05.10.2003. Вадим Фельдман. Прогулки по Стихии - 3.

Юлия Головлёва

Настоящее прошлое

Настоящее прошлое – это, наверное, литература. Только она никогда не приходит вовремя, так как человеку (почти любому, кроме Губермана) нужно время, чтобы осмыслить происходящее. С другой стороны, именно творчество дополняет и делает видимым то, что оказалось придавлено грузом ветреных эмоций.

В этом смысле поэзия Юлии – это непрерывный поворот к прошлому. Но это прошлое подано не в реальности каких-то дней, нет, оно шире – это охват, прежде всего, тех самых ветреных эмоций и ощущений. Естественно, с поправкой на настоящее.

Мне могут сказать, что такую банальность как готовую формулу можно выложить перед любым читателем, говоря о любом поэте. И это верно. Но Юля, в отличие от многих, концентрирует внимание на таких деталях, которые могут открыть ей мир в большую поэзию. Ведь в конечном итоге важна не концепция, а избранные средства. Поэты отличаются друг от друга формой, а никак не содержанием стихов.

Заходи в мой дворец. Проходи на балкон.
Поглядим на высокую гору.
Не сюда. В этой комнате спрятан дракон.
Он не должен открытым быть взору.

Нет, с ним биться нельзя, его мать родила.
Не волнуйся, он заперт надёжно.
Что? Ромашку подаришь ему? Ну, дела!
Заходи, он сказал тебе "можно"!

[...]

В этом стихотворении, видимо, ученическом, меня заинтересовал образ дракона. Посмотрите только, как он уживается в замке! Бить его нельзя (позыв к состраданию), но заперт он надежно, и бояться его не стоит. А его никто и не боится – вот и ромашку несут. Образ девушки? Метафора? Но девушка-то, приглашая гостя, сразу предлагает ему смотреть на балкон. И потом говорит, куда идти. Так что за дракон-то?

Стихотворение написано любимому. Дракону дарят цветы. Но это не лирическая героиня в настоящем. Это – лирическая героиня в прошедшем. Основываясь на теории символов – дворец – большой и пустой дом с драконом. Гора – любимое место для созерцания (одиночество, неудовлетворенное стремление ввысь?). Словом, героиня изменилась с момента встречи с любимым, он нашел путь к сердцу дракона.

В нашей песочнице дело серьезное:
Так расшумелись - вот-вот подерутся!
То малыши собрались на симпозиум:
Обсуждают, откуда они берутся.

Бессмысленно лезть за ответом к взрослым:
Ведь знают, так нет - молчат, издеваются.
Вот кто бы их выручил с их вопросом:
Куда они все потом деваются?

[...]

Сильное чувство юмора и отточенные концовки отличают Юлин стиль. Противопоставление детей взрослым опять-таки идет от детства самих взрослых. Вот сидят они, смотрят на детей, улыбаются, говорить с ними бесполезно, так как они «делись». (Спились? Не реализовали себя?). Но они-то отцы и матери своих детей. В конце нам дают понять, что цикл, начавшийся в прошлом, продолжается и в настоящем. И вопрос происхождения уступает в настоящем вопросу исхода...

Много ремарок и поклонов прошлому в его естественном виде.
Вот, например, «История искусства»:

В лето не слишком Господне,
В мире не слишком этом
Де Сад и Юкио Мисима
Сошлись за жизнь погутарить.
«Не сделать ли вам харакири?» –
Мисима спросил для начала
(Он был исключительно вежлив,
Как, впрочем, все самураи.)
Де Сад ответил: «Не стоит.
Пойди поищи Эдгара».
– Эдгар погружается в бездну,
Сказал – подойдет попозже.
– Не понимаю Эдгара, –
Заметил де Сад донжуанно, –
Зачем ему шляться по безднам,
Коль там – ни одной ундины?
– Ундины? К чему ундины?
Нет, рыба фугу вкуснее.
– Болван ты, хоть и японец!
Ундины в крови – прелестны.
– Ну, знаете, – молвил Мисима, –
Мне кажется, это слишком.
Кровь уместна в сраженьях,
А с дамами не дерутся. –
Мисиме случалось слышать
Свист пуль и рев водопадов,
Но он инстинктивно вздрогнул,
Услышав хохот маркиза.
– Ах ты невинный ягненок! –
Сказал маркиз, просмеявшись. –
Как жаль, что ты уже умер,
А то б я тебя познакомил...
– Благодарю покорно, –
Мисима в ответ бесстрастно, –
Но только я и при жизни
Предпочитал гравюры
Со стариной японской,
С сражениями и с кровью, –
Заметьте, не с дамской кровью!
А вы, пардон, не мужчина.
– Нет, это я мужчина,
А ты – женоненавистник!
– Сам женоненавистник! –
Вскричал Юкио Мисима.
Но тут они оба смолкли:
Эдгар предстал перед ними.
В груди он нес светлый образ
Ленор из горних чертогов...

И стало все очень светлым
И нежным, как в раннем детстве.
И расхотелось даже
Кровь проливать чужую.
И расхотелось разврата.
И расхотелось грязи.
И захотелось только
Идти за высокой Сутью.

[...]

Это стихотворение не требует комментариев в связи с темой статьи. Обращение к истории Искусства, как и само оно, светит неумелому художнику субъективизмом, а опытному – аргументированным субъективизмом. Выражен главный герой, вместе с литературной позицией автора, вместе с его отношением к прошлому искусства. Конечно, сатирически тон и наличие окказионализмов помогаю выразить основное – единство культуры в прошлом...

А что в настоящем?

Искусство есть сплетенье тьмы и света.
В нем скрыто то, что пресно, коль открыто.
И, несмотря на все грехи эстетов,
Искусство спасено, как Маргарита!

[...]

А вот и следующий текст, который говорит о большем - опустим мои страдания как эстета по поводу этого текста, но оказалось, что Искусство надо спасать! Авторитет По не помог. Или помог? Ведь ни одна позиция текстом не поддержана. Точнее, обе отметены. И читатель теперь просто вынужден изучать метод По, чтобы разобраться в ситуации.

Продолжение следует...

вадим фельдман

Орфография в цитируемых текстах полностью лежит на совести их авторов.

Добавить своё стихотворение
Вы можете прямо сейчас!