- ГЛАВА 7 -
Съехав с шоссе и повернув на улицу, где находилась Юлькина дача, Лёшка увидел машину скорой медицинской помощи, выезжающую из посёлка. «Это сама судьба посылает мне их!» - подумал он и включил аварийку, стал сигналить. Машина остановилась.
Лёшка выскочил из машины и бросился к скорой, рванул дверь что есть силы.
- Ты ж дверь так снесёшь! – закричал водитель скорой.
- Доктор, пожалуйста, поезжайте за мной! Я ещё ничего не знаю, но чувствую, что что-то страшное случилось с моей женой! Умоляю!
И даже сам не понял, как это сразу он назвал Юльку женой.
Он сел за руль, скорая развернулась и поехала вслед за ним.
Калитка была заперта. Лёшка одним махом перескочил через забор, сбросил щеколду с ворот, чтобы скорая могла въехать на участок.
Издалека он увидел Юльку, лежащую на ступеньках беседки. Рубашка совсем промокла, сделалась прозрачной и облепила контуры её красивого тела.
- Что тут? – спросил подошедший доктор.
- Не знаю…
- Да, суицид, похоже. Видишь, коробка из-под снотворного?. Фельдшер, давай кружку, промывать будем. Быстро! Быстро все делают то, что я скажу. Вопросов не задавать! Начали! В дом не понесём, и так промокли, да и грязи будет много. Давай, мужик, в дом, вода нужна. Много воды и полотенце побольше принеси! Одеяло! Пошёл, я сказал! Бегом!
…Гроза давно уже ушла…Стало очень тихо, ни один листочек не шевелился в Юлькином саду.
- Закурить дай, - врач устало опустился на ступеньки террасы.
Лешка протянул ему пачку сигарет, которую всегда носил для друзей, хотя сам никогда не курил.
- Слушай, - продолжал доктор, - или я обознался или ты бас-гитарист из того ансамбля, что позавчера в «России» выступал… Меня жена туда потащила, пойдём, говорит, жуть, как хорошо они поют… Она всё ходит и напевает: «Словно сумерек наплыла тень, то ли ночь, то ли день…»
- Нет, не ошибся, - Лёшка не очень любил, когда к нему приставали с такими вопросами, но этому человеку, который вытащил Юльку с того света, резко ответить он не мог.
- Во, смотрите, что на столе в беседке нашёл. Промокла вся… – сказал фельдшер, приехавший с доктором, протягивая Лёшке тетрадь. Это был Юлькин дневник, - чего ж это она у тебя вытворяет?
- Долго рассказывать…
- Знаешь, по-хорошему, её бы в больницу надо, в кризисный стационар, куда мы всех самоубийц откаченных возим…
- Нет, нет! – Лёшка с надеждой посмотрел на врача.
- Ладно, я пришлю тебе сегодня сиделку. Она все лекарства необходимые привезёт. Я уж позвонил ей, через часок, думаю, будет здесь.
- Не заплутает?
- Нет, мы этот посёлок хорошо знаем. Тут всё художники, поэты да музыканты… Творческие все личности, ё-моё… Только проблемы у всех вас одни. Вы ж не такие, как все…Всё у вас кризисы какие-то. Ну, да ладно, ты и сам знаешь.
- Сколько я должен, док? – спросил Лёшка, - вы ж тут с нами почти пять часов сидели…
- Вот сиделка приедет, с ней и расплатишься, как сам решишь… Это жена моя. Она хорошая медсестра, не подведёт…
- Спасибо!
- А ты давай свою жену в чувство приводи, гитарист, чтоб больше такого не вытворяла. Ну, будь спок! Поехали, Валера, заводи…
Лешка постоял за воротами, посмотрел им в след, пока скорая не скрылась за поворотом на шоссе.
Дневник, и, правда, здорово намок. Лёшка держал его, как будто хрустальную вазу. Он понимал, что там – что-то такое, что даже ему не положено узнать. Ах, как хотелось приоткрыть обложку и прочитать хотя бы пару страниц. Нет, нельзя…!
