Интерактивные литературные конкурсы СтихиЯ

asmolov

1. Бирюк

В тот день метель с утра исправно потрудилась,
Окрест дороги и тропинки ровным слоем замела.
Деревня у реки невестой пышной нарядилась,
В округлых формах красовалась, аппетитна и бела.

Хозяйки у печей с горшками колдовали,
И ароматы пряные стелились по дворам.
Соседи и родня друг друга в гости звали,
Готовясь к празднику, застолью и дарам.

Вечёр окошки яркий свет в домах раскрасил,
В тулупах девки на колядки по дворам пошли.
И всё, что кто-то загодя коптил, солил и квасил,
В подарок получив, к столам на радостях несли.

Весёлый смех и озорных частушек перебранка,
Собачий лай, гармошки разудалой перебор.
В сугробе кем-то второпях забытая ушанка,
С цигаркой дед в раздумье подпирающий забор.

Вечерний перезвон в ближайшем храме,
Да колокольчик рьяной тройки за рекой.
И звук шагов скользнувших тайно к даме,
Да скрип двери, прикрытой пухлою рукой.

Сочельник, не спеша деревней этой правил,
Следя за тем, чтоб в избах ёлочки зажглись.
И не было бы исключения из давних правил,
Когда желанья детские под Новый год сбылись.

Но в дальний дом, стоящий на задворках,
Весёлый праздник так и не решил зайти.
Его хозяин безнадёжно ждал, как на иголках,
Подарки разложив, чтоб тот мог путь найти.

Томясь от ожиданья предстоящей встречи,
Во тьму смотрел, к стеклу окошка прислонясь,
И улыбался шуткам припасённой к месту речи,
Стаканы поправлял, на стрелки ходиков косясь.

Давно никто не поздравлял угрюмого соседа,
Облезлый кот его и тот нашёл иной приют.
Лишь с мышкой серою текла обычная беседа,
Что соплеменники его в упор не признают.

Истерлась в памяти заброшенная дата,
Стеною отчуждения сердца отгородив.
Ему казалось, что исчерпана расплата.
Придет прощенье, смерть опередив.

Но каждый раз, в Сочельник наряжаясь,
Подарки заготовив, щедрый стол накрыв.
Напрасно ждал, с сомнением сражаясь,
Что кто-нибудь заглянет, прошлое забыв.

Лишь волки одиноко завывали на опушке,
Учуяв запах праздника в заснеженной ночи.
Они запомнили, что изгнанный в избушке
На утро вынесет окорока, колбасы, калачи.

Разделит с ними трапезу людскую,
Озлобленно задумав и судьбу свою делить.
Надломит хлеб, от одиночества тоскуя,
По-волчьи вместе с ними станет выть.

Кляня судьбу свою последними словами,
В холодный дом вернётся злобу затая.
И вдруг оцепенеет с влажными глазами,
Уверовав в святую силу алтаря.

Короткий детский след от валенок подшитых,
Неровным почерком перекрестил пустырь.
Подарок на крыльце оставил на щеках небритых
Солёный след и веру в сердца ширь.

2. Черный фолиант

Со стеллажей на черном фолианте
Литая бляшка в отблеске свечи.
Как желтый глаз мигает в доминанте
И тайной манит в неизвестности ночи.

Мой робкий шаг по узким коридорам,
Под низким сводом эхом отдаёт.
И кто-то рядом клацает затвором,
И на прицел из темноты меня берёт.

Покой и сон у моря за спиною,
В тени прохладной свежестью зовёт.
Но черный фолиант, зарытый под горою,
Влечёт и заставляет двигаться вперёд.

Мне ветер нашептал, где истина храниться,
И странные виденья не дают уснуть.
Среди хребтов высоких Шамбала клубиться,
Но мне туда известен тайный путь.

Готов преодолеть крутые перевалы,
Судьба моя давно предрешена.
Мне не страшны пещеры и обвалы,
Я фолиант найду, какой бы ни была цена.

Хранительница тайны сокровенной,
Ремнём и медной бляхой скована в веках.
Всю власть над миром, судьбами вселенной,
Даруешь лишь держащему тебя в руках.

Какой соблазн повелевать и править,
Во мне растет немыслимый гигант.
А, может быть, в огонь тебя отправить?
Мне кажется, ты - дьявол, чёрный фолиант

3. Половина

За гранью логики живет другой,
Он прячется в душе пугливо.
Стараясь не нарушить мой покой,
В тени скрывается стыдливо.

Быть может, это брат, но не близнец,
В присутствии своём незримом,
Он ждет, чтоб проявиться, наконец
В смятенье разума игривом.

И лишь тогда покажет суть свою,
Открыв совсем иные дали,
Ведя меня тропою по краю
Сознанья, спящего в печали.

Как будто в зазеркалье проводник
Иллюзий мир подарит странный,
Где жажду сможет утолить родник,
Вводя беднягу в транс желанный.

Уговорит меня забыть беду,
И спрячет в тихих закоулках.
Навеет сны о том, что я бреду
Тенистым парком на прогулках.

Потом простится, не глядя в глаза,
Как будто сознавая, что должник.
Скользнув во тьму, что прячут образа,
Где за окладом мой живет двойник.

4. Озеро

Среди болот, лесов дремучих,
Вдали от сел и городов,
Дорог и корпусов могучих,
Портовых кранов и судов.
Округлым блюдцем без затей
И заговором от чертей,
Порой загадочно блистало.
То в чаще озеро лежало.
С прозрачной ключевой водой,
И золотым песчаным пляжем,
От ветра защищенным кряжем,
Покрытым рощей молодой,
Хранящей озера покой
И тайну бабушки с клюкой.

Никто не знал, откуда родом
Старушка дряхлая была,
Но в полнолунье, год за годом
Она круг озера брела.
Шептала старые молитвы,
Ведя борьбу на поле битвы
За души двух своих сестер,
Но злой волшебник был хитер.
Давно похитил двух красавиц,
И в чаще спрятал их злодей
Да превратил их не в людей,
Одну – в русалку, вот мерзавец!
Другую в древо поместил
И в лесовичку обратил.

Лишь младшая осталась в теле,
Но постарела на сто лет,
Передвигалась еле-еле,
Но все ж дала себе обет,
Что выручит сестер из плена
Не соблазнит ее измена
Какой бы ни была цена,
Она с волшебником одна
Сразится полнолунной ночью.
Вот только помощь ей нужна.
Придет желанная весна
И чудо сбудется воочию.
Лишь только майская гроза
Ударит молнией три раза.

Как славно раньше сестры жили,
В стране, где правил царь-отец
Два принца при дворе служили,
И старших звали под венец.
Но злой колдун решил иначе,
Невест он выкрал. Свита в плаче
В погоню кинулась окрест,
Но он лишь поднял черный перст,
Метели снежные завыли,
Пропев заклятье словно хор,
И двух похищенных сестер
Все, кроме младшей позабыли.
А та, свой страх преодолев,
Пошла спасать двух юных дев.

Русалка в озере лесном
И лесовичка в роще редкой,
Грустили тайно об одном,
Назначив куст своей беседкой.
Лишь в полнолунье колдовство
Теряло силу, и родство
Их до зари объединяет,
И путы тяжкие снимает.
Как прежде юные девицы
Плясать и прыгать, песни петь,
Задумчиво косу вертеть.
Искусницы и мастерицы.
Но лишь заря начнет играть
Им вновь друг друга месяц ждать.

Однажды стая лебедей
На озере том отдыхала,
Давно живя среди людей,
Русалку мигом распознала.
И младшей сообщив секрет,
Не тратя красок на портрет,
Дорогу к озеру открыла,
И в путь её благословила.
С тех пор ночами, круг воды
С клюкой старушка бродит тихо,
Стараясь не затронуть лихо,
От леших путая следы.
Лишь об одном моля спасенье,
Сестер любимых избавленье.

В далекий край пришла весна,
И полнолунье ожидая,
Старушке было не до сна
Грозу звала, на мхе гадая.
Веселый май узнал о том,
И, не оставив «на потом»,
Грозе лукаво подмигнул,
Луну, как надо, повернул.
И всё случилось. Грянул гром,
И разом молнии сверкнули
Сестер из колдовства вернули
Всех тотчас одарив добром.
А озеро и там поныне,
В глухой чащобе, посредине.

5. Мне в детстве снился Ленинград

Мне в детстве снился Ленинград
Манящий и непостижимый,
Я был идеей одержимый
Проникнуть ночью в Летний сад.
Пройтись горбатыми мостами,
Матросом Зимний покорить,
И над Исакием парить,
Молясь озябшими устами.

Среди убогих деревень,
И бездорожья Черноземья
Я жаждал с Невским обрученья,
С тоской, глядя через плетень,
Где за пологими холмами,
Как в сказках Пушкина - лесами,
Адмиралтейства шпиль блистал,
И всадник гадину топтал.

Когда же вьюга загоняла
Под полушубок на печи,
Я брал огарочек свечи
И два потрепанных журнала.
Вот - Питер. Смольный, Эрмитаж
Вновь открывались предо мною,
И я дописывал, не скрою,
Себя в фантазии витраж.

Возможно, я входил в кураж,
И до утра не гасли свечи,
Красавиц мраморные плечи,
Соблазном пышущий корсаж,
И весь дворцовый антураж
Пленял корнета молодого,
Азартного, как я - худого,
Готового на абордаж.

Но, в спешке покидая бал,
Когда мосты смыкают руки,
А за спиной мазурки звуки
Ещё манят, и полон зал,
Но в караулке злой капрал
Уже строчит о самоволке,
И я - в казарму на двуколке,
Чтобы патруль не подобрал.

А позже, декабристов речи,
До сердца моего дошли,
И залпы жалящей картечи
В строю меня не обошли.
Октябрь бантами украсил
Штыки. А серый броневик
Мне в душу так и не проник,
Хотя, царя бы я "расквасил".

Мне в детстве снился Ленинград,
По иллюстрациям знакомый,
Мой дух, не знающих преград,
Туда являлся невесомый.
Он снова имя поменял,
Дай Бог, как прежде засияет,
Сознаюсь, он ещё влияет
На всё, что сердцем я приял.

6. Чужая боль

Бывает, что чужая сердцу боль
Внезапно расцарапывает душу.
И я, вживаясь в чью-то роль,
Осознанно спокойствие нарушу.

Иной судьбы, касаясь невзначай,
Её беду всем сердцем понимаю.
И, ощущая острой бритвы край,
Проникновенье внутрь принимаю.

Подобно рыцарю, забрало приподняв,
Чужих врагов я рассмотреть пытаюсь.
В порыве, в стременах привстав,
Наткнусь, но удержусь, шатаясь.

Меня спасет любовь и доброта,
Как верный конь на поле брани,
Не даст в бою погибнуть чистота,
Едва коснусь смертельной грани.

Наверно, потому чужую сердцу боль,
Мы так доверчиво к себе впускаем.
Переживаний горьких, словно соль,
Мы впитываем, учимся, вникаем.

7. Черта

Как день и ночь всегда разъединяет
Полоска утренней зари.
Так в душах наших изначально пролегает
Черта незримая внутри.

То мы живем, себя, вверяя Богу,
Его заветам праведным верны.
То, повинуясь дьявольскому слогу,
Забрызгиваем кровью полстраны.

Творим бессмертные картины, книги,
Величием храмов услаждаем взгляд.
Пустыни покоряем и заснеженные пики,
И вдруг неистово сжигаем все подряд.

А как мы любим преданно и верно,
К ногам избранника слагаем свою честь.
Глаза, закрыв, мы наслаждаемся блаженно,
Но, ведь, предательств и измен не счесть.

В легендах воспеваем благородство,
И на знаменах пишем воинов имена.
Как часто нас обманывает сходство,
И за ошибки горько платим мы сполна.

Добро и зло присущи нашим душам,
Черта меж ними - внутренний закон.
И если мы её осознанно нарушим,
В игру вступаем, жизнь кладя на кон.

8. День всея святых

Она пришла холодной темной ночью,
Когда осенний лед на мостовой блестит.
Без лишних слов представилась воочию,
Не извиняясь за негаданный визит.

Рукой холодной губ моих коснулась,
Чтоб я в испуге дом не разбудил.
На краешек присев, устало улыбнулась,
Сказав, что звал её, когда во сне бродил.

Что к темным силам часто обращаюсь,
Когда Морфей утихомирит плоть мою.
И по ночам в нечистых обращаюсь,
Переступив черту, чужую песнь пою.

Что разум мой, любовь и состраданье
Душой владеют только наяву.
И стоит звездам предложить свиданье,
Я черным демоном соратников зову.

Что солнца свет над миром правдой правит,
Но стоит грешному в земную тень попасть.
Как зло в душе моей себя превыше ставит,
Улыбку падший ангел превращает в пасть.

Что именно тогда творятся преступленья,
Земля - арена для заблудших душ.
Во сне мы бродим словно приведения,
И поутру, вскочив, торопимся под душ.

Обрывки сна порой не зря тебя тревожат,
И темных мыслей иногда мелькает тень.
То ведьмы и шаманы нечисть приворожат,
Когда в душе ты ночью заменяешь день.

В Хеллоуэн случиться полнолунье,
И всем предложат избранными стать.
Кто променяет свою веру на безумье,
Тому доверят перед Злом предстать.

Оно неистребимо, вечно и всесильно,
Но проклято на бестелесность бытия.
И потому стремиться пожирать обильно
Тела и души не понявших смысл жития.

И чтоб никто не заподозрил в том подвоха,
Свой шабаш обозвало - День всея святых.
Оно бесшумно, чтоб не слышно было вдоха,
Средь наших душ витает - светлых и простых.

Лицо своё, за маской злобною скрывая,
Наивно расписав чужими знаками наряд.
Всю ночь мы веселимся не подозревая,
Что сами исполняем дьявольский обряд.

Давным-давно начертанный умелою рукою,
Сценарий видится забавным и смешным.
Себя вверяя мысли, что незримою строкою,
Ведет к преданьям нас и кажется родным.

И тот, кто согласиться, душу открывая,
К себе впустить за грош поводыря.
По глупости, со зла или - страдая,
Сам незаметно превратиться в упыря.

Потом на полнолунье вдруг почует,
Как что-то душу в полночь тяготит.
Как будто бриз попутный пруса надует,
Ещё не зная, что Хозяин так велит.

***
Как с неподвижных губ слова её слетали,
Загадкой навсегда осталось для меня.
Но мысли так отчетливо в сознании звучали,
Что я проснулся, нервно простынь теребя.

Потом курил на кухне, лбом уткнувшись,
В стекло. И ждал, чтобы озноб утих.
А за окном шумел, на что-то замахнувшись,
Весёлый праздник - День всея святых.

9. Демон

Когда растает нежность поцелуев,
И жарким телом овладеет страсть.
Какой-то демон, пиршество почуяв,
Проснётся, что бы порезвиться всласть.

Из глубины души волной неудержимой,
Он выплеснет наружу, не стыдясь,
Сознанья сдавленной пружиной,
Моё предназначенье, что жило, таясь.

Нашепчет в уши каверзные речи,
Тщеславие подняв до уровня Творца.
В порыве сладострастном я расправлю плечи,
И замахнусь на роль вселенского Отца.

В любви, даруя жизнь, подобно Богу,
Добро и зло в моей душе нашли приют.
И я как праведник ищу заветную дорогу,
Хотя святые меня грешником зовут.

10. Сон

Мой сон, как маленькая смерть,
К другим мирам уносит душу.
И погружаясь в эту круговерть,
Надеюсь, что границы не нарушу.

Хоть тело в неподвижности лежит,
И, кажется, оно совсем не дышит,
Ресница в лунном свете не дрожит,
И лишь инстинкт мой что-то слышит.

Издревле чуткий сторож естества
Спокойствие мне охранять назначен.
Приняв обличие земного существа,
Мой дух уверен, что не будет схвачен.

Уговорив натруженную плоть
На миг блаженным сном забыться,
Мирских соблазнов похоть побороть,
Душа способна к светлому стремиться.

Невидимые крылья развернув,
Из душной тени мелочных желаний.
Покинет грешный мир, едва взглянув,
На глупость пламенных воззваний.

Границу чёрной ночи разорвав,
Я солнца в полночь свет увижу.
Себе сознаюсь, слова не соврав,
Что я свободен от всего, что ненавижу.

Сольюсь со светлым миром высоты,
И жажду утолю неведанных познаний.
Увижу смысл духовной красоты,
И окунусь в любовь божественных созданий.

Едва рассвет забрезжить поспешит,
Я в тело обернусь, лежащее на зоне.
С тоской глядя, как в темноте горит,
Чужой души огонь на небосклоне.

11. Живая роса

Лишь май открыл свои объятья
Для светлых празднеств и тепла,
Девчонки поменяли платья,
И позабыли про дела.
Сродни полуденному солнцу
Подобно верному гонцу,
К плечам и кружевным оборкам,
Прелестным спинкам и рукам,
И прочим сказочным местам
Пылая чувственным желаньем
Или мальчишеским мечтаньем,
Стремились взгляды тут и там.
Признаться, я такой и сам,
Весною верю чудесам.

Чему-то суждено случиться
Когда тебе пятнадцать лет,
И в мае хочется влюбиться
Пришла пора, а счастья нет.
Так размышляла у окна
Предчувствий радужных полна
Девчонка с именем Светлана
Ещё на знавшая обмана.
Журнал «гламурный» для девиц
Она задумчиво листает,
Найдя, внимательно читает
Секрет, укрытый средь страниц.
Мы доверяем без границ
Писакам, что не кажут лиц.

«Вот то, что нужно для меня»
Светлана вдруг остановилась.
Ах, если б знала бы родня,
На что несчастная решилась.
«Колдунья. Верный приворот.
Не докопается и крот
Причин, вернувших мужа в дом,
Иль замиренья пред судом».
Она поймет мои мученья,
И увлеченья объяснит,
И огорченья успокоит,
Любовь внушит, лишив сомненья.
Схватилась вмиг, она уже
Стоит на первом этаже.

Салон колдуньи был хорош
Здесь свечи в сумраке горели,
Блестел какой-то медный грош,
Из дыма мнились акварели.
Стеклянный шар всё искажал
И взгляд в свой центр приглашал
Где виделась страна иная,
А, может, голова свиная.
Потом за синим шёлком мягким
Мерещился в тени алтарь,
Или какой-то крупный ларь,
Расписанный сюжетом ярким.
Всё здесь внушало простаку
Платить за вздох по пятаку.

«Я вижу, что пришла пора
Тебе услышать тайну эту»
«Все говорят, любовь – игра,
И нечего бродить по свету,
Чтобы избранника найти,
С которым в мир любви войти.
Мол, можешь брать себе любого
Да не смотри на голубого»
«А что же сердце говорит?»
Вопрос остался без ответа
Похоже, растерялась Света
Лишь огонёк в глазах горит.
О самом главном в жизни нашей
Нас потчуют какой-то кашей.

«Я в книгах отыскать пыталась
Ответ на заданный вопрос,
Но неизвестность оставалась,
Хотя искала я всерьёз»
«Книг очень много в этом мире,
Но все толкуют лишь о пире
Любовной страсти и утех,
Иные говорят, что – грех»
«Я знаю, в Индии далёкой
Любви посвящены дворцы
И, будто, даже там жрецы
Всех учат истине глубокой»
Мы верим: только - где-то есть.
Лишь там, свобода или честь.

«Так ты пришла за амулетом,
Чтобы «его» приворожить
Или каким иным советом?»
«Нет, я хочу с любовью жить.
Как разбудить святое чувство,
Чтоб это было не искусство,
Не договор и не контракт
Где отпуск, как большой антракт.
Как научиться мне любить?
Безумно, страстно, нестерпимо,
До смерти. Непреодолимо.
Чтоб за него могла убить!»
Для многих это лишь обман,
А страсть – известный ураган.

«Как горячо в тебе желанье
Подобным даром обладать,
Но это – высшее посланье,
Его нельзя купить-продать»
«Кому же выпадает счастье?»
«Как знать, подобное пристрастье
Всю жизнь несут, как Божий крест.
Судьба, а не красивый жест»
«Так что ж – страдание одно?»
«Нет – наслажденье, но трудно,
Его не выкинешь в окно
И потому не всем дано».
Для многих счастье только в том,
Чтобы болтать с набитым ртом.

«Готова заплатить сполна,
Отдать, что есть и то, что будет,
Но научи любить до дна,
Клянусь, никто нас не осудит»
«Глупышка, деньги ни при чём.
За это расплатиться нечем.
В тебе самой укрыт секрет,
Не торопись давать обет».
«Но как узнать? Где тайный знак
Души моей предназначенья»
«Ах, не было бы огорченья,
Когда узнаешь, что не так».
И вправду, стоит ли болтать,
Что предстоит нам испытать.

«Нет, нет, хочу я разобраться…»
«И разглядеть свою судьбу?
А коль не так? То возмущаться?»
«Я не затею здесь стрельбу».
Колдунья посмотрела строго,
Да, видно, нет пути иного,
Светлану за руку берёт,
И к шару странному ведёт.
«Возьми его в свои ладони
И вглубь, за огоньки смотри.
Виденья сложатся внутри.
Да не гони, они – не кони».
Ах, любопытство! Всякий раз
Я сам согласен на показ.

Поверхность шара прояснилась
Внутри забрезжил лунный свет,
Вся комната преобразилась,
Вбирая серебристый цвет.
Вдруг роза алая внутри
Едва мелькнула раза три,
Бутон расцвёл и лепестки,
Почти прозрачные ростки
Коснувшись Светкиной руки,
Свернулись. Полетели вниз,
Как незадачливый каприз.
Исчезли, словно мотыльки.
Шар потускнел и лишь огни
От свечек виделись одни.

Немой вопрос, укора полный
Застыл в расширенных глазах.
Ответ был столь немногословный,
Что дева всхлипнула в слезах.
«Твой дар похищен колдуном
Коварным, жадным ведуном.
Спасенье видится одно,
Но очень сложное оно»
«Ах, не томи, скажи скорей»
«В лесах есть луг с живой росой,
Где обнажённой и босой
Должна пройти ты средь зверей»
«Как страшно!» - «Только не робей»
«Что после?» - «Встретится Андрей».

«И где же тот заветный луг?»
«Не попадешь туда ты вдруг
Он под охраной сотни слуг,
Лесами защищен вокруг.
Но главное – попасть туда
Злодей не сможет никогда,
Он в лабиринтах заплутает,
И сам себя там потеряет.
Лишь светлым душам суждено
Пройти тропинками лесными.
Удача да пребудет с ними!
Так в сказках всех заведено».
«А что случится может с тем,
Кто всех обманет, а затем…»

«То место охраняют львы,
Они затейники в охоте,
Их не заметить средь травы
Не обойти на повороте.
В любом почувствуют корысть,
Накинутся, и будут грызть.
Их имена известны всем,
И писано немало тем.
Мученье, зависть, ревность, месть
Потёмки злой души рождают,
Когда коварно поджидают,
Чтоб от любви процент свой счесть.
Вот потому заказан путь
Всем, кто захочет обмануть».

Глаза колдуньи холодны,
А сладкий дым от благовоний
Ползет туманом со спины,
Где будто слышен крик вороний.
И тает в сумраке салон,
Погасли свечи. Горный склон
За синим шёлком появился,
И лунный свет с небес пролился.
Одна Светлана на опушке,
Пред нею озером туман
Где бродит теней караван,
Да филин плачет на верхушке
Сосны, стоящей на холме,
И эхо слышится во тьме.

Озноб не от ночной прохлады
Забрался к ней за воротник,
Казалось, что кишели гады
Косматый зверь к земле приник.
И тут и там мелькали тени
На расстоянии сажени,
Шептался кто-то вдалеке,
Иль шелестел камыш в реке.
В тумане чавкала вода,
Мерещились глаза большие,
С прищуром, красные, чужие,
Мелькнула чья-то борода.
Луну закрыло тучей чёрной,
Страх сделал даже тьму покорной.

Перед рассветом замер мир,
Застыли звуки в напряженье,
Как будто мягкий кашемир
Упрятал всякое движенье.
Но час настал, в глухой дали
Сомненья робкие пропали.
Ночь согласилась неохотно
Покинуть лес, где так вольготно
Тянулся царственный покой.
Она вздохнула с сожаленьем
Почти отчаянным движеньем
Покорных слуг звала с собой.
И всех косматой бородой
В себе укрыл туман седой.

В рассвете тьма ещё хранилась,
И ветер где-то сладко спал,
Но вот природа пробудилась
И первый луч поджог запал.
В полнеба полыхнуло пламя
Очнулся ветер, поднял знамя,
И с ним помчался вдоль небес,
Проснулись нивы, дол и лес.
Туман клубился, рассердившись,
Но ветер гнал седого прочь,
Тот вспомнил про подругу ночь,
За нею скрылся, не простившись.
Так Света встретила рассвет,
Одна, в свои пятнадцать лет.

Пред ней в низине луг широкий,
Ручьем прозрачным окаймлен.
И чувствуется взгляд жестокий,
То львы глядят со всех сторон.
Они бродили вдоль ручья,
Готовы рвать любого в клочья,
Но не пустить на луг с травою,
Покрытой утренней росою.
Одежду скинув, чуть дыша,
Отважно девушка шагнула,
В глаза им молча заглянула,
Те расступились, не спеша.
Любовь всесильна и ранима,
Но для невежд она незрима.

Раскинув руки для объятья,
Она по грудь вошла в траву,
Роса покрыла вместо платья
Все тело. Шею и главу.
Тепла и нежности волна
Её наполнила сполна,
Уняла тихо сердца дрожь,
Внушая радость, а не ложь.
Закрыв глаза от наслажденья
Светлана чуть жива стоит,
Её душа над ней парит,
Забыв все страхи и сомненья
И тают путы колдовства,
Как будто падает листва.

Улыбка тронула уста.
Преодолев запрет испуга,
Как будто головой с моста,
Она помчалась в центр луга.
Казалось, тело воспарит,
И всё оно огнём горит,
В истоме тает без следа
И грусть проходит, и беда.
Она носилась дикой львицей
Среди нескошенной травы
Не поднимая головы,
Не осознав, что станет жрицей
Предать не сможет никогда,
Полюбит раз и навсегда.

Виденья круг неё роятся,
Мелькают лица и дома,
С обложек девушки кружатся,
А вместо юбок – бахрома.
Ей предлагают стать актрисой,
С прической модной иль с косой.
«Мисс мира» или теннисисткой
С умелой твердою рукой.
Вот деловая бизнес-леди,
С шофёром в «Бентли» дорогом
И репортёрами кругом,
Но как завидуют соседи.
Мечтая только об одном,
Что б всё у ней пошло вверх дном.

А в центре луга всё иначе,
Трава невзрачная стоит,
Как будто речь о неудаче,
Но сердце сладостно дрожит.
Оно предчувствием полно,
И так стучит взволнованно,
Что ноги подкосились разом,
Как будто то было приказом.
А голос тихий и густой,
В сознании отозвался эхом
И это не казалось смехом,
А было истиной простой:
«Теперь ты сможешь полюбить,
Но счастье лишь тебе хранить»

«Светлана…». Девушка очнулась
И вопросительно глядит,
Колдунья хитро улыбнулась,
Девчонке тихо говорит.
«Сейчас вернешься ты домой
И позабудешь адрес мой,
Но только выйдешь из дверей
К тебе приблизится Андрей».
Признаться, так всё и случилось
Они столкнулись за углом
Как будто кто-то помелом
Махнул, и девушка влюбилась.
Не знаю, право, то - роса,
А может, просто – чудеса.

Не зря скрывали луг в лесах
И львам свирепым доверяли.
Они стояли «на часах»
Лишь посвященных пропускали.
Тех, кто в любви предназначенье
А не забавное влеченье
Всем сердцем чутко распознал
Храня в себе оригинал.
Для светлых душ роса хранилась
И, наполняя их собой,
Не обрекала на покой,
А жажду укрепить стремилась,
Заполнив смыл бытия.
Однажды там хлебнул и я.

12. Невестин день

Омытый чистыми дождями,
Согретый тёплыми лучами,
На возвышенье у реки
Поверьям местным вопреки,
Блистая маковкой церквушки,
Да светом окон в темноте,
Что приютились в тесноте,
Как на завалинке подружки,
Стоял посёлок «Говорки»
Где жили дружно рыбаки,
Охотники и казаки.

Когда-то грозный атаман
Сюда пришёл, хоть не был зван,
И войско конное оставил,
Тогда он долго краем правил,
Но мудростью всех покорил.
Со временем смешались лица,
Посёлком названа станица,
Забыто кто что натворил.
Но вот обычаи и песни,
Они хранят. Хоть всё заплесни.
С тех пор прошло уже лет двести.

Осенних свадеб ожиданье
Что началось ещё в гаданье,
В сочельник, снежною зимой,
С пургой унёсшею покой.
Тех, что на выданье томились
Мечтая только об одном,
Чтобы сваты явились в дом
И с батюшкой договорились.
Ах, этот праздник на селе,
Когда родня навеселе
Толкует о замужнем деле.

В одной зажиточной семье,
Где семь дочурок на скамье
И каждая стройней и краше
Сватов заслали к старшей - Маше.
На тройках резвых, с бубенцами
Чтоб весь посёлок слышать мог
Они явились на порог,
Мальца, оставив с жеребцами.
И, ну, нахваливать товар,
Что там привоз или базар!
Жених горит, как самовар.

Столы накрыты от щедрот,
Чтоб не скучал у гостя рот,
И вспомнить было что потом,
А не судачить шёпотом.
Лишь младшенькой сестре Наталке
На лавке места не нашлось
И ей подглядывать пришлось,
Хоть мать грозила, как нахалке.
У взрослых вечные секреты
Пора самой искать ответы
На сей вопрос. Без суеты.

Пытаясь вникнуть в смысл фраз,
Где промелькнули столько раз
Намеки странные и шутки,
Побасенки и прибаутки,
Наталка, затаив дыханье,
За занавескою стоит
И слышит всё, что говорит
О Маше бойкое собранье.
Как в тот момент хотелось ей
Пройти тайком среди гостей
Сестру спасти от всех мужей.

Когда же ускакали тройки,
Пастух пригнал коров для дойки,
И солнце скрылось за плетень,
Послав во двор прохлады тень,
А Маше распустили косы,
Да спать отправили её,
Наталка сразу за своё,
И, ну, давай свои расспросы:
«А ты? А он? А после что?
А этот деверь, это кто?
При чём здесь старое корыто?»

Луна застыла у окна,
И наступила тишина.
Достал свой маленький смычок
За печкой старенький сверчок.
Калитка скрипнула тихонько,
Ей вторил жалобно засов,
Потом – пружина у часов
О что-то щелкнула легонько.
В девичью проскользнула тень.
Как человек. Почти сажень*!
Но – не мужчина, и – не парень.

Наталка чуть жива лежит,
Под одеялом вся дрожит.
И, щурясь, наблюдает тихо,
Как рядом ходит это лихо**.
А тень скользнула к той кровати,
Где Маша безмятежно спит
И, вот – над ней уже стоит,
Но нет ни рыцарей, ни – рати,
Чтобы спасти могли сестру,
Не дали бы пропасть добру.
Эх, что же будет поутру!

А тень ползёт на грудь девицы
И слышен стон родной сестрицы.
И голос страшный и глухой
Раздался, словно треск сухой.
«Ко мне придите, силы зла.
Я тёмной властью объявляю,
Что день невесты забираю!»
С тем повернулась и ушла.
И тихо-тихо стало в доме.
Все спят. Ни вздоха. Только кроме…
На крыше шорох был в соломе.

Наталка натерпелась страху,
Но, подобрав свою рубаху,
Встает с кровати осторожно.
В такое время всё возможно!
И на носочках, чуть дыша,
К сестре крадется, озираясь,
Вернуть злодейку опасаясь,
Со страху всплеск на речке слыша.
Бледна Мария в лунном свете.
Похоже, дело всё в навете.
И кто теперь за всё в ответе!

Припомнив странные слова,
Наталка знала, что права.
Здесь тень использовала злобу,
Кровать сестры подобна гробу.
Коснувшись Машиной руки,
Её по имени позвала,
Но та по-прежнему молчала,
Мольбам и просьбам вопреки.
Глаза закрыты, а чело***
Недвижимо, как и всё тело.
Заклятье создано умело.

Подушку оросив слезами,
Одна, с опухшими глазами,
Наталка ждала до утра
Когда все встанут, а сестра
Останется лежать в кровати,
Не отвечая на слова,
Что повторялись сызнова,
Как будто приболев некстати.
Тревожить не решились Машу.
Побережём невесту нашу.
Да приготовим ей лапшу.

Уединяясь на сеновале,
Наталка принялась вначале
Вслух рассуждать о страшной тени,
Что ночью к ним проникла в сени,
И выкрала Невестин день.
Как Маша без него теперь?
Вдруг шорох рядом. Что за зверь?
«Наталка, ты сказала – тень?»
Негромко кто-то пискнул рядом.
Девчонка поискала взглядом,
Готовая сразиться с гадом.

Сжав кулачки на всякий случай,
Шепча – «Святая, выручай!»
Она увидела мышонка,
Который снова пискнул тонко:
«Что, ночью приходила тень?»
Наталка, поборов волненье,
Ему ответила в сомненье
«Да. Забрала у Маши день.
Сестра теперь едва жива,
Не дышит, но и не мертва.
Невестин день. Что за нажива?»

«А-а.. Это ведьма из болота.
Я узнаю. Её работа!»
«Поверить не могу. Постой!
Так ты мышонок не простой?»
«Да. Раньше был я волкодавом,
И на охоту в лес ходил,
Хозяйство верно сторожил.
Отмечен был весёлым нравом».
«Что приключилось вдруг с тобой?»
«Я ведьму не пускал домой.
Стал мышью, приняв этот бой».

«Так ты – Пират, что год назад
Погиб, попав под камнепад?»
«Она устроила засаду,
Не в силах скрыть свою досаду,
И отомстила за отпор.
Теперь я – маленький мышонок,
И безобиден, как цыплёнок,
Хоть слышу, что крадется вор».
«Ну, что же было этой ночью?»
«Её не видел я воочию,
Но узнаю повадку волчью».

«Зачем же ей Невестин день?»
«В болоте есть трухлявый пень,
Под корнем спрятана кладовка,
Туда и тащит всё воровка.
В невесту на день превращаясь,
Крадёт и счастье и любовь,
Свою омолодивши кровь.
Расстроит свадьбу, век не каясь».
«А что же с Машей теперь будет?»
«Назавтра свет её разбудит.
Она проснётся. Всё забудет».

«Так, значит, ведьма в этот час
Быть может каждою из нас?»
«Нет, лишь невестами она
В день сватовства владеть вольна».
«И ничего нельзя исправить?»
«Я слышал, будто до утра
Спасённой может быть сестра».
«Как ведьму я могу заставить?»
«Сегодня в полночь на болоте,
На пень забраться в темноте,
И обратиться к пустоте».

«Да что я ночью там скажу,
Когда я и сейчас дрожу».
«Заклятье есть, но будь смелей».
«Ну, что же, говори скорей».
«О, пустота, природы мать!
Берёшь и даришь ты в заботе.
Заставь колдунью на болоте
Сестры Невестин день отдать».
Наталка повторила фразу,
Хотя запомнила всё сразу.
Но как последовать указу?

Едва дождавшись ночи длинной,
Чтоб мысли следовать мышиной.
Наталка тихо помолилась
Одна в опасный путь пустилась.
Огни остались за спиной,
Для возвращенья это знаки,
Там где-то лаяли собаки.
Лес ночью был совсем иной.
Но вскоре выплыла луна,
Тропинка стала ей видна
Немая, страшная картина.

Бесшумно филин пролетел,
Он по ночам немало дел
В густом лесу себе находит.
А за кустами кто-то бродит.
И чьи-то красные зрачки
Крадутся следом за Наталкой.
«Вот познакомлю их со скалкой!»
Исчезли злые светлячки.
А, может, заплутали сами.
Бродить дремучими лесами…
Богаты дебри чудесами!

Но вот она и на опушке,
Не стать бы блюдом на пирушке
У местной нечисти лесной.
Как страшно в ночь ходить одной!
Болото топкое в низине
Вздыхает жутко в тишине.
Мурашки стынут на спине.
Там тайна скрыта посредине.
«Пустите, лешие меня,
Не в силах я дождаться дня.
Сейчас хочу дойти до пня».

Туман клубился над болотом
В ответ Наталкиным заботам,
Но ветерок его прогнал,
И путь девчонке показал.
Шагнув в холодную трясину,
Пошла искать трухлявый пень,
Где спрятан был Невестин день.
И путь лежал на середину.
Вокруг – пугающие звуки,
Из жижи тянутся к ней руки,
Да будет ли конец сей муки.

Дрожа от холода и страха,
Она ползла, как черепаха,
Но к полночи нашла тот пень
Хоть всё в ней было набекрень.
Вдруг стихли шорохи вокруг.
С шипеньем жутким в тишине,
С отметкой чёрной на спине
Колдуньи сотни верных слуг
Замкнули ядовитый круг.
Наталку тут сковал испуг.
Найдется ль в мире верный друг.

Но тень закрыла лунный свет,
Казалось, что спасенья нет.
Молиться Натка начала
Но вот погибнуть не смогла.
Пришёл на выручку мышонок,
Он водных крыс привёл с собой
И начался кровавый бой,
За жизнь одной из всех девчонок.
Когда-то бывшие людьми,
Собаками и лошадьми
В крыс обращались колдунами.

Недолго продолжалась схватка,
Загрызли гадов без остатка.
На пень Наталка влезть спешит
Заклятье быстро говорит.
«О, пустота, природы мать!
Берёшь и даришь ты в заботе.
Заставь колдунью на болоте
Всё, что украла, возвращать».
Не разглядеть чудес впотьмах,
Да и не выразить в словах,
Они бывают только в сказках.

Луной болото озарилось
И всё вокруг преобразилось.
Здесь появились кони, люди,
А кто-то – даже на верблюде.
Себя с восторгом узнают,
Толкуют дружно, кто есть кто
Как трудно знать, что ты – ничто,
От счастья плачут и поют.
Угомонившись, все гурьбой
Пошли дорогою прямой,
Чтоб поскорей дойти домой.

Пират лизнул Наталке щёку
«Наш дом совсем неподалёку.
Скорее на спину садись,
Я побегу, а ты – держись».
Как хороша домой дорога,
Когда ты знаешь, что теперь
Колдунья не откроет дверь,
А верный друг ждёт у порога.
Но главное, Невестин день
Отныне не похитит тень,
Она теперь в болоте слизень.

Посёлок сонный «Говорки»
Давно стоявший у реки,
Проснулся, как обычно – в пять,
Пастух коров шёл собирать.
Всё шло спокойно и привычно,
Вот только волкодав Пират
Что потерялся год назад,
Залаял утром, как обычно.
Да Маша, излечившись вдруг,
Позвала утром всех подруг
За ягодой пойти на луг.

Лишь младшая, Наталка, спала.
Сказавши, что вчера устала.
Ах, все девчонки так нежны,
Для них и сказки все страшны.
Они бояться всякой тени,
Приметам верят до сих пор,
А погадают, вечно – спор.
Как разобраться в дребедени?
Мне тоже было слушать лень,
Но вот один болотный пень
Поведал про Невестин день.

*Сажень – мера длинны. Маховая сажень - в размах обоих рук,
по концы средних перстов, косая сажень - от ножной
пятки, до конца поднятой вверх руки противной стороны.

**Лихо - в первом значении – зло, во втором - бойко, молодецки.

***Чело – лоб, часть головы от темени до бровей.

13. Дуэлянт

Я стал литературным дуэлянтом,
Не потому, что циник и хамло.
Как шпагою, дарованным талантом
Сражаюсь, если в рифме вижу зло.

В эпоху путешествий был корсаром,
Не признавал дворцовый этикет.
Противника валил одним ударом,
Предпочитал клинок, а не мушкет.

Был рыцарем при короле Артуре,
Честь дамы на турнирах защищал.
Двуручный меч подобно увертюре
Перед сонетом пламенным звучал.

Был мушкетёром, Анну охраняя,
С тех пор я кардиналов не люблю.
Был счастлив, часто шпагу обнажая,
И об ушедшем времени скорблю.

Потом в России был гардемарином,
Порой шалил, но честь свою берёг.
И кошелёк не сделал господином,
А зло всегда сгибал в бараний рог.

Прошли года, в почёте аксельбанты,
И позабыто слово секундант.
В литературе блещут спекулянты
Вот потому проснулся дуэлянт.

14. Восторг

Витиеватою строкой восторг из-под пера струиться,
Изящный вензель, словно вытканной канвой,
Остывшим чувством на покорный лист ложиться.

Он первым жажду утолит, и напоит собой страницы,
Застывшие слова, как будто в бережный конвой,
Они в себя вбирают, оставляя белые границы.

Там в пелене для посвященных таинство клубиться,
Всё недосказанное, обретя безмолвье и покой,
До срока скрытого в томлении храниться.

На полках пыльных книг застыли вереницы,
Как будто сговорившись меж собой,
Снаружи - близнецы, но очень разные сестрицы.

15. Отцу

Порой мне сниться отчий дом,
Неясных персонажей полный.
Где у двери встречает гном,
Серьёзный и немногословный.

Украдкой в душу глянет мне,
Как будто в чем-то осуждая.
И, звякнув связкой на ремне,
Пропустит, не сопровождая.

Знакомый мир родных вещей
Теплом из детства окружает.
Как будто сказочный кощей
Их здесь навеки сохраняет.

Все на местах своих лежит,
Не движется и не пылится.
У свечки пламя не дрожит,
И занавес не шевелится.

Лишь гости бродят в тишине,
Меня совсем не замечая.
И тают тенью на стене,
На всё молчаньем отвечая.

Зачем являются сюда
И старый дом они тревожат.
Быть может, ждут они суда,
Иль думают, что дом поможет.

Немало лет он простоял,
И видел многое и многих.
Тех, кто на полпути застрял,
Не соблюдая правил строгих.

Из мира в мир переходя,
Не пожелал со злом мириться,
Покой душевный не щадя,
Он вновь намерен воплотиться.

Иль призраком навеки стать,
Веками ждать заветной встречи.
И все кому-то рассказать,
Найдя посредника для речи.

Возможно, это - миражи,
И плод моих воображений.
Мой милый дом, мне подскажи,
Развей неясный дым сомнений.

Ужели вправду мне дано
Здесь грустный взгляд отца увидеть.
И я скажу, что сам давно,
Детей учу любить и ненавидеть.

Что стал спокойней и мудрей,
Но часто сон мой мысль тревожит,
Что не успел я быть добрей,
И обижал его, быть может.

Что хочется его обнять,
И вновь помериться плечами.
Так много хочется сказать,
Вот потому не сплю ночами.

16. Первый снег

Земля нежданно обновилась,
Невестой юной нарядилась.
Её серебряный наряд
Увидеть нынче каждый рад.
А снег кружится и летает
И в сказку молча приглашает,
К ногам ложиться не спешит
И всё летит, летит, летит.

Бесшумно падает на плечи,
Румяной деве шепчет речи
О принце в дальней стороне,
Что к ней стремиться на коне.
Влюбленных нежно обнимает,
От всех невзгод оберегает,
Стеной вставая на пути,
Он нечисти не даст пройти.

Романтиков зовет с собою,
Вдали не ясной чередою
Пред ними замки и дворцы
Где рыцари и близнецы.
И тайный знак, и плащ, и шпага,
И друга верного отвага.
И та, что снится так давно
Вдруг ночью отворит окно.

Что только снег ни навевает,
Он всех и вся любя, скрывает.
Метелью заметёт следы
От мчащейся за мной беды.
И на ночь сказку он расскажет,
А поутру опять покажет
Небесной чистоты сюжет,
Где чёрных пятен вовсе нет.

17. Флинт

У меня в душе не слышен звук тальянки,
Рыжий юнга чаще склянки бьёт.
Ветер с вантами играет в прятки,
И на мачте Роджер песнь свою поёт.

Стивенсон рассказывает сказки,
Флинт своё ржавьё куёт.
И Дантес, по Фариа указке,
Драгоценностей сундук берёт.

Там пираты парус подбирают,
Галионы в трюмах золото везут.
А конквистадоры инков побеждают,
Джентльмены гимн морям поют.

Одноногий Сильвер замышляет
Капитана Смоллита убить.
Дух авантюризма на море витает,
И судьба решает - быть или не быть.

18. Зачем

В тумане слов и взглядов чуждых,
В объятьях липкой суеты.
Среди забот и дел ненужных,
Я маюсь от куриной слепоты.

Зачем живу на этом свете,
К чему все праздные слова,
Кто за свершенное в ответе,
И почему любовь права.

Откуда боль и униженье,
Что миром правит все века,
Мой путь с мечом или - смиренье,
И пятится ли времени река.

Чей взор заглядывает в душу,
И что болит там иногда.
Спасет ли дождь её, как сушу,
Когда с небес течет вода.

Наверно, звезды навевают,
Вопросы детские мои.
Незримым почерком скрывают
В глубинах строчки, как слои.

19. Та, что спускается с небес

Она, едва касаясь взглядом,
Среди толпы прохожих не спешит,
От кепи тень едва дрожит,
С зеленоватою сережкой рядом.
Прекрасна, непреступна, холодна,
И сердце прячет за семью замками,
Так гордо шествует одна,
Та, что живет за облаками.

Ритм каблучков, звучащий в суете
Так незаметно моё сердце подчиняет,
И в такт ему оно безропотно меняет
Простой мотив на увертюру красоте.
Изящество, изысканность, загадка,
Румянец от мороза на щеках,
И взгляд, лишающий рассудка,
У той, что обитает в облаках.

Теряюсь и приблизится не смею,
Горящим взглядом каждый жест ловлю,
И обернуться в мою сторону молю,
Хотя, открыться от волненья не сумею.
Мистификаций, таинства полна,
И, кажется, что это сотворил какой-то бес,
Но мне навстречу хлынет пешеходная волна,
И та, что опускается с небес.

20. Ходики

Из детства "ходики" мне по ночам слышны,
И кружка с пенкой на столе ещё дымится,
Как хорошо я помню этот голос тишины,
Он успокаивает душу, если вдруг присниться.

Чуть скрипнет половица слева у двери,
Где тень от фикуса за гвоздик зацепилась,
О ней давно забыли за окошком фонари
Поверив, что окошко ставнями прикрылось.

Под абажуром дремлет старый "Крокодил",
И крошек нет на толстой скатерти с кистями.
Хвостом их кот Василий ненароком зацепил,
Когда прошёл на кухню поделиться новостями.

Кровать никелированными шишками блестит,
Меня в перине от любых невзгод оберегая,
А на комоде одежонка ровной стопкою лежит,
Семейству слоников дорогу преграждая.

В соседней комнате размеренно идут,
Из темноты о вечности едва напоминая,
Моё дыханье уравнять с собой зовут
Отцовы "ходики" стучат, не отставая.

21. Надежда

Блестящий лозунг мудреца -
Свобода, равенство и братство.
Заполнил пылкие сердца,
Надежду водрузив на царство.

Немало крови пролилось
Во исполнение желаний.
Но всё же, так и не сбылось,
Заветное из тех посланий.

Свободу каждый понимал
Для слова, дел и наслаждений.
Но у другого отнимал
Частицу посланных мгновений.

Как равным целый век прожить,
Когда мы рождены иными.
Стремимся уникальностью дерзить,
И как равняться нам с больными.

Брататься с миром не с руки,
Лукавить вряд ли кто захочет.
Достаточно одной строки
Для тех имен, что нам пророчат.

Но всё же грустно сознавать,
Что умер миф, и мы как прежде,
Готовы сердцем принимать
Три слова в призрачной надежде.

22. Иллюзия

На полках, в книгах мудрости великой
Пылятся тайны бытия.
Судьбы чужой и многоликой
Следы впечатаны, молчание храня.
Пытливый взор, по строчкам пробегая,
В себя вбирает смысл жития.
Чужие страсти в сердце оживляя,
Добро преемлит, гонит зло, браня.

Великая иллюзия вселенной!
Мир, созданный на кончике пера.
Как Афродита мысли пенной,
Как Ева из Адамова ребра.

Писатель, создавая труд нетленный,
В счастливых муках творчества парит.
Свои эмоции в тот миг благословенный
Он в строчки обращает, как в гранит.
Читатель за короткий век свой бренный
Успеет столько жизней пережить,
Что перед смертью слышен шёпот откровенный,
- Учитель, я готов на новый круг ступить.

23. Домик у моря (романс)

Когда-то девушкой невинной и простой,
Влюбилась тайно в офицера флота,
Меня пленили его нежность и покой,
И эполетов пышных позолота.

По выходным встречались на Большой Морской.
Он так смущался, мне, целуя руку.
В походах, позабыв о жизни городской,
Совсем не знал любовную науку.

На Графской пристани читал свои стихи,
Пытаясь скрыть предательский румянец.
И не стремился мне набиться в женихи,
Среди знакомых был, как иностранец.

В ночной тиши о звёздах долго говорил,
И обнимал меня так неумело.
О, Боже, как меня он трепетно любил,
И губ моих касался так несмело.

В Стрелецкой бухте объяснял, что корабли
На рейде по штормам лихим тоскуют.
Но в рундуках у многих горсть родной земли
Спасает, когда жизнями рискуют.

На ботике мы с ним катались в Инкерман,
И счастье виделось в воображеньи.
Но неожиданно прервался наш роман,
Его фрегат потоплен был в сраженьи.

Мой милый рыцарь, мой отважный капитан,
Я буду ждать тебя у равелина.
Сегодня под моим окном зацвел каштан,
И нашей встречи будет годовщина.

О, море синее, прошу – верни его,
И не ревнуй, разлучница, жестоко.
Давно состариться успела без него,
А ждать так тяжело и одиноко.

Стрелецкая и Инкерман – бухты в Севастополе.
Равелин - м. франц. воен. укрепленье.
В Севастополе Константиновский равелин охраняет вход в бухту.

24. Городской роман

Сонный Город в ожидании рассвета
С гулкой Тишиной расстаться не спешил,
Он стеснялся у неё спросить совета.
Мялся. Всё вокруг да около ходил.

Темень, веселясь, хихикала в сторонке
Мол, давно бы повзрослеть ему пора.
Слыхано ли дело! Он – ещё мальчонка,
А, гляди, туда же. Ну, и детвора!

Город засопел, обиделся на Темень,
Фонари в округе мигом погасил,
А потом остыл, и был как прежде - кремень,
Он сдержался. Молод, но хватило сил.

Ветерок – предвестник скорого рассвета,
Сумерками Темень злую припугнул.
Та решила сразу – ни к чему вендетта,
Скрылась в подземелье, там ушла в загул.

На востоке небо занялось румянцем,
Зябко Тишина укуталась в туман,
Крикнул теплоход, и эхо, оборванцем
Кинулось в ответ, пугая горожан.

«Полно запираться и таиться, Город,
Спрашивай скорей, мне время уходить».
«Я влюбился, хоть на самом деле молод,
Но не знаю, как об этом говорить».

«Ясно. Кто же эта милая девица?»
Тишина шептала, у реки таясь.
«Наша первая красавица – Столица!»
Молвил Город, откровения стыдясь.

Покраснели окна у домов-высоток,
А затем и краской залило дворы.
Город стал похож на ветреных красоток,
Что румянами балуют до поры.

Совладав с волненьем, и вздохнув протяжно,
Город всё же робко Тишину спросил
«Как признаться, ведь вокруг неё вальяжно
Даже Питер увивался что есть сил».

Тишина ему ответила не сразу,
Будто вспомнив давнюю печаль свою.
Ветер им помог, собрав из тучек фразу.
И на синем небе плыло «Я люблю».

25. Шоколадный океан

В шоколадном океане
Где высокие цунами
Обозначены волнами,
Скрыты в кружевном тумане,
Тайный предначертан путь.

Юнги наблюдают зорко,
Замечая риф и мели
Где бы, не дай Бог, не сели
И пройти могли бы ловко,
Да разведать тайный путь.

Штурман, поправляя китель,
Чтоб избегнуть поражений,
Вспомнил карты всех сражений,
Где в желанную обитель
Тайный обозначен путь.

Раскурив из вишни трубку,
Верный подобрав момент,
И проверив инструмент,
Шкипер покидает рубку,
Чтоб пройти заветный путь.

Обогнув не раз цунами,
Нежным взглядом и перстами,
Что ещё милей с годами,
Если скрыто кружевами,
Шкипер лег на тайный путь.

Он, подобно Одиссею,
Меж качающихся скал,
Где просвет едва мелькал,
Лишь с отвагою своею,
Проскользнул, куда желал.

В обрамленье скал округлых
Бухта плоская лежит,
Она тайну сторожит,
Скрытую в изгибах смуглых.
Что в запретах и шелках.

Быть искусным в заговорах,
Тайны ароматов знать,
Чтобы ими отвлекать,
Всех охранников в дозорах.
Вот секрет больших побед.

Продвигаясь в лунном свете
Лишь на ощупь, не спеша,
Пылкий шкипер, чуть дыша,
Зная толк большой в предмете,
Холм заветный отыскал.

Он украшен был газоном,
С модной стрижкой naturelle?
(как бы здесь не сесть на мель)
Ведь воспет был Аполлоном.
В - мифах, сказках и стихах.

Розы куст с бутоном нежным
Отыскать не мудрено,
Только таинство одно
Остаётся неизбежным.
Жаль, не всем оно дано.

Сказки сладкие Востока,
Храмы Индии святой,
Похищают наш покой,
Приводя к любви истокам.
Но познанье это – труд.

Обуздав огонь желаний,
В ласку натиск обратив,
Как бы ни был ты ретив,
Окунись в страну мечтании.
Результат красноречив.

Быстро тает шоколадка
Под дыханием любви,
У неё права свои.
И сжигает без остатка.
Если сможешь, то лови.

Штиль нам бурю обещает
А кому – девятый вал,
Только б выдержал штурвал!
Шкипер точно это знает.
Он в морях не раз бывал.

Первых всплесков содроганье.
Бухта волнами пошла,
И стихия заревела,
Погасив огонь сознанья.
А пожар страстей зажгла.

Темп погони или схватки,
Жаркий бой со всех сторон
В унисон раздался стон.
Не от боли. Он был краткий,
И навеял тихий сон.

Утро. Где-то голоса
По-над бухтою витают,
Очертанья удивляют,
Буд-то выпала роса.
Да опали паруса.

Солнце золотило море.
Бриз попутный не скучал,
Судно сильно не качал.
Разгулявшись на просторе,
Моряки приплыли вскоре.

Раскурив из вишни трубку,
Шкипер на воду глядит,
Не о чём не говорит.
Сделав в памяти зарубку
Как ласкает ураган
Шоколадный океан.

26. Январский снег

Высоким, пышным покрывалом
Упрятал снег осенний след.
Окутав сказочным обманом
Раскинул серебристый плед.

В полях рассыпав самоцветы,
Церковный крест, убрав каймой,
Рисует новые сюжеты,
В сугробы манит за собой.

Играя в прятки с вечным дедом,
Сковавшим льдом речную гладь,
Несётся без оглядки следом,
Припорошив берёзки прядь.

Трем пням, как бывшим братьям ратным,
По белой шапке подарил,
Все ветки слоем многократным
Он, не скупясь, принарядил.

Седой сосны слезу скупую,
Что вынудил пролить мороз.
Укрыл собою, как родную,
Её беду приняв всерьёз.

К малышке-ёлке след запутал,
Тропинку к берегу спустил.
Устав, скамейку там укутал,
И в одиночестве грустил.

27. У камина

Зарывшись в плед на даче у камина,
С бокалом терпкого бордового вина.
Грустя, подумал, что минула половина,
Мне дней земных отмеренных сполна.

Огонь, не торопясь, мне душу согревает,
Воспоминанья в танце язычков даря.
И череда событий в пламени мелькает,
Под завывание метели ноября.

Вина и времени особенная призма
Акценты переставит не скупясь.
И зазвучит иначе прежняя харизма,
В грехах себе сознаюсь, не стыдясь.

Весны наивной юные порывы
Коварный март апрелю передал.
А майский ливень нас застал у ивы,
И первый поцелуй под громом прозвучал.

Июль меня с другой теплом окутал,
Дурманом трав на сенокосе опьянил.
Но в августе туман дороги перепутал,
И звездопад мне предсказанье начертил.

Оно сбылось осенней сказочной порою,
Когда сентябрь ярким золотом кружил.
Весь мир вокруг наполнился тобою,
И странно сознавать, что без тебя я жил...

Темнеет раньше, стылый ветер завывает,
И первый лёд среди листвы уже блестит.
Твой милый образ мою душу согревает,
И сердце зимний холод не страшит.

28. Карина

В лазурной бухте на Карибских островах,
Под солнцем жарким, в мареве душистом
Весь в парусном убранстве, словно в кружевах,
Корвет собою любовался в отражении волнистом.

Изящный корпус, рубка, тонкий такелаж,
Форштевень, как блестящий шлем легионера.
Один лишь вид его корсара приводил в кураж,
Желанье им владеть у знатока - миллионера.

Он был похож манерами на франта в Тюильри,
И был стремительным в атаке, как пантера.
Любил понежиться на водной глади до зари,
В мечтах своих, роднясь с героями Гомера.

Он в жаркой схватке первым шел на абордаж,
Сосной канарской, словно в латы облаченный,
Среди врагов он сеял панику, и даже саботаж,
Фортуны баловень и на удачу обреченный.

В походах дальних он команду выручал не раз,
Легко лавируя меж рифов и ловушки избегая.
Свои проблемы он скрывал от любопытных глаз,
Слывя счастливчиком, пробоины по ночам латая.

Укрывшись от побед среди лазурных вод,
Уютной бухты под названьем "Слёзы крокодила"
Он наслаждался тишиной, и звездный хоровод
В мечтах его кружил, но грусть не проходила.

Он долго ждал, когда в полночной тишине
Дверь скрипнет, огонек сигары загорится,
И кэп, с бутылкой рома и без шпагой на ремне,
На полубаке с вахтенным разговорится.

Как он любил его охрипший баритон,
И след на палубе его ступней горячих.
Когда ладонью к мачте прикасался он,
Так нежно, словно жил среди незрячих.

Давно по побережью странный шёл смешок,
О тайных чувствах у корвета к капитану.
Но ничего поделать он с собой не мог,
Хотя молва волной соленой поливала рану.

Корвет не верил в предсказанья и судьбу,
Что корабельная душа не поддается страсти.
Но если шторм за жизни начинал борьбу,
Он кэпу позволял с размаху резать свои снасти.

Бывало, в битве с каравеллы залп дадут,
Чтоб капитанский мостик разнести на части.
Он на волне взлетал, подставив днище под салют,
Собою, прикрывая капитана от напасти.

Он стал товарищем на рейде и в строю,
Он с кэпом породнился на просторах океана.
Он за него отдал бы жизнь свою,
Но тень меж ними встала из ночного ресторана.

Однажды, на Ямайке празднуя успех,
Команда с капитаном веселилась до упаду.
Он, как всегда, был лучше и трезвее всех,
Но взгляд испанки сердце кела заманил в засаду.

Корвет тогда почуял грусть в его руках,
Лежащих на штурвале как-то безразлично.
Они в тумане заплутали, словно в облаках,
Хоть кэпу сей маршрут известен был отлично.

Потом корвет своё название сменил,
По воле Кэпа на корме "Карина" появилась.
Тогда он терся о причал, что было сил,
Но имя на корме и в сердце кэпа зацепилось.

Он ревновал, страдал и рвался в бой,
В безумии безвременно ища кончину,
Но управляемый любимою рукой,
Он кэпа не увлёк с собой в пучину.

Корвет не смог предать свой идеал,
Простил ему "Карину" и влеченье.
Лишь Кэп отправился на портовой причал,
Он без причины затонул, где даже не было теченья.

Исчез бесследно у Ямайских островов,
Молва гласила, что была на то причина.
И сколько ни искали, беден был улов -
Всплыла одна дощечка и именем "Карина".

29. Маляр

Метель с утра намела не только сугробы, но и непреодолимое желание согреться. Водители, уныло тащившиеся в теплых машинах по вечным пробкам московских дорог, были лишены главного. Они забыли, что такое русская зима, что значит, с морозца заскочить в питейное заведение и опрокинуть стаканчик. Теперь многое не так - менеджеры заменили мужиков, пиццерии и суши-бары затмили трактиры, а традиционное белое вино господина Смирнова потеснили настойки, ликёры и прочая заморская муть, разливаемая по мензуркам с красивыми этикетками тут же в подвалах местными умельцами. Впрочем, не всё так печально. Ещё осталось немало любителей русского застолья и тех, кто не забыл, как его организовать. Есть, конечно, роскошные рестораны с икрой, стерлядью и медвежатиной, но они доступны очень состоятельным господам, которые приглашают туда иностранцев в надежде стать еще богаче. Для большинства же скользящих по вечно заснеженным улицам прохожих, есть небольшие и очень уютные заведения, даже подвальчики, где русским духом пахнет. Грибы, огурцы, капусточка - и всё это прямо из бочек - с лучком, чесночком, клюквой, морошкой, голубикой. Картошка жареная, отварная, печеная - с маслицем, укропчиком и шкварками. Пироги, пирожки, кулебяки, пельмени и вареники. Суточные щи, борщи, окрошка, уха, суп из потрашков. А гречневая каша с телятиной и бараниной! Гуси, куры, индейка - с яблоками и на вертеле. Эх, да что там. Не знаю, как вы, а у меня уже рука потянулась к крепкому огурчику. Не к корнишону какому-то, а к нашему огурцу, чтобы хрустнуть им можно было в своё удовольствие.
Ввалившись в такое заведение с клубами морозного воздуха, и отряхивая снег с ботинок, мужчина средних лет, быстро оставив пальто в гардеробе, и, потирая руки не столько от мороза, сколько от предвкушения, навеваемого ароматами кухни, вошел в небольшой зал. Здесь не было омаров и деревянных палочек для риса, впрочем, запаха махорки тоже не было. Долго не раздумывая, он подошел к стойке, за которой стоял здоровенный мужик в поддевке с окладистой бородой.
- Здорово, отец. Мне бы согреться.
- Сейчас сделаем, любезный. Никитка, проводи гостя.
Подбежал юркий улыбающийся молодец в красной косоворотке и черных, начищенных до блеска сапогах.
- Если располагаете временем и не против компании, то у нас как раз один посетитель Вас дожидается.
- Кто таков?
- В уголке у окна сидит. Если не возражаете, то - извольте.
- Отчего же.
Они прошли через небольшой зал, уставленный добротной грубоватой мебелью. Все были заняты своим делом, и на пришедшего никто не обращал внимания. Даже одиноко сидящий за столиком темноволосый мужчина, к которому они направились, почти не отреагировал на вопрос о возможном беспокойстве. Он был далеко не богатырского телосложения, но, судя по посуде на столе, сидел здесь давно и с размахом.
- Ну, что, за знакомство?
- Будь.
Глядя прямо в глаза друг другу, они стукнулись стаканами, и белое вино плеснуло на скатерть. Молча закурив, и не торопясь с разговором, налили по второй.
- Вот за что я люблю свадьбы зимой, так это за единое желание, охватывающее весь коллектив уже через пол часа торжества. На морозце жених и невеста с гостями сделают пару снимков, положат цветы героям, пройдутся нарядные по центральной площади или аллее, и можешь не сомневаться - охвачены одним порывом. Поднять за молодых не бокал шампанского, а рюмку водки. Пусть молодожены не пьют, сидят и слушают. А все, как один. Крепко и правильно.
- Глубоко.
Они выпили, и черный хлеб и селедочкой был очень кстати. Тепло разливалось внутри, отогревая не только замерзшее тело. Стало как-то уютно и хорошо. Окружающие лица казались родными. Внутри рождалось необъяснимое желание поговорить и даже высказаться. Неважно, что раньше это был посторонний человек, сейчас перед тобой был собеседник, готовый терпеливо выслушать и посочувствовать. Это у французов принято самому подливать себе в бокал вино и, не обращая внимания на окружающих, его пить. У нас за столом такое поведение недопустимо. Мы все стараемся делать вместе. Жить и умирать, болеть и радоваться. А кто не с нами в этот час, тот - чужак. Попробовал бы кто-нибудь из нас, придя в гости, расплатиться с хозяином за угощение, как это делают немцы, или не пригласить за стол случайно зашедшего знакомого, как это желают французы, или долго говорить о любви к женщине, но не разрешать им садиться за один стол, как это делают на Востоке и Кавказе. Впрочем, и для них странны наши традиции.
- Я вот не пойму. Ты, вроде как из зоны, но какой-то мутный.
- Это я с непривычки. Неделю как откинулся.
- А что такой невесёлый?
- Второй день тут кореша жду. Надо как-то определяться.
- Не похоже, чтобы ты из братвы был. Разве что - катала.
- Нет.
- Вот я и в толк не возьму, кто ты. Ну, давай за волю.
Посуда быстро пустела, и доверие к собеседнику становилось прочнее.
- Я пятерку схлопотал. Старушку сшиб. А до этого был журналистом в небольшом городе. Когда в отряде появился, думал - не выдержу. Чужой мир для такого хлюпика, как я. Но буквально на второй день помог одно письмо написать. Слышу, бедолага мается, пытаясь прошение составить. Я так написал, что к нему сразу следователь заявился. И тут меня приметили. Я стал малявы кропать для всей братвы. Заявления, прошения, требования и по личным вопросам. Короче, углубил специализацию и стал приносить пользу. Через два года уже был библиотекарем и помогал начальнику отряда заочно учиться. Освоил уголовный кодекс, был допущен к делам осужденных и помог шестерым досрочно освободиться. За примерное поведение и сам на год раньше вышел. Только вот братва послала меня в их юридическую контору. Дела продолжать.
- Ну, зона тебя так просто не отпустит.
- Да и назад в малотеражку мне хода нет.
- Тогда давай выпьем за тебя. Погоняло-то твоё как?
- За малявы меня моляром прозвали.
- Похож. Тебе привет, от Тарана. Помнишь такого?
- Как не помнить. Значит, это тебя я тут жду. Не торопишься.
- Куда спешить, все там будем. А дело для тебя уже есть.
- Что за дело?
- Ничего особенного. Братана выручать надо, а то сгорит.
- За что его взяли?
- Клиент несговорчивый попался. Пришлось разъяснить популярно.
- От восьми до двенадцати?
- Ну, не зря тебя сам Таран нам рекомендовал. Смышлёный.
Они помолчали и выпили за тех, кто остался там. Потом за удачу.
- Боюсь, я не смогу выполнить Вашу просьбу.
- А тебя никто не спрашивает, чего ты боишься. Работа есть работа.
- Я готов отработать свои долги иным доступным мне способом.
- И опять ты ничего не понял. Тебя разве не учили, что краски нельзя смешивать по своему усмотрению. Все надо делать по понятиям.

Они выпили на посошок, и собеседник заторопился по своим делам. Метель продолжала разгуливать по коротким улицам и кривым переулкам в центре. Некоторые места на тротуарах она заносила сугробами, в которых утопали ноги прохожих, а где-то оголяла их до асфальта. Но это было лишь видимость полного своеволия. Время от времени появлялись дворники, родившиеся и выросшие совсем в иных местах, но вынужденные подрабатывать здесь, отчего они вечно ругали Москву за снег, грязь и прохожих. Пряча свои лица от леденящей метели в тонкие воротники спецовок, разукрашенных под камуфляж, они не обращали внимания на припаркованную машину недалеко от входа в питейное заведение. Сидевший внутри мужчина время от времени включал двигатель, чтобы согреться. Он следил за дверью и вспоминал недобрым словом американцев, утверждавших, что автомобиль - лучшее место для скрытого наблюдения. Может быть, это в Калифорнии и так, но в России... Впрочем, работа есть работа. Появившаяся в ярко освещенном дверном проеме фигура отнюдь не богатырского телосложения его заинтересовала. Он вышел из машины и неторопясь тронулся вслед за неуверенно идущим мужчиной. Не было излюбленного киношниками поблескивания стали, противоборства со службой безопасности, поиска жертвы в прицел снайперской винтовки. Лишь двое прохожих случайно столкнулись на скользком тротуаре, занесенном снегом. Один извинился за причиненные неудобства и заспешил своей дорогой, а другой как-то импульсивно изогнулся и прислонился спиной к холодной стене дома, скрывая от редких прохожих небольшую рукоятку длинного шила, тонкое острие которого остановило мятежное сердце. Наверняка, у подвыпившего мужичка, неловко присевшего в сугроб у чужого подъезда, еще и обчистят карманы, а следователь, увидев справку о недавнем освобождении, не будет напрягаться и спишет всё на разборки между бомжами. Дело полежит какое-то время под пыльными папками, пока его не "пришьют" какому-нибудь бедолаге, который сознается и в этом лишь бы его побыстрее забрали из холодного подвала, который метель никогда не обходила стороной. У каждого своя работа. И только однажды вечером в одном из питейных заведений столицы, стилизованной под купеческий трактир, мужчина опрокинет стакан белого вина господина Смирнова со странными словами:
- Ну, не поминай лихом, маляр.

30. Моё

Зима уже не первый раз в этом году попыталась установить свои порядки, но снега не получилось. Серые облака лишь добавили грусти к серым зданиям и безлюдным серым тротуарам. Субботнее утро в Москве только в районе вокзалов и у входа в метро напоминают столицу. Стоит свернуть в соседний переулок, и ты окажешься в безлюдном месте. Большой город отдыхает от недельной суеты, выдохнув в пятницу вечером за свои пределы миллионы человеческих и автомобильных пылинок. Только по главным артериям ещё текут потоки любопытных школьников, зевак и покупателей, но в основном, город затих и даже не дышит. Возможно, только к вечеру он встрепенется праздной волной развлечений, засверкает огнями реклам и нагловатым светом фар блестящих дорогих авто. Сейчас же он долго будет дремать, добродушно прислушиваясь к утренним прогулкам "собачников" и жаждущих похудеть. Большой и молчаливый организм тоже устает от полчищ интервентов, осаждающих его всю неделю. Ещё затемно огненные реки машин и электричек начинают стекаться со всех окрестностей, заполняя светлячками фар все его прожилки. Безропотно терпеливый гигант принимает в свои недра миллионы ног и колес. Они весь день топчут его тротуары и мостовые, и вечером откатываются обратно, оставляя следы.
Хитрая осень воспользовалась этой суетой и задержалась дольше обычного среди серых стен и неровных улиц. В повседневной суете никто и не обратил на это внимания. Занятые своими важными и бесконечными делами москвичи и гости столицы лишь изредка поглядывали в окна и мельком замечали это. Дворники давно убрали опавшие листья, а те немногие, что еще цеплялись за свои ветки, напоминали, что это еще не зима. А осень не докучала дождями, поэтому её никто и не торопил. Незаметно пришедший ноябрь был сухим и безветренным. Он улегся на крыши домов, растекся по бульварам и паркам, и тихо нежился в маленьких уютных двориках богатых домов, которые на японский манер из нескольких кустиков, невысоких деревьев да пары серых валунов изображали законченную композицию. Осень прочно овладела городом и не собиралась сдавать позиции своей студеной сестрице. Особенно в это тихое субботнее утро ни у кого не было желания услышать завывание метели или дать засыпать себя мокрому снегу. Наверное потому, что еще не стерлись в памяти тихие летние дни, когда Москва замирает, покинутая жаждущими развлечений отпускниками и дачниками, оставляя натруженные тротуары бесчисленных улиц, переулков и проспектов в мнимом уединении, создаваемом густой зеленью деревьев.
Теперь же, когда осень смазала границы, удалив с глаз пелену листвы и затянув облаками небо, никто не задирает голову вверх на синее небо, и не замечает бегущее время по солнцу. Серое утро в безлюдном городе кажется вечным. От этого хочется идти неторопясь, прислушиваться к звуку своих шагов и думать, что все окружающее принадлежит тебе. Невольно превращаешься в сказочника, завладевшего огромным городом, вернее - целой страной. И можно часами блуждать по центру безжизненной столицы, которая становится сказочным королевством. Это осень решила поделиться с тобой своими владениями. То ли ей захотелось прихвастнуть перед бродягой, то ли она почувствовала родственную душу. Трудно сказать, почему. Но вдруг она расщедрилась, и открылась совсем не яркой броской красотой бабьего лета или буйством огненных красок листопада, а совершенно тихой, скрытой, и потому - удивительно нежной, трогательной своей чертой. Возможно, с годами больше начинаешь ценить покой и утонченность. Одиночество тяготит, но ненавязчивое, неброское общение привлекает. Открыв для себя безмолвного собеседника, можно с упоением предаться утренней прогулке, шагая без какой-то определенной цели по незнакомому маршруту. Ах, осень, почему я раньше не видел всего этого. Может быть, просто пришло время.
Постепенно в воздухе появляется приятный аромат кофе. Вот и дверь с названием какого-то кафе. Приглушенная музыка, мягкий свет, несколько маленьких столиков на двоих, но главное - такой густой аромат, что устоять просто невозможно. Наверное, я первый посетитель. У стойки две девчушки что-то оживленно обсуждают. Сажусь в уголке у окна. Заботливые руки зажигают передо мной на столике маленькую свечку. Заказываю коньяк и кофе. Господи, до чего становиться уютно. Согретый моими руками в бокале задышал коньяк. Его аромат мягко вытесняет собой осень, принося тепло. Укоряю себя за такую легкомысленную неверность, и, извиняясь, говорю, что мой сверстник только дополняет осень своими удивительными чертами. Маленький глоток надолго отвлекает мои мысли, и я прислушиваюсь, как он растекается по всему телу, щедро отдавая мягкое тепло и аромат. Этот янтарный напиток для меня. Прости, осень, мы так долго искали встречи. Не уходи, посиди рядом. Кто знает, что нужно человеку для счастья. Может ли кто-то выразить это в числах? Так редко вдруг ощущаешь себя счастливым. От какой-то мысли или взгляда, просто так, неосознанно. Но вдруг, бывает, нахлынет что-то, и хочется обняться, закрыть глаза и прошептать - Господи, как хорошо. Наверное, я смог бы перечислить пару десятков городов в разных странах, где мне нравились подобные кафешки, но нигде так не замирало сердце. Нигде я не ощущал такой душевной теплоты. Возможно, это время делает нас сентиментальными. Но я знаю, что мне не хочется уезжать из этой страны. Я здесь родился и здесь хочу жить. Это мой город и моя осень. Дай я тебя поцелую.

31. Наше прошлое

Первые лучи солнца не нашли отклика на столичных крышах в это майское утро. Было, похоже, что Москва, устав от праздников, повернулась на другой бок, намереваясь продлить удовольствие от безмятежной дремы и еще немного понежиться в теплой постели. Где-то на центральных улицах и привокзальных площадях суета не замолкала даже в эти тихие часы, но окраины, спальные районы, тихие старые переулки и дворики ещё спали, и лишь владельцы собак выгуливали своих питомцев, для которых ни календарные события, ни время года не оказывают особого влияния на привычный моцион. Это время всегда считалось сугубо личным. Даже звонки мобильных телефонов не посягают на его границы, несмотря на ускоряющийся ритм неспокойной жизни, который все чаще меняет наши взгляды на общепринятые пределы. В это время можно предаваться мечтам или приятным воспоминаниям, когда реальность и вымысел так ловко сплетают свои ветви, что хочется бесконечно бродить по их удивительным лабиринтам, оказываясь в плену своих фантазий. А лишь те, кто поддался легкому помешательству майских желаний и оказался в это воскресное утро рядом с другим человеком, который еще вчера вечером казался пришельцем из блаженной страны грез, а сейчас безразлично спит рядом, спрашивают себя, не ошибся ли он, так ли все должно было произойти. Наверное, потому, что мы очень ревностно относимся к будущему и прошлому. Мы всегда сами хотим контролировать процесс перехода из одной категории в другую. Настоящее - не в счет, оно есть и о нем не стоит беспокоиться, протяни руку - и дотронешься, потом крути, как хочешь. А вот с прошлым сложнее. Его не изменить. И главное - чем больше перешло из будущего в прошлое, тем меньше там осталось. Это и есть жизнь. Поэтому в молодости мы торопимся, бесшабашно растрачивая будущее, чем очень похожи друг на друга, и, лишь осознав, что впереди почти ничего нет, превращаемся в таких разных людей, с таким непохожим прошлым.
Те, кто просыпается тихим майским утром в одиночестве, уговаривают себя, что это и есть свобода, кто слышит не первый год знакомое сопенье рядом, любит помечтать, а кто увидел на соседней подушке новое лицо, начинает сомневаться. Со временем эти сомнения все сильнее. Мы становимся более осмотрительны и строже, ибо уже можем сравнивать. Опыт взаимоотношений оберегает нас от ошибок, но какая-то неудержимая жажда поиска все время подталкивает нас на необдуманные поступки. Наверное, мы оправдываем себя, ссылаясь на какие-то обстоятельства, но себе-то мы не соврем, зная как трудно утолить эту жажду. Останется ли она с нами навсегда или тоже когда-нибудь уйдет в прошлое и станет лишь предметом воспоминаний. Сможет ли она там поселиться по соседству с прошедшими праздниками и юбилеями, которых с некоторых пор становится всё больше.
- Интересно, человек умирает потому, что заканчивается отведенное ему время или он выполняет все, что предписано ранее? Скорее всего, и то и другое взаимосвязано, иначе более шустрые нарушили бы порядок. Хотя, можно ли вообще говорить о порядке в данном случае.
Эта мысль последней прозвучала в сознании мужчины, лежащего посредине большой кровати. По выходным он не бегал, объявляя мораторий на любые обязанности. Это была одна из немногих слабостей, от которой он не хотел избавляться. Обычно собранный и подтянутый, он всю неделю жил по строгому расписанию. Утренние пробежки в любую погоду, ледяной душ и спартанский завтрак заряжали его энергией на весь день. Работа давно стала смыслом его жизни, и он не противился этому. Отсутствие вредных привычек и семьи позволяли целиком отдаваться, как теперь говорят - бизнесу. Хорошая квартира, удовлетворявшая все его маленькие капризы, была крепостью, где он скрывался от внешнего мира. Даже нанятая домработница приходила в его отсутствие, и он общался с ней в основном записками.
- Эх, Егоров, никогда тебе никто не принесет воскресный кофе в постель.
С иронией подумал он о себе несчастном, о том, как было бы приятно почувствовать, ароматный запах колумбийского кофе рядом с собой. Не услышать звук кофемолки или приближающиеся шаги из кухни, а лишь уловить его запах, стекающий через края небольшой изящной чашки, которую заботливая рука незаметно поставила на кровать рядом с ним. Так чтобы он не обжегся и не опрокинул её, а мог спокойно насладиться, приподнявшись на подушках.
- Опять незримая блондинка неслышно кофе подает,
И томным взглядом обжигая, лимон на блюдечке несет...
Начал было подшучивать над собой, мужчина, играя роль одинокого страдальца, кому и сухарик не подадут. Друзья и коллеги знали это и всегда подыгрывали. Давно перейдя в разряд завидных холостяков, он умело пользовался своим положением. Немало красавиц тщетно пытались прибрать его к рукам, но он разменял уже пятый десяток, а своей свободы не утратил.
- Изящный стан, и грудь прелестна, и в кольцах узкая рука,
Свежа, как юная невеста, ты капни в кофе коньяка...
Продолжил он шуточное четверостишье, чтобы приподнять настроение. Частенько новые сотрудницы или знакомые знакомых, которые как бы невзначай оказывались рядом в удобных для сближения местах, попадались на его шутки. Нельзя сказать, чтобы он любил вгонять их в краску или высмеивать, скорее всего, это была защитная реакция на появление прелестницы в зоне досягаемости. Его досягаемости. За годы холостяцкой жизни он вполне освоил азбуку игры и был всегда на страже. На страже своей независимости - в делах и на личном фронте. Возможно, это был его талант так выстраивать взаимоотношения, что и бывшие партнеры по бизнесу и просто знакомые всегда с теплом отзывались о нем. Скорее всего, он с самого начала стремился к такому окончанию дела, и умело придерживался выбранной тактики.
- Допустим, найдется ненормальная, которая согласиться в расцвете красоты своей приносить тебе, о несчастный, кофе в постель и терпеть все твои выходки, а взамен что?
Продолжил мужчина свои размышления. Как бы оправдываясь, он всегда вспоминал своих знакомых, которые частенько прикрывались им, выбираясь, кто на рыбалку, кто - на охоту, кто - на вечер преферанса или свидания. Волею судеб он частенько был тайным поверенным мужских слабостей, от чего семейная жизнь представлялась ему сплошным переплетением страстей и интриг. Казалось куда проще и честнее жить в одиночестве и воскресным утром самому готовить себе кофе.
На кухне звучала ставшая последнее время любимой симфоническая музыка, жарился миндаль, поспевал кофе, и тонкие ломтики испанского хамона уже манили к себе. Он знал, что в процессе этого неторопливого завтрака у него вновь появиться лирическое настроение. Оно пробуждалось только в такие воскресные часы, когда он старался максимально отключиться от внешнего мира. Что-то возникало в душе одинокого мужчины и его влекло рисовать. Какое-то время он сдерживал себя, стараясь сосредоточиться на главном, когда неясное желание сформировывалось в конкретную идею. Он начинал видеть очертания композиции. Обычно это была такая буйная фантастика, что приходилось жертвовать деталями ради полета мысли. Однако, позже, когда он усаживался в кресле и начинал всматриваться в то, что получалось, он разочаровывался.
Никогда раньше он не рисовал и даже не пытался. Случаю было суждено все изменить. Прошлым летом он был с коллегами на Ибице. Неделю они купались, ходили по барам и пытались освоить нелегкое развлечение ночных дискотек. Все ушло бы в прошлое, не оставив и следа, если бы он не увидел однажды, как парень рисовал баллончиками с автомобильными эмалями на куске картона. Ловко прикрывая одни части рисунка какими-то мисочками, крышечками и дощечками, он разбрызгивал над другими краску, и за четверть часа получал удивительно яркий рисунок с глянцевыми изображениями, больше напоминающими фотографию. Инструмент подкупал своей доступностью, и, казалось, мог реализовывать самые смелые порывы фантазии. Приехав, домой, он попробовал сам нарисовать что-то, и заболел этим. Прошло около года, а у него уже были десятки картин. Поначалу он никому не показывал их, но потом не удержался. Представив гостям свои творения, он с удовольствием отметил их нешуточный восторг. У него действительно получалось. Это были картины фантастического и религиозного содержания. Он и сам не мог объяснить себе, откуда появлялись эти сюжеты - инопланетяне, невообразимое зверье, старцы с юными глазами, девушки-войны, всякая нечисть и благородство. Постепенно он начал использовать освоенную технику разбрызгивания краски как фон для более совершенных картин, рисуя их слоями и добавляя главное тонкими кисточками и перьями. Лики святых сменили грустные глаза пышных красавиц, роса на траве - батальные сцены апокалипсиса, стрекоза на сломанной травинке - знойные пейзажи планеты с тремя солнцами. Однако последняя идея никак не воплощалась в картину.
В феврале друзья затащили его в монастырь под Новгородом на проводы русской зимы. Весь день они играли в снежки, ели блины, катались с крутой горки, пили медовуху, орали песни, водили хороводы, рядились в расписные одежды и кувыркались в снегу как дети. После долгого и обильного ужина поехали кататься на санях, запряженных в тройки. Он очень хорошо помнил, как всех охватил какой-то необъяснимый восторг. В машине так никогда не чувствуется скорость. В воздухе уже витал запах весны, и сани летели ему навстречу, а он со свистом охватывал, обволакивал и проникал внутрь. Азарт погони за маячившими впереди санями просто опьянял. Накинутые казенные тулупы развивались на ветру, напоминая крылья. Казалось вот-вот и можно будет дотронуться до спинки летевших впереди саней, но возничий щелкал хлыстом и зычно вскрикивал. Лошади резко увеличивали темп, и сани отрывались от преследователей. Конечно, это была запланированная игра, но увлеченные ею участники гонок в азарте подбадривали своего возничего, суля деньги за выигрыш. Скорость, перезвон бубенцов, крики и хохот сливались в единый порыв, охвативший всех участников.
Именно тогда он увидел её глаза. Она обернулась, подшучивая над отстающими санями. Озорная улыбка, звонкий смех и яркий румянец так гармонировали её полушубку и цветастой шали, что он застыл от неожиданности. Она была видением из старых русских сказок или былин. Эдакая нереальная красавица, о которой можно только рассказывать или сочинять, но каких в жизни не бывает. К ней подошло бы имя Варвара-краса или Василиса прекрасная, а может, еще что-то сказочное, но она была живой. Особенно - её взгляд. Помниться, он тогда ухватил за плечи мужичка, погонявшего их тройку, и молил его догнать летящие впереди сани. Он тряс его со всей силы и кричал в ухо, что одарит его с ног до головы. Но то ли судьбе угодно было поиграть с ним, то ли случай такой подвернулся, только их сани с размаху влетели в сугроб и перевернулись. Все с визгом и криками вылетели в снег, и долго потом выбирались из него.
Вернувшись, веселая компания продолжала застолье далеко за полночь. Тогда никто и не заменил, что он все время вглядывался в лица всех встречных женщин, пытаясь отыскать её лицо. Однако ему так и не встретились те удивительные глаза. Была ли она из компании, что веселилась в другом ресторане или в соседней деревушке, спутал ли он её с кем-то, привиделась ли она ему, кто знает. Да только потерял он покой с тех пор. И чем больше проходило времени, тем сильнее становилась его желание встретить эту удивительную женщину, что могла так смеяться и смотреть. Иногда она снилась ему, и он пытался догнать улетающие вдаль сани. Почему-то босиком бежал за исчезающим силуэтом, протягивая вперед руки.
В который раз он собирался нарисовать её. У него уже получались и снег и резвые кони, и летящие сани, переполненные смеющимися людьми, даже лукавый мужичок, ухмыляющийся в жиденькую бороденку, был настолько правдоподобен, что казалось, молчаливо посмеивался над ним - а вот и не отыщешь ты свою королеву. Она и вправду стала королевой. Королевой его снов, его мечты.
- Нет, таких женщин не бывает - пытался уговаривать он сам себя.
И чем чаще он делал это, тем сильнее крепло в нем желание найти её или нарисовать. Да, именно - нарисовать. Воплотить свои мечты в необычную картину, не дававшую покоя вот уже несколько месяцев. Она должна была бы стать его лучшей картиной. Картиной его жизни. Вот только ему никак не удавалось передать выражение её лица и таких удивительных глаз. Как же это сделать, чтобы все смогли понять, какая удивительная женщина взглянула на него в тот миг. Королева!
Кофе давно остыл, а рука все еще держала маленькую изящную чашку из тончайшего прозрачного фарфора. Он только по выходным пил из нее кофе, и это была часть ритуала. Подобно жрецу или шаману он водил себя в состояние транса проверенным отточенным до совершенства способом. Каждая деталь имела свое предназначение и определенный смысл. Он должен нарисовать её. Он непременно нарисует её именно такой, какой он видел её в тот необычный вечер уходящей зимы. Не зря он гнался за ней в санях. Бешенная гонка была не случайной. Он хотел догнать свою мечту - недосягаемую и вечную.
Он обязательно нарисует её сегодня, нужно только припомнить все детали того вечера. Нужно окунуться в то время, в то настроение. Память хранит наше прошлое, ничто не ускользнет от его пристального взгляда. Вот засвистел встречный ветер, глухо застучали копыта резвой тройки, послышались голоса. Скорость нарастает. Нужно догнать мелькающие впереди сани. Она там. На этот раз у него получится, он догонит сани и попросит остановиться. Она, смеясь, согласиться, и будет стоять, и смотреть на него, а он будет рисовать её удивительное лицо и этот взгляд - волшебный, сказочный. И этот вечер на исходе зимы, и тройку, что уносит за собой сани по заснеженной бескрайней равнине, что хранит наше прошлое.

