Либусса шла по темным улицам. Высокая, очень худая, красивая женщина лет тридцати в ультрамодной серебряной куртке с карманами и узких штанах, делающих ее ноги еще более тощими. Огромные желтоватые глаза, ярко алые губы, бледная кожа придавали ее лицу какую-то болезненность. Волосы длинные, блестящие, совершенно белые, сосульками свисали на плечи. Ботинки на мягкой подошве позволяли ей ступать неслышно, по-кошачьи. Она шла не спеша, явно не торопилась никуда, просто прогуливалась, задумчиво наслаждаясь ночным воздухом.
Было приятно вот так прогуливаться по городу после двухдневного сна. Тогда, два дня назад, на улице еще была еще поздняя осень. Чернела мерзлая земля, нависало мрачное небо, голые деревья без листьев нагоняли уныние. Теперь же, казалось, зима вступила в свои права. Снежинки плавно кружились в воздухе, искрясь в полуночном свете фонарей. Они падали на куртку и волосы Либуссы, делая ее еще более красивой и загадочной. Пушистый, мягкий слой снега покрывал осиротевшую землю. Мир вдруг сделался таким маленьким, уютным, даже сказочным. Зима всегда навевает это ощущение сказки.
Позавчера она наконец убила его. Отрезала ему голову. Человеку, которого она целый месяц слушала в трубке телефона, к которому привязалась, которого почти любила. Зачем? Она сама не могла этого объяснить. Она звонила ему и просила после разговора оставить трубку снятой, а сама долго слушала, прильнув к трубке. Слушала, как он ходит, делает домашние дела, шуршит пакетами, смотрит телевизор, спит. Он жил одинокой и скучной жизнью отшельника. Ходил на работу, приходил домой в восемь, покупал себе газету, чипсы, кока-колу и супы быстрого приготовления и садился перед телевизором смотреть очередной выпуск новостей или "дорожного патруля". Когда приходила Либусса, все было по-другому.
Вот и в этот вечер она пришла снова. Он предложил ей поужинать, но девушка отказалась. Она показалась ему какой-то мрачной, слишком задумчивой. Он обнял ее. Она не сопротивлялась, но была холодна и безжизненна с ее бледными губами, впалыми щеками и глубокими мрачными провалами глаз. Потом она помыла голову у него в ванной, пошла на кухню, взяла нож, вернулась в комнату, подошла к нему сзади и…
Было бы очень больно убивать любимого человека, но она не чувствовала ничего. Она с остервенением пилила зубчатым ножом его шею, в которую когда-то долго и с удовольствием его целовала. Кровь залила бежевый пушистый диван, на который опустилось его тяжелое безжизненное тело. Сколько долгих одиноких часов провел он на этом диване перед телевизором, или читая книгу, или разговаривая по телефону с Либуссой. Она всегда тихо сидела и слушала на другом конце телефонного провода, как он ест свои гамбургеры, и смотрит свои новости, и шуршит страницами книги, и иногда пишет ей стихи. Она отрезала ему голову и поставила ее в ванной. Струйки крови медленно стекали прямо в канализацию. Остекленевшие глаза бессмысленно смотрели вникуда. Ты больше не сможешь смотреть телевизор.
Она налила себе в чашку теплой крови, выпила, потом еще полчашки… Облизывала свои пальцы в красном, смеялась, даже плакала. Но слезы ее были фальшивы и холодны. И безразличны. Хотя, кто знает… Все-таки она его почти любила.
Теплая кровь текла по пальцам. Она разрезала грудь и умело выдрала его сердце, словно профессиональный мясник. Сердце, которое любило ее так сильно, как только было способно. Оно было теплым. Либусса переложила его на другую ладонь. Бедное маленькое сердце!
Затем она, насытившись, качаясь, направилась в его опустевшую спальню, опустилась на кровать и почти мгновенно заснула. Как любой насытившийся вампир, она спала долго, почти двое суток. Потом голод снова поднял ее на ноги и погнал вперед, на улицу, неизвестно куда. Она привела себя в порядок, умылась, в последний раз погладила его по голове, попрощалась. Но тут не было ни раскаяния, ни сожаления. Она ведь, наверное, и сама не понимала, что давно уже ничего не чувствовала. Но все-таки она почти любила его.