- Нельзя, - сказал он сам себе. И пошёл в дом. Потихоньку поднялся на второй этаж, приоткрыл дверь в комнату, где лежала перенесённая из беседки Юлька. Дневник положил рядом с её подушкой. Тетрадь соскользнула с кровати и упала, раскрывшись. Одна из страниц полностью была исписана его именем. Красивым Юлькиным почерком было много-много раз выведено – Лёша, Лёша… Он захлопнул тетрадь и запихнул её под подушку, на которой лежала Юлька.
Юлька была белей наволочки на подушке. Ресницы подрагивали во сне. Он стоял и смотрел на неё. Господи, как же это получилось так?! Юля, девочка моя, как же ты Могла…Нет, не то он думает… Как же ты Смогла вынести эти двадцать лет разлуки! Он присел на корточки и взял её беспомощно лежащую руку… Ту руку, которая так нежно и крепко обнимала его…А как же он-то смог прожить всё это время, по каким дорогам так долго ходил, что увело его прочь и так надолго… Для него самого это оставалось загадкой.
У ворот дачи просигналила машина.
Лёшка спустился и пошёл открывать калитку. Это была медсестра, которую обещал прислать доктор.
Он проводил её к Юльке в спальню. Она поставила свой баул на пол, спросила, где можно умыться. Потом, переодевшись в халат, попросила Лёшку не беспокоить их с Юлей. Когда будет надо, она позовёт его.
Лёшка спустился вниз. В доме стало прохладно и влажно после сильнейшего ливня с грозой. Да и самого его стало познабливать, ведь промок до нитки, пока бегал под дождём, исполняя все приказы доктора. Лёшка спустился с террасы и пошёл бродить по участку, нашёл навес, где были сложены дрова. Достал из багажника сумку со своими вещами, чтобы переодеться во всё сухое.
Потрескивающие в камине дрова немного успокоили его. На кухне сварил себе глинтвейн и уселся в глубокое кресло, прикрыв ноги пледом, который лежал на подлокотнике. Он любил наблюдать за огнём…
Нервное напряжение прошедшего дня, всё произошедшее утомили его. И успокаивала лишь одна мысль – он успел! Он успел… Даже страшно подумать… Да и не надо теперь думать об этом. Он – здесь. Это самое главное. А Юля – поправится. Не может быть иначе. Зачем бы тогда судьба, пославшая так много испытаний, свела их тогда в Шереметьево. Кто вдруг шепнул ему на ухо имя той, которая была дороже всех на свете?
И всё же… В памяти какой-то провал. Сам себе он не может многого объяснить.
Лёшка прекрасно понимал, что сегодня они встретились совсем другими людьми.
И им обоим ни к чему, может быть, теперь узнавать о чём-то … Есть вещи, которые навсегда должны остаться тайной. Изменить ведь всё равно ничего нельзя. А будешь думать, так это лишь головная боль. Да сожаление о потерянном времени…Теперь, сидя у камина в полузабытьи, как и все эти двадцать лет, которые он находился в таком же состоянии, он всё время вспоминал одно и то же. А дальше был какой-то провал памяти…
А тогда…
Тогда осенью они с Юлькой купили отличный костюм в ГУМе. Кримпленовый, с отблеском. И на сцену не стыдно выйти и жениться – в самый раз. Он крутился перед зеркалом, словно девчонка. Костюм сидел как влитой. Словно специально с него мерку снимали.
- Мам, посмотри ещё разок…
- Да хватит уж крутиться! Юля смеяться будет, когда узнает, что так модничаешь.
- Не будет…
Вечером ему предстояло отыграть на чьей-то свадьбе, руководитель ансамбля позвонил накануне и сообщил, чтоб Лёшка был готов поехать в Немчиновку. Ну, вот, значит, ещё немножко денег ему удастся заработать, чтобы добавить и купить Юле колечко. Он присмотрел уже в ювелирном на Калининском проспекте.
