СтихиЯ
реклама
 
paranoid
Танатология (окончание)
2006-08-04
15
5.00
3
 [об авторе]
 [все произведения автора]

Завтра наступило очень быстро. Разбуженный будильником, я в полусне оделся, выпил две чашки кофе, и вышел немного постоять на улице. Газет ещё не было, но разносчик должен был вот-вот появиться. Утро было необычайно свежим и солнечным – большая редкость осенью. Большинство людей ещё спало, только несколько чернорабочих топтались возле кучи с углём у соседнего дома. Я дождался первого холодного порыва ветра, продравшего до костей, и скрылся в подвальной лаборатории. Здесь я провёл весь день. Я не был фанатиком своей работы и мне не доставляло такого большого удовольствия сидеть в этом подвале в такой день, но если Тюр попросил, то я старался сделать всё на совесть. Работа была не сложная, но кропотливая и нудная и состояла в методичном подсоединении великого множества, тьмы проводов к тонким медицинским иглам, проверки контакта их с иглами и подсоединения к ним же накопителей электрической энергии. Затем всё это мне пришлось увязывать в аккуратные пучки и подсоединять в измерительным устройствам. Испытывать всё то, что получилось, не задумывалось, так как моя «машина» была вещью хрупкой, и каждое лишнее включение могло стать последним. Вечером, раздражённый, но довольный тем, что основная работа сделана, я выбрался из подвала. Поднимаясь по лестнице задумался о том, что поэтому в этом доме и мало кто знает друг друга (разве что сам Тюр – он всё же аккуратно записывал всех, кто бывал в доме и, как я уже упоминал, брал с каждого расписку), так как все сидят по своим подвалам и делают дело, встречаясь лицом к лицу только во время проведения основных испытаний.
На ужин я всё же успел. Беседа с неглупыми людьми и несколько стаканов вина сняли раздражение, но после я предпочёл всё же пойти спать, отказавшись от вечерних разговоров с Келлером. Он закрылся в кабинете и, как я думаю, принимал морфий.
Утром я проспал то время, на которое рассчитывал, но особо не расстроился. Зайдя к Тюру, убедился, что его нет, вследствие чего у меня было пару свободных часов. Пройдя через большую гостиную, я заметил крем глаза двух человек, склонившихся над большим листом бумаги, лежащем на столе, с карандашами в руках. Напрягши память, вспомнил, что тот, что постарше и пониже, блиставший потной лысиной, был, кажется, анатомом. Второй – мой помощник. Именно он воплощал в жизнь идею моей «Адской машины». Глянув через плечо на стол и поморщившись от сложной схемы, почти полностью замазанной карандашными линиями поверху, я вышел на улицу.
День, как и предыдущий, был хорош собой. Наступало «бабье лето». В подвале меня ждала работа ещё примерно на часа два по длительности, поэтому я совсем не торопился. Присев прямо в ночном халате на чистую ступеньку крыльца, я с нескрываемым удовольствием подставил своё лицо солнцу и стал дышать утром. Пахло зеленью сада, пылью дороги и немного фабрикой, находившейся в полумиле от нашего дому. В доме через дорогу щёлкали садовые ножницы и от этого травой пахло особенно сильно. Посидев так немного, я сходил за газетой в дом и снова вышел на улицу. Затем оставил газету на крыльце и пошёл в дом за чашкой чая и булкой – когда мы были студентами, мы почти никогда не завтракали за столом. Сейчас мне захотелось повторить прошлое.
Тюр появился ещё через пол часа после того, как я позавтракал и собрался уже уходить. Он спокойно шёл вдоль дороги, постукивая тростью по пыли и приподнимая цилиндр, встречаясь взглядами с соседями, прибирающимися в саду. Те отвечали ему улыбками и кивком головы, но едва оставались за его спиной, как тут же становились серьёзными и долго провожали его недобрым взглядом. Это всё я наблюдал, а Тюр безмятежно и невозмутимо приближался.
- Добрый день, друг мой, - произнёс он мне, и я уловил, что настроение у него отличное. -Как твоя работа с Адской машиной?
- Понемногу движется. – ответил я безразлично.
- Надеюсь, ты закончишь её в ближайшее время? Я только что ходил по адресу, данному нам нашим любезным доктором. Замечательные и красивые места, старый викторианский дом на несколько квартир… Всё красиво и чинно. В самом доме внизу мясная лавка, в которой наш пациент покупает почти каждый день мясо и иногда чай. Это почти единственная причина, заставляющая его покинуть дом.
