| Paranoid |
2006-08-04 |
19 |
4.75 |
4 |
| |
|
| |
Танатология.
Смерть витает в воздухе,
Смертью пропитана твердь,
Смерть в огне и в копоти,
Смерть, смерть, Великая Смерть…
«Спустя то время и после всех тех опытов, что мы проводили, я убедился в том, что мозг человека состоит из мельчайших структурных частиц практически одинаковых свойств, функций и состава. Эти частицы сходны, а может быть даже и совершенно такие же, какие открыл несколько лет назад Шванн. Названные им «клетками», они, по его мнению, выполняют в организме различные функции. Исходя из этого, объект моего изучения можно назвать «мозговыми клетками». Интересовавший меня вопрос о механизме памяти можно считать по большому счёту решённым.
Каждая мозговая клетка, по моему понятию, может находиться в двух состояниях – обычном и возбуждённом (N.B. возможно состояний одной мозговой клетки и больше, что увеличивает количество возможных комбинаций, но подобный механизм представляется слишком сложным для долговременной памяти).Для примера: возбуждённое состояние клетки может проявляться в её разбухании, а спокойное – в её сжатии. Комбинации клеток в том или ином состоянии могут запечатлевать и сохранять то или иное чувство, испытываемое человеком. Иными словами, пусть имеется некая клетка А.»
Тюр Келлер замолчал, задумавшись, а я пока несколько раз сжал руку в кулак, разминая сведённые от пера пальцы и подул несколько раз на блестящую чёрными чернилами страницу.
«Если её перевести в возбуждённое состояние, то человек начнёт испытывать радость. Для механизма памяти важен обратный процесс – если человек испытывает радость, то клетка А переходит в возбуждённое состояние. Пусть имеется ещё вторая клетка Б. Её возбуждённое состояние определяется грустью и её же определяет. Связь этих двух клеток и их комбинации могут дать нам уже четыре эмоции (N.B. подобной комбинаторикой занимается сейчас некий Буль, наш соотечественник). По моему разумению, каждое чувство может запечатляться подобными комбинациями клеток. В этом и состоит механизм памяти: в хранении огромного числа мозговых клеток в возбуждённом и нормальном состояниях, что может вызвать, при подключении определённой комбинации к центру восприятия, определённые эмоции, некогда запечатлённые. Существуют комбинации для всех запахов, консистенций, округлостей и гладкостей. Существуют комбинации для всего, что может познать человек.
Глядя на летний луг, человек составляет в мозгу тысячи, миллионы комбинаций, которые определяют тот запах, свет и цвет, движение и внутренние эмоции. Теперь всё это сохраняется в определённой части мозга – своеобразном хранилище.
Иногда одно и то же воспоминание, назовём его впечатлением, может использоваться в нескольких случаях. Например, впечатление «зелёный» может использоваться и в воспоминаниях о летнем луге, и в воспоминаниях о мамином платье в детстве. Нет надобности загромождать хранилище впечатлений двумя одинаковыми наборами, которые могут быть достаточно объёмными; можно ограничиться поднабором отличия этих двух «зелёных», состоящим из гораздо меньшего числа мозговых клеток.
Кроме того, возможны комбинации комбинаций, где за структурную единицу уже может приняться сотня, тысяча мозговых клеток.»
Я с улыбкой записывал за Тюром громоздкую фразу «мозговые клетки» - он, видимо, очень хотел ввести в науку новый термин. А он продолжал диктовать.
«Таким образом, можно видеть, что количество запоминаемых эмоций и впечатлений может быть очень велико.
К забыванию приводит неотвратимый процесс возвращения возбуждённых клеток к исходному, нормальному, состоянию. Когда преодолевается определённая часть изменившихся клеток, человек уже не может с уверенностью вспомнить что-то, что записано при помощи «испорченной» комбинации. Занятость всех, или почти всех клеток хранилища приводит к невозможности запомнить что-то новое, никогда ранее не встречавшееся (старость) и забыванию – стиранию самых ранних и наименее используемых комбинаций.
Опыты пока не могут ни опровергнуть, ни доказать данной гипотезы. Если она верна, то возможна рукотворная конструкция, с помощью которой можно будет читать воспоминания и мысли людей.»
На этом мы поставили точку.
Тюр стоял у окна, а я распрямил сутулые плечи и незаметно выгнулся вперёд, разминая поясницу. Передо мной лежал новый, исписанный красивым ровным почерком разворот толстенькой книги в кожаном переплёте, и я опять подул на блестящие строчки.
В доме было тихо. Громко тикали маятниковые часы, стоящие около шкафа с книгами, но к этому звуку ухо давно привыкло и теперь его не замечало. За окном стучал осенний слабый дождь, иногда усиливаясь и бросая в стекло тяжёлые капли. Шелестели листья клёна под окном, и этот звук был особенно приятен и тосклив. Летом мы с доктором Келлером всегда открывали окно во время дождя, особенно ночью, когда писали что-нибудь. Если он не был особенно сильным, то можно было различить, как каждая капелька воды разбивается об отдельный листик на дереве или об отдельную травинку. Падая на горячий песок, дождь источал свой мокрый запах, который мне так нравился. Мне в такие моменты всегда вспоминалась деревенька , в которой я вырос – Фирбаум. Почему-то из всего, что там происходило, наиболее сильно запомнился дождь, его запах, такой же, как и здесь летом, его звук. Что думал в такие моменты доктор Келлер, я не знал, но догадываюсь, что его мысли не всегда были заняты «мозговыми клетками».
Дождь шёл и сейчас, но открывать окно мы не стали: уже была осень и было достаточно холодно. Уже топили камины, чтобы большой родительский дом не отсырел, и в кабинете было душно, но мы предпочитали жару холоду; по ночам от ветра и так уже колыхались шторы.
Было темно, уже глубокая ночь, около двух часов. Так день у меня заканчивался уже второй год. Он сидел допоздна уже Бог знает сколько, наверно, с самого университета, читал книги по медицине, психиатрии, электричеству, иногда диктовал мне что-то. Чаще я дремал, сидя в кресле спиной к его столу, а он чем-то за ним занимался, обращаясь раз в пол часа по какому-то пустяку. Сам он почти никогда не писал. Да и почерк был у него не аккуратный, крупный, как у детей.
Я нанимался сюда на работу как человек, уже имевший опыт общения с физиками и работы в физических лабораториях. Долго рассказывать, чем я занимался после университета, как я доставал из больших коробок белых мышей, как задвигал и выдвигал магниты из катушек… Здесь я пока только писал за этим человеком - Тюром Келлером. Он был ещё молод – лет тридцать-тридцать пять. Точнее я не знал, а спрашивать не желал. Жил одни в родительском доме (родители его умерли), был достаточно богат, чтобы не работать и покупать дорогое оборудование для своих опытов, носил усы и не подстригал волосы. Я жил в его доме, как и ещё несколько «коллег», как мы сами себя называли, он нам платил за работу, а мы делали, что он скажет. Имён здесь старались не упоминать, так как опыты, здесь проводимые, могли дискредитировать любого серьёзного учёного, а область, которую затрагивали эти опыты, интересовала всех без исключения. Поэтому здесь иногда появлялись пожилые мужчины в цилиндрах и с тросточками, явно смущаясь и не желая быть узнанными, проводили неделю-другую и исчезали; появлялись молодые и энергичные безбородые студенты с закасаными рукавами рубашек, но тоже надолго не задерживались. Я был одним из старожил этих домашних лабораторий. Много людей науки побывало в этом доме, многие из них внесли свой вклад в наши исследования, но только я, пожалуй, да сам Тюр понимали кое-что в том, что исследовали; он – потому что был единственным источником всего этого, а я – потому что два года записывал всё то, чем он бредил.
Началось всё с первого же дня: я осмотрел подвал и написал на клочке бумаги список того, что мне потребуется для комплектации лаборатории для исследования «новой главы науки – электричества». Доктор Келлер, посмотрев на мой почерк, просто предложил быть ещё и его секретарём, на что я тут же согласился. Теперь я стал иметь в кругах учёных, здесь появлявшихся, право голоса, хотя был, по сути, обычным лаборантом. Но большинство из них ко мне по-прежнему относились предвзято, что меня, впрочем, не трогало.
Сейчас я сидел за столом и смотрел на Тюра, который, в свою очередь, смотрел в окно. Я ждал.
- Ты иди, - наконец сказал он мне, - я сегодня здесь спать буду.
Я был единственным человеком в доме, а может быть и вообще, с которым доктор Келлер был на «ты». Он часто спал здесь, прямо на диване, без подушки и одеяла, засыпал сразу и так, что только утром можно было разбудить. Мне приходилось видеть, как он засыпал за обеденным столом.
Я встал, хрустнув коленками, немного постоял, ожидая, когда тёмные круги перед глазами исчезнут, и побрёл к выходу из кабинета, унося свечу.
Моя комната была на третьем этаже. Все лаборатории были в подвале, да ещё одна на чердаке, чтобы можно было работать на свежем воздухе (крыша над ней раздвигалась и всегда текла во время дождя). Остальные учёные жили на втором этаже, где находились их же кабинеты – Тюр позволял вести собственные исследования при условии, что основная работа будет всё же его. Эти люди по ночам иногда пользовались его лабораториями для своих работ, но сейчас всё было тихо. Я ложился спать позднее всех. Бьюсь об заклад, что Тюр уже крепко спал у себя на диване, пока я поднялся по лестнице на третий этаж! Но это меня не волновало: в этом доме все привыкли работать допоздна, но и вставали уже не утром, а скорее днём. Никто никого не будил, но если был запланирован какой-нибудь эксперимент, то все терпеливо дожидались за обеденным столом или в самой лаборатории. Назавтра ничего не было запланировано как раз по моей милости – была кое-какая работа, которая, по не зависящим от меня причинам, не могла быть ускорена.
Встал я достаточно рано, около девяти часов. Тюр ещё спал, но пара биологов, которые работали здесь не более двух дней и имена которых я ещё не запомнил уже сидели внизу и завтракали, читая утренние газеты. Они со мной радушно поздоровались и пригласили к столу. Выпив чашку чая и съев немного каши, я извинился за то, что покидал их, и вышел из дому. Сегодня у меня было два дела; во-первых, я должен был заехать в физические лаборатории, в которых раньше работал, и взять на пару недель несколько сверхчувствительных гальванометров, что было необходимо для опытов и, во-вторых, должен был заехать к практикующему психиатру, доктору Давиду Андерсону, который раньше работал в нашем доме, но после вернулся к медицине, однако продолжал оставаться в наших рядах, но уже анонимно. С доктором Андерсоном Келлер вёл уже несколько недель активную переписку, курьером был я. Они не виделись «tet-a-tet» вследствие загруженности, а я всё равно почти каждый день появлялся в научных городках Университета, что был в центре города, поэтому было не накладно.
Началось всё давно, когда я ещё и понятия не имел о Доме и об опытах, здесь проводимых. Когда я в первый раз услышал о Тюре, он в моих глазах был этаким прототипом фантазии Мэри Шелли, а лаборатории дома были зловещими и страшными. Оказалось, что практические работы здесь ведутся чуть ли не с того, момента, как я стал соучастником всего – то есть два года. До этого дом был просто сборищем психиатров, анатомов и философов. Был даже один падре, которого потом лишили сана. Объектом же изучения и споров была сама смерть.
Смерть в религиозном и философском аспекте здесь почти не затрагивалась – интересовали их только объективные и доказуемые факты. Поэтому жарких споров не получалось: старались отталкиваться только от проверенных понятий. Каждый из докторов – к слову, Тюр Келлер сам был анатомом – рассказывал случаи из практики, всё это записывалось в толстую книгу, затем собиралось воедино и выводились общие закономерности. Всё это происходило по вечерам, утром же доктора уходили на работу и при каждой возможности, то есть при каждом умирающем, интересовались его ощущениями и всем, что он слышит и видит. Несколько особо преданных делу и настырных танатологов были лишены права работы из-за «некорректного и недостойного поведения», нескольких даже церковь призывала предать анафеме. Как я говорил, тема интересовала многих. И многие самозабвенно были ей преданы. Тюр Келлер пока выступал в качестве сборщика всех тех рассказов о тёмных тоннелях и старухах с косой. Он выводил закономерности, которые, впрочем, нельзя было ни проверить, ни предать осмеянию. Затем все философы автоматически отсеялись, поняв, что упор здесь будет делаться на биологию, да и сам Тюр понял, что настало время эмпирической науки. «Бэкон был прав», - сказал он однажды на собрании.
После этого все стали измышлять различные опыты, с помощью которых можно было каким-либо, хотя бы косвенным образом прикоснуться к смерти. Особо смелый студент умудрился даже соорудить вокруг умирающего нищего в клинике систему зеркал, которая должна была, по его мнению, уловить малейшее движение, происходящее вокруг трупа, и спроецировать его на экран. Эти опыты ничем не закончились. Умирающих взвешивали, измеряли их биометрические данные, пытались вывести связи между религиозными обрядами всех конфессий и самим моментом смерти, но пока всё было тщетно. В этот момент и появился я. Каким-то своим чутьём доктор Келлер предсказал, что электричество в организме человека играет важную роль – оно движет человеком, является его энергетическим наполнителем. Вопрос, который его занял, звучал следующим образом: «Как и куда после физической смерти девается электричество»? Сам он в этой области был профаном, поэтому через многих знакомых нашёлся я; я бросил старую работу и пришёл к нему. Каким образом будет проводится опыт, отвечающий на данный вопрос, тогда ещё было неизвестно. Сейчас уже всё стало проясняться, а тогда не один месяц собирались анатомы и я вместе с ними, и думали, как связать затухающие импульсы электричества со смертью.
Для начала стало ясно, что в данном опыте нужен будет доброволец; доброволец в том плане, что не пассивный наблюдатель или умирающий, а тот, кто будет активно участвовать в самом процессе умирания, кто пойдёт на это осознанно и кто, по возможности, не впадёт в панику и не сорвёт эксперимент. Как понятно, такого человека не легко было бы найти. Тюр в шутку предложил кому-нибудь участвовать добровольцем в эксперименте, и на следующий день наша исследовательская группа сократилась почти вдвое. Найти человека неполноценного или психически ненормального было нельзя, так как нужна была объективная информация и адекватные ощущения человека при смерти.
Тогда появился Давид Андерсон. Он тоже был чьим-то знакомым. Кто-то из покинувших группу рассказал ему о намечавшихся экспериментах и о новой трудности, а тот нашёл выход. Он был психиатром, и я помню день, когда почтальон принёс письмо, предназначенное «доктору Тюру Келлеру», обратным адресом на письме значилась психиатрическая лечебница. Тогда я подумал, что мы доигрались. Но всё обернулось как нельзя лучше: самым благожелательным тоном ещё неизвестный нам человек писал в двух строках, что может помочь решить возникшую проблему с нашим новым экспериментом. Это, конечно, мог быть способ заманить нас на территорию лечебницы, но Тюр пошёл на приглашение; непонятно почему, он взял с собой меня, хотя на тот момент я был ничем в его исследованиях.
Заходить в сам госпиталь нам не пришлось: высокий и сухой господин средних лет с бородкой и усами, в цилиндре и перчатках ждал нас у ворот в сад госпиталя. Он, видимо, знал Тюра в лицо, так как уверенно подошёл при нашем появлении и поздоровался.
- Мы собираемся в саду строить фонтан, поэтому сделайте вид, что вы архитектор, и пройдёмте со мной – мне негоже привлекать лишнее внимание медицинского персонала. – Это было то, что он сказал, представившись.
Мы прошли в сад и доктор Андерсон повёл нас прямо по лужайке к большой клумбе, на ходу быстро говоря:
- Я слыхал, что сам нужен доброволец, готовый умереть и сделать это совершенно осознанно.
- Смотря кто говорит – люди сейчас разные, - осторожно ответил Келлер.
- Я по роду своих занятий психиатр, как вы могли догадаться, - словно не заметив этого ответа, продолжил мужчина, - я давал клятву Гиппократа и я лечу людские души. Но сейчас как раз тот момент, когда можно принести жертву.
Он остановился и показал рукой на клумбу. Тюр Келлер внимательно посмотрел и тоже сделал несколько жестов руками, словно передвигая воображаемый фонтан, а затем сделал вид, что записывает что-то в блокнот.
- Я работаю с разными людьми. Не редки случаи, когда мне приходится доставать людей из петли. Каждый, кто в этом городе пытался покончить жизнь самоубийством, попадает ко мне. Я его лечу, говорю с ним, и он снова возвращается к нормальной жизни. Но скажу, что семь человек из десяти доводят дело до конца. Многие делают это буквально через неделю-другую.
- То есть вы знаете людей, которые потенциально наложат на себя руки в ближайшее время?
- Да, совершенно добровольно.
Лицо Тюра просветлело и мне стало от этого страшно. Они оба замолкли, а я в первый раз подумал о том, что зря с ними связался.
- Но мне кажется, - снова заговорил Келлер, - что этим людям, суицидально настроенным, не будет интересно работать со мною. Мне кажется, их не интересует смерть с той стороны, с которой она интересует меня…нас.
Я понял, что теперь уже заодно с ними.
- Они – люди с чрезвычайно неустойчивой психикой. Немного работы, и вы получите тот материал, который вам требуется. Подготовку я возьму на себя.
- Вы что-то хотите иметь с этого?
- Мне просто интересно, как и вам. Так что – прощайте. Я пришлю вам ещё письмо. Вы же пока определите те параметры… материала, которые вас интересуют, а я попытаюсь что-либо подобрать.
Разговор, в общем, был в таком ключе. И вот с того момента между этими двумя людьми завязалась переписка, а я доставлял письма.
Нужно сказать, что вот уже два года ничего не подворачивалось. Давид писал несколько раз, что снова появился «пациент», но он либо сразу отказывался от сотрудничества, либо не дожидался, пока у нас всё будет готово, и завершал начатое.
Сейчас тоже, насколько я знал, он писал о том, что есть один молодой мужчина с суицидальными настроениями, но с ним Давид сам отказался работать в «нашем» направлении. Он писал: «Вы, возможно, близки к своей цели как никогда. Он совершенно здоров психически, физически и достаточно образован. Попал ко мне не по своей воле. Пройдя курс лечения, остался непреклонен в своих целях, но по истечении специально установленного срока я вынужден его отпустить. Лекарства, которыми я его лечил, вызывают пассивность и отвращение к активным действиям, но их действие продлится ещё в лучшем случае неделю. Советую вам торопиться. Адрес его прилагаю, прилагаю краткое биометрическое описание: рост шесть футов с половиной – уже по одному этому его будет легко найти – худощавый, бледный, глаза серые. Особых примет нет, но после моего лечения вы его легко узнаете по безучастному выражению лица. Я пока не могу помогать вам в психологическом воздействии – на меня уже заявили в полицию некоторые мои пациенты и за мной ведётся слежка. Советую вам в разговоре с новым объектом давить на его исключительность, которую он постигнет путём работы с вами – этих людей нужно убеждать в их значимости. Но, повторюсь, пусть он обретёт значимость только в связи с вашим экспериментом.» Потом доктор Андерсон писал ещё, что на некоторое время прекратит переписку и просил не присылать посыльного (т. е. меня). Я просто должен был пройти в назначенное время мимо его окон, чтобы тем самым дать знак, что мы всё поняли.
Итак, я вскочил в первый попавшийся кеб, проехал до университетского городка, оттуда пешком прошёл в психиатрической лечебнице, сверился по часам и прошёл мимо её ворот – в окне доктора Андерсона колыхнулись шторы – после чего я опять пешком вернулся в городок и направился теперь уже по своим личным делам. Благодаря нашим знакомствам – я уже упоминал, что в порочной работе нашего Дома участвовало в своё время много известным и не очень учёных умов – я прорвался в физические лаборатории, где после нескольких минут препирания всё же выпросил десяток гальванометров для работы с малыми зарядами электричества. Сгрузив всё это в ящик с опилками, я снова словил кеб и благополучно направился к дому.
Приехав, я выгрузил с помощью одного из студентов все приборы и занёс их в лабораторию в подвале. Затем мы снова собрались за столом – было уже время ленча – поближе познакомились с теми, кого ещё знали не очень хорошо, а после я спустился вниз и занимался подключением гальванометров до самой темноты.
День же закончился почти как обычно: мы с Тюром сидели у него в кабинете, курили, пили вино и разговаривали. Писать сегодня мы ничего не стали. Я рассказал о том, что доктор Андерсон видел меня сегодня, рассказал, как спорил в университетском городке с седым профессором, узнавшим меня и долго читавшем мне лекции о морали и той ответственности гуманиста, которая накладывается автоматически на каждого учёного. Тюр смеялся, но я знал, что он немного боится этих нападок, я знал, что он старается скрывать свои увлечения и исследования, что с каждого, кто работает в этом доме, берётся расписка о неразглашении тех тайн, которые узнаются здесь. Но это мешало в учёных кругах доктору Келлеру прослыть сумасшедшим метафизиком. Мне, в общем-то было всё равно, что говорят о нём, и что говорят обо мне. Я работал здесь по большей части за деньги, и очень легко мог бы всё это бросить. Смерть меня пугала, как и каждого человека, но изучать её я бы не стал. Тюр – он был настоящим помешанным на этом. В разговоре он был нормальным образованным мужчиной, начитанным и обладающим широким кругозором. Он ничем не выказывал своих странных и пугающих интересов. В обществе, когда там его ещё принимали, он мог говорить обо всё, всё чаще о погибших и погибающих цивилизациях. Как раз стала популярной египтология, благодаря лорду Баджу, и Тюр мог достаточно увлекательно об этом говорить. Его любили и охотно с ним разговаривали; даже для светских львиц у него всегда имелось слово. Но теперь я знаю, откуда у него такой широкий кругозор. Большинство книг в его личной библиотеке, касалось именно смерти. Здесь была египетская «Книга смерти» ( в оригинале – «Главы о восхождении к свету»), была тибетская «Бардо тодол», были мифы ацтеков, касающиеся глобального, или личного конца света; здесь были поддельные и, возможно, настоящие гримуары по магии. Много литературы о жертвоприношениях и пытках. В общем, всё, что тем или иным боком касалось смерти. Отсюда и его почти энциклопедические знания – просто он знал, что стоит преподносить в обществе, а что лучше придержать. За это я его очень уважал, за его искреннюю преданность своему делу, но при этом достаточное самообладание, позволяющее не становиться занудой. Но, надо добавить, все эти вещи, в той или иной мере связанные с процессом, которого боится любое живое существо и всеми силами пытается предотвратить, всё же повлияли на моего друга. Была в нём одна странность. Она не говорила о его умственной неполноценности или о склонностях ко всяким психозам, просто она не была понятна мне. В обширной коллекции Тюра, помимо книг и ритуальных принадлежностей, находилась весьма странная вещица: в стеклянной колбочке был запаян некий волос. Волосом его называли условно: он был примерно в пол дюйма диаметром и длинной в шесть дюймов. На ощупь он больше напоминал эбонит, на вид тоже, но анализы, проводимые над этим волосом, показывали, что он состоит из хитина. Я помню день, когда эта вещь впервые появилась у нас в доме: Тюр, сияя от радости, достал нечто, завёрнутое в тряпочку из кожаного футляра и предъявил нам, сказав, что это – вещь из потустороннего мира. По своей натуре Келлер был всё же склонен к мистике, но я подумал, что он просто нас разыгрывает. Когда же стало очевидным, что он говорит серьёзно, мы пустили по кругу этот гибкий чёрный жгут, теряясь в догадках, что это такое, и где Тюр его взял. Последнее мы так и не узнали; Тюр не говорил этого даже мне, но я не удивился бы, если бы он купил это в бродячем цирке, где этот волос занимал место между эликсиром бессмертия и философским камнем. Откуда же в Келлере взялась уверенность в том, что это именно то, что он предполагает, я не знаю. С первого же момента Тюр относился к своему артефакту очень бережно – тот перекочевал из тряпочки в стеклянную колбу и прикасаться к нему разрешалось далеко не всем. Мы около недели потратили на изучение этой вещи и, не найдя объяснения её происхождению, назвали его условно волосом. А Тюр продолжал упорно утверждать, что этот волос – возможно, единственная вещь, перенесенная «из-за той стороны в наш мир». Тем более было странно, что он всё же был очень трезвомыслящим и особо критичным. Всё это я сейчас вспомнил к тому, что, оставаясь вот так по вечерам у него в кабинете, мы очень редко касались в разговорах его исследований. Он мог мне рассказать что-нибудь забавное из области его интересов, но на этом всё заканчивалось.
- Мне не нужна лишняя, и уж тем более не нужна мрачная слава. Пусть этим занимаются поэты декаданса. Я всего лишь хочу узнать больше, чем кто бы то ни было в этой закрытой области науки. Я не сумасшедший. Мне нужны люди, нужна помощь, и вот эти сами люди и сделали меня неким монстром, чуть ли не Евронимусом. – Это он однажды мне сказал после того, как на кафедре анатомии в его университете кто-то призывал бойкотировать все заявления и призывы доктора Келлера.
Он действительно мог сойти за обычного ботаника, если бы не его одно порочное увлечение: я знал, что Тюр иногда употребляет морфий. Кроме меня об этом, скорее всего, никто не знал. Но я был всего лишь лаборантом, а не проповедником. Сам Тюр когда-то мне сказал, что банальное сравнение сна и смерти может многое дать для науки. «Когда-нибудь я проведу эксперименты и с этим. Нужны только надёжные способы возвращения из глубокого сна». На это я ему ответил, что некоторые азиатские культуры сравнивают пик плотских утех с «маленькой смертью», и что этим тоже можно будет как-нибудь заняться, после чего мы долго хохотали. Однако я сомневаюсь, что пристрастие к морфию обуславливалось научным интересом.
В этот раз, после полубутылки вина и двух трубок, забитых крепким табаком, разговор пошёл о прошлом. Тюр любил вспоминать время, когда ещё начинал учиться в университете.
- Представь, совсем недавно встретил Дженни Эрл, которую знал ещё в юности. Причём знал очень близко, если ты понимаешь.
Я понимающе захихикал, а он наклонился из кресла ко мне.
- Я даже подумывал о том, чтобы связать наши жизни узами брака, но что-то не сложилось… Так вот, она вышла замуж за сорокалетнего профессора из нашего университета.
Сказав это, он опять углубился в кресло, а я пытался понять, с каким чувством он это произнёс.
- А ты почему не стал её мужем?