Он влез в коробку, куда складывал деньги, пересчитал. Отлично! И мама с папой обещали немного добавить.
Хорошо, что мама так к Юле относится. И не против того, чтобы поженились… Понимает, сама за отца в восемнадцать вышла. Только вот Юлина мама его не очень жалует. Да ничего, утрясётся. Они же учатся пока, Юлька подрабатывает тоже, какие-то картины свои иногда сдаёт на продажу. С детьми пока подождут, доучиться надо, а на жизнь хватит. И жить есть где. К Юле, конечно, он не пойдёт, а она не против, чтобы поселиться у него. Мама комнату обещала освободить. А потом бабушку к себе перевезёт, а они в её квартиру поедут. Хорошо! Как все хорошо!
Только иногда одна мысль пугала его, - вдруг бы, тогда летом после выпускного, он не пошёл бы пешком, а спустился бы в метро… Даже страшно подумать, он никогда не встретил бы свою Юлю…Другую девушку на её месте он и представить теперь не мог.
И откуда взялась тогда Любаня на свадьбе в Немчиновке? Как она попала туда? Ведь на танцах он избегал всяческого контакта с ней…
Так и сидел он в кресле, пока не задремал. Или ему только показалось, что он дремлет? Сначала раздался какой-то свист, вроде ледяной ветер задувал откуда-то. Но ни одна занавесочка не дрогнула на окнах террасы. Стало очень холодно. Лёшка поёжился. Беззвучно приоткрылась дверь на террасе. И теперь он уже точно не мог понять, спит он или это всё происходит наяву. Он протёр глаза. В кресле напротив сидела та самая уличная гадалка из Мехико. Он хотел встать, но ноги не слушались его. Со второго этажа, где были Юля и медсестра, не раздавалось ни звука. Наверху было тихо и темно, словно там и не было никого.
Индианка сказала своим гортанным голосом: «Сейчас я покажу тебе то, что ты не знал до сих пор. Моя сестра просила меня об этом. Это она приходила к тебе в ту ночь, когда умерла твоя жена. И это она подвела тебя тогда ко мне в Мехико. Её чары над тобой иссякли, потому что ты вспомнил имя – Юлия. Смотри же теперь!»
Она махнула рукой, и зеркало, висящее над камином превратилось в экран… И Лёшка увидел то, что не давало ему покоя все эти годы, пока он был в разлуке с Юлькой. Это был какой-то странный, мистический фильм. Руки и ноги его онемели, язык стал таким тяжёлым, что невозможно было вымолвить хоть слово. От взглянул на соседнее кресло. Старуха-индианка по-прежнему сидела там, закрыв глаза, изредка затягиваясь своей трубкой. Лёшка перевёл взгляд на зеркало…Это был страшный «фильм»…
* * *
- Эй, малАя, чё стоишь одиноко, подходи, закурить есть, - девчонки рассмеялись, - Ты откуда такая взялась?
Любаня подошла к девчонкам: «С Кунцева. Слышала, у вас в Одинцове танцы хорошие. Приехала посмотреть. Говорят, мальчишечка какой-то тут есть среди музыкантов, девчонки говорили, - жуть, какой хорошенький…»
- Смотри, за погляд денег не берём, - девчонки засмеялись, - мы уж насмотрелись. Да всё без толку. Он концерт отыграет, так прыг сразу в автобус. Даже винца с нами не выпьет…Чудной! Или женилка не работает…
Девчонки загоготали.
Эти слова задели Любаню, не привыкшую, что кавалеры от неё отмахиваются. Это она отмахивалась, - липли, как осы на варенье. Но она не подала виду. Хитрости ей было не занимать. С острым носиком и чуть раскосыми глазами она была похожа на лисичку из мультфильма. За что в своем родном ПТУ и получила прозвище Лиса.
«Это он с вами не выпивал, а со мной – выпьет и женилка заработает так, что Вам и не снилось!» - усмехнулась про себя девушка.
Любаня была девушка не их трусливых, учёба в швейном ПТУ, кроме шитья, многому её научила. Лет ей было шестнадцать с половиной...
