| Самокиш Макс |
2004-08-11 |
55 |
5.00 |
11 |
| |
|
| |
Мой голос наполнял темною комнату, я беседовал с пустотой:
- Все до безобразия просто. Может именно поэтому так сложно понять жизнь. Мы привыкли все усложнять. Иногда, видим в простой вещички то, что ей совсем не присуще, и, наоборот, оцениваем «муху», как обычную «букашку», не замечая «слона» под ней. А потом удивляемся: «Кто это сделал из мухи слона?».
Размышления прервала спичка, проехавшаяся серной головкой по шершавой стороне коробка. Трение родило огонь. Вспышка. Как моментально одна искра рождает пламя… Огонь горящей спички осветил кухню. Затем он стал виновником того, что запылала сигарета.
- Вы знаете, эта сигарета… В общем, я отказывал себе во многом, но не могу отказать в удовольствии выкурить порцию табака. Не из-за того, что мой организм изголодался по никотину, а потому, что мне нравиться насыщенный и богатый вкус табачного дыма. И мне без разницы кто там кого предупреждает, и сколько человек умерло от рака легких.
Я затягивался неторопливо. Затягивался, выпускал дым и снова затягивался. Огонек медленно колыхался во тьме кухни. Дым смешивался с запахом подгоревшего масла, на котором когда-то жарилась картошка, это было давно, но он, кажись, надолго въелся в ауру кухни. Это мне напомнило запах смолы, долгое время почивавший в купе моих волос. Было все совсем недавно, как будто вчера, хотя это и было вчера, может быть, а может быть пару тысяч лет назад.
- Память жестокая вещь, - вновь заговорил я. – Иногда забываешь то, что просто необходимо помнить, а никогда не забудешь то, что хотел бы. Вот вы, мистер Пустота, вселяющий страх малым детям, вы видели вещи и похлещи чем я, скажите, трудно от этого избавиться?
Ответом были зажженные им одновременно четыре конфорки газовой плиты и открывшийся кран холодной воды. Газ горел, как синий цветок, струя воды била что силы об раковину.
- Да, я с тобой абсолютно согласен, - сказал я ему – тому, у кого нет даже имени, и одновременно их ему дают тысячи. – Да я прошел огонь и воду, но не выдержал паутины из миллионов окровавленных медных труб. Я теперь спокоен, а тогда проколол себе барабанные перепонки, но они все равно продолжали играть: «ПАМ! ПАМ! ПАМ!». Сволочи!
Удар моего кулака смял часть жестяного бока газовой плиты. Я ясно вспомнил то, почему мои волосы так долго пахли смолой.
Помню я точил меч, готовясь к новой битве. Мы очень долго стояли под проклятой стеной этого чертового города.
- Все началось из-за яблока, как считают историки. На самом деле все началось из-за женщины. Французы не напрасно говорят: «Ищите женщину». Вот только почему-то, нежелание уступить, или хотя бы поделиться привело к тому, что проливали мы свою кровь. Ну их ко всем чертовым бабушкам!
Время шло к вечеру. «Швырк-швырк-швырк!» – говорил меч, ласкаясь о точильный камень. И вот, наконец, наш прапорщик скомандовал то, что я так долго ждал: «Это вам не ясельки для новорожденных! Понятно?! Поэтому поднимайте свои ленивые зады и на стену!»
- Ура! – Вскричала наша когорта.
С лестницами и оружием мы кинулись на стены Трои. Нас встретили мириадами стрел и кипящей смолой. Я видел в каких мучениях умирали мои друзья. Страшное зрелище. И эта вонь смолы!.. Потом меня от нее очень долго воротило, потому, что как только почувствую ее запах, сразу вспоминал обгоревшие тела, или человека, лицо которого залило кипящей смолой и он умирал, испытывая страшные мучения, весь превратившись в одну предсмертную агонию и одновременно в проклятие целому миру.
Вот именно тогда я понял, что значит ненавидеть, по настоящему ненавидеть. Я ненавидел троянцев, они стали для меня олицетворением зла и порождением всех демонов. И когда, несколько недель спустя, мы въехали в этот город в чреве деревянного коня, мы им всем показали. Кровь лилась рекой, тела убитых валялись на каждом шагу. Да, тогда мы излили весь гнев, что так долго гложил души. Мы вырезали всех, кто осмелился встать против нас.
Наутро, когда мои мозги протрезвели, я прошелся по улицам недавно взятого города, и вызнаете, нигде не увидел ни одного демона, а только человеческие трупы. Над двумя стройными юношами склонилась старая женщина. Их тела были прекрасны, атлетически, грациозны, лица по-настоящему красивыми. Два брата-близнеца лежали рядом друг с другом, с тяжелыми ранами на теле. Они оказались для них смертельными. Теперь, вместо того чтобы стать натурщиками какого-нибудь скульптора или художника, и пройти сквозь время в образе прекрасного, они прочно засели в моей памяти, вместе с их матерью.
Серая сухая женщина упала на колени перед мертвыми сынами. Ее костлявые пальцы гладили волосы убитых. Она рыдала как сумасшедшая, роняя слезы на спекшуюся кровь. Трудно себе представить горе матери. Она начала искать детей после окончания битвы, в надежде найти их живыми. Она посмотрела среди раненых, потом пошла искать по улицам, и, нашла… Само ожидание, предугадывание, надежда, постоянная молитва всем богам и так истрепали ее нервы. Боги обманули, боги кинули ее, не без нашей помощи.
Вот тогда я понял низменность желаний славы и мести, а особенно, тех способов, которыми их осуществляют. Я подошел к несчастной женщине, но ничего не мог сказать. В горле появился душащий ком. Да и что я ей мог сказать: «Извините, я не хотел убивать ваших детей. Вернее, хотел, но теперь жалею»? Она смотрела на меня холодными глазами, в них я прочел ту ненависть, которая была у меня вчера. И если ей дать в командование армию, она бы пошла войной на нас, на наши города. Тоже бы безжалостно убивала, а когда остановилась, то увидела бы себя возле убитых сынов. Эх, родина-мать…
Я ей кинул золотою монету, чтобы старуха смогла похоронить плоть от своей плоти, и хотя бы собрать поминальный ужин. А она плюнула мне на сандалии. Моя рука моментально схватилась за меч и вытащила его. Старуха не шелохнулась, как будто просила о смерти, показывая, что презирает меня даже в этот момент.
Это было слишком жестокое и слишком позднее прозрение. Я замахнулся. Клинок взлетел вверх, и я его швырнул так далеко, как только мог. Надо было выбираться из Трои, точнее сказать, из этого жуткого кладбища. Я искал городские ворота. Для этого требовалось пройти через площадь.
А на площади во всю играли фанфары: «Слава победителям! ПАМ! ПАМ! ПАМ!» Слава, да какая тут слава?! Это позор! Позор всему человечеству! Я не мог протиснуться сквозь толпу ликующих солдат. Я хотел выйти, но не мог. Они не выпускали меня. Я был проигравшим в толпе победителей. Они кружились вокруг меня. В ушах все еще слышались крики умирающих, и их разрезали жуткие звуки медных труб. Чтобы не слышать эту ужасную какофонию, я проколол себе барабанные перепонки, в надежде обрести тишину. Из ушей брызнула кровь, тонкой струйкой стекая на шею и дальше на плечи. Но они по-прежнему играли! «ПАМ! ПАМ! ПАМ! ПАМ! ПАМ!», – гремело в моей голове.
Перед глазами стало темно, как будто печальный господь задул небесное светило. Я упал на мостовую. Те, кто не отпускали меня с площади, теперь топтались по мне, ломая ребра. Минуту назад я был частью толпы, а стояло упасть, никто не подал даже руку. Наоборот, меня не замечали. А если и замечали, то поздно было переступить, ведь я оказался им не в ровень, я оказался у ног толпы.
Когда я открыл глаза, эти трубы смолкли, вместо них стоял гул, непонятный, похожий на завывание ветра или плач волчицы далеко в лесу. Судя по всему, я долго пролежал в беспамятстве, поглощенный грустными туманами. А вокруг все так же ходили люди, проезжали всадники, но я их не слышал. Я не слышал ничего, что припадочно кричал мне этот мир.
Встав на ноги, я просто пошел вперед. Мои латы выглядели странно среди изменившихся одежд прохожих. Они смотрели на меня, оборачивались, что-то спрашивали, но я был глух и не обращал на них никакого внимания. Я стал белой вороной, но мне было безразлично. Мне вообще не хотелось быть среди людей, с их глупыми вопросами, безжалостностью и самовлюбленностью. Я просто шел. Так же просто проходили мужчины и женщины. Шли куда-то по своим делам, и их дела для них, на много важнее чем все, что твориться в этом мире. И я ушел.
Не помню, сколько прошло времени. Я стал жить отчужденно, вдали от цивилизации. Сам выращивал овощи, заготавливал их на зиму, а весной начиналось все с начала. Иногда, вдали от моей лачуги проезжала карета, или проносились всадники. Так продолжалось долго.
Однажды, мимо проходил старец с бубенчиком на посохе. Он остановился и посмотрел на меня, занимавшегося проблемами огорода.
- День тебе добрый! – Поздоровался он.
Я кивнул ему в ответ и только тогда понял, что снова слышу, и не противные фанфары, а человеческий голос. Бросив все, я подбежал к нему.
- Стой! Не подходи, - остановил меня старик.
- Почему? – удивился я.
- Я прокаженный. Не видишь бубенчика на посохе? Разве не видишь обезображенного лица и рук?
Я присмотрелся, но не заметил ничего, кроме обычного лица, седых волос и печальных глаз.
- Нет, - честно ответил я.
- Ты что слеп?
- Не знаю, - сказал я, - может быть. Недавно я был глух, теперь, может, и ослеп.
- Но ты же слышишь и говоришь со мною.
- Знаю, - согласился я. – Проходи в дом, ведь устал, наверное.
- И ты не боишься заразиться? – Поинтересовался удивленный путник.
- Нет. Я давно болен, просто не знал об этом. Все люди чем-то больны, только многие не признаются.
Старик вошел в мою лачугу, и сел на предложенный мною стул. Быстро поставив на стол квас и хлеб, я предложил ему угоститься тем, что есть.
- Спасибо тебе, - сказал старик, принимаясь за еду.
Мне просто приятно было смотреть, как он ест, сразу видно, что не ел он давно. Старик пережевывал мой грубый и черствый хлеб с таким наслаждением, словно это был шербет из дворца великого эмира.
- Чем я могу тебя отблагодарить? – спросил, насытившись, мой гость.
- Мне не нужно ничего взамен, - признался я. – Просто поговори со мною. Я, наверное, тысячу лет не слышал и не видел настоящего человека.
- Я тоже. А что заставило тебя жить отшельником?
- Я там чужой. Мне там плохо. Я грешен, а они – звери.
- Ты знаешь, мил человек, - начал старик, - раньше я был богатым и знатным человеком. Я решал судьбы тех, кто был мне должен. У меня была красивая молодая жена, большой каменный дом, моя карета запрягалась шестеркой дорогих скакунов. Я был нужен всем. Все старались мне хоть чем-то угодить. Просто из кожи вон лезли, чтобы понравиться.
А я все принимал как должное. Я отвергал всех, кто говорил правду и поощрял тех, кто восхвалял меня. И, в конечном счете, перестал отличать фальшь от чистого. За это боги наказали меня, и я заразился проказой. Я стал сразу никому не нужен – ни семье, ни тем, кто меня восхвалял, ни тем, кого обидел. Они не могли смотреть на меня без отвращения. Так я стал бедным, больным и одиноким, и нигде, куда бы я ни пошел, никто не захотел даже приближаться ко мне. Все меня отвергли. Я стал среди людей абсолютно одиноким.
Раньше, когда все было по-другому, я мечтал побыть хотя бы день без надоедливых посетителей, без этих назойливых мух. Теперь же, абсолютно одинок, абсолютно сам, и мечтаю услышать хоть слово в свой адрес. Спасибо тебе за это, мой добрый друг.
Знаешь, если бы я не прозрел, то, наверное, сказал бы тебе, что встреть тебя ранее, обязательно сделал бы богачом. Но я никогда не сделал бы этого, не будь в моей жизни проказного прозрения.
- Мне не нужны деньги, - возразил я. – Я уединился, я ушел от всего бренного и мирского. Я хочу стать чистым. Я не желая жить по их глупым правилам, и лучше буду один, чем с кем попало.
- Ты можешь жить как хочешь, и там, если это не грешно.
- Что ты имеешь в виду?
- Если ты не собираешься никого убивать, грабить и насиловать, то почему бы и не жить среди них? Они прекрасны. Ты должен относиться к людям так, как бы ты хотел, чтобы они относились к тебе. Но это я понял поздно. Надо жить и ценить каждый день. Делать добро и не требовать за это платы.
- А в чем же тогда смысл жизни? Скажи мне.
- Смысл, - улыбнулся старик, - смысл? Нам не дано его понять. У каждого он разный. Его нужно искать, ты должен стремиться разгадать эту тайну. На мой взгляд это делать добро людям; это забота о себе, но не больше того, чем потребно телу и душе; это любовь к женщине, единственной, любовь взаимная; это нарожать детей, воспитать их людьми, чтобы своих детей они тоже воспитали людьми, чтобы больше в мире было настоящих людей, а не злобных эгоистов. У тебя были дети?
- Женщины были, - после некоторой паузы ответил я, - а вот детей нет. Да и любви не было. Даже привязанности.
- У меня тоже. И об этом я жалею. Когда-то, я отверг женщину, предпочтя ей молодую и красивую. Взял и обменял любовь на яркую, привлекательную куклу, с куском льда вместо сердца. Поэтому со мной никто и не остался.
Слушай что я тебе скажу: цени каждую мелочь, не отпускай счастье, упивайся им, как гурман, растягивая каждую капельку, и не требуй большего, ибо может не стать и того, что есть, а время уйдет. Время всегда уходит, а ты остаешься с неисполненными планами, с делами… Эх, парень, парень, вернись к ним, ведь уйти ты успеешь всегда.
- Я подумаю над этим, - пообещал я раскуривая трубку.
- Подумай-подумай, - зевая ответил старик, который теперь стал моим учителем. – Ты действительно не видишь язв и волдырей на мне?
- Нет, действительно не вижу. Ты, я смотрю, устал. Иди ложись на мою постель и поспи.
Взяв старика под руку, я помог ему подняться. Заснул он почти сразу. Я же сидел и обдумывал его слова.
Так прошла ночь. Утром, когда мой гость проснулся, я поздоровался с ним.
- Доброе утро! – Ответил он. – А я уже подумал, что мне все приснилось. До сих пор не вериться.
- Послушай, - начал я, - сегодня, нет, прямо сейчас я ухожу – решил вернуться к людям. Посмотрим, что из этого получиться. А ты живи здесь, занимайся землей. Зато, я всегда буду знать, что здесь я не чужой.
- Все же возвращаешься? Правильно! Молодец что решился. Для тебя не все потеряно.
- Я подумал, - продолжил я, - что везде, где бы ты ни был, есть свои правила. И эти правила, если не выполнять, будет хуже, в конечном счете, тебе самому. Вот я здесь жил в одиночестве. Вроде, казалось бы, делай что хочу. А оказалось - нет. Если не посею овес, когда не подсохла еще первая грязь, то останусь без хорошего урожая. Не посажу в срок капусту – буду без нее осенью. Не захочу поливать летом, или пропалывать, опять получается себе во вред. Не уберу все в срок – осыпится, или померзнет. Везде есть свои правила. Это законы выживания, а они строгие.
- Ты, знаешь, ты прав, - сказал старик, внимательно выслушав мой рассказ, появившийся в результате ночных размышлений. – Я останусь здесь, если ты разрешаешь. Так что заходи, всегда буду рад тебя видеть.
- Прощай!
- Прощай! – ответил старец, считавший себя прокаженным.
Мы обнялись как старые друзья.
- А зовут-то тебя как? – поинтересовался новый хозяин лачуги.
- Какая разница? – буркнул я. – Пусть я останусь для тебя как «заблудший», а ты всегда будешь для меня «стариком».
«Заблудший» и «старик» еще раз обнявшись, расстались. Я вернулся в город. Вы знаете, я тогда вспомнил старую притчу, которую сейчас расскажу:
«Однажды молодой рыцарь Артур, девятнадцати лет от роду, проснулся. Он был в той же постели, что и всегда, все так же слуга принес воды умыться. Он умылся, и спустился вниз, направляясь в зал. Здесь его отец, другие родственники и гости уже во всю пировали. Может быть, начали с самого утра, а может, еще и не ложились. Вино лилось рекой, стол ломился от закуски.