- Надо думать, это вам сказал сам хозяин лавки?
- Да, я сказал, что из психиатрической клиники, где тот лечился, и приставлен наблюдать за бывшим пациентом. Торговец оказался замечательным евреем, который всё рассказал и пообещал тоже присматривать за ним, к тому же обещал хранить мой приход в секрете. Так что – готовьтесь. Завтра я пойду на охоту. Где-то часов в одиннадцать, перед обедом, он покупает себе кусочек вырезки, видимо, готовит бифштекс и вкусно обедает. И вот за этот-то промежуток времени я хочу попробовать с ним поговорить.
- Ума не приложу, что ему говорить, - сморщился я.
- Я тоже не знаю, но надеюсь, что твоя машина понадобится в самое ближайшее время.
И Тюр в том же превосходном настроении поднялся в дом, аккуратно переступив чашку с чаем, стоявшую на ступеньке крыльца.
Завтрашний день выдался противоположностью предыдущему. Я встал около девяти часов, но было ещё совсем темно из-за дождевых туч, хотя дождя не было. Была та погода, когда чёрные облака совсем низко, все цвета становятся непривычными и приобретают необычные оттенки. В комнате всё казалось серым и уютным, а вот на улице, казалось, совсем неуютно и точно совсем не хотелось куда-либо выходить из дома. Келлера не было в его комнате – когда я постучался, никто не отозвался – не было его и в кабинете, где он чаще всего встречал дни. «Видимо ушёл на охоту», - подумал я.
Я спустился в подвал и работал там как раз до одиннадцати часов, с большего решив все крупные проблемы с машиной. Мне помогал один из анатомов и постоянно твердил, что подобный эксперимент, если состоится, поменяет и перевернёт полностью сознание общества, «покончит, наконец, с религиями и предъявит миру факты». Я спросил, не коммунист ли он, и он замолчал.
Машина, представлявшая из себя удобное большое кресло с приопущенной спинкой, опутанное жгутами проводов, на одном конце погружавшимися в металлические ёмкости, а на другом распушившимися десятками медицинских игл. В свете пыльного подвального окошка оно устрашающе-стерильно и холодно ждало своей жертвы, и я невольно почувствовал к нему страх и уважение. Ещё немного полюбовавшись, мы поднялись наверх.
За время работы начался дождь, стучавший в окна под редкими порывами ветра. Он был не проливным и грозил затянуться на весь день, а то и на следующий. Я сделал свою работу и стал бродить по дому, замечая, что все остальные тоже уже готовы, и теперь либо просто в очередной раз просматривают свои записи, либо просто сидят или бродят по дому, как и я. И именно в этот момент у меня и зародилось ощущение того, что всё готово, и что вот-вот произойдёт то, что действительно приоткроет науке глаза на смерть. Всё зависело от Тюра и его пациента.
Но с Тюром всё было хорошо. Он вернулся домой сдержанным, но в глазах его горел огонь. «Всёотлично, готовьте оборудование», - сказал он и не стал углубляться в объяснения. Теперь в нём появились странные и строгие нотки. Он уже не был таким безрассудным и эксцентричным чудаком, но стал учёным. Тюр тут же сбросил с себя парадную тройку и облачился в халат. Он несколько часов разговаривал в кабинете с остальными обитателями дома по поводу будущего эксперимента, что-то сам писал, писали что-то все остальные на листках бумаги. Но всё было готово, это было лишь повторение. Вечером, уже часов в десять, мы снова с ним встретились в его кабинете. Весь дом не спал – я специально выходил на улицу и смотрел в окна: везде горел свет – все волновались, и Келлер тоже был неспокоен.
- Я потрясён, Тюр, - говорил я. – Как вам это удалось?
- Я, как и советовал доктор, упирал на его исключительность. Знаешь, я даже подумал, что он и не стал бы, может, продолжать начатое дело, но теперь уже у него нет выбора. Его, кстати, зовут Ян. Я представил всё в несколько мистическом свете – он склонен к мистификациям, долго рассказывал и показывал ему книги о смерти. Рассказал ему о Египте и пирамидах, ацтеках, норманнах с их Валгаллой, рассказал о Восточных ортодоксах и их представлениях… Это было убедительно, - Келлер говорил это без оттенка иронии или самодовольства, потому что сам посвятил всего себя изучению этого, и сам во всё это верил. – В общем, Ян – трезвый и спокойный человек. Если всё будет так, как мы задумали, то эксперимент удастся. Я пригласил его завтра на обед. Будет он, я и ты. Я думаю, ты найдёшь, что говорить.
