои - вокзалы бездомной любви, - мой мальчик! - растаять за вкус... Не плачешь? А я ведь вернусь. 2. Скажи: "Блажь!" - да Трогай лицо, волосы... Скажи дважды Громким вокзальным голосом Злые слова. По целой ночи Будем мы люди-дОроги. Поцелуй очи Да отпусти в одну сторону - Архангельск-Москва.

36. Ты Здесь   Ты здесь; Я чувствую полёт дракона Не глазами, не кожей, А способом восприятия зелёного. Ты здесь – Но тебе меня не ограбить! Я глотаю изумруды один за другим, А их у меня целая сумка. Ты здесь? Слава Создателю, уже нет. Пожухла трава, опали листья с деревьев, А мои изумруды стали простыми бриллиантами…

37. Интермедия: про имена   За улыбку и кудряшки Любят женщину Наташку. За стихи в наивном вкусе Любят сказочницу Тусю. А за что?.. Но лучше это Мы оставим без ответа! Называй как хочешь, милый, Только так, чтоб я любила.

38. Тихо (как я пишу стихи)   Тихо. По буквам рождается слово. Это не ново, И это... Тихо. По звукам рождается слово; Мысли, Добираясь до чистых Фраз вершинных, Видят кончины - Что нет их. Что тихо и вольно Войнам И воинам И словам.

39. Чур, я - миннезингер!   столь миниатюрная машинка швейная, что за спиной швеца завернута в сшиваемые яркие лоскутья на колпаки паяцам и на алые паруса

40. Мокрый ноктюрн для двух песен    Собирались тучи, становилось откровенно холодно, но мы всё так же сидели на набережной. Я смотрела на воду, Блондин перебирал камешки деревянных чёток: щёлк… щёлк… Обнажённое плечо касалось холодной кожи его куртки - я думала о том, что Блондин, конечно, не предложил бы мне погреться даже на Северном полюсе, да и он сам, конечно, думал о том же. Просто мы безнадёжно недавно были «не вместе»… Наконец пошёл дождь. Блондин, казалось, медитировал, глядя на гладкие бусины: щёлк… щёлк… Я попросила тогда: «Дай мне гитару». Он подставил ладони каплям, потом усмехнулся: «Испортишь ведь…», но расстегнул непромокаемый чехол - с такой улыбкой ребёнку дают дорогое лакомство. «Только пой ты», - я осторожно взяла инструмент. Мотив был узнаваем, да и Блондин прекрасно знал весь мой репертуар - всего две песни. Капли дождя падали в море… Он запел: «Если я буду жить ещё - Значит, я буду жить в воде…» Неумелые пальцы заскользили по мокрым струнам, я передёрнула плечами: тонкая маечка стала совсем прозрачной. «Ничего, дальше…»: «Если я буду жить в воде - Стану акулою…» Красивый голос неожидано сорвался, Блондин замолчал, глядя на свои чётки. И я смотрела на них. Какие они гладкие, эти деревянные камешки!.. Щелк! Щёлк!.. А вода стала совсем тёмной. Скоро и волосы Блондина должны потенмнеть от воды, вода польётся ему за воротник, он встанет… Я снова стала наигрывать «Акулу», и теперь уже он смотрел на море, а я - на гриф его гитары. Вода с кожаной куртки полилась мне на плечо, тёплые капли полились по лицу - если бы он только посмотрел мне в глаза сейчас, я смогла бы забыть всё на свете!!! Снова потянулись бы бесконечно длинные дни до очередного расставания… Он улыбнулся тёмному морю - так улыбаются новой надежде: «Давай уж лучше «Мамонтёнка»…