- Я же говорю: что-то не случилось. Первые чувства угасли, стали холоднее и мы просто разошлись. А ведь мог бы. Но тогда, наверное, не было бы этого Дома, не было бы всех этих опытов и исследований: Дженни всегда была очень хозяйственной и педанткой; она, кстати, беременна. Ещё когда мы были рядом она говорила, что после женитьбы обязательно заведёт двух детей…
- Мальчика и девочку! – не выдержал я.
- Непременно.
- Так может оно того стоило бы? – спросил я просто так, чтобы разжечь Тюра.
- Может и стоило бы, - спокойно, полузакрыв глаза, ответил он. - Но мне просто тяжело что-то делать в том отрезке, который определяется нашим рождением и смертью. Мне кажется странным, что люди так избегают мысли и всего, что связано с конечной точкой их существования. Я не пойму, как можно думать о чём-то, кроме этого. Зачем клясться кому-то в любви, растить и воспитывать детей, зачем строить мосты и рыть тоннели! И все они! – он неопределённо махнул рукой, и в его голосе я услыхал пьяные нотки, - говорят о том, что незачем сейчас думать о смерти, что нужно жить сегодняшним днём, наслаждаться прекрасной жизнью. Ведь это бред, послушай! Это же подход дилетанта! Они боятся смерти и спасаются тем, что делают вид, будто её нет! Каждого из нас это ждёт, но каждый из нас боится упоминать её даже в разговоре. Новое время – это время слабых дураков. Какими бы не были тёмные века, но тогда к ней было совсем другое отношение – её по крайней мере не боялись.
- Это может быть признаком человечности и цивилизации, - тоже заплетающимся уже языком пробормотал я. Когда мы начинали спорить, мы начинали много пить. – Ведь животные тоже не подозревают о смерти. Мы, может, подсознательно пытаемся им вторить?
- Я не хочу быть тогда человеком. Хотя, не будем мешать нашу с тобой человечность и науку. – Он точно не хотел дальше об этом спорить и злился, как и обычно.
- Тогда просто будем пить.
- А ты сегодня все свои дела сделал?
- Да, но я особо не тороплюсь. Мы ведь ещё не нашли никого подходящего для эксперимента.
- Ты же в курсе письма нашего доктора «Смерти»?
Я засмеялся.
- Он уже нашёл кого-то. Я хочу сам увидеться с этим мужчиной, поговорить, и я хочу, чтобы ты тоже присутствовал при этом – у тебя достаточно быстрый ум.
- Просто не представляю, что мы будем говорить, когда встретимся с ним. «Господин N, не желаете ли умереть для нас в назначенном месте и назначенное время»?
- А какая ему разница? – пожал плечами Тюр, и это меня рассмешило. Впрочем, я был пьян. -–Так и скажем. Доделай все свои дела, и начнём психологическую атаку.
- В таком случае я пойду лягу спать, встану пораньше завтра и начну подключать свою «Адскую машину».
К слову, «Адская машина» – полностью моё изобретение. Вернее её принцип действия. Сборка и создание её в материальной оболочке – это труд не одного месяца и не одного человека, и даже я сам не в силах объяснить всей физики её работы. Тюр совершенно не вникал в неё, доверяя мне всё. Только однажды обронил: «Она должна сработать полностью и стопроцентно с первого раза, потому что второго испытания нам могут не дать. Постарайся об этом.».
Я допил всё, что было в моём стакане, встал и, попрощавшись, побрёл спать. Было уже поздно и я уже сейчас с неудовольствием думал о том, как рано придётся встать завтра.
|
|
| Игорь Безрук |
2006-10-24 |
18 |
4.50 |
4 |
| |
|
| |
СПАСИБО, БРАТОК!
«И тысяча обликов смеялись
и издевались надо мной"
(Ф. Ницше "Так говорил Заратустра")
Когда сержант очнулся, стояло раннее-раннее утро. Светало. Солнце, пробиваясь сквозь ветки деревьев, ложилось на землю размытыми пятнами. В воздухе пахло смолой сосны и мхом. Откуда-то остро тянуло сыростью. Река? Кажется, да. Он бежал мимо реки, когда рядом неожиданно шарахнуло. Удар, грохот, тяжесть и духота. Больше он ничего не помнит. Его, скорее всего, сильно отшвырнуло, потом завалило вывороченными снарядом рыхлыми комьями земли. Он упал, потерял сознание, теперь пришел в себя, но ничего не чувствует: ни ног, ни рук, может, их уже нет, оторвало снарядом, и одна бесполезная голова его непонимающе мигает глазами? Хотя - как мигает? Веки словно чугунные. Вот снова закрылись, и только резкий запах мха, смолы и свежести упорно продирается в ноздри. Мысли путаются, тишина удивляет. Он так отвык от нее за долгие месяцы войны, что, кажется, оглох. Но вот где-то неподалеку застрекотал кузнечик, выходит, тишина ему только мнится.
«И все же я жив или нет?- подумал сержант.- Если я мертв, то это уже не я, а если жив...»
Снова небытие, потом опять трава, просвет, сырость...
Сержант попытался пошевелить рукой. Рука пошевелилась. Другая с трудом, но в ее кисти оказался крепко зажат ремень. Значит, автомат он, слава Богу, не потерял: за утерю боевого оружия не погладили бы по головке. А ноги? Кажется, они тоже целы. И боли нет, только немного ноет голова и ломят кости. Он контужен? Как будто нет: слышит ведь, воспринимает. Почему тогда во всем теле такая тяжесть: в плечах, в голове, в пояснице? Может, он все-таки ранен и лежит теперь на земле полумертвый, не в силах даже сдвинуться с места? Эта мысль не давала покоя, хотя в душе совсем не было предсмертного ужаса, было только удивление, что в последний свой час он не вспоминает даже о родных. И была злоба, когда сержант представлял себе, как враги будут надменно стоять над ним и радоваться, что он, смешанный с грязью, полуживой, едва дышащий, валяется у их ног. Нет, они не застанут его в таком положении, он поднимется, встанет, он еще покажет им, что такое настоящий солдат!
Сержант с трудом приподнялся на локтях, глубоко вдохнул воздух, подтянул к правой руке одну ногу. Она подвинулась, но на большее его не хватило, он снова обессилено обмяк на грудь и закрыл глаза. Сейчас бы поспать, выспаться за все те бесконечные бессонные дни и ночи переходов и боев, мелких стычек и внезапных атак, но невозможно: что-то противится его желанию - что? Роса на траве? Одинокий кузнечик? Свет, навязчиво проникающий сквозь тонкую паутину расплывчатых ресниц?
Сержант встал, почувствовал легкое головокружение и, когда пришел в себя, чуть не ахнул: вокруг него было сплошное рваное поле. На вывороченной бомбами земле местами сгустками темнела запекшаяся кровь, валялись обрывки обмундирования, изуродованные куски человеческих тел: оторванная выше колена нога в сапоге, рука по локоть, железной хваткой ухватившая цевье карабина, перепоясанное в талии кожаным ремнем туловище.
Чем их только не глушили, как только не пытались заткнуть, но они находили в себе силы подниматься и опять идти к брустверу, загонять в ствол снаряд и бить, бить в сторону противника, в угаре, в бреду, в горячечном азарте во что бы то ни стало выстрелить, попасть, уничтожить, стереть ненавистного врага с лица родной земли. Но потом на позиции их полка вдоль всей линии обороны, сменяя друг друга и не прерывая ни на минуту своей смертельной молотьбы, стали пикировать вражеские бомбардировщики. Тяжелые полутонные и четвертьтонные бомбы чередовались с бомбами в пятьдесят и двадцать пять килограммов, с кассетами с мелкими, как горох, трех и двухкилограммовыми бомбами. Все это сыпалось на них, свистело, жужжало, бухало и разрывалось рядом, страшно оглушая, запугивая, убивая.
Соседнюю точку подавили сразу, потом переключились на них. И тоже накрыли в одно мгновение. Никто не успел убежать, никто не спрятался - негде было прятаться. Потом только кромсало, рвало, раскидывало очередными взрывами на сотни метров. Как он еще остался жив - удивительно. Но может быть, каким-то чудом удалось остаться в живых еще кому-нибудь?
От этой мысли сержант сразу позабыл о том, что у него от усталости болит спина, ноют шея и плечи. И хотя он еще шел, перевешивая автомат с левого плеча на правое и обратно, а потом и вовсе его поволок,- он больше не отчаивался, не был как потерянный среди этой бесконечной и зловещей тишины. Он закричал, как только мог закричать изнуренный донельзя человек: «Эй, кто-нибудь! Кто-нибудь!»- а услышав, как показалось ему, неподалеку тяжелый стон, вздрогнул и остановился в растерянности: ему все еще не верилось, что в этом жутком кровавом месиве еще кто-то выжил.
Сержант побрел на стон. И действительно, всего в нескольких шагах от него лежал солдат. Лежал ничком, неловко и жалко вывернув набок стриженную детскую голову. Сколько ему: семнадцать, восемнадцать, а может, пятнадцать - он просто исправил в паспорте дату своего рождения, чтобы поскорее попасть на фронт бить врага?
На него невозможно было смотреть: желтые и уже седоватые пряди зачесанных на косой пробор волос только наполовину прикрывали оголившийся блестящий череп. Вместо нижней половины лица - красная кровавая каша. Солдат стонал не ртом, а горлом. И даже, казалось, не горлом, а живой утробой, которая прорывалась наружу сквозь искалеченный рот: «Добей, браток... Добей...» Из-под рубашки наружу вывалилось что-то багрово-синее. Солдат судорожно сжимал это пальцами. На оставшейся части лба выступили крупные капли пота. «Браток...»- он уже не говорил, а хрипел. Одна нога его загнулась, и он не мог ее выпрямить, на другой не было стопы - ее оторвало снарядом.
Запрокинув голову, солдат часто-часто дышал, не отрывая рук от живота. Верхняя губа его мелко дрожала. Он хотел еще что-то сказать, но разобрать ничего нельзя. Солдат весь напрягся, пытаясь приподняться, но тут же обмяк; губа его перестала трепетать.
«Добей, браток!»- всверливается в мозг сержанта, и он понимает, что только так, а не иначе, можно спасти солдата. Только так! И он подтянул к себе за ремень автомат, вскинул его у пояса и прошил едва живое тело солдата оглушительной длинной очередью, не сдерживая слез, не останавливая дрожи рук и сердца.
И вновь тишина. Зловещая тишина, к которой он все никак не мог привыкнуть. Умопомрачительная тишина...
А где война? Где бесконечная, оглушающая канонада, бесчисленные перестрелки, град пуль и завывание бомб, где торжествующая музыка войны, марсово ослепляющее и ожесточающее упоение, рев и рык, крик и стон, вой и свист?! Была ли война? Был ли бой, был ли взрыв, был ли он, сержант, разгоряченный жаждой убивать, крушить, стрелять? Или то был сон? Просто сон? Сон кошмара, сон в кошмаре, в кошмаре ужасного бреда? Сержант не знал. Может быть, обо всем этом знал умирающий солдат, но сержант не успел его расспросить, да и смог бы он ему ответить?
Сержант еще раз отрешенно посмотрел на то, что осталось от солдата. Верхняя часть черепа у него была снесена, по шее на пыльную землю стекала кровь: одна из пуль попала прямо в горло, в адамово яблоко, другая разорвала предплечье.
«Я мог бы его спросить»,- подумал сержант удрученно и вдруг стал как свинцовый: искореженный труп солдата, словно прочитав его мысли, неожиданно открыл уцелевший глаз, выщерился кровавым месивом рта, гикнул как-то неестественно звонко: «Спасибо, браток!» - подпрыгнул на месте, встав во весь рост, снова захихикал тонким, не по-человечески сумасшедшим голосом и побежал от сержанта быстро, как только может быстро бежать существо без одной стопы, прихрамывая и болтая на ходу разбитой с правой стороны культяпкой, то и дело оборачиваясь, ухмыляясь расквашенным лицом, тараща на сержанта единственный выпученно-застывший глаз и крича визгливо: «Спасибо, браток! Спасибо, браток!..»
И все мертвые тела будто разом ожили: отдельные члены их мелко затряслись, закрытые глаза в мгновение раскрылись, потухшие лица растянулись в зловещих оскалах и так раскатисто разразились смехом, что сержант поневоле оцепенел.
|
|
| Фельдбуш Кристина |
2007-01-04 |
19 |
4.75 |
4 |
| |
|
| |
Давным-давно. Ну или не сапсем давно. Недавно, еси быть точнее. Жил-был один скелет. Скелет был весь белый, ибо кости давно побелели от ветра и времени. И была у Скелета мечта, тоже белая. Он мечтал встретить свою Скелетиху, чтобы продолжить род и наплодить кучу маленьких скелетиков. Но не везло нашему Скелету в любви, да и в картах. Скелетихи были все страаашные и не особо влюбчивые. И вот однажды он-таки нашел свою бальшую лубофф. Но лубофью оказалась не скелетиха, а вполне обычная замная девачга, с мясом, кровью и головной болью. Скелет сразу бросился на кладбище за искуственными цветами, чтобы вручить их девачге и пригласить жить в свой уютный гробик. Но девачга была не сапсем обычной девачгой. Она была дочерью очень крутых родителей, а к дому очень крутых родителей скелетов не подпускали. Скелет мучился и страдал, он чуть не умир от тоски, но ничего поделать не мог. И вот в одну ясную луную ночь, девачке надаело сидеть дома, под опекой 120 охраников, и она решила пойти погулять по ближайшему красивому кладбищу. На кладбище все было тихо и спокойно. И вот когда девачга уже собралась обратно, то услышала как кто-то плачет. Ну не сапсем плачет. Ну или не плачет. Или ревет, как кострированый бегемог. Это был Скелет, который выл на луну и стенал по безответной лубви. Девачка не испугалась, только почувствовала сильный дискомфорт в джинсах. Скелет тоже его почувствовал. И вышел из-за памятника и увидел свою девачку. Он так обрадовался, что судьба-таки свела их, что без предупреждения надел на её палец обручальное кольцо и вручил букет цветов с соседней могилки. А девочка взяла(от невоспитаная) и умирла. Ни с того, ни с сего. Скелет вздохнул, и взял девачку к себе в гробик. И жили(???) они долго и счастливо. Хеппи Энд.
|
|
| Б.Булатов |
2005-12-02 |
7 |
2.33 |
3 |
| |
|
| |
Голь на выдумки хитра, но всяк изголяется на свой лад. Женщина, как известно, из ничего может сделать шляпку, салат и скандал мужу на ужин. Мужчины же горазды курить всякую мерзость - лишь бы дым шел, пить, что ни попадя - лишь бы булькало градусами, и трахаться с кем попало, поскольку у всех вдоль, а не поперек. Сливаясь в пьяном экстазе, мужское и женское начала порождают таких монстров, что тротила на них не жалко в любом эквиваленте. Чума чумой, но бомба третьего поколения надежней. Впрочем, лучшие умы цивилизации круглосуточно бьются над проблемой создания абсолютного оружия. Совершенство, как говорили древние мудрецы, всегда приурочено к моменту краха. И недалек тот день, когда будет создано ОНО, с маленькой красной кнопочкой, при нажатии на которую планете Земля мгновенно настанет кирдык. Подобная перспектива неминуемо приведет к стремительному освоению других планет Солнечной системы. К тому моменту, когда она будет обжита землянами, ученые уже придумают очередное супероружие...Вот так - от планеты к планете, от звезды к звезде человечество понесет свой факел, подготавливая коллапс Вселенной, что полностью увязывается с современными космогоническими представлениями. Если кому-то подобный взгляд в будущее не нравится, то он может или зарыть голову в песок и существовать вверх задницей, или уйти в перманентный запой, где ныне и пребывает прогрессивная часть человечества.
Доктор футурологических наук, профессор Н.Х.Тремор |
|
| Б.Булатов |
2005-12-02 |
8 |
2.67 |
3 |
| |
|
| |
Есть ли жизнь после смерти, нет ли жизни после смерти – это науке пока неизвестно…»
Из вступительного доклада на пленарном заседании 1-ого международного симпозиума некрофилов.
Место было скверное, гиблое. Непроглядная темень, промозглая сырость пробирающие до костей сквозняки. Серый в полном отчаянии пробирался по едва различимой тропе, то обходя ребри- стые на ощупь глыбы, то ухая в зловон- ную, жадно чавкающую жижу. Он никак не мог вспомнить, где он и как сюда попал. Вероятно, допившись по обыкновению до невменяемости, он проехал на электричке свою станцию и очутился на каком-то полустанке. Каждый раз одно и то же.
Казалось, он шел целую вечность. Наконец, обогнув очередное препятствие, Серый заметил проблески приглушенного света. Слава Богу! Первое, что бросилось в глаза – это громадный пес чертовски жуткого вида, лежащий перед мрачными воротами, преграждавшими путь. Пес, урча, что-то грыз. Серый пригляделся, и его обильно стошнило – в этом «что-то» он признал человеческий позвоночник.
- Да ты, Серый, слабак! – профырчала псина, оторвавшись от лакомства, - А сам-то как своего лучшего друга Вадима схавал? Ты бы видел это со стороны!
Серый вспомнил, как пару лет назад подставил Вадима крайним в одной совместной, сомнительной сделке, и тому пришлось продать московскую квартиру и уехать вместе с женой и двумя детьми в провинцию к дальним родственникам. Вадим писал пару раз, но, не получив ответа, исчез из его жизни. От нахлынувшего вдруг стыда Серого опять начало выворачивать наизнанку.
- Ладно, заканчивай! – гавкнул на него пес, - Ишь какие мы сентиментальные. С благополучным тебя прибытием, Серый. А я Цербер, просто Цербер. Не обессудь, но врата я для тебя распахивать не стану – не велика птица! Да они и не открывались не знамо сколько – приржавели, поди. Давай выбирай, что тебе откусить?
- ??!!!
- А это здесь такая пропускная система. Хотя теоретически ты имеешь право отказаться. Как вот этот, – и Цербер мотнул мордой в сторону останков, которыми только что закусывал, - Но тогда ты даже в Ад не попадешь.
- А куда же я тогда попаду?
- А вот сюда – пес неуклюже плюхнулся на задницу и похлопал себя по брюху. Вид у него при этом был прекомичный.
- Варианты еще имеются? – деловито поинтересовался Серый.
- Есть-есть, как не быть. Ты можешь сесть на мое место и пропускать прибывающих грешников. Работка непыльная, только скучная. Народец чаще пресноватый попадается. Это только кажется, что грешники сплошь и рядом – ребята с перчиком и хренчиком. На самом деле в них одно дерьмо. Откусишь болезному руку, а оттуда как попрет! А ведь в обязанности стража входит и уборка территории. Ты думаешь, по каким болотам и буеракам ты сюда пробирался? Это я от ворот отгребаю.
Серый представил, сколько ему пришлось вынужденно хлебнуть по пути, и его опять начало мутить.
- Хватит блевать–то – не в хлеву ведь. Так пойдешь на мое место, или тебе ногу откусить?
- А сколько я…? - хотел поподробнее расспросить Серый, но Цербер оскалил зубы:
- Не на базаре! Да - нет – и дело с концом.
- Да…
Серый, судорожно позевывая, почесывал задней лапой за ухом, пытаясь выудить вошь, когда на тропинке показался согбенная, громко чертыхающаяся фигурка.
- Ба! Да знакомые все лица – это же Грек, кинувший его на десять штук баксов.
Грек приблизился и с ужасом уставился на Серого.
– Что, Грек, пиздец пришел? – ласково спросила дьявольская собачка, облизываясь, и с удовольствием откусила ему головку.
|
|
| Черный |
2005-12-17 |
10 |
3.33 |
3 |
| |
|
| |
-Возьми его! -голос, который Тамара называла внутренним, сегодня звучал особенно резко и властно. Тамара послушно обхватила губами возбужденную плоть, и заученными движениями шершавого языка начала ласкать член огромного волосатого мужика. Мужик учащенно дышал, закатывая вверх черные глазищи.
Внутренний голос повторял, ставшие привычными команды:
- Ай, молодец! Быстрее, девочка!
Тамара всегда чувствовала приближение оргазма у клиента. Интинкты есть инстинкты..
Она понимала, что нет никакого внутреннего голоса, а есть всепоглощающая страсть, возбуждение, заканчивающееся кульминацией, взрывом..
-Ап! - и пасть тигрицы Тамары с лязгом захлопнулась.
- А-а-а-а-а!!! -заорал, сотрясаясь в оргазме и обезумев от дикой боли, волосатый мужик.
- У-у-у-у-у!!!- загудели в восхищении зрители, и многотысячные трибуны цирка взорвались аплодисментами.
- Ф-р-р-р-р!!! - затрясла мордой Тамара, одурев от коктейля из спермы и крови..
На арену выскочил голый конферансье и возвестил визгливым голосом:
- Ув-важаемые продвинутые - сдвинутые зрители,
эротические ужасы увидеть нехотите ли ?
Секс на грани полного безумия -
самоудовлетворяющаяся мумия..
Крокодил делает минет бегемоту -
на нашей арене увидете в субботу..
Карлесон трахает Малыша за варенье -
только у нас, ровно в час, в воскресенье..
Незабываемый Новый год -
Снегурочка детям потрогать дает..
Только в декабре и только у нас -
скидки на самый смелый заказ:
Бомжи - эксбиционисты,
Некрофилы - эквилибристы,,
Иллюзионисты - извращенцы,
Вагинопроходцы - невозвращенцы..
Рэкс, фэкс, пэкс,
Мы - за экстремальный секс!
Спасибо за внимание,
а теперь игра на раздевание -
кто кого первым разденет,
тот того на арене имеет!
Меньше комплексов, больше экспрессии,
дайте выход сексуальной агрессии!
До новых встреч, всегда Ваш,
Конферансье мсье РАЖ!!!...
....Тамара, возьми его! Ай, молодец!!... |
|
| Альфред Уайт |
2006-01-03 |
12 |
4.00 |
3 |
| |
|
| |
Была ночь, и улицы освещались лишь неоновым светом витрин да лампами дневного света из окон еще не закрывшихся супермаркетов. Я шел и шел, я всегда иду. Не останавливаясь.
Дойду ли я до предела?
Ну и черт с этим пределом.
Я спускался по мягкому склону горы и слышал разрывавшиеся в дали радостные крики людей. Мне пришло в голову, что туда заночевала группа обдолбавшихся чеков, но их там не оказалось, к сожалению.
Когда мне стало видно озеро со всех сторон окруженное деревьями, я не поверил увиденному. Это странно увидеть озеро наполненное кровью или чем там еще красным. В нем трепыхались сотни две счастливых человек, но я был слишком далеко, чтобы разобрать их лица. И я шел. Прорвавшись чрез завесу огромных деревьев я увидел как огромная женщина стоя на вершине смотровой башни воткнула себе в живот нож и не обращая внимания на хлынувшую оттуда кровь достала кусок своей кишки и разорвав ее на две части, одну сунула обратно, а вторую привязала к железному поручню. Все время ее лицо было измождено гримасой боли, но когда она подошла к краю мостика свисавшего с башни над водой и улыбнувшись сделала еще один шаг в пустоту. Через несколько секунд радостный крик этой толстухи огласил все пространство озера и не прекращая орать она упала в воду.
У меня даже не было времени обдумать увиденное. Я просто стоял с открытым ртом и наблюдал за малышами, которые перекидывая оторванную и еще кровоточащую руку убегали от ее хозяина. Хозяин руки уже успел посинеть, но радостно крича продолжал гонятся за обидчиками.
- Немедленно отдайте малышу руку! Ее еще можно пришить! – Прокричал я им вслед не успев понять какую чушь сморозил. А в ответ услышал лишь смех.
Я перевел взгляд и увидел старика скатывающегося с горы колесом, просунув голову между колен. Когда он достиг конца склона из спины у него свисал кусок позвонка.
- Парень, не стой! Можешь мне вправить пару позвонков? – Обратился ко мне старик. Но отвернувшись от него, я так и не произнес не слова.
Черт, черт, черт! Я чуть умом не тронулся от такого обилия… человеческих органов. И я побежал в сторону озера, чтоб окунуться в него с головой в надежде вынырнуть и оказаться на самом обычном водоеме. Я прыгнул в него и открыв глаза я понял, что плыву в непроглядной луже крови. На вкус она отдавала металлическим, отвратительным привкусом от которого меня тут же стошнило, впервые я блевал не высовывая головы оттуда, куда блюю. Всплыв на поверхность я долго откашливался и услышав новую волну смеха раскрыл глаза. Плавал я в своей же луже, так сказать, которая не особенно то и выделялась среди крови. Как оказалось смеялись все надо мной и я почувствовал себя семиклашкой впервые отведавшего вкус спиртного.
- Не волнуйся парень, поблюй еще, может легче станет. – Заржал стоящий прямо передо мной толстяк. У толстяка был голубой правый глаз и перевернутый вокруг своей оси левый который успел покрыться кровяной коркой.
Я чуть не заплакал от охватившей меня беспомощности, сердце сжалось в груди, но не хотело разжиматься, мне было больно. Я не понимал ни из-за чего мне больно, ни почему, просто очень больно.
Толстяк заржал еще громче и обхватив меня за шею своей правой рукой окунул меня в лужу моей блевотни. Может он хочет, чтобы я пришел в себя – спросил я себя под водой. Но что-то он не хотел меня отпускать. Я оттолкнулся от дна и успел вдохнуть воздуха. Раскрыв глаза я посмотрел на небо и оно было уже не синим, как когда я сюда шел, а оранжево-красным и так странно поблескивал этот свет на зеленых листьях деревьев. Потом я перевел взгляд с деревьев на правый глаз толстяка и понял, что это был лишь первый раунд. Снова оказавшись в воде я осознал, что здесь мне искать больше нечего и чем быстрее я отсюда уйду тем меньше буду похож на здесь присутствующих. К величайшему моему сожалению у толстяка были на меня совершенно иные планы и пытаясь оттолкнуться ото дна я безвозмездно открывал рот в ожидании привычной порции кислорода, а вместо этого получал поток отвратительной крови в мои легкие.
Я задыхался или уже задохнулся. Все меньше мыслей меня преследует, все больше чувств. Больше чувств – больше крови, я пил ее и пил, пока не понял, что уже не хочу дышать и возможно я уже мертв.
Словно услышав эти мои мысли толстый отпустил мою шею и я попытался вдохнуть, но видимо мешала засевшая в легких кровь.