32. Поцелуи

Перчатки тонкой чуть касаясь,
Намёка тайного полны,
Они стремятся вверх, стараясь,
Укрыться в кружеве волны.

Браслета змейкой извиваясь,
На локте оставляют след.
С атласом на плече встречаясь,
Почувствуют призыв в ответ.

Цепочкой робко пробегая,
Твой учащённый пульс найдут.
С развитым локоном играя,
Пьянящий аромат вдохнут.

И ушку шёпот слов доверят,
В душе дурмана страсть зажгут.
К глазам закрытым путь измерят,
И губы жаркие найдут.

Слова в порыве забывая,
Расскажут им наперебой,
Желаний тайных не скрывая,
И сговорятся меж собой.

И эхом нежности коснуться
Белеющей во тьме груди.
За платьем серпантином вьются,
К загадке, скрытой впереди.

Крутой подъём одолевая,
Изгибы бедер повторят.
Желаньем жажды наполняя,
Покроют весь курчавый сад.

И лаской ветви раздвигая,
К источнику прильнут, дрожа.
В порыве всё вокруг сжигая,
В монарха превратив пажа.

Нарвав цветов в саду желаний,
Усталость соберут в букет.
Прильнув к щеке прохладой ранней,
Навеки схоронят секрет.

33. Для тех, кто верит в чудеса

Меж Рождеством и Новым годом
В наш дом приходят чудеса.
Скользя впотьмах незримым бродом,
Они бесшумно покидают небеса.

И в поисках души невинной,
Что свято верит в чудеса.
Они спешат дорогой длинной,
Чтоб заглянуть на полчаса.

Лишь полночь заключит в объятья
Всех, что уснули сладким сном.
Они, накинув в звездах платья,
Войдут, чтоб сниться им потом.

Узнав заветное желанье,
С лихвой исполнят все, как есть.
И, улыбнувшись на прощанье,
Оставят ждать благую весть.

Рассвет надеждой постучится,
И в сон ворвутся голоса.
Всё сбудется и всё свершиться,
Для тех, кто верит в чудеса.

34. Поздняя любовь

Любовь, как осень вдруг открылась
Последним солнечным теплом.
Мне долгожданная явилась
В убранстве ярко-золотом.

Весну и лето, как шальные,
Я проскакал в чужом ряду.
Срывал ромашки полевые,
И розы пышные в саду..

Прохлады грусть густым туманом
Прокралась в уголки души.
Былое видится обманом,
И жить приятнее в глуши.

Мундир гусарский стал мне тесен,
Люблю бродить в тиши лесной.
И не пишу весёлых песен,
Я очарован лишь тобой.

Как просто это всё случилось.
Как будто после пыльных бурь.
Судьба осенним днем пролилась,
Смывая наносную дурь.

Господь простил мне прегрешенья,
И подарил надежду вновь.
Рассеяв осени сомненья,
Я встретил позднюю любовь.

35. Шкипер

Бушприт рапирой атакует волны,
По стаксель, зарываясь в пенящийся вал.
Давно водой карманы юнги полны,
Но руки держат, жигу пляшущий, штурвал.

Кренясь, постанывают мачты брига,
Последний парус каменеет на ветру.
Меняя галсы, чтоб избегнуть ига,
Под илом, если буря стихнет поутру.

Перекричать пытался грохот шторма,
Да некому его команды исполнять.
Устал. Продрог. На нём морская форма!
Она ему поможет с песней устоять.

Давно перешагнув порог из детской,
В пятнадцать юнга правил этим кораблём.
Он не прельщался блеском жизни светской,
Свой выбор, сделав между скрипкой и рулём.

Но мать с улыбкой, нежною рукою,
Дверь на балкон закрыла. Сразу ветер стих.
Опали занавески за спиною,
Но на стене ещё висел морской триптих.

«Уже темнеет. Ужин стынет. Время.
Укрой-ка ноги пледом, милый мой герой.
На кухню отвезу. Забудь про бремя».
«На - камбуз!» «Извините, шкипер дорогой!»

36. Письмо

Когда костлявая с косой над изголовьем наклонится,
По ее жесту я пойму - мне изготовлена гробница.
Что поутру мне суждено в холодной дымке растворится
И в расписании моем уже прочерчена граница.

Жестоким словом "никогда" судьба молитву отчеканит,
И неоконченный рассказ в листках у ночника оставит.
Рекою время пронесясь, сотрет в душе воспоминанье,
И мудрой волею небес мне приготовит предсказанье.

Назначит время и число, когда вселюсь в иное тело,
И заново вступлю на круг, где ждет меня другое дело.
Другие встречи и слова, другие страны и печали,
Совсем, совсем другая жизнь и неизведанные дали.

Я с благодарностью приму всё предназначенное свыше,
И в сторону не отверну, коль суждено шагнуть мне с крыши.
Лишь об одном позволь просить, когда судьбу мою верстая,
Захочешь каплю счастья дать, меня за верность награждая.

Пусть наши души обретут друг друга в суматохе буден,
Я ради этого готов с утра стучать в шаманский бубен.
Пусть это странное письмо тебе воочию явиться,
Когда костлявая с косой над изголовьем наклонится.

37. Сорванный букет

Осень приоделась на прогулку,
И в наряде ярком, не спеша,
Одиноко шла по переулку,
Шлейфом из листвы сухой шурша.

Ветер её издали приметил,
И решил над дамой пошутить.
Разогнавшись, будто не заметил,
Налетел и принялся кружить.

Вырывая листья из наряда,
Веселился парень от души.
А она, не поднимая взгляда,
Все шептала - 'Ветер, не спеши.

Дай покрасоваться в бабье лето,
Посмотри, ужель не хороша?
Думаешь увидеть лучше где-то?
Эта мысль не стоит ни гроша.

На закате солнце светит жарче,
Поздняя любовь еще нежней,
На исходе жизни чувства ярче,
И рукопожатие верней'.

Шаловливый ветер не заметил,
Как наряд из листьев разметал.
Вдруг остановился, будто встретил,
Ту, о ком тайком всегда мечтал.

Обнажив у дамы грудь и плечи,
Он застыл, плененный красотой.
А она, стесняясь этой встречи,
Лишь прикрылась длинною косой.

Право, дальше мне писать не ловко,
Как объятья их лишили сил,
Лишь потом шептала всем золовка,
Как он осень на руках носил.

Как кружил он с нею по Арбату,
По Неглинке и Москва - реке.
Даже вьюга, помогая брату,
Не спешила, прячась вдалеке.

Многие запомнят эту осень,
Что столицу нарядила в цвет.
Всем она напомнит, как опасен
Осенних листьев сорванный букет.

38. Осенний лист

Минувших встреч воспоминанье,
Листвой опавшей подле ног шуршит.
Подобно ветерку, моё желанье
Сухие листья нежно ворошит.

Пытаясь возродить пережитое,
Их осторожно на ладонь кладу.
Из прошлого посланье золотое,
Читаю сердцем в засыпающем саду.

Оно прозрачно, с ровною каймою,
Прожилок тонких обещанья запеклись.
Я чувствую, как вновь овладевают мною,
Желанья, что когда-то не сбылись.

Мне вновь мерещится изящество былое,
Как сок любви переполняет этот лист.
Он жизни полон был, когда нас было двое,
Но в одиночестве иссох, и стал стерильно чист.

Осенний дождь омыл от огорчений,
Холодный ветер все печали осушил.
Он, умирая, не испытывал мучений,
И память в хрупком теле сохранил.

Мне дороги твои напоминанья,
И то, что ты так бережно хранишь.
Остались в прошлом наши обещанья,
Мне грустно. Да и ты молчишь.

Давай прощаться. Осень наступила.
Пусть память согревает нас зимой.
Я верю в то, что и она нас не забыла.
А встретишься, прильни к ней, милый мой

39. Листопад

Ещё зелёную траву осенняя листва скрывает,
Широким жестом приглашает пройтись по яркому ковру.
Задира ветер с ней играет, узоры новые сплетает,
Вглубь парка манит детвору, затеяв новую игру.

Забыв про книжки и тетрадки, они несутся без оглядки,
Весёлой шумною гурьбой, между собой затеяв бой.
Хрустящий лист гребут в охапки, редутов стройные порядки
Уж поднялись на холм цветной, и клён стоит как часовой.

С весёлым визгом, кувыркаясь, они резвятся, наслаждаясь,
Последним солнечным теплом, совсем не думая о том,
Что скоро серый дождь, стараясь, сотрёт всю красоту, не каясь,
И, может быть, покроет льдом. Но это будет лишь потом...

Теперь же, как лесные братья, они лежат, открыв объятья,
Застыв от звонкой синевы, предчувствий радужных полны.
Следят, как тают без проклятья, на клёнах бархатные платья
Среди шуршащей тишины в плену у сказочной страны.

40. Зеленоглазый

Зеленоглазый и могучий океан
влюбился как-то в половую тряпку,
и так красив был их роман,
что таз, напольный интриган,
пытался подарить ей шляпку.

Тогда красотка много раз
себя принарядить пыталась,
и выставляла напоказ,
не испугавшись злобных фраз,
всё, что от юности осталось.

Когда-то славным был наряд -
вечерний, тонкий, иностранный,
как магнетический заряд,
разивший просто всех подряд,
скрывал в глубинах плод желанный.

Но мода ветрена всегда,
красотку в тряпку превратили,
и в ванной грязная вода
собой укрыла без следа,
все, чем когда-то дорожили.

Лишь океана глубина
ее ценила не за внешность
он видел, как она умна,
спокойна, вежлива, нежна,
и не способна на поспешность.

Придя к ней в дом издалека
он робко рядышком плескался,
был нежен, словно облака,
то вдруг, как бурная река,
в любви ей страстно объяснялся.

Все в нем играло через край,
когда она лежала рядом,
но после – воду собирай
и кто-то ей сказал – прощай,
исчезла, не отыщешь взглядом

Их разлучили, вот беда,
и туго вентиль закрутили,
на волнах прядь уже седа,
но все же капает вода -
им тосковать не запретили.

41. Взгляд

Прохладный взгляд, как первый день весны,
Скользнул, затронув чем-то мою душу.
Он был посланником из той страны,
Что после шторма даровала сушу.

Тропинки к ней утеряны давно,
К иным краям дороги проложили.
Карабкаться на гору мудрено,
И катят по шоссе автомобили.

Но лишь романтик, уложив рюкзак,
Где под шарфом сонеты от Шекспира.
Пойдёт искать, хотя бы бивуак
Разбить придется на зубцах Памира.

И я, почувствовав надежды взгляд,
Припомнил сердцем горные вершины
Страны, куда взобрался бы навряд,
Без той, что провела через лавины.

Ты вновь за мной пришла издалека
Постой, сейчас моя судьба решится.
Пускай дорога будет не легка,
Но наше восхожденье состоится.

42. Утерянное

Тебя, как осень раннюю встречаю,
С букетом пламенным листвы,
Молчу о том, что без тебя скучаю,
Скрываясь от назойливой молвы.

Я листопадом письма отправляю,
Что каплями дождя испещрены.
Тебя с приходом грусти поздравляю,
И с тем, что встречи нам запрещены.

Оставим маю первые сомненья,
Июлю - сок малины на губах.
Мечты теперь заменят сновиденья,
Наш август спрячется в словах.

А встречи в прошлом заплутают,
Туда дорогу заметет пурга.
Так о ненужном быстро забывают,
Лишь всё укроют первые снега.

43. В отсутствии любви

Зимой и наши души замерзают,
В клубок, свернувшись в уголке.
И ждут весну, когда они оттают,
Услышав звон капели вдалеке.

Но в январе им вьюга напевает
Мотив бесчувственного сна.
Холодный разум их не согревает,
А ветер лютый выстудил до дна.

И сердце в одиночестве томиться,
И руки жадно снег холодный мнут.
Зимой так хочется влюбиться,
Дыханье затаив на несколько минут.

С метелью в упоении закружиться,
Как другу, тайну ей заветную открыть
И, рухнув навзничь, тихо побожиться,
Что счастлив потому, что смог любить.

Но стылый лёд сковал не только реки,
Надежды полынью он затянул тоской.
Как шоры, липкий иней лег на веки,
Безверье не даёт его смахнуть рукой.

К теплу печи спиною прислоняюсь,
И жду, готов поклясться на крови,
Что, так и не согревшись, маюсь,
Зимой холодною в отсутствии любви.

44. Грачи

Однажды, в тёплый майский день
Зелёный луг у речки тихой,
Что был вдали от деревень,
И скрыт опушкой с облепихой,
Накрыла яркая волна –
Пылающая желтизна
Из одуванчиков цветущих,
В короткий век свой вездесущих.
Как будто армией великой
На поле сочное травы
Да, не сносить им головы,
Они лавиной златоликой
Открылись для объятия.
С теплом. Лихая братия.

На этот луг, удрав из школы,
Два друга – Колька и Сергей,
Забыв примеры и глаголы,
Прокрались тропкою своей.
Здесь был шалаш из веток и коры,
Что пустовал, до сей поры,
И будто ждал пока мальчишки,
Придут сюда, забросив книжки.
Приладят к леске поплавки,
Наловят маленьких плотвичек
И, отыскавши пару спичек,
Костёр запалят у реки.
Ушицы сварят в котелке
Расположившись на песке.

Среди цветов, в траве зелёной
Гуляют чёрные грачи,
Принявши важно вид учёный,
Букашек разных палачи.
«Колян, смотри, они, как люди.
А тот – с отметкой на груди,
Такой огромный и красивый.
Стоит. Наверное, ленивый».
«Да, нет. Похоже, он – вожак».
Но этот в сторону парнишек,
Что загорали без штанишек,
И не взглянул. Ни так, ни сяк.
Он возвышался горделиво,
Как будто царствовал строптиво.

Под солнцем перья, словно латы,
Переливались у вождя.
Другие птицы, как солдаты,
Дозором шли, вокруг глядя.
Но вдруг все повернулись разом,
Как, в соответствии с указом,
Застыли, взяв «на караул»,
А Колька друга в бок толкнул.
«На речку посмотри, Сергей»
Там, словно в зеркале большом,
И окаймлённом камышом,
Наискосок, из-за стеблей,
Лебёдка в облаках плывёт
Пересекая небосвод.

Так грациозно недвижима,
Нежна, изящна, горделива,
Средь облаков почти незрима
И удивительно красива.
Её встречает строй грачей,
Но молчаливо, без речей.
В знак уваженья до земли
Раскланялись и замерли.
Лебёдка – белое виденье
В ответ головку наклонив,
Как взгляд её красноречив,
Соперница – лишь отраженье.
И даже древнее светило
Казалось, голову склонило.

Но дрогнула речная гладь,
И стёрла рябь небес виденье,
Холодный ветер начал гнать
Грозы свинцовое давленье.
Над головой раздался крик,
То ворон из-за туч возник,
Круг, совершая над водой,
И наполняя мир бедой.
Порывы ветра всё сильнее,
Напрасно лебедь бьет крылом
И напрягается всем телом.
Кто ей помочь теперь посмеет.
Воронки чёрный силуэт
Составил с вороном дуэт.

Стемнело. Рядом грянул гром
И покатился по округе,
Не завершится всё добром,
Примолкли пацаны в испуге.
Лишь капли крупные дождя
Хлестнули сверху, не щадя,
По речке, по друзьям, по лугу
Добавив, ливень сей к испугу.
Они метнулись к шалашу,
Чтоб переждать там грозный час
Так поступаем всякий раз,
Не оскорбив отвагу нашу.
Заслышав Зевса в колеснице,
Что молнии зажал в деснице.

Грачи почуяли беду,
Взлететь пытались на подмогу,
Но дождь косил их на лету,
К лебёдке, преградив дорогу.
Та билась из последних сил,
Но ворон, словно сеть забросил,
Тянул несчастную на дно,
Где было страшно и темно.
Вожак с отметкой на груди
Один подняться смог из стаи,
Под ливнем биться они стали,
Оставив страхи позади.
Замедлил ход водоворот,
Стал закрываться чёрный рот.

Грачи столпились на песке,
Помочь пытаясь белой птице,
Она, как в водяном мешке,
Не в силах выйти за границы.
Над ними продолжался бой
И грач, пожертвовав собой,
Вдруг кувыркнулся сверху вниз
И только у травы завис.
Погнался ворон и с размаху
Зарылся в землю головой,
Казалось, был он не живой,
И что конец пришёл их страху.
Но зло коварнее всех нас,
Что проявилось сей же час.

Сверкнула молния зигзагом,
Ударив ворона в крыло.
Лишь гром укрылся за оврагом,
Всех превращенье потрясло.
На мощных и когтистых лапах,
С клыкастой мордой. Ну, а запах…
И вместо перьев – чешуя,
Всё тело в панцирь образуя.
С хвостом толстенным и бугристым,
И парой крыльев на спине
Огромных по величине,
И брюхом тёмно-золотистым,
Ушей, торчащих с двух сторон,
Встал огнедышащий дракон.

Затихли шорохи и звуки,
Лишь продолжались чудеса.
Трудился кто-то не от скуки
Призвав на помощь небеса.
Как будто мощною рукой
Раздвинул некто над рекой
Завесу тёмных низких туч
Послав на помощь светлый луч.
Скользнув над стаею грачей,
Из каждого он сделал война,
Вооружив их всех достойно
От длинных копий до мечей.
Вожак взобрался на коня,
Обоих бережёт броня.

Сомкнулись тучи, дождь утих
И ветер скрылся где-то в чаще,
Грачи шептались средь своих,
Мол, раньше было и послаще.
Но, строем встав за вожаком,
Что «к бою» просигналил знаком,
Оружие обнажили разом,
Привыкли следовать приказам.
Увидев доблестный отряд,
Дракон поскреб когтём за ухом,
Смеялся, сотрясая брюхом,
Сейчас зажарю всех подряд.
И приготовлю славный ужин,
Мне никакой «тефаль» не нужен.

Взметнулись стрелы с песней звонкой,
Стремясь попасть дракону в глаз.
Одна из них, пройдя сторонкой,
Вонзилась справа в тот же час.
Дракон взревел, как бык на бойне,
Но на войне, как на войне.
Он начал пятится от боли
Чтоб избежать подобной доли.
Потом приник к земле сырой,
И пасть открыв, как огнемет,
Вдруг пламя выбросил вперед,
Разя бойцов отважных строй.
С травой сгорели и цветы,
Кому до них средь суеты.

Стремясь приблизиться к дракону,
Чтобы сразить его копьём,
Смельчак наперекор закону,
Был съеден варваром живьём.
Тех, кто в обход пошёл с надеждой
Мечами воевать с невеждой,
Дракон убил своим хвостом
И вовсе не жалел о том.
Остатки воинов стали в строй,
Укрыв щитами торс по плечи,
Оружие обнажив для сечи,
Все ринулись с драконом в бой.
Копьё и стрелы, стон и пламень,
И даже был оплавлен камень.

Когда упал последний друг,
Вожак не бросил поле боя.
Казалось, что изрезал плуг
Всю землю около героя.
В руках остался меч булатный,
Что выручал в походах ратных,
И жажда отомстить врагу
За всю погибшую ватагу.
Дракон приблизился с ухмылкой
Прищурив хитро левый глаз,
Но просчитался в этот раз
Меч просвистел атакой пылкой.
Главу дракону отрубил
И кровь поганую пролил.

Забились молнии в испуге,
Над лугом с сочную травой.
Воздать, решившись по заслуге,
В дракона устремив свой рой.
Бесследно испарилось тело,
Пятно земли там обгорело.
Нахлынул дождь и все следы
Смело потоками воды.
И воины превращались в птиц,
Под ливнем таяли одежды,
Мечи, доспехи и надежды,
Стирались очертанья лиц.
Остался недвижим вожак,
С ним не справлялся дождь никак.

Вдруг с берега донесся крик,
То лебедь белая стонала.
Из туч чудесный луч возник
По ней скользнул, и дева встала.
Она торопится к нему,
Герою, другу своему.
«Не умирай, мой ясный свет,
Я жду тебя так много лет!»
Дождь прекратился, быстрый ветер
Прогнал грозу за горизонт
Как будто спрятал чёрный зонт,
И небосвод стал свеж и светел.
Порой бывают чудеса,
Нам помогают небеса.

Девица наклонилась к воину,
Но он молчит, закрыв глаза.
Сражался храбро и достойно,
Ужель погиб? Но вот слеза
Из-под ресниц скользнула вниз,
Её дыханье словно бриз
Коснулось неподвижных уст
Печать убрав незримых уз.
Над милым дева шепчет тихо
«Трава к травинке, дождь к дождинке,
Слеза к слезинке. По тропинке
Уйдем. Нас не догонит лихо!»
Да, стоит верить в заклинанья,
Приметы ворожбу, гаданья.

Герой очнулся сей же час
Застыл. Какое удивленье!
С любимой он не сводит глаз
А, вдруг, всё это наважденье.
Обнял избранницу свою
«Такого счастья я не стою.
Благословен пусть будет день,
Когда беды укрылась тень.
Зову в свидетели любого
Пусть вечно братом будет мне
В боях, походах и огне
Обет хранить свой буду строго».
Когда любовь вдруг обретаем,
Мы счастье разделить желаем.

Они кружились по траве,
Для радости мала округа.
Но всё смешалось в голове,
Когда им встретились два друга.
Серега с Колькой в шалаше
Кук куклы из папье-маше
За всем тихонько наблюдали,
Но им казалось, они спали.
На зов брататься с воином смелым
Друг друга, подтолкнув вперёд,
Решили, что настал черёд,
Явиться и остаться целым.
Мы любим, переждав тревогу,
В конце стремиться на подмогу.

Они молчали лишь мгновенье,
Но радость хлещет через край.
И вот уже прикосновенье,
Знакомство. Обнимайся, знай.
«Здесь полегли мои друзья,
Простые войны и князья.
Прошу вас братьями мне стать!»
«Меня прошу сестрой назвать!»
«А мы – Серёга и Колян.
Живем в деревне, за рекой,
Где сытно, славно и покой.
Да в церкви много прихожан».
Для многих, это не секрет,
Покой важнее всех побед.

«Мой милый сватался ко мне
И победил всех на турнире.
Он был представлен всей родне
Как суженный в подлунном мире.
Но злой колдун за сто монет
Меня похитил. Белый свет
Померк тогда для нас навеки
Мы стали, словно две калеки.
Друзья помочь решили нам
Всяк посчитал себя соседом,
И войско снарядили следом
Колдун, казалось, сдастся сам.
Но был он ловок и хитёр.
Меня укрыл среди озёр.

Я стала белою лебёдкой
И всех боялась, как огня.
Жила одной надеждой кроткой,
Что милый здесь найдет меня.
Колдун всё знал до мелочей
Бойцов он превратил в грачей
И ворона послал сюда,
Чтоб закопать их навсегда.
Предупредить я их пыталась,
И всё же не успела в срок,
Вы видели, какой оброк
Им заплатить самим досталось».
Собрав в могилу всех грачей,
Похоронили, как друзей.

«Так, может, мы в деревню. Вместе.
Вам дом построим у реки.
Почёт окажут, как невесте…»
«Нет. Что вы! Это не с руки.
Пусть будет дальняя дорога,
Но нет милей того порога,
Где ждут родные столько лет…
Позвольте дать один совет.
Забудьте этого дракона,
А мы пойдем к себе домой,
Пятно покроется травой,
Не сыщет ни одна ворона.
Мальчишки тот секрет хранили,
Но как-то мне его открыли.

45. Сумерки

Закат растаял, спрятавшись за шторы,
И серый сумрак отделился от стены.
Я вспоминаю наши разговоры,
О том, что для любви не может быть цены.

Дым сигареты тает в полумраке,
В воображении рисуя образ Ваш.
Представив вместе нас в счастливом браке,
Себе не лгу, ведь я смотрела на мираж.

Ещё не ночь, но исчезают тени,
И тьма надежду замещает пустотой.
Не выдержав, я стану на колени,
И помолюсь за нас заступнице святой.

Зажгу свечу и загадаю встречу,
Её огонь со мною будет до утра.
Едва войдете, тут же Вас замечу,
Оставив сумерки сомнений во вчера.

46. Мел

Крошу, отвыкнув, неумело мел,
Случайно оказавшись в старой школе.
Признаюсь, до сих пор я не успел,
Осознавать себя во взрослой роле.
Казалось, вечно буду у доски
Писать цветным мелком слова смешные.
В кармане спрячу крупные куски,
Чтоб после делать надписи хмельные.
Вода так просто смыла все следы,
И я уже не упражняюсь с мелом.
В пиджак кусочек спрятав от беды,
Касаюсь лишь в движении несмелом.
Прошли года, и стал мне мал пиджак,
Но с ним расстаться я пока не в силах.
На дне кармана прячется, как знак,
Тот мел, что променял я на чернила.

47. Рожденная в споре

Развею споры предстоящих споров,
Живой водой познанья окроплю,
И стану продираться сквозь заторы,
Не веря в тору или коноплю.

Как плугом, точным фактом режу пашню
Сомнений. И снимаю ровный пласт.
Освободясь от сорняков вчерашних,
Прозрею, глупость сбросив, как балласт.

Она родится, радости не скрою,
Лишь вспыхнет озаренья яркий свет.
И нарекут её родной сестрою,
Той простоты, что даст на всё ответ.

48. Март

Мне март шептал весенние слова,
Так деликатно, даже боязливо.
Что в них поверилось едва-едва,
А он и не настаивал ретиво.

Хотя с метелью спорил иногда,
Но все же поддавался её чарам.
Смотрел, как набухают провода,
От снега, щедро розданного даром.

Грустил, когда под солнцем красота,
Искрясь, слезилась молча на прощанье.
А незаполненная пустота
В его душе рождала обещанье.

Ему хотелось, как и братец май,
Украсить все черемухой душистой.
Но многие ворчали невзначай,
Уж лучше б улицу он сделал чистой.

Стремился ближних одарить теплом
Чтоб птицы распевали уже в марте.
Ему твердили, всё это - потом,
Он перепутал свой маршрут на карте.

Влюбленным он хотел дарить цветы,
Чтобы кружилась голова от счастья.
Но лишь стонали по ночам коты,
Да в Женский День ругали за ненастье.

И всё же, этот шалопай - родной,
Он мне напоминает мою юность.
Я был от предвкушения хмельной,
Храня свою надежду и невинность.

49. Память

Расставанья и встречи моя память хранит,
Снег, упавший на плечи, там как прежде лежит,
Чья-то песня весною у костра всё звучит,
Лунный след за кормою в тишине чуть блестит.

Этот мир заколдован и подвластен лишь мне,
Каждый миг там прикован, словно цепью к стене.
Даже эхо застыло в этой странной стране,
Как давно это было, словно в призрачном сне.

Я туда возвращаюсь, если в сердце тоска,
К роднику накланяюсь, если боль глубока.
Принесёт созерцанье мне видений река,
Успокоив сознанье, словно жажду песка.

И прохладные мысли нанесут свой визит,
Обращая пространство перед злобой в гранит.
Забывая коварство, никого не бранит,
Расставанья и встречи моя память хранит.

50. Непростивший

Души не прощённых мной когда-то
В непогоду появляются во снах.
Рваной чернотой прострелянная дата
В памяти оставит полуночный страх.

Исцарапают немытыми ногтями,
Мои мысли разметают второпях,
Проникая внутрь окольными путями,
Душу над огнём подвесят на цепях.

В прошлое потянут, как в могилу,
Где забытой боли упокоится кошмар,
И в её объятья бросят через силу,
Крик отчаянья приняв за гонорар.

Лишь под утро расползаются вампиры,
Что питаются озлобленной душой.
Среди не простивших есть кумиры
Нечисть факелом манящие собой.

С первыми лучами птицы щебетали,
Истину простую, что Учитель завещал -
Чтобы, зла не помня, с миром отпускали.
Я попробую простить. Как Он прощал.

51. Зеленая трава

Среди обшарпанных дворов и позолоченных фасадов,
Фонтанов, скверов и садов, украшенных резной оградой,
Среди мостов и площадей для блеска воинских парадов
Едва найдётся уголок, который сердцу стал отрадой.

Столица любит шик и стать, восторг и даже поклоненье,
Приезжих жаждет удивлять и вызывать средь них волненье.
Всегда стремиться первой стать, внушая гордо самомненье,
Но за привычкой покорять скрывает робкое сомненье.

Построив храмы и дворцы, в лучах блистая куполами,
Она скучала по траве, что зеленела за последними домами.
Вот потому газонов строй и на бульварах меж стволами
Ковер зеленый под листвой манил к себе забыться снами.

А можно просто помечтать, найдя скамейку среди парка
И пару строчек написать о том, как расставаться жалко.
Потом без устали шагать аллеей, где листва - как арка,
И обещать себе не лгать, как ни было бы рядом жарко.

Душа томиться среди стен, отполированных и серых,
Её гнетет комфортный плен решений новых или смелых.
Чуть стихнет гомон перемен, она грустит о кленах старых
Чей шорох средь ночных сирен был колыбельной для усталых.

Москва уснет среди огней, как полоумный с ярким светом,
И будет смог висеть над ней, маня нечистых красным цветом.
Под утро ветерок свежей, густой туман укроет реки пледом,
И миллионы москвичей гуськом к метро стремятся следом.

Столица сонно загудит, дождем коротким улицы помоет,
И недоверчиво следит за всеми, кто возводит, пилит, роет.
Наверно сердце у неё болит и от потерь под непогоду ноет,
Когда асфальт, брусчатка и гранит траву зеленую закроют.

52. Зеркало

Давно хочу такое зеркало найти,
Чтоб отражение души своей увидеть.
С надеждой давнею смиренно подойти
И осознать, кого могу любить и ненавидеть.

Не торопясь детали рассмотреть,
Прильнув к стеклу и дрожь не унимая,
Дыханье затаить, чтоб ненароком не стереть,
И прочитать узор тончайший, его тайны понимая.

Я знаю, что рассудку вопреки,
Сознанию и всем церковным книгам.
Не повернуть мне вспять течение реки,
Но грани лишь коснусь, и век вернётся мигом.

Минувших дней увижу след,
Прошедших жизней отпечаток встречу.
И сладковатый вкус давно утерянных побед,
И расставаний вечных горечь на губах замечу.

Узнаю ту, что мне была
Единственной, неповторимой,
Которая меня так искренне ждала,
И помогала жить, когда была незримой.

Распознаю своих родных
И все, что вспомнить я не в силах.
Хоть время делит нас на мертвых и живых,
Но наши души помнят то, что спрятано в могилах.

53. Мечтатель

В февральский полдень снег заплакал,
Невыносима грусть по уходящей красоте.
Сверкнув на солнце, с крыши капал,
Последний миг прожив на высоте.

Исчез, горячим телом след оставив,
Средь соплеменников, укрывшихся в тени.
Своим порывом жизни не исправив,
Он что-то всколыхнув среди родни.

Короткий век свой чистотой гордился,
Борясь с ветрами, дружбу воспевал.
Судьбу благодарил, что вновь родился,
Соперничая с солнцем, яростно сверкал.

Во имя красоты всегда наверх стремился,
И падая с небес, вершины выбирал.
Там в белом братстве воедино слился,
Где равным был солдат и генерал.

Студеной ночью их метель стращала,
Над ухом выла, как костлявая с косой.
И от мороза кровля вся трещала,
Но пост не бросил, хоть стоял босой.

Он свято верил в чистоту предназначенья
Открылся солнцу, жертвуя собой.
И жизнь отдал, в порыве наслажденья,
А не продлил её в грязи на мостовой.

54. Весенняя метель

Однажды ранним утром оказалось
Что синяя метель исчезла со двора.
Зима, решив уйти, не попрощалась,
И с ней пропала. Знать, пришла пора.

Не зря полночный ветер в окна бился,
Как будто вестовой, чтобы вручить пакет.
На зиму он ворчал и даже злился,
Хотя посыльным у неё был много лет.

Исполнив порученье, стих у дома,
Где важная зима с подручными жила.
Никто из них не походил на гнома,
Особенно - метель, прозрачна и бела.

Певунья, да кружиться мастерица,
Одна беда - под стать ей кавалеров нет.
Прохожие укутывали лица,
Когда она пускалась в свой кордебалет.

Порой метель сама озорничала,
На белый танец офицера пригласив,
Едва кружилась с самого начала,
Свои перчатки, на погоны положив.

Лишь тот азартно щёлкнув каблуками,
Пытался ветреную талию обнять,
Она стремглав сливалась с облаками,
Вдруг падала, и начинала всё опять.

Несчастный щурился и чертыхался,
Ловил руками воздух. Экий молодец!
Его мундир мгновенно превращался
В наряд невесты. Хоть ведите под венец.

А по ночам метель протяжно пела
На очень старом, но известном языке.
И в трубах выла там, где много пепла,
Как приведенье, что живет на чердаке.

Ещё метель всегда была чистюлей,
Дворы и улицы любила укрывать
От всех невзгод, мороза и печалей
Ковром, что лишь одна умела ткать.

Она ютились в маленьком подвале,
И потому наш двор был так хорош.
Когда метель в очередном финале
Огрехи серебрила ни за грош.

Теперь зима покинула наш город,
А с нею и метель ушла до декабря.
Без ветреной плутовки словно голод
По чудесам проснулся, как у дикаря.

Мне хочется прочесть речитативом
Заклятье. И пускай начнется канитель.
В своём явленье противоречивом
В весенний двор вернется синяя метель.

55. Надпись

Ротонда затерялась средь снегов,
Тропинку к ней ещё не протоптали.
Как будто парк оберегает от врагов,
То место, где любовь мы повстречали.

Высокие сугробы зорко стерегут,
Как башни, подступы к вершине,
Святое место, давшее приют
Тем чувствам, что замерзли ныне.

Глубокий снег укрыл от посторонних глаз
Скамейку с надписью "Татьяна"
Ты помнишь, мы смеялись всякий раз,
Что ты прописана навеки, без обмана.

Никто не забредает в этот уголок,
Здесь тишина хранит воспоминанье,
Как, опасаясь слов, я в руки взял мелок,
И у скамейки написал своё признанье.

Как долго не решались летние дожди
В ротонде надписи моей касаться.
Но осень знала всё, что будет впереди,
И с надписью пришла пора расстаться.

Я сожалел, что так доверился мелку,
Не на граните надпись пылкую оставил.
Ведь память, все ещё хранит строку,
Что ливень в мир иной отправил

Лишь имя на скамейке прижилось,
Хоть сделал снег его незримым.
Пусть стерлась надпись, и желанье не сбылось,
Но, дай Вам Бог, здесь встретиться с любимым.

56. Объятия

Вся наша жизнь исполнена объятий,
Разлуки, встречи, радость и беда.
Оберегая близких от проклятий,
Мы прижимаем к сердцу их всегда.

Объятья матери нас в детстве согревают,
Любовь и радость нам передают.
Но те, кого заботой в детстве обделяют,
Убогими и злобными растут.

В обнимку с другом детства мы клянёмся,
Что друг за друга жизнь мы отдадим.
И женихом с невестой сразу назовёмся,
Когда, обнявшись, с кем-то во дворе стоим.

А школьный бал в объятьях первый танец дарит,
И первый поцелуй в объятьях лишь звучит.
И летний вечер звёздным небом манит,
Когда в объятьях сердце бешено стучит.

Сурового отца прощальные объятья
Всю жизнь мы в памяти храним.
В дорогах дальних нам друзья, как братья,
Обнявшись с ними, перед смертью устоим.

И пусть судьба подарит счастье
Вернуться в дом, где любят нас и ждут.
Под крики "горько" - жаркое объятье,
И губы милой мои губы обожгут.

И первенца, в волнении глубоком,
Я обниму, дыханье затаив.
И все обиды, что свершит он ненароком,
Прощу, обняв и голову склонив.

С годами мы становимся мудрее,
Со временем объятья всё добрей.
Не то, чтоб звали мы безносою скорее,
Ну, а придет с косой - обнимемся и с ней.

57. Октябрь

Опавших листьев неразборчивые строки
Неровным почерком октябрь разбросал.
Как будто вспомнив, что уже минули сроки,
Красотке-осени признанье первое писал.

Позвав к себе на помощь ветер-забияку,
И дождь-зануду, что стучит с утра в окно.
Он выгнал с улицы последнюю собаку,
И сочинял, когда вокруг пустынно и темно.

В обветренных руках перо держал несмело,
И в полумраке рифму так мучительно искал.
Кляня себя, что взялся за чужое дело,
С мальчишеским упрямством всё-таки писал.

Она влекла его рябины терпким соком,
И ярким убранством опушки у холма,
Загадкою в холодном озере глубоком,
И грустью расставания свела его с ума.

Короткий век красотки день за год считает
И молодость уносит стаей журавлей.
Румянец с позолотой быстро тает,
Ведь ей отведено не более ста дней.

Слова ложатся в строчки неумело,
В волнении он листья топчет набегу.
Его признание в любви меня задело,
Я записал его, и нынче берегу.

58. Одиночество

Неровной, нервной линией отрыва
Слова в судьбу внезапно ворвались.
И балансируя у края черного обрыва,
От напряженья мои мысли запеклись.

Вся жизнь как пуля сплющилась о камень.
В какой-то узкой трещине застряв.
И белый свет закрыл тяжёлый ставень,
Я в одиночество упал, опору потеряв.

Из темной бездны голоса звучали,
И в зазеркалье мне мерещились глаза.
Они настойчиво меня с собою звали.
Спасенья не нашёл, упав под образа.

Душа металась раненной орлицей,
Уткнувшись в безразличья острые края.
Я сам себе казался глупой птицей,
Попавшей в клетки плен небытия.

Лишь шёпот милой моё сердце успокоил,
Он был сильнее шторма и могил.
В тот миг отчаянья дорогого стоил,
Он тихим счастьем мою душу напоил.

59. Осенние слова

Подобно раннему вину весенняя любовь играет,
Мечты и мысли возбуждает, и дерзким вкусом губы жжёт.
Но краток век её блаженный - листву надежды град сбивает,
А ветер лихо погоняет, лишь сердце образ сбережёт..
Вот осень - щедрая душа - таким богатством одарила,
И к светлой тайне путь открыла, теплом последним обняла,
И тихо молвила - "Сполна любовью жажду напою,
И жизнь нелепую твою покоем нежности наполню.
Но помни, что в последний раз улыбка милой пары глаз
Тебе блаженства мир откроет и все печали успокоит,
И будешь счастлив без прикрас, когда венок из пышных фраз
Чело любимое покроет... Ты знаешь, жить на свете стоит".

60. О, эти женские сердца

Как любят женские сердца
Неясной грусти проявленье.
Их души могут без конца
Мечтать о сладком упоенье.

Страдать, надеяться и ждать,
И свято верить в предсказанье.
Собою жертвовать, прощать,
И вечно помнить обещанье.

Холодным сердцем не понять
Их безрассудство и покорность.
Желанье всю себя отдать,
И обжигающую скромность.

Быть обольстительной змеёй,
Сладкоголосой, шаловливой.
И вдруг заплакать над судьбой,
Но непременно быть красивой.

Хранить записку много лет,
Кленовый лист в потертом томе.
И пригласительный билет,
На танцы в офицерском доме.

Как могут женщины любить,
Создав уют в простой квартире.
Как могут нежностью укрыть,
От всех забот в суровом мире.

61. Парижанка

Апрельский полдень в парке Тюильри
Теплом и одиночеством скамеек манит.
Он не сверкает строгим стилем Бразери,
И шорох гравия здесь тишины не ранит.

Так хорошо уединиться в скромном уголке,
И молодой листвой от суеты отгородиться.
Восторги шумной Риволи оставить вдалеке,
И нежным солнцем вдоволь насладиться.

Глаза закрыв, о сокровенном помечтать,
И подремать, и сладким сном забыться.
Проснувшись, все еще в фантазиях витать,
О том, как славно было бы влюбиться.

Внезапный приступ жажды испытать,
О неизведанном или давно забытом.
Что главным в жизни принято считать,
И только избранным становиться открытым.

С надеждой робкою, приличья позабыв,
Искать во встречном взгляде незнакомки
Какой-то тайный знак, а, может быть, призыв
Что грешного поставит у последней кромки.

Когда душа волнением трепетным полна,
И в ожиданье сверхъестественном томится.
Судьбы благословенной вынесет волна
На встречу то, что может только сниться.

Её глаза светились призрачной мечтой,
Которая романтиков с пеленок покоряет,
Навеки обещая счастье, верность и покой,
Так искренне, что сердце просто замирает.

Без слов, без объяснений, без интриг,
В порыве к ней навстречу устремился,
Смущенно преклонив колено, головой поник,
И в путаных словах пытался объяснился.

Она смотрела молча, смысла не поняв,
Потом по-детски звонко рассмеялась.
С колен подняться жестом приказав,
Знакомясь, руку протянув, Люси назвалась.

Я помню, как ладонь к губам прижав,
Краснел, смущенно, её имя повторяя.
Едва почуяв запах незнакомых трав,
Готов ей все отдать, безмерно доверяя.

Как неожиданны превратности судьбы,
Кто знает, почему она сердца соединяет.
Любимчиков вдруг награждает без борьбы,
А бедных пасынков к скитаниям склоняет.

Лишь тем, тем, кто свято верит в чудеса,
И может бесконечно ждать заветной встречи,
Судьба от черных туч очистит небеса,
И путь укажет ночью темной, зажигая свечи.

Весь день и ночь мы прогуляли до зари,
Общаясь взглядом, выражая мысли жестом.
Я ей читал стихи о том, как плачут глухари,
Потом переводил, сверяя чувство с текстом.

Она мне пела грустно о любви, закрыв глаза,
Доверчиво прильнув и руки положив на плечи.
Мы долго целовались, но весенняя гроза
Ворвалась, отчеркнув конец внезапной встречи.

Едва проснувшись, город был омыт дождем,
А улиц пустота бегущее такси не задержала.
Прощаясь, верил, что разлуку переждем,
Она так горячо в объятье на ухо шептала.

* * *
Прошли года, но память все еще хранит,
Тот запах трав, монетку в четверть франка.
В весеннюю грозу так сердце ломит и болит,
И ночью снится ветреная парижанка.

62. Подмена

Погибших защитников алая кровь
Ковром запеклась на закате.
Их души готовы прийти сюда вновь,
Чтоб ярость запела в набате.

Чтоб снова горячий булат зазвучал,
А смерть захлебнулась коварством.
И сердца остывшего ритм стучал,
Отмщение было лекарством.

Мне души ушедших в иные миры
Ночами являются строем.
И разжигают возмездья костры
В груди, утомленной покоем.

И сны мои снова отвагой полны,
Я с ними свой меч поднимаю.
Свободу и имя великой страны
Как долг для себя понимаю.

Врагов ненасытных осаду отбив,
Под утро я с ними прощаюсь.
Клинок и доспехи во сне позабыв,
Я днем в тюфяка превращаюсь.

63. Помани

Помани меня глазами в сочном отблеске зари,
Обмани цветными снами, и за дерзость не кори.
Соблазни полутонами, к тайне доступ отвори,
Наколдуй любовь меж нами, и с собою забери.

Проявись на звездном фоне силуэтом из мечты,
И принцессою на троне небывалой красоты.
Обрати меня к иконе той духовной чистоты,
Что звучит в церковном звоне и влечёт из темноты.

Напои меня мечтами, где с тобою мы одни,
Зачаруй меня очами и влюблённость сохрани.
Свято верю, что с годами станут ближе эти дни,
Буду ждать тебя с цветами. Долго. Только помани.

64. Поводырь

Мы по привычке ищем господина,
Безропотно в затылок становясь.
И лишь когда взволнуется община,
Осознаём, что перед нами мразь.

Коварством, лестью, мелочным обманом
Они стремятся захватить штурвал.
Затем всё молча тащат по карманам,
Терзая в исступлении идеал.

Как дорого мы платим за наивность,
Ошибки наши память не хранит.
Правители грешат на субъективность,
Враньё впечатав в мрамор и гранит.

И хочется построить всё сначала,
Оставив хитрецов самих с собой.
Собрав единоверцев у причала,
Где бригантину сторожит прибой.

Солёный ветер паруса наполнит,
Засеребриться океана ширь.
Бравурный марш в дорогу нам исполнит
Слепой, но очень хитрый поводырь.

65. Прах желаний

Осенний ветер рьяно листья рвет,
И дождь следы так тщательно смывает.
Но кажется, что непогода всё же врет,
Когда в окно стучит и злобно завывает.

Что мои письма, как опавшую листву,
Судьба безжалостно истреплет по дороге.
И зря в ночи я милую отчаянно зову
И жду, припав лицом к стеклу, в тревоге.

Мечты мои давно запутались в траве,
И где-то заплутали майскими ночами.
В июльской растворились синеве,
А в октябре вдруг обернулись снами.

В ненастье хочется уюта и тепла,
О нежности душа моя мечтает.
Но осень сети так искусно заплела,
Что в темноте надежда тихо тает.

Признанье на листе кленовом запеклось,
Тоска слова по строчке наклоняет.
Но сам уже не верю, чтоб заветное сбылось,
И прах желаний в октябре листва скрывает.

66. Приметы

Листва с прожилками былой любви,
Позолотила клен несбывшихся желаний.
И я молил ненастье - только не сорви,
Засохший символ давешних признаний.

Не дай развеять по ветру заветные слова,
Что я шептал, щекой к стволу прижавшись.
А он впитал в себя все чувства, чтоб молва
Их не трепала. И молчал, со мной обнявшись.

Так незаметно став поверенным души,
Со мной восторг любви переживая,
Отшельник клён жил в парке, как в глуши,
Свою тоску от соплеменников скрывая.

Его соседки наряжались летнею порой,
Манили тишиной и нежною прохладой,
Но клён со мною бредил лишь о той,
Чей взгляд был сказочной наградой.

Как только осень пробежала холодком,
Соседки так поспешно обнажились,
А клён остался неприступным мужиком,
Терпел, хотя снежинки уж кружились.

Он был хранителем несбывшихся надежд,
И пальцы не разжал, чужую боль скрывая,
Он мою тайну уберег от хамов и невежд,
Но листья не отдал, под снегом засыпая.

Я был растроган, это для себя открыв,
Его обнял, прося забыть мои секреты.
И тут же ветра неожиданный порыв
Вернул в душе и наяву зимы приметы.

67. Воспоминания

Витиеватою, возвышенной строкой
Передающей одержимость и покой
Воспоминания стремятся чередой
Отобразиться на пергаменте строфой.

В полунамёках, полуснах, полутонах,
Каллиграфически написанных словах
Оберегают от забвения в веках
Воспоминания в бесценных письменах.

68. В горах

Еще с утра застыла тишина
Полупрозрачной дымкой среди гор.
Ей уступила место пелена
Тумана, что хранил сосновый бор.

Распадок охранял ее покой,
Спровадив ветерок за перевал.
А тень своей прохладною рукой
Укрыла, чтобы шорох миновал.

Он прошуршал пожухлою травой
На склоне, где орешник старый спит,
Зарывшись в кучу листьев с головой,
Его укрывших, как былинный щит.

И зазвенела в полдень тишина
Высокою, щемящею струной.
И каждому была тоска слышна,
Как это трудно быть всегда одной.

69. Наследие

Написанное пушкинской рукой,
У многих согревает душу.
Печаль и радость, дерзость и покой
Чего там только нет. Послушай.
Как виртуозны мысли и слова,
Без узелков изящны кружева.
И рифмой, словно бахромою
Подшиты строчки меж собою.
Незримый мир невиданных страстей
Добра и зла переплетенье,
Героев сказок появленье
От витязей до леших и чертей.
Кто не любил и с детства их не знал,
Не перечитывал, забыв финал.

А образ Тани или Натали
Для многих дорог и поныне.
Читая, не влюбиться не могли,
Доверившись его картине.
Друзей, знакомых, ровно и врагов,
И тяжесть накопившихся долгов
Тянулись шлейфом и за нами,
Разволновав чужими снами.
И выстрел словно «Выстрел» прозвучал
Он, не в пример своим героям,
Не ждал, чтобы события строем
Красиво развернулись… Не смолчал.
Сюжет отложенной дуэли
Лишь для других предусмотрели.

Теперь его стихи, как свет звезды,
Погибшей в позапрошлом веке.
Издалека идут к нам, как следы,
Потом сходясь в библиотеке.
И пусть глупцы, бравируя собой,
Пытаются позвать его на бой,
Собою заслонив светило.
Смешно. Оно всегда светило.
Его тепло, и мудрость, и печаль,
Столетия неистребимы,
Навеки искренне любимы,
Что вместе с ними умереть не жаль.
Он, как добро, в душе нашел приют,
Его читают, слушают, поют.

70. Необычная осень

У осени ещё немало слёз
Оплакать расставанье с бабьим летом.
Она ещё не верила всерьёз
В разлуку, что пришла по всем приметам.

Казалось, что подружатся они,
А, может быть, и большее случится.
Шушукались среди её родни,
Вот сраму-то, куда это годится.

К ней сватался и ливень, и туман,
И дождик моросил за нею следом.
А листопад, известный интриган,
К ногам стелился разноцветным пледом.

И осени себя вдруг стало жаль
Знобит от страха их последней встречи.
Из паутинок кружевную шаль
Ей лето молча кинуло на плечи.

71. Осенние холсты

Осень любит плести холсты,
Нити ливней перебирая.
И, развесив их на кусты,
Ярких листьев добавит с края.

Разлохматит туманом прядь,
Что свисает в уснувший омут.
Лета бабьего благодать
Паутинкой по окоёму.

Клин лебяжий поранит холст,
Брызнув кровью рябин в орнамент.
Осень новый сплетёт чехол,
Наложив облаков пергамент.

72. Дождей осенних назначенье

Дождей осенних назначенье
Оплакать, всё, что не сбылось,
Ушедших, брошенных… влеченье,
Что загорелось на авось.

Размыть окрестные дороги,
Что б в колее блестела грусть,
Впитав все летние тревоги,
Былых забот ненужный груз.

Смыть заскорузлую обиду,
Что так надолго запеклась.
И, отстучав ей панихиду,
Не торопясь поплакать всласть.

Омыть от грязи чёрный камень,
Что на душе лежит давно.
Витраж от листьев вымыть в храме
Дождям осенним лишь дано.

73. Хотя б на миг

Тень летних снов присыпало листвою,
В осеннем парке поселилась тишина.
Клён старый с непокрытой головою
Тоскуя, ждал, когда появится она.

Шурша листвой, укроется в беседке,
И будет долго любоваться на закат.
Клен не открылся ветреной соседке,
Что сохнет от любви, который год подряд.

Надменный тон и мимолетность встречи,
Да леденящий душу молчаливый взгляд.
Клен все прощал, и ждал, расправив плечи,
Чтоб снегопад пришел сменить ему наряд.

Пусть стынет кровь, и ледяная кромка,
Прозрачным панцирем покроет все лицо.
Метели младшая сестра – поземка,
Хотя б на миг вокруг него совьет кольцо.

74. Мотылёк

Носками стройных ног, взмахнув игриво,
Скрестишь их, словно крылья за моей спиной.
В ресницах спрятав стыд. Почти лениво.
Из вязкой темноты вспорхнешь совсем иной.

Предложишь закружиться в упоении,
Приблизившись вплотную к пламени свечи.
Маня и утопая в наслаждении,
Обучишь пируэтам в таинстве ночи.

Рассвет заглянет осторожно в окна,
Качнет огонь свечи пронырливый сквозняк.
Пережигая времени волокна,
Нас разлучит, тень бросив наперекосяк.

Как жаль, что век любви бывает краток,
Подобны однодневным мотылькам и мы.
Готовы душу выложить в задаток,
И попросить ещё любви, хотя б взаймы.

75. Осенний взгляд

Накинув паутинкою вуаль,
Тебе не спрятать взгляд бедовый.
Он разбудил неясную печаль,
И привкус на губах медовый.

Напомнил позабытые слова,
Что я шептал на сеновале.
И заманил в аллею, где листва
Алеет, как бордо в бокале.

Наполнил полдень соком лебеды
Что смыло серыми дождями.
В ушедшем лете я ищу следы,
В траве протоптанные нами.

Среди листвы мерещится мне взгляд
Очей, что я любил когда-то.
Ах, бабье лето, твой багряный яд
Я выпью, мне не надо злата.

76. Аллея

Подёрнется пеплом несмелым
Зола на осенних кострах.
Живое останется белым,
Забыв перед смертью про страх.

Наивность зелёных желаний
Развеется по сентябрю.
А золото хрупких посланий
Как жертва падёт к алтарю.

Кострища остынут по саду,
И будут чернеть до весны.
Но кто-то починит ограду,
Припомнив о яблонях сны.

И вновь зацветёт ранним летом
Аллея у тихой реки.
Зелёная, с розовым цветом.
Сомнениям всем вопреки.

77. Ирис

Цветы, как люди в нашем мире,
Забава в чьих-нибудь руках.
Кто умер в замке, кто в трактире,
Иной прославился в веках.
***
У Рейна бился славный Хлодвиг,
Лишь на закате бой утих.
Хоть каждый в свите шёл на подвиг,
Но встали глоты, как триптих.

Хотят пленить монарха франков
Всё туже западни петля.
На берег стайкою подранков
Ушли от неприятеля.

Холодный Рейн в пути запинка,
Но Хлодвиг видит Божий знак.
Из жёлтых ирисов тропинка
Едва виднеется сквозь мрак.

По мелководью незаметно
Исчезли, взяв с собой цветы.
И герб французский беззаветно
Хранит тот символ красоты.

78. Медное колечко I

Глава I

Скучает школа летнею порой,
По коридорам лишь гуляет эхо,
Двор не заполнен шумной детворой
Да солнце хлещет, где в листве прореха.
В учительской негромкий разговор
О том, что «физик» всем наперекор
«Поймал» Петрову на законе Ома,
Лишив бедняжку «красного» диплома.
Завхоз с командой украшает зал
Плакатами, шарами и цветами.
Буфетчицы колдуют над столами,
Выпускникам готовя пышный бал.
Мы помним школу, словно отчий дом,
Хоть многие учились в ней с трудом.

Но первый взгляд и первый поцелуй,
Ещё неясное души томленье,
Которое попробуй, растолкуй,
Когда внутри желанье и сомненье.
Всё это родилось в её стенах,
А, может, просто виделось во снах,
Перемешав иллюзию с мечтой,
В семнадцать просто жить над суетой.
Как волновали глупые слова,
Что кто-то прошептал на переменке,
Мол, сам прочёл, написано на стенке,
Он плюс она… Безжалостна молва.
Но сердце помнит всё, что пережито,
Просеяв через временное сито.

Последний школьный бал. Спешить пора.
Девчонки нарядились, как невесты.
Достойны вдохновенного пера,
Чтоб описал их красоту и жесты.
Среди мальчишек гордый говорок,
Что кое-кто сбрил бархатный пушок.
И нынче «бабочки» уже не в моде,
Да и костюмы пусть лежат в комоде.
Но, между тем, их праздничный наряд
Достоин украшать салон столичный,
И слышен тонкий запах заграничный,
Которому и нос французский рад.
Ах, школа! Шаг остался за порог,
Там новый мир и множество дорог.

Родители, учителя, друзья,
Директор строгий с деловой улыбкой.
Для многих это дружная семья
А кто-то посчитал её ошибкой.
И втихаря ругал свой школьный класс,
А подвернётся случай, и – сейчас.
Но большинство хранит воспоминанья,
И бережёт наивные желанья,
И фотографии прошедших дней,
Подарки к праздникам и дням рожденья
И связанные с ними сожаленья
Из-за открытки с надписью на ней.
Лишь время всё расставит по местам
Но я тех лет поныне не отдам.

79. Медное колечко 2

Расселись не спеша, и начат бал,
Аплодисменты, выступленья, речи.
Отличник Костя здорово сказал,
Всплакнули мамы, чуть расправив плечи.
Отцы ревнуют милых дочерей,
Себе клянутся с ними быть добрей.
А бабушки, смахнув слезу платком,
Невольно вспоминали о былом.
Преподаватели гордились тем,
Что многое вложить успели детям,
Что путь их непременно будет светел,
Но подвиг этот незаметен всем.
Да, школа – наша жизнь в миниатюре.
Кому - «де-факто», а кому - «де-юре».

Вот гимн звучит, получен аттестат,
Фуршет, шампанское и тост за дружбу.
Напутствовал их местный депутат,
Полковник лихо спел, забыв про службу.
И в плавном вальсе закружились пары,
Попав под упоительные чары.
Мальчишки приглашают матерей,
И кружат их от окон до дверей.
Почтенный «физик» взят был в оборот,
Седая шевелюра вьётся в танце,
Теперь почти на равных, но в румянце,
Вальсируют с ним девы без забот.
Последний вечер, просто – выпускной,
Я сам сейчас тряхнул бы стариной.

В разгар веселья, опустив глаза,
Стояла девушка в тени колонны.
С ресниц готовая упасть слеза,
Печаль её вдруг сделалась бездонной.
На скромном платье толстая коса
Вся в капельках. Откуда здесь роса?
А пальцы нервно волос теребят,
Она не интересна для ребят.
До сей поры в друзьях лишь стайка птиц,
Да серый кот, отъявленный гуляка,
Лохматая дворовая собака,
И старенькая кукла без ресниц.
Она живёт в семье у дяди Гарри,
Родители погибли при пожаре.

Тиха, скромна, училась кое как,
Всегда трудилась во дворе и дома
Ей проще было в обществе собак,
С которыми она была знакома.
Из школы, лишь закончится урок,
Домой спешила, как крутой игрок,
Торопится азартом насладиться,
И не было друзей, а просто – лица.
Хотя, конечно, был секрет сердечный
Зеленоглазый принц пленил её
Свой острый взгляд вонзив, как остриё,
Но сам и не подозревал, беспечный.
В мечтах ходила с ним на край Земли,
Не зря её Надеждой нарекли.

80. Медное колечко 3

На дискотеки, танцы, вечера
Никто не звал угрюмую девчонку.
И в трубку не шептал, что он вчера
За ней метнулся из гостей вдогонку.
И сообщенья в сотовой среде
К ней не спешили в бойкой череде.
Лишь вечерами с тёткой сериалы,
Да родственников громкие скандалы.
Она жила единственной мечтой,
Что принц придёт и, преклонив колено,
Ей объяснится, и она из плена
Умчится с ним по гулкой мостовой.
Туда, где солнце, море и цветы.
Ах, как наивны девичьи мечты!

В каникулы скучала у окна,
Или читала женские романы
Где с героиней плакала она,
Доверчиво попавшись на обманы.
Закрыв глаза, мечтала всякий раз
С любимым воплотить такой рассказ.
Он появлялся, заключал в объятья,
И таяли в воображении платья.
Как благороден был её герой,
Навеки предан ей душой и телом,
О том серьёзно или между делом
Не говорил и со своей сестрой.
На деле же терялась с ним при встрече,
Забыв про подготовленные речи.

Её зеленоглазый господин
И не подозревал о пылкой страсти.
Что он на белом свете был один,
Кто удостоен безграничной власти.
Над нежным сердцем, преданной душой,
Готовым вмиг пожертвовать собой.
За взгляд, прикосновение, каприз.
Коль он прикажет, она прыгнет вниз.
Но принц не замечает робкий взор
Украдкой брошенный на переменке
Одной девчонкой с книгою у стенки.
Что ждёт его ответ, как приговор.
И лишь коса, извечная подруга,
Рукою на плече лежит упруго.

Так незаметно шли её года,
Менялись цифры на двери у класса.
Последний бал, последний раз когда
Она всё скажет. Но, сомнений масса
Вдруг навалилась и сдавила грудь.
Она не в состоянии шагнуть.
Предательски туманятся глаза…
Блеснуло? Это – брошка. Бирюза.
Сейчас он подойдёт, вот-вот сейчас,
Ну, не стесняйся, милый мой избранник,
Ты долго шёл издалека, мой странник,
Теперь желанный час пробил для нас.
Но тянутся минуты ожиданья,
И душит душу разочарованье.

81. Медное колечко 4

Как весел принц, сегодня его бал,
Он в кружевном кружится окружении.
Неиссякаем радостный запал,
Он просто брызжет счастьем в упоении.
Не замечает у колонны взгляд,
И тенью скрытый простенький наряд,
И сердца одинокого томленье,
И бледности застывшее сомненье.
Она решилась подойти сама.
И принца пригласить на танец «белый»
Ему открыться. Он такой несмелый!
«Сейчас. Сейчас. А то сойду с ума».
Принц рассмеялся – «После, как-нибудь»
Потом добавил – «Только не забудь».

Качнулся и поплыл куда-то зал,
Колотит дрожь, чужими стали ноги.
«Не может быть, чтоб это он сказал!»
И прочь пошла, не ведая дороги.
Не стихла музыка, не грянул гром,
Пытался кто-то петь с набитым ртом.
Она, шатаясь, шла по коридору,
Жизнь не мила, ей утопиться впору.
Потом рыдала, волю чувствам дав,
Закрывшись в самом дальнем кабинете,
Одна, совсем одна на белом свете,
Как в детстве, разом близких потеряв.
«Пусть так. Умру! Кому я здесь нужна.
В окошко прыгну, и прощай, княжна!»

Глава II
«Не стоит плакать, милая княжна!»
Раздался чей-то тихий голос рядом.
Та вздрогнула – «Какого ты рожна?»
Но осеклась, обшарив место взглядом.
Здесь – ни души. За дверью – никого.
Послышалось, и больше ничего.
«Ты не меня ли ищешь, ясный свет?»
«Да, кто здесь. Чёрт! А, ну-ка, дай ответ».
«Негоже» - молвил голос с укоризной,
«Так изъясняться девице младой,
Пусть круто обошлась судьба с тобой,
Всегда гордись собою и отчизной!
Ведь ты – Надежда. Оболенских дочь.
Держи ровнее спинку. Слёзы – прочь!»

Вот так сюрприз. Здесь спрятан микрофон?
Но странный голос вовсе незнакомый.
А этот царственно спокойный тон.
Он в чём-то убедительно весомый.
«Ну, хорошо, ты удивил меня,
Узнав, что Оболенские – родня.
Ведь всё давно погибло при пожаре,
И я не вспоминаю о кошмаре.
Родители, бумаги, отчий дом
Исчезли разом, я теперь другая.
Зачем напоминать, меня пугая,
О том, что стёрлось в памяти с трудом?
Ты позабавится решил с девчонкой,
Сразив её сейчас уловкой тонкой»

82. Медное колечко 5

«Прости, но пересмешников здесь нет,
Все заняты своей игрой на танцах.
Им кажется, что изменился свет,
Коль будут папки в кейсах, а не ранцах.
Ах, люди! Вечно думают о том:
Сменил халат, повелевай перстом».
«Ещё скажи, ты – из другого мира,
И, временно, на чердаке – квартира»,
«О, нет. Иначе обстоят дела.
Пристанище моё в сыром подвале,
Уж скоро минет век, как я в опале.
Вот странно, что судьба нас здесь свела.
С полуночи до утренней звезды,
Для нас открыты тайные ходы.

«Так ты – вампир, иль, как там, вурдалак?
Охотишься за девственницей ночью.
Напиться крови. В этом ты мастак?
Готова умереть. Явись воочию».
«Ах, Наденька, угомонись, дружок.
Беду накличешь, ведь всему свой срок.
Знай, нечисть не придёт без приглашения,
К тому, кто звал, являются видения».
«Но я же не звала тебя теперь.
Сюда пришла поплакать от досады,
Конечно, в коридоре нет ограды,
Но точно помню, что закрыла дверь».
«Но ты сказала ключевое слово.
Давным-давно заклятие готово».

«Да, Ваша мистика мне не нужна,
Хотелось с жизнью попрощаться тихо».
«А кто сейчас сказал – «прощай, княжна!»
«И что, я этим разбудила лихо?»
«Послушай, Надя. Обещай мне час
Вникать прилежно в смысл коротких фраз».
«А можно появиться предо мною,
Чтоб не болтала я сама с собою».
Погасли лампы, сонный свет луны
Наискосок пролился из окошка,
Девчонка смолкла, аж знобит немножко,
Там что-то отделилось от стены.
Зеленоватый призрак в женском платье
С лицом девичьим. Что это, проклятье?

«Да, не дрожи. Не причиню я зла.
Ведь ты сама желала этой встречи»
«А, может, я со страха умерла,
Иль мне мерещатся все эти речи?»
Надежда дёрнула свою косу
«Нет, я не сплю, но всё же чушь несу»
На это призрак рассмеялся звонко.
Похоже, он – такая же девчонка.
«Послушай, я же старше на сто лет,
Давно брожу и в том и в этом мире,
Но кос таких не сыщешь и в Сибири,
Так что не дёргай, мой тебе совет».
Улыбка призрачных коснулась уст
Но за движением этим воздух пуст.

83. Медное колечко 6

«Постой, постой! Сдавило что-то грудь.
Так ты – не шутка. Настоящий призрак?»
«Ну, хорошо, ты только не забудь
Сей облик, просто появления признак.
В двадцатом здесь погибла вся семья
Родители, четыре брата, я.
Солдаты днём вошли к нам в дом открыто
«Мы из «ЧК». Где золото зарыто?»
Тогда никто не понял ничего.
Искали украшения, монеты,
В лицо свои совали пистолеты.
Потом убили всех до одного.
Бандиты или, правда, из «ЧК»
Никто не может знать наверняка.

Искали долго бабкино кольцо.
Им кто-то рассказал секрет фамильный,
Коль в банк швейцарский явится лицо,
Из цифр нарисует крест могильный,
То будет для него доступен сейф.
О тех богатствах притчей вьётся шлейф
От основанья княжеского рода!
С тех пор немало полегло народа.
Но сейф хранит сокровища князей,
Пароль к нему написан на колечке,
Колечко в кирпиче, в подвале, в печке.
Оно укрыто даже от друзей.
В войну разрушен дом, но цел подвал,
Да, вот погибли все, кто это знал».

«Но кто же ты, их младшая сестра?»
«Сестра и дочь. Зовут меня Варвара.
Так много лет, а будто бы вчера…
Совсем одна. Как ты после пожара».
«Откуда знаешь про мою беду?»
«Не только знаю, но и долго жду.
Моя душа осталась в этом мире,
Но мне не разрешили жить в квартире,
Где с братьями простилась навсегда.
С тех пор сырой подвал мне как могила.
Заклятия неведомая сила
Мне отворяет дверь лишь иногда».
«Чего же ждёшь ты и, причём тут я,
Да, и зачем тебе судьба моя?»

Качнулось приведенье у стены
Свой грустный взгляд, направив на Надежду,
«Ну, как ты не поймешь, что мы равны,
Тебе хранить фамильную надежду»
«Но я – девчонка. Я же - сирота.
Могу понять, что это не спроста,
Я помню в детстве мамины рассказы:
Фамильный герб князей, дворец, алмазы…»
«Ах, не случайно ты теперь одна
Родители погибли не в пожаре,
Людская зависть тешится в угаре,
Решив наш род искоренить до дна.
Они стремятся обладать кольцом
Потом владеть хоть домом, хоть – дворцом».

84. Медное колечко 7

И Варин призрак вверх взметнулся вдруг
И принялся кружиться в танце диком.
Сливаясь в темноте в неясный круг,
Сопровождая вихрь гортанным криком.
«Постой. Да расскажи же толком мне
О том заклятье, о моей родне».
Остановилось приведенье рядом,
Ей в душу заглянув спокойным взглядом.
«Ошибки нет. Ты Оболенских дочь.
Из ветви Николая и Елены.
Я чую, тут не может быть подмены,
Сама себе теперь должна помочь.
Тебе, наверно, говорила мать,
Лишь младшей дочери дано узнать».

«Припоминаю, как-то при свечах
Мы с мамою укрылись в кабинете,
И было много странного в речах
Её о том гербе, что на карете».
«Известен многим Оболенских герб,
Бессильно время нанести ущерб
Ему и надписи, что на латыни
Вдоль ленты сохранилась и поныне».
«Да-да, и с детства помнится загадка:
Из первых букв составишь ключ к двери,
И словом этим город отопри.
На площади отыщется лошадка.
Копытом дом укажет во дворе,
Но приходи туда лишь в сентябре.

Пароль, что на кольце, сложи, как крест,
Лист, слева осенив святым знаменьем,
Укладывая символы, как перст
Скользит согласно праведным ученьям.
Потом ларец поставят пред тобой,
Откроешь, коль начертано судьбой».
«Всё верно. Ты отыщешь это место.
И после миру явится невеста.
Горда, красива, знатна и умна,
Но главное – наследница прямая
Князей российских. Да ещё какая!
У Оболенских полная мошна.
Ты возродишь династию в Европе,
И сохранишь её хоть при потопе».

«А ты поможешь? Ты же мне сестра».
«Ах, Наденька, я только приведенье.
Жду сотню лет, но вот пришла пора,
И мне осталось просто объясненье.
Заклятие сгубило весь наш род,
Одна надежда, твой пришёл черёд.
Не разрешили мне уйти с родными
Дни были монотонными, пустыми.
Лишь в полночь покидала я подвал,
Являясь приведеньем в этом мире,
Ждала подобно жаждущей задире
Чтоб кто-нибудь «прощай, княжна» сказал.
Ему, открыв фамильный наш секрет,
Освободилась бы, покинув свет».

85. Медное колечко 8

«Так ты уйдёшь? Сейчас и навсегда?
Вновь мир заполнится сплошным обманом.
И только что ушедшая беда
За мной вернётся вновь в угаре пьяном.
О, нет. Возьми, возьми меня с собой,
Не в силах совладать с своей судьбой»
«Ах, Надя, возродить семью – твой крест,
И выбраться скорей из этих мест
На площадь с кобылицей молодой,
Которая укажет банк копытом.
Бери кольцо, и будет сейф открытым,
И станешь ты красавицей княжной.
Построишь в парке аглицком дворец
Да пуще ока береги ларец».

«Нет, Варя, я всего лишь сирота,
Куда мне покорять чужие страны.
Мечтала о семье, где доброта,
Любовь и верность навсегда желанны.
Какой дворец, богатство напоказ,
Когда не отличу алмаз от страз». *
«В крови хранится опыт поколений,
Тебе не нужен гомон чьих-то мнений.
Сама легко управишься с дворцом,
Наряды, украшения, излишки,
Тебе подвластны, ни к чему тут книжки,
Секрет заложен мамой и отцом.
Ведь ты княжна, и Оболенских род
С тобой теперь переживёт восход».

* Страз - немецк. поддельный, хрустальный алмаз.

«Не нужен ни дворец, ни зимний сад
Когда со мной не будет рядом принца».
«А кто сказал, что он не будет рад
Дотронуться губами до мизинца».
«Так это, из-за денег? Ну, уж нет!
Мне даже странно слышать твой совет».
«Поверь, найдется умный и красивый,
В тебя влюблённый, нежный, не ревнивый.
Средь принцев благороднейшие есть,
В десятом поколении бароны.
Хотя, где соколы там и вороны,
Сама увидишь, где враньё, где честь.
Но главное – династия князей.
А ты одна. Без близких, без друзей».

«Ты столько тайн открыла для меня,
Что голова кружится, словно в танце,
Богатство, принцы, долг, моя родня,
Да просто выжить в этом есть ли шансы?»
«Забыть ты можешь этот разговор,
Внушив себе, что услыхала вздор,
Но кровь князей не даст заснуть спокойно,
И жизнь свою ты проживешь достойно.
Разрушен дом, погибла вся семья,
Частичка сохранилась лишь в подвале
Зайдя туда, поймешь, что ты в начале
И не горюй, появятся мужья.
Давай прощаться, время истекло,
За мной пришли, уже глядят в стекло».

86. Медное колечко 9

Надежда обернулась. Свет луны
Стал искажаться за оконной рамой,
И чем-то веяло с той стороны
Тревогой, страхом, предстоящей драмой.
Виденье Вари колыхнулось вдруг,
Переливаясь то ли в шар, толь – в круг.
Через окно перетекло наружу.
Подробности я описать не сдюжу.
Исчезло, не оставив и следа.
Лишь рой сомнений в голове у Нади
Та оглянулась – нет кого ли сзади,
Вдруг растрезвонят, вот тогда – беда.
Мы часто сомневаемся в удаче,
Отдавши предпочтенье точной сдаче.

Глава III
Забросив в дальний угол аттестат,
Надежда пару дней жила в тревоге.
Её не ждал на кафедре трактат,
Она стояла на ином пороге.
Решившись сразу сделать первый шаг,
Уборщицей пошла в универмаг,
Техничкой на полставки в сою школу,
Не привыкать к словесному уколу.
И скоро отыскала ключ в подвал,
Где печь заветная укрыта хламом,
И недоступна завучам и замам.
А вот Надежду он как будто звал.
И печь открыл, там дверца с вензелями,
Да не разбита целый век ворами.

Огонь у свечки в Надиной руке
Вдруг начал прыгать весело и смело,
И потянулся к Печкиной щеке,
Что сложена из кирпича умело.
Потом нагнулся пламенным перстом,
Кирпич, отметив с вдавленным крестом.
Надежда тут же принялась за дело,
Беречь, пытаясь, каменное тело.
И вот в руках кирпич, где вдавлен крест
Ещё движенье и кольцо в ладони.
Медяк. Не королевский конь, а – пони.
Без камушка, такой не для невест.
Но Надя бережно смахнула пыль,
Похоже, небыль превратилась в быль.

Внутри кольца цепочка мелких цифр
Изящной змейкой вьется в двадцать точек.
Так значит, это есть тот самый шифр!
И сердце сжалось в маленький комочек.
Теперь она наследница. Княжна.
И по закону всем владеть должна.
Кольцо само скользнуло на мизинец,
Навеки с ней из прошлого гостинец.
Вернув на место хлам, закрыв подвал,
Надежда убежала прочь из школы,
Уверовав, что это не «приколы»
И кто-то её лихо разыграл.
Но как добраться в этот банк швейцарский,
Где ждёт её давно подарок царский.

87. Медное колечко 10

Немало удивив своих родных,
Вдруг посетив сеансы спиритизма,
Решила сразу после выходных
Карьеру делать в области туризма.
Надежда принялась за языки,
С азартом, будто наперегонки.
За лето покорился ей французский,
Она не испугалась перегрузки.
История монархий многих стран,
Культура и обычая Европы
Политики невидимые тропы,
И где какой известный ресторан.
Всё это, что смогла прочесть хоть раз
Запоминала точно, без прикрас.

Агентство под названием «Корифей»
Туристов отправляет по маршрутам,
И каждый, привозя с собой трофей,
Нахваливает менеджеров - «круто!»
В разгар сезона не хватает рук,
Со знанием туристических наук.
Надежду принимают, как стажера,
Работой, загружая до упора.
Она Европу знает наизусть
Маршруты составляет так умело,
Как будто долго изучала дело,
Всё хорошо, но лишь во взгляде грусть.
Она томится долгим ожиданьем
Тот дом уже знаком по очертаньям.

В Женеве на бульваре Хризантем
Над площадью Лили летят амуры.
Она не примечательна ничем,
За исключением одной скульптуры.
На кобылице гордый генерал
Так долго перед кем-то гарцевал,
Что так и замер в бронзовом мундире.
Не то чтобы шедевр в искусном мире,
Да есть легенда, будто бы Лили
Девчонка из рабочего предместья
Красотка озорная, просто бестия.
Взглянула. Генерала не спасли.
А кобылица ревновала так,
Что триста лет всем подаёт свой знак.

Копытом, указав в толпе Лили,
Дала подсказку будущей невесте.
Что если в вас влюбиться не смогли,
То нужно постоять на этом месте.
С тех пор напротив прочный тротуар
Стал сценой, и один репертуар
Из года в год там исполняют девы,
Две ямки протоптав. Мужчины, где вы?
И у легенды продолженье есть,
Там Круз увидел Пенелопу,
С тех пор они боготворят Европу,
Сочтя легенду за благую весть.
Да я и сам бы поспешил туда,
Когда бы не был счастлив, господа.

88. Медное колечко 11

Едва в агентство приходил клиент,
Надежда понимала с полуслова
Что хочет он и, подобрав момент,
Таинственно шептала, что готова
Его направить в уникальный тур,
Где ждет любовь, и толстенький амур
Стрелой укажет деве, кто избранник.
И оживал политик и механик.
Несчастным говорила о Лили,
Где им стоять, чтобы влюбиться сразу,
И всё сбывалось будто по приказу,
Они хотели, потому могли.
Лишь о себе вздыхала в тишине,
Когда же принц приедет на коне.

Никто о ней не вспоминал с тех пор
Как отзвучали песни выпускного.
Лишь в сердце у неё застыл укор,
Тому, кто обошёлся с ней так строго.
Она сменила стрижку и бельё,
Изрезав на куски своё старьё,
Сверкала красотою, как обложка
И до модели ей совсем немножко.
Мужчины проявляют интерес,
И предлагают ужин в ресторане.
А на девичник в загородной бане
С подругами отвозит «Мерседес».
Она уже привыкла к шуткам пошлым,
С косой молчунью схоронивши в прошлом.

Начальство хвалит, налицо прогресс,
Кончается сезон, октябрь скоро.
Директор, чтобы сгладить нервный стресс,
Девчонок в отпуск отправляет хором.
Ривьера, Мальта, может – Сингапур,
Готовы к демонстрации фигур!
Но лишь Надежда, гляньте-ка на деву,
Противится. Хочу одна, в Женеву.
Что спорить, если кто-то любит пляж
А кто-то лишь покупки в магазинах.
Иным дан отпуск, чтобы на машинах
Покуролесить, проявив кураж.
Последняя неделя сентября,
Пусть каждый проведёт её не зря.

Коротких проводов скупая речь,
Автобус. Несколько часов полёта.
Ей на дорогу удалось сберечь
Немного денег для оплаты счёта.
И вот внизу альпийские луга,
А на вершинах снег, метет пурга,
Вот деревеньки, словно на картинках.
Но как-то грустно, будто на поминках.
А у Надежды тысячи тревог,
Она одна. Впервые за границей.
Не интересны ей поля с пшеницей,
Ни крыши ферм, где зреет сыр, творог.
Сосед пристал, ну, словно банный лист.
«Тут Вам понравится. Здесь воздух чист.

Попробуйте швейцарский шоколад,
Найдёте вкуса тонкие оттенки.
Часам швейцарским будет каждый рад».
И пялится на девичьи коленки.
Надежда лишь кивает головой,
Храня в душе секрет фамильный свой.
Сейчас скучны дорожные знакомства,
Теперь в её руках судьба потомства.
Скорей бы приземлился самолёт,
Чтоб ей найти ту площадь с кобылицей
И явь не путать больше с небылицей,
Пора, теперь настал её черёд.
У каждого бывает в жизни день,
В котором детство переходит в тень.

89. Медное колечко 12

Глава IV
На четверть часа, заскочив в отель,
Надежда мчится, словно на свиданье
На площадь, где указывает цель
Копытом бронзовое изваянье.
Но сытый город не бежит вперёд,
Он, не спеша, от жизни всё берёт.
Без суеты, в какой-то сонной дрёме,
Стоят зеваки у витрин в истоме.
За столиками маленьких кафе
Скучают одиноко и газеты
Перебирают, будто в них ответы
Отыщутся в какой-нибудь строфе.
Здесь время, словно сигареты дым,
Его не замечаешь, став седым.

Упорно пробираясь сквозь толпу,
Испытывая недовольство взглядов,
Отыскивала верную тропу
Средь шляпок, сумок, дорогих нарядов.
Она спешила к площади Лили,
Которую амуры стерегли.
Вот замаячил долгожданный всадник,
Стишком её назначенный порадник. *
Он верно ждёт который год подряд,
Не испугали ливни и метели
Они, не прикоснувшись, пролетели,
А он в седле, не требуя наград.
И кто из предков выдумал такое,
Лишив вояку старого покоя.

* Порадник - советник, попечитель, покровитель, спаситель.

Надежда, как отъявленный турист,
Прильнув, обняла бронзовое тело.
Счастливый взгляд её был так речист,
Скрывать восторг пыталась неумело.
Как будто друг давно минувших дней
И генерал был счастлив встречей с ней.
Блестел на солнце от прикосновений
Всех страждущих любви и обручений
Но девушке иной укажет путь
Туда, где ждёт несметное богатство,
Дорогу в Свет, и с богачами братство,
И власть. Что есть всего на свете суть.
Но стоит этого глотнуть. Тогда…
Не разглядишь, где боль, а где беда.

Волненье поборов с большим трудом,
Взглянув по направлению копыта,
За изгородью видит Надя дом.
Решётка чёрная плющом увита.
У входа не волнуется народ,
И рядом не мелькает всякий сброд.
На острой крыше круглая антенна,
На окнах тюля кружевная пена.
Дом не похож на неприступный банк,
Где золото хранится по подвалам,
И клерки шустро бегают по залам,
Меняя всё, что попадёт на франк.
Швейцария – уютная страна,
Традициям и тишине верна.

90. Медное колечко 13

Минуя маленьких японцев строй,
Гуськом идущих за экскурсоводом,
Шепча, что справится сама с собой,
Надежда оказалась перед входом.
От страха сердце девичье в груди,
Оборвалось. Быть может ей уйти.
К чему тревожить Оболенских тайны,
А ну, как эти все слова случайны.
И ей почудилась Варвары тень.
Стишок из детства? Это совпаденье!
С кем ни бывает. Тоже мне, виденье.
Прошёл сентябрь. Нет! Последний день.
И вдруг мизинец обожгло кольцо,
Шагнула Настя смело на крыльцо.

Как улыбался толстенький банкир.
Ей предлагал то сок, то чашку чая.
Компьютер, принтер, сканер и копир
Чуть шелестели, цифры различая.
Не зря хранился код так много лет,
Могильный крест совпал! Ошибки нет.
Ей доступ дан, она распорядитель,
И воли завещанья исполнитель.
Вокруг Надежды мигом кутерьма,
Вот договор, кредитка золотая,
Пароль. Здесь подпись. Тратьте не считая.
Звоните. Ждём. Мы рады Вам. Весьма.
Любую голову вскружить готово
И золото, и золотое слово.

«Согласно завещанью, этот счёт
Лишь в сентябре имеет полный доступ.
Чтоб дивиденд пускался в оборот,
И каждый цент был предназначен росту.
Теперь у Вас, мадмуазель Надин,
Для выбора остался шанс один.
Перевести лишь часть или всё сразу,
А мы исполним это по указу».
«Не будем торопиться, господа,
Возьму лишь часть на мелкие расходы».
«Да, чтоб её потратить, нужны годы,
А мы готовы Вам помочь всегда:
Охрана, консультация, совет.
А тут всё сказано, вот наш буклет».

«Теперь ларец. Пусть принесут его».
«Он здесь, мы Вас оставим ненадолго.
И если Вам не нужно боле ничего,
Уходим прочь, во исполнение долга».
Ларец дубовый, маленький, резной,
На крышке княжий вензель золотой.
И по периметру стальная лента,
На вид, надежный сейф для документа.
Но и намёка нет, чтоб вставить ключ,
Лишь ножки, остальное прочный корпус
Резьбой украшен, твердый, словно корка.
Да и в огне, похоже, не горюч.
Не ключ, секрет откроет сей ларец,
И явно загадал его мудрец.

В руках дрожащих, предков странный дар
Надежда крутит, в поисках намёка.
Здесь носа не подточит и комар,
Знать, тонкая должна быть подоплёка.
Ей показалось, ножка у ларца
С щелчком крутнулась вправо до конца.
Да, все они вращаются по кругу.
Какую могут оказать услугу?
Она прислушалась. Вот странный звук.
И всякий раз звучит иная нота.
Так подбирать, кому была охота.
Не зря! Ведь это дело чьих-то рук.
Но что сыграть на этой «балалайке»,
Какой мотив крутился у хозяйки?

91. Медное колечко 14

Ещё немного поиграв с ларцом,
Узнала то, что пелось всем ребятам.
Был старый мастер просто молодцом,
Он колыбельную княгини спрятал.
Приноровившись, щелкала легко
Мелодию из детства своего.
Ларец открылся, в нем лежит пергамент.
И надпись: «Титулярный департамент»
«Подателю сего принадлежит
Князей поместья, Оболенских титул.
Везде он может попросить защиту,
И в герб вплести наш царский реквизит.
И почитаем быть согласно чину.
Во всей империи. Екатерина».

Размашистая подпись и печать
На сургуче, оставив оттиск перстня,
Из глубины времён могла повелевать
Сейчас. Без громких слов и изуверства.
«Вот это да! Так я теперь княжна,
По праву титул я носить должна.
Сама императрица так желала,
Ужели доказательств этих мало.
Ещё письмо, но почерк здесь другой,
Округлый, аккуратный и… Знакомый.
Заглавной буквы вензель невесомый,
Написан будто маминой рукой.
Я помню её надписи в тетради:
«А здесь примеры для любимой Нади».