Она взяла предложенную сигарету и затянулась. Так она познакомилась с одинцовскими девчонками, которые каждый пятничный и субботний вечер проводили на танцах. Кто-то из них ещё учился в школе, кто-то работал уже в Кунцеве на «Иголке», так называли Кунцевскую игольную фабрику, кто-то, как и сама Любаня, учился в ПТУ. Контингент на этих танцах был своеобразный. Они скидывались, кто, сколько может, покупали дешёвого портвейна, сигарет. Выпив и развеселившись, приставали к ребятам, или плясали сами по себе целой толпой. Те, кому удалось подцепить кавалера, уходили гулять в ближайший лесочек между Одинцовым и Баковкой, а остальные, наплясавшись, бродили с улюлюканьем по улицам у самой станции, чтобы не опоздать на последнюю электричку тем, кто был не местный.
Милиция, дежурившая у танцплощадки знала их наперечёт, потому что многие были на учёте в местном отделении ещё со школы. Но никого не трогали, если только драка вдруг не завязывалась из-за неподелённого кавалера. А дрались жестоко, до крови, даже парни их побаивались…
Сентябрь был в тот год тёплый и сухой, танцы ни разу не отменили.
Приехав в очередную пятницу, Любаня привезла с собой ещё и подругу. Та хотела попасть к старухе-сербиянке, чтобы погадать на своего парня. Очень девчонки старуху ту хвалили. Старуха эта жила у станции в стареньком покосившемся домике, днём пользовала народ от ячменей и рожи, да заговаривала грыжу у младенцев, а по вечерам к ней стекались женщины, чтобы погадать, да травки какой-нибудь специальной попросить, если вдруг муж стал на сторону глядеть. Приезжали и из Москвы и из другого конца области.
Любанина подружка не танцевала, а просто разглядывала ребят, играющих в ансамбле.
- Этого знаешь? - толкнула она в бок Любаню, указывая на Лёшку.
- Не-а…Сама посмотреть на него приезжаю.
- Хорошенький мальчишечка… Чей?
- А кто его знает, говорят, он от всех шарахается. Ребята-то все с МРТЗ, а он учится где-то, забыла, как называется…Да, ну его! – схитрила Любаня.
- Я тебя не узнаю. Займись. Ты любого очаруешь…Тем более что ВитькА своего шуганула.
-Да на фиг он мне сдался. Прямо, как девочка-целочка, а не парень, - Любаня засмеялась, но что-то ёкнуло где-то там, под ложечкой. Парень-то этот явно ей уже приглянулся. Только странный какой-то, не курит со всеми. Портвейн после танцев с ребятами распивали, он не стал… Прыгнул сразу в концертный Пазик.
… Оставив Любаню на танцах, девушка направилась к сербиянке. Домик её нашла быстро.
У двери стояла метла.
- Эх, знать, старая, летает по ночам, - усмехнулась девушка и потихоньку стукнула в дверь три раза, как было ей наказано. Дверь беззвучно открылась. Она вошла в полутёмные сени, лампочка была, наверное, ватт на 20, не больше.
- Заходи, - услышала молодой голос, совсем не похожий на старушечий.
Она прошла дальше и разглядела старую, сгорбленную женщину, с удивительно яркими блестящими глазами.
- Знаю, зачем ты пришла. Всё сделаю, но ты мне должна помочь, - сказала старуха.
- Чем? – удивилась девушка.
- Ту, что с тобой на танцы приехала, приведи мне в следующий раз, Любаню твою.
Девушка остолбенела. Ведь не говорила она ещё ни слова, а старуха даже имя Любкино знает.
- Приведи, а всё твоё исполнится сразу, как она порог этот переступит…
- А если не пойдёт?
- Слово заветное скажи…
- Какое? Я не знаю…
- Завтра утром чай пить будете, добавь ей вот это а чашку. А слово услышишь утром, как проснёшься, а теперь – ступай…
- А она что, ночевать у меня будет?
