| Андрей Рик |
2006-06-02 |
16 |
4.00 |
4 |
| |
|
| |
Ира беззвучно плакала. Ещё несколько секунд назад она билась, дёргалась и пыталась раскачивать прикрученный к полу деревянный стул. Её руки были больно стянуты верёвкой за спиной, ноги привязаны к ножкам стула, а рот был перетянут грязным белым платком, завязанным на затылке в узел. Во рту был привкус крови и бензина. Слёзы стекали по щекам и шее, капая на грудь и кружевной синий лифчик. Ира ещё раз осмотрела подвал: старая газонокосилка в углу, несколько лопат у стены слева, скрученный в положении спящего удава зелёный садовый шланг и облезлая коричневая тумбочка с четырьмя ящиками в полуметре от двери.
Ира снова попыталась дёрнуться, зная, что это бесполезно, и застонала, почувствовав, как верёвка в очередной раз врезалась в итак уже натёртые до крови руки. Нет, так отсюда не выбраться! Надо успокоиться! Первым делом надо успокоиться! Сумочки рядом нет! ОН её забрал вместе с кофтой. Хорошо хоть юбку не снял. Ира поёрзала, и, убедившись, что трусики на месте, стала водить глазами по серым бетонным стенам. Так! Что мы имеем? Серый подвал, а посреди этого подвала привязанную к стулу девушку. Стул сдвинуть невозможно, он намертво привинчен к полу. Кто-то явно хорошо подготовился, перед тем как притащить её сюда. Можно бы было поискать что-нибудь в карманах кожаной юбки, облегающей бёдра Иры, но, к сожалению, карманы у юбки отсутствовали, да и дотянуться то до них было невозможно...
***
сталь сверкала в тусклом свете лампочки. ОН хохотал, размахивая ножом у неё перед лицом. Ира даже не вскрикнула, когда первый порез появился на её левой щеке…
***
Хотелось пить. Было очень неприятно ощущать пропитанный бензином платок в пересохшем рту. Интересно, который сейчас час? Так, надо попытаться вспомнить его лицо. Трудно. Вроде парень как парень. Он практически не смотрел в зеркало заднего вида. И не разговаривал. Ира только сейчас поняла, что за всё время пока они ехали, парень не проронил не слова. Он просто вёл машину. Надо было что-нибудь у него спросить. Что угодно, не важно. Просто спросить и услышать его голос. Но что бы изменилось? Она бы услышала волнение? Или наоборот ледяное спокойствие? Да какая к чёрту разница! Она бы всё равно бы ничего не заподозрила. Ей было всё равно в тот момент. Кажется, парень был довольно симпатичный. Какого цвета были его глаза? Ира не могла вспомнить …
***
нож вошёл слева от пупка и плавно пополз вниз, вспарывая кожу и заливая горячей кровью верёвки. Тёмно-красная лужа на полу расширялась. ОН стонал, хихикал и внимательно смотрел в лицо Иры, на которое падали крупные капли его пота. Ире было уже почти не больно…
***
Это на самом деле очень страшно, просто сидеть неизвестно где, не зная, сколько времени и ждать неизвестно кого. Ире вдруг сильно захотелось в туалет. Боже мой, может это просто чья-то шутка? Может сейчас вбегут смеющиеся друзья, и с ними смеющийся парень из машины, который представится и возможно, потом у них и Ирой будет свидание. Чёрт! Ну, этого просто не может быть! Если бы это было правдой! Ира знала, что она уже никогда не выйдет из этого серого подвала. Она снова заплакала. Как же хочется домой! Может это просто очень реалистичный сон? Хоть бы это оказался сон…
Услышав шаги за дверью, Ира вдруг вспомнила, какого цвета были у парня глаза. Они были зелёные. Ира точно знала, что они зелёные. Она успела заглянуть в них, в тот момент, когда парень остановил машину и резко обернулся...
|
|
| paranoid |
2006-08-04 |
15 |
5.00 |
3 |
| |
|
| |
Завтра наступило очень быстро. Разбуженный будильником, я в полусне оделся, выпил две чашки кофе, и вышел немного постоять на улице. Газет ещё не было, но разносчик должен был вот-вот появиться. Утро было необычайно свежим и солнечным – большая редкость осенью. Большинство людей ещё спало, только несколько чернорабочих топтались возле кучи с углём у соседнего дома. Я дождался первого холодного порыва ветра, продравшего до костей, и скрылся в подвальной лаборатории. Здесь я провёл весь день. Я не был фанатиком своей работы и мне не доставляло такого большого удовольствия сидеть в этом подвале в такой день, но если Тюр попросил, то я старался сделать всё на совесть. Работа была не сложная, но кропотливая и нудная и состояла в методичном подсоединении великого множества, тьмы проводов к тонким медицинским иглам, проверки контакта их с иглами и подсоединения к ним же накопителей электрической энергии. Затем всё это мне пришлось увязывать в аккуратные пучки и подсоединять в измерительным устройствам. Испытывать всё то, что получилось, не задумывалось, так как моя «машина» была вещью хрупкой, и каждое лишнее включение могло стать последним. Вечером, раздражённый, но довольный тем, что основная работа сделана, я выбрался из подвала. Поднимаясь по лестнице задумался о том, что поэтому в этом доме и мало кто знает друг друга (разве что сам Тюр – он всё же аккуратно записывал всех, кто бывал в доме и, как я уже упоминал, брал с каждого расписку), так как все сидят по своим подвалам и делают дело, встречаясь лицом к лицу только во время проведения основных испытаний.
На ужин я всё же успел. Беседа с неглупыми людьми и несколько стаканов вина сняли раздражение, но после я предпочёл всё же пойти спать, отказавшись от вечерних разговоров с Келлером. Он закрылся в кабинете и, как я думаю, принимал морфий.
Утром я проспал то время, на которое рассчитывал, но особо не расстроился. Зайдя к Тюру, убедился, что его нет, вследствие чего у меня было пару свободных часов. Пройдя через большую гостиную, я заметил крем глаза двух человек, склонившихся над большим листом бумаги, лежащем на столе, с карандашами в руках. Напрягши память, вспомнил, что тот, что постарше и пониже, блиставший потной лысиной, был, кажется, анатомом. Второй – мой помощник. Именно он воплощал в жизнь идею моей «Адской машины». Глянув через плечо на стол и поморщившись от сложной схемы, почти полностью замазанной карандашными линиями поверху, я вышел на улицу.
День, как и предыдущий, был хорош собой. Наступало «бабье лето». В подвале меня ждала работа ещё примерно на часа два по длительности, поэтому я совсем не торопился. Присев прямо в ночном халате на чистую ступеньку крыльца, я с нескрываемым удовольствием подставил своё лицо солнцу и стал дышать утром. Пахло зеленью сада, пылью дороги и немного фабрикой, находившейся в полумиле от нашего дому. В доме через дорогу щёлкали садовые ножницы и от этого травой пахло особенно сильно. Посидев так немного, я сходил за газетой в дом и снова вышел на улицу. Затем оставил газету на крыльце и пошёл в дом за чашкой чая и булкой – когда мы были студентами, мы почти никогда не завтракали за столом. Сейчас мне захотелось повторить прошлое.
Тюр появился ещё через пол часа после того, как я позавтракал и собрался уже уходить. Он спокойно шёл вдоль дороги, постукивая тростью по пыли и приподнимая цилиндр, встречаясь взглядами с соседями, прибирающимися в саду. Те отвечали ему улыбками и кивком головы, но едва оставались за его спиной, как тут же становились серьёзными и долго провожали его недобрым взглядом. Это всё я наблюдал, а Тюр безмятежно и невозмутимо приближался.
- Добрый день, друг мой, - произнёс он мне, и я уловил, что настроение у него отличное. -Как твоя работа с Адской машиной?
- Понемногу движется. – ответил я безразлично.
- Надеюсь, ты закончишь её в ближайшее время? Я только что ходил по адресу, данному нам нашим любезным доктором. Замечательные и красивые места, старый викторианский дом на несколько квартир… Всё красиво и чинно. В самом доме внизу мясная лавка, в которой наш пациент покупает почти каждый день мясо и иногда чай. Это почти единственная причина, заставляющая его покинуть дом.
- Надо думать, это вам сказал сам хозяин лавки?
- Да, я сказал, что из психиатрической клиники, где тот лечился, и приставлен наблюдать за бывшим пациентом. Торговец оказался замечательным евреем, который всё рассказал и пообещал тоже присматривать за ним, к тому же обещал хранить мой приход в секрете. Так что – готовьтесь. Завтра я пойду на охоту. Где-то часов в одиннадцать, перед обедом, он покупает себе кусочек вырезки, видимо, готовит бифштекс и вкусно обедает. И вот за этот-то промежуток времени я хочу попробовать с ним поговорить.
- Ума не приложу, что ему говорить, - сморщился я.
- Я тоже не знаю, но надеюсь, что твоя машина понадобится в самое ближайшее время.
И Тюр в том же превосходном настроении поднялся в дом, аккуратно переступив чашку с чаем, стоявшую на ступеньке крыльца.
Завтрашний день выдался противоположностью предыдущему. Я встал около девяти часов, но было ещё совсем темно из-за дождевых туч, хотя дождя не было. Была та погода, когда чёрные облака совсем низко, все цвета становятся непривычными и приобретают необычные оттенки. В комнате всё казалось серым и уютным, а вот на улице, казалось, совсем неуютно и точно совсем не хотелось куда-либо выходить из дома. Келлера не было в его комнате – когда я постучался, никто не отозвался – не было его и в кабинете, где он чаще всего встречал дни. «Видимо ушёл на охоту», - подумал я.
Я спустился в подвал и работал там как раз до одиннадцати часов, с большего решив все крупные проблемы с машиной. Мне помогал один из анатомов и постоянно твердил, что подобный эксперимент, если состоится, поменяет и перевернёт полностью сознание общества, «покончит, наконец, с религиями и предъявит миру факты». Я спросил, не коммунист ли он, и он замолчал.
Машина, представлявшая из себя удобное большое кресло с приопущенной спинкой, опутанное жгутами проводов, на одном конце погружавшимися в металлические ёмкости, а на другом распушившимися десятками медицинских игл. В свете пыльного подвального окошка оно устрашающе-стерильно и холодно ждало своей жертвы, и я невольно почувствовал к нему страх и уважение. Ещё немного полюбовавшись, мы поднялись наверх.
За время работы начался дождь, стучавший в окна под редкими порывами ветра. Он был не проливным и грозил затянуться на весь день, а то и на следующий. Я сделал свою работу и стал бродить по дому, замечая, что все остальные тоже уже готовы, и теперь либо просто в очередной раз просматривают свои записи, либо просто сидят или бродят по дому, как и я. И именно в этот момент у меня и зародилось ощущение того, что всё готово, и что вот-вот произойдёт то, что действительно приоткроет науке глаза на смерть. Всё зависело от Тюра и его пациента.
Но с Тюром всё было хорошо. Он вернулся домой сдержанным, но в глазах его горел огонь. «Всёотлично, готовьте оборудование», - сказал он и не стал углубляться в объяснения. Теперь в нём появились странные и строгие нотки. Он уже не был таким безрассудным и эксцентричным чудаком, но стал учёным. Тюр тут же сбросил с себя парадную тройку и облачился в халат. Он несколько часов разговаривал в кабинете с остальными обитателями дома по поводу будущего эксперимента, что-то сам писал, писали что-то все остальные на листках бумаги. Но всё было готово, это было лишь повторение. Вечером, уже часов в десять, мы снова с ним встретились в его кабинете. Весь дом не спал – я специально выходил на улицу и смотрел в окна: везде горел свет – все волновались, и Келлер тоже был неспокоен.
- Я потрясён, Тюр, - говорил я. – Как вам это удалось?
- Я, как и советовал доктор, упирал на его исключительность. Знаешь, я даже подумал, что он и не стал бы, может, продолжать начатое дело, но теперь уже у него нет выбора. Его, кстати, зовут Ян. Я представил всё в несколько мистическом свете – он склонен к мистификациям, долго рассказывал и показывал ему книги о смерти. Рассказал ему о Египте и пирамидах, ацтеках, норманнах с их Валгаллой, рассказал о Восточных ортодоксах и их представлениях… Это было убедительно, - Келлер говорил это без оттенка иронии или самодовольства, потому что сам посвятил всего себя изучению этого, и сам во всё это верил. – В общем, Ян – трезвый и спокойный человек. Если всё будет так, как мы задумали, то эксперимент удастся. Я пригласил его завтра на обед. Будет он, я и ты. Я думаю, ты найдёшь, что говорить.
Я кивнул головой.
- Теперь же прости, мне нужно поработать. Ты тоже сделай так, чтобы не пришлось волноваться потом.
И на моей памяти это был первый раз, когда Тюр закрывал за мной дверь с таким мрачным и в то же время уверенным видом. Мы играли с загадкой, с которой нужно было бы быть осторожнее и относились к ней так, как не нужно было бы относиться.
Ян, фамилии которого мы не знали, пришёл в два часа. Все остальные доктора находились в подвали и осваивались. Я был с ними, пока Тюр меня не окликнул, и я поднялся наверх.
Пациент в самом деле был очень высок, очень худощав и слаб. Он был бледным с рыжими волосами – видимо ирландец – но не терялся и чувствовал себя довольно вольно. Я думал о том, что между нами сразу должно было установиться доверительно отношение, чтобы в дальнейшем не было конфликтов. Мы пожали друг другу руки, я что-то пошутил насчёт своего белого фартука, в котором вышел, и мы пошли в кабинет.
Разговор во время обеда был непринуждённым, мы говорили обо всём, но старались не касаться насущным тем, привязанных к реальному миру. Тюр опять немного рассказал о разным мифах, касающихся смерти, после чего дал мне слово, и я рассказал о сути эксперимента.
- Эксперимент достаточно болезненный, но терпимый. Вся неприятность будет в том, что вам в основные мышцы тела вонзят большое количество медицинских игл, соединённых проводами с электрическими приборами. Суть в том, что любое сокращение мышц человека происходит по сигналу, идущего от мозга. Сигнал этот – не что иное, как электрический разряд. Он очень-очень мал, поэтому я использовал технологию переполненного стакана. Если взять пол стакана воды и капнуть туда каплю, то нельзя определить по изменению уровня, что это произошло. Но если взять переполненный стакан, такой, что из-за капли вода плеснёт через края, то это событие легко будет заметить. Я использовал такой же метод, только с электричеством. Даже в состоянии полной недвижимости, вызванной той или иной причиной, эти сигналы будут поступать к мышцам, где будут улавливаться моими приборами и сигнализировать нам о движении. Мозг ещё живёт некоторое время после смерти и, следовательно, посылает сигналы. Вы же можете передавать нам сообщения, выводя, например, рукой буквы. Мы запишем, что значит та или иная комбинация сигналов, и сможем получать ваше сообщение.