Так продолжалось каждое утро. Все время одно и тоже. И ему, естественно, как молодому и сильному, захотелось перемен. Поэтому, он облачился в доспехи. Взял меч, оседлал коня и отправился в поход, воевать за гроб господин.
Воевал себе в этом крестовом походе, воевал и воевал, в общем, долго. Потом вернулся на родину, получил в награду за военные заслуги землю, и построил свой замок, руками крестьян, конечно. Женился, завел детей.
Но однажды, ему захотелось увидеть отца и братьев, узнать как же они там, что у них нового. Приехали, а там, как пили все, так и пьют.»
Так я думал, когда шел обратно в город. Я считал что все останется таким, каким и было, но я ошибся. Первая же встреча меня ошеломила.
Меня поразили не столько невиданные ранее чудеса, такие как автомобили, трамваи, многоэтажные дома-небоскребы, сколько сами жители. Везде были прокаженные! Нормальных людей, среди тысяч больных, можно было пересчитать по пальцам. Толпы прокаженных на улицах, в транспорте, в общем, везде.
Их лица были обезображены омерзительными волдырями и язвами. Они гнили. В принципе, они гнили давно, изнутри, а теперь, болезнь прорвала, изуродовав внешность так же, как изуродовала душу.
Странным было то, что они нисколько не скрывали тошнотворных лиц. Наоборот, выставляли их напоказ, как идеал человека. Они были большинство, и нормальные люди просто терялись на их фоне.
Да, я попал в лепрозорий. Я понял, что на самом деле так было постоянно, просто я этого не замечал. Ничего все-таки не изменилось, если не считать технический прогресс, и множество рекламы, но она все также извергала тупость.
Поначалу, мне хотелось убежать, или где-нибудь спрятаться. Совсем не хотелось натыкаться на этих беспечных уродов. Но я переборол в себе эту слабость, решив все же остаться, ведь уйти, как говорил старик, я успею всегда.
Еще долго меня тошнило и шарахало в сторону от каждого встречного. Но, со временем, я просто перестал обращать на них внимания, на этих жутких монстров. Устроился на работу, нашел себе маленькую квартирку, прибрался в ней, сделал необходимый ремонт. В общем, начал жить как все, с такими же, как и у всех проблемами: то нет воды, то нет света, то денег, то времени. Все это злило, выматывало. По телевизору выступала говорящая мартышка из правительства, которая пыталась объяснить почему чего-то нет. И это злило и раздражало еще сильнее.
Постепенно я привык к городу, привык к постоянной давке на мозги, к постоянной злобе, повисшей в воздухе и пробирающейся в сознание. Город и его обитатели становились для меня нормальными, и спустя год, я уже редко встречал прокаженных, а потом, и вовсе перестал. Может из-за того, что их стало меньше, а может, из-за того, что и сам дошел до их уровня.
Как-то вечером у меня закончились сигареты. Я набросил на плечи куртку и вышел на улицу, чтобы запачкать свои ботинки в октябрьской грязи. Да, был октябрь месяц, я даже четко помню дату – 17 число. Я не спеша шел к ночному киоску, пересчитывая оставшуюся мелочь. Моросил дождь. В воздухе повисла сырость и запах опавшей листвы.
Иногда проносились машины, оставляя не спокойными лужи, исчезали словно тени, не многочисленные прохожие, и этот вечер не сулил ничего необычного. Но вдруг, я увидел прекрасную молодою девушку, сидящую на троллейбусной остановке. Не смотря на темень, я увидел, что она прекрасна, она божественна. Неожиданно, как удар молнии, меня осенило: она – моя Лаура, а я – ее Петрарка. Да, влюбился с первого взгляда, в одно мгновение, я ощутил неведомое ранее чувство - чувство столь приятного душевного не спокойствия.
Купив сигареты, я подошел к ней. Она, казалось, даже не заметила моего присутствия. Сидела, обхватив себя руками, словно веря в то, что это додаст тепла. На ней была одета легенькая белая кофточка, длинная юбка, элегантные туфли и светлые колготки. Ее некрашеные белые волосы аккуратно спускались на плечи, будто сказочный водопад на молочной речке.
- Добрый вечер! – поздоровался я.
Она окинула меня безразличным взглядом и молча отвернулась.
- Простите, а троллейбуса давно нет?
- Не знаю, я жду уже минут пятнадцать, - ответила она и я пришел в восторг от милого и прекрасного звучания ее божественного голоса.
- Возьмите мою куртку, я смотрю, вы совсем замерзли, - предложил я, и быстро сняв кожанку, набросил ей на плечи.
В благодарность, моя Лаура, наградила меня улыбкой. У нее потрясающая улыбка, смотришь, и, кажется, будто небо улыбается, будто всем вокруг хорошо, словно счастьем переполнен весь мир.
- Разрешите поинтересоваться, как вас зовут? – спросил я.
- Я не знакомлюсь на улицах, молодой человек, - донеслось в ответ.
- Простите меня, пожалуйста, скажу вам честно, вы мне очень понравились. Если вы мне разрешите, я буду называть вас Лаурой.
- Почему Лаурой?
- Я вас обожествляю. Мне кажется, что Амур попал своей стрелой прямо мне в сердце. И на этой стреле написано ваше имя, а я его не знаю. Поэтому готов называть Лаурой, но не хочу называть Еленой, или Афродитой, так как они вас не стоят, уж я это знаю, поверьте.
- У вас интересный способ знакомиться, - заметила моя любимая. – На самом деле меня зовут Лиза.
- Очень приятно, а меня Аврелием.
- Редкое имя.
- Да, - согласился я, - просто мои родители очень любили античность.
- Так вы из интеллигентной семьи?
- У меня за плечами большой жизненный опыт, - сказал я, уйдя от прямого ответа.
В это время подъехал троллейбус. Лиза вошла, а я вслед за ней. Он был почти пустым, поэтому я без проблем сел рядышком с моей Лаурой.
- Вам куда ехать? – спросила Лиза, застав меня врасплох.
- На самом деле, никуда. Я просто хотел вас провести домой. Можно?
Она не много удивилась такому ответу, и подняв вверх тонкие брови, задала мне еще один вопрос.
- Вы что хотите со мной встречаться?
- А у вас уже кто-то есть? – спросил я в ответ.
- Нет. Но ни на что больше, чем проводить меня до подъезда, и не рассчитывайте!
- Хорошо-хорошо, - согласился я.
Вот так, мистер Пустота, я познакомился с Лизой. Она оказалась очень воспитанной, доброй и восхитительной девушкой. Я встречаюсь с ней уже больше двух месяцев. За это время мы хорошо узнали друг друга. И, в принципе, я захотел жениться на ней, чтобы связать с Лизой всю свою жизнь.
Представляете, я первый с кем она встречается. Она почти святая, в моих глазах. Через три дня, когда мы возвращались из театра, она разрешила мне поцеловать себя в щечку. Еще через неделю, я сорвал поцелуй с ее уст. Все остальное, как сказала она, только после свадьбы, а я и не собираюсь торопить события.
Вот и все, мистер Пустота, что я хотел вам рассказать. И, вы знаете, я наконец-то нашел смысл жизни – это любовь. Я люблю Лизу. А она полюбила меня. Я изменился после встречи с ней. Я никогда не думал, что дарить цветы так приятно. Никогда не думал, что стану писать любовные стихи, или дарить подарки, чтобы сделать приятное. В общем, никогда ранее у меня такого не было, и это замечательное чувство, всю глубину которого не возможно описать словами. Я люблю мою прекрасную Лауру! Я счастлив!
Пока я беседовал с пустотой, настало утро. Бледный, предрассветный свет, именуемый сумерками, появился за окном. Развиднялось поздно, где-то около семи часов. Зима, и этим все сказано.
Мне пришла в голову замечательная мысль – подарить Лизе полевые цветы. Они должны стать символом нашей любви. Свежие полевые цветы в канун нового года, по-моему, ей это должно понравиться, тем более, что сегодня католическое Рождество.
Одевшись, я вышел и отправился загород, в поля, где собирался нарвать букет цветов. По дороге я думал о том, что буду готовить на Новый Год, и к какому часу пригласить Лизу. Гадал, понравиться ли мой подарок – я купил ей шубу из меха какого-то ценного зверька. И самое главное, еще раз обдумывал, как именно сделаю предложение выйти за меня замуж.
У меня было замечательное настроение. Я шел, улыбаясь прохожим, иногда, даже пританцовывал.
Оказавшись за пределами каменных джунглей, моему взору предстало огромное заснеженное поле.
- То, что нужно! – воскликнул я.
Я был уверен, что мои чувства способны растопить снег. Поэтому, выйдя на средину поля, я поднял руки вверх, и попросил снег, землю и солнце:
- Тайте снега, под пламенем моей любви! Проснись земля от ласк теплой воды! Награди, небо, лучом солнца! Проснись жизнь цветами яркими!
И природа помогла мне. Солнце ниспослало, со своего небесного пьедестала, любовь земле. Снег превратился в теплую воду. Вода пробудила матушку-землю. Мать-земля, в свою очередь, показала силу плодородия, протолкав на поверхность зеленые проростки. Те же, не по дням, а по секундам, превратились в прекрасные цветы.
Я насобирал синих, как глаза Лизы, васильков, диких фиалок, молодых одуванчиков, гордых ромашек и много других чудес растительного мира. Я благодарил каждый цветок, перед тем, как сорвать его. Наконец, получился потрясающий букет, который я подарю любимой женщине. От него пахло весной, надеждой, верой и, конечно же, любовью. Коктейль ароматов кружил голову, пробуждая все лучшее, что есть у человека. Я люблю!
Просто паря над землей, как вольная птица, я летел над городом, к заветному дому. Летать, на самом деле, не трудно, надо просто не бояться упасть. Да и не было сейчас такой силы, что заставила бы меня пасть камнем.
Я решил сделать сюрприз, поэтому не звонил в дверь ее квартиры, а прошел сквозь них, неся с собой охапку цветов. Никем не замеченный, я очутился в ее жилище. Я был невидим. Осталось только пройти в комнату и поставить их в вазу, а еще лучше, разложить их на постели. Хорошо будет, если она еще не проснулась.
Но я ошибся, Лиза не спала. Еще стоя в коридоре, я услышал ее встревоженное дыхание. Пройдя дальше, я застыл. Такого, я вообще не думал увидеть. Сначала я опешил, потом не нашел слов описать происходящее.
Моя Лиза трахалась с двумя мужиками одновременно! Моя Лиза! Они делали с ней все, что хотели, а она безропотно подчинялась, наслаждаясь их грубостью. Мерзость! Как она могла?! Та скромная девушка, которую я знал, та, кого я почитал за святую, сейчас была похожа на последнюю шлюху! Грязь!
Лиза обезумела от удовольствий, она вся была влажной. Густой запах ее возбужденности, забивал аромат цветов. Я выронил букет, и они, упав на пол, завяли. В один момент цветы превратились в сухие остатки, все, кроме двух нарциссов, не понятно как оказавшихся в букете.
- Что стоишь, как статуя? – раздался сзади меня чей-то вопрос.
Я обернулся и увидел мужчину лет сорока. Я знал кто он, а он знал кто я. На нем был элегантный черный фрак, и совсем нелепо выглядевшие в паре с ним, солдатские берцы.
- Задета честь, - продолжал мужчина, - а это - не шутка. Догадайся, чтобы я сделал на твоем месте?
- Знаю, - ответил я, - хорошо знаю.
- Держи, - сказал он, достав из-за спины подушечку, обтянутую красным бархатом, на ней лежал короткий меч. - Ты потерял его в Трое. Непростительно с твоей стороны, такая вещь везде пригодиться.
Взяв меч с подушечки, я развернулся к ним. Теперь я стал видим. Два удара. Резких и сильных. Два удара, взойк, брызги крови и два трупа. Лиза закричала, но на сей раз от ужаса. Она стояла на коленях возле двух мужчин со смертельными ранами на теле. В воздухе запахло смолой. Клинок взлетел вверх, и я его обрушил вниз, со всей злобой и ненавистью, что была в моей душе. Он раскроил ей голову, сделав по-настоящему двуликой.
На миг, во время удара, я увидел на месте Лизы, ту старую женщину из Трои, что стояла на коленях перед убитыми сынами. Поучается, я убил и ее?
Теперь пустота… Когда уходит ненависть, появляется пустота.
Я подошел к зеркалу, чтобы посмотреть на убийцу, и увидел ужасные язвы на собственном лице. Это была проказа. Теперь и я прокаженный.
- Почему ты не забрал меня еще в Трои?! – спросил я того мужчину, что дал мне меч, но его уже не было. Да и был ли он вообще?
- Теперь, ты – убийца, а не палач, вот почему, - ответило мне мое зеркальное отражение.
- Нет! – закричал я, и вдребезги разбил зеркало.
Я вышел. На улице, уже все шарахались от меня. Все сторонились прокаженного. Мне некуда было деваться, и я отправился к старику.
Лачуги, как оказалось, уже не было. Она разрушилась, а на ее месте имелось лишь небольшое возвышение. Оказывается, все меняется. Сев на выступающее из земли бревно, я обнял голову руками и заплакал. Я знал, что это лепрозорий.
|
|
| Дина Данович |
2005-01-07 |
55 |
5.00 |
11 |
| |
|
| |
Крохотная трехлетняя Зося – тогда еще Зайка – пришла вместе с мамой к маминой подруге и увидела коллекцию слонов. Зайке приглянулся самый маленький, с коротеньким хоботком, беленький, еще без бивней слоненок…
Это была эпоха моды на слонов, а маму звали еще просто Олей, мамину подругу - Надей, у Нади был чудесный черноглазый Артемка, на год старше Зайки. Мама и Надя тогда лепили пельмени, слоны стояли на буфете, и мечтали пойти на водопой, а Зайка подошла к отцу Нади и сказала, кокетничая и жеманясь, как умеют кокетничать только маленькие девочки:
- Дядя Юра, у вас такие красивые слоны!..
- Неужели? – ответил тот. – Подарить тебе одного? Выбирай! – и приподнял ее. Зайка протянула ладошку к своему любимцу.
- Дедуль! – раздался в комнате звонкий Артемкин голос. И мальчик замер, видя, как Зайка поспешно зажала в повлажневшем кулачке слоненка. – Зайка… Ну, ладно, бери!.. – дрогнувшим голосом позволил Артемка.
Потом Надя и Артемка уехали жить в другой город, но каждый год приезжали в июле.
- Приезжаете?! – кричала в трубку мама, когда Надя предупреждала ее звонком. – Когда?! Ой, молодцы! Ой, ждем!! Ждем - ждем, мои хорошие!
Каждый июль одинаково шумело бескрайнее море, шумели дети на песке, стучало особенно громко сердце в груди Зоси, сияли черные Артемкины глаза. Но неожиданно Артем и Зося выросли, и их новый июль стал совершенно иным. Лето запахло мускусом и солью, заманивало на ночной пляж, приобрело вкус Артемкиных губ.
Зося выбила песок из босоножек, тенью вошла в дом. На кухне горел свет под плетеным абажуром.
- Хоть бы она забеременела, - грустно говорила мама. – Поженились бы…
- Мне кажется, он слишком ее любит, - сказала Надя. – Даже не посмеет прикоснуться к ней. Ну, понимаешь, он любит ее как сестру, как невесту... Одно дело целовать ее тайком от нас и совсем другое... Ну, не переживай, будем надеятся, что природа победит.
Зося зажмурилась. И даже не смогла понять, на кого она сейчас больше обижена – на маму ли, столь откровенно рассуждавшую о ее судьбе, на Артема ли, сказавшего ей: «Нет! Не сейчас… Я не могу так с тобой…», на Надю ли – знавшую слишком хорошо своего сына. Зося пробралась на цыпочках в свою комнату и распахнула окно в душную ночь.
На следующий год Артем не приехал – улетел с подружкой в Париж. И Зося немедленно заявила, что выходит замуж - да, да, за этого психа, который пишет стихи и дарит цветы. До приезда жениха оставалось два часа, когда Зося вдруг пропала. С фатой в волосах, нещадно залитых лаком, в коротеньких шортах и тонкой маечке она убежала к дяде Юре. Шумело недалекое море, шлепали по мостовой разбитые босоножки.