- Слишком много вопросов задаёшь, ступай уже…
С этими словами бабка сунула какой-то кулёчек её в руку и оттолкнула от себя.
Что-то засвистело, словно ветер перед бурей, закрутилось перед глазами, а когда девушка опомнилась, то поняла, что едет домой в электричке, а Любаня дремлет у неё на плече и что-то шепчет во сне. Она прислушалась. «Лёха, Лёха… не бойся меня...», - шептала во сне Любаня.
- Следующая станция Кунцево,– прошипел динамик в вагоне.
Надо было будить Любку. Та открыла глаза, ничего не понимая. Подруга крепко взяла её за руку и вывела в тамбур…
Двери с шипением закрылись, и девушки остались одни на полуночной платформе…
Они спустились к остановке автобуса, который ходил до Любаниного дома. Постояли с полчаса. Автобусов не было.
- Пойдём ко мне ночевать, - сказала девушка не своим голосом. Она вдруг вспомнила бабкины слова про завтрашнее утро и испугалась. Сонная Любаня послушно побрела за подругой.
Утром всё случилось именно так, как и сказала бабка. Любаня сразу же согласилась пойти к ней в следующую пятницу. Неделя пролетела быстро, одним мгновением… Как будто специально кто подгонял время…
Любаня пришла к сербиянке одна, как та и просила.
- Что хочешь? – спросила старуха.
- Парень есть один…
- Знаю. Алексей…
- Бегает от меня. А мне он только нужен!
-Ты точно уверена, что именно он тебе нужен?
- Да! Мой должен быть!
- Месячные когда у тебя будут?
- Месячные? А причём это здесь…
- Вопросов не задавай, а только слушай и отвечай, - резко сказала бабка.
- Хорошо… Скоро начнутся… Дня через три…
- Тряпочку мне принесёшь… Чтоб кровь твоя была.
- Тряпочку? Ладно…
- И кагор в церкви купи. Новый мне нужен, нераспечатанный…Когда ко мне пойдёшь, смотри, чтоб никто не знал об этом. Ни одна живая душа…
Через неделю Любаня привезла всё бабке, как та и наказывала ей. бабка посадила её, накрыла ей голову платком и стала что-то шептать. Потом сказала: «Сейчас будешь повторять за мной, да не ошибись, не то придётся через год приходить…»
- Ладно, - кивнула Любаня.
Что-то звякало, шипело. Булькало вино, наливаемое бабкой из бутылки.
- Теперь слушай и повторяй… Раб Божий Алексий, всё, что видишь перед собой, забудь… Имя Юлия – забудь. Имя наречённой своей запомни – Любовь….
Любаня усердно повторяла. Бабка замолчала, и по звуку Любаня поняла, что она что-то разрезает.
Потом бабка замолчала и сдёрнула с Любаниной головы платок. У Любаниних ног валялось разрезанное пополам яблоко, половинки которого сморщивались на глазах. Ей стало жутко.
- Вот тебе вино на твоей крови заговорённое. Дашь ему испить. Из трёх разных посудин. Да смотри, посуду не перепутай. Если сама этого вина выпьешь, смерть тебя быстро найдёт. А сделаешь, как я сказала, будет с тобой навеки. С его памяти всё сотрётся, как только вина этого пригубит. Только на тебя смотреть будет, никого другого не увидит, будто и нет никого. И забудет даже имя той, которая сейчас рядом с ним. Всю твою жизнь с тобой будет. Держи! Сама не пей, запомни! – последние слова бабки отразились эхом где-то под крышей её домика. Запомни, запомни, запомни…
Любаня взяла склянку: «А где ж мне напоить его? Он не пьёт ничего и ни с кем?»
- Приведёт его дорожка к праздничному столу, рядом сядет. Тут не теряйся и не бойся. Только не перепутай и сама не пригуби ни капли…Запомни, ни капли! Иначе, всё потеряешь. А кто другой допьёт, тому ничего не будет. Ступай теперь! Да не оглядывайся до самого дома и ни с кем по дороге не говори.