Я говорил в наиболее простом для восприятия варианте, чтобы всем было понятно, но в самом конце объяснения встала проблема, как закончить. Я сам вдруг осознал, что последним должно быть что-то, вроде: «Так мы получаем всю информацию, а вы умираете».
Так мы проговорили ещё пару часов, когда я с неприязнью заметил, что Тюр начинает выказывать нетерпение. Такого с ним ещё не случалось и, решив, что нужно спасать ситуацию, пока это нетерпение приступить к эксперименту не стало заметно даже для незнакомого человека, я предложил прийти завтра утром, чтобы начать составлять шифровальные таблицы. Келлер не удержался и сказал, что Ян мог бы остаться ночевать здесь, если бы захотел, но тот отказался.
Он явился на следующий день рано утром, но мы уже не спали. Сомневаюсь, что этой ночью вообще кто-то спал. Долго не мучаясь, мы приступили к составлению таблиц. Я заливал электролит в батареи, пока анатомы аккуратно вводили глубоко в мышцы Яна иглы. К концу процедуры, когда в его правой руке торчало около полутора сотен иголок, всё кресло было залито кровью, но он держался молодцом. Ему несколько раз подносили камфару, чтобы он не потерял сознание, смазывали ей виски и дали немного выпить вина. Затем я стал настраивать аппарат. Ян выводил рукой, не двигая ею, а только напрягая определённые группы мышц, большие буквы нашего алфавита, а мы записывали, какие именно лампы загораются на табло при том или ином движении. Затем мы всё перепроверили, и экзекуция была закончена. Машина срабатывала практически всегда и почти всегда точно, что можно было считать большим успехом.
После того, как все иглы достали, Яна пришлось вести вверх под руки. Мы работали около четырёх часов и теперь было самое время обедать. За столом царило молчание, и только после изрядной доли вина завертелись кое-какие разговоры. Но в воздухе теперь явно витало чувство запретности и порочности того, что мы здесь делали. Его поддерживали и бледность Яна с замотанной по плечо бинтами рукой, и окровавленное кожаное кресло, которое остался оттирать один из врачей, и лихорадочное возбуждение Тюра, который убил бы пациента прямо сегодня, если бы был один. Он меня пугал всё больше с каждым днём приближения главного эксперимента. Мне казалось, что я остался единственным здраво- и трезвомыслящим существом в этом доме, так как все приобрели какой-то дикий вид и нездоровый блеск в глазах. Я был сильно удивлён, когда вечером, после ухода пациента, физик, помогавший мне сливать электролит из батарей, сказал, что мне лучше отдохнуть, так как у меня «безумный и больной взгляд». Наутро ушёл один из анатомов, не сказав ни слова, но больше не возвращаясь. Я опять не смог заснуть и это была вторая бессонная ночь. Тюр тоже не спал – у него покраснели белки глаз. На два дня был назначен перерыв, чтобы немного зажила рана нашего подопытного, да и мы немного пришли в себя, потому что ситуация стала напоминать наши студенческие пьянки, когда пьёшь до изнеможения не потому, что мало или хочется, а потому, что толкает какая-то сила. Мы хотели продолжать работу без остановок. Внутри всё горело огнём – то ли это передалось мне от остальных, то я, наконец, стал осознавать, на пороге чего мы стоим. Моя машина работала, а это означало большую часть успеха. Когда я думал о том, что разгадаю загадку смерти через пару дней, у меня спирало дыхание. Я заметил, при имени Яна у всех в глазах загорался огонь и жажда убить его. Убить, и посмотреть, что будет. К вечеру ушёл врач.
Наутро все заметили, что закончилась еда. Весь вчерашний день мы думали о предстоящем и совершенно забыли о насущном. Я вышел в лавку и едва смог удержаться, чтобы не проделать путь бегом: казалось, что все только и ждали, пока я выйду, а потом начали эксперимент без меня. Ощущение было таким сильным, что, возвращаясь назад, я всё же пробежал несколько кварталов, пока усталость не вернула мне разум. И всё же, войдя вовнутрь, я вздохнул с облегчением.
Прошёл этот день, начался следующий. Я поспал ночью, и лихорадка сменилась апатией. Казалось, что я просто выдохся, просто не хватает больше сил чувствовать то, что чувствовал всё это время. Спокойнее стали все остальные, но не Тюр. Он всё так же появлялся только в белом халате и постоянно спрашивал, готовы ли мы. Вечером я выбрался в сад немного подышать воздухом и поесть яблок. Они были ещё маленькими и не совсем спелыми, но мне отчего-то очень хотелось зелени. Пока я пытался сбить пару лопатой, стоявшей здесь в саду уже не один месяц и заржавленной, неслышно подошёл Келлер. Он стоял за спиной и смотрел за моими ухищрениями, но когда у меня получилось сбить яблоко, быстро его схватил и стал вытирать о рукав халата.
- Я не видел, как ты подошёл, - вздрогнув, сказал я.
- Я недавно.
Я стал сбивать себе другое, а Тюр стал громко есть.
- Ты думаешь он придёт завтра утром? – спросил он.
- Придёт, куда он денется, - впрочем, не очень уверенно ответил я. В этом доме теперь думали только об одном, чтобы говорить о ком-то ещё.
- Ушёл ещё один врач, - сказал Тюр равнодушно. – Остался ещё один. Если уйдёт и он, то придётся яд вводить мне.
Я молчал. Иногда мне становилось жутко от этих разговоров. Одно дело собирать абстрактную машину, а другое – убивать на ней человека.
- Я просто сейчас думаю, что происходит в его доме, - у меня наконец получилось сбить ещё одно яблоко, и я слушал теперь тоже жуя. – Ведь для него это необычный вечер. Последний. Он также пьёт чай с молоком? Или молится? Может, он в ванной, а может, решил почитать? Он будет спать, или не будет?
Я всё так же молчал.
- Надо было оставить его здесь и понаблюдать за ним… Я бы на его месте не пришёл завтра.
Мы не стали испытывать удачу и следующим утром Тюр сам нанял экипаж и направился к Яну. Я опять представил, как Келлер будет стучать в дверь и исполнит роль смерти. Он вернулся на удивление скоро: как позже выяснилось, Ян шёл пешком и был уже на пол дороги к нашему дому. Я стоял на крыльце в своей обычной одежде, когда они появились из-за угла – экипаж было решено отпустить за несколько кварталов, чтобы не привлекать внимания. День снова был пасмурный и шёл мелкий дождь. Погода вообще была грустной и мне подумалось, что в такие дни должно быть легче умирать, чем в солнечные. Я представил, что я на месте Яна и почувствовал, как по коже пошли мурашки. Было свежо и я ощутил, насколько я привязан к этой дождливой свежести и сырости, насколько хорошо, что мне ещё придётся вот так стоять на крыльце и вдыхать холодный воздух.
Ян был бледен и одет в ту же одежду, что и в прошлый раз, однако сильно помятую. У меня появилось подозрение, что он за эти дни её так и не снял ни разу. Издалека было видно, что Тюр о чём-то говорит, но я даже не мог представить, о чём можно было говорить. Почувствовав, что не смогу смотреть в глаза идущему на смерть, тем более приветствовать его словами: «Добрый день», - я быстро скрылся.
То, что происходило дальше, происходило как под действием алкоголя. Я опять заметил, что Тюр выглядит слишком нездорово, но в то же время ощущал, что именно на нём всё держится; не будь его, эксперимент мгновенно бы прекратился. Но он стал снова строг и силён, он приказывал, а мы исполняли поручение. Келлер стал обращаться ко мне на «вы» и спросил, всё ли нормально, сказав затем, что я очень бледен. Я ничего не ответил, а он холодно приказал надеть халат и идти готовить кресло. Вдевая руки в рукава стерильного халата, я слышал, как врач говорил Тюру: «Ян что-то принял»…
В подвале были завешены окна и включен яркий свет. Все лампы дешифровальной машины горели и возле неё с листиками бумаги в руках крутились техники, но они должны были вот-вот уйти и толком не знали, в чём заключается эксперимент. У окна стоял санитар и что-то набирал в шприц. Я знал, что там цианид. Пахло камфарой и спиртом. Помню, что меня стало подташнивать, когда в подвал, покачиваясь, вошёл Ян. Он тоже выглядел очень страшно, чётче обрисовались круги под глазами, обострились скулы. Я опёрся о стену и стал быстро и резко дышать, но Тюр, заметив это, приказал мне идти заливать электролит, да поскорее. Помню, как мельком увидел распухшую почерневшую руку Яна после снятия бинтов, но он тихо промычал, что всё в порядке. Техники вышли. Бачок с дистиллированной водой стучал о края батарей, вода проливалась и я слышал, как иглы звенят друг о дружку. Я слышал, как заскрипела кожа кресла под весом тела Яна. Ещё сильнее запахло спиртом – врач для порядка протирал ваткой руку.
Келлер закрыл на задвижку дверь подвала и приказал техникам, оставшимся в доме, не беспокоить, пока мы сами не выйдем. Пока иглы снова вводили в мышцы, Ян склонил голову на бок и закрыл глаза, а затем я увидел, как врач незаметно воткнул шприц и ввёл его содержимое в вену. У Яна осталось не больше десяти минут.
Я сел за пульт с лампами и поставил перо в чернильницу. Перед глазами всё немного плыло и качалось, писать я мог. Рядом присел психиатр, чтобы определить момент, когда сообщения можно будет считать неадекватными. Я с облегчением заметил, что этот врач тоже выглядит не лучше меня.
Ян заворочался на кресле и замигало табло – ему давали выпить противорвотные отвары.
Следующие минуты ко мне подбегал врач и на ухо диктовал время и процессы, происходящие в теле Яна. Я много исписал и на словах: «Сбои сердечного ритма и ослабление сокращений сердечной мышцы» потянулся за стаканом с вином, который поставили здесь специально по поводу. Сразу за мной это же сделал и психиатр, всё это время молчавший. Я глянул через плечо на Тюра – он стоял, склонившись над пациентом и заглядывал ему под полузакрытые веки.
В этот момент изредка помигивающие лампочки составили первое сообщение: «Плохо».
«Он больше не может говорить и реагировать на свет, - громко сказал мне Тюр. - Теперь смотрите за лампами». Пульт тем временем снова замигал, но это были просто помехи.
«Холод», - опять пришло спустя пол минуты.
«Он не может больше чувствовать ничего телом, - сказал врач. – Это уже чисто психические ощущения».
«…яжело дышать».
«Дыхание остановилось две минуты назад».
«Тесно. Дышать. …ру…т…»
Что он хотел сказать последним сообщением, я так и не понял. Прошла минута.
«Он уже умер. Уже бесповоротно. Сомневаюсь, что мы ещё что-то услышим.»
Некоторое время казалось, что так оно и есть. Около трёх минут всё было спокойно и тихо. Мне стало не по себе от осознания того, что нахожусь в комнате с человеком, которого мы убили. Я снова глянул на Тюра, но тот резко сказал: «Следи за табло»!
Тишина и недвижимость. Прерывистые дыхания и глоток вина.
«Темно. …трашно. Бою… Хочу жит…»
«Сигнализирует!» – воскликнул я. Но то, что он передал почти повергло меня в шок. Я не знал, как реагировать. Даже Келлер как-то сгорбился после этих слов.
«Пу…то».
Я говорил громко всё, что принимал, и голос мой дрожал. «Он может сейчас запаниковать, - тихо сказал психиатр. – Жаль, что мы ничего не можем ему передать».
«Темно. Дышать. – снова стали поступать сообщения. – Пу…то. Всё чу..вую. Вижу.» Он намеренно сокращал слова. «…трашно. Я в большом.»
«Ассоциации, очевидно, вызванные онемением тела».
«…трашно.»
«Он почти в панике».
«Ввести успокаивающее?»
«Нет. Тело полностью мертво.»
И вдруг пульт стал быстро мигать. Стало идти очень много помех и стали быстро проскакивать слова. Было похоже на то, что очень взволнованный и напуганный человек пытается быстро писать.
«Движение к мне… »
«Что –то приближается?»
Тело покрылось гусиной кожей и я стал коситься на тело. Врачи сделали непроизвольно несколько шагов от него. Психиатр, сидящий рядом, встал и стал оглядываться кругом.
«Близко. Большое. Темно. Близко. Хру…т. Очень …трашно».
У него не получалось передавать букву «с».
«Бог. Близко.»
«Мне кажется, что дальнейшие послания будут неадекватными.»
«Пиши!» – громкий окрик Тюра.
«Чув..вую бог. Большой. Близко мне. …трашно. Тёмный. …Хру..т.»
Потом пошло беспорядочное сигнализирование, которое я записывал в виде буквы «i», либо прописной «l». Позднее мы разобрались, что он не передавал сообщение, а делал взмахи руками. Словно бил что-то сверху вниз.
«Паук. Жрат…»
Затем снова беспорядок, теперь уже не имеющий ничего общего с буквами, и тишина.
Мы ещё сидели с пол часа не шевелясь. Потом ещё пол часа. Потом стали понемногу вставать и прохаживаться. Но в последующие три часа не поступило ни одного сигнала и стали говорить о том, что можно прерывать эксперимент.
Помню, что много пили – я был очень пьян. Много молчали. По очереди читали сообщения. Подъехала вечером похоронная карета, забрала тело Яна. Мы прибрали всё внизу – никто не хотел теперь туда спускаться в одиночестве.
Я аккуратно переписал всё в книгу Тюра, он надиктовал своих мыслей по этому поводу и мы немного ещё посидели, говоря об отстранённых вещах. Уходя, я сказал: «Мне немного страшно.» «А я думаю о том, - задумчиво произнёс Келлер, - что пауки-то покрыты волосами.» Была ночь, и я не хотел развивать тему, и без того на душе было гадко. Я закурил и пошёл, шатаясь от выпитого, наверх. Несмотря ни на что, хотелось спать. Дом казался мерзким и ледяным, словно морг.
Самое страшное для нас произошло наутро. Тюр Келлер был мёртв. Я обнаружил его в кабинете, он умер от передозировки морфия.