- Ваш слон! – почти крикнула она старику.
- Зосенька!.. – только и успел сказать тот, принимая обратно свой маленький подарок шестнадцатилетней давности.
- Лучший слон в моей жизни! Самый лучший слон!!
|
|
| saltsa |
2005-01-22 |
55 |
5.00 |
11 |
| |
|
| |
...Однажды он спросил ветер, что ласкал его лицо, почему солнце не согревает его. Но ветер лишь толкнул его в спину и продолжил ласкать лицо его. Он огорчился от молчания. Почему Ваю не отвечает? Он нахмурился и поднял ворот. Спустился к реке и каснулся воды. Почему солнце не греет меня? Ганга прошла сквозь пальцы его и не сказала ответа. Вода теплом разлилась по коже. И Сурья протянул руки, чтобы поиграть вполохами в брызгах на руке его, и Ваю вздохнул. Но молчание не дало ответа ему. Тогда ухмыльнулся ему третий глаз на челе любителя чакры Шивы. Но посмотрел он на Сурью и пропало наваждение. После спросил он у солнца, почему не греет его? Но Сурья повернулся лишь боком, который сильнее сверкал. Вдруг тихий звук капель донёсся до слуха его. Спросил и у времени он, почему солнце не греет его. Он Кала просто роняла капли из бездонного кувшина своего.
И тут выходит из леса ракшас Бака.
Выбор прост - подумал он - или Бака ответит мне, или Бака отправит меня к петлерукому Яме дабы смыть грехи и готовиться к перерождению.
На счастье его сытно позавтракал Бака: утром наткнулся на двух лесорубов.
Скажи мне Бака, почему солнце не греет меня?
ОТВЕТИЛ ракшас, довольно почесав полное пузо.
А меня Сурья всегда греет. Я ж голый всегда. А вы, люди, всё прячетесь, кутаетесь в одёжку, кутаетесь... Опустил одну бровь ракшас. А мне потом нитки из зубов выковыривай.
И потрепал Ваю лохмы довольного ракшаса, и сверкнул Сурья в малюсеньких глазищах его, и полез сытый Бака в Гангу - смывать с рыла кровь утренних лесорубов...
|
|
| СИНЕЛЬНИКОВ Алексей Павлович |
2005-01-24 |
55 |
5.00 |
11 |
|
|
РАЗГОВОР С ПРОДЮСЕРОМ (в помощь для начинающих авторов) |
|
|
|
|
| |
СИНЕЛЬНИКОВ Алексей Павлович
РАЗГОВОР С ПРОДЮСЕРОМ
(в помощь для начинающих авторов)
- Алло!? Вы "Такой-то-Сякой".
- Да.
- Вас беспокоит продюсер "Этакий-Раз-Этакий", слышали, должно быть?
- Нет.
- Ну, как же? Знаменитую группу "Руки скрючило" знаете? А знаменитого эстрадника Хохоткова?
- Не знаю.
- М-да. А кого Вы знаете из этих жанров?
- "Голубые гитары" и Райкина.
- Как в те времена уже были "голубые"? …Подумать только..? Ни когда б не подумал! Но и на том, спасибо. Так вот, чтобы Вам понятно было! Хохотков – это Райкин сегодня!
- У нас сегодня уже есть один Райкин.
- То сын, а это САМ, но сегодня.
- Вы хотите пригласить меня на концерт?
- Ни малейшего желания. Я хочу купить у Вас Ваш рассказишко.
- Как, как Вы сказали? "Этакий-Раз-Этакий"? Очень, очень приятно! Я по телефону не сразу расслышал. С большим, большим интересом слежу за Вашим творчеством, а эта мелодия, "Прыщ на попе", даже стоит у меня на мобильнике. Вот Вы сейчас позвонили, а я думаю: "Хто-енто мне звонит… ни свет – ни заря?..." А это Вы! Так, что из моих, Вы говорите, бессмертных произведений, Вы читали? Что Вам так запало в душу, что Вы, аж, купить его собираетесь?
- Ну, из "бессмертного", прямо скажу, ни чего не читал. А вот рассказик в городской малотиражке Мухосранска мне понравился. Паршивый, надо сказать, рассказишко, но в устах такого таланта, как Хохотков он зазвучит! Поэтому я и хочу Вам предложить, АЖ, 500 рублей.
- Аж, простите, не расслышал, сколько?
- Аж, 500 рублей!
- Рублей? Аж?!
- А, Вы доллары хотите?
- Хочу, но евро!
- Ну, дорогой мой, для пятисот долларов, надо быть Гоголем или, как минимум, Жванецким!
- А я "Он" и есть, как Ваш Хохотков, но сегодня.
- Так, Жванецкий, слава Богу, жив!
- Я про Гоголя!
- Ну, Вы даёте! Вы сами-то свой рассказ читали?
- Представьте себе, читал! И Мухосранский "Центр Вселенной" у меня, его чуть ли не с руками оторвал.
- Ну, тогда Вы не Гоголь – Вы Венера! Я бы Вам сам руки пообломал, чтобы Вы хрень всякую не писали!
- Так, что же Вы ее покупать собрались?
- Из сострадания.
- Полагаю, получив Ваше "сострадание", я ноги протяну…
- Возможно, …руки, говорите, Вам в Мухосранске оторвали… Сколько Вы хотите за свой бред?
- За свой РАССКАЗ, я хочу получить… получить хочу… 1000 рублей!
- Ага, как же? Я хоть слово о благотворительности сказал? Пятьсот пятьдесят и это мое последнее слово!
- Вы так тяжело больны, или репетируете свое выступление в суде?
- Это Вы так шутите? Да Ваш рассказ еще переделывать и доводить не передоводить надо, чтобы люди в зале в обмороки не падали.
- Тысячу и делайте, а ним, что хотите.
- Да на тысячу, Вы весь Мухосранск купите вместе с "Центром" и "Вселенной".
- Не Ваше дело, что я куплю! Я сказал тысячу!
- Это хорошо, что Вы в школе двоечником были…
- Кто Вам сказал? Я…
- Да, я по разговору чувствую. Запросы и публикации у Вас "астрономические", а способности на уровне начальных классов.
- Ну, тогда отправляйтесь к Жванецкому…, или лучше всего к Гоголю! До свидания, точнее, прощайте!
- Черт с Вами! Тысячу, так тысячу! Но переделывать этот бред Вы будете сами и к утру…
- Не представляю, что могло не понравиться в моем рассказе человеку, с таким изысканным вкусом, как у Вас?
- Да всё!!! Начнем с названия. Что это за слюнявое "Тихий семейный вечер"? Надо, что-нибудь рейтингОвое!...
- "Отцы и дети" например.
- Пойдет. Потом у Вас там, отец разговаривает с дочерью, надо поменять на сына…
- Но я же и пишу, что про сына "это совсем другая история"…
- История должна быть та же, но разговор должен быть с сыном, а не с дочерью!
- Это, что же тогда получиться, что мой сын должен в метро познакомиться с молодым человеком?
- Наконец-то, дошло!
- Вы не забывайте, что рассказ глубоко биографичен, я прожил эту драму, и выстрадал каждое слово, когда писал. Моя жена рыдала, как ребенок, а дочка до сих пор не разговаривает! То, что Вы мне сейчас предлагаете, создаст конфликт с сыном, а он перворазрядник по боксу!
- Так это что, драма!?
- Это трагедия, выраженная автором в малой форме!
- Блин, а я ржал, так, что чуть с полки не упал, когда мы с гастролей возвращались.
- Вы черствый и циничный человек! Две тысячи рублей!!!
- А вот это уже не смешно! Это трагично! За что две тысячи?
- Я должен буду написать, что мой мальчик, мой единственный сын, знакомиться в метро с мужиками!
- Да поймите Вы, чудак-человек! Мальчик-девочка, это уже не смешно!
- Но Вы же смеялись.
- Я смеялся над тем, что люди Вашего возраста, что-либо понимают в сексе! И, как оказывается, не зря смеялся!
- У меня рассказ не про секс, а про зарождение первого робкого чувства, про взаимопонимание между поколениями, которые рука об руку ищут способы идти по этой, Богом клятой, жизни.
- Вы правы, рассказ действительно, должно быть, биографический! То-то я подумал, когда читал, не повезло детям, папаша совершеннейший болван! Хрен! Вам, а не две тысячи!
- Может быть я и болван, но за меньшее я не согласен писать всякую бредятину!
- Ну, положим, бредятину Вы пишите совершенно бесплатно, а я Вам предлагаю живые деньги. И мы уже обо всем договорились. Вы же сами сказали: "Тысячу и делайте, что хотите!"
- Так, Вы и делайте! И выпускайте это под своим именем! А свое, я пачкать не дам!
- А за две тысячи, дадите?
- За две тысячи, я сам буду пачкать, и смогу уберечь свое произведение от Ваших грязных лап!
- Хорошо. Что Вы предлагаете?
- Я уже предложил. Две тысячи.
- Тот же хрен, но на сей раз с Вами, пусть будет две. Я спрашиваю, как Вы собираетесь переделать рассказ.
- Раз Вы говорите, что девочка-мальчик, сейчас не актуально, я познакомлю в метро с молодым человеком свою жену.
- Вы же пишете, что она "лет пятнадцать там не была".
- Вот и хорошо, пусть молодость вспомнит…
- И что дальше?
- И все, хана молодому человеку.
- Как хана? Это же не смешно!
- А, Вы сначала перечитайте "Тихий семейный вечер""!
|
|
| оля. |
2005-04-06 |
55 |
5.00 |
11 |
| |
|
| |
Она ещё совсем девочка, такая хрупкая, беззащитная на вид, почти беcтелесная. Я не знаю, почему она приходит именно ко мне, мне жалко ей отказать, почему-то ей всё равно, насколько я талантлив, чтобы описать то, о чём она меня просит. Иногда мне кажется, что я немного в неё влюблён. Может быть, дело в этом. Может быть, наоборот, это она влюблена в меня. Раньше я не знал, что такое платоническая любовь. Что однажды и мне доведётся её испытать. Я больше не могу прожить и дня без моей девочки. Когда она долго не приходит, меня охватывает странная печаль, как будто мне не хватает чего-то самого главного в жизни. Я так боюсь её потерять, моя маленькая девочка такая худенькая, совсем ничего не ест, иногда меня это пугает, хоть я и понимаю разумом, что это ей не нужно, да и чем я бы мог её удержать, если бы она вдруг решила уйти и больше не вернуться. Врядли бутербродами с колбасой... Лишь иногда, во сне, мне удаётся с благодарностью целовать её почему-то всегда такие холодные миниатюрные ручки, гладить её серебристые крылья, шепнуть словно невзначай : "Мой ангел"... |
|
| Самокиш Макс |
2005-11-19 |
55 |
5.00 |
11 |
|
|
Пусть это будет начало (в соавторстве с Anri) |
|
|
|
|
| |
Пусть это будет начало.
Утро, опять… сонное удушье, холодная вода, зубная щетка. Но это никак не тянет на начало, это похоже на чертов замкнутый цикл – работа, дом.
Но надпись на кухонном столе! Она внесла убийственное дуновение свежего ветра в затхлую гармонию обыденности. Жуя хлеб с маслом и запивая его чаем, я по-другому взглянул на мир, читая синие каракули моего соседа, оставленные здесь месяц назад. Этот сумасшедший никем не признанный, кроме психиатров, гений исписал мне половину кухонного стола химическим карандашом, пока я говорил по телефону, имев неосторожность оставить его наедине с самим собой. Он может писать где угодно, осенит его в туалете – начнет марать каракулями рулоны бумаги, закончиться бумага – испишет стены, будет читать Эйнштейна – покроет своими расчетами всю теорию относительности, а самое интересное, что через минуту он может переключиться на что-то другое, напрочь забыв все прошлые «открытия». Как я его материл, застукав за порчей моего имущества! А у него – хоть бы капля раскаяния в пытливых горящих глазах. Я его ругаю, значит, на чем свет держится, а он мне так спокойно: мол, не переживай, Валер, это важнейший расчет временных дыр и связи прошлого и будущего, ты его, говорит, не вытирай, я сейчас сбегаю к себе за тетрадью, все перепишу и сам отмою тебе стол. Ну, как думаете, пришел он переписывать доказательства путешествий во времени? Примчался, через неделю, и попросил соли. Я ему – стол вытирать будешь? А он стоит, глаза, что тот гривенник, смотрит на надписи и кивает так слегка головой. А потом выдает: Валер, твои расчеты очень интересны, но лишены всякой почвы. И главное же – не издевается, он серьезен, как Кюри, пронзенный радиоактивными лучами. Я поматерился втихую и принялся оттирать стол, так он до сих пор и стоит, ни одна буковка не расплылась. Я бы, на месте продавцов, не продавал сомнительным личностям химические карандаши.
А сегодня пью чай, смотрю на баночку с яркой этикеткой супер-чистящего средства, которую нашел под дверью вчера, возвращаясь с работы, и думаю: сосед мой псих-психом, а вспомнил все-таки о нехорошем поступке, стыдно, наверное, стало, вот и купил мне какую-то жуткую химию, которая наверняка съест все надписи со стола, вместе с доброй половиной столешницы. И, зная моего соседа, особенно умение выбирать карандаши, я просто был вынужден прочесть всю этикетку, от начала и до конца, дабы удостовериться, что там не содержится тринитротолуола, ракетного топлива, мази Вишневского и синильной кислоты. Узнав, что средство сделано в Китае, я успокоился – значит, оно состоит из более дешевых компонентов. А срок годности – до 2352 года – просто вдохновил!!! Даже внукам моих внуков будет, чем чистить столы.
К сожалению, времени оставалось только проглотить остаток бутерброда и выскочить, как лань, чтобы работать, как волк, а вечером опять приползти, как собака. Какая тут уже чистка стола?! Пусть будет украшать комнату, его каракули даже слегка похожи на руны, с помесью иероглифов и математики Лобачевского. Забавно даже. Нет, так и оставлю, а рядом будет стоять баночка чистящего средства с офигенным сроком годности, как доказательство расчетов путешествий во времени. Вот, смотрите девчонки, вчера мотнулся в 24 век, скупился и бегом обратно! Расчеты вот – все получается, как видите, а машину времени одолжил соседу – ему с Аристотелем нужно перекинуться парой формул. Никому не нужно начальника в каменный век отправить? Могу организовать.
Да, это не просто писанина, это – дуновение свежего ветра в моей обыденности. Пусть остается.
Возвращаюсь вечером домой, под дверью стоит какой-то мужик. Представился соседом сверху и начал рассказывать, что у него кран сорвало, воды полно, в общем, затопил он меня так, что можно подводную одиссею снимать. Я не долго думая, отпираю дверь и влетаю, как буревестник, черной молнии подобен, этот пингвин за мною следом. Смотрю, все сухо, ни капельки, ни развода мокрого, ни пятна. Проверил комнаты, ванну, туалет, кухню. На кухне я наконец-то успокоился и говорю: спи спокойно, мой бледнолицый друг (так как побледнел он, что та поганка), не должен ты мне ничего. А он впырил свои глаза в мой кухонный стол, смотрит на него так удивленно и выдает: а вы мне стол не одолжите, а то ко мне гости сейчас придут. Я только рот открыл от удивления, а он уже хватает его и тянет к двери. Тут меня прорвало на такие красноречия и кулаки сжались как-то недружелюбно. Я ему – стой! А он – не беспокойтесь, я его помою. Я его за шкварник и к двери, а он – не хотите одалживать – продайте! Я его за порог, а он мне сотню предлагает. Я дверь закрывать, а он уже две сотни тычет. Я уже и дверь захлопнул, а он орет с лестничной клетки про какие-то тысячи. Нет, мой псих-сосед, куда менее сумасшедшей моего нового соседа сверху. Это уже не дом, а богадельня какая-то!
Поставив стол на место, я вспомнил, что я все-таки голоден. И силу моей злости я предпочел выместить на тарелки борща методом его полного уничтожения. И вот, сижу я за столом, аппетитно капнув сметанкой в гущу красного борща, как на тебе – телефон. И чтоб вы думали я услышал в трубке? «Поздравляю! Вы победитель!» И далее такое, что если бы не 9 часов вечера, то очень бы меня обрадовало. Получается, я стал победителем рекламной акции от магазина мебели, название которого было «КХООГГ» (толи я так услышал, толи он в этот момент кашлял). Суть акции сводилась к следующему – только сегодня и только сейчас я могу поменять всю свою кухонную мебель на новую абсолютно бесплатно. И это в 9 часов вечера! Мысль о том, что так может шутить мой новый сосед снизу – потенциальный телефонный маньяк, навела меня на просьбу назвать адрес магазина. Ответ был потрясающим – мы знаем ваш адрес - мы уже едем, отказываться поздно. Нет, я конечно не трус, но мне захотелось вставить в дверь десять замков и подпереть их шкафом.