41. /3/ Динь-динь-динь!   Это - третья главка ненаписанного ещё произведения, названия которого я пока не знаю. В первой речь идёт о событиях вне Дома и о том, как в Дом попадает Соня. Во второй Домой из-за ледяного Моря возвращается Гита и приводит с собой единорога; немного говорится о Генрихе. Всего главок, скорее всего, будет десять. Динь-динь-динь! – звенят бубенцы, и Гита, улыбнувшись, просыпается. Тишина в Доме рано-рано утром полна обаяния, и Гита слушает её, сев на край постели и болтая ногами. Тишина потрясает её и радует. Потом отыскивает среди простыней утреннее платье, натягивает его через голову и вспоминает о Малыше – но Малыш ещё спит, и Гите кажется – она слышит его маленькое сердечко. Гладит небольшой ещё животик через лёгкую ткань и кивает ему: доброе утро! Раздвигает занавеси на окнах – а окна выходят на восток! – и блеск хрустального снега, кажется, ласкает её лицо и ладони. Вот и умылась! Гита садится на пол, обняв колени. Снег всегда заставляет её задуматься – вот она и думает… Всегда думает… Но читать интереснее. Она встаёт, чтобы идти в Каминный зал – там, в зеркальном шкафу, стоят её книги – но снова смотрит в окно и снова улыбается. По белоснежным сугробам прыгает, выкидывая смешные колеца, белый в яблоках единорог, и Гита тихонечко зовёт его, приложив ладошки к стеклу: Ян! Яник! Единорог поднимает орешковые глаза и умильно мотает головой, но тут же взрывает копытцами новую снежную бурю и скрывается за поворотом Дома. Через полминуты Янтарь уже дышит Гите в ушко, а та расспрашивает его: где он был ночью? не появились ли в Море проталины? как поживают птицы в лесу? Яник улыбается и лижет ей щеки: всё хорошо! В Каминном зале немного прохладно и сумрачно. Гита осторожно ступает по каменным плитам: она не хочет никого разбудить и шепчет Янтарю, чтобы тот не цокал так по полу… Но бесшабашный единорог уже мчится во весь дух к выходу и, боднув дверь, снова прыгает в сугроб! Гита притворяет дверь поплотнее, чтобы не дуло, и подходит к западному крылу Дома. Здесь всё тихо, слышно только, как порой ухает и курлычит во сне Соня – значит, Генрих тоже спит. Гите очень хочется поскорей прочитать те странички, которые Генрих написал за ночь. Генрих – лучший друг Гиты после Яника, и он пишет книгу. Читать лучше всего в маленькой комнатке в мансарде, но надо ещё выбрать, что читать. Книги каждую неделю разные; есть, впрочем, любимые, которые Гита берёт из зеркального шкафа снова. Она помнит, что любит их, но не помнит, о чём они рассказывают. Почти всё здесь – сказки, только на нижней полке есть про путешествия и про любовь. Малыш не любит, чтобы Гита наклонялась так низко. А книги, конечно, бывают разные! Вот у Генриха книг – не перечесть. Гита заходит к нему иногда и просит достать объёмистый том. Там бывают таблицы и схемы, иногда цветные и красивые, попадаются рисунки – но в её книгах картинки и красочнее, и веселее. Есть принцы и принцессы, есть добрые пушистые зверушки, а есть феи и смешные гномики. Выбрав сказки в синем переплёте, Гита поднимается в мансарду. Здесь две комнатки с окошками в скате крыши: в одной стоит большой телескоп, Генрих часто смотрит в него, но ничего потом не рассказывает, а в другой живёт тётушка Марта. Она очень старенькая, она была няней Генриха, когда тот был почти таким же маленьким, как Малыш – а ведь Генриху теперь почти пятьдесят лет! Гите кажется иногда, что она вспоминает тётушку Марту совсем ещё не старой. А уж Марта-то точно её помнит, но тоже ничего не рассказывает. Гита рада бы подружиться с ней, но дружбы не получается. И всё равно Гите хочется зайти сюда – тётушка Марта спит очень крепко, совсем не по-старушечьи, а в её комнате чудесно пахнет ванилью и корицей. И окошко тоже с восточной стороны, и солнышко раскидало свои лучи жемчугом по всем уголкам сквозь ажурные занавески! Очень уютно у тётушки Марты. Вот и чай уже горячо дышит в большой белой чашке на прикроватном столике. С лимоном, поводит носиком Гита. И хулиганит: дотрагивается кончиком мизинца до тёплого ободка – дзинь! – и чай уже без лимона, но зато со сливками, с сахаром и с любимой тётушкой Мартой ванилью. В комнатке напротив кроме телескопа, в который сейчас сквозь окошко ничего не видно, стоит ещё кресло. Генрих говорит: вольтеровское. Вольтер – это был писатель, он давно умер, а кресло осталось, совсем как новое. Гите нравится сидеть в нём и думать, что в нём же сидел человек, написавший хорошие книги, совсем как Генрих. Она садится, поджимая под себя ноги, и открывает сказки – но локоть прижимает к подлокотнику длинную косу, поворот головы – больно!.. И Гита вспоминает, что с утра не причёсана! Кладёт книгу на кресло, живо сбегает вниз, берёт в своей комнате гребень, бежит назад – и сталкивается в Каминном зале с Яником! Яник резвится, прыгает, танцует, он хочет поднять шумную кутерьму. Гита делает строгие глаза, но единорожка уже не остановить: он отбивает весёлые мотивы по каменным плитам пола, хватает наконец висящий в углу шнур и заливистые бубенцы наполняют звоном весь Дом: динь! динь! динь! динь! динь! И Дом оживает, как будто так и надо! Хлопает крыльями, ухает в западном крыле Соня. Запахивая халат и зевая, выходит в Каминный зал Генрих. Благодушно ворчит наверху тётушка Марта – из-за чая, наверное… Янтарь ласкается к Гите, хочет с ней поболтать, но Гита сквозь улыбку прикладывает палец к губам: шшш! Она гладит руками животик и внимательно слушает тоже проснувшегося Малыша. Ничего сейчас нет важнее! Потом встряхивает непереплетёной косой, оглядывается – в зале уже раздвинуты занавеси, светло и почти тепло… И Гита улыбается.