Но дата удивительна в конце,
С тех пор почти три века миновало.
А всё хранилось бережно в ларце…
И Наде воздуха вдруг стало мало.
«Так это почерк бабки пра-пра-пра…
А как похож…. Ну что ж, читать пора».
Держа листок дрожащею рукою
(да я и сам волнения не скрою)
Надежда принялась читать письмо.
Знакомых вензелей переплетенье
Повеяло родным. Её смятенье
Исчезло после первых строк само.
Послание из глубины веков
Дошло, освободившись от оков.

«Ну, здравствуй, милая моя княжна!
Коль ты теперь читаешь эти строки
То помощь Оболенским вновь нужна,
И ты пришла в намеченные сроки.
Наш род России служит много лет,
И уберег её от разных бед.
Фамилии дарован титул княжий
За верность долгу, а не дух бродяжий.
Не только шпаги звон, а ум и честь,
И главное – любовь в сердцах открытых
Пускай и незаслуженно забытых.
Минует смута, все узнают – есть
Среди достойных Оболенских лица
Хотя молва – большая мастерица.

Теперь тебе даровано судьбой
Стать во главе исчезнувшего рода.
Но прежде научись перед собой
Держать ответ и не бояться сброда.
Не повестись у зла на поводу,
И не затеять кровную вражду,
А почитать, любить и верить свято,
Да всё вернуть, что в долг когда-то взято.
Запомни, часто зло сильней добра,
Боится лишь того, что недоступно,
Тогда ему достаться может крупно.
Любовь для зла – кинжал из серебра.
Не торопись ступить на этот путь,
Решишься, и не помышляй свернуть».

92. Медное колечко 15

За датой подпись - вензель «Н и О».
Их линии переплелись в объятьях
По воле росчерка им суждено
Всю жизнь не расставаться, словно братьям.
«Возможно, её звали Натали…
Вдруг, тёзки! Поступить ведь так могли?
Мы обе – Оболенские Надежды,
Вот только носим разные одежды.
Да при царях иных родились мы,
А вот по духу и по крови - сёстры.
Хоть знания обрывочны и пёстры,
Ещё не совершенны и скупы,
Я раскопаю всё, что было прежде.
Будь снисходительна судьба к невежде!»

И от письма как будто бы тепло
Струиться к сердцу мягкою волною.
И так Надежде на душе светло,
Как будто с мамой встретилась родною.
Она и не заметила слезу,
Что по бумаге расползлось внизу.
Смахнуть хотела, но бледнеет рядом
Такое же. Едва заметно взглядом.
«О, как похожи мы с тобой, «Н.О.»
Ты будешь мне наставницей незримой,
А я – послушницей неутомимой,
Как было на Руси заведено».
Да будет счастлив тот, кто вдруг нашёл
Высокой чести предков ореол!

Перечитав заветное письмо,
Его поцеловала на прощанье.
Надежда понимала всё умом,
Душа не принимала расставанье.
Вернув назад листы, ларец закрыв,
Себе простила чувственный порыв.
Теперь понятно ей предназначение
И к знаниям возросшее влечение.
За день судьба взметнулась на виток,
Окрасив Надин взгляд налётом грусти,
Которая надолго не отпустит,
Найдя в душе укромный закуток.
Чем глубже нашу жизнь мы узнаём,
Тем больше прячет этот водоём.

Едва ли не за руку шустрый клерк
Надежду проводил до двери банка.
Чужая жизнь, как яркий фейерверк,
Красива, коль не встретится изнанка.
Богатая спокойная страна,
Швейцария достоинства полна,
Здесь вам при встрече улыбнется каждый,
А отвернётся, примет облик важный.
Страна больших традиций и манер
Хранит надёжно банковское право,
А вековые вклады? Это здраво!
Здесь счастлив стариться пенсионер.
Он днём с цветами важный господин,
А вечером в кафе сидит один.

93. Медное колечко 16

Глава V
Последний луч скользнул по мостовой,
Закат лениво покидает крыши,
За ним сентябрь, сонный постовой
Покинет город из тенистой ниши.
На площадь, названную в честь Лили,
Надежду ноги сами привели.
Остановилась перед генералом,
Размякла в мареве хмельном и алом.
Себе не в силах объяснить самой
Причину вдруг возникшего желанья,
Как будто это было предсказанье,
Шепнула – «Появись, желанный мой»
Боясь пошелохнуться и вздохнуть,
Ждала, чтобы окликнул кто-нибудь.

«Мне кажется, у Вас упал буклет»
Заметил парень Надину промашку
«Простите, не хватает на букет,
Позвольте подарить одну ромашку».
Его глаза сияли синевой,
Спокойствие внушая и покой.
А рук невольное прикосновенье
В душе родило странное волненье.
Безмолвный диалог ведут сердца,
И что-то происходит между ними,
Как странно, что они были чужими,
Но повстречались волею творца.
Когда нам не хватает в споре слов,
Молчим красноречивее послов.

Над многолюдной площадью Лили
За балюстрадой, как в солидном храме *
Амуры, что порядок стерегли,
Уже приглядывались к юной даме.
Спасибо прозвучало, как спаси,
К заступнице невинных на Руси.
Не помышляют стрелы о пощаде,
И сладко встрепенулось сердце Нади.
«Позвольте мне представиться. Алян.
Студент-художник. В университете.
Мой прадед ездил в герцогской карете.
А прапрабабка, Софья, из славян,
В Нормандии есть замок над рекой,
Где склеп всех предков бережёт покой.

* Балюстрада - франц. поручни, перила, ограда, балясник.

«Так Вы художник или дипломат?»
Спросила Надя, глядя на ромашку.
Она вдыхала тонкий аромат,
Прикрыв глаза, чтоб скрыть свою промашку.
Едва взяла подаренный цветок,
В ней ожил и расцвел любви росток.
«Мне с детства предрекли мольберт и кисти,
И что картины продадут на «Кристи» *
Пишу портреты. Даже на заказ,
Чтоб оплатить квартиру, холст и краски».
«А как же замок, предки. Это сказки»?
«И да, и нет. Отвечу не сейчас.
Меня пленяет Ваш душевный взгляд,
Нарисовать портрет Ваш был бы рад».

* «Кристи» - известный аукцион художественных ценностей

«Не знаю. Буду лишь неделю здесь.
И что во мне увидели такого».
«Запечатлеть Ваш лик почту за честь,
Впервые вижу ангела земного».
«Решили посмеяться надо мной»?
«О нет, не посягну на Ваш покой.
По два часа сеанса три-четыре,
Одно условие, пишу в квартире.
Нужно уединение и покой,
Чтоб взгляд Ваш был предельно безмятежен
Задумчив был бы и, конечно, нежен.
Есть платье королевы под рукой.
Мы Вас оденем в царственный наряд,
А фоном – кабинет, и книжек ряд».

94. Медное колечко 17

Неясных чувств как будто пелена
Сознание туманит у Надежды.
Она уже как будто не вольна,
Иначе поступить и жить, как прежде.
И манит синева его очей,
И сердце сладко стонет от речей.
А мимолётное прикосновение
Внушает чувственное наслаждение.
Ей хочется быть рядом каждый миг,
И эти губы видеть ближе. Ближе.
Чтоб он обнял и наклонился ниже,
Чтобы палящий зной её постиг.
Она уже забыла обо всём,
Дела и долг остались ни при чём.

«Так завтра Вы придёте на сеанс?
Простите, не расслышал Ваше имя».
«Надежда» и она как будто в транс
Вошла от слов, звучащих между ними.
«Приду, а где и как мне Вас найти»?
«Вот, адрес на буклете. К десяти».
К руке склонился, и едва, губами,
Её коснулся. Голова кругами…
И вновь лежит буклет на мостовой,
А пальцы протянулись к шевелюре,
И скрылись там, а сердце, как в аллюре,
Умчалось, унося с собой покой.
Алян покорно преклонил колено
И принял королевский жест смиренно.

Вокруг толпа туристов и зевак.
Увидев представление такое,
Не смог сдержаться ни один чужак,
Пройдя, оставив молодых в покое.
Аплодисменты, крики «Браво, мисс!»
Как будто состоялся бенефис.
Вся площадь рукоплещет милой паре,
С восторгом. Стоя. В зрительском ударе.
А те, вокруг не видя ничего,
Вдруг ощутили странное блаженство,
Они, собой, являя совершенство,
Соединились, только и всего.
Их души всё решили меж собой,
А, может, всё начертано судьбой.

Тогда в любовь был посвящен Алян,
Как встарь коленопреклонённый воин.
Под возгласы и крики горожан
Рождался рыцарь, коли был достоин.
Прошли мгновения, может быть – часы,
Очнулась Надя, нет в руках косы,
Что выручала в сложные моменты,
Куда вплетать она любила ленты.
Зато румянец не заставил ждать,
Без макияжа запылали щёки.
Они не долго были одиноки
Алян, стоявший рядом, был под стать.
Ах, молодость, вдохнувшая любовь,
Тушуется, а вот сватов готовь.

Смеясь, они покинули Лили,
Не разжимая рук, шли по аллее.
Отстал знакомый генерал вдали,
А щёки так предательски алели.
Свернув к фонтану, пили воду в нём,
Уж если заболеют, то вдвоём.
У мэрии был фестиваль тромбонов,
И выставка раскрашенных вагонов.
Вдоль озера гуляли допоздна,
Рассказывая о себе друг другу,
И не заметили, что шли по кругу,
А глядь, уж звёзды и луна видна.
Прощались долго у дверей отеля,
Ведь впереди у них ещё неделя.

95. Медное колечко 18

В ту ночь Надежда не могла заснуть,
Далёким звёздам тайну доверяя.
Ужели ей такой начертан путь,
Найти любовь вдали родного края.
Она росла без близких и подруг,
Всегда был одинок её досуг.
В себе хранила маленькие тайны,
Все разговоры с ней были случайны.
Сейчас не в силах сохранить секрет,
Она шептала полуночным звёздам,
Как другу близкому, как новым сёстрам,
Что дали ей молчания обет,
О том, что в сердце появился он,
И жизнь напоминает сладкий сон.

Под утро ей приснился отчий дом,
И мать с отцом такие молодые.
Какой-то праздник, помнится с трудом,
И гости за столом сидят седые.
Молчат, и, соблюдая этикет,
Перед едою не дают конфет.
Не то, чтобы надменно или злобно
Глядят, но отмечают всё подробно.
Как Надя держит спинку средь ребят,
Как незаметно поправляет локон,
Что выбился, когда она вдоль окон
Бежит, и как глаза её горят.
Но, расшалившись, может обуздать
Азарт свой, коль позвала тихо мать.

Под строгим наблюдением гостей
Надежде холодно и неспокойно.
Она как будто ждёт худых вестей,
Всё время силясь выглядеть достойно.
Вот позади сидящих за столом
Копытом цокнул конь с резным седлом
И карим глазом покосил игриво,
Заржал и гарцевал нетерпеливо.
Он явно подавал Надежде знак,
Что одиночество терпеть не в силах,
Что кровь горячая клокочет в жилах,
Что без неё ему нельзя никак.
Но седовласый старец между ними
Держа узду, смотрел глазами злыми.

Как холоден его колючий взгляд,
Буравит насквозь трепетную душу.
А тело будто наполняет яд,
И превращает в ледяную тушу.
Не отвернуться и не смежить век,
Так смотрит дьявол, а не человек.
Нахлынул страх от пальцев ног до мочек
И сердце сжалось в маленький комочек.
Когда казалось, что спасенья нет,
Конь вздыбился, поводья, рвя на части,
Освобождаясь от враждебной власти,
Прыжком преодолел чужой запрет.
Закрыв Надежду от лихого взгляда,
Но пал, как от картечного заряда.

Она рванулась, покидая сон,
Дрожа, очнулась, сидя на постели.
И испугалась свой, услышав стон,
А за окном уж облака алели.
Накинув простынь, лёгким ветерком
На лоджию скользнула босиком.
Красивый город просыпался тихо,
Теряя тени, как ночную прихоть.
На озере курчавился туман,
И лебеди скользили у причала,
С незримых башен ратуши звучала
Мелодия часов для горожан,
Что начинают день под серым небом,
И вкусно пахло испеченным хлебом.

96. Медное колечко 19

Её обнял за плечи холодок
Изгнав остатки странного кошмара.
Дремота покидала городок,
Уж кто-то стулья расставлял у бара.
Предчувствия нахлынули волной,
Весь мир закрыв тревожной пеленой.
У Нади сердце сладко защемило,
Алян ухаживал за неё так мило.
Их франко-русский диалект
Беседе не мешал, скорей – напротив,
Ошибками в словах не озаботив,
Сердца открыл и спрятал интеллект.
Любовь не знает социальных правил,
От предрассудков Бог её избавил.

Вернувшись в ещё теплую постель,
Надежда с головой укрылась пледом.
Как будто за окном метёт метель,
И стужа гонится за нею следом.
Ей стало так уютно и тепло,
А на душе от сладких грёз светло.
Дремота разлилась тягучим соком,
А следом сон, как будто ненароком.
На волнах нежности качнулся мир,
И ласки тянутся к ней из тумана,
И синевой глядят глаза Аляна,
И начат бесконечной страсти пир.
Ах, сладких грёз прервать не в силах я,
Пусть спит Надежда милая моя.

Глава VI
На кафедральной площади собор
Был переполнен гомоном туристов.
Под сводами его церковный хор
С участием известнейших артистов
Вот-вот начнёт изысканный концерт
И в каждом просыпается эксперт.
Все ждут, когда часы ударят в полдень,
На башне, названной давно Марк Голден.
За дюжиной ударов каждый день
Сюда приходят проследить зеваки
Не то, чтоб надевали они фраки,
Но перезвона ждать им здесь не лень.
И вот ударило двенадцать раз,
Как сотни лет назад в урочный час.

Надежда вскинулась. Звучит орган,
Десятки голосов выводят мессу.
Как будто рядом дышит океан,
Укрывшись за ивовую завесу.
Ужели всё проспать могла она,
Ведь за окном чужая сторона.
И встреча, что назначена с Аляном,
Давно по пояс заросла бурьяном.
Как новобранец, слыша зов трубы,
Надежда нарядилась за минуту,
Под стать врасплох застигнутому плуту
Вскочив, кляла превратности судьбы.
Бежит по лестнице. Скорей в такси.
О, помоги, заступница. Спаси!

«Надин!» - вдруг громыхнуло за спиной
Прервав полёт взволнованной орлицы.
Знакомый голос умолял – «Постой»
Та обернулась с ловкостью тигрицы.
У двери на ступеньках ждал Алян,
Смущенно улыбался, будто пьян.
Глаза сияют васильковым цветом,
Что манит в рожь пьянящим знойным летом.
Объятья, долгий пылкий поцелуй
Без лишних слов звучал, как объясненье,
А после – удивленье, восхищенье,
На зависть всем, хоть сказку с них рисуй.
Уж слышу ропот скептиков иных,
Но свято верю в счастье для двоих.

97. Медное колечко 20

Они смешались с праздною толпой,
Что слушала концерт в большом соборе.
И двигались вперёд своей тропой,
К священнику в торжественном уборе.
Он улыбнулся, встретив их глаза,
И жестом указал на образа.
Мол, дальше прихожанам путь заказан,
Они же это поняли приказом.
И на колени рухнув перед ним,
Склонили головы благословенно,
Чтоб их венчали тут же. Непременно!
Тот зашипел на них, но грянул гимн,
Хор подхватил. Венчанье состоялось.
Не соблюдён порядок? Это – малость!

Последней ноты эхо в вышине
Растаяло под сводами собора.
И в наступившей после тишине
Никто не высказал двоим укора.
Священник руки не спешил убрать,
Почувствовав, как сходит благодать.
Зал умилённо наблюдал картину,
А кое-кто перекрестил им спину.
Начертано ли было то судьбой,
А, может, просто подвернулся случай,
Иль умысел лихой сгустился тучей,
Но путь один - стать мужем и женой.
Пусть упрекнут в подвохах, чудесах,
Но заключают брак на небесах.

Условности и клятвы молодых
Не расставаться в радостях и бедах
Описаны в преданиях седых,
Но часто только тосты на обедах.
Контракты, где прописан каждый шаг,
Не смогут брак спасти, коль рядом враг.
А вот когда в глазах сияет счастье,
Кого страшит грядущее ненастье.
Священник руки на груди скрестил -
«Храни вас Бог, коль так угодно небу,
Надеюсь, не на дьявола потребу
Венчанье без колец и без чернил.
Но мне был знак, я помолюсь за вас,
ОН милосерден к каждому из нас».

Вновь зазвучал орган, воспрянул хор
Им вторил свод собора эхом свыше.
Мелодия, как водопадом с гор
Заполнила собою всё до крыши.
Алян Надежду за руку берет,
Проход свободен, это их черёд.
Нет пышных кружев, ни фаты, ни фрака,
Но смысл понятен и простым зевакам.
Без переводчика дано прочесть
На лицах молодых предназначенье.
Над парой знак любви, а не влеченье,
В осанке благородной стать и честь.
Блеснули слёзы на глазах у дам,
И зависть по несбывшимся мечтам.

К ногам никто не бросил им цветы,
На площади их не ждала карета,
И не было привычной суеты.
Вы скажете, опасная примета.
Но взгляд Надежды излучает свет,
Вот этот миг, скорей писать портрет.
Запечатлеть чарующую нежность
Непознанного счастья неизбежность.
И вот средневековый антураж
Принял в свои объятия княгиню
А, может быть, античную богиню.
Алян, взяв кисти, испытал кураж.
И к вечеру уже портрет готов -
Красавица средь писем и цветов.

98. Медное колечко 21

Они потом гуляли допоздна,
Не обсуждая странное венчанье.
Похоже, у обоих мысль одна,
Как быть, ведь очень скоро расставанье.
Найдя друг друга, потерять опять
И после письма длинные писать.
Звонить и через год назначить встречу,
Мол, время пролетит, я не замечу.
И, может быть затем, на Рождество,
На пару дней увидеться в отеле,
Не покидая скомканной постели.
Потом с улыбкой вспомнить баловство.
Так многие теперь живут средь нас,
Твердя, что верность нынче не указ.

Но пальцы рук сплетаются в клубок
И сердце бьётся только рядом с милым.
Наверное, судьбой отмерен срок,
Пускай. Но будем вместе до могилы.
И тонет мысль в обыденных словах,
А шёпот душ, как голоса в церквах.
Лишь посвященным открывает тайны,
Для остальных прозрения случайны.
Когда в глазах смятенье и печаль
Тревожной тенью встали между ними
Их души, осознав себя родными,
Не стали прятать чувства за вуаль.
Признались, что скрывать нет больше сил.
Алян руки надежды попросил.

Ответом был девичий долгий взгляд
Она смущалась и ждала подсказки.
Сейчас шагнуть, и нет пути назад,
Помчатся с горки вёрткие салазки.
А вдруг всё это – тонкая игра,
Ведь с парнем повстречалась лишь вчера.
Совсем не знает, кто он и откуда,
Но сердце просит сказочного чуда.
Оно хлебнуло сладкого вина,
Не хочет слышать умных рассуждений,
И жаждет, жаждет пылких наслаждений,
Шепча одно лишь слово. Влюблена.
И голос разума покорно стих,
Пред силой, что притягивает их.

Изведавшим величественный миг,
Когда сомненья тают в одночасье,
И бриз выводит из тумана бриг
С названьем на борту – любовь и счастье,
Понятно колебанье перед тем,
Как вдруг решиться. Вместе. Насовсем.
Как замирает от восторга сердце,
Но непонятно то для иноверцев.
Чем могут наполняться паруса,
Когда сам бриг не виден и на солнце
В отличие от цифры на червонце,
Не всем дано поверить в чудеса.
Но каждый в подсознании своём
Мечтает править этим кораблём.

Влюблённых скрыл от суеты бульвар,
Когда огни украсили Женеву.
А ночь легла на камень, как загар,
Что делает стройней любую деву.
Глаза в глаза и пальцы сплетены,
Одни. Вокруг скользят чужие сны.
«Люблю. Теперь и в радости, и в горе
С тобою. И не быть меж нами ссоре».
Надежда прошептала свой ответ,
В восторге, задыхаясь и пьянея,
Глаза закрыла и стоит, робея.
Нарушила неписанный завет?
Да, память предков в нас неистребима
Всегда оберегает и незрима.

99. Медное колечко 22

Они прощались долго у дверей,
Где яркий свет отеля как граница.
Здесь чувства и слова звучат острей,
Там чопорные вежливые лица.
Пронумерованы и холодны
И лишь для услужения годны.
Но охладят душевную тревогу,
Вернув покой и разум понемногу.
Им нужно всё обдумать не спеша,
Но как разжать пылающие руки,
Врагу не пожелаешь этой муки
Самим уйти, когда горит душа.
Назначив встречу поутру в кафе,
В слезах прощались, будто подшофе *

* Подшофе - франц. подгулявши, навеселе.

Как тут заснуть, хотя и ночь вокруг,
Когда душа и помыслы в раздоре.
Нет мамы, ни советчиц, ни подруг,
Но нужен собеседник в разговоре.
Кому довериться, спросить совет,
Но ни одной души знакомой нет.
Лишь за окном неоновое море,
Переливается в цветном уборе.
Надежда поспешила на балкон,
Прохлада опустилась ей на плечи,
И долго слушала девичьи речи,
Плеснув на сонный город тьмы флакон.
Она сгустилась, поглощая свет,
Я сам во тьме не слышал тот совет.

Рассвет, скользнув по крышам ветерком,
Спешил нарушить их уединенье.
Он был ещё с Надеждой незнаком,
И для неё устроил представленье.
Лучами высветил на шпиле крест,
Что над собором высился, как перст.
Зажёг глазницы деловых высоток.
И принялся будить других красоток,
Живущих в зелени особняком,
Укрытых тонкой кованой оградой,
Не устоявшей пред такой осадой,
Украшенных гербом, как гребешком.
Весь город встретил радостно рассвет,
Но скрыл значенье пламенных примет.

Алян не отвечает на звонки,
В кафе не появился на свиданье.
Уж полдень и сомненья глубоки,
Ужели он не сдержит обещанье?
Хозяйка теребит руками бант,
Так ведь уехал ночью квартирант.
Родители приехали на ужин,
Домой забрали. Там он срочно нужен.
Повздорили, но приказал отец,
И слуги вынесли его картины,
Но всё это без видимой причины.
А ты не таль, что под венец
С Аляном... И так странно вы одеты.
Ох, раструбили обо всём газеты.

Да вот же снимки, вы у алтаря,
Написано, венчание в соборе.
Епископ в первой службе октября
Венчает герцога Клермон -Тонноре.
Невеста неизвестна никому,
И даже иностранка по всему.
Родня и Свет находятся в волнении,
Протест для Папы послан в заявлении.
С утра о том трезвонят по ТВ,
Дежурят репортёры рядом с домом,
И пристают ко всем знакомым,
Пытаются разведать о тебе.
Возьми платок, укрой своё лицо.
Да не сюда. Там - «чёрное» крыльцо.

100. Медное колечко 23

Такси её доставило в отель,
Но папарацци осаждают номер.
Под окнами и в холле канитель,
От них нельзя укрыться в этом доме.
Надежда ждёт, чтоб позвонил Алян,
Но сотовый молчит, как партизан.
Зато без перерыва у кровати
Трезвонит телефон весьма некстати.
Сто тысяч ей дают за интервью,
И фотографии во всех журналах,
Ток-шоу с ней пойдут на всех каналах,
Лишь подпись в договор поставь свою.
Но где же милый, хоть один звонок,
Ужель он в заточении одинок.

До ночи Надя ждёт его вестей,
В тревоги засыпает ненадолго.
Пичугой малой рвётся из сетей,
Кляня защитников чужого долга.
На утро адъютант принёс письмо,
Печать на нём, как чёрное клеймо.
По гербовой бумаге ровный почерк
Одной короткой фразою, без точек.
Размашисто и властно, как приказ:
«Сударыня, Вас ждём для объяснений
С фельдъегерем особых поручений»
Тот щёлкнул каблуками сей же час:
«Я провожу. Внизу нас ждёт авто.
Чтоб нас не задержали, вот манто». *

* Манто - длинный плащ особого покроя.

Укрывшись от назойливых зевак,
В накидке, что до пят её скрывала,
Надежда покидала свой бивак, *
Широким шагом выходя из зала.
Врагов готова вызвать на дуэль,
Но каждый ласков, словно спаниель.
Открыта дверь большого лимузина,
В салоне бар не хуже магазина.
Она в углу, как маленький зверёк,
Молчит, не отвечая на вопросы,
А за окном – дома, леса, покосы.
У замка кто-то взял под козырёк,
На лестнице встречает мажордом
Приветствует по-русски, но с трудом.

* Бивак - франц. расположение войск или временное сборище людей

Надежду провожают в кабинет,
Где несколько мужчин и женщин курят.
При встрече соблюдают этикет,
Но чувствуется, скоро грянет буря.
Чай стынет перед Надей на столе,
А взгляд застыл на огоньке в золе
Камина в окруженье мягких кресел,
Похоже, даже огонёк не весел.
В нависшей тишине её знобит,
Она не в силах справиться с волненьем,
Одна. Никто не смотрит с сожаленьем,
Сейчас начнут разыгрывать гамбит. *
Предложат отказаться за подачку,
Глядят надменно, хмуро, как на прачку.

101. Медное колечко 24

«Как Вы могли, пардон, мадемуазель,
Решиться на такую авантюру?»
Застыл в дверях седой метрдотель, *
Издалека почуяв увертюру.
Глава семьи и статный кавалер
Клермон-Тонноре Жан-Батист-Норбер.
Так гневно рявкнул в сторону бедняжки,
Что в блюдцах звякнули все чашки.
А пепел сигареты, словно снег,
Пал на ковёр, как конь на поле брани,
Огнём, как стрелами в бою, изранен,
И тихо там себе ночлег.
«Эрцгерцог Normandie Вам не чета,
У Вас, ma chère, не выйдет ни черта!»

* Метрдотель - франц. заведующий столом, при дворе и в домах знати.

«При чём же здесь Нормандия, месье?
Ведь я люблю Аляна а не титул!»
«Нам всё известно. Вот на Вас досье.
Подкидыш! Что Вам есть сказать в защиту?»
Как оскорбительно звучат слова!
Ну, надо ж, и сюда дошла молва.
Сорочья дочь, кукушкина порода,
Несчастье с детства не дает прохода.
«Да, всю мою семью сгубил пожар,
Я – сирота. А это – преступленье?»
«Послушайте, да есть ли в Вас сомненье?
Он – герцог! Это же – скандал. Кошмар!
В нем кровь монархов двух великих стран.
Ваш потолок - кухаркой в ресторан».

Надежда вспыхнула. Горит лицо.
Он, как наотмашь, хлещет обвиненьем.
А на мизинце медное кольцо
Едва кольнуло, будто с сожаленьем.
Ну, нет. Все чудеса теперь не в счёт,
Когда-нибудь до них дойдёт черёд.
Вдруг, из угла раздался голосок:
«А, ну-ка, подойди ко мне, дружок»
Все повернулись. С мундштуком в руке,
В глубоком кресле грелась у камина
Прабабка нынешнего господина,
Что будто век хранилась в сундуке,
Но почитаема была в роду,
Ни у кого не шла на поводу.

«Так то с тебя Алян писал портрет,
Красотки за столом в библиотеке?
Как изменяет облик вельверет, *
И носик красный, и опухли веки…
Но всё же не узнать нельзя никак.
Пусть принесут портрет, что на чердак
Упрятан нынче среди прочих сотен,
Аляна кистью писанных полотен».
В молчанье все смотрели, как слуга
Картину ставит в центре кабинета.
Чтоб не было ошибки, больше света.
Ну, да – похожа, разве что серьга
С огромным бриллиантом через чур
Подчеркивает разность двух натур.

* Вельверет - голланд. бумажная ткань, род мохнатого, бумажного бархата.

У той, что на картине, гордый взгляд,
Осанка настоящей королевы.
У этой нескрываемый разлад
Всех помыслов, и вид обычной девы.
«Ты успокойся, детка, помолчи.
И сядь-ка здесь, налево от свечи.
А вы найдите книгу о дворянстве,
И хватит упражняться в грубиянстве».
Все стихли, взгляд наполнился теплом,
И вскоре были найдены страницы
С портретами детей и светской львицы,
Красавицы за письменным столом.
И кто-то закричал – «Вот это, да!
Как близнецы! Смотрите, господа».

Такой же взгляд, такой же интерьер,
И так же улыбается надменно,
Быть может, только разный цвет портьер,
Всё остальное просто неизменно.
Написаны с разрывом в триста лет,
Два разных полотна – один портрет.
Но в книге напечатан титул, имя:
«Надежда Оболенская, княгиня».
Алян же подписал – «моя Надин»
Все повернулись в сторону Надежды…
«О, Господи! Да ей сменить одежды,
И будет третья…» - ахнул господин.
Её улыбка стёрла все сомненья,
И тут же прозвучали поздравленья.

Эпилог
Через неделю в славном Notre Dame
Венчался герцог с русскою княгиней.
Перед собором суета и гам,
Толпа не признаёт границ и линий.
Все жаждут видеть юную чету,
У них десяток званий на счету,
Поместье, замки, в банке капиталец,
Жених-то, гляньте, писаный красавец,
Да и невеста тоже хороша!
И почему судьба не справедлива?
Одна богата и умна, красива,
Другим же не досталось ни гроша…
Надежда с милым вышла на крылечко,
А на мизинце медное колечко.

102. Наивность

Слова ажурною листвой
Мне часто закрывали солнце.
Я смысл искал за синевой,
А истина была на донце.

Ждал листопада в октябре,
Когда резные оборванцы.
О чем-то шепчут во дворе,
Слагая рифмы в странном танце.

Зимой я их найти не смог,
Растратив на ветру взаимность.
Я позабыл весенний слог
И слов ажурную наивность.

103. Прощальный пасьянс

Слова, как листья, кружат надо мной,
Короткий век, сопровождая в танце.
То зеленеют робкой бахромой
Неровных строчек, что таскал я в ранце.
То осмелеют, кромку отточив,
Слагая мысль в лихой речитатив.
То жадно наполняют влагой тело,
Чтоб в полдень заслонить меня умело.
Когда же осень тронет холодком
Их тонкие шершавые ладони
Они падут ко мне на подоконник,
Пасьянс прощальный разложив рядком.
И он сойдется, только б ветер стих,
Закончив грустной строчкой этот стих.

104. Сны

В снегах затерянное лето
Так сладко дремлет в феврале.
Давно метелями отпето,
Но не томится в кабале.

Зевнув, тасует снов колоду,
И, выбрав первый, наугад,
Сквозь полумрак и непогоду
Скользнет, как тень, в июльский сад.

Там тишина в душистом зное,
Да сонный полдень у плетня,
Да шмель шальной о чем-то ноет,
Да детский крик, «Ищи меня!».

И лето, захмелев от счастья,
Под песню нудную шмеля,
Укрывшись снами от ненастья,
Затихло в стуже февраля.

105. Перелетные души любви

Перелетные души любви
К холодам собираются в стаи.
Покидая своих визави,
Листопадом следы заметают.

Обрывая незримую нить,
Одиночество прячут в тумане.
Без любви им так трудно прожить,
До весны схоронившись в чулане.

В синеву поднимаясь к своим,
Боль утрат проливают дождями.
И парит в небесах, словно дым,
Клин, что кажется нам журавлями.

Перелетные души любви
Собираются в теплые страны.
На прощанье их благослови,
Пусть затянутся старые раны.

106. Наивный романс

Был снегопад и был прощальный бал,
Ваш полк наутро покидал столицу.
И этот вечер нам Господь послал,
Чтобы закрыть последнюю страницу.

Как белый снег, был чистым первый лист,
Романа под названием наивность.
Не знала я, что Вы играли в вист,
И ставкою была моя невинность.

Вам в картах не везло, но долг есть долг,
Мне голову вскружили в одночасье.
Смеялся надо мной гусарский полк,
А я наивно окунулась в счастье.

Тот снегопад невестой нарядил,
Но в муфте холодит стилет ладони.
Пусть тройка ждет. Прощаюсь без чернил.
От пятен на снегу рванутся кони.

107. Обитель

Я знаю, где-то есть обитель
Среди заснеженных лесов,
О ней шепнул во сне Спаситель.
Там вход не заперт на засов.

Не скит, не келья, не палаты,
А сруб кедровый у ручья.
Вперед никто не просит платы,
Там жизнь, как и земля – ничья.

Снега не тронуты веками,
В лесу живет лишь тишина.
Покой все убаюкал снами,
Там даже вьюга не слышна.

Когда-нибудь приду в обитель,
Где у ручья в лесном краю
Туман под утро, как Креститель,
Омоет дух и плоть мою.

108. Полнолунье

В полнолунье стихают метели,
Заплутав меж лесов и полей.
На дорогах сугробы, как мели,
Для замерзших машин и саней.

В полнолунье нечистая сила
Завывает за домом в саду.
Ворожея с опаской просила
У нее не накликать беду.

В полнолунье не полночь, а полдень,
Серебрится в полях млечный путь.
Чертовщиною мир переполнен,
Так тревожно, что трудно уснуть.

109. Дождливое лето

Дождливым летом хочется тепла,
Когда не только за окном ненастье,
Когда тоска заботливо сплела
Из серых ливней шторы в одночасье.

Отгородив меня от суеты,
Через окно ко мне стучаться в душу,
Обозначая струйками черты,
Той милой, чей покой я не нарушу.

Забарабанят снова поутру
И, достучатся, разметав дремоту.
Я стекла запотевшие протру,
Волос ее, заметив позолоту.

110. Поклонник

Зима нависла над простуженной Москвой
Набухшим снежным светло-серым веком.
А я один бреду по скользкой мостовой,
С тобой прощаюсь, как с прошедшим веком.

Пусть заметет бульвары ночью снегопад,
Надолго, словно перевал, закроет.
Я одиночеству сегодня буду рад,
С тобой прощаюсь, пусть метель завоет.

А холод выстудит в душе моей печаль,
Но по весне она, дай Бог, оттает.
Ты бросила меня, как скомканную шаль,
С тобой прощаюсь, сердце замирает.

На свет свечи к стеклу слетится снежный рой
И в щели проползет на подоконник.
Как поздно он поймет, что все было игрой
С тобой прощаюсь. Давешний поклонник.

111. Двойник

За гранью логики живет другой,
Он прячется в душе пугливо.
Стараясь не нарушить мой покой,
В тени скрывается стыдливо.

Быть может, это брат, но не близнец,
В присутствии своём незримом,
Он ждёт, чтоб проявиться, наконец
В смятенье разума игривом.

И лишь тогда покажет суть свою,
Открыв совсем иные дали,
Ведя меня тропою по краю
Сознанья, спящего в печали.

Как будто в зазеркалье проводник
Иллюзий мир подарит странный,
Где жажду сможет утолить родник,
Вводя беднягу в транс желанный.

Уговорит меня забыть беду,
И спрячет в тихих закоулках.
Навеет сны о том, что я бреду
Тенистым парком на прогулках.

Потом простится, не глядя в глаза,
Как будто сознавая, что должник.
Скользнув во тьму, что прячут образа,
Где за окладом мой живет двойник.

112. Маков цвет

Мне будет сниться маков цвет,
Что я в глазах твоих увидел,
Что я любил и ненавидел,
Мне будет сниться много лет.

Поблекнут радости побед,
И боль утрат с годами сгинет,
И старость медленно обнимет,
Но будет сниться маков цвет.

На полке, в толстом фолианте
Хранится аленький цветок,
Случайно Вы его найдите,
Среди страниц он одинок.

Иссохла плоть его былая,
Но цвет он все же сохранил,
И Вам расскажет, не скрывая,
Что, как и я, он Вас любил.

В походах дальних, на чужбине
Я помню маков цвет весной,
Он душу греет и поныне
И в стужу, и в глуши лесной.

Средь хаоса и злодеяний,
Где смерть костлявая с косой,
Храню среди воспоминаний
То утро с маковой росой.

113. Сероглазая

Прикрыв свой взгляд ресницами дождей,
Лукавишь, сероглазая, со мною.
Забудь про холодность и будь смелей,
Я встречи с нетерпеньем ждал, не скрою.

Сорви тумана дымчатую шаль,
Встряхни парик ажурный с позолотой.
Пусть ветер унесет его, не жаль.
Он вспыхнет на закате яркой нотой.

Скорей согрей теплом в последним раз,
И не стыдись, открой свои объятья.
Не будет больше близости у нас,
Уже метель свои готовит платья.

Обнимемся и вспомним о былом,
Прощаться проще, не тая упрека.
Погонит ветер листья помелом,
Издалека моргни мне серым оком.

114. Осенний шепот

Осенним вечером в беседке Тишина
С красавцем Шорохом встречалась тайно
Она всегда смущалась и была скромна
Взгляд говорил «ах, я зашла случайно»

Он шелестел листвою нежные слова
И шорохом травы к ногам стелился
От вольностей таких кружилась голова
Туман редел и на красавца злился.

А Тишина, накинув сумерек вуаль,
Вся, превратившись в слух, от счастья млела
И шепот Шороха унес ее печаль,
В ночи растаяв робко и несмело.

115. Времени вуаль

Вуалью времени укрыв воспоминанья,
Душа моя хранит их до исхода дней.
Лишь изредка, услышав грусти заклинанья,
Позволит те извлечь, где сказано о ней…

Восточная красавица с изящным станом
Лишь пылкий взор являла мне, укрыв лицо,
Манила тайнами, подобно древним странам,
Но не пускала близко. Даже на крыльцо.

Мне удавалось изредка за чашкой чая,
Когда жара сморит всех нянек сладким сном,
Шептать ей о любви, Хайяму подражая,
И умолять дозволить, к ней явиться в дом.

Лукавые глаза лишь надо мной смеялись,
И подливала чай изящная рука…
Теперь я средь снегов, но чашки те остались,
Да этот зной еще манит издалека.

116. Под Рождество

Январь открою с нового листа,
И лишь потом добавлю красок.
А в декабре моя мечта чиста,
И персонажи все без масок.

Огонь свечи неизмеримо строг,
Как свет звезды на небосклоне,
Что не пускает нечисть на порог,
Занявшись при вечернем звоне.

За пленкой льда в окошке тусклый свет,
Холодный страж его скрывает.
Хранит он пожеланья, как секрет,
Но в полночь Рождества растает.

117. Отлюбившим много лет назад

Осень босоногая по лужам
Любит шлепать каплями дождей.
Не спешит она, хотя до стужи
Только крик прощальный лебедей.

В сером платье из клочков тумана
Кружит осень над Москвой рекой.
Словно ищет в водах капитана,
Чтоб на юг увез ее с собой.

Ветреная модница по паркам
Разбросала праздничный наряд.
Он достался свадебным подарком
Отлюбившим много лет назад

Старики дежурят по аллеям,
Словно их поставили в наряд.
Осень, уподобившись злодеям,
Косит их давно не стройный ряд.

118. Кореша

Корешась с ним с разбитых коленок,
Не вдавались мы в тонкость имен,
Не смущал и традиций оттенок,
Он обрезан, а я был крещен.

Мой футбол и его партитура
Не мешали мечтать об одном,
И не знала соседская Шура,
Кто обрезан, а кто был крещен.

А когда щеголял я в шинельке,
Паганини наигрывал он.
Вместо Шурки женился на Нэльке
Ведь обрезан он, а не крещен.

В один год мы отцов хоронили,
Поминая потом всем двором.
На своих и чужих не делили:
Кто обрезан, а кто был крещен.

За окном сероглазая осень,
Вместе курим, ведь общий балкон.
Что сказать, если внуки нас спросят:
Был обрезан Христос иль крещен.

119. Сама себе плесну в бокал вина

Сама себе теперь дарю цветы
И ставлю лишь один бокал на скатерть
Остались в прошлом девичьи мечты
И собеседник только богоматерь

Сама себе читаю я стихи
Молчит рояль, пригревшись у камина
В курительной лишь трубка из ольхи
Томится в ожидании господина

Сама себе плесну в бокал вина
Припомню поцелуя вкус беспечный
И до рассвета буду я пьяна
Воспоминаньем встречи скоротечной.

120. Кальвадос

Я помню, дед в соломенном сомбреро
В ковбойке выцветшей на сухеньких плечах
До старости хранил любовь и веру,
Душою светлой в девяносто не зачах.
Рассвет встречал в саду на старой даче,
Где предков дух сопутствовал удаче,
Средь яблонь рой пчелиный караул держал…
Фамильное гнездо. Начало всех начал.
Здесь бури оставались за оградой,
И беды таяли, как рыхлый снег весной,
В тиши все становилось сказкою лесной…
Здесь просто быть, казалось всем наградой.
И дед царил по праву в этом мире.
Он даже в холода не жил в квартире.

Шутил отец - здесь был фамильный замок,
И дед, как рыцарь, охранял его покой,
Беседуя с портретами без рамок…
Он был такой немногословный и смешной.
Читал романы одного Ремарка,
И всякий знал, что лучшего подарка,
Чем Кальвадос, для деда вряд ли б кто сыскал.
Он с детства был влюблен в тот край Нормандских скал,
А Пэт и Рут его не покидали,
И три товарища всегда были в друзьях.
В бистро у Триумфальной арки и в боях
Делили поровну свои печали.
Я помню запах меда от его рубах,
И сладкий привкус Кальвадоса на губах.

121. Они

Уснув в объятьях тишины,
Я убаюкан буду снами,
Они всегда приходят сами,
Шаги их ночью не слышны.

Средь черно-белых есть цветные,
И романтичных снов не счесть,
Одни тревожат долг и честь,
Кошмарами глядят иные.

У снов свое предназначенье,
Они, как тени прошлых встреч,
Того, что не дано сберечь,
Того, чем бредим в упоенье.

Они являются нежданно,
Когда наедине с собой,
Мы спорим с собственной судьбой,
В иную жизнь вторгаясь странно.

122. Amarillis

Твой амариллис смотрит, не мигая,
Как будто, губы страстно приоткрыв,
Желанье не тая, он свой порыв
Внушает, балансируя у края.

И сладок будет жар его объятий,
Когда приличья разом позабыв,
Он в ласках будет так красноречив,
Что не спасут и тысячи заклятий.

Растает быстро лёд предубеждений,
Уже пылают щёки у меня.
Исчезла вдруг стыдливости броня.
Закрыв глаза, я жажду наслаждений.

123. Пелена

Воспоминаний смутных пелена
Мне в полночь отворяет двери.
Наверно, чтобы я поверил,
Что в жизни есть иная сторона.

Она мистична смыслу вопреки,
Туманна и необъяснима,
Но сердцем бережно хранима,
Как место встреч в излучине реки.

Сундук прабабки, где лежал альбом
И шаль старинная с кистями
Огромный сверток с образами
Что в прошлом охраняли отчий дом

Они глядят с укором на меня,
И ноет сердце в укоризне,
Но, право, рано править тризне,
Коль можно верить, прошлое храня.

124. Белый вечер

Как белый танец – белый вечер
На белой скатерти свеча
И прядь у твоего плеча
Заманчива и чуть беспечна

В глазах взволнованных смятенье
Как трудно сделать первый шаг
Но сердце внемлет – он не враг
И отступает прочь сомненье

Бокал наполнится шампанским
Зальет румянец все лицо
И звякнет о хрусталь кольцо
Как кастаньеты, по-испански.

Зажгутся звезды за портьерой
Тапер сыграет нам танго
И мир закружится легко
Ты обернешься вдруг гетерой.

125. Ночная бабочка

У бабочки ночной, как письмена,
На крыльях разноцветные узоры.
Они давно притягивают взоры,
Тех, кому суть сокрытого ясна.

Взмахнет крылами, скроется в ночи
Взмахнет, и тайну не найдешь в помине,
Не сжалится она, на веки сгинет.
Сколь от утраты в полночь не кричи.

Вот так и ты, ночной мой мотылек,
Легко вспорхнешь ко мне на подоконник,
И вот уже я пламенный поклонник
Твоих тату. Но от любви далек.

Дай прочитать неясные слова,
Что в завитках драконы охраняют,
Из них всегда заклятья составляют,
Чтоб у чтеца кружилась голова.

Когда под утро догорит свеча
Твои драконы расправляют крылья
Я жгу купюры, чтобы ночь не скрыла
Тебя плащом слепого палача.

126. Тапер

Умножив робкий огонек свечи
Десятком отражений в ожерелье,
Ты стала королевою в ночи,
Я – подданным в восторге и смиренье.

Позволь коснуться клавиш наугад,
Пусть звуки скажут то, что сам не в силах.
Меня давно пленил твой нежный взгляд,
И объясниться мне поможет лира.

Прошу, мгновенья эти подари,
К роялю встань и будь великодушна.
Так долго я скрывал порыв внутри,
Теперь ему мелодия послушна.

Пред королевой бедный музыкант
Застыл, как рыцарь, преклонив колено.
Любовь и жизнь, и верность и талант
Отдаст, чтоб с нею быть в одной вселенной.

127. Встреча

Однажды темной ночью встретил мага,
Он руны у костра клюкой чертил,
Ища ответ в движении светил,
О тайнах, что не ведает бумага.

Учуяв чужестранца за спиною,
Колдун прервал свой странный ритуал,
И, обернувшись, на меня взирал,
Да так, что в жилах стыла кровь, не скрою.

Он не спросил, что позвало в дорогу,
Увидел сам, что так тревожит грудь,
И молвил «Все печали позабудь.
Ищи и скоро встретишь недотрогу».

Маг протянул на старческой ладони
Два одинаковых на вид зерна.
«У каждого из них судьба сильна,
Которое возьмешь, то и в законе.

Одно питается простой любовью,
Другому только зависть подавай,
И чтоб обида била через край,
И чтобы слухи вторили злословью»…

Я вдруг проснулся. Ночь. Мелькают тени.
И две пилюли в блюдце у тахты,
Как два зрачка глядят из темноты.
Стучится кто-то в запертые сени.

Я вспомнил странный сон и мага,
И выбор, что обязан сделать сам,
Чтоб не молиться больше небесам,
Не слышать за спиною «Эх, бедняга!»

128. Старый баркас

Командировка в южный город больше напоминает короткий отпуск, когда повседневные заботы нехотя отпускают туда, где слышен шум прибоя, где давно наступила весна, а свежий бриз с солоноватым привкусом приносит в ночной тишине низкие протяжные голоса теплоходов, разговаривающих друг с другом на рейде, тревожные гудки маяка, обозначающего мель у входа в бухту, да короткие настораживающие сигналы буксиров и портовых кранов, не прекращающие трудиться и ночью. Родившимся и живущим здесь эти звуки кажутся такими же родными, как перезвон трамваев горожанину или птичьи голоса на селе. Нас всегда тянет в детство, воспоминания о котором с годами приносят только радость, поэтому возможность вновь окунуться в его атмосферу так трогает душу. И южная ночь только усиливает впечатление о встрече. Она заставляет вглядываться в темноту, угадывая очертания знакомых домов и улиц, бережно хранимых в памяти с ранних лет. Воспоминания подтверждаются реальностью, как бы соединяя прошлое и настоящее. Это делает встречу с детством таким реальным, что я начинаю пристально вглядываться в лица прохожих, пытаясь увидеть своих сверстником, с кем бегал по этим дворам и улицам несколько десятков лет назад.
Южная ночь быстро укутывает город полумраком, а майская листва уже скрывает его от уличных огней. Пахнет весной и морем - это запах детства. Запах юношеских грез и надежд. Конечно, время внесло свои поправки в виде множества ресторанчиков и кафешек, но они лишь оттеняют то, что неистребимо в этом родном портовом городке. Курортный сезон еще не начался, но по набережной и центральной улице уже гуляют неспешной походкой отдыхающие. Я знаю, что среди них не может быть старых знакомых - они либо укладывают спать внуков, либо с тревогой ждут дома давно выросших детей, ведь всем завтра на работу. И все же я приглядываюсь к фигурам и походке встречных. Как было бы здорово повстречать кого-то из далекого детства.
Звонок сотового телефона застает врасплох. Меня давно ждут к ужину. Ах, это южное гостеприимство - брат с женой накрыли такой стол, что живым из-за него будет трудно выбраться. Они всякий раз спрашивают меня, неужели не тянет вернуться, ведь в столицу хорошо приехать к кому-нибудь погостить или по делам, а жить нужно здесь, у моря. Впрочем, как и многие москвичи не бывают на Красной площади, так и многие местные купаются раз в пятилетку. Это в далеком детстве все лето мы проводили на море, возвращаясь, домой только ночевать. Умудрялись там и поесть - жарили на костре мидии, крабов, пойманную рыбу. А какие помидоры росли на огородах вдоль берега. Огромные, раскаленные на солнце, они пахли именно помидорами, чего сейчас их соплеменники в супермаркетах лишены напрочь. Да, в то время все было слаще.
- Слушай-ка, а баркас в Сухой бухте еще остался?
Мы курили на балконе, вглядываясь в ночные огни разросшегося города, длинными бусинками, спускавшимися со всех холмов вниз, где они сливались в яркое озеро с разноцветными всплесками рекламы.
- Да кому он нужен. Хотя дорогу вдоль берега заасфальтировали, и там уже много строят. Скоро и к нему доберутся -
В словах брата я уловил грустную интонацию. Да, настоящее неумолимо надвигается на все, что нам так дорого. Оно безжалостно меняет его, оставляя незыблемым лишь память. И теперь уже для кого-то другого оно станет детством, и он, счастливый, будет жить в нем сейчас, и лишь много лет спустя, как и мы, будет иногда возвращаться в своё прошлое. Так устроен мир.
- А давай завтра съездим в Сухую бухту. Прямо с утра -
- Давай -
Эта фраза как-то повисла в воздухе, напоминая один давний случай. Мне было лет пять. Это был день рождения тетки, и по семейным традициям того времени в её небольшой квартире собралось человек двадцать родственников. Было жарко, и мы стояли с отцом вот так же на балконе и смотрели на огни в порту. Помниться, я насмешил его вопросом - если сильно подуть, кто-то на другой стороне бухты это почувствует. Он улыбнулся и ответил - а ты подуй и спроси кого-нибудь. Прошло столько лет, но я так и не встретил того, кто знал ответ.
Утро было солнечным и ясным. Машин на извилистой дороге почти не было, что было очень непривычно после московских пробок. Окраины города теперь не узнать - ветхие дома и бесконечные огороды сменились добротными дачами. Да и побережье стало другим. Единственный пионерский лагерь, когда-то одиноко стоящий вдали от города, теперь потерялся среди аккуратных современных коттеджей и шашлычных. Раньше приходилось топать несколько часов по каменистому берегу, чтобы добраться до одинокой бухты, где была удивительно чистая вода и огромные валуны на дне, обрамленные полянами крупного серого песка. Мне тогда казалось, что японский сад камней должен быть именно таким - замысловатая геометрическая фигура с почти одинаковыми округлыми камнями в человеческий рост в узловых точках её на ровной серой поляне. Правда, я всегда смотрел на эту картину десятиметровой высоты, плавая с маской в маленькой бухте. На одном из её окончаний был мыс, далеко выдающийся в море. Тонкой острой пикой отмель врезалась в воду. Там и лежал остов старого баркаса, наполовину утонувшего в гальке. Кстати, почти весь берег небольшой бухты был усыпан крупными, в два кулака, белесыми окатышами, отчего она казалась всегда сухой. Так её и называли.
Морская соль и ветер с годами сделали деревянные останки баркаса белыми. Словно ребра скелета доисторического морского животного они торчали из камней. Очевидно, прошло немало лет, с тех пор как баркас разбился на мелководье, но дерево все ещё было прочным, как кость. Море не отпускает то, что по праву принадлежит ему. Да и баркас, наверное, смирился со своей последней швартовкой. Скорее всего, он был рад тому, что его тело не пустили на топливо для просмолки днища новых суденышек или, подобно другим погибшим собратьям, разбросал свои части по волнам. Существуют настоящие кладбища кораблей. Они есть в каждом порту. Туда отправляют умирать отслужившие свой срок суда. Это грустное зрелище. И если спросить любое, даже самое маленькое суденышко, то оно не согласилось бы на такой бесславный конец. Конечно, славно погибнуть в бою, а не быть забытым своими создателями на помойке или растерзанными на куски как топливо или лом. Такова судьба многих кораблей - быть поглощенным ненасытными языками пламени. Кому-то повезет целиком уйти на дно, но коротать остаток своих дней в одиночестве и безмолвии тоже печально. Лишь некоторые погибают в порыве. Как воин в кровавой схватке, пронзенный острием, они так же замирают и остаются навсегда в том месте, где настигла их смерть. Всем своим видом предостерегая собратьев от беды. И в этом продолжается их жизнь. Грустно и красиво.
В мае морская вода еще прохладна для купания, но удивительно прозрачна. Это в августе тысячи купальщиков будут лениво плескаться на берегу, сейчас же лишь немногие рискуют нырять в глубину. Но, поверьте, это того стоит. Знакомые мне с детства подводные поляны и огромные валуны все так же были на своих местах. У них другой отчет времени. Ныряю на несколько метров и замираю в невесомости над ними. Мой японский сад камней все также красив и безмятежен. Он манит своей молчаливой загадкой. Сложил ли кто-то эту воображаемую фигуру много лет назад на поляне серого морского песка или случайно легли камни на свои места - кто знает. Но как величественно это зрелище. Мне раньше казалось, что и бедный баркас, проплывая над моим японским садом камней, загляделся, да и угодил на отмель. Волны разметали мягкую обшивку, и только остов, крепкий как костяной скелет, остался немым предупреждением живым. Наверное, в обыденной жизни баркас был неприметным работягой, с завистью поглядывавший на белоснежных красавцев возивших разодетых пассажиров. Но был в нем крепкий стержень, основа, сработанная кем-то с великой любовью. Быть может, именно поэтому судьба даровала ему возможность мгновенно умереть и остаться навсегда на поле боя.
Замерзнув окончательно в прохладной воде, я выскочил на берег и по старой привычке растянулся на белых камнях. Солнце их уже успело прогреть, и они щедро делились со мной своим теплом. Я положил голову на согнутые локти и закрыл глаза. Спину пригревало солнце, живот - камни, через несколько минут из носа побежала вода. Так всегда бывает, когда ныряешь на глубину без маски.
- Как поживает наш фрегат "Пронзительный". Отреставрировали, наконец? -
- Да я тебе не говорил -
- А что с ним?
- Боцман Михалыч, нашел в Голландии фирму, которая согласилась по чертежам сделать недостающие детали. Уговорил спонсоров дать денег на это. Заказал, привез, поставил. Восьмого марта спустили на воду. Под всеми парусами ходил в Геленджик. Красавец...
- Ну и что?
- Понравился всем. Братва на него глаз положила, и за долги его забрали. В апреле он уже стоял на приколе как кафешка. Потом делить опять начали. Первого мая сгорел. На глазах у всех. Михалыч как узнал, слег в больницу.
Мы молчали, вспоминая радостные надежды на возрождение флота российского. Надежды на то, что живы еще морские традиции, пока есть такие люди, как Михалыч. Он мог не только судомодельный кружок поддерживать на собственные средства, и возиться там целыми днями с пацанами, но и найти остатки знаменитого фрегата в Севастополе, привезти его и отреставрировать. Многие знали это и помогали, чем могли.
- Ты был у него?
- Никого видеть не хочет. Плачет. Мужик две войны прошел, а тут на тебе...

Да, мы порой не ведаем, что творим, и кто простит нам это. Нам, изголодавшимся по великому и светлому, жаждущим и ищущим чистоты, в которую хотели бы свято верить и защищать. Нам, которые смогли одолеть лютого врага извне, но не способных защитить себя от своих. От беспомощности сжимаются кулаки. Я знаю сотню своих сверстников, которые встали бы сейчас рядом с Михалычем. Плечом к плечу. Насмерть. Но с кем воевать? Извечный вопрос в России.
Смотрю на останки, напоминающие белый скелет доисторического морского животного. Огромного и сильного, застывшего в последнем броске на острие уходящей далеко в воду отмели. Может быть, это и вправду было живое существо, выбросившееся не берег от неразрешимой проблемы. Оно хотело предупредить нас о чем-то, а мы до сих пор воспринимаем его как старый баркас.

129. Последний бой

Помню, как Вовчик появился в нашем клубе. Нагнувшись, чтобы не зацепить дверной проём, в зал вошла дородная дама средних лет. Крупное загорелое лицо, очевидно, давно привыкло к вниманию окружающих, и не выражало никаких эмоций. Осмотрев спортзал с высоты птичьего полёта, она быстро определила во мне тренера, и приветливо замахала рукой. Движение огромной ладони под потолком быстро привлекло внимание младшей группы, и все, как по команде, повернулись. Мне не оставалось ничего иного, как объявить минутный перерыв, и подойти к даме. Её лицо озарилось приветливой улыбкой, блеснув такими великолепными зубами, что у меня промелькнуло в голове - есть женщины в русских селеньях.. Без лишних слов она извлекла прятавшегося за её спиной пацана, чем-то похожего на слонёнка. Кто-то из моих учеников узнал его и хихикнул. Вовчик залился румянцем и насупился. Без слов было ясно, что он растёт в "женской" семье, где и мама, и бабушки, и тёти, и сестры, и их знакомые - все с любовью относятся к доброму мальчику, но в школе и во дворе он - предмет насмешек и дежурных острот. Скорее всего, после очередного инцидента состоялся семейный совет, где в непростой борьбе победили прогрессивные идеи образования. И мама решилась исправить ситуацию и отдать Вовчика на воспитание "в мужскую среду". Мы быстро решили все формальности, и в клубе карате появился новый ученик.
На следующей тренировке в последнем ряду начинающих возвышалась фигура Вовчика. Очевидно, вся семья снаряжала добра молодца в поход. Сшитое из стареньких простыней кимоно было отутюжено и украшено вышитыми иероглифами, расписной пояс опоясывал солидный живот, а потёртые кожаные перчатки говорили о серьёзности намерений. Стоявшие рядом первоклашки то и дело оборачивались на него с открытым ртом, бойцы постарше снисходительно улыбались, а девчонки, стреляя глазками, еле сдерживались от смеха. Яркий румянец на лице Вовчика только подчеркивал сменяющие друг друга выражения растерянности, сомнений и отчаяния. А когда началась разминка, гулкий топот его прыжков невпопад разносился эхом по всему додзё, стараясь сбить всю группу с ритма. Как мог я исправлял ситуацию, но особенно никогда не опекал учеников, исходя из принципа, что каратэ это - прежде всего победа нам собой, над своими слабостями. А двадцатилетний опыт преподавателя подсказывал мне, что именно из таких увальней вырастают самые преданные ученики.
Поначалу Вовчик больше напоминал макивару, чем бойца. Неуклюжие движения, невнимательность, отсутствие растяжки стали предметом постоянных шуток. Он обливался потом, кряхтел как старый дед, а когда кто-нибудь из ребят, проводя атаку, резко останавливал пятку перед носом Вовчика, он закрывал глаза и скрещивал руки на груди, всем своим видом говоря, что согласен на всё, только не больно. Приходилось больше уделять внимание не столько его технике, сколько его внутреннему миру. И судя по его доверчивому открытому взгляду, брошенные зёрна ложились на благодатную почву.
Многие спортивные тренеры проводят очень жёсткий отбор учеников. С огромным упорством они ищут "своих" среди школьников, дворовых команд и даже - детских садов. И, если повезёт найти, выращивают звёзд. Но спорт - изобретение западной цивилизации. Европейцу трудно понять, зачем совершенствовать своё мастерство в рисунках на мокром прибрежном песке или оттачивать каллиграфию, изображая водой иероглифы на горячем камне. Возможно, загадочная русская душа своей открытостью и готовностью сострадать гораздо ближе к восточной духовности, чем западный практицизм. А, может быть, в додзё собирается больше приверженцев "процесса" чем - "результата", и они готовы бесконечно совершенствовать свою душу и тело, оттачивая боевое искусство. Ибо только опасность и близость смерти на острие заставляет мобилизовать все человеческие ресурсы. Так или иначе, но традиционные школы каратэ не ставят никаких ограничений для новичков, но имеют очень жесткие правила для учеников. Путь самосовершенствования, а не - медаль является ключевым словом.
Когда третье кимоно разошлось по швам от пота на могучей спине Вовчика, он уже "сидел в шпагате" и не закатывал глаза от испуга. Раньше всех влетал в раздевалку перед тренировкой и последним выходил из зала. Падал без сил при отжиманиях и снова поднимался на дрожащих от усталости руках. С завидным упорством он учился не сдаваться. По-прежнему над ним подшучивали, щипали и толкали, а в короткие минуты отдыха или шутливых эстафетах на нем гроздьями висели младшие и топтались ровесники. В любую стужу и снегопад Вовчик первым протаптывал дорогу к двери спортзала, и я не помню, чтобы он болел, уезжал в отпуск или отпрашивался на дискотеку. Что-то родилось и крепло в его душе.
Однажды наш клуб проводил "открытый ковер" - когда на тренировку приходили ученики других школ и в неформальной обстановке мерялись силами. Это проходило как обычное занятие, но желающие могли проверить себя в борьбе не с товарищем, все особенности которого они знали, а - с незнакомцем. Родные стены помогали, а отсутствие официоза городских или областных соревнований делало первый шаг проще. В такой ситуации пары составляются не по жеребьевке, и я часто использовал фактор неожиданности - когда партнеры в поединке неравноценны. Это мог быть сильный и новичок, высокий и малыш, парень и две девчушки. Скорее, они преодолевали психологические барьеры и учились вести бой в нетривиальной обстановке, но в любом случае побеждать. Заранее планов никаких не было, больше это походило на игру, импровизация доставляла удовольствие и ученикам и мне. Выбирая очередную пару, я встретился взглядом с Вовчиком, он не отвёл глаза в сторону, и спокойно смотрел на меня. Я рискнул, поставив передним ним в кумитэ красу и гордость школы - чемпиона Стаса.
Посмеиваясь, он начал кружить в танце вокруг Вовчика, выбирая что-нибудь эдакое из своего богатого арсенала. Неожиданная подсечка и фиксирующий удар припечатали Стаса к полу так стремительно, что никто не понял, что же произошло. Растерянным взглядом Вовчик посмотрел на меня, всё еще не веря в случившееся. Стас не растерялся и с наигранным благородством похлопал Вовчика по плечу, показывая всем своим видом, что подставился специально. Но глаза его так холодно посмотрели на противника и после команды "хадзимэ" на Вовчика посыпался такой град нешуточных ударов, что я насторожился. Все притихли, наблюдая за стремительно нарастающим поединком, давно перешагнувшим дружеские рамки. Стас выстреливал одну комбинацию за другой, делая атаки всё более жёсткими. Он теснил Вовчика в тот угол зала, где сидели девчонки, в надежде эффектно завершить бой и реабилитироваться. Был слышен только шорох кимоно и звуки блоков, отводящих удары. Внезапно Вовчик провел такой красивый круговой маваси-гери, так чисто коснулся левой щеки Стаса подъёмом своей стопы, и так изящно ушёл в сторону, что в опустившейся тишине эхо его "кий я" долго металось от стены к стене ошеломленного зала. Это была чистая победа.
Весь вечер мы долго обсуждали короткий поединок, и не раз возвращались к нему позже. Только Вовчик пришёл на следующую тренировку прощаться - сказал, что добился, чего хотел, а дальше у него другие планы. Прерывисто вздохнув, поклонился додзё и ушел. По его спокойной и уверенной походке я понял, что это был первый и последний бой в его жизни.

130. Страна несбывшейся весны

Николай, специально приехал на дачу, чтобы поработать. Дети давно выросли, и освободиться от семейных дел в выходные, дабы дописать аналитическую справку, которая должна непременно лечь на стол шефа в понедельник, ему не составляло особого труда. Однако ноутбук всё субботнее утро так и оставался в одиночестве.
Николай прошёл на веранду проверить своё любимое место. В углу стояло плетёное кресло, где ему лучше всего работалось. Было прохладно и тихо. Окружавшие дачу кусты и деревья ещё не укрылись листвой, а земля выглядела пустынной. Ну что же, ничего не будет отвлекать. Николай начал готовить своё «гнездышко» - принёс большой плед, термос с кофе, сигареты и ноутбук. Однако зажигалка наотрез отказывалась служить светлым силам. В поисках её замены он добрался до старого письменного стола, годами хранившего давно забытые вещи. На дне одного из его ящиков Николай обнаружил старый брелок в форме двух вишенок. Краска на них почти стёрлась, её остатки потускнели, а вот воспоминания, навеянные их видом, вспыхнули с удивительной силой.
«Страна несостоявшейся весны» - вспомнилась фраза его молодости, и грустная улыбка едва тронула губы. Лет двадцать назад, когда он, подающий надежды инженер и безотказный сотрудник, частенько бывал в командировках на Юге. Начальники отделов уезжали туда в мае-июне, руководители лабораторий в июле-августе, директора заводов и главков оставляли за собой бархатный сезон для ревизий и проверок. Николаю же доставалось всё оставшееся время, когда по московским меркам было преддверие весны. Отсутствие снега и приезжих, неторопливые дожди и удивительная тишина всегда навевали на него состояние покоя и умиротворения, эдакой предвесенней дрёмы. Бывало, что за несколько месяцев южной зимы не выпадало ни одного дождя. Поэтому впечатление несостоявшейся весны накрепко связалось с этим благодатным краем.
Один из больших проектов прокладки трубопровода, проходившего через казачьи станицы, буквально породнил его с семьёй, где он снимал комнату наездами на протяжении нескольких лет. Гостиниц в округе не было, и ему, как инженеру, руководство дозволяло жить отдельно от рабочих, что теснились в вагончиках. Казачья семья, приютившая его, насчитывала более двадцати человек. Это были пять хат, огороженных одним забором и ведущих одно хозяйство. Во главе была баба Стеша и четверо её женатых сыновей. Взрослые весь день работали, а детвора была под присмотром бабки. Она была высокой сухой и очень подвижной. Ей было за семьдесят, но она гордилась, что ещё могла сама закинуть на чердак мешок кукурузы. Во всём соблюдала порядок и чистоту. Никому не давала спуску, при случае и старшему сыну могла дать подзатыльник, и лишь перед красавцем котом Тимофеем её сердце не могло устоять. Когда всё многочисленное семейство усаживалось за длинный стол ужинать, во главе его, на коленях у бабки Стеши устраивался Тимофей. Всю трапезу бабка почти ничего не ела, строго поглядывая на собравшихся, и кормила с руки кота.
Как-то в конце января на одном из таких семейных застолий Николай увидел Галю. Студентка третьего курса Ростовского университета приехала на каникулы. Крупная, рослая, с огромными чёрными глазами, пышной грудью и причёской она просто пылала здоровьем и неподдельно женской красотой. Скорее всего, эта казачка не пользовалась косметикой, из-за чего всегда выглядела одинаково. Одинаково привлекательно. Причем она не скрывала этого, а то и дело подтрунивала над мужчинами. Это не выглядело кокетством или вызовом. Это было превосходством. Одного лукавого взгляда этих жгучих глаз было достаточно, чтобы взволновать любого мужчину. А переход традиционного барьера знакомства к общению на равных занимал у девушки несколько секунд. С Николаем это вышло очень просто. Будто давнему знакомому она, шутя, сказала, обращаясь через стол:
– Хочешь спеть мне «Очи чёрные»?
Он чуть не поперхнулся тогда, но чья-то увесистая рука похлопала его по спине так, что он едва не клюнул в свою тарелку. А сосед, один из бабкиных сыновей, шепнул ему на ухо:
– Не тушуйся, Мыкола, язычок у неё острый, но девка она правильная, работящая.
Господи, сколько же лет этот брелок, подаренный ему когда-то Галкой, пролежал в столе. Едва Николай взял его в руки, как воспоминания нахлынули на него волной, унося в то далекое время. Дремавшие где-то в потаённых уголках памяти события, ожили, заполняя собой все его чувства. Как от доброго заряда спиртного, о котором мужчины с горечью говорят – он то меня и сгубил, Николая повело. Чтобы не упасть, он опёрся рукой о край стола и неуклюже плюхнулся в старое кресло. Придя в себя через несколько секунд, он укоризненно прошептал:
- Ну, ты даешь, старик!
- Что, испугался?
Голос был удивительно знакомым и звучал рядом. Напротив него, в другом потёртом кресле сидела женщина. Не стоило вглядываться в её черты, чтобы узнать её. Это была та самая Галка. Годы не изменили её облик, она будто вышла из того времени.
- Привет, но откуда…
- Ты и в правду такой забывчивый или притворяешься.
- А что я забыл?
- Что стоит тебе взять в руки мой брелок, как я приду.
Мысль, что он пьян, спит, находится под гипнозом разом промелькнули и исчезли, как несостоятельные. Галка была настолько реальной, что он ощущал её запах, видел едва приметную дырочку на мочке уха, слышал, как скрипнуло кресло, когда она откинулась назад, чуть наклонив голову и снисходительно улыбаясь. Нет, даже не это было главным. Николай почувствовал, как заколотилось его сердце, ощутившее рядом ту, что так волновала его когда-то.
- Это так неожиданно…
Ему захотелось коснуться её, вдохнуть запах её тела, уткнуться лицом в её волосы. Захлебнуться, наслаждаясь её ароматом. Овладеть ею.
- Да обними же меня, милый. Иди ко мне скорее!
Она призывно протянула к нему руки, а глаза смотрели куда-то внутрь него. Она видела его желание. Ему представилось, будто она взяла в руки маленький уголёк его желания и поднесла к лицу. Не боясь обжечься, она держала некоторое время его на ладони перед глазами, пытаясь что-то прочесть по его мерцающим огонькам. Николаю стало не по себе, это была часть его души. Потаённая часть, давно и надолго укрытая им в тайных закоулках сознания.
- Хотел забыть меня, спрятать решил, глупенький. Нет, вижу, что помнишь.
И она легонько подула на едва тлевший уголёк. Тот отозвался неясным свечением, которое все ярче и ярче стало вспыхивать и охватывать его душу. Стрельнув на Николая озорными глазами, Галка подула сильнее. Одновременно он увидел, как на её ладони вспыхнуло яркое алое пламя, а сам почувствовал неудержимое желание овладеть ею.
Он даже не осознавал, как кинулся к ней, срывая одним движением одежду. Как подхватил на руки, увлекая к кровати. Как стал яростно покрывать поцелуями её упругое извивающееся под его ласками тело. Их объятия были жаркими и стремительными, а в голове звучал целый цыганский хор, исполняющий с надрывом, яростно ту самую песню «Очи чёрные». Перед его глазами мелькали веером цветастые цыганские юбки, отплясывающие цыганочку белозубые красавцы в красных рубахах и близко-близко Галкино лицо, с прикрытыми в сладострастном порыве глазами. Ещё он видел её шикарные чёрные волосы, разметавшиеся по подушке и белым плечам. И нежную грудь, колыхавшуюся в такт его движениям. Когда цыганский хор поднял до небывалой высоты фразу … знать, увидел Вас я в недобрый час… они оба застонали.
Лежа рядом с Галкой, Николай никак не мог унять свое сердце. Оно всё продолжало и продолжало колотиться. Несколько минут спустя он понял, что это не от физической встряски, это от восторга. Его душа ликовала. От неожиданной ли встречи, от удивительной близости или от какой-то щенячьей радости. Да он и не пытался сейчас это осознать, он только прислушивался к той тайной радости, вырвавшейся на свободу из глубин души его. Она бродила по всему телу, эхом отражаясь от каких-то препятствий, но не затихала, а множилась.
- Да ты ли это? – не удержался Николай, вглядываясь в её лицо.
- Аль не признал меня, милый? Да ни с кем и никогда ты такого не испытывал. Уж я-то знаю.
- Твоя правда. Ни с кем…
Он даже не пытался вспоминать и сравнивать. Он знал, что это так. Тут он услышал, как она смеётся.
- Ты чего?
- Вспомнила, как ты однажды сказал – странные вы люди.
- Это когда?
- Когда узнал, что у нас в доме не было заварочного чайника.
Тут и он вспомнил, как однажды после работы и обильного ужина, он по московской привычке попросил чаю. А у них ни заварки, ни чайника отродясь не было. Ни в одном доме. Они пило молоко, квас, самогонку и компоты. Компотов готовили великое множество, целые ряды полок в погребах – клубничные, малиновые, грушевые, сливовые, яблочные и ещё Бог знает какие. Да – с листочками, травками, ягодками… Ох, и мастерица была бабка Стеша. Он осёкся.
- Слушай, а как баба Стеша?
- Да что ей будет-то. Они с котом Тимофеем не разлей вода.
- П-передавай привет ей.
Галка взорвалась таким смехом, что он остолбенел. А её просто колотило. Она во весь голос так хохотала, что вены на шее вздулись канатами. Кулаки сжимали и рвали простыню, а стройное тело изгибалось в судорожных конвульсиях.
- Эй, ты чего? – нерешительно спросил Николай.
- Я представила, как передам ей твой привет.
Глотая окончания, едва смогла выговорить Галка. Она с трудом сдерживала приступы смеха, прикрывая рот ладонью. Слёзы скатывались по её щекам, а лицо было таким счастливым.
- А помнишь.
Он резко остановился, не договорив, будто с размаха наткнулся на стену. Рядом никого не было. Озираясь, Николай всматривался в окружающие предметы, пытаясь найти какие-то зацепки. Ничего. Ни намека. Машинально схватив попавшуюся откуда-то под руки зажигалку, он вышел на веранду и закурил. Ноутбук укоризненно поглядывал на него, напоминая о долге.
Вдруг он вспомнил брелок с двумя вишенками. Как-то Галка подарила его, сказав, захочешь увидеть, сожми его в ладони. Он попытался вспомнить, когда он в последний раз видел этот брелок. Но не мог припомнить. И ещё, он не мог объяснить – почему краска на брелке стёрта. Будто он не раз пользовался этим ключом, чтобы побывать в той стране несостоявшейся весны.

131. Дар

Его губы метались по разгоряченному телу и никак не могли остановиться. То ли полумрак мешал им найти что-то, то ли неутоленная жажда подстегивала на новые поиски того, что было в состоянии напоить разгоряченную желанием плоть. Подобно заблудившемуся в пустыне страннику, долгое время бредившему о воде, он никак не мог поверить, что нашел источник и обладает им теперь. Захлебываясь, жадными, огромными глотками он пил прохладную нежность и не мог остановиться. Пылающее воображение требовало ещё и ещё. Да и сам источник не был равнодушным - то мелкой дрожью, то сильными толчками он отзывался на его прикосновения, меняя влекущую сдержанность на властное обладание. Закрыв глаза и тяжело, отрывисто дыша, они вместе пытались бороться с охватившим их желанием. Оно влекло, дразнило и подстегивало юные тела и разгоряченное воображение.
Кто знает, как долго продолжались такие вспышки. Наш разум лишь оценивает время, и только чувства могут влиять на него. Томясь в ожидании, мы ощущаем каждую его капельку, торопя бежать быстрее и быстрее, перебираем его мельчайшие частички дрожащими пальцами, подталкивая вперед. И тогда оно растягивается для нас бесконечной вереницей маленьких бусинок, нескончаемым потоком уносящим наше нетерпение. Не в силах влиять на весь мир, мы погружаемся в бездну своего времени, ускоряя или замедляя его, вызывая тайфуны и смерчи, а то и останавливая его страстным желанием продлить наслаждение. Только восторженные души могут блаженствовать над равниной застывших мгновений, слившихся в бесконечную зеркальную гладь.
Любовь - ты величайшая тайна мироздания, обладать которой дано далеко не каждому. Мы легко можем сознаться в отсутствии музыкального слуха, стараемся скрывать недостаток зрения, замалчиваем неумение плавать или быстро бегать, порой даже себе не сознаемся, что не различаем тонких вкусов и не понимаем многообразия ароматов, но никогда не посмеем и подумать, что не умеем любить. А ведь это - самое сложное состояние души. Впрочем, человечество давно придумало для себя массу оправданий и подделок, заменяющих истину. Лишь счастливчикам судьба почему-то дарит возможность окунуться в это странное состояние, и тогда из простых смертных они становятся влюбленными и подобно пришельцам бродят по грешной земле, не в силах скрывать своей особенности. Они обращаются в избранных. Наверное, поэтому их руки и губы без устали стремятся друг к другу, а бешенный ритм сердец и жаркое дыхание только приумножают силы. Как фанатичные альпинисты, они карабкаются к недоступным вершинам наслаждений, задыхаясь от недостатка кислорода и закрывая глаза от яркого света. Падая от усталости на неведомых смертному пиках, обычно скрытых за туманами словесной шелухи, они не разжимают объятий, боясь расстаться хоть на миг. Едва переведя дыхание, они не смеют поверить, что достигли самой высокой вершины, и жажда заставляет их спуститься в прохладную долину, чтобы вновь и вновь устремиться ввысь.
Каждый раз после бурной близости он продолжал легкими прикосновениями изучать её тело. Ему было очень приятно кончиками пальцев проводить по изгибам и впадинкам, подниматься на бугорки и ощущать их упругость. Он придумывал им смешные названия, и она без ложной скромности подхватывала эту игру, переходя на его территорию. Они наслаждались своей близостью, доверием и открытостью. Вновь и вновь они стремились подарить друг другу богатство своей души, и это приносило им удивительное наслаждение. Это простые смертные тратят свою жизнь на приобретение всего вокруг, и лишь любовь делает человека счастливым, когда он раздает всё, до чего может дотянуться руками или воображением.
Звонкие детские голоса и какая-то веселая возня рядом заставили его отвлечься от приятных воспоминаний. Он огляделся. Близился полдень одного из последних теплых осенних дней. Его любимая аллея наполнилась детворой и прохожими. Неторопливое солнце, выбравшись из остатков листвы, притихло на его коленях, согревая через одежду. Стало уютно и немного грустно. Должно быть, он задремал на своей любимой скамейке, возвращаясь в те далекие времена, когда был так счастлив. Осень и одиночество незаметно подкрадывались к нему маленькими шагами. Он грустно улыбнулся этим мыслям и постарался выпрямиться, разминая затекшее тело. Да, он больше никогда не был так влюблен. Неожиданно, страстно, глубоко... Была семья, дети, какие-то мимолетные увлечения. Очевидно, он пытался вернуться в то странное состояние взволнованной души. Он подсознательно искал, долго искал родственную душу, которая смогла бы возродить в нем испытанные когда-то ощущения. Но этого так и не случилось. Поначалу он не задумывался над неудачами, находя для себя какие-то оправдания. Казалось, что вот-вот и все вернется, он снова окунется в это необъяснимое сладостное, подобное сновидению, таинство. Однако все было напрасно. Он даже пытался не просто знакомиться с нравившимися ему женщинами в романтических обстоятельствах, но и специально просчитывать и создавать их. Все случалось мило, но не затрагивало его сердца. С годами он перестал обвинять в этом других и себя, поняв простую истину - ему посчастливилось лишь раз в жизни встретить удивительную душу, которая могла так любить и внушать любовь другим.
Он заставил себя не думать о причинах разрыва, и послушная память стерла все ненужное. Теперь у него осталось эти странные сновидения и немного солнца редкими погожими днями на скамейке в аллее, хранившей память о встречах с удивительной женщиной, у которой был этот божественный дар.

132. Fête Nationale

В этот раз моя Рыбка решила взять меня с собой в Париж. То ли чтобы самоутвердиться после разрыва с Валентином, то ли ей понадобилась дорогая игрушка рядом. Так или иначе, все случилось очень быстро и оформление меня вообще не коснулось.
Вчера вечером мы приземлились в Орли, нас встретили и усадили в машину, которая помчалась по ночной столице, разукрашенной к празднику. 14 июля для французов большой день. Утомленные перелетом и суетой, мы нигде не останавливались, оставив все экскурсии "на потом". И все же, не упустили случая и специально прокатились по набережной, чтобы взглянуть на Эйфелеву башню, и завернули на Елисейские поля, сверкающие гирляндами разноцветных огней. Для провинциала, видевшего Париж впервые, остались где-то очень далеко разговоры о Дне Независимости и взятии Бастилии. Передо мной было море огней, заливающее удивительный город, о котором раньше и не мечталось. Впереди были четыре дня, которые Рыбка моя проведет в переговорах, встречах и презентациях, предоставив мне полную свободу, чтобы узнать мой Париж.
Отель мне понравился мягкими коврами и услужливым персоналом. Но более всего меня пленили запахи. И раньше приходилось слышать, что французы "великие носы", однако, действительность была потрясающей. Это были не просто запахи каких-то известных фирм, названия которых мне недоступны, это были запахи другой жизни. Они были удивительно естественны и гармоничны. Впервые чувствуя их, я мог с закрытыми глазами сказать, кому они принадлежат. Определить не только возраст и профессию, но с большой вероятностью угадать, чем живет этот человек. Наверное, эта культура развивалась очень долго и стала неформальным языком общения. Слова, которые цветы говорят друг другу, теперь можно слышать повсюду. Если я правильно понял, то во французском языке даже есть два разных глагола нюхать: sentir - для людей и flairer - для животных. Эх...
Эти мысли не давали мне покоя, и я выбрался из теплой постели на балкон. Утренняя прохлада была переполнена запахами большого города. Эти ненормальные разводят столько цветов и до сих пор разносят молоко клиентам, чем-то ароматным драят полы и тротуары, но все это так уравновешенно, так элегантно. О, это бальзам на мою бедную душу. В московской квартире у Рыбки моей в гостях иногда бывают такие компаньоны, что от их парфюма перехватывает дыханье в полном смысле этого слова.
Откуда-то снизу донесся запах завариваемого кофе, а за ним - и свежих круасанов. Потом - туалетной воды, которой могла пользоваться только стройная невысокая брюнетка лет 30 служащая в офисе. Я заглянул через перила чтобы проверить - никого, только трава на газоне так ярко зеленела, будто ее только покрасили. Справа зацокали шлепанцы, и на соседнем балконе появился плотный бодрячок с подносом. Не торопясь, он устроился в кресле, и накрыл полотняной салфеткой белоснежный халат на груди. Аккуратно причесанные влажные волосы источали едва уловимый аромат преуспевающего шефа. Он макал только что зарумяненые гренки в огромную чашку какао и с наслаждением смотрел на утренний Париж. Солнце начало пригревать и стало так хорошо.
На противоположной стороне площади застучали ставни. Затем высокий худой мужчина в длинном белом фартуке начал расставлять на тротуаре столики и стулья у маленького кафе. И тут до меня донеслись потрясающие запахи свежеиспеченных булочек и кремом, сыром, шоколадом... Не знаю, был ли я французом в прошлой жизни, но сейчас мне все это показалось таким родным, что я начал с гордостью смотреть на развивающиеся со всех сторон трехцветные флаги.
Мои плавные мысли о возможном революционном прошлом прервал запах "багета". Эти длинные французские булки из белой пшеничной муки не давали мне покоя. Их выпекают с такой твердой хрустящей корочкой и горячими выкладывают на прилавок (при этом труба из пекарни выходит куда-то рядом и соблазняет своим густым ароматом). Это чудо можно есть целиком, обмакивая во что-то вкусное, можно попросить нарезать, вернее - распилить на специальной "пилораме" с десятком маленьких лобзиков - и потом намазывать каждый кусочек новым паштетом, можно положить внутрь ветчину, сыр, сосиски... Боже, как все это пахнет!
Не в силах выносить эту пытку, вскакиваю и просто врываюсь в комнату. Рыбка моя безмятежно спит на огромной кровати с длинной округлой подушкой. Несмотря на статус стильной строгой бизнес-леди, обычно она сворачивается калачиком и натягивает одеяло. Когда я занял освободившееся после Валентина место, больше всего меня раздражал телефон, всегда лежащий рядом и постоянно звонивший. Но запах, исходивший от этой женщины, восхищал меня до безумия. Она знала в этом толк. Мягко подкрадываюсь и, зацепив коготками шелковое одеяло, потихоньку стаскиваю его. Она этого не любит и быстро просыпается.
- Тима, отстань. Дай поспать
- Мяу
Независимость - независимостью, а завтрак во Франции - святое. Распушив свой длинный хвост и мурлыча, начинаю тереться мордочкой о ее щеку, каждым движением показывая, какой я ласковый, теплый, мягкий. Не торопясь, кругами, ласкаясь и тихонько урча от удовольствия, шаг за шагом я буду проникать в ее сон. Изгибаясь всем своим маленьким телом, буду излучать любовь и нежность к этой удивительной, теплой, нежной, милой, ароматной, доброй, красивой, изысканной, обаятельной и самой-самой любимой на свете женщине. Я знаю, против этого хозяйка не устоит, и куда-то позвонит, и вкатится стол на блестящих колесиках, и комната наполнится ароматами соблазна. Она сядет за стол, по-английски вытянув прямую спину, и строго посмотрит в мою сторону. Потом смягчится и улыбкой разрешить запрыгнуть к ней на колени, и начнется праздник, который французы почему-то называют Fête Nationale.