- А ты пей малыш, воздух тебе больше не понадобится. – Произнес одноглазый и закатился в очередной волне хохота.
- Жирная тварь! - крикнул я чувствуя перед ним абсолютную беспомощность. – Хренов тебе я буду пить эту дрянь!
Почему бы и нет задумался я и следя за полетом счастливой женщины пружинившей на собственной кишке, решил повторить ее подвиг. Стоя на вершине вышки я смог увидеть всю красоту окружавшего меня мира, красно-оранжевого неба и кровавого озера окутанного зелеными верхушками зеленых деревьев. Я вспорол себе брюхо завизжав от нахлынувшей боли. Я выронил из руки нож и упал на колени видя кровь, черную кровь льющуюся на мои ладони.
-Какого черта я делаю? – Кричал я мучаясь от разрывающей меня боли, я чувствовал пульсацию кровотечения отражавшуюся в моей голове очередным приливом боли.
- Ты получаешь удовольствие малыш! - Улыбнулась женщина, забравшаяся на вершину при помощи все той же кишки. – Давай я тебе помогу! – Она подняла нож и засунула руку в сделанный мною разрез, я завыл как только мог, но она не останавливалась и привязав кусок моей кишки к поручню обвязала второй конец вокруг моей талии.
- Вперед, малыш! На встречу своему счастью.- кричала она мне вслед, летевшему на встречу ветра и поверхности озера. Летя я чувствовал как из мое тело с каждым сантиметром вниз становится легче и легче. Приземлившись спиной …
Скальпель блестел в свете ламп дневного света. Мне так хотелось подравнять себе лицо, что я взял его и не торопясь оторезал себе верхнюю губу, я старался отрезать ее ровно, я ведь ни какой нибудь чертов псих. Когда с губой было покончено я увидел мои резцы, которые будут видеть все. Следом за губой пошла десна, которую пришлось прямо таки отковыривать, все время мешала кровь, и откуда ее столько много? Попеременно сплевывая в раковину кровь я отрывал по кусочку десны от моих челюстей и через несколько часов дело подошло к концу. Я смотрел на себя в зеркало, совершенно нового человека, улыбающегося будущей жизни, мне понравилось то что я сделал, только вот кровь не прекращала идти хотя и текла довольно медленно из-за сигаретных ожогов. Это я видел в фильме, когда пулевую рану прижигают сигаретным ожогом, и ведь действительно действует!
Я закрыл глаза. Открыл. И не увидел я того, что ждал. Кто же я жертва или виновник?
Жертва своего сумасшествия и виновник его появления. Но проделав такую большую работу я осознаю, что сделал ее не зря и возможно мир оценит мои старания. Нужно навестить соседей.
В пол второго утра Фред спокойно спал в своей кровати, пока не услышал разливающийся по дому медленный ровный стук. Как всегда ничего не понимая после такого тягучего сна Фред потряс головой и понял, что стук который стал виновником его пробуждения раздается на первом этаже. Одев тапочки он медленно встал и побрел к двери. Стук не прекращался, а все также продолжал пульсировать в его голове.
- Иду. Кого там еще принесло? – Спросил Фред. Но в ответ услышал лишь стук.
На улице шел дождь, поэтому желание самому открывать дверь и попасть под волну холодных капель невольно затаилось в глубинах подсознания.
- У меня не заперто. – Осторожно произнес Фред.
Стук прекратился. И дверная ручка медленно повернулась. Фред который стоял на лестнице связывающей второй этаж с первым замер в ожидании. Дверь распахнулась и посреди нее стоял мужчина силуэт которого был в виден в свете фонарей стоящих вдоль тротуара. Он был одет в медицинский, промокший насквозь халат. В правой руке был четко виден металлический скальпель блестящий в лучах фонарей. Поначалу Фред спокойно всматривался, пока не разобрал выражения лица гостя.
- Что у Вас с лицом? Вам нужна помощь?
- Тебе нравится мое новое лицо Фред? – Невнятно произнес незнакомец, который ожидающе стоял в дверном проеме.
- Я не понимаю. Кто вы?
Ночной гость сделал несколько шагов по направлению к Фреду, и остановился когда свет падающий из окна осветил правую половину его лица. Фред завижал как девчонка, когда всмотрелся в новые очертания лица своего друга.
Черт, и что же мы будем делать? Спрашиваю я у своей шизофрении, а она мне отвечает, еб те гриль, лови момент мудило. А я думаю, какой момент? Может я окончательно рехнулся или парень в желтом фартучке пидор? Скорее последнее. Черт, помидор.
Что я знаю о шизофрении? А что я знаю о нарколептических припадках? Много, настолько много, что мне просто башню рвет от созерцания гиперболойдного телефона. А что я знаю о крике, столько же сколько и о пидорах. Дерьмо случается. Пидоры тоже. Что плохого мне сделал гиперболоидный телефон? А помидор? Нет, пидоры мне тоже плохого не делали. Во всем виноваты питарды. Ядерные. Которые засовывала себе в задницу Кортни Лав. Черт, а что делать с летающими шарами? Тоже что и с питардами. Но их туда засунуть некому.
Бедный медведь. Жалкое существо целендрического пошиба. Транслирует себе эти песни, и транслирует. Да он же псих! Как он додумался до притяжения? Оно ему в голову само залетело. А все твердили что он механик. Но мы то с вами знали что он жук, самый большой жучара из всех жучар. И красный вдобавок ко всему как помидор. Черт, снова помидоры.
Истина где-то рядом, и пидоры с помидорами в руках тоже.
Нет! Нет! А почему… нет, все же нет, я им так не отдамся.
Шагни ко мне, мой светящийся кругляшочек.
- А почему на тебе трещенки? – Спрашиваю я у светильника.
- Потому что я мертвый.
- А что, на живых светильниках трещен не бывает? – Допытываюсь я.
- Нет, это все медведь.
Снова медведь.
Слава господу богу, что помидоры здесь не причем.
Вот кажется рассвет. Теперь они не доберутся. Но ведь они не вампиры. Так значит и не помидоры.
Большие красные буквы. Размером с дом. Эти чертовы буквы растут и вырисовывается слово ЛСД. Да господи, я нашел тебя. И срал я на все эти помидоры.
|
|
| Ktoyatakaya |
2006-01-18 |
10 |
3.33 |
3 |
| |
|
| |
Когда идёшь по зимней дороге, самое главное – не ошибиться.
Не стоит радоваться лунному свету, который будет освещать тебе твой нелёгкий путь. Он красив и полон тайн, однако луна хранит в себе холод, и она может убить тебя им.
Ты даже не догадываешься, насколько извилиста эта дорога! Ты наверняка встретишь старуху с косой. Нет, ты не угадал – её зовут не Смерть, её имя – Любовь. Для кого-то она превращается в красивую девушку; кто-то воспринимает её, как добрую бабушку; лишь немногие принимают её истинный облик.
Где-нибудь неподалёку будет ходить рыжая девица – Жестокость. Её глаза самые хитрые на свете. Она успеет тебе сильно надоесть, и ты никогда не избавишься от неё, пока не прекратишь обращать на неё своё внимание.
Берегись летающего по небу шара. Этот шар – Зло. Он в любой момент может упасть на тебя. Раны будут заживать долго, возможно не заживут вообще. Не пытайся противостоять ему, ибо сделаешь хуже только себе.
Не заходи в оранжевый дом. Там живут Ложь и Обман. Они очень любят петь, усыпляя своими песнями усталых путников. Однако если ты всё-таки услышишь их песни, не пой их никогда сам, ибо может случится непоправимое.
Ты не раз почувствуешь холод и одиночество. Не расстраивайся этому, напротив, обрадуйся, ибо ты ещё можешь что-то чувствовать. Иди вперёд и не оглядывайся назад. Не думай, что кто-то будет помогать тебе идти по льдам. Не дыши слишком громко, чтобы тебя никто не услышал.
Ты шёл по зимней дороге, а я тихонько наблюдала за тобой. Зачем-то ты побежал на кладбище и, сев на большую каменную плиту, нервно закурил. Ты размышлял, не лучше ли пойти по той узкой очищенной от снега дорожке, что уходила от кладбища в сторону леса. По ней было идти куда проще и спокойнее. Но ты побоялся.
Вспоминая напутствия, ты думал, что над тобой постоянно кружит Зло. Но это была лишь иллюзия. Ты продолжал идти и курить свои сигареты, тут ты увидел, как что-то зашевелилось в снегу. В глаза бросились рыжие огненные кудри и тело молодой девушки. Подойдя ближе, можно было увидеть, что девушка тяжело дышала. Ты захотел помочь ей и поднял её. Она стояла к тебе лицом, глаза у девушки отсутствовали, вместо них была тьма и пустота. Девушка вытащила из кармана нож и протянула тебе свою левую руку. Постояв так минуту, она полоснула лезвием по своему запястью. Её кровь пенилась и попадала частично на тебя. Ужас на тот момент застыл в твоих глазах. Рыжеволосая девушка стояла напротив и улыбалась. Ты не вытерпел и закричал, Жестокость звонко засмеялась, снова разрывая себе вены.
Было темно и тихо. На ветках сидели чёрные вороны, изредка они спускались на землю и издавали противные вопли. Ты пробежал мимо них будто молния, не замечая льда под ногами. Падая, вставал и снова бежал. Когда ты разбил лицо и руки, то пошел дальше обычным шагом. Усталость давала о себе знать, а вдалеке показался оранжевый дом. Ты постучал в дверь, её открыли хозяева – мужчина и женщина неопределённого возраста. Очутившись в большом мягком кресле, ты стал слушать их песни. Их смысл был в том, что зря ты не пошёл по узкой дорожке на кладбище, так было бы проще. В комнате было тепло. Ты засыпал, Обман играл на чёрном рояле, на котором стояли две свечи и человеческий череп со светящимися глазами; Ложь сидела где-то рядом и пела загробным голосом свои песни. Наступило утро, ты открыл глаза и увидел перед собой всю ту же Ложь, всё тот же Обман, всё те же песни. Ты вышел из дома и почувствовал острый холод. Ты даже не заметил, как стал напевать запомнившийся за ночь мотив. Ты уже не мог остановиться и стал задыхаться, потому что воздух в лёгких заканчивался. Наконец ты сумел замолчать, но воздуха по-прежнему не хватало. Обессилив, упал в снег, закрыл глаза. Кто-то подал тебе руку, схватившись за неё, ты смог подняться. Воздух моментально стал возвращаться в лёгкие. Кто-то стоял рядом, но его не было видно. Кто-то стал помогать идти тебе дальше, и ты был этому рад, но как только ты снова начал петь, тебя постигло одиночество. Под ногами путались чёрные вороны. Ты смотрел на небо. Оно было таким большим! Столько ярких звёзд мерцало в нём, оно так пленительно манило к себе. Около тебя топталась старушка, пряча за спиной косу. Она замахнулась ей, но ты пригнулся, и коса пролетела мимо. Тебе уже не было страшно, ты просто мчался вперёд со скоростью света, а за тобой бежала бабушка с косой со скоростью совсем несвойственной бабушкам. Ты выбился из сил, и старуха прижала тебя к дереву, замахнулась косой над головой. Как только упала первая капля крови, бабушка выронила косу. Рядом снова стоял Кто-то. На этот раз Кто-то не помогал тебе, он просто очень сильно не любил старуху-Любовь…
В снегу одиноко лежала коса, ты взял её, и снова продолжил свой путь. Тебе всё сильно надоело. Ты забыл, куда идёшь, забыл, зачем идёшь. Помнил лишь плохое, постоянно оглядываясь назад. Ты был разочарован во всём, и чем больше ты об этом думал, тем больше чёрных ворон кружилось вокруг тебя. Разозлившись, ты стал махать косой по сторонам, слушая противные вопли подыхающих ворон.
Присев отдохнуть на бревно, ты решил отыскать ту дорожку и отправился в лес. Найти её оказалось несложно, одна она была ровной, чистой и прямой. Из твоих глаз текли слёзы, и ты сам не понимал почему. Тебе хотелось, чтобы кто-то остановил тебя, вернул на большую зимнюю дорогу, но рядом было лишь одиночество. Ты ускорил свой шаг, но, даже идя медленно, можно было дойти до конца этой дорожки весьма быстро и без каких-либо проблем. Так ты дошёл до конца. Небольшая круглая полянка, вокруг большие сугробы и высокие деревья. Идёт снег. Только снег почему-то был красным и как-то подозрительно пах. Красные липкие снежинки падали тебе на лицо, тут же таяли и стекали тёплыми струйками по щекам. Ты заметил, что все сугробы были тёмно-красного цвета, на ветках деревьев лежал тёмно-красный снег, под ногами был прозрачный темно-красный лёд, и даже, казалось, луна в небе была бурого цвета. Тут обрывались жизни. Ты развернулся, чтобы уйти, но дорожки уже не было, деревья полностью окружили поляну. Они не давали пройти сквозь них. А снег всё падал, в одно мгновение образовывая высоченные красные сугробы. Тебе было уже некуда отступать, везде сугробы, везде снег. Он стал накрывать тебя с головой, а ты хотел выбраться, но не мог, хотел кричать, но, захлёбываясь кровью, не мог. Было горячо. Над тобой кружило несколько чёрных ворон. И где-то вдалеке прошептал Кто-то: «Зря ты всё-таки свернул с большой дороги». Отныне тебя больше нет. |
|
| NellBee |
2006-01-22 |
14 |
4.67 |
3 |
| |
|
| |
Возвращаясь домой, после очередной гулянки, Валерия заметила странную вещь. Почему-то вечереть стало раньше, чем обычно и это не являлось очередной причудой времени года. Ведь там, где жила девушка, летом ночи всегда были светлым, до полной темноты дело никогда не доходило. Валерия, уже с трудом передвигая ноги, нако-нец-то дошла до своего подъезда. Вздохнув с мыслью о том, что под-ниматься ещё на пятый этаж, а лифт опять сломан, двинулась впе-рёд. Вдруг она резко повернулась назад. Показалось, что её кто-то окликнул. Валерия долго смотрела куда-то в даль улицы, на которой погасли все фонари. Дом за домом терял свет своих окон. Просто исчезало электричество. Подъезд, где стояла Валерия, не стал ис-ключением. Свет погас свет, но она стояла по-прежнему, не двига-ясь, смотря в даль. Чья-то рука коснулась её плеча. Девушка вздрог-нула от неожиданности и громко закричала, отпрыгнув в сторону. Ко-гда она открыла глаза, горел свет, а перед ней стоял её старший брат, который был поводом испуга.
–– Лерочка, девочка моя, с тобой всё в порядке? –– спросил он у се-стры, но та ему не ответила –– Прости я не хотел тебя напугать.––он прикоснулся губами ко лбу Валерии –– Боже, какая ты вся холодная!!!
Пойдём … Пойдём скорее домой.
Они поднялись, не говоря ни слова. Войдя в квартиру, Костя усадил Валерию в кресло. Она посмотрела на брата остекленевшими гла-зами.
–– Всё хорошо! –– сочувственно улыбнулся он.
–– Костечка не говори пожалуйста маме –– произнесла она отведя глаза.
–– Не могу тебе этого обещать! Лера ты прекрасно знаешь о своей болезни…
–– Как вы не можете понять. Это не болезнь –– взвыла она –– тьма на-ступает. Конец слишком близок. Они в нашем подъезде… Уже близ-ко… слишком близко… Костик они за дверью…
Он прижал её голову к себе, чтобы закрыть ей глаза. Костя достал из кармана сотовый и набрал номер бывшей жены. Она была психо-логом Валерии.
–– Ну… Ну поднимай же скорее –– цедил он сквозь зубы, но звонок постоянно срывался.
Костя ещё настырнее набирал номер. Лера всё крепче прижима-лась к брату и не переставая шептала: «Они подобрались слишком близко… близко как никогда… Костя надо бежать… бежать быстро, не оглядываясь… бежать… бежать…»
–– Опять ты, у нас же всё кончено! –– раздался голос в трубке.
–– Мне сейчас не до этого…
–– Что… Лера…
–– Да, опять приступ.
–– Веди её ко мне.
–– Нет. Я не могу. Она видит «их» за дверью!
–– Так близко… –– задумчиво произнесла Наташа –– Всё спуска-юсь… Ты ей глаза закрыл?
–– Она всё равно это видит!
–– А как температура…
–– Вся холодная.
–– Давно?
–– Уже минут десять. И… где ты ходишь? До тебя невозможно дозво-ниться!
В трубке раздались долгие гудки. Наташа уже открыла дверь, клю-чом, который она не успела отдать Косте.
–– Не лезь в мою личную жизнь!!!
Наташа, пока спускалась по лестнице, успела наполнить шприц ус-покоительным. Она сразу же сделала Валерии укол. Костя унёс Ле-ру на кровать, а потом вернулся к Наташе.
–– Ташечка, чтобы я без тебя делал! –– он хотел её обнять.
–– Руки прочь!!! Ваша семейка меня уже просто достала!!! Я много раз говорила, что Лере нужна серьёзная медицинская помощь. Её нужно положить в психиатрическую больницу. Костя поймёте вы или нет. Шесть лет галлюцинаций это не шутки. У Леры серьёзное рас-стройство психики.
–– Таш… Ты всегда такими умными словами говоришь, а что с ней на самом деле? Ну в смысле, о чём вы разговариваете?
–– Да ты сам знаешь как всё это начиналось. У Леры было мало дру-зей, и она просто придумала «их». Её фантазия росла вместе с ней. Со временем невидимых друзей становилось всё больше и больше.
Потом ей просто надоело с ними играть. А друзья не захотели ухо-дить. Они пугали девчонку по ночам. Сама Лера говорит, что друзья слишком влюблены в неё и не могут оставить её в полном одиноче-стве. Они глядя ей глаза перерезали себе вены, отрубали пальцы… Потом также, не отводя взгляда, и, улыбаясь, пили свою кровь. Это был тот период, когда она пыталась быть нормальной. Буквально на несколько недель видения прекратились.
Из комнаты вышла Валерия:
–– Они обиделись, что я не обращала на них внимания. Теперь дру-зья преследуют меня взглядами. Они протягивают руки, показывая перерезанные вены, и просят: «Лера давай поиграем снова, нам было так весело вместе…»
На этом разговор закончился. Костя ушёл на работу. В квартире ос-тались только Наташа с Валерией. Они немного посидели молча. Потом Наташа решила заварить чаю.
–– Скажи, Таша, ты мне веришь?
В это время Костя был уже на полпути к работе. У него зазвонил со-товый. На экране высветилось: « Таша»
–– Да…
–– Костя они снова здесь…–– прокричала в трубку Валерия.
Костя, бросив всё, побежал домой. Возле подъезда он обнаружил женское тело. Костя подошёл к нему ближе. Это была Наташа. От неё начиналась кровавая дорожка, которая продолжалась до са-мой кухни. Там в углу сидела Валерия. Она подняла на него взгляд.
–– Ты мне веришь?
Костя обнял Валерию.
–– Конечно верю!
–– А зря…
Лезвие ножа плавно вошло в мягкий живот брата.
–– Эх братик… братик… Какую же вы с мамой вырастили хорошую актрису! Поздравляю!!! Никаких друзей никогда не было.
Валерия вытащила нож из тела брата и проведя языком по лезвию сказала: « А кровь, я сама очень люблю!»
И так, читатель, оглянись вокруг себя. Посмотри нет ли рядом с тобой Валерии. Просто окликни её и узнаешь…
|
|
| NellBee |
2006-01-28 |
14 |
4.67 |
3 |
| |
|
| |
Говорят, что первый блин всегда комом. Возможно, так оно и есть, но всегда появляется возможность исправить что-либо. А нет, не так всё просто как кажется на первый взгляд. Существует одна вещь, которую и вещью-то назвать трудно, потому что она бесценна, не подчиняющаяся этому закону, да и не только ему… Это самое дорогое, что могут подарить нам родители, а мы своим любимым. Та-кую вещь не возможно найти, так как её невозможно представить в виде материи, какой бы она не была. И эта вещь не любовь. Нет, конечно, не она. Любовь явля-ется только бесполезным придатком к этой вещи, который приносит слишком много боли. Эта вещь –– жизнь.
Иногда мысли человека играют с ним злую шутку. Одним из таких «обшу-ченных» был Анастас Лавкин. Когда-то очень давно у него было всё и семья, и счастье, и своё дело. Он занимался игорным бизнесом. Ничего противозаконного Лавкин не совершал, поэтому власти не имели к нему претензий. Но, по законам жизни, подобная идиллия не могла существовать долго. Её нарушил лучший друг Анастаса –– Сашка увёл у него жену. Лавкин был настолько исполнен эмоциями, что пытался убить их обоих. Здесь справедлива поговорка о двух зайцах. Для него все это закончилось десятью годами тюрьмы. Сейчас его жизнь текла тихо и спо-койно, возможно даже слишком спокойно. Это просто убивало его. И вот на глаза ему попался ресторан, который находился неподалёку от места, где он жил. Не успел Лавкин войти туда, как под руку его подхватила очаровательная официант-ка.
–– Неужели нас посетил знаменитый Анастас Лавкин. Мы уж думали вы никогда не придёте. Вот здесь место для вас. Меню… пожалуйста! Когда что-нибудь вы-берите просто посмотрите на меня и я подойду примять заказ. Будьте как дома.
Пребывая в некотором недоумении, Лавкин погрузился в папку, которую ему да-ла официантка. Мысли же его были заняты другим. Анастас, уставив свой взгляд поверх меню, рассматривал очаровательную работницу. Когда она обращала на него внимание, Лавкин смущённо тупил взгляд. Видя, что заказчик ещё не сделал выбор, девушка продолжала флиртовать с мужчиной за соседним столиком. В это время Анастас уже практически начал исходить слюной. Он не мог понять, что же больше ласкало его взор –– её длинные изящные ноги, упругий зад, на котором была юбка, больше напоминающая половину пояса от старых джинсов, дожив-ших свой век, оголённый животик с серьгой в пупке, пышная грудь, с трудом поместившаяся во вторую часть пояса старых джинсов, приятная мордашка с на-ивными голубыми глазками или всё же пальчики, которые играли локонами её кудрявых чёрных волос. О нет только не это… она приняла заказ мужчины и направилась к Лавкину.
–– Анастас Викторович, если вы не можете сделать выбор, то я вам помогу.–– по-лучив согласие, она села напротив него –– Я не представилась… меня зовут Ана-стасия. –– она потянулась за меню –– Можно? Так… сегодня я могу посоветовать вам бифштекс с кровью. Да… определённо только его, потому что сегодняшний повар только это и может нормально готовить.––рассмеялась она.
–– Хорошо и ещё чашечку кофе.
–– Извините, но у нас нет кофе, также как и рыбных и овощных блюд. Молу предложить хорошее вино, его делают специально для нас… да и ещё я забыла сказать, что у вас есть возможность завести свой счёт.
–– А здесь действительно хорошее местечко, нужно заходить сюда чаще! А кре-дит и вправду хорошая идея.
–– Мы всегда рады посетителям.
Анастас выполнил своё обещание. Он приходил туда каждый день, причиной это-го была Анастасия. Порой он заходил только, чтобы увидеть её и ещё раз услы-шать нежный голосок. Так продолжалось уже несколько месяцев. Когда он при-шёл в очередной раз, Анастасии была чем-то расстроена.
–– Ты чего…
–– Просто мне всегда жаль тех, кто приходит к нам в последний раз. Мне так тебя жаль…
–– Хорошая шутка.
Анастас засмеялся. Внезапно он почувствовал, как всё его тело начало тяжелеть. Он не мог подняться со стула. Паника охватила его.
–– Я не шучу Стасик… Ты больше не посетишь нас, потому что ты живёшь в кре-дит у Сатаны. Именно сейчас ему нужна новая душа.
Пока Анастасия говорила это, обстановка вокруг сильно изменилась. Теперь они стояли посередине склепа. Вокруг них, также на стульях, сидели мужчины и женщины. Они стонали из последних сил. Эти звуки уже стали тихими, почти не слышными. Тела их были сильно изуродованы. У многих отсутствовали руки и ноги, была вырезана передняя стенка живота. От этого становилось видно каких органов им не хватает. В полном ужасе Лавкин оглядел помещение ещё раз. В од-ном углу аккуратно сложены человеческие кости вперемешку с гниющей кожей с остатками мяса, которое жадно пожирали трупные личинки. Воздух был влажным и пропитан запахом разлагающихся тел. В этот момент практически из неоткуда появился высокий красивый мужчина. Он подошёл к Анастасии и, поцеловав её, не отпуская, сказал:
–– Дорогая моя ты всегда знаешь, когда мне нужна новая душа. Иногда я даже жалею, что не успел дать кредит тебе. Ты была лучшей посетительницей моего ресторана. А этот дурак официант, решил тебя отравить. Он думал, что спасёт тебя.
–– Сатик ты должен сказать ему спасибо, за это, иначе меня бы здесь не было.
Парочка растворилась в воздухе. Через мгновение ресторан исчез, но упоминания о нём остались в истории многих городов. Возможно это было и в твоём городе проверь…
« Я ТЕБЕ СОВЕТУЮ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!» Царапинами высвечивается на экране твоего компьютера.
|
|
| Johnny Smith |
2006-03-01 |
12 |
4.00 |
3 |
| |
|
| |
Метеорит.
И познаете истину, и истина сделает вас свободными.
Евангелие от Иоанна, 8, 32
- Хорошо, что мы с тобой приехали сюда, а то ещё пару часов дома я бы не выдержал. –
- Опять проблемы? – с пониманием и сочувствием спросила Мелиса.
- Да. – Многозначительный ответ Дэвида не нуждался в дальнейших вопросах.
Мелиса всегда понимала Дэвида, так же как и он её, и в этом не было ничего сверхъестественного, просто ситуации, с которыми они имели дело, могли произойти с каждым подростком. Непонимание между родителем и ребёнком, юношеский максимализм, проблемы в семье и так далее. Это всегда имело своё место в жизни, и будет иметь до тех пор, пока человеческие чувства будут управлять этим миром.
Дэвид и Мелиса лежали на тёплом капоте подержанного «бьюика» и смотрели на ночное небо, усыпанное яркими точками, которые излучали загадку и мистику дальних миров, древних цивилизаций и банальную, но всё же прекрасную романтику, которая так хорошо согревала и успокаивала чувства бунтующего духа.