Она не верила в вампиров. И каждый день убеждала себя, что сама она вовсе не такая, что она просто заболела, что скоро она выздоровеет и все это наконец закончится. Что она наконец очнется, избавится от всего этого, как от страшного сна. Но разве можно выздороветь, если ты уже вкусил крови и плоти ближнего своего? Разве можно излечиться от жестокости, если ты уже научился убивать? Несчастное животное, кровожадная тварь, Либусса…
Голод еще не захватил ее полностью, но уже давал о себе знать. Заныло все тело, закололо в левом боку, начали непроизвольно сжиматься в кулаки и снова разжиматься ее длинные, с безупречным маникюром, пальцы. Постепенно холодело тело, отчего Либусса испытывала страшные мучения. И ничто не могло согреть ее.
Ну и район он себе выбрал! Ни одного клуба, бара, кинотеатра… Так можно было бы поесть быстро и не напрягаясь. Подцепить кого-нибудь молодого и неопытного, юношу или девушку и… Но ни одного клуба, а тем более бара или кинотеатра в округе не было. А Либуссе вдруг захотелось чего-нибудь особенного, экзотического. Например, свежего грудного младенца. Да, она знала, поблизости есть больница. А при всякой крупной больнице обычно есть детское отделение или роддом…
Легкой кошкой перемахнув через высокий больничный забор, она оказалась прямо перед облезлым многоэтажным зданием - роддомом. Все двери были давно закрыты и, наверное, под охраной. Без труда проникнув внутрь через окно первого этажа, Либусса попала в процедурную комнату или что-то типа того. Дальше по полутемному коридору прокралась к боковой лестнице под звучный храп медсестры. Поднялась на седьмой этаж. У Либуссы был очень тонкий нюх. Поэтому она сразу учуяла запах младенцев.
Осторожно выглянув в коридор, она с облегчением обнаружила, что он пуст. От голода и близости пищи у нее уже загорелись глаза и задергалась губа, обнажая нижние клыки. Здесь было очень тепло, приятно оказаться тут после ужасного мороза на улице. Либусса вышла в коридор и потихоньку кралась вдоль него. Первая дверь была открыта. Там в темноте зияла бездонной пустой темнотою сквозная дыра мусоропровода, источая холод и дикий смрад. Казалось, она хранит в себе первозданный ужас, из которого вот-вот выскочат жуткие порождения мрака и хаоса. Другие двери были закрыты. "Ванная", "Клизменная", "Ординаторская", "Столовая"… Коридор заворачивал в сторону. Либусса заглянула за угол. На этаже было пустынно и темно. Тянулись спящие палаты, еще какие-то двери. В конце коридора за столом сидела медсестра и что-то писала в свете настольной лампы.
Внезапно одна из дверей напротив палат распахнулась и Либуссу обдало сладкой волной молочного запаха маленьких детей. Вот удача! Детские боксы совсем рядом.
Пухлая детская медсестра выплыла из открывшейся двери и зашаркала по коридору в сторону родового отделения номер два. Воспользовавшись этим, Либусса проскользнула в детский бокс номер четырнадцать, который нерасторопная сестра забыла запереть на ключ. Здесь было особенно жарко. В нескольких боксах со стеклянными стенами в специальных квадратных люльках спали крепко запеленатые маленькие дети. Либусса зашла в один бокс и огляделась. Тут было около десяти детей. Она наклонялась по очереди над их маленькими красными головками с родничками, которые нестерпимо хотелось проткнуть ногтем, чтобы пить, пить без остановки теплое красное пюре…
От маленьких детей исходил какой-то особенный запах. Он не понравился Либуссе. Она не знала, отчего бывает такой запах. Но один ребенок пахнул по-другому, очень приятно и аппетитно. Это была девочка, милая, словно ангелочек. Наверное, самая симпатичная из малышей. Такая маленькая и хрупкая, что было просто страшно и жалко дотрагиваться до нее. Глазки были закрыты, девочка улыбнулась во сне. Либусса протянула руку и повернула головку ребенка в сторону, в это время острым ногтем на другой руке прокалывая артерию на шее младенца. Кровь маленькими красными капельками заструилась на пеленку и вниз, в люльку. Девочка даже не проснулась, только побледнела, померкла и перестала улыбаться. Либусса припала губами к маленькой ранке и стала быстро высасывать неимоверно вкусную кровь. Да, она не ошиблась: такой вкусной крови она не пробовала еще никогда. Хотелось пить ее все больше и больше, но девочка была совсем крошечная, крови в ней должно было быть немного.