133. Под Андреевским флагом

- Не нравишься ты мне, парень -
Через темные очки я почувствовал строгий взгляд старшего брата и как в детстве втянул голову в плечи, ожидая подзатыльника. Похоже, я так и не научился скрывать свои проблемы.
- Ладно. Мы с пацанами после работы в баню едем. Чтобы в восемнадцать был у меня. -
Вздохнув с облегчением от миновавшей меня нотации, я отправился бродить по городу моего детства. По улицам, пропитанным портовыми гудками, запахом жареной рыбы и маревом июльской жары. По скверам с тополями в три обхвата, которые помнили не только меня, но и босоногое детство моего отца. Наверное, только навсегда уехав из родных мест, понимаешь, как много они для тебя значат, как дороги могут быть обычные улицы с истертыми плитками под ногами. Хотелось ходить и ходить по ним, забираясь подальше от разукрашенных набережных и центральных кварталов с магазинами и нарядными отдыхающими. Казалось, тут все, как и много лет назад - те же домишки из самана, те же абрикосы и яблони во дворах и пахучие раскаленные помидоры на грядках. А вот и улица с "мешковым" забором. Отец рассказывал, как в четырнадцатом году в порту затонула баржа, перевозившая цемент. Потом ее подняли, но цемент затвердел, мешки истлели и получились соответствующие цементные подушки. Из них выложили забор на целой улице. Так он и стоит, увитый плющом и травой. Приятно положить на него ладони и почувствовать его тепло, как оно проникает внутрь, заполняя спокойствием и безмятежностью. Где-то там, внизу, шумит прибой, слышен смех и музыка. Там до полуночи не смолкает гомон толпы, горят огни и трещат фейерверки. Там проходят митинги и демонстрации, одни флаги сменяют другие, а бюсты и барельефы борются за самые видные места. И только тут все остается по-прежнему, недвижим не только воздух, но и время, кажется, задремало, разморенное тишиной и полуденным солнцем.
Почему моя память так цепко держится за эти неяркие краски, выщербленные камни и растрескавшуюся кору огромного тополя. Похоже, это - его морщины, приукрашенные было, дворниками известью, да смытые озорными весенними дождями. Сколько же тебе лет, дорогой? На улице никого нет, и я могу спокойно обнять его, прислонившись щекой к грубой шершавой древесине. Закрыть глаза и обнимать, обнимать свое детство, своих друзей. Вдохнуть глубоко-глубоко этот неповторимый запах и утонуть во всем этом... Наверное, тут мои корни. Помнится, я гулял здесь с маленькой дочкой и все рассказывал.
- Ты похож на Кощея Бессмертного - сказала она мне тогда.
- Почему? - удивился я.
- А там, на ветках, висит сундук. В нем - шкатулка. В ней - иголка. Сломают ее, и ты умрешь.
Эти слова так глубоко тронули меня, что я запомнил их. Действительно, какой-то магнит притягивает меня. И каждый раз приезжая в отпуск, я непременно прихожу сюда, как на свидание с детством.
Находившись и надышавшись воспоминаниями, я заторопился к пристани, где была назначена встреча. Хотя мы жили на одной улице и ходили в одну школу, но друзья брата никогда не были моими друзьями. Они были старше лет на пять-семь, а в то время, это было очень много. Это было просто другое поколение. Господи, как же они постарели. Животы, лысины. Судя по привозившим их машинам и манерам, многие выбились "в люди". Валерка-босс и раньше не был худеньким, а теперь и подавно мог ездить только в джипе. Длинный Стас, как и прежде, стал всех угощать пивом и анекдотами. Женька-Джон, рано женившийся на Соне, нажил много детей и еще больше друзей, но это не истощило его буйной энергии. Витька-лысый только теперь стал оправдывать свое прозвище, полученное в пятом классе, когда он на спор побрил голову. Какие только волосы он ни отращивал и как только их ни красил, это прозвище приклеилось к нему на всю жизнь. Пашка-пон был в своем репертуаре, крикнув из открытого окна машины - Народ, принимай - он начал суетиться, постоянно болтая по сотвому и отвечая на все колкости друзей - Да, это Анжелочка приготовила. Она же знает, что нас много. -
Я оглянулся на два коротких гудка - к причалу подходил пограничный катер. Широко расставив ноги, на палубе стоял загорелый Колька-мариман. Я уже не помню точно его фамилии, она была очень созвучна этому прозвищу, что даже учителя так называли его. И не зря, всю свою жизнь он прослужил на кораблях. Обнимаясь и похлопывая друг друга, эти слонята переместились на палубу, а двое матросиков загрузили сумки и ящики в трюм. Закурили и стали поругивать вечно опаздывающего Руслана по прозвищу Кэп. Он всегда был предводителем в этой команде. Долгое время ходил капитаном на сухогрузах, а теперь, судя по черной "волге" стал не последним замом. Демонстративно "шаркнув ножкой" в знак извинения, он театрально произнес - Шампанского гусарам - И действительно, водитель извлек из багажника целый ящик "Абрау-Дюрсо". Кэп был прощен и, "отдав концы" сторожевой катер "Пронзительный" побежал по портовой глади, оставляя за кормой огромный зеленоватый бурун.
То ли известный фильм так крепко засел в головах россиян, то ли они действительно были рады таким встречам, но даже жаркое лето не мешало им "ходить" в баню. А ходить приходилось на другую сторону бухты, где на обрывистом берегу, какая-то фирма построила что-то вроде "Ласточкина гнезда" с замечательной парилкой и бассейном. Было где разомлеть и освежиться, произнести тост и закусить. В общем, к полуночи веселая компания поехала купаться подальше от берега. Заглушив двигатель и попрыгав голяком в море, они вместе с катером покачивались на волнах как большая "противоводочная" флотилия. Ночной бриз, соленая вода и огромные звезды над головой удивительным образом очистили сознание. Осталось только пьянящее чувство свободы и братства. Вместе с одеждой они скинули с себя все наносное и ненужное. Вспомнив давно ушедшие годы, они резвились в теплых волнах летней ночи, заражая и меня какой-то бесшабашной радостью. А потом, укутавшись в полотенца, сели на корме и запели старые русские песни. Как наши родители, собираясь после войны за небогатыми столами, всегда здорово пели. Сейчас больше других слушают.
"Пронзительный" понимая настроение команды, шел на самых малых оборотах, бесшумно скользя по отражению звезд и далеких прибрежных огней. И я вдруг увидел, вернее - почувствовал рядом тех самых пацанов, выручавших друг друга на школьной контрольной и в драке с ватагой соседней улицы, которые могли прыгнуть из окна за поцелуй любимой девочки и отойти в сторону ради друга. Я понял, они собирались здесь, чтобы вспомнить и заново пережить то, что так дорого нам с детства, о чем мы мечтали и хранили в памяти. О чем пели они под Андреевским флагом.

134. Осенние цветы

- Спасибо! Где ты взял такую красоту.
- За монастырскою оградой средь прочих был прелестный куст...
- Лешка, ты неисправим.
В каком-то порыве она прижала к груди огромный букет пышных хризантем, но в глазах и жесте промелькнуло нечто, выдававшее о её желании обнять гостя.
- А где Танька и Тамарка?
- Девчонки уехали в Египет. Представляешь, мы прожили с Петровским пятнадцать лет, но ни разу дальше своей Стариковки он нас не возил. Стоило нам разойтись, так каждые каникулы он берет дочек то в Турцию, то - на Кипр. Пижон несчастный.
- Тут им ракушки - мужчина протянул огромный пакет.
- Вот это да. Я еще не видела таких. Девчонки обрадуются. Так ты все еще плаваешь?
- Мы ходим по свету босыми ногами, и ванты от ветра свистят в вышине..
- Да, извини, забыла - вы ведь ходите. Появляешься раз в год. Раздевайся. Я девчонкам подарки в комнату отнесу. Проходи на кухню.
- Может я не вовремя. Только прилетел в Питер, завтра улетаю, вот и заявился без предупреждений.
- Слушай, ты, когда начинаешь оправдываться, наклоняешь голову и бубнишь себе под нос что-то. Я это помню с первого курса. Поставь свою сумку и снимай куртку. Марш мыть руки и рассказывать все по порядку.
Невысокая изящная женщина уже успела что-то сделать с собой, и от домашнего вида не осталось и следа. Глаза блестели, улыбка была просто очаровательной, а пышный букет в руках превращал её в девушку, опоздавшую на свидание. Правда, она не собиралась оправдываться и замолчала, ожидая каких-то слов. Эти непонятливые мужчины! Так редко в жизни выпадают счастливые моменты, и об этом непременно нужно говорить. Сказать что-то нежное, красивое, что заставит трепетать сердце от радости. Как мало нужно женщинам, чтобы чувствовать себя необыкновенной. Хоть самой себе комплимент сделать. Но она умела держать паузу.
- А юнга влюбленный забыл все слова из Шекспира...
В ответ она так звонко рассмеялась, что первое смущение незаметно исчезло, и они одновременно посмотрели друг другу в глаза. Как много может сказать женский взгляд, счастлив будет умеющий понять его.
- Слушай, ты, морская душа, я не перестаю удивляться, как в тебе сочетается - она на мгновенье остановилась, пытаясь подобрать слова, чтобы не обидеть этого огромного мужчину с детской улыбкой.
- В ночную вахту звезды светят ярче, и за кормой белеет пены след...
Широкое загорелое лицо было неподвижным, но от уголков глаз побежали веселые морщинки, придавая всему облику такое мягкое обезоруживающее обаяние, что женщина улыбаясь, покачала головой.
- Ах ты, коварный. Сколько разбитых сердец ты оставил во всех портах мира. Скольким девушкам ты вскружил голову.
- Несчастный принц обет молчанья не нарушил.
- Лешка ... - фраза оборвалась на полуслове, и если бы не букет в руках, её кулачки уже бы заколотили в шутку по огромной, без намеков на животик и полноту фигуре, так свойственной мужчинам окружавшим её. Удивительное свойство нашей памяти заключается в том, что оно так бережно хранит дорогие нам воспоминания, подолгу не подпуская к ним посторонних, но бывает достаточно небольшого намека, понятного избранным, чтобы эти эмоции хлынули нескончаемым потоком. И тогда степенные начальники и генералы вдруг превращаются в бесхитростных и смешливых подростков, а строгие дамы будут хихикать и прыгать со скакалочкой. Мы помним и скучаем по тем беззаботным временам, но лишь немногим доверяем ключик к потаённым уголкам нашей души. И стоит им только появиться рядом, мы быстро возвращаемся в то далекое время, когда были счастливы, как будто включаем свет и входим в дальнюю комнату, где все осталось по-прежнему. Несмотря на десятки прожитых порознь лет.
- Слушай, я никого не ждала сегодня и могу тебя угостить только кофе. Пойдем на кухню.
- Морской закон я не нарушил и всё своё ношу с собой - как бы извиняясь, он приподнял увесистую сумку, и лукаво улыбнулся - На камбуз юнгу проводите, и он сготовит кой-чего.
- Да перестань, ты, мне неудобно. Кто в гости пришёл. Лешка, оставь.
Она попыталась заставить его опустить сумку на место, но когда её ладошка коснулась сильной загорелой мужской руки, тепло и спокойствие уверенного человека передалось ей, и она лишь молча взглянула на него. Темные глаза прятались за густыми выгоревшими ресницами, но она чувствовала их ласковый взгляд. Ей так захотелось довериться ему, стать абсолютно беспомощной и разрешить ему заботиться о ней.
- Омары спят во льду холодном, и жаждут сваренными быть.
- Омары?
- Мы стали под наливку в Абу-Даби, я выпросил у кэба два дня.
- Так ты, что прямо оттуда прилетел, сумасшедший?
- Уж завтра парус одинокий мелькнет на утренней заре.
- Постой, я серьезно спрашиваю.
- Галина Николаевна, пять красавцев из Красного моря сейчас расползутся по всей квартире. Если больше никого не будет, давай положим троих отдыхать в холодильник, а двоих доверь мне.
- Они что, живые? Ты меня пугаешь.
- Доверься юному корсару, он облегчит судьбу твою.
- Лешка, там и, правда, что-то шевелиться. Я боюсь.
- Не бойся, боцман, я - с тобой.
- Нет, ты - серьезно? Ну, тогда пошли на кухню.
- Теплее камбуза на свете места не бывает.
Она поспешно юркнула на кухню и включила свет. Неторопливые шаги в узком коридорчике небольшой квартиры размеренно и как-то по-хозяйски разбрелись по комнатам, и показалось, что даже звук телевизора из гостиной притих.
- Ставь сюда. Только я не знаю, что с ними делать.
- Позволь, красавица, романс тебе исполнить.
- Лешка, ты когда-нибудь серьезным бываешь?
- В еде, о ангел мой, серьёзней человека не найти.
Она что-то хотела возразить, но, увидев, как в его руке шевелит своими клешнями гость из Красного моря, остановилась. Моряк же по-хозяйски быстро отыскал все, что ему было нужно, и принялся за дело, как будто всю жизнь провел здесь.
- Господи, откуда ты все это умеешь. Давай я хоть помогу что-то.
Ироничный взгляд остановил все её попытки и заставил стать любопытным наблюдателем. А посмотреть было на что. Уверенные движения сильных рук притягивали к себе внимание. Не случайно, глядя на работу хорошего мастера, нас не покидает иллюзия, что все так просто, и каждый смог бы это повторить.
- Слушай, жаль, что нет девчонок, они бы прыгали сейчас вокруг тебя на одной ножке и визжали от восторга.
- С любовью сделанное дело приятно будет вам вдвойне.
Только теперь она поняла, что до сих пор держит в руках подаренный букет. Улыбнувшись своей забывчивости, она достала красивую вазу с тонкой талией и поставила туда цветы. Не вмешиваясь в процесс, повязав повару небольшой фартук, сама быстро стала накрывать на стол.
- Лешка, ну рассказывай.
- Да ничего хитрого. Ходим под Йеменским флагом. Таскаем нефть то в Китай, то - в Японию. А ты как?
- Да так же переводчиком в туристическом бюро. Скоро два года как развелась. Сил моих больше не было терпеть. Теперь вот свободная женщина. Девчонки заканчивают школу. Да, Лиля с Глебом весной в Израиль уехали. Теперь только звонят. Женька Свиридов, ну ты помнишь, себе шикарный "BMW" купил, подвозит на работу иногда. А ведь двух слов сказать не мог в институте, вечно списывал. Раньше фарцовщиком был, теперь - бизнесмен. А Катька Миронова опять замуж вышла. Летом свадьба была на прогулочном катере. Два дня по Неве рассекали. Слушай, задержись на денек, давай всех наших соберем.
- Труба давно меня зовет, да и кому теперь я нужен.
- Да перестань ты, девки часто тебя вспоминают... Ну, когда встречаемся.
Зазвонил телефон, и хозяйка привычным жестом взяла трубку. Почти все женщины так устраивают свое жилище, что телефон всегда находится под рукой, чем бы она ни занималась. Но сейчас он явно раздражал её, и короткие однозначные ответы быстро закончили разговор. Незаметно она отключила верного спутника жизни, который не стал сильно сопротивляться.
- Изволь отведать дар морской, и не взыщи, коль не по нраву.
- Лешка, рядом с тобой хочется быть королевой. М-м, красота какая, а пахнет как... Если мы сейчас это не съедим, вся округа соберётся под балконом. Вот только после девичника у меня никакого вина не осталось.
Без тени иронии он достал их холодильника бутылку белого вина и зажег свечи.
- Слушай, ты фокусником работаешь, что ли? Я даже не заметила.
- На внешность долго не смотри, ведь истина на дне бокала.
Он выключил верхний свет, и золотистый оттенок вина в отблеске свечей наполнил маленькую кухню уютным теплом. Сев напротив неё, он медленно поднял бокал, вглядываясь в красивое лицо женщины, которая прислушивалась к внезапно нахлынувшему ощущению счастья. Тысячи вечеров проходили незаметно на этом самом месте, но сейчас что-то неуловимое произошло, и она почувствовала, как колотиться её сердце и сладко стонет в груди.
- Пускай глаза твои всегда любовь туманом ограждает.
То ли он этих слов, то ли от холодного вина у неё перехватило дыхание, и в глазах заблестели слезы. Он сделал вид, что ничего не заметил и ловко помог ей отделить нежное мясо от панциря. Незнакомый аромат смешался с романтичным настроением вечера, превращаясь в сказку, наполненную восточной негой. Они болтали обо всем на свете, вспоминали студенческие годы, экзамены, друзей, любимую рюмочную на Фонтанке, поездки в Петергоф и белые ночи. Голова кружилась от воспоминаний, и ей стало так легко рядом с мужчиной, который когда-то писал ей стихи.
- Слушай, а почему ты ушел с последнего курса. Ты ведь так хорошо знал арабский, и Егоров тебе предлагал аспирантуру?
- Я поехал искать колечко с бирюзой, которое обещал подарить одной красавице. Да так и не успел.
- Лешка, перестань. Это было на первом курсе.
Он взял её маленькую ладонь и преподнес к губам. Она почувствовала горячее дыханье и попыталась высвободиться, но что-то останавливало её, и она только покачала головой. Он достал из кармашка маленькое колечко и одел ей на палец. В изящной оправе небольшое сердечко из бирюзы отблескивало огоньком свечи.
- Теперь тебе легко узнать, как сердце бьётся у джигита.
- Господи, ты помнишь мой размер. Спасибо, очень изящное.
- Поздравляю, твой день уже наступил.
- Ты хочешь сказать, что приехал меня поздравить.
- Лишь скорпион, рожденный на заре, любви достоин до заката.
- Лешка, я сейчас заплачу.
Какое-то время они смотрели друг на друга, пытаясь найти или опровергнуть что-то. Порой слова и мысли не нужны. Бывают ситуации, когда нужно быстро принять очень важное решение. Подобно вопросу жизни и смерти. И тогда мы обращаемся не к себе и своим знаниям, а к какому-то потустороннему разуму или чувству. В считанные секунды решается наша судьба, и в этот момент душа наша ищет и находит ответ. Где и как это происходит, вряд ли кто-то сможет объяснить, но так бывает. Вдруг все проясняется и становится легко дышать после мучительного ожидания. Создатель ли нам подсказывает или иной разум, но ответ часто бывает исключительно правильным, и мы верим ему, как истине.
Их сердца замерли в ожидании, но внезапно застучали в унисон. Кто-то все решил за них. Они рванулись навстречу друг другу, как будто не было двадцати лет, прошедших с той самой белой ночи, когда первокурсник читал стихи своей возлюбленной. Как будто не было у неё другого романа и свадьбы на последнем курсе с состоятельным кандидатом наук. Как будто не было его бегства от этой невыносимой боли и долгих странствий и редких встреч.
Её тело слегка округлилось с тех далеких студенческих лет, но не перестало быть таким же желанным, оно уже не напрягалось от прикосновений, оно было открыто для любви. Она звала, жаждала ласки и наслаждений. Она умела и хотела любить. Она томилась от одиночества. Только её губы и руки могли сказать это. Счастлив тот, кого ждет такая любовь. Дай Бог ему мудрости удержать её.

Она проснулась от какой-то сладостной истомы, переполнявшей все её существо. Это любовь не давала ей покоя. Неясный свет заполнял комнату. Она поднялась и подошла к окну. Огромная луна смотрела прямо на неё, заливая все своим нереальным светом. Полнолунье. Она огляделась. Пустая кровать с одинокой подушкой на краю заставила её вздрогнуть.
- Так это мне всё приснилось. Господи, вот что бывает с одинокими женщинами, которым стукнет сорок лет.
Она почувствовала усталость и в режущую сухость в горле. Накинув халат, заспешила на кухню. Резкий звук шлепанцев эхом отдавался по пустой квартире. Стало так одиноко и холодно, что она плотнее запахнула халат и прижала руки к груди. Лунный свет заливал всю кухню, как днем. И в этом колдовском наваждении посредине стола в высокой вазе с тонкой талией стояли осенние цветы.

135. Идеалист

Последняя метель уходящего года подгоняла и без того спешащих прохожих. Увешанные сумками и пакетами, они не замечали студеного ветра и скользких ступенек. Все торопились в шумные веселые компании, где гремела музыка, под украшенной елкой укладывались подарки, а белоснежные скатерти столов сверкали изящной посудой и дурманили соблазнительными запахами. Несмотря на поздний час, автомобильные и пешеходные потоки бурлили, переплетаясь, друг с другом и не обращали внимания на высокого мужчину средних лет, двигавшегося как-то наискосок и не в такт со всеми.
На спокойном открытом лице то и дело появлялась едва заметная ироничная улыбка. Скорее всего, профессия и образ жизни оставили отпечаток невозмутимости и уверенности в его манерах и усталом взгляде. Он был похож на капитана небольшого судна, отпустившего на берег свою команду, и доделывающего за них всю оставшуюся работу. Глядя на него, можно было сказать, что он без суеты четко и вовремя отыскивал, доставлял и раскладывал по полочкам все, что касалось его дела, отчего сыскал репутацию надежного партнера и уравновешенного лидера. Наверняка команда его уважала, особенно - лучшая её часть, втайне вздыхавшая по той тихой гавани, что маячила за надежной широкой спиной. Мужчина не носил штанов с лампасами или кителя с нашивками - они были ни к чему. Всем своим видом он внушал надежность и спокойствие в любую погоду. Не случайно к нему давно приросло меткое прозвище "форт Байярд" удивительным образом созвучное не столько его фамилии, сколько - внутреннему миру. Он знал об этом и часто отшучивался, что под ногами у него с детства была не только твердая почва, но и рельсы в светлое будущее. Это было правдой.
Он вырос на окраине шумного портового города в самодельном доме, больше напоминающем дачу. Рядом проходила одноколейка, уложенная еще до революции, по которой то и дело с перезвоном катились старые трамваи. Протянувшись вдоль берега чёткой прямой линией, она была похожа на становой хребет всего района, и выглядела очень надежно по сравнению с мазанками из самана, где ютились семьи моряков и портовых рабочих. Утром и вечером мужчины заполняли трамваи и свисали гроздьями с подножек, торопясь на работу и домой. Днем это проделывали местные пацаны, спасаясь от кондукторов. Впрочем, для них это было не только развлечением, но и приобщением к другому миру. Прошли годы, а рельсы с двуглавыми орлами будто приросли к серым шпалам, высушенным солеными ветрами и горячим южным солнцем. Посещая в отпуске родные места, он непременно приходил к "железке", садился на корточки и гладил ладонями горячие рельсы. Вместе с теплом приходили воспоминания. Лица, голоса, запахи, звуки - всё это, родное и дорогое заполняло его душу - всё, что помнили старые рельсы, уходящие далеко в детство. Подшучивая над собой, он называл этот процесс - подзарядкой батареек. Какие бы жизненные невзгоды ни пытались раскачать его кораблик, стоило ему прикоснуться к нагретым за день рельсам - все успокаивалось. Это был проводник в мир радужных иллюзий детства, а ладони ещё долго хранили тело, переданное оттуда.
Давно перебравшись в столицу и встречая не первый Новый год, он так и не привык к перчаткам - любил держать руки в карманах, хотя и ругал себя за эту мальчишечью привычку. Спартанский образ жизни позволял ему всегда выбирать жилье близко к работе и быстро добираться до офиса пешком. Он не торопился на вечеринки и встречи по вечерам, мог быстро появиться на рабочем месте утром или, если нужно, задержаться перед праздником. На подобные просьбы коллег он отвечал молчаливым согласием и грустной улыбкой. Казалось, он предпочитал одиночество, и неоднократные попытки сослуживцев проникнуть в его внутренний мир, ни к чему не приводили.
Да и в праздничной толпе он держался обособленно и никуда не спешил. Было похоже, что он не готовился сегодня встречать гостей, но бутылка доброго коньяка на полке ждала собеседника. Времени до полуночи еще было достаточно, и он решил прогуляться по залитым праздничными огнями улицам. Изредка он встречался с одиноким, никуда не спешащим взглядом. Подобно вампирам их обладатели как тени незаметно слонялись посреди разодетой, озабоченной своими делами массе. Он давно научился различать их среди встречных по, казалось бы, "пустому" взгляду. Обычно прохожие мельком останавливали внимание на яркой одежде, пышной прическе или красивом лице. Но этот "пустой" взгляд никогда не задерживался на поверхности, он фокусировался внутри, проникая глубоко в душу прохожих. Наверное, это присуще только очень одиноким людям или просто - вампирам. Подолгу они кружат в поисках жертвы и, найдя её, скребут и буравят взглядами. Но стоит им только намекнуть, что ты видишь их, как они исчезают.
Он остановился у перекрестка, раздумывая свернуть ли в тихий переулок, где стоял внешне ничем не отличающийся от других дом. Но для него это был самый необычный дом на свете. Там жила она. Каждый раз, собираясь пройти рядом с ним, он долго боролся с собой, проклиная себя за слабость. Иногда желание быть ближе к ней побеждало, и он шел по переулку на деревянных ногах, опустив глаза и стараясь унять, бешено стучавшее сердце. Боясь и надеясь на встречу с ней, он впадал в состояние крайнего возбуждения и восторга. Внутри все напрягалось и, казалось, звенело от любого прикосновения. Тренированное тело не слушалось, и в такие минуты он внешне был похож на подвыпившего мужчину, блуждающего в поисках дороги домой. Впрочем, он знал, что такой дороги у него нет. Прошло немало лет пока он понял, что влюбившись в первом классе в свою соседку по школьной парте, он уже никогда не сможет отдать своё сердце другой. Прошедший сентябрь был тридцатым, как он впервые увидел её. Судьба преподносила радости и печали, встречи и проводы, но лишь одного не могла дать - счастья быть вместе. Даже после её свадьбы он ничего не мог поделать с собой. Он любил её и лишь её.
На перекрестке тоже были трамвайные рельсы, но они сворачивали вправо, будто напоминая, что ему в другую сторону. Как ни старались дворники, пути то и дело засыпал снежок, и металл холодно поблескивал в тех местах, где прохожие, скользя, полировали его своими подошвами. В отличие от южных, раскаленных на солнце, эти рельсы были чужие и холодные. Они могли только отбирать. Красный фонарь светофора примёрз намертво и не собирался переключаться. Позванивая и тихонько постукивая на стыках, проехал разукрашенный яркими огнями трамвай. На заднем сиденье он заметил два силуэта. Обнявшись и склонив друг к другу головы, они неподвижно проплывали над окружающей суетой. Как зачарованный он смотрел на них, не обращая внимания на недовольные возгласы заторопившихся рядом пешеходов. Ему вспомнилась та давняя поезда на трамвае с соседкой по парте. Он впервые сам купил два билета у кондуктора и сел рядом с ней. Тогда границы мира сомкнулись вокруг них, оставляя лишь её самым главным человеком в его жизни. До сих пор эти два билета лежат в его любимой книге. Лежат так давно, что страницы срослись со счастливыми билетиками, номера которых он запомнил на всю жизнь - они точно совпадали с цифрами дня, месяца и года той поездки. И в отличие от их судеб трамвайные билеты так и остались не разорваны.
Поток машин скрыл от взгляда два силуэта на заднем сиденье. Светофор опять пытался согреться красной лампочкой. Как и в прошлом декабре, он шагнул навстречу тяжёлому грузовику, но никто не заметил этого. Уже год душа его была свободна от мира, где рельсы четко обозначили границы до и после. Встретившим его он смог объяснить, что давно и безнадежно любил единственную женщину на свете, но чья-то злая рука не давала ему быть рядом с ней, пусть хоть смерть позволит это. Так и случилось.
Его душа в невидимом обличье могла навещать её, бывать в её доме и, дождавшись ночи, проникать в её сны. Смертным не дано видеть иные миры, да и ушедшим в страну теней не разрешены контакты с прошлым. Лишь немногим удается обменять одну из своих привилегий на возможность общаться со смертным во сне. Попадаются, правда, хитрецы, использующие высшие переходы в корыстных целях, но рано или поздно их ждет суровый приговор.
Не сразу он научился бережно обращаться с её снами. В первый раз он так напугал её, что она с криком проснулась в холодном поту, а он "застрял" в брошенном сне до тех пор, пока не стер образ покойника из её сознания. Постепенно он понял, что нужно либо ждать подходящего случая, либо создавать его самому. Глубоко зная привычки и особенности смертного можно высвечивать ничего не значащие для окружающих мелочи, которые могут вызвать нужные воспоминания. Они порождают настроение и могут расположить смертного к восприятию встречи во сне. Приходится проявлять терпение и находчивость. Несмотря на то, что смертные так сентиментальны и доверчивы, бывает трудно преодолеть их постоянное стремление к накопительству и желание получить сомнительное удовольствие. Все последние дни ему приходилось вращаться вокруг старых знакомых, подталкивая их к мысли о подарке для неё. Господи, как они бывают меркантильны! Многие политики и шахматисты смогли бы восхищаться удивительной многоходовой комбинацией, которую ему удалось осуществить. Так или иначе, но сегодня вечером его любимая книга со слипшимися страницами будет лежать в подарочной упаковке под ёлкой в её квартире.
Оправдывая своё поведение желанием подготовить всё как можно лучше, он заторопился к знакомому дому. Нарушая негласные границы и вторгаясь в чужие сферы, он просмотрел всё вокруг от подвалов до чердаков. В такие праздничные дни веселились не только смертные. Во всех сторон на огонек слетались самые разнообразные проявления жизни. И отнюдь не все из них были доброжелательны. Особенно часто приходилось сталкиваться с "гостями" в многоэтажных новостройках. В старых же домах столицы всё давно уравновесилось, но бдительность не мешала. Чужаков не жалуют нигде, и ему поначалу долго пришлось убеждать незримых в логике своих появлений. Постепенно к нему привыкли и сочли своим. И теперь это позволяло ему "расставлять фигуры на шахматной доске".
Всё сложилось замечательно - хорошо проводили Старый год и дружно встретили Новый. Он улыбался, подслушивая загаданные под бой курантов пожелания гостей. Взрослые люди, а до сих пор верят в сказки! Его избранница как всегда была самой красивой и остроумной. На правах хозяйки она без устали участвовала во всех шумных затеях, и особенно душевно пела под гитару студенческие песни. Он любил её. Любил смотреть на неё, слушать её голос и думать о ней. Её слова и жесты стали родными. Он наслаждался ей. Она была создана для него, но по какой-то злой воле им не разрешили быть вместе. Даже став незримым, он отдал бы всё на том и на этом свете, чтобы видеть её.
Далеко за полночь, когда гости начали расходиться, он с волнением стал ждать того момента, когда книга окажется в её руках. В нетерпении он выскакивал на улицу и смотрел, чтобы не пошел снег - а то кто-нибудь решил бы остаться до утра. Готов был спустить с лестницы одного их назойливых друзей, пытавшегося напоследок пьяным голосом объясниться в любви хозяйке. Незаметно для себя он стал ангелом хранителем этой удивительной женщины, отводя в сторону беду и напасти. И как только открывалось окно для перехода, он оказывался рядом с неё. Будучи смертным, он часто думал о ней, но не мог быть рядом, а лишь изредка позволял себе взглянуть на неё или пройти мимо её дома. Теперь, став незримым, он мог появляться в доме и даже посещать её сны.
Управившись с домашними делами, хозяйка устало присела на краешек кровати и включила лампу в изголовье. В руках она держала знакомую книгу. Однажды он показал ей спрятанные там билетики, и пошутил, что с их помощью они смогут вернуться вместе в тот трамвай, так бережно хранимый в его памяти. С тех пор прошло много лет. Она осторожно начала перелистывать страницы, не обращая внимания на текст, пока не нашла два слипшихся листа. Остановилась в нерешительности и закрыла глаза. Она еще не спала, и он не мог понять, о чем она думает. Стоя на коленях перед ней, он с мольбой смотрел на неё, пытаясь угадать ход её мыслей. Вдруг на ресницах заблестела слезинка, она росла и в ней стала отражаться вся комната. Но себя он там не видел. Если бы боги дали ему возможность дотронуться до неё и сказать, как он давно любит её! Но это проклятие висело над ним всю жизнь, а после смерти стало вообще бессмысленно.
Слезинка, потеряв равновесие, капнула на страницу открытой книги, которая её тут же впитала. За ней капнула вторая. Под темным пятном проступил контур спрятанных трамвайных билетиков. Она помнила, она всё помнила, хотя прошло столько лет! Еще не веря в происходящее, она бережно разъединила страницы. Два старых билетика были одним целым, пролежав в книге тридцать лет. Она нежно сжала их влажными ладонями и откинулась на подушку. Красивое лицо было спокойным, только маленькая морщинка обозначилась под локоном на лбу. Он склонился над ней, не решаясь шагнуть в этот сон. Он так боялся потерять её ещё раз. Когда её дыхание стало ровным и легкая, детская улыбка коснулась краешка губ, он переступил черту.
Постукивая на стыках рельс с двуглавыми орлами, трамвай бежал наперегонки с соленым морским ветром. Он повернул голову и увидел свою милую первоклассницу. Она сидела рядом и лукаво улыбалась карими глазами, а локоны, развиваясь, касались его щеки. Он знал, что теперь они всегда будут вместе, и будут любить друг друга, несмотря на то, что только смерть смогла соединить их, а окружающие стали называть его странным словом - идеалист.

136. Искренне

- Ну, здравствуй. Сколько лет, сколько зим.
- Здравствуй.
- Так захотелось увидеть тебя. Последнее время стал сентиментальным, часто
вспоминаю о тебе. Наверное, старею.
- Скорее всего, приехал в командировку.
- У тебя всегда была мужская логика.
- Этим и отпугиваю многих.
- Зато выглядишь просто замечательно. Как тебе удается?
- Это просто бестактно, напоминать о возрасте.
- Извини, я волнуюсь и говорю не впопад.
- Ты надолго?
- В субботу улетаю.
- И остановился, конечно, в гостинице "Украина".
- Да, мне там очень нравиться. Это москвичи не смотрят по сторонам, вечно
куда-то спешат, а для меня там каждый уголок связан с воспоминаниями.
- Слушай, ты действительно становишься сентиментальным.
- Иногда мне кажется, что ничего лучше в моей жизни не было, да и не будет.
- Вот как?
- Представьте себе.
- А какой был орел. Весь в делах, вечно куда-то спешил...
- Да, мне казалось, что для мужика главное в жизни дело, остальное - потом.
- Ты ещё про самолеты песенку вспомни.
- Да, ты не меняешься. Впрочем, песни ведь действительно были замечательные.
Не то, что сейчас. А ведь и тебе стихи писали. Помнишь?
- Ах, Вы меня смущаете.
- Да, и я, грешный, строчил. Мне казалось, тебе нравилось.
- Нравилось.
- А помнишь - вечерний Арбат в огнях, песни под гитару всю ночь напролет,
восход на Воробьевых горах...
- Помню.
- А бассейн "Москва"... Я тогда ещё ни разу на море не был, только в своей речке
купался, а тут среди зимы плавать можно. До сих пор помню - снег идет, пар
вокруг, мороз и вода теплая. Нырнула там - другой мир. Сказка.
- Теперь его нет.
- Жаль.
- Зато, какой храм отгрохали.
- Нет, это все - чужое.
- Ты живешь воспоминаниями.
- Точно. Особенно - последнее время.
- От чего же?
- Не знаю. Столько лет прошло, поездил по свету, многое видел, а вот в душу не
запало. Как пришло, так и ушло.
- Неужели?
- Если честно, я сам удивляюсь. Свет клином сошелся, что ли. Не знаю.
- И ты пришел мне это сказать?
- Наверное... Впрочем, что лукавить. Именно так.
- Знаешь, не ты первый.
- Конечно, вокруг тебя таких, как я, всегда немало крутилось, но ведь было же
что-то между нами.
- Ты пришел поплакаться и попросить прощения?
- Нет, просто кое-что понял.
- Долго соображал...
- Слушай, как в тебе это сочетается?
- Что?
- Ну, вот - прямота, даже - жесткость. Все напоказ. Но ведь я помню, копнешь
поглубже - а там совсем иное. Такой тихий дворик - уютный, душевный,
обитель добра и спокойствия. Нечто особенное.
- Правда?
- Ну, есть, конечно, более красивые. Стоит только журналы полистать...
- Это комплимент?
- Нет, прости, пожалуйста. Я не умею так гладко говорить, но вот...
- Хоть бы цветы принес.
- Извини.
- Ну, обижаться не стоит.
- Я не обижаюсь.
- Вижу. Ты всегда был вспыльчивым.
- Да, нет.
- Перестань. Я тоже рада тебя видеть. Просто время бежит, а тут вдруг
заявился, и давай с порога душу теребить воспоминаниями. У всех своя жизнь.
- Ты права, зря я...
- Нет, не зря. Нам, конечно, есть что вспомнить. Только не так. С налету.
- Накатило что-то.
- Хочешь перепрыгнуть двадцать лет.
- Так ведь я ничего не прошу. Просто очень рад снова встретиться. С чем-то очень
дорогим, родным...
- С чем-то?
- Не придирайся к словам, пожалуйста. У каждого есть в жизни что-то самое
светлое. Ну, вот, есть дом, где я вырос, друзья. Говорят - друзья детства, а ведь
других-то и нет. Потом - знакомые, коллеги, партнеры, а друзей больше не
прибавляется. Они только уходят. То ли в детстве мы были более открыты и без
оглядки в свою душу пускали. Были более щедрыми, что ли, а теперь утратили это.
Потом, наверное, созрели для любви, и кому посчастливилось её встретить,
запомнили это на всё жизнь. Как дар Божий. У всех что-то подобное бывает, но
везет далеко не каждому. Что бы это понять нужно время. Вот и у меня такой
период наступил. Оглянулся, а ничего роднее тебя и нет в душе. И очень
захотелось тебе это сказать. Вот и все.
- Позднее признание?
- Да. Запоздалое.
- Любят красивых, а женятся на богатых.
- Да, есть и покрасивее и побогаче.
- Спасибо...
- А вот роднее тебя нет. В разных странах был, и много чудес видел. И восток и запад красотой богаты, и есть чем удивлять и гордиться, но нигде в мире нет такого величия и сказки как в Москве. Особенно, для русского человека. Не зря говорят, что здесь - сердце России. Это не только Кремль или собор Василия блаженного, не только монастыри и храмы, реки и мосты, здесь что-то с душой происходит. Какое-то место благое. Несмотря на людскую суету, здесь легко и радостно. Вот поэтому захотелось встретиться с тобой, Столица, и все это высказать. Обычно нет времени, а тут остановился посредине площади, да и все выложил. Если получилось нескладно, прости, но это - искренне.

137. Кланир дом

Бывая в гостях у своих московских приятелей, я непременно подхожу к окну, откуда виден стоящий во дворе старый, некогда богатый дом с колоннами. Наверное, какой-нибудь удачливый купец из нижегородской или тверской губернии, решив перебраться в столицу, построил его на манер итальянских дворцов - дабы третьему Риму не совестно было. После революции его реквизировали и сделали родильным домом, дав гордое имя Клары Цеткин.
Можно представить, как в то холодное и голодное время оркестры исполняли помпезные, зовущие на подвиг марши и хлопали на ветру алые полотнища. Революционные идеи пьянили буйные головы не только в области мировой революции и гигантов первых пятилеток, но и в области человеческих отношений. Строились дома-коммуны, в которых личному отводилось места не больше чем на кладбище. Общее дело, общие семьи, общие дети. Наверное тогда было принято решение о том, чтобы новорожденных отрывать от матерей и укладывать квадратно-гнездовым способом в огромных залах. Революции нужны были беззаветно преданные воители и строители. И Кларин дом наравне с другими предприятиями добросовестно перевыполнял план. Даже во время Войны он лишь наполовину был госпиталем, продолжая своё великое предназначение. А уж потом, в пору великого послевоенного счастья, его залы переполняли испуганные крики маленьких москвичей, взывающих к своим матерям. Кинодокументалисты тех дней любили показывать кадры стройных рядов одинаковых кроваток, где лежали одинаковые сверточки, связанные по рукам и ногам. Они рождались в одинаковых условиях и им давали одинаковые имена. Из Клариного дома их выносили по одной дорожке, и потом им читали одинаковые книжки, их одевали в одинаковую одежду и пели одинаковые песни.
Прошло время. Уже не звучат здравицы в адрес великих вождей, да и их самих уже устали ругать. Обсыпалась когда-то сооруженная надпись над портиком, переименовавшая дом в один из символов революции. Почти опустел Кларин дом. Редкие голоса его обитателей не слышны за перезвонами отреставрированной рядом церкви. Сияют на закате заново покрытые золотом купола и недавно отлитые на корабельных верфях колокола. Мы разрушили в той Великой войне не только логово своих врагов, но многое вокруг, и теперь замаливаем грехи.
Говорят, что в уходящем году впервые за последние 10-15 лет Кларин дом наравне с азиатскими и кавказскими именами слышит и русские имена. Дай-то Бог, найдется светлая душа и даст денег на ремонт твоих толстых стен, принявших на себя осколки в 41 году, и заасфальтирует дорожку к твоей обшарпанной двери, из которой вышло столько хороших людей. И не всё русское богатство будет уходить на покупку английского футбольного клуба, французского замка или виллы в Испании, а малая толика вернётся и тебе. Не умирай, Кларин дом, ты нам ещё послужишь.

138. Последний день одиночества

Он проснулся с предчувствием, что сегодня случится то, о чем он так давно мечтал. Бросив все дела, он выкатился на улицу и начал слоняться по городу. Какая-то внутренняя уверенность наполняла его радостью, и он не замечал ни скверной погоды, ни косых взглядов прохожих. Именно сегодня он должен встретить её. Эта мысль пульсировала во всем теле, придавая новые силы. Как часто этот милый образ посещал его тревожные сны. Это не были четкие контуры лица или фигуры, это были ощущения. Чувство любви заполняло его сердце, и удивительная нежность к этой незнакомке превращала его в счастливчика, захлёбывающегося от восторга. Он со стоном просыпался, когда видение исчезало, и долго потом не находил себе места. Душевная пустота ещё несколько дней преследовала его. И только большой город с тысячами улиц и горящих по ночам окон как-то спасал его. С необъяснимым упорством он слонялся по всем его закоулкам, то ли ища чего-то, то ли убегая. Почему он так страдал от одиночества, какая сила влекла его к неведомой избраннице? Он не знал ответа. Замкнувшись от всего мира, он заглушал боль какой-то ненужной суетой, изматывающей все оставшиеся силы.
Сегодня же необъяснимое нетерпение охватило его. Оно подталкивало его вперед и вперед, манило непонятно откуда-то возникшей уверенностью, что встреча состоится. Как охотник, он рыскал среди тысяч и тысяч встречных, в поисках того, что сам бы не смог четко сформулировать. Но он был уверен, что не ошибется. Вглядываясь в лица прохожих, он беззастенчиво заглядывал им в глаза, пытаясь почувствовать то, что подсказало бы ему о том, что это она. Лица мелькали сплошным потоком, но ничто не волновало его. Кто-то не обращал внимания на его настойчивость, кто-то недовольно отворачивался, кто-то возмущенно ворчал, но сегодня ему не было дела до их мнения. Сегодня он должен её встретить и не упустит этот шанс. Если бы она только знала, как он будет любить её. Как преданно и верно он будет ждать её. Он мечтал, что сможет охранять её сон, защищать от всех врагов и сражаться с ними до последнего своего вздоха. Только бы встретить её. Она сама поймет, почувствует это без лишних слов.
Почему так создан мир, или он сам так создан кем-то, но потребность в любви изводила его. Неужели другие могут так бездушно проживать свои дни, заботясь только о себе. Возможно, они смогли переключить свои чувства на себя, замкнуться и стать само достаточным. Легко встречаться и так же легко расставаться, заботясь только о себе. Может, они научились скрывать свои переживания, а он скулит только потому, что ещё слишком молод, и не понял главного. Впрочем, он действительно так и не понял до сих пор, зачем создан этот мир, и что он в нем должен делать. Лишь одна уверенность была в нем непоколебима, он должен её найти. Со временем это стало навязчивой идеей, целью его жизни.
Он не знал, как она будет одета, какие будут у неё духи, да и будут ли. Он не знал цвета её волос, но был уверен, что, вдохнув их аромат, его голова закружиться. Он не знал, что она скажет ему при встрече, но не сомневался, что сердце застучит сильнее от её голоса. Он узнает, почувствует её. Даже издалека. Стоит ему только увидеть её глаза. Он никогда бы не смог сказать, что он ожидал увидеть там, но твердо был уверен, что не ошибется никогда.
Однако, если быть честным, то нужно добавлять - теперь не ошибется никогда. Однажды ему уже так показалось. Правда, это было очень давно, и он вычеркнул из памяти все воспоминания, связанные с этой горькой ошибкой. Он даже не сразу осознал, что остался один, что его просто выкинули, как ненужную вещь. Долго он боролся с непониманием, обидой и болью, клокотавшей в груди. Он не мог поверить в такое предательство. Жизнь, казавшаяся солнечной сказкой, обратилась холодной ночью. Но ему повезло. Однажды утром он увидел, как занимается заря. Тогда он решил, что не будет закрывать глаза, каким бы ярким ни было солнце. Уж лучше пусть оно сожжет, убьет его, чем жить с такой болью. Радужные круги и слезы заслонили весь мир, яркий свет заполнил все его сознание, и что-то произошло тогда. После этого ему стали сниться эти странные сны о незнакомке, наполнив, казалось бесцельную жизнь, новым смыслом. Он стал искать встречи с ней. И сегодня это непременно должно было случиться.

Осенний парк был удивительно хорош. Листопад нарядил в сказочные одежды старые скамейки и давно не убиравшиеся аллеи. Откуда-то из голубой высоты бесшумно опускались на землю разноцветные послания угасшего лета и шуршали под ногами с легкой грустью о чем-то своем. И было так приятно, едва нарушая тишину, бродить по этому шелестящему разноцветному ковру, как бы путая следы и уходя от чего-то. Это была граница между минувшим летом и предстоящим. Между прошлым и будущим. И сердце наполнялось нежной грустью, потому что помнит только тепло и доброту. Тут не было тех, кто помнил зло. Те, чьи сердца были полны болью и ненавистью, рвали друг друга на куски в каменных коробках, с маниакальной верой в то, что вершат справедливость. Упокой их грешную душу, Господи. Здесь же, собирались светлые души, умеющие любить и ценившее это больше всего на свете. Наверное поэтому он забрел сюда в поисках своей избранницы. А, может быть, провидению было угодно совершить что-то высокое в этот теплый осенний день. Кто знает, но так бывает, что в нашей суетной жизни - мы вдруг останавливаемся, и удивленно озираясь по сторонам, ощущаем непонятную душевную радость. Вроде бы ничего необычного не происходит, но хочется раскинуть руки, закрыть глаза, полностью доверяясь и вслушиваясь в это внезапное наслаждение, и прошептать - хорошо то как, Господи! Наверное, те, кто ищет и ждет более восприимчивы, они могут почувствовать чужую радость.
Он сразу узнал её. Она сидела на скамейке и ела мороженное в хрустящем стаканчике. Их глаза встретились. Да, это была она. Не осознавая, что делает, он медленно подошел к ней и, склонившись, положил голову ей на колени. Глубоко вдохнул и закрыл глаза, как будто собираясь шагнуть в пропасть. В этот миг он доверил ей свою судьбу, свою жизнь. И если бы она прогнала его, невидимое лезвие гильотины рубануло бы сверху, и вмиг его жизнь была бы кончена. Сердце дрогнуло и остановилось. Наверное, в такие моменты душа готова покинуть бренное тело, если не случиться заветное. Она ждет приговора, застыв на миг, в который вся прошедшая жизнь мелькает яркой вспышкой, повторяя в деталях всё пережитое.
Он вздрогнул, почувствовав, как её рука едва коснулась его. Очень осторожно она погладила его по голове. Сердце бешено застучало, и он тихонько застонал он нахлынувшего чувства. Новая жизнь всколыхнулась где-то внутри, и мощной волной наполнила все его тело. Она приняла его. Он почувствовал очень знакомый, родной запах её руки. Так похожий на запах матери, когда он слепым щенком барахтался со своими маленькими сестричками и братиками в огромной плетеной корзине, а мать кормила их и так же тепло пахла молоком. Он нашел её. Ту, которую будет любить, ждать и охранять. Ту, которой он пришел отдать свою жизнь и преданность. Необъяснимое наслаждение и радость выплеснулась огромной волной, и он хотел поделиться этим со всем миром, раздать каждому по полной пригоршне счастья. Потому что этого было так много для одного сердца, что оно могло не выдержать.
Она гладила его так ласково, что он скулил и терся носом о её колени от избытка нежности, которую не в силах был высказать. Прохожие улыбались, глядя на эту странную пару. Им вспоминалось детство, радость встреч, любовь и ещё что-то самое дорогое, что есть у каждого. Так бывает, когда мы становимся невольными свидетелями другого счастья. А он был действительно счастлив в этот миг, потому что это был его последний день одиночества.

139. Чистый лист

- Странно, почему мы считаем, что год начинается в середине зимы, когда все засыпано снегом, птицы давно улетели, а многие зверушки спят. Логичнее было бы начинать отсчет, когда первые метели укрывают все неровности, пряча следы прошлого. Появляется возможность сделать первые шаги по нетронутому снегу. Идеально ровная, искрящаяся белизна манит на свои просторы, и только от тебя зависит какой след ты оставишь на ней. Будет ли это прямая линия в нужном направлении, и тогда последователей будет не счесть - они утрамбуют и расширят её. Правда, отпечатки твоих ступней быстро исчезнут, и всем будет казаться, что тропинка здесь была всегда. Ну, а если ты ошибешься и заплутаешь, то, оглянувшись, всегда сможешь увидеть свой неправильный одинокий след.
Весной, конечно, все оживает, но как её считать началом. Ведь чтобы зацвели деревья и кусты их нужно посадить осенью, для травы и цветов нужно запастись семенами и луковицами, а напоить все это влагой может только снег, передавший им свои жизненные силы, накопленные за зиму. Нет, положительно, нужно считать началом года первый снег, ведь жизнь зарождалась от простого к сложному. Подснежник - это уже красота, а до неё ещё шагать и шагать -

Он любил разговаривать сам с собой. Никто не перебивает глупыми шутками, и не нужно отвлекаться на условности. Да и не всякому это можно доверить.

- Впрочем, зачем темнить. Я знаю, почему все началось с первым снегом. Тогда я увидел её. Вернее, я увидел стройную фигурку в длинном пальто с капюшоном, идущей впереди по пустынному бульвару. Она была похожа на Снежную королеву, решившую, что пора начинать. Мне показалось тогда, что она делала знак рукой, и кто-то невидимый начинал сыпать снег. Она останавливалась у скамейки, и та превращалась в неподвижного преданного стража. Она ускоряла шаг, и снег почти скрывал её белесой пеленой. Она шла бесшумно, не оставляя следов. Складывалось впечатление, что все подвластно её желаниям. Возможно, эта сказочная обстановка пробудила тогда во мне какие-то детские воспоминания и ожидание встречи с чем-то удивительным. С тем, что так и не сбылось, но надежда на что-то необыкновенное жила в уголках моей души -

Не вставая с постели, он потянулся за сигаретой и щелкнул зажигалкой. Струйка дыма затуманила реальность, и картина первой встречи с удивительной четкостью появилась в памяти.

- Я тогда всё гадал, какой она может быть. Вглядываясь в очертания фигуры, пытался представить её лицо, глаза, губы. По движениям дорисовывал её портрет. Я так увлекся этой игрой, что стал приближаться к ней все ближе и ближе. Она манила меня, притягивала к себе какой-то загадочной силой. Странно, я так отчетливо помню то пьянящее состояние, охватившее мою восторженную душу. Что-то пробудилось тогда во мне, пробиваясь из глубин чувственности. Было ли это воспоминаниями давно забытой мечты или юношеской влюбленности. Не знаю. До сих пор не могу объяснить тот порыв. Но помню, как возникло непреодолимое желание увидеть её лицо. Захотелось, во что бы то ни стало дотянуться издалека и коснуться её руки. Она влекла меня к себе. И это ощущение усиливалось. Слабый голос настороженного разума затих во мне как у наркомана, теряющего человеческий облик в погоне за желанной дозой -

Он глубоко затянулся, ощущая, как ароматный дым заполняет легкие. Дурацкая привычка просыпаться по выходным с сигаретой иногда злила его, но отказаться от этой приятной процедуры в постели он не мог. Блаженно закрывая глаза, он чувствовал, как остатки сна смешиваются с привкусом сигареты, и новые волны воспоминаний приближают его к той желанной фигурке с капюшоном, припорошенной первым снегом.

- Интересно, когда же я влюбился. До того как она повернулась, или когда увидел её глаза. Дайте-ка припомнить. Она неожиданно обернулась и пристально посмотрела. Было ощущение, что заглядывает куда-то внутрь меня. Тогда ещё промелькнула мысль, что она всё знает. И я так растерялся, будто сказал полнейшую глупость. Она засмеялась, не отрывая своих озорных глаз. Чуть откинув голову назад, от чего капюшон упал на плечи, она продолжала смеяться, пытаясь прикрыть улыбку рукой. Да, наверное, тогда я и понял, что это она -

Его губы дрогнули, и спокойное лицо засветилось доброй улыбкой. Мысли о первой встречи были забавными и удивительно приятными. Он влюбился в её смех, озорные глаза, открытую улыбку. Ему так нравились её движения, выражение лица, голос и как падают снежинки и путаются в её кудряшках. Да он и сам запутался в этих светлых локонах, тонко пахнущих полевыми цветами. Их первая встреча была так трогательна.

- Простите, но Вы так похожи на гнома, который заблудился в лесу -
- Снег... Тропинки замело, вот и потерялся -
- Кто же отпускает маленьких в такую непогоду -
- Да я давно ищу -
- Что же Вы потеряли? -
- Нет, я нашел -
- По Вашему виду можно сказать, что Вы, все же, что-то потеряли -
- Это от неожиданности -
- А что же Вы ожидали? -
- Я не ожидал увидеть глаза, которые мне так долго снились -
- О, сны бывают так обманчивы -
- Нет, это был вещий сон -
- И о чем же он, если не секрет -
- О том, что однажды в снегопад мне повстречается девушка с голубыми глазами и скажет, что я похож на заблудившегося в лесу гнома -
- И покажет дорогу домой? -
- Нет, она из сказки, и знает дорогу туда -
- Из какой же она сказки? -
- Снежная королева -
- Понимаю. Так Вы убежали от Герды? -
- В этой сказке нет Герды. Там есть снежный принц, которого злая колдунья превратила в лесного гнома. И поскольку он не настоящий гном, он всегда в снегопад заблуждается... То есть, блуждает -
- То, что он заблуждается, я уже поняла -
- Ну не придирайтесь к словам. В снегопад гном всегда всё путает -
- Всегда? -
- До тех пор пока не встретит Снежную королеву. Она то его и расколдует -
- А вдруг он перепутает опять -
- Нет, это будет блондинка с голубыми глазами -
- Уверяю Вас, злые колдуньи именно такие -
- Колдуньи не умеют так искренне смеяться -
- Умеют и ещё как -
- Слушайте, перестаньте спорить. Никто Вам не разрешал переписывать сказку -
- Но... -
- Сердце у маленького гнома настоящее и не может ошибаться. Он свято верит в то, что Снежная королева придет и снимет злые чары. Ей будет достаточно лишь прикоснуться к нему и чудо произойдет -
- Вы так верите в это? -

Следующий момент он запомнил на всю жизнь. Она нерешительно протянула ему свою руку, еще сомневаясь и не зная, что делать дальше. А он, повинуясь какому-то внутреннему голосу, медленно встал на одно колено и бережно прижал её ладонь к щеке. Приятное тепло разлилось по всему телу. Он едва коснулся её руки губами, подумав, что ещё никогда в жизни не целовал руку женщины. Это было так приятно и волнующе, что слегка закружилась голова. Неожиданно для себя, он поднял глаза и тихо проговорил.

- Мне очень хочется, чтобы Вы стали королевой. Я чувствую, как во мне проснулся рыцарь, чьё верное сердце отныне будет принадлежать Вам -
- Не забудьте об этом завтра, а то опять станете гномом -

Не выпуская её руки, он поднялся и приблизился к ней. Приятные черты и глубокий умный взгляд показались почему-то знакомыми. Рядом с ней было удивительно спокойно и хорошо.

Шум за окном заставил его проснуться и открыть глаза. Пора было вставать. Он, не глядя, сунул ноги в холодные шлепанцы, накинул халат и подошел к окну. Осенние тучи заволокли все небо, не обещая ничего хорошего. Дождь забарабанил по стеклу и подоконнику. На балконе стояло старое детское игрушечное пианино. Крупные капли иногда метко попадали по крошечным клавишам, издавая жалобные звуки. Каждый играет, как умеет. Пройдет еще не меньше месяца, когда первый снег укроет землю, и каждый сможет открыть перед собой заново чистый лист.

140. Последний снег

Робкое апрельское солнце и южный ветер быстро расправлялись с остатками зимы, тротуары высохли, а темные деревья ждали тепла. Казалось, вот-вот и лопнут почки, зазеленеет трава и ворвется бушующий май. Но в какой-то момент зима опомнилась и решилась отдать все, что еще осталось. Снег шел всю ночь, превратив Москву в чарующую сказку. Унылые ветки, раскинув объятья, набрали столько красоты, что прохожие невольно останавливались, забыв об утренней спешке. Провода, облепленные снегом, превратились в корабельные снасти, а уличные фонари, укрытые огромными шапками, больше напоминали бумажные китайские фонарики, освещающие первые тропинки в нетронутой белизне. Перед самым рассветом небо очистилось и первые лучи солнца, многократно отразившись от окон высотных зданий, залили улицы и души прохожих розовым цветом.
Он смотрел на это фантастическое зрелище, прислонившись лбом к холодному окну. Вчерашний разговор с Викой не давал ему покоя всю ночь. Помаявшись какое-то время в постели, он понял, что не сможет уснуть. Ароматный кофе и диск любимой певицы не помогли избавиться от нахлынувшей тревоги. Он слонялся по комнате, пытался что-то делать, но вновь и вновь оказывался у окна. Расположенное на противоположной стороне дома, оно позволяло смотреть в ту сторону, где жила она. В море ночных огней он пытался разглядеть тот дом и то окно. Сегодня наступил сороковой день, как её милый образ ворвался в его жизнь. Работа, увлечения, друзья - всё, что окружало его раньше, и было значимым, как-то незаметно отодвинулось. Его мысли, чувства, желания, его мир заполнились чем-то волнующим, неизведанным, манящим. И всё это называлось - Вика. Он постоянно ощущал её присутствие. Что бы он ни делал, она почти физически была где-то рядом. Он думал о ней. Нет, это нельзя было назвать логикой, вернее - он чувствовал вместе с ней.
Поначалу он даже насторожился этим переменам. Привычный ритм работа-друзья стал неинтересен. Его влекло к ней. Появилась желание быть рядом с ней. Он вдруг осознал, что ему так приятно предаваться этому новому ощущению. Что-то родилось в его душе и так сладостно щемило. Прислушиваясь, он все больше погружался в это странное состояние. А оно росло и овладевало им. И это было так приятно. Суета рабочего дня уже не занимала его. Все дела и проблемы скользили рядом. Они стали такими мелочными и решались шутя. Как наркоман он наслаждался сегодняшним и хотел ещё большего.
Короткая встреча на мартовской вечеринке в центральном офисе с девчонкой из другого филиала продолжалась шутливыми звонками и сообщениями по E-mail. Ему было так легко стать остроумным и весёлым. Он засыпал её почтовый ящик какими-то смешными рисунками, анекдотами и стишками. Встречи, планы, поездки, отчеты, день, ночь - всё смешалось в какой-то поток, проходящий мимо. Где-то там...
А вокруг него была Вика. Она заполнила собой всё, что только можно наполнить. Очень легко она проникала в самые потаённые уголки его души, принося с собой радость и наслаждение. Он не только окунулся в это осязаемое блаженство, а прыгнул с высокой скалы, раскинув руки навстречу. Рождённый где-то в недрах спокойного океана цунами подхватил и увлек его за собой. Как бесшабашный сёрфингист, он нёсся по его гребню, балансируя между безумием и реальностью. Острота и сила новых эмоций так спрессовали время, что ему стало казаться, что так было всегда...
Но сейчас он стоял, прижавшись к холодному стеклу, и сравнивал себя с заснеженной Москвой. Безликая серость за одну ночь превратилась в сказку. С безрассудной расточительностью зима выплеснула напоследок все свои богатства, рождая в сердцах ранних прохожих восторг и сожаление по уходящему безвозвратно. Что-то и ему говорило о том, что радость не может быть вечной. Приближалось время, назначенное Викой для встречи. Он медленно побрёл по заснеженным улицам, пытаясь придумать, как спасти тот хрупкий мир, внезапно родившийся в его душе. Идущие рядом тоже не спешили, с восторгом разглядывая снежное королевство, созданное за ночь волшебницей зимой. Но каждый думал о своём.
Берёзовая аллея у метро была так щедро украшена снегом, что ветки наклонились под тяжестью "серебра", образовав искрящийся тоннель, в конце которого отблёскивала стеклянная стена супермаркета. Ему вспомнилось далекое детство на море, когда доказывая своё лидерство среди загорелых пацанов, он нырял к лежавшей на семиметровой глубине трубе и проплывал её насквозь. Она была около метра в диаметре, но с годами её занесло песком так, что нужно было протискиваться сквозь оставшийся просвет. Особенно тяжело приходилось в середине. Отчаянно работая руками и ногами, он чувствовал, как всё плотнее прижимала верхняя стенка ржавой трубы его исцарапанный живот к плотному песку, усеянному ракушками. И наступал момент, когда казалось, что ни вперёд, ни назад он уже не сможет двинуться. И судорожно хотелось вдохнуть. И страх огромной кувалдой стучал в голове - даже если кто-то и захочет спасти его, то не успеет ни доплыть до этого места, ни донырнуть до трубы, ни влезть в неё, и тем более - вытащить. Ужас сковывал и без того обессилившие руки, а поднятые суетой ил и песок почти скрывали из виду светящееся пятно выхода. Что-то произошло тогда в его душе, и страх переродился в веру. Он выкарабкался и почти в бессознательном состоянии вынырнул на поверхность. Судя по бледным и перепуганным лицам ожидавших его пацанов, эти несколько минут и для них не прошли бесследно.
Вот и сейчас передним была длинная труба с золотистым пятном на другом конце. Заметив на этом фоне стройную фигурку Вики, он уверенно зашагал навстречу. Будто наблюдая за другим человеком со стороны, он услышал приветствие и короткое объяснение, что дальше так продолжаться не может. Семья, муж, дочка. Он милый, но лучше сейчас, потом будет поздно. Она понимает, что это больно, поэтому - не по телефону. Однако, огромные карие глаза говорили совсем другое. Он попытался возразить, но рука со знакомым запахом коснулась его губ с такой поспешной уверенностью, что слова застряли в горле.
- Не звони мне и не провожай - эхом пронеслось по заснеженной аллее.

Как в далеком детстве он стоял посредине трубы и смотрел на светлое пятно впереди, пытаясь сделать шаг вперед за удаляющейся торопливым шагом фигурой. Всё было как тогда, только на этот раз он не успел глубоко вдохнуть.

141. Светкины глаза

- Опять она смотрит на меня. Прямо рок какой-то. Стоит мне приблизиться к дому, как её глаза появляются из воспоминаний детства так явственно, что короткий отпуск превращается в одну длинную бессонницу. Когда же это было? Наверное, во втором классе, когда я сломал руку. Какое-то время боль заставила вести почти неподвижный образ жизни. Невольно я стал оглядываться по сторонам и наткнулся на эти глаза. Она сидела за партой позади меня. Всякий раз, когда я оборачивался, её глаза пристально смотрели на меня. Не отрываясь. Светка, Светка, что же тебе нужно от меня? -
Самолет подпрыгнул, споткнувшись о невидимую яму, и чуть накренился.
- Мишь, ты спишь? -
- Нет. Я вот думаю, зря мы парашюты в багаж сдали. Надо было с собой в салон взять. Сейчас бы и одели -
- Да, ну тебя. Вечно ты со своими шуточками -
- В России всегда были плохие дороги, что на земле, что - в воздухе. Накопают ям зачем-то, а заровнять забудут. О море я вообще не говорю. Там вечное бездорожье -
- Я тебя когда-нибудь поколочу -
И маленькие кулачки, шутя, забарабанили по его руке на подлокотнике. Улыбаясь, он нежно обнял девушку, привлекая к себе. Она доверчиво потянулась к нему, склоняя голову на плечо. Тонкий аромат её волос взволновал его, и он с наслаждением глубоко вдохнул.
- Не бойся. Самолеты специально проектируют маленькими, чтобы на всех ухабах влюбленные могли обниматься, и тогда никакая вражеская сила им не страшна. Закрой глазки и подумай, как мы скоро будем плавать в море. Я покажу тебе маленький пляж за городом, где в детстве часто купался. Там вода чистая-чистая, на берегу мелкая галька, а подальше от берега есть песочная поляна. Глубина небольшая, метра три-четыре. Мы с пацанами всегда соревновались - кто дольше просидит на дне. На спор. Ныряем вместе, выпускаем воздух из легких, чтобы не всплывать, и сидим без движений. Если не полностью выдохнуть, то придется руками помогать, чтобы не всплывать - это сразу видно. Я всегда выигрывал, потому что думал о чем-нибудь хорошем. Тогда можно долго терпеть -
Два пятна на спинке кресла перед ним привлекли его внимание своей странной формой и расположением. Чтобы разглядеть их, он невольно отстранил голову от девушки. Медленно наклоняясь и всматриваясь, он неожиданно вздрогнул. На него смотрели Светкины глаза. Невольно подумалось:
- Странно, я даже не помню ни её лица, ни голоса, а взгляд остался со мной на всю жизнь. Правда, он вспоминается только дома. Стоит мне уехать из города, как он исчезает. Возможно, это воспоминания детства. Хотя, скорее всего это чувство вины. Зачем я её оттолкнул тогда. -
В сознании промелькнула давно забытая сцена безответной детской любви. Соседка по задней парте молча шла за второклашкой с перевязанной рукой. В какой-то момент он не выдержал и обернулся.
- Светка, что ты за мной шпионишь? -
- Давай я понесу твой портфель -
- Вот ещё -
- Давай, у тебя же рука болит -
- Да, отстань, ты -
Машинально он хотел оттолкнуть Светку свободной рукой. Но, едва дотронувшись до неё, вскрикнул от боли. Как будто электрический разряд парализовал всё его тело. Именно тот Светкин взгляд врезался в его память на всё жизнь. Огромные, широко открытые темные глаза смотрели в его душу, наполняя её необъяснимой тоской и болью. Неожиданно Светка метнулась в сторону, не разбирая дороги, и угодила прямо под колёса грузовика. Никто ничего так и не понял. Решили, что ребенок сам виноват в своей гибели, перебегая дорогу в неположенном месте, выскочив на проезжую часть из-за густых кустов. Родители её спешно уехали из города, чтобы сгладить боль утраты. И только он хранил этот смертельный секрет в глубине своей памяти, никогда никому не открывая его.
- Мишка, ты чего? -
- Не обращай внимания -
- Ты меня придушишь -
- Извини, малыш -
Только сейчас он почувствовал, что все мышцы напряглись, как будто он готовился к встрече со смертельным врагом. По гороскопу он был рыбой с обостренной интуицией, и всегда доверял ей. Но сейчас нельзя было давать волю эмоциям, и он прибегнул к своему излюбленному приему, чтобы расслабиться. Нужно подумать о чем-нибудь хорошем
- Я вспомнил, как пацаны сговорились однажды меня обыграть на море. Мы поспорили с Серегой на десять порций эскимо, что он меня пересидит на подводной полянке. Помню, тогда шторм прошел, и вода не очень прозрачная была. Нырнули мы с ним, выдохнули, сидим. Чувствую, подпирает меня наверх рвануться, а Серега все сидит. А он не самый сильный из нас был. Толстенький, из-за чего часто на воротах стоял. Играли всегда во дворе, ворота маленькие были. Так чтобы не пропустить мяч он поперек ложился. Ну, думаю, неужели я ему проиграю. Умру, но первый не вынырну. Смотрю, он засуетился как-то, ногами пытается от дна оттолкнуться, но не всплывает. Потом рванулся, а трусы на дне остались. Тут до меня дошло. Они заранее камень прикопали на полянке, за который Серега трусами зацепился, чтобы не всплывать, когда воздух не весь выдохнет. Родители у него были строгие, заставляли только в трусах ходить и ни каких плавок. А Серега парень был крупный, и трусы не маленькие, было чем зацепиться. Помню, как его белая задница всплывает, оставив черный флаг трусов на дне колыхаться. Меня такой смех разобрал, что стал я воду глотать, а остановиться не могу. Вынырнул, едва живой. А там такой хохот стоит. Братва просто умирает от смеха, едва на поверхности держится, и тоже воду хлебает от души. С тех пор к Сереге так и приклеилась кличка "Трусы". Сколько лет прошло, а мы его меж собой до сих пор так зовем. Сейчас он очень солидно выглядит. Ресторанчик у него на набережной. Бизнесмен. -
Приятные воспоминания успокоили душевное волнение, и безмятежный штиль воцарился над влюбленной парой. Впереди была целая неделя совместного отдыха. Жаркое солнце и ласковое море давно ожидали их, а весь мир казался сказочным королевством. Тревожные облака знакомства с его мамой маячили на горизонте, но его сильные руки нежно обнимали её, и она слышала мерный ритм его сердца.

- Сыночек, Мишенька -
Мать, не скрывая слёз радости, дрожащими руками обнимала его. Она была ниже ростом, плотная, как все южане. Девушка, застенчиво стояла позади, стараясь не мешать встрече своим присутствием. Но она не смогла оторвать взгляда от материнских рук, сцепившихся на спине сына. Натруженные, морщинистые, с коротко остриженными ногтями. Наверное, когда-то очень давно они были изящными с тонкими длинными пальцами. Но время стерло их красоту, оставив на пожелтевшей коже лишь вздувшиеся узловатые вены.
- Мама, это - Аня. -
- Здравствуете, Зинаида, Васильевна -
Не торопясь с ответом, мать вглядывалась в лицо девушки долгим, настороженным взглядом. Отчего та стиснула ручки своей сумки, будто хватаясь за спасательный круг.
- Здравствуй, Аня. Миша говорил о тебе, когда звонил -
Она все ещё изучала избранницу сына, никак не решаясь вынести ей свой приговор. Ревниво и пристально она прощупывала каждую её клеточку, взвешивая на материнских весах одной её ведомые аргументы.
- А Боцман тебя уже признал -
Поспешил разрядить обстановку Михаил, намекая матери на слишком придирчивое отношение к гостье. И вправду, у её ног молча сидел, задрав морду с умными глазами, здоровенный лохматый пес. Никто и не заметил, как он по-хозяйски несколько раз обошел девушку, обнюхивая её, и стоявшие на земле вещи.
- Ах, ты подлиза - улыбнулась мать - С утра на кухне под ногами крутится. Я ж там все наготовила. Идемте в дом. Мишенька, приглашай гостью к столу. Я на веранде накрыла. Проголодались ведь с дороги. Я все выглядываю на улицу, а вас все нет и нет -
Боцман почуяв, что речь идет о нем, радостно заскулил, перебирая лапами. Соблазнительные запахи давно тревожили его воображение, и он просто изнемогал от нетерпения. Хотя странное поведение людей уже вошло в привычку, но такая нерешительность пред обильным столом, манящим потрясающими ароматами была абсолютно непонятна и мучительна. Приняв приглашение к столу на свой счет, он сорвался с места, всем своим видом показывая, где тот находится, и кто это все богатство сберег для гостей. Все засмеялись и заторопились за ним. Размахивая огромным хвостом, как помелом, пес то вертелся под ногами, то забегал вперед, не упуская случая взглянуть преданными глазами на гостью. Он знал, что её сердце дрогнет от такого теплого приёма, и когда все сядут за стол, рука незнакомки украдкой будет протягивать ему самые лакомые кусочки, чего никогда не дождешься от хозяйки.
- Ой, это что, виноград? -
Аня впервые в жизни шла по дорожке, увитой виноградной лозой. От калитки к дому в глубине двора вела аллея, защищенная от горячего южного солнца огромными виноградными листьями, сквозь которые свисали черные и желтоватые гроздья.
- Москали - промелькнуло у матери - только в магазинах все и видят.
Михаил засмеялся, от такого детского восторга, и, переложив дорожные сумки в одну руку, другой обнял Анну за талию, увлекая её в дом своего детства. Та сначала попыталась высвободиться, но, увидев его счастливое лицо, прижалась к сильному горячему телу. Они расхохотались без особой причины. Просто было жаркое лето, и впереди была неделя отпуска на море в сказочной стране, где виноград огромными спелыми гроздьями висит прямо над головой. Стоит только протянуть руку, и пахучие, теплые ягоды будут готовы брызнуть терпким сладким соком, наполняя жизнь пьянящим привкусом чего-то незнакомого, но очень желанного.

- Мишка, выручай. Я столько не съем. Умру не вставая -
- А никто не обещал, что будет легко. Надо терпеть, и тогда откроется второе дыхание. И хватит скармливать все Боцману. Вот он точно не выдержит -
- Я чувствую себя, как тот волк из мультфильма, но я и петь уже не смогу. Только стонать -
- Хватит шептаться. Хоть курочки попробуйте. Что ж я зря готовила -
- Спасибо, Зинаида Васильевна. Все очень вкусно, только много -
- Завтра вечером приедут братья с женами, тогда ты посмотришь, как нужно приличной девушке вести себя за столом -
- А что завтра будет? Ты меня пугаешь -
- Мам, мы когда собираемся? -
- Да завтра все и соберемся. Хоть поговорите друг с другом. Тебя по два-три года не дождешься. В кои веки встретимся за столом все вместе -
- Вот видишь под вишнями лужайку? Завтра там будет стоять длинный стол. Соберутся человек двадцать ближайших родственников. Тогда и споем -
- Я себе представляю. Если выживу, буду голодать пол года -
- Кто-то обещал быть послушной девочкой и ничего не бояться -
Он взглянул на неё с иронией, но, встретившись глазами, остановился. Как любил он этот глубокий спокойный взгляд. Нежный, притягивающий. В первый день их знакомства его поразила откровенность и какая-то детская доверчивость, заглядывающая в душу. Интересно, другие не видели этого, или просто побаивались и отводили взгляд в сторону. Как часто мы общаемся со знакомыми, не глядя на них. Очевидно, образ каждого формируется в сознании, и достаточно интонаций голоса, чтобы понять, как при этом выглядит собеседник. Даже пытаясь сделать комплимент, мы говорим об одежде или прическе. Но разве может что-нибудь сравниться с глубиной, открытостью души, что светится во взгляде. Даже ненависть не передать громкими словами с такой силой, как это может сделать молниеносный уничтожающий взгляд. А взгляд Анны завораживал его, все замирало внутри от какого-то восторга.

- Мам, спасибо, очень вкусно. Давай мы быстренько уберем и сбегаем на море. Так хочется окунуться -
- Идите, уж. Сама уберу. Боцмана только не берите, а то опять в мазуте перемажется. А мне отдирай потом. Где он его только там находит -

По извилистой тропинке они спустились к морю. Узкая полоска дикого пляжа была ограничена с двух сторон скалами, создавая впечатление уединенности и защиты. Несколько мамаш с детьми расположились у самой воды под зонтиками.
- В это время тут почти никого нет. Местные на работе, да и бывают на пляже редко, как москвичи в мавзолее. Молодежь купается, конечно, да только рано утром или вечером. А приезжие всегда бегут в центр Сочи, где магазины, забитые пляжи и толпы отдыхающих. Я тоже за десять лет работы в Москве привык к суете. А здесь моя Родина. Мне хотелось побыть тут вместе с тобой -
- Не волнуйся, я привыкну. .. Если выживу за столом -
- У меня есть лекарство, но принимают его только на ночь. А сейчас мы будем плавать и нырять. До одури. Но я обязательно должен взять тебя на руки и отнести в море. Оно встретит нас вдвоём, так и запомнит -
- Мишка, ты фантазер -
- Наверное. Но мне часто думалось в детстве, что наступит день, когда я возьму на руки самую красивую девушку на свете и войду в море на этом пляже -
- Я надеюсь, это не жертвоприношение -
- Нет, это просто мечта -

Устав от длительного заплыва, они с наслаждением улеглись на подстилку, вовремя упакованную заботливой маминой рукой вместе с полотенцами и фруктами в сумку.
- Слушай, как припекают камни через ткань. Просто - сауна -
- Я раньше никогда подстилку на пляж не брал. Только водой обрызгаешь на гальку, чтобы остыла и ложишься. -
- Ой, вода из носа побежала -
- Это мы с тобой накупались. Если глубоко нырять, то вода надолго в тебе останется, только ночью выскочит. Не бойся, она соленая, всё на пользу -
- Хорошо то как. Я кажется, засыпаю -
- Можем подремать, но только пол часика. А то обгорим. Ты совсем белая москвичка -
- Совсем... -
Крупные капли стекали с мокрых прядей её светлых волос на коврик и быстро высыхали. Блаженное тепло растекалось по телу, убаюкивая и навевая сны. Аня затихла, даже не было слышно её дыхания. Он повернулся на бок и стал разглядывать её. Они познакомились на встрече Нового года у общих друзей. Произошло это так быстро и просто, что они потом сами иногда пытались разобраться в этом, вместе вспоминая первые несколько встреч. Впрочем, почему все произошло именно так, осталось загадкой. Они решили, что это - судьба и были абсолютно правы. Знакомые и друзья в один голос утверждали, что они очень подходят друг другу и быстро привыкли к тому, что они всегда появлялись вместе. Им даже придумали прозвище, соединив первые буквы имен - МихАники. С тех пор они так и стали для друзей чем-то единым, что всегда было вместе, и о чем говорили, как о едином существе.

- Эй, соня, вставай и быстро в воду, а то от тебя останутся одни тапочки -
- Нет, я теперь не встану. Никогда. Сил больше нет -
Он легко подхватил её на руки и, аккуратно ступая, по горячим камням вошел в воду. Она чуть приоткрыла глаза и, щурясь от солнца, посмотрела не него.
- Мишка, почему я тебе так доверяю? -
- Сейчас, сейчас... -
Медленно протянул он, не ответив на её вопрос, и начал плавно опускаться в воду. По сравнению с раскаленным на солнце телом вода казалась ледяной, и прикосновение с ней вызывало озноб. Аня взвизгнула и, обхватив шею своего избранника, прижалась, стараясь оттянуть неизбежное. Одно движение, и они с головой погрузились в воду. Девушка попыталась вырваться, но он не отпускал её, выпрыгивая и вновь ныряя. Все закончилось долгим солёным поцелуем.
Уже на берегу, закрывшись от любопытных глаз полотенцем, они быстро переоделись и пошли домой. По дороге Миша украдкой поглядывал на её грудь, четко обозначившейся под влажной маечкой. Почему его так влекло к этой девушке для него всегда оставалось загадкой.
- Миш, я от этой соли как в панцире каком-то -
- Сейчас мы тебя отмоем. В таком душе ты еще не плескалась -
Огромный черный бак с водой был укреплен на крыше, и солнце щедро прогревало его содержимое. Отсутствие примесей хлора или соды, которые всегда чувствуются в теплой городской воде, придавали процессу омовения особую прелесть. Стоять под упругими горячими струями в таком душе было одно удовольствие.
- Слушай, вода такая мягкая, что волосы сами завиваются -
- И не спутываются, когда причесываешь - передразнил он её.
- А кто обещал мне ужин в лучшем ресторане Сочи? Эту прическу я должна продемонстрировать всему миру. Пусть они умрут от зависти, иначе умру я оттого, что это не случиться -
- Нет ничего проще -

Южная ночь быстро вступила в свои права. Без предупреждений и полутонов сумерек, темнота опустилась на город. Яркие огни центральной улицы, ресторанов и казино царствовали только на небольших открытых пятачках, и терялись в густой зелени, заполняющей улицы, аллеи и парки. Молодые люди сидели на открытой веранде, за красивым столом. Морской бриз слегка шевелил белоснежную скатерть, наполняя пространство запахами водорослей и ночной прохладой.
- Я схожу припудрить носик и скоро вернусь. Не скучай -
Огонек свечи в светильнике, формой напоминавший дельфина, едва колебался, придавая таинственность происходящему. В какой-то момент Мише показалось, что в бокале с темным бордовым вином блеснули Светкины глаза, но порыв ветра утих, и все вернулось в прежнее состояние. Он облегченно вздохнул. Впрочем, это была последняя минута в его жизни, когда ему показалось, что все прошло.
Аня не вернулась. Он прождал её около получаса, потом стал искать, метаться по ресторану, улицам, звать как полоумный во весь голос. Вызванивал по сотовому каких только можно друзей и знакомых, обращаясь за помощью. Уже утром он застыл от увиденного. Пробегая в сотый раз по набережной, Миша столкнулся полупьяным бомжем, который почти на вытянутых руках нес перед собой до боли знакомое синее вечернее платье и туфли. Незадолго до поездки они вместе с Аней покупали их в дорогом магазине. В воспаленном сознании промелькнула фраза, сказанная ей перед зеркалом.
- Я пол жизни готова отдать, чтобы в таком платье пойти с тобой в шикарный ресторан -
Цена оказалась гораздо больше. Смерть всегда рядом и почему-то выбирает самые неподходящие моменты, будто играет с нами.

Водолазы через два дня выловили незагорелый труп светловолосой девушки в море. Он опознал Анну. Как все сложилось дальше, Миша не помнил. Мать нашла его в больнице, куда его поместили, как неизвестного, потерявшего память и рассудок. Он не вставал с постели больше месяца. Врачи сказали, что потрясение очень сильное, но вероятнее всего он сможет вернуться в нормальное состояние позже, а пока его сознание отказывается принимать случившееся, блокировав ход времени. Выполнить все неприятные формальности помогли родственники и друзья детства. Еще месяц он пробыл дома с матерью, мучительно принимая реальность.

Поздней осенью он вернулся в московскую квартиру, где снимал комнату у одинокой пожилой актрисы, подрабатывающей на жизнь чем только можно. Не снимая одежды, он сел на кровать и стал оглядываться. Что-то неуловимое напоминало ему присутствие Анны. Это не были фотографии или безделушки, которые она ему дарила, тут было что-то иное.
- Миша, Вы посмотрите, как расцвел цветок, что Вам Анечка подарила -
Он обернулся. На подоконнике из горшка торчал маленький зеленый кустик. На тоненьких стебельках красовались два огромных цветка. Еще весной Аня подарила ему цветок, сказав, что позже он поймет, почему именно этот. Теперь все стало ясно - его тонкий запах был точь-в-точь похож на запах её волос.
Только вот два цветка смотрели на него как Светкины глаза.

142. Теплое южное море

Сумерки едва успели спрятать всё вокруг под таинственным покрывалом, а ночная Волна уже скользнула на прибрежный валун и взвилась, изогнувшись своим гибким телом. Она поднялась на носочки и, звонко засмеявшись, закружилась в озорном танце. Соленые брызги полетели на дремавший рядом огромный почти плоский Камень. Чуть приподнимаясь над водой, он прятался под шапкой зелёных скользких водорослей, и терпеть не мог суеты и беспокойства. Ну ладно, днём, когда приезжая детвора в безуспешных попытках оседлать его, с визгом и хохотом шлепалась в воду. Но ночью, когда можно насладиться покоем, эти вертихвостки так и норовят нарушить его степенный отдых. Недовольно заворчав, он притих, глядя на восторженную молодость, так щедро разбрызгивающую радость и счастье. Наверное, он вспомнил далекое прошлое, когда еще был голышом.
А прелестница, чувствуя пристальный взгляд, взметнулась тугим волнующим телом. Ажурная юбочка пены так эффектно подчеркивала искрящуюся стройную фигурку, что вечный труженик Прибой остановился, заглядевшись на неземную красоту. Прибрежная Галька, которую этот повеса то и дело дёргал за косички, таская за собой в такт накату, сверкнула темными глазками. Надменным взглядом соперницы она с тайной завистью искоса посмотрела на элегантную Волну, но, потеряв равновесие, покатилась вниз.
Влажными зелёными глазами Волна осмотрелась. На гладкой тёмной поверхности моря едва вздрагивали дорожки от разноцветных огней набережной и беззвучно скользящих катеров. Издалека доносилась развесёлая музыка и женский смех.

- Ну что же вы... - обиделась Волна
- Смотрите, как я хороша! - и устремилась к ярким звёздам.

Такой порыв трудно было не заметить. Она услышала, как чьи-то губы зашептали
- Не спится мне, такая лунность,
Ещё как будто берегу в душе...

Это двое, обнявшись, сидели на берегу. Их пальцы и судьбы переплелись воедино. Волна почувствовала себя такой ненужной, такой одинокой в этом огромном мире, что ей стало холодно. От бессилия и охватившей тоски она стала таять на глазах, думая, как мимолетна наша жизнь во Вселенной...
И теплое южное море, грустно вздохнув, приняло ее в свои объятья.

143. Аргентинское танго

Перед встречей с ней меня всегда охватывает волнение. Ещё днем я начинаю суетиться, неосознанно берусь за ненужные или несрочные дела - лишь бы чем-то заняться. Но заранее знаю, что все попытки отвлечься - тщетны, мои мысли всё равно через минуту будут рядом с ней..
Я не смогу дождаться лифта и, перепрыгивая через пару ступенек, быстро окажусь около её двери. Глубоко вдохну и, зажмурившись, нажму кнопку звонка. Я буду прислушиваться ко всем шорохам за дверью, но сначала кроме бешеного стука своего сердца ничего не услышу. В эти секунды время цепляется за что-то и останавливается. Медленно-медленно оно пытается оторвать свои тоненькие ножки от чего-то липкого и растягивается, смазывая в сознании картинку в разноцветные полосы. Отчаянно пытаюсь бороться с самыми нелепыми мыслями, которые бурей проносятся в голове. Наконец-то, легкие шаги в коридоре дарят мне надежду. На несколько секунд она задержится около зеркала, и откроет дверь. Голубые молнии её озорных глаз выводят меня из оцепенения, а руки ложатся мне на плечи. В восторге я кружусь по маленькой прихожей, сжимая в объятьях самую любимую женщину. Её тепло проникает в меня мягкими волнами, заполняя сердце нежностью. Как наркоз глубоко вдыхаю знакомый запах, и голова начинает кружиться ещё быстрее. Откуда-то издалека доносятся её слова
- Да пусти же, сумасшедший. Колется..

Опускаю её на пол и растерянно протягиваю букет. Она склоняется к розам, и золотистые локоны закрывают лицо. Грудь медленно поднимается от глубокого вдоха, и я чувствую такое возбуждение, что готов кинуться на неё, но натыкаюсь на строгий взгляд.
- Торопышка был голодный... - подтрунивает она надо мной.

Оставаясь в состоянии прерванного полёта, изнемогаю от желания, и физически ощущаю, какую огромную власть она надо мной имеет.
- Набери, пожалуйста, воды - получаю указание вместе с вазой.

Только тут я замечаю длинное вечернее платье, подчеркивающее её соблазнительную фигуру. Как ей удаётся так изящно одеваться! Впрочем, всё, к чему прикасаются её руки, становится удивительно красивым и гармоничным. Я даже как-то пошутил, сравнивая её с феей. Пытаюсь говорить запоздалые комплименты и обеими руками сжимаю холодное горлышко высокой вазы, сдерживая желание положить их на восхитительные бёдра. Поймав мой взгляд, она звонко смеётся и наигранной походкой идет на кухню. Послушно следую за ней, как паж, неся на почтительном расстоянии шлейф её духов.
Мы долго целуемся, ставя цветы в вазу. Нежность её влажных губ заполняет всю мою вселенную, я чувствую как призывно прижимается её упругая грудь, и мои руки начинают блуждать в поисках самых сокровенных тайн её горячего тела.
- Пригласите же даму к столу - останавливает меня её тихий шёпот.