Любаня хотела уж было выйти, да спохватилась, что забыла денег бабке дать.
- Не надо, - отстранилась бабка, - ты за всё потом заплатишь… Когда время придёт.
- А когда? – переспросила Любаня, - вдруг у меня не будет тогда или не хватит.
- На всё хватит…В должниках не останешься. Ступай уже!
Любаня поджала губы и вышла. Так, не оглядываясь и ни с кем не говоря, доехала до дома. Уже в подъезде встретилась ей соседка: «Здравствуй, Любушка!»
Любаня промолчала и быстро пошла вверх по лестнице.
- Совсем девка испортилась, не здоровается даже, - проворчала вслед соседка.
Дома Любаня спрятала склянку, чтоб никто не видел.
А через два дня подружка пригласила Любаню на свою свадьбу. Она выходила за парня, с которым познакомилась на танцах.
- Радуйся, - сказала она Любане, - мы ансамбль этот на свадьбу играть пригласили. И красавчик твой Леха там будет. Не зевай.
И тут Лёшка увидел, как подсаживается за праздничный стол вместе с ребятами. И невеста вместе с Любаней подносят им вина. Он берёт бокал и выпивает всё до дна. Голова кружится у него… А Любаня уже протягивает ему другой бокал. И он опять выпивает его. Потом роняет на пол…
- Налей ещё!
- Держи! – Любаня протягивает ему третий бокал.
Но до конца он не допил… Поставил на стол… Надо было идти на сцену играть…
Зазвучала музыка. Любаня, довольная тем, что всё получилось, замурлыкала, подпевая…
Подошла официантка, чтобы убрать грязную посуду.
- Это ты не допила? – спросила она у Любани, - допивай, я должна убрать…
Любка обернулась и, забыв бабкин наказ, допила то, что осталось в Лёшкином бокале…
……….
Индианка махнула рукой и видение исчезло.
- Теперь ты забудешь это навсегда. А Юлия никогда не вспомнит своих страданий… Я освобождаю вас обоих…Так просила меня моя сестра…Скоро ты уснёшь. И забудешь всё… Склеились половинки вашего яблока…
Откуда-то из-за спинки кресла вылетело яблоко. Оно быстро вращалось и искрило. Потом вдруг резко остановилось и упало в Лёшкины ладони. Яблоко это было такое тёплое, словно живое.
В это время хлопнуло окно на террасе, опять холодный ветер ворвался со свистом, комната закружилась вокруг Лёшки. Они зажмурил глаза… И вдруг стало совсем тихо и тепло. Яблоко в его руках светилось.
Он пошевелил руками и ногами… Попробовал что-нибудь сказать. Фраза, слетевшая с его уст, окончательно привела его в чувство.
- Юля, я люблю тебя…
Взглянул на соседнее кресло. Оно было пусто, только несколько дымовых колечек от трубки индианки ещё витали в воздухе.
Он налил себе ещё глинтвейна и закрыл глаза… Ему тоже надо выспаться… Засыпая, он вспомнил последние события, связанные с Любаней. Вспомнил, чтоб, проснувшись, забыть навсегда.
…Тогда, почти двадцать лет тому назад, Любаня умерла ночью в больнице. Умерла одна, так и не дождавшись утра, что бы покаяться ему перед смертью в том, что ходила к старухе-сербиянке привораживать его. Она что-то шептала, пытаясь попросить соседку по палате, чтобы та передала её слова Лёшке, но ей только казалось, что она говорит громко…Она просто бредила. Её голоса никто из соседок не услышал. И она просто уснула…Навеки.
Да и Лёшка всё равно ни разу не был в больнице у Любани. Мальчика-дауна, которого она родила ему, он не видел. Она сразу отдала его в дом малютки, хотя и не отказывалась от него насовсем. Она просто не знала, что с ним делать. И стала почти каждый вечер напиваться. Он догадывался, на какие деньги она пьёт. И возненавидел её за постоянные пьянки, каких-то непонятных гостей в доме тёщи…Из молоденькой женщины, даже ещё совсем девочки она в мгновение ока превратилась в неопрятную особу с одутловатым сине-фиолетовым лицом и страшным сивушным запахом, которым, казалось, пропиталось всё в их доме.