Конечно не ожидая никакой новой мебели, но, не желая быть объектом новых шуток, я предпочел вернуться к борщу, отключив перед этим телефон. Что такое не судьба? Это когда вслед за телефонным звонком идет звонок в дверь, а в промежутке я не успел проглотить и ложки остывающего борща. Я не стал спрашивать пресловутое «Кто там?» и сразу прильнул к глазку. Там, как бы это сказать попроще, стояло пятеро здоровенных морд, которые чуть ли ни хором сказали, что привезли мебель. Я пожалел, что не успел подпереть дверь шкафом, но все же сказал куда им нужно следовать, прибавив кроме пункта назначения еще и пожелания приятной прогулки. На что они, очень не двусмысленно намекнули, что если я не открою, то они откроют сами. Я бросился к телефону вызывать очень родную в этот момент милицию, как меня уже сбили с ног и во всю вязали, а дверь была выворочена так, словно в нее врезался тунгусский метеорит, так же бесшумно и таинственно.
Я, не теша себя надеждами, сразу сказал, что денег в доме нет, и чтобы они приходили через три-четыре дня, когда получу зарплату. Но меня никто не слушал. Двое ремонтировали дверь, один лил на мой кухонный стол супер-чистящее средство, которое я нашел на днях у порога, остальные, не жалея рук, терли тряпками по столу, вычищая с него всю писанину. На мой резонный вопрос что здесь, к черту, твориться, мне даже ответили:
- Понимаешь, Валер, - заговорил тот, что лил средство, - лучше бы ты сам вытер вчера этот стол. Мы тебе даже, вот, баночку привезли. Или одолжил соседу сверху – он бы вытер. Или поменял бы на новую мебель. И не пришлось бы еще пять минут лежать связанным и всю жизнь думать, что тут произошло! Сам виноват, что нам пришлось вот так, на крайние меры! |
|
| Самокиш Макс |
2005-12-01 |
54 |
4.91 |
11 |
| |
|
| |
«Света еще не было,
и в лоне Молчания спали
души людей. Были только
мы с тобой…»
(«Аэша» Г.Р.Хаггард)
Холодный виноградно-яблочный сок освежал. Он пил его из узкого отверстия картонной упаковки, и сок струился по уголкам губ, скатываясь на шею и грудь. Разгоряченное тело с блаженством принимало прохладу.
Как много прекрасного можно заметить в обыденном, если душа готова это воспринимать. Счастье есть! Точно есть. И дело не совсем в гормонах, медитациях, самонастрое… Счастье, все-таки, божественное чувство, дар ниспосланный человеку.
Вчера он был близок к самоубийству. И мысль о смерти пришла внезапно, хотя почва зрела давно. Он просто подошел к высокому светлому окну, подставив лицо под струю врывающегося ветра, желая избавиться от жары, и взглянул вниз. Седьмой этаж, спуск в подвал, бетонная лестница, забор из красного кирпича, поросший плющом. И вдруг все показалось таким легким: шаг на подоконник, второй шаг, развести руки в стороны и…
«И он взлетел, как взлетала она,
Только не вверх, а вниз…»
Он отошел от того, что секунду назад было обычным двором, а теперь превратилось в зияющую темнотой бесконечную пропасть. Такую пропасть он видел однажды, в глазах Дьявола, во сне.
Дьявол пришел из кустов жасмина, из-за которых невозможно было дышать – все заполнял их пьянящий аромат, его было слишком. За минуту до этого пели васильки своими тоненькими голосками, жалобно, о ноге в тяжелом ботинке. Потом жасмин, но его цветы молчали… Дьявол тоже молчал. Он не был похож на Волонда, он не был похож на козлоного рогатого монстра, он просто был Дьяволом. Это был восьмилетний ребенок с чертами лица сорокалетнего мужчины. Да, глаза его были разными, но не одновременно; из виновато-сероголубых они превратились в смолянисто-черные омуты. Омуты засасывали и поглощали душу, закручиваясь по часовой стрелки, они открывали вход в бесконечность.
Его (пусть будет лучше «он» (ему, его, него), ведь что измениться если говорить Олег, Вася, Джон, Пол, Абрам, Саид, Вонг, Бо? Все мы люди.
Его передернуло от холода и он закрыл окно на шпингалет, не смотря на немыслимую духоту. Ему отнюдь от этого не стало легче на душе, но жизнь показалась лучше смерти, а смерть – долгим тяжким забыванием жизни.
Он вернулся за стол, снова взялся за бумаги, но работа не шла.
Вы спросите: что же его так мучило, что он готов был сделать шаг в пропасть?
Я отвечу:
- Непонимание со стороны любимой женщины, холодность к нему, отчуждение от других людей, таких, как я, как вы.
Вы спросите: сколько же ему лет, что он так это переживает?
Отвечу:
- Двадцать шесть.
Юношеская пылкость толкающая на необдуманные поступки?
- Нет.
Психическая неуравновешенность?
- А что вы понимаете под этим термином? Вы считаете себя психически уравновешенными? И никогда никакая чаша не перевешивала настолько, что создавала переворот во всей вашей внутренней вселенной? Вот. Даже камень лопается от жары и холода, а ветер стирает целые горные массивы. Человеческая же душа намного тоньше камня.
Вы спросите: есть ли у него друзья?
- Да ведь смотря что подразумевать под словом «друг». Здесь одного похода в горы, двух лет в армии, десяти лет в школе, пяти лет в институте и моря совместно выпитой водки бывает мало. Хотя у него был друг, но друг этот жил своей жизнью и не мог всегда оказываться рядом, всегда приходить на помощь. Быть может, он бы, друг, понял его, но это совсем не значит, что смог бы помочь. Да и бывают такие вещи, в которых даже Богу, предстань он прямо перед нами, даже себе самому не хочется признаваться. Старина Фрейд, да простят меня его горячие сторонники, затронул лишь крохотную часть верхушки айсберга.
Была у него и жена, и двое детей. И, как уже понятно, она тоже не могла помочь.
Раньше все казалось другим. Жизнь, конечно, не была легче, но он встретил ее (здесь тоже имя не имеет значения). Все казалось новым, упоительным: сходство вкусов, бурный роман, ее глаза, голос, мысли. Они пытались узнать друг друга со всех сторон, жадно поглощая карамель конфетки, желая распробовать начинку. Они полюбили, поверили в любовь, дали себя обмануть этим чувством.
Нет, начинка не оказалась дегтевой, все было как у всех: и клубничка, и сахар, и соль не забыли положить в нее, и горечи немного… Просто конфет не делают бесконечными, а вкус во рту меняется, меняются и вкусы.
Дом, рождение первенца, счастье… Бессонные ночи, заботы, нехватка сил и денег… Срывы, слезы, недоверие, замыкание в себе, скандалы, истерики… Разборка, понесло, ненависть, хлопанье дверью, уход… Жалость к себе, жалость к ней, сожаление, вина… Звонки, визиты, цветы, слезы, мир, постель, МИР… Семья, заботы, страх…
Любовь – словно хрупкая антикварная вещь, и уже не хочется пробовать ее грани, зная, как она может разбиться, и, боясь этого, вещь держится одной стороной в серванте, за стеклом, напоминая объемную фотографию.
Привычка, все врастает в привычку. Он начал бояться обидеть ее. Нежная, страстная или бесшабашная любовь стала сексом. Затем секс тоже утонул в рутине, и в онанизме, ночью, в ванной, было больше страсти, чем в том, что творилось на семейном алькове. Потом он ненавидел себя за то, что не смог сдержаться, и словно подросток, еще не знающий, но мечтающий о интимной близости, сбросил этот груз возбуждения, становящийся не наслаждением, а карой. Потом, спустя пять минут, после выкуренной сигареты, он начинал ненавидеть ее, ненавидеть жгуче, потому, что опустился до такого позора. И вновь вспыхивала мысль о измене. Измена решит эту проблему, но убьет то, что есть сейчас. Он любил ее, конечно, не так, как раньше, и больше в силу привычки, под данью консерватизма и стремления к гармонии, но, все-таки, любил. Он боялся изменить не потому, что это грех, а потому, что запросто мог влюбиться в ту, другую. А свежие чувства – это дыхание весны, это взрыв вулкана, и тогда все – крах, ад, Помпеи засыпает пеплом и заливает лавой. Пусть он не сразу признается, пусть долгое время это будет тайной для жителей Помпей, но ведь он-то будет знать, что они уже под толстым слоем застывших испражнений Везувия. Тайны раскрываются рано или поздно. Как после этого смотреть в глаза детям? Первый ребенок – результат безудержной любви и влеченья, ведь он был половиной причины, заставившей его вернуться в семью. Второй – результат примирения.
Семья связывает крепче веревок и лишь полные эгоисты, законченные себялюбцы и дураки могут ее растоптать просто так. Для других же, и таких большинство, эти веревки оставляют глубокие следы в душе, они врастают в нее, и выдернуть их можно только живьем, вместе с кусками себя самого.
Больше он не подходил к окну до конца рабочего дня. По лестнице спускался держась у стены, опасаясь увидеть в пролете лестничного марша черный омут. И только попав на улицу, в эту прожаренную солнцем асфальтно-бетонную артерию, он понял, как устал за сегодня.
Бар заманил его прохладой кондиционеров и пивом в широкой запотевшей кружке из толстого стекла. После пива, не планируя этого, он заказал пятьдесят грамм водки. Ему плеснули Nemiroff и дали ломтик лимона. В голове прояснилось, забылась близость глаз Дьявола за каждым окном, и он взял еще.
Черный краб наползал на город, перекусывая клешнями последние нити медузы-солнца, он пожирал свет, медленно захватывая дом за домом. Краб ночи шел с востока, неся прохладу моря тьмы, из которого он выполз, и, как вампир высасывал любое тепло, что мог найти: из асфальта дорог, железобетона многоэтажек, людских душ.
- Тьма пришедшая со средиземного моря…- процитировал он Булгакова, тщетно пытаясь подкурить – бешеная зажигалка прыгала в руке и совершенно вышла из-под контроля.
- Э, браток, пожалуй, тебе хватит, - заключил бармен. – Такси вызвать?
- Налей еще! – не попросил, а потребовал он.
- Нет, - отрезал бармен, забирая пустую стопку и пепельницу.
- Если бы ты, дурак, видел глаза Дьявола, ты бы тоже сейчас напивался со мной. Налей, говорю тебе!
- Так, понятно. Коля! Коля, помоги товарищу выйти!
- На зов мигом явился перекачанный стероидный громила а-ля Дольф Лунгред, и одним движением руки поднял со стулки того, кто полтора час назад готов был выпрыгнуть из окна.
- Я тебе этого не прощу! – заорал наш герой. – Руки убери! Сам пойду!
Гора мышц послушно отпустила дебошира, и он, сделав шаг, рухнул в проходе, вызвав смешки отдыхающих в баре.
В метро его не пустили. Вдобавок он поругался с милиционером, от которого потом стал убегать, не смотря на то, что блюститель закона и не думал гнаться. Затем, собравшись с мыслями, он сообразил ехать на трамвае, так как дивным образом остался без денег, так и не вспомнив где с ними расстался.
Его шатало, мысли разбегались, во рту появился нехороший привкус сухого перегара. Захотелось пива, но бесплатно его не давали. В голове, как на скоростном аттракционе луна-парка все рябило и двигалось, мысли пролетали не задерживаясь, кроме двух: жена – стерва и как пугает бездна глаз окна и лестничных пролетов.
Из трамвая его вынесло потоком людей спустя четыре остановки, закружило и повалило на тротуар. Пыль пристала к новому дорогому костюму, белая рубашка получила два маленьких пятна. Встав и не обнаружив в кармане не только денег, но теперь уже и сигарет, и зажигалки, и носового платка, он грязно выругался, заслужив неодобрительный отзыв о себе женщины в годах, ведущей за руку пятилетнюю девочку, скорее всего внучку. Тем временем трамвай уехал, не дождавшись пьяного, щедрого на ругань пассажира.
Идеи, что движут пьяными и к тому же неумеющими пить, необъяснимы на трезвую голову. Непонятно зачем, проклиная горе-судьбу, давшую ему жену-дуру, которая не любит своего мужа, он поплелся в сторону домов, видимо решив добираться домой пешком. Проблема в том, что шел он не в том направлении.
Огибая забор детского сада, где в это время ночи собирались с гитарами и спиртным уже выросшие дети, он шел к какой-то цели. Еще дважды до этого обняв землю, он стал похож на жуткую пародию и на алкаша, и на делового человека, первому типу он не соответствовал нарядом, хотя еще десяток падений и все исправится, второму типу – поведением и длинным шлейфом перегара.
Врезавшись и схватившись за дерево, он оттолкнулся, его повело по кривой, и он повис на завизжавшей от неожиданности девушке. Саму девушку, впрочем, как и остальную компанию молодых людей, непонятно как выросшею на пути его странствия, до этого он не видел. Вместо пришедшего в голову «извините», губы сами сказали: «Пошла к черту, кобыла», и тут понеслось!
Удары посыпались отовсюду, со всех направлений. Земля несколько раз переворачивалась, делая сложные кульбиты. Глаза краба ночи ярко вспыхивали и расходились фиолетовыми кругами, за которыми последовала темнота, но не та, что была сегодня за окном, и не та, что была в глазах приснившегося мальчика, а пустая, а потом полная снов.
Он лежал на постели, рядом с женой, она спала, повернувшись к стене. От нее исходило приятное тепло и запах чистого тела. К ней хотелось прижаться и погреться, он замерз без одеяла, но перевернуться было сложно. Его тело словно заковали в свинцовый панцирь, надев на голову непомерной тяжести шлем.
Включили свет. В их спальне кто-то был, причем не один. Это были мужчины. Не поняв, что им нужно, он попытался подняться с постели, но постели никакой не было. Был забор детского сада, тыловая сторона девятиэтажки, деревья, грязь, двое мужчин, точнее, пока что только их силуэты. Уже серело. То есть наступали предрассветные сумерки. Мужчины светили на него лучами фонарей. Один из них что-то говорил в руку, откуда ему отвечали странным резким нечеловеческим голосом.
Он не мог понять что им нужно, где он, а самое главное, как здесь очутился. Голова, грудь, руки и ноги болели и не слушались.
Его о чем-то спрашивали. Он промычал в ответ свое имя и что ему нужно домой.
Потом его посадили в большую машину. Теперь он уже начал соображать, и понял, что это милицейский УАЗик. Его куда-то везли, расспрашивая о работе, месте жительства, происшедшем.
Так как при нем не оказалось ни документов, ни бумажника, ни часов, ни мобильного телефона, то милиционеры решили, что это ограбление. Но он ничего не помнил с того момента, как сидел в баре, недалеко от офиса, смутно припоминался трамвай, но он не мог сказать точно – ехал ли он в трамвае или просто видел его проезжающим.
Его доставили в больницу. Здесь, в туалете, из-под крана, он с жадностью напился воды, умылся и взглянул в зеркало. От туда на него смотрел чужой, страшный человек. Глаза этого человека налились синим и ярко-фиолетовыми цветами, губа была разбита, на подбородке ссадина. Не оставалось никаких сомнений в том, что зеркало говорит правду. А это значило: его ждет нелегкая судьба. Нужно как-то объяснить это жене, не напугать детей, не показываться на работе.
Пока он сидел под дверью рентгенолога, милиционер, привезший его сюда, тщательно записывал пропавшие вещи (модель телефона, часы, бумажник, обручальное кольцо), и очень расстраивался после каждого отрицательного ответа на счет примет нападавших.
Врачи не нашли серьезных травм, так что повода к госпитализации не было, разрешили залечиваться дома. Но вот домой сейчас как раз и не хотелось, и связано это было с его разукрашенным лицом. Однако человек предполагает, а Бог решает. Выйдя из кабинета доктора, он увидел в коридоре жену. Она со слезами на глазах бросилась его обнимать и целовать, приговаривая при этом, как она волновалась, и как она рада, что он жив. Объятья и поцелуи причиняли боль, но эта боль не шла ни в какое сравнение с тем, что поцелуи вызывали в душе. Там что-то защемило, не глаза навернулись слезы, он почувствовал себя тварью, не достойной столь великой, доброй и любящей женщины; ему стало стыдно за те мысли, что мучили его в последнее время.