Пламя свечи едва колышется и зайчиком от бокалов соскальзывает с изящной посуды на кружевную скатерть. Мы стоим, обнявшись у двери, и смотрим на сказочный островок в полумраке, предвкушая, что сейчас шагнём туда, в мир любви и нежности, созданной руками самой удивительной женщины в мире.
Больше всего мы любим "Аргентинское танго". Более насыщенного и яркого вкуса в других винах нам не встретилось. Зной южной ночи, терпкость страстного поцелуя, аромат необузданного желания и ещё что-то неуловимое звучит в этом красном вине с рубиновым отливом из далёкой Аргентины. Первый тост "за нас" разливается по телу, навевая новые ритмы. Мы сидим напротив, и мечтаем, как было бы здорово попасть на настоящий карнавал, но в глазах её так призывно сверкают искорки желания, что долго сдерживаться мы не можем.
Шоколадное тело в моих объятьях почти сливается с темной простынею, а две незагорелые полоски белой кожи притягивают мои поцелуи. Едва сдерживаясь, медленно ласкаю губами каждую частичку любимой женщины. Наконец, мы сливаемся в неистовом аргентинском танго, и мне кажется, что и в той далёкой стране тоже начался карнавал. Ещё и ещё раз приглашаем мы друг друга на танец, пока усталые музыканты не объявляют перерыв.
До сих пор не перестаю восхищаться, насколько безгранична фантазия и энергия моей удивительной избранницы. Надев белые туфли на высоком каблуке, она начинает прохаживаться передо мной, демонстрируя восхитительную фигуру и грацию. Три белые детали её одежды так соблазнительно сверкают в темноте, что я не выдерживаю и вскакиваю, чтобы поймать её. Это не так просто. Как черная пантера в южной ночи она дразнит и, шутя, играет со мной. Всё же мои попытки награждаются долгим поцелуем.
Потом мы долго сидим за столом, и рассказываем разные истории, как два старых друга, встретившихся после дальних странствий. Мне удивительно хорошо с этой замечательной женщиной, подарившей мне и любовь, и дружбу. Когда робкий рассвет погасит свечу, мы заснем, обнявшись, но сон мой будет так не спокоен. Мысль о том, что шоколадка может растаять в моих горячих руках уже никогда не даст мне покоя...
А предвкушение танго вместе с этой светлой женщиной, ставшей мне женой, до сих пор не перестаёт волновать меня.

144. Девять

Нужно было успеть накрыть стол к приходу гостей. Он подгонял себя, упрекая за мелкие ошибки и промахи. Салаты уже заняли своё место среди бокалов, копчености манили густым ароматом, тонкие ломтики красной рыбы красовались на больших блюдах с оливками и зеленью, паштеты оттеняли ободки хрустальных плошек, а наваристый холодец, казалось, вздрагивал от его торопливых шагов. Не рано ли он выложил маринованные помидоры, эти налитые красавцы могут подсохнуть, ожидая своего часа. Будет жаль, если их тугие красные бока перестанут отсвечивать десятками огоньков люстры. Он то и дело забегал на кухню за чем-нибудь, и проверял в духовке огромный противень с поросенком. Не прозевать бы! Да, нужно положить серебряные ложечки для паюсной икры. Куда они их прячут. Вот народ, никакого порядка. Даже на кухне. Квартиру купить, мебель итальянскую на кухне - это, пожалуйста, а вот все разложить по своим местам - никогда. Ну, это и понятно - плати деньги, приедут, все привезут, смонтируют и пыль вытрут, а дальше-то самим надо. Нет, если бы не мать он бы ни за что не согласился. Стать третьим мужем! Всего на год, а там как сложится. С хозяйством или делами, какими он справится, а с этой-то как быть. Он её еще в глаза не видел, вдруг не понравится. Нет, привередой или брюзгой он не был. Сам не красавец и без претензий, но так вот - с бухты-барахты. Мать всё устроила, договорилась, люди придут... Черт, куда же они ложки могли спрятать! Вот как жить с человеком, который серебряные ложки спрячет, и сам не знает где. И спроси-то не у кого... Эдак, вот, хозяйничаешь в чужом доме, стараешься, чтоб красиво было да хорошо, а ну - не понравится. Знаю я этих женщин! У самих, что в сумочке, что в кошельке - порядка не бывает, а уж поучать других, это - завсегда. Интересно, что мать подобрала для него в этот раз. Небось, опять гренадёр. Вот любит она дородных женщин - чтобы всё было. Чтобы наша была лучше всех! Он, конечно, постарается - будет внимательным, заботливым, ласковым. Было бы чем... Впрочем, дай Бог, детишки пойдут, все и сложится. Ну, что ж стучать-то так. Должно быть, гости уже пришли, а он таки не успел. Вот беда-то. Куда же они ложечки попрятали. Будут так стучать, еще дверь сломают. Надо открывать. Только вот впотьмах и не разберешь где что...
Михаил Львович начал медленно просыпаться. Сон не отпускал его сознание, цепко держа странным сюжетом, но ритмичный стук справа настойчиво возвращал к реальности. Господи, присниться же такое! Это что, меня в аренду сдали или - в кредит? Любопытно, под какие проценты. Стало интересно вновь вернуться в чужую квартиру, где он суетился вокруг огромного стола и ждал чьих-то гостей. Образ незнакомой женщины неуловимо присутствовал в его сознании, но он никак не мог зацепиться за какую-нибудь деталь. Назойливый стук справа мешал расслабиться и окунуться в дрему, где была та женщина. Загадочная и неизвестная. Вернее, было ощущение её присутствия. Будто она стояла за спиной, и он чувствовал её всем своим телом. Он не смог бы даже предположить, какого она роста или комплекции, какие у неё духи или волосы, но он знал, что она была там.
Ритмичный стук справа усилился, и к нему прибавились чьи-то возгласы. Один приглушенный, другой высокий, всхлипывающий. Сон окончательно исчез, и Михаил Львович стал отчетливо слышать женский голос. В такт ударом в стену он звучал так призывно, что сомнений о причинах его происхождения не оставалось. Можно изучать иностранный язык или историю чужой страны, но нет науки, которая объясняла бы эмоции, порождающие человеческие возгласы. Она не нужна, ибо не требует перевода понятные для любой нации или племени обычный смех или плач, удивление или сладострастье. Да-да это были именно эти призывные звуки, которые женщина произносит в моменты наивысшего возбуждения. Сколько раз он слышал их в тех фильмах, где женщины не говорили, а только всхлипывали, вскрикивали и так страстно стонали, что все внутри него тоже начинало стонать. Это был свет далекого маяка, что в любую непогоду, едва мелькнув на горизонте, звал его к себе. Он был желанным и недосягаемым. Призрачным видением всей его жизни. Он был тем, чему никогда не суждено сбыться, и Михаил Львович знал это.
Похоже, голос принадлежал Светке. Точно, это была хорошенькая блондинка из группы внутреннего учета. Она иногда поднимала на него томные светлые глаза и многозначительно вздыхала. Наклоняясь над столом, заваленным счетами, накладными и реестрами, Светка демонстрировала несметные богатства, которые уже не могло скрывать без того не очень скромное платье. Сокровища переливались, сияли, призывно вздрагивали и были так маняще доступны, что не нужно было к ним тянуться издалека, наоборот, приходилось отстраняться, чтобы не обжечься их пылающим жаром. Чертовка знала свою силу, и владела ей с поистине дьявольским мастерством. Но не это было главным. Томный вздох был переполнен едва уловимыми, слышными только вблизи многообещающими нотками вожделения. Она так явно соблазняла Михаила Львовича, что лицо его тут же становилось каменным, дыхание перехватывало, а сердце начинало стучать в такт болидам на гонках "Формулы 1". За долгие годы работы в бухгалтерии, он научился отражать женские атаки на разведенного перспективного зама, но некоторые штучки были не по зубам даже для него. Стук в стену справа перешёл в барабанную дробь, а стоны слились в единый вопль, который завис на какой-то немыслимо страстной ноте и стал спадать, превращаясь в глухой грудной звук. Наступила тишина, заставляющая Михаила Львовича напрягать слух, чтобы уловить тяжелое дыхание или короткие обрывистые фразы, которые, по его мнению, непременно должны были бы сейчас звучать. Однако за стеной было тихо.
Он лежал один в неудобной кровати одноместного номера видавшей виды гостиницы. Сон окончательно прошел, и была полная уверенность в том, что он уже не заснет до утра. Если бы Миша был дома, то прошел бы на кухню, сварил себе кофе и полистал бы журналы, но ходить сейчас по скрипучему деревянному полу гостиницы, где в ночной тишине каждый шорох отдается эхом, было невозможно. После того, как он стал свидетелем чужой страсти за стеной, ему было стыдно даже пошевельнутся. Он лежал на спине с открытыми глазами и пытался о чем-нибудь подумать. За стеной послышались осторожные шаги. Миша непроизвольно начал их считать. После девятого скрипнула дверь, и все стихло.
Опять девятка! Эта цифра всю жизнь преследует его. Он родился девятого числа, жил в двадцать девятом доме, учился в пятьдесят девятой школе, да и сейчас у него квартира с номером девятнадцать. Сами понимаете, что и фамилия была Девяткин. Вот только оценок таких он никогда не получал. Впрочем, именно поэтому он никуда не смог пробиться сам, и работал в бухгалтерии на швейной фабрике, где мать много лет была директором. Он никогда не знал своего отца, да и других мужчин в семье не было. Многочисленные подруги, знакомые и компаньоны матери всегда заполняли пространство вокруг него. Только в школе он узнал, что женщины, появлявшиеся время от времени в спальне матери не совсем правильно, но никогда не предавал этому особенного значения. Он вел замкнутый самодостаточный образ жизни, куда не проникали внешние волнения. Лишь однажды, в девятом классе, он был целован бойкой соседкой в подъезде. В порыве она залезла к нему в карман брюк, и что-то там искала, а когда нашла, долго смеялась. Миша объяснил это своей неловкостью в амурных делах, и решил, что его время еще не пришло. Уже будучи студентом, когда мать собиралась улетать на рождественскую неделю в Рим, его сокурсники уговорили Мишу встретить вместе Новый год. Позже он понял, что причина была в том списке продуктов, который ему вручили как входной билет. Мать грустно улыбнулась, глядя в его радостные глаза, когда он пришел к ней с просьбой. Это был его первый и последний "выход в свет". Привезя на машине указанное по списку, Миша обеспечил всю компанию сытым праздником. Когда же в разгар веселья, охмелевшая компания начала смотреть "легкое порно" он засмущался, не в силах оторваться от экрана. Последнего девственника решили "окрестить" подзадоривая, подливая и давая попробовать "травку". Миша смутно помнит, как увлекаемый разгоряченными девчонками он отважился сорвать с себя одежду и присоединится к обнаженным танцующим телам. Он хотел быть "как все" извивающиеся в полумраке прокуренной комнаты. Близость стройных молодых тел, дразнящих своей сокровенной доступностью, невиданных им никогда ранее вблизи откровений, взбудоражила и одурманила его на столько, что он не сразу заметил ехидные насмешки и хохот вокруг. Когда же неожиданно зажегся яркий свет, он всё понял. Миша не мог быть "как все" - он был другой. Он был мужчиной почти вдвое меньше чем все остальные, не говоря уже о фаворитах. Вырвавшись из ненавистной компании, он в ужасе прибежал домой. Пресловутая цифра девять преследовала его. Как он потом ни измерял свое достояние, отметка девять на линейке не была побеждена. Это был приговор.
Прошло время, и он стал замом главбуха. С первого же дня работы сотрудники звали его Михаил Львович, а некоторые дамы случайно прижимались к нему пышными формами. Он не долго ходил в завидных женихах. Знойная Жанна, получив благословление матери-директрисы, повела его к алтарю. Брачная ночь была еще одним ударом судьбы. Излишне говорить, что трагедия свершилась девятого числа, как он ни старался изменить дату. Все силы, брошенные в медовый месяц на удовлетворение необузданных потребностей страстной брюнетки были тщетны. Утаить что-либо в женском коллективе просто невозможно. Убийственная фраза Жанны - у него почти девять и у меня почти девятый - освободила его от всех обязательств. Были и другие попытки осчастливить Михаила Львовича. Однако с каждым разом он становился всё ожесточеннее. Чувствуя себя ущербным в одном, как ему казалось самом главном деле, он вымещал свою ненависть не только на женщинах, пытавшихся сблизиться с ним, но и на всех сотрудницах бухгалтерии и даже - фабрики. Заключив временное перемирие в междоусобной борьбе за личные интересы, коллектив сплотился вокруг одной идеи оженить Мишу. Подбирая достойного кандидата на эту роль, трудился даже отдел кадров, отбирая принимаемых на работу по соответствующим критериям. Дежурный анекдот о новенькой в "гареме Львовича" ещё долгое время витал по всем закоулкам швейной фабрики. Но никакие уловки претенденток, изображающих страсть, не могли убедить Михаила Львовича. Они кричали, царапались, рыдали, падали в обморок, изнемогали от непосильной мощи, которую он, якобы, обрушивал на них, но были бессильны против его "Станиславского - не верю". Энергия, не растраченная в ночных сражениях, выплескивалась на нерадивых сотрудников днем. Тиран торжествовал, уличая в неточности оплошавшего несчастного, и выкрикивая многозначное - это Вам не... Публичные унижения, штрафы и даже увольнения ежедневно витали в грозной атмосфере бухгалтерии. Более всего был напряженным день выдачи зарплаты. По неписанной традиции фабрики это было, естественно, девятое число. С приходом перестройки и Михаила Львовича процедура несколько изменилась. Он лично принимал каждого в своем кабинете и вручал конверт. Дрожащими руками сотрудник доставал купюры и пересчитывал их. Если сумма не совпадала с ожидаемой, тиран комментировал разницу. В обязанности секретаря входило непременное условие - наполнять графин на столе Михаила Львовича холодной водой в дни выдачи зарплаты. Девятое число стало особенным для всех.
Накануне женского праздника руководство решило порадовать передовиков, и оплатило им поездку в Суздаль на несколько дней. После экскурсий по городу, музею и монастырю все собрались в ресторане. Оплаченное веселье и ценные подарки от руководства радовали всех, кроме Михаила Львовича. После той злосчастной вечеринки в новогоднюю ночь он никогда более не пригубил спиртного. Его "закодировали" на всю оставшуюся жизнь. Очередные попытки развеселившихся сотрудниц пробить брешь в глухой обороне главбуха не имели успеха. Он рано ушел спать, и еще долго ворочался на неудобной кровати в одноместном номере гостиницы. Озорные голоса и перезвон стаканов у его двери не подняли его с кровати. Даже более позднее тихое призывное постукивание и последующее томное дыхание, не открыли дверь его номера. Но этот стон страсти справа за стеной так взбудоражил воображение Миши, что он не мог совладать с собой. Неопределенные мечты юности и неудачные попытки более зрелого возраста вдруг слились в один порыв и были удовлетворены. Разом. Он так сопереживал незримому акту страсти, что почувствовал себя его активным соучастником до такой степени, что неведомое доселе облегчение разлилось по его членам, наполняя умиротворенностью и покоем. Михаил Львович нежданно для себя открыл то, к чему неосознанно стремился все эти долгие годы. И где - в неудобной кровати обшарпанной гостиницы провинциального городка.
Он почувствовал себя так легко и свободно, будто неведомая ноша, которую он вынужден был таскать на своих сутулых плечах, вдруг исчезла. Он дышал всей грудью, радуясь этой возможности, как узник, покинувший затхлый каземат. Миша ощутил приятную истому и радостную усталость от чего-то свершенного, большого и важного. Был ли он счастлив, он еще не знал. Его блуждающий взгляд бесцельно скользил по обшарпанным стенам, пока не наткнулся на календарь. Под пейзажем, изображавшем тающий снег и приход весны, была надпись "март" а ниже - магическое число девять.

145. Нокдаун

Если смотреть в профиль, то меня, наверное, нельзя увидеть в этом кресле - я весь втянулся в него так, что только кроссовки торчат где-то внизу. Да и все мое существо забилось в какой-то дальний угол, искоса поглядывая на женское лицо в белой марлевой повязке, чьи ловкие маленькие руки возвращают мне возможность кого-нибудь покусать.
Наконец-то, бесконечная экзекуция заканчивается, и ненавистные инструменты с грохотом ложатся на свое место. Я могу передохнуть (ударение на последней гласной). Властный голос, звучит где-то рядом, приказывая не закрывать рот, хотя обычно в женской компании мне говорят обратное. Отпускаю ручки кресла, с которыми в неравной борьбе мы успели породниться. Сознание постепенно начинает воспринимать окружающий мир, и до меня доносятся два озорных молодых голоса, наперебой обсуждающих достоинства какого-то платья. Очевидно, это подружки моей мучительницы. Сейчас я готов бесконечно слушать эту болтовню вместо убийственных упреков - "Потерпите, Вы же - мужчина". Тем более что из восторженных слов я понимаю, что платье всем нравиться и его непременно можно примерить. Что касается меня, то я совершенно не буду возражать, поскольку пытка средневековыми инструментами меня привлекает гораздо меньше. И хотя я могу согласиться, что ничего не понимаю в их забавной терминологии и не смогу отличить "Кардена" от "Риччи", но фраза - "да какой он сейчас мужчина" - меня задевает.
Слышу шорох одежды и думаю, что со стороны я действительно больше похож на мокрого взъерошенного хомячка, у которого за щечками набита вата, чем на искусителя женских сердец. Да, что только не приходится нам терпеть от этих особ, особо, когда нас лишают слова. А они уже раззадорились не на шутку и, видно, заключают пари, в котором роль подопытного кролика отведена мне. Без лишних слов моя мучительница появляется передо мной в одеянии, отдаленно напоминающем свой прежний "стерильный" вид. Узнаю ее только по голосу, чьи властные команды, безропотно выполнял последнее время.
- Можете закрыть рот -
Я повинуюсь, отмечая про себя, что она прехорошенькая. Да и подружки блистают очарованием и молодостью (кто только пускает этих практиканток в поликлинику. Тренировались бы себе...) Наверное, эта мысль придает новое выражение моему лицу, и девицы в один голос замечают
- Ой, смотрите - ожил, а говорила, что - не мужчина... Ну, как? -
Я стараюсь прикусить, и мне кажется, что во рту целая глыба.
- Жмет немного - отвечаю я, держась рукой за щеку.
- Да Бог с твоим зубом. Платье как?
И эта вертихвостка начинает крутиться передо мной, разглаживая складки платья. Все трое заливаются звонким смехом, совершенно смущая меня.
- Если жмет, то можно снять... - добавляет она, отправляя меня в нокдаун...
Нет упругих канатов, окружающих ринг. Нет судьи, посчитавшему бы мне до десяти. Нет мужиков на трибунах, поддержавших бы меня своими криками.
- Сплюньте, и можете идти - сквозь смех добавляет она.
Лучше бы я выплюнул на ринг все свои оставшиеся зубы, чем терпеть такое поражение. Медленно поворачиваюсь и ползу к двери, в надежде, что в коридоре ничего не слышно.
- Придете ко мне завтра вечером - получаю я последний сокрушительный удар.
- Куда?... -
Наверное, у меня был такой идиотский вид, что эта развеселая троица просто валится на пол от хохота, а я, покачиваясь, иду на ватных ногах по гулкому коридору, чувствуя на себе сочувствующие взгляды молчаливо нахохлившихся клиентов, ожидающих своей участи.
- До чего довели мужика... -
Слышу я за спиной сочувствующую фразу, возвращающую меня к жизни.

146. Охота

- Леночка?
- Да.
- Добрый вечер. Надеюсь, наши планы не изменились.
- Нет.
- Вы меня не перестаете радовать.
- Чем же?
- Красивые женщины бывают так непостоянны. Я буду у вашего подъезда через двадцать минут.
В пятницу вечером Москва напоминает большой встревоженный муравейник. Миллионы человек из сотрудников превращаются в переселенцев, торопящихся к родным местам. Их горящие взоры и огни машин ищут дорогу из огромного города. Если бы у кого-то был прибор, измеряющий потенциальную энергию этих пилигримов, томящихся в бесконечных очередях и автомобильных пробках, он бы зашкаливал до девяти вечера.
- Леночка, Вы просто обворожительны! Это - Вам, простите, если я не угадал цвет к Вашему платью.
- Спасибо, Сергей Витальевич, я люблю именно жёлтые розы.
- В таком случае, я для Вас только - Сергей. Прошу в эту машину. Надеюсь, Вы не откажетесь сесть рядом.
- Вы поведёте сами?
- По ночам - люблю. Сейчас уже дороги свободны, так что - прокачу. Для всех я в бане до утра, и нам никто не будет надоедать.
Центр столицы чем-то напоминал девчонку, которая после трудовой недели быстро переоделась и спешила на танцы. Не осталось и следа от делового настроения, все дышало жаждой развлечений.
- Вы так и не сказали, где дача у Вашего друга и что мы там будем делать.
- Сначала - день рождения, потом - охота. А дача - на Волге.
- Шутите.
- Нет, это всего сто километров от окружной дороги.
- Мне всегда казалось, что Волга - это около Астрахани.
- Мы можем поспорить, что через час с небольшим будем на берегу.
- И если я проиграю?
- Мы выпьем на брудершафт и будем "на ты".
- А если выиграю?
- Эта машина - Ваша.
- На моих - 22.40
- Все чудеса происходят в полночь...
Какое-то время они ехали по освещённой широкой трассе, потом дорога вильнула в темноту, и только редкие огни деревенек, мелькающих за окнами, напоминали о скорости.
- Сережа, заставляешь беспокоиться. Охрана говорит про какую-то баню, а у меня всё стынет.
- Гурам, если бы ты оказался в обществе такой красавицы, тоже бы забыл о времени.
- Что это, опять солнце взошло! Какая женщина! Я просто ослеплён! Прошу к столу.
На первом этаже большого дома, стилизованного под средневековый замок, была гостиная с огромным камином, в недрах которого на вертеле жарилась тушка. Стол был сервирован на десять человек, но все разместились на шкурах у огня. Дружеские приветствия и шутки говорили о том, что собрались давно знавшие друг друга партнёры.
- Возьмите этот бокал. Через минуту почувствуете себя горной козочкой на заснеженных вершинах Кавказа.
- Прости, дорогой, я обещал, что до полуночи мы увидим Волгу.
- Так в чем дело? Прошу.
Плотный энергичный хозяин распахнул резные двери. Они вышли на веранду, где за высокими арками открывался вид на заснеженную реку. Лунный свет мартовской ночи окрашивал всё в сказочные полутона. С высокого берега был виден плавный изгиб ещё не широкой реки, теряющийся за заснеженным сосновым бором.
- Как красиво. Просто завораживает.
- Тогда - за нас.
Он мягко обнял её за талию и приблизился. Руки с бокалами переплелись. Где-то в глубине дома послышался бой напольных часов. В полночной тишине низкий густой звук старинных часов, отсчитывая последние секунды уходящего дня, вырывался на просторы и затихал вдалеке.
- Спасибо, Серёжа. Ты, как волшебник, подарил мне чудесную сказку.
- А в этой сказке я встретил удивительную принцессу. Надеюсь, она не исчезнет.
- Ребята, я имею полное право нарушить ваше уединение. Начался мой день.
- Леночка, одна из кавказских легенд гласит, что Гурам родился именно в тот момент, когда звучал двенадцатый удар курантов, поэтому в каждом доме его семьи есть часы с боем. Думаю, что и нам пора присоединиться к тем поздравлениям, что звучат сейчас по всему миру.
- Он преувеличивает, но присоединиться стоит.
Ах, это кавказское гостеприимство! Тосты, которые хочется слушать и слушать, вино, которое хочется пить всегда, блюда, от которых трудно оторваться, и то душевное радушие, которое переполняет каждого, попавшего за праздничный стол. Лишь у некоторых мелькает вопрос - почему мы так не живем.
- Леночка, не говорите мне, что хотите покинуть нашу компанию с этим бродягой.
- Простите, Гурам, я так устала, просто валюсь с ног.
- Ах, дорогой, что себе позволяешь. Так обращаться с красавицей!
Сергей легко подхватил стройное женское тело на руки, и закружил вдоль длинного стола под одобрительные возгласы и аплодисменты.
- Гурам, у меня тоже кружится голова. Позволь раненому в сердце покинуть поле боя.
На все шутливые предложения о помощи и даже замене Сергей ответил отказом. Поднялся по лестнице на второй этаж, где были расположены комнаты для гостей, неся на руках удивительно красивую женщину.
- Я стала добычей?
- Нет - королевой. Приказывай!
- Тогда поцелуй меня скорей.
Как неожиданны бывают перекрёстки судеб. Начертаны ли они заранее или кто-то переписывает их, глядя на нас? Кто знает. Однако есть счастливчики, чьи жизни можно описывать в романах. Особенно те моменты, когда стройные, красивые тела, переполненные желанием, сплетаются в страстных объятьях, и горячее дыхание так будоражит кровь, что неведомая сила будит в округе сотни сонных пар, напоминая им о том, что март - это первый весенний месяц.
- Как вкусно пахнет, Что это?
- Сначала - хаши. Выпей, сразу почувствуешь себя огурчиком. Кофе - потом.
- Мы куда-то торопимся?
- Доверься мне и не пожалеешь.
Ясное солнечное утро царствовало над маленьким аккуратным городком. За окном машины мелькали чистые улицы, где почти не было видно прохожих. Казалось, все они ещё нежились в своих тёплых постелях, предвкушая отдых в выходные дни.
- Живут же люди в городе, который можно проехать за несколько минут, а я в Москве полтора часа на работу добираюсь.
- Выбирай.
- Ой, что это, аэродром?
- Завидую твоей наблюдательности.
- Сережа, мы туда-то летим?
- Нет, мы просто немножко полетаем.
Маленький спортивный самолёт резко взмыл в голубое небо с короткой взлётной полосы. Завалившись на крыло, он сделал лихой поворот и продолжил плавный полет, повторяя изгибы реки, ещё дремавшей подо льдом и снегом. Игрушечные группы миниатюрных домишек в посёлках и огромные пятна лесных массивов пересекались прямыми линиями дорог и просеками электропередач.
- Что притихла, как себя чувствуешь?
- Хорошо. Так это и есть Волга?
- Да. Здесь она ещё не широкая. Мы сейчас покувыркаемся, если будет плохо, скажешь.
Юркий самолёт начал выполнять какие-то фигуры, то, взмывая вверх, то, падая вниз. На секунды неведомая сила то вдавливала тело в кресло, то делала его невесомым, и лишь ремни удерживали любителей острых ощущений на местах. От быстрого вращения кружилась голова, и становилось страшно, но ощущение удивительной свободы пересиливало все опасения. Лена слышала, в наушниках, как через шум двигателя до неё доносились обрывки песен. Сергей сидел впереди, управляя самолётом, и напевал. Приземлившись он внимательно посмотрел на неё.
- Ну, как?
- Здорово, но с непривычки всё трясется.
Он помог ей освободиться от лётной амуниции, и усадил в машину. После самолёта казалось, что они еле тащатся по дороге. В ушах ещё шумело, и Лена почти не понимала, что он ей говорит. Сергей заметил это, и, смущённо улыбнувшись, замолчал. Какое-то время они ехали молча, пока он не остановил машину у кафе.
- Давай прогуляемся по набережной, это - за углом, а потом чего-нибудь выпьем.
- Я надеюсь, там нет подводной лодки у пристани.
Сергей очень искренне смеялся, забегал вперёд и показывал ей, как она сидела в кабине и как выглядела сразу после полёта. Рассказывал смешные истории, какие-то невероятные случаи из жизни, но время от времени настороженно заглядывал ей в глаза. Прогулявшись по утоптанной тропинке на набережной, они постепенно успокоились и вернулись в кафе.
- Слушай, какой здесь воздух! Чистый, нет, скорее - вкусный, не могу надышаться.
- Мне тоже здесь нравится. Люблю сюда приезжать.
- А что это за городок, кто такой Гурам?
- Кстати, о Гураме. Лена, у меня будет совсем необычное предложение. Хочу сразу тебя предупредить, что очень рассчитываю на тебя, но ты вправе отказаться. Решить нужно сейчас.
- Будем прыгать с парашютом?
- Вот это мне в тебе очень нравится. Надеюсь, я не ошибся.
- Но ты меня совсем не знаешь, я работаю у тебя неделю.
- Я почитал твои отчеты и проект. Всё - в точку. Ты не только красивая женщина, но и - умница. Извини, у дам редко встречается такой аналитический склад ума.
- Спасибо.
- Позволь я сам сделаю заказ. Ну и отлично. Ты куришь "Парламент"?
Обсуждение с официантом заняло ровно столько времени, чтобы Сергей успел раскурить трубку. Волны ароматного дыма медленно тянулись к абажуру над их столиком. Демонстративно поставив зажигалку перед собой, Сергей неторопливо начал:
- Здесь мощный генератор радиопомех, если кто-то попытается нас подслушать, его электроника зафиксирует лишь шум.
- Будем играть в шпионов?
- Почти. Мне стало известно, что Гурам за моей спиной начал игру на выбывание. Вчера у него была встреча, о которой мне очень хотелось бы знать всё. Однако мои люди не смогли и близко подобраться. Он имеет привычку записывать важные переговоры, чтобы потом анализировать их. Надеюсь, что так было и вчера. Пользуется наладонником, совмещенным с сотовым телефоном фирмы "Sony". Мы ищем файл, который должен быть в формате MP3, созданный вчера в 12-13 часов. Если доступ к информации будет закрыт, то пароль из пяти символов, начинается с буквы "С". Скорее всего, это женское имя - Света или Салли, точнее не могу сказать. Тебе нужно этот файл найти в его наладоннике и переслать на мой электронный адрес. Он тебе известен. Не забыть, конечно, почистить за собой отосланные и удалённые сообщения. Сделать это можно только в двух комнатах его дачи, где нет видеокамер - его спальня и туалет. И только сегодня. Вот, собственно, вся просьба.
- Интересно, ты предлагаешь мне пролезть через окно в его туалет или сразу - в постель.
- Нет, самое сложное - на пару минут получить его карманный компьютер в руки.
- И отдать тебе.
- К сожалению, на меня будут всё время смотреть. А файлик нужно переслать незаметно. Так что твоя задача - незаметно взять карманный компьютер и уединиться в туалете.
- Ты хочешь сказать, что за нами наблюдали всю ночь?
- Я думаю, что ещё и качественно записали. А Гурам уже посмотрел.
- Да ты...
- Леночка, не драматизируй. Постыдно то, что плохо, а мы были на высоте.
Официант принёс вкусно пахнущие блюда и быстро расставил их перед посетителями. Приняв молчание, за неловкость из-за незнания, как обращаться с омарами, он ловко вскрыл панцири и помог советом. Всё было проделано тактично и вполголоса.
- Я предлагаю тебе это, поскольку вижу, что тебя не устраивает роль обычного менеджера, который всю жизнь будет работать на начальника, или роль секретарши, которая будет спать с шефом, или роль домохозяйки, которая будет терпеть все выходки мужа, лишь потому, что он приносит деньги в дом. У тебя есть всё, чтобы играть в высшей лиге.
- А кто диктует правила?
- Жизнь. А ты считаешь, что звёзды бизнеса, политики или спорта независимы? Все играют в эту игру. Вот только выигрывают сильнейшие.
- И что ты предлагаешь?
- Партнерство. Сейчас нам обоим выгоден этот тайм. Я получу информацию, а ты вот эту пластиковую карточку. На счету лежит десять тысяч евро. Если ты справишься, сумма удвоится.
По знаку Сергея официант быстро убрал приборы и принёс десерт. Клубника была удивительно красивой и ароматной, она оттеняла густой ликёр в бокале у Елены и коньяк - у её кавалера.
- Нам пора ехать на дачу. Если согласна, остановимся у банкомата, и я скажу тебе код карточки. А ещё я предлагаю попробовать кофе по-турецки. Они принесут агрегат с горячим песком и сварят кофе в турках прямо здесь.
Вернувшись на дачу, они никого из гостей не застали. Часть уехала кататься на лыжах, другие отправились на подлёдную рыбалку. Решив, что гоняться за лыжниками им не с руки, Сергей и Лена отважились на рыбалку. Их быстро переодели и усадили на снегоход, объяснив как добраться до нужного места.
- Леночка, и Вы доверили свою жизнь этому ненормальному?
- Ему же башню снесло ещё в первую мировую.
- Да ему компанию составляют только новички. Выжившие обходят стороной.
Лена была в центре внимания немолодой компании, умудрившейся поймать за несколько часов лишь десяток плотвичек. Однако свежий воздух, горячий кофе из термосов и другие напитки располагали к весёлому общению.
- Друзья мои, этого улова достаточно, чтобы приготовить нам прекрасный ужин на всю компанию. Честного улова, заметьте.
- Так у нас сегодня - рыбный день?
- Исключительно! Только свежие продукты, добытые своими руками.
Пока гости отдыхали от дел праведных и принимали ванны, готовясь к скромному ужину, кухня с четырьмя поварами готовилась тоже. Причём, продукты были действительно свежими.
- Ты не предупредил меня, о таком приёме и я взяла только одно платье.
- Леночка, смею тебя уверить, что мужская половина будет в восторге, если платье будет отсутствовать вообще, а женской половине ты всё равно не угодишь.
- Но мне самой будет неловко.
- Тогда я отправляюсь на охоту. Мне кажется, что ты будешь лучшей Дианой.
Уже стемнело, когда радушный хозяин начал созывать к столу подвыпивших гостей с помощью огромного рога. Он так призывно трубил, что в соседних дворах завыли собаки. Спускавшиеся по лестнице из своих комнат гости, дарили восседавшему во главе стола виновнику торжества подарки. Это были забавные и очень дорогие безделушки. Они что-то говорили, обнимались и выпивали по целому рогу вина. Последними поздравить захмелевшего хозяина подошли Сергей и Лена. На ней был некий костюм из настоящих шкур. Наспех прихваченные нитками и булавками шкуры животных, очень эффектно подчеркивали стройную фигуру, превращая её в мифологическую богиню.
- Гурам, такому другу, как ты, я могу подарить только самое дорогое.
И Сергей медленно повернулся к Елене. Она выдержала его взгляд и внезапно звонко рассмеялась:
- Через месяц мой день рожденья, и вам обоим придётся туго.
- Мамой клянусь, красавица, ты не пожалеешь.
Гурам облизнул пересохшие губы, и вскочил, увлекая за собой Елену.
В гостиной поднялся весёлый переполох, хлопнуло шампанское, вдогонку понеслись шутливые советы, а дамы кинулись обнимать Сергея в качестве компенсации. Тосты следовали один за другим. Никто не смог бы точно сказать, сколько прошло времени. Появившиеся на лестнице Гурам и Елена были встречены дружными аплодисментами. Хозяин дома объявил, что сейчас будет фейерверк, и пригласил всех к реке. Надевая второпях верхнюю одежду, гости высыпали из дома на высокий берег. Бухали выстрелы, взрывались над головой невидимые снаряды, рассыпаясь тысячами разноцветных огней. Минут двадцать не утихала канонада. Слегка оглушённые и полные восторга, гости вернулись, наконец, в зал.
- Смотрите, а Гарик всё проспал!
Весело крикнул кто-то, и кинулся к креслу уставшего гостя, чтобы разбудить того. Но, потрепав его по плечу, он резко отпрянул, и стал медленно пятиться от кресла.
- Гарика замочили. Стрелой какой-то.
Только и смог произнести он. Всех охватила растерянность. В напряженной тишине, как назойливый запах, стала ощущаться опасность. Гурам вызвал охрану. Весь дом залился светом, но гости сгрудились около хозяина. Все с сожалением смотрели на мужчину, спокойно сидящего в кресле с высокой спинкой. Из груди, точно в области сердца торчало оперение арбалетной стрелы. На лице застыла презрительная улыбка. Очевидно, он не верил до последнего момента, что может умереть. Глаза были полузакрыты, будто он разглядывал стрелу.
- Всех закопаю, куда смотрели, дармоеды.
Возмущался на собственную охрану хозяин. Однако по лицам гостей было видно, что не все считают его непричастным к этой истории. Через несколько минут шок прошёл, и гости начали собираться по домам.
- Извини, Гурам, но ни тебе, ни нам это не нужно.
- Ты уж прибери здесь, а мы ничего не видели.
- Менты набегут... Не нам тебя учить, дорогой.
- Ладно, все расходимся. Версия такая - Гарик до нас не доехал. Его никто не видел.
Через десять минут из ворот дачи на берегу Волги выехала последняя машина, в которой сидели Сергей и Лена. Некоторое время они ехали молча.
- И за что убили парня? - первой не выдержала Елена.
- Понятия не имею. Это не моя проблема, у меня с Гариком давно не было общих дел.
Они опять замолчали. Сергей приоткрыл окно, но хмель и без того выветрился, напоминая о прошедшем веселье только головной болью. Дорога была пустой, и машина мчалась на большой скорости.
- Тебе удалось найти наш файлик?
- Да.
- И ты отослала его на мой E-mail?
- Всё, как ты просил.
- Я остановлюсь проверить.
Фары выхватили из темноты автобусную остановку у дороги. Машина притормозила, и, вырулив с проезжей части, остановилась у обшарпанного домика. Сергей погасил габаритные огни, чтобы не привлекать внимания, и достал свой карманный компьютер. Несколько минут спустя он уже слушал MP3 запись разговора двух мужских голосов.
- Ай, умница, это то, что нужно!
- Как на счёт второй половины? - голос Елены был удивительно спокойным.
- Две минуты, дорогая. Управление своим счетом по GPRS - очень удобная вещь.
- Надеюсь, ты - джентльмен.
- Мне нет смысла обманывать тебя. Мы только вначале славных дел.
Он едва успел закончить фразу. Резкий удар в горло ребром умелой ладони пригвоздил его к креслу. Он судорожно прижал обе руки к горлу, но они уже не могли спасти его. Подхватив неожиданно выпавший из рук карманный компьютер, Елена выбралась из машины. Быстро обойдя её, она пододвинула водителя и примостилась рядом. Не включая огней, они развернулись в обратную сторону и проехали с десяток метров, потом свернули на просёлочную дорогу и углубились в лес. Скоро машина затерялась среди невысокого, но густого леса. Елена усадила водителя на прежнее место, и какое-то время повозилась в багажнике.
Спустя полчаса около женщины, идущей по обочине пустынной дороги по направлению к Москве остановилась иномарка. Без лишних слов женщина села в машину, и та рванула к столице.
- Удачная была охота, подруга?
- Медленно ездишь, дорогая. Вдруг тут хулиганы по дорогам ходят. Обидеть беззащитную девушку всякий норовит.
- Ну, мне же надо было показать, что я в Питер возвращаюсь со всеми. Километров двадцать ехала, пока отстала. А что с его машиной?
- Я ему свечку поставила. Минут через десять рванет. Бензобак почти полный. А как прошло с Гариком?
- Взяла грех на душу, но ему выпало стать козленком на охоте. Арбалет я сразу приметила, даже постреляла с Гурамом когда приехали.
Они замолчали. Елена достала карманный компьютер Сергея и принялась ловко постукивать по экрану пластиковым "стило".
- Что это?
- Управление чужим счетом по GPRS - очень удобная вещь.
В зеркале заднего вида на мгновение появилось небольшое зарево. То ли кто-то затеял фейерверк, то ли просто костёр полыхнул, кто разберет. У каждого своя охота.

147. Подарок

- Дорогие гости, мне очень приятно, что в этот по-летнему солнечный день вы собрались здесь, чтобы разделить со мной это радостное событие. Сегодня соединяются два юных любящих сердца - моя дочь Анна и Сергей. Это символично, что в первый день октября начинается их первый день совместной жизни. Я рад, что они не стали нарушать традиций, и назначили свадьбу на осень. Пусть и в дальнейшем они следуют нашим обычаям, и тогда мир и любовь пребудут в их доме. Прошу наполнить бокалы.
- Позвольте за Вами поухаживать.
- Будьте так любезны.
- Шампанского?
- Нет, лучше вот этого белого, немецкого.
- Салат?
- Спасибо.
- Коль мне выпала честь быть рядом с Вами весь вечер, позвольте представиться - Алексей. Можно просто - Лёша.
- Очень приятно. Лариса.
- Мне тоже очень приятно. За молодых!
- За молодых!
- А вы...
- Подруга
- Невесты?
- Вы мне льстите. Подруга матери невесты. Мы вместе работаем.
- Интересно, а я работаю вместе с отцом жениха.
- Если Вы не женаты, Лёша, то мы оказались не зря рядом за этим столом.
- Вот как? Вы хотите сказать, что и Вы не замужем?
- Разведена, если Вам это так интересно.
- Тогда позвольте, я нарушу столь почитаемые здесь традиции и предложу
тост за ...
- Предлагаю все-таки не нарушать традиций.
- Я хотел сказать - за свадьбу, которая...
- Просто за свадьбу, Лёша. Посмотрите, какая красивая пара. Анечка просто
прелесть. Повезло парню.
- А Сергей Вам не нравиться?
- Отчего же. Они подходят друг другу. По крайней мере - внешне. Жениха я
совсем не знаю. Надеюсь, что Анечка не ошибается. На сколько мне
известно, они знакомы чуть больше года.
- А Вы считаете, что этого недостаточно для свадьбы?
- Как знать. Но лучше узнать, что ошибалась до свадьбы, чем - после.
- О, Вы мужененавистница, Лариса?
- Я бы так не утверждала. Скорее - реалист. Мы, женщины, склонны
преувеличивать и слепо доверяться своим чувствам, а жизнь сложнее.
- Если эти сложности там отыскивать...
- Вы совсем не ухаживаете за дамой, Лёша. Налейте мне, пожалуйста, вина.
- Простите, исправлюсь. Только не выдавайте меня своей подруге, а то за
такое невнимание меня больше в приличную компанию не пригласят.
- Испугались?
- Конечно, когда ещё повезет познакомиться с такой очаровательной...
- Нет, все-таки придётся Вас "заложить"
- Я буду всё время наливать в Ваш бокал ...
- Вы хотите меня подпоить?
- Очень.
- Однако. Да Вы - коварный искуситель.
- Похож?
- Я бы так не сказала, хотя что-то такое есть...
- А у Вас очень красивые глаза, Лариса.
- Спасибо.
Свадьба шумела на весь банкетный зал, красиво одетые приятные люди поздравляли молодых, дарили подарки и произносили замечательные пожелания, в которых мелькала грусть собственных несбывшихся надежд.
- Если хотите, могу составить Вам компанию покурить или просто выйти на
веранду и подышать свежим воздухом.
- Лёша, Вы исправляетесь. Пойдемте, покурим.
С веранды, увитой плющом, открывался чудесный вид на Клязьменское водохранилище, в спокойной глади которой отражались алые облака и раскаленное солнце.
- Смотрите, вода горит. Как сегодня красиво! Повезло молодым с погодой.
- Я бабьем летом, в пламенный закат
Тебе готов сказать о главном...
- Лёша?
- Могу предложить "Camel" или Вы предпочитаете...
- Спасибо, я захватила свои.
- Тогда огонь дружбы.
- Изящная зажигалка.
- Память о Милане.
- Вы занимаетесь торговлей?
- Нет. Я соблазняю богатых вдовушек, а потом лишаю их собственности.
- Вы отняли у бедной старушки зажигалку?
- Не совсем. Это - подарок.
- Если от Вас можно откупиться зажигалкой, возьмите мою заранее.
- Лучше подарите мне надежду.
- Надежду на что?
- На танец. Сейчас зазвучит музыка и мне очень хочется пригласить Вас.
- Первый танец на свадьбе принадлежит молодым. Не будем нарушать
традиций.
- А мы - здесь, на веранде. Сейчас солнце коснётся воды, и если в этот
момент зазвучит мелодия, Вы согласитесь.
- Вы - волшебник?
- Нет, я верю, что если чего-то очень захотеть, то это сбудется.
- Красиво...
Едва солнечный диск слился со своим раскаленным отражением в спокойной воде, зазвучал вальс. Лариса улыбнулась и протянула руку кавалеру. Он бережно взял её и церемонно вывел даму на свободное пространство небольшой веранды. Все гости собрались в зале, наблюдая за первым танцем новобрачных, и лишь одинокая пара кружилась в лучах заходящего солнца на пятачке среди нескольких столиков веранды. Багровые листья плюща усиливали золотые отблески яркого заката, создавая иллюзию пожара.
- Боже, просто сказочный закат. У меня даже голова закружилась.
- Это для Вас, Лариса.
- Ах, Вы женский угодник. Искуситель коварный.
- Вы мне очень нравитесь, Лариса. Позвольте поцеловать Вашу руку.
Она ответила молчаливым согласием, улыбаясь ощущению приятной власти над этим мужчиной, о существовании которого она и не подозревала еще час назад, но который смог подобрать к её опаленному, некогда раненному сердцу, ключик. И оно оттаяло, открылось навстречу теплу и уверенности, исходящей от незнакомца. Да что это с ней, в самом деле! Сколько попыток более привлекательных и завидных поклонников она отвергала холодно и даже жестоко, а теперь ей захотелось закружиться, закрыть глаза и падать, падать в это приятное тревожное чувство, что неожиданно встрепенулось где-то внутри, повеяв давно забытым волнением. Оно нарастало и заполняло её душу, заставляя сердце вздрогнуть от едва уловимого прикосновения сухих горячих губ. Когда он склонился к её ладони, она почувствовала едва уловимый аромат его волос. Нельзя сказать, что она была новичком в парфюмерии, но этот запах был незнаком. Впрочем, больше всего её удивило не это. Запах удивительно гармонировал с внешностью мужчины. Если бы это был её мужчина, и она выбирала бы для него туалетную воду, то выбрала именно этот запах. Интересно, он сам это делает или здесь не обошлось без другой заботливой женщины. Причём любящей женщины. Лариса это почувствовала. Мужчины редко разбираются в таких тонкостях. Они могут потратить кучу денег на дорогие костюмы, галстуки или часы, получить консультацию у специалиста по поводу авторучки и носового платка, но так всё сочетать... Ей удалось подобрать слово для определения впечатления, которое смог произвести на неё мужчина - изящно. Захотелось запустить руку в его ещё густые коротко остриженные волосы и прижать к груди. Она почувствовала смутное желание владеть этим. Не столько мужчиной, как таковым, сколько всем, что с ним связано - этой целостностью, гармонией, изяществом. Лариса даже мысленно одернула себя за столь неожиданный, необъяснимый порыв.
- О, я теперь верю в историю с зажигалкой, но хочу Вас разочаровать, по
поводу своей недвижимости. Кроме яхты в Лозанне и замка в Бургундии у
меня ничего нет - попробовала пошутить она.
- Я учту это...
Их глаза встретились. У неё был добрый глубокий взгляд, который она не торопилась прятать. Она тоже с любопытством разглядывала его. Похоже, они испытали одинаковый порыв, и теперь пытаются понять, что же это было. Что промелькнуло между ними, совершенно незнакомыми людьми. Почему возникло желание соприкоснуться. Желание не столько физической, сколько душевной близости. Им обоим что-то померещилось, и они захотели разобраться в этом, заглянув в душу неожиданного знакомого.
- Случайно взгляд коснулся Вашего плеча,
Развитый локон поманил к себе необъяснимо...
- Чьи это стихи?
- Не знаю. Просто вырвалось.
- И часто у Вас так вырывается?
- Когда вижу красивую женщину.
- Бедные вдовушки. Они не долго выдерживают такую осаду.
- Я хочу Вас украсть с этой свадьбы.
- Лёша, Вы все перепутали, не я невеста.
- Вы лучше. Вы самое ценное, что есть на этом свете.
- А Вы уже успели побывать и на том...
- Однажды.
- Простите, я что-то не так сказала.
- От счастья закружилась голова,
И покатилась за листвой багряной к милой...
- Если Вы пишите стихи, то обещайте как-нибудь вспомнить обо мне. В наш
"не серебряный век" это не модно.
- Я понимаю, что теперь,
Дышать и думать без тебя не в силах...
- Вы меня пугаете.
- Не бойтесь, я никогда не смогу причинить Вам боль.
- Я запомню это, Лёша.
- Мне очень хочется Вам что-то подарить. Это не займет белее часа.
- Ну, что Вы, в самом деле. Это же свадьба. Подруга обидеться, Мне ещё
подарок дарить, и напутствие молодым заготовлено...
- Доверьтесь мне. Мы успеем. Никто и не заметит.
- Я право, не знаю... Подождите здесь, пойду совру что-нибудь подруге.
- Хотите, я подожду Вас на автостоянке у ресторана. Черная "Audi" с
номером "777".... Если решите не приходить, я не обижусь.
Вечерняя Москва нарядилась в тысячи разноцветных огней, дразня, маня и заигрывая с прохожими, запрудившими центр столицы в столь необычный теплый осенний день. Лариса напряжённо молчала, сидя рядом с Алексеем в машине. Они мчались по широкому почти пустому проспекту. Лихо перестроившись к обочине, машина остановились.
- А теперь закройте глаза и не подглядываете.
- Лёша, Вы меня действительно похитили.
- Всего на несколько минут. Потом - вернёмся.
- Но тут и дома поблизости нет. Вы что, бомж?
- Уверяю Вас, нет.
Он обошел машину, и открыл дверцу пассажира. Лариса недоверчиво посмотрела по сторонам. Он засмеялся и, ловко подхватив её на руки, вытащил из машины и, пронёся несколько шагов, бережно опустил на землю.
- Стойте здесь и не двигайтесь. Глаза не открывать!
Он быстро вернулся в машину и, включив фары, громко крикнул
- Открывайте.
Лариса послушно открыла глаза и обомлела. Она стояла посредине поляны одуванчиков. Белые головки цветов сплошным ковром покрывали всё вокруг. Она прижала руки к груди и засмеялась. Напряжение, в котором женщина находилась около получаса, сменилось удивительной радостью. Вспомнилось детство, что-то очень родное, такое простое и до боли близкое сердцу. Душа ликовала от странного ощущения свободы и любви. Она никогда бы не смогла никому объяснить или даже просто пересказать этот миг счастья, охватившего её поздним бабьем летом посредине поляны одуванчиков в октябре. Это был необычный подарок.

148. Пропасть

Позже я часто вспоминал тот день, стараясь понять, как это могло со мной случиться, но сколь тщательно не пытался я восстановить последовательность поступков и мыслей, сопровождавших их, да так и не смог объяснить самому себе, что послужило причиной события, изменившего всю мою жизнь.

Это был обычный день, и шел я обычной дорогой, возможно, чуть более узкой и извилистой, чем ходят люди на работу или по своим ежедневным делам, когда живут в зеленых прохладных долинах. Многие из нас, обретя душевное равновесие, стараются сохранить его, оберегая отношения со своими близкими, украшая свое жилище и быт. Все их дела и помыслы отличаются стабильностью и стремлением к чему-то надежному, прочному, даже - монументальному. Друзья, привычки и окружающие вещи тоже отличаются солидностью и долговечностью. Даже дороги они подсознательно выбирают ровные, широкие и прямые. Лишь те, у кого еще не сложилась личная жизнь или, наоборот - разбилась о невидимые скалы предательства, жадности или глупости, выбирают извилистые тропинки дальних маршрутов, крутые горные перевалы, а то и вовсе - непроходимые дебри Амазонки или пустыни Сахары. Им кажется, что в борьбе со множеством опасностей, подстерегающих их за поворотом, они окрепнут и забудут о душевных ранах, но это лишь иллюзия. Самое дорогое мы всегда носим с собой - в своем сердце, и болит оно не от нагрузок, а от одиночества. Диковинные красоты неведанных стран только на время занимают наше воображение, мы быстро привыкаем к ним, и нет ничего дороже родного дома, любимых глаз или ласкового шепота матери так вовремя и умело развеявшего наше первое горе. Оберегая от посторонних эти дорогие воспоминания, мы бережно храним их в самых дальних уголках своего сердца, и очень редко делимся ими с кем-нибудь. Разве, что - сталкиваясь с чужим горем, которое нельзя ни загладить, ни изменить; тогда мы совершенно искренне достаем из запасников это "душевное НЗ" и делимся с чужим человеком. Не берусь утверждать, что всякий способен на такую щедрость или любой может её осознать и принять достойно, но если это произойдет, вы непременно почувствуете это в ответном взгляде. Даже здоровенные мужики, уверенные и сильные люди, вдруг теряются, замолкают и прячут глаза, переполненные тем чувством, чем так богато наше детство.
Этим были заняты мои мысли, пока ноги шагали извилистой тропинкой в поисках того, что я и сам точно не мог сформулировать. Небольшой туман скрывал окружающие предметы, впрочем, движению это не мешало, а потребности в абсолютной ясности происходившего рядом у меня и не было. Неожиданно из-за поворота блеснуло яркое солнце. Это произошло настолько резко, что я не столько остановился, сколько резко отшатнулся в сторону. Очевидно, увлекшись размышлениями и убаюканный размеренностью шага, я оказался абсолютно неготовым к такому событию. Возможно, долго продвигаясь в неясном тумане, я привык к полумраку, и неожиданная встреча с ярким светом просто ошарашила меня. Я даже не пытался зацепиться за что-нибудь или крикнуть, призывая на помощь. Мне кажется, что, падая в сторону, я даже оттолкнулся обеими ногами. Все произошло настолько стремительно, что только подсознательные действия руководили мной. С одной стороны, впечатления были настолько яркими, что каждая мелочь отпечаталась в памяти, с другой стороны, меня не покидало чувство, что я смотрю на это как бы со стороны, будто не со мной это происходит - я вижу это, переживаю, а никак повлиять не могу.
Я сорвался в пропасть. Даже не берусь судить, сколько прошло или промелькнуло времени, когда я осознал, что лечу. Все чувства обострились до предела. Душа и тело слились в какой-то клубок, который пытался осознать, что же произошло. Я ощущал удивительную свободу, даже легкость во всем. Движения и мысли обладали удивительной скоростью, но ни к чему не приводили. У меня не было привычной почвы под ногами. Я куда-то летел. Перед глазами проносились какие-то картинки, мелькали лица, доносились голоса, но я не мог определить, откуда они. Я даже не мог определить реальность это или сон, когда нужно бежать куда-то, а ноги не слушаются. Все происходило, вернее - проносилось каким-то хороводом вокруг меня, а я не в силах был что либо предпринять. Вернее, мне очень страшно было что-то делать. Я так боялся ошибиться и не увидеть её глаз, не услышать её голос, не коснуться её руки. Я - влюбился. Я не упал, я - сорвался в неизведанное - внезапно, с размаху, со свистом. Состояние невесомости охватило меня, и я был уверен, что это слово для меня никогда не будет глаголом, и правильно его произносить - прОпасть.

149. Дождь

Он стоял у окна и смотрел на крупные капли, стекавшие по стеклу. Внезапный весенний дождь налетел на маленький городок и окутал его лохматыми серыми тучами, забарабанил по крышам и подоконникам, разгоняя зазевавшихся прохожих. Как и они, его душа, убаюканная здравым смыслом, не сразу видела приближение бури. Давно уже он существовал по какому-то расписанию, забыв о свежем ветре, о весенней зелени, о запахе трав. Предгрозовые сумерки надолго затянулись над ним, остановив время...
Внезапно ударила молния. Еще не слыша раскатов грома, он всем своим телом почувствовал мощную ослепительную белизну, расколовшую хмурое небо и залившую все вокруг ярким горячим светом. Неведомая сила вытолкнула его спящую душу из убежища под этот ошеломляющий свет, и он стал впитывать его и не мог оторваться. Хлынул дождь, и он как безумный рванулся на балкон. Чувства переполняли его, он даже не пытался осмысливать происходящее. Эмоции захлестнули разум, и он слился с бушующей вокруг бурей, растворяясь в ней. Небесные врата открылись, и потоки дождя смыли многолетний слой пыли с души его.
- Господи, - прошептал он - что это значит?
А дождь лил и лил, унося все пустое и второстепенное. Совершенно неожиданно он увидел ее лицо. То ли это молния высветила ее из окружающих, то ли для него сверкнули ее глаза - только это случилось. Их взгляды, их души встретились. Он даже затаил дыхание и замер. Он почувствовал ее внутри себя. Как воин, сраженный в атаке смертельным ударом, делает несколько шагов вперед, не осознавая, что уже убит. Так и он, захлебываясь от какого-то восторга, запрокинул голову и вдохнул полной грудью. Весенний ливень поглотил его, переполняя истосковавшуюся душу неизведанным. Будто рука случайного странника в пустыне извлекла из раскаленного песка брошенный кем-то растрескавшийся кувшин и окунула его в прохладный источник оазиса. Оглушенный раскатами грома над головой, он прислушивался к своему сердцу. А оно бешено колотилось в груди, расплескивая необузданное чувство. Любовь, как удар молнии пронзила его душу, проникая в каждую клеточку его тела и переполняя сладостным ощущением.
Потом он часто вспоминал этот миг, эту вспышку. Она стремительно вошла в его жизнь и всецело овладела им, наполнив каждый день светлым и радостным чувством. А весенний ветер уже уносил прочь облака и солнце, прорываясь сквозь лохматую тьму, яркими пятнами высвечивала совершенно иной мир. С тех пор он полюбил дожди, посланные с небес.

150. Поворот

Полуденное солнце первых весенних дней уже начало прогревать сугробы во дворах, и те быстро старились, чернея и обнажая накопленную за зиму грязь, будто трухлявый скелет. Снега в этом году было много и высокие сугробы у домов давно примелькались, создавая иллюзию своей незыблемости, но первое же по-настоящему весеннее тепло заставило их дрогнуть. Они не сдавали позиций, сопротивляясь, однако запах перемен уже витал в воздухе.
Ольга на минуту задержалась у окна. Солнце заливало двор ярким светом, выманивая из привычных убежищ обитателей большого многоэтажного дома. Пенсионеры, хозяева собак со своими питомцами, молодые мамаши с детьми, подростки на спортивной площадке - все, кто мог позволить себе в субботу не сидеть в четырех стенах благоустроенных квартир, были во дворе. Истосковавшись по общению за долгие дни зимней осады, городские жители с радостным ожиданием перемен покидали свои убежища, стремясь к новой, вернее - отложенной на некоторое время жизни. Казалось, и сам двор, окружённый высоким монолитом домов, как крепостной стеной, ожил, стряхивая с себя остатки зимнего сна. Этот двор был необычным, он выгодно отличался от своих молодых собратьев некой обособленностью. В отличие от большинства современных микрорайонов, продуваемых всеми ветрами и пересекаемых тропинками и пешеходными дорожками во всех направлениях, этот двор был закрыт со всех сторон домами. Лишь арки над двумя неширокими асфальтовыми дорожками служили неким подобием крепостных ворот, сохраняя внутренний уют.
Ольга с детьми недавно переехала в эту квартиру. После долгого и мучительного развода с первым мужем, знакомства с будущей свекровью и нового замужества, она, наконец, начала привыкать к нормальной жизни. Субботу Ольга полностью посвящала уборке. Любовь Петровна - свекровь - демонстративно уезжала с мужем на дачу, чтобы избегать мелких конфликтов из-за разногласий по ведению домашнего хозяйства. Она долго сопротивлялась неожиданному решению единственного и любимого сына Игоря жениться на женщине старше него, да ещё с двумя детьми. Любовь Петровна никогда бы не согласилась впустить в свой дом посторонних, но ультиматум Игоря жить с новой женой отдельно от матери сломил её сопротивление. А вот Владимир Николаевич - свёкор - всячески поддерживал Ольгу, он уже успел привязаться к новоявленным внукам, особенно к её дочери - Вике, учившейся в первом классе. Неожиданно для себя, Владимир Николаевич стал дедом, но это не удручало его, а вот появившаяся с возрастом сентиментальность выплеснула на Вику невостребованную любовь к очаровательной умнице и непоседе. Он открыл для себя новый мир общения с удивительно рассудительным ребёнком, и они подолгу беседовали на самые разные темы. Младшему сыну Ольги - Василию - скоро должно было исполниться четыре, он никак не хотел понять, зачем они переехали в новую квартиру.
С Игорем Ольгу связывала настоящая любовь. Это случилось внезапно и всерьёз. Два года она боролась с собой, с бывшим мужем и опасением за судьбу детей. Вот ведь бывает так в жизни, что встреча с незнакомым молодым человеком на новоселье у друзей изменяет всю жизнь. Она никогда не одобряла интрижки замужних подруг или тайные увлечения девчонок на работе, но не высказывала это вслух - у каждого своя жизнь. Когда же появился Игорь, Ольга растерялась - она не могла поверить, что способна сама разрушить семью. Пусть прошла первая влюбленность, и муж перестал волновать её, но у неё было двое маленьких детей, была семья, долг, в конце концов. Впрочем, чего стоили эти рассуждения, когда она чувствовала объятья Игоря, слышала его голос по телефону, подолгу думала о нём. Её сомнения, её родители, её подруги... Однажды она проснулась с удивительным ощущением уверенности - она решилась. Наверное, во сне что-то произошло с её душой, и долгие переживания обернулись в короткое прощанье. Ольга позвонила Игорю и начала собирать детей. Через два часа они уже уехали из дома, который так и не стал ей родным.
- У нас всё будет хорошо. Если ты есть, Господи, посмотри на меня. Ну что тебе стоит? Наверно я грешна, но из-за чего. Загляни в моё сердце, там нет корысти, там - любовь. Я всё выдержу, всё смогу, только помоги мне - пусть с детьми всё будет хорошо, путь и у него всё сбудется. Он готов пожертвовать своими планами ради меня, ради нас, а это не правильно. Мы ведь не бандиты, не воры. Так случилось, что мы встретились и полюбили. А, может, это ты так устроил? Тогда помоги мне, Господи, пусть всё будет хорошо.
Ольга отошла от окна и принялась за уборку. За неделю накапливалось немало дел. Она была благодарна Владимиру Николаевичу за эту передышку, когда он увозил свекровь на дачу. Вслед за ними Игорь, чмокнув её в щёку, убегал на работу. В десять появлялся бывший муж и забирал детей до пяти вечера. Все занимались своим делом, и она в том числе. Уже полгода она живет в этой большой квартире. Ко многому привыкла, да и к ней тоже начинают привыкать. Скажи ей кто несколько лет назад, что она станет "героиней женского романа" - не поверила бы. Рождение детей отодвинуло в сторону все мысли о неудачном замужестве, вернее - совершенно обычном, как у многих её сверстниц. "Не бьёт, деньги приносит, что тебе ещё надо" - эта формула никак не устраивала Ольгу, но она с головой окунулась в воспитание детей. А потом грянул гром. Среди ясного неба. Чудно, право слово! Зазвонил телефон.
- Привет, моя красавица. У нас на встрече кофе-брейк. Как ты там?
- Всё хорошо. Убираюсь.
- Слушай, а давай сегодня устроим праздник.
- Давай.
- Я освобожусь часов в шесть, и заеду за вами. Поедем в кино или ресторан.
- Лучше - в цирк. Если не сложно, конечно.
- Решено. Сейчас узнаю на счёт билетов. Я перезвоню. Пока. Целую.
- Пока.
Голос Игоря был таким родным, пробуждающим что-то в душе, отчего ей захотелось продлить это приятное чувство. Ольга пошла на кухню приготовить себе кофе. Работа Игоря часто забирала его целиком, и тогда он пропадал на какое-то время, а потом неожиданно выныривал рядом весь переполненный эмоциями. Он обрушивал на неё свои ласковые словечки, цветы, поцелуи, забавные безделушки, шутки и она тонула в его нежности, его обожании, в его любви. Как она раньше могла жить без всего этого? Интересно, как долго может продлиться такое счастье. Ведь всё когда-то кончается. Может быть, но сейчас её время. Она сможет сохранить его, сберечь, во что бы то ни стало...
Неожиданный звонок в прихожей вернул её к реальности. Оставив чашечку с кофе, Ольга поспешила к входной двери. На ходу, взглянув в зеркало, она поправила прическу.
- Мамочка, Васька описался. Не ругай его, он не нарочно.
На пороге стояла Вика, всем своим видом изображая раскаяние. За ней - бывший муж, держащий на руках сына.
- Я нечаянно. Мы катались на горке, и я не заметил.
Младшенький знал, чем разжалобить материнское сердце. Он замолчал и, слегка наклонив голову набок, посмотрел своими чёрными глазами куда-то внутрь её души.
- У тебя всё цело, ничего не болит?
Ольга подалась, было, к сыну, но остановилась. Каждый раз при встрече с бывшим мужем она испытывала странное ощущение - это было чувство не угасшей привязанности, вины, воспоминаний и ещё чего-то, что вкупе вводило её в какой-то стопор. Она побаивалась этого состояния и старалась как можно быстрее прервать общение.
- Иди ко мне скорее. Ты же уже большой, Василий. Ну, как же так.
Взяв сына на руки, она поспешила в ванную. На ходу остановилась и обернулась к двери. Бывший муж в нерешительности топтался на коврике.
- Ну, заходи уж. Подожди. Я его только переодену.
Пока сын покорно стоял посредине ванной, одежки одна за другой, как капустные листья с кочана, опадали на пол. Он что-то лепетал в своё оправдание, а она серьёзным голосом отчитывала его за проступок, хотя оба знали, что это лишь игра. Мать никогда подолгу не сердилась на него.
- Мам, я кофе тоже хочу. Можно?
- Только обязательно с молоком. Тебе чёрный нельзя.
- Да я знаю.
- Подожди минутку, сейчас приду.
- Мам, да я сама всё могу.
- И я тоже кофе хочу - забубнил сын.
- Этого только не хватало.
- Хочу, хочу.
- А маленьким мальчикам можно только чай.
- Со сгущенкой?
И хитрые глазки засияли такой радостью, что никакое материнское сердце не в состоянии было бы устоять.
- Вот сейчас пойдём чаи распивать, а папа вас будет ждать.
- А он тоже писать хочет.
Убийственная логика маленького мыслителя не оставила никаких шансов для возражений. Был взят тайм-аут, и кухня наполнилась весёлой возней, визгом и рассказами о катание на ледяной горке и предстоящем походе в обещанный "Макдональд".
Никто не услышал, как тихонько отворилась входная дверь, и вошла Любовь Петровна. Аккуратно сняв пальто и вытерев сапоги, она направилась в ванную. Привычным движением, открыв дверь, она замерла от увиденного. Посредине ванной стоял незнакомый мужчина, держа в руках собственные брюки. На нем была только клетчатая рубашка и носки.
- Что... Что Вы себе позволяете?
Только и смогла произнести высоким, срывающимся от возмущения на крик, голосом хозяйка дома. Растерявшись от неожиданного появления дамы, бывший муж даже не нашёлся что ответить. Увидев пылающие гневом глаза, он в испуге отбросил в сторону брюки, и, сдернув с вешалки полотенце, обмотал им свои бедра. Они стояли друг против друга, не отводя глаз в сторону. Охотник и жертва. Оба были неподвижны, лишь ноздри дамы, чуть вздрогнув, судорожно потянули воздух. Затем произошло нечто странное.
Любовь Петровна выскочила из ванной, и, прислонившись спиной к двери, обмякла. Её веки на мгновенье медленно опустились, а гневное выражение лица исчезло. Она знала, что сейчас нет свидетелей, и дала волю чувствам. На миг. Не столько вид этого полуодетого мужчины, сколько его запах, вызвал в ней бурю эмоций. Это был запах мужика, самца. Шлейф его тянулся далеко в её прошлое, где однажды судьба столкнула их - её и того мужчину. Их роман был коротким и страстным. Она была просто одурманена его сексуальностью, и кидалась в его объятья, совершенно потеряв голову. Тот мужчина быстро исчез из её жизни, но запах остался в памяти. Навсегда. Она удачно вышла замуж, в доме всегда был достаток, муж был добрым и интеллигентным человеком, правда единственный сын пошёл наперекор её воле и женился, Бог знает на ком, но это не надолго, она сумеет ему объяснить. Она справится с этой проблемой, но как побороть этот неожиданный приступ.
Иногда, зов плоти просыпался в ней - стоило ей почувствовать хотя бы что-то, отдаленно напоминающее тот неповторимый запах сексуального мужчины, и она лишалась покоя на несколько дней. По долгу службы муж Любовь Петровны появлялся в её обществе на приёмах и вечеринках. Она всегда одевалась строго и подчёркнуто консервативно, но многих мужчин именно это было привлекательно в ней. Они чувствовали её намеренно скрываемую страсть, словно перед ними была запертая в клетке тигрица. Со временем изгибы её тела стали плавне, а лицо округлилось, но взгляд порой говорил, что тигрица ещё в силе. Она никогда не изменяла Владимиру Николаевичу, считала это низким. Однако бывали случаи, когда от появившегося рядом мужчины веяло чем-то, напоминающим тот запах самца, что так волновал её. Она могла чувствовать такого мужчину за несколько метров. Даже умышленно отворачивалась от него, чтобы не выдать себя взглядом, но эти мужчины так хитры - они, как охотники, чуют тигрицу. Впрочем, всегда это были лишь отголоски, отчасти напоминающие тот неповторимый запах страсти, но даже подобные встречи выбивали Любовь Петровну из состояния равновесия на несколько дней, и она боролась с собой, всегда одерживая победу. В такой период её особенно раздражал Владимир Николаевич. Он был мягкий и заботливый дома, корректный на работе, но когда он, попыхтев над ней минуту, ложился рядом и, виновато чмокнув в щеку, засыпал, она стонала от зова, пробудившегося в ней. Однако, проходило время и "хандра" успокаивалась, а она продолжала заниматься своими делами.
Все эти воспоминания промелькнули в памяти Любови Петровны за мгновенье, пока она стояла, прислонившись спиной к двери в ванную. Она испугалась. Раньше она встречала мужчин, чьи ароматы лишь отдаленно напоминали тот запах страсти, что преследовал её всю жизнь. Она научилась контролировать свои эмоции в таких ситуациях, но сегодня... Ей показалось, что мужик в её ванной имел над ней власть. Она даже не успела заметить толком, как он выглядел - молодой, высокий, чернявый - и всё. Взгляд не зацепился ни за одну какую-нибудь яркую черту его внешности, её поразил запах. Он был точно таким же, как тот - у самца. Любовь Петровна будто вдохнула анестезию на операционном столе - она поняла, что сознание и воля угасают. Ещё два-три вдоха и она потеряет над собой контроль, забудется в единственном желании и кинется на мужчину. Он, вернее - его запах - властвовал над ней. Дремавшие в женщине тёмные инстинкты, неудовлетворенные желания, сексуальные фантазии - всё разом встрепенулось и забурлило. Это мужчина в ванной вызвал их, как шаман - тёмных духов. Сердце колотилось, давление подскочило, а ноги не слушались.
Да что это с ней, не свалиться бы в обморок. Любовь Петровна встряхнула головой так, что крашенные кудряшки весело запрыгали по плечам, и осторожно потянула воздух носом, чтобы отогнать навалившуюся дурь, но даже из-за закрытой двери ванной тот запах, перебиваемый ароматом кофе из кухни, вновь напомнил о себе. Сладкая истома растеклась по всему телу, ей захотелось сладко потянуться и двигаться, как это делают продажные женщины на панели. Я пропала - только и мелькнуло в её сознании.
- Что случилось, Любовь Петровна?
Она открыла глаза. Невестка и дети гурьбой выкатились из кухни и уставились на неё. Медленно отстранившись от двери и, указывая на неё, свекровь хрипло прошептала:
- Там какой-то мужчина. Без брюк.
- Да это Васенька описался. Они с мужем ходили гулять, вот и ему досталось.
- И сколько у Вас мужей?
Любовь Петровна не упустила случая поиздеваться над оплошностью невестки. Это помогло прийти в себя, и благородное негодование начало было вытеснять внезапно проснувшуюся страсть. Она ухватилась за роль сварливой свекрови, как за спасательный круг. Заметив, что Ольга собирается что-то говорить в своё оправдание, Любовь Петровна жестом остановила её и шагнула навстречу.
- Да как Вы смеете приводить в мой дом чужих мужиков. Кто Вам дал право...
Её просто распирало от негодования. Лицо исказилось, она готова была броситься на невестку. Ольга поняв, что возражения и объяснения только усугубят положение, молчала. Дочка прижалась к ней, не осознавала происходящее, но, почувствовала опасность, а Василёк неожиданно шагнул вперёд и маленьким кулачком попытался ударить Любовь Петровну куда-то в бедро.
- Меня? В собственном доме... Да я вас...
- Извините, я тут брюки чистил...
На шум в коридоре, едва приоткрыв дверь из ванной, боком протиснулся бывший муж. Он виновато улыбался и почему-то кланялся. Свекровь внезапно прервала свою гневную тираду на полуслове, и стала медленно оборачиваться на голос бывшего мужа. Будто в фильме ужасов она знала, что ей этого не следует делать, но какая-то неведомая сила подталкивала Любовь Петровну. Все застыли на месте, наблюдая за движением свекрови, лишь Ольга прижала к себе сына.
Элегантно одетая женщина бальзаковского возраста и молодой, помятый мужчина оказались лицом к лицу. Их глаза встретились. Секунду они неподвижно смотрели друг на друга, напоминая двух ночных хищников, остановившихся на узкой тропе. Они будто принюхивались, стараясь распознать, кто перед ними - враг или друг. Потом их ноздри разом дрогнули, а глаза чуть прикрылись веками. По лицам пробежала едва заметная улыбка блаженства - они одновременно потянули носом. Ольге показалось, что перед ней два наркомана, давно искавших дозу и, наконец, вкусивших её.
- Нет, я больше так не смогу.
Будто через силу выговорила Любовь Петровна, и шагнула к входной двери, Пытаясь снять пальто с вешалки, она даже оперлась рукой о стену. Не оборачиваясь и не говоря ни слова, она поспешно вышла из квартиры. Было слышно, как каблучки её сапог застучали по лестнице - она не стала ждать лифт. Не прощаясь, следом за ней, выскочил и бывший муж. Ольга с детьми какое-то время стояли молча, пока Васенька не подошёл к двери и не захлопнул её.
Был весенний солнечный день, соседи неторопливо прогуливались во дворе и разговаривали, лишь Любовь Петровна быстрым шагом шла по дорожке. Она пыталась разобраться в своих чувствах, но они не поддавались, они были сильнее неё. Она не помнила себя такой взволнованной и растерянной, но больше всего на свете она боялась обернуться и встретиться с тем мужчиной. Свежий мартовский воздух наполнял легкие особенным ароматом, но никак не отрезвлял её мысли. Любовь Петровна даже сцепила ледяные пальцы рук, чтобы успокоиться, но и это не помогало. Её мир рушился, а она ещё не решила для себя - становился он лучше или хуже. Она тоже становилась другой.
Впереди замаячила арка над дорожкой из их двора. Любовь Петровна поняла, что когда она пройдет под ней, что-то непременно случится. За аркой был поворот.

151. Халиф

Самолет пошел на снижение и вся наша банковская команда, премированная руководством тур путевкой в Объединенные Арабские Эмираты, затихла в ожидании. Я сидел у иллюминатора и наслаждался зрелищем южной ночи. Яркие огни Дубаи стремительно надвигались из темноты, обещая прелести сказок 1001 ночи, восточных сладостей и еще чего-то неизвестного, манящего, таинственного. Яркие бусинки фонарей над автострадой разбегались в разные стороны от города, очерчивая границу пустыни и моря. Не знаю, как выглядели на самом деле оазисы в средние века, но современный Дубаи с высоты ковра-самолета был потрясающе красив. Среди кромешной, южной тьмы в море света высились современные зеркальные небоскребы, мечети, коробки многоэтажек, а чуть поодаль многокупольный храм. Все это нам еще предстояло освоить, а пока посадочная полоса с разноцветными огоньками притянула нас своим магнитом, и, жалобно взвизгнув резиной, самолет встретился с чужой землей. Наградив аплодисментами экипаж, с которым все надеялись через неделю так же успешно вернуться на Родину, народ заторопился к выходу.
Борт открылся, но никто не двинулся с места. На нас пахнуло пустыней. Несмотря на поздний час, обдало жаром знойного песка, густым ароматом незнакомых трав и запахом приключений. После московской ноябрьской слякоти и суеты по-восточному радушно и не торопясь, нас встречали арабские сказки. Дамы, окружив главбуха - дородную статную даму средних лет - устремились вперед. Мне же пришлось одной рукой поддерживать двух сильно уставших от выпитого за долгий перелет алкоголя, коллег, другой - десяток пакетов и ручной клади. Балансируя между колебаниями неровного шага личного состава и доверенных ценностей, я замыкал колонну пассажиров, гуськом втянувшихся в огромное здание аэропорта.
Первое ощущение восторга было не от его огромных размеров и количества бутиков, а от нежной прохлады, окутывавшей каждого входящего. Пристроив на диванчик вконец выбившихся из сил коллег, и оставив под их присмотром вещи, я огляделся. Напротив входа возвышался постамент с тремя массивными столами, за которыми очень важно сидели три арабских богатыря центнера по полтора. К каждому вела импровизированная дорожка, обозначенная переносными столбиками, по которым и соревновались прибывшие туристы. Лучшая половина нашего коллектива во главе с главбухом уже атаковала араба за столиком со штампами. Но тот молча взирал на их неудачные попытки, излучая удивительное спокойствие и значимость. Присланный посыльный в лице операционистки Лариски сообщил, что нужны паспорта. Проявив чудеса сообразительности и ловкости, я быстро отыскал в пакетах документы, отметив, что этот процесс абсолютно не заинтересовал охранявших их коллег. Однако, протиснуться к ожидавшим дамам через плотные ряды стометровой очереди соотечественников мне не удалось. Размахивая пачкой красных паспортов, в надежде привлечь внимание впередсмотрящего главбуха, я добился совершенно неожиданного результата. Зоркий араб, возглавлявший за столом нашу очередь, заметил меня, и что-то сказал по рации. Через пару секунд около меня оказались двое дюжих охранников. Совершенно бесцеремонно они растолкали плотный строй соотечественников и почти на руках доставили меня к столоначальнику. Тот наклонился и спросил по-английски
- Это твои женщины?
И получив утвердительный ответ, даже не глядя в их сторону, добавил
- Пусть помолчат
Случилось так, что только я из нашей банковской делегации мог прилично общаться по-английски. Поэтому при первых же словах дамы затихли, напряженно вслушиваясь и ожидая моих объяснений. Это произвело впечатление. Араб нашел мой паспорт, полистал и вежливо обратился
- Господин Александр, для каждой жены виза 30 долларов.
Подыгрывая ему, я сказал, что есть еще двое сопровождающих с вещами. Он кивнул двум доставившим меня бойцам. Не успел я расплатится, как уставшая (от непосильной дороги) часть нашей команды вместе с грузом была внесена.
- Сержант Вас проводит, господин Александр
Вежливо произнес араб и занялся паспортами. Я двинулся за широкой спиной в униформе. Лариска, было, собралась сделать то же самое, но араб так рявкнул на нее, что та присела от неожиданности. Я чувствовал спиной испепеляющие взгляды соотечественников, и как-то виновато поплелся за сержантом.
Меня усадили на шикарный четырехугольный кожаный диван, отгораживающий своими высокими спинками от общего зала нечто вроде кабинета. Рядом появился столик с пепельницей, сигаретами, и каким-то приспособлением, всасывающим дым. Мальчик в униформе спросил, что я буду пить и через минуту вернулся с заказом.
Я почувствовал себя халифом.
Пока оформляли документы, было интересно наблюдать окружающее. Цокая по голым пяткам шлепанцами, в соседний кабинет проследовал араб в белых одеждах. Немного погодя к нему присоединились четверо женщин с двумя пацанами. Они шли гуськом, опустив головы и закрывая лица. Я понял, чем больше женщин у мужчины, тем большим уважением он пользуется. Арабы болтали по телефону, куда-то ходили, обнимались и курили с другими арабами в белом, и только женщины безропотно ожидали их, никуда не выходя из кабинетов.
Наконец-то в сопровождении сержанта появилась лучшая половина нашей делегации. Гуськом они втянулись в кабинет и молча сели. Мне было очень неуютно под их тяжелыми взглядами, но оправдываться было бесполезно. Это страна для мужчин. Как будто чувствуя ситуацию, ко мне подбежал мальчишка в униформе и спросил, не нужно ли еще чего-нибудь. Общими усилиями все желания были удовлетворены, и на первый раз я был прощен.
По радио объявили, где можно получить багаж нашего рейса. Я еще не успел направиться за чемоданами, как тот же пацан в униформе появился рядом и попросил багажные квитанции. Через несколько минут тележка около кабинета начала заполняться нашими вещами. Вдруг все тот же "взъерошенный Аладдин" сильно извиняясь, просил помочь ему решить проблему. Около транспортерное ленты с чемоданами стояло несколько полицейских и, набычившись, смотрели на мою сумку. Из нее по полу растекалась кроваво-красная лужа. Совершенно точно помню, что кроме плавок, шортов и футболок там ничего не было. Делаю умное лицо и держу паузу, стараясь понять ситуацию. Тишину нарушает доносящийся сзади шёпот очнувшегося коллеги. Он стоит на почтительном расстоянии и, жестикулируя объясняет
- Саша, ну ты же водку не пьёшь, вот мы тебе сухонького и положили в сумку.
Особенности русского туризма осложнялись сухим законом Эмиратов. Знающие коллеги запаслись всем необходимым на Родине. Правда, их чемоданы с водкой не пострадали. То ли они были упакованы лучше, то ли таможенники не сочли это за нарушение, но досталось только мне. Расстегиваю молнию сумки и открываю взорам столпившихся стражей порядка месиво из мелко-мелко битого стекла, десятка пробок и то, что раньше было одеждой. Пахнуло сильным букетом чилийского красного вина. Местные "омоновцы" отпрыгнули назад, и приготовились к отражению химической атаки. Воспитанные на сигаретах, кальяне и гашише, они не воспринимали спиртное.
- Бить будут - обречёно прошептал за спиной протрезвевший вмиг коллега.
Безрадостная перспектива заставила меня пойти в наступление.
- Это была очень дорогая коллекция старых вин. Подарок - уверенно соврал я.
Тишина стояла такая, что было слышно, как у выхода из кабинета запричитала Лариска. Я обернулся и так рявкнул на нее, что все посмотрели туда же. Десять женщин разного возраста и комплекции сыграли положительную роль. Меня начали успокаивать, извиняться и объяснять законы, но никто из них не смотрел мне в глаза.
Через пару минут от инцидента не осталось и следа. Шустрый менеджер почти силой затолкал меня в какой-то бутик, где мне подобрали похожую сумку, несколько комплектов спортивной одежды, бритвенные принадлежности и парфюм. Извиняясь и кланяясь "взъерошенный Аладдин" по чьему-то указу положил туда же два пакета сувениров и сигарет. Толкая тележку с чемоданами, сказал, что автобус нас уже ждет.
Я опять был халифом.
Все последующие процедуры - поездка в автобусе, оформление в гостинице, ужин (о статусе полученного номера я уже не говорю) - все осуществлялось в соответствующем порядке. Я пытался отшучиваться, что все по алфавиту, ссылаясь на первенство своей фамилии в списке группы. Однако, некоторые недоверчивые сильно сомневались, но потом у меня появился убийственный аргумент. На вопрос портье о порядке размещения "жен" около моего номера, я гордо ответил - по алфавиту.
Халиф крепчал.
На следующий день дамы решили освободиться от непосильного гнета и самостоятельно приступили к любимому занятию - экскурсии по магазинам. Однако, через полчаса зазвонил сотовый. Я поймал такси и помчался выручать "своих". Посредине магазина напротив друг друга стоял маленький араб и наш главбух. Судя по упертым в крутые бока кулакам, ситуация была серьезной, а по бордовому цвету лица обоих - давно. Группы поддержки скучились позади рыцарей, готовые к рукопашной. К тому времени я уже усвоил простую арабскую истину - в споре побеждает тот, кто громче орет. Это в любой скандинавской стране за подобную выходку на улице, можно попасть в полицию, но мы были на Востоке. Не теряя время на выяснения, что было сил, я гаркнул как на тренировке
- Ямэ!
Мой пионерский задор победил, и все стихло. Лица наших дам просияли. Стоявший ко мне спиной араб, медленно повернулся и заговорил абсолютно спокойным голосом
- Это что, Ваши жены, господин? Мне трудно понять их речь. Что они хотят купить?
Ох, эти коварные хитрецы! Но как они умеют торговаться. Я сказал дамам, что минут на десять меня хватит, за это время им надо что-то выбрать. Через мгновенье мы уже сидели с арабом на коврике, согнув ноги у маленького столика, и пили кофе. Кальян булькал сизыми пузырьками, располагая к неторопливой беседе. Почти на все предложения о купле-продаже я отвечал после значительной паузы убийственной фразой
- Если Аллаху будет угодно.
Наконец, дамы вернулись с отобранными вещами. Араб оживился, усадил всех на подушки и начал цокать языком, нахваливая свой товар. Я понял, что долго не выдержу этого цирка. Проявив удивительную наглость, я сгреб все в одну кучу и небрежно произнес
- Двадцать баксов
Араб сделал вид, что падает в обморок и начал с двух тысяч. В течение пяти минут мы играли цифрами, дважды уходили из магазина и возвращались. В итоге все остались довольны креме меня. Надвигавшаяся перспектива торгового агента меня абсолютно не устраивала. А приставучий араб предлагал "Карго" - доставить три вагона этого барахла в Шереметьево-2 за смешные деньги. Мы почти договорились и обменялись телефонами. Правда, я дал сотовый главбуха, оправдывая себя тем, что девки мне уже должны.
Остаток дня мы провели на пляже с чистым белым песком. Вода была удивительно прозрачной, но нырять без маски было невыносимо. Концентрация соли выше, чем в Средиземном море и режет глаза. Зато парить без движения в этом рассоле можно часами. Наверняка у кого-то остались шутливые фото, где я под пальмой в окружении десяти необыкновенно преданных женщин (двое оставшихся особей мужественного пола продолжали неравный бой в отеле с привезенным запасом водки).
Во мне признали халифа.
Настойчивый звонок сотового разбудил меня в пять утра. Медленно просыпаясь, я с трудом распознал сквозь телефонные всхлипы, сопли и слезы Наташкин голос
- Сашенька, миленький, забери меня отсюда...
Нашла "Иван Макарыча" отшучивался я, пытаясь сообразить, где она нашла в это время магазин. Постепенно картина прояснилась. Отважная Наташка пошла одна на дискотеку. Ну не может человек в отпуске спать ночью. Это ж кредитный отдел - что скажет, то и сделает. Все начиналось как в Европе, но закончилось по-азиатски. Оказывается, женщина одна не может ехать ночью. Даже в такси. Этим она может сбить с пути истинного правоверного. На ее беду полицейский патруль заметил ночью подобное безобразие. Такси тормознули, Наташку - в участок. Очень вежливо, но уверенно продержали до утра. В пять разрешили позвонить... На утреннем "разборе полетов" главбух приняла резолюцию без голосования - гулять по трое, вечером - только с Александром.
Халиф был коронован.
Пару дней после Наташкиных похождений я наслаждался женским обществом по составленному графику за что был премирован арендой "Land Сruser". Надо сказать, что дороги там добротные. Не такие шикарные как в Германии или Франции, но зато свободные. Ездят почти без правил. Прокатиться в Абу-Даби или Шарджу лучше утром, провести день в этом оазисе, а вернуться ночью. Трассы ровные, безлюдные, освещены как днем. Вы получите удовольствие, утопив в пол босой ногой педаль газа на мощной машине. А наше сафари по барханам распугало всех сусликов в районе 50 километров благодаря дружному визгу. Для лучшего сцепления с песчаной коркой, на пол-атмосферы сбрасывается давление в шинах и можно кататься под 40-50 градусов наклона. Кувыркнуться не удалось, но пару раз закопались до порожков. Уже за полночь мы расположились на отдых у костра.
От прогретого солнцем песка, вместе с приятным теплом исходил тонкий аромат. Тишина и покой обволакивают так незаметно. Огромные звезды на черно-синем небе мерцают так загадочно. Персидские ковры в шатрах, позванивающие колокольчиками верблюды, барашек на вертеле, мангал с шашлыками, казан с пловом и море овощей, фруктов, сладостей... Хочется закрыть глаза и отдаться этой восточной сказке. Организаторы постарались на славу. Одетый в расшитый парчовый халат, какие-то шаровары и мягкие туфли с загнутыми носками, я сидел посредине огромного великолепного ковра, наслаждаясь кальяном. Позади расположились оставшиеся в живых после жары и гонок по барханам "жены". Самое интересное, что не ощущается неудобств, наоборот - восточная нега полностью овладела нами. Единственное, что меня смущало - так это отсутствие массивных перстней с самоцветами. Без них как-то трудно повелевать. Эффектная пышная девчушка пытается взволновать меня танцем живота.
Наивная не знает, что я давно стал халифом.
Надо сказать, что мы достаточно быстро привыкли к ночному образу жизни. Экскурсии по магазинам, рынкам, достопримечательностям, пляжам надо делать утром. С полудня до вечера лучше спать в номере с кондиционером, а когда стемнеет и прохлада начнет заливать улицы, выходить на прогулку. Раскаленные за день тротуары и здания еще веют теплом, а южная ночь - свежестью. Ах, эта восточная сказка, я стал твоим пленником!
Интересно, что все деревья и кустики в Эмиратах привезены и посажены вручную, занесены в государственный реестр и казна выделяет деньги на полив каждого. Если присмотреться, то в темноте можно разглядеть тонкий шланг, несущий прохладную влагу каждому корешку. С грустью вспоминается Россия, где ни одному милиционеру не придет в голову объяснять в участке задержанному, что за поврежденную веточку кустика с номером Љ тот должен заплатить... Чистота и порядок в Эмиратах удивительные.
Отвлечься от грустных мыслей можно в ресторане. Рьяные приверженцы ислама, правители здешних мест сумели не только объединить свои маленькие страны, но и внести иную культуру. В развлекательных районах для туристов можно найти уголок любой страны, но все оформлено в восточном стиле. Что касается кухни - это Мекка для гурманов. Нам приходилось нелегко, но ведомые мудрой рукой халифа...
Так прогуливаясь, после позднего ужина в окружении прекрасных спутниц, я остановился на краю тротуара у перехода. Познакомившись с особенностями местных водителей, я знал, что в отличие от Европы, тут не тормозят, заметив пешехода. Это страна для мужчин. Тем более - для уважаемых мужчин, которые предпочитают джипы "Toyota". Дамы остановились рядом, пропуская приближающуюся машину. Вдруг я заметил боковым зрением, как справа кто-то метнулся наперерез. Маленькая фигурка чудом успела проскочить перед бампером. Встав на дыбы, с визгом, машина остановилась метрах в пятидесяти. На другой стороне улицы, прижав руки в груди, стояла Лариска и хлопала глазами. Яркий неоновый свет сделал ее бледное лицо совсем белым. Из машины вылез тщедушный араб и, не торопясь, направился к нам. В напряженной тишине отчетливо цокали по пяткам его шлепанцы.
- Еще раз побежишь - продам
Грозно сказал я, чтобы как-то разрядить ситуацию. Шлепанцы зацокали быстрее.
- Родненький, не продавай!
Заголосила Лариска и пулей метнулась назад. Спрятавшись за спину, она обняла меня ручонками, и так прижалась ко мне, что я почувствовал, как колотилось ее сердечко.
- Ладно, прощаю
Нарочито громко сказал я в сторону араба и тот остановился. Дамы загалдели, размахивая руками...
- Тихо. Дома поговорим
Победоносно рявкнул я. Шлепанцы зацокали к машине. Все облегчённо вздохнули. Инцидент был исчерпан.
Халиф остался на троне.
Последний день восточной сказки мы посвятили беготне по магазинам, покупкам, сборам и суете. В аэропорту меня безропотно делегировали вперед, и все повторилось в обратном порядке. Только несколько арабов долго осматривали мой багаж и настойчиво спрашивали - хочу ли я остаться. Что родственное нашли они в моем облике, осталось для меня загадкой. С грустью я расставался со страной, созданной для мужчин.
После взлета, откинувшись на спинку самолетных кресел, народ, наконец, расслабился и запросил напитков. Стюардессы ловко разливали прохладительное и горячительное, подходя в нашему ряду. По традиции меня разместили в центре. Лариска, сидевшая с краю, жадно перехватила стакан апельсинового сока, но вдруг осеклась. Медленно повернувшись, извиняясь, попросила передать напиток мне.
Я все ещё был халифом.