Потом он узнал, что ребёнок умер в больнице. И это никак не отозвалось в его душе.
Собрав однажды вечером вещи, он просто тихо вышел из квартиры, дав себе слово никогда больше не возвращаться сюда. Единственное, что осталось висеть в шкафу, - его костюм, который они покупали с Юлькой и в котором он женился на Любане. Он поехал к тётке, которая жалела его и выделила комнату. Ему было стыдно возвращаться домой.
Но самым страшным было то, что пропало вдохновение… Он не слышал больше новых мелодий для своих песен. И это пугало его больше всего.
Так прошло почти полтора года.
Он не знал, что после его ухода, тёща несколько раз звонила Юлькиным родителям и устраивала скандалы, решив, что он ушёл к Юльке. Родители Юльке ничего так и не сказали, решив не травмировать её ещё раз.
Даже и развестись с Любаней он не успел: она попала в отделение наркологии с алкогольной интоксикацией.
Когда она умерла, тёща позвонила ему, плакала и просила прощения. Он молчал. Ему некого было обвинять, кроме самого себя. Пошёл в церковь… Постоял… Хотел спросить, куда свечку за упокой поставить, но постеснялся. Ни одной молитвы он не знал. Просто разговаривал с Богом.
В ту ночь, когда умерла в больнице Любаня, он проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Он открыл глаза и на фоне окна увидел сгорбленный силуэт. Испугался и сел на постели.
Чей-то голос в темноте сказал ему: «Теперь ты свободен. Она за всё заплатила, потому что должна мне была. А ты… Двадцать лет бродить будешь, пока на нужную дорогу выйдешь. Там она ждать тебя будет…»
- Кто, Любаня?
- Нет. Пока имени её не вспомнишь, не встретишь её.
- Кого не встречу?
- Суженую свою. А на похороны – не ходи. Утром всё забудешь, что ночью слышал.
- Почему?
- Свободен…Свободен. Свободен!
И это последнее слово эхом прокатился по всей квартире. Какая-то сила толкнула его на подушку. И он провалился опять в сон.
Утром пытался вспомнить, что это такое было с ним ночью, но не мог. Только почему-то так стало легко, словно кто груз какой с плеч скинул. Даже сутулиться перестал.
И на похороны он не пошёл…
Поехал покупать новую гитару.
Нет, ничего этого он не расскажет Юльке. И не о чём не спросит её. Пришло время обо всём забыть. И опять цветёт сирень. И Юлькины волосы также пахнут, и этот запах сводит с ума.
Так Лёшка незаметно уснул. Впервые за двадцать лет уснул умиротворённым сном. Когда открыл глаза, солнце ярко светило в окна террасы. У двери, уже собравшись в дорогу, стояла Юлькина сиделка. На столе перед ним стояла чашка с горячим кофе.
Сколько же он проспал!
- Просыпайтесь, просыпайтесь! – сказала медсестра, - С Юлей всё уже нормально. Ночью у нас на втором этаже не было света. Я звала Вас… Но Вы так крепко спали. Приведите себя в порядок и идите к ней, она ждёт Вас… До свиданья!
Лёшка вскочил, полез в бумажник и расплатился с сиделкой.
Свежий после душа, в чистой рубахе, в кармашек которой он переложил колечко, он вдруг остановился у лестницы и понял, что ему страшно…
Если не считать встречу в Шереметьево, они не виделись с того самого момента, когда Юлька высыпала ему на голову печенье из пакета.
- Юля…- тихо позвал Лёшка, - Юля…
Она остановилась у лестницы. Как давно она не слышала его голоса… Как давно он не звал её по имени. Как же всё замёрзло внутри, заледенело… Она потихоньку стала спускаться к нему.