На такси оба они приехали домой. По дороге он узнал, что это из-за него она не спала всю ночь, что сердце ее чувствовало беду еще с вечера, и по времени появление тревоги сбегалось с тем моментом, когда он стал на подоконник у себя в кабинете. Позже она обзвонила его коллег по работе, друзей, так как по его мобильнику ей ответили чужим голосом и сразу оборвали разговор, далее телефон не отвечал. И вот только утром ей позвонили из милиции и сказали, что он в больнице. И она так рада, что он жив, что его не покалечили, а все остальное – пустяки.
Таксист молча поглядывал в зеркало, с завистью смотря на его жену, сравнивая ее со своей, и не зная как бы она отреагировала, приди он домой с разбитой мордой. Скорее всего, закатала бы ссору, - думал водитель, - и начала кричать, что лучшие годы жизни она потратила на ничтожество.
Попав в квартиру, она отправила его в ванную, а сама разогрела завтрак, представляющий собой нетронутый ужин. Детей она разбудила сразу после звонка из милиции и, не зная насколько все серьезно, но думая почему-то о худшем, отвезла их к маме.
Кофе удивил его новизной вкуса. Сладкий, крепкий, до удивительного вкусный, отдающий корицей. Первым делом он выпил кофе, смакуя его маленькими глоточками. Вслед за кофе, такими же глоточками он выпил стакан минеральной воды. В тарелки, справа от картофельного пюре лежали кусочки мяса, политые томатным соусом. Жевать было трудно – болела челюсть.
- Вкусное мясо, - сказал он, встретившись с ней взглядом. Она сидела напротив, ничего ни ела, ни пила, а лишь смотрела на него, подперев голову руками. В ее взгляде было столько доброты, любви и ласки, сколько он никогда еще не видел, разве только у матери.
- Если тебе больно – не ешь мясо, - сказала она и вздохнула.
- Извини…- выдавил он из себя, отложив вилку. И только после этого «извини», он смог отвести взгляд. Там пряталась вина.
- И ты меня извини. Я только сегодня поняла, как сильно я тебя люблю. Знаешь, я так привыкла, что все хорошо, что все течет и не меняется, что и подумать не могла, как страшно тебя потерять. Прости меня. Я только сегодня поняла, как много я тебе не додала, как грубо относилась.
Когда ты не пришел я заволновалась, у меня было предчувствие, а потом я подумала… в общем… что ты… что ты нашел любовницу… Вот.. Извини. От этой мысли мне хотелось, чтобы лучше ты попал под машину или еще что-нибудь в этом духе, я, в общем, плохая жена…
Но когда сказали, что ты в больнице, я поверить не могла, что нажелала тебе этого. Прости меня, солнышко мое, любимой мой. Я больше никогда не буду черствой.
- И ты меня прости, девочка моя. Я тоже был эгоистом.
Они пошли в спальню. Она уложила его на свежую накрахмаленную простыню и укрыла второй.
- Поспи, тебе нужно поспать, - сказала она, целуя его в лоб.
- Иди ко мне, - потянул он ее за руку, когда она поднялась уходить.
- Нет-нет, тебе нужно отдохнуть.
Но он подтянул ее к себе и прижался своими разбитыми губами к ее губам. Она сдалась и подчинилась.
Они целовались и ласкали друг друга, и все это было в порыве страсти. Они дарили друг другу любовь, которую ни он, но она не получали долгие годы. Никто сейчас не думал о себе, своем удовольствии, и не притворялся, играя эту игру.
Ее груди, шея, округлый живот, бедра – все сейчас казалось новым для него. Он как бы заново знакомился с ее телом, ее душой, он так многого, оказывается, не знал.
Сегодня она делала ему минет не потому, что изредка считала себя обязанной засовывать в рот лоснящийся член, ненавидя его в эти моменты, испытывая отвращение от одного представления, как светиться его довольная физиономия. А сейчас ей самой захотелось подарить ему удовольствие; и тяжелое дыхание мужа лишь подзадоривало, и вкус ей показался возбуждающим, и его прикосновения - нежными.
В это утро он не трахал ее, как бывало до этого, не старался кончить и уйти, а просто любил и знал, что ей хорошо, что здесь нет места наигранности и фальши.
Они обессилили друг друга, вымотали, вознесли на вершины блаженства. Сил не хватало даже поцеловаться, и они целовались мысленно, касаясь друг друга кончиками пальцев. Лежа спиной на скомканной простыне, они смотрели в потолок, но не видели потолка, не видели люстры, там открывался космос, и дальше все будет хорошо.
Наконец он встал и, пошатываясь, направился в кухню. Холодный виноградно-яблочный сок освежал. Он пил его из узкого отверстия картонной упаковки, и сок струился по уголкам губ, скатываясь на шею и грудь. Разгоряченное тело с блаженством принимало прохладу.
Как много прекрасного можно заметить в обыденном, если душа готова это воспринимать. Счастье есть! Точно есть! Это – дар! Дар, ниспосланный человеку.
Закрыв коробку, он подумал не о себе, а о ней, и налив в стакан сок, поспешил вернуться в спальню. Она уже спала, свернувшись клубочком, и не лицом к стене, а повернувшись к нему. На лице ее застыла улыбка. Она была прекрасна, и свет, врывающийся сквозь розовые шторы спальни, делал ее похожей на индианку.
- Света еще не было, и в лоне молчания спали души людей. Были только мы с тобой… - прошептал он
Поставив стакан на тумбочку, рядом с книгой Дрюона, он прилег на кровать и поцеловал жену в плечо и уголок губ. Затем, нежно обняв ее, как самое дорогое сокровище на земле, он закрыл глаза.
А ведь она даже не спросила где его так побили и за что. Не спросила где он лазил и почему.
Перед тем как уснуть, он мысленно помолился, обращаясь к Богу, не зная при этом ни одной молитвы. Он просто благодарил Всевышнего за прошедший день, за новое утро, за то, что он счастлив. И если ради этого счастья нужно было бы пройти пятьдесят драк, получить несколько переломов и сотрясений, он готов был пойти на это, только бы не потерять рай, только бы снова очутиться в оазисе счастья, среди каменного холодного города.
Да, в оазисе каменного счастья, - подумал он и уснул, обнимая ее, улыбаясь, растягивая разбитые губы.
|
|
| Гном-А-Лле |
2005-12-20 |
54 |
4.91 |
11 |
|
|
БАБОЧКА НА МАЧТЕ (сПОРНО) |
|
|
|
|
| |
У неё но… но… номер.
Номер?
Не… не… не знаю принципа связи.
Связи?
Осторожно, ка… ка… кабель.
Кабель? А где же?..
ОНА
Она была…
В пятнадцати уровнях каменной башни жили термиты, мокрицы, тараканы, личинки бомжей коровки, и так далее, начиная с первого и заканчивая пятнадцатым этажом, на котором с сиреневых и до молочных сумерек горел свет. Свет манил заплутавших голубей, альбатросов и беркутов, орал в ночи как загулявший манул и заманивал на чашку чая, в которую она обыкновенно добавляла белладону.
Bella donna! Она была.
В чёрных антеннах свили гнёзда осы и пчёлы, муравьи проложили по стенам свои
липкие дорожки, а шмели регулярно снабжали её цветочной пыльцой, чтобы она пудрила голубой носик. В подъезде, на лестнице он каждый раз останавливался перед увитой – oh, land of Nod – плющом дверью и соскучившимися руками доставал из кармана ключ. Или произносил заветное слово, облизывая пересохшие губы? Но чаще всего нервным пальцем теребил маленькую кнопку, послушно отзывающуюся волнующей – thri-ill-ling! – трелью в недрах квартиры и внизу живота.
Трофейный скальп висел на сломанном стуле в коридоре, коридор заканчивался тупиком, а с другой стороны была кухня, где она… она…
Она сидела перед окном и слизывала капли со стекла. Она вставала и потягивалась, доставая руками до потолка, и ногтём ковыряла побелку, а потом совала палец в рот. Прятала голову под его рубашку, и щекотала языком над поясом, обдавая горячим дыханием, слегка касаясь длинными ресницами живота. И готовила ужин. Она была непревзойдённым мастером варить яйца «всмятку», а также хранила в ящике стола яйцерезку для «крутых». А ещё она любила слушать музыку.
Элвис Пресли, Литл Ричард, и The Beatles ежечасно сменяли друг друга на небосклоне. Небосклон крутился, чёрное блестящее солнце покалывало статическими разрядами кончики пальцев, когда она засовывала его в непокорный конверт и втискивала пластинку между другими, раздвигая дрожащими от хрупкого напряжения руками…
… когда он , зажав в кулаке её длинные волосы, откинув голову так, чтобы на тонкой шее набухла сонная артерия, целовал, жадно прикусывая, проводя рукой вдоль спины, вниз. А она, приподнявшись на цыпочки, покорялась движению, выгнувшись, упираясь руками в его плечи и прижимаясь животом к встречно дёрнувшемуся, безапелляционно стоящему члену…
Тш-ш-ш, детка, не торопись… Так о чём мы? А-да! Она любила его. Кажется, так.
Любила смотреть на него сквозь ресницы. Дождь прижимался к стеклу и гляделся в комнату, переставляя ладони по невидимой стене. Что же, что в кривляющемся отблеске пламени её лицо становилось изменчивым? Дождь знал, что будет дальше, и ждал этого с нетерпением. Она смотрела, сощурив глаза, как он жевал шоколадную конфету. Много-много воздуха, ставшего голубым и тяжёлым, распирало комнату. Он не выдерживал долго: падал со стула, нервно облизываясь, подползал. Она любила, когда его руки начинали блуждать по телу, прижимая и ощупывая, уткнуться в шею и вдыхать его запах. Волнующую смесь табака и тела.
Запустить руки под рубашку, вначале вверх, по спине… Он закусывал губу…
А потом обе вниз, в джинсы и, подняв голову, отчаянно глядя в глаза, быть схваченной страстными губами. И когда он, желая взять её со всех концов, засовывал язык в рот…
Я смотрю, ты ни о чём больше думать не можешь? Ну, что же, тогда...
Меняем пластинку.
Медленный шорох волн, набегающих на её берег.
- Я capitano дальнего плавания. Я заберу тебя с собой, bambina, на своём navicella. Тебе понравится мой ботик.
Жемчужные пуговицы выскальзывали, но он был ловец, умеющий нырять без воздуха. И между полами рубашки открывалась полоска тела, словно лунная дорога, он засовывал руку под блузку и нежно сжимал грудь. Затвердевший сосок тыкался в ладонь, как ищущий нос зверя, а она выгибалась, подставляясь шероховатой ласке. И, вздрагивая от собственного бесстыдства, расстёгивала тёплую пуговицу на джинсах, выпуская рвущегося наружу.
Он притискивал её, раскачивал в зверином ритме, жадно шаря по телу, находил…
А за окном крепчал весенний ветер. Клубил полные дождя тучи, свистел, тряс старую оконную раму, восхищенно присвистывая, колыхал сквозняком её длинные волосы.
Он любил, когда она, сидя верхом, наклонялась и отгораживала их двоих тёмной завесью волос. В сумраке этого шалаша её глаза становились особенно дикими и нежными. Он раскидывал руки, зажмурясь, вжав голову в подушку. На единственной мачте бился рьяный и тёмный парус. Passionale! И вдруг она соскальзывала, обрывая уже готовый сорваться стон. Он с воплем выныривал, хватаясь руками, хватая воздух. Она кусала плечо, губами спускаясь ниже, языком проходясь по перекрёстку набухших жил, скользя по пульсирующей головке. Он сотрясался всем телом, превратившись в один выстрел. Превратившись в обезумевшего зверя…
Ливень обрушивался на окна, затопляя переливающимся потоком город. Улицы становились реками, реки впадали в mare.
…швырял её с рычанием навзничь, не слыша задыхающегося «подожди», врывался, наваливаясь тяжестью, раздвигая силой колени, придавливая грудью, чтоб ощутить бешеный стук, и схватив под зад, властно диктуя ритм, рвануть в падение. Ртом в рот, смешивая крики и содрогания, под барабанную дробь по железному карнизу оборваться с края доски…
В тёмное-тёмное жаркое небо с опрокинутыми звёздами…
Ш-ш-ш-ш-ш
One…
Two…
Three…
Four.
Can I have a little more?..
Тихо-тихо, ласково целуя уголок рта, зажмуренные глаза…
Влажный и тёплый ветер надувает занавеску. Ботик отчаливает, подставляя ночному бризу бок с золотой надписью «Фортуна».
|
|
| Лощёнова Наталья |
2006-11-03 |
52 |
4.73 |
11 |
| |
|
| |
Она с детства была красавицей.
В детском саду ей доставались роли снегурочек на новогодних утренниках, в школе её неоднократно выбирали «мисс школы» на конкурсах красоты. С ней знакомились мужчины, ей завидовали женщины, на неё оглядывались бабушки на лавочках… Она была невероятно красивой девушкой.
Она проснулась утром от ощущения какой-то внутренней тесноты и непонятного беспокойства. Обычное дело – громкая музыка, гранатовый сок из холодильника, утренний душ.
Откуда это странное ощущение отторжения себя?
Может, потому что сегодня – понедельник?
Зеркало…
ААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Неееееет, это не я!
Зеркало.
ЭТО – НЕ Я!!! …..
Это… я?
Я???
Всё лицо было покрыто какими-то язвами, а местами кожа напоминала ожог.
Что случилось-то? ПОЧЕМУ Я???
Перед выходом из дома она тратила по 3 часа на грим, который практически не спасал. Мужчины по-прежнему проявляли к ней интерес, но теперь уже словами: «Вот это страшилище», молодые мамаши запугивали ею своих непослушных детишек, сердобольные бабушки сочувствовали вслух при каждом её появлении около подъезда…
У неё не осталось ни друзей, ни подруг – она сознательно закрылась от окружающего мира. Она не снимала тёмных очков, а по ночам напивалась в одиночку и рыдала в подушку.
Она умерла в 30, ей надоело жить…
***
В детстве она была некрасивым ребёнком.
«В кого ты у нас такая?» - оправдывали себя родители.
В детском саду воспитатели между собой называли её квазимодо, в школе её дразнили бабой ягой, одногруппники в институте снисходительно бросали взгляды и кривили рты.
Она проснулась утром от ощущения какой-то внутренней тесноты и непонятного беспокойства. Обычное дело – телевизор как фон, чайник на плите, утренний душ.
Откуда это странное ощущение отторжения себя? Может, потому что сегодня – понедельник?
Зеркало…
Кто ЭТО??? НИ ФИГА СЕБЕ!!! Это… Я???
На неё смотрела невероятно красивая девушка с огоньками в глазах.
Она довольно быстро влезла в новую себя. Приобрела уверенность, получила новую, высокооплачиваемую работу. Ей безумно нравилось ловить восхищённые взгляды и пополнять гавань разбитых мужских сердец…
Замужние коллеги перестали звать её в гости, ревнивые, завистливые женщины стали распространять нелепые слухи о ней, которые тут же подхватывали бабушки на лавочке и неприлично громко осуждали при каждом её появлении.
Её перестали воспринимать как Личность – ослеплённые её красотой, люди видели в ней не более чем красивый фантик. Она поняла, что весь багаж её мыслей, идей, «знаний, умений и навыков» перечёркивается невероятно красивым лицом. ЕЁ лицом…
Ей с самого детства внушали, что она – ошибка природы. Она умерла в 30, ей надоело жить...
|
|
| Лощёнова Наталья |
2007-04-01 |
52 |
4.73 |
11 |
| |
|
| |
Я шёл, нет, я ЛЕТЕЛ с работы домой. К ней, к самой-самой любимой, к единственной моей девочке...
...Почему-то вдруг сейчас вспоминается, как мы познакомились, как столкнулись взглядами на улице и как одновременно обернулись и улыбнулись друг другу :). А потом я долго добивался встречи с тобой, а ты всё твердила, что у тебя очень строгие родители...