152. Если суждено

Париж не спешил просыпаться. Подобно красавице в возрасте, знающей себе цену, он нежился в теплой кровати. Заканчивался год с его суетой и неприятностями, впереди Рождество и целая неделя каникул. Это значит, что нет надобности спешить, а следует осторожно, по капельке, вкушать этот праздник. А начинать непременно нужно с долгого утреннего сна, который приходит после того, как осознаешь, что работа отменяется и настает черед долгожданного торжества. Пожалуй, это самое приятное время, когда все ещё впереди. Ты знаешь об этом, но пока не отпил и маленького глоточка. Жажда удовольствий, накопившаяся за целый год, томит душу, но лишь тот, кто в состоянии не поддаться первому искушению и не осушить разом всю чашу, способен насладиться ею предвкушением. Так приятно сдерживать этот порыв, зная, что все впереди, и просто помечтать об этом. Счастлив сказочник, которой пишет для себя!
Мне, почему-то, Париж всегда представлялся в облике дамы полусвета, когда-то падкой на удовольствия, но с годами поостывшей, но отнюдь не утратившей к ним интерес. Просто она стала более требовательной, и не соблазниться на что-нибудь простенькое. Её влечет теперь нечто необычное, может быть "с душком" но непременно эдакое, чего никогда не было. Поэтому она не будет спешить, а присмотрится и подумает. Ну, а уж если решится, то её не остановить.
- Слушай, эта деловая встреча у меня поперек горла стоит. Я так понимаю, что Жан согласился на неё только из-за бешенных дивидендов. Наверняка, проклинает этих русских, но ничего сделать с собой не может. Кто ему такие деньги даст заработать. Вернее - просто получить. Вот и назначил на полдевятого, небось, потом уезжает куда-нибудь. Ты меня только доведи до этого отеля, и помоги Жана встретить, дальше я - сам. Кто знал, что с билетами такая неприятность получится.
Мой шеф проклинал секретаршу, авиакомпанию, администрацию отеля, скорее всего и меня вместе с ними, но иного пути у него не было. Срывалась очень выгодная сделка, а бизнес для деловых людей дороже всего на свете. Вот и пришлось мне в последний момент бросать всё и лететь с ним окольными путями в Париж. Не буду лукавить, моим единственным условием было задержаться на пару дней в этом удивительном городе, и встретить Рождество. Возможно, ошибка секретаря, болезнь переводчицы и всё остальное, что сложилось в мою пользу, было просто счастливым случаем. Для меня, конечно.
- Александр, а может быть, такси возьмем. Как бы не опоздать.
- Не беспокойтесь, так ближе. Успеем.
Честно говоря, не очень хотелось торопиться по знакомым некогда улицам, украшенным к празднику, и ожидавшим совсем иного отношения к себе. Оправдывало только то, что туристы и праздно шатающиеся ещё не появились в столь ранний для прогулок час, и мы слились с той частью горожан, которые несмотря ни на что заняты своим повседневным делом. Они всегда заполняют центральные улицы с рассветом, делая всё, чтобы вечный город был не только готов встретить и приласкать несметные толпы приезжих, но и выглядеть при этом как очаровательная юная парижанка. О, они умеют это! Будучи невзрачными в повседневной жизни, они чудесным образом преображаются когда им это нужно. Говорят, что это воздух Парижа - стоит его вдохнуть, и вы ощущаете легкое опьянение, делающее женщин легкомысленными, а мужчин романтичными.
- Александр, мы правильно идем?
- Мы уже пришли. Вот Ваш отель "Георг IV".
Интересно, сколько лет этой табличке с красиво выведенным названием. Сменился не один десяток поколений подростков, надраивающих до блеска медную пластину с вензелями. Впрочем, здесь и владельцы не брезгуют вытащить белый платок из кармана дорогого костюма, и, подойдя к отливающей золотом табличке, нанести "последний штрих к портрету". Это новые русские теряются без своей привычной свиты - им нужно постоянно создавать имидж хозяев. Но ни эксклюзивная одежда, ни золотые аксессуары, ни уникальные автомашины не в состоянии скрыть бегающий взгляд и отсутствие уверенной манеры держаться в любой ситуации, что передается только по наследству.
- И куда нам теперь идти?
- Не суетитесь. Сделайте спокойное лицо и все двери откроются.
Степенный швейцар задержал свой взгляд на двух иностранцах, но через несколько секунд решил пропустить их. Интерьер не бросался в глаза кричащей роскошью, он навевал спокойствие больших денег, которые не любят суеты. В ночных клубах Москвы тоже есть "фэйс контоль" но при этом ощущения совсем иные. Впечатления, что тебя оценивают с какой-то более низкой точки зрения - "если сломаешь, то сможешь заплатить?" А вот нечто подобное я испытал в Загорске. Однажды приятель из Англии попросил отвезти его в Троице Сергиевскую лавру. У входа в часовню со святыми мощами стоял здоровенный монах. Он внимательно осматривал всех входящих, и некоторых молча отстранял, не пропуская внутрь. Когда подошла наша очередь, он аккуратно, ухватил Джона за рукав и вытащил из очереди. На мой вопрос он тихо ответил - иноверцам ни к чему. Я вспомнил, что мой гость тогда прилетел налегке и был одет не по погоде. Пришлось срочно подобрать ему что-нибудь из своей одежды, но и это не спасло положения. Очевидно, у нас пожизненно разные выражения на лицах, и этим пользуются соответствующие службы. Вот нам бы научиться использовать это, чтобы беречь своё добро. Впрочем, сохранить бы свою веру и душу. Дай Бог, чтобы такие монахи остались хотя бы у врат наших святынь.
- Наверное, мы все-таки опоздали. Я не вижу Жана...
- Он сидит у окна, как и договаривались. Надеюсь, теперь я Вам не нужен.
- Да-да, ступайте. Встретимся в Москве.
Предпраздничный Париж быстро развеял моё ворчливое настроение. Наверное, только здесь можно так легко зарабатывать неплохие деньги. Впрочем, здесь их так же легко и потратить. Нужно непременно прогуляться по Риволи и купить сувениров. Моё неожиданное исчезновение придется задабривать подарками. Скупиться не стоит, ибо у меня останется самое главное - воспоминание о встрече с этим удивительным городом. Многое уходит и забывается, даже обиды, но сердце будет долго хранить эту неожиданную встречу. И я буду до потери сил бродить два дня напролет по улицам, паркам и бульварам Парижа. Гулять, так гулять.
Интересно, никогда не видел этого места - похоже на Марсово поле, но такого здания там точно нет. Да это целый дворцовый комплекс! Надо же, как я умудрился его раньше прозевать. Воистину - великий город, всегда полон открытий. По периметру великолепного сооружения расположено множество кафе и ресторанчиков. Французы правы, ничто так не влияет на настроение и здоровье, как хороший завтрак с хорошим видом. О компании умолчу, хотя пусть это будет бокал доброго вина. Не то, что мы с ним давние приятели, но поговорить о чём найдется.
Вот здесь хорошо бы устроить наблюдательный пункт. Кафэ скромно носит имя великого императора. А что, треуголку и походный барабан предлагают? Полюбопытствуем. Пока я выбирал столик у окна, мне показалось, что меня кто-то окликнул. Скорее всего, ошибся - кому тут может быть известна моя персона. Однако сомнения рассеялись, когда имя прозвучало вновь и очень отчетливо. Да и голос был знакомым. Он послышался из приоткрытой двери в углу зала. Там было темно, и сквозь приглушенную музыку доносилась невнятная речь. Чувство тревоги и ожидания встречи с чем-то непонятным, но очень важным овладело мной. Ещё есть возможность притвориться и уйти прочь, но это выше моих сил. Я шагаю в полутемную комнату.
- Ну, я же говорила, что это он.
Голос, несомненно, принадлежал моей жене. Когда глаза привыкли к слабому освещению, я увидел, что компания, сидевшая вокруг большого темного стола, с любопытством меня разглядывает. Не понимая, как такое могло произойти - розыгрыш это или что-то иное - я пытался увидеть нечто, что объяснило бы мне происходящее. Очевидно, вид у меня в этот момент совершенно растерянный.
- Да Вы садитесь, в ногах правды нет. Хотите кофе?
Произнес кто-то из компании с сильным акцентом, но очень участливо. Розыгрыш явно удался, поскольку я никак не мог прийти в себя от неожиданности. Однако надо мной никто и не думал потешаться и хором орать "Сюрприз!" Присутствующие вернулись к своему разговору, а я мучительно вглядывался в лицо женщины, очень похожей на мою жену. Это была она! Ничего не могу сказать о её одежде, но выглядела она строже и волосы были чуть темнее. Очевидно, моё внимание становилось слишком навязчивым, отчего она прервала свой разговор с каким-то Сержем, и повернулась ко мне.
- Извини, мне нужно поговорить со старыми друзьями. Мы так давно не виделись.
- Да, я ...
Ничего более я не нашёлся ответить, теряясь в догадках. Её взгляд был необычно тяжелым и неэмоциональным. Мне даже показалось, что никогда раньше мне не приходилось с ним сталкиваться. Она странно смотрела на меня, не то чтобы долго и молча или - внутрь меня. Нет, мне показалось, что она смотрела не отсюда. Как бы это сформулировать? Вот, как будто стоит человек перед тобой и говорит, губы шевелятся, я голос слышен со стороны. Да и впечатление какое-то странное. Мне не страшно, но непонятно. Хочу спросить, а не знаю о чем. Все настолько необычно, а главное, не столько её неожиданное появление, сколько поведение. Никогда ранее она такой не была.
- Будете кофе?
- Спасибо, я на веранде подожду.
Во мне борются два противоречивых чувства, мне хочется понять, что же все-таки тут происходит, но более всего мне хочется выйти из темной комнаты. Я медленно иду к двери с тяжёлыми портьерами и оборачиваюсь. Моя дорогая продолжает непринужденно беседовать, поправляя прическу незнакомым жестом.
Веранда укрыта от непривычно прохладной зимы. Стекла так очищены прислугой, что создают иллюзию их отсутствия. Несколько столиков пока не заняты в столь ранний для посетителей час, и я начинаю растерянно выбирать себе место. Мелькает мысль, что стоит заказать рюмку коньяку вместо кофе.
- Александр, Вы уже встали? А мне нужно было Вас поднять вовремя.
- Зачем?
- Чтобы Вы не опоздали.
- Да никуда я не опоздал.
- Вижу. Вот и славно!
- А кто Вы?
- Да это не важно, коль Вы здесь.
- Зачем? Да и кто Вы?
- Я то? Да, Петрова я.
- У меня бабушка была Петрова. А как Вас зовут?
- Да так и зови - Петрова.
- Но имя-то у Вас есть?
- К чему оно тебе.
- Но Вы-то моё имя знаете. А как Ваше имя?
- Какая разница.
- Но как-то мне Вас нужно называть.
Она ничего не ответила, только пристально посмотрела мне в глаза. Взгляд был какой-то пронизывающий, и зрачки были большие черные. На вид собеседнице было за шестьдесят, но движения были быстрые и точные. Только кожа на лице была неприятной, в шрамах и каких-то пятнах. Хотя неприязни я не испытывал. Вдобавок что-то было не так в её облике. Вот что - она казалась старушкой, но морщин, свойственных женщинам в этом возрасте у неё не было.
- И всё же, откуда Вы меня знаете, и как Вас зовут - настаивал я.
- Да разве это главное. Обращайся, как хочешь.
- И всё же.
- По ночам меня "множилкой" зовут.
- Что это значит?
- А то, что я разная бываю и с разными разговариваю.
- О чём?
- А ты приглядись. Ничего не замечаешь.
С этими словами старушка повернулась в профиль. Черты лица были искажены, а нос почти отсутствовал. Очевидно, она намекала на весьма неприятную болезнь. Странная собеседница резко вернулась к прежнему положению, и её особенность почти исчезла.
- Так лучше - неприятно хихикнула она.
- И что Вы хотели мне сообщить?
Попытался я уклониться от неприятного обсуждения её внешности. Любопытство настолько разбирало меня, что остались в стороне все невыясненные вопросы о непонятной встрече, странном поведении жены и новой знакомой. В этот момент она потянулась к моей руке. Даже не дотронувшись до меня, она вызвала прилив непонятного страха. Мне показалось недопустимым её прикосновение, и это заставило меня резко отпрянуть в сторону...
От чего я даже открыл глаза. Боже, да всё это мне сниться, бывает же. И это под Рождество! Сон медленно покидал моё сознание. Захотелось вновь вернуться в только что виденную мной сцену на застекленной веранде, и узнать, чтобы это значило. Однако, видение исчезло, а шум автобуса за окном напрочь прогнал остатки сна. Какое-то время я попытался уснуть, но ничего из этого не получилось. Стараясь не шуметь в столь ранний час, чтобы не будить своих домашних, я сварил себе кофе и прошел в кабинет к компьютеру. Признаться, люблю эти ранние воскресные часы, когда ничто не отвлекает, и пальцы быстро бегают по клавиатуре. Эмоции только что пережитого схода переместились в файл, но это не помогло успокоиться. Я возвращался вновь и вновь к деталям странных событий, пытаясь разобраться в их сути. Писать больше не хотелось, и я, укутавшись в плед, решил немного подремать пока мои не проснуться.
Выходной и предстоящее Рождество никого не торопили из постели. Дом тихо спал, это предалось и мне. Любимое кресло и плед всегда умиротворенно воздействуют на меня. Так случилось и на этот раз. Сон незаметно подкрался и овладел мною. Очевидно, я столь настойчиво хотел перенестись в тот утренний Париж, что желание моё сбылось.
- Вернулся? - черные глаза старухи пристально смотрели на меня
- Я хотел спросить...
- А что ты там написал-то?
- Да как все было, и написал.
- Да разве об этом пишут, милок - она многозначительно замолчала.
- Не знаю. Но ведь это было.
- Думаешь, кто-то поверит?
- Кто знает, я часто пишу для себя. Мысли вслух.
- Ой, не лукавь, соколик. Что же ты хотел спросить?
- Что значит эта встреча, и кто эта женщина?
- Так ведь тебя и позвали для этого...
В этот момент кто-то окликнул меня. Таким тихим и спокойным голосом, что я осёкся. Он звучал из-за спины, и о чём-то предостерегал меня. Он не призывал к себе, не настаивал, он просто пытался отвлечь меня. Вернее - предостеречь. Так мать в детстве, застав меня за шалостью, тихо и предупредительно называла меня по имени с укоризненной интонацией. Она не ругала и не отчитывала меня. Она просто останавливала меня от неверного шага. Её негромкий голос добивался гораздо большего, нежели истерический крик родителей моих друзей детства. Сейчас я услышал именно тот голос матери...
Он ещё звучал во мне, когда я резко проснулся. Неведомая сила предостерегала меня от странной встречи. Она вставала между мной и тем существом, так властно манящим к себе своей тайной. Очевидно, меня ограждали от необдуманного шага. Всему свое время. Я обо всем узнаю, и всё случиться, если суждено.

153. Хиллер

Мне было уже за сорок, когда в составе команда молодых ребят я поехал на чемпионат Евро-Азии по карате. Это было начало 90-х, когда дух свободы породил не только новых предпринимателей, но и спортсменов. Кто-то бескорыстно помогал развитию любимых видов спорта, а кто-то вкладывал серьезные деньги в новые клубы и новые имена в расчете на отдачу. Это сразу стало заметно уже в отборочных поединках. Несмотря на заявленный бесконтактный уровень соревнований, судейская бригада чемпионата заняла очень лояльную позицию при оценке ударов в голову и спину. Очевидно, чтобы сделать поединки более зрелищными, судьи не наказывали за жесткий контакт при атаках, а даже засчитывали очки. Протесты и разбирательства ни к чему не приводили, устроители чемпионата ссылались на положительный Европейский опыт новых поправок в правилах. Молодые ребята, приехавшие из дальних уголков на первый в своей жизни солидный чемпионат, готовы были жертвовать всем за громкий титул.
В полуфинале у меня была встреча с очень жестким парнем, который агрессивностью старался компенсировать недостаток техники. Я поймал его, когда он "провалился" на атаке, но в падении он достал меня ударом в позвоночник. В горячке поединка я еще как-то выстоял, проиграв по очкам, но утром не смог встать с кровати. Начался новый период жизни, резко и без предупреждений. Правая нога не слушалась, любое движение вызывало боль, спать мог только урывками, т.к. расслабившись во сне, тут же просыпался от боли. Помимо физических проблем приходилось осваивать новый образ жизни. Начав заниматься каратэ более 20 лет назад, я настолько сросся с ним, что весь мой жизненный уклад был подчинен ему. Я не был профессионалам в строгом смысле этого слова, но были ежедневные тренировки и утренние 10 километровые пробежки, работа в нескольких минутах ходьбы от дома, на первом этаже которого были два спортзала собственного клуба, где я, собственно говоря, и жил. В один миг все стало недоступно. Я учился ходить, держась за стенку, выпил мешок таблеток, выписанных десятками врачей, не соглашался на операцию по замене сустава, на что-то надеясь. И однажды судьба столкнула меня с фирмой, которая посылала страждущих к филиппинскому хиллеру, творящему чудеса. Раньше мне доводилось читать о тех, кто без хирургических инструментов проводит операции, причем - успешные, но испытать это на себе... Впрочем, к тому времени я уже готов был на любые эксперименты. И, собрав с помощью друзей необходимую сумму, я через пару недель вылетел из Шереметьево навстречу неизвестности.
Перелет до Манилы был долгим, и уже в самолете мы познакомились со всем составом нашей группы. Десять соотечественников решились на отчаянный шаг по разным причинам. Два явных "братка" - Федя и Серега с пробитыми разными предметами черепами, но с одинаковыми последствиями; супружеская пара с пацаном лет семи, у которого с детства не вращалась шея; еще одна супружеская пара, которые никак не могли родить наследника; две подруги бальзаковского возраста с женскими проблемами и бывший спортсмен в моем лице.
Наташа, так хотевшая родить дочку, была переводчиком и много прочитала к тому моменту о этих кудесниках. И, найдя в моем лице благодарного слушателя, подолгу и с восторгом рассказывала мне о хиллерах. Оказывается, только на Филиппинах есть четыре благих места, где они могут творить свои чудеса. Объясняется это какими-то энергетическими воронками, которые сфокусированы в четырех деревеньках. Остальные хиллеры, гастролирующие по всему свету, попросту - шарлатаны, даже если они и учились у филиппинских монахов. Все начинается с того, что по всем островам архипелага (более 7000) монахи ищут по известным только им критериям необычных детей и берут их на воспитание. Высоко в горах есть монастырь, где их обучают до совершеннолетия. Причем, отсев достаточно большой - далеко не все выдерживают суровые условия или не оправдывают надежды учителей, таких возвращают к обычной жизни. Оставшиеся должны пройти суровый экзамен - 30-дневную "сухую" голодовку. Только тогда в человеке происходят какие-то изменения и он становится хиллером. Без пищи и воды послушник должен провести 30 дней в пещере за молитвами. В любой момент он может уйти или попросить помощи, и лишь выдержавший испытание затем проходит посвящение в хиллеры. У него открывается способность видеть человека насквозь, все его недуги. Находясь только в одном из четырех известных мест, он способен концентрировать космическую энергию на излечение болезней.
Мне, получившему атеистическое воспитание и проработавшему 15 лет научным сотрудником в международном центре ядерных исследований, это казалось чем-то запредельным. Однако, сильное желание вернуться к нормальной жизни преодолевало все сомнения. И вот мы входим во двор двухэтажного дома и рассаживаемся в плетеные кресла, утопающие в тени деревьев. Утреннее солнце по местным понятиям еще не припекает, но я жадно припадаю губами к стакану прохладного сока, поднесенного стройной мулаткой. Через переводчика нам объясняют, что доктор Руди нас ждет и скоро примет. Хотя государственным языком считается филиппинос, многие бегло говорят на английском. Я уже успел заметить, что к человеку с белой кожей отношение у местных очень уважительное, и они прощают все мои ошибки в английском и охотно отвечают на вопросы. Осмотревшись, отмечаю, что дом хиллера в деревушке один имеет два этажа. Остальные представляют собой какие-то мазанки с соломенной крышей, в окнах нет стекол, а из мебели - в комнатках видны скатанный циновки в уголке и непременно телевизор на маленьком столике. Заметив мое любопытство, мулатка показывает на большой черный плакат у входа в дом хиллера, где как на школьной доске мелом начертано расписание, и объясняет, что всю эту неделю Руди будет работать с нами. Наверное, в качестве рекламы рядом с фамилиями пациентов указаны страны - есть и США, и - Англия, много японцев.
А вот и сам доктор Руди - энергичный, среднего роста в цветастой рубашке с короткими рукавами. Он здоровается со всеми за руку, улыбается белозубой открытой улыбкой. Лицо умное, приятное, движения быстрые и точные. Выглядит лет на 30-35, хотя очки придают лицу солидность. Я уже заметил, что филиппинцы не носят очки вообще, даже солнцезащитные - редко. Из разговора выясняется, что Руди уже 52 года, и в доме живет его семья - жена, пятеро детей, двое старших сыновей женаты и есть уже внуки. Все помогают хиллеру и работают по дому. Нас приглашают пройти в кабинет и, отодвинут белые простыни, отгораживающие часть двора, пропускают вперед. Я смотрю на соотечественником, приехавших сюда совершенно по разным причинам и из самых разных мест, но движимых единым желанием. Все как-то разом притихли и насторожились. Возможно, у многих этот шаг связан с последней надеждой.
Кабинет чем-то похож на маленький зрительный зал - десятка три стульев рядами стоят перед массивным деревянным столом, за которым в уголке какие-то иконы и картины, обрамленные странными символами, горят свечи и ароматизированные масла. На листе фраза по-английски, которую можно перевести как - "Я только инструмент в руках божьих". Со всех сторон пространство огорожено белыми простынями, на которых покачивается тень деревьев. Тишина и прохлада успокаивают. Нас рассаживают на стулья и проводят инструктаж - сидеть тихо, слушаться Руди, можно выходить во двор, можно снимать на фото и видео, но нельзя пересекать белую линию - и показывают на черту отделяющую стулья от стола. Очевидно, на нем все и будет происходить. Откуда-то выскакивает курица и важно прохаживается под столом. Её быстро выгоняют, и тишина восстанавливается. Я вспоминаю своих родителей-медиков - видели бы они эту "операционную". Наверное, я неисправимый скептик.
Жестом доктор Руди предлагает встать и помолиться. Краем глаза смотрю на своих спутников - сосредоточенные лица с закрытыми глазами и едва уловимые движения губ. Даже "братки" притихли. Вдруг ощущаю в себе странный порыв - складываю руки на груди и шепчу - "Помоги мне, Господи". Не знаю, сколько это продолжается. Нет ни музыки, ни - огромных, подавляющих своим величием соборов, ни - религиозной атрибутики или службы, но я впадаю в какой-то транс и все громче повторяю свой немой призыв к Создателю... Сажусь вместе со всеми, не решаясь посмотреть по сторонам, руки дрожат на коленях, а глаза "мокрые". Руди стоит перед нами, молча вглядываясь в лица. Потом подходит к Наташе и протягивает руку. Как-то театрально подводит ее к столу. Она поднимается на приступочек и садится на стол, лицом к нам. Руди стоит позади нее, он кладет ей ладонь на затылок и тихо говорит - "она вылечится быстрее всех потому что верит сильнее вас". Он укладывает Наташу на стол перед собой, пододвинув под голову какой-то деревянный брусок. Затаив дыхание, мы следим за его руками. Хиллер потирает ладони и резким движением рассекает указательным пальцем пространство над Наташей. От головы - до ног. Позже я узнаю, что так он вскрывает ауру. Затем открытыми ладонями пробегает над всем телом, почти нигде не останавливаясь. Берет лист белой бумаги и подносит к голове. Такое впечатление, что он через него рассматривает что-то, поворачивая лист и наклоняясь. Наталья не выдерживает и начинает на английском объяснять ему свою проблему. Руди жестом останавливает ее и, подняв голову, обращается ко всем - не нужно ничего говорить, он сам все увидит и поймет. Продолжая вести лист бумаги над Наташей, он то и дело останавливается и что-то говорит своей жене, она записывает в блокнот. Закончив процедуру, Руди обращается к переводчику. Он в сжатой форме объясняет нам всю Наташину жизнь и болезни, та все время утвердительно кивает головой, а у супруга было настолько изумленное выражение лица, что он уже готов был увидеть, как Наташу будут распиливать циркулярной пилой. Не знаю, что это было - предварительная осведомленность, фокус или действительно хиллер это видит, но так повторялось со всеми.
Спокойно переждав наши восторги, Руди продолжил - сегодня будет чистка всего организма и для этого нужно снять одежду. Если кто-то не хочет демонстрировать свое тело зрителям он может попросить их выйти или не фотографировать. Наташа гордо заявила, что ради святого дела она согласна на все. Мы с ее супругом достали видеокамеры, а кто-то уже начал щелкать фотоаппаратом. Пальцы хиллера быстро двигались по всему телу пациента, иногда останавливаясь и углубляясь на одну-две фаланги. Брызнула кровь. Дочери-ассистентки ватными тампонами ловко вытирали ее следы. Хиллер то и дело толчками выдавливал их Наташиного тела какие-то кровавые сгустки и бросал их в чашу. Споласкивал руки в воде и продолжал. Когда его руки продвинулись к животу и почти наполовину погрузились в него, Наташа застонала. Ее муж, снимавший все на видео с первого ряда, вскочил вперед, загораживая мне картинку. Я поднялся вслед за ним, отклоняясь в сторону, чтобы не потерять интересный кадр. Далее произошло что-то странное - супруг, увлекшись, не заметил, как заступил за белую линию на земле. И как будто взрыв разметал все около него. Простыни взметнулись вверх огромными пузырями. Я получил сильнейший удар невидимым копытом в грудь. И, перелетая пару рядов стульев, успел заметить бледное лицо Наташи, задранные вверх ноги ее супруга и отлетевшего к стене хиллера. При этом не было ни единого звука, только стук опрокинутых стульев и падающих тел. Сидевшие справа от нас ничего не почувствовали, но ошарашенные всем увиденным, сохраняли неподвижность. Откуда-то прибежали дети хиллера, и кинулись на помощь. Сыновья усадили маэстро в кресло и начали натирать какими-то мазями, а дочери хлопотали около Наташи. Все это сопровождалось какими-то заклинаньями и жестами. Соотечественники приводили в чувства виновника катаклизма, а "братки" трясли меня за плечи и навешивали на всякий случай оплеухи, не обращая внимания на мои жесты, которыми я пытался просигналить, что не могу вдохнуть.
Когда все успокоились и мы, как нашкодившие первоклашки, уставились на доктора Руди, он еще раз строго сказал, что за линию могут заходить только члены его семьи. На этом первый сеанс закончился, т.к. хиллер был не в силах продолжать работу. Сопровождавшие нас филиппинцы долго извинялись перед маэстро и, усадив нас в автобус, всю обратную дорогу повторяли правила хорошего тона. Остаток дня мы обсуждали случившееся, и просматривали видеозаписи. Ни у меня, ни у Наташиного супруга записи с того момента, как он заступил за белую линию, не было. То ли мы оба от неожиданности ее выключили, то ли она стерлась. Так или иначе, но на обоих кассетах с одного и того же момента запись обрывалась. До поздней ночи мы сидели на террасе, слушая шум океана и вспоминая загадочные случаи из жизни, то и дело возвращаясь к "взрыву на белой линии". Вдали от родных мест и знакомых мы как-то быстро подружились, объединенные общей целью. Хуже всех выглядел Наташин муж, он пытался оправдываться, а Наташа прижимала его голову к груди и тихонько гладила. Она давно простила его. Удивительные русские женщины, таких больше нигде нет.
На следующее утро, помолившись, хиллер продолжил наши процедуры. Он распределил нас по очереди - как он объяснил - сложности проблем. Сначала на столе побывали "братки". Их огромные тела были разукрашены наколками, фразами и рубцами. Руди с интересом разглядывал их, иногда спрашивая через переводчика что сие обозначает. Потом с Федей произошел забавный случай. Просматривая его через белый лист бумаги - как мы его называли - рентген, Руди остановился над его гениталиями и вопросительно посмотрел на Федора. Потом опять вернулся к заинтересовавшему его месту и начал вертеть Федю так и эдак. Пожимая плечами, он сказал - ничего не понимаю, надо снять трусы. Федя застеснялся, заерзал и попросил дам удалиться. Мы убрали видеокамеры и притихли. Двухметровый детина с наколотыми львами и орлами, виновато улыбаясь, ткнул пальцем в нескромное место и сказал
- там у меня это, шарики вшиты...
Хиллер вопросительно посмотрел на Федю, потом опять на причинное место и спросил
- зачем?
Совсем засмущавшись, Федя пролепетал
- чтобы женщин удовлетворять...
Руди засмеялся, покачал головой, спросил - не болит ли, и продолжил.

Все мы в тот день прошли общую очистку организма и даже как-то привыкли к манипуляциям хиллера - когда его пальцы врезались в плоть, текла кровь и он извлекал какие-то окровавленные сгустки, объясняя это как сконцентрированные болезни. Он сам находил их, материализовывал и удалял. Потом дочери-ассистентки быстро обтирали тело ватными тампонами, маэстро растирал какую-то мазь и пациент, как ни в чем ни бывало, вставал со стола, демонстрируя огромные красные пятна. Я был седьмым в очереди. Руди сказал, что он не видит каких-то серьезных проблем, уделив мне лишь несколько минут. В конце встречи я все-таки еще раз попытался поговорить с хиллером и показать привезенные рентгеновские снимки, но Руди мягко остановил меня и спокойно сказал, что он все знает. На обратном пути я пытался понять что же происходит. Допустим, фокусник средней руки может продемонстрировать подобные фокусы не напрягаясь, но разглядеть Федин секрет... Не думаю, что они как-то сговорились.
Остаток дня мы опять провели за разговорами на террасе. Поскольку после того, как хиллер нас "вскрыл", нам запрещалось неделю мыться вообще, мы никуда не ходили и общались в узком круге, делились впечатлениями и пытались осознать ситуацию. И только Наташа не принимала участия в спорах, убеждая нас в одном - поверьте и все получится. Надо сказать, что каждый день приносил все новые и новые аргументы в ее пользу. В ту ночь я впервые за последний год спал, не ворочаясь и не вставая от боли, до самого утра. Я спал как младенец, как счастливчик, как праведник. Меня пришли будить на завтрак. Я проспал все на свете!
Третий день хиллер посвятил снятию порчи и сглаза. Он по слоям снимал проблемы, подбираясь к главной. Суть этой процедуры состояла в том, что Руди укладывал нас по очереди на стол и после неких манипуляций подносил к стопам какой-то черный предмет. Если по телу пробегали судороги, то в этом месте нужно было работать. Дамы бальзаковского возраста очень стеснялись своих тел и проблем и всегда просили нас выйти. Меня и семилетнего Димку сглазы и порчи обошли стороной, а вот когда к Серегиной ноге хиллер поднес свой черный предмет, здоровенный детина как-то по-женски взвизгнул и скрючился. Руки хиллера концентрическими кругами прошлись по телу и остановились у живота Сергея. Медленно вводя пальцы куда-то под ребра, Руди что-то искал и потом извлек окровавленный булыжник. Показав его нам и Сереге, он осторожно положил его в большой таз. Пока ассистентки вытирали окровавленного Серегу, он спросил у Руди - можно ли взять камень с собой, на память. Хиллер, замотал головой и серьезно предупредил, что кто-то очень хочет Серегиной смерти, и камень непременно нужно сжечь. Наташе тоже не повезло - у нее Руди нашел проклятье. Долго и медленно он вытаскивал из-под левой груди у нее длинный изогнутый предмет, похожий на рыбью кость. Так же медленно он положил его рядом с Серегиным камнем. Когда Наташу ассистентки омыли, одели и посадили рядом с нами, Руди плеснул какой-то жидкостью в таз и поджег. С минуту пламя полыхало совсем без дыма, а губы у хиллера беззвучно шевелились. После прощальной молитвы он выглядел усталым и молчаливым. Это настроение передалось и нам. Остаток дня мы провели на террасе, почти не разговаривая. Федя пытался было намекнуть на выпивку, но все так сурово глянули на него, что он затих. После "вскрытия" нам запрещено было даже думать о спиртном в течение трех месяцев. Что касается меня, то я перестал сомневаться и искать какие-то несоответствия в действиях хиллера. Я наслаждался удивительной жизнью без боли. Я спал не просыпаясь, на любом боку и в любом положении, я мог ходить.
Следующий день хиллер назвал "операционным" - многие из нас подверглись болезненным экзекуциям. Феде доктор Руди как-то через глаз проник пальцами в голову и вытащил двух сантиметровую опухоль, которая давала жуткие головные боли. Сереге он положил ватку с каким-то лекарством, казалось - раздвинув ребра. Делал он это быстро, резкими движениями пальцев, что даже на видео трудно было что-то рассмотреть за потоками крови и ватными тампонами. Хотя, всех нас больше волновал положительный результат, нежели какое-то познание тайны. Обеих дам бальзаковского возраста и маленького Диму доктор Руди отказался "оперировать". Оказывается, если порок врожденный, или уже было хирургическое вмешательство, или проблема не мешает жить, таких пациентов хиллеры не трогают. Меня в этот раз Руди осматривал через свой белый лист бумаги довольно долго. Поворачивал в разные стороны, с живота на спину, просил поднять или согнуть ногу. Я даже нашел момент и от любопытства заглянул сверху на этот листок - там ничего не было. Он заметил мое разочарование и улыбнулся. Сказал, что только посвященному открываются тайны. Я мысленно отругал себя за такое мальчишество, вспоминая слова Наташи - нужно только поверить. Через некоторое время Руди воскликнул
- я все понял, там сосуд пережимается суставом.
Будучи немного знакомым с анатомией, я не мог себе представить, как это может произойти. Тем временем, Руди позвал своих сыновей, а дочери по его указанию начали готовить какую-то мазь, что-то смешивая в чашке. Меня раздели и уложили на бок. Руди навалился сверху, скручивая плечи. Сыновья ухватили меня за руки и за ноги, уперевшись коленями в стол. По команде хиллера они резко дернули меня в стороны, так что все во мне затрещало, а он тем временем как-то через пах начал проникать пальцем в тазобедренный сустав. Было больно. Я чувствовал как горячая кровь пульсирует у меня на коже живота и бедре. Руди еще что-то крикнул, и моя правая нога захрустела от резкого рывка наружу. Потом Федя рассказывал мне, что в тот момент я так дернулся от боли, что чуть не вырвался у четырех державших меня мужиков. Я чувствовал, что радом с первым пальцем куда-то глубоко внутрь приникает еще один. Это Руди проталкивал в сустав какую-то мазь. Через несколько секунд все закончилось. Оставив синяки, меня отпустили жесткие руки, ватные тампоны стерли кровь, а успокаивающие движения хиллера втирали в бедро какую-то прохладную мазь. Сердце бешено колотилось и пот крупными каплями скатывался по лицу. Глядя на мой ошалелый вид, Руди попросил меня подняться и сесть к нему спиной. Прошло пару минут, а я так ничего и не почувствовал. Хотя позже, просматривая видеозапись, я видел, как Руди манипулирует руками у меня за спиной, как бы собирая что-то и бросая в меня. Я даже подпрыгнул на столе, хотя точно помню, что ничего не чувствовал тогда. Руди похлопал меня по плечу и сказал
- укольчик, сейчас все проедет
По его просьбе я встал на ноги и повернулся к нему.
- ну, как себя чувствуешь, нормально? Тогда - иди.
Странно, но это слово еще часто слышалось мне потом - иди.
Я сидел в окружении соотечественников, ставших для меня в этом далеком уголке близкими людьми. Они хлопали меня по плечам, заглядывали сочувственно в глаза, предлагали воды. Мне стало легко и спокойно на душе, как будто я перешагнул последнюю ступеньку самого высокого и сложного перевала и теперь тихо спускаюсь вниз.
В тот вечер мы надолго задержались на террасе, еще и еще раз обсуждая события дня. Мы просматривали видео, потом рассматривали друг друга в поисках каких-нибудь следов. Что-то выспрашивали и уточняли. Но меня это перестало интересовать. Я не хотел думать - что это было - фокус или гипноз. Я наслаждался чудом. Сковывающая боль исчезла, и я был опьянен былой легкостью движений. Приходилось останавливать себя от желания прыгнуть в "шпагат" или щелкнуть "маваси дзюдан". Память до сих пор хранит яркие краски и эмоции того удивительного заката, когда я ощутил свое второе рождение. Мне казалось, что вместе с багряным солнцем в океане исчезли все мои печали и тревоги. Густая ночь окутала чем-то манящим и волнующим, радостное предчувствие овладело мной.
В последний день процедуры у хиллера были несложными. Он еще раз уложил каждого из нас на свой "операционный" стол, прошелся с белым листом бумаги по всему телу, высматривая и устраняя остатки недугов. "Братки" заволновались было, напоминая Руди об оставленных в них ватках с лекарством. Маэстро грациозно извлек их, не забыв подшутить над Федей, что кое-что в нем еще осталось. Напоследок он ответил на все наши вопросы, напомнив, что еще три месяца нельзя прикасаться к спиртному. Мы посчитали - это был как раз канун Нового года. Потом жена Руди, выполнявшая роль секретаря, зачитала по блокнотику замечания и рекомендации маэстро каждому из нас о том какие бальзамы и настойки нам нужно купить у него и как их применять. Оказывается, хиллеры не берут деньги за лечение - иначе у них пропадет этот дар, но им можно продавать изготовленные ими лекарства. Дамы бальзаковского возраста и "братки" набрали флакончиков и пакетиков с травами по тысяче долларов каждый. У нас с Наташей эта сумма была в несколько раз меньше. Прощаясь, Руди сказал, что если болезнь вернется, то нужно будет еще раз приехать к нему, и показал фотографии очень известных людей, запечатленных у него на процедурах.
Проходя таможенный осмотр перед вылетом из Манилы, мое лицо привлекло внимание бдительных стражей порядка. Они вытащили из чемодана флакончики с бальзамом и начали размахивать руками, утверждая, что это горючая смесь, и ее нельзя провозить в самолете. Однако, достаточно было предъявить визитку доктора Руди и сказать, что это его снадобья, инцидент был исчерпан. Магия хиллера распространялась далеко за пределы его кабинета.
Вернувшись домой, я строго выполнял указания маэстро - сидел на диете, не прикасался к спиртному, делал массажи и компрессы. Весь пропах бальзамами, но ни на шаг не сворачивал с намеченного пути. И надо сказать, что эффект был поразительный. Я снова начал ходить на тренировки. Однако, утром первого января почувствовал себя разбитой тележкой. Решил поздравить тех, с кем вместе побывал у хиллера и узнать подробности. Однако новости меня просто ошарашили - Федя в новогодний вечер потерял сознание за рулем и попал в аварию, у Сереги за два дня до этого начались приступы сильных головных болей, и он лежал в реанимации, до Наташи так и не дозвонился. Нельзя сказать, что все вернулось в исходную точку, но ухудшение было резким.
Потом я долго анализировал случившееся, но ответа так и не нашел. Возможно, мы нарушили какое-то правило, возможно - кончилось действие бальзамов или это был какой-то гипноз. Загадка до сих пор волнует меня, но я благодарен доктору Руди за возвращение яркого красочного мира.

154. Мишель

Однажды епископу Аврачинскому приснился странный сон - будто бы архангел Михаил, поговорив о делах праведных, показал ему удивительный остров, вернее - скалу, возвышающуюся прямо из волн океана. Воспарив над её вершиной, он коснулся одной стопой самого высокого камня. Силуэт заходящего солнца как нимб воссиял над его крыльями, а утихшая водная гладь золотым огнём опоясала утёс. И сиё видение было так величественно, что епископ приказал отыскать указанное место. Некоторое время спустя верные слуги выполнили высочайшее изволение, и вскоре сам епископ увидел, как у берегов Нормандии из безбрежных волн Атлантики возвышается гранитная скала, которую тут же нарекли святым именем Mont-Saint-Michel.
В восьмом веке там появилась первая часовня, затем - аббатство Бенидиктинцев. Безлюдный уголок на северо-западной окраине Франции очень понравился святой братии. Во время отлива он был окружен зыбучими песками, а прилив полностью отрезал его от суши. Что еще нужно для уединенных бесед с Богом. Постепенно там была построена церковь, жилые и хозяйственные постройки, со стороны моря его укрепили высокой стеной и основали монастырь. В конце XIX века почти километровая высота скалы была украшена 157 метровой колокольней, над которой парит золочёная фигурка святого Михаила, одной стопой касаясь шпиля.
Обо всём этом мне думалось по дороге к Сан-Мишелю - легенде, воплощенной человеческими руками в реальность, ставшей местом паломничества для католиков Западной Европы. Езда по дорогам Франции всегда приводила меня в восторг - идеальное покрытие, замечательный сервис и вид вокруг, как на самых лучших глянцевых рекламных проспектах. Поражает чистота и самая зелёная трава в мире. За проволочной оградой пасутся стада по 10-15 коров, холёные, часто белой масти, морды которых очень похожи на этикетки плавленого сыра "Смеющуюся бурёнка". В Нормандии чувствуется суровое влияние Атлантики. Когда дорога сворачивает к берегу, вокруг мелькают только кусты и маленькие деревья. Штормовые ветра как бы прилизывают ветки невидимыми крупными гребешками, зачёсывая всё на своём пути в сторону от океана. Я останавливаю машину и выхожу подышать солёным ветром. Невысокий песчаный берег покрыт зеленовато-бурым кустарником и огромными отполированными валунами. Метрах в двадцати среди жёстких веток виднеется целая поляна из огромного плоского камня. Усаживаюсь на неё, поджав ноги, и смотрю на океан. Сегодня он спокоен и молчалив. Солнце пригревает, серебрится на небольших волнах. От камня веет таким приятным теплом, что хочется подремать. Солёный ветерок приятно холодит лицо. Глаза закрываются, и романтические картины всплывают одна за другой. Удивительная тишина, даже машины редко шуршат по асфальту. Хорошо-то как...
После такой паузы не хочется никуда спешить, и я еле плетусь в правом ряду, разглядывая окрестности. Людей вообще не видно, и лишь редкие дома из серого камня, чем-то похожие на средневековые замки мелькают на возвышенностях Прибрежный пейзаж иногда скрашивается небольшими фермами в несколько опрятных домов, да маленькой таверной у дороги с тремя столиками. Наверное, краска быстро тускнеет под палящим солнцем и ветром, поэтому дерево просто отполировано долгим соседством с человеком. Рекламный щит зазывает отведать местный сорт сыра. Мне трудно устоять от соблазна. Правда, отказываюсь от вина, хотя правила и позволяют один бокал. А вот крепкий кофе, который подают в огромной чашке "боль" с сыром, больше напоминающим творог, приводят меня в блаженное состояние. Но, взглянув на часы, понимаю, что ещё немного и визит придется отложить.
Дорожный указатель сообщает, что до St.Michel десять километров. Туристические автобусы попадаются всё чаще. А вот и он. Сейчас прилив, и только по насыпной дороге можно добраться на островок. С правой стороны он обнесён высокой крепостной стеной со сторожевыми башнями, за которой по крутому склону примостились дома. Среди крыш проглядывают редкие кроны деревьев. В центре возвышается церковь с огромной колокольней, украшенной тонким шпилем. На верхушке действительно поблёскивает фигурка. Вокруг нее в Романском стиле высоченные, с редкими окнами монастырские стены с острыми башенками. Слева виднеется высоченная стена, крутой откос и лишь внизу жилой дом. Он выделяется своим стилем и светлым камнем. Очевидно, пристроен не так давно. Весь комплекс аббатства действительно взметнулся к небу и кажется абсолютно непреступным.
Припарковав машину на стоянке, направляюсь внутрь на экскурсию. Внизу множество сувенирных магазинчиков. Замечаю на некоторых домах объявление об аренде. Плата, конечно, не маленькая, но можно недельку пожить в святом месте или даже - купить апартаменты. Внутри можно устраиваться по своему усмотрению, а внешний вид менять нельзя. Дома построены давно, и вся электропроводка снаружи. Честно говоря, мне понравился такой подход к памятникам. Во Франции много самых разнообразных замков. Содержать их очень дорого, и часто половина здания сдаётся в аренду. Там размещаются отели, рестораны, выставки. Часть вырученных денег позволяет поддерживать и помещения, и сады, и парки вокруг, и конюшни. Однажды мне довелось побывать на экскурсии в замке настоящего барона, который подобной арендой части своего замка позволял оплачивать своё хобби - коллекцию живых тропических бабочек..
Отполированная миллионами ног брусчатка, круто поднимается вверх. Вокруг высокие стены из серого тесанного камня на известковом растворе. Впечатление мрачное. В узких бойницах толстенных стен завывает ветер. Становится прохладно. Вхожу в маленький внутренний дворик. Перед музеем толпятся туристы. Брусчатка сворачивает влево и круто поднимается вверх. Почему-то туда никто не идет. Отыскиваю глазами служащего в длинной до пят темно-коричневой рясе. Оказывается, туда нужен билет. Его высокая цена объясняет отсутствие желающих. Но меня это не останавливает, за спиной около четырех тысяч километров дороги от Москвы.
Буквально через двадцать метров я окунаюсь в средневековье. Чувствую себя героем какого-то старого романа, проникшего во вражеский монастырь с тайной миссией. Гулкое эхо моих шагов одиноко гуляет под арочными сводами. С наслаждением гуляю по старым залам, каким-то лестницам, не обращая внимания на указатели. Всё довольно миниатюрное. Внутренние стены помещений выложены большими кирпичами из ракушечника, в центре колонны подпирают высокие своды потолков. А вот и знаменитая церковь святого Михаила. Путеводители утверждают, что она самая красивая из своих сверстниц. Усаживаюсь на скамейку почти у входа и долго сижу в полумраке. Узкие высокие окна и большой цветной витраж навевают атмосферу загадочности и мистики. Кроме меня тут еще двое, да гулкие шаги монаха, неторопливо идущего к двери. Наверное, здесь благое место. Охватывает удивительное ощущение спокойствия. Закрываю глаза и впитываю в себя эту звонкую тишину. Какое-то умиротворение наполняет меня, и чувство времени теряется. Становится понятным стремление к добровольному заточению в подобных монастырях.
Некоторое время спустя, продолжаю экскурсию с чувством легкости и великого любопытства. Через длинный коридор с несколькими рядами колон посредине попадаю во внутренний дворик. Прямоугольная лужайка с ярко зелёной травой окружена по периметру крытой террасой. Посредине лужайки, примерно метровой высоты, квадрат живой изгороди. Кустарник такой плотный и так идеально подстрижен, что создается впечатление прямых углов. Внутри квадрат пустой, а в одном месте есть проход. Я несколько раз обошёл по террасе вокруг этой поляны, но так и не понял её предназначения. Может быть, это сделано в японском стиле, может быть, это было модно в XX-XXIV века, когда монастырь строился, может быть, это как-то связано с религиозным обрядом. Сие осталось для меня загадкой, но эмоциональное впечатление было очень ярким. Я представил, как в промозглую сырую погоду, кутаясь в длинную рясу и спрятав руки в широкие рукава, из-под капюшона на эту красоту смотрели глаза монахов, прогуливавшихся по террасе. Среди голых серых стен и башен внутренний дворик оставался единственным уголком жизни на острове.
Блуждая по переходам из одного строения в другое, я оказался около небольшой, укрепленной кованными полосками железа двери. Чтобы открыть её пришлось налечь плечом. Снаружи меня встретил пронизывающий ветер. Он со свистом врывался в высокие узкие бойницы толстенной каменной стены и гулял по открытой галерее. Оглядевшись, я понял, что это именно та стена, что я заметил снизу. Не мене сотни метров в высоту, она служила надежным укрытием во времена всех войн, которые бушевали в этих местах на протяжении многовековой истории монастыря. Остаётся только догадываться, столько труда и средств было затрачено на строительство этой крепости.
Впрочем, монахи, похоже, до сих пор продолжают жить своей жизнью. Перезвон в колокольне известил о начале какого-то действа. Любопытство подтолкнуло меня вперёд. Поблуждав по залам, я вышел на зазвучавшие голоса. С десяток мальчишечьих голосов старательно выводил протяжную мелодию. Я тихо вошёл в небольшой зал с высокими арочными сводами. На скамейках сидело несколько туристов, а у противоположной стены стоял хор мальчиков. Поверх обычной одежды у них были накинуты какие-то балахоны, из-под которых у некоторых выглядывали кроссовки. Конечно, что было шоу для таких любопытных как я, но как звучали голоса! Чистые высокие звуки многократно отражались и звенели где-то вверху. Трудно было поверить, что это десяти летние мальчишки так поют. Удивительно однородный голос жил как бы сам по себе где-то в вышине. Я обернулся и увидел, что мои соседи тоже задрали головы. Мелодия как-то гармонировала с окружающей обстановкой и внутренним состоянием присутствующих. Почувствовав это, хор запел еще сильнее. Не громче, а как-то чище и глубже. Мелодия не проникала внутрь, она пронизывала меня насквозь, и уносила куда-то. Господи, до чего хорошо! Я закрыл глаза от наслаждения и отдался охватившему меня порыву. Трудно объяснить, но всё перемешалось у меня в душе, какие-то воспоминания и мысли поднялись с её грешных глубин и бушевали. Наверное, внешне я был как в оцепенении, а внутри всё клокотало.
Внезапно мелодия оборвалась, но сидевшие рядом не шелохнулись. Они, как и я, пытались уловить последние звуки, медленно угасающие где-то над головами. Хор мальчиков, сопровождаемый монахом, скрылся в боковой двери. Второй монах густым голосом сказал, что можно оставить пожертвование и запись в книге для гостей. Как загипнотизированные слушатели гуськом выстроились у небольшой конторки. По очереди опускали купюру в прорезь большого прозрачного куба с пожертвованиями, и писали что-то в огромном фолианте. Туго соображая, что же я хочу написать, я последним подошёл к здоровенной много килограммовой книге в кожаном переплёте. Поскольку меня никто не торопил, а монах удовлетворённо отвёл глаза, увидев какую купюру я протолкнул в прорезь пластикового куба, у меня было время полюбопытствовать. Перевернув несколько плотных страниц, усыпанных самыми разными почерками на разных языках, я не встретил ничего знакомого. Покрутив фломастер в форме огромного гусиного пера, неожиданно для себя написал
- Я так хочу быть с ней всегда рядом!
Надеюсь, эта фраза затерялась среди тысяч других записей и никого не обидела. Хотя, мне почему-то кажется, что отнюдь не все писали хвалебные отзывы о монастыре. Дабы не вводить нас в искушение, монах проводил благодарных слушателей по узкому коридору к двери, через которую мы попали в музей, отмеченный мною в начале экскурсии.
Оказавшись в большой разноцветной толпе туристов, снующих среди многочисленных экспонатов, я вдруг ощутил сильную усталость. Уже ничего не хотелось смотреть и слушать. Я быстро выбрался из узких мрачных стен аббатства, и пошел искать свою машину. Автостоянка почти опустела. Океанский отлив обнажил светло-серые песчаные отмели вокруг острова на несколько километров. Обычно в такое время по берегу с корзинками в руках десятки людей ходят в поисках самых разнообразных ракушек, которые потом сырыми или слегка отваренными подают с белым вином на стол. Но вокруг острова я не заметил ни одного человека. Должно быть, здесь действительно зыбучие пески, и никто не рискует ступать по ним хотя бы несколько шагов.
Обратная дорога пролетела незаметно. Я даже не включал радио. В голове всё ещё звучали мелодии хора мальчиков, услышанные мною на острове Сан-Мишель.

155. Предсказание

Конец апреля в Греции ещё прохладный, но древние легенды и храмы Эллады, сказочные мифы и поэмы Гомера, возможность прикоснуться к истокам европейской цивилизации позволили мне уговорить друзей провести весенние каникулы в Афинах. Перелёт был коротким. Вместе с лайнером быстро поднялось и настроение нашей компании. Все наперебой угощали друг друга и спрашивали, как мы отдыхаем. Кто-то предложил тост за грека, то бишь, за меня, вспомнив рассказ о моём деде. Эта романтическая история произошла ещё до революции, когда греческий моряк, прогуливаясь в увольнении, встретил русскую красавицу. Влюбился с первого взгляда и на всю жизнь, со всей страстью южанина. Приезжая в родной город, я обязательно прихожу к тому дому, где они жили, где родился мой отец, где всё ещё стоит старый тополь. Он был свидетелем их счастья, революционных бурь, разметавших их в разные страны и смерти, объединившей навсегда. После того, как бабки не стало, дед вернулся и попросил похоронить его рядом с ней. Не прошло и года, как это случилось. С тех пор прах их покоится близко-близко на высоком холме, откуда видна и бухта, и город, и церковь, где их венчали, и та улица, и тот дом. И я искренне верю, что души их встретились. Иначе просто не может быть.
Странно, но тот ореол иногда касается и меня, отчего знакомые называют везунчиком. Встретившая нас в аэропорту представительница тур фирмы - Марьяна, оказалась её совладелицей и нашей бывшей соотечественницей. Оформляя документы, она загадочно спросила - правда ли это. По её взгляду я понял, о чём идет речь, и уже не удивлялся, когда вошёл в роскошный номер на последнем этаже. Огромная лоджия давала почти панорамный обзор на древний город, причудливо изрезанную бухту и синее-синее море. За неделю пребывания в этом трехкомнатном рае мне так никого и не подселили. Везёт же некоторым.
Надо сказать, что Афины произвели впечатление очень контрастного города и совсем не похожего на другие европейские столицы. В центре застройка очень плотная, и рядом с мраморным дворцом, где принимались политические решения начала нашей эры, стоят какие-то супермаркеты, с древнейшим олимпийским стадионом - какие-то конторы. Недалеко - просто заброшенный полу развалившейся дом. Провалы его окон почти утонули под уровнем тротуара. Он обнесён металлической сеткой и ждет когда объявится какой-нибудь законный наследник. Право собственности священно. Глядя на эту грустную картину, мне захотелось порыться в семейном архиве в поисках какой-нибудь бумаги с вензелями. Впрочем, это быстро проходит, и хочется часами бродить по улицам, пропитанным историей. На каждом шагу попадаются такие памятники, названия, имена, что город постепенно превращается в огромный музей. И как во всякой столице, туристы с восхищением наблюдают за сменой караула у главного поста. Только здесь бравые ребята не похожи ни на грозных шотландцев, охраняющих папу; ни на гвардейцев, разукрашенных начищенными бляхами, аксельбантами и прочеё блестящей мишурой, что охраняют дворец Правосудия в Париже; ни на суровых славян у Кремля в суконных шинелях. Улыбчивые ребята у Президентского дворца в Афинах одеты в короткие черные юбочки, красные беретики, белые колготки и тапочки с помпончиками. Если бы не длинные стройные ноги, их можно было бы принять за королевских пажей из сказки Перро. Когда пришло время и они, гордо подняв старинные ружья на плечо, замаршировали мимо публики так, что помпончики взлетали выше пояса. Любопытная детвора прильнула к плиткам тротуара, чтобы полностью прояснить ситуацию с колготками. Залившись ярким румянцем, но, не мигая, бойцы полностью выполнили свой долг, и только караульный офицер суетился и посвистывал в свою маленькую дудочку, призывая к порядку развеселившуюся публику.
Акрополь и Парфенон давно притягивали меня какой-то мистической силой. Забраться на овеянное легендами место и увидеть весь город у ног своих, положить ладони на огромные колонны и почувствовать их спокойное тепло, закрыть глаза и послушать их тихую речь. Как много они видели на своём веку, сколько они могут рассказать. Я даже скинул обувь и прошёлся босиком по ступенькам, где проходили сапоги великих полководцев, сандалии красивейших женщин и плетеная обувь мудрейших философов. Понятно желание каждого туриста взять хотя бы частичку этой истории с собой. Для чего администрации ежедневно приходится завозить наверх целый самосвал мраморной щебёнки. И счастливые обладатели развозят её по всему свету. Рекомендую вам спланировать сюда свой визит на вечер. Устав от хождения по экскурсиям и очередям, вы сможете получить огромное удовольствие от того, что сядете на прогретые за день солнцем, отполированные миллионами штанов валуны на западной стороне великого холма и увидите закат. Когда ещё один день древнего города будет уходить в историю, там останется и ваш след. А вы будете чувствовать себя жителем Олимпа, наблюдающим с божественной высоты как последние лучи солнца тают среди домов, погружая их во тьму. Но для вас оно ещё щедро будет дарить своё тепло, и вы будете парить на солнечном острове над вечным городом. Картина, достойная кисти великих художников навсегда останется в вашем сердце.
Впрочем, не все из нас склонны верить в чудеса. Лучшие представительницы нашей команды, не желая тратить время на ерунду, посвятили этот день экскурсии на швейную фабрику, и осмотру её достопримечательностей. Поверив рекламным проспектам, что они могут купить самую лучшую продукцию по самым низким ценам производителя, дамы с восторгом демонстрировали нам за ужином приобретенную днём коллекцию шуб. Обмыв по русскому обычаю покупки, все собрались в трёхкомнатном номере, чтобы посмотреть на большом экране телевизора отснятые мною за день видео сюжеты. Кто-то даже пошутил - зачем куда-то ходить, тут и так все хорошо видно. По привычке я снимаю много, зная, что первый взгляд самый острый, потом он "замыливается". И тут все как по команде охнули - где-то в центре города в объектив попался шикарный меховой салон, и я крупным планом "наехал" на выставленную в витрине шубу, а затем - и на ценник. Оказалось, что циферка на нём раза в полтора меньше, чем на точно такой же шубе одной из наших дам. Под испепеляющим взглядом негодующих дам, я почувствовал себя врагом всех времён и народов, но был прощен, когда их гнев перекинулся на туристическую фирму, совсем недорого продавшую им билетик на эту экскурсию. Из телефонных переговоров стало ясно, что на завтра у них запланирована плотная программа купли-продажи, и кто одержит победу в предстоящем сражении, сомневаться не приходилось.
Получив еще один свободный день, я посвятил его поездке на самый южный мыс Греции - Сунио. Там располагался храм Аполлона. Час езды по извилистому прибрежному шоссе, которое то забирается в гору, то идет вдоль изрезанной кромки воды на любой машине доставляет удовольствие. Чем-то это напоминает Крым. Старые горы, редкие деревья, огромные валуны у воды, голубое небо, песчаные пляжи и удивительно чистая вода. Когда эти кадры смотришь в телепередаче Крылова или Сенкевича, они выглядят рекламными роликами, но если они в действительности ничуть не хуже, понимаешь, за что сражались эллины, и почему так стремился в Итаку Одиссей.. Храм Аполлона издали выглядит очень изящно, несмотря на то, что сильно разрушен. Высокий мыс, где построен храм, врезается в море, где как бы продолжением его, раскиданы маленькие острова. Невысокие колонны белого мрамора выглядят очень хрупкими на мощном ландшафте даже в ясную погоду. И, наверное, шторм только подчеркивает его изысканность в суровом окружении. Сидя на берегу, мне представилось, как мог обрадоваться усталый глаз моряка, когда в прибрежной полосе он замечал белоснежную колоннаду. Возможно, этим можно объяснить множество выщербленных имен на разных языках по всему периметру фундамента. Есть даже известные исторические фамилии. Однако, я затрудняюсь сказать - дурные ли это манеры великих, или просто рекламный трюк для туристов.
Вечером дамы придирчиво изучали отснятый мною за день видео материал. И, не найдя крамолы, успокоились и все дружно обмыли покупки ещё раз, но уже по правильным ценам. Всё было бы хорошо, если бы не пытливый взгляд товарища, заметивший стоящий в углу подарок, который я купил одному из друзей в ожидании приближавшегося юбилея. С единогласными упреками в мой адрес о сокрытии интересных достопримечательностей Греции, трёхлитровая бутылка метаксы была откупорена, и густой яркий аромат наполнил комнату. Постепенно он полностью перетек в бренные тела компании, отчего их души переполнились великой радостью. О, загадочная русская душа, ты можешь грустить о многом и веселиться от ерунды. Кто-то вспомнил, что мы еще не купались в отпуске, хотя уже час, как наступил месяц май, а Средиземное море плещется в двадцати метрах. Сразу стало ясно, что утолить неуёмную радость можно только ночным купанием. Мне трудно упрекнуть в нерешительности своих друзей. Был второй час ночи, когда мы рассекали бледными телами темные воды, и могли уверенно претендовать на первооткрывателей купального сезона. Вдруг справа послышались шлёпающие звуки, и мы увидели приближающийся яркий свет. К нам подгребла лодка, на носу которой висел фонарь. Он в недоумении выхватил нас из темноты, и два тревожных голоса стали предлагать помощь. Даже неуверенный английский выручает в тяжёлой ситуации. Оказалось, что это охотники за лангустами вышли в ночной дозор. Только после того, как они узнали, что мы - русские, они поверили происходящему и удалились.
В ту ночь нам снились замечательные сны, после которых все поверили, что в прошлой жизни многие были греками. Правда, утром каждый задал один и тот же вопрос - почему мы до сих пор не отведали лангустов. Тур фирма сразу предложила ряд экскурсий, где всё это можно попробовать. Два дня мы наслаждались прогулками по городу и его ресторанам - мясо на рёбрышках, филе-гриль, потроха, рыба на углях, в кляре, запечённая, поджаренная, копчённая... Я очнулся только в маленькой кофейне на берегу моря, где на закате мы слушали шум прибоя, и пили ароматнейший кофе, приготовленный хозяином в жезлочках на раскаленном песке. Наш гид - Марьяна - познакомила нас со своим мужем - Костасом. Двухметровый, кудрявый Аполлон просто покорил дам, и они не сводили с него глаз, засыпая разными вопросами. Некоторое время он смущенно улыбался, а потом неожиданно спросил у меня фамилию моего деда. Оказывается, Марьяна рассказала ему нашу семейную историю, и он пришёл с надеждой помочь разыскать что-нибудь. Это было так трогательно..
Оставался последний день для экскурсии, что вызвало немало споров - куда направиться. И только красивая притча о дельфийском оракуле, предсказывавшем судьбу правителям и полководцам, перевесила чашу весов. Дорога в горное ущелье, где расположены Дельфы, сначала идет по равнине и потом переходит в серпантин. Предания гласят, что перед военными походами или значимыми событиями правители Эллады просили совета, задабривая оракулов подарками, которые в караванах направлялись из Афин. Бывали случаи, когда первые повозки каравана уже входили в дельфийские ворота, а последние еще не покинули из столицы. А дорога - километров двадцать. Такие богатые приношения позволили построить целый город. Похоже, это действительно благое место. И сейчас там удивительно чистый воздух - ущелье кажется прозрачным. Несмотря на солнцепёк, все чувствовали себя очень легко. Трёхчасовая экскурсия по развалинам храмов, амфитеатра, построек, посещение музея - всё воспринялось с интересом и без напряжения. Особенно - "пуп Земли" - так называется огромная, склеенная из осколков ваза. Раньше она была священным сосудом, и вокруг неё хороводили таинства древних обрядов. Сейчас она больше привлекает легендой, что если до неё дотронуться и загадать желание, то волшебные силы внутри неё всё свершат. Надо ли говорить о том, что табличка в музее "Руками не трогать" на разных языках только подливает масла в огонь.
На обратной дороге мы заглянули пообедать в небольшой ресторанчик. Полученные впечатления и красное вино дали повод для оживленной беседы за столом. Но разговор меня как-то тяготил, и я поднялся по лесенке на плоскую крышу, где был маленький солярий с уютными плетеными креслами. Устроившись в одном из них, я закрыл глаза и подставил лицо солнцу. Дремота навалилась на меня, и странные картины медленной чередой потянулись в сознании, сопровождаемые протяжной мелодией. Я видел себя императором в военных доспехах, он что-то говорил перед войском, потом - в храме, где курили благовонья. Из полумрака вышла девушка, и её гладкие волосы мягко стелились по полу в такт шагам. Она дала мне испить из золотой чаши, и, не спрашивая ни о чём, молча смотрела сквозь меня. Потом я услышал какие-то заклинанья, и всё вокруг поплыло, сливаясь в разноцветные полосы, а в середине оставалась чаша с темной жидкостью. Вдруг я почувствовал, как кто-то тормошит меня за плечо. И в этот момент я отчётливо увидел в золотом сосуде красивое женское лицо. Золотистые локоны обрамляли строгие черты, а голубые глаза по-доброму смотрели глубоко в меня. Откуда-то издалека доносилось - Ирина..
- ..ждет тебя давно, а ты дрыхнешь тут .. - услышал я не на шутку разгневанный голос.
И действительно, команда толпилась у машины, вспоминая меня всем богатством русского диалекта. Совершенно обалдевший от всего происходящего, я даже не стал оправдываться, и мы поехали в гостиницу, оставляя позади предсказания дельфийских оракулов.
Через пару недель я буквально натолкнулся на удивительную женщину с лицом, увиденным мною в Дельфах. Звонко рассмеявшись от моего растерянного вида, она протянула руку и очень просто сказала - Ирина.. Не помню, как я дошёл домой, как открыл дверь, но очнулся я, лишь увидев на столе конверт. Это было письмо из Греции от Марьяны и Костаса.

156. Сильвер

Рикки больше всего на свете любил вечерне время, когда хозяин, сварив себе ароматный кофе и, плеснув в большой бокал коньяка с тонким приятным запахом, устраивался в большое мягкое кресло у торшера. В эти часы терьеру дозволялось разместиться рядом в кресле и положить голову хозяину на бедро. Пёс закрывал глаза от удовольствия и вдыхал запахи - хозяин, кофе и коньяк составляли его мужскую компанию. Сейчас щёлкнут маленькие блестящие ножнички, потом - позолочённая зажигалка, и появится ещё один запах. Рикки не любил дым от сигар, но давно смирился с его присутствием. Рука хозяина, как бы извиняясь за доставляемое неудобство, мягко легла на затылок пса и почесала за ухом. Терьер шумно вздохнул, прощая все грехи своему самому дорогому существу на свете, и затих. Эти люди бывают так неразумны и смешны в своих слабостях, которыми ещё и гордятся. Однако стоит ли бороться с ними, когда можно наслаждаться мужской компанией, забыв обо всём остальном. Иногда в их доме появлялись женщины, принося с собой просто невообразимые запахи лосьонов, кремов и духов. Вдобавок к этому, хозяин строго на строго запрещал Рикки даже приближаться к их лакированной обуви, чтобы он, не дай Бог, вздумал попробовать их на зубок. Правда, некоторые из этих женщин, стараясь завоевать расположение Рикки, протягивали ему в тёплой ладошке самые вкусные кусочки со стола, и он их охотно принимал, делая вид, что не замечает, как хозяин подсказывал это гостье.
Опять зачирикала эта маленькая блестящая штучка с кнопочками. Хозяин всегда носил её в нагрудном кармане домашней рубашки, и говорил с ней. В зависимости от того, какой мелодией эта штука прочирикает, хозяин выбирал интонацию голоса и длительность разговора. Одну из таких мелодий Рикки очень не любил - после неё хозяин вскакивал, быстро собирался и надолго исчезал из дома. На этот раз мелодия была едва знакомой.
- Привет, привет. И тебя так же! Заходи, конечно.
Рикки недовольно заворчал. Опять кого-то нелегкая несёт. Вчера хозяин ушёл куда-то на всю ночь, а теперь к ним кто-то собирается. Впрочем, никаких резких движений не последовало, значит это не женщина, и они не будут наводить порядок и суетиться на кухне. Скорее всего, кто-то из приятелей, которому срочно нужна помощь. Некоторых из них приносили с собой такие странные запахи, которых Рикки никогда не встречал в городе. Тогда гость усаживался в соседнее кресло, и они беседовали долго-долго. Под звуки их неторопливых разговоров он даже засыпал, а потом неожиданно вздрагивал и просыпался, когда собеседники начинали громко смеяться над чем-то своим, непонятным собачьему уму.
Звонок в коридоре заставил их обоих встать с кресла и направиться к входной двери. Конечно, Рикки опередил хозяина, и, потянув носом под дверью, уже знал, что с другой стороны стоит невысокий бородатый обладатель ботинок на рифленой подошве со шнурками. Теперь обувь чаще бывает с застежками на "молниях" а этот знал толк в шнурках! Они были толстые и очень длинные, а главное - обладатель этого богатства прощал Рикки его слабость. Когда мужчины уйдут в комнату, он останется в коридоре, и, не торопясь, начнёт расшнуровывать ботинки с рифлёной подошвой, извлекая длинные шнурки. А потом-то он займется ими по полной программе! От предвкушения предстоящей забавы Рикки завилял хвостом.
- Ты уже пронюхал, бродяга. Это - Борис, со своими замечательными
ботинками.
Хозяин произносил его имя с ударением на первую гласную, подчеркивая близкие отношения с гостем. Дверь распахнулась.
- С Новым годом, Иваныч!
- И тебя, Боря. А где снегурочка?
- Слушай, зачем нам девчонки. Я вдову прихватил.
- Это которую?
- "Паскине"! Ты же к ней неравнодушен.
И Борис протянул из-за спины пакет с обозначившейся в нём округлой бутылки. Заметив высунувшуюся мордочку терьера, визитер улыбнулся. Достав из кармана упаковку новых длинных шнурков, он подмигнул Рикки. Тот понимающе завилял хвостом. Мужчины озорно переглянулись.
- Входи скорее, вдову застудишь.
Хозяин помог гостю раздеться, и, похлопывая по спине, пригласил в комнату. Оглянувшись на терьера, застывшего у ботинок с рифлёной подошвой, улыбнулся и нарочито строго приказал:
- Охраняй.
Вот чем хороши мужские компании, так это тем, что каждый сам занимается своим делом и не мешает другим. Рикки это было по душе, и он надолго оставил мужчин наедине.
- Боря, давай-ка без церемоний. Бери, что найдешь в холодильнике
полезного, и тащи на столик у торшера. Надеюсь, ты не торопишься.
- Вот за что я тебя уважаю, Иваныч, ты всегда смотришь в корень.
- Мы ещё не пообщались со вдовой а уже об уважении заговорили.
- Ну, я к тебе, действительно с разговором, но - о другом.
- Ладно, давай сначала - за Новый год.
- Будем!
Мужчины редко обсуждают одежду или случайно обронённую сослуживцем фразу, но могут зациклиться на спорте или автомобилях. Если же эти темы их не объединяют, они могут с удовольствием помолчать, отдавая должное хорошей выпивке и сигаретам. Отсутствие за столом женщин избавляет от необходимости быть внимательным и разговорчивым. С годами это нравиться всё больше, и появляется досада, что мужские клубы, на манер английских - для молчунов, у нас ещё не прижились.
Коньяк "Вдова Паскине" в округлой плоской бутылке с крупными латинскими буквами "ХО" и гаванские сигары располагали к неторопливой беседе. За окном заканчивался первый день нового года, привнося какую-то грусть и легкое разочарование. Независимо от возраста, мы всегда ждём лучшего и надеемся, что вот теперь-то ему самое время прийти, но когда ничего особенного не происходит, мы с грустной улыбкой посмеиваемся над собой, пряча подальше заветные желания.
- Ты знаешь, Иваныч, мы с ребятами редко пьём коньяк, а вот с тобой он так
душевно ложиться. Наверное, и я когда-нибудь дорасту до такого...
- Ладно, выкладывай. Какие проблемы?
- Беда, Иваныч.
- Так уж и беда, Новый год за окном.
- Так в том-то всё и дело. Ты помнишь Германа? Одно время нырял с нами. Ну, высокий такой, длинные волосы с проседью. С дамами своими всё никак не мог разобраться, и нас подключал.
- Гера... Гера - сват!
- Точно. Он своих знакомых девчонок вечно нашим пацанам сватал.
- Помню - помню. Я тогда из-за Галки его и развёлся. Впрочем, давно было.
Лет двадцать прошло.
- Ну, не в этом дело. Он давно отошёл от дайвинга. Бизнесменом стал. Пропал лет на десять, а тут объявился месяц назад с заманчивым предложением. Представляешь, Гера купил островок на Сейшелах! Затеял там для богатеньких небольшой дайвинг сделать с развлечениями. Положить метрах на двадцати старую шхуну с пробоиной, сундук с пиастрами, ну и прочее. Местные умельцы за такую работу цену назвали немереную, вот он о нас и вспомнил. Предлагает оплатить перелёт и проживание, а мы ему за неделю всё сделаем по сценарию. Плюс ещё по две недели в год на обслуживание его топляков и отдых на острове нашей команде на тех же условиях. Сам понимаешь, ребята эту наживку сразу заглотили. Тут как раз каникулы, вот мы и собрались в четыре пары.
- Я уже начал завидовать...
- Но у Сереги 31-го свадьба.
- Слышал.
- А ты с его Светкой знаком?
- Нет, я ведь "завязал" после того случая в Австралии в девяносто
седьмом. Кроме тебя почти никого не вижу.
- Помню. Ну, так вот, Светка уважает только горные лыжи. Раньше как-то дальше споров - что лучше - не заходило. А на свадьбе она решила вопрос ребром поставить. Втихаря купила обоим путёвки в Андорру. И сегодня Серега звонит мне оттуда и говорит, что неделю его не будет. А у нас на завтра билеты!
- И что ты предлагаешь?
- Иваныч, выручай! Я с Германом уже поговорил - он всё устроит. Нужно только твоё согласие. Решайся! Я от всех ребят тебе в ножки упаду. Клянусь, что твой акваланг носить буду пожизненно.
- Да, старый я уже для этого. Неужели в Москве дайверов не осталось.
- Так ведь Серега обслугой компьютеров и всей техники занимался. Кроме тебя никто не справится. Эти ж все - топ менеджеры. Они только кнопки нажимать умеют.
- А ты, что же? Давно ли админом был?
- Иваныч, я ещё хуже. На клавиатуре только две кнопочки знаю - да и нет.
Коньяк не только располагает к беседе, он помогает держать паузу. Его глубокий неназойливый вкус постепенно проявляется, заставляя прислушиваться к новым ощущениям. И тут никто не в праве прервать затянувшийся процесс.
- Слушай, Борис, я тут...
- Иваныч, я обо всем подумал. Рикки пристроим у Андрюшкиного тестя - у него тоже терьерчик. За тобой заедем, и назад потом привезем. С женой твоего шефа моя Тамара давняя подруга, если надо - уговорим. Давай загранпаспорт, я продиктую данные Герману, и все без тебя решится. Он всё оплачивает. Мы, конечно, ничего не заработаем, но и не потратим. А места там какие! Выручай, а?
- Знаешь, у тебя сейчас глаза, как у Рикки, когда он нашкодит.
- Иваныч, проси, что хочешь.
- Да я, правда, решился ремонт затеять на каникулах.
- Вернёмся через неделю, мы тебе его за пару дней сделаем.
- Ловлю на слове.
- Иваныч, а вода там - как слеза, островитянки - Афродиты...
- Ладно, когда вылетаем?

В аэропорту "Шереметьево" было многолюдно. Нежданные двухнедельные зимние каникулы многие старались использовать для активного отдыха, ограничиваясь только средствами. Подтянутые молодые люди с большими сумками, откуда виднелись горные лыжи и сноуборды, весело шумели в очередях на регистрацию. Это лет двадцать - тридцать назад студенты и инженеры с рюкзаками и гитарами разъезжались на поездах в дальние уголки некогда огромной и любимой страны. Теперь успешные бизнесмены и менеджеры запросто улетают развлекаться в чужие страны.
- Иваныч!
Небольшая группа загорелых молодых ребят в модных дорогих спортивных костюмах радостно приветствовала подтянутого крепкого мужчину, который выглядел со стороны, как тренер.
- Берём вещи, посадку объявили. Иваныч, помоги.
Подшучивая друг над другом, и вспоминая забавные случаи прошлых поездок восемь человек, увешанные сумками проходили таможенный контроль.
- А что это у Вас тут, ... Владимир Иванович?
Строгий голос таможенного офицера остановил уже немолодого мужчину. Лейтенант смотрел то на монитор, то - на хозяина большой кожаной сумки.
- Вещи - как можно спокойнее ответил тот.
- Ваши вещи? - не унимался таможенник.
- Мои
Откуда-то появились два крупных милиционера, и стали рядом с мужчиной.
- Вам придется пройти с нами - неожиданно произнес лейтенант
- А в чем, собственно дело?
- А вот там всё и выясниться. Пройдемте.
Уверенный тон таможенника подкрепили цепкие руки служителей закона. Они давно обзавелись солидными животиками, и вряд ли могли быстро передвигаться, но как два якоря выглядели солидно. Сопротивляться не было смысла, да и спутники куда-то пропали. Пока задержанного сопровождали в служебное помещение, очередь молча наблюдала за происходящим. Очевидно, каждый перебирал мысленно содержимое своих сумок, чтобы избежать подобного.
В небольшом помещении за толстой дверью с предупреждающей надписью стоял агрегат, напоминающий рентгеновский аппарат в поликлинике. Милиционеры остановились у двери, а таможенник поставил сумку Владимира Ивановича в недра упомянутого агрегата. Появились две ассистентки в униформе, и стали помогать лейтенанту просматривать содержимое сумки на мониторе агрегата.
- Давненько мне такое не попадалось
С нескрываемым удовольствием загадочно прошептал таможенник. Он явно гордился собой, давая всем понять, кто тут главный.
- И что же Вам так приглянулось?
Как можно спокойнее спросил задержанный, хотя сам лихорадочно пытался понять происходящее.
- А Вы и не знаете?
- Ничего необычного там быть не может. Мы с друзьями летим покупаться
на недельку. Возможно, снаряжение для дайвинга, но ведь оно не
запрещено.
- Похоже, кто-то из ваших решил не возвращаться - съязвил таможенник.
- С чего Вы взяли?
- А Вы сами взгляните.
И лейтенант жестом пригласил задержанного подойти к монитору. Тот посмотрел, и холодный пот выступил не только на его спине. В сумке был отчетливо виден скелет взрослого человека. Шея и колени были неестественно повёрнуты в сторону. Очевидно, чтобы упаковать его сумку.
- Думаете, ему взяли билет в оба конца?
Продолжал свой чёрный юмор таможенник. Наверное, он уже мысленно ковырял новые дырочки на погонах. У Владимира Ивановича начали рождаться самые невероятные гипотезы, объясняющие случившееся. Не известно, куда бы они завели ошарашенного мыслителя, но в коридоре послышался шум, потом какая-то возня, и, несмотря на двух упитанных милиционеров, в комнату ввалилась целая толпа. Было видно, что одни сопротивлялись, а другие прорывались внутрь. В конце концов, молодость победила, и тучные охранники сдались.
- Произошла нелепая ошибка, товарищ лейтенант. Это не труп.
Задыхаясь от волнения и физических упражнений с группой охранников, выпалил Борис. Стоявшие рядом с ним дайверы утвердительно кивали и рвались открыть сумку, но ассистентки преградили им дорогу.
- Охрана - взвизгнула одна из них.
- Да не волнуйтесь вы, это не труп. Это - скелет. Настоящий скелет.
Пытались объяснить дайверы, но только подливали огонь в масло. Разрядил напряженную ситуацию высокий худощавый парень. Он достал из кармана какой-то листок и подал его лейтенанту. Тот долго перечитывал что-то, потом рванул сумку. Покопавшись в ней, он медленно опустился на стул и, сдвинув фуражку на затылок, глупо улыбнулся. Листок пошёл по рукам и вскоре все присутствующие начали заразительно смеяться.
- Да говорю же вам, это настоящий скелет. Мы его в магазине учебных пособий купили. Хорошо я догадался справку у них взять. Ребята подшучивали надо мной, чтобы я имя вписал, а вот и пригодилась. Да посмотрите сами он на капроновой нити и проволоке. Это реквизит для оформления подводной сцены.
Скелет был извлечен из сумки. Озорные руки подхватили его, и он начал размахивать конечностями, здороваясь с милиционерами и пытаясь обнимать ассистенток. Смеялись все, кроме таможенника. Внеочередные звёздочки пролетели мимо его погон, и он начал мысленно зашивать приготовленные для них дырочки. С двумя бутылками шампанского появился Борис. Освобождение Иваныча быстро и весело обмыли. Ещё не придя в себя от пережитого, он очнулся в самолётном кресле. Дайверы наперебой поздравляли его с боевым крещением. Подаренная ему в качестве компенсации за волнение бутылка "Хеннеси" была тут же откупорена и выпита, а он так и не понял, был ли это розыгрыш или случайное стечение обстоятельств.