Вдруг ребенок, лежащий справа от Либуссы проснулся и открыл глаза. Увидев страшную черную фигуру, которая, казалось, излучала ужас, ребенок заплакал. Другие дети, разбуженные его криком, тоже проснулись и заплакали, закричали, завизжали хором. Им ответили дети из соседних боксов. Все проснулись. Поднялся страшный шум и крик. Либусса едва успела положить девочку на место и скрыться за шкафом с медикаментами. Пухлая медсестра, запыхавшись, вбежала в помещение и принялась успокаивать детей, подходя к ним по очереди. Над одним ребенком она задержалась, встревожено теребя маленькое обмякшее тельце. В это время Либусса проскользнула за ее спиной и выскочила из бокса.
Лида нервно ходила по палате взад-вперед. Она переживала, что ей не принесли кормить ребенка. Ее соседки давно кормили, а ей опять не принесли. Она родила три дня назад, и с самого начала появились проблемы. Сперва педиатр сказала, что ее девочка теряет в весе и вообще очень вялая. Ребенку пришлось ставить капельницу. Лиду очень пугало то, что капельницу младенцам делают в голову. Потом врачей насторожил нездоровый, слишком бледный цвет лица у девочки. Но все-таки решили перейти на грудное кормление. Однако ела девочка очень плохо. А сегодня ее вообще не принесли к матери. Нервы у Лиды были взвинчены. Она с нетерпением ждала прихода педиатра. За это утро она уже успела предположить самые худшие вещи, которые могли случиться с маленькой дочкой. Первое кормление было в шесть утра. С тех пор Лида и не спала, потому что тогда уже всем принесли детей, а ей - нет. Что же с доченькой? Ее сердце просто разрывалась от страха, она не могла успокоить себя. Ведь дочка - она такая маленькая, хрупкая, такая беспомощная… Слезы беззвучно катились по щекам матери.
Беременность далась ей с большим трудом. Четыре раза пришлось лежать в больнице. Лечиться, чтобы избежать выкидыша. Здоровье у Лиды всегда было слишком слабым. Но она очень хотела этого ребенка, и она его выносила. И не зря: девочка была красивая, словно ангелочек. Она ярко выделялась среди других детей, некрасивых и красных, своей миловидностью. Казалось, она светится изнутри. Лида сразу же полюбила дочку, как только увидела. Она постоянно волновалась за нее, переживала. Первая неудачная попытка кормления грудью вызвала у нее дикую истерику. Всеми вечерами Лида ходила из угла в угол и думала о маленькой. Она боялась любой случайности, способной навредить ее девочке. Это был жуткий, панический страх. Лида очень боялась потерять ее.
Она отказалась от завтрака, так как есть совсем не хотелось. После родов у нее вообще пропал аппетит. Но есть было надо, так как если не будешь есть - не будет и молока - лучшей и самой полезной пищи для ее маленькой дочечки. Лида силой заставила себя съесть полпачки творога, которым поделилась соседка. Творог очень полезен. Потом выпила стакан кефира.