Сегодня у меня повышение по работе – меня перевели, придётся просыпаться в 4 утра и приезжать домой ближе к 11-ти вечера, зато я буду теперь зарабатывать в 3 раза больше и мы наконец-то сможем всерьёз задуматься о детях!!! Мне уже 35, я очень хочу ребёнка, несмотря на то, что ты, моя любимая девочка, по сути сама ещё ребёнок.
...А ещё я помню твой школьный выпускной. Ты была такой счастливой, такой красивой в своём коротеньком синем платье и смешных босоножках на платформе :) Я украл тебя с прощальной школьной дискотеки, зарывался лицом в твои рыжие волосы и мы просто гуляли вдвоём по берегу реки, кидали в воду камушки и мечтали о нашей семейной жизни. А потом вернулись в школьный двор :) Потому что на выпускном были твои родители. А помнишь, ты потащила меня на последний медленный танец? Взрослый мужик и миниатюрная смешная девочка... И твоя мама в сторонке, которая конечно же догадалась, с КЕМ встречается её дочь...
Повышение!!! Иэхххх!!!! Надо в супермаркет заскочить по дороге, накупить всяких вкусняшек для любимой и бутылку хорошего вина – она не пьёт крепких напитков.
...Ты пришла ко мне в слезах – не поступила в институт. Эх, девочка, девочка :) Пусть это будет самое плохое в твоей жизни. А я накупил тебе кучу сникерсов и успокаивал как маленького ребёночка.
А потом ты поступила. И была счастлива. И я радовался за тебя (хотя мне пофиг было всякое там образование, но как светились твои глаза!!!) И я заезжал после работы за тобой в институт, провожал тебя до подъезда, помнишь, мы вместе придумывали конспирацию? Мы просто были счастливы, что нашли друг друга в этой жизни.
Сейчас ты другая. И я тоже другой. И друзья у нас теперь разные, и разница в возрасте всё больше проявляется, и недостатки друг друга всё явнее... Но теперь у нас начнётся новая жизнь!!! Потому что я стремлюсь к укреплению отношений, потому что я горы сверну ради своей любимой девочки, потому что мы с тобой любим друг друга несмотря ни на что, а разве не это самое главное?
...Я помню, как внезапно припёрся к тебе свататься – с цветами, с кольцом, с родителями – как положено. Правда без предупреждения :) Сказал, что быка надо брать за рога. А ты была удивлена и растеряна: «Ты с ума сошёл???» И всё-таки улыбалась.
Ты была самой красивой невестой! А я до сих пор не люблю смотреть видеокассету с записью нашей свадьбы – взрослый мужик, а смущался как мальчишка.
Домой, домой, домой... Сколько всего пережили вместе, через какие только испытания ни прошли, сколько было трудностей в нашей семейной жизни. Но все эти годы рядом была ТЫ – верная, понимающая, поднимающая и возвращающая к жизни – моя любимая жена. Да ерунда всё! Всё мы с тобой переживём, родная моя! А ещё я очень хочу ребёнка. У нас обязательно первым будет мальчик. И я отдам его в спортивную секцию по боксу. Или кнопочка первая родится и будет такая же рыженькая и капризная как ты. А ещё с завтрашнего дня я начну получать в три раза больше и мы с тобой сможем позволить всё, чего не могли раньше. Ты же знаешь, мне ничего не надо, а ради тебя я всё сделаю.
С полными пакетами всяких вкусностей, с радостными огоньками в глазах, я открываю входную дверь и вваливаюсь в нашу маленькую прихожую. Сейчас я сообщу тебе радостную новость и ты по-детски с визгом бросишься ко мне на шею и поцелуешь в губы.
- ЛЮБИМАЯ, Я ПРИЕХАЛ!
- Серёж... Мне нужен развод...
...
|
|
| Tigrus |
2001-03-08 |
48 |
4.80 |
10 |
| |
|
| |
"Почему бы всему миру не исчезнуть,
и не оставить меня в покое? Я буду
ему только благодарен за это."
Ник. Топоров
* * * * *
В пустом пространстве под домом был подвал. В подвале были крысы. И там они жили. И неплохо жили - судя по тому, что через некоторое время люди перестали жить в этом доме, а крысы под домом - нет.
Они жили там долго, пока не пришёл дворник и не прикрыл эту лавочку.
* * * * *
Везли родственники гроб на кладбище. Гроб открылся, и из него вылез сияющий человек. Родственники все так и попадали.
Человек улыбнулся, и из него вылез другой человек, поменьше; но этого уже никто не видел, потому что все были в обмороке.
* * * * *
Многие лета шёл путник по дороге. Дорога петляла, поднималась в горы и окуналась в реки, но путник не сворачивал с пути. Он всё шёл и шёл вперёд, не взирая на все препятствия, встающие перед. Он шёл и шёл, а потом - дорога кончилась.
Путник недоверчиво посмотрел по сторонам, поискал, нет ли где продолжения? Но продолжения нигде не было. Устало покачал путник седой своей головой, развернулся и пошёл в обратную сторону.
* * * * *
К человеку пришли нежданные гости. Он встретил их с распростёртыми объятиями, много улыбался, распрашивал о жизни. Они с радостью отвечали и ели хозяйские закуски и пили хозяйские напитки. Человек смеялся и добавлял им ещё, когда это было необходимо.
Прошло время, и он прощался с гостями - стоял на пороге и, с печатью нежности на лице, крепко обнимался с ними. А когда дверь закрылась, в глазах его появились злые иголки, он сухо сплюнул и пошёл считать убытки.
* * * * *
В стародавние времена жили-были принц и принцесса. Они любили друг друга и хотели пожениться, но не могли сделать этого, потому что они были брат и сестра.
А потом у них появились дети, и вопрос решился сам собой.
* * * * *
Напряжённое молчание продолжалось минуты две.
Наконец юноша спросил:
- Ты... меня любишь?
- Нет, - категорически ответила девушка.
- Вот и отлично! - сразу повеселел юноша. - Значит, нам ни что не помешает! - И наклонился к девушке для поцелуя.
Для начала.
* * * * *
В цирке появился новый аттракцион - "Тигры на воле". Накормленных заранее тигров выпускали в зрительный зал, а потом загоняли обратно в клетки.
Аттракцион шёл с неизменным успехом, доходы цирка росли как на дрожжах. Но как-то раз тигров почему-то забыли накормить...
Аттракцион пришлось закрыть.
* * * * *
Студент сказал студенту:
- Ты на лекцию вообще собираешься?
- Да ну её, - ответил студент. - Лекций я и дома, от родителей, наслушаюсь. Нет, я уж лучше пивка пойду попью.
- Нет, ты не прав, - рассудил Студент. - перед родителями тебе по крайней мере придётся делать вид, что ты их слушаешь, а тут даже и этого не надо. К тому же, кто тебе мешает пить пиво на лекции? Ты только не бросай бутылки в сторону кафедры, и всё.
- А что, может, ты и прав. А спать там можно? - спросил заинтригованный студент.
- А как же! - уверил его Студент. - Главное, громко не храпеть.
- Да это же рай!
* * * * *
Скорбь запечатлелась на её лице. Совсем недавно она потеряла обоих детей, - мальчика и девочку. Мужа не стало ещё раньше. Другие родственники тоже куда-то подевались. Печальна стала её жизнь.
"Я потеряла сумочку с документами и последними деньгами... Не поможете?"
Муж закатил глаза, взял её за руку, как малое дитя, и повёл домой, туда, где их ждали сын и дочь, и собака повизгивала от нетерпения, поджидая хозяйку.
* * * * *
На дереве сидела ворона и раскатисто каркала. Внизу, возле дерева, остановился человек и зачарованно стал на неё смотреть. Ворона, перестав каркать, спросила:
- Чего уставился?
- А... вороны разве разговаривают? - удивился человек.
- Конечно нет, - отвечала ворона. - Но и люди ведь не пишут такой ерунды, как ты.
- Не каркай, - засуеверничал человек.
- А ты - не пиши, - резюмировала ворона и, перелетев через речку, села на другое дерево и опять закаркала.
Человек почесал в затылке и пошёл домой. Ему теперь было что писать; но это была полнейшая ерунда...
Не каркай.
|
|
| Анна Кочанова |
2002-02-18 |
50 |
5.00 |
10 |
| |
|
| |
Прелюдия.
Москва. Кафе. Несколько столиков. За столиками по соседству сидят Автор (девушка) и Герой. Мимо то и дело проходит Официант. Герой заинтересованно поглядывает на девушку. Несколько раз не решается, но затем подсаживается к девушке и заговаривает.
Герой: Доброе утро.
Автор: (удивленно отрывая взгляд от бумаг на столе) Доброе утро.
Г.: Вы мне не поверите, но вчера утром я пил чай в кафе на Монмартре и за соседним столиком сидела прелестная девушка.
А.: Ну и?
Г.: Вы похожи на нее как две капли воды. Только не подумайте, что я этакий жиголо, придумавший это, чтобы познакомиться с Вами. Я действительно вчера пил чай на Монмартре. Ну, разве это не удивительно?
А.: Нет, не удивительно. Представьте себе, я тоже вчера пила чай в кафе на Монмартре. Правда я была увлечена рукописью и не разглядывала людей за соседними столиками. Так что я Вас не помню.
Г.: Надо же! А я вот Вас помню и ничуть не жалею. Разве не удивительно, как нас сводит судьба?
А.: Два раза – это еще не удивительно.
Г.: А что у Вас за рукопись?
А.: Я пишу пьесу.
Г.: О чем?
А.: О вечности.
Г.: О, вечность это так мало, иногда она бывает короче мига. А знаете, можно написать пьесу о том, как судьба сводит двоих людей снова и снова, пока они не заметят друг друга за соседними столиками в кафе на Монмартре и не полюбят навсегда, ведь всегда это дольше, чем вечность.
Акт 1. Диалог вечных.
Вступление.
Клио: Неужели это Он? Нет, я не верю. Я не хочу верить. Пусть мне это снится. Может это ошибка? Нет, это не ошибка. Это Он. За что мне это? Чем я лучше других? Ну почему я не могу отказаться. И кто придумал эти правила. А была такая хорошая жизнь. Два возвращения почти закончены, столько информации уже собрано, даже встретила одного наблюдателя. Правда с наблюдателем что-то ничего не клеится. Но они такие все вредные, малообщительные. А этот еще зачем-то общается с изгоем. Может, хочет перейти в манипуляторы? Вряд ли, я о таком не слышала. В общем, все было очень даже не плохо, и тут Он. Чего я возмущаюсь. Действительно, три тысячи лет мне везло, на три тысячи первый должно было не повезти. Я, конечно, могла бы пройти мимо, но правило #2 гласит "Не одна встреча вечных не случайна", так что обратной дороги нет, подвязалась – так работай, не хочешь, не можешь - терпи или беги. Я не убегу, все равно меня быстро вернут, а потом еще подсунут какую-нибудь паршивую житенку, хорошо если короткую. Придется помучиться, в конце концов, что я теряю? Три тысячи лет никому не удавалось, чем я хуже других?
Сцена 1: Встреча посреди вечности.
Время, время, время... Даже вечность понятие временн`ое или вр`еменное.
Клио: Еще один день. Еще один шанс. А я опять без косметики. Он либо меня не замечает, либо уже расколол и маскируется.
Орион: Что-то мне подсказывает, что если я буду держаться от Нее подальше, хуже мне не будет. Она так на меня смотрит, будто знает меня уже целую вечность. Надо бы подойти и спросить: "Девушка, а мы раньше с Вами не встречались?" Но, во-первых, это банальность, а, во-вторых, что-то у меня мурашки по спине забегали. Клеопатра... И при чем здесь Клеопатра? Я, конечно, слабо представляю себе эту египетскую царицу, но Она явно на нее не похожа. Хотя взгляд хищницы.
К.: Какие-то мысли меня мучают, ну просто ужас. Решения, прямо скажем, нестандартные. А что если взять Его и похитить, привязать на чердаке, посидит пару месяцев и сразу захочет вернуться. Нет! Хотя, если подумать, то почему нет? Ведь правило #5 гласит: "Власть вечных над миром безгранична и они не должны ее ограничивать". Пожалуй, я воплощу свои идеи в жизнь. Но все это требует тщательной подготовки.
О.: У меня болит голова, стоит на нее посмотреть и сразу же начинает болеть голова. Терпеть не могу запах жасмина. И такой сильный, что кажется, я сейчас потеряю сознание. Минуточку, но ведь зимой не цветет жасмин. Я знаю, это духи. Женские духи. Но до Нее метров 10. А других девушек здесь нет. Наверное, я схожу с ума. И почему я все время думаю о Ней?
К.: Жасмин... Точно, жасмин. И голова болит. Дурманящий запах. Сводит с ума. Я не ошиблась, это Он. Лаио мне однажды рассказывал, что Он пытается свести с ума манипуляторов, материализовывая запах жасмина. И как это ему удается. Я до сих пор даже хорошую погоду материализовать не научилась. На людей влиять умею, а вот с погодой не получается.
Сцена 2: Похищение.
Чердак. С потолка свисают какие-то странные тряпки. Посреди чердака стул. К нему привязан Орион.
К.: Орион, ну давай же, приходи в себя. С людьми всегда так. Просишь слегка оглушить, так они Его на сутки вырубили. Орион, ну, сколько я могу ждать? Имей совесть, приди в себя!
О.: Ой, мммм, что со мной? Где я? Ты? Кто ты? Что я здесь делаю?
К.: Орион, Орион, столько вопросов. И не одного ответа. Ты в своем репертуаре.
О.: Что ты несешь? Где я? Ты меня связала?
К.: А что мне еще было делать? Если тебя развязать, ты ведь сразу уйдешь.
О.: Уйду.
К.: Ну вот.
О.: Кто ты?
К.: А ты не знаешь?
О.: Не довелось.
К.: Орион, перестань врать. Ты отлично знаешь кто я.
О.: Как ты меня называешь?
К.: Твоим именем, Орион.
О.: Но я не Орион.
К.: Ты Орион, а я Клио.
О.: Клио? Что за имя?
К.: Имя как имя, не лучше не хуже других. Чем Клио хуже Ориона. А, Орион?
О.: Перестань так меня называть! Я не Орион.
К.: Ты Орион, хотя, наверное, в этой жизни ты взял себе другое имя. Все равно ведь что-нибудь на О. Имя? Олег, Осип или Онтон, хотя нет, Антон через А. Может фамилия? Орлов, Озеров, Островский? Какая разница. Вот ведь как с нами, с вечными. Даже если имя себе возьмешь на другую букву, то фамилию получишь все равно на первую букву имени.
О.: Я ничего не понимаю.
К.: А, может, ты забыл? А?
О.: Что забыл?
К.: Все. За три тысячи лет, если очень захотеть, можно забыть все на свете.
О.: О чем ты? Я вообще тебя не понимаю. Несешь какой-то бред.
К.: Знаешь, я, пожалуй, тебя просвещу. Вот только надо тебя покормить, а то какой-то ты недобрый.
Сцена 3: Урок Истории.
К.: Ну что? Не вспомнил? А жаль. Я надеялась, будет легко. Ладно, так и быть, расскажу.
О.: Уж будь так добра, а то я ничегошеньки не понимаю.
К.: Ты вечный.
О.: Это уж вряд ли.
К.: Нет, это правда, ты вечный. А мы, вечные, во многом отличаемся от людей.
О.: Да – да, а еще я прилетел с Марса, у меня зеленое тело, огромные черные глаза и по восемь пальцев на каждой руке и ноге.
К.: Я не шучу. Ни капли. Я всего лишь хотела рассказать тебе, кто ты на самом деле. (Обиженно) А ты…
О.: Ладно, не кипятись. Я пошутил. Только не плачь. Не люблю, когда женщины плачут.
К.: (почти плача) Я и не собираюсь.
О.: Вот и не плачь, я даже соглашусь тебя выслушать.
К.: Правда?
О.: Я полон внимания. Рассказывай.
К.: Ладно. Вечность существовала всегда и никогда. А вот дата твоего появления в нашей вечности не так таинственна. Около пятидесяти тысяч лет назад тебя нашли в созвездии Ориона.
О.: Кажется, я начинаю догадываться, почему ты меня зовешь Орион.
К.: Ты сразу был самым умным из нас и вечность ценила тебя больше других.
О.: Рад слышать да вот только не помню ничего такого. И вообще, что означает «вечный», «вечность»?
К.: Вечность это огромная система, накапливающая информацию. А вечные – это сборщики и обработчики информации. Вечные делятся на наблюдателей и манипуляторов. Наблюдатели только смотрят и ни во что не вмешиваются. Манипуляторы же ставят эксперименты, масштабные и не очень. Но и те, и другие должны быть людьми для того, чтобы осуществлять свою деятельность.