Взлетно-посадочная полоса на Сейшелах располагалась на одном из небольших островов. Казалось, что пилоты вспоминали своё военное прошлое, просто пикировали на неё из облаков. Лайнер со свистом и вибрацией тормозил всеми своими шасси и закрылками, а пассажиры, глядя в иллюминаторы, невольно пытались помогать им ногами, вдавливая их в пол. Очевидно только это, да ещё, пожалуй, бесшумная молитва на губах некоторых верующих и не очень, останавливала огромный лайнер у самой кромки. Двигатели затихали, и обалдевшие от маневра пассажиры проворно покидали блестящую птицу. Очевидно, не они первые в эйфории торопились подальше уйти от этого места, ибо опытные служащие аэропорта настойчиво отлавливали их, пытаясь втолковать, что вещи свои лучше взять сразу.
Пока небольшой автобус петлял по узкой извилистой дороге к пристани, прохлада кондиционеров и вездесущий юмор неунывающих дайверов, привел всю команду в нормальное состояние.
- Иваныч, а твой-то как переносит такую посадку?
- Плохо, он ведь "Хеннеси" не принимал.
- Тщательнее надо с товарищем, Иваныч.
- Предлагаю ему красные трусы подарить. Мужчина он или нет?
- А Иваныч его специально не одевает, чтобы у островитянок первым быть.
Погрузив снаряжение на небольшой быстроходный катер, вся команда растянулась на белоснежной палубе. Удивительно чистая голубая вода, отсутствие волн, приятный морской воздух завораживали. Небольшие острова с острыми рваными выступами и отвесными скалами утопами в буйной зелени. Привыкший к серым российским равнинам глаз, не мог оторваться от этой красоты. Безбрежный голубой океан и крохотные острова, которые хотелось взять в ладони и бережно рассматривать, приводили в восторг.
Часа через два катер пришвартовался у ярко-красного причала небольшого островка. Дайверов встречал седовласый подтянутый мужчина с холеным властным лицом. Все почтительно здоровались с ним и называли Германом, и лишь Иваныч, подойдя последним, сухо сказал
- Привет, Гера. Не жалеешь, что связался со мной?
- Да брось ты, Иваныч. Всё давно улеглось. Я сам предложил. Рад тебя
видеть. Надеюсь, у нас будет время вспомнить молодость.
Не теряя времени, команда разместилась в небольших, но очень комфортабельных номерах гостиницы, и отправилась заниматься любимым делом. Дайверы, как малые дети, готовы вечно возиться со своими игрушками. Их останавливает только строгий режим погружений и обязательного отдыха, который необходим для восстановления организма. Первые погружения самые длительные и чарующие, потом приходится сокращать время под водой. Нигде на земле не найти такого разнообразия форм и расцветок жизни. Увидевший это однажды, становится пожизненно больным, страждущим повторения первых ощущений, и стремящийся к новым открытиям. Причем это увлечение одно из самых дорогих, но болезни не выбирают.
Согласно плану, составленному Германом, команда уже через пару часов приступила к работе. Недалеко от острова походил подводный риф. Его верхушки никогда не поднимались над поверхностью, делая встречу абсолютно неожиданной. На одном из его склонов лежало стилизованное под старину судно. В задачу дайверов входило сделать сцену гибели максимально правдоподобной и интересной для начинающих ныряльщиков.
Постепенно восторг сменился работой - нелегкой и небезопасной. У судна появилась жуткая пробоина, сломанные мачты, оборванные снасти. Повсюду дно устилали предметы старинной утвари. Причем, её запасы в служебных помещениях отеля на острове предусматривали, что часть из них станет сувенирами. Внутренние помещения затонувшего судна тоже заполнялись специально состаренными медными и бронзовыми подделками. В кают-компании был сооружен дубовый комод с дорогими винами. У капитана судна была спрятана карта другого острова с зарытыми сокровищами. Каюта штурмана хранила коллекцию мушкетов и холодного оружия. На камбузе можно было отыскать красивые блюда с чеканкой, а в каютах люкс для состоятельных пассажиров была спрятана одежда и фамильные драгоценности. Конечно, все это было подделкой, но для начинающего ныряльщика такой трофей стал бы самым дорогим в коллекции.
Коридоры и палубы затонувшего судна перегораживали всяким хламом по тщательно разработанному плану. Он подразумевал максимальную реальность и безопасность одновременно. В укромных уголках отводились места для запасных аквалангов, а кое-где были оборудованы аварийные люки, которые легко открывались с обеих сторон, но явно видны не были. Ребята даже смонтировали аварийное освещение, которое было так искусно замаскировано, что порой они сами искали его.
Работа была и интересной и трудоемкой одновременно. Время летело незаметно. Дайверы лишь по вечерам собирались вместе на веранде отеля, чтобы обсудить сделанное, и просто пообщаться. Погружаясь парами, они почти не пересекались в течение дня, и только по вечерам отводили душу. Вышколенный персонал отеля молчаливо и аккуратно делал своё дело, не общаясь с посетителями. И лишь поздно вечером, с явного дозволения Германа служащие принимали участие в разговорах с применением жестов и распространенных английских слов. Это всегда интересно узнать, как и чем живут другие. Иногда они пели друг другу свои песни. Москвичи - под гитару песни бардов, а островитяне надевали пышные юбки из зеленых листьев растений и пускались в пляс, распевая хором. Стройные с огромными карими глазами девушки, поборов стеснение, касались светлой, едва загорелой кожи москвичей и застенчиво хихикали. Потом распускали смоляные, ниже пояса волосы и пускались босиком в пляс. Молодежь везде одинакова, даже если говорит на разных языках. Такие посиделки заканчивались далеко за полночь, когда на бездонном черном небе проявлялись мириады незнакомых созвездий.
- А ты почти не изменился, Иваныч.
- Да и ты, Гера. Разве, что седины прибавилось.
- Кого-нибудь из наших встречаешь?
- Редко. Если ты о Галке спрашиваешь, то летом видел.
- Как она?
- У неё две девчонки. Сейчас уже студентки. А сама директриса бутика одежды из Италии. На - Полянке. Я искал светлый пиджак, вот и встретились. Тебя вспоминали. Располнела, но все такая же хохотушка.
- Что говорит?
- Да кто из нас молодость ругает. Для многих всё в розовом свете осталось.
- Я бы хотел всех наших сюда пригласить. Поможешь?
- Что-то я последнее время в помощники выбился. К чему бы это.
- Ладно, не ворчи. Давай соберемся здесь на недельку - райское место.
- Место отличное, только вот не всем сюда билеты заказаны.
- О деньгах пусть не беспокоятся. Я устрою. В феврале будет встреча
выпускников, вот там бы и договориться.
- Чего скромничать. Приезжай сам и приглашай.
- Нет, Иваныч. У меня - дела, да и будет лучше, если ты это сделаешь.
- Лиса... Ладно, проблем нет.
В последний день приводили в надлежащий вид дно около затонувшего корабля. Тут очередь дошла и до привезённого скелета. По сценарию он должен был изображать последнего оставшегося в живых из экипажа. Его нарядили в изодранную одежду, на поясе укрепили кривую саблю и мушкет. Череп опоясали чёрной косынкой, а к левому запястью прикрепили развалившийся сундучок с монетами, коих отчеканили из медного листа в великом множестве. Профиль испанского монарха отблескивал на двадцатиметровой глубине солнечными зайчиками и манил к себе даже тех, кто знал об этой уловке. Поза, в которой смерть настигла безумца, говорила о том, что он до последней секунды стремился вытащить сундучок на отмель. Упрямец был не одинок в своём стремлении погибнуть за металл. Ребята с таким увлечением работали с ним, что всё получилось очень натурально. Будто трагедия разыгралась совсем недавно, и всё осталось нетронутым, лишь истлевшая плоть напоминала о времени. Скелеты и сокровища в нашем сознании неразделимы.
Сначала в шутку, а потом и абсолютно серьёзно все начали называть прикованного к сундучку - Сильвером. Уже никто не мог вспомнить, кто первым так назвал его, но это имя оно просто прикипело к несчастному. Наверное, потому, что каждый вложил в эту работу и в него частичку своей души, и обращаться к нему было удобно именно так.
Прощались наскоро, пряча глаза, в которых наворачивались слёзы. Было нестерпимо жаль уезжать из этого райского уголка, не только гостеприимно принявшего дайверов, но и ставшего временным домом из-за вложенного труда.

Московская непогода быстро развеяла романтические настроения. Нужно было возвращаться в обычный жизненный ритм. Пустой дом встретил Иваныча холодным гулким эхом. Рикки он заберёт только завтра, а сегодняшнюю ночь ему предстоит провести в одиночестве. Он бесцельно слонялся по квартире, пытаясь что-то делать, но одиночество встречало его везде. Неожиданно для себя он почувствовал его присутствие так явно, будто это был живой человек. Пытаясь побороть неприятное чувство, Иваныч сварил крепкий кофе и наполнил бокал коньяком. Однако, подаренный Герой "Курвуазье" только усилил чувство одиночества. Оно смотрело на него из темноты. Дышало сзади, прямо над ухом.
- Да я и есть тот самый Сильвер - подумалось Иванычу - Жизнь подобна океану. Сначала утренний бриз обещает солнечный день, потом ветер усиливается. Хочется помериться с ним силой и побороться с волнами. Но они всё нарастают, и вот - шторм, цунами. Кто выдержит такое? Кто останется на плаву? Кто верит и борется? Даже тот несчастный на дне из последних сил тянет свой сундук наверх. А зачем? Там, наверху, ни одной родной души. Никто не ждет его кроме одиночества, но он об этом пока не думает. Если он окажется на необитаемом острове, он будет свято верить и ждать освобождения, но с ним придет и одиночество. Рухнут надежды, когда он поймет, что никому не нужен в новом, чуждом мире. Господи, что нужно сделать, чтобы одиночество не преследовало. У меня была любовь и семья, но ветер времени разметал их. Научи меня, как избежать одиночества. Уйти в монастырь и следовать заповедям? Это вряд ли, меня уже не переделать - я не смогу слепо верить в то, что не понимаю. Не думаю, что одиночество отступится в толпе незнакомых мне монахов. Найти любовь? Уже много лет меня окружают разные женщины, они добры и внимательны ко мне, но ни одна не затрагивает мою душу. Приходит время, и они начинают тяготить меня. Между нами появляется одиночество. Оно, как воздух, везде и рядом. Иногда мне кажется, что я сел в поезд метро, набитый чужими людьми. Они толкаются, заглядывают мне в глаза и даже заговаривают со мной, но одиночество только посмеивается рядом. Я уже боюсь кого-то пускать к себе в душу, потому что, уходя, он забирает часть её, а эту пустоту занимает одиночество. Оно поселилось внутри меня, и его становиться всё больше. Я живу с одиночеством в груди.
Он задремал, и видел во сне как плывет вдоль того самого рифа. А вот и знакомец с сундучком. Он всё ещё тянет свою ношу, не задумываясь, что его ждет впереди. Наверное, одиночество приходит, когда дальше некуда идти. Иванычу захотелось крикнуть тому, кто был на дне:
- Не торопись, Сильвер.

157. Багио

До поездки на Филиппины с этим названием у меня ассоциировался только один из матчей за звание чемпиона мира по шахматам, да скандально известное семейство Маркосов. Больше ничего интересного я не мог припомнить, ужиная на веранде виллы Сьерра Виста в кругу соотечественников, занесенных сюда волей случая. Надо сказать, что в октябре на Филиппинах солнце садится довольно рано - в шесть вечера по местному времени уже темно, так что мы ужинали всегда при зажженных электрических гирляндах, на свет которых слетались экзотические бабочки и жуки, а на потолке застывали верткие ящерицы, поджидая добычу. Вышколенный персонал старался не удивляться нашим причудам и быстро запоминал привычки новых постояльцев. Стоило мне отодвинуть тарелку с крабами, как неведомо откуда взявшаяся рука быстро убрала ее со стола, и тихий голос за спиной спросил - 'Кофе, сэр?'. Откинувшись на спинку плетеного кресла, и оглянулся по сторонам. Утомленный дневной поездкой и жарой, народ вяло переговаривался, отдавая должное мастерству повара. Только семья американцев выделялась среди немногочисленных посетителей, ведя себя, как и многие американцы в любой стране, по-хозяйски. Голубая вода бассейна, подсвеченная изнутри прожекторами, призывно мерцала среди пальм, обещая прохладу. Окружающая темнота хранила тишину. Вот и мой кофе. Его аромат привлек мое внимание, смешавшись с другими запахами душного тропического вечера. Если некоторые местные блюда имели незнакомый вкус, а то и вызывали протест желудка, то крепкий, густой кофе приносил истинное наслаждение. Приготовленный из местных сортов арабики и робусты, он имел замечательный букет. 'Едете завтра в Багио, сэр?' - полу утвердительно спросил официант. 'Тогда нужно захватить теплую куртку - там холодно'. Интересно - отметил я про себя - что значит в понятии филиппинца 'холодно'...
Когда мы выезжали за ворота виллы, утреннее солнце приветствовало нас своими бликами на зеркальной поверхности небольшой речушки, протекавшей рядом. Кстати, название Сьерра Виста переводится как место с видом на горы. Дорога плавно поворачивает вдоль побережья, а впереди, над пальмами, уже виднеются горы. Совершенно спокойный океан сливается с ровными тростниковыми и рисовыми полями, вдалеке натыкаясь на груды разбросанных гор, чьи вершины прячутся в облаках. Действующие вулканы то и дело беспокоят местных жителей, иногда, к сожалению, очень серьезно. Однако без них не было бы Филиппин. Поэтому, не побывать в горах - все равно, что не видеть Филиппин. А одно из удивительных мест, вернее - курортов, в горах это - Багио. Расположенный за перевалом, на высоте около тысячи двухсот метров над уровнем моря, Багио стоит на месте горной деревеньки. Задуманный как туристический городок на двадцать тысяч жителей, сегодня он насчитывает более двухсот тысяч и еще строится. Сейчас Багио - один из крупнейших образовательных центров Юго-Восточной Азии: в шести университетах учатся более девятнадцати тысяч студентов соседних стран, овладевая профессиями филологов, архитекторов, лингвистов. Преподавание ведется на английском, хотя есть и курсы обучения национальному языку - "пилипино"(pilipino). Кстати, на Филиппинах более шестидесяти наречий, корнями уходящими в испанский и малазийские языки. Причем, некоторые настолько различны, что жители отдаленных провинций не понимают друг друга, поэтому вторым национальным языком принят английский, что не в малой степени способствует размещению филиалов известнейших индустриальных корпораций мира.
Пока Вы читали эти строки, наш автобус упорно поднимался по горному серпантину одной из трех дорог, ведущих в Багио. Именно ее строили при активном участии бывшего президента Маркоса, он способствовал разработке проекта, курировал строительство и не забыл установить свой бюст на таком месте, что его видно почти с любого места этой горной дороги. Причем, сорокаметровый бетонный монумент все время обращен к Вам лицом, символизируя непобедимость бывшего диктатора - никто не может подойти к нему со спины. После свержения Маркоса пытались свергнуть и монумент. Однако тот был сделан на совесть, и после двух неудачных взрывов его оставили в покое. Теперь есть что показать туристам. Как и всякий народ, филиппинцы с гордостью говорят об истории своей страны, при этом терпимо относятся к памятникам ушедших монархов и господствовавших здесь около четырехсот лет испанцах и американцах. На этой же дороге мы остановились у восемнадцатиметрового железобетонного орла, держащего в когтях настоящее дерево. Дело в том, что на Филиппинах обитают самые большие в мире орлы - название этого вида переводится как поедающие обезьян. Размах крыльев достигает пяти метров. Их и сейчас еще можно видеть в горах.
На остановках идет бойкая торговля прохладительными напитками и фруктами, многие из которых зреют здесь же. Надо сказать, пить при такой жаре можно бесконечно и безрезультатно, спасают только кондиционеры - в отеле, в машине, в магазине, в офисе. И только в Багио европеец может вздохнуть легко - горный воздух прохладнее, чем на побережье. Но об этом не думаешь, когда вокруг тебя то - обрывы, то - отвесные скалы, то - приютившиеся над сказочным ущельем домишки, утопающие в зелени. Оглянувшись на перевале в сторону океана, я увидел потрясающе красивую картину. Дорога, петляя, уходила вниз и терялась за легкими облаками, а дальше - серебрилась гладь океана, в которую как черные рога буйвола полумесяцем врезалась прибрежная полоса залива. Раньше Филиппины представлялись мне маленьким островным государством, а теперь я глаз не мог оторвать от этого чарующего зрелища. Где-то далеко внизу остались тростниковые хижины и каторжный труд на рисовых полях, непрезентабельный вид маленьких городов и убогий быт их обитателей. Отсюда виделось нечто необыкновенное, завораживающее, манящее. Не случайно тихоокеанский флот США имел на Филиппинах несколько военных баз, одна из которых (Сьюбик-бэй) была реабилитационной, где послужившие отечеству капралы и генералы залечивали раны. Наверное, среди этой красоты быстрее можно было вернуться к нормальной жизни. Но после извержения вулкана, нанесшему большой урон военным базам, американцы ушли, оставив филиппинцам почти все свое добро. На месте базы теперь частные гольф клубы, членство в которых стоит не менее двадцати - тридцати тысяч долларов в год. Коттеджи, служебные постройки, игровые поля расположены на живописной горной местности, составляющей восьмую часть всего Багио. Наш автобус долго петлял по ухоженным дорожкам, представляя возможность полюбоваться на все это великолепие. Мы даже не стали задумываться, что впервые побывали на 'вражеском военном объекте', где и в полдень не жарко и можно посидеть на резной скамейке под соснами, наслаждаясь горными пейзажами. Изысканный дизайн ландшафта и удивительная чистота создают какой-то особенный уют. Веет тишиной и спокойствием. Не знаю, кто планировал всю эту красоту, но получилось замечательно. Туристы любят побродить по тенистым аллеям, посидеть на лавочках у крутых склонов, пройтись по лужайке политических споров со скульптурами известных лидеров, сфотографироваться у маленькой статуи Свободы. Правда, частенько приходится упираться в таблички с надписью 'проход закрыт' или 'частная собственность'. Но здесь это - обычное дело. Чаще всего посетители задерживаются у театра под открытым небом. Устроенный в естественном ущелье, он очень гармонично вписывается в общий настрой этого огромного парка. Места зрителей поднимаются очень высоко над сценой, которая, как и сиденья сделана из местного камня, давно поросшего мхом. Думается, что в таком театре зритель при плохой игре актеров или скучной пьесе легко мог переключиться на окружающий пейзаж и не жалеть, что пришел сюда. Уезжая, мы с завистью смотрели на счастливчиков, неторопливо игравших в гольф на полях с идеально зеленой травой.
Однако, Багио хранит в себе еще много интересного. В архитектуре помимо Азии есть влияние и Европы, и Америки. На улицах то и дело встречаются современные авто, в основном - японские. Множество больших и маленьких ресторанчиков, лавок и магазинов. Правда, самый большой супермаркет существенно уступает по размерам своим европейским собратьям, но 'восточные мотивы' делают его неповторимым для туристов. А из расположившегося напротив небольшого парка с маленьким искусственным озером так и веет чем-то японским. Вдыхая экзотические ароматы этого сказочного, 'заоблачного' города, мы так проголодались, что встретили предложение гида отобедать с каким-то детским восторгом. И тут же оказались на прохладной веранде ресторана с драконами и диковинными птицами. Говорить о удивительной филиппинской кухне второпях не очень удобно, надеюсь, что для этой замечательной темы найдется более удобное время и мы сможем насладиться ей не спеша.
Короткий отдых не позволил расслабиться небольшой группе моих соотечественников, и вот мы вновь спешим к одной из достопримечательности Багио - серебряной лавке. Так здесь называют большой трехэтажный дом, вмещающий в себя и - мастерские, и - магазин, и - офис, и - общежитие. Возможно, раньше все начиналось с маленькой лавочки, но теперь от нее осталось одно название. Из серебра, добываемого недалеко в горах в одном из семи серебряных рудников страны, тут делают такое разнообразие украшений и сувениров, что лучшая туристическая половина задерживается у прилавков до тех пор, пока в кошельках еще что-то можно найти. Несмотря на серьезные меры предосторожности (я заметил четырех охранников внутри и двоих снаружи с помповыми ружьями), нам никто не запрещал пройти в мастерскую, расположенную в соседней с торговым залом комнате, где вручную всю эту красоту делали. Причем, ни охраны, ни сопровождающих лиц с нами не было. Я ходил между маленькими столами, где серебро плавили, ковали, паяли, строгали, шлифовали. Тут же стояли подносы с уже готовыми изделиями, а под столами - коробки с серебряной стружкой, обрезками и каким-то ломом. Было такое впечатление, что на нас никто не обращал ни малейшего внимания. Я заметил за приоткрытой дверью двухэтажные нары, где спали после обеда усталые люди. Очевидно, мы не внушали особого уважения персоналу магазина, поскольку нас не пригласили на верхний этаж, где находился офис и апартаменты хозяина. Однако, все мы покидали серебряную лавку в приподнятом настроении, дамы - от сознания того, что обладают совершенно уникальными серебряными поделками, а мужчины - от чувства сопричастности к этому удивительному процессу.
В пятом часу стало прохладно. Дышалось легко, как в средней полосе России, но нас стали смущать взгляды прохожих, удивленно взирающих на наши шорты и майки. Я заметил, что нам все чаще стали встречаться одетые в разноцветные куртки и свитера люди. Оказывается, в это время здесь всегда наползает туман, вернее - это облако задерживается на перевале, По дороге домой, автобус вынырнул из узких улиц на серпантин горной дороги и закрутился в нем, унося нас вниз. Совсем скоро мы окунулись в такой густой туман, что все разом притихли на сиденьях. По настороженным выражениям лиц можно было догадаться, что все думали об одном и том же - как водитель умудряется что-то видеть и не свалиться с обрыва на такой скорости. Фары встречных машин едва пробивали перед собой густую пелену, то выхватывая из пелены куски скал, то пропадая куда-то. Мы буквально плыли в середине того, что снизу выглядело как обычное облако. Через какое-то время туман стал редеть и ветер начал разрывать его на причудливые лохмотья, открывая нам поразительное по своей красоте зрелище океанского заката. Совсем скоро горная дорога перешла в ровное прибрежное шоссе, и мы по счастливому стечению обстоятельств оказались у самой воды в тот момент, когда огромное раскаленное солнце коснулось океанской глади. Вода стала неожиданно фиолетового цвета и удивительно спокойной. Все вокруг как будто замерло, в оцепенении прощаясь с солнцем, с этим днем, с прожитой жизнью. На фоне пальм с 'райским наслаждением' это выглядело особенно эффектно.
На свою виллу Сьера-Виста мы приехали уже затемно. Приятно было заметить, что нас ждали. Первый вопрос был - ну что, замерзли? Как им было объяснить, что такое холод в понимании русского человека, поэтому мы заторопились в свои бунгало к своим купальным принадлежностям, чтобы плюхнуться с разбега в воду, кто - в теплые волны океана, кто - в более прохладный голубой бассейн под кокосовыми пальмами. Был еще час до ужина, и можно было плавать и плавать, наслаждаясь одновременно воспоминаниями и реальностью.

Сьера-Виста. 12.10.95.

158. Рождество

Московская слякоть в декабре всегда вызывает ностальгию по теплым странам. Особенно с приближением Рождества. Мокрый снег за окном офиса не вызывает ничего кроме мысли о том, что опять придется очищать машину от ледяной корки, а так хочется праздника. В детстве мечталось о Деде Морозе с мешком подарков, и эта вера в чудеса делала жизнь удивительно счастливой и насыщенной. Волшебство жило рядом, в соседней комнате. Нужно было только загадать желание и попросить о его исполнении. Ну, в крайнем случае - пообещать, не брать без спроса банку с вареньем. И верить, верить.. Трудно расставаться с детством, но теперь приходится собирать другие фантики, чтобы желание сбылось.
А туристические агентства раскладывают передо мной пасьянс красивых картинок самых сказочных мест на Земле, и я как лунатик, закрыв глаза и вытянув вперед дрожащие руки готов идти за ними, повторяя бледными губами только одно слово - хочу, хочу, хочу! Последние дни перед Рождеством я все чаще захожу на рекламные странички в Интернете, но кучка фантиков, которую я должен обменять на поездку, слишком велика. Впрочем, желание моё не меньше, и я готов участвовать во всех дурацких конкурсах, дающих мизерную надежду на успех.
Кто ищет, тот всегда найдёт. И вот я уже прошел два тура, заполнив какие-то анкеты и ответив на вопросы. Сегодня с утра я воплощение идеального менеджера, не отхожу от монитора ни на шаг, то и дело заглядывая, на заветную страничку, где изображен пустынный остров с одинокой пальмой. Финалисты конкурса должны весь день ждать, когда с пальмы начнут падать кокосы. Первый, кто кликнет "мышкой" на упавший орех, становится обладателем счастливого билетика. Как на зло, звонки от клиентов идут один за другим, отчеты, заявки, справки... Работаю машинально, на большой скорости, отказываясь от кофе, перекуров и обеда. Директорат и совещание у шефа оставляют все меньше шансов собрать урожай. Прозрачная вода плещется у берега маленького острова, и легкий ветерок едва шевелит огромные лопухи листьев пальмы. Несколько кокосовых орехов медленно уплывают в океан. На них никто не успел кликнуть "мышкой" пока они катились по берегу, а в воде они уже недоступны. Постепенно они скрываются из вида в серебристой бесконечности теплого и манящего океана, унося с собой надежду на встречу Рождества под ласковыми лучами солнца и взглядами стройных островитянок, у которых из одежды одно ожерелье из цветов.
Бесконечная реклама пытается отвлечь охотников, прильнувших к мониторам в разных городах и странах. Кто из нас окажется самым терпеливым и быстрым, сидя в засаде своего офиса, дома или ноутбука в дороге. Подобно снайперу из голливудского фильма, мы держим палец на спусковом крючке, стараясь не отвлекаться, но усталость берет свое и кто-то оказывается на миг быстрее или канал связи с Интернет в данный момент у него был не так загружен. Все меньше орехов остается в кроне листьев пальмы, всё больше заполняется заветный список четырех счастливчиков, чьи псевдонимы не дают покоя оставшимся.
Опустевший офис позволил мне сосредоточится на главном. Последняя строка, последний шанс, я должен быть там. За этот напряженный день я выучил всю рекламу. Но я не хочу Рождество встречать в чуме или на ледоколе. Хочу лежать на белом песке маленького острова посредине теплого океана, чувствовать горячее солнце через закрытые веки и слушать шорох набегающих волн, среди которых вместе с серебристыми рыбками ныряют стройные загорелые тела. Я так размечтался, что едва не прозевал едва уловимый порыв ветра, качнувший пальму. Огромный орех в зеленой кожуре оборвался вместе с моим сердцем, и полетел вниз. Очевидно, долгие тренировки в компьютерных "стрелялках" сделали свое дело. Я попал в него еще в полете. Орех застыл, не долетев до песка нескольких сантиметров, а рядом с ним высветился мой псевдоним. Чтобы не вспугнуть удачу я застыл, еще не веря своему счастью. Ощущение радости стало медленно наполнять меня, пока я не откинулся на спинку кресла. А в это время все оставшиеся охотники со злобой выбрасывали свои "мышки" в корзины и выключали компьютеры. Не шевелясь, я с наслаждением смотрел на картинку, ставшую до боли знакомой за весь день, проведенный в засаде. Боялся пошевельнуться, чтобы не спугнуть удачу, слетевшую мне на плечо из волшебного ящика. Мне вспомнилось то состояние безмятежного детского счастья, когда весь окружающий мир становится родным и близким из-за пустяковой безделицы, которая для остальных была попросту незаметна.
К реальности меня вернул сигнал о сообщении, полученном по электронной почте. С волнением, я прочел несколько поздравительных строк от туристической фирмы и сообщение о том, что завтра в 15.15 нужно быть в аэропорту с паспортом и купальными принадлежностями. На миг сомнения остановили меня - не розыгрыш ли это. Но отступать было поздно, мысленно я давно уже был на белом песке далекого острова.
Остаток ночи я провел в трудовом порыве. Нужно было закончить все текущие дела, составить отчеты и подготовить незавершенные материалы для передачи коллеге. Я надеялся, что, несмотря на конец года, мне удастся раньше срока отпроситься в отпуск. Стопка аккуратно оформленных документов, возбужденный вид, лихорадочный блеск в глазах и мольба о сострадании сделали своё дело. Утренняя планерка завершилась моей неожиданной и страстной речью. Пообещав на весь следующий год отдаться в рабство любому желающему нашей команды, я был отпущен на все четыре стороны. Спиной ощущая завистливые взгляды коллег, я быстро собрался и, оставив свой сотовый телефон в столе, ринулся на встречу приключениям.
К влюбленным и одержимым судьба благосклонна. Все формальности были легко преодолены, и я с удивлением отметил, что самолет с четырьмя счастливчиками уже оторвался от взлетной полосы. Впрочем, для моей встревоженной души этого и не требовалось, она давно опережала бренное тело. Моими попутчиками были Оля, Лена и Серега. Каждый из нас отметил, что чем-то мы были очень похожи друг на друга, как будто кто-то подбирал нас по анкетным данным. После нескольких тостов за знакомство, удачу и предстоящее путешествие, я начал быстро погружаться в анабиоз. Очевидно, сказалась длительная нервная нагрузка, отсутствие еды и сна последние двое суток. Одиннадцать часов полета для многих нелегкое испытание, но для меня они промелькнули незаметно. Мои новые знакомые не раз обращались ко мне - я не реагировал. Они даже проверяли - жив ли я, но счастливое выражение на лице рассеивало всякие сомнения. Мысли мои давно были на белоснежном пляже посредине теплого океана, и стройные шоколадные фигурки манили меня.
Учитывая разницу во времени и перелет, мы приземлились в полдень следующего дня. В аэропорту нас встретили запахи тропиков и улыбчивые девчонки. Они что-то говорили на непонятном певучем языке и накидывали на шею яркие венки из незнакомых цветов. Потом маленький верткий самолет подхватил нашу четвертку и, лихо маневрируя между многочисленными островками, устремился к берегу с пальмой, картинка которого навсегда осталась в нашей памяти. Весельчак пилот пытался шалить с нами, выходя из пике в десяти метрах над зеленоватой поверхностью неподвижного океана, взмывал вертикально вверх и проскакивал перед носом скоростных катеров, носившимися по бескрайним просторам в облаках пены и брызг. Когда наши восторги поутихли, а лица приобрели зеленоватый оттенок водной глади, он успокоился и несколько часов спустя виртуозно приземлился на очень короткую посадочную полосу среди пальм. Как только наши ноги почувствовали теплый песок, его самолет исчез из вида на фоне багровых тонов океанского заката.
Растерянно озираясь по сторонам, мы почувствовали себя очень неуютно в этом сказочном уголке. Время вообще никогда не залетало сюда или, попав случайно, как и мы, остановилось зачарованное увиденным, да так и осталось навсегда. Наша одежда, ритм жизни, образ мыслей - всё конфликтовало с окружающим великолепием и спокойствием. Это был другой мир. Затерянный, сохраненный умышленно или созданный чьей-то необузданной фантазией, он не казался чуждым. Удивительным образом его необычность отозвалась в наших душах давно забытым эхом, и мы стали прислушиваться к нарастающему чувству внутри нас. Из глубин сознания поднялось давно забытое, затертое цивилизацией ощущение первичности природы. Окружающее стало более значимым, весомым. Не то чтобы оно довлело надо мной, но теперь я вряд ли смог бы претендовать на роль покорителя. Захотелось разуться и сбросить одежду. Не решаясь перешагнуть последние черты приличий, мы переглянулись. Оказывается, увлеченные собственными переживаниями, мы не заметили, что за нами давно наблюдают десятка два стройных темнокожих островитян. Набедренная повязка из листьев и ослепительная белая улыбка составляли основную одежду. У некоторых она дополнялась браслетами из мелких ракушек на запястьях или щиколотках.
Нельзя сказать, чтобы бледнолицые пришельцы обладали отвислыми брюшками или округлыми окорочками, наоборот, наши подтянутые фигуры не стыдно было сравнить с местными, но чувствовали мы себя очень скованно. Первые фразы повисли без ответа в воздухе, мы не могли найти общий язык. Первой нашлась Ольга - она порылась в своей сумке и вытащила бусы. Как женщины понимают друг друга? Через мгновение юркие стайки островитянок окружили наших спутниц, и международный обмен начался. Мужской арсенал был намного скромнее, но наши шорты, майки и бритвенные принадлежности были приспособлены в таких невообразимых местах, что их новые возможности даже нас привели в удивление. Впрочем, все закончилось всеобщим ликованием, и жестами мы были увлечены куда-то вглубь острова.
На огромной поляне горел костер. Судя по запаху, на углях жарилось что-то съедобное, завернутое в листья. Нас усадили у огня и начали угощать. Недоверчиво пробуя незнакомую пищу и оглядываясь, друг на друга, мы вызывали множество насмешек и улыбок, но после местной "кокосовки" нам тоже стало весело. Сидевший рядом высокий и статный чернокожий, раскурил "трубку мира" и передал её нам. Ароматный дым приятно холодил горло и кружил голову. Выдолбленные обрубки стволов огромных деревьев, зазвучали под ритмичными ударами пританцовывающих барабанщиков. Вокруг костра закружилась вереница гибких тел. Отблески пламени на невидимой в темноте коже, придавали их движениям мистический, завораживающий характер. Нарастающий ритм танца увлекал за собой, вводя всех в состояние транса. Я тоже начал ощущать, как где-то внутри меня зазвучал давно забытый барабан предков. Постепенно он вошел в резонанс с кружившим вокруг меня племенем, и моё тело начало раскачиваться в такт гулких ударов. Краем глаза я заметил белые фигуры Ольги и Ленки в общей веренице. Потеряв где-то остатки одежды, они кружили в черном хороводе, подчиняясь единому ритму. Серега куда-то пропал.
Вдруг я ощутил на плечах легкое прикосновение. Слева сидела островитянка. Её прохладная рука обнимала мои плечи, она молча смотрела на меня. Костер отражался в темных глазах, и его отблески проникали глубоко внутрь. Танец огня заполнил все моё существо, подчиняя своему ритму не только тело, но и разум. Захотелось закрыть глаза и наслаждаться охватившим меня незнакомым или очень давно забытым чувством. Что-то невидимое, огромное овладело всеми присутствующими и позволило раствориться в себе каждому из нас. Этот единый, неземной организм проникал в самые потаенные уголки сознания, не оставляя ничего индивидуального. Удивительное чувство легкости и свободы будоражило тело. Захотелось подобно языкам пламени вспыхивать, извиваться и уноситься в бесконечную темноту. И только прохладные объятия соседки сдерживали меня. Её упругая грудь то и дело прикасалась ко мне, пробуждая не эфемерные, а вполне земные желания.
Я открыл глаза. Выросшее пламя костра раскачивалось еще сильнее, повинуясь ритму барабанов и разбрасывая снопы искр в стороны. Черное кольцо мистического танца постепенно сужалось. Девчонок среди них не было. Присмотревшись, я заметил их белые фигуры у костра на куче листьев. Они извивались в такт ритму, обнимая черные страстные тела островитян. Это зрелище было возбуждающим и манящим. Трудно было отвести нескромный взгляд. Впрочем, это никого не тревожило. Партнеры менялись и девчонки продолжали ненасытную пляску.
Вторая пара рук охватила мои бедра, возбуждая непреодолимое желание обладать женским телом. Гибкие, стройные, дразнящие своей близостью тела, извивались вокруг меня, доводя до исступления. Я повалился на спину, увлекая за собой горячие, юные тела соседок. Остатки разума и даже предрассудков растаяли в темноте южной ночи, страсть овладела мной.
Внезапный пронзительный крик неописуемым страхом сковал мои мышцы. Я попытался вскочить, но меня крепко держали. Тогда, собрав все силы, я приподнял голову. Бледные тела моих соотечественниц бились в предсмертных конвульсиях, а над ними ликовали туземцы с копьями. Я напрягся как струна, силясь вырваться из коварных объятий, но ощутил лишь холодное дыхание неизбежности у своего лица...
Это любимец семьи Барон лизал мою щеку и повизгивал от нетерпения. Давно пора было выводить его на утреннюю прогулку. Сбрасывая с себя остатки сна, я обнял обрадовавшегося Барона, шепча ему на ухо, что обязан ему своим вторым рождением или, даже - Рождеством.

159. Затерянная долина

До заповедника названием "Hidden valley" можно добраться от Манилы часа за два, если встать пораньше и избежать автомобильных пробок в центре. Я бы перевел его название как затерянная долина или укромное местечко - и действительно, затерявшись среди кокосовых и банановых плантаций, оно спряталось у подножья горы с горячими источниками.
Проезд сюда ограничен, так как источники снабжают водой весь близлежащий район, а содовые и минеральные ванны используются в лечебных целях. Принимающая нас туристическая фирма заранее заказала нам однодневные путевки, и мы быстро миновали охрану. Оставив свой “прохладный” автобус на стоянке, не спеша, мы двинулись по бетонированной дорожке в духоту тропических джунглей. Минут через пять мы оказались у хижины, где нас ждал приятный сюрприз: улыбающиеся девушки пригласили зайти и угостили прохладным соком манго. Сидя по периметру тенистой хижины, мы наслаждались густым ароматом напитка и вслушивались в окружающие нас звуки. Понятно, что это входило в нашу программу, но неожиданный подарок сработал, настроение поднялось и мы, оглядевшись по-хозяйски, бодрым шагом двинулись дальше, навстречу неизведанному. Отмечая знакомые глазу кокосовые и банановые пальмы, мы наткнулись на низкорослые деревья кофе и какао, увидели, как растут рамбутаны и лангутинос. На очередном повороте нам предложили зайти в кабинки для переодевания и продолжить свой маршрут в плавках.
Честно говоря, галдящая толпа туристов меня частенько удручает и я, по возможности, стараюсь ее избежать. Приятнее самому увидеть и почувствовать что-то новое, да и снимать на видео удобнее - никто не лезет в кадр. А Хидден Валли как нельзя лучше подходит для такого уединения. Множество переплетающихся дорожек теряются в чаще и могут увести в самые дальние закоулки этого скрытого уголка. Рассматривая на входе схему заповедника, среди множества самых разных бассейнов я нашел один под названием “бассейн влюбленных”, ну и, естественно, отправился на его поиски. Я почувствовал себя первооткрывателем в чужой стране, но не праздно шатающемся, а преследующем определенную цель.
С каким-то азартом я двигался по извилистым дорожкам то ныряющим под огромными стволами поваленных деревьев, то перескакивающих по бамбуковым мостикам через заросшие ручейки. Взгляд каждую секунду жадно рыскал в поисках чего-то нового, а палец на кнопке записи видеокамеры нервно вздрагивал как у ковбоя на спусковом крючке кольта. Вот среди бамбука застыли исполинские деревья с огромными плоскими корнями, вертикально уходящими в землю. А там сквозь густую листву проглядывают огромные, с ведро размером пупырчатые плоды.
Над бамбуковым столом с аккуратными скамеечками свисают фиолетовые, похожие на гранат плоды неизвестного мне дерева. Возможно, экскурсовод и объяснил бы все это, да, скорее всего - я бы и не запомнил. Через подвесной мостик, раскачивающийся над прохладной расщелиной, где берет свое начало маленькая речка, перехожу в банановую рощу. Вперемешку здесь растут и большие кормовые (какие мы едим дома) и маленькие бананы. Как свечки на огромной люстре они сгрудились в огромную пачку. Я поймал себя на мысли, что до сих пор не знал, как они растут - вверх или вниз. Шум падающей воды заставил меня свернуть влево, и вот я у небольшого водопада. Как и положено порядочным туристам - на его фоне по одному и группами в эффектных позах фотографируется народ. Правда, возраст и купальники не позволяют демонстрировать литые бронзовые тела, но это не смущает - была бы пленка, вернее - процесс съемки. Это как бы приравнивает их с окружающей красотой, и, услышав характерный щелчок, увековеченная личность гордо покидает пьедестал. У воды дежурит часовой с флажком, который жестами и ломанным английским отпугивает любопытных от водопада. Очевидно - не зря, так как пробраться к пенящейся лавине по пояс в воде среди огромных валунов небезопасно. Да и впечатления от Пангасанского чуда еще свежи в памяти. Немного поснимав, я тоже покидаю безымянный водопад, направляясь на поиски источников.
За очередным поворотом, в низине я вижу целую вереницу круглых бассейнов. Расположенные тирассами один над другим, они образуют живописный каскад целебных вод. Кристально чистая вода по устланным камнями искусственным руслам перетекает из одного бассейна в другой, образуя кое-где маленькие водопады. Там с двух трехметровой высоты на купальщиков льются теплые прозрачные струи. Можно часами лежать и стоять под ними, подставляя для массажа свое бренное тело. Бассейны, как правило - круглые, облицованные серым камнем и неброской керамической плиткой. Глубиной около полутора метров они позволяют стоять на песчаном дне так, что у нормального азиата голова остается над водой. Можно не двигаясь долго стоять в проточной воде и, задрав голову, смотреть сквозь пальмы на синее небо.
Обычные, минеральные, содовые, прохладные, теплые и горячие - так что пар стоит - бассейны чередовались по размерам, форме и оформлению. Попробовав несколько различных бассейнов, народ отдавал предпочтение какому-нибудь одному, и наслаждался им до потери пульса. Под навесом можно было укрыться от палящего солнца и выпить чего-нибудь прохладительного, при желании - расслабиться под умелыми руками массажиста, и опять окунуться в целебные воды.
Скрытый от посторонних глаз, как и все влюбленные, “lovers pool” укрылся в густых зарослях Хидден Валли вдали от протоптанных дорожек. К счастью, я никого не застал там, и с каким-то скрытым трепетом погрузился в его теплую воду. Прозрачная и лишенная всяких привкусов, она готова была принять вас не изменяя, а добавляя что-то. Дизайнерам удалось создать какую-то романтическую обстановку вокруг, так что хотелось наслаждаться купанием бесконечно. Я - в полном смысле этого слова - окунулся в какую-то любовную атмосферу и предался воспоминаниям. Не знаю, сколько прошло времени, но пришлось отвлечься от приятных мыслей, заслышав шумные голоса. Это наша команда, разузнав о том, что есть “источник любви”, ринулась вперед, чтобы припасть, так сказать, к первоисточнику. Обнаружив в этом “святом” месте меня одного, народ негодующе начал размахивать руками и укорять меня за сокрытие сего факта от общества. Лучшая половина, с присущей ей серьезностью в делах амурных, начала пытать меня (как эксперта в английском) о методах применения чудодейственной силы. Слукавив, я перевел табличку о температуре и составе воды в источнике как инструкцию, в которой якобы было показано использовать воду для питья. Особенно - женщинам и особенно - в преклонном возрасте. Мои пенсионерки ринулись наполнять себя и имеющиеся емкости целебной влагой. Да простят меня милые дамы, но вода там чистая, а полоскание желудка ничего плохого не принесла. А главное - уверенность в том, что процесс может возродить былое, положительно сказался на общем самочувствии. Насладившись, полные влюбленности, с загадочными улыбками и томными взглядами, мы потянулись к тенистой веранде на ланч. Рассевшись подвое за столиками с белоснежными скатертями, мы слушали мелодичные песни и вкушали вкусную пищу. Правда, оглядевшись, я заметил, что наши дамы не притронулись к еде, а только о чем-то увлеченно рассказывали друг другу. Их можно понять - что еще так волнует сердце и согревает душу. По взглядам я понял, что всех охватило какое-то романтическое настроение, захотелось хором спеть какую-нибудь грустную русскую песню и отвести душу, но этого не произошло. Официанты бесшумно скользили между столиками, убирая посуду, а мы все сидели в тени веранды поглядывая на окружавшие нас экзотические растения и развивающиеся от вентиляторов края скатерти. Перед отъездом собрались у “колодца счастья”. По преданию нужно было стать на камень спиной к нему, загадать желание и попасть монеткой в колодец - тогда желание непременно сбудется. Все кидали до тех пор, пока, хлюпнув в воду, монетка ни уходила на дно под аплодисменты зрителей, а счастливчик отправлялся навстречу своему счастью.
Обратный путь мы проделали в полном молчании. То ли продолжительное купание отняло массу энергии, то ли прогулки по пересеченной местности потребовали массу сил, то ли воды необычного источника дали о себе знать - но все, как один, мы сладко спали, откинув назад сиденье и направив прохладную струю кондиционера на разгоряченную голову. Водитель и гид тактично молчали и разбудили нас только у подъезда отеля. Мы так и не заметили, как покинули Хидден Валли, для нас не было утомительной дороги и остановок в дорожных пробках, поэтому мысленно очень просто снова оказаться у необыкновенного источника и вспомнить что-нибудь романтическое. Кстати, я заметил, что помимо воспоминаний наши дамы еще долго хранили в холодильниках свои бутылочки.

160. Пангасан

Филиппины запомнились мне тем, что, позавтракав на двадцатом этаже пяти-звездочного отеля, через пару часов езды на машине, вы можете оказаться в таком экзотическом месте, что вам позавидует съемочная группа передачи кинопутешествий.
Так, выбравшись из душной столицы, совсем скоро мы оказались на горной дороге, плавно идущей вверх. Пейзаж плоских прямоугольников рисовых полей и стройных кокосовых пальм стал уже каким-то знакомым, отдаленно напоминая российские поля и березовые рощи. Прохлада кондиционера позволяла спокойно все это наблюдать. Однако, стоило нам остановиться у маленького отеля в городке с индийским названием Пангасан и вдохнуть всей грудью горного воздуха, как предчувствие чего-то интересного насторожило нас. Накануне вечером экскурсовод предупредил о необычной предстоящей поездке и посоветовал неуверенным в себе остаться.
Был одиннадцатый час местного времени, и солнце солидно припекало. Дышалось нелегко. Быстро переодевшись, мы направились к небольшому причалу в одних плавках. Довольно широкая река плавно несла свои мутные воды к океану. Забавное началось сразу же при формировании экипажей. Для часового путешествия на лодках к верховью реки до интересовавшего нас водопада нужно было разбиться на двойки и распределиться по лодкам. Однако, местные гребцы были в недоумении - как нас рассадить по длинным пикообразным бамбуковым лодкам, рассчитанных явно на низкорослых, стройных азиатов. Ваш покорный слуга благодаря своей небольшой комплекции пошел в пару к простой русской даме с центнер весом. Пришлось убрать второе сиденье и усадить даму ровно по центру лодки - чтобы она не перевернулась. Эта процедура заняла минут пять так как края лодки оказались в нескольких сантиметрах от воды, а при малейшем движении дамы лодка так раскачивалась, что оба гребца долго размахивали руками и что-то возбужденно говорили. В итоге с помощью переводчика с дамы взяли слово, что она в любых ситуациях будет сохранять спокойствие и неподвижность. Полковник с 10-летним сыном в сумме тоже набрали больше полутора центнеров, и их так же как и нас минут пять грузили в лодку и инструктировали. С двумя другими экипажами проблем не было. Самое интересное произошло с господином по фамилии Сухоносик. Обладатель огромного живота (на котором могли стоять бутылка пива и два стакана) и всего остального в соответствующей комплекции, он чем-то напоминал Карабаса Барабаса. Бедные филиппинцы, увидев эту грузную фигуру, долго и темпераментно что-то пытались возражать. Без перевода было ясно, что лодка не потянет - нужен броненосец или, на худой конец - баржа с буксиром. Но господина Сухоносика не так-то просто было переубедить. Даже не утруждая себя разговорами, он властным жестом показал "к ноге" и сделал суровое лицо. Гребцы сразу как-то сникли и, посовещавшись, послали гонца за подмогой. К тому времени еще два экипража упаковались достаточно быстро. Видя всю эту церемонию оставшиеся три дамы из нашей команды ехать наотрез отказались из боязни, что их лодки просто не отойдут от причала. Благо, в отеле был бар, бассейн и магазинчик - они нашли себе занятие на берегу. Через несколько минут к причалу медленно подошла не лодка, а скорее - авианосец по филиппинским масштабам. Человек шесть долго суетились вокруг этой посудины, усаживая "командора" в крейсер. В довершение ко всему гребная команда Сухоносика составила четыре человека против обычных двух. Спокойно приняв сообщение о том, что платить за вояж к водопаду придется вчетверо больше, командор скомандовал "отдать концы". По изумленным лицам "матросов" я понял, что они пытались угадать - кто будет "отдавать концы" первым.
Как бы там ни было, двумя флотилиями мы вырулили на фарватер. Пока глубина позволяла нас тащили моторки - одна четыре наши лодки, другая, естественно - Сухоносика. Его дрейдноут сидел так низко, что борта лодки были невидны. Впечатление было такое, что будто бы монументальная фигура сама скользит по водной глади подобно Будде. Наверное, из боязни перевернуться он даже не поворачивал головы, чтобы осмотреть проплывающие мимо заросшие буйной зеленью берега. Минут через двадцать мы дошли до первого порога и расстались с моторками. Гребцы принялись за дело. Сидя на корточках впереди и позади нас, они то отчаянно гребли против течения короткими широкими веслами, то выскакивали на мелководье за борт и проталкивали лодку между камней. Уже через несколько минут мы оказались в бурлящей и ревущей горной реке. Было как-то совестно смотреть на маленьких щуплых гребцов, отчаянно боровшихся с течением. Хотя помочь мы им вряд ли бы смогли - среди камней и пенящейся воды можно было легко поломать ноги и перевернуть лодку. Поэтому я только старался держать равновесие и поднимал над головой завернутую в полиэтилен видеокамеру. Волны то и дело захлестывали через борт и мы сидели наполовину в воде. Впередсмотрящая дама нашего экипажа так вцепилась в борта лодки, что они жалобно скрипнули, но стали крепче из-за дополнительной крепежной конструкции.
Останавливаясь на отдых каждые десять минут, наши гребцы успевали ловко выгонять ладонями скопившуюся в лодке воду, слегка накренив ее. Надо им отдать должное - несмотря на свои худенькие плечи, ребята свою работу делали справно. Четыре наших экипажа медленно, но уверенно поднимались вверх, преодолевая быстрое течение и пороги. Труднее дело обстояло с "крейсером" под командованием Сухоносика. Не выдержав, командор решил помочь ребятам, но его попытка привела к тому что лодка перевернулась, всех сбило с ног и потащило вниз. Команда как-то быстро зацепилась за нужные места, поймала лодку и весла, и только "адмирал" все катился и катился вниз, пока его не прибило к отмели, где он и был отловлен перепуганной командой. После некоторых восстановительных процедур командор был водружен на прежнее место, где поклялся не покидать боевого мостика ни при каких обстоятельствах. Перекрестившись, команда дала полный ход. Вскоре первое напряжение спало и мы стали осматриваться. Наша речка извивалась по дну огромного каньона, чьи отвесные стены метров на сто уходили вверх. Вода была прохладной, а солнце не тревожило; так что вопреки ожиданиям жара не донимала. Снимать на видео было совершенно невозможно, так как нас то и дело с головой заливало. На одном из перекуров гребцы на "запыхавшемся" английском спросили меня - откуда мы. Узнав, что - из России, тут же полюбопытствовали - все ли русские женщины такие (в смысле габаритов). Я их успокоил, что не все. Это придало им новые силы и они доставили нас к месту назначения лишь с небольшим опозданием.
Огромные куски скалы, видимо упавшие при землетрясении, перегораживали реку, образуя небольшое озеро. Вода стремительно проносилась мимо и, обтекая валуны, с шумом и брызгами исчезала за поворотом. Откуда-то сверху, почти отвесно, низвергались огромные массы воды. Водопад гремел и прятался в облаках брызг, подсвеченных рождающимися и пропадающими радугами. Зрелище было величественным и вызывало какой-то восторг. Как и полагалось по сценарию экскурсии мы десантировались на маленький островок, оставив в покое измученных гребцов. Закрепив лодки, они сели перекусить заранее купленными нами курицами, а мы размахивали руками, показывая друг другу царящую вокруг красоту, стараясь перекричать водопад. Наконец, показалась баржа Сухоносика. Подобно катаржанам на галерах его команда из последних сил молотила веслами, преодолевая оставшиеся метры. На порогах им явно приходилось туго, но профессионалы тем и отличаются, что работу свою делают хорошо и до конца. Под наши приветственные возгласы Сухоносика извлекли на берег, и он с энтузиазмом пытался поведать нам о подвигах его команды. Но было очень шумно, да и некогда. Наши взоры были прикованы к водопаду. Озеро пересекал толстенный пальмовый канат, один конец которого терялся в недрах падающих масс воды, около другого покачивался плот. Все захотели поскорее ощутить мощь водопада на себе. Мы устремились к бамбуковому плоту. Усадив командора в центре, мы с несколькими расположившись вокруг него, ухватившись за канат. Хотя отчалили без оркестра, душа ликовала.
Наверное, не много русских было здесь, за пятнадцать тысяч километров от Москвы. Может быть, поэтому какая-то гордость и волнение охватили нас. Подтягиваясь за канат, мы приблизились вплотную к огромным гудящим и пенящимся струям. Страх смешался с каким-то мальчишеским восторгом. Еще несколько рывков и мы окунулись в эту бушующую стихию. Трудно описать эти ощущения - масса воды обрушивается на плотик, сбивает с ног, вдавливает, не дает дышать, молотит по плечам и голове. Плотик по колено уходит в воду и старается выскользнуть, приходится балансировать чтобы не вылететь в воду. В груди рождается чувство борьбы и какой-то бесшабашной удали. Не слыша друг друга, мы что-то орем, захлебываясь от воды и радости. В какой-то момент даже начинаем пританцовывать. Прямо под ногами загорается такая яркая и сочная радуга, что оторваться от нее нет сил. Исчезает она так же внезапно как и появилась. Не случайно на плоту только мужчины - стоять не так просто, особенно когда мы вновь втягиваем отброшенный плот в самую середину этой падающей лавины. Сухоносик сидел, широко раскинув руки, и что-то орал от восторга. Мне послышалось - "наверх вы, товарищи, все по местам", впрочем, может - это я сам напевал, точно не знаю. Красный от непрекращающихся ударов воды, этот могучий мужчина, видимо, нашел дело по себе и был счастлив. О его грузные плечи и живот разбивались огромные массы воды, а он как утес возвышался над кипящей водой. Правда, встать он так и не смог, но равновесие плота от этого только увеличилось. Я заметил, что полковник почему-то ладонями сжимает свою голову. Только позже до меня дошло, что он прятал от ударов воды свои великолепные уши. Водопад задал ему хорошую трепку. Да и у меня плечи ломило, а в голове шумело от этого нескончаемого потока. На удивление, в душе был какой-то подъем и радость. Оглядевшись, я заметил сквозь ливень, что лица всех мужиков светились неподдельной детской радостью. Мы все размахивали руками, улыбались, кричали что-то, но в ответ только кивали, так и не услышав ни слова. Подтаскивая плот то в одну то в другую сторону, мы искали эпицентр этой водной стихии. Сопровождающие нас филиппинцы поддались общему возбуждению и тоже начали резвиться под падающей водой. Несмотря на многие отличия, сейчас мы были объединены чем-то общим. Как мальчишки с соседних улиц мы радовались победе городской футбольной команды. И эта радость как-то легко сроднила нас в считанные секунды. Я готов был в порыве обняться с любым из них и поведать самые сокровенные тайны, душа бала открыта и ликовала. Не знаю, сколько времени мы так бесились под водопадом, но когда, насытившись, мы стали возвращаться, все вдруг смолкли и потупили глаза. То и дело оборачиваясь, мы что-то искали там, видимо, оставив навсегда. Какая-то частичка каждого из нас осталась там, в ревущей и пенящейся воде. Оглядевшись, я заметил счастливые мокрые лица с горящими глазами. Невольно все посмотрели на Сухоносика, так и сидевшего посредине плота, как бы ожидая от тамады нужного тоста в замолкнувшем отчего-то шумном застолье. Он почувствовал на себе наши взгляды. "Душевно" - пряча глаза, низким грустным голосом протянул командор. Испытывая какую-то неловкость за чрезмерную ребяческую эмоциональность, мы как-то засуетились, сели в лодки и отправились в обратный путь.
На удивление он был простым и быстрым. Увлекаемые потоками воды, наши лодки легко скользили между камней и водоворотов. Наши гребцы даже не выпрыгивали из лодок на перекатах, ловко избегая опасные места. Поднимающиеся лодки уступали нам дорогу, прижимаясь к камням, и мы буквально в нескольких сантиметрах пролетели мимо их бортов. Я даже достал видеокамеру и с упоением начал снимать проносящиеся мимо стены каньона, валуны, водовороты и летящую сверху воду, искрящуюся в лучах полуденного солнца. Пройдя последний порог, мы собрались у моторки, которая потащила нашу флотилию по спокойной широкой воде к причалу. Мы тихо сидели в мокрых лодках, ошалело озираясь по сторонам на кокосовые плантации и великолепные коттеджи по берегам. Я поднял голову и посмотрел на голубое небо. Оказывается, облака на Филлиппинах точно такие же как подмосковье.
Манила 1995

161. Южный крест

Уже была поздняя ночь, но долгожданной прохлады океан все не приносил. Из бара доносился звонкий женский смех, телевизор рокотал выстрелами боевика, через чье-то открытое окно были слышны взволнованные голоса. Ему захотелось уйти от всего этого шума и он пошел на пляж. За эту неделю охрана виллы привыкла к его ночным прогулкам и не тревожила его. Сев на теплый песок, он откинулся назад и стал смотреть на звезды. Окружающие огни тонули в густой зелени, усиливая впечатление темноты. Звездное небо было совсем иным, чем дома. Взгляд некоторое время блуждал в темном пространстве, пытаясь зацепиться за знакомые очертания Медведицы или Кассиопеи, но все было по-другому, хотя, вот и он - Южный крест. Когда-то в детстве он читал о нем в романах о пиратах и путешествиях в дальние страны. А теперь, прожив большую половину своей жизни, оказался на пустынном пляже сказочного островного государства и впервые увидел это созвездие. Запрокинув голову, он все смотрел на него, и мысли его растворялись в мерцающей бездне. Сколько людей так же, как он смотрели на эти звезды, доверяя им свои мысли. И, наверное, у каждого они были о чем-то большом и значимом. Трудно быть мелочным перед такой величественной красотой. Постепенно сознание его уравновесилось и возникло состояние покоя, какой-то чистоты и глубокой тишины. "Нужно будет непременно рассказать ей об этом" - пронеслось у него в голове. И, поймав себя на этой мысли, он удивился тому как он сроднился с ней за это время. Часто разговаривая как со старинным другом детства, он доверял ей самые сокровенные идеи и мечты. Но это не пугало его, он любил беседовать с ней на расстоянии, за двоих. Вот и сейчас стало хорошо и покойно на душе. Ему представилось, что она рядом, молча смотрит ввысь.
Вдруг он вспомнил ее последние слова перед отъездом. "Да хранит тебя Бог" - сказала она с какой-то болью и волнением. Целая буря эмоций пронеслась в тот миг между ними. Он понял, что и у нее перехватило дыхание от этих слов и неожиданных открытий. Очень ясно и просто они поняли как дороги стали друг другу, как нужны, как любимы... Эти воспоминания так взволновали его, что он почувствовал приближение того странного состояния, когда огромная волна с головой накрывала его и становилось трудно дышать. Она наплывала, окутывая какой-то грустной нежностью, усыпляя и волнуя одновременно, обостряя какую-то душевную чувственность, дремлющую в нормальном состоянии. Когда он проваливался из обыденной жизни в иной мир. Было ли это когда-нибудь с ним раньше? Таких сильных приступов он не мог припомнить. Да, он влюблялся и его любили, и он был счастлив, и писал стихи. Правда, ему всегда не везло - его романтические иллюзии разбивались о прозу жизни. Потом все как-то успокаивалось и уже не тревожило его. Только случайные встречи или воспоминания накатывали порой, вызывая грусть о ушедшем, утерянном. На какое-то время в душе поселялась меланхолия и сожаление о несбывшемся. Но все это проходило как-то спокойно, плавно, с тихой печалью. Сейчас же он абсолютно не мог совладать с собой. Откуда-то изнутри поднималось невыразимое состояние блаженства. Оно накатывало совершенно неожиданно и завладевало им полностью. Он закрывал глаза и уходил, вернее - проваливался куда-то. Что это было? Он не знал. Душа вырывалась из каких-то оков и ликовала. Порой ему казалось, что это происходит не с ним, что он только сочувствует кому-то. Сознание как бы со стороны наблюдало за лихорадкой, охватившей душу. Мысли с трудом шевелились в голове, с каким-то эхом повторяя растерянные фразы. Он никогда не пробовал наркотики, но, наверное, что-то подобное испытывали эти несчастные.
Правда, его угнетало то, что он изменяет своей жене (хотя и не любимой), что он изменяет своей семье, своим двум мартышкам, которые совсем ни в чем не виноваты. Чтобы сохранить их, ему приходилось изворачиваться и хитрить, нервно оглядываться и бороться со своей совестью, что было так противно его натуре. Возможно со временем они смогут его понять и простить. Его душа терзалась сомнениями - имеет ли он на это право. Хорошо ли это? Как посмел он ворваться и в ее жизнь, без того незаслуженно сложную и запутанную.
Вдруг он вспомнил ее жаркие губы, целовавшие его лицо и шептавшие в какой-то спешке - "все это кончится плохо, очень плохо". Он сознавал, что легко может нарушить ее хрупкий мир, где она пытается спастись от всех невзгод, преследовавших ее так долго. Порой ему казалось, что он не смеет так мучить ее, что он просто не достоин ее. Но это был голос разума, холодного рассудка. Потом что-то вдруг вспыхивало в нем и какое-то всепобеждающее чувство овладевало им. Все переворачивалось, сомнения исчезали - в душе оставалась только она. Ее светлый образ заполнял весь мир вокруг. Он любил ее. И сейчас, за тысячи километров мысль о ней заставляла сжиматься все его существо, он даже не знал - стучит ли его сердце, он не чувствовал себя. Это было такое сладостное ощущение, что все остальное становилось каким-то второстепенным и незначительным. Неожиданный порыв, приступ поднимал его над суетой, и он готов был отдать за нее всю свою грешную жизнь. Это был какой-то душевный экстаз! Он даже не смог бы конкретно описать это. Душа отделялась от тела и он не ощущал себя. Может быть, он даже и не дышал. Тело застывало, неестественно изогнувшись. Он только знал, что слезы заполняют закрытые глаза и ему нужно отворачиваться куда-нибудь, чтобы следы на щеках оставались незамеченными. Возможно, это была - лихорадка или сдвиг, он не знал - что. И сколько оно длилось он тоже не знал. Просто это было состоянием его души.
Когда эта сладостная боль стихала и он мог что-то соображать, замутненное сознание медленно начинало воспринимать окружающую реальность, а память хранила ее милый лик. Спокойно и легко он наслаждался этими видениями, как после бурной физической близости, когда, насытившись друг другом, они лежали обнявшись и тихо целовались. Он уже не отдавал себе отчета в том, где - иллюзии, а где - реальность. Да это и не было нужно. Сидя на безлюдном пляже, далеко заполночь, он мысленно ласкал ее милый образ. Захотелось незаметно оказаться рядом с ней и тихо шепнуть на ухо - "я тебя очень-очень люблю", чтобы она непременно знала это. Но только душная ночь была рядом, да Южный крест спокойно мерцал в черной бездне.

162. Просто сказка

Однажды душной летней ночью мне не спалось. Дневная жара долго не спадала, погрузив всю округу в ленивое состояние, когда ничего не хотелось делать. Даже спать. Коттедж, арендованный мною на пару недель на склоне горы в районе Геленджика, находился почти у самой кромки воды. Постепенно рокот прибоя стал настойчивее, это с морских просторов потянул свежий бриз. К полуночи занавеска в дверном проёме стала напоминать маленький парус, пузырясь от лёгких порывов ветра. Полудрема отпустила меня и, накинув халат, я вышел на веранду. Кромка берега, едва освещённая фонарями на соседних коттеджах, была единственным светлым пятном, а за ней черным провалом дышало море. Звезды были скрыты облачностью, и лишь огни одинокого судна вдали подчеркивали его безбрежность. Где-то справа виднелось зарево города, и доносились обрывки музыки.
Соседи по маленькому курортному поселку, где я проводил отпуск в пятый или шестой раз были под стать мне по возрасту и интересам. Мы не мешали друг другу, лишь раскланиваясь при встречах. Вот и сейчас было слышно, как кто-то из них так же вышел на веранду, но не проявлял излишнего любопытства. Собственно именно это и привлекало меня сюда. В который раз я объявлял знакомым, что еду писать, и никого не зову в гости, но это было неправдой. Уже неделю ноутбук в одиночестве лежит на столе, укоризненно поблескивая своими полированными обводами, а я сознаюсь себе, что не пишется. Всё время чем-то занимаюсь, но к клавиатуре так и не притрагиваюсь.
Свежий ветерок окончательно прогнал остатки жары, и ночное небо стало проясняться, появились звезды. Это стоит обдумать. Через пять минут усаживаюсь в плетеное кресло с чашкой крепкого кофе и рюмкою коньяка. Хорошо. Краем глаза вижу, что моё одиночество решил разделить «сосед». Это белка. Она живет на чердаке, и частенько появляется, чтобы выпросить чего-нибудь вкусненького. Причем делает это по-хозяйски, а иногда просто бесцеремонно. Помню, как я впервые увидел её лет пять назад. Началось с обиды – я обнаружил, что оставленную на блюдце красавицу грушу кто-то самым наглым образом съел. Верхняя часть её, как крышечка, была срезана, а внутренности мягкой сладкой груши исчезли. По краям блюдечка лежали кусочки корки, уложенной кругами. Всё разъяснилось, когда в дверном проёме появилась хитрая мордочка. Белка свесилась, цепляясь лапками за верхний край, наблюдая за мной. Позже мы подружились, и я считал своим долгом ежедневно оставлять для неё спелые фрукты на столе. Приезжая каждый раз в отпуск, я встречал неизменного товарища своего добровольного уединения. Вот и сейчас белка сидела на перилах веранды и смотрела куда-то вдаль. Море притягивает всех романтиков.
Из-за гор стала выползать луна. Огромный желтый круг повис над нами. И было в этом что-то завораживающее и жутковатое. Не зря всякая нечисть начинает суетиться в полнолунье. Наше подсознание тоже как-то откликается на появление этого огромного диска, и появляется какой-то зуд.
- Может пойти искупаться, как думаешь?
Обращаюсь в шутку к своему молчаливому соседу, не поворачивая головы в его сторону. Все-таки одиночество не свойственно человеку. Даже убежав от столичной суеты в домишко у моря, и наслаждаясь покоем, нет-нет, да и захочется перекинуться шуткой или приветствием с кем-нибудь. Тут моя белка оказывает неоценимую помощь. Иногда она прерывает свои важные дела, и оборачивается на мой голос. Её шустрые черные глазки пристально смотрят на меня, как бы изучая. Порой мне даже кажется, что она безмолвно отвечает мне. Но сейчас я не чувствую её взгляда. Оборачиваюсь. Белка сидит на задних лапах, сложив передние на животике. Мордочка неподвижна, взгляд устремлен на луну.
- Вот ведь красота какая… Что-то в этом есть. Может желание загадать?
- А чего тебе не хватает?
Слышу я незнакомый голос где-то внутри себя! Несколько минут уходит на то, чтобы осознать происходящее. Согласитесь, не каждый день такое случается.
- Простите, это Вы мне?
- А ты думал, что я кукла?
- Право, неловко как-то. Вы до этого…
- Да брось, ты. У каждого своя жизнь, чего вмешиваться-то. А ты вообще мужик молчаливый. И не жадный, только вот орехи не любишь. Зря.
- Так, что ж…
- Это я к слову. Не суетись. У меня на верху полный порядок. Закрома, как вы говорите, под завязку.
Невольная пауза повисла, как заряженное ружьё на стене в трагической пьесе. Физически ощущаю, что курок начал медленно сползать, и вот-вот грянет выстрел. Но свойственная мне медлительность сдерживает этот процесс.
- Так ты чего загадать-то хотел. Самое время.
Очевидно, мой взгляд, устремлённый сейчас на белку далек от спокойствия и совершенства, но она и не думает поворачиваться ко мне. Комизм ситуации ещё и в том, что я не уверен полностью в происходящем и не знаю, как отвечать звучащему во мне голосу – мысленно или вслух. Делаю над собой усилие и отворачиваясь от белки. Снова смотрю на желтый диск луны, и замечаю, что там появились тёмно-оранжевые пятна, а сам он уже едва касается воды. Море удивительно спокойно, и на его глади разливается огромное пятно отраженного света. Что-то дьявольское всё же в этом есть.
- Хочу написать что-нибудь эдакое, чего до меня не было, о чем никто не говорил… И так написать, что бы на века…
- Э, батенька, да ты тщеславен не в меру. Что же такое есть на белом свете, о чём все забыли или еще не думали? Как там у вас – пришельцы, стигматы, авеши, аватары… Полноте, почитай книги, там об этом всё давно сказано-пересказано.
- Но ведь писал же кто-то эти книги первый. Вот и мне хочется что-то откопать эдакое. Вот Пушкин…
- Да у вас только школьники не знают, что «мой дядя самых честных правил» был сначала у Мельмонта скитальца. Но разве это главное, ведь как было сказано! Неужели то, что ты сам видишь и чувствуешь не достойно пера. Ведь красота-то какая. Я просто балдею!
Это прозвучало так искренне, что неловкость, охватившая меня, заставила повернуться.
И… И я проснулся.
Еще некоторое время соображая, где сон, а где явь, и на всякий случай, подергав себя за бороду, постепенно осознал происходящее. В открытую дверь смотрел желтый глаз луны. Запахиваясь на ходу в простыню, я выскочил на веранду. Огромное зеркало морской глади заливал желто-оранжевый свет полной луны. Зрелище было величественное и завораживающее. Дьявольски красивое. Безмолвное. Просто сказка.

163. Прощай, любимый город

После обеда ветер начал усиливаться. Поначалу это было забавно, и смельчаки, сонно загоравшие до этого под горячим августовским солнцем, бросались в набегавшие волны прямо с берега, пытаясь спорить с морем. Однако уже через час никто и не помышлял об этом. Начинался шторм. Маленькая бухта, к узкой прибрежной полоске берега которой спускались откосы одной из гор кавказского хребта, где расположились коттеджи нашего посёлка, стала настоящей ареной. Трехметровые волны врывались с просторов открытого моря, и с грохотом обрушивались на берег. Какое-то время они были разрозненными, и напоминали отдельных всадников враждебной армии, беспорядочно атаковавших наши редуты, но потом они перестроились в прямые длинные шеренги, и стали мощными фронтами налетать с всё возрастающей силой. В предсмертном броске они гулко разбивались о камни пляжа, каждый раз продвигаясь вперед к скале. Как настоящие войны, волны не оставляли погибших и раненых на поле боя – каждый раз они откатывались назад, волоча по дну камни - сначала мелкую гальку, а потом и голыши побольше. К шуму волн прибавился глухой стук камней. Море как бы забирало их в плен. Увлекаемые отступающими волнами, камни стонали, перекатываясь и натыкаясь друг на друга.
Подравниваемый волнами, берег нашей бухты превратился в идеально ровную дугу. Постепенно гребни волн стали достигать пяти метров. Очередной фронт врывался, цепляясь своими краями, справа и слева за оконечности выдающихся в море скал, и сосредотачивал всю мощь своего удара на небольшой причал для катеров, расположенный как раз посредине бухты. Настил причала был не случайно высоко поднят над водой, но в этот шторм такая предусмотрительность не помогала. Когда волна налетала на мост её верхушка неистово колотила по дощатому настилу. Издалека казалось, что кто-то невидимый бежит по мосту к берегу, и под его тяжёлыми ступнями доски деформируются, поднимая брызги и жалобно поскрипывая. Затем раздавался протяжный бас разбивающихся о камни волн, за ним - шуршание откатывающейся гальки и перестукивающихся камней.
Позже к этим звукам прибавился жалобный вой, это давал о себе знать маяк, который местные жители называли «Ревун». В огромной бочке, укрепленной якорем на отмели, есть поршневой механизм. Раскачиваясь на больших волнах, он издаёт протяжные низкие звуки. Чем сильнее шторм, тем дальше слышен «Ревун». Как привязанное огромное животное, он жалобно стонет под напором волн, предупреждая моряков об опасности. Ощущается что-то безысходное, тоскливое, щемящее сердце в этом протяжном, захлёбывающемся, проникающим глубоко внутрь тела рёве. От него веет смертью. Говорят, он так же ревел десять лет назад, когда в этих местах затонул, столкнувшись с сухогрузом, теплоход «Адмирал Нахимов».
На юге быстро темнеет, а при густой облачности и подавно. Шторм гнал к берегу не только огромные волны - по небу неслись грозные темные облака. Иногда ветер рвал их в клочья, и в просвет устремлялись лучи заходящего солнца. При этом море вспыхивало кроваво-алым бликом, верхушки волн серебрились, а пенящаяся в тени скал вода у берега принимала голубоватый оттенок. Это продолжалось несколько секунд, и наступали сумерки. Потом луч заходящего солнца прорывался в другом месте, и вспышка повторялась с более темными оттенками. Напоследок почти утонувшее в волнах солнце ослепительно сверкнуло, заливая клокочущее море фантастическим зловеще-багровым заревом. И всё погрузилось в темноту. Чувство тревоги усилилось. Южные сосны гораздо ниже своих северных собратьев, но и они непрестанно раскачивались, отбрасывая причудливые тени от фонариков на асфальтированные дорожки курортного посёлка. Все его обитатели уже насмотрелись на волны, и сидели в своих домиках, сетуя на непогоду.
К полуночи гул прибоя и вой ветра достиг небывалой силы и не давал заснуть. Укутавшись, выхожу на веранду. Свистит ветер, брызги летят в лицо. На душе неспокойно, но уйти нет сил. Хотя под ногами твердый настил, представляется, что тонкие доски веранды раскачиваются. В какой-то момент мне кажется, что сквозь шум шторма я слышу что-то постороннее, не относящееся к его шуму, но что – понять не могу. Я даже закрываю глаза, чтобы сосредоточиться. Напряжение такое, что мне стал безразличным озноб, пробирающий до костей и промокшая насквозь от солёных брызг одежда. И тут порыв ветра чуть утих, и я отчетливо слышу голос. Повернувшись в то направление, откуда он доносится, вижу своего соседа. Он, так же как и я, стоит на веранде своего коттеджа, обеими руками держась за перила. Ветер разметал его одежду и остатки седой шевелюры. В свете раскачивающегося фонаря, он то появлялся, то исчезал во тьме. Прилипшая к телу мокрая одежда четко обрисовывает его округлый животик. До меня доносится фраза:
- Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море.
Как ни странно, это не выглядит смешным или наигранным. Это так искренне и так естественно соответствует общему настроению, что далее мы уже горланим вместе:
- И ранней порой мелькнёт за кормой
Знакомый платок голубой…

164. Осенний полдень

Потревоженная порывом ветра, цепочка на трапе, ведущем к капитанскому мостику, жалобно звякнула и начала раскачиваться. Всю навигацию она самоотверженно стояла на пути любопытных подростков и расшалившихся взрослых, отважившихся прорваться к штурвалу и порулить. Но теперь, с окончанием туристического сезона, она покорно свисала, едва касаясь крючком ступеньки. За ненадобностью ей уже не пользовались – на судне осталась только дежурная вахта – и цепочка давно бы впала в спячку, если бы не задира-ветер. Он гнал тяжелые дождевые тучи над самым лесом, окаймлявшим реку и небольшую бухточку под названием «Радость».
Очевидно, жаркими летними днями эти берега привлекали множество отдыхающих, а песчаный пляж, зеленые поляны, березовые рощи да красавец сосновый бор на высоком берегу действительно щедро дарили радость приезжим. Теперь же пейзаж был угрюмым и с названием не гармонировал.
Осень.

Редкие суда неторопливо проплывали мимо, они будто гордились, что еще работают, в то время как все вокруг готовилось к предстоящей зиме. Даже птицы исчезли. Вдалеке, там, где река разлилась на пару километров в ширину, виднелись разноцветные паруса. Любителей парусного спорта не так просто испугать плохой погодой, а вот это судно уже никуда не торопилось. Холодные ветра и дожди давно разогнали отдыхающих и рыбаков, прекратились и корпоративные вечеринки на борту, когда сотрудникам давали повеселиться подальше от любопытных глаз.
Октябрь.

В полдень хочется выбраться на верхнюю палубу, и, найдя местечко для пластикового кресла, устроиться в нём. Как хорошо думается в это время. Прохладный ветер заставляет поплотнее укутаться в одежду, но не в силах прогнать в каюту. В глубине души просыпается тот, кому нравится шум ветра, плеск серых волн о борт раскачивающегося судна и кажущееся одиночество. Появляется желание встать к штурвалу и, широко расставив ноги, слиться с палубой, вздрагивающей от ударов волн, а солёные брызги будут сохнуть на ветру, так и не успев скатиться каплями по мужественному лицу.
Романтика.

Ветер будто услышал эти слова и так рванул облака, что они, зацепившись за верхушки сосен, порвались, В образовавшуюся прореху хлынул яркий солнечный свет. Пришлось зажмуриться, ощущая сначала лицом, а потом и всем телом приятное тепло. О, это щедрый подарок! Летом он остался бы незамеченным, но сейчас каждая клеточка ощущает прикосновение забытого тепла. Лишь потерявший знает, что искать. Нахлынули воспоминания. Лавина эмоций врывается из только что ушедшего лета – жара, купание, игры на пляже, холодное пиво с друзьями, безумие дискотек, знакомства, флирт, романтический ужин при свечах переходящий в завтрак в постели. Мелькают лица, будто ветер перелистывает забытый на скамейке глянцевый журнал, оставляя в душе неудовлетворённое чувство.
Жажда.

Она преследует, заставляя совершать необдуманные поступки. Как ненасытное чудовище, подгоняет, требуя всё новых жертв, а горячая кровь струится по жилам, разнося наркотик необузданных желаний. Впрочем, это свойственно только жаркому лету. Холодный октябрь располагает к размышлениям, удостаивая всё наспех пережитое лишь горькой усмешкой. Ветер уже опомнился и латает прореху – рваные бледно-серые лоскутки пытаются закрыть солнце. Но в этой спешке еще несколько минут забытое тепло дарит настоящее наслаждение. Обилие не ценится, оно безрассудно безоглядно транжирится, и лишь когда оно исчезает бесследно, а рука судорожно шарит в пустоте, приходит отчаяние. И вместе с ним странный вопрос – зачем. Говорят, что перед смертью за несколько секунд вспоминается вся жизнь. Наверное, это для того чтобы человек сам себе ответил – зачем жил. Впрочем, короткий всплеск осеннего солнца это ещё не смерть, скорее всего это предупреждение. Осталось совсем немного, но как это дорого. Осознавая, что надолго, ну не навсегда, но очень надолго скроется солнце, унося тепло и надежду, начинаешь взахлёб впитывать его, ценя без меры каждую капельку. Это, это просто…
Блаженство.

Оно растекается по всему изголодавшемуся телу приятной волной, наполняя душу утерянной радостью. Пусть впереди холода и метели, но этот последний миг тепла запомниться на всю жизнь. Позже, когда реку покроет толстый лёд, я приду сюда, проваливаясь в сугробах по пояс чтобы ещё раз вспомнить этот сладкий миг. Наверное, и поздняя любовь тем и дорога нам, что она может быть последней, что уже никогда-никогда не встрепенётся сердце и не защемит от одной мысли о дорогом человеке. Впрочем, о чём я. Это всего лишь от порыва ветра жалобно звякнула цепочка, намекая, что путь открыт.
Это ещё не колокол.

165. Вечер во Фландрии

Командировка в Бельгию была неожиданной. Уладить с партнером спорные вопросы по телефону не удалось. Пришлось лететь на неделю. Впрочем, сказать, что прощался с Москвой тяжело, было бы неверно. Первый мокрый снег, слякоть, серые потоки хмурых людей и грязных машин остались позади. Стаканчик бордо и журнал помогают скоротать три часа перелета. Интересно. Автор статьи утверждает, что вкусовые ощущения меняются на высоте десять тысяч метров. Придется попросить еще бордо и проверить...

Дорога из аэропорта в Брюсселе до европейской штаб квартиры партнеров в городке Оденарде заняла часа два. Это на самом юге страны, в районе под названием западная Фландрия. Дороги явно не российские. Не только по масштабам, но и по чистоте. Похоже, они собирают всю грязь и разбрасывают ее над нашей многострадальной родиной. Попадаются любопытные название населенных пунктов. «Болгария». Разговорчивый таксист объясняет, что это страну назвали по имени их старой деревеньки. «Назарет». Забавно, но он сам там живет. Городишко в три десятка коттеджей. Чисто, аккуратно, но людей нигде не видно. Как, впрочем, и света в окнах, хотя самое время ужинать. Таксист показывает на яркую вывеску вдали от дороги - «Сowvert». Это очень популярный ресторан в этих краях. Хотя название странное: первая половина – английская, вторая - больше французская. Судя по экзотическому цвету животного на неоновой рекламе, я не ошибся - «Зеленая корова». Водитель утвердительно кивает в подтверждение моей загадки. Хочу ли я там поужинать? Теперь уже киваю я. Он быстро набирает номер ресторана по сотовому телефону. У него там работает родственник. Столик только через три дня. И то специально для русского.

В назначенный день прошу таксиста отвезти меня к необычной корове. Из городка, где я живу это минут двадцать. Мой акцент разжигает в водителе любопытство. Похоже, таксисты везде разговорчивые. По дроге он советует заглянуть в старую церковь. Это рядом. Как легко меня соблазнить. Впрочем, не зря. На мощеной площади перед готическим зданием ни души. Обещаю таксисту через пять минут вернуться. Резная кованная железом дверь скрипнула, неохотно пропуская чужестранца. Тихо. Пройдясь меж рядами, сажусь. Закрываю глаза, и тут со мной что-то происходит. Неясные видения возникают в сознании. Облики самых разных людей появляются и пропадают. Вдруг совершенно отчетливо вижу своего деда Харлампия.
Еще до революции он приехал из Греции в Новороссийск на торговом судне. Влюбился в мою бабку Варвару. Остался и женился. У них было два сына. Младший – мой отец. Жили трудно, но была у них необычная любовь. Потом революция, гражданская война. Когда «белые» покидали Россию в двадцатые годы, дед не хотел уезжать. Бабка рассказывала, что его пугали красным террором, но он оставался. Потом земляки просто силой посадили на последний корабль.

С тех пор прошло много лет. Бабка Варвара так и не вышла больше замуж. Она ждала Харлампия. Всю жизнь. Почти пол века на столе у нее стояла их фотография. Сразу после ее смерти пришло письмо из Греции. Через «Красный крест» дед нашел адрес моего отца и просил принять его. Это была долгая история, но он все же приехал. Насовсем. Оказывается, он тоже так и прожил бобылем. Получил наследство, разбогател, но так и прожил в одиночестве. Вернулся в Россию умирать. Рядом со своей Варварой. Знал ли он о ее смерти или это совпадение, не знаю. Он плохо говорил по-русски, да и вообще не был особенно разговорчивым. Для общения почему-то из родственников выбрал меня. Россия была для него чужой, он приехал только к своей Варваре. Часто просил меня отвезти его на могилку к бабке, где подолгу разговаривал с ней. Трудно было без слез смотреть на эти свидания. Он сидел на скамеечке за оградкой часами. Что-то шептал и плакал. Однажды мне пришлось поднимать его с земли. Дед лежал, обняв маленький холмик, прижавшись к траве щекой. Я плакал вместе с ним. По дороге домой он взял с меня клятву, что его похоронят рядом с Варварой. Это случилось очень скоро. Они теперь так и лежат вместе. Через пятьдесят лет. А я верю, что все это не случайно. Мне не довелось видеть их молодыми, я видел только их смерть. Но я знаю, они любили друг друга. Искренне и прогательно. Их души встретились. Должны были встретиться. И любовь их не умерла. Отчасти она живет и во мне, в моей памяти. Наверное, я взял немного взаймы. С тем и живу.

Кто-то тряс моё плечо. Взволнованный таксист беспокойно спросил, как дела. Я попросил его отвезти меня обратно в отель. Извини, зеленая корова. В другой раз. До глубокой ночи бродил я по извилистым пустынным улочкам чистенького города, размышляя. Человеческая душа, зачем мечешься ты по свету? Ведь тебе так мало нужно для счастья.

Я знаю, могилка Варвары и Харлампия не затеряется в веках. Их любовь живет в моём сердце, и часть её я передам вам. Аминь.