Время тянулось невыносимо долго. Читать никак не получалось. Руки нервно дрожали. Наконец пришла врач-педиатр и принялась рассказывать мамашам о состоянии их детей. Лида с нетерпением ждала, когда до нее дойдет очередь. Приближаясь к ней, врач, как показалось Лиде, очень помрачнела. Но, возможно, это лишь показалось Лиде из-за разыгравшихся нервов. Женщина принялась рассказывать ей о том, что дочка ее внезапно потеряла почти полкило веса, и что это не могло произойти без ущерба для здоровья ребенка. Пришлось снова поставить капельницу, что помешает дальнейшему грудному кормлению в ближайшие два дня. Лида испуганно прижала руки ко рту. Ее широко открытые глаза испуганно смотрели на доктора. Она умоляла показать ей ребенка, но врач уверяла ее, что лучше всего сделать это завтра. Но Лида чувствовала, что если сегодня не увидит девочку, то ночью умрет от переживаний, что и сообщила врачу. С сомнением посмотрев на взволнованную мать, женщина неохотно повела ее к лифту, по пути сообщая, что девочку пришлось перевести в детскую реанимацию и что за эту услугу придется доплатить. Но Лиде все это было безразлично. Главное - поскорее увидеть доченьку. Она молча молилась и готова была заплакать.
Поднявшись на девятый этаж, они прошли вдоль каких-то коридоров и оказались в большом светлом помещении, где в отдельных маленьких боксах в каких-то больших стеклянных ящиках под капельницами лежали дети. Несколько медсестер следили за состоянием детей, попеременно подходя к ним. Это придало Лиде какую-то уверенность в безопасности дочки. Педиатр подвела ее к одному из ящиков, где лежала ее девочка. Она очень изменилась, Лида даже испуганно сжалась при взгляде на нее. Кожа была очень бледной, почти прозрачной, с просвечивающими венами. Девочка спала с каким-то совсем блеклым и безжизненным видом, потеряв былое очарование ангелочка. Щечки ее осунулись, личико было словно восковым, она не шевелилась. Сначала Лида очень испугалась, но потом, присмотревшись, заметила, как девочка едва заметно дышит.
Бедная, бедная дочечка! Такая маленькая, такая несчастная. Как я могу тебе помочь, любимая моя? Как мне отобрать тебя у болезни? Я сделала бы все, что угодно, я с легкостью отдала бы свою жизнь за твою. Только чтобы ты жила, только чтобы ты дышала. Я же так люблю тебя. Я не переживу, если с тобой что-то случится. Пусть лучше у меня будет рак, пусть мне отрежут все руки и ноги…
Лида беззвучно плакала, вцепившись руками в стеклянную коробку с ребенком. Ноги ее обмякли и подогнулись. Слезы текли обильными ручьями.
Вот уже четыре дня Либусса не ела по-настоящему. Обычная еда поддерживала силы, но не избавляла от холода и боли. Тело ее было холодным, словно у покойника, дышать было тяжело, суставы ныли. И ничто не могло избавить от этих ужасных мучений, кроме живой человеческой крови. Вчера она зашла на пункт переливания крови и стащила из холодильника пробирку с кровью четвертой группы, резус отрицательный. Но два глотка холодной не живой крови лишь раздразнили ее аппетит. Ночь Либусса провела в ужасных муках. К утру все тело трясло, как в лихорадке. Ей срочно надо было поесть. Да, сегодня она пойдет в клуб и найдет там себе новую жертву, как всегда. К счастью, ей не придется изобретать ничего нового. Всего лишь очаровать какого-нибудь неопытного любопытного подростка, заманить его на крышу, или в подвал, а там…
А еще с того самого дня, как Либусса пробралась в роддом, ее преследовало навязчивое желание найти того ребенка и вновь попробовать его чудесной крови, если он все-таки выжил. Ведь она ясно помнила, что когда оторвалась от младенца, в нем еще не угасли последние всполохи жизни. Вдруг врачи все же откачали малышку? Она чувствовала себя дегустатором вин, наконец нашедшим свое совершенство, ведь вкус крови этой маленькой девочки был действительно совершенен. С другой стороны, что-то мешало ей вернуться туда. Она подумала о матери этой несчастной девушки. Это было бы жутким несчастьем для нее. Хотя, что ей, Либуссе, до человеческого горя? Все это для нее давно осталось в прошлом, в той, другой жизни, которая сейчас была от нее невообразимо далека. Теперь, когда сердце ее было холодно, как камень, она уже не верила в то, что когда-то чуть сама не стала матерью…
Это было очень давно. У нее тогда был любимый муж, семья, дом. Как-то они ехали на своей машине в гости к знакомым, кажется, на чей-то день рождения. Либусса, словно предчувствуя что-то, почему-то села на заднее сидение. (Как она потом проклинала себя за это!) Черный грузовик врезался в толпу легковушек вынырнув из-за поворота, срезав и смяв всю переднюю часть их автомобиля. На глазах Либуссы ее самому любимому человеку оторвало голову. С тех пор она всегда отрезала головы всем, к кому становилась близка. Это было ей наказанием.