О.: Ты очевидно манипулятор.
К.: Да.
О.: Что-то у тебя не сходится… Ты говоришь, что я вечный. Но я не чувствую себя ни манипулятором, ни наблюдателем.
К.: Очень просто. Ты сбежал от вечности и стал изгоем.
О.: Хорошо ты меня обозвала. Значит, изгой. Да уж. Спасибо.
К.: Это не я. Это другие. Или ты сам. В зависимости от того, как посмотреть.
О.: Хорошо, я сбежал. Ты меня нашла. Что дальше?
К.: Я должна тебя вернуть.
О.: Как просто.
К.: Наоборот сложно. Это три тысячи лет никому не удавалось.
О.: А зачем?
К.: Что зачем?
О.: Зачем меня возвращать?
К.: (молчит и удивленно смотрит на него) Не знаю. Наверное, так принято, наверное, ты нужен вечности.
О.: Что же во мне такого особенного?
К.: Ты стоял у истоков эксперимента, названного «Человечество».
О.: Я придумал людей?
К.: Практически. Ты выдвинул теорию, звучавшую следующим образом: «Скорость развития цивилизации находится в обратной зависимости от уровня приспособленности представителей этой цивилизации к условиям обитания».
О.: Звучит умно и похоже на правду.
К.: Да… Но ты ошибся дважды.
О.: Неужели?
К.: Ты наделил людей чувствами, желаниями, нуждами, страстями, полагая, что это заставит их размышлять над удовлетворением своих потребностей активнее, а, значит, ускорит процесс развития цивилизации.
О.: Я не глуп, однако.
К.: Твой ум сыграл с тобой злую шутку. Самые великие ученые были самыми отрешенными от земных страстей. Люди же обладавшие полным набором страстей мало сделали для цивилизации.
О.: За что боролся, на то и напоролся.
К.: Именно это и придумали вечные, желая дать всем урок.
О.: Где же я ошибся во второй раз?
К.: Исходя из теоремы, цивилизации, достигшие приспособленности к условиям среды обитания, должны были замедлить свое развитие, почти прекратить. С некоторыми именно это и произошло. Теперь их называют «колыбельными цивилизациями». Но другие цивилизации стали развиваться прямо пропорционально их приспособленности к среде обитания.
О.: Да уж… Что ж, значит, осознав свои ошибки, я напрочь все забыл и стал жить как нормальный человек.
К.: Нет. Твои ошибки были оценены не так давно.
О.: Что же случилось со мной?
К.: Ты полюбил людей. Долго выбирал им планету, внешний вид и прочее. Потом, увидев их в пещерах, вечно голодными и не желающими развиваться самим, ты решил им помочь. Ты научил их многому и не мог нарадоваться их прогрессу. Потом ты решил дать им знания о вечности, но они тебя не поняли.
О.: То есть?
К.: Они создали на основе твоих рассказов религию. Ты решил взяться за другую цивилизацию, но результат оказался тем же. После твоего ухода цивилизации чахли и даже исчезали.
О.: Рим, Греция, Инки, Ацтеки, кто ещё?
К.: А ты догадлив. Ещё Индия, Китай, Япония. Они лучше всего поняли тебя, хотя и нещадно переврали.
О.: Тебя послушать, так я автор всех мировых религий.
К.: Нет, но твои рассказы сыграли не последнюю роль.
О.: Всегда мечтал быть богом…
К.: Не ври!
О.: Ты тоже не ври.
К.: А я и не вру.
О.: Только вот я тебе что-то не верю.
К.: Тогда я не буду тебе ничего рассказывать.
О.: Куда ты денешься.
(Клио обижается. Поворачивается, чтобы уйти.)
О.: Ладно рассказывай. Я больше не буду. Зачем я, например, рассказывал всем этим цивилизациям одно и то же снова и снова.
К.: Ты знал один секрет. Как ты разгадал одну из загадок вечности, я не знаю. Но какую загадку я пока тебе не скажу.
О.: Почему?
К.: Узнав её в первый раз, ты наделал много ошибок.
О.: Но почему другие не делают ничего подобного, зная об этом?
К.: Почти никто не знает. Только я и Лаио. Мы догадались, проанализировав твое поведение.
О.: Получается, что, отчаявшись, я бросил все.
К.: Нет. Произошло еще кое-что. Среди вечных оказался человек, изучавший религии, верования и память людей.
О.: Так вечные – это те же люди?
К.: Практически. Но не до конца. Так вот, этот человек понял, что религии все равно будут возникать. Тогда он создал религии, которые бы помешали людям понять тебя, а тебе достичь твоей цели. Он не знал, что конкретно ты хотел, но знал, что тебе нужно помешать.
О.: Что на этот раз?
К.: Христианство.
О.: Значит, меня добила неизбежность краха.
К.: Да. В этом случае ты прав. 3000 лет назад ты просчитал все последствия и сбежал.
О.: Куда?
К.: Не в буквальном смысле. Ты стал изгоем.
О.: Опять это слово.
К.: Ты жил на земле, но не работал на вечность. А вечные обязаны возвращать всех изгоев, которых они встречают. Поэтому мы и пытаемся по очереди тебя вернуть.
О.: И 3000 лет вы не можете этого сделать?
К.: Ты – крепкий орешек!
О.: Но, откуда ты все это знаешь?
К.: Я – Клио. Ты хорошо меня знал. Мне даже нашлось место в пантеоне богов.
О.: Не совсем. Клио, насколько я помню, - муза.
К.: Муза истории.
Сцена 4: Категории вечности.
О.: Так тебе известна вся история вечности?
К.: Нет. Только последние 30.000 лет. И кое-что о создании «человечества».
О.: Почему так мало?
К.: Я появилась всего 30.000 лет назад.
О.: Всего 30.000 лет. Целых 30.000 лет. Да ты старушка. Хотя и младше меня.
К.: Нет. Я очень молодая. Младше меня только Викар. Ему меньше 300 лет. А до меня появился ты.
О.: (С издевкой) Что же это получается, ваши вечные не совсем вечные? У них по крайней мере есть точная дата появления.
К.: Ты прав, но основную теорию появления вечных я тебе объясню как-нибудь в другой раз.
О.: Не хочешь объяснять откуда такие как ты берутся – не надо. Я итак знаю. Я еще я знаю куда они обычно деваются.
К.: А я уже начала думать, что ты мне веришь.
О.: Я тоже почти начал тебе верить. Кстати, а много вас таких?
К.: Нас таких. Это число люди зовут бесконечностью. Нас всегда на один больше любого другого числа, но это все же число, а не абстракция.
О.: А по-моему, чистая абстракция. Вообще все то, что ты говоришь бессвязный бред и абстракция. И эти веревки мне уже кажутся абстракцией. (Встает со стула, стряхивая веревки).
К.: Уже уходишь. А я еще не закончила. А не боишься, что я достану пистолет или еще что, похуже?
О.: Не-а. Ты же говоришь, что я вечный. Зачем мне бояться смерти? И вообще я тебя не боюсь. Не похожа ты на воительницу, способную меня сюда притащить. Наверное кто-нибудь помог?
К.: Помог, помог. А знаешь, уходи. Беги. С глаз долой – из сердца вон. Лучше б я тебя вообще не встречала. Нужно мне с тобой мучаться, возвращать тебя. Заняться мне больше нечем. Беги, беги, не оглядывайся. Скатертью дорожка. Я даже не огорчусь. Встретимся, может быть, через пару тысячелетий. Не очень-то и хотелось. (Уходит)
О.: (Делает несколько неуверенных шагов, останавливается. Кидается бежать. Возвращается. Бросается к телефону. Кладет трубку.) Что же это я не убегаю? Совсем с ума сошел. Беги. Меня же здесь ничего не держит. Или держит? Нет, не держит. Ни стен прозрачных, ни колдовства. Только свободой не пахнет. Хотя здесь пахнет только плесенью. Плесенью, духами и жасмином. Опять этот жасмин. Просто с ума сводит. И откуда посреди зимы жасмин. Бред какой-то. Да я ведь брежу. Может она мне чего подсыпала в еду или питье. Темно здесь, как в склепе. Жасмин этот с ума сводит. Нет. Никуда я не уйду. Я разберусь с этой сумасшедшей, с этой темнотой и этим запахом жасмина. (Включается яркий свет и исчезает запах жасмина) Ну не так ярко. (Свет слегка приглушается) Вот теперь можно остаться. Сесть поудобнее. Только не на этот стул. Теперь возвращайся Клио. Я готов потерпеть твой бред еще немного.
(Входит Клио. Удивленно смотрит на Ориона)
К.: Ты не ушел. Почему?
О.: А почему я должен был уйти? Я и не собирался.
К.: Это ты включил свет? А без жасмина не мог обойтись? Прекрати сейчас же. Я с ума сойду от этого запаха.
О.: Какого жасмина? Здесь давно уже не пахнет жасмином, и свет я не включал.
К.: Так я тебе и поверила.
О.: Я тоже тебе мало верю.
К.: Зачем ты остался?
О.: Кстати ты закончила на абстракции. Так почему же это не абстракция.
К.: Да потому, что если это абстракция, то все люди вечные и вся вечность забита вечными так, что и места живого не осталось.
О.: А, по-моему, здесь полно свободного места, хочешь - танцуй, хочешь - в футбол играй.
К.: Вот именно. Просто вечность длится вечно, а вечные в каком-то смысле рассредоточены по ней, что делает наше число бесконечным.
О.: А я думал в вечности время не имеет значения.
К.: Без времени она всего лишь хаос. Даже бесконечность нужно в чем-то измерять.
О.: А вы путешествуете во времени?
К.: Нет. В этом нет смысла. Это превратило бы все наши эксперименты в ничто.
О.: Но если вечные все время появляются, то когда-нибудь вас станет слишком много.
К.: Нас! Не станет. Мой друг Лаио изучает категорию вечности. Он знает о ней больше всех других.
О.: Выходит, что вы не только людей изучаете.
К.: Мы! Нет. Все кроме Лаио изучают цивилизации. Так вот, Лаио сказал, что он уверен, что вечные тоже умирают.
О.: А еще вечными называетесь.
К.: Называемся.
Сцена 5: Память.
О.: Слушай. Я тут подумал, почему ты все помнишь, а я ничего?
К.: Не знаю, наверное ты отказался от памяти. То есть в вечности ты конечно помнишь все, но вот на земле ты предпочитаешь ничего не помнить.
О.: На все у тебя готов ответ. А можно мне эту память вернуть? Уж тогда бы я тебе поверил.
К.: Не сомневаюсь. Я плохо в этом разбираюсь и вряд ли могу тебе помочь. Но вот покормить тебя вкусным обедом я бы могла.
О.: Хоть на этом спасибо. Должен тебя правда огорчить, я тебе не поверю. Без воспоминаний все твои речи звучат как бред сумасшедшего. Извини, сумасшедшей. А твой друг, ну тот, что специалист по вечности, он мне не поможет вспомнить? (С издевкой) Очень уж хочется.
К.: Может и поможет. Но где его найти.
О.: Он же твой друг.
К.: Я его пару жизней не встречала.
О.: (Хихикая) Тоже мне друг. А как ты его раньше находила?
К.: Случайно. Или он меня сам находил.
О.: А как ты его узнавала?
К.: Видела и понимала, что это он. Правда не сразу. Нужно было пару месяцев убить, чтобы узнать его поближе. Он меня наоборот всегда сразу узнавал.
О.: Тоска. Неужели нет ни одного способа найти его?
К.: Способа нет, а надежда есть.
О.: Как это?
К.: Дело в том, что часть великих и известных людей – вечные.
О.: Значит вы продолжаете делиться с людьми своими знаниями.
К.: Мы! Да, продолжаем. Это единственный способ направлять развитие цивилизации в необходимое нам русло.
О.: Ты думаешь, Лаио – известный человек?
К.: Не обязательно. Большинство вечных ведут себя скромно. Наблюдатели никогда не становятся известными. А манипуляторы лишь иногда вступают на стезю популярности.
О.: Ты ведь манипулятор?
К.: Кстати, ты тоже.
О.: А чем ты манипулируешь?
К.: Людьми, их чувствами, поступками и так далее. Наблюдатели же никогда не вмешиваются в жизнь людей и никогда не пытаются вернуть изгоя. А мне вот все время приходится этим заниматься.
О.: Ну-ну. И как? Получается?
К.: Вообще-то да. Я талантливая.
О.: Но неизвестная.
К.: Может и прославлюсь. Я еще не решила.
О.: (смеется) Ну ладно, а что насчет этого твоего Лаио? Что будем делать?
К.: Поищем его в справочнике «Кто есть Кто».
О.: Как же ты его узнаешь?
К.: На самом деле во всех наших трудностях виноват ты. После того как ты поведал грекам наши имена, мы не можем их использовать в обычной жизни. Но наши новые имена или фамилии начинаются с первой нашего имени.
О.: Значит, смотрим всех на Л?
К.: Верно.
О.: Но их тысячи!
К.: Больше. Да и вообще он может быть абсолютно никому неизвестен.
О.: И как же мы тогда его найдем?
К.: Даже тогда есть шанс. Или же рано или поздно он может сам нас найти.
О.: Уж лучше рано, чем поздно. Но все же как ты его узнаешь?
К.: Лаио не совсем обычный вечный. Хотя он и манипулятор, он не тратит время на возвращение изгоев, не ставит мелких опытов. Если он ставит эксперимент, то тот обязательно носит глобальный характер.
О.: Пример.
К.: Атомная бомба.
О.: Он изобрел атомную бомбу.
К.: Нет, он приложил максимум усилий для ее появления.
О.: Он хотел погубить человечество?
К.: Нет, он хотел посмотреть, как оно выживет.
О.: Мне пришла в голову одна мысль: что если Лаио сейчас двухлетний ребенок?
К.: Что ж, придется подождать, когда он вырастет. В любом случае нам нужен план.
Сцена 6: План и поиски.
О.: А ты неплохо готовишь. Дай-ка мне еще салата.
К.: Держи.
О.: Ну как там у тебя готов план?
К.: Почти.
О.: Ты уже два дня возишься с каким-то планом. Может его и нет этого твоего Лаио?
К.: Он есть. И только он может нам помочь.
О.: Так почему же тебе нужно столько времени на составление плана? Я уже порядком упарился сидеть на этом чердаке.
К.: Я должна все очень хорошо обдумать, понимаешь?
О.: Не совсем. Может ты поделишься своими размышлениями?
К.: Я не очень много смогла придумать. Только купила пару справочников.
О.: Осталось только найти в справочнике твоего Лаио…
К.: Нет. Только по той информации, что в справочнике его не узнать.
О.: А как же ты вообще собираешься его узнать?
К.: Никак. Он может выглядеть как угодно. Я могу лишь выбрать тех, кто мог бы им быть.
О.: Ладно. Составим список. Что дальше?
К.: Дальше пишем письмо.
О.: Какое еще письмо?
К.: Что-то вроде: «Дорогой Лаио, срочно нужна твоя помощь, Клио». И оставляем номер телефона.
О.: (цинично) Здорово! А вдруг тебя обманут? Вдруг он тебя не помнит.
К.: Он всегда меня помнит.
О.: Почему?
К.: Спроси у него. Я не знаю.
О.: Спрошу, если встречу. Вот уж обязательно спрошу.
К.: Возьми этот справочник и называй мне всех, кто подходит по описанию.
О.: По какому описанию?
К.: Жутко умный.
О.: Хорошее описание. А поточней?
К.: Он либо изобрел что-то, что изменило всю жизнь вокруг нас, либо изучает что-то, связанное с вечностью.
О.: Вот смотри, Леопольд Борнольдс, атомный физик.
К.: Нет.
О.: Почему нет, ты же сказала, что он изобрел атомную бомбу.
К.: Я сказала, что он способствовал ее изобретению. Лаио не станет тратить две жизни на ядерную энергию.
О.: Хорошо, а вот если Лукас Вассерман? Автор фантастических романов, между прочим.
К.: Нет, он не любит людей и никогда не делится с ними знаниями, если это не эксперимент.
О.: А вдруг его книги - это эксперимент по изменению сознания?
К.: Не знаю. Не читала. Включи его в список. Там есть адрес?
О.: Есть e-mail.
К.: Запиши.