166. Ноябрьский вечер

Последние дни осени в этом году были удивительно теплыми. Первый робкий снег давно растаял, а теплый влажный ветер напоминал скорее ноябрьский день в курортном поселке черноморского побережья, чем столицу. Это подталкивало к воспоминаниям о летнем отпуске, о море, о пляжных знакомствах.
У Насти от таких мыслей стало тоскливо на душе. Вчера на вечеринке в ночном клубе она окончательно поссорилась со своим парнем. Да, не прошло и полгода. Вот они отпускные романы. Возникло желание с кем-то поговорить и поплакаться, но идти с бутылкой «Мартини» к подруге не хотелось. Она вспомнила о своей бабушке. Это была самая добрая душа на свете. Хоть и несовременная, порой категорически не принимающая всяких новшеств, но выше всего ставила любовь. С ней всегда можно было пошептаться и пореветь всласть. А как она могла убаюкивать любую душевную рану…
- Ба, я заеду к тебе на часок – Настя знала, какую интонацию нужно придать своему голосу, чтобы услышать в ответ. – Ну, конечно, солнышко. Я как знала, затеяла печенье. Приезжай, пошепчемся.-
Сев в машину, Настя отыскала диск со старыми казачьими песнями. В часы душевных переживаний это было испытанное лекарство. Боль не исчезала, но растворялось в этом удивительном всплеске эмоций - то грустном, то неистовом. Да, умели наши деды петь, а мы теперь только слушаем.
- Привет, бабуль! – только и успела выпалить Настя, бросившись в пухлые объятья.
- Здравствуй, солнышко моё. Давненько не была.- Запричитала баба Галя, стараясь смахнуть навернувшиеся слёзы. Её морщинистое лицо улыбалось, а помутневшие с годами голубые глаза плакали. – Проходи на кухню. Уж и самовар поспел. –
Для Насти это была тихая заводь. Только сюда она приносила самые сокровенные тайны своего неспокойного сердца. Здесь она залечивала душевные раны. А непременный участник всех её откровений – самовар, умел хранить секреты. Глотая горячий чай и слезы, Настя поведала бабе Гале о своём горе. Та никогда не торопилась с советами или упрёками, умела выслушать всё до конца, и лишь когда внучка замолкала, вопросительно поглядывая на старушку, та медленно начинала говорить. Так случилось и в этот раз.
- Твоя беда, солнышко, это полбеды. Вот послушай, что я расскажу о своем первом сватовстве. Никогда не говорила, да сейчас случай такой. – Она перевернула чашку вверх дном и поставила на расписное блюдце. – Было мне тогда семнадцать годков. Мы с родителями жили в Краснодаре. Познакомилась я с парнем. Красавец. Казак. Влюбилась в него просто страсть. Через месяц решили мы пожениться. Тогда порядки были строгие в семьях, не то, что сейчас. Уговорил он меня поехать к нему в дом на смотрины. Так положено – сначала в дом к жениху. Иначе никак нельзя. Я так испугалась, что всю дорогу до станицы, где родители его жили, была ни жива, ни мертва. А как в хату зашли и за стол сели, тут у меня вообще туман перед глазами. А там казачья семья в два десятка душ. Все на меня уставились, спрашивают что-то, а мне самое время в обморок свалиться. Глазки прячу, смущаюсь всего, боюсь, что не так сделать… Как закончилась эта пытка не помню. Только жених проводил меня домой и сказал, что в следующую субботу они к нам придут. Знакомиться. Как я со своими родителями да двумя старшими братьями объяснялась, то отдельная песня.
В следующую субботу собралась у нас дома вся родня. Тоже казаки, только городские уже. Столы поставили так, что из комнаты в комнату зигзагом стоят, а уж наготовили… По-нашему. С утра ждем, а их нет и нет. Мужики к самогонке тянутся, а жёны их отгоняют. Они с расстройства дымят, что паровозы. А у меня и без того от волнения туман в голове. Вдруг звонок. Бегу открывать. Ведь никто кроме меня родителей жениха не знает. Смотрю, стоит здоровенный мужик. Уже навеселе. Вроде бы похож. Такой же чернявый, морда красная, усища. Я его спрашиваю – Григорий Степанович? – Он хмыкнул, и говорит – Да, дочка. – Ну, тут его наши под руки подхватили, и – к столу. Все ж заждались. И, как полагается, - за встречу, за знакомство, за молодых. А этот и не сопротивляется. Его потом спрашивают, что ж один-то пришёл. Он возмутился, как один – там два кума на скамеечке сидят. Только они стесняются ваших городских порядков… Через минуту двое молодых казаков уже сидели за столом, и все пили за крепкие родственные связи и молодую семью. Я сижу с краешку и помалкиваю. Не положено невесте слово молвить. В разгар веселья кто-то спрашивает – А который жених-то? – Те ничего сразу не поняли, молчат. Они ещё до прихода к нам были выпивши, а за столом посидели – на всё согласны. Потом оба молодых казака стаканы подняли и кричат – За Галю! - Все на меня обернулись, а я от страха голос потеряла. Дрожу вся. Тут звонок в дверь. Уж кто там гостей встречал, я не знаю. Входит мой жених со своими родителями. Я сразу вспомнила – Григорий Сидорович! Как я могла отчество перепутать, да и усы у этого другие. А что исправить-то. Тут и началось. Обиды, оскорбления. Никто никого слушать не хочет. Обо мне вообще не вспоминали. Кому какое дело, что у семнадцатилетней девчушки ноги со страха подкосились, не то что в лицо всех запомнить. Драки не было, но все уходили, хлопнув дверью.
Отец хотел выпороть меня, но мать отстояла. Зато посуды побили тогда богато. Так и не состоялось моё первое сватовство. Уж как я переживала. Объясниться с женихом хотела, а он отвернулся от меня. И всё тут. Это я сейчас думаю, что и к лучшему всё так сложилась, а тогда жить не хотелось. Любила я его. –
Баба Галя посмотрела на притихшую внучку, и ласково улыбнулась. Налила ещё чаю, и они молча пили сладкий, настоянный на травках чай. Каждая думала о своём - о бабьем счастье, о любви, о злодейке-разлучнице, о подлецах мужиках, об одиночестве. Потом неожиданно посмотрели друг на друга, и прыснули от смеха. Начали изображать гостей и хозяев званного обеда. Их удивленные и оскорбленные лица, суматоху и неразбериху. Баба Галя, скинув с плеч полсотни лет, вскакивала то по одну, то по другую сторону стола, показывая, как всё было. Потом стало трудно выговаривать слова, и они хохотали до слёз, до изнеможения, до икоты.
Успокоившись, наконец, и смахнув с ресниц слезы, невольно выступившие от приступа безудержного смеха, они посмотрели друг другу в глаза. Только родные души могут так общаться, без лишних слов и недоверия.
- Вот, солнышко моё, я и говорю, что ни случается, всё к лучшему. –
- Да, уж. Прости, что заставила тебя вспомнить это. Может это неприятно. А я со своими проблемами. –
- Так ведь я к тому это рассказала, чтобы ты поверила. Коли встретится мужчина, что сможет поверить и понять тебя. Без оглядки. Без доказательств каких-то. Одному твоему слову верить будет. За того и выходи замуж. А будет по пустякам придираться, намаешься ты с таким. Отпусти с Богом и не поминай лихом. Вот тебе мой сказ. –
Они обнялись на прощание, сожалея о том, что так редко видятся. А на дворе стоял удивительно теплый ноябрьский вечер.

167. Чужая кровь

То, что у меня «голубая» кровь я узнал еще студентом в далекие семидесятые. Однажды стипендия закончилась слишком быстро, и мы с коллегами решили стать донорами. Правда, не по комсомольскому призыву, а корысти ради. Взамен своих кровных четырехсот граммов я получил справку в деканат, талон на обед и полстипендии. Причем у остальных «добровольцев» взяли только по двести граммов, что стало поводом для моего спонсорства. Впрочем, время было веселое, и поход на станцию переливания крови окончился восстановлением сил народными средствами, отчего в голове у всех шумело одинаково.
Мне вспомнилась эта история, когда я очнулся в реанимации после серьезной операции. Значительная потеря крови и остатки анестезии еще держали тело в неподвижности и бесчувственности, а в голове гудело, но настроение было приподнятое. Вдруг я почувствовал что-то вроде удара по всему телу. Резкий озноб и холод. Сквозь какую-то пелену я разглядел, что в капельнице рядом со мной на пакете жирным фломастером написана моя группа крови, но плюс, вместо моего отрицательного резуса. В следующую секунду меня скрутило судорогами, и я стал проваливаться в липкую вязкую темноту. Очевидно, отказала печень, да и пульс почти пропал. Ноги, а за ними и все тело леденели. Сознание быстро угасало.
Не было никакого светлого туннеля. Холод и мрак. Страха тоже не было. Появилась жуткая злость на того, кто по ошибке вливал в меня отнюдь не «голубую» кровь. Хотелось рвануться, закричать, но сил не было. Словно в пустом холодном склепе гулко эхо разносило редкие удары ошалевшего сердца. Потом я увидел глаза Ирины, только вместо голубых они были темно-синими и очень грустными. Затем все исчезло.

Откуда-то из темноты сознание уловило незнакомый женский голос, который что-то невнятно произносил, словно это крутилась запись на испорченном магнитофоне. Я напряг внимание и стал различать слова.
- Слышала, вчерашняя смена перепутала пакеты с кровью? Да, чуть мужика не угробили… Так он после операции, вскочил на одной ноге, и давай с себя катетеры и трубки выдергивать. Девки его назад уложить пытаются, а он рычит, схватился за стойку с капельницей… Представляешь картину? Посреди реанимации голый мужчинка весь в крови и бинтах отбивается от дежурной смены… Спеленали только когда сознание потерял. Потом старшая поняла, в чем дело, и сама чуть в обморок не свалилась. Второго «жмурика» за неделю ей бы не простили. Кинулись переливание делать, а такой редкой крови нет. Едва плазмой прокапали… Слушай, а он глаза открыл. Живучий…
Первое, что я увидел, были мои стопы, торчащие из-под простыни. На большом пальце бирки не было. Значит, я все еще на этом свете. Эта мысль придала мне уверенность. Впрочем, сколько ни пытался вспомнить, что же произошло – ничего, кроме темного пятна. Только глаза любимой женщины. Они-то и спасли меня, несмотря на чужую кровь.

168. Бэтман

В первый день нового года принято ходить в гости. Нам тоже нравится эта традиция, и, проснувшись, мы решили обзвонить всех друзей и договориться о встрече. К удивлению, давние наши знакомые как-то уклончиво отказались, сославшись на занятость и проблемы. Только вечером следующего дня они сами пришли поздравить и обменяться подарками. За чаем выяснилось, что причиной новогодних проблем стал их маленький сын.
Оказывается, это пятилетнее создание долго и упорно атаковало бабушку просьбой о подарке. Но ему не удалось растопить бабушкино сердце, и вместо ожидаемого многозарядного револьвера с блестящим хромированным стволом и рукояткой из красного дерева он нашел под ёлкой плюшевого Бэтмана. Сашкин гнев был страшен.
Ровно в полночь квартиру, помимо боя курантов, стали наполнять неприятные запахи. Бдительная мама быстро вычислила их источник и, включив свет в туалете, обомлела от ужаса. Всё, от чего с радостью освобождались жители и гости верхних этажей, щедро выплескивалось к ним на пол. Были приняты экстренные меры. Мама металась по всем квартирам, умоляя сдерживать естественные порывы. Папа осваивал нелёгкую профессию ассенизатора. Бабушка обзванивала все возможные службы спасения с мольбой о помощи. И только младшенький удивленно хлопал глазами и на все вопросы отрицательно качал головой.
Новогодняя вахта продолжалась до вечера. Днём на смену папе пришли два маминых брата. Однако ударные дозы антисептических средств, принимаемых ими каждые пять минут, быстро вывели их из строя, и они рухнули на тахту в соседней комнате, оборвав на полуслове проклятие в адрес совершившего эту экологическую катастрофу. Папа протоптал тропинку в глубоком снегу от квартиры до мусорного бака у забора. Грохот разрывов и гарь от петард и фейерверков, запускаемых жителями всю ночь, служили ему хорошей дымовой завесой и отвлекали встречных от нескромных вопросов. Вид мужчины с двумя ведрами в руках, с завидным постоянством курсировавшим по одному маршруту, отпугивал случайных прохожих от подъезда, а подозрительные запахи выгоняли всех курильщиков с лестничных клеток на балконы.
Самостоятельные попытки прочистить засор не увенчались успехом, а только усугубили положение: в недрах «черного треугольника» погибли все рыболовные, автомобильные и дачные принадлежности, которые, по мнению осажденных, могли хоть как-то спасти ситуацию. Мама и бабушка использовали всё свое влияние и шарм, чтобы завлечь какого-нибудь сантехника домой. Только ящик пива, привезенный совершенно больному мастеру, позволил возродить его силы и привезти к месту битвы.
Через полчаса осада была снята и, отмывшись от прошлогодней напасти, все от души праздновали победу. Недаром говорят, что узнать цену счастью можно только потеряв его. Разомлевшие от усталости и вернувшегося мира, все члены семьи ликовали за столом, наверстывая упущенное. Присоединившиеся к застолью братья и соседи наперебой начали в лицах изображать друг друга, посмеиваясь над недавней трагедией. Потом перешли к подаркам и поздравлениям. Среди всеобщего веселья только лицо бабушки мрачнело с каждой минутой: исчез её подарок любимому внуку. Поиски и расспросы ни к чему не привели. Тайные сомнения начали терзать пытливые умы.
Только после массированной психологической атаки младший отпрыск семейства сдался и поведал, как он утопил Бэтмана в унитазе. Осознав всю низость своего необдуманного поступка, мой тёзка рассказал, что очень переживал о содеянном и тайком подкармливал супермена, подбрасывая в унитаз конфеты и моля о прощении.
Когда эта история была рассказана после её счастливого завершения и чистосердечного признания, мы долго смеялись на кухне, то и дело возвращаясь к комичным и пикантным деталям необычного праздника. Особенно всем нравился папа, изображавший супермена, грудью отражавшего напор неприятеля. Но каждый думал о том, что Бэтман улетел, но, не дай Бог, он вернётся.

169. Баба Галя

Последние дни осени в этом году были удивительно тёплыми. Первый робкий снег давно растаял, а тёплый влажный ветер напоминал скорее ноябрьский день в курортном посёлке черноморского побережья, чем столицу. Это подталкивало к воспоминаниям о летнем отпуске, о море, о пляжных знакомствах.
У Насти от таких мыслей стало тоскливо на душе. Вчера на вечеринке в ночном клубе она окончательно поссорилась со своим парнем. Да, не прошло и полгода. Вот они отпускные романы. Возникло желание с кем-то поговорить и поплакаться, но идти с бутылкой «Мартини» к подруге не хотелось. Она вспомнила о своей бабушке. Это была самая добрая душа на свете. Хоть и несовременная, порой категорически не принимающая всяких новшеств, но выше всего ставила любовь. С ней всегда можно было пошептаться и пореветь всласть. А как она могла убаюкивать любую душевную рану…
- Ба, я заеду к тебе на часок.
Настя знала, какую интонацию нужно придать своему голосу, чтобы услышать в ответ.
- Ну, конечно, солнышко. Я как знала, затеяла печенье. Приезжай, пошепчемся.
Сев в машину, Настя отыскала диск со старыми казачьими песнями. В часы душевных переживаний это было испытанное лекарство. Боль не исчезала, но растворялось в этом удивительном всплеске эмоций - то грустном, то неистовом. Да, умели наши деды петь, а мы теперь только слушаем.
- Привет, бабуль! – Только и успела выпалить Настя, бросившись в пухлые объятья.
- Здравствуй, солнышко моё. Давненько не была,- запричитала баба Галя, стараясь смахнуть навернувшиеся слёзы. Её морщинистое лицо улыбалось, а помутневшие с годами голубые глаза плакали, – проходи на кухню. Уж и самовар поспел.
Для Насти это была тихая заводь. Только сюда она приносила самые сокровенные тайны своего неспокойного сердца. Здесь она залечивала душевные раны. А непременный участник всех её откровений – самовар, умел хранить секреты. Глотая горячий чай и слезы, Настя поведала бабе Гале о своём горе. Та никогда не торопилась с советами или упрёками, умела выслушать всё до конца, и лишь когда внучка замолкала, вопросительно поглядывая на старушку, та медленно начинала говорить. Так случилось и в этот раз.
- Твоя беда, солнышко, это полбеды. Вот послушай, что я расскажу о своем первом сватовстве. Никогда не говорила, да сейчас случай такой. – Она перевернула чашку вверх дном и поставила на расписное блюдце. – Было мне тогда семнадцать годков. Мы с родителями жили в Краснодаре. Познакомилась я с парнем. Красавец. Казак. Влюбилась в него просто страсть. Через месяц решили мы пожениться. Тогда порядки были строгие в семьях, не то, что сейчас. Уговорил он меня поехать к нему в дом на смотрины. Так положено – сначала в дом к жениху. Иначе никак нельзя. Я так испугалась, что всю дорогу до станицы, где родители его жили, была ни жива, ни мертва. А как в хату зашли и за стол сели, тут у меня вообще туман перед глазами. А там казачья семья в два десятка душ. Все на меня уставились, спрашивают что-то, а мне самое время в обморок свалиться. Глазки прячу, смущаюсь всего, боюсь, что не так сделать…. Как закончилась эта пытка, не помню. Только жених проводил меня домой и сказал, что в следующую субботу они к нам придут. Знакомиться. Как я со своими родителями да двумя старшими братьями объяснялась, то отдельная песня.
В следующую субботу собралась у нас дома вся родня. Тоже казаки, только городские уже. Столы поставили так, что из комнаты в комнату зигзагом стоят, а уж наготовили…. По-нашему. С утра ждём, а их нет и нет. Мужики к самогонке тянутся, а жёны их отгоняют. Они с расстройства дымят, что паровозы. А у меня и без того от волнения туман в голове. Вдруг звонок. Бегу открывать. Ведь никто кроме меня родителей жениха не знает. Смотрю, стоит здоровенный мужик. Уже навеселе. Вроде бы похож. Такой же чернявый, морда красная, усища. Я его спрашиваю – Григорий Степанович? – Он хмыкнул, и говорит – Да, дочка. – Ну, тут его наши под руки подхватили, и … к столу. Все ж заждались. И, как полагается, - за встречу, за знакомство, за молодых. А этот и не сопротивляется. Его потом спрашивают, что ж один-то пришёл. Он возмутился, как один – там два кума на скамеечке сидят. Только они стесняются ваших городских порядков… Через минуту двое молодых казаков уже сидели за столом, и все пили за крепкие родственные связи и молодую семью. Я сижу с краешку и помалкиваю. Не положено невесте слово молвить. В разгар веселья кто-то спрашивает – А который жених-то? – Те ничего сразу не поняли, молчат. Они ещё до прихода к нам были выпивши, а за столом посидели – на всё согласны. Потом оба молодых казака стаканы подняли и кричат – За Галю! - Все на меня обернулись, а я от страха голос потеряла. Дрожу вся. Тут звонок в дверь. Уж кто там гостей встречал, я не знаю. Входит мой жених со своими родителями. Я сразу вспомнила – Григорий Сидорович! Как я могла отчество перепутать, да и усы у этого другие. А что исправить-то. Тут и началось. Обиды, оскорбления. Никто никого слушать не хочет. Обо мне вообще не вспоминали. Кому какое дело, что у семнадцатилетней девчушки ноги со страха подкосились, не то что в лицо всех запомнить. Драки не было, но все уходили, хлопнув дверью.
Отец хотел выпороть меня, но мать отстояла. Зато посуды побили тогда богато. Так и не состоялось моё первое сватовство. Уж как я переживала. Объясниться с женихом хотела, а он отвернулся от меня. И всё тут. Это я сейчас думаю, что и к лучшему всё так сложилась, а тогда жить не хотелось. Любила я его. –
Баба Галя посмотрела на притихшую внучку, и ласково улыбнулась. Налила ещё чаю, и они молча пили сладкий, настоянный на травках чай. Каждая думала о своём - о бабьем счастье, о любви, о злодейке-разлучнице, о подлецах мужиках, об одиночестве. Потом неожиданно посмотрели друг на друга, и прыснули от смеха. Начали изображать гостей и хозяев званного обеда. Их удивленные и оскорбленные лица, суматоху и неразбериху. Баба Галя, скинув с плеч полсотни лет, вскакивала то по одну, то по другую сторону стола, показывая, как всё было. Потом стало трудно выговаривать слова, и они хохотали до слёз, до изнеможения, до икоты.
Успокоившись, наконец, и смахнув с ресниц слёзы, невольно выступившие от приступа безудержного смеха, они посмотрели друг другу в глаза. Только родные души могут так общаться, без лишних слов и недоверия.
- Вот, солнышко моё, я и говорю, что ни случается, всё к лучшему.
- Да, уж. Прости, что заставила тебя вспомнить это. Может это неприятно. А я со своими проблемами.
- Так ведь я к тому это рассказала, чтобы ты поверила. Коли встретится мужчина, что сможет поверить и понять тебя. Без оглядки. Без доказательств каких-то. Одному твоему слову верить будет. За того и выходи замуж. А будет по пустякам придираться, намаешься ты с таким. Отпусти с Богом и не поминай лихом. Вот тебе мой сказ.
Они обнялись на прощание, сожалея о том, что так редко видятся. А на дворе стоял удивительно тёплый ноябрьский вечер.

170. Мечты сбываются

Ранней весной тепло начинает проявляться в полдень. По утрам еще заморозки, да и снег пока лежит на газонах, но к середине дня солнышко уже пригревает. Прохожие замедляют шаг, а то и вовсе останавливаются и, прикрыв глаза, поднимают лица к ласковым солнечным лучам. Даже через закрыты веки его тепло разливается по всему телу, подтверждая, что весна уже здесь.
На скамейке у подъезда именно в такой позе сидел парнишка, и что-то насвистывал. По всему было видно, что ему очень нравилось это занятие. Он был похож на первоклассника, возвращающегося домой, который наконец-то нашел стоящее дело, поскольку занятия ему порядком надоели.
- Витек, привет!
Он попытался рассмотреть, кто окликнул его, но яркое солнце мешало. Впрочем, и так было понятно, кто окликнул его.
- Димка? Привет! Давно тебя не видел. Когда вернулся?
- Да только что.
- Опять с родителями был?
Тот нарочито небрежно отмахнулся, мол, надоели они со своими важными делами. У взрослых всегда одни дела важнее других. Нет, чтоб бросить, все и погонять по дворам. Весна ведь! Они уж и не вспоминают, как сами такими были.
- Далеко летали?
- Да...
- Везет тебе, Димка, в других странах побывал.
- Подумаешь...
- Нет, это здорово. Мои - только в нашем районе бывают, а меня вообще никуда не берут. Я выросту - сидеть тут не буду, путешественником стану. Точно!
Его приятель и не думал возражать или отговаривать. Он сел рядом на скамейку и тоже подставил лицо полуденному теплу. Они помолчали, как это делают иногда при встрече взрослые.
- Димка, а ты над океаном летал? - не выдержал будущий путешественник.
- Угу - только и ответил приятель.
- А парусники видел? Говорят они еще ходят. И там юнги есть в команде...
- Мало. Теперь вместо парусников танкера, да сухогрузы. Иногда яхты попадаются.
- Эх, я бы на бригантину.. Представляешь, паруса хлопают, мачты скрипят, волны о борт бьются, а мы - на экватор... Слушай, а давай кораблики попускаем.
- Да, ладно - ты опять жульничать будешь.
- А вот и нет. Я у тебя в прошлый раз честно выиграл.
- Рассказывай. Я-то помню, как ты на свой парус дул. Думаешь, не видел.
- А сам-то! Кто брызгаться начал...
Они вскочили, готовые отстаивать свои слова делом. Однако мальчишеская дружба тем и отличается от всех иных взаимоотношений, что способна на удивительные жертвы.
- Ладно, проехали.
- Проехали. А давай еще разок. На спор!
- Давай. Только по-честному.
- Слушай, а лужи-то еще нет.
- Есть. Я там, за беседкой видел.
Они сорвались с места, на ходу доставая свои кораблики из каких-то потаенных мест. Лужа была что надо - продолговатая, с поворотами и подводными препятствиями. Согласно неписанному уставу, корабли были поставлены в равные условия, и старт гонке был дан. Подчиняясь неведомым силам, парусники начали борьбу.
- Димка, ты опять за свое? Ну, сколько можно! Пора повзрослеть, дружок. Весной трудиться нужно, а не играть. Посмотри, сколько дел вокруг - поля поливать, грязь смывать, водой всех напоить. Заждались нас с осени.
Приятели обернулись. У беседки стояли родители Димки-дождика: папа Весенний-ливень и мама Майская-гроза. Они начинали хмуриться, но все знали, что это ненадолго - ливни и грозы стремительны и скоротечны весной. А сколько тепла и радости приносят они людям! Не случайно многие взрослые снимают обувь и бросаются босиком под ласковые потоки воды, уносящей все печали и горести прошедшей зимы. В радости взрослых трудно отличить от детей. Счастливые люди так похожи друг на друга, большие и маленькие.
- Ну, мам! Мы же только начали...
- Правда, можно мы доиграем. Пожалуйста...
- Витек-ветерок, да и тебе пора за дело приниматься. Весна пришла! А парусники ваши подождут. Вот управитесь здесь, и айда на моря-океаны. Наберетесь силушки, там и поиграете. Шторма и ураганы, тайфуны и цунами - все ваше будет.
Родители Димки-дождика лихо умчались вверх, навстречу надвигающимся темным тучам, и он заморосил следом за ними. Чуть позже, обернувшись, он увидел, как Витек-ветерок вдруг рванул вдоль по улице, поднимая вверх разноцветные фантики и обрывки газет. Ему не терпелось поскорее вырваться на бескрайние просторы океанов, повелевать огромными волнами, закручивать смерчи и разгонять тайфуны, хлопать тугими парусами и насвистывать веселые песенки в корабельных снастях. Он знал, что где-то рядом бегают похожие на него настоящие мальчишки, которые вырастут и будут моряками на тех самых парусниках, но не испугаются его шуток, потому, что уже сейчас бредят морем.
А мечты всегда сбываются!

171. Идиш

С Мишкой мы учились в МИФИ еще в семидесятые. После окончания института распределились в разные «почтовые ящики», но иногда пересекались по работе и на встречах выпускников. Горбачевская перестройка перемешала многое. Я остался выживать на родине, а он уехал в штаты. Прошло немало времени, когда однажды утром, просматривая электронную почту за утренним кофе в офисе, я обнаружил письмо от неизвестного адресата. Поначалу моя шустрая «мышка» метнулась к кнопке удаления, но что-то остановило ее по дороге. И не зря.
Это было сообщение от институтского товарища. Не вдаваясь в подробности, он сообщал, что нашел мою фамилию в списке докладчиков на конференции по программированию и хотел удостовериться, что это именно я. Вот ведь тесен мир! Расскажи кому, что наши дорожки пересекутся в Бостоне, не поверят. Ведь мы не виделись лет десять-пятнадцать.

Первый день конференции был помпезным и насыщенным короткими докладами руководителей компаний с самыми громкими именами. Правда акулы «софтверного» бизнеса не были похожи на чопорных аристократов или свадебных генералов. Каждый был в хорошей спортивной форме и запросто бросал «трех очковый» мяч в баскетбольное кольцо, установленное на сцене. Немного «погарцевав на белом скакуне» перед публикой, быстро переходил к обсуждению серьезных вещей. Впрочем, меня это впечатляло не более чем хороший рекламный ролик. Я ждал встречи с Мишкой.
Вечером, когда мы прогуливались с ним по чистеньким улицам Бостона, восторгам и воспоминаниям не было конца. Казалось, мы не слышали друг друга, наперебой рассказывая то себе, то о работе, то о стране, то о студенческой поре. Когда первые волнения улеглись, я заметил, что вокруг весна. Она везде замечательна, но в Бостоне это было чем-то особенным. Такого обилия цветов и цветущих деревьев в городе я не видел нигде. Опустившаяся ночь, заполнила улицы огнями и удивительно яркими ароматами. Бостон просто покорил меня. Хотя, это впечатление можно было объяснить необычной встречей со старым приятелем.
– Хочу пригласить тебя в ресторан, - неожиданно прервал он наши эмоциональные монологи. – Отец моего коллеги владеет уютным заведением. Думаю, тебе будет интересно.
– Дорого? – насторожился я
– Халява… - небрежно бросил Мишаня. – Марк давно уехал из Москвы и любит угостить «людей оттуда» как он говорит.
Очевидно, на моем лице отобразилось раздумье или нерешительность, и однокашник, подхватив меня под локоток, показал на яркую неоновую вывеску «ARBAT», гордо возвышавшуюся над потоком машин.
– А ты знаешь, откуда в русском языке появилось слово «халява»? – не упускал он инициативу дабы я не передумал.
Я отрицательно мотнул головой, раздумывая над тем, стоит ли мне идти к эмигрантам, но товарищ мой был настойчив.
– Дословно на иврите халява означает подарок, но у нас это слово связано с дармовщинкой. Есть забавная история, описывающая, как это все произошло.
Заметив, что я заинтересовался, Мишка быстрее повел меня к переходу, через улицу, бойко продолжив рассказ.
– В давние времена Российская империя и православная церковь помогали паломникам попадать в Святую Землю. В Иерусалиме была создана Русская Духовная Миссия, а в златоглавой организовано Общество пароходства и торговли, помогавшие паломникам добираться до Палестины, чтобы поклониться святыням.
Я удивленно посмотрел на Мишаню, который всегда был для меня только программистом, но он только отмахнулся.
– Ты знаешь, что евреям нельзя работают по субботам… - я неуверенно кивнул. - Но те, кто держали коров, не могли объяснить буренкам, что в этот день их не будут доить… Для иноверцев, свободных от таких предрассудков, евреи придумали выставлять на крылечки пустые крынки для молока и табличку с надписью «халява» со стрелкой, указывающей на хлев.
– И что?
– Наши соотечественники, ну те, кто победнее, быстро усвоили, как найти пропитание в чужой стране, - гордо закончил свой рассказ мой товарищ. – И привнесли эту традицию на Родину.
– Интересно, - промямлил я, разглядывая интерьер ресторана, куда меня уже втолкнул товарищ.
– Здравствуй, дорогой! – толстый мужчина шел нам навстречу с распростертыми объятиями. – А это твой друг?

Через пять минут мы уже были на «ты» с Марком, и пили «Смирнофф» за встречу, за Москву, за знакомство, за Арбат…Я почти освоился, отвечая на многочисленные и непредсказуемые вопросы хозяина ресторана, как вдруг насторожился… Мое внимание привлек маленький китаец в национальном наряде, который все время улыбался и кланялся.
– Он что, говорит по-немецки? – удивленно спросил я Мишку.
– Нет, - шепнул мне товарищ. – Это идиш… Только говори потише.
– Не понял!
– Сначала выпьем, - предложил Марк, услышавший мой вопрос.
Когда китаец вышел, Миша рассказал забавную историю.

Оказывается, лет пятнадцать назад Марк взял подсобными рабочими трех китайских подростков, потерявших родителей при нелегальном переезде в штаты. Дал им пищу, кров и защиту от бандитов. В благодарность они не только работали в ресторане, но и почитали Марка чуть ли не святым. Тогда-то в шутку он начал обучать китайцев говорить на идиш, сказав, что это английский. Со временем они наверняка поняли, что к чему, но продолжают эту игру из уважения к благодетелю. Не так просто понять, что на уме у этих азиатов. Но они по-прежнему преданы Марку и работают с утра до глубокой ночи. Двое старших парней уже женились и теперь сами учат идишу своих детей.

– Кошерный ресторан с русским названием, где официанты-китайцы говорят на идиш… - попробовал я сформулировать свои не совсем трезвые мысли.
– Мне нравится это определение, - подхватил Марк. - Стоит подумать над такой рекламой… - он наполнил мой стаканчик по русскому обычаю доверху. – Америка, это современный Вавилон, притягивающий энергичных людей со всего мира.
– А новая башня не рухнет? – попробовал возразить я
– На все воля Господа, - философски парировал толстый хозяин ресторана. – Главное договориться… - он протянул свой стаканчик и мы чокнулись.
– На идиш? – отчего-то съязвил я, хотя и не чувствовал в себе сильного желания разубеждать китайцев.
– В России никогда не любили евреев – грустно сказал Марк, ни к кому не обращаясь. – А ведь мы многое умеем... – он лихо опрокинул свой стаканчик, не закусывая. – Вот только между собой не всегда договариваемся.
– Почему? – моя наивность была искренней.
– Иногда говорим на разных языках… - его глаза были полны грусти. – Идиш относится к германской группе, и появился в средние века в Европе, а иврит вырос из арамейского на востоке до рождества Христова. На нем написан Ветхий зовет. - Марк наполнил наши стаканчики еще раз. – Последнее время иврит возродился и стал государственным языком Израиля, но от этого его квадратный алфавит не стал более доступным.
– Квадратный? – возникший интерес развеял хмель, одолевавший меня. –
Буквы алфавита в иврите в большинстве своем имеют прямоугольные
очертания, – пояснил оживившийся Мишка. – Но обозначают только согласные звуки. Поэтому чтение текстов требует особой подготовки.
– А нечестный человек, - крякнул грузный хозяин ресторана. – Может трактовать разночтение в свою пользу.
– Но как однозначно написать слово только согласными? – удивился я. – Даже для комбинации из трех букв я могу на вскидку придумать пару десятков слов!
– Ох, уж эти программисты, - укоризненно покачал головой Марк. – Только бы им играть в свои считалки… - он опять плеснул в стаканчики. – Дело в том, что гласные никогда не являются частью корня в слове, а еще существуют огласовки… - хозяин лукаво взглянул на меня. – Это система точек и черточек, располагающихся вокруг буквы при написании. Они-то все и определяют – он поднял свой стаканчик и сказал со значимостью, словно произносил тост. – Только едва приметное окружение правильно определяет смысл и звучание того, что кем-то было изложено на бумаге или пергаменте.
– Поэтому Вы обучали китайцев идишу, а не ивриту? – мне захотелось подзадорить Марка.
– Нет. Все проще, - он откинулся на спинку кресла. – Моя бабушка по линии матери была родом из Вильни. Семья занималась торговлей и держала ресторан в центре города… - Марк закурил. – Помимо литовского все говорили на идиш и знали немецкий… Помню, как она рассказывала мне, что в тридцать девятом они с радостью ждали прихода немцев – возможно от дыма, а может быть и от чего-то еще глаза его заблестели. – Как же, культурная нация… Не чета русским лапотникам… Она была самой младшей… наверное поэтому ей и удалось спаслась. Соседи спрятали от эсесовцев.
Он замолчал, и мы выпили не чокаясь… Покурили.
– Как-то на старости лет она отыскала меня в Москве и вытащила сюда. Перед смертью завещала этот ресторан и наказала все помнить. Сильная была женщина, и всегда говорила на идиш.

172. Себу

Когда-то, в те далекие времена, когда люди считали своим домом леса и поля, горы и долины, не отгораживались от этой красоты каменными коробками и купались в прозрачных водах чистейших рек и озер, на одном острове в океане родился мальчик. В то счастливое время на свет появлялось много детей. Все они были коренастые, с кожей шоколадного оттенка и темными, как головешки волосами, а этот был необычным. От сверстников, что бегали голышом по бесконечным песчаным пляжам и собирали моллюсков при отливах, мальчишка по имени Нен отличался высокой стройной фигурой, а главное - белокурыми курчавыми волосами, спадавшими да спину, как накидка.
Старые люди на острове оговаривали, что подобные странности порой случались, когда какая-нибудь прекрасная девственница увлекала любвеобильное сердце бога Ветта, повелевающего облаками и дождями над островами в океане. Ветт был очень ветреным и никогда не заботился о белокурых детях, предоставляя их Судьбе, а она часто была жестока. Светловолосые дети были, подобны белым воронам, которых со временем стая изгоняла.
Только Нен был силен и удачлив. В любой игре или работе он был лучшим. Не проходило дня на острове, чтобы кто-то с восторгом не рассказал у ночного костра об очередной победе мальчика. И не только ловкость и отвага отличали его от собратьев. Находчивость, смекалка и удача стали незримым шлейфом, что увивался за его белокурыми волосами.
Время, как вода. То падает с небес, то уносится потоками в океан, то незаметно испаряется под обжигающим солнцем, оставляя в пригоршне малость, чтобы утолить жажду. Когда же ладонь не в силах будет зачерпнуть воду, чтобы напиться из прозрачного источника, отведенное Судьбой время закончится, и раскаленное солнце заберет душу грешного на небеса.
Пришел день, и на острове умер вождь. По местным обычаем на его похоронах не горевали и не плакали. В тех краях было принято весело предавать останки земле в какой-нибудь высокой пещере. Поближе к богам. Верили, что души умерших ожидает лучшее будущее. Затем выбирали нового вождя. Подходили к этому серьезно, и долго обсуждали. Но тогда все решилось как-то само собой. Очень быстро. Выбрали Нена. И не было равных ему в работе и охоте. У ночных костров начали звучать новые песни о сильном, как тайфун, войне или щедром, как весенние дожди, муже. В тот год на острове появилось много ребятишек. Поговаривали, что Нен покорил немало женских сердец, но скорее всего это было не так, ибо ни одного белокурого ребенка среди младенцев не было.
Однажды на охоте Нен забрел в такую глухую часть острова, где никто никогда не бывал. Там царствовала черная пантера. Выследил ее Нен и убил. Когда победитель снимал шкуру со своей жертвы, набросились на него четверо детенышей черной пантеры. Они были еще очень малы и не могли бы причинить серьезного вреда охотнику, но тот рассердился и убил их. И все четверо были самцами. Увидела это богиня Судьба и разгневалась. В облике серой пичуги села она на правое плечо Нена, и услышал воин, что дома у него осталось много таких вот самцов, которые жаждут его смерти.
С того дня стали отмечать, что вождь замкнулся и подозрительно поглядывает по сторонам. Удача отвернулась от его народа, а злой рок то и дело уносил невинные души. Не было войны, не извергались вулканы, но погибали войны и мальчики. Стали поговаривать у ночных костров, что кто-то из своих убивает соплеменников. Когда же исчез последний старик, Нен объявил, что отныне любой родившийся мальчик не достоин жизни, а все девочки станут воинами.
Еще не мало пролилось дождей на тот остров прежде, чем все девушки стали ловкими и сильными воинами. Они уже не охотились, а только завоевывали все новые и новые соседние острова, где убивали всех мужчин и мальчиков. Лишь немногим подросткам удавалось спрятаться, а потом бежать с покоренных островов куда глаза глядят. Те, кому посчастливилось выжить среди тайфунов и акул, рассказывали у ночных костров еще не покоренных островов, о кровожадном Нене и его войске.
Кто знает, что случилось бы с семью тысячами ста семью островами, которые вытянулись, как банан в огромном океане, если бы на одном маленьком острове, куда еще не добрались захватчики, ни родилась белокурая девочка, чьи кудряшки, как накидка, спадали на плечи. Она быстро росла, как травы после весенних ливней. Становилась сильной, как тайфуны, налетавшие на острова в океане, и любила больше всего на свете все семь тысяч сто семь островов в океане, о которых рассказывали старые люди у ночных костров.
Однажды на рассвете девушка покинула свой остров и отправилась навстречу Нену. Они столкнулись в смертельной схватке и оба погибли. Умирая, девушка завещала всем жить в мире и любви. Уставшие от бессмысленных жертв воины, поклялись никогда более не воевать, а только защищать свои острова в океане. Девушку похоронили на самой высокой вершине того острова, что расположен в середине семи тысяч ста семи островов, и назвали его в ее честь. Себу.

173. Sabong

- Если хотите попробовать что-то из национальной кухни, поднимайтесь на верхний этаж.
С удивлением и некой растерянностью мы с Лу оборачиваемся на не знакомый голос. По-русски на Филиппинах мало кто говорит. Высокий худощавый европеец явно расположен к общению. Глаза живые, даже лукавые. Они кажутся слишком большими на открытом подвижном лице. Похоже, это наш соотечественник. Судя по бледной коже, мужчина здесь день-два. Это в России сейчас начинается зима, а на местных островах если не обгореть, то уж приобрести кофейный оттенок может каждый.
- Простите, - опережает он наши вопросы, - вы так оживленно выбирали кафе для ланча, что я невольно решил вмешаться.
- Вы думаете, что национальная кухня наверху? - первой нашлась Лу.
- Да. Здесь, как и у нас в России, все супермаркеты и развлекательные центры под гнетом иностранного. От названия до коврика. Даже свои сувениры филиппинцы пытаются стилизовать под американские.
Соотечественник демонстративно прикрывает глаза и покачивает почти седой головой, показывая, что возражать бесполезно. На первый взгляд он постарше нас. Свободная цветастая рубашка и светлые брюки ладно сидят на еще подтянутой спортивной фигуре.
- Не знаю, как в Америке, - не уступает Лу, - но ракушки здесь роскошные.
- Сдаюсь, - широким жестом он прижимает ладонь к груди и галантно склоняет седою шевелюру. - Позвольте представиться. Федор. Путешественник.
- Конюхов? - Лу язвительно прищуривается.
Он смеется первым, показывая, что оценил шутку и открыт к общению.
- Нет. Мне до него далеко. Я сухопутный... - очевидно заметив боевой настрой Лу, Федор быстро добавляет. - Турист.
Я называю свое имя, и мы пожимаем руки. Сразу отмечаю сильную ладонь уверенного человека. Приятно, что он не старается подчеркнуть свою хорошую физическую форму, а делает это быстро, без бравады, свойственной некоторым бывшим спортсменам. Заметив, что взгляд путешественника уже покинул мою скромную персону, торжественно представляю свою лучшую половину. Он расплывается в очаровательной улыбке, демонстрируя красивые зубы и глубокие морщины на худощавом лице.
- Рискну предположить, что Луиза художница, - наш новый знакомый чуть откидывает голову, словно стоит у мольберта и оценивает картину. - Очень цепкий взгляд. Я бы сказал проницательный.
- Чтобы разглядеть туриста в толпе, особой наблюдательности не нужно.
Меня начинает напрягать эта дуэль, но Лу не выглядит агрессивной. Скорее, мужчина ей просто не понравился. Она не любит выскочек и никогда этого не скрывает. Кем бы тот ни был. Впрочем, Федор опять искренне смеется.
- Разве я не похож на этих ребятишек?
Мы действительно стоим посредине движущегося потока невысоких островитян, которые уважительно обтекают незримый островок вокруг троих светлокожих приезжих. Почти все они ниже меня или Лу, а уж Федор возвышается над ними, как Ало. Как, вы не знаете, что Ало - самая высокая гора Филиппин? Ладно. Надеюсь, мы еще там побываем.
Ситуация забавная, и мы тоже смеемся, оглядываясь по сторонам. Плотный строй круглолицых филиппинцев плавно огибает нас, синхронно поворачивая головы, и улыбается в ответ. Они порой так похожи на детей - наивные и добродушные - что чувство неловкости не покидает. Как бы не обидеть.
- Похоже, сейчас начнется сеанс в кино. Лучше пойдемте наверх, - Федор предлагает нам жестом двигаться за ним. - Вот там боковая лестница.
Судя по яркой рекламе, над одним из холлов поблизости, наш знакомец прав. В угоду современной моде один этаж огромного торгово-развлекательного "мола" занимают кинотеатры. Федор, словно ледокол, прокладывает дорогу среди любителей "важнейшего из всех искусств", как утверждал мировой вождь пролетариата. Мы, молча, переглядываемся с Лу, решая, что делать. Она пожимает плечиком, мол - там видно будет. И мы догоняем уверенно продвигающегося впереди знатока.
- Тут вас хорошо накормят и не обманут, - подмигивает мне Федор. - Уличные закусочные только для местных. Приезжий вместе с колоритом может огрести там массу неприятностей. А здесь нечто среднее.
Заметив подозрительный взгляд Лу, добавляет.
- Не беспокойтесь, я тут уже бывал прежде. Испробовал на себе.
И действительно, на последнем этаже несколько кафе с простой едой, которую мы искали. Это не традиционные "Макдоналдс" "Ростик'с" "Пиццерия" "Суши-бар" или "Кофе-хауз" - коих теперь трудно не встретить в любом городе мира. Судя по предлагаемым блюдам, здесь филиппинская кухня.
Наш гид уверенно подходит к одной из простеньких закусочных и явно принюхивается. Полная островитянка по другую сторону раздачи с множеством горшочков, тарелок и кастрюлек хихикает, прикрываясь ладонью. Однако Федора это нисколько не смущает. Его рост позволяет, не сходя с места, в буквальном смысле этого слова совать свой любопытный нос во все судки перед ним. Он жестом просит хозяйку дать попробовать что-то приглянувшееся ему из парящей и булькающей снеди. Та улыбается и протягивает нашему долговязому гурману ложку с чем-то ароматным. Приятный запах доносится и до нас. Без тени иронии Федор со свистом принюхивается. Потом, прикрывая от показного блаженства глаза, вытягивает губы трубочкой и шумно всасывает что-то из ложечки. Смачно причмокивает.
Вышло очень комично. Повариха не может сдержать эмоций, и ее просто трясет от беззвучного смеха. Рядом появляются несколько филиппинцев и тоже смеются. Вслед за ними и мы с Лу не можем сдержаться, глядя на этого артиста. В образовавшийся оазис заразительного смеха вливаются все новые и новые участники. Они так восприимчивы и эмоциональны, что через минуту все погружается в какое-то восторженное веселье. И только Федор остается неким островком серьезности. Не открывая глаз, он любовно поглаживает себя по животу и блаженно улыбается. Да, он умеет не только привлекать внимание. Просто мастерски.
Сбежавшиеся на это шоу поварята и уборщики соседних закусочных, настойчиво зазывают Федора к себе. Стараясь перекричать друг друга в общем шуме, они бойко выкрикивают какие-то местные названия и лопочут по-английски, нахваливая свой товар. Федор остается непоколебим. Тогда несколько мальчишек цепляются за его одежду, пытаясь оттащить клиента от через чур счастливого конкурента. На что толстуха за прилавком начинает голосить, отпугивая настойчивых поварят половником. Наш знаток, конечно, все слышит, но продолжает разыгрывать роль покоренного гурмана.
Признаться, я так увлечен этой сценой, что не сразу понимаю слова Лу. Она просит срочно достать камеру из рюкзака, который я постоянно таскаю на себе. Надо сказать, нелегкая это работа - носить фотоаппаратуру, необходимую для съемки. И чем маститее становится мастер, тем увесистее становится рюкзак, бывший некогда рюкзачком. Единственное, чему я научился за этот период становления моего любимого гуру - это быстро и аккуратно извлекать орудие труда Лу. Через пару секунд уже слышу щелчки затвора камеры. Лу не упустит такого всплеска эмоций, и репортаж состоится. Глядя на ее сосредоточенный вид, вспоминаю фразу нашего давнего знакомого Миши Левита. Однажды заметив, как преобразилась Лу на съемке, он пожал плечами и просто сказал: - "Что вы хотите. Она же фотограф!" Вот и сейчас Лу то припадает на колено, то наставляет объектив в упор на смеющегося человека, то почти ложится, чтобы выбрать нужный ракурс. Серии щелчков затвора едва различимы в общей суматохе.
- Господа, - доносится до меня в шутку возмущенный голос Федора, - мы будем кушать или где? Все ж остынет!
Он важно восседает за небольшим столом, уставленным тарелками и мисочками. Спина абсолютно прямая, а в нашу сторону даже не глядит. Словно нашкодившие школяры, мы послушно занимаем места рядом. Неожиданно гурман мягко улыбается и подмигивает.
- Не буду утомлять вас названиями этих блюд, но поверьте, это вкусно.
Признаться, мне очень понравился рыбный суп или уха, с которой мы начали маленькое пиршество. Насыщенный и необычный вкус, похоже, был именно тем, что нам хотелось попробовать на незнакомом острове. Куда там стандартным гамбургерам и суши, тут все иначе. А когда на тарелках появились благоухающие пряностями незнакомыми травами куски поросенка с такой зажаренной хрустящей корочкой, что мне захотелось ущипнуть себя. Не сплю ли? Раньше только в старых фильмах показывали царскую трапезу с зажаренными молочными поросятами на подносах и оливками в глазницах. М-да. Похоже, что наши лица отображали именно эти мысли, потому что хозяйка не раз подходит к нам, что-то добавляя и приговаривая. Федор снисходительно принимает эти почести, в полголоса приговаривая, что с ним не пропадешь. Я принял эту игру, поддакивая и нахваливая не дюжие актерские способности соотечественника, и только Лу еще иронично поглядывала в его сторону.
- Значит, я почти угадал Вашу профессию, сударыня, - наш новый знакомый вальяжно откинулся на спинку стульчика, и тот простонал, то ли от испуга, то ли от восторга. - Фотохудожник на Филиппинах в сопровождении Федора... Это принесет Вам удачу!
Лу промолчала, окинув собеседника снисходительным взглядом, но тот и не думал тушеваться. Жестом подозвав пацана, наблюдавшего за нами издалека, он сунул подбежавшему купюру и что-то быстро сказал. Мальчишка не торопится. Его восторженные карие глаза беззастенчиво изучают лицо высокого иностранца. Тот добродушно подмигивает и неожиданно корчит страшную рожу. Хлопчик вздрагивает и тут же понимающе улыбается. Не сказав ни слова, срывается с места.
- Я не стану навязываться вам в друзья или платить за обед, - спокойно продолжал путешественник, - позвольте только угостить вас кофе. На Филиппинах выращивают и обжаривают свой кофе. И он отменный. Только нужно знать, где его готовят. Парадокс, но сами филиппинцы почти не пьют кофе, и даже в хороших отелях подают всякую гадость. А тут как раз есть местечко. Это вас ни к чему не обязывает.
Он сделал актерскую паузу, глядя на Лу, но та спокойно парировала.
- Думаю, что могу предложить вам открыть для себя еще одну интересную грань Филиппин, - Федор загадочно улыбнулся. - А вот и кофе! - отвлекается он. -Бумажные стаканчики американские, а вкус необычный. Попробуйте.
Мы наслаждались действительно замечательным кофе, ожидая продолжения разговора. И он имел неожиданное продолжение.
- Вы знаете, что такое сабонг? - многозначительно произнес новоявленный гид, на что мы лишь пожали плечами. - Этот азартный вид спорта уходит корнями в далекое прошлое нашей цивилизации. Историки спорят, кто принес его в древний Вавилон. То ли персы, то ли сирийцы - это доподлинно не известно. Археологи нашли характерные изображения на стенах индусских и сирийских храмов, которым не менее 5000 лет. В те времена бойцов сабонга почитали и молились им, как божествам. Позже Фемистокл вернулся из военного похода, подарив Афинам новое увлечение. Тогда греки испытали на себе его власть. Вернее - страсть. Затем патриции сделали сабонг известным во всей римской империи. Вплоть до Адрианова вала. Менялись названия, но суть оставалась прежней. Азарт и огромные деньги сопровождали его по всему миру.
Рука Федора потянулась к нагрудному карману, но застыла на полпути.
- Бросил курить, но привычка еще сильна... Так вот. Сабонг вместе с легионерами покорил Англию, а следом - Испанию и Португалию. Конквистадоры и прочие джентльмены удачи разнесли сабонг по Новому Свету. Обе Америки и острова Карибского моря испытали его лихорадку, отдавая последние гроши. Магеллан в знаменитом кругосветном походе почти пятьсот лет назад открыл для Европы западный путь в Азию. Впрочем, как вы знаете, Фернан здесь и обрел свой покой, а Филиппины получили не только христианство, но и новую страсть. Они считают сабонг своим национальным достоянием. Надеюсь, вы догадались, что речь идет о петушиных боях.
Я заинтересовался, а Лу еще настороженно молчала.
- Почти во всех странах мира, пожалуй, за исключением Малайзии и Филиппин, петушиные бои запрещены, но тут - это национальный вид спорта.
- Какой же это спорт? - удивилась Лу. - Корриду же не называют спортом.
- Не буду оспаривать определения, - смягчился увлеченный рассказчик. - Для Филиппинцев это больше, чем спорт. Это азарт, страсть, возможность наживы и славы. Для кого-то это дело жизни, а вот собачьи бои запрещены.
- Я бы устроителей собачьих боев сама в ту клетку сажала, - не выдерживает Лу. - Хотят зрелищ, пусть сами колотят друг друга. Собаки-то причем?
- Увы, - развел руками Федор, - кого только наши предки не науськивали друг на друга ради забавы. Петухи, собаки, быки, тигры, львы, медведи, верблюды... Представьте себе - даже рыбки. И тоже под название петушки. Их выращивают в банках, стоящих напротив, а в один прекрасный день, выпускают в общий аквариум. Бьются насмерть... Хотя по зрелищности навряд ли что-то сравниться с корридой... Кстати, вы видели глаза умирающего быка?
- Да, мы с Сашей были в Испании на корриде, - вскинулась Лу. - И больше никогда не пойдем. Отвратительное зрелище. Начинается все красиво, а заканчивается мерзко. Раненное животное уже без сил лежит и не сопротивляется, а эти красуются перед ним вооруженные и тыкают своими шпагами. Тоже мне - мачо! Если бы кто-то вышел в рукопашную один на один, это было бы по-честному. А так - явное убийство. Какой же это спорт?
- О, сдаюсь заранее, - Федор высоко над головой поднимает свои длинные руки. - Не хотел бы оказаться Вашим противником... Во многом Вы правы, но согласитесь, там есть что поснимать... - он провокационно переходит на шепот. - Страсти кипят не шуточные.
- Не разыгрывайте из себя Мефистофеля, - одернула его Лу.
- Каюсь, - зловеще улыбнулся наш собеседник, - грешен. Азарт - крест мой. Впрочем, страсть к подобным кровавым играм была давно известна на Руси.
- Вот как? - удивляюсь я. - Никогда не слышал, чтобы Русы устраивали что-то подобное..
- Ну, я не историк, - парирует Федор, - но одной из забав, не известных ныне, Русь славилась издревле. Держу пари, что вы тоже не знаете о ней.
Мы переглядываемся, теряясь в догадках.
- Я говорю о гусиных боях, - наш оппонент торжествующе наслаждается возникшей паузой. - Да, именно так. Наткнулся как-то на расшифровку одной берестяной грамоты. В Нижнем Новгороде в VIII веке подобным образом развлекались на ярмарках. Впрочем, никакого смертоубийства и в помине не было. Просто выбирали крупных гусей, не кормили несколько дней, а потом науськивали друг на друга при всем честном народе. Пух и перья летели, но не более того... Кулачные бои стенка на стенку были куда как более жестокими.
- И боле честными, - просто выстреливает моя дорогая защитница животных.
- Вы правы Лу... - он сконфузился. - Если позволите, я буду к вам обращаться не столь официозно. Договорились?
- Хорошо, Федюня, - не упустила своего Лу.
- Ну, вот и славно, - словно не заметив иронии, продолжает наш знаток. - В то далекое время Русь славилась гусями на всю Европу. Поговаривали, что перьями наших гусей написаны многие книги просвещенных стран того времени. Особые были гуси и особые перья. Теперь все разбазарили.
Он помолчал, поглаживая нагрудный карман цветастой рубашки. Задумчивый взгляд был устремлен куда-то вдаль. Наверное - в прошлое. Мы не торопили собеседника, допивая кофе. Минутой позже он вдруг встрепенулся и резко продолжил.
- А ведь и Россию не миновал сабонг. Знаменитый граф Орлов привез модную тогда забаву из Европы. Фаворит Екатерины был охоч до развлечений - арабские скакуны, почтовые голуби, редкие вина, петушиные бои... Думаю, это не полный список. У нас вывели новую бойцовскую породу петухов. Правда, как и многое в России, они были не похожи на английских или испанских драчунов. Наши были крупнее и подрастали до боев только к двум годам, а традиционно это возраст полутора лет. По одному из правил сабонга петухов для боя подбирают в пару по возрасту. Тут наши богатыри уступали, не дойдя до пика в подготовке. Впрочем, и русские правила поединков отличались от мировых.
- В чем же? - интересуюсь я.
- В России не устраивали так называемых "королевских боев" когда на ринг выпускают сразу два десятка петухов и ждут, пока останется только один. У нас не купировали бойцов - то есть не подрезали им гребешки, рана которых приводит к большой потери крови. Не подрезали перья, заостряя их к концам, как пики. Не надевали перед поединком на шпоры острые металлические шпажки. Поэтому иностранцы презрительно говорят, что русские петухи бьются "босиком". Не отрубают голову побежденной птице прямо на ринге, как это делают в Малайзии.
- Живодеры" - вырывается у Лу.
- О, мир не совершенен! - разводит руками наш собеседник. - Но многие живут для удовольствий и не скрывают этого. Простите, если бы не мы съели этого замечательного поросенка, его съел бы кто-нибудь другой. Мало кто из принципа становится вегетарианцем. И не все соглашаются смотреть только исторические фильмы, где армии солдат в красивых мундирах красиво отдают свои жизни за идею. Есть азарт реального боя, когда смерть на расстоянии вытянутой руки, и без этого все теряет смысл. Возможно в молодости они сами рисковали, участвуя в поединках или гонках, прыгали с парашютом или висели над пропастью. Кто-то вообще бегал по горам с автоматом и пытался выжить, убив себе подобного. Любая религия осуждает такое насилие, но оставляет отдушину в виде сабонга. Человек ведь выращивает миллионы голов скота и птицы для запланированного убийства. Это звучит цинично, но это правда. Почему бы не сделать эту смерть красивой.
- А смерть может быть красивой? - удивляется Лу.
- Конечно, - воодушевляется Федор. - Раньше вóйна воспитывали для красивой смерти. Он знает, что все равно умрет, не дожив до старости. Вопрос в другом - как он умрет. Китайская культура вообще имеет понятия черной и белой смерти - то есть мучительной и долгой и, напротив, молниеносной и красивой. Самураи, ниндзя, камикадзе, шахиды... Все мечтали умереть красиво. Да, вспомните раненного Андрея Болконского, когда он лежал на поле боя с флагом полка. Это не я придумал, это пацифист граф Толстой написал. Не говорю уже о русской пословице, гласящей, что на миру и смерть красна.
- Наверное, я воспитывалась в другой стране, - не соглашается Лу.
- Отчего же, - возражает наш знаток. - У Вас явно бойцовский характер, и уверен, что риск Вам хорошо знаком. Только, простите, с возрастом, Вы нашли себя в творчестве. А это дар божий! Настоящих художников всегда мало. Много тех, кто вокруг них вьются, пытаясь примазаться. Они плетут интриги, воруют идеи, дружат против, хвалят тех, кто на Олимпе и пинают свергнутых. На бόльшее многие не способны. Они - зрители. Кто-то выбирает трибуны стадионов или цирков, а кто-то клавиатуру, используя анонимность Интернета...
Рука Федора опять скользнула по нагрудному карману.
- Эх, для хорошего разговора не хватает сигары. А вы, как я понимаю, не курите? Я вот тоже пытаюсь. Еще по кофейку?
Он жестом подозвал того же парнишку и попросил повторить.
- Общественная мораль или религия пытается сделать нас чище и светлее, но они не могут противостоять азарту, который сродни наркомании... Я о сабонге... В средневековой Испании, например, петушиные бои сразу стали достоянием королевского двора и монополией монарха. Это же огромные деньги! Особенно там, где ставки можно делать в долг. Азартные игроки проигрывали не только состояния, но и крышу над головой. С легкой руки Орлова и в России на петушиных боях ставки принимались в бриллиантах. Как ни боролись с сабонгом, ничего не могли сделать. Он только ушел в подполье.
Мальчишка принес кофе, но его пригубили только мы с Лу.
- Даже в СССР продолжали делать ставки. Правда, в 1960-м было смешное постановление Всесоюзного общества птицеводов, осуждающее петушиные бои, как что-то там порочащее.
Федор нервно рассмеялся и пошарил в нагрудном кармане.
- А несколько лет назад все тоже общество, но теперь уже российских производителей птицы, одобрило петушиные бои, как развивающий спорт, способствующий выведению жизнестойких пород. Каково? Абсолютная глупость, но деньги... Вспомните синие и жилистые тушки, продававшиеся по талонам при "совке". Вот это были бойцы. Они выживали на птицефабриках, как и мы с вами когда-то в той стране.
Он откидывается назад, заложив руки на затылок.
- Кстати, выведение бойцовских пород кропотливое, но прибыльное дело. Это сейчас все знают только бройлеров, которых забивают на мясо в 7-9 недель при достижении полутора-двух килограмм, а бойцы дело иное. Веками шлифуют их особенности. Кланы хранят семейные тайны по пищевым добавкам и стимуляторам. Инкубаторы с новым поколением охраняют, как банковские сейфы, а хорошее яйцо стоит сотню долларов. О методах тренировки я вообще не говорю. Это настоящий бизнес, а методика подготовки бойцов - наука.
- Интересно, - заинтересовалась Лу. - Как же это происходит?
- Опытный глаз специалиста в раннем возрасте определяет не только бойца, но и его стиль. Одни хорошо летают, другие быстро ползают по земле, иные - напрыгивают, а кто-то сильно бьет лапой. Есть ломовики и технари... Поверьте, такие особенности можно развивать. Петушков не только готовят физически, но и дрессируют, как цирковых пуделей или медведей. Они должны всегда приземляться на обе лапы, высоко прыгать или прижиматься к земле при атаке, кувыркаться в сторону и бить шпагой. Еще их учат не бояться собственной крови и терпеть боль. Есть свои спарринг-партнеры, которым оборачивают мягкими колпачками клюв и когти. Это позволяет проводить в день десятки поединков и не терять бойцов. Практикуют и "бой с тенью" - это когда петух сражается со своим отражением в зеркале. Все по-настоящему. Клюнуть в глаз это самое простое. Бойцов учат убивать. Ежедневно и кропотливо. Из поколения в поколение. Тут есть множество ферм бойцовых пород, которые делают на этом хорошие деньги.
На востоке, есть целая индустрия, связанная с сабонгом. Она производит тренажеры, шпоры, корма, корзины для транспортировки петухов, массу аксессуаров. Нашим футбольным фанатам и не снилось то разнообразие одежды и побрякушек, которым гордятся местные болельщики. Это для вас, приезжих, все филиппинцы на одно лицо, а местные быстро распознают в толпе "своих".
- Зенит - чемпион, - пытаюсь пошутить я.
- Это просто детский лепет по сравнению со страстями, которые разгораются на петушиных боях. У нас принято делать ставки на ипподромах или боях "без правил". Но особых традиций и культуры нет. Игроков мало. А у филиппинцев есть ритуал, когда отец приводит сынишку в первый раз на бои. Женщин к этому мужскому делу не допускают.
- У меня такое впечатление, - Лу испытующе смотрит на Федора, - что Вы не просто так приехали на Филиппины.
- Какие там секреты. Посмотреть приехал. Да и по делам...
- То есть это не увлечение, а бизнес?
- Признаюсь, я заводчик бойцовых петухов, - улыбается наш собеседник. - Сейчас в России интерес к боям только возрождается. Через пяток лет хороший петух будет стоить, как здесь, до тысячи долларов. Вот и совмещаю приятное с полезным. А то у нас каждый бывший зоотехник объявляют о продаже прямых потомков из орловских курятников. Лохов пока много, но скоро народ станет поразборчивее. Тут большого ума не надо - клюв заостренный, чуть вниз, как у орла, мощное подклювье, шея литая, как у борца, бедра короткие, мощные... Впрочем, даже не это главное. Взгляд! Вот что должно быть у бойца.
Федор подался вперед, изображая петуха с пламенным взглядом
- Глаза навыкате, дерзкие. Вызов в них на бой смертный, а не наглость!
Он махнул рукой. И, огорченный чем-то неведомым, притих.
- Похоже, Вы недавно потеряли лучшего бойца, - догадалась Лу. - И теперь в поисках замены.
- Вот люблю умных женщин! - взъерошенный "воин" неожиданно обмяк и по-доброму улыбнулся. - Все они видят и понимают. Все знают... Но не судьба.
Его рука то ли ищет сигареты в кармане рубашки, то ли растирает ноющую от нахлынувших воспоминаний грудь.
- Лу, а не поехать ли нам на бои? - он тут же переводит взгляд на меня, и, словно извиняясь, добавляет, - вместе конечно. О деньгах не беспокойтесь. Я вижу, что вы ни разу не были на сабонге, и мне доставит настоящее удовольствие стать вашим первым гидом. Уверяю, что это достойное зрелище! Ничего низкого там нет. Все по-честному. Едем прямо сейчас... Соглашайтесь!
Лу вопросительно смотрит на меня, но я уже понял, что ее зацепил этот пламенный рассказ. Да и мне стало интересно. Но мы выжидающе молчим.
- Вас пропустят вместе со мной на лучшие места, - уверенно развеивает наши последние сомнения коварный заводчик. - Вы поснимаете вдоволь без каких-либо помех. Все, что захотите. Такого нигде больше нет... Соглашайтесь!

Такси останавливается на небольшой парковке у большого здания, напоминающего цирк. Завидев нас издалека, навстречу почти бежит коренастый филиппинец. Его английский звучит коряво, с каким-то сильным акцентом, но я понимаю, что он настойчиво пытается уверить, что именно без нас и не начинали. Пусть будет так. Федор сует мужчинке крупную купюру, и тот пулей летит к окошку кассы, успевая оборачиваться и жестами показывая, чтобы не отставали. Через минуту мы семеним за ним гуськом, протискиваясь между группами возбужденных и жестикулирующих мужчин. Дым висит под низкими потолками небольших помещений и узких коридоров. Похоже, нас проводят не через центральный вход, а какими-то путями "для своих". В одной из комнат вижу явных медиков. Они в халатах и шапочках, на столах разложены инструменты и перевязочные материалы, пол усыпан опилками.
- Это "скорая помощь" - бросает на ходу Федор. - Бойцы редко бегут с поля боя. Обычно их выносят. Да, и не всех - сюда.
Далее продвигаемся мимо комнат, уставленных клетками с птицей. Наверное, это "раздевалки", где готовятся к поединкам бойцы. Хозяева колдуют над питомцами. Они взволнованы не меньше тех, кому предстоит сражаться. В другой комнате идет какой-то торг. Несколько человек размахивают руками, попеременно показывая на клетку с бойцовым петухом.
- Берут петуха в аренду на бой, - поясняет наш гид. - Цена в принципе известна, но не поторговаться и нарушить обычай никто не решится. Кстати, вы тоже можете попытать счастья. За 3-4 сотни долларов вам уступят бойца, и он будет выступать от вашего имени. Правда, если он проиграет, придется оплатить и петуха. Это дорого. Но если выиграет, вы станете знаменитым и богатым... Может быть.
Федор нервно улыбается. Он возбужден не меньше участников боев и хозяев. Признаться и меня начинает заводить вся эта атмосфера. Наконец, мы оказываемся в ярко освещенном зале. Под куполом небольшая, метров 6-7 арена, огороженная высокими прозрачными щитами. От нее концентрическими кругами поднимаются пару десятков скамеек. Зрителей много, они топятся в напряженном ожидании. Стоит низкий гул разномастных голосов. Кто-то перекрикивается со знакомым через арену, но в целом все спокойно.
- VIP! VIP! - выкрикивает сопровождающий нас филиппинец, жестами указывает на пустующие кресла у арены. - Это ваши места. Сейчас принесут колу.
Федор по-свойски устраивается первым, мы следуем его примеру. Скоро все вокруг приходит в движение. Возможно, это совпадение, а может, и вправду, ждали важного гостя. Не знаю. На арену выходит солидный мужчина и что-то важно объявляет. Публика бурно откликается.
- По выходным крупные призы, - бросает через плечо Федор. – Сегодня победителю обещают 500 000. Это более десяти тысяч долларов. Для них деньги огромные. Берите камеру, Лу. Сейчас начнется.
Вижу, что наш заводчик уже на взводе. Он нервно похлопывает ладонями по коленкам, оглядывая публику. Передаю фотоаппарат Лу и присоединяюсь к нему. Вокруг мужчины самого разного возраста и достатка. У прозрачных пластиковых щитов, двухметровой стеной окружающих арену, вальяжно развалились в потертых кожаных креслах солидные зрители. Они неторопливо разговаривают с соседями, видно, хорошо зная друг друга. Некоторые курят сигары. Скорее всего, они собираются играть по-крупному. Судя по лицам иностранцев среди них нет. Второй круг из десятка кресел попроще отведен под VIP-зрителей. Но нас сегодня всего трое. Зато следующие ряды над нами заняты целиком. Особенно многолюдно под куполом - там стоячие места и народу битком. Не думаю, что разница в цене на билет превышает пару долларов, но это небогатая страна.
- Первая пара, - толкает меня в бок знаток сапанга.
Два филиппинца выносят на центр арены нахохлившихся петухов. Рядом важный судья что-то оживленно говорит, публика помалкивает. Наконец, он обращается к первому ряду, но никто не реагирует. Тогда рефери жестом дает команду сидящим рядом брокерам. Они вскакивают с мест и начинают что-то выкрикивать в публику, ловко показывая то один, то два пальца. Зрители отзываются, и начинается торг. Насколько я успеваю заметить, никто ничего не записывает. Все на доверии. Достаточно указать на кого-то одной рукой, а другой выкинуть несколько пальцев. Вверх или вниз. Очевидно, кто-то предлагает ставку, другой ее принимает. Когда сумма согласована оба игрока передают брокеру банкноты. Он зажимает купюры в руке, демонстрируя деньги всем зрителям, и продолжает искать партнеров. Когда ставок больше нет, судья жестом предлагает хозяевам петухов начать поединок.
Те, не выпуская из рук питомцев, сначала подносят их к противнику и вынуждают пару раз клюнуть. У бойцов тут же встает дыбом холка, и они рвутся в драку. Хозяева осторожно снимают чехлы с острых шпаг на лапах и опускают бойцов на пол. Несколько секунд они еще удерживают соперников за хвосты, чтобы подзадорить еще больше. Наконец отпускают, и начинается схватка.
Я впервые видел это, и был даже как-то огорчен скоротечностью боя. Он длился не более минуты. Петушки столкнулись, полетели перья, и вот один уже лежит на боку. Без движений. Судья осторожно оттаскивает победителя, внимательно наблюдая за острой шпагой на его лапе, которая так и сверкает в ярких лучах ламп. Затем поднимает и поверженного противника. Демонстративно медленно сближает их. Победитель тут же начинает клевать своего врага, но тот не реагирует. Бой закончен.
Счастливый обладатель выигравшего поединок петушка ловко надевает чехол на шпагу своего питомца и гордо удаляется. Второй филиппинец, очень расстроен. Он принимает из рук судьи бездыханное тело поверженного и, понурив голову, покидает арену. А брокеры уже рассчитываются с клиентами. Кто-то передает деньги в руки, кто-то просто кидает скомканную купюру. Я не успеваю особенно огорчиться отсутствием какого-то красочного действа, как уже новая пара появляется в центре арены. И вновь брокеры зазывают клиентов под общий гвалт и шум. Филиппинец, который сопровождал нас, обращается и ко мне с предложением испытать счастье.
- Сейчас ставки не делай, - предостерегает меня Федор от необдуманного поступка. - Вначале идут новички. Много случайностей, да и выигрыш невелик. Осмотрись.
Следую его совету и только наблюдаю. Солидные игроки у арены со скучающим видом курят и разговаривают по сотовым. И только галерка наверху активно участвует в игре, делая ставки. Очевидно, они не высоки. Вторая пара начинает с традиционного науськивания и кидается в бой. Теперь я успеваю заметить, что один противник явно использует тактику напрыгивания, а второй ловко откатывается из-под него в сторону и атакует сбоку. В молниеносном ударе мелькает отблеск шпаги, и на прозрачный щит обильно брызгает кровь. Прямо перед нами. Наискосок. Федор, как и я невольно отпрянул назад. Затем он резко оборачивается ко мне.
- Ты видел! Вот это боец. Запомни его и потом сделай ставку.
Смотрю на Лу. Она явно позабыла, где находится и, выбрав угол, чтобы не было отблесков от пластика, снимает почти в упор петухов и разгоряченные лица зрителей. Взволнованно поднимаюсь, чтобы предупредить ее - мало ли как отреагирует проигравший. Но Федор останавливает меня, показывая жестом, что мои опасения напрасны. Осматриваюсь по сторонам. И действительно, не смотря на оглушающий шум, ликования и отчаяния, обмен купюрами происходит без малейшего напряга. Никто не возражает и не оспаривает результат. Традиции соблюдаются.
Следующая пара уже полностью завладевает моим вниманием. Не отрываясь, смотрю, прикидывая шансы каждого. Теперь и я различаю характеры бойцов, обращая внимание на детали их поведения. Прежде никогда не задумывался, что курицы могут отличаться чем-то кроме размера или цены за тушку, а теперь вижу характеры. Брокеры предлагают мне пари, указывая то на одного, то на другого претендента, но я еще не готов к этому. Через минуту бойцы кидаются навстречу друг другу. Мелькают клювы и блестящие клинки. Оба соперника стараются перепрыгнуть друг друга, сталкиваясь грудь в грудь. Толпа ревет, поддерживая своих избранников. Пух и перья летят так, словно кто-то распотрошил подушку. В какой-то миг петухи падают рядом и лежат без движений. Только по вздымающимся бокам понятно, что они живы. Судья осторожно поднимает одного и второго, глядя на обвисшие лапы со шпагами. Пытается потыкать их клювами, но те не реагируют. Публика ревет, призывая продолжить поединок. Напротив вижу заплаканное лицо подростка, он прижимается к отцу и всхлипывает. Тот расстроен не меньше. Похоже, их общий любимец безнадежен. Бушующие страсти вокруг уже не волнуют этих зрителей. Да, суровые игры. Судья больше не пытается науськивать истекающих кровью птиц, показывая, что здесь ничья. Хозяева выходят на арену и забирают питомцев, сразу же пряча острые шпаги в ножны. Шум быстро стихает, и брокеры возвращают все деньги. Ничья.
- Дай мне, пожалуйста, новую флешку, - слышу голос Лу. - Эта закончилась.
Вижу, что азарт борьбы не оставил и ее равнодушной. Хотя сейчас она "охотится" больше на игроков, чем на бойцов. Эмоций для репортажных кадров тут действительно море. Тем временем наш любитель сабонга по-английски о чем-то переговаривается с филиппинцем рядом. Понимаю только, что они выясняют имя хозяина одного из петухов.
Новая пара на арене. Судья что-то кричит в микрофон, но толпа, очевидно, хорошо зная драчунов, уже шумно приветствует "гладиаторов". Другое слово подобрать трудно. Все действо мне напоминает именно бои гладиаторов, не раз виденные в исторических голливудских фильмах. Наверное, у них одни корни, хотя сабонг мне теперь кажется прародителем. Но вот шум стихает, и рефери с пафосом что-то произносит в микрофон. Надо сказать, что "пилиппино" - так филиппинцы называют свой язык - достаточно непривычен для уха европейца. Мелодичные фразы, словно нараспев звучат в тишине и теряются под куполом. Все чтут традиции. Первым делать ставки судья опять предлагает сидящим у арены. По жестам брокеров понимаю, что ставки немаленькие. Все оживляются, но не орут. Судья кому-то кивнул, и брокеры обратились к остальной публике. Зал взрывается в ответ. Мелькают руки, зазывно звучат голоса, но на этот раз все как-то однобоко. Понимаю, что лидер хорошо известен, и ставок против него нет. Тут вижу боковым зрением, что справа оживился грузный больного вида мужчина. Указывая на рыжего противника фаворита, он начинает принимать и принимать ставки. Похоже, что собирается играть против всех. Купюры рекой текут к брокерам от толстяка. Интрига подзадоривает и меня. Сосед справа явно рискует. Это видно и по его бордовому вспотевшему лицу. Наконец он останавливается и больше не заключает пари. Наверное, поставил все, что имел. Публика ревет, предлагая еще и еще, но тщетно. Судья понимает, что пора приступать к бою и дает команду хозяевам бойцов начинать.
Зал взрывается, поддерживая своего фаворита. Каждый его выпад встречает бурный всплеск эмоций. Однако все заканчивается удивительно быстро. Фаворит падает замертво в какой-то неестественной позе, уткнувшись раскрытым клювом в опилки арены. Рыжий победитель садится сверху и продолжает клевать уже бездыханное тело. Похоже у него ни царапины. В абсолютной тишине судья аккуратно снимает убийцу с жертвы. Впрочем, это законный победитель. Зал в шоке, это видно по растерянным лицам. Попытки судьи продолжить поединок ни к чему не приводят. Обвисшая тушка бывшего фаворита неподвижна. Рефери коротким жестом объявляет победителя. Все поворачиваются к толстяку, который просто сияет. Купюры рекой текут в пухлые руки соседа справа. Вижу, что какая-то часть денег остается у брокеров и еще одна доля передается на арену. Я так понимаю, что - в фонд будущего обладателя сегодняшнего приза.
- Вот так выигрывают целые состояния, - медленно и четко проговаривает Федор.
Следующие бои проходят в меньшем напряжении. Теперь я различаю больше деталей в поединках, некоторые из которых длятся до пяти-шести минут. Однако такого накала страстей, как это было с рыжим незнакомцем, нет. Вижу, что многие ждут нового выхода бойца, хозяином которого наверняка является толстяк справа. Не случайно он сидел не в зоне больших игроков, а купил дешевый билет повыше. Это психолог. Сделал только одну ставку и выиграл много. Очень много. Он не уходит, значит, будет продолжение. Постепенно сабонг начинает напоминать мне покер, когда за столом появляется неизвестный сильный игрок. Все вроде бы идет своим чередом, но каждый ждет нового выпада незнакомца. И чем дольше продолжается спокойная игра, тем больше накаляется атмосфера. Так и сейчас. Зал вяло реагирует на очередную пару и настороженно ждет. Замечаю, что переговоры по сотовым оживились. Многие с кем-то советуются или уже принимают ставки на будущий поединок. Игра обещает быть крупной.
Наконец на арене вновь появляется рыжий победитель недавнего фаворита. Публика напряженно гудит. Судья делает свое дело, петухи изучают друг друга, а игроки ждут. Когда VIP-зона сделала ставки и брокеры обратились к зрителям, поднимается такой гвалт, что разобрать слова Федора я могу, только приблизившись вплотную. Он советует ставить на рыжего. Достаю тысячную купюру и, кивнув на недавнего победителя, протягиваю деньги нашему филиппинцу. Тот отчаянно жестикулирует, показывая на другого петуха, пытаясь убедить меня, что он того бойца хорошо знает, и результат известен заранее. Понимаю, что идет далеко не первый круг сегодняшних состязаний, и соперник рыжего очень знаменит в здешних местах. Толстяк справа опять принимает и принимает ставки. Судя по количеству пальцев, которые выбрасывают брокеры при заключении пари, суммы очень велики. Наконец, ставки сделаны, судья начинает бой.
И опять публика явно на стороне соперника рыжего бойца. Тот попроворнее и понаглее. Наседает, наскакивает и вдруг отлетает от почти незаметного удара лапой. Словно нога каратиста в круговом "маваси", шпага рыжего описывает блестящую дугу. Его противник бьется с размаха о прозрачный щит, оставляя на нем кровавое пятно. К своему великому удивлению замечаю, что шея у несчастного почти перерезана, и голова болтается на лоскутке кожи. Обезглавленный соперник падает и тут же вскакивает. Делает несколько неосознанных прыжков, а кровь при этом фонтанирует над обрубком шеи. Затем в абсолютной тишине валится замертво.
Поворачиваюсь в сторону толстяка. Он подпрыгивает так высоко, что мне кажется, его будут ловить внизу. Вздох разочарования проносится по залу. То ли от того, что он не разбился, то ли от проигрыша. И снова река купюр течет в пухлые дрожащие от возбуждения руки толстяка. Он в лихорадке засовывает их в появившуюся откуда-то сумку. Явно подготовился товарищ. Похоже, ему проиграли все кроме меня. Филиппинец возвращает мне тысячную купюру и выигрыш. Пересчитываю. Там восемьсот песо. Он ожидает мой вопросительный взгляд, жестом показывая, что одна сотня ушла на арену, вторая осталась у него. Я выиграл почли двадцать долларов. Для многих зрителей это солидная сумма.
Следующие бой проходили какой-то невзрачной чередой, до безобразия похожие друг на друга. Разве что, была пара, закончившая поединок очень быстро - один из противников с позором бежал. Никто его не стал принуждать, но под улюлюканье изгнали. Все ждали рыжего. Я волновался так, словно сам должен был выйти на ринг. Поглядывая на Федора, понял, что и он в таком же возбуждении.
- Финал, - толкает меня в бок наш знаток сабонга.
На арене рыжий. Противник у него так и рвется в бой. Оба словно и не сражались до этого. Свежи и полны сил. Глазища горят, клювами щелкают. Может их наркотиками пичкают перед выходом. Процедура перед боем затянулась. На арене уже трое судей, но на них мало кто обращает внимания. Наконец все формальности соблюдены, и VIP-зрители начинают делать ставки. Вижу, как сидящие в первом ряду игроки, достают откуда-то здоровенные бумажники с ладонь толщиной. Ставки делают денежными пачками. И опять ниточка ассоциаций протягивается к покеру. Там всегда решающим является последний ход. Вся игра идет ради него.
На лице нашего филиппинца растерянность, похоже, такие суммы здесь редкость. Брокеры начинают игру со зрителями. В зале просто шторм. Некоторые размахивают только одной рукой, второю прижимая сотовый телефон к уху. Я тоже делаю ставку на рыжего. Но все внимание, конечно, сосредоточено на толстяке справа. Он едва успевает пригоршнями раздавать купюры из своей необъятной сумки. Один из брокеров хватается за голову, нервными жестами уточняя сумму пари с игроком. Тот соглашается. Брокер поворачивается к раскрасневшемуся толстяку и выбрасывает перед собой несколько раз ладони с растопыренными пальцами. В зале воцаряется необычная тишина. Взволнованный сосед справа какое-то время копошится в своей сумке, потом утвердительно кивает. Становится так тихо, что слышно, как сопят возбужденные зрители, передающие сумку толстяка ошалевшему брокеру. Шепотом спрашиваю Федора, что это означает.
- Миллион... - растерянно отвечает он.
Бой начался под такой оглушительный взрыв голосов, что становится не по себе. Ощущается невероятное возбуждение. Я, помимо своей воли, месте со зрителями начинаю орать, поддерживая рыжего. Мои мышцы напрягаются синхронно с тем, кто бьется на арене. Разум растворяется в заполнившем все сознание азарте, и я делаю выпады и ухожу от ударов вместе с рыжим. Темп поединка с каждой атакой нарастает. Петухи демонстрируют такой арсенал приемов, что я едва успеваю понять, как они это делают. Вот это школа! Брызжет кровь, летят остатки перьев, но они не останавливаются. Напряжение в зале такое, что его, кажется, можно пощупать. После неудачной атаки противник рыжего падает. Он лежит с вывернутым крылом и не может подняться. Публика взрывается, пытаясь помочь ему, но тщетно. Судья не торопится вмешиваться. Рыжий с разбега подпрыгивает, чтобы оседлать поверженного противника и добить. Зал замер. В тот миг, когда рыжий должен уцепиться когтями в спину лежащего петуха, тот молниеносно откатывается в сторону и резким ударом вонзает в атакующего свою шпагу. Смерть была мгновенной. Это происходит в полутора метрах от меня, и я отчетливо вижу детали. Время останавливается, словно это моя жизнь прервалась в ту секунду. Больше всего запомнилось, как рыжий встретился с вечностью. Это было неожиданно для него, но страха или какого-то испуга перед неизбежной смертью не было. Мне даже показалось, что он гордо вскинул израненную голову, выпячивая грудь навстречу блеснувшему клинку. Это было удивительно красиво. Завораживающе. Неожиданно для меня открылся совершенно незнакомый мир. Переполненный эмоциями и страстями. Так иногда открывается случайный попутчик, рассказывая сокровенное незнакомцу. Но то - люди, а это петух.
Рыжий повалился на противника, заливая его своей кровью. Задумка неизвестного тренера была потрясающей и выполнена блестяще. Сидящие наверху не сразу поняли, что произошло, продолжая криками поддерживать своего фаворита. Когда же судья осторожно подошел к застывшим, словно в объятиях, бойцам, над ареной нависла тишина. Мало кто понимал, чья взяла. Воображаемая чаша весов поединка для них еще могла качнуться в любую сторону, и зал замер, словно боясь потревожить невидимую стрелку, готовую указать победителя. Справа что-то хрустнуло. Оборачиваюсь и вижу, что над бледным толстяком склонился щупленький мужичонка. Он взволнованно хлопочет над сделавшим миллионную ставку игроком, который выглядит сейчас более безжизненно, чем его мертвый петух. Впрочем, это кроме меня никого не волнует. Все взгляды устремлены на застывшую пару.
В нависшей тишине судья осторожно поднял обоих противников и встряхнул рыжего, чтобы вытащить застрявшее в тушке лезвие шпаги. Затем положил обоих по разные стороны от себя, демонстрируя публике, что бойцы еще могли бы продолжить. Рыжий так и остался лежать неподвижно, а его противник, как ни в чем, ни бывало, поднялся и принял горделивую позу победителя. Он даже не пытался атаковать, просто наблюдал за поверженным. Теперь и остальные поняли, что были зрителями великолепного спектакля, разыгранного по нотам какого-то таинственного режиссера. И выигрыш стоил того.
Судья объявил победителя. Публика взревела. Брокеры принялись рассчитываться с игроками. К счастливцам потекли купюры, скомканные банкноты летели через ограду на арену. Радость и отчаяние заполнили зал. Я еще раз посмотрел направо. Толстяк сполз на пол, щуплый человечек сделал несчастному укол и начал массировать грудь. Впрочем, кто был на этом спектакле охотником, а кто - жертвой, для меня осталось загадкой. Совершенно растерянный и подавленный наблюдал я за чествование победителя и вручением приза его хозяину. Словно издали доходит смысл слов о том, что лучшего бойца этого турнира ждет счастливая старость – его оставят на продление бойцовой породы. Но все это проходит стороной, не затрагивая мою опустошенную душу… Длинными узкими коридорами мы покидали зал, когда там еще бушевали страсти.
- Много проиграл? - тихо спросила меня Лу.
Я растерянно пошарил по карманам и понял, что поставил, все, что там было. Хорошо, что это были не последние наши финансы в поездке.
- Я отвезу вас в гостиницу, - поспешил выручить меня Федор. - Азарт многое отнимает, но и дает не меньше. А? Надеюсь, у Лу охота была более удачной. Ну, и я кое-кого тут присмотрел в партнеры. Вот вам и сабонг.

174. Новобрачной

Чтоб муж внимал твоим речам,
И не пилил по мелочам,
В постель бы кофе подавал,
Посуду молча вымывал.

Как новоявленный факир,
На блюдце подавал инжир,
До блеска чистил бы сортир,
А вместо водки пил кефир.

Готовил ужин и обед,
Тебя любил на склоне лет.
Вставляй ему, как учит мир
Профилактический клистир.

[найти на сайте] [список авторов]