42. / из дневника /   Верить? Бояться? Просить? Нет, я только посмотрела на небо, сил больше не было ни на что. Только на то, чтобы бросить один-единственный взгляд на это тёмное небо… Но и для этого нужна была зажатая в кулак воля. Ведь чтобы посмотреть на небо, надо было с него спуститься. Так в моей жизни появился этот сильный человек. Любил меня, как землю. Объяснил, что у меня не было имени, и дал мне имя. Так я началась. Много воды утекло… Если он что-то любил во мне, так это воду. Озёра становились морями, потом океанами, вода отражала небо. До сих пор больше всего люблю – воду и небо. В них есть абсолют, свобода и непогрешимость. Но про свободу я поняла только сейчас. Он сказал, что я гений когда-нибудь, если буду много работать. Но разве это было важно! Я не хотела быть гением и сейчас не хочу. Я хотела, чтобы меня любили. Возможно, он подошёл тогда слишком близко. В постоянном желании понять человека есть подковырка: человек не может быть только человеком. Предположив, что мой способ мыслить если не гениален, то талантлив, он не искал других отправных точек. Но очень скоро я перестала мыслить, окончательно став землёй. Тёплой почвой под ногами, ручейками между пальцами, даже камешками в ботинках. Он был близко, очень близко… но не с той стороны. А мне понравились мои роли. Так я стала актрисой. Признаться себе было сложно. Я ходила опустив голову, улыбалась земле. Он сыпал градом, метал громы, ласкал дождями… Он презирал меня и ненавидел, я боготворила его, не видя ничего вокруг… и снова опускала глаза к земле. Глубоко-глубоко внутри оставалась ещё зажатая в кулак воля – воля смотреть на землю. С неба. Потом случился потоп. Дождь шёл и шёл, недели и месяцы, и на всей земле не осталось места, чтобы можно было радоваться ручейкам воды между пальцами… И это мне не нравилось. Да, я могла, я умела хотеть или не хотеть! Могла сказать, нравится мне или нет! Впрочем, я была актрисой. Он не понял этого и ушёл. Затопленная земля была моей. Зачем? Я могла бы утонуть и в слезах. Утонув, я медленно опустилась бы в мягкий ил, свободное небо не увидело бы меня за своим отражением, непогрешимая вода приняла бы меня за себя. Я никогда бы не мыслила больше, никогда бы не работала. Актриса должна была сыграть свою роль до конца. Но это была не роль. Так я началась. Так и получилось, что теперь я вижу мир вокруг, не думая: земля это или небо? вода или суша? Теперь я смотрю вперёд и вижу человека, который может появиться в моей жизни. Левой рукой он готов взять мою руку, а правой сжимает что-то в кулаке… Что? Я верю, боюсь и прошу. Но первый шаг сделан. Я сказала ему своё имя.