Она была тогда беременна и хотела во что бы то ни стало сохранить ребенка как память о своем любимом муже. Это стало последним лучом света в темном мире ее жизни. Она слишком любила его, а в этом ребенке была часть его. Она жила бы ради этого ребенка, сложись все иначе. Но ей не суждено было стать матерью. Опасная болезнь, ставшая последствием тяжелой травмы при аварии, вскоре отняла у нее этого ребенка и возможность стать матерью впоследствии. Либусса помнила смутно, словно во сне, как она страдала, резала себя ножом, как пыталась покончить с собой. Но получилось ли это у нее - она не знала. Все заволокло холодной пеленой, туманом. И теперь все эти человеческие страсти были так далеки от нее, будто прошло много веков с тех пор. Осталось только холодное безразличие ко всему миру. И еще голод.
Она без труда, как и в прошлый раз, проникла на территорию больницы, пробралась в роддом и поднялась на седьмой этаж. Но, подойдя к детскому боксу номер четырнадцать, она уже по запаху поняла, что девочки в нем нет. Пришлось спуститься на четвертый этаж, в отделение детской реанимации. Обоняние улавливало тонкий запах девочки, отличающийся от запахов других детей. Сюда проникнуть было намного сложнее. На каждом шагу встречался медперсонал. Либусса скользнула в процедурную. Там висели белые медицинские халаты и полиэтиленовые шапочки. Либусса облачилась в форму медсестры. Так ее никто не заподозрит. Ей удалось пройти в отделение незамеченной. Она без труда нашла в одном из боксов малютку и, дождавшись удобного момента, схватила ее и тотчас высосала всю кровь до последней капли, не в силах оторваться. В этот момент в глазах ее больше не было ничего человеческого. Бесполезный маленький трупик лежал на простынке лицом вниз. Посмотрев на девочку в последний раз, Либусса вздрогнула. Она вдруг поняла, что давно потеряла свое человеческое лицо. Но мысль эта не тронула и не расстроила ее сердце, полное холодного безразличия.
Лида совершенно не выспалась. Всю ночь ей снились какие-то бесконечно долгие мучительные сны. То она проваливалась в какую-то яму, то пыталась выбраться из-подо льда, то бродила по нескончаемым темным тоннелям метро, ища выход. Наконец, ночь закончилась и Лида с облегчением поняла, что находится в своей палате. Ее сердце согревало приятное воспоминание о том, что ее дочка пошла на поправку, и что врач обещала ей, если все будет в порядке, выписать их с девочкой на следующей неделе. Почти счастливая, Лида почистила зубы, умылась, ополоснула грудь и вместе со своими соседками села ждать, когда детей принесут на кормление. Вскоре вошла детская медсестра, держа по младенцу в каждой руке. Она раздала детей соседкам Лиды, но не ей самой. Лида встревожено поинтересовалась, почему ей не принесли девочку. Медсестра почему-то испуганно посмотрела на нее и сказала, чтобы девушка подождала прихода врача-педиатра, которая ей все расскажет. И ушла.