- И часто ты здесь бываешь? –
- Не так уж чтобы очень... но прихожу, время от времени. Обычно когда мне совсем уж плохо. –
- Тебе сейчас очень плохо? –
- Нет. Когда ты рядом мне намного лучше. -
Они повернулись друг к другу, мягко улыбнулись, и уже через секунду их губы слились в скромный и красивый поцелуй. Лежа под звёздами и Луной, они не осознавали ничего, кроме того, что есть они и это огромное пространство. Ни каких других людей, ни каких забот, ни какого времени, всего этого не было.
Через несколько минут ночное небо разрезала тонкая полоска света. Это было похоже на падающую звезду, но гораздо ближе к Земле и с каждой секундой, она становилась всё больше и ярче. Через пару секунд свет стал настолько ярким, что парочке пришлось закрыть глаза, чтобы белый мрак не ослепил их. И вот светящаяся полоска упала в ста метрах от них в лесок, при этом разразившись мощной вспышкой и взрывом.
- Что это было? – Дэвид спрашивал скорее пустоту, чем Мелису.
- Не знаю. Похоже на метеорит или что-то в этом роде. –
Протянулась небольшая пауза.
- Пойдем, посмотрим? –
- А может лучше сперва сообщить кому-нибудь? –
- Сообщим, но сначала посмотрим. -
- Ну, хорошо. – С некоторой неуверенностью сказала Мелиса, и они быстрым шагом пошли в сторону упавшего объекта.
Когда они пришли на место то увидели тусклую серо-розовую глыбу, походившую на камень, вокруг которого в радиусе пяти метров образовалась воронка. Дэвид и Мелиса спустились в кратер, чтобы рассмотреть метеорит поближе
- Ни чего себе. Ты только посмотри на это. Это же настоящий метеорит, только маленький, очень маленький. –
И, правда, этот камень был размером с велосипедное колесо, если сравнить в диаметре.
Мелиса ничего говорить не стала, она лишь смотрела на глыбу широко открытыми глазами. Дэвид подошёл к метеориту и протянул к нему руку, но голос Мелисы остановил его.
- Дэвид, может не стоит? –
- Да не бойся, это всего лишь каменная глыба, упавшая из холодного, неизученного и бесконечного пространства о котором фантасты пишут свои ужаснейшие истории. – С немалой долей сарказма ответил Дэвид.
Мелису же это, не каким образом не развеселило или же успокоило. Она лишь наблюдала, как Дэвид снова потянулся к метеориту и начал поглаживать невидимую границу вокруг глыбы. Как он притронулся к этому космическому телу и со словами – Странно, но он холодный - повернулся и посмотрел на неё с улыбкой. И как после произнесённых слов от метеорита вырвалось тускло-розовое свечение, ослепившее и поглотившее их в своём загадочном тумане.
«Бьюик» рассекал ночной воздух, ярким светом фар стремясь к своей цели, как воин стремится на поле боя. Дэвид и Мелиса сидели молча, не выражая ни каких эмоций. На радио играла песня Come undone группы Duran Duran время от времени перебиваемая незначительными помехами. Машина ехала всё быстрее и быстрее, не на секунду не сбавляя скорость. Вдалеке показалась фигура, стоящая на обочине. Это был человек, который голосовал, что бы его подвезли. Поворотник машины замигал, и «бьюик» сбавил скорость. Мужчина стоявший у обочины взял лежащие на земле сумки и сделал шаг в сторону подъезжающего к нему автомобиля.
- Наконец-то – подумал Том. – Хотя бы один останавливается. –
Но не тут-то было. Подъехав поближе к мужчине, «бьюик» резко прибавил скорость и сбил его. Тело Тома взметнулось вверх и упало на обочину в непонятной позе. А машина, даже не сбавив скорость, продолжала ехать дальше, как будто ничего не случилось. За окнами салона мелькали деревья, кусты, дорожные знаки, неизменным были лишь Луна и звёзды.
Спустя минут пятнадцать «бьюик» остановился с визгом от колёс около дома, где он привык находиться. Дэвид вышел из машины и пошёл к крыльцу дома, то же самое проделала и Мелиса. Он достал из кармана ключи, и они вошли в дом. Везде было темно, только телевизор излучал то яркие, то тусклые вспышки света. Отец Дэвида сидел в потёртом временем кресле с банкой пива в руках и смотрел как загипнотизированный в ящик. Под его ногами валялись сжатые в лепёшку уже выпитые банки из-под пива, а на лица застыло больное и совсем пустое выражение лица. Это был уже облысевший мужчина с огромным пивным животом, когда-то прошедший войну, после чего немного тронутый рассудком.
- А, это ты сосунок?! – Сказал отец. – А это ещё кто с тобой? –
- Это моя девушка, Мелиса.– Тихим и спокойным, как будто безжизненным тоном ответил Дэвид. –
- И на хера ты привёл с собой эту маленькую шлюшку? –
- Для того чтобы сказать, что мы с Мелисой хотим начать новую жизнь. - Не сразу ответил Дэвид. - Но для этого мы должны исправить некоторые проблемы в этой, что бы потом, нам уже никто не смог помешать. –
- Да? И какие же у тебя проблемы? – Пьяный голос отца говорил о том, что если бы он попытался встать, то не прошёл бы и двух шагов как оказался бы лежащим на полу.
Дэвид ничего, не сказав, пошёл на кухню, а Мелиса осталась стоять на своём месте.
- Ты это куда пошёл сосунок? А ну вернись и отвечай, когда тебя ОТЕЦ спрашивает. – Закричал он.
Дэвид пришёл с кухни и встал на то место, где стоял до ухода.
- Ты хочешь узнать какие у меня проблемы? Хорошо, я отвечу тебе. – Голос Дэвида продолжал быть тихим и спокойным, но на этот раз он был ещё и ледяным, как будто холодный ветер проскользнул в незапертую дверь. – Вы моя проблема и я хочу избавиться от неё! -
От услышанного голоса сына у отца пробежали мурашки по телу, и ему захотелось что-нибудь накинуть на себя. Тем временем Дэвид подошёл сзади кресла и вынул из-за спины кухонный нож.
- Прощай отец! Надеюсь, ты окажешься в лучшем мире. – С этими словами он поцеловал полностью облысевшую голову отца, приставил холодное лезвие к его шее и резким движением перерезал горло.
Кровь хлынула струёй, окрасив тёплую клетчатую рубашку зелёного цвета в тёмно красные тона. Его отец хотел, было задержать кровотечение, но Давид остановил его руки на пол пути к шее. Несколько секунд спустя, он отпустил их. На рубашке образовалось тёмно-красное пятно, которое ползло всё ниже и ниже по мере пребывания крови. Дэвид немного постоял, смотря на белеющий труп отца, и пошёл на второй этаж, в спальню, где должна была находиться его мать, которая любила ходить налево, пока её муж напивался в каком-нибудь пивном баре. Она лежала на кровати с ночной повязкой на глазах. С ней он тоже расправился быстро, но без криков не обошлось. Мелиса тем временем продолжала стоять на своём месте и почти не моргая, смотреть на растекающуюся кровь из перерезанного горла, слушая жалостливые крики матери Дэвида. Когда он вернулся, они вместе без лишних слов или каких-либо эмоций вышли из дома и сели в припаркованный «бьюик». Дэвид повернул ключ зажигания, и автомобиль тронулся с места.
Машина неслась с высокой скоростью по дороге, которая вела в новые места и в новые события. Пожалуй, даже Мелиса и Дэвид не знали куда она ведёт, как и не знали и то, что с ними произойдёт через час, с кем они встретятся, где они будут и будут ли они вообще?! А чёрный «бьюик» всё продолжа ехать, рассекая ярким светом фар тёмную ночь, как будто меч воина разрезает тёмное одеяние своего врага, и ничто для него не было преградой.
|
|
| NellBee |
2006-03-21 |
11 |
3.67 |
3 |
|
|
Скрипка и немножко нервно. |
|
|
|
|
| |
Жизнь бывает слишком жестокой. Для неё нет разницы, какой ты. Будь ты хоть самым красивым и знаменитым олигархом с миллиардами долларов на счетах в многочисленных банках. Превратности жизни заденут тебя. От этого не куда не уйти. Даже, если окружающий тебя мир становится лучше и лучше с каж-дым днем, всё равно найдётся какой-нибудь червь, который будет грызть изнут-ри. Такие мы существа Homo sapiens’ы, что всегда требуем от этой стервы чего-то большего. Но она вследствие своего характера не преподносит ничего на блюдечке с голубой каёмочкой. Иногда люди не складывают ручки и продолжа-ют бороться до победного конца на подступах к несокрушимой крепости –– к своей мечте. Другие же, те, которые не обладают такой упёртостью, перестают «биться головой в закрытую дверь» –– как они сами считают. Ну а дальше всё зависит от других чёрточек характера отдельного sapiens’a, которыми наделила его природа.
Героем моего третьего рассказа является очень талантливый человек, кото-рый не смог смериться с неудачей… с каким-то пустяком… но так казалось толь-ко другим…
В его квартирке раздался телефонный звонок, это была организатор кон-церта:
–– Ну что спящая красавица… проснулся… рада, что после пятнадцатого раза я наконец таки дозвонилась…
–– НО…
–– Ничего не хочу слышать!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Репетиция уже началась… если ваше превосходительство великий король расстроенной скрипки соблаговолит ото-рвать свою задницу от кровати и очень… слышишь ОЧЕНЬ быстро побежит, то возможно к началу концерта тебе ещё удастся успеть…
Она нервно бросила трубку…
–– Бля… какими же бабы могут суками, если с ними трахнешься пару тройку раз…
К началу концерта он конечно не успел, но это было не самым ужасным…
–– Как же ты, ублюдок такой, мог оставит скрипку дома… Или ты считаешь, что я должна носить её для тебя…
–– Лара я торопился…
–– Ладно инструмент для тебя я пробью... из оркестра уберём скрипача… НО СМОТРИ У МЕНЯ… НЕ ДАЙ БОГ ТЕБЕ ЗАВАЛИТЬ НОМЕР… Блин и как ты выгля-дишь… что я в тебе нашла… просто не понимаю…
Константин обнял отвернувшуюся от него Лару:
–– Как я рад, что ты у меня есть… всё будет хорошо…
–– Всё… иди давай на сцену…
Настал момент, которого Костя ждал все свои 25 лет… Вот он берёт в руки скрипку… подносит смычок… сердце бешено колотится… Наконец он начал иг-рать. Первая же нота оказалась фальшивой, впрочем, как и несколько следую-щих… Костя нервно пытался настроить скрипку, а за кулисами Лара уже просто билась головой о стену… Костя ушёл со сцены так ничего и не сыграв. К нему подошла Лара…
–– Ты… ТЫ…–– цедила она сквозь зубы –– ты всё повалил… Я так на тебя на-деялась. Ведь ты же лучший скрипач города. Я специально пригласила судей высшего уровня…
–– Скрипка расстроена…
–– Плохому танцору всегда что-то мешает… Чтобы я твоей рожи здесь больше не видела…
Весь день Костя бессмысленно прошлялся по городу. Ему уже ничего не хо-телось. По пришествии домой он сразу лег спать. Около месяца о нем ничего не было известно. Лара не могла не беспокоиться… Её мучила совесть, ведь она знала, что Косте было обидно не столько то, что выступление не удалось, сколько то, как Лара отнеслась к этому. Она пыталась ему звонить, отсылать SMS, писать огромные письма с извинениями на мыло. Но ничего не помогало… Тогда Лара решила прийти к нему. Как это было не странно, Костя открыл ей дверь.
–– Ну заходи раз пришла…
Хрупкий мир был восстановлен. Они мило общались, пока Костя не поцело-вал Лару в шею…
–– Давай поиграем…
Не дожидаясь ответа, Костя прижался к её губам и начал медленно снимать с нее одежду. Он привязал Лару к кровати.
–– Подожди…–– Костя взял в руки скрипку и начал играть–– Слышишь как зву-чит?
–– Хотя на конкурсе ничего не получилось, я всегда считала тебя виртуозом.
–– Эта не та скрипка, что на конкурсе… та всё-таки была слишком расстроена. Теперь мне и мой инструмент не нужен… ТЫ…–– улыбнулся он–– ты дорогая разбила мою мечту… я больше никогда не займусь музыкой…–– Костя нежно по-смотрел на скрипку –– Бедная моя девочка пришло время нам расстаться.
Он в последний раз посмотрел на скрипку… вздохнул… и отцепил одну струну. После этого Костя направился к кровати, натягивая всё сильнее струну. Руки начинали истекать кровью. В глазах Лары читался немой испуг, она была не в силах выдавить ни слова. Костя засунул ей в рот кляп и перетянул её руки чуть выше локтя струнами. Затем он взял кусачки. Один за другим изящные пальчики Лары покидали насиженные места кисти. Она стонала от боли, глаза рвались прочь из глазниц, острая боль пронизывала всё тело… Наигравшись с пальчиками, Костя сделал неглубокий надрез на щеке и с помощью струны сни-мал с бедняжки Лары кожу. Через несколько часов от неё остался только набор костей в мешке из мышц. Лара всё еще была в сознании, тогда виртуоз присту-пил к разбору мышц и сухожилий. Она не могла больше терпеть этого. Лара умерла. Играть с трупом было уже не так весело. Костя дождался поздней ночи и вынес на помойку надоевшую игрушку, но скрипка всё ещё была дома, вместе со струнами, которые хозяин позже тщательно промыл и прицепил обратно. Рас-ставания с инструментом не произошло, он, как и прежде лежал на столе. Иногда, когда Косте становилось грустно, он брал в руки скрипку и играл.
|
|
| Вячеслав Салимов |
2006-03-23 |
6 |
2.00 |
3 |
| |
|
| |
Тимур, смело одержал победу над собой. Он больше не боялся идти на урок химии, где придется отвечать у доски, и в очередной раз получать двойку. Ему была не страшна сама Антонина Семеновна, со своими идиотскими очками и металлической указкой, которую она смастерила из комнатной антенны. Страшный человек, наводивший ужас на учеников школы № 54, уже не пугал восьмиклассника.
Он больше не вспоминал усмешки, со стороны сверстников, считавших себя самыми умными и способными. Ему стало наплевать на них. Он просто шел по коридору второго этажа и старался ни о чем не думать.
Шумная перемена раздражала своей суетливостью, источники которой, не переставая, бегали и кричали. Они, как обычные дети, веселились и получали уйму удовольствия от самого процесса. Но Тимур их не понимал. Школа, отбирающая лучшие годы его молодости, не могла быть источником такой радости. Скорее наоборот, эту радость получали, …но только учителя. От своих садистских поступков, у них улучшалось настроение, и жизнь начинала выглядеть в более ярких тонах. Каждый день они делали себе праздник, построенный на унижении доверенных им детей. А десертом ко всему этому были родители, которых постоянно вызывали к праздничному учительскому столу.
Тимур это знал хорошо. Он спокойно прошел мимо кабинета директора, отбрасывая от головы глупые мысли. Они приходили чаще всего. Разные несуразицы и прочая глупость постоянно варились внутри, густой кашей. И самым первым делом, он считал, убрать все ненужное, которое всячески мешало сосредоточиться. Тимур догадывался, что все несчастья были из-за катастрофической нехватки друзей. В его окружении их вовсе не наблюдалось. Причин можно было насчитать приличное количество, но была и основная - Тимур не мог постоять за себя. Его не смелая натура старалась избегать всевозможных ссор и драк. Последние, как раз, были особенно популярны среди сверстников.
В большом коридоре второго этажа прозвенел звонок. Сигнал, который на восьмом году обучения в школе, начинал сниться, заполнил шумный коридор.
«Пора» - подумал Тимур, шагая быстрее обычного. Он торопился на урок, который должен был решить все. Этот шанс самоутвердиться среди одноклассников и хорошая возможность доказать самому себе, что еще не все потеряно, надежно закрепились в его руках. В отличие от окружающих, только он один не считал себя законченным идиотом, и был готов это доказать.
Быстро опустевшая рекреация второго этажа слегка воняла мастикой, и чем ближе к двери, тем сильнее чувствовалась вонь. Недавно отремонтированный кабинет химии мог гордиться своим, до блеска натертым, паркетом. Не долго раздумывая, Тимур дернул ручку и зашел в класс.
* * *
Антонина Семеновна сидела за столом на своем обычном месте. Но теперь она была испуганна. Большие очки в толстой оправе съехали на кончик носа и могли вот-вот упасть. Они продолжали выглядеть глупо на ее сморщенном от злости лице.
- Тимур! – закричала она и попыталась вскочить.
Весь класс замер в ожидании чего-то страшного, готового вот-вот произойти. Отличники и хорошисты, вместе с неуспевающими учениками смотрели на него, как на привидение. Их лица тоже выдавали страх.
Тимур знал, что это, так долго не может продолжаться, но ему хотелось подольше насладиться моментом собственного превосходства. Теперь весь мир крутился вокруг его персоны. Он был в центре всего, а самое главное в центре страха. Одноклассники, с побледневшими лицами, теперь боялись его, а значит и уважали. Он ждал этого момента, всю свою не долгую жизнь и, наконец, он настал. Неописуемый восторг бушевал в сердце всеми забитого восьмиклассника.
Его нежная детская ладонь крепко сжимала рукоятку папиного пистолета, который был нацелен в голову учительницы.
- Здравствуйте Антонина Семеновна, - по привычке сорвалось с его губ. Он не хотел это говорить, но слова сами вылетели, по собственному желанию.
Рука слегка тряслась, но продолжала быть полной решимости, и не упускала цель из виду. Ведь звонок, прозвучавший пару минут назад, для злого учителя, должен был стать последним.
Указательный палец, на спусковом крючке системы «Макарова», дрогнул. Гулкий хлопок, волной пронесся по верхушкам школьных тополей, спугнув птиц, уже готовых к осеннему перелету.
|
|
| Вячеслав Салимов |
2006-05-12 |
10 |
3.33 |
3 |
|
|
Санитары не спят на дежурстве |
|
|
|
|
| |
Диме все больше хотелось смотреть в глаза старика. Они манили его к себе, одурманивали сознание, от чего душа наполнялась спокойствием. Молодой санитар городского морга был заворожен глазами покойника. Что-то в них таилось. Какая-то загадка не отпускала от себя. Эта тайна, хранящаяся где-то глубоко, притягивала, и Дима не хотел уходить. Горячий кофе, приготовленный его напарницей по ночной смене, остывал на столе. Но в этот момент ему уже ничего не хотелось. Он и представить не мог, как сильно его изменили эти глаза.
За пять лет работы в подобном заведении, Дима впервые ощутил страшную силу смерти. Это чувство возникло после появления бездомного старика, спокойно лежащего на каталке. Он был обычным покойником, если бы не глаза. Именно они, перевернули внутренний мир парня, который, за несколько минут стал другим.
- Эй, Дим, чего застрял? – послышался голос Иры из дежурного кабинета.
Санитар даже не посмотрел в ее сторону. Он, как робот, накрыл тело и безразлично зашагал к кабинету.
Ира спокойно сидела за столом и рассматривала золотое кольцо. Красивый подарок от любимого украшал ее безымянный палец. И она не могла оторвать от него глаз. Ей не верилось, что робкий и застенчивый Максим, вот так, ни с того ни с сего, возьмет и предложит руку и сердце. Тем более, что о таком подарке, девушка и мечтать не могла. С зарплатой официанта особо не разгуляешься, не говоря уже о покупке украшений. Но ей все равно было чертовски приятно. Увлекшись, она не заметила, как Дима, с бледным лицом зашел в кабинет.
- Что это? – мертвым голосом спросил санитар, показывая пальцем на руку Иры.
Девушка, даже немного растерялась. Она не хотела, чтобы он, знал о ее помолвке. Они раньше встречались и это событие, послужило бы очередной почвой для ревности.
- Ничего. Ты про что?- спросила девушка, накрыв кольцо ладонью.
Дима стоял в дверном проеме и не шевелился. Его указательный палец по-прежнему был направлен на изящную женскую руку. В этой позе он был больше похож на своих клиентов, чем на живого человека. Может, он и не замечал перемен изнутри, но снаружи они хорошо виднелись.
- Я говорю про кольцо на твоем пальце, - таким же монотонным и до мурашек холодным голосом сказал он.
- Ах, это, - попыталась сыграть девушка, открыв из-под ладони подарок. – Дим, да что с тобой? Ты на себя не похож?
Только сейчас она заметила, что ее напарник выглядел слишком странно. Но она даже представить себе не могла, как он изменился за последние десять минут.
- Дима, присядь. Вот твой кофе. Выпей, а то на тебе лица нет.
- Не хочу, - так же холодно зазвучал его голос.
Ира пожалела, что надела кольцо. Ей казалось, именно оно сделало парня таким расстроенным. Она знала, что он все еще любит ее.
- Тогда просто присядь. Ты и впрямь скверно выглядишь, - продолжила она.
Дима не отреагировал на ее слова. Он плавно и как-то не естественно опустил руку. Со стороны можно было сказать, что это вообще не его рука. Также плавно, он зашагал к ней.
Ире уже не казалось. Она точно знала, что произошло ужасное. Карие глаза молодого санитара поменяли цвет. Теперь они стали чудовищно черными с белыми зрачками. Именно такие глаза, Дима видел у покойника. Именно они, не хотели отпускать бедного санитара. Они что-то вселили в него.
Ира не на шутку испугалась. Она хотела убежать, но все пути были закрыты. То, что приближалось к ней, не было человеком. В облике Димы, или в его теле сидело зло. Девушка попыталась проскочить к двери, но цепкие руки ухватили за горло. Они сжали тоненькую шею Иры с силой тисков. Чудовищная демоническая сила сдавливала все сильнее и сильнее.
- Боже, Дима, это же я. Отпусти… - прохрипела она.
Санитар слегка расслабил ладони и улыбнулся. Вместо того, чтобы отпустить, он как пушинку поднял ее вверх. Девушка беспомощно болтыхалась в его крепких руках. Она пыталась его ударить, но удары не производили никакого эффекта. Медленно шагая, Дима остановился у свободной каталки. Он продолжал улыбаться своей холодной и мертвой улыбкой.
- Сукин сын, отпусти! – заорала девушка.
Дима, как ни странно выполнил ее просьбу. Он со всей силы швырнул свою напарницу на каталку, от чего послышался хруст костей. Девушка завопила от боли и обхватила ногу. Из ее глаз текли слезы, а в глазах застыл немой вопрос: «почему», а парень улыбался и рвал на лоскуты простыню. Ему нравилось то, что он делал.
- Дима, прошу, прекрати, - застонала девушка.
Но ее никто не слушал. Рваными лентами, он привязал бедную санитарку к каталке. Она мученически смотрела в его черные, полные жестокости глаза. Ира уже поняла - что-то вселилось в ее напарника и завладело полностью телом. Но ей не верилось, что Дима смог бы, так поступить, ведь он ее любит.
Тем временем санитар взял инструменты и, разложив их красиво, как настоящий хирург, разорвал одежду на девушке. Крепкая мужская рука сжимала скальпель над ее оголенным животом. Рука была готова нанести первый удар.
Последний раз Ира взмолилась:
- Пожалуйста, не делай этого.
Ответ не прозвучал. За мертвой зловещей улыбкой последовал первый удар. Небольшую холодную комнату наполнили душераздирающие крики, когда тоненькие струйки крови потекли с ее живота. Острое лезвие медленно вспарывало живот бедной девушки, извивавшейся в страшных муках. Невозможно было представить ту боль, которую пришлось испытать. Последним, что она видела, были ее собственные кишки, висящие на крепких руках санитара.
Будильник зазвенел громче обычного. Полуденное солнце отчаянно рвалось в окно маленькой квартиры, когда Дима подскочил с кровати. Холодные капельки пота скатились по его лбу и упали на одеяло.
- Господи, приснится же такое, - вслух сказал он и встал. Все выглядело обычным. Одежда, которую он разбросал, уставший после ночного дежурства, как и всегда, небрежно валялась на полу. Пустые пачки сигарет удобно разместились на тумбочке, так и не долетев до мусорной корзины. А куча грязных носков, ждала стирки под кроватью.
Приведя себя в порядок в ванной после утреннего кошмара, парень зашагал на кухню. Урчание в животе, напоминало о голоде. Ему чертовски хотелось есть.
- Вот что значит месяц без выходных, - открывая холодильник, засмеялся он. Его руки тряслись и не сразу смогли удержать пакет с сосисками, которые он всегда готовил на завтрак. Достав парочку из них, он сунул пакет обратно, не заметив отрубленный женский палец с красивым золотым кольцом, что лежал внутри.
|
|
| Koval |
2006-06-01 |
13 |
4.33 |
3 |
| |
|
| |
Всем, жалующимся на плохую
жизнь, посвящается.
«РЫСЬ»
Я был хорошим гинекологом. У меня была замечательная жена и прекрасный сын. Всё в моей жизни шло как нельзя лучше. Я зарабатывал достаточно денег, чтобы моя семья ни в чём не нуждалась. Намечался мой перевод в престижную клинику для состоятельных пациентов. Я почти накопил на неплохую иномарку, и уже потихоньку подбирал машину. Достраивал домик на небольшом участке у реки. Но случилось то, что заставило меня перестать воспринимать действительность как раньше. Потерять всё. То, что превратило мою жизнь в ад.
Вот уже второй год я вижу один и тот же сон, и каждый раз не могу изменить его конец. Я то вязну в болоте, то не могу двигать ногами или кричать. Причины моей беспомощности разные, а конец всегда один и тот же. И просыпаюсь изо дня в день я с одной и той же мыслью: «Я должен её найти и убить, тогда всё будет по-другому»
Но сегодняшний день начался не так как предыдущие. Сегодня мне не надо никуда идти, потому что она здесь. Я сижу на кровати и не знаю, что делать дальше. Вроде бы вот она цель, к которой я так долго стремился, но достиг я её не сам. Не знаю, что сказать. Ноги стали как вата; хочу встать, но не могу. Снова падаю на кровать, закрываю лицо руками. Сознание отчаянно ищет чем заполнить образовавшийся в голове вакуум, и вот перед глазами начинают мелькать вехи всей моей жизни, в которой всё давалось как-то легко и играючи, как будто кто-то вёл меня вверх по лестнице и не давал оступиться.
Мои родители дали нам с сестрой всё, что могли и даже больше. Я никогда не мог их упрекнуть, что игрушки у меня хуже, чем у других, одет я не так хорошо, как мои одноклассники. Я их редко о чём-то просил, но если я это делал, то они мне почти никогда не отказывали.
-Магнитофон как у Сашки - конечно купим.