Этот единственный пролёт лестницы показался ей бесконечным, так о многом она успела подумать, пока спускалась к Лёшке.
Она спускалась потихоньку, не зная, о чём она должна говорить. Прежние слова любви и нежности были покрыты в душе таким слоем обид и времени, что придётся сломать немало ногтей, разгребая всё это. Но там, под этим слоем, всё ещё теплился тот единственный едва тлеющий уголёк. Надо начинать всё сначала, осторожно снимая бинты с ещё ноющих ран. И любое резкое движение воздуха, даже не ветер, холодили новую кожу и вызывали желание крепче забинтовать невидимыми бинтами времени. Этому её научила жизнь.
Но сейчас она не знала, есть ли бальзам на эти раны у этого человека. Она надеялась, что сегодня их пути опять пересеклись уже для того, чтобы больше никогда не расходиться.
Долго, очень долго брели они, спотыкаясь и падая иногда каждый по своей дорожке, но насмешница-история, не терпящая сослагательного наклонения, всё-таки свела их с Юлькой сегодня, значит, они должны попробовать начать всё сначала. Да и Лёшка прекрасно понимал, что малейший его промах разрушит раз и навсегда его последние надежды исправить свои ошибки, стать опять для Юльки тем единственным и неповторимым, тем, кого она ждала и желала в тот Новогодний вечер…
Ну, вот и последняя ступенька. Юлька без сил опустилась на лестницу.
- Здравствуй..., - тихо сказал Лёшка и сел рядом, - Ты ещё помнишь меня? - и поперхнулся.
Так и просидели они, не проронив ни единого слова почти до самого вечера.
- Холодно, сказала Юлька, - разожги камин, пожалуйста.
Лёшка подбросил ещё несколько поленьев в огонь и, наконец, обнял Юльку. Уткнулся в её прекрасные волосы и задохнулся…
Рядом с ним у камина сидела совсем другая, взрослая женщина, настолько взрослая, что та девочка, прильнувшая к нему в новогодней электричке, казалась ему сном.
Разожжённый Лёшкой камин немного освещал гостиную. Лёшка опять спросил: «Ты ещё помнишь меня?»
- А я и не забывала ни на минуту…
- Я никуда отсюда не уйду. Никогда… Если ты только простишь меня…
- Я давно тебя простила.
- Я не хочу ничего знать, кроме одного, ты ещё любишь меня?
Юлька заплакала. Как она мечтала сказать ему эти слова…
Он крепче обнял её. Огонь в камине разгорелся и согревал их, промокших и замёрзших на жизненных дорогах.
- Подожди минуточку!
Юлька вдруг вскочила и быстро стала подниматься к себе в спальню. Там под подушкой лежал её дневник. Она решила сжечь его. Все эти годы, заполняя дневник, она думала и мечтала об одном – наступит момент, и она сожжёт его. Никто не должен прочитать её записи. И самой ей теперь они не нужны.
Сев опять рядом с Лёшкой, она швырнула дневник в самый центр камина, где огонь мгновенно охватил его…
- Что это? - спросил Лёшка.
- Это печаль-тоска моя догорает…
Вскоре то, что было когда-то дневником, превратилось в кучку пепла.
На следующее утро, потихоньку встав с кровати, чтобы не разбудить сладко спящего Лёшку, Юля спустилась к камину и собрала в ладони пепел от дневника. Она вышла на улицу, подняла высоко руки и раскрыла ладони…
Утренний ветерок подхватил с Юлькиных ладоней остатки дневника, поднял их высоко в небо. Вдруг это облачко превратилось в небольшую тучку, сверкнула молния, раскатисто ударил гром средь ясного неба, и ливень обрушился на кусты сирени.
Это были Юлькины слёзы, которыми она поливала страницы дневника. Сиреневый куст засветился от пролившейся влаги и повернулся всеми своими ветвями к Юльке.
Она улыбнулась и пошла в дом…
1999-2006
Страница автора: www.stihija.ru/author/?RUTA~JURIS Подписка на новые произведения автора >>> |