Лида начала волноваться. Сначала она почувствовала, что ни кусочка еды она проглотить не сможет. Вихрь мрачных мыслей с чудовищной быстротой завертелся в ее голове. Потом ноги задрожали и подкосились. Лида легла на кровать и закрылась с головой одеялом, не обращая внимания на уверения соседок что все будет хорошо. Ее терзали смутные предчувствия. Они-то счастливые, у каждой ребенок на руках и никаких проблем и улыбка во весь рот. Чем они могли ее утешить? Время тянулось невыносимо долго. Лида не могла это терпеть. Она впала в какое-то тревожное оцепенение, позабыв обо всем, что происходит вокруг. Она не заметила даже прихода своего лечащего врача. Опустив глаза, женщина, сбиваясь, сообщила, что девочку спасти не удалось, что ее сердечко не выдержало и она умерла сегодня ночью. Лида смотрела на врача невидящими глазами и ничего не понимала от переживаемого шока. Затем она вскочила с постели, сбросив с себя оцепенение и принялась кружить по палате, вцепившись себе в голову и выдирая волосы. Затем стала рвать в клочья свою ночную рубашку и халат, биться головой о стены и кровать. Соседки с ужасом выскочили из палаты. Врач попыталась схватить девушку, но безуспешно: та вырывалась со страшной силой. Потом упала на пол и зарыдала, ногтями обдирая линолеум.
Врач не уходила, сидя на краю кровати и повторяя утешительные слова. Это продолжалось, кажется, больше часа. Лида стала жалобно просить у нее, чтобы ей принесли тело ребенка и чтобы ее выпустили сегодня же, но врач сказала, что это только навредит ей сейчас и что ей лучше остаться в больнице еще на пару дней из-за осложнений ее состояния. На Лиду было страшно смотреть. Она ногтями в кровь разодрала свое лицо, шею и грудь. Бедненькая-бедненькая доченька… Милая маленькая доченька… Лида больше не будет кормить ее грудью и не ощутит теплоту ее нежной младенческой кожи, не услышит ее дыхание… Невыносимо больно было думать об этом.
Наконец она успокоилась и снова впала в оцепенение. Врач пыталась заговорить с ней, но безуспешно. Тогда она поменяла безжизненно сидящей девушке разодранную рубашку на новую, отерла ей лицо мокрым полотенцем, и покинула палату, время от времени заглядывая, чтобы посмотреть, все ли в порядке с ее пациенткой. Лида сидела, не двигаясь. Надо было еще сообщить родным девушки о несчастье.
Соседки потихоньку стали молчаливо возвращаться на свои места, с опаской глядя на Лиду. Та сидела молча, не подавая никаких признаков жизни и смотрела в никуда. Наконец она все с тем же взглядом встала с кровати, на деревянных ногах дошла до двери туалета и зашла туда. Соседки сидели молча опустив глаза, боясь смотреть друг на друга.
Лида так больше и не вышла из туалета. Когда через полчаса одна из женщин решила заглянуть в туалет, то обнаружила, что во всех кабинках пусто, а окно настежь открыто. Холодный ветер пробирал до костей. Женщина испугано подбежала к окну и посмотрела вниз. Ее самые худшие опасения оправдались: распростертое тело Лиды в одной сорочке лежало на асфальте, исписанным гигантскими надписями, которые обычно оставляют под окнами роддома для своих жен счастливые мужья.
Ну ты и тварь, Либусса! Пусть никто не узнает о твоих злодеяниях, но когда-нибудь я найду тебя и убью. Ты недостойна жизни в этом мире среди людей, потому что ты уже не человек. Ты достойна ненависти, ты достойна уничтожения. Ты оскорбляешь жизнь людей, отнимая ее, потому что ты безразлична. Ты виновна в своем безразличии, с которым ты гасишь трепещущие огоньки человеческих душ. Кто дал тебе право решать, кому жить, а кому умереть? Тебе придется заплатить за все, как только я найду тебя…
Охранник накрыл тело Лиды белой простыней и на ней тотчас поступили багровые пятна. Вечером приехал ее муж.Страница автора: www.stihija.ru/author/?Lady~Panika Подписка на новые произведения автора >>> |