-Видик - ничего, займём, но будет у тебя видик.
-Мотоцикл - ну как же парень в деревне без мотоцикла.
Каждое лето мы ездили в лучшие места для отдыха нашей необъятной родины.
-Серёжа, Лена! Ну что, куда рванём этим летом? Где мы ещё не были?
-Пап, на море не хочу. Там всё одинаково каждый раз. Давай, в какое нибудь другое место поедем.
-Давайте на Байкал! Вот где настоящая красота!
И мы ехали. И потом моё школьное сочинение на тему: «Как я провёл лето» вызывало у всех зависть, потому что учительница всегда зачитывала лучшие сочинения вслух, и моё никогда не пропускала.
Родители, хоть и прожили всю жизнь в деревне, не считая их учёбы в городе, воспитали нас так, как воспитывает своего ребёнка не каждый городской интеллигент с тугим кошельком. Музыкальная школа, спортивные секции, театры, музеи. Мы ни в чём не чувствовали себя обделёнными.
Не скажу, что отец-преподаватель ПТУ, или мать-инструктор отдела культуры, много зарабатывали. Зарплата как у всех. Плюс своё хозяйство. Но если они себе в чём-то отказывали, то на нас не экономили.
-Сын! Ну, квартиру снимать в городе мы с мамой не потянем, но общагу тебе я пробью.
И отец пробивал. Колол поросёнка, бросал его в багажник, ехал и пробивал.
-Не рано свадьбу то? Может сперва доучишься? А жить вы, где будете? Снимать? Ты окончательно решил? Ну хорошо, всё сделаем как надо. Не волнуйся сынок, свадьба будет не хуже, чем у других.
И свадьба была не хуже; стол на сто человек ломился. Была и мебель, и телевизор с холодильником, и свежие деревенские продукты еженедельно загружались натруженными отцовскими руками в закрома нашей молодой семьи.
-Денег мало осталось? Сынок, у нас тоже сейчас туго с деньгами. Ленку надо в город на учёбу отправлять. Ну ничего, займём. Потом картошку сдадим, поросёнка. Отдадим как нибудь.
-Наталья заболела! А кто с Данилкой будет сидеть, ты же работаешь? А тёща у родителей в Волгограде. Не волнуйся, Серёж, возьму отпуск за свой счёт, приеду. Всё будет нормально.
Как они сейчас?... Я запретил им приходить ко мне. Мать за этот год постарела лет на десять. Отец совсем седой, стал сильно хромать, не спит по полночи. Да, я был жесток с ними. Но мне на самом деле не хотелось никого видеть. Тем более ничьей жалости и советов.
Карьера моя как врача провалена. Место давно занято. Если начинать снова, то в какой нибудь районной больничке, где мужчине-гинекологу очень тяжело бороться с предрассудками и стеснением пациенток.
Вообще с моей профессией было связано много споров и сплетен.
-Почему медицинский? У вас ведь в роду никого врачей не было.
-Ну он же с детства птичек раненых домой таскал, котят бездомных. Он на хирурга хочет учиться. Вот и будет у нас в роду свой врач.
-На хирурга-это хорошо, серьёзная профессия. Только им сейчас платят мало. Если только в платную больницу устроится.
С медицинским я определился за два года до окончания школы. Я выписывал специализированные журналы, Учился на заочных подготовительных курсах в мединституте. К концу школы я мог бы заменить учителя химии или биологии, так как видел, что знаю больше чем они. Я стремился стать хорошим врачом, который всё будет знать и уметь. Я с детства с благоговением смотрел на людей в белых халатах. Мне они казались полубогами. Заболел - врач вылечит, сломал ногу - врач правильно её срастит. Да, поступая в медицинский, я всем говорил, что буду хирургом. Но уже тогда в сознании блуждала мысль, приблизится к тайне деторождения, быть той первой ступенькой для новой жизни. Потом причины несколько изменились, но со специальностью я определился на втором курсе окончательно. Родители просто развели руками.
Отец был в шоке, мать краснела. Но отговаривать меня не стали; знали, что если я решил, то не отступлю. «Доброжелатели» говорили, что у меня с девушками, наверное, проблемы; раз пошёл в гинекологи.
- Не нащупался, наверное, или вообще импотент. - так, или в том же духе говорили многие, но только не девушки, которые меня знали. Никаких проблем у меня с ними не было. Наоборот, было много девчонок, желающих оказаться в моей постели. И я не разочаровывал их. Слухи обо мне шли не только по нашему общежитию, но и по остальным, и к концу второго курса я уже отказывал некоторым, чтобы поучить или выспаться. Основной же причиной в выборе моей профессии стала власть. Да, мне не хватало власти над женщиной, и я стремился её получить. Ведь, придя ко мне на приём, женщина полностью в моей власти. Она должна отвечать на любой, даже очень нескромный вопрос. Ложась на кресло, они становятся беспомощными, и мне их даже жалко. И здесь я царь и бог. И только я знаю, как решить их проблемы и помочь. И я горжусь этим. Но никогда я не переступил черту врачебной этики и приличия. Наверное, есть несколько случаев с очень красивыми девушками, но и там приём и осмотр длился, может быть, немного дольше обычного. Одна моя пациентка - женщина без комплексов сказала однажды, что чувствует огромную разницу между женщиной и мужчиной гинекологом. Что мужчина делает всё аккуратней и нежнее. И она никогда уже не пойдёт к врачу-женщине после моих рук. Так моя популярность росла, отзывы были прекрасные. Меня из районной больницы перевели в родильный дом с хорошей репутацией. Было там и платное отделение, где богатые мужья и подарки дарили царские и деньги давали немалые.
-Чтобы всё нормально было. Ты уж доктор посмотри. Мы ведь мужики всегда договоримся, - И руку с конвертом в карман моего халата. Я никогда не отказывался. Не возьму я, он их всё равно кому-нибудь сунет: заведующей, акушерке, анестезиологу. Для него это обязанность перед женой. Он потом ей будет говорить, что денег дал врачу, чтобы он тебе особое внимание уделил, и ты нормально родила. То есть он выполнил свой долг до конца. Были, конечно, и неприятные моменты, когда муж кричал, что он заплатил, а жену всю изрезали. Или почему не сказали, что ребёнок - урод. Я научился общаться с отцами и роженицами в таких случаях. Когда ситуация выходила из-под контроля, я предоставлял чек из аптеки на ту сумму, которую мне давали за «нормальные роды», якобы за лекарства на реабилитацию мамы и ребёнка. Если денег было много, то отдавал сдачу. И ко мне никаких претензий, наоборот, заботливый врач избавил от лишних хлопот папашу, и деньги остаются у меня. Правда, приходилось отстёгивать фармацевтам в аптеке за чек, но ситуация того стоила.
В основном же мне везло. Мои показатели были очень хорошими: большой процент родивших сами, все кесарева без осложнений, травм ребёнка и матери по вине врача за мной не числилось. Меня стали рекомендовать подругам, просить, чтобы именно я принимал роды. Директор престижной клиники предложил мне место врача в их отделении с последующим повышением до заведующего. Нужно было только подождать, пока закончится переоборудование клиники и уйдёт на пенсию старый главврач. Я был очень доволен собой. Еще ни один мой однокашник не добился таких высот. Только жена дома постоянно упрекала в том, что я мало бываю с ней и с ребёнком. Что только работой и живу, а о них забыл. Я обещал ей, что скоро всё будет по-другому. Ещё годик, и нормальный рабочий день с выходными и праздниками без ночных дежурств. Тогда я смогу помогать ей и чаще быть рядом.
Нет, Наташка у меня умница. Дома всегда порядок. Над сыном трясётся. Тыл у меня крепкий, и можно смело заниматься карьерой. Что бы жена ни говорила, я знаю, что она меня любит и ждёт. Что она у меня самая лучшая.
Познакомились мы с ней на перекрёстке. Я тогда сдал экзамены за четвёртый курс, и с другом мы отмечали это дело. Идём по улице весёлые, счастливые, ищем себе подруг на вечер. Тут они. Две молоденькие девушки с задорными улыбками. Естественно мы в атаку. Но уже после десяти минут общения с ними желание пригласить их к себе в общагу пропало. Я плохо помню лицо второй девушки, хотя она тоже ничего, но от Натальи я просто не мог отвести глаз. От неё шла какая то чистота и невинность. Я с трудом подбирал слова, стараясь не оттолкнуть её чем-нибудь вульгарным. Мы весь вечер смеялись, я рассказывал анекдоты, снабжая их пантомимой, они всё гадали, где мы учимся, так как мы упорно молчали, боясь их реакции на нашу будущую профессию. Время пролетело незаметно. Мы проводили их до дома. И только отойдя от подъезда метров на двести, я вспомнил, что забыл спросить телефон, и договорится о новой встрече. Я бегом вернулся, но их уже не было. Всю ночь я прокручивал в памяти каждый момент этого вечера. Утром не находил себе места, хотелось снова её увидеть, услышать голос, смех. Я уже было собрался идти и караулить у её подъезда, но к счастью вспомнил, что парень, который учится в моей группе, живёт в этом доме. Я позвонил ему и был на седьмом небе, когда после моего описания он сказал, что знает их, и даже дал телефон Натальи. Через день у меня был День Рождения, и я пригласил Наталью и её подружку в кафе, не предупредив о своём празднике. Я думал, что девчонки не придут, скорее всего у таких есть свои парни и они не будут размениваться на двух студентов-медиков. Но они пришли. Девчонки были крайне удивлены тем, как мы их нашли. Я рассказал им правду. Они немного засмущались, но я превратил всё в шутку и разрядил обстановку. При дневном свете Наталья показалась мне ещё прекраснее. Она разозлилась, что я не сказал им о своём Дне Рождения, и пообещала позже сделать подарок. Вечер удался. Мы шутили, заставили работников кафе выключить ради нас свет, чтобы задуть свечки на торте, который привезла моя мама, а я припёр его в кафе. В этот вечер мы уже разделились, и я провожал Наталью один. Через неделю я понял, что по уши влюбился. Через два месяца я решился и сделал ей предложение. В феврале мы поженились. Её родители разменяли своё жильё и мы поселились в уютной однокомнатной квартирке. Прожив четыре года вдвоём, и устав от просьб родителей о внуках, мы решили рожать. Ребёнок был запланированный, мы оба пролечились от всяких мелких болячек. Беременность прошла без осложнений. И, конечно, роды у жены я принимал сам. Мальчик был крупный - четыре двести. Я до конца надеялся, что она родит сама, но мне так и не удалось повернуть неправильно вставившегося сынульку, к тому же ещё и лежащего вверх лицом. В другом случае я бы ещё постарался, но я знал чем это грозит, а ведь это мои жена и ребёнок. На крики Натальи: «Режь меня!» я старался не реагировать, но все же мне пришлось сдаться, и после двенадцати часов мучений в предродовой, я дал команду готовить операционную. И вот из разреза на животе жены я достаю своего сына. Сам перерезаю пуповину, еще раз смотрю на него. Акушерка говорит, что вылитый я, и уносит его чтобы откачать жидкость из горла и помыть. Вскоре я слышу его первый крик. Старательно и как никогда аккуратно делаю шов, чтобы всю оставшуюся жизнь не выслушивать упрёки жены о моих кривых руках. Всё остальное сделают без меня. Я спешу к сыну. Все поздравляют, а я не слышу никого. Вот она моя кровинка, мой сын! У меня на руках он перестаёт кричать и пытается открыть глаза, чтобы взглянуть кто же это с таким знакомым голосом. Но свет режет не привыкшие к нему глаза, и он плачет. Потом, услышав колыбельную, которую пела мне мама, успокаивается и мирно сопит. Пока он был в животе, я часто пел ему эту колыбельную, и теперь под её звуки он притих и даже, как мне показалось, заулыбался. Страшно не хотелось его отпускать, но надо идти. Внизу Наташкины родители уже пять часов не находят себе места. Я им только через окно показывал, что всё нормально. Вышел к ним, сказал, что всё хорошо, но не совсем -пришлось резать. С Натальей всё в прядке, сын здоров. Всплакнули вместе. Позвонили моим родителям, поздравили с внуком. Тесть достал бутылку коньяка, выпили по рюмашке. Я отправил их домой. Всё равно к Наталье можно только завтра, а внука я им показал через окно. Можно было конечно вынести, дать им его подержать, но я перестраховался. Всё-таки мой ребёнок, я даже приревновал немного. Еще насмотрятся и нанянчатся.
Мои тесть и тёща люди на редкость правильные и отзывчивые. Он - бывший военный, полковник в отставке, афганец. Но в нём нет этого солдафонства. Умнейший и воспитанный человек. Конечно, он относился ко мне с некоторым недоверием из-за моей профессии, но сейчас его отношение резко изменилось. Он понял, что в мою работу входит не только «лечить женские болячки», что с моей помощью рождается новая жизнь и его внук. Он, вырастивший двух дочерей, и всю жизнь мечтавший о сыне, когда узнал, что будет мальчик, уже строил планы как он его будет воспитывать, в какую спортивную секцию он пойдёт. Теща всю жизнь промотавшаяся за мужем по гарнизонам, хлебнувшая горькую чашу офицерской жены, сейчас упивалась тем, что они живут на одном месте, в квартире можно менять всё, как тебе нравится, не надо собирать чемоданы для переезда к очередному месту службы, ждать мужа месяцами, а то и годами. В её доме всегда идеальный порядок, кухня блестит, на плите и в холодильнике как минимум четыре блюда на разные вкусы. Правда вот здоровье начало пошаливать, больше по женской части, но ко мне она ни разу не обратилась. Как говорила Наташка: «Просто нужно знать маму. Она прокладки до сих пор от отца прячет, а ты хочешь чтобы она к тебе на кресло легла». Относилась теща ко мне прекрасно, всегда защищала и объясняла Наталье, что моя работа-это адский труд, ведь женщины не рожают с девяти утра до шести вечера, что большинство делает это ночью, поэтому терпи, сама выбрала мужа с такой профессией.
Скорее всего, я их уже не увижу. Все понимают, что в том что случилось виноват скорее господь, чем я, но сидеть рядом с ними и смотреть им в глаза я не смогу. Они, наверное, только привели в чувство Наталью, вернули её к нормальной жизни, тут появлюсь я и заставлю их заново вспомнить этот ужас. Нет, я теперь на всю оставшуюся жизнь волк-одиночка, обречённый на самоистязание. Всё, что у меня осталось это воспоминания, и отдельным колоссом в памяти этот страшный день, эти грибы, будь они прокляты, этот лес. Вхожу в него каждый день, и чувствую как у меня начинает бешено колотиться сердце, как я превращаюсь в хищника, который ищет своего заклятого врага, которого должен разорвать на мелкие кусочки, разбросать по лесу и, может быть тогда, можно будет прилечь и отдохнуть, и подумать как жить дальше.
То, что сделало меня таким случилось прошлой осенью. Я взял с собой в деревню своего уже подросшего сына. Тогда Данилке было четыре года. Ещё в городе я обещал ему, что когда приедем в деревню обязательно пойдём за грибами, и я покажу ему как их искать и где они растут. Он две недели жил только этим. Каждый день напоминал мне, чтобы я поскорее освобождался. Он уже давно подобрал себе одежду для похода в лес. В прихожей, под вешалкой лежала корзинка с маленьким ножичком, которую он приготовил под грибы, и никому не разрешал даже сдвинуть её с места.
-Мама! Это же я под грибы приготовил корзинку! Зачем ты её на крючок повесила, я её оттуда не достану!
-Сынок, я мыла пол и поэтому убрала её, чтобы она не мешала.
-Помыла, вытри насухо и поставь корзинку на место. Придёт папа, скажет: «Поехали за грибами», а я не смогу корзинку достать.
-Папа достанет.
-Нет, я сам всё приготовил, сам и возьму. Поставь на место!
Этот разговор мне передала жена, я смеялся, но в душе в этот момент что-то защемило. Как я всё-таки мало уделяю времени Данилу. Мало бываю с ним, просто разговариваю. Всё сводится к стандартным процедурам правильных родителей. По выходным зоопарк, цирк, аттракционы, барахолка для покупки вещей, которая становится каторгой для меня и сына. Все же остальное время:
«Не трогай! Не лезь! Не мешай! Иди спать!» И прочие ограничения и запреты. Почему думаешь и вспоминаешь об этом не тогда, когда это нужно ребёнку. Тогда я дал себе слово по-другому относится к сыну, стать ему хорошим другом и помощником во всех его начинаниях.
И вот я освободился на целых три дня. Радости сына не было предела. Мы быстренько собрались, напутственные слова матери Данил уже не слышал. Он скакал на месте и кричал: «Мы же опоздаем на автобус, пойдём!». Мы с женой посмеялись и, взяв его за руку, я пошёл на автовокзал. До деревни, где живут мои родители, ехать три часа. Данил крепился около часа, засыпал меня детскими вопросами: «Есть ли в лесу зайцы, едят ли они грибы? Кто ещё живёт в лесу?». Но потом его укачало, и он уснул. Я смотрел на него и представлял каким он должен быть, где учиться, чем интересоваться. Знал бы я тогда кто ещё живёт в лесу…
В деревне у дедушки с бабушкой Данилка не притронулся к разносолам, приготовленным для внука, не дал мне поговорить с родителями, всё тянул меня в лес. Пообещал бабушке принести полную корзину грибов.
-Ты их пожаришь, посолишь, и ещё останется маме показать.
Бабушка умилённо смеялась глядя на внука.
-Ишь какой хвастун! Ещё грибов не набрал, а уже командует что с ними делать.
Данил был неумолим.
-Пап, ну пойдём, а то скоро уже темно будет, и ты скажешь, что завтра пойдём, а завтра ещё что-нибудь придумаешь, и грибы все без нас сорвут.
Я быстро собрался и мы, отбившись от бабушки, которая хотела всучить нам с собой еды на неделю, и всё же взяв, чтобы её не обижать, пару пирожков и помидор, отправились за грибами. От дома родителей до леса около двух километров. Я не стал просить, чтобы отец нас подвёз. Мне хотелось показать сыну те места, где я бегал мальчишкой, где у меня была землянка, овраг, где я сломал ногу. Раньше, когда мы сюда приезжали, он был ещё маленьким и не мог бы всего понять, но теперь я мог рассказать ему о моём детстве. Данил с большим интересом слушал, задавал много вопросов, иногда не верил мне и переспрашивал. Потом всё же сделал заключение.
-Пап, а ты ведь ещё побольше меня безобразничал. Бабушка, наверное, тебя ещё больше, чем меня мама наказывала.
Так, за разговорами, мы быстро дошли до леса. Данил сразу принялся искать грибы. Я понимал, что у деревни все грибы уже давно вырезали, но надеялся, что после дождя вылезли новые. Сын начал разочаровываться; десять минут в лесу, а в корзинке ещё ничего нет. На моё счастье мы нашли лесок в котором росли волнушки, и его радости не было предела. Он аккуратно срезал их и складывал в корзинку. Срезав все, он переложил несколько грибов в моё ведро, сказав: «Чтобы тебе не было перед бабушкой стыдно»
-Теперь нам нужно найти ещё белые грибы и грузди с подосиновиками!
Он выучил названия по книжке о грибах, которую я дал ему дома, и теперь знал какие съедобные, а какие нет.
-Сынок, за белыми грибами надо идти далеко в лес, там кусты и палки, ты через них не перелезешь.
-У тебя на плечах перелезу. Ну один белый грибок найдём и три груздя и пойдём к бабушке. Что я так и не увижу как грузди под листочками растут?
Я сдался. Всё-таки обещания нужно выполнять. Сказал, что найдём белый гриб, значит нужно найти. Я знал место, где раньше всегда росли белые.
Решил; дойдём туда, если там их не будет, то пройдём по осиннику и домой.
Моя любимая полянка меня не подвела. Сын заворожено ходил вокруг огромного белого гриба.
-Пап, может не будем его рвать. Смотри какой он красивый. А когда мы его срежем он будет некрасивый. Вон волнушки уже все в корзинке переломались.
Я убедил его, что на этом месте вырастет новый, ещё красивее, и он аккуратно спилил его своим маленьким ножичком. Грибов было много. Я сам вошёл в азарт «тихой охоты». Забыв о Даниле, я как будто вернулся в детство, когда мы наперегонки с мальчишками набирали ведро грибов. Хитрили, подкладывая траву на дно ведра, чтобы быстрее его наполнить. К действительности меня вернул возглас сына.
-Пап, смотри какая киска!
Я обернулся к нему. Данил довольно далеко отошёл. Между нами было метров двадцать. Он показывал рукой куда то в траву. Я встал, но никого не увидел.
-Пап, а что киска в лесу делает? Грибы кушает?
В моей голове лихорадочно неслись мысли о правдоподобности его находки. Мы довольно далеко от деревни. Домашней кошки здесь быть не может. Скорее всего одичавший кот. Он может быть опасен для ребёнка.
-Данил, не ходи туда!- крикнул я и направился к нему.
Пока я это говорил, сын пошёл в траву и наклонился. Одновременно с этим с дерева вниз ринулось рыжее тело и опустилось на спину Данила, сбив его с ног.
Несколько сотен тысяч раз, прокручивая в памяти этот момент, я не могу вспомнить, сколько я потерял времени осознавая случившееся. Мне всегда казалось, что слишком много. Я слышал рык, слышал треск рвущеёся одежды, понимал, что бегу к сыну, но бегу слишком медленно, ещё не зная, что мне делать. Подсознание само подсказало мне, что нужно кричать, потом рука бросила в рысь ведро. В том, что это рысь, я уже не сомневался. Другая рука вспомнила, что в ней нож и то им нужно делать. Но рысь отскочила, схватила в зубы детёныша и исчезла в кустах. Я бросился к сыну. Он лежал на животе, и с первого взгляда сильных повреждений на нём я не обнаружил. Перевернув его, я понял, что ошибся. Я стал рвать свою рубаху и перевязывать окровавленное тело. Как врач я понимал, что раны очень серьёзные и нужна немедленная операция. Как ошалелый я летел с сыном на руках в деревню, моля бога, чтобы в больнице был хирург. Старался не смотреть на лицо Данила. Даже мне, повидавшему много крови и ран, было не по себе от вида тех лохмотьев, что оставила рысь на теле сына. Мне повезло. Выбежав из леса, я наткнулся на машину. Мужик, увидев окровавленного ребёнка у меня на руках, без слов понёсся в больницу. Данил хрипел. Я понимал, что означают эти хрипы и просил, чтобы мы ехали быстрее. В больнице я крикнул: «Операционную! Быстро!» и, не останавливаясь, побежал туда. Положил Данила на стол, стал срезать с него одежду. Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем прибежали врачи. Хирург оттолкнул меня от стола. Я кричал, что тоже врач и помогу. Он сказал, что даст мне по морде, если я не уйду из операционной. Прибежали два каких-то мужика в больничных пижамах, оттащили меня, усадили на кушетку. Я уже не сопротивлялся, вспомнив, как раздражали меня мужья рожениц в предродовой. Мужики о чём-то спрашивали. Я отвечал, до конца не понимая смысл своих слов. Слышал обрывки их разговора, что рысь они в этих местах видели лет двадцать назад. Что они давно ушли отсюда так как химикатами потравили всю мелкую живность, и рысь осталась без добычи. На стене передо мной висели часы, прошло уже полтора часа, а из операционной никаких вестей, только медсестра несколько раз пробежала с пакетами крови. Только сейчас я увидел, что весь в крови, но не смог встать, чтобы пойти помыться. Меня трясло. Я не мог ни на секунду отойти от дверей, за которыми врачи боролись за жизнь Данила. Не знаю сколько прошло времени, так как глядя на часы, я уже не понимал что показывают стрелки и сколько я здесь сижу. Я вздрогнул от звука открывшейся двери операционной. Вышла медсестра. Она плакала. Сделала шаг ко мне, потом резко развернулась и, всхлипывая, пошла по коридору в другую сторону. Я всё понял, но до конца не мог поверить в это. Заскочил в операционную. Данил лежал на столе, закрытый с головой простынею. Хирург курил, глядя в окно. Всё закружилось перед глазами. Очнулся я на кровати в больничной палате от резкого запаха нашатыря. Хирург сидел рядом и что-то бубнил себе под нос о перебитых артериях, сломанных рёбрах, потере крови. Рукой я показал ему, чтобы он уходил. Встал с кровати и пошёл. Не знаю как я оказался у своей детской землянки. Я упал на землю пропитанную детскими воспоминаниями и рыдал. Тогда я и дал клятву найти и убить эту тварь, которая лишила меня самого дорогого на свете.
Потом был кошмар. Слёзы, истерики, обвинения. Развод без меня на суде. Я оставил жене всё. Поселился в лесу в старой избушке егеря. Купил ружьё, кучу капканов и отравы. Собрал всю литературу по охоте на рысь. Но все мои усилия ни на шаг не приблизили меня к моей обидчице. Я даже краем глаза больше не видел её. Жил я на деньги, которые копил на машину. Каждую неделю ездил в город на могилу Данилки. Несколько раз я видел там жену с её родителями, но не мог подойти. Пережидал, когда они уйдут, и только потом шёл разговаривать с сыном. Кроме него я ни с кем больше не разговаривал. Своим родителям я в резкой форме запретил приходить ко мне. А больше никому я и не нужен в этом мире. Живя отшельником и лишая себя всех благ цивилизации, как я ни старался, но всё же стал похож на бомжа. Засаленная борода, неотмывающиеся от въевшейся грязи руки. Об одежде и белье я уже не говорю. Я боялся смотреться в маленькое зеркало, висевшее на дверях избушки. Мной уже начали пугать маленьких детей в деревне.
Но однажды пришла она… Её звали Татьяна. Моя бывшая одноклассница. Она зашла в избушку, молча поставила из сумки на стол кастрюльки, разложила тарелки, салфетки.
- Ешь, браконьер!
Запах из кастрюль сразил меня наповал. Я ведь питался полуфабрикатами да варёной картошкой. Сказав: «Спасибо»- я сал уплетать пищу вкус которой уже забыл. Татьяна с жалостью смотрела на меня. В школе она меня сильно любила. Постоянно оказывала мне знаки внимания. Я получал от неё записки без подписи с признанием в любви, видел, с каким восторгом она слушает мои ответы на уроках. Я же её игнорировал. Она никогда не казалась мне привлекательной. Про таких говорят - мальчишка в юбке. Пацаны в классе смеялись надо мной из-за её особого ко мне отношения, и я чтобы не потерять авторитет решил над ней подшутить. На перемене я пригласил её в кино. Надо было видеть её радость, и какие взгляды она дарила мне весь последний урок. В кино я пришёл с тремя друзьями. Видел, как ей обидно, но Татьяна не подала вида, и просидела молча весь сеанс. А мы шумно обсуждали каждую сцену фильма, отпуская пошлости. После кино мы пошли её провожать. Жила она далеко. Мы проводили её только до моста, хотя за ним самые глухие места. Возвращаясь, мы смеялись над тем какая она глупая и на что надеялась. После этого все намёки с её стороны о любви ко мне прекратились.