Я кивнул головой.
- Теперь же прости, мне нужно поработать. Ты тоже сделай так, чтобы не пришлось волноваться потом.
И на моей памяти это был первый раз, когда Тюр закрывал за мной дверь с таким мрачным и в то же время уверенным видом. Мы играли с загадкой, с которой нужно было бы быть осторожнее и относились к ней так, как не нужно было бы относиться.
Ян, фамилии которого мы не знали, пришёл в два часа. Все остальные доктора находились в подвали и осваивались. Я был с ними, пока Тюр меня не окликнул, и я поднялся наверх.
Пациент в самом деле был очень высок, очень худощав и слаб. Он был бледным с рыжими волосами – видимо ирландец – но не терялся и чувствовал себя довольно вольно. Я думал о том, что между нами сразу должно было установиться доверительно отношение, чтобы в дальнейшем не было конфликтов. Мы пожали друг другу руки, я что-то пошутил насчёт своего белого фартука, в котором вышел, и мы пошли в кабинет.
Разговор во время обеда был непринуждённым, мы говорили обо всём, но старались не касаться насущным тем, привязанных к реальному миру. Тюр опять немного рассказал о разным мифах, касающихся смерти, после чего дал мне слово, и я рассказал о сути эксперимента.
- Эксперимент достаточно болезненный, но терпимый. Вся неприятность будет в том, что вам в основные мышцы тела вонзят большое количество медицинских игл, соединённых проводами с электрическими приборами. Суть в том, что любое сокращение мышц человека происходит по сигналу, идущего от мозга. Сигнал этот – не что иное, как электрический разряд. Он очень-очень мал, поэтому я использовал технологию переполненного стакана. Если взять пол стакана воды и капнуть туда каплю, то нельзя определить по изменению уровня, что это произошло. Но если взять переполненный стакан, такой, что из-за капли вода плеснёт через края, то это событие легко будет заметить. Я использовал такой же метод, только с электричеством. Даже в состоянии полной недвижимости, вызванной той или иной причиной, эти сигналы будут поступать к мышцам, где будут улавливаться моими приборами и сигнализировать нам о движении. Мозг ещё живёт некоторое время после смерти и, следовательно, посылает сигналы. Вы же можете передавать нам сообщения, выводя, например, рукой буквы. Мы запишем, что значит та или иная комбинация сигналов, и сможем получать ваше сообщение.
Я говорил в наиболее простом для восприятия варианте, чтобы всем было понятно, но в самом конце объяснения встала проблема, как закончить. Я сам вдруг осознал, что последним должно быть что-то, вроде: «Так мы получаем всю информацию, а вы умираете».
Так мы проговорили ещё пару часов, когда я с неприязнью заметил, что Тюр начинает выказывать нетерпение. Такого с ним ещё не случалось и, решив, что нужно спасать ситуацию, пока это нетерпение приступить к эксперименту не стало заметно даже для незнакомого человека, я предложил прийти завтра утром, чтобы начать составлять шифровальные таблицы. Келлер не удержался и сказал, что Ян мог бы остаться ночевать здесь, если бы захотел, но тот отказался.
Он явился на следующий день рано утром, но мы уже не спали. Сомневаюсь, что этой ночью вообще кто-то спал. Долго не мучаясь, мы приступили к составлению таблиц. Я заливал электролит в батареи, пока анатомы аккуратно вводили глубоко в мышцы Яна иглы. К концу процедуры, когда в его правой руке торчало около полутора сотен иголок, всё кресло было залито кровью, но он держался молодцом. Ему несколько раз подносили камфару, чтобы он не потерял сознание, смазывали ей виски и дали немного выпить вина. Затем я стал настраивать аппарат. Ян выводил рукой, не двигая ею, а только напрягая определённые группы мышц, большие буквы нашего алфавита, а мы записывали, какие именно лампы загораются на табло при том или ином движении. Затем мы всё перепроверили, и экзекуция была закончена. Машина срабатывала практически всегда и почти всегда точно, что можно было считать большим успехом.