Как и предполагалось, даже врачи-материалисты связали воедино цепочку событий, и дом наш как исследовательская лаборатория развалился. Все покинули его, однако на похороны пришло много народа, даже доктор Андерсон. Он подходил ко мне и спрашивал об эксперименте, но я отмолчался – это меня уже измучило. После я собрал свои вещи и переехал, снова занявшись физическими опытами. Своё кресло я разобрал как можно полнее, записи забрал с собой – никто на них не претендовал, однако те врачи, что проводили опыт, пожелали кое –что переписать, и я не стал препятствовать. Они имели полное право. Никогда я больше не имел дела с медициной и, как и все нормальные люди, стал бояться пауков.
|
|
| lentiay |
2007-01-05 |
15 |
5.00 |
3 |
| |
|
| |
-Здорово, дед! – с порога крикнул я, - поздравляй, пятерку получил.
- Молодец, - дед погладил меня по голове, - садись с нами.
За столом сидело несколько человек – приятелей деда моего, а на столе стояла распечатанная бутылка водки.
- Угощайся, - дед подвинул ко мне вазочку с конфетами. – Внук мой, - пояснил он приятелям, - отличник.
- Хороший мальчик, кудрявый, - оценил меня один из них. – Так о чем ты, Иван Яковлевич, хотел рассказать нам?
Я навострил уши. Что-что, а рассказывать мой дед был мастер. Слушать его истории – одно удовольствие. Правда, все почему-то считали, что он порядочный выдумщик, и к рассказам его относились с недоверием. А бабушка – так та и вовсе ругала его за это. Но мы с дедом были большие друзья, и потому я верил каждому его слову.
- Ты, Саня, только бабке не говори ничего, - предупредил меня дед, опасливо покосившись в сторону кухни, где громыхала кастрюлями бабушка, - а то скажет, что я на старости лет совсем свихнулся.
Он залпом осушил налитую стопку, выдохнул, закусил соленым огурцом и сказал:
Верьте – нет, а только, как я говорю, все так и было:
«Надобно вам сказать, что мать моего деда, стало быть прабабка моя пользовалась у людей дурной славой. Поговаривали, что она с ним самим знается. Однако, как бы то ни было, но если у кого что случиться: захворал ли кто, или на кого порча нашла, а кому и просто про судьбу узнать хотелось – к ней обращались. Насчет того, ведьма она была или нет, ничего не скажу – не знаю, а вот случай один мне хорошо запомнился.
Я тогда совсем мальцом был – лет пяток, не боле, а прабабке моей, Агафье Петровне, за восемьдесят перевалило.
Жил в ту пору в нашей деревне мужик один. Звали его Степан Тузов. Был он хозяином крепким, не одну пару лошадей имел, да и землицы немало. Все у него в хозяйстве ладилось, да и из себя был он видный. Вот только овдовел рано. Жена у него умерла, и остался он с сыном трехлетним – Алешкой. После смерти жены Степан долго успокоится не мог, запил с горя – уж больно жену любил. Хорошо хоть соседи посоветовали к бабке Агафье сходить, к прабабке моей то есть. Пришел к ней Степан, рассказал все как есть, мол, научи, бабушка, как жить мне теперь. Выслушала его бабка Агафья и говорит:
- Вот, что я тебе скажу, парень, - жениться тебе надо. И легче тебе станет, и сыну мать будет.
Степан ей отвечает:
- Как тут жениться, когда первую жену забыть не могу. Только глаза закрою – она передо мной стоит, смотрит на меня печально и плачет. Говорить – ничего не говорит, а плачет. До того ее жалко становится, что хоть веревку на шею.
- Помогу я тебе, - утешает его бабка Агафья, и дала она Степану какое-то снадобье, - вот, - говорит, - Выпей, тебе легче и станет. Только смотри, не води сына на то место, где жена похоронена, а то и ему и тебе худо будет.
Много ли времени прошло с того времени, мало ли – не помню, а только и впрямь Степан женился. Хорошую девушку за себя взял – первую красавицу на деревне; да и немудрено: хозяин он справный был, да и лицом пригож (я уж про это говорил). Ладно они жили, дружно. Алешка мачеху как мать родную любил. Да и она его любила, баловала. Вот только со Степаном своих совместных детей не завели отчего-то. Год-полтора они так прожили, и случилось так, что умерла у Степана мать.
Дело это осенью было. Дни теплые стояли, ясные. Вот повезли хоронить старуху, а Алешка-то за мачехой и увязался. Она его домой гонит, а он ни в какую. Что делать? Взяли и его с собой на кладбище. А там пока слова да слезы, то да се, поглядели – ан нет мальца-то! Стали искать. Смотрят, а он на могиле своей матери сидит и листьями опавшими играет. И надо же, никогда прежде могилы этой не видел, а тут говорит:
- Тута моя мама лежит.
Вспомнил тут Степан бабки Агафьи наказ, подхватил сына на руки и скорее от этого места подальше. Только Алешка-то стал его просить:
- Пусти, тятенька, меня, я сам пойду.
Ну, Степан и пустил.
Тут все домой пошли. Бабы идут плачут, мужики о чем-то своем речи ведут. А Алешка-то то к одной женщине пристанет, то к другой, просит у них что-то, а что не понять. Ну, те, знамо дело, отмахиваются, не до него. А одна, ума-то у баб, ведь немного, и говорит:
- Да черт тебя задери!
И только она сказала слова эти, как налетел сильный вихрь, а на людей такой страх напал, что все на землю попадали. Сколько времени прошло - никто не помнил. Очнулись люди – все как прежде, словно и не было ничего. Огляделись кругом, а Алешки нет. А на том месте, где он стоял ветер желтые листья каруселью кружит. Ну тут, понятно, всем уже не до поминок, по домам все скорей разошлись. А Степан первым делом к бабке Агафье побежал.
А она уже на крыльце стоит, его поджидает. Увидала и давай бранить:
- Говорила я тебе, что нельзя мальчонке могилу материну видеть? Ты меня не послушал – пеняй на себя, больше я тебе не помощница.
Упал Степан ей в ноги и давай упрашивать:
- Смилуйся, бабушка, пособи мне, век тебя не забуду. Что хочешь, проси, только скажи, как сына вернуть.
Ничего она ему ответила, повернулась молча и в дом вошла. А Степан следом за ней идет, прочь не уходит. Пожалела его старуха и говорит:
- Неразумный ты, Степан. Ничего мне от тебя не надо. Мне уж о смерти думать надо, а не о подарках. Обещать не буду, а смогу чем – помогу, хоть и не следовало бы. Ну, да ладно. Надо полночь ждать. Как стемнеется, приходи ко мне.
Я в то время, хоть и мал был, да ничего не боялся. Подслушал этот разговор, захотелось мне узнать, зачем это прабабка моя к себе Степана ночью зовет. Пробрался я, значит, под вечер к ней в дом и спрятался за занавеску на печи. Тепло там было, уютно. Разморило меня. Глаза сами собой закрылись. Проснулся от того, что дверью кто-то хлопнул. Кругом темно, ничего не видно. Вдруг входит в горницу бабка Агафья, свечу в руке держит; а вслед за бабкой Степан.
У бабки Агафьи в горнице на стене большое зеркало висело, а под ним стол стоял. Вот зажигает она еще две свечи и ставит их на стол – так, что они как раз по краям большого зеркала оказались. Затем говорит Степану:
- Встань у двери и стой там молча, пока не скажу.
А сама порылась в шкапчике, вынимает маленькое зеркало и ложит его перед большим, да так, чтобы большое в маленьком отражалось, а маленькое в большом. Положила так, и ну что-то наговаривать. Пошепчет-пошепчет, да и посмотрит в большое зеркало. Наконец подзывает Степана и говорит:
- Видишь, в большом зеркале маленькое отражается, а в том маленьком большое, вот туда и смотри.
Глянул Степан, а она его и спрашивает:
- Узнаешь это место?
- Узнаю – это ведь то болото, что в девяти верстах от кладбища, с дорогой рядом.
- Вот там и ищи своего сына, а ко мне больше не ходи.
На следующее утро, чуть рассвело, запряг Степан лошадь и поехал на болото. Только стал подъезжать, как послышался ему вдруг детский плач. Прислушался Степан – Алешкин голос. Смотрит Степан по сторонам – понять ничего не может: голос слышно, а откуда он идет – не разберешь. А кругом такая топь, что шагу ступить нельзя. Вернулся Степан в деревню, собрал мужиков и скорее обратно на болото.
Да только напрасно все. Мужики везде, где можно было только, бродили, аукались, да так никого и не нашли. Голос все слышат, а откуда он – никто понять не может. Так ни с чем и вернулись. Сочувствовали конечно все Степану, сына ведь потерял, да что поделаешь, судьба такая, видать.
Только с этой поры не стало на той дороге покою. Днем ли кто мимо болота едет, ночью ли, ан слышится проезжему, что кто-то на болоте плачет. Да жалобно так, что аж все внутри переворачивается. Боязно людям стало по той дороге ездить. Ден десять они терпели, а потом собрались всем миром и пошли к попу. Там, мол, и так, батюшка, помоги, на тебя вся надежда. А поп отказывается на болото ехать, боится. Насилу уговорили. Приехали, значит, на болото, а плач-то все жалобней звучит. Поп струхнул не на шутку, но все же перекрестился и давай службу служить. А голос то все громче звучит. А поп знай себе, молитвы читает да опахалом святую воду по сторонам разбрызгивает. А как только закончил службу – плач и прекратился, и тихо так стало, спокойно…
А Степан – то Тузов снова запил, с горя. Никак места себе найти не может. Хорошо, что хоть жена у него толковая была, с пониманием – не ругала. Она -то ведь тоже сама не своя была после всего этого. Все уговаривала Степана к бабке Агафье сходить, мол, помогла один раз, так может и сейчас поможет. Да он бы и сам рад, а как пойдешь, коли, та не велела. Вот и пил.
Раз идет он вечером пьяный мимо гумна и вдруг слышит – плачет кто-то. Хоть и пьяный он был, а испужался. Прибежал в деревню и соседям рассказывает. А те смеются:
- Выпил ты, Степа, лишнего, вот тебе и мерещится.
Пошел тогда Степан к бабке Агафье, не смотря на ее запрет. Приходит, а она на пороге стоит, словно знает, что он придет:
- Ну, зачем пришел? Я ведь говорила, что не надо тебе ко мне ходить.
Он ничего ей не отвечает, стоит и молчит. Посмотрела она на него, посмотрела и говорит:
- Ну, проходи в дом, коли пришел. Что, сробел, значит, возле гумна-то?
- Сробел, бабушка, - признался Степан.
- Молодец, что правду говоришь, подойди-ка сюда.
Степан подошел, а она прошептала что-то, плюнула ему на голову и сказала сердито:
- Запрягай сейчас лошадь, поезжай на гумно и забирай себе, что в сене найдешь. А как вернешься, на глаза мне не смей попадаться, а еще лучше – уезжай из деревни. Зла я на тебя больно. Мне из-за тебя и так худо будет.
Уж не знаю я, что там, на гумне было, а только приезжает Степан в деревню, сам весь седой, и сына с собой привозит. Алешка-то жив - здоровехонек оказался.
Тут, понятно, народ сбежался, расспрашивать Степана стали: что да как. А он молчит, как воды в рот набрал. У парнишки тоже спрашивали, мол, где ты, Алешенька, был? Да только много ли от мальца добьешься. Только и сказал:
- Бабушка с дедушкой меня на лошадях катали, потом к себе забрали, я у них жил. Потом по дому соскучился, стал проситься, а они меня не пускают. Один раз вдруг гром загремел. Они куда-то попрятались, а я убежал, а потом тятенька меня нашел.
Сколько не спрашивали его, больше ничего толком добиться не могли.
Степан после того случая из нашей деревни съехал – недели не прошло. Так никому ничего и не сказал. И куда уехал – тоже не известно. Перед отъездом подозвал он меня (мы с его Алешкой-то, бывало, вместе играли), подарил мне коня деревянного, пряником угостил и говорит:
- Передай от меня бабке Агафье низкий поклон. Век за нею Бога молить буду.
Что с ним потом стало – не знаю, придумывать не буду. А прабабка моя вскорости после того случая слегла.Вот ведь как оно в жизни бывает. Мне бы кто рассказал – я бы не поверил, а так сам видел.»
Как всегда, рассказ деда был принят с явным недоверием.
- Ты меня, конечно, извини, Иван Яковлевич, но тут ты лишку, кажись, хватил.
Я думал, что дед расстроится – он всегда болезненно воспринимал такое отношение к своим историям. Но, к моему удивлению, дед не стал спорить, как делал это в подобных случаях. Он молча пошарился в ящике стола и со словами: «Вот, с тех времен сохранилось», поставил на стол резного, потемневшего от времени деревянного коника.
|
|
| NellBee |
2006-01-22 |
14 |
4.67 |
3 |
| |
|
| |
Возвращаясь домой, после очередной гулянки, Валерия заметила странную вещь. Почему-то вечереть стало раньше, чем обычно и это не являлось очередной причудой времени года. Ведь там, где жила девушка, летом ночи всегда были светлым, до полной темноты дело никогда не доходило. Валерия, уже с трудом передвигая ноги, нако-нец-то дошла до своего подъезда. Вздохнув с мыслью о том, что под-ниматься ещё на пятый этаж, а лифт опять сломан, двинулась впе-рёд. Вдруг она резко повернулась назад. Показалось, что её кто-то окликнул. Валерия долго смотрела куда-то в даль улицы, на которой погасли все фонари. Дом за домом терял свет своих окон. Просто исчезало электричество. Подъезд, где стояла Валерия, не стал ис-ключением. Свет погас свет, но она стояла по-прежнему, не двига-ясь, смотря в даль. Чья-то рука коснулась её плеча. Девушка вздрог-нула от неожиданности и громко закричала, отпрыгнув в сторону. Ко-гда она открыла глаза, горел свет, а перед ней стоял её старший брат, который был поводом испуга.
–– Лерочка, девочка моя, с тобой всё в порядке? –– спросил он у се-стры, но та ему не ответила –– Прости я не хотел тебя напугать.––он прикоснулся губами ко лбу Валерии –– Боже, какая ты вся холодная!!!
Пойдём … Пойдём скорее домой.
Они поднялись, не говоря ни слова. Войдя в квартиру, Костя усадил Валерию в кресло. Она посмотрела на брата остекленевшими гла-зами.
–– Всё хорошо! –– сочувственно улыбнулся он.
–– Костечка не говори пожалуйста маме –– произнесла она отведя глаза.
–– Не могу тебе этого обещать! Лера ты прекрасно знаешь о своей болезни…
–– Как вы не можете понять. Это не болезнь –– взвыла она –– тьма на-ступает. Конец слишком близок. Они в нашем подъезде… Уже близ-ко… слишком близко… Костик они за дверью…
Он прижал её голову к себе, чтобы закрыть ей глаза. Костя достал из кармана сотовый и набрал номер бывшей жены. Она была психо-логом Валерии.