Сейчас она конечно изменилась, но можно сказать, что в худшую сторону. Мужеподобное телосложение, крупные черты лица. Последнее время, что я встречал Татьяну в деревне, я ни разу не видел на ней платья. Она всегда была или в военном камуфляже, или в штанах с кофтой. И профессию она себе мужскую выбрала, как её отец - егерем.
- Ну и долго ты ещё собираешься на неё охотиться?- нарушила молчание Татьяна.
- Пока не убью!- сказал я с набитым ртом, чувствуя, что начинаю терять аппетит.
- Она ведь защищала своего ребёнка!
- А моего убила.
- Слушай! Ты ведь здоровый мужик, а занимаешься ерундой. Ты хоть понимаешь, что без обученных собак ты рысь не выследишь, а если и выследишь, то убить её может не каждый опытный промысловик. Скорее всего её и нет уже здесь. Вырастила детёныша и ушла. А ты гоняешься за призраком. Тебе бы бабам помогать детей рожать, да своих растить. Ведь жизнь не кончилась. Смотри, не перестанешь дурить, я ружье изыму. Я ведь как никак егерь. И взносы у тебя не заплачены, и ружьё не зарегистрировано. И вообще это заказник, здесь охотиться запрещено.
- А ты слышала хоть один выстрел?
- Нет, но человек с ружьём в заказнике это уже браконьер. Да и избушка это служебная. Для отдыха сотрудников охотнадзора во время рейдов.
- Я уйду!
- Куда ты уйдёшь? Ты ведь землянку в лесу выкопаешь и сдохнешь здесь, но будешь искать свою рысь. Я тебя ещё со школы знаю, ты ведь упёртый. Поезжай лучше к жене. Поплачете вместе, потом родите себе ещё трёх пацанов и будете жить нормально. Посмотри на своих родителей. Им ещё Ленкиных внуков растить, а они уже еле ходят. Доконал ты их со своей рысью.
- Если меня знаешь, чего тогда на мозги капаешь?
- Да жалко тебя дурака. И на папку с мамкой твоих не могу смотреть. Дошли совсем.
- Не нужна мне ничья жалость. Не ходи сюда больше. Мне и так хреново, а ещё если ворошить, так вообще свихнусь.
- Ладно, поняла. Делай что хочешь. Только скоро приезжают областные егеря. Так что ты пока в лес с ружьём не суйся. Отберут. И мне по шее настучат, что позволяю тебе по заказнику с ружьем гулять.
- Хорошо. Спасибо тебе за ужин. Только больше не надо этого.
- А я ведь тебя сильно любила в школе.
- Я знаю.
- И сейчас люблю.
- Уже не кого любить - сказал я, но Татьяна уже вышла из избушки, оставив на столе всё, что принесла.
После этого разговора прошло два месяца. И вот сегодня утром я лежу на кровати, закрыв глаза ладонями, под которыми текут слёзы. В избушке на табурете сидит Татьяна с ружьём, руки в крови, одежда изодрана, а перед ней лежит рысь. Я почему-то не сомневался, что это именно та рысь, которая сломала мою жизнь.
- Это она.- сказала Татьяна.- Я её давно заметила. Она пришла к нам три года назад раненая. Подлечилась у нас на грязях и осталась. На случку уходит, а детёнышей рожать снова к нам возвращается, вернее возвращалась. Сначала я хотела показать тебе где её логово, но побоялась за тебя. У самой не хватало смелости, да и жалко мне её очень было. Она ведь не виновата, что ты с сыном к её детёнышу подошли. Хотела мужиков попросить её убить, но подумала, что в деревне скажут. Егерь сам просит в заказнике охотиться. Но на тебя такого смотреть не могла. Боялась, что ты её всё же встретишь. Каждый день следила за тобой, пока ты шатался по лесу. Как ты ходишь, ты не только рысь бы спугнул, ты бы и зайца не увидел. Лось и то по лесу тише идёт. Но я всё же боялась, вдруг что с тобой случиться. Я бы потом себе не простила. К тебе страшно подходить, видела в каком ты состоянии, думала, накричишь, прогонишь. Я долго решалась. Вот и сегодня рука дрогнула. Я уж было подумала, что опять не смогу в неё выстрелить, но потом вспомнила тебя. Она бы скоро снова ушла искать самца, потом у неё дети будут, тогда я точно не смогу её убить, а ты ещё полгода будешь по лесу шататься. Вот она- твоя рысь!- и Татьяна, бросив ружьё заплакала.
Я не мог говорить. Знал, что нужно что-то сказать ей, но слов не было. Горло пересохло, по щекам текли слёзы. Я ненавидел себя в этот момент. Жутко хотелось умереть.
- Тебе легче? – всхлипывая спросила Татьяна.- Может быть теперь ты поймешь, что убив её ты бы не избавился от своего чувства вины. Пойми, ты не виноват в смерти сына. Рысь бьёт наверняка. И то, что ты остался жив- это подарок судьбы. Так не бросайся такими подарками- живи! Ведь мой дед, у которого немцы в войну всю семью сожгли, не поехал после того как вернулся с фронта убивать всех немцев. Он снова женился и воспитал ещё троих детей, но никогда не забывал о погибших.
- Я помню.- очнулся я- Он каждую неделю приходил на их могилу. Я тоже к сыну каждую неделю езжу.
- Видишь, значит ещё не всё потеряно, дело за малым- сказала Татьяна с радостью, услышав мою речь.
Прошло полгода. Сегодня я принял первые роды в нашем районном роддоме. Мальчик на редкость крупный и громкоголосый. Его мама в порядке, уже кормит его грудью. Татьяна пришла меня поздравить. На ней было красивое платье, которое уже не могло скрыть растущий живот. Она подарила цветы молодой маме. Мы сели в ординаторской, она достала бутылку вина. Я открыл, налил себе и немного Татьяне.
- Не жалей, по такому случаю по полной!
- Ты сильно не увлекайся, ведь на пятом месяце уже! Моему сыну в таком возрасте вино противопоказано!
- Я только пригублю, Серёж.
А рысь мы похоронили на той грибной поляне, и я слышал, как Татьяна что-то шептала над её могилой.
|
|
| Witch |
2006-06-02 |
14 |
4.67 |
3 |
| |
|
| |
-18-
Лидия Романовна не могла поверить в то, что Александра ее дочь. Она думала, что распрощалась со своим прошлым навсегда, но вот оно, ее прошлое, взывает к ней, мучает ее, а ведь она о нем почти забыла!
Теперь она понимала, кого ей напомнила Александра в тот день, когда у них состоялся разговор по поводу ее сочинения. Костю. Ее бывшего мужа. Вдруг она вспомнила Константина Дмитриевича, с отчетливой ясностью представив себе его лицо, но не такое, каким оно было пятнадцать лет назад, а то, которое она увидела совсем недавно. Ухоженное, немного постаревшее. Но не убитое горем, даже не опечаленное. В нем не чувствовалась тоска, его не мучила ностальгия, радости встречи так же не было, и любви в нем не читалось. Неужели он разлюбил ее? Она ощутила ревность и это неприятно задело Лидию Романовну. “Зачем я совершила эту роковую ошибку? – в который раз спросила она себя, – зачем?!” Она так и не была счастлива. А ведь если бы она осталась с ним, все могло бы быть совсем по-другому.
Происходящее казалось ей глупым розыгрышем или затянувшимся сном. Нет, не может быть такого на самом деле! Разве Александра на нее похожа? Лидия Ромновна тут же вздыхает, вспомнив ее глаза. Она ищет другие доводы убедить себя, что Александра не может быть ее дочерью, и высказывает свои мысли вслух:
– А кто говорил, что я – мать Александры? Уверена, что после меня у него было много молоденьких глупых девиц, у одной из которых появился маленький ребеночек, от которого она захотела просто избавиться, – а он по доброте душевной удочерил девочку и тоже назвал ее Сашей, – от этой мысли ей даже захотелось плакать. – Но где тогда та Саша, матерью которой является она? – она присела на диван и обхватила голову руками, страдая от безысходности. Александра ее дочь, и по-другому нет и быть не может. Стоит ли просто переехать в другой город и обо всем забыть? Но сможет ли она так же спокойно спать, зная, что где-то у нее есть дочь, которой требуется психологическая помощь, возможно, даже лечение. Раньше она, когда бросала своего мужа, не задумывалась о том, что может принести ей ее решение. Как она могла так жестоко поступить?
Идя на ужин с Константином Дмитриевичем, где они договорились обсудить сложившуюся ситуацию, Лидия Романовна надела свое лучшее платье и легкую куртку, хотя для такой одежды было еще холодно.
В маленьком неуютном кафе витал терпкий запах растворимого кофе. Изредка к какому-нибудь опустевшему столику подходила уборщица и протирала его грязной тряпкой. Ее уже ждали. Константин Дмитриевич сидел за удаленным столиком у окна, рассчитанным, вероятно, для влюбленных парочек.
– Привет, – бросил он ей, и сложив спокойные руки перед собой, молча посмотрел на нее, ожидая ответа.
Это неожиданное приветствие, словно они видятся каждый день и серьезно друг от друга устали было настолько нелепым, что Лидия Романовна растерялась и молча села, не зная, что сказать.
– Я думал, ты поздороваешься, – слегка удивился Константин Дмитриевич.
– Прости. Здравствуй, – она попыталась создать себе вид небрежности.
– Ладно, это не столь важно. Перейдем сразу к делу? Ты, наверно, хочешь знать, почему я здесь. Может быть даже ты уже знаешь ответ на этот вопрос. Я искал тебя. Только, поверь мне, я вовсе не задался целью тебе отомстить. Да и разве ты испугашься моей мести? Ты рассмеешься мне в лицо, как было раньше. И будешь права. Ведь что я могу сделать?
– Ты хочешь унизить меня, напомнив мне о своих прошлых ошибках? Ты забываешь о том, что прошло много времени. Я изменилась.
– Я рад. Но, прошу тебя, не перебивай. Я искал тебя, чтобы сказать, что все еще люблю тебя. Да, предсталяешь, до сих пор. Хотя тебе этого не понять. Ты и ненавидеть-то не умела по-настоящему, разве могу я упрекать тебя в неумении любить?
– Хватит! Прекрати! Знаешь ли ты, как я жила? А что ты знаешь о моих чувствах? Я осознала свою ошибку. Да, я была не права. Но я была молода, глупа и испугалась первой настоящей любви. Я до сих пор об этом жалею. А теперь скажи: разве я не заслуживаю прощения? Давай начнем все заново. Ты увидишь, как я изменилась, – Лидия Романовна не опускала глаз, стараясь дать понять, что свою позицию держит твердо.
– Ко мне в голову приходила эта мысль. Но вчера я обо всем хорошо подумал и решил, что это ни к чему. У меня дочь. Ты не подумала о ней тогда, разве будешь ты думать о ней сейчас? А ведь она, в сущности, еще ребенок. И ты не имела право совершать свою, как ты говоришь, ошибку. Александра сполна отплатила за нее, – он говорил своим ровным раздражающим голосом.
– Ты говоришь, что любишь меня. Но разве может человек быть таким жестоким к тому, кого любит? А Александра привыкнет ко мне. Привыкла же как к учительнице, привыкнет и как к матери, – жалобно произнесла Лидия Романовна.
– О, нет. Ты не знаешь Александру. Она ненавидит свою мать. Видела бы ты ее глаза, когда она узнала, что ее мать бросила ее и ее любимого папу. Я повторяю еще раз: я люблю тебя. Но еще больше я люблю Александру.
– Но зачем ты вообще стал рассказывать ей об этом?
– Рано или поздно она все равно узнает, – Константин Дмитриевич умолчал о том, что Александра стала приставать нему с расспросами лишь после того, как нашла ту злополучную фотографию. И почему он не подумал, что стоит разобрать ее вещи, которые она даже не удосужилась забрать?
– Я прошу тебя только об одном: дай мне шанс все исправить. Ты увидишь, что ничего подобного не повториться, – в глазах Лидии Романовны блестели слезы. Как она раньше не понимала, что всю жизнь любила только его!
– Я сам сначала думал, что это возможно. Но теперь убедился, что был не прав. Значит, с этим все кончено. Не думал, что вопрос решится так быстро.
Он встал и вышел из кафе. Лидия Романовна хотела броситься за ним, но удержалась. Среди сотен страшных и грустных мыслей пришла глупая, зато весьма практичная мысль: “Интересно, счет оплачен?”
Счет был оплачен.
-19-
Марья Сергеевна отказывается класть Женю в клинику. Александра удивлялась: неужели она не любит свою дочь? Как ей объяснить, что этим она ей поможет?
Она опять в доме Жени. В нем все так же пусто, и Женя все так же лежит на свое старом диване. Ее тусклые глаза, полные надежды, посмотрели на Александру. Ее все так же “ломало”, уже пять дней.
– Ты принесла? Я знаю, я вижу, что это так. Так не мучай меня более. Пожулуйста. Ты одна понимаешь, какие муки я терплю.
– Хорошо, ты примешь его. Но ты подумала о том, что будет потом? Круг опять замкнется и тебе из него не выбраться. Я желаю тебе только добра.
– Мы с мамой решили завтра же обратиться к врачу. Но мне нужно дожить до этого дня. Прошу тебя.
– Где сейчас твоя мама?
– На кухне.
– Она мне доверяет!
– Я тоже доверяю тебе. Клянусь, это в последний раз. Так почему ты не веришь мне?
– Я верю тебе. Ладно. Господи, что я делаю?!
Александра достала белый порошок. Ей было страшно и стыдно, но до того жаль Женю, до того она любила ее, что не могла не послушаться, когда она смотрит такими глазами, и просит особенно жалостливо. Если бы можно было сделать так, чтобы они с Женей могли поменяться местами! Пусть лучше ей достанутся все эти мучения, которые пришлось перенести Жене.
– Спасибо, Саша.
Александра вздрогнула. Она наблюдала, как зрачки ее глаз быстро сужались. Через несколько минут ей стало лучше. Она скинула с себя ворох одеял, под которыми лежала и положила голову Александре на плечи.
– Не слишком ли много? – забеспокоилась Александра.
Женя не ответила. Она засыпала. Александра успокоилась и улыбнулась. Наконец-то дорогой ей человек спокойно поспит. Она взяла ее за руку. Рука, не смотря на то, что Жене не было жарко, была холодна как лед. Она внимателно присмотрелась к ней. Кожа посинела.
Александра гнала от себя непрошенную мысль. Ей показалось вдруг, что самой ей тоже стало холодно, что она сейчас упадет в обморок, но она взяла себя в руки. Укрыла ее опять всеми одеялами и принялась будить.
Слава Богу, Женя еще не успела заснуть.
– Не спи, – попросила она ее, – я умоляю тебя, не спи! Ты сможешь сделать для меня это?
– Мне нехорошо, – пожаловалась Женя. – Чтож. Я могу поразговаривать с тобой.
– Вот и умничка. Ты не должна ни о чем спорить. Просто расскажи мне о чем-нибудь. Я принесу тебе кофе.
Александра наделась, что это не то, о чем она подумала.
– Марья Сергеевна, я принесла вам кофе. Можно, я заварю его?
– Конечно, – рассеянно ответила Марья Сергеевна.
Когда она принесла кофе в комнату, Женя полулежала на своем диване. К ним заглянула Марья Сергеевна, ничего подозрительного не обнаружила и ушла опять на кухню. Александра облегченно вздохнула.
– Пей, – сказала она, протягивая кружку,
– Но я не хочу, – запротестовала Женя. Но сил спорить у нее не было и она приняла кружку.
– Я положила твои стихотворения на музыку. Хочешь послушать? – спросила Александра, когда Женя допила свой кофе.
И она достала гитару, которую специально взяла с собой для этой цели. Она играла тихо, едва касаясь тонкими пальцами струн, чтобы у Жени не разболелась голова.
– Это потрясающе! Когда я выберусь из этого омута, мы сможем создать с тобой группу. А пока я буду писать стихи. Знаешь, я хочу, чтобы в нашей группе было много инструментов. Целый оркестр…
Прошел час. Женя опять начала засыпать. Александра потрогала ее пульс. Он был прерывистый.
– О, нет, – пробормотала она и решила, что пора звать Марью Сергеевну. Будь что будет.
Мрья Сергеевна прибежала сразу, потрогала пульс и обратилела внимание на посиневшую и похолодевшую кожу Жени.
– Ты давала ей что-нибудь? Давала или нет?! – она грозно надвигалась на Александру.
– Я… нет.
– Нет?
– Нет!
– Что происходит? – сонным голосом спросила Женя.
– Она приняла опиум, – быстро проговорила Александра.
– Что?! Но ведь я даже не знаю, что делать!
– Если это именно то, что я думаю, то нужно срочно вызвать врача.
– А что ты думаешь? – гневно, раздраженно, и с ужасом в глазах спросила Марья Сергеевна.
– Я думаю, что это отравление.
Марья Сергеевна убежала вызывать врача, а Александра заставляла Женю ходить, тормошила ее, щипала, давала нюхать аммиак, и Женя пока держалась твердо.
Через несколько минут Марья Сергеевна сообщила, что вызов поступил.
Александра посмотрела на часы. Прошло уже два часа с тех пор, как Женя приняла опиум. Она давала принимать рвотное, заставляла Женю пить воду с марганцовкой. Но через полчаса у нее начались судороги. Видно, не весь яд вышел из ее организма во время рвоты.
Когда приехал врач, Женя уже умерла. Она продержалась не так много, четыре с половиной часа. Александра почти не слышла, как проклинала ее и врача, приехавшего так поздно, Марья Сергеевна. В этом отвратителном районе медицина была на низком уровне.
Александра убежала от этого дома, бродила по улицам и плакала, плакала, плакала. Она никогда не ощущала себя более несчастной. Все, ради чего она жила, потеряло смысл. Она вспоминала, как они мечтали вместе создать группу, и как вернулись к этой мечте перед смертью Жени. И самое страшное в этом было то, что виновата не Марья Сергеевна, которая своевременно не пожелала обратиться к врачу, и не врач, который не удосужился поторопиться, хотя вызов был срочным. Виновата она сама. Она дала Жене опиум, не смогла сдержать свою жалость.
Домой она вернулась поздно ночью. Отец поначалу кричал на нее, но она продолжала рыдать, а на следующий день он и сам узнал, что произошло и где была Александра на самом деле. Ему стало стыдно за свою несдержанность, раньше он никогда не кричал на нее.
– Я же говорил тебе, что не стоит туда ходить. Ты сама видишь, чем все это закончилось, – ласково говорил он, гладя ее по голове.
– Что ты в этом понимаешь?! – был ему ответ, и Александра опять выбежала из дома.
На улице она наконец-то купила пачку сигарет и затянулась. Она бросила курить полгода назад, но сейчас было ни к чему заботиться о своем здоровье. Она тонула в том ощущении, которое посещало ее в больнице по ночам. В темноте. Темнота обступала ее, ей хотелось кричать, но она лишь издавала слабые стоны. Ей хотелось вылить свою ненависть на кого-нибудь, но она лишь била себя по щеке. Ее руки сами хлестали ее, с каждым разом ударяя все сильнее, пока не потекла теплая кровь. Александру мучила жажда, и она принялась слизывать текшую красную жидкость. Прохожие в ужасе шарахались от нее, она не замечала их.
Ей стало мало крови, от солоноватого ее привкуса еще больше хотелось пить. Она упала в лужу, и начала черпать из нее воду. Холодная, грязная, серая, она действовала успокаивающе. Александра потеряла сознание.
Очнулась уже утром и почувствовала, как сильно болит ее горло. Она лежала все в той же луже и холод был вокруг и холод был в ней. Лицо сильно болело, глаза заплыли. Она встала и попыталась определить, где находится. Как оказалось, это было нетрудно. Ноги сами принесли ее на привычные места. Здесь она часто гуляла. Александра огляделась и поспешила в нужном направлении прочь от этих мест. Больше всего она боялась, что ощущение и жажда вернутся и застанут ее врасплох. Как она будет жить дальше, она не думала. Потому что для себя уже все решила. И она действительно знала, что делать.
-20-
Александра заболела тяжелой формы ангиной. Когда она вернулась домой, выяснилось, что отец обзвонил уже все больницы (да их всего одна там и есть). Отец громко кричал, пытался выяснить, что с ней произошло, но так ничего и не добился. Да и Александра при всем своем желании не смогла бы ничего сказать. Горло обжигала острая боль, и она то и дело сплевывала слюну, стараясь не глотать.
Но болезнь осложнений не дала, и вскоре пришлось опять выйти в школу. Опухоль с лица спала, и лишь на щеке остался причудливый шрам в виде буквы “Т”.
“Темнота”, – усмехнувшись, подумала Александра, глядя на себя в зеркало.
– Прости меня! Я просила того же у твоего отца, прошу и у тебя. Неужели я мало наказана? Прислушайся к моим словам!
– Ты сама выбрала себе этот путь, – Александра была неумолима. Какое наслаждение получала она в унижении Лидии Романовны!
– Откуда в пятнадцатилетней девочке столько жестокости? Неужели ты не в силах простить меня? – Лидия Романовна не могла сдержать слез.
– Напротив. Простить слишком легко. Прощают только слабые люди, а я не имею права быть слабой. Живи как жила раньше, но переодически вспоминай, что испортила жизнь одному очень славному человеку и его маленькой дочери.
Александра вышла, тихонько прикрыв за собой дверь классной комнаты. Наконец-то справедливость восторжествовала! Но это еще не конец. Она продолжит совершать свою месть.
Школа почти опустела. Уроки уже закончились, и остались лишь несколько учителей. Это было на руку Александре. Найти пустовавший класс и стащить ключи у охранника, когда тот зазевался, не составило особого труда.
Под предлогом, что желает поговорить с Юлей о их отношениях, Александра уговорла ее пойти с ней вместе в класс. А уже там, один на один, они поговорили. Хорошо поговорили. Вот только о чем, этого так никто и не узнал. Голоса заглушало жужжание электрической бритвенной машинки. Но вот итоги разговора были понятны. Юлия больше никогда не осмелиться отрезать у Александры хотя бы прядь волос.
Наташа отступила.
– Ты же говорила, что хотела поговорить со мной! Что… что ты делаешь?
– Ешь! – Александра подвела Наташу к столу, заваленному шоколадом, конфетами и прочими сладостями. Она обернулась назад и убедилась, что дверь заперта на ключ, а сам он надежно запрятан во рту у черепа.
– Я не хочу, – Наташа пока не понимала, что собирается сделать Александра, но та грубо схватила ее за волосы и проворно засунула в рот шоколадку.
– Больше всего на свете ты заботишься о своей фигуре. Представляю, сколько часов тебе предстоит провести в тренажерном зале после сегодняшнего сытного обеда!
Наташа попробовала выплюнуть липкий шоколад, но Александра не позволила ей это сделать. Когда весь шоколад был съеден, на смену ему пришел мармелад, тошнотворый, приторно-сладкий. Наташа ненавидела сладкое, но Александра держала ее мертвой хваткой, заставляя глотать. Она оказалась сильнее. Горло слипалось.
– Пить! – попросила Наташа. – Пожалуйста, дай мне воды. Я больше ни о чем никогда не попрошу тебя. Клянусь, я пальцем тебя не трону.
– Теперь уже, конечно, не тронешь.
И она достала варенье. И маленький складной ножичек.
– Только попробуй не съесть это, – проговорила она, пристаив ножичек к ее горлу. – Только попробуй закричать.
И Наташа принялась есть сладкое клубничное варенье, запрокинув вверх голову и наклонив банку. Варенье капало на ее рубашку, просачивалось за ворот и оставляло на теле липкие следы. Оно стекало по волосам. Наташа уронила банку, упала на пол и ее стошнило.
В этот момент Александра решила, что хватит, и отправилась на поиски Кристины. Не в ее интересах было, если обнаружат Наташу в ее тепершнем состоянии, а рядом ее.
Настал черед Кристины. Она обычно прогуливалась после уроков возле школы со своими подружками-отличницами. Так было и в этот раз. Найти ее не составило труда, и вот они идут и разговаривают, как две закадычные подруги. Кристина объясняет ей, почему она решила подставить ее, красочно описывает, как ненавидит ее. Она не заметила, как ушла довольно далеко от школы, а от дома еще дальше.
– Где мы? – огляделась она. Место было безлюдно.
Александра тоже остановилась.
– Пришел мой черед говорить, – сказала она и схватила Кристину за волосы. Та издала пронзительный визг, но ее голова тут же погрузилась в холодный грязный снег, не успевший еще растаять. Он попал ей в рот и ей пришлось проглотить его. Александра не дала ей набрать в легкие воздуха и опять погрузила голову в колючий снег. Ненависть, светившаяся в ее глазах, не знала границ, но когда она заметила, что Кристина задыхается, остановилась, чтобы самой перевести дух.
– Ты еще отплатишь за это, – отплевываясь, прохрипела Кристина.
– О, нет, – засмеялась Александра и с силой ударила ее по лицу. – Помнишь, как ты ударила меня? – и она продолжала бить еще и еще, череп на шее расплылся в страшной ухмылке, и остановилась она только тогда, когда хлынула горячая кровь.
При виде крови глаза Александры потемнели, зрачки сузились и превратились в щелку. Она пила кровь Кристины, пока та не потерла сознание.
Увидев, что она натворила, Александра помчалась домой, похожая на разъяренную гарпию. Кровь стекала по ее подбородку.
Она не знала, как долго Кристина пролежала и помог ли ей кто-нибудь из прохожих. Скорее всго, вряд ли. Место было безлюдным, да и прохожие не очень доброжелательны. Когда она сама находилась в темноте, к ней никто не подошел. Она пролежала без сознания всю ночь.
Теперь все было сделано. Оставалось только одно.
-21-
Света не было. Была темнота. Не та невыносимая тьма, что порождает самые страшные кошмары, а именно эта всеобщая серость, от чего переносить ее казалось еще более невыносимым.