После того, как все иглы достали, Яна пришлось вести вверх под руки. Мы работали около четырёх часов и теперь было самое время обедать. За столом царило молчание, и только после изрядной доли вина завертелись кое-какие разговоры. Но в воздухе теперь явно витало чувство запретности и порочности того, что мы здесь делали. Его поддерживали и бледность Яна с замотанной по плечо бинтами рукой, и окровавленное кожаное кресло, которое остался оттирать один из врачей, и лихорадочное возбуждение Тюра, который убил бы пациента прямо сегодня, если бы был один. Он меня пугал всё больше с каждым днём приближения главного эксперимента. Мне казалось, что я остался единственным здраво- и трезвомыслящим существом в этом доме, так как все приобрели какой-то дикий вид и нездоровый блеск в глазах. Я был сильно удивлён, когда вечером, после ухода пациента, физик, помогавший мне сливать электролит из батарей, сказал, что мне лучше отдохнуть, так как у меня «безумный и больной взгляд». Наутро ушёл один из анатомов, не сказав ни слова, но больше не возвращаясь. Я опять не смог заснуть и это была вторая бессонная ночь. Тюр тоже не спал – у него покраснели белки глаз. На два дня был назначен перерыв, чтобы немного зажила рана нашего подопытного, да и мы немного пришли в себя, потому что ситуация стала напоминать наши студенческие пьянки, когда пьёшь до изнеможения не потому, что мало или хочется, а потому, что толкает какая-то сила. Мы хотели продолжать работу без остановок. Внутри всё горело огнём – то ли это передалось мне от остальных, то я, наконец, стал осознавать, на пороге чего мы стоим. Моя машина работала, а это означало большую часть успеха. Когда я думал о том, что разгадаю загадку смерти через пару дней, у меня спирало дыхание. Я заметил, при имени Яна у всех в глазах загорался огонь и жажда убить его. Убить, и посмотреть, что будет. К вечеру ушёл врач.
Наутро все заметили, что закончилась еда. Весь вчерашний день мы думали о предстоящем и совершенно забыли о насущном. Я вышел в лавку и едва смог удержаться, чтобы не проделать путь бегом: казалось, что все только и ждали, пока я выйду, а потом начали эксперимент без меня. Ощущение было таким сильным, что, возвращаясь назад, я всё же пробежал несколько кварталов, пока усталость не вернула мне разум. И всё же, войдя вовнутрь, я вздохнул с облегчением.
Прошёл этот день, начался следующий. Я поспал ночью, и лихорадка сменилась апатией. Казалось, что я просто выдохся, просто не хватает больше сил чувствовать то, что чувствовал всё это время. Спокойнее стали все остальные, но не Тюр. Он всё так же появлялся только в белом халате и постоянно спрашивал, готовы ли мы. Вечером я выбрался в сад немного подышать воздухом и поесть яблок. Они были ещё маленькими и не совсем спелыми, но мне отчего-то очень хотелось зелени. Пока я пытался сбить пару лопатой, стоявшей здесь в саду уже не один месяц и заржавленной, неслышно подошёл Келлер. Он стоял за спиной и смотрел за моими ухищрениями, но когда у меня получилось сбить яблоко, быстро его схватил и стал вытирать о рукав халата.
- Я не видел, как ты подошёл, - вздрогнув, сказал я.
- Я недавно.
Я стал сбивать себе другое, а Тюр стал громко есть.
- Ты думаешь он придёт завтра утром? – спросил он.
- Придёт, куда он денется, - впрочем, не очень уверенно ответил я. В этом доме теперь думали только об одном, чтобы говорить о ком-то ещё.
- Ушёл ещё один врач, - сказал Тюр равнодушно. – Остался ещё один. Если уйдёт и он, то придётся яд вводить мне.
Я молчал. Иногда мне становилось жутко от этих разговоров. Одно дело собирать абстрактную машину, а другое – убивать на ней человека.
- Я просто сейчас думаю, что происходит в его доме, - у меня наконец получилось сбить ещё одно яблоко, и я слушал теперь тоже жуя. – Ведь для него это необычный вечер. Последний. Он также пьёт чай с молоком? Или молится? Может, он в ванной, а может, решил почитать? Он будет спать, или не будет?
Я всё так же молчал.
- Надо было оставить его здесь и понаблюдать за ним… Я бы на его месте не пришёл завтра.
Мы не стали испытывать удачу и следующим утром Тюр сам нанял экипаж и направился к Яну. Я опять представил, как Келлер будет стучать в дверь и исполнит роль смерти. Он вернулся на удивление скоро: как позже выяснилось, Ян шёл пешком и был уже на пол дороги к нашему дому. Я стоял на крыльце в своей обычной одежде, когда они появились из-за угла – экипаж было решено отпустить за несколько кварталов, чтобы не привлекать внимания. День снова был пасмурный и шёл мелкий дождь. Погода вообще была грустной и мне подумалось, что в такие дни должно быть легче умирать, чем в солнечные. Я представил, что я на месте Яна и почувствовал, как по коже пошли мурашки. Было свежо и я ощутил, насколько я привязан к этой дождливой свежести и сырости, насколько хорошо, что мне ещё придётся вот так стоять на крыльце и вдыхать холодный воздух.