–– Ну… Ну поднимай же скорее –– цедил он сквозь зубы, но звонок постоянно срывался.
Костя ещё настырнее набирал номер. Лера всё крепче прижима-лась к брату и не переставая шептала: «Они подобрались слишком близко… близко как никогда… Костя надо бежать… бежать быстро, не оглядываясь… бежать… бежать…»
–– Опять ты, у нас же всё кончено! –– раздался голос в трубке.
–– Мне сейчас не до этого…
–– Что… Лера…
–– Да, опять приступ.
–– Веди её ко мне.
–– Нет. Я не могу. Она видит «их» за дверью!
–– Так близко… –– задумчиво произнесла Наташа –– Всё спуска-юсь… Ты ей глаза закрыл?
–– Она всё равно это видит!
–– А как температура…
–– Вся холодная.
–– Давно?
–– Уже минут десять. И… где ты ходишь? До тебя невозможно дозво-ниться!
В трубке раздались долгие гудки. Наташа уже открыла дверь, клю-чом, который она не успела отдать Косте.
–– Не лезь в мою личную жизнь!!!
Наташа, пока спускалась по лестнице, успела наполнить шприц ус-покоительным. Она сразу же сделала Валерии укол. Костя унёс Ле-ру на кровать, а потом вернулся к Наташе.
–– Ташечка, чтобы я без тебя делал! –– он хотел её обнять.
–– Руки прочь!!! Ваша семейка меня уже просто достала!!! Я много раз говорила, что Лере нужна серьёзная медицинская помощь. Её нужно положить в психиатрическую больницу. Костя поймёте вы или нет. Шесть лет галлюцинаций это не шутки. У Леры серьёзное рас-стройство психики.
–– Таш… Ты всегда такими умными словами говоришь, а что с ней на самом деле? Ну в смысле, о чём вы разговариваете?
–– Да ты сам знаешь как всё это начиналось. У Леры было мало дру-зей, и она просто придумала «их». Её фантазия росла вместе с ней. Со временем невидимых друзей становилось всё больше и больше.
Потом ей просто надоело с ними играть. А друзья не захотели ухо-дить. Они пугали девчонку по ночам. Сама Лера говорит, что друзья слишком влюблены в неё и не могут оставить её в полном одиноче-стве. Они глядя ей глаза перерезали себе вены, отрубали пальцы… Потом также, не отводя взгляда, и, улыбаясь, пили свою кровь. Это был тот период, когда она пыталась быть нормальной. Буквально на несколько недель видения прекратились.
Из комнаты вышла Валерия:
–– Они обиделись, что я не обращала на них внимания. Теперь дру-зья преследуют меня взглядами. Они протягивают руки, показывая перерезанные вены, и просят: «Лера давай поиграем снова, нам было так весело вместе…»
На этом разговор закончился. Костя ушёл на работу. В квартире ос-тались только Наташа с Валерией. Они немного посидели молча. Потом Наташа решила заварить чаю.
–– Скажи, Таша, ты мне веришь?
В это время Костя был уже на полпути к работе. У него зазвонил со-товый. На экране высветилось: « Таша»
–– Да…
–– Костя они снова здесь…–– прокричала в трубку Валерия.
Костя, бросив всё, побежал домой. Возле подъезда он обнаружил женское тело. Костя подошёл к нему ближе. Это была Наташа. От неё начиналась кровавая дорожка, которая продолжалась до са-мой кухни. Там в углу сидела Валерия. Она подняла на него взгляд.
–– Ты мне веришь?
Костя обнял Валерию.
–– Конечно верю!
–– А зря…
Лезвие ножа плавно вошло в мягкий живот брата.
–– Эх братик… братик… Какую же вы с мамой вырастили хорошую актрису! Поздравляю!!! Никаких друзей никогда не было.
Валерия вытащила нож из тела брата и проведя языком по лезвию сказала: « А кровь, я сама очень люблю!»
И так, читатель, оглянись вокруг себя. Посмотри нет ли рядом с тобой Валерии. Просто окликни её и узнаешь…
|
|
| NellBee |
2006-01-28 |
14 |
4.67 |
3 |
| |
|
| |
Говорят, что первый блин всегда комом. Возможно, так оно и есть, но всегда появляется возможность исправить что-либо. А нет, не так всё просто как кажется на первый взгляд. Существует одна вещь, которую и вещью-то назвать трудно, потому что она бесценна, не подчиняющаяся этому закону, да и не только ему… Это самое дорогое, что могут подарить нам родители, а мы своим любимым. Та-кую вещь не возможно найти, так как её невозможно представить в виде материи, какой бы она не была. И эта вещь не любовь. Нет, конечно, не она. Любовь явля-ется только бесполезным придатком к этой вещи, который приносит слишком много боли. Эта вещь –– жизнь.
Иногда мысли человека играют с ним злую шутку. Одним из таких «обшу-ченных» был Анастас Лавкин. Когда-то очень давно у него было всё и семья, и счастье, и своё дело. Он занимался игорным бизнесом. Ничего противозаконного Лавкин не совершал, поэтому власти не имели к нему претензий. Но, по законам жизни, подобная идиллия не могла существовать долго. Её нарушил лучший друг Анастаса –– Сашка увёл у него жену. Лавкин был настолько исполнен эмоциями, что пытался убить их обоих. Здесь справедлива поговорка о двух зайцах. Для него все это закончилось десятью годами тюрьмы. Сейчас его жизнь текла тихо и спо-койно, возможно даже слишком спокойно. Это просто убивало его. И вот на глаза ему попался ресторан, который находился неподалёку от места, где он жил. Не успел Лавкин войти туда, как под руку его подхватила очаровательная официант-ка.
–– Неужели нас посетил знаменитый Анастас Лавкин. Мы уж думали вы никогда не придёте. Вот здесь место для вас. Меню… пожалуйста! Когда что-нибудь вы-берите просто посмотрите на меня и я подойду примять заказ. Будьте как дома.
Пребывая в некотором недоумении, Лавкин погрузился в папку, которую ему да-ла официантка. Мысли же его были заняты другим. Анастас, уставив свой взгляд поверх меню, рассматривал очаровательную работницу. Когда она обращала на него внимание, Лавкин смущённо тупил взгляд. Видя, что заказчик ещё не сделал выбор, девушка продолжала флиртовать с мужчиной за соседним столиком. В это время Анастас уже практически начал исходить слюной. Он не мог понять, что же больше ласкало его взор –– её длинные изящные ноги, упругий зад, на котором была юбка, больше напоминающая половину пояса от старых джинсов, дожив-ших свой век, оголённый животик с серьгой в пупке, пышная грудь, с трудом поместившаяся во вторую часть пояса старых джинсов, приятная мордашка с на-ивными голубыми глазками или всё же пальчики, которые играли локонами её кудрявых чёрных волос. О нет только не это… она приняла заказ мужчины и направилась к Лавкину.
–– Анастас Викторович, если вы не можете сделать выбор, то я вам помогу.–– по-лучив согласие, она села напротив него –– Я не представилась… меня зовут Ана-стасия. –– она потянулась за меню –– Можно? Так… сегодня я могу посоветовать вам бифштекс с кровью. Да… определённо только его, потому что сегодняшний повар только это и может нормально готовить.––рассмеялась она.
–– Хорошо и ещё чашечку кофе.
–– Извините, но у нас нет кофе, также как и рыбных и овощных блюд. Молу предложить хорошее вино, его делают специально для нас… да и ещё я забыла сказать, что у вас есть возможность завести свой счёт.
–– А здесь действительно хорошее местечко, нужно заходить сюда чаще! А кре-дит и вправду хорошая идея.
–– Мы всегда рады посетителям.
Анастас выполнил своё обещание. Он приходил туда каждый день, причиной это-го была Анастасия. Порой он заходил только, чтобы увидеть её и ещё раз услы-шать нежный голосок. Так продолжалось уже несколько месяцев. Когда он при-шёл в очередной раз, Анастасии была чем-то расстроена.
–– Ты чего…
–– Просто мне всегда жаль тех, кто приходит к нам в последний раз. Мне так тебя жаль…
–– Хорошая шутка.
Анастас засмеялся. Внезапно он почувствовал, как всё его тело начало тяжелеть. Он не мог подняться со стула. Паника охватила его.
–– Я не шучу Стасик… Ты больше не посетишь нас, потому что ты живёшь в кре-дит у Сатаны. Именно сейчас ему нужна новая душа.
Пока Анастасия говорила это, обстановка вокруг сильно изменилась. Теперь они стояли посередине склепа. Вокруг них, также на стульях, сидели мужчины и женщины. Они стонали из последних сил. Эти звуки уже стали тихими, почти не слышными. Тела их были сильно изуродованы. У многих отсутствовали руки и ноги, была вырезана передняя стенка живота. От этого становилось видно каких органов им не хватает. В полном ужасе Лавкин оглядел помещение ещё раз. В од-ном углу аккуратно сложены человеческие кости вперемешку с гниющей кожей с остатками мяса, которое жадно пожирали трупные личинки. Воздух был влажным и пропитан запахом разлагающихся тел. В этот момент практически из неоткуда появился высокий красивый мужчина. Он подошёл к Анастасии и, поцеловав её, не отпуская, сказал:
–– Дорогая моя ты всегда знаешь, когда мне нужна новая душа. Иногда я даже жалею, что не успел дать кредит тебе. Ты была лучшей посетительницей моего ресторана. А этот дурак официант, решил тебя отравить. Он думал, что спасёт тебя.
–– Сатик ты должен сказать ему спасибо, за это, иначе меня бы здесь не было.
Парочка растворилась в воздухе. Через мгновение ресторан исчез, но упоминания о нём остались в истории многих городов. Возможно это было и в твоём городе проверь…
« Я ТЕБЕ СОВЕТУЮ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!» Царапинами высвечивается на экране твоего компьютера.
|
|
| Witch |
2006-06-02 |
14 |
4.67 |
3 |
| |
|
| |
-18-
Лидия Романовна не могла поверить в то, что Александра ее дочь. Она думала, что распрощалась со своим прошлым навсегда, но вот оно, ее прошлое, взывает к ней, мучает ее, а ведь она о нем почти забыла!
Теперь она понимала, кого ей напомнила Александра в тот день, когда у них состоялся разговор по поводу ее сочинения. Костю. Ее бывшего мужа. Вдруг она вспомнила Константина Дмитриевича, с отчетливой ясностью представив себе его лицо, но не такое, каким оно было пятнадцать лет назад, а то, которое она увидела совсем недавно. Ухоженное, немного постаревшее. Но не убитое горем, даже не опечаленное. В нем не чувствовалась тоска, его не мучила ностальгия, радости встречи так же не было, и любви в нем не читалось. Неужели он разлюбил ее? Она ощутила ревность и это неприятно задело Лидию Романовну. “Зачем я совершила эту роковую ошибку? – в который раз спросила она себя, – зачем?!” Она так и не была счастлива. А ведь если бы она осталась с ним, все могло бы быть совсем по-другому.
Происходящее казалось ей глупым розыгрышем или затянувшимся сном. Нет, не может быть такого на самом деле! Разве Александра на нее похожа? Лидия Ромновна тут же вздыхает, вспомнив ее глаза. Она ищет другие доводы убедить себя, что Александра не может быть ее дочерью, и высказывает свои мысли вслух:
– А кто говорил, что я – мать Александры? Уверена, что после меня у него было много молоденьких глупых девиц, у одной из которых появился маленький ребеночек, от которого она захотела просто избавиться, – а он по доброте душевной удочерил девочку и тоже назвал ее Сашей, – от этой мысли ей даже захотелось плакать. – Но где тогда та Саша, матерью которой является она? – она присела на диван и обхватила голову руками, страдая от безысходности. Александра ее дочь, и по-другому нет и быть не может. Стоит ли просто переехать в другой город и обо всем забыть? Но сможет ли она так же спокойно спать, зная, что где-то у нее есть дочь, которой требуется психологическая помощь, возможно, даже лечение. Раньше она, когда бросала своего мужа, не задумывалась о том, что может принести ей ее решение. Как она могла так жестоко поступить?
Идя на ужин с Константином Дмитриевичем, где они договорились обсудить сложившуюся ситуацию, Лидия Романовна надела свое лучшее платье и легкую куртку, хотя для такой одежды было еще холодно.
В маленьком неуютном кафе витал терпкий запах растворимого кофе. Изредка к какому-нибудь опустевшему столику подходила уборщица и протирала его грязной тряпкой. Ее уже ждали. Константин Дмитриевич сидел за удаленным столиком у окна, рассчитанным, вероятно, для влюбленных парочек.
– Привет, – бросил он ей, и сложив спокойные руки перед собой, молча посмотрел на нее, ожидая ответа.
Это неожиданное приветствие, словно они видятся каждый день и серьезно друг от друга устали было настолько нелепым, что Лидия Романовна растерялась и молча села, не зная, что сказать.
– Я думал, ты поздороваешься, – слегка удивился Константин Дмитриевич.
– Прости. Здравствуй, – она попыталась создать себе вид небрежности.
– Ладно, это не столь важно. Перейдем сразу к делу? Ты, наверно, хочешь знать, почему я здесь. Может быть даже ты уже знаешь ответ на этот вопрос. Я искал тебя. Только, поверь мне, я вовсе не задался целью тебе отомстить. Да и разве ты испугашься моей мести? Ты рассмеешься мне в лицо, как было раньше. И будешь права. Ведь что я могу сделать?
– Ты хочешь унизить меня, напомнив мне о своих прошлых ошибках? Ты забываешь о том, что прошло много времени. Я изменилась.
– Я рад. Но, прошу тебя, не перебивай. Я искал тебя, чтобы сказать, что все еще люблю тебя. Да, предсталяешь, до сих пор. Хотя тебе этого не понять. Ты и ненавидеть-то не умела по-настоящему, разве могу я упрекать тебя в неумении любить?
– Хватит! Прекрати! Знаешь ли ты, как я жила? А что ты знаешь о моих чувствах? Я осознала свою ошибку. Да, я была не права. Но я была молода, глупа и испугалась первой настоящей любви. Я до сих пор об этом жалею. А теперь скажи: разве я не заслуживаю прощения? Давай начнем все заново. Ты увидишь, как я изменилась, – Лидия Романовна не опускала глаз, стараясь дать понять, что свою позицию держит твердо.
– Ко мне в голову приходила эта мысль. Но вчера я обо всем хорошо подумал и решил, что это ни к чему. У меня дочь. Ты не подумала о ней тогда, разве будешь ты думать о ней сейчас? А ведь она, в сущности, еще ребенок. И ты не имела право совершать свою, как ты говоришь, ошибку. Александра сполна отплатила за нее, – он говорил своим ровным раздражающим голосом.