Александра не стала писать записку. Она не собиралась никого винить, а уж объяснять это казалось ей еще более нелепым, отец и так поймет ее. На минуту ей показалось, что он может не одобрить ее решение, и когда будет уже поздно, так ничего и не поймет. Но она тут же успокоила себя, что все это вздор. Отец слишком любит ее, чтобы не понять. Как она только могла говорить когда-то Жене, что жить необходимо?
И ее пальцы легли на курок. Раздался выстрел, и Александра упала. Закончился ее жизненный путь, так и не начавшись, в маленькой деревне, где домашних животных никто не держит, где строятся заводы, и где люди дышат испорченным ими воздухом. Этот ли район, темнота ли воздействовала на нее, или просто от свалившихся на ее голову несчастий, Александра совершила самоубийство, этого уже не узнать.
Однако история на этом не заканчивается. Константин Дмитриевич не мог сосредоточиться на работе. Он думал только о своей дочке. Как он мог оставить ее одну дома, когда ей так плохо? Он запер ее на ключ, чтобы она опять куда-нибудь не сбежала. Совершенно ясно, что ее избили. И его цель узнать, кто это был. Когда Александра обнаружит, что ее заперли, она очень разозлиться…
И он решил поехать домой. Его могли уволить – да, могли. Он и так был на грани увольнения. Но разве это важно? Безусловно, но не важнее, чем его дочь.
Подъезжая к дому, он ни о чем не подозревал. И лишь только когда, уже входя в дом, услышал выстрел, раздвшийся из комнаты Александры, сердце его защемила непонятная тоска. Он вбежал в ее комнату, распахнул дверь, но было уже поздно. Рядом с Александрой лежал револьвер, его любимый револьвер… Неужели Аександра научилась заряжать револьверы, или он сам оставил его заряженным?
На улице был прекрасный теплый денек, птички пели, встречая весну. И в этот светлый день, в этот прерасный светлый день, Константин Дмитриевич сошел с ума. Он посмотрел на часы и убедился, что уроки в школе еще идут. Он направился туда, и дождавшись перемены, нашел Романа. Он выволок его на улицу.
– Ты должен уходить отсюда, – быстро произнес он.
– Кто вы? – Роман не спешил последовать его совету.
– Не задавай лишних вопросов. Я отец Александры, – раздраженно ответил Константин Дмитриевич.
– Вы приходите и заявляете, что я должен немедленно покинуть школу и требуете не задавать лишних вопросов. Как это понимать? – Роман был не менее раздражен.
Но тут Константин Дмитриевич нагнулся и приблизил свое лицо к лицу Романа. Со стороны казалось, что они обмениваются выжными секретами.
– Я тебя предупредил. Ты еще мне спасибо скажешь. Но если вдруг… осмелюсь предположить… что ты не сделаешь того, о чем я говорю тебе сейчас, я убью тебя. – И в его руке мелькнуло стальное лезвие складного ножа.
Нельзя сказать, что Роман испугался, он не верил в возможность нападения на него, однако предпочел не лезть на рожон, поэтому, круто развернувшись на каблуках, он демонстративно развернулся и пошел прочь от школы. Никто не хватился его впоследствии.
А когда дребезжащий звонок возвестил о начале нового урока, Константин Дмитриевич незаметно даже для самого себя убил охранника из пистолета с глушителем. У него много их было, этих пистолетов. Работа, понимаешь, такая…
Охранник не успел вскрикнуть. Все было прекрасно. Неслышной мышкой Константин Дмитриевич ходил по школе, и там, где он прошел, оставался керосиновый след. Когда керосин кончился, он вышел из здания, быстрым движением зажег спичку и кинул ее в окно. С минуту наблюдал, как пламя распространяется по зданию с пугающей скоростью, услышал звук пожарной сирены, но когда кто-либо уже успел сообразить, что случилось, он уже был далеко.
ЭПИЛОГ
Сидя, а вернее лежа в маленькой палате, если можно было так назвать эту убогую комнату, в больнице для душевнобольных, Константин Дмитриевич тихонько напевал песню, что сочинили Женя и Александра. Этих двух людей, чья жизнь была связана между собой столько времени, смогла разъеденить только смерть.
Он поджег школу, потому что знал, что она во многом виновата в смерти Александры. Он это понял по отдельным отрывочным рассказам дочери. Там же, как он надеялся, сгорела ее мать, которая тоже принесла немало страданий Александре.
“Зато теперь ей не так жарко в аду”, – усмехнулся он. За Женю, увы, мстить было некому.
Романа он спас, потому что знал, что дочь его любила и не простила бы такого. А он на все готов ради нее.
И теперь он в “палате для особо опасных”, а попросту “буйных”. У него нет даже окна. Хотя зачем ему окно? Он и так довольно насмотрелся на этот ничтожный серый мир, в котором умерла его любимая Александра.
Но за окном продолжали петь птицы, снег уже везде растаял, только кое-где лежали небольшие сугробы. И кому-то мир вовсе не казался таким ужасным. Более того, кто-то даже любил его…
|
|
| Игорь Курсаков |
2006-06-04 |
12 |
4.00 |
3 |
| |
|
| |
У одного психиатра был пациент. Он утверждал, что люди живут только днем. Каждый вечер к ним приходят злобные гномы и убивают их. А утром они оживают вновь. Гномы делают так, что люди не помнят о том, что происходит с ними из вечера в вечер. Больной считал, что сам он помнит о гномах, потому что однажды они забыли его заколдовать. И теперь они обязательно его убьют.
Через несколько дней при утреннем обходе пациента обнаружили в палате мертвым. Труп был страшно изуродован. Еще через два дня психиатр не пришел на работу. Он был немолод и одинок. Телефон в его квартире не отвечал. Коллеги забеспокоились. Вызвали милицию. Дверь взломали. Врач был мертв. Он лежал на полу в луже крови. В руке он сжимал диктофон.
Оказалось, что психиатр решил провести эксперимент, чтобы проверить показания погибшего больного. Вот последняя фраза, записанная на пленку: «Половина первого ночи. Я что-то слышу… Боже, какие они уродливые!..» Дальше шли крики.
|
|
| Андрей Рик |
2006-06-08 |
11 |
3.67 |
3 |
| |
|
| |
- Я дальше не пойду.
- Да мы только в лес вошли! – Макс возмущённо говорил своим хриплым громким голосом. – что ты как баба!?
- Да пошёл ты!
- Не боись, нормально всё будет.
Макс, высокий, с вечно взъерошенными светлыми волосами, тринадцатилетний парень, раздвигая тёмные кусты, искал тропинку, которая была где-то рядом. Вадик – сутулый парень примерно того же возраста, шёл следом. Он осторожно наступал на ломкие палки и хрустящие шишки, чертыхаясь, когда ветки от кустов хлестали его по лицу.
- Аккуратней можно? – возмущённо сказал Вадик, когда очередная ветка ударила его сильнее, чем все предыдущие.
- Можно… ага! Вот и тропинка! Ну и кто из нас Сусанин?
Ребята вышли на тёмную и узкую тропу, по которой можно было идти только друг за другом. Макс смело шагал впереди (или просто умело притворялся, что смело).
Ребята молча шли между высочённых деревьев, напоминающих ухмыляющихся чёрных великанов.
Сначала тропинка вела в более-менее определённом направлении – на запад. Через некоторое время она стала петлять и извиваться не хуже змеи, которой только что отрубили десять сантиметров хвоста. Порой ребятам казалось, что они идут обратно, или вообще ходят кругами. Ночь пугала своими шорохами в кустах, шелестом листьев деревьев, треском веток под кроссовками. Ночь и лес всё глубже и глубже поглощали два юных разума, еще не вполне осознающих, что их ждёт там, в самой глубине.
- Пришли – прошептал Макс и остановился.
Вадик тоже остановился, увидев то, что предстало на их пути. Перед путниками торчали погнувшиеся кресты старого кладбища. Это было не просто мрачное зрелище, это было самое мрачное зрелище из всего, что мальчикам довелось видеть за свою недлинную жизнь. Ночное кладбище! Одно название завораживало. Ребята стояли и не могли оторвать взгляд от этого «мертвого городка». Им очень хотелось развернуться, и побежать обратно через лес. Но в тоже время им хотелось остаться.
- Напомни, зачем мы здесь? – очень тихо задал Вадик вопрос в самое ухо товарищу.
- Мы должны просидеть тут ночь – так же тихо стал отвечать ему Макс - если мы это сделаем, то выиграем пари.
- А на что мы спорили?
- На блок «Парламента» и ящик «Золотой бочки».
- Ты думаешь, это того стоит?
- Я думаю, что стоит.
Ничего больше не говоря, они как по команде перешагнули низкую, в корень проржавевшую ограду, и пошли по кладбищу.
Это было царство смерти. Тихой, спокойной и неподвижной смерти. Те, кто раньше были людьми, мирно лежали в могилах, и спали своим непробудным сном. Макс и Вадик медленно и осторожно шли между пристанищами усопших, и смотрели на надгробия. На них были фотографии некогда живших, а ныне почивших людей. Фотографии были изуродованы временем, некоторые до такой степени, что невозможно было разглядеть лица.
Внимание ребят привлекла почти новая фотография черноволосой девушки. Девушка смотрела как будто в самые глаза и улыбалась.
- Воронцова Марина Дмитриевна – прочитал Вадик. – это не та которую два года назад…
- Ариган замочил – закончил за него фразу Макс.
Какое то время они молча смотрели на улыбающуюся фотографию.
- А за что он её, не знаешь? – Вадик явно не хотел молчать.
- Ну, типа она ему с Вовчиком изменила. Ариган узнал, ночью её в лес привёл, на колени поставил и заставил прощения просить. Ну, она говорит, что не виновата. Ариган ей тогда горло перерезал, а тело в кусты запихал. Даже нормально не спрятал, да что ему, он же обкуренный был.
- А она ему изменяла?
- Нет.
- Откуда ты знаешь?
- Да все теперь знают.
Они ещё какое-то время смотрели на фотографию, потом молча пошли дальше. Оба думали о несправедливой судьбе Воронцовой Марины. Ничто не нарушало тишину кладбища.
- Ну что мы так всю ночь ходить будем? – раздражённо поинтересовался Вадик.
- Давай тут посидим – Макс кивком указал на место под старым деревом.
Он стоял спиной к лесу и не видел то, от чего глаза Вадика расширились.
- Макс….
-Что?
- Макс.. там…
- Что там? – он обернулся, но ничего не увидел – ты чего, обалдел от страха?
- Там ….Макс…между деревьями… сюда идёт…
- Да что там? Мать твою, скажи нормально!
- МАКС!!! ЭТО ОНА!!!!!!! ОНА СЮДА…- Вадик просто визжал.
- Кто? Где? Не вижу!- Макс тупо крутил головой.
- Она плывёт по воздуху…. – голос Вадика опустился до шёпота – плывёт к нам…
|
|
| Андрей Рик и Павел К. |
2006-06-28 |
13 |
4.33 |
3 |
| |
|
| |
Эта страшная и загадочная история произошла очень давно, так давно, что мы даже точно не помним, когда она произошла. Мы лично были участниками этого ночного ужаса. Мы были тогда слишком молоды, и то, что на нас обрушилось, оставило глубокий отпечаток на всю оставшуюся жизнь каждого из нас. Мы стараемся не вспоминать это, но как только мы встречаемся все вместе, и смотрим, друг на друга, у каждого из нас начинает нервно сосать под ложечкой и на глазах наворачиваются слёзы ужаса, вызванные памятью о той страшной ночи…
***
Они стояли около автобуса, который должен был отвезти их в пансионат, и нервно покуривали кент восьмёрку, придерживая сигареты дрожащими от холода руками. У каждого из них был пакет с разными напитками, приятно позванивающими от ударяющихся друг о друга стеклянных сосудов разных объёмов. Напитки были самые разнообразные, от кефира до медицинского спирта. В кармане у каждого парня лежал презерватив, и только неопытный Саня, никогда не предохранявшийся и не догадывающийся о прямом назначении этой маленькой резиновой штучки, надел его на голову и с грустью посмотрел на товарищей своими маленькими беспристрастными наивными глазенками. Товарищи, похвалив Александра за инициативу, ласково похлопали его по плечу и по-дружески посоветовали не снимать его до конца поездки.
Ребята решили, как следует отметить окончание школы, даже не догадываясь, что для некоторых предстоящая ночь в пансионате станет последней…
Когда все были в сборе, они залезли в автобус и поехали навстречу захватывающим приключениям…
Автобус сразу показался ребятам слишком мрачным. На креслах была обшивка из человеческой кожи, а на окнах тёмные пятна давно запёкшейся крови. Под сидениями валялись кости и черепа. Видимо, с прошлого рейса. На каждом стекле висела бумажка с надписью «покойтесь с миром». Данная обстановка вселяла уют и ощущение радости в сердцах ребят.
Горбатый водитель с деревянной ногой, золотыми зубами и огромном шрамом на лысом затылке, посмотрел на Серёжу и подмигнул ему своим единственным глазом, так как вторым он подмигнуть не мог, ибо он был закрыт чёрной повязкой. Серёжа вспотел и понял, что ему нельзя оставаться с водителем наедине - мало ли что у него на уме. Он показал водителю средний палец, но понял, что совершил ошибку, получив в ответ воздушный поцелуй.
Как только все уселись, и автобус тронулся, Саня стал биться в истерике об стекло и царапать его ногтями.
- Выпустите меня отсюда! – орал Саня, забрызгивая мокрыми соплями стекло и тут же вытирая его лбом – выпустите!
- Стесняюсь я тебя спросить – спокойно обратилась классная руководительница Л.А. к Сашеньке, – это как понимать?
- Мне страшно, я хочу домой! – причитал Саня – спасите!
- Стесняюсь я тебя спросить – снова заговорила руководительница – что тебя пугает?
- Иные! – орал Саня – это всё иные! Они хотят меня инициировать!
- Неправда! – сказал Вася, нервно почесывая болт - это пизд*шь и провокация!
- Ну, что тебе сказать мой друг – сочувственно проговорила Л.А.- Уважаемый Никита, стесняюсь я вас спросить, не затруднит ли вас поднять свой тощий зад с кресла и успокоить Александра!?
- Да пошла ты! – послышалось в ответ…
- Что ты сказал??? – воскликнула Л.А., подпрыгнув на кресле и ударившись головой о коварно неудачно приделанную ручку экстренного торможения.
- Говорю уже иду! – воскликнул Никита, и весело сверкая глазами, направился к Саше.
В руке у Никиты сверкала семиведерная клизма, до краев наполненная валерьянкой, а на лице обосновалась коварная возбужденная ухмылка. . Он зашампурил Саше клизму по самое не балуй и сел на место. Саша моментально притих и мирно уснул. Уже через полчаса едкий запах кала никого не тревожил. Дальше ехали более-менее спокойно, если не считать того, что сбили пару светящихся волков, и, что в течении всего пути за автобусом бежал медвед и громко кричал: «ПРЭВЭД!!!»
Напротив окна Паши М. бежала свора бешенных собак и рвала обшивку автобуса.
-Наверное, они совсем нормальные и наверно они даже не только за мной бегут, - задумчиво проговорил он, поковыривая кривым пальцем в своем шершавом носу.
Как только первые лучи солнца выглянули из-за раннее прячущих солнце туч и коснулись бледного лица Димона, тот забился под кресло и уже там продолжил доедать дохлую ворону. Но так никто и не заметил его вытаращенные красные глаза, свисающие до подбородка клыки, острые уши, грязные ногти и черный, развивающийся плащ.
Когда автобус проезжал мимо кладбища, Юля внимательно смотрела в окно, а потом повернулась к Лиане и Наде.
- Такие дела, – начала говорить она – смотрю я, значит, в окно и вижу: гроб с покойничком летает над крестами! А вдоль дороги мёртвые с косами стоять! И тишина….
- Юль, пить меньше надо – сказал проснувшийся Саня, и тут же радостно засмеялся над своей удачной шуткой.
- О, Саня, словчал! – воскликнул Паша М., и громко захлопал в ладошки – Сань, видишь там труба… Наверное это труба даже не от той печки, из которой твои свежие шутки выходят.
Тем не менее, автобус уезжал все дальше от города и Вася почувствовал, что он забыл сделать дома…
-Я хочу отлить! Лёха, дай мне бутылку! – промолвил он сквозь последние силы сидящему рядом товарищу.
-Удачи! – сказал Леша, протягивая другу пластмассовую емкость из под пива. Нисколько не смущаясь, Василий уютно пристроился за креслом Лианы, вынул то, что обычно вынимают из штанов, засунул это самое в горлышко бутылки и понял, что оно застряло. Невзирая на это, он поддался основному инстинкту и начал заполнять бутылку отнюдь не пивом. Свободное место в бутылке начало постепенно убывать и когда его совсем не осталось, он приложил титанические усилия и с огромным трудом выдернул то, что обычно застревает в бутылках, когда хочешь отлить, забрызгав тем самым, ничего не подозревающего, мирно посапывающего во сне Сашу. Тем не менее, время шло, и, вот уже за очередным кладбищем показался окутанный сиреневым туманом пансионат, на заборе которого мирно висели распятые и выпотрошенные бомжи с отрезанными конечностями и с высунутыми пупырчатыми, бледными языками. Автобус с треском пробил так и не открывшиеся, ржавые ворота пансионата.
***
С огромной радостью, выбежав из автобуса, Саша изрыгнул содержимое своего желудка на росшие прямо из асфальта жемчужно белые ландыши. Далее ребята получали ключи от номеров. Единственное что смущало ребят, так это то, что все ключи были аккуратно вырезаны из человеческих костей. Зайдя в лифт, ребята не удержались и нажали на кнопку с надписью «666». Результат превзошёл все ожидания… ничего не произошло! Ребята вышли из лифта и поняли, что наёбка удалась.
- Неплохо для начала – весело проговорил Стас, нежно поглаживая зад Надюши.
- Всё начинается как хороший фильм ужасов – воскликнул Паша М., задумчиво глядя на мёртвую уборщицу, прибитую гвоздями к потолку.
Войдя в номер, ребята очень удивились – всё вокруг было возбуждающе голубого цвета. Саня сразу почувствовал себя как дома, и удобно устроился на двухместной кровати рядом с Серёжей, поглаживая себе соски. В то время Алёксею было совершенно не до того, что происходило на кровати. Он задумчиво ссал в окно. Наслаждаясь этим увлекательным занятием, он не заметил, как взгляд его упал на странную, одиноко стоящую среди таинственных зарослей кустарника, белую дверь… И Леша шагнул к этой двери, но удар башкой о стекло остановил его. Поскользнувшись на чём то мокром и жёлтом, и повторно испытав свою умную голову на прочность, но уже о деревянный пол, он твёрдо для себя решил, во что бы то ни стало сходить к этому странному строению.
Тем временем веселье было в самом разгаре…
***
Васёк спаивал Никиту и рассказывал весёлые истории, а тот внимательно слушал и обречённо глупо хихикал.
Серёга, случайно попавшимся по руку факелом, отбивался от уже раздевшегося Саши, настойчиво пытавшегося стянуть с него штаны.
Стас с крестом в одной руке и осиновым колом в другой, гонялся за летающим по номеру Димоном и орал: «Изыди на х*й, Сатана!»
Получив очередную пощёчину от отказавшей ему Лианы, Андрюха решил пойти и попытать счастье с прибитой к потолку уборщицей. Её хоть спрашивать не надо - подумал он.
Руслик играл в футбол с засохшим деревом оторванной у бомжа головой, так как настоящий, резиновый мячик, он случайно засунул себе в ноздрю.
Чистоплотный Паша К. самоотверженно принимал ванну, ибо дома у него воды нет второй год… да и ванны тоже.
Паша М. задумчиво созерцал красоту звёздного неба, плавая в бассейне, и мысленно представлял, как могут выглядеть женские половые органы, по рассказам опытных друзей.
- Тут, наверное, даже есть вода – прошептал он, очередной раз прыгнув в бассейн вниз головой.
Ночь спустилась на пансионат «Голубая речка»…
***
Позажигав на дискотеке под похоронный марш, Лёха пошёл к таинственной белой двери, для смелости позвав с собой Васька под предлогом уединиться и чудно провести время... Так как только так удалось его уговорить….
***
-Лех, а когда мы будем… - не успел договорить Вася, как ловкий Леха уже запрыгнул на забор, как гигантский тролль запрыгнул бы на троянского коня, если бы гигантский тролли могли бы запрыгивать на троянских коней.
-Сейчас не время, зай! – ласково отмазался Леша и тут же громко заорал.
Неведомая сила схватила Лёху за ногу. Послышался хруст костей, и Лёха почувствовал, что его ещё недавно полный мочевой пузырь, резко пустеет.
- Васёк, меня что-то вниз тянет!!! - заорал Лёша.
- Правда?
- Да!!! Спаси меня!!!
- Что правда тянет?
- Быстрее!!!
- И что, сильно тянет?
- Да ваще пиз*ец!!! Быстрее!!!
- Держись! – с этими словами Вася быстро побежал от забора, но, вспомнив, что Лёша ему кое-что обещал, тут же вернулся, и со всей силы схватил Лёху за ногу и потянул на себя. Чудище с другой стороны со зверской силой тащило бедного школьника в свои объятия.
- Господи, спаси сына своего! – воскликнул Алексей, обратив взор к небесам. Чудовище схватило Лёху за руку и ещё сильнее потянуло вниз. Но так как, наверное, никакого чудовища не было, Лёха смог спокойно вернуться к Васе. Непонятно от чего без ботинка и весь в поту Леша схватил Васю за щеки и крепко, по-дружески поцеловал его в засос. Вот она какая настоящая мужская дружба! Минут через пятнадцать, оторвавшись от этого, должно быть, приятного занятия, парни все таки вспомнили что находятся рядом с забором и не спеша направились к главному корпусу за подкреплением…
***
Войдя в здание пансионата, парни направились к администратору.
- Разрешите задать вам риторический вопрос – обратился Леха к администратору в розовых очках.
- Конечно, сладенький – ласково улыбнулось существо с бейджиком.
- У вас тут люди не пропада… - не успел договорить он, как взгляд его упал на прибитую к потолку уборщицу…
- А это ты… - с облегчением вздохнул Алексей, на что мертвая уборщица ласково улыбнулась, обнажив гниющие зеленые десна.
***
Войдя в номер и рассказав товарищам свою историю, Леша и Вася были посланы на х*й, но вскоре у отзывчивых друзей появился интерес, и они, вооружившись пустыми бутылками, которых, благо, хватило на всех, причем в каждую руку по три штуки, направились на разборки. Но пошли не все, так как Димон спал под потолком, укутавшись крылом, время от времени посматривая на аппетитную шею Лианы…
***
Парни подошли к злополучному забору, окутанному прочной паутиной, по которой ползало несколько фиолетовых мега-пауков.
- Раааа… Наверное, это даже самые дружелюбные фиолетовые мега-пауки, и, наверное, они хотят со мной подружиться – сказал Паша М., срывая с себя очередной фиолетовый мега-кокон. Покончив с мега-пауками и получив Level Up, ребята поняли, что между ними и таинственной дверью остался только мрачный забор. На забор залезли практически все, но после того как парни заглянули во тьму зазаборья, на прежнем месте остались только два человека…
***
Лёха и Павел К. сидели на заборе и смотрели в то место, где должна была находиться дверь.
- С богом, парни! – воскликнул Стас, отходя от забора и смахивая слезу, – Прощайте…
Ребята на заборе перекрестились, поцеловались и спрыгнули вниз. Те, кто стояли у забора внимательно слушали, что происходит там, в неведомой и таинственной тьме. Андрюха схватился за забор, подтянулся и заглянул за него. Ничего не увидев, он спрыгнул обратно.
- Эй, придурки, вы как там? – крикнул Стас уже из окна пансионата.
- Кажется голоса слышно – тихо произнёс Руслан – слышите?
- Да, очень тихие голоса – так же тихо проговорил Павел М. и сморкнулся в траву…
Тихие голоса за забором прекратились, и ребята увидели вылезающего из-за забора Пашу К., а следом за ним Лёху. Товарищи подошли к ним, и испуганно воскликнули, увидев лица отважных героев. Лица были залиты кровью, и покрыты синяками и ссадинами. На шее у Лёхи были глубокие царапины.
- Стесняюсь вас спросить, что же там произошло? – строго спросил Андрюха, скрестив руки на груди. В то время как Леша приходил в себя, Паша К. рассказал друзьям очень странную историю…
- Спустившись по ту сторону забора, мы почувствовали странный запах…
- Пашок! Мне въеб*ли! – заорал Леха, прислонившись щекой к холодной земле.
Никого не увидев и совсем не испугавшись я в панике начал махать вокруг себя бутылкой и почувствовал как моя бутылка разбилась о лицо невидимого монстра.
- Пашок! Он мне опять въеб*л! Беги! Спаси хоть свою жизнь! – завопил Леха, очередной раз поприветствовав землю щекой.
- Я тебя не брошу, друг! – ответил я сквозь слезы, и ловко перемахнул через забор. Лёхе повезло, как вы видите, он вылез вслед за мной…
***-
Вся оставшуюся ночь парни готовились к ответной атаке монстров, забивая окна и двери пансионата ржавыми гвоздями, которые они позаимствовали у прибитой к потолку уборщицы, которая совершенно не возражала, так как была мертва. Сообразительный Стас подпер дверь номера гробом, в котором мирно посапывал уставший за день Димон. Охваченный безумием Саня, рисовал на стенах непонятные символы собственной кровью. Ночь прошла на удивление мирно, если не считать разорванный на куски и размазанный по стеклу труп Ю.И.
- Интересно, почему именно она, - улыбнувшись, подумал Паша К., пиная ногой ещё теплые останки бедной женщины.
***
Ранним утром, когда солнце ещё не успело полностью осветить территорию пансионата, Павел К. и Павел М. направились на утреннюю пробежку к таинственной двери, вооружившись видеокамерой и парой пустых бутылок. Вот они подошли к забору. Окинув взглядом, ещё вчера так отчаянно защищавших адский забор мега-пауков, и пожелав друг другу быстрой и безболезненной смерти, они забрались на забор. Спустившись по ту сторону, ребята были очень удивлены. Ничего странного и сверхъестественного они не обнаружили. Паша К. нес камеру и без остановки что-то говорил…
- Это адское место, здесь водятся духи. А теперь, мы раскроем тайну загадочной двери. Это, наверное, портал в другой мир. Если вдруг нас не будет в живых, эта плёнка поможет восстановить ход событий прошлой ночи …
***
Парни подходили всё ближе к двери, и мурашки всё сильнее начинали бегать по их коже. Не смотря на свой страх, Паша К. продолжал говорить в камеру, пытаясь придать голосу уверенность, но как он не старался, ни*ера из этого не выходило.