Ян был бледен и одет в ту же одежду, что и в прошлый раз, однако сильно помятую. У меня появилось подозрение, что он за эти дни её так и не снял ни разу. Издалека было видно, что Тюр о чём-то говорит, но я даже не мог представить, о чём можно было говорить. Почувствовав, что не смогу смотреть в глаза идущему на смерть, тем более приветствовать его словами: «Добрый день», - я быстро скрылся.
То, что происходило дальше, происходило как под действием алкоголя. Я опять заметил, что Тюр выглядит слишком нездорово, но в то же время ощущал, что именно на нём всё держится; не будь его, эксперимент мгновенно бы прекратился. Но он стал снова строг и силён, он приказывал, а мы исполняли поручение. Келлер стал обращаться ко мне на «вы» и спросил, всё ли нормально, сказав затем, что я очень бледен. Я ничего не ответил, а он холодно приказал надеть халат и идти готовить кресло. Вдевая руки в рукава стерильного халата, я слышал, как врач говорил Тюру: «Ян что-то принял»…
В подвале были завешены окна и включен яркий свет. Все лампы дешифровальной машины горели и возле неё с листиками бумаги в руках крутились техники, но они должны были вот-вот уйти и толком не знали, в чём заключается эксперимент. У окна стоял санитар и что-то набирал в шприц. Я знал, что там цианид. Пахло камфарой и спиртом. Помню, что меня стало подташнивать, когда в подвал, покачиваясь, вошёл Ян. Он тоже выглядел очень страшно, чётче обрисовались круги под глазами, обострились скулы. Я опёрся о стену и стал быстро и резко дышать, но Тюр, заметив это, приказал мне идти заливать электролит, да поскорее. Помню, как мельком увидел распухшую почерневшую руку Яна после снятия бинтов, но он тихо промычал, что всё в порядке. Техники вышли. Бачок с дистиллированной водой стучал о края батарей, вода проливалась и я слышал, как иглы звенят друг о дружку. Я слышал, как заскрипела кожа кресла под весом тела Яна. Ещё сильнее запахло спиртом – врач для порядка протирал ваткой руку.
Келлер закрыл на задвижку дверь подвала и приказал техникам, оставшимся в доме, не беспокоить, пока мы сами не выйдем. Пока иглы снова вводили в мышцы, Ян склонил голову на бок и закрыл глаза, а затем я увидел, как врач незаметно воткнул шприц и ввёл его содержимое в вену. У Яна осталось не больше десяти минут.
Я сел за пульт с лампами и поставил перо в чернильницу. Перед глазами всё немного плыло и качалось, писать я мог. Рядом присел психиатр, чтобы определить момент, когда сообщения можно будет считать неадекватными. Я с облегчением заметил, что этот врач тоже выглядит не лучше меня.
Ян заворочался на кресле и замигало табло – ему давали выпить противорвотные отвары.
Следующие минуты ко мне подбегал врач и на ухо диктовал время и процессы, происходящие в теле Яна. Я много исписал и на словах: «Сбои сердечного ритма и ослабление сокращений сердечной мышцы» потянулся за стаканом с вином, который поставили здесь специально по поводу. Сразу за мной это же сделал и психиатр, всё это время молчавший. Я глянул через плечо на Тюра – он стоял, склонившись над пациентом и заглядывал ему под полузакрытые веки.
В этот момент изредка помигивающие лампочки составили первое сообщение: «Плохо».
«Он больше не может говорить и реагировать на свет, - громко сказал мне Тюр. - Теперь смотрите за лампами». Пульт тем временем снова замигал, но это были просто помехи.
«Холод», - опять пришло спустя пол минуты.
«Он не может больше чувствовать ничего телом, - сказал врач. – Это уже чисто психические ощущения».
«…яжело дышать».
«Дыхание остановилось две минуты назад».
«Тесно. Дышать. …ру…т…»
Что он хотел сказать последним сообщением, я так и не понял. Прошла минута.
«Он уже умер. Уже бесповоротно. Сомневаюсь, что мы ещё что-то услышим.»
Некоторое время казалось, что так оно и есть. Около трёх минут всё было спокойно и тихо. Мне стало не по себе от осознания того, что нахожусь в комнате с человеком, которого мы убили. Я снова глянул на Тюра, но тот резко сказал: «Следи за табло»!