– Ты говоришь, что любишь меня. Но разве может человек быть таким жестоким к тому, кого любит? А Александра привыкнет ко мне. Привыкла же как к учительнице, привыкнет и как к матери, – жалобно произнесла Лидия Романовна.
– О, нет. Ты не знаешь Александру. Она ненавидит свою мать. Видела бы ты ее глаза, когда она узнала, что ее мать бросила ее и ее любимого папу. Я повторяю еще раз: я люблю тебя. Но еще больше я люблю Александру.
– Но зачем ты вообще стал рассказывать ей об этом?
– Рано или поздно она все равно узнает, – Константин Дмитриевич умолчал о том, что Александра стала приставать нему с расспросами лишь после того, как нашла ту злополучную фотографию. И почему он не подумал, что стоит разобрать ее вещи, которые она даже не удосужилась забрать?
– Я прошу тебя только об одном: дай мне шанс все исправить. Ты увидишь, что ничего подобного не повториться, – в глазах Лидии Романовны блестели слезы. Как она раньше не понимала, что всю жизнь любила только его!
– Я сам сначала думал, что это возможно. Но теперь убедился, что был не прав. Значит, с этим все кончено. Не думал, что вопрос решится так быстро.
Он встал и вышел из кафе. Лидия Романовна хотела броситься за ним, но удержалась. Среди сотен страшных и грустных мыслей пришла глупая, зато весьма практичная мысль: “Интересно, счет оплачен?”
Счет был оплачен.
-19-
Марья Сергеевна отказывается класть Женю в клинику. Александра удивлялась: неужели она не любит свою дочь? Как ей объяснить, что этим она ей поможет?
Она опять в доме Жени. В нем все так же пусто, и Женя все так же лежит на свое старом диване. Ее тусклые глаза, полные надежды, посмотрели на Александру. Ее все так же “ломало”, уже пять дней.
– Ты принесла? Я знаю, я вижу, что это так. Так не мучай меня более. Пожулуйста. Ты одна понимаешь, какие муки я терплю.
– Хорошо, ты примешь его. Но ты подумала о том, что будет потом? Круг опять замкнется и тебе из него не выбраться. Я желаю тебе только добра.
– Мы с мамой решили завтра же обратиться к врачу. Но мне нужно дожить до этого дня. Прошу тебя.
– Где сейчас твоя мама?
– На кухне.
– Она мне доверяет!
– Я тоже доверяю тебе. Клянусь, это в последний раз. Так почему ты не веришь мне?
– Я верю тебе. Ладно. Господи, что я делаю?!
Александра достала белый порошок. Ей было страшно и стыдно, но до того жаль Женю, до того она любила ее, что не могла не послушаться, когда она смотрит такими глазами, и просит особенно жалостливо. Если бы можно было сделать так, чтобы они с Женей могли поменяться местами! Пусть лучше ей достанутся все эти мучения, которые пришлось перенести Жене.
– Спасибо, Саша.
Александра вздрогнула. Она наблюдала, как зрачки ее глаз быстро сужались. Через несколько минут ей стало лучше. Она скинула с себя ворох одеял, под которыми лежала и положила голову Александре на плечи.
– Не слишком ли много? – забеспокоилась Александра.
Женя не ответила. Она засыпала. Александра успокоилась и улыбнулась. Наконец-то дорогой ей человек спокойно поспит. Она взяла ее за руку. Рука, не смотря на то, что Жене не было жарко, была холодна как лед. Она внимателно присмотрелась к ней. Кожа посинела.
Александра гнала от себя непрошенную мысль. Ей показалось вдруг, что самой ей тоже стало холодно, что она сейчас упадет в обморок, но она взяла себя в руки. Укрыла ее опять всеми одеялами и принялась будить.
Слава Богу, Женя еще не успела заснуть.
– Не спи, – попросила она ее, – я умоляю тебя, не спи! Ты сможешь сделать для меня это?
– Мне нехорошо, – пожаловалась Женя. – Чтож. Я могу поразговаривать с тобой.
– Вот и умничка. Ты не должна ни о чем спорить. Просто расскажи мне о чем-нибудь. Я принесу тебе кофе.
Александра наделась, что это не то, о чем она подумала.
– Марья Сергеевна, я принесла вам кофе. Можно, я заварю его?
– Конечно, – рассеянно ответила Марья Сергеевна.
Когда она принесла кофе в комнату, Женя полулежала на своем диване. К ним заглянула Марья Сергеевна, ничего подозрительного не обнаружила и ушла опять на кухню. Александра облегченно вздохнула.
– Пей, – сказала она, протягивая кружку,
– Но я не хочу, – запротестовала Женя. Но сил спорить у нее не было и она приняла кружку.
– Я положила твои стихотворения на музыку. Хочешь послушать? – спросила Александра, когда Женя допила свой кофе.
И она достала гитару, которую специально взяла с собой для этой цели. Она играла тихо, едва касаясь тонкими пальцами струн, чтобы у Жени не разболелась голова.
– Это потрясающе! Когда я выберусь из этого омута, мы сможем создать с тобой группу. А пока я буду писать стихи. Знаешь, я хочу, чтобы в нашей группе было много инструментов. Целый оркестр…
Прошел час. Женя опять начала засыпать. Александра потрогала ее пульс. Он был прерывистый.
– О, нет, – пробормотала она и решила, что пора звать Марью Сергеевну. Будь что будет.
Мрья Сергеевна прибежала сразу, потрогала пульс и обратилела внимание на посиневшую и похолодевшую кожу Жени.
– Ты давала ей что-нибудь? Давала или нет?! – она грозно надвигалась на Александру.
– Я… нет.
– Нет?
– Нет!
– Что происходит? – сонным голосом спросила Женя.
– Она приняла опиум, – быстро проговорила Александра.
– Что?! Но ведь я даже не знаю, что делать!
– Если это именно то, что я думаю, то нужно срочно вызвать врача.
– А что ты думаешь? – гневно, раздраженно, и с ужасом в глазах спросила Марья Сергеевна.
– Я думаю, что это отравление.
Марья Сергеевна убежала вызывать врача, а Александра заставляла Женю ходить, тормошила ее, щипала, давала нюхать аммиак, и Женя пока держалась твердо.
Через несколько минут Марья Сергеевна сообщила, что вызов поступил.
Александра посмотрела на часы. Прошло уже два часа с тех пор, как Женя приняла опиум. Она давала принимать рвотное, заставляла Женю пить воду с марганцовкой. Но через полчаса у нее начались судороги. Видно, не весь яд вышел из ее организма во время рвоты.
Когда приехал врач, Женя уже умерла. Она продержалась не так много, четыре с половиной часа. Александра почти не слышла, как проклинала ее и врача, приехавшего так поздно, Марья Сергеевна. В этом отвратителном районе медицина была на низком уровне.
Александра убежала от этого дома, бродила по улицам и плакала, плакала, плакала. Она никогда не ощущала себя более несчастной. Все, ради чего она жила, потеряло смысл. Она вспоминала, как они мечтали вместе создать группу, и как вернулись к этой мечте перед смертью Жени. И самое страшное в этом было то, что виновата не Марья Сергеевна, которая своевременно не пожелала обратиться к врачу, и не врач, который не удосужился поторопиться, хотя вызов был срочным. Виновата она сама. Она дала Жене опиум, не смогла сдержать свою жалость.
Домой она вернулась поздно ночью. Отец поначалу кричал на нее, но она продолжала рыдать, а на следующий день он и сам узнал, что произошло и где была Александра на самом деле. Ему стало стыдно за свою несдержанность, раньше он никогда не кричал на нее.
– Я же говорил тебе, что не стоит туда ходить. Ты сама видишь, чем все это закончилось, – ласково говорил он, гладя ее по голове.
– Что ты в этом понимаешь?! – был ему ответ, и Александра опять выбежала из дома.
На улице она наконец-то купила пачку сигарет и затянулась. Она бросила курить полгода назад, но сейчас было ни к чему заботиться о своем здоровье. Она тонула в том ощущении, которое посещало ее в больнице по ночам. В темноте. Темнота обступала ее, ей хотелось кричать, но она лишь издавала слабые стоны. Ей хотелось вылить свою ненависть на кого-нибудь, но она лишь била себя по щеке. Ее руки сами хлестали ее, с каждым разом ударяя все сильнее, пока не потекла теплая кровь. Александру мучила жажда, и она принялась слизывать текшую красную жидкость. Прохожие в ужасе шарахались от нее, она не замечала их.
Ей стало мало крови, от солоноватого ее привкуса еще больше хотелось пить. Она упала в лужу, и начала черпать из нее воду. Холодная, грязная, серая, она действовала успокаивающе. Александра потеряла сознание.
Очнулась уже утром и почувствовала, как сильно болит ее горло. Она лежала все в той же луже и холод был вокруг и холод был в ней. Лицо сильно болело, глаза заплыли. Она встала и попыталась определить, где находится. Как оказалось, это было нетрудно. Ноги сами принесли ее на привычные места. Здесь она часто гуляла. Александра огляделась и поспешила в нужном направлении прочь от этих мест. Больше всего она боялась, что ощущение и жажда вернутся и застанут ее врасплох. Как она будет жить дальше, она не думала. Потому что для себя уже все решила. И она действительно знала, что делать.
-20-
Александра заболела тяжелой формы ангиной. Когда она вернулась домой, выяснилось, что отец обзвонил уже все больницы (да их всего одна там и есть). Отец громко кричал, пытался выяснить, что с ней произошло, но так ничего и не добился. Да и Александра при всем своем желании не смогла бы ничего сказать. Горло обжигала острая боль, и она то и дело сплевывала слюну, стараясь не глотать.
Но болезнь осложнений не дала, и вскоре пришлось опять выйти в школу. Опухоль с лица спала, и лишь на щеке остался причудливый шрам в виде буквы “Т”.
“Темнота”, – усмехнувшись, подумала Александра, глядя на себя в зеркало.
– Прости меня! Я просила того же у твоего отца, прошу и у тебя. Неужели я мало наказана? Прислушайся к моим словам!
– Ты сама выбрала себе этот путь, – Александра была неумолима. Какое наслаждение получала она в унижении Лидии Романовны!
– Откуда в пятнадцатилетней девочке столько жестокости? Неужели ты не в силах простить меня? – Лидия Романовна не могла сдержать слез.
– Напротив. Простить слишком легко. Прощают только слабые люди, а я не имею права быть слабой. Живи как жила раньше, но переодически вспоминай, что испортила жизнь одному очень славному человеку и его маленькой дочери.
Александра вышла, тихонько прикрыв за собой дверь классной комнаты. Наконец-то справедливость восторжествовала! Но это еще не конец. Она продолжит совершать свою месть.
Школа почти опустела. Уроки уже закончились, и остались лишь несколько учителей. Это было на руку Александре. Найти пустовавший класс и стащить ключи у охранника, когда тот зазевался, не составило особого труда.
Под предлогом, что желает поговорить с Юлей о их отношениях, Александра уговорла ее пойти с ней вместе в класс. А уже там, один на один, они поговорили. Хорошо поговорили. Вот только о чем, этого так никто и не узнал. Голоса заглушало жужжание электрической бритвенной машинки. Но вот итоги разговора были понятны. Юлия больше никогда не осмелиться отрезать у Александры хотя бы прядь волос.
Наташа отступила.
– Ты же говорила, что хотела поговорить со мной! Что… что ты делаешь?
– Ешь! – Александра подвела Наташу к столу, заваленному шоколадом, конфетами и прочими сладостями. Она обернулась назад и убедилась, что дверь заперта на ключ, а сам он надежно запрятан во рту у черепа.
– Я не хочу, – Наташа пока не понимала, что собирается сделать Александра, но та грубо схватила ее за волосы и проворно засунула в рот шоколадку.
– Больше всего на свете ты заботишься о своей фигуре. Представляю, сколько часов тебе предстоит провести в тренажерном зале после сегодняшнего сытного обеда!
Наташа попробовала выплюнуть липкий шоколад, но Александра не позволила ей это сделать. Когда весь шоколад был съеден, на смену ему пришел мармелад, тошнотворый, приторно-сладкий. Наташа ненавидела сладкое, но Александра держала ее мертвой хваткой, заставляя глотать. Она оказалась сильнее. Горло слипалось.
– Пить! – попросила Наташа. – Пожалуйста, дай мне воды. Я больше ни о чем никогда не попрошу тебя. Клянусь, я пальцем тебя не трону.
– Теперь уже, конечно, не тронешь.
И она достала варенье. И маленький складной ножичек.
– Только попробуй не съесть это, – проговорила она, пристаив ножичек к ее горлу. – Только попробуй закричать.
И Наташа принялась есть сладкое клубничное варенье, запрокинув вверх голову и наклонив банку. Варенье капало на ее рубашку, просачивалось за ворот и оставляло на теле липкие следы. Оно стекало по волосам. Наташа уронила банку, упала на пол и ее стошнило.
В этот момент Александра решила, что хватит, и отправилась на поиски Кристины. Не в ее интересах было, если обнаружат Наташу в ее тепершнем состоянии, а рядом ее.
Настал черед Кристины. Она обычно прогуливалась после уроков возле школы со своими подружками-отличницами. Так было и в этот раз. Найти ее не составило труда, и вот они идут и разговаривают, как две закадычные подруги. Кристина объясняет ей, почему она решила подставить ее, красочно описывает, как ненавидит ее. Она не заметила, как ушла довольно далеко от школы, а от дома еще дальше.
– Где мы? – огляделась она. Место было безлюдно.
Александра тоже остановилась.
– Пришел мой черед говорить, – сказала она и схватила Кристину за волосы. Та издала пронзительный визг, но ее голова тут же погрузилась в холодный грязный снег, не успевший еще растаять. Он попал ей в рот и ей пришлось проглотить его. Александра не дала ей набрать в легкие воздуха и опять погрузила голову в колючий снег. Ненависть, светившаяся в ее глазах, не знала границ, но когда она заметила, что Кристина задыхается, остановилась, чтобы самой перевести дух.
– Ты еще отплатишь за это, – отплевываясь, прохрипела Кристина.
– О, нет, – засмеялась Александра и с силой ударила ее по лицу. – Помнишь, как ты ударила меня? – и она продолжала бить еще и еще, череп на шее расплылся в страшной ухмылке, и остановилась она только тогда, когда хлынула горячая кровь.
При виде крови глаза Александры потемнели, зрачки сузились и превратились в щелку. Она пила кровь Кристины, пока та не потерла сознание.