43. /1/ Когда-то Море было синим...   Когда-то Море было синим, Лес дышал и шелестел, а в небе сменяли друг друга белые облака и темные тучи. В те времена охота по весне была легка: голодные мыши без опаски выбегали навстречу первому долгому солнцу и первой траве, и уже не было нужды вслушиваться, затаившись, в их перебежки по подснежным норкам. Тогда весенний ветер сдувал снег с вершин прибрежных холмов, и белая птица искала везде своего друга, чтобы исполнить с ним брачную песню. Остался снег и пронизывающий ветер, осталось слепящее солнце, и даже брачная песня была исполнена в срок, подсказанный засыпающим разумом большой белой птицы. Друг ее, чье оперение стало почти белоснежным, оберегал и грел полузанесенное снегом гнездо на холодной земле, приносил редкую добычу и новости: на Море все еще лед, а в окрестностях появился филин. Четыре бледные ночи назад друг старой белой птицы не вернулся с охоты. Шестеро птенцов, уже научившихся неуклюже разрывать лапами снег вокруг гнезда, перекрикивали друг друга голодными «хе-хе-хе». И год, и два назад такие же бурые комочки делали первые шаги и пробовали крылья в первых полетах – был ли в этом смысл? Старая птица знала, что не может передать им главного опыта – знания, что солнце бывает теплым, земля бывает зеленой, мыши бывают мышатами. Что жить можно и в этой белой пустыне, которой не должно быть. Жить, возможно, только для того, чтобы устроить холодной весной гнездо и вывести птенцов, обреченных на гибель, - вывести их, чтобы верить в наступающее лето, в Море, которое вот-вот растает. Не слушая сиплое нытье бурых комочков, птица не услышала и бесшумного полета приближающейся с неба смерти. За короткой схваткой издали наблюдал человек. Немолодая женщина давно знала и белую птицу, и ее пропавшего друга, сетовала о судьбе детей этой отважной пары. Годы назад ни один филин не осмелился бы приблизиться к гнездовью белой совы! Ну а сейчас женщина, вздохнув, свернула с протоптанной ею же тропы в сугроб и стала осторожно приближаться к месту побоища. Взобравшись на ледяной холм, зарыла в снег большие кровавые перья и мягкий рябой пух, помолчала над могилой и только тогда заметила что-то бурое, уже припорошенное все падающим снегом. Еще одно пятно крови? Женщина взяла в руки холодное тельце с белым личиком, зажала в ладони лапы с коготками, послушала маленькое сердце – оно еще билось! Возвращаться на тропу пришлось с удвоенной осторожностью, согревая по дороге тельце руками и дыханием. Дорога – промокшие немолодые ноги замерзли и начинали болеть – показалась короткой. На пороге Дома Генрих осторожно забрал у старой няни то, что осталось от некогда сильного рода их соседей. - Сова будет белой, - раздумчиво сказал он. И позвал птенца по имени: - Соня, просыпайся!