О.: Клифф Лодзи, астроном, изучает черные дыры.
К.: Может быть.
О.: У тебя еще много?
К.: Полно.
О.: Потом поможешь мне?
К.: Конечно.
Акт 2: Убийство вечности.
Сцена 1: А есть ли вечность?
Голос в телефоне: Алло, я могу поговорить с Клио?
К.: Нет, вы ошиблись номером (кладет трубку).
О.: Зачем ты его отшила?
К.: Это не он.
О.: Но ведь он сказал…
К.: Знаю, но ведь в письме есть имя.
О.: Я считаю, что ты зря не стала говорить с ним.
К.: Я пока что знаю чуть больше тебя, так что не спорь.
(Звонит телефон)
К.: Я слушаю.
Голос в телефоне: Вы наверное и есть Клио?
К.: О чем Вы? Вы видно ошиблись номером. (Кладет трубку)
О.: Не понимаю я тебя.
К.: Не спорь. Просто жди. Поешь печенье.
О.: Он позвонит?
К.: Он позвонит.
(Звонок телефона)
К.: Я слушаю.
Лаио: А есть ли вечность, детка?
К.: Вчера еще была.
Л.: Опять ты споришь, Клио. Я тебе говорю – ее нет. Разве вечность может быть невечной.
К.: Но она вечная.
Л.: Где ты? Я приеду и докажу тебе.
К.: Лаио, не лукавь, ты ведь стоишь около моего дома.
Л.: Никогда не мог тебя провести. Открывай дверь. (Короткие гудки).
О.: Это он?
К.: Да.
О.: Прости.
К.: За что?
О.: Ты была права, его нельзя не узнать. И он все помнит.
(Звонок в дверь. Входит Лаио.)
Л.: Здравствуй, детка. Что это за запах? Жасмин? Откуда жасмин посреди зимы? Это духи?
К.: Нет, намного хуже.
Л.: Орион? Неужели?
К.: Да…
Л.: Где ты его откопала?
К.: Так, не повезло.
Л.: Да ты просто гений. Я ищу его уже несколько лет.
К.: Бери его, он твой. Дарю.
Л.: Как ты терпишь этот жасмин?
К.: Я его не чувствую. Я знаю секрет.
Л.: Какой же?
К.: Его нет. Запаха нет.
Л.: Я был прав. Ты гений. Действительно нет. Ты молодчина. Только небось до сих пор с погодой справиться не можешь?
К.: Прекрати, не дави на больное.
Л.: Главное - вера, Клио, главное – вера.
К.: Кстати, кто ты в этой жизни?
Л.: Так ты не знаешь? И сколько ты писем отправила?
К.: Сотни.
Л.: И ни одно по адресу.
К.: Как так?
Л.: Тебе повезло, хотя это уже закономерность. Я скромный ассистент одного ученого. Помогаю ему сделать одно открытие и, заодно, проверяю его электронную почту.
К.: О, Боже!
Л.: Не лукавь! Привет, Орион. Давненько не виделись.
О.: Не помню.
Л.: Так в чем твоя проблема, Клио? В нем? (С издевкой) Не можешь его вернуть?
К.: Ха-ха. Очень смешно. Он ничего не помнит, не желает ни вспоминать, ни верить. Обычно изгои легко верят, а он - ни в какую.
Л.: Ничего удивительного.
К.: Ты ведь поможешь ему вспомнить.
Л.: Это не так просто. Да ты наверняка ничего не знаешь о памяти.
К.: Почти ничего.
Л.: Тогда слушай.
Сцена 2: Как вернуть память.
Л.: Все вечные, приходя в новую жизнь, первые пару десятков лет ничего не помнят. Это необходимо для правильной адаптации в обществе, для знакомства с культурой. Потом они потихоньку вспоминают, либо не вспоминают вообще. Просто работают и не понимают, что собственно делают. Для того чтобы вспомнить, нам необходим стартер.
О.: Какой еще стартер?
Л.: Обычно это слово, или событие, или картинка, или еще что-нибудь. Я, например, в каждой жизни учусь в школе. В каждой школе проходят историю и мифологию Древней Греции. И всегда перечисляют муз. Услышав имя Клио, я вспоминаю все.
К.: Врет и не краснеет.
Л.: Она мне никогда не верит.
К.: Но я не знаю своего стартера.
Л.: Это день рождения. 20-й по счету. Это настолько стандартно, что ты забыла. А может и не ты его выбирала. Кто знает…
О.: Все здорово. Я рад, что вы так все хорошо помните. Вот только я не верю что-то. Очень это похоже на розыгрыш или бред сумасшедших. А главное я ничего не помню.
Л.: Ты слышишь, Клио?
К.: Что?
Л.: Он нам верит! Делает вид, что нет, но все-таки верит. И очень хочет вспомнить. Это хорошо.
К.: Что ж хорошего, если мы не знаем его стартера?
Л.: Но мы поищем. Может что и найдем.
О.: Ищите, ищите.
К.: Ладно. Думаю вы проголодались.
О.: Это точно.
К.: Пойду что-нибудь приготовлю. (Уходит).
Л.: Ну, Орион. Как ты ее нашел?
О.: Кого? Клио?
Л.: Её, твою Клеопатру.
О.: Что означает «твою Клеопатру»?
Л.: Неужели ты даже это забыл? Нет. Ты меня не проведешь. 3000 лет ты, забыв обо всем, искал её. 3000 лет я, зная это, прятал её. Но сейчас ты оказался быстрее.
О.: Я попал в дурдом. Вы что все с ума посходили? Ну и парочка. Просто безумие какое-то. Объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит?
Л.: (Как ни в чем не бывало) Кстати, она не знает, что ты ее искал. Я всеми силами берег ее сердце. Слишком тяжело она пережила ваше расставание.
О.: Ты меня не слышишь? Оглох что ли?
Л.: (Продолжает) Никогда не забуду ее испуганный взгляд. Она не понимала, почему она императрица. А ты, ты знал все, ты дал ей все, что могла иметь женщина и даже больше. Но ей была уготована судьба, полная славы, в которой не нашлось места для тебя, бедный Орион.
О.: Я даже не хочу ничего говорить. Это становится просто невыносимым.
Л.: Да очнись ты! Вспомни! Клеопатра!
(Орион молчит)
Л.: Что же ты такое? 3000 лет я разводил вас, когда до встречи оставались секунды. Я научил ее любить других мужчин, и она забыла тебя, сочла твою любовь за шутку. Я выиграл. И тут ты!
О.: Я не просил притаскивать меня сюда, рассказывать мне бредни, держать меня на чердаке. А тем более, обвинять меня в чем-то, о чем я не имею ни-ка-ко-го представления.
Л.: (Задумавшись) А может и хорошо, что ты ничего не помнишь. Знаешь, у меня нет никакого желания возвращать тебе память. Твоя любовь убьет ее.
О.: Она - вечная. Вечные живут вечно. (Ехидно)
Л.: Ложь! Ложь! Ложь!
(Входит Клио)
К.: Лаио, что ты раскричался, что случилось?
Л.: Клио, ты помнишь 1-е правило?
К.: Конечно. «Вечность была, есть и будет всегда, потому что она вечна».
Л.: Ложь! Все существование вечности держится на лжи, одной ма-а-а-аленькой лжи.
К.: То есть?
Л.: 1-е правило гласит: «У вечности есть начало и конец. Выживет только тот, кто ее разрушит».
О.: Только те, которые ее разрушат.
Клио и Лаио: (хором) Орион!
О.: Да, я вспомнил. Всё (многозначительно смотря на Лаио).
К.: Но как? Что было стартером?
О.: Ложь! 3000 лет назад я понял то, что Лаио понял сейчас и испугался. Испугался того, что узнаю дальше. Именно поэтому все забыл, а не потому, что испугался христианства. А эту ложь я и сделал стартером.
Сцена 3: Как убить вечность?
Л.: Значит, ты догадался, что ложь – это та черепаха, на которой стоят три слона нашей вечности.
О.: Да. Вечность нас обманула, обманула в главном. Я не вынес этой лжи и вы не вынесете. С этим жить нельзя.
К.: Подождите возмущаться. Не забывайте о самом главном! У вечности есть начало и конец. Конец… Конец всему.
Л.: Но вот где этот конец.
О.: Где-нибудь рядом.
К.: Он в нас троих.
Л.: И что же мы будем делать? Стрелять в нее из пистолета?
О.: (Смеется) Как бы конец не оказался ближе. У меня, например, нет пистолета.
К.: Не время смеяться. Давайте мыслить логически. Если вечность держится на знании…
Л.: Незнании.
К.: Незнании того, что у нее есть начало и конец. Что-то это значит.
О.: Даже больше, чем вы думаете. Мы сделали первый шаг к ее гибели. Мы узнали, что у нее есть смерть. И она умрет.
Л.: Когда?
О.: Не знаю, этого я не знаю.
К.: Но 3000 лет назад она выстояла и не погибла от твоего знания.
О.: Очевидно нужно понять что-то еще.
К.: Но что? Вот в чем вопрос.
Л.: Да уж. Но хотим ли мы это знать?
К.: А я думаю, что хотим. Не зря же это так скрывается. Эта тайна может дать нам безграничную власть над вечностью.
О.: Жаждешь власти?
К.: (Грустно) Да.
Л.: А я, например, уже наигрался во власть. Хочу простой земной любви.
О.: Забудь. Размечтался один такой.
Л.: Не забуду.
К.: О чем это вы?
Л.: Да так. Ты иди, посмотри, у тебя там ничего не убежало на кухне.
(Клио уходит, но возвращается и подслушивает)
Л.: Ушла? (Оглядывается.)
О.: Ушла…
Л.: Вспомнил, как я вижу.
О.: Вспомнил.
Л.: Все?
О.: Все!
Л.: А жаль…
О.: Мне – нет!
Л.: Счастлив?
О.: Счастлив!
Л.: (Срываясь) Да неужели ты не понимаешь, что это может убить ее? Она разлетится на вечное число кусочков.
О.: Нет. Она просто будет моей.
Л.: Никогда.
О.: Никогда это слишком долго для одной вечности.
Л.: А что есть другие?
О.: Множество.
(Входит Клио. Видя ее приближение Лаио тихо.)
Л.: Что бы ты ни говорил, но я ее тебе не отдам.
О.: Ну что? Мы будем ужинать в этой вечности?
К.: Все готово. (Ставит тарелки)
(За столом)
К.: О чем вы говорили?
Л.: Да вот Орион заявил, что вечность не одна. То есть, что их много.
О.: Я и сейчас от этого не отказываюсь.
К.: Я раньше думала, что мы, вечные, знаем о мире все, ну или почти все. А сейчас прихожу к мысли, что просто больше, чем люди.
О.: Грустные выводы.
К.: А мне вообще в последнее время невесело что-то.
Л.: Вот мы здесь сидим, чай пьем, а мир рушится.
О.: Нет, не рушится. Стоит, как стоял. Смею вас уверить. Только оттого, что мы узнали о возможной гибели вечности она не умрет.
Сцена 4: Безумие.
О.: Ну что по телевизору?
Л.: Ничего, все как было. Война здесь, война там. Кто-то празднует Новый год по очередному календарю, кто-то оплакивает старые надежды. Даже удивительно, как они живут?
О.: У них своего рода иммунитет. Знаешь, я долго выдумывал людей и они получились очень живучими.
Л.: Клио, что это ты молчишь, на тебя это не похоже. О чем ты задумалась?
К.: О том, что хоть мы и вечные, не очень-то мы и отличаемся от людей. Орион, он как Бог, в которого они верят. Взял и создал их по своему образу и подобию.
Л.: И все? Я же знаю, о чем ты думаешь.
К.: Да. Как ты мог так поступить со мной. Я ведь так тебе верила. Зачем это было тебе нужно?
Л.: Ты же знаешь. Пока все исследуют людей и их цивилизацию, я исследую вечность и нашу цивилизацию.
К.: Я никогда тебе этого не прощу.
Л.: Простишь когда-нибудь.
О.: Я, кстати, тоже пострадал.
Л.: Ты ничего не помнил, сам виноват.
О.: Неужели ты меня и вправду больше не любишь?
К.: Люблю, но не в этой вечности.
Л.: Наконец-то мне начинают верить. Я же говорю, что она не одна. Их много.
К.: (Прыгает на месте) Может быть и прав, да вот только она что-то очень крепкая, эта вечность.
О.: А зачем нам думать о том, как ее разрушить. Ведь это не рационально.
Л.: А ты думал только люди ведут себя иррационально? Мы такие же. И все это время вы изучали себя. Просто не зная об этом.
К.: Что-то мой мир начинает переворачиваться с ног на голову. Я с каждой минутой понимаю все меньше и меньше. Я вот что подумала. Все, что мы считали за правду оказывается ложью. Так может вообще пересмотрим все, что мы знаем о вечности?
Л.: Почему бы и нет. Пусть все летит в тартарары.
О.: Начнем с начала? Каждый вечный состоит из особых частиц. Эти частицы существуют в вечности. Их определенное количество. Когда в результате хаотичного движения необходимое количество частиц сталкиваются, появляется вечный.
Л.: Дополнение. Они еще иногда и разлетаются по каким-то непонятным причинам. И тогда вечный исчезает.
К.: Смертные вечные в смертной вечности. Зачем же ее назвали вечностью?
О.: Лаио был прав. Есть другие вечности. Они появляются и исчезают. Но сам процесс не прекращается. У него не было начала и не будет конца. Это круг жизни. Это и есть вечность.
К.: Откуда ты это знаешь?
О.: Помнишь ты говорила, что я не такой, как остальные. Я не появился так, как вы все. Точнее появился также, но не в этой вечности. Я был в другой вечности и она погибла, а я оказался здесь. Я знаю, почему она погибла и могу рассказать это вам. Я вспомнил все, потому что пришло время. Но теперь нас будет трое. Больше я не буду скитаться один.
К.: Я наверное поняла, как ты их убиваешь. Ты убиваешь их своим появлением. Частицы, из которых ты состоишь, нарушают баланс системы. Но пока ты ей об этом не сообщишь, она держится. Она не знает. Но теперь она знает и скоро разрушится.
Л.: Интересно, а это долгий процесс?
О.: Не очень…
(Гаснет свет)
Голос: На улицах Австралийского Сиднея жил бродяга и пропойца. Однажды он бросил пить, взял в руку кусок мела и начал покрывать стены домов и тротуары белой вязью. Он писал одно лишь слово: «Вечность». Его гоняли, ругали, надписи стирали. Но он делал их снова. После его смерти под старым мостом жители города нашли уцелевшие надписи. Они поняли, что зря прогоняли его и стирали мел, но почти никто не понял, что хотел сказать этим австралийский бродяга. Почти никто, потому что кое-кто понял…
Сцена 5: Конец?
(Звездное небо)
К.: Где это мы?
Л.: В вечности.
К.: В какой вечности? Её же нет.
О.: В другой вечности.
Заключение:
Москва. Кафе. Несколько столиков. За столиками по соседству сидят Автор (девушка) и Герой. Мимо то и дело проходит Официант. Герой заинтересованно поглядывает на девушку. Несколько раз не решается, но затем подсаживается к девушке и заговаривает.
Герой: Доброе утро.
Автор: (удивленно отрывая взгляд от бумаг на столе) Доброе утро.
Г.: Вы мне не поверите, но вчера утром я пил чай в кафе на Монмартре и за соседним столиком сидела прелестная девушка.
А.: Ну и?
Г.: Вы похожи на нее как две капли воды. Только не подумайте, что я этакий жиголо, придумавший это, чтобы познакомиться с Вами. Я действительно вчера пил чай на Монмартре. Ну, разве это не удивительно?
А.: Нет, не удивительно. Представьте себе, я тоже вчера пила чай в кафе на Монмартре. Правда я была увлечена рукописью и не разглядывала людей за соседними столиками. Так что я Вас не помню.
Г.: Надо же! А я вот Вас помню и ничуть не жалею. Разве не удивительно, как нас сводит судьба?
А.: Два раза – это еще не удивительно.
Г.: А что у Вас за рукопись?
А.: Я пишу пьесу.
Г.: О чем?
А.: О вечности.
Г.: О, вечность это так мало, иногда она бывает короче мига. А знаете, можно написать пьесу о том, как судьба сводит двоих людей снова и снова, пока они не заметят друг друга за соседними столиками в кафе на Монмартре и не полюбят навсегда, ведь всегда это дольше, чем вечность.
Конец
|
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