Увидев, что она натворила, Александра помчалась домой, похожая на разъяренную гарпию. Кровь стекала по ее подбородку.
Она не знала, как долго Кристина пролежала и помог ли ей кто-нибудь из прохожих. Скорее всго, вряд ли. Место было безлюдным, да и прохожие не очень доброжелательны. Когда она сама находилась в темноте, к ней никто не подошел. Она пролежала без сознания всю ночь.
Теперь все было сделано. Оставалось только одно.
-21-
Света не было. Была темнота. Не та невыносимая тьма, что порождает самые страшные кошмары, а именно эта всеобщая серость, от чего переносить ее казалось еще более невыносимым.
Александра не стала писать записку. Она не собиралась никого винить, а уж объяснять это казалось ей еще более нелепым, отец и так поймет ее. На минуту ей показалось, что он может не одобрить ее решение, и когда будет уже поздно, так ничего и не поймет. Но она тут же успокоила себя, что все это вздор. Отец слишком любит ее, чтобы не понять. Как она только могла говорить когда-то Жене, что жить необходимо?
И ее пальцы легли на курок. Раздался выстрел, и Александра упала. Закончился ее жизненный путь, так и не начавшись, в маленькой деревне, где домашних животных никто не держит, где строятся заводы, и где люди дышат испорченным ими воздухом. Этот ли район, темнота ли воздействовала на нее, или просто от свалившихся на ее голову несчастий, Александра совершила самоубийство, этого уже не узнать.
Однако история на этом не заканчивается. Константин Дмитриевич не мог сосредоточиться на работе. Он думал только о своей дочке. Как он мог оставить ее одну дома, когда ей так плохо? Он запер ее на ключ, чтобы она опять куда-нибудь не сбежала. Совершенно ясно, что ее избили. И его цель узнать, кто это был. Когда Александра обнаружит, что ее заперли, она очень разозлиться…
И он решил поехать домой. Его могли уволить – да, могли. Он и так был на грани увольнения. Но разве это важно? Безусловно, но не важнее, чем его дочь.
Подъезжая к дому, он ни о чем не подозревал. И лишь только когда, уже входя в дом, услышал выстрел, раздвшийся из комнаты Александры, сердце его защемила непонятная тоска. Он вбежал в ее комнату, распахнул дверь, но было уже поздно. Рядом с Александрой лежал револьвер, его любимый револьвер… Неужели Аександра научилась заряжать револьверы, или он сам оставил его заряженным?
На улице был прекрасный теплый денек, птички пели, встречая весну. И в этот светлый день, в этот прерасный светлый день, Константин Дмитриевич сошел с ума. Он посмотрел на часы и убедился, что уроки в школе еще идут. Он направился туда, и дождавшись перемены, нашел Романа. Он выволок его на улицу.
– Ты должен уходить отсюда, – быстро произнес он.
– Кто вы? – Роман не спешил последовать его совету.
– Не задавай лишних вопросов. Я отец Александры, – раздраженно ответил Константин Дмитриевич.
– Вы приходите и заявляете, что я должен немедленно покинуть школу и требуете не задавать лишних вопросов. Как это понимать? – Роман был не менее раздражен.
Но тут Константин Дмитриевич нагнулся и приблизил свое лицо к лицу Романа. Со стороны казалось, что они обмениваются выжными секретами.
– Я тебя предупредил. Ты еще мне спасибо скажешь. Но если вдруг… осмелюсь предположить… что ты не сделаешь того, о чем я говорю тебе сейчас, я убью тебя. – И в его руке мелькнуло стальное лезвие складного ножа.
Нельзя сказать, что Роман испугался, он не верил в возможность нападения на него, однако предпочел не лезть на рожон, поэтому, круто развернувшись на каблуках, он демонстративно развернулся и пошел прочь от школы. Никто не хватился его впоследствии.
А когда дребезжащий звонок возвестил о начале нового урока, Константин Дмитриевич незаметно даже для самого себя убил охранника из пистолета с глушителем. У него много их было, этих пистолетов. Работа, понимаешь, такая…
Охранник не успел вскрикнуть. Все было прекрасно. Неслышной мышкой Константин Дмитриевич ходил по школе, и там, где он прошел, оставался керосиновый след. Когда керосин кончился, он вышел из здания, быстрым движением зажег спичку и кинул ее в окно. С минуту наблюдал, как пламя распространяется по зданию с пугающей скоростью, услышал звук пожарной сирены, но когда кто-либо уже успел сообразить, что случилось, он уже был далеко.
ЭПИЛОГ
Сидя, а вернее лежа в маленькой палате, если можно было так назвать эту убогую комнату, в больнице для душевнобольных, Константин Дмитриевич тихонько напевал песню, что сочинили Женя и Александра. Этих двух людей, чья жизнь была связана между собой столько времени, смогла разъеденить только смерть.
Он поджег школу, потому что знал, что она во многом виновата в смерти Александры. Он это понял по отдельным отрывочным рассказам дочери. Там же, как он надеялся, сгорела ее мать, которая тоже принесла немало страданий Александре.
“Зато теперь ей не так жарко в аду”, – усмехнулся он. За Женю, увы, мстить было некому.
Романа он спас, потому что знал, что дочь его любила и не простила бы такого. А он на все готов ради нее.
И теперь он в “палате для особо опасных”, а попросту “буйных”. У него нет даже окна. Хотя зачем ему окно? Он и так довольно насмотрелся на этот ничтожный серый мир, в котором умерла его любимая Александра.
Но за окном продолжали петь птицы, снег уже везде растаял, только кое-где лежали небольшие сугробы. И кому-то мир вовсе не казался таким ужасным. Более того, кто-то даже любил его…
|
|
| Борис ПОЛЯКОВ |
2006-12-18 |
14 |
4.67 |
3 |
| |
|
| |
Борис ПОЛЯКОВ (Хабаровск)
КУШАТЬ ХОЧЕТСЯ!
Единственный способ отделать¬ся
от искушения - уступить ему.
Оскар Уайлд
"Портрет Дориана Грея"
Раньше Светлана была очень толстой - никак не меньше ста деся¬ти килограммов при росте метр семьдесят. Как она ни старалась уме¬рить свой аппетит, у неё ничего не получалось. А ещё привычка есть на ночь. Она не могла уснуть до тех пор, пока не съест что-нибудь сытное, например, несколько бутербродов с колбасой. Даже снотворное не помогало.
Светлана испробовала тысячу разных диет, но каждую из них она бросала на второй день - кушать очень хотелось.
Как она страдала от своей чрезмерной полноты! Нет, не физичес¬ки. Чувствовала она себя прекрасно - никакой одышки, никаких болей в сердце. Её моральные мучения были намного страшнее любых физичес¬ких мук: она завидовала чёрной завистью своим более стройным сверст¬ницам, потому что те имели успех у парней, могли позволить себе лю¬бой наряд, какой захотят. Как известно, одежду на полных шьют безо¬бразную, да и ту попробуй, отыщи.
Теперь всё изменилось. Её вес составляет сейчас всего пятьде¬сят три килограмма. Невероятно! - воскликните вы. Так и есть.
Фортуна улыбнулась Светлане, когда она встретила Виктора. Па¬рень, только что пришедший с армии, увидев девушку на каком-то празд¬нике в местном клубе, втюрился в неё по уши. Его поразили именно её округлые формы. Не буду вдаваться во фрейдистские дебри, скажу лишь, что Светлана оказалась девушкой его мечты. Знакомство на вечере быс¬тро переросло в более близкие отношения, а месяца через два сыграли свадьбу. Светлана вряд ли любила Виктора, но она была рада любому парню, обратившему на неё внимание.
Как и бывает в подобных случаях, через год у них родился заме¬чательный крепкий малыш, которого назвали Павликом в честь деда Светланы. Вот тогда и произошла чудесная метаморфоза.
Роды были очень сложные, молодая мамаша потеряла много крови. Врачи прописали ей усиленное питание, красное вино и какие-то желе¬зосодержащие препараты. Но, выписавшись из больницы, Светлана обна¬ружила, что, родив, потеряла не меньше двадцати пяти килограммов. Это ей настолько понравилось, что она, усугубляя свою анемию, не только не стала выполнять предписания врачей, но и вообще почти пе¬рестала есть. Её рацион был настолько ничтожен, что килограммы ис¬чезали практически на глазах. И откуда только она нашла в себе та¬кую силу воли! Раньше она не могла обходиться без еды ни дня, а те¬перь, истощаясь со скоростью концлагерного заключённого, за сутки могла съесть лишь яблоко да тарелку квашеной капусты. И ещё может быть кефир или чай без сахара. И никакого хлеба! Ничего мясного, ни¬чего сладкого. Ей было плевать на появившиеся голодные обмороки, плевать на недовольство мужа, который был влюблён в неё именно за полноту, плевать, что ребёнок, вскармливаемый грудью, не получал должного питания. Главное - что она худела.
Очень скоро, даже когда вес её составлял меньше нормы, Светлана стала буквально одержима идеей глобального похудения. Она, так и не излечив послеродовой анемии, перестала заботиться не только о своём питании, но и о питании своей семьи. Муж, придя с работы домой, об¬наруживал пустые кастрюли и стерильный холодильник. Он, конечно, зака¬тывал Светлане скандалы, но всё было бестолку, поэтому ему приходилось брать деньги и идти в общественную столовую, где, рискуя зара¬ботать язву желудка, он ел несвежие борщи и непрожаренные котлеты. По дороге домой он покупал Павлику соки, фруктовые пюре и йогурты. Так они и стали жить.
Идея фикс Светланы со временем лишь усугублялась. Например, придя утром на работу, она первым делом бежала в медпункт, чтобы взвеситься. И если, не дай Бог, она обнаруживала, что поправилась на триста граммов, это ввергало её в жуткое уныние, и депрессия про¬ходила только тогда, когда эти триста граммов исчезали. А ещё луч¬ше, если исчезало граммов пятьсот.
Виктор грозился развестись с одержимой женой, обещал добиться лишения её материнских прав, но Светлане было на-пле-вать. Парень всё-таки любил её, поэтому угрозы оставались пустыми.
Когда Павлик подрос настолько, что уже мог питаться взрослой пищей, Виктор стал отвозить его к бабушкам на всю неделю, забирая домой лишь на выходные, когда у главы семейства было время для того, чтобы сварить какую-нибудь похлёбку.
Светлана тем временем превратилась в сюрреалистичное существо: синие круги под глазами, бледная болезненного вида кожа, выпирающие скулы, ключицы и прочие кости... Как она была счастлива видеть себя такой в зеркале!
Павлик, в отличие от истощённой мамаши и исхудавшего отца, вид имел вполне упитанный - спасибо бабушкам. В свои три года он был несколько крупнее сверстников и крепче физически. Несмотря ни на что, он очень скучал по родителям и всегда с нетерпением ждал конца недели, чтобы обнять маму, чтобы покататься на шее любимого папы, чтобы повозиться в углу детской с ворохом игрушек. Он уже привык к "голодным" выходным, так как знал, что будни вернут его в кулинарное изобилие. Но, как ни обожали его бабки, родителей никто заменить не мог. Мама Света и папа Витя являлись для Павлика абсолютными ав¬торитетами.
Пятница. Вечер. Виктор недавно привёз сына от бабы Веры. На следующей неделе баба Надя будет умиляться внуком, а пока - долго¬жданные выходные. По дороге домой Виктор зашёл в магазин, купил бу¬лочки к завтраку - себе и сыну - и творог с фруктами - Павлику на ужин. Он знал, что от жены не дождёшься ни ужина, ни, тем более, завтрака. Усталость рабочей недели сваливала с ног, поэтому Виктор решил, что готовка какого-нибудь супчика или каши подождёт до зав¬тра. У него совершенно вылетело из головы, что следует прикупить запасы продовольствия для этого самого супчика, так как кухонная мебель была наполнена лишь посудой да дохлыми тараканами. Продуктов в доме не было.
Вечер провели как обычно: Павлик ползал по паласу с многочис¬ленными машинками, собирал и разбирал конструктор "Лего", Виктор, уткнувшись в телевизор, смотрел всё подряд, пытаясь унять злость на супругу, которая то и дело подбегала к зеркалу, чтобы ещё раз удо¬стовериться, не слишком ли велики её бёдра.
Ужин. Павлик съел свой творог и направился смотреть "Спокойной ночи, малыши" перед сном. Виктор, как обычно, обошёлся пустым чаем и крепкой сигаретой. Светлана вообще не заходила на кухню. Она ры¬лась в платяном шкафу, перебирая старые вещи, чтобы в очередной раз отдать портнихе на переделку что-нибудь из своего прежнего гардеро¬ба.
Спать легли рано, сразу после программы "Время". Павлик уже со¬пел в своей кроватке, обняв плюшевую обезьянку.
Родители лежали молча, каждый думая о своём. Они уже давно не разговаривали. Не о чем. Так, перекинутся иногда необходимыми фраза¬ми:
- Ты за квартиру заплатила?
- Да. С этого месяца опять газ подорожал.
- Задолбали!
И всё на этом. Ругаться Виктор устал, убеждать и уговаривать - тоже. Семья значилась лишь в документах.
- Свет, а, Свет, - прервал тишину Виктор.
- Чего тебе? - раздражённо сказала Светлана, оторванная от ка¬ких-то своих дум.
- А может сегодня... - прошептал Виктор, проведя рукой по не¬когда пышной груди.
Светлана дёрнулась, отстранив его ласки.
- Нет. У меня голова болит.
Виктор буркнул что-то нечленораздельное и отвернулся к стене, поняв, что реанимировать прежние отношения не удастся. Через нес¬колько минут он уже спал - сказалась усталость целой недели.
А вот Светлане не спалось. Какое-то знакомое беспокойство одо¬левало её, мешая расслабиться и уснуть. Светлана порылась в памяти, извлекая оттуда образцы ощущений. Она даже усмехнулась, распознав в этом беспокойстве обычный... голод.
"Давненько ты меня не навещал, - мысленно говорила она невиди¬мому собеседнику. - Ну, ничего, не в первый же раз".
Светлана повернулась на другой бок и попыталась сосредоточить¬ся на цифрах, возникающих в воображении. Лучший способ уснуть - ма¬нипуляции с числами. Посчитайте звёзды, несуществующих баранов, на¬рисуйте в сознании цифры от нуля до бесконечности - и не заметите, как уснёте. Но приём почему-то не работал. Желудок урчал, требуя пищи, не давая успокоиться мозгу.
Светлана уже отвыкла от таких мучительных позывов что-нибудь проглотить. Безусловно, голод её преследовал всегда, не оставляя ни на минуту, но тот голод она научилась игнорировать. Теперь всё было иначе. Казалось, что прежнее чувство усилилось в десятки раз и пе¬рекочевало из желудка прямиком в оба полушария головного мозга, от¬куда оно кричало требовательно и безапелляционно: "Кушать хочется!" Светлана убеждала этот голос заткнуться, но сегодня он ни на шутку разошёлся.
"Всё равно я не буду есть!" - думала Светлана, проглатывая оче¬редную порцию обильно выделяемой слюны.
Что ж, раз уснуть не удаётся, нужно чем-нибудь заняться, чтобы отвлечься. Светлана встала, накинула на острые плечи халат и пошла на кухню. "Может посуду помыть?" Но грязной посуды не было, ракови¬на сияла белизной. Да и откуда ей взяться? Выпив чай, Виктор помыл чашки за собой и за Павликом.
"Ладно, тогда почитаю".
Светлана достала детектив из книжного шкафа и, вернувшись на кухню, попыталась углубиться в чтение, сев за обеденный стол. Но слова никак не хотели складываться в предложения. Голова была за¬бита лишь мыслями о еде. Светлана пыталась сосредоточиться, даже стала читать вслух, но прочитанные абзацы улетучивались из книги прямо в воздух, не оседая на извилинах. Она читала о каких-то бан¬дитских разборках, а воображение рисовало ей картину пикника на природе: дымящийся мангал, скатерть-самобранка на траве, заваленная всевозможными яствами и винами. Тьфу!
Она отшвырнула книгу на край стола и, решительно встав, подо¬шла к холодильнику.
"Не открывай его! Не смей!" - приказывала она себе, но руки, вопреки рассудку, уже тянулись к белой двери. "Так, что тут у нас?"
Холодильник сиял стерильной чистотой. Кроме начатого пол-литрового пакета кефира в нём ничего не было. Светлана схватила тря¬сущимися руками пакет и извлекла его на свет божий, захлопнув окон¬чательно опустевший холодильник.
"Не будет никакого вреда, если я выпью перед сном стаканчик кефира", - решила она для себя и отпила прямо из пакета добрую поло¬вину его содержимого. Отдышавшись, успокоив учащённое от переизбыт¬ка нервного напряжения сердцебиение, она повторила затяжной глоток. Теперь пакет был пуст. Что ж, хорошо, но... мало. Полтора стакана обезжиренного кефира не могли утолить яму голода, копаемую уже три года. Аппетит лишь усилился. Нервы вновь заставили сердце биться быстрее обычного. О каком сне могла быть речь?! Хотелось кушать. Нужно срочно что-нибудь съесть!
Светлана вновь открыла дверцу холодильника и исследовала каж¬дый кубический сантиметр его объёма, в надежде, что при первом ос¬мотре она что-нибудь пропустила. Ничего. Пусто. А жаль.
Кухонные шкафы? Светлана тщательно исследовала и их. Никаких съестных припасов! Нет даже горсточки муки. Только сода и лавровый лист - не очень съедобный перечень. Уныние обрушилось на изголодав¬шуюся женщину.
"Брось эту слабость! - мысленно кричала она на себя. - Ты спра¬влялась с голодом столько времени, неужели не сможешь справиться и сегодня?!"
"Нет, не смогу", - отвечала она себе.
"Прекрати сейчас же! Хочешь опять стать необъятной коровой? Хочешь вновь одеваться в бесформенные балахоны? Подумай о фигуре!"
"Плевать на фигуру! Кушать хочется-а-а!" - Светлана почти выла, изнемогая от голода.
И тут её взгляд упал на забытую при обыске хлебницу.
"Ура!" - возликовала она. Под прозрачным пластиком крышки на неё глядели две аппетитного вида булочки, обсыпанные сахаром. "Вот это удача!" - радовалась Светлана, выкинув из головы мысль, что сдо¬ба предназначалась мужикам на завтрак. Она извлекла булочки из хлеб¬ницы и жадно, как голодное животное, впилась зубами в одну из них. Через минуту, запитые водой из под крана, оба изделия покоились на дне желудка, а Светлана рассеянно смотрела на кухонный стол, на ко¬тором не осталось даже крошек.
"Неужели я слопала обе булочки так быстро? - думала она. - На¬до же! Только чувство насыщения почему-то не наступило. В чём же дело?"
И действительно, даже, несмотря на съеденную сдобу, желудок тре¬бовал ещё и ещё, как будто хотел насытиться до отвала хотя бы раз в жизни.
"Ну уж нет! Хватит жрать! - возмущалась Светлана про себя. - Пора спать."
Жрать, собственно говоря, уже было нечего, но и уснуть она не смогла. Светлана вновь ворочалась в постели с боку на бок, взбешён¬ная кулинарными фантазиями, рождаемыми её мозгом. Свинина на рёб¬рышках, картофельное пюре с подливом и котлетой, жареная кета с хрустящей корочкой - все эти картины возникали перед глазами нас¬только реалистично, что желудок вопил от возмущения.
В какой-то момент Светлана даже взглянула на мужа глазами хищ¬ницы - настолько она обезумела от голода. Но Виктор явно не вызывал аппетита в глазах супруги - слишком тощ, к тому же весьма силён. А вот Павлик...
"Чёрт! Что за дурацкие мысли возникают в голове! - ругала себя Светлана, вновь выскочив из постели. - Как ты могла такое подумать? Павлик - твой сын!" - Она долго ещё костерила свою безумную плото¬ядную мысль, зайдя на кухню.
"Что же делать? Так кушать хочется! - Светлана даже заплакала от бессильной злобы на саму себя. - Может покурить? Говорят, что та¬бак отбивает аппетит. Попробую".
Она достала крепкую сигарету из пачки, которую муж держал на холодильнике. Вонючая "Прима", но ничего лучше нет, Виктор курит именно такие. Чиркнув спичкой, она неуклюже подкурила сигарету и сразу же закашлялась, наполнив лёгкие едким дымом. Слезы выступили из глаз, тошнота подкатила к горлу, голова закружилась, но голод ни¬куда не исчез. Напротив, он стал ещё острее.
Светлана затушила сигарету в пепельнице и, не отдавая отчёта в своих действиях, пошла в детскую.
"Что я делаю? - опомнилась она на пороге комнаты Павлика. - Я всего лишь хочу посмотреть на своего сына", - убеждала она сама се¬бя.
Светлана тихонько приоткрыла дверь детской и бесшумно вошла в неё, дрожа мелкой дрожью. В её глазах горел безумный огонь - голод.
Павлик мирно посапывал в обнимку с плюшевой обезьянкой, осве¬щённый мягким светом ночника.
"Спи, моё солнышко, - шептала Светлана, приближаясь к кроватке сына. - Мама только поцелует тебя и пойдёт спать".
Вторая сущность женщины, более агрессивная, твердила иное: "Ку¬шать хочется! Кушать хочется! Какие аппетитные румяные щёчки! Какой прелестный пухленький подбородок! Какой вкусненький курносый носик! М-м-м!"
"Прекрати! Не смей так думать!" - говорила сущность, являющаяся матерью.
Но вторая, безумная, половина как будто не слышала: "Губки такие розовые и влажные - так и хочется целовать! Он такой вкуснень¬кий!"
"Замолчи! Убирайся из комнаты!"
"Кушать хочется! Кушать хочется!"
Внутренняя борьба продолжалась, и ни одна из сторон не хотела сдаваться.
Ничего не подозревающий Павлик сладко спал, видел прекрасные цветные сны, а обезумевшая мать, как готическое привидение нависла над кроваткой.
"Кушать хочется! Кушать хочется!"
Ещё никогда Светлана не испытывала такого безумного голода, ко¬торый отключает сознание и здравый смысл, который ест её изнутри, который творит с ней что-то нереальное, что-то сюрреалистичное.
Она неотрывно глядела на сына, но уже ничего не соображала. Одна лишь мысль пульсировала в её голове: "Кушать хочется!" Слюна, переполняя рот, текла по подбородку и капала на цветное одеяло Пав¬лика. Она глядела на сына, но видела лишь аппетитный сочный кусок мяса. Как она хотела есть! Безумно хотела...
И она наелась. Наконец-то она наелась досыта.
2002 г.
|
|
| Koval |
2006-06-01 |
13 |
4.33 |
3 |
| |
|
| |
Всем, жалующимся на плохую
жизнь, посвящается.
«РЫСЬ»
Я был хорошим гинекологом. У меня была замечательная жена и прекрасный сын. Всё в моей жизни шло как нельзя лучше. Я зарабатывал достаточно денег, чтобы моя семья ни в чём не нуждалась. Намечался мой перевод в престижную клинику для состоятельных пациентов. Я почти накопил на неплохую иномарку, и уже потихоньку подбирал машину. Достраивал домик на небольшом участке у реки. Но случилось то, что заставило меня перестать воспринимать действительность как раньше. Потерять всё. То, что превратило мою жизнь в ад.
Вот уже второй год я вижу один и тот же сон, и каждый раз не могу изменить его конец. Я то вязну в болоте, то не могу двигать ногами или кричать. Причины моей беспомощности разные, а конец всегда один и тот же. И просыпаюсь изо дня в день я с одной и той же мыслью: «Я должен её найти и убить, тогда всё будет по-другому»
Но сегодняшний день начался не так как предыдущие. Сегодня мне не надо никуда идти, потому что она здесь. Я сижу на кровати и не знаю, что делать дальше. Вроде бы вот она цель, к которой я так долго стремился, но достиг я её не сам. Не знаю, что сказать. Ноги стали как вата; хочу встать, но не могу. Снова падаю на кровать, закрываю лицо руками. Сознание отчаянно ищет чем заполнить образовавшийся в голове вакуум, и вот перед глазами начинают мелькать вехи всей моей жизни, в которой всё давалось как-то легко и играючи, как будто кто-то вёл меня вверх по лестнице и не давал оступиться.
Мои родители дали нам с сестрой всё, что могли и даже больше. Я никогда не мог их упрекнуть, что игрушки у меня хуже, чем у других, одет я не так хорошо, как мои одноклассники. Я их редко о чём-то просил, но если я это делал, то они мне почти никогда не отказывали.
-Магнитофон как у Сашки - конечно купим.
-Видик - ничего, займём, но будет у тебя видик.
-Мотоцикл - ну как же парень в деревне без мотоцикла.
Каждое лето мы ездили в лучшие места для отдыха нашей необъятной родины.
-Серёжа, Лена! Ну что, куда рванём этим летом? Где мы ещё не были?
-Пап, на море не хочу. Там всё одинаково каждый раз. Давай, в какое нибудь другое место поедем.
-Давайте на Байкал! Вот где настоящая красота!
И мы ехали. И потом моё школьное сочинение на тему: «Как я провёл лето» вызывало у всех зависть, потому что учительница всегда зачитывала лучшие сочинения вслух, и моё никогда не пропускала.
Родители, хоть и прожили всю жизнь в деревне, не считая их учёбы в городе, воспитали нас так, как воспитывает своего ребёнка не каждый городской интеллигент с тугим кошельком. Музыкальная школа, спортивные секции, театры, музеи. Мы ни в чём не чувствовали себя обделёнными.
Не скажу, что отец-преподаватель ПТУ, или мать-инструктор отдела культуры, много зарабатывали. Зарплата как у всех. Плюс своё хозяйство. Но если они себе в чём-то отказывали, то на нас не экономили.
-Сын! Ну, квартиру снимать в городе мы с мамой не потянем, но общагу тебе я пробью.
И отец пробивал. Колол поросёнка, бросал его в багажник, ехал и пробивал.
-Не рано свадьбу то? Может сперва доучишься? А жить вы, где будете? Снимать? Ты окончательно решил? Ну хорошо, всё сделаем как надо. Не волнуйся сынок, свадьба будет не хуже, чем у других.
И свадьба была не хуже; стол на сто человек ломился. Была и мебель, и телевизор с холодильником, и свежие деревенские продукты еженедельно загружались натруженными отцовскими руками в закрома нашей молодой семьи.
-Денег мало осталось? Сынок, у нас тоже сейчас туго с деньгами. Ленку надо в город на учёбу отправлять. Ну ничего, займём. Потом картошку сдадим, поросёнка. Отдадим как нибудь.
-Наталья заболела! А кто с Данилкой будет сидеть, ты же работаешь? А тёща у родителей в Волгограде. Не волнуйся, Серёж, возьму отпуск за свой счёт, приеду. Всё будет нормально.
Как они сейчас?... Я запретил им приходить ко мне. Мать за этот год постарела лет на десять. Отец совсем седой, стал сильно хромать, не спит по полночи. Да, я был жесток с ними. Но мне на самом деле не хотелось никого видеть. Тем более ничьей жалости и советов.
Карьера моя как врача провалена. Место давно занято. Если начинать снова, то в какой нибудь районной больничке, где мужчине-гинекологу очень тяжело бороться с предрассудками и стеснением пациенток.
Вообще с моей профессией было связано много споров и сплетен.
-Почему медицинский? У вас ведь в роду никого врачей не было.
-Ну он же с детства птичек раненых домой таскал, котят бездомных. Он на хирурга хочет учиться. Вот и будет у нас в роду свой врач.
-На хирурга-это хорошо, серьёзная профессия. Только им сейчас платят мало. Если только в платную больницу устроится.
С медицинским я определился за два года до окончания школы. Я выписывал специализированные журналы, Учился на заочных подготовительных курсах в мединституте. К концу школы я мог бы заменить учителя химии или биологии, так как видел, что знаю больше чем они. Я стремился стать хорошим врачом, который всё будет знать и уметь. Я с детства с благоговением смотрел на людей в белых халатах. Мне они казались полубогами. Заболел - врач вылечит, сломал ногу - врач правильно её срастит. Да, поступая в медицинский, я всем говорил, что буду хирургом. Но уже тогда в сознании блуждала мысль, приблизится к тайне деторождения, быть той первой ступенькой для новой жизни. Потом причины несколько изменились, но со специальностью я определился на втором курсе окончательно. Родители просто развели руками.
Отец был в шоке, мать краснела. Но отговаривать меня не стали; знали, что если я решил, то не отступлю. «Доброжелатели» говорили, что у меня с девушками, наверное, проблемы; раз пошёл в гинекологи.