44. Джуди и Дерево   - Знаешь, - сказало Дерево, - всё-таки ты ещё недостаточно взрослая. Разноцветный Лес шептал и шелестел за спиной, над обрывом клубился прохладный туман. - Знаешь, - сказала Джуди. Она сидела перед обрывом, облокотившись на Дерево, и курила его высушенные листья, завёрнутые в его зелёные листья. - Знаешь, - сказала она, - я так долго гуляла, так много раз проваливалась, превращалась, знакомилась, исчезала, а полюбила за всё это время только тебя. И вот теперь пора домой… - Пора домой, а ты за время Прогулки так и не повзрослела, - Дерево озабоченно взмахнуло лиловыми ветками, пригладило девочке взлохмаченные волосы. - Нет, не повзрослела, - просто согласилась Джуди. – Но и ты, Дерево… Твои молодые листья совсем зеленые, а прожившие лето – цвета старого вина. Твои новые ветви нежно-сиреневы, а кора и корни лиловые до черноты. - Мне нет надобности жить Дальше, девочка. Я живу Сейчас каждый свой миг и никогда не отправляюсь на Прогулки. - Ты гуляло вместе со мной… ты любило меня. - Я люблю тебя, - так же просто согласилось Дерево. Туман над обрывом становился теплее и гуще. Джуди оглянулась на лес и закашлялась от едкого дыма лиловой самокрутки. - Будь осторожна, девочка. Не кури незнакомых листьев, не приручай случайные жизни… - Не будь одиноким, Дерево. - Лес велик, - несколько темных листьев упало в молодую траву. – А твоё Дальше больше Разноцветного Леса. Я обещаю… - Я буду помнить твой шелест, твой вкус, твой запах… - Я обещаю забыть тебя, девочка. - Да. Джуди смотрела далеко-далеко, высоко-высоко, чтобы из глаз не полились горячие капли. Старше этих капель и не было ничего. Туман над обрывом – даже он стал походить на седые теплые слезы расставания. Джуди знала, что в них-то ей и надо шагнуть, чтобы встретить опять свою жизнь, новую, незнакомую. Вдруг её осенило: - Дерево, где у тебя глаза? Я не знаю! - Ох, девочка… - Смотри на меня! – Джуди, зажмурившись, придавила окурок самокрутки к левому запястью, - смотри, это мы с тобой делаем мне больно! Ты видишь?! - Ох, девочка… - Дерево тихо овеяло листьями ладони Джуди, - Вот это меня и тревожит, да… Ты так и не повзрослела. - Я не слышу, не слушаю, ничего не слышу! – Джуди кричала с закрытыми глазами, зажав ладонями уши, - Я… - одно мгновение остановилось, и девочка порывисто обняла своё Дерево, тут же отпрянула… - Я буду любить тебя всегда! И только туман ещё живее заклубился над пропастью. Дерево наклонилось слегка, чтобы увидеть что-то… нет, только эхо от слова «всегда». Лиловое Дерево, когда-то нежно любившее ребячливую, ушедшую в своё Дальше девочку, только покачало ветвями. Это последнее слово было так непохоже на привычное в Лесу слово «вечно».

45. У №1   - Никто никогда не понимал, что я нахожу в своих мужчинах, - объявила У. Я торжественно пожала ей руку. Мы сидели за чаем, разговором и пасьянсом в тепле и полутьме. Духи карт и духи отдыхающих в наших мыслях персонажей жизни мелькали между сухими запястьями У, раскладывающей магический картон; картон неминуемо вскрывался, и духи выскальзывали невидимо по ее груди и лицу, вверх, и оставались в нашем дыхании и чайных парах под потолком. - Каждый из нас учится, - продолжала она прерванный сентенцией монолог, - и нельзя учиться неправде. Ты осмыслил – и это твое, это твоя правда, это уже тебя изменило, - она легко взяла чашку, удерживая в правой руке колоду. – И выход только один, не смотреть человеку в глаза. Обе мы улыбнулись внутрь себя, вспоминая взгляды или взгляд. Я загадывала свое, она свое, пасьянс не был ни гаданием, ни попыткой узнать неправду о ком-то из духов над нами. Духи летали, соглашаясь оставаться неизменными в наших мыслях. - Холодный, холодный анализ, - проговаривала У тщательно, раскладывая карты, - так узнаешь скелет человека. А взгляд в глаза ослепит и выжжет, и тебе уже кажется, что знаешь все, чувствуешь его кожей, кончиками пальцев. Кажется, плывешь синхронно, но лишь меняешь себя так, как не хотел менять. Глядя в глаза, нельзя не принимать и не учиться. Слишком… они слишком… слишком. У сдержала торжествующую мечтательную улыбку последнего слова, и обе мы сверкнули ресницами из-за тонких чашек, ища в светлом настое свои подернутые тишиной мысли. Я открыла червового короля в разложенном перед нами картоне. Духи карт тихо вернулись домой, остальные же, переталкиваясь меж собой, искали выход, выход из комнаты. Мы отставили остывшие чашки и вступили в свежую темноту и простор снаружи. В шаге друг от друга мы долго, долго смотрели в звезды.

46. Актрисы не тонут!   Voldark - спасибо, даймон - sorry. Жизня так небрежна! Но - Господи! - в омут? Смеётесь, конечно? Актрисы не тонут! Тонуть им, мне кажется, Очень обидно: Make-up ведь размажется! Слёзы не видно! Вино по глоточку, Платочек в замену И тушью на щёчки Слезинки. На сцену! А омут - он песней Пропел дух нотаций - И нет больше в пьесе Таких декораций.

[найти на сайте] [список авторов]