Тишина и недвижимость. Прерывистые дыхания и глоток вина.
«Темно. …трашно. Бою… Хочу жит…»
«Сигнализирует!» – воскликнул я. Но то, что он передал почти повергло меня в шок. Я не знал, как реагировать. Даже Келлер как-то сгорбился после этих слов.
«Пу…то».
Я говорил громко всё, что принимал, и голос мой дрожал. «Он может сейчас запаниковать, - тихо сказал психиатр. – Жаль, что мы ничего не можем ему передать».
«Темно. Дышать. – снова стали поступать сообщения. – Пу…то. Всё чу..вую. Вижу.» Он намеренно сокращал слова. «…трашно. Я в большом.»
«Ассоциации, очевидно, вызванные онемением тела».
«…трашно.»
«Он почти в панике».
«Ввести успокаивающее?»
«Нет. Тело полностью мертво.»
И вдруг пульт стал быстро мигать. Стало идти очень много помех и стали быстро проскакивать слова. Было похоже на то, что очень взволнованный и напуганный человек пытается быстро писать.
«Движение к мне… »
«Что –то приближается?»
Тело покрылось гусиной кожей и я стал коситься на тело. Врачи сделали непроизвольно несколько шагов от него. Психиатр, сидящий рядом, встал и стал оглядываться кругом.
«Близко. Большое. Темно. Близко. Хру…т. Очень …трашно».
У него не получалось передавать букву «с».
«Бог. Близко.»
«Мне кажется, что дальнейшие послания будут неадекватными.»
«Пиши!» – громкий окрик Тюра.
«Чув..вую бог. Большой. Близко мне. …трашно. Тёмный. …Хру..т.»
Потом пошло беспорядочное сигнализирование, которое я записывал в виде буквы «i», либо прописной «l». Позднее мы разобрались, что он не передавал сообщение, а делал взмахи руками. Словно бил что-то сверху вниз.
«Паук. Жрат…»
Затем снова беспорядок, теперь уже не имеющий ничего общего с буквами, и тишина.
Мы ещё сидели с пол часа не шевелясь. Потом ещё пол часа. Потом стали понемногу вставать и прохаживаться. Но в последующие три часа не поступило ни одного сигнала и стали говорить о том, что можно прерывать эксперимент.
Помню, что много пили – я был очень пьян. Много молчали. По очереди читали сообщения. Подъехала вечером похоронная карета, забрала тело Яна. Мы прибрали всё внизу – никто не хотел теперь туда спускаться в одиночестве.
Я аккуратно переписал всё в книгу Тюра, он надиктовал своих мыслей по этому поводу и мы немного ещё посидели, говоря об отстранённых вещах. Уходя, я сказал: «Мне немного страшно.» «А я думаю о том, - задумчиво произнёс Келлер, - что пауки-то покрыты волосами.» Была ночь, и я не хотел развивать тему, и без того на душе было гадко. Я закурил и пошёл, шатаясь от выпитого, наверх. Несмотря ни на что, хотелось спать. Дом казался мерзким и ледяным, словно морг.
Самое страшное для нас произошло наутро. Тюр Келлер был мёртв. Я обнаружил его в кабинете, он умер от передозировки морфия.
Как и предполагалось, даже врачи-материалисты связали воедино цепочку событий, и дом наш как исследовательская лаборатория развалился. Все покинули его, однако на похороны пришло много народа, даже доктор Андерсон. Он подходил ко мне и спрашивал об эксперименте, но я отмолчался – это меня уже измучило. После я собрал свои вещи и переехал, снова занявшись физическими опытами. Своё кресло я разобрал как можно полнее, записи забрал с собой – никто на них не претендовал, однако те врачи, что проводили опыт, пожелали кое –что переписать, и я не стал препятствовать. Они имели полное право. Никогда я больше не имел дела с медициной и, как и все нормальные люди, стал бояться пауков.

Страница автора: www.stihija.ru/author/?paranoid

Подписка на новые произведения автора >>>

 
обсуждение произведения редактировать произведение (только для автора)
Оценка:
1
2
3
4
5
Ваше имя:
Ваш e-mail:
Мнение:
  Поместить в библиотеку с кодом
  Получать ответы на своё сообщение
  TEXT | HTML
Контрольный вопрос: сколько будет 5 плюс 4? 
 

 

Дизайн и программирование - aparus studio. Идея - negros.  


TopList EZHEdnevki