Глава XXXVIII
Взятие «Илиона»…
Аполлон посмотрел на часы. Было без шести минут десять. Он вышел в коридор. И как раз вовремя – из своего номера выходила Людмила Николаевна.
– Добрый вечер, Аполлон, – соблюдая конспирацию, сказала она официальным тоном.
– Добрый вечер, Милочка, – с нежнейшей улыбкой ответил ей Аполлон, вызвав тем самым на её лице некоторое замешательство.
Он поспешил развеять её недоумение и свести на нет опасения, беря её за руку и втаскивая в свой номер.
– Я один, Милочка, – прошептал он ей при этом.
Уже в номере, закрыв дверь, он страстно обнял Людмилу Николаевну.
– У нас есть пару часиков. Наши шефы разбрелись по своим знакомым.
На лице Милочки изобразилась неподдельная радость.
– Ну, Алексей Степанович, – произнесла она с ударением на «ну», – знаю я, какой у него тут друг-приятель. Ох, узнает его Тоня, она ему даст приятеля!
– Да что ты, в самом деле, Милочка! – воскликнул Аполлон. – Пусть сбросит немного напряжение после трудов праведных.
Он приник губами к её губам, не давая тем самым продолжать разговор в чисто женском русле. Милочка ответила на его выпад охотно и страстно, и, обняв за талию, потащила на кровать.
– Это ведь твоя? – спросила она, когда они уже сидели на постели.
Аполлон кивнул:
– Ты поразительно догадлива.
– Ты прелесть, Аполлоша! – с материнской нежностью посмотрела на него она. – Тут и догадываться нечего. Мой шеф всегда возле двери располагается – в демократию всё играет… как слон в посудной лавке. В гуще народа, как он выражается… А на той, – она кивнула на кровать Никиты Николаевича, – галстук твоего шефа валяется.
С этими словами она принялась страстно обнимать и лобызать Аполлона, приговаривая:
– Аполлоша… Мой мальчик… Ух, так бы и съела всего тебя… Прелесть ты моя…
Видя, что Милочка взяла бурный старт, Аполлон, дабы направить развитие событий по намеченному плану, сказал, высвобождаясь из её объятий:
– Пойдём на ту кровать, Милочка, а то эта скрипит сильно.
– Да? Что-то я не заметила, – проворковала она.
Её объёмистая задница запрыгала по постели, и вслед за этим она вновь попыталась заключить Аполлона в объятия.
Но в этот самый момент в коридоре послышался какой-то неясный шум, вслед за этим от сильного удара снаружи широко распахнулась дверь, стукнувшись о спинку кровати, и в комнату буквально ввалился… Алексей Степанович.
Вид у него был во всех смыслах потрясающий, или потрясный: левый глаз украшал свеженький малиновый фингал, изо рта пузырились слюни, помятый пиджак с надорванным рукавом был без единой пуговицы и испачкан в извёстке и в какой-то бурой грязи. И при всём при этом замминистра еле стоял на ногах, придерживаясь рукой за стену и тупо пялясь себе под ноги.
У Милочки оказалась отменная реакция: не успел ещё Алексей Степанович перевалить за порог, как она уже лежала за спиной у Аполлона. Аполлон поспешно прикрыл её ноги и венчающий их остальной роскошный организм, и оторопело уставился на заместителя министра.
Тот с треском захлопнул дверь и как лунатик, ничего не видя вокруг себя, и ничего не соображая, принялся с остервенением стаскивать с себя одежду, выкрикивая при этом не то с обидой, не то со злорадством, не то с удивлением одну единственную фразу:
– Муж…объ-елся груш…
Причём каждый раз получалось так, что, произнося «объелся», он не забывать громко икнуть после первого слога.
Оставшись в одних трусах, он на четвереньках полез под кровать, с трудом вытащил из-под неё канистру и открутил пробку. Не в силах приподнять десятикилограммовый сосуд с пола, он сам растянулся на животе на полу и, наклонив ёмкость, припал ртом к горлышку.
Глядя на него, Аполлон непроизвольно скривился.
В горле Алексея Степановича раздалось бульканье, и когда он отпал от канистры, вставшей на донышко, то бешено завращал глазами, судорожно хватая ртом воздух, как рыба на берегу.
Напуганный возможностью летального исхода, Аполлон вскочил с кровати, схватил со стола графин, подскочил с ним к Алексею Степановичу, и стал торопливо вливать в его широко раскрытый рот содержимое графина.
Алексей Степанович сделал несколько глотков, захлебнулся, ещё пуще прежнего вытаращился – прямо как живой рак, и покраснел, как варёный, делая судорожные вдохи и вяло цепляясь руками за рубашку спасителя.
До изумившегося поначалу спасителя, наконец, дошло, что он влил в несчастного дополнительную порцию спирта. Он лихорадочно освободился от захвата, подскочил к столу и схватил вазу с цветами. Цветы полетели на пол, и, подскочив к мученику, Аполлон, наконец-то, начал вливать в его пузырящуюся пасть живительную влагу.
Алексей Степанович, жадно глотая желтоватую жидкость, ухватился рукой за вазу и привстал, непонимающе тараща глаза.
Удостоверившись, что опасность миновала, Аполлон поставил пустую вазу на стол и поднял с пола Алексея Степановича. Тот, глупо улыбаясь, и пытаясь покровительственно похлопать Аполлона по щеке, промямлил:
– Муж… объ-елся груш… Муж… объ-елся груш…
– Объелся, объелся, – подтвердил Аполлон, укладывая высокое начальство в кровать.
Но Алексей Степанович оттолкнул его, и уже без всякой посторонней помощи плюхнулся в постель, уткнувшись головой в подушку и отставив кверху задницу.
Аполлон набросил на него одеяло и вернулся на свою кровать. Милочка затаилась, укутавшись с головой в одеяло. От прикосновения Аполлоновой руки она вздрогнула.
– Готов, – тихо произнёс Аполлон. – Не бойся, он уже дрыхнет.
Но со стороны кровати Алексея Степановича послышалось поскрипывание и «муж… объ-елся груш», и вслед за этим выросла его округлая фигура. Стоя на кровати, он пошарил по стене рукой и, нащупав выключатель, щёлкнул им. Свет погас, и вслед за этим снова послышалось, на этот раз умиротворённое:
– Муж… объ-елся груш…
Звук падающего на постель тяжёлого тела, поскрипывание, а затем тоненький храп, похожий, скорее, на поросячье повизгивание, возвестили о том, что важная государственная персона изволила, наконец, почивать.
– Всё, успокоился, – сказал Аполлон.
Милочка, не видевшая всего происходящего, дрожала под одеялом, боясь разоблачения.
– Да не дрожи ты, как разварник Генца, – подбодрил её Аполлон, – его теперь из пушки не разбудишь.
– Уснул? – глухо прошептала Милочка из-под одеяла.
– Вылезай, не бойся, тут темно, как у негра в жопе, – сказал Аполлон, откидывая с её лица одеяло.
– Тише, – попросила Милочка шёпотом, – дай послушать.
В наступившей тишине слышалось тихое поросячье повизгивание.
– Спит, – удовлетворённо констатировала Милочка и, страстно обхватив Аполлона за шею, зашептала: – Обними меня, Аполлоша.
Аполлон выполнил её просьбу, будучи в мыслях, однако, совсем далеко от этой процедуры. Нужно было как-то предупредить Никиту Николаевича о вынужденном изменении в расстановке сил… то бишь, задниц. Хотя, до особого сигнала «марш» ничего особо и не грозит.
Милочка тем временем, подогретая возможностью совершить грехопадение в присутствии приятеля её мужа – когда ещё выпадет такая возможность, – опять принялась за своё.
– Аполлоша, – шептала она, стаскивая с этого самого Аполлоши штаны вместе с трусами, – Аполлоша, мальчик мой… Снимем с тебя штанишки…
– Подожди, Милочка, – шептал Аполлон, пытаясь высвободиться из её объятий, – подожди, я ещё не готов…
Но Милочка опутала его руками и ногами по рукам и ногам, как осьминог, и уже и слушать ничего не хотела.
– Сейчас будешь готов, – прошептала она, – о, мой сладенький…
Аполлон почувствовал, как под воздействием искусно проведенного стимулирования его Иванушка-дурачок встал, кажется, помимо воли хозяина, и уже тыкался своей глупой башкой в жёсткие пружины на лобке Людмилы Николаевны. Ещё через мгновение он скрылся в просторном, укромном убежище, радушно его принявшем.
Людмила Николаевна в трезвом состоянии, оказывается, могла очень искусно управлять своими внутренними мышцами. Аполлонов балбес отнюдь не оказался разочарованным, что оказался там, где оказался. Набегавшие одна за другой волны упругой плоти нежно мяли становящееся с каждым разом всё более чувствительным его крепкое мускулистое тело.
«Вот это то, что называется пизда с зубами», – вспомнил Аполлон слышанные от мужиков на заводе байки. В глубине души у него защекотало, подкатило к горлу, ещё выше, ещё, и он… да-да, чихнул.
В тот же миг в его мозгу промелькнула мысль, что он совершает нечто непоправимое, какое-то страшное преступление. Он рванулся, но Милочка крепко держала его в своих объятиях. Да и уже было поздно – Аполлон услышал, как тихонько скрипнула дверь, увидел, как мелькнула по полу полоска света, и всё снова погрузилось в полный мрак и относительную тишину.
От двери послышалось поскрипывание кровати. Поросячий визг стих, потом, через некоторое время, опять послышался, с каким-то новым оттенком умиротворённости. Ещё через некоторое время к нему примешалось сначала сосредоточенно-натужное, а затем удовлетворённое пыхтение.
«Свершилось, – подумал Аполлон, слушая размеренное поскрипывание кровати у двери,– «Троянский конь» внедрился… только не в Трою, а в Илион*», – и ему как-то сразу стало спокойней. Чему бывать, как сказал кто-то
из великих, тому не миновать. Теперь он мог всецело отдаться во власть неутомимой Людмилы Николаевны. Так он и сделал.
Милочка превзошла все ожидания. Почувствовав от партнёра отдачу, она просто вышла из себя. Кончилось тем, что, искусав и исцарапав Аполлона с головы до ног, вблизи финишной черты она, задыхаясь, попросила:
– Сделай мне… больно… Аполлоша…
Аполлон сначала растерялся, а потом, выполняя святую просьбу женщины, впился зубами в первое, что подвернулось ему в темноте. Это оказалось ухо Милочки, которая со сладким стоном затрепетала под Аполлоном так, что, казалось, вот-вот развалится кровать.
________________________________________
* Второе название Трои.
Удовлетворённая Людмила Николаевна обмякла, продолжая, тем не менее, держать Аполлона в объятиях.
От двери по-прежнему слышалось размеренное поскрипывание, сопровождаемое довольным повизгиванием и ещё более довольным сопением. «Хорошо же он его обрабатывает, – подумал Аполлон. – Его счастье, что Илион в бесчувственном состоянии… А вообще, пожалуй, и к лучшему, что произошла эта случайная подмена Трои на Илион. Её темперамента он бы не выдержал…»
– Как противно он храпит, – послышался тихий шёпот Милочки, – как свинья, – брезгливо определила она.
В это время сопение на кровати Алексея Степановича усилилось. Слышно было, как натужно скрипит казённая кровать и постукивает спинкой о тумбочку.
– Ворочается, как слон, – прокомментировала Милочка.
И тут наступила тишина.
Аполлон, дабы заглушить все, могущие возникнуть, посторонние звуки, уткнулся губами в ухо Милочки и зашептал:
– Ты прелесть, Милочка… Ты просто чудо…
Он не жалел комплиментов – надо сказать, заслуженных – своей благодарной партнёрше, с напряжением прислушиваясь, как Никита Николаевич ощупью перемещается по комнате к своей кровати, задевая стулья. «Мавр сделал своё дело, мавр может уходить». Наконец скрипнула его кровать, и всё стихло. Даже поросячье повизгивание прекратилось.
«Ты смотри, как он его убаюкал. Похоже, и сам сразу убаюкался». Аполлон послушал ещё немного и прошептал:
– Милочка, нам пора. Скоро вернётся мой шеф.
– Аполлоша, как не хочется уходить, – прошептала она, сладко потягиваясь. – Обними меня ещё, мой мальчик… Та-а-ак… Ещё крепче…
– Всё, хватит… Ничего не поделаешь, пора.
Он проводил её до двери, выглянул в коридор.
– Никого нет. Вперёд.
Перед тем как выскользнуть за дверь, Милочка чмокнула его и прошептала:
– Ты бесподобен, Аполлоша…
Притворив за ней дверь, Аполлон облегчённо вздохнул. Продвигаясь мимо кровати шефа, он тихонько позвал:
– Никита Николаевич… Никита Николаевич…
В ответ послышалось негромкое сладкое посапывание. Удовлетворённый «Троянский конь» уснул как убитый.
Незадолго до рассвета Аполлон разбудил шефа:
– Никита Николаевич, подъём! Нам пора ехать.
– Что, уже? – спросонья пробурчал директор, садясь на кровати и поскрёбывая себя под мышками. – Чего свет не включишь?
– Алексей Степанович только что лёг. Разбудим ещё.
– Он же собирался не раньше девяти…
– Значит, пораньше управился.
– Да-да, – рассеянно согласился Никита Николаевич. – Надо было бы проститься… Ну да ладно, – бубнил он, впотьмах натягивая одежду.
Уже в машине, окончательно проснувшись, Никита Николаевич поблагодарил Аполлона:
– Ну спасибо тебе, Аполлон. Я такого удовольствия, как вчера, давно не получал… Ты представляешь, какая у неё маленькая – можно подумать, что целка… Вот и поди их разбери, этих баб… Я даже сам ей трусы снял, – с гордостью похвастался он.
– Я ж вам говорил, Никита Николаевич, что женщина – пальчики оближите.
– Да-а-а, – мечтательно протянул Никита Николаевич. – А как она стонала!
Аполлон отвернулся, чтобы не расхохотаться, глядя на его просветлённо-одухотворённое лицо.
– А ты чего там стонал на своей кровати? – спросил с подковыркой директор.
– Да вы её так обрабатывали, что я не удержался – подрочил.
Никита Николаевич хмыкнул с довольным видом, и неожиданно забеспокоился.
– Ты это… Я там у ней… того… Гандон у меня сполз, оказывается, – промямлил он, надеясь, как видно, получить какой-то успокаивающий ответ.
«Этого ещё только не хватало! – подумал Аполлон, но не стал портить шефу праздничного настроения. – Может, обойдётся…»
– Да не беспокойтесь вы, Никита Николаевич. Я его вытащил, – сказал он.
– Ну, спасибо тебе, – обрадовался директор. – Я же знал, что с тобой не пропадёшь.
Машина ехала по улицам города, где рассвет уже начинал потихоньку поглощать пожелтевший свет фонарей. Никита Николаевич задумчиво смотрел сквозь лобовое стекло, время от времени мечтательно-восхищённо роняя:
– Какая женщина! Какая женщина!
Страница автора: www.stihija.ru/author/?Евгений~Кабанов Подписка на новые произведения автора >>> |