- Вот мы уже совсем близко подошли к двери. Но… Это строение. Это небольшое белое строение типа сельского сортира. Я подхожу всё ближе. Вот уже на двери видно буквы М и Ж. Вот я уже совсем близко…
Паша К. приоткрыл загадочную дверь и, увидев там НЕЧТО, заорал:
- Б*Я! ТУТ Г*ВНО!
Это был последний крик в его жизни, так как высунувшаяся из очка коричневая рука схватила его за горло и утащила вниз…
|
|
| paranoid |
2006-08-04 |
15 |
5.00 |
3 |
| |
|
| |
Завтра наступило очень быстро. Разбуженный будильником, я в полусне оделся, выпил две чашки кофе, и вышел немного постоять на улице. Газет ещё не было, но разносчик должен был вот-вот появиться. Утро было необычайно свежим и солнечным – большая редкость осенью. Большинство людей ещё спало, только несколько чернорабочих топтались возле кучи с углём у соседнего дома. Я дождался первого холодного порыва ветра, продравшего до костей, и скрылся в подвальной лаборатории. Здесь я провёл весь день. Я не был фанатиком своей работы и мне не доставляло такого большого удовольствия сидеть в этом подвале в такой день, но если Тюр попросил, то я старался сделать всё на совесть. Работа была не сложная, но кропотливая и нудная и состояла в методичном подсоединении великого множества, тьмы проводов к тонким медицинским иглам, проверки контакта их с иглами и подсоединения к ним же накопителей электрической энергии. Затем всё это мне пришлось увязывать в аккуратные пучки и подсоединять в измерительным устройствам. Испытывать всё то, что получилось, не задумывалось, так как моя «машина» была вещью хрупкой, и каждое лишнее включение могло стать последним. Вечером, раздражённый, но довольный тем, что основная работа сделана, я выбрался из подвала. Поднимаясь по лестнице задумался о том, что поэтому в этом доме и мало кто знает друг друга (разве что сам Тюр – он всё же аккуратно записывал всех, кто бывал в доме и, как я уже упоминал, брал с каждого расписку), так как все сидят по своим подвалам и делают дело, встречаясь лицом к лицу только во время проведения основных испытаний.
На ужин я всё же успел. Беседа с неглупыми людьми и несколько стаканов вина сняли раздражение, но после я предпочёл всё же пойти спать, отказавшись от вечерних разговоров с Келлером. Он закрылся в кабинете и, как я думаю, принимал морфий.
Утром я проспал то время, на которое рассчитывал, но особо не расстроился. Зайдя к Тюру, убедился, что его нет, вследствие чего у меня было пару свободных часов. Пройдя через большую гостиную, я заметил крем глаза двух человек, склонившихся над большим листом бумаги, лежащем на столе, с карандашами в руках. Напрягши память, вспомнил, что тот, что постарше и пониже, блиставший потной лысиной, был, кажется, анатомом. Второй – мой помощник. Именно он воплощал в жизнь идею моей «Адской машины». Глянув через плечо на стол и поморщившись от сложной схемы, почти полностью замазанной карандашными линиями поверху, я вышел на улицу.
День, как и предыдущий, был хорош собой. Наступало «бабье лето». В подвале меня ждала работа ещё примерно на часа два по длительности, поэтому я совсем не торопился. Присев прямо в ночном халате на чистую ступеньку крыльца, я с нескрываемым удовольствием подставил своё лицо солнцу и стал дышать утром. Пахло зеленью сада, пылью дороги и немного фабрикой, находившейся в полумиле от нашего дому. В доме через дорогу щёлкали садовые ножницы и от этого травой пахло особенно сильно. Посидев так немного, я сходил за газетой в дом и снова вышел на улицу. Затем оставил газету на крыльце и пошёл в дом за чашкой чая и булкой – когда мы были студентами, мы почти никогда не завтракали за столом. Сейчас мне захотелось повторить прошлое.
Тюр появился ещё через пол часа после того, как я позавтракал и собрался уже уходить. Он спокойно шёл вдоль дороги, постукивая тростью по пыли и приподнимая цилиндр, встречаясь взглядами с соседями, прибирающимися в саду. Те отвечали ему улыбками и кивком головы, но едва оставались за его спиной, как тут же становились серьёзными и долго провожали его недобрым взглядом. Это всё я наблюдал, а Тюр безмятежно и невозмутимо приближался.
- Добрый день, друг мой, - произнёс он мне, и я уловил, что настроение у него отличное. -Как твоя работа с Адской машиной?
- Понемногу движется. – ответил я безразлично.
- Надеюсь, ты закончишь её в ближайшее время? Я только что ходил по адресу, данному нам нашим любезным доктором. Замечательные и красивые места, старый викторианский дом на несколько квартир… Всё красиво и чинно. В самом доме внизу мясная лавка, в которой наш пациент покупает почти каждый день мясо и иногда чай. Это почти единственная причина, заставляющая его покинуть дом.
- Надо думать, это вам сказал сам хозяин лавки?
- Да, я сказал, что из психиатрической клиники, где тот лечился, и приставлен наблюдать за бывшим пациентом. Торговец оказался замечательным евреем, который всё рассказал и пообещал тоже присматривать за ним, к тому же обещал хранить мой приход в секрете. Так что – готовьтесь. Завтра я пойду на охоту. Где-то часов в одиннадцать, перед обедом, он покупает себе кусочек вырезки, видимо, готовит бифштекс и вкусно обедает. И вот за этот-то промежуток времени я хочу попробовать с ним поговорить.
- Ума не приложу, что ему говорить, - сморщился я.
- Я тоже не знаю, но надеюсь, что твоя машина понадобится в самое ближайшее время.
И Тюр в том же превосходном настроении поднялся в дом, аккуратно переступив чашку с чаем, стоявшую на ступеньке крыльца.
Завтрашний день выдался противоположностью предыдущему. Я встал около девяти часов, но было ещё совсем темно из-за дождевых туч, хотя дождя не было. Была та погода, когда чёрные облака совсем низко, все цвета становятся непривычными и приобретают необычные оттенки. В комнате всё казалось серым и уютным, а вот на улице, казалось, совсем неуютно и точно совсем не хотелось куда-либо выходить из дома. Келлера не было в его комнате – когда я постучался, никто не отозвался – не было его и в кабинете, где он чаще всего встречал дни. «Видимо ушёл на охоту», - подумал я.
Я спустился в подвал и работал там как раз до одиннадцати часов, с большего решив все крупные проблемы с машиной. Мне помогал один из анатомов и постоянно твердил, что подобный эксперимент, если состоится, поменяет и перевернёт полностью сознание общества, «покончит, наконец, с религиями и предъявит миру факты». Я спросил, не коммунист ли он, и он замолчал.
Машина, представлявшая из себя удобное большое кресло с приопущенной спинкой, опутанное жгутами проводов, на одном конце погружавшимися в металлические ёмкости, а на другом распушившимися десятками медицинских игл. В свете пыльного подвального окошка оно устрашающе-стерильно и холодно ждало своей жертвы, и я невольно почувствовал к нему страх и уважение. Ещё немного полюбовавшись, мы поднялись наверх.
За время работы начался дождь, стучавший в окна под редкими порывами ветра. Он был не проливным и грозил затянуться на весь день, а то и на следующий. Я сделал свою работу и стал бродить по дому, замечая, что все остальные тоже уже готовы, и теперь либо просто в очередной раз просматривают свои записи, либо просто сидят или бродят по дому, как и я. И именно в этот момент у меня и зародилось ощущение того, что всё готово, и что вот-вот произойдёт то, что действительно приоткроет науке глаза на смерть. Всё зависело от Тюра и его пациента.
Но с Тюром всё было хорошо. Он вернулся домой сдержанным, но в глазах его горел огонь. «Всёотлично, готовьте оборудование», - сказал он и не стал углубляться в объяснения. Теперь в нём появились странные и строгие нотки. Он уже не был таким безрассудным и эксцентричным чудаком, но стал учёным. Тюр тут же сбросил с себя парадную тройку и облачился в халат. Он несколько часов разговаривал в кабинете с остальными обитателями дома по поводу будущего эксперимента, что-то сам писал, писали что-то все остальные на листках бумаги. Но всё было готово, это было лишь повторение. Вечером, уже часов в десять, мы снова с ним встретились в его кабинете. Весь дом не спал – я специально выходил на улицу и смотрел в окна: везде горел свет – все волновались, и Келлер тоже был неспокоен.
- Я потрясён, Тюр, - говорил я. – Как вам это удалось?
- Я, как и советовал доктор, упирал на его исключительность. Знаешь, я даже подумал, что он и не стал бы, может, продолжать начатое дело, но теперь уже у него нет выбора. Его, кстати, зовут Ян. Я представил всё в несколько мистическом свете – он склонен к мистификациям, долго рассказывал и показывал ему книги о смерти. Рассказал ему о Египте и пирамидах, ацтеках, норманнах с их Валгаллой, рассказал о Восточных ортодоксах и их представлениях… Это было убедительно, - Келлер говорил это без оттенка иронии или самодовольства, потому что сам посвятил всего себя изучению этого, и сам во всё это верил. – В общем, Ян – трезвый и спокойный человек. Если всё будет так, как мы задумали, то эксперимент удастся. Я пригласил его завтра на обед. Будет он, я и ты. Я думаю, ты найдёшь, что говорить.
Я кивнул головой.
- Теперь же прости, мне нужно поработать. Ты тоже сделай так, чтобы не пришлось волноваться потом.
И на моей памяти это был первый раз, когда Тюр закрывал за мной дверь с таким мрачным и в то же время уверенным видом. Мы играли с загадкой, с которой нужно было бы быть осторожнее и относились к ней так, как не нужно было бы относиться.
Ян, фамилии которого мы не знали, пришёл в два часа. Все остальные доктора находились в подвали и осваивались. Я был с ними, пока Тюр меня не окликнул, и я поднялся наверх.
Пациент в самом деле был очень высок, очень худощав и слаб. Он был бледным с рыжими волосами – видимо ирландец – но не терялся и чувствовал себя довольно вольно. Я думал о том, что между нами сразу должно было установиться доверительно отношение, чтобы в дальнейшем не было конфликтов. Мы пожали друг другу руки, я что-то пошутил насчёт своего белого фартука, в котором вышел, и мы пошли в кабинет.
Разговор во время обеда был непринуждённым, мы говорили обо всём, но старались не касаться насущным тем, привязанных к реальному миру. Тюр опять немного рассказал о разным мифах, касающихся смерти, после чего дал мне слово, и я рассказал о сути эксперимента.
- Эксперимент достаточно болезненный, но терпимый. Вся неприятность будет в том, что вам в основные мышцы тела вонзят большое количество медицинских игл, соединённых проводами с электрическими приборами. Суть в том, что любое сокращение мышц человека происходит по сигналу, идущего от мозга. Сигнал этот – не что иное, как электрический разряд. Он очень-очень мал, поэтому я использовал технологию переполненного стакана. Если взять пол стакана воды и капнуть туда каплю, то нельзя определить по изменению уровня, что это произошло. Но если взять переполненный стакан, такой, что из-за капли вода плеснёт через края, то это событие легко будет заметить. Я использовал такой же метод, только с электричеством. Даже в состоянии полной недвижимости, вызванной той или иной причиной, эти сигналы будут поступать к мышцам, где будут улавливаться моими приборами и сигнализировать нам о движении. Мозг ещё живёт некоторое время после смерти и, следовательно, посылает сигналы. Вы же можете передавать нам сообщения, выводя, например, рукой буквы. Мы запишем, что значит та или иная комбинация сигналов, и сможем получать ваше сообщение.
Я говорил в наиболее простом для восприятия варианте, чтобы всем было понятно, но в самом конце объяснения встала проблема, как закончить. Я сам вдруг осознал, что последним должно быть что-то, вроде: «Так мы получаем всю информацию, а вы умираете».
Так мы проговорили ещё пару часов, когда я с неприязнью заметил, что Тюр начинает выказывать нетерпение. Такого с ним ещё не случалось и, решив, что нужно спасать ситуацию, пока это нетерпение приступить к эксперименту не стало заметно даже для незнакомого человека, я предложил прийти завтра утром, чтобы начать составлять шифровальные таблицы. Келлер не удержался и сказал, что Ян мог бы остаться ночевать здесь, если бы захотел, но тот отказался.
Он явился на следующий день рано утром, но мы уже не спали. Сомневаюсь, что этой ночью вообще кто-то спал. Долго не мучаясь, мы приступили к составлению таблиц. Я заливал электролит в батареи, пока анатомы аккуратно вводили глубоко в мышцы Яна иглы. К концу процедуры, когда в его правой руке торчало около полутора сотен иголок, всё кресло было залито кровью, но он держался молодцом. Ему несколько раз подносили камфару, чтобы он не потерял сознание, смазывали ей виски и дали немного выпить вина. Затем я стал настраивать аппарат. Ян выводил рукой, не двигая ею, а только напрягая определённые группы мышц, большие буквы нашего алфавита, а мы записывали, какие именно лампы загораются на табло при том или ином движении. Затем мы всё перепроверили, и экзекуция была закончена. Машина срабатывала практически всегда и почти всегда точно, что можно было считать большим успехом.
После того, как все иглы достали, Яна пришлось вести вверх под руки. Мы работали около четырёх часов и теперь было самое время обедать. За столом царило молчание, и только после изрядной доли вина завертелись кое-какие разговоры. Но в воздухе теперь явно витало чувство запретности и порочности того, что мы здесь делали. Его поддерживали и бледность Яна с замотанной по плечо бинтами рукой, и окровавленное кожаное кресло, которое остался оттирать один из врачей, и лихорадочное возбуждение Тюра, который убил бы пациента прямо сегодня, если бы был один. Он меня пугал всё больше с каждым днём приближения главного эксперимента. Мне казалось, что я остался единственным здраво- и трезвомыслящим существом в этом доме, так как все приобрели какой-то дикий вид и нездоровый блеск в глазах. Я был сильно удивлён, когда вечером, после ухода пациента, физик, помогавший мне сливать электролит из батарей, сказал, что мне лучше отдохнуть, так как у меня «безумный и больной взгляд». Наутро ушёл один из анатомов, не сказав ни слова, но больше не возвращаясь. Я опять не смог заснуть и это была вторая бессонная ночь. Тюр тоже не спал – у него покраснели белки глаз. На два дня был назначен перерыв, чтобы немного зажила рана нашего подопытного, да и мы немного пришли в себя, потому что ситуация стала напоминать наши студенческие пьянки, когда пьёшь до изнеможения не потому, что мало или хочется, а потому, что толкает какая-то сила. Мы хотели продолжать работу без остановок. Внутри всё горело огнём – то ли это передалось мне от остальных, то я, наконец, стал осознавать, на пороге чего мы стоим. Моя машина работала, а это означало большую часть успеха. Когда я думал о том, что разгадаю загадку смерти через пару дней, у меня спирало дыхание. Я заметил, при имени Яна у всех в глазах загорался огонь и жажда убить его. Убить, и посмотреть, что будет. К вечеру ушёл врач.
Наутро все заметили, что закончилась еда. Весь вчерашний день мы думали о предстоящем и совершенно забыли о насущном. Я вышел в лавку и едва смог удержаться, чтобы не проделать путь бегом: казалось, что все только и ждали, пока я выйду, а потом начали эксперимент без меня. Ощущение было таким сильным, что, возвращаясь назад, я всё же пробежал несколько кварталов, пока усталость не вернула мне разум. И всё же, войдя вовнутрь, я вздохнул с облегчением.
Прошёл этот день, начался следующий. Я поспал ночью, и лихорадка сменилась апатией. Казалось, что я просто выдохся, просто не хватает больше сил чувствовать то, что чувствовал всё это время. Спокойнее стали все остальные, но не Тюр. Он всё так же появлялся только в белом халате и постоянно спрашивал, готовы ли мы. Вечером я выбрался в сад немного подышать воздухом и поесть яблок. Они были ещё маленькими и не совсем спелыми, но мне отчего-то очень хотелось зелени. Пока я пытался сбить пару лопатой, стоявшей здесь в саду уже не один месяц и заржавленной, неслышно подошёл Келлер. Он стоял за спиной и смотрел за моими ухищрениями, но когда у меня получилось сбить яблоко, быстро его схватил и стал вытирать о рукав халата.
- Я не видел, как ты подошёл, - вздрогнув, сказал я.
- Я недавно.
Я стал сбивать себе другое, а Тюр стал громко есть.
- Ты думаешь он придёт завтра утром? – спросил он.
- Придёт, куда он денется, - впрочем, не очень уверенно ответил я. В этом доме теперь думали только об одном, чтобы говорить о ком-то ещё.
- Ушёл ещё один врач, - сказал Тюр равнодушно. – Остался ещё один. Если уйдёт и он, то придётся яд вводить мне.
Я молчал. Иногда мне становилось жутко от этих разговоров. Одно дело собирать абстрактную машину, а другое – убивать на ней человека.
- Я просто сейчас думаю, что происходит в его доме, - у меня наконец получилось сбить ещё одно яблоко, и я слушал теперь тоже жуя. – Ведь для него это необычный вечер. Последний. Он также пьёт чай с молоком? Или молится? Может, он в ванной, а может, решил почитать? Он будет спать, или не будет?
Я всё так же молчал.
- Надо было оставить его здесь и понаблюдать за ним… Я бы на его месте не пришёл завтра.
Мы не стали испытывать удачу и следующим утром Тюр сам нанял экипаж и направился к Яну. Я опять представил, как Келлер будет стучать в дверь и исполнит роль смерти. Он вернулся на удивление скоро: как позже выяснилось, Ян шёл пешком и был уже на пол дороги к нашему дому. Я стоял на крыльце в своей обычной одежде, когда они появились из-за угла – экипаж было решено отпустить за несколько кварталов, чтобы не привлекать внимания. День снова был пасмурный и шёл мелкий дождь. Погода вообще была грустной и мне подумалось, что в такие дни должно быть легче умирать, чем в солнечные. Я представил, что я на месте Яна и почувствовал, как по коже пошли мурашки. Было свежо и я ощутил, насколько я привязан к этой дождливой свежести и сырости, насколько хорошо, что мне ещё придётся вот так стоять на крыльце и вдыхать холодный воздух.
Ян был бледен и одет в ту же одежду, что и в прошлый раз, однако сильно помятую. У меня появилось подозрение, что он за эти дни её так и не снял ни разу. Издалека было видно, что Тюр о чём-то говорит, но я даже не мог представить, о чём можно было говорить. Почувствовав, что не смогу смотреть в глаза идущему на смерть, тем более приветствовать его словами: «Добрый день», - я быстро скрылся.
То, что происходило дальше, происходило как под действием алкоголя. Я опять заметил, что Тюр выглядит слишком нездорово, но в то же время ощущал, что именно на нём всё держится; не будь его, эксперимент мгновенно бы прекратился. Но он стал снова строг и силён, он приказывал, а мы исполняли поручение. Келлер стал обращаться ко мне на «вы» и спросил, всё ли нормально, сказав затем, что я очень бледен. Я ничего не ответил, а он холодно приказал надеть халат и идти готовить кресло. Вдевая руки в рукава стерильного халата, я слышал, как врач говорил Тюру: «Ян что-то принял»…
В подвале были завешены окна и включен яркий свет. Все лампы дешифровальной машины горели и возле неё с листиками бумаги в руках крутились техники, но они должны были вот-вот уйти и толком не знали, в чём заключается эксперимент. У окна стоял санитар и что-то набирал в шприц. Я знал, что там цианид. Пахло камфарой и спиртом. Помню, что меня стало подташнивать, когда в подвал, покачиваясь, вошёл Ян. Он тоже выглядел очень страшно, чётче обрисовались круги под глазами, обострились скулы. Я опёрся о стену и стал быстро и резко дышать, но Тюр, заметив это, приказал мне идти заливать электролит, да поскорее. Помню, как мельком увидел распухшую почерневшую руку Яна после снятия бинтов, но он тихо промычал, что всё в порядке. Техники вышли. Бачок с дистиллированной водой стучал о края батарей, вода проливалась и я слышал, как иглы звенят друг о дружку. Я слышал, как заскрипела кожа кресла под весом тела Яна. Ещё сильнее запахло спиртом – врач для порядка протирал ваткой руку.
Келлер закрыл на задвижку дверь подвала и приказал техникам, оставшимся в доме, не беспокоить, пока мы сами не выйдем. Пока иглы снова вводили в мышцы, Ян склонил голову на бок и закрыл глаза, а затем я увидел, как врач незаметно воткнул шприц и ввёл его содержимое в вену. У Яна осталось не больше десяти минут.
Я сел за пульт с лампами и поставил перо в чернильницу. Перед глазами всё немного плыло и качалось, писать я мог. Рядом присел психиатр, чтобы определить момент, когда сообщения можно будет считать неадекватными. Я с облегчением заметил, что этот врач тоже выглядит не лучше меня.
Ян заворочался на кресле и замигало табло – ему давали выпить противорвотные отвары.
Следующие минуты ко мне подбегал врач и на ухо диктовал время и процессы, происходящие в теле Яна. Я много исписал и на словах: «Сбои сердечного ритма и ослабление сокращений сердечной мышцы» потянулся за стаканом с вином, который поставили здесь специально по поводу. Сразу за мной это же сделал и психиатр, всё это время молчавший. Я глянул через плечо на Тюра – он стоял, склонившись над пациентом и заглядывал ему под полузакрытые веки.
В этот момент изредка помигивающие лампочки составили первое сообщение: «Плохо».
«Он больше не может говорить и реагировать на свет, - громко сказал мне Тюр. - Теперь смотрите за лампами». Пульт тем временем снова замигал, но это были просто помехи.
«Холод», - опять пришло спустя пол минуты.
«Он не может больше чувствовать ничего телом, - сказал врач. – Это уже чисто психические ощущения».
«…яжело дышать».
«Дыхание остановилось две минуты назад».
«Тесно. Дышать. …ру…т…»
Что он хотел сказать последним сообщением, я так и не понял. Прошла минута.
«Он уже умер. Уже бесповоротно. Сомневаюсь, что мы ещё что-то услышим.»
Некоторое время казалось, что так оно и есть. Около трёх минут всё было спокойно и тихо. Мне стало не по себе от осознания того, что нахожусь в комнате с человеком, которого мы убили. Я снова глянул на Тюра, но тот резко сказал: «Следи за табло»!
Тишина и недвижимость. Прерывистые дыхания и глоток вина.
«Темно. …трашно. Бою… Хочу жит…»
«Сигнализирует!» – воскликнул я. Но то, что он передал почти повергло меня в шок. Я не знал, как реагировать. Даже Келлер как-то сгорбился после этих слов.
«Пу…то».
Я говорил громко всё, что принимал, и голос мой дрожал. «Он может сейчас запаниковать, - тихо сказал психиатр. – Жаль, что мы ничего не можем ему передать».
«Темно. Дышать. – снова стали поступать сообщения. – Пу…то. Всё чу..вую. Вижу.» Он намеренно сокращал слова. «…трашно. Я в большом.»
«Ассоциации, очевидно, вызванные онемением тела».
«…трашно.»
«Он почти в панике».
«Ввести успокаивающее?»
«Нет. Тело полностью мертво.»
И вдруг пульт стал быстро мигать. Стало идти очень много помех и стали быстро проскакивать слова. Было похоже на то, что очень взволнованный и напуганный человек пытается быстро писать.
«Движение к мне… »
«Что –то приближается?»
Тело покрылось гусиной кожей и я стал коситься на тело. Врачи сделали непроизвольно несколько шагов от него. Психиатр, сидящий рядом, встал и стал оглядываться кругом.
«Близко. Большое. Темно. Близко. Хру…т. Очень …трашно».
У него не получалось передавать букву «с».
«Бог. Близко.»
«Мне кажется, что дальнейшие послания будут неадекватными.»
«Пиши!» – громкий окрик Тюра.
«Чув..вую бог. Большой. Близко мне. …трашно. Тёмный. …Хру..т.»
Потом пошло беспорядочное сигнализирование, которое я записывал в виде буквы «i», либо прописной «l». Позднее мы разобрались, что он не передавал сообщение, а делал взмахи руками. Словно бил что-то сверху вниз.
«Паук. Жрат…»
Затем снова беспорядок, теперь уже не имеющий ничего общего с буквами, и тишина.
Мы ещё сидели с пол часа не шевелясь. Потом ещё пол часа. Потом стали понемногу вставать и прохаживаться. Но в последующие три часа не поступило ни одного сигнала и стали говорить о том, что можно прерывать эксперимент.
Помню, что много пили – я был очень пьян. Много молчали. По очереди читали сообщения. Подъехала вечером похоронная карета, забрала тело Яна. Мы прибрали всё внизу – никто не хотел теперь туда спускаться в одиночестве.
Я аккуратно переписал всё в книгу Тюра, он надиктовал своих мыслей по этому поводу и мы немного ещё посидели, говоря об отстранённых вещах. Уходя, я сказал: «Мне немного страшно.» «А я думаю о том, - задумчиво произнёс Келлер, - что пауки-то покрыты волосами.» Была ночь, и я не хотел развивать тему, и без того на душе было гадко. Я закурил и пошёл, шатаясь от выпитого, наверх. Несмотря ни на что, хотелось спать. Дом казался мерзким и ледяным, словно морг.
Самое страшное для нас произошло наутро. Тюр Келлер был мёртв. Я обнаружил его в кабинете, он умер от передозировки морфия.
Как и предполагалось, даже врачи-материалисты связали воедино цепочку событий, и дом наш как исследовательская лаборатория развалился. Все покинули его, однако на похороны пришло много народа, даже доктор Андерсон. Он подходил ко мне и спрашивал об эксперименте, но я отмолчался – это меня уже измучило. После я собрал свои вещи и переехал, снова занявшись физическими опытами. Своё кресло я разобрал как можно полнее, записи забрал с собой – никто на них не претендовал, однако те врачи, что проводили опыт, пожелали кое –что переписать, и я не стал препятствовать. Они имели полное право. Никогда я больше не имел дела с медициной и, как и все нормальные люди, стал бояться пауков.
|
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