- Не нащупался, наверное, или вообще импотент. - так, или в том же духе говорили многие, но только не девушки, которые меня знали. Никаких проблем у меня с ними не было. Наоборот, было много девчонок, желающих оказаться в моей постели. И я не разочаровывал их. Слухи обо мне шли не только по нашему общежитию, но и по остальным, и к концу второго курса я уже отказывал некоторым, чтобы поучить или выспаться. Основной же причиной в выборе моей профессии стала власть. Да, мне не хватало власти над женщиной, и я стремился её получить. Ведь, придя ко мне на приём, женщина полностью в моей власти. Она должна отвечать на любой, даже очень нескромный вопрос. Ложась на кресло, они становятся беспомощными, и мне их даже жалко. И здесь я царь и бог. И только я знаю, как решить их проблемы и помочь. И я горжусь этим. Но никогда я не переступил черту врачебной этики и приличия. Наверное, есть несколько случаев с очень красивыми девушками, но и там приём и осмотр длился, может быть, немного дольше обычного. Одна моя пациентка - женщина без комплексов сказала однажды, что чувствует огромную разницу между женщиной и мужчиной гинекологом. Что мужчина делает всё аккуратней и нежнее. И она никогда уже не пойдёт к врачу-женщине после моих рук. Так моя популярность росла, отзывы были прекрасные. Меня из районной больницы перевели в родильный дом с хорошей репутацией. Было там и платное отделение, где богатые мужья и подарки дарили царские и деньги давали немалые.
-Чтобы всё нормально было. Ты уж доктор посмотри. Мы ведь мужики всегда договоримся, - И руку с конвертом в карман моего халата. Я никогда не отказывался. Не возьму я, он их всё равно кому-нибудь сунет: заведующей, акушерке, анестезиологу. Для него это обязанность перед женой. Он потом ей будет говорить, что денег дал врачу, чтобы он тебе особое внимание уделил, и ты нормально родила. То есть он выполнил свой долг до конца. Были, конечно, и неприятные моменты, когда муж кричал, что он заплатил, а жену всю изрезали. Или почему не сказали, что ребёнок - урод. Я научился общаться с отцами и роженицами в таких случаях. Когда ситуация выходила из-под контроля, я предоставлял чек из аптеки на ту сумму, которую мне давали за «нормальные роды», якобы за лекарства на реабилитацию мамы и ребёнка. Если денег было много, то отдавал сдачу. И ко мне никаких претензий, наоборот, заботливый врач избавил от лишних хлопот папашу, и деньги остаются у меня. Правда, приходилось отстёгивать фармацевтам в аптеке за чек, но ситуация того стоила.
В основном же мне везло. Мои показатели были очень хорошими: большой процент родивших сами, все кесарева без осложнений, травм ребёнка и матери по вине врача за мной не числилось. Меня стали рекомендовать подругам, просить, чтобы именно я принимал роды. Директор престижной клиники предложил мне место врача в их отделении с последующим повышением до заведующего. Нужно было только подождать, пока закончится переоборудование клиники и уйдёт на пенсию старый главврач. Я был очень доволен собой. Еще ни один мой однокашник не добился таких высот. Только жена дома постоянно упрекала в том, что я мало бываю с ней и с ребёнком. Что только работой и живу, а о них забыл. Я обещал ей, что скоро всё будет по-другому. Ещё годик, и нормальный рабочий день с выходными и праздниками без ночных дежурств. Тогда я смогу помогать ей и чаще быть рядом.
Нет, Наташка у меня умница. Дома всегда порядок. Над сыном трясётся. Тыл у меня крепкий, и можно смело заниматься карьерой. Что бы жена ни говорила, я знаю, что она меня любит и ждёт. Что она у меня самая лучшая.
Познакомились мы с ней на перекрёстке. Я тогда сдал экзамены за четвёртый курс, и с другом мы отмечали это дело. Идём по улице весёлые, счастливые, ищем себе подруг на вечер. Тут они. Две молоденькие девушки с задорными улыбками. Естественно мы в атаку. Но уже после десяти минут общения с ними желание пригласить их к себе в общагу пропало. Я плохо помню лицо второй девушки, хотя она тоже ничего, но от Натальи я просто не мог отвести глаз. От неё шла какая то чистота и невинность. Я с трудом подбирал слова, стараясь не оттолкнуть её чем-нибудь вульгарным. Мы весь вечер смеялись, я рассказывал анекдоты, снабжая их пантомимой, они всё гадали, где мы учимся, так как мы упорно молчали, боясь их реакции на нашу будущую профессию. Время пролетело незаметно. Мы проводили их до дома. И только отойдя от подъезда метров на двести, я вспомнил, что забыл спросить телефон, и договорится о новой встрече. Я бегом вернулся, но их уже не было. Всю ночь я прокручивал в памяти каждый момент этого вечера. Утром не находил себе места, хотелось снова её увидеть, услышать голос, смех. Я уже было собрался идти и караулить у её подъезда, но к счастью вспомнил, что парень, который учится в моей группе, живёт в этом доме. Я позвонил ему и был на седьмом небе, когда после моего описания он сказал, что знает их, и даже дал телефон Натальи. Через день у меня был День Рождения, и я пригласил Наталью и её подружку в кафе, не предупредив о своём празднике. Я думал, что девчонки не придут, скорее всего у таких есть свои парни и они не будут размениваться на двух студентов-медиков. Но они пришли. Девчонки были крайне удивлены тем, как мы их нашли. Я рассказал им правду. Они немного засмущались, но я превратил всё в шутку и разрядил обстановку. При дневном свете Наталья показалась мне ещё прекраснее. Она разозлилась, что я не сказал им о своём Дне Рождения, и пообещала позже сделать подарок. Вечер удался. Мы шутили, заставили работников кафе выключить ради нас свет, чтобы задуть свечки на торте, который привезла моя мама, а я припёр его в кафе. В этот вечер мы уже разделились, и я провожал Наталью один. Через неделю я понял, что по уши влюбился. Через два месяца я решился и сделал ей предложение. В феврале мы поженились. Её родители разменяли своё жильё и мы поселились в уютной однокомнатной квартирке. Прожив четыре года вдвоём, и устав от просьб родителей о внуках, мы решили рожать. Ребёнок был запланированный, мы оба пролечились от всяких мелких болячек. Беременность прошла без осложнений. И, конечно, роды у жены я принимал сам. Мальчик был крупный - четыре двести. Я до конца надеялся, что она родит сама, но мне так и не удалось повернуть неправильно вставившегося сынульку, к тому же ещё и лежащего вверх лицом. В другом случае я бы ещё постарался, но я знал чем это грозит, а ведь это мои жена и ребёнок. На крики Натальи: «Режь меня!» я старался не реагировать, но все же мне пришлось сдаться, и после двенадцати часов мучений в предродовой, я дал команду готовить операционную. И вот из разреза на животе жены я достаю своего сына. Сам перерезаю пуповину, еще раз смотрю на него. Акушерка говорит, что вылитый я, и уносит его чтобы откачать жидкость из горла и помыть. Вскоре я слышу его первый крик. Старательно и как никогда аккуратно делаю шов, чтобы всю оставшуюся жизнь не выслушивать упрёки жены о моих кривых руках. Всё остальное сделают без меня. Я спешу к сыну. Все поздравляют, а я не слышу никого. Вот она моя кровинка, мой сын! У меня на руках он перестаёт кричать и пытается открыть глаза, чтобы взглянуть кто же это с таким знакомым голосом. Но свет режет не привыкшие к нему глаза, и он плачет. Потом, услышав колыбельную, которую пела мне мама, успокаивается и мирно сопит. Пока он был в животе, я часто пел ему эту колыбельную, и теперь под её звуки он притих и даже, как мне показалось, заулыбался. Страшно не хотелось его отпускать, но надо идти. Внизу Наташкины родители уже пять часов не находят себе места. Я им только через окно показывал, что всё нормально. Вышел к ним, сказал, что всё хорошо, но не совсем -пришлось резать. С Натальей всё в прядке, сын здоров. Всплакнули вместе. Позвонили моим родителям, поздравили с внуком. Тесть достал бутылку коньяка, выпили по рюмашке. Я отправил их домой. Всё равно к Наталье можно только завтра, а внука я им показал через окно. Можно было конечно вынести, дать им его подержать, но я перестраховался. Всё-таки мой ребёнок, я даже приревновал немного. Еще насмотрятся и нанянчатся.
Мои тесть и тёща люди на редкость правильные и отзывчивые. Он - бывший военный, полковник в отставке, афганец. Но в нём нет этого солдафонства. Умнейший и воспитанный человек. Конечно, он относился ко мне с некоторым недоверием из-за моей профессии, но сейчас его отношение резко изменилось. Он понял, что в мою работу входит не только «лечить женские болячки», что с моей помощью рождается новая жизнь и его внук. Он, вырастивший двух дочерей, и всю жизнь мечтавший о сыне, когда узнал, что будет мальчик, уже строил планы как он его будет воспитывать, в какую спортивную секцию он пойдёт. Теща всю жизнь промотавшаяся за мужем по гарнизонам, хлебнувшая горькую чашу офицерской жены, сейчас упивалась тем, что они живут на одном месте, в квартире можно менять всё, как тебе нравится, не надо собирать чемоданы для переезда к очередному месту службы, ждать мужа месяцами, а то и годами. В её доме всегда идеальный порядок, кухня блестит, на плите и в холодильнике как минимум четыре блюда на разные вкусы. Правда вот здоровье начало пошаливать, больше по женской части, но ко мне она ни разу не обратилась. Как говорила Наташка: «Просто нужно знать маму. Она прокладки до сих пор от отца прячет, а ты хочешь чтобы она к тебе на кресло легла». Относилась теща ко мне прекрасно, всегда защищала и объясняла Наталье, что моя работа-это адский труд, ведь женщины не рожают с девяти утра до шести вечера, что большинство делает это ночью, поэтому терпи, сама выбрала мужа с такой профессией.
Скорее всего, я их уже не увижу. Все понимают, что в том что случилось виноват скорее господь, чем я, но сидеть рядом с ними и смотреть им в глаза я не смогу. Они, наверное, только привели в чувство Наталью, вернули её к нормальной жизни, тут появлюсь я и заставлю их заново вспомнить этот ужас. Нет, я теперь на всю оставшуюся жизнь волк-одиночка, обречённый на самоистязание. Всё, что у меня осталось это воспоминания, и отдельным колоссом в памяти этот страшный день, эти грибы, будь они прокляты, этот лес. Вхожу в него каждый день, и чувствую как у меня начинает бешено колотиться сердце, как я превращаюсь в хищника, который ищет своего заклятого врага, которого должен разорвать на мелкие кусочки, разбросать по лесу и, может быть тогда, можно будет прилечь и отдохнуть, и подумать как жить дальше.
То, что сделало меня таким случилось прошлой осенью. Я взял с собой в деревню своего уже подросшего сына. Тогда Данилке было четыре года. Ещё в городе я обещал ему, что когда приедем в деревню обязательно пойдём за грибами, и я покажу ему как их искать и где они растут. Он две недели жил только этим. Каждый день напоминал мне, чтобы я поскорее освобождался. Он уже давно подобрал себе одежду для похода в лес. В прихожей, под вешалкой лежала корзинка с маленьким ножичком, которую он приготовил под грибы, и никому не разрешал даже сдвинуть её с места.
-Мама! Это же я под грибы приготовил корзинку! Зачем ты её на крючок повесила, я её оттуда не достану!
-Сынок, я мыла пол и поэтому убрала её, чтобы она не мешала.
-Помыла, вытри насухо и поставь корзинку на место. Придёт папа, скажет: «Поехали за грибами», а я не смогу корзинку достать.
-Папа достанет.
-Нет, я сам всё приготовил, сам и возьму. Поставь на место!
Этот разговор мне передала жена, я смеялся, но в душе в этот момент что-то защемило. Как я всё-таки мало уделяю времени Данилу. Мало бываю с ним, просто разговариваю. Всё сводится к стандартным процедурам правильных родителей. По выходным зоопарк, цирк, аттракционы, барахолка для покупки вещей, которая становится каторгой для меня и сына. Все же остальное время:
«Не трогай! Не лезь! Не мешай! Иди спать!» И прочие ограничения и запреты. Почему думаешь и вспоминаешь об этом не тогда, когда это нужно ребёнку. Тогда я дал себе слово по-другому относится к сыну, стать ему хорошим другом и помощником во всех его начинаниях.
И вот я освободился на целых три дня. Радости сына не было предела. Мы быстренько собрались, напутственные слова матери Данил уже не слышал. Он скакал на месте и кричал: «Мы же опоздаем на автобус, пойдём!». Мы с женой посмеялись и, взяв его за руку, я пошёл на автовокзал. До деревни, где живут мои родители, ехать три часа. Данил крепился около часа, засыпал меня детскими вопросами: «Есть ли в лесу зайцы, едят ли они грибы? Кто ещё живёт в лесу?». Но потом его укачало, и он уснул. Я смотрел на него и представлял каким он должен быть, где учиться, чем интересоваться. Знал бы я тогда кто ещё живёт в лесу…
В деревне у дедушки с бабушкой Данилка не притронулся к разносолам, приготовленным для внука, не дал мне поговорить с родителями, всё тянул меня в лес. Пообещал бабушке принести полную корзину грибов.
-Ты их пожаришь, посолишь, и ещё останется маме показать.
Бабушка умилённо смеялась глядя на внука.
-Ишь какой хвастун! Ещё грибов не набрал, а уже командует что с ними делать.
Данил был неумолим.
-Пап, ну пойдём, а то скоро уже темно будет, и ты скажешь, что завтра пойдём, а завтра ещё что-нибудь придумаешь, и грибы все без нас сорвут.
Я быстро собрался и мы, отбившись от бабушки, которая хотела всучить нам с собой еды на неделю, и всё же взяв, чтобы её не обижать, пару пирожков и помидор, отправились за грибами. От дома родителей до леса около двух километров. Я не стал просить, чтобы отец нас подвёз. Мне хотелось показать сыну те места, где я бегал мальчишкой, где у меня была землянка, овраг, где я сломал ногу. Раньше, когда мы сюда приезжали, он был ещё маленьким и не мог бы всего понять, но теперь я мог рассказать ему о моём детстве. Данил с большим интересом слушал, задавал много вопросов, иногда не верил мне и переспрашивал. Потом всё же сделал заключение.
-Пап, а ты ведь ещё побольше меня безобразничал. Бабушка, наверное, тебя ещё больше, чем меня мама наказывала.
Так, за разговорами, мы быстро дошли до леса. Данил сразу принялся искать грибы. Я понимал, что у деревни все грибы уже давно вырезали, но надеялся, что после дождя вылезли новые. Сын начал разочаровываться; десять минут в лесу, а в корзинке ещё ничего нет. На моё счастье мы нашли лесок в котором росли волнушки, и его радости не было предела. Он аккуратно срезал их и складывал в корзинку. Срезав все, он переложил несколько грибов в моё ведро, сказав: «Чтобы тебе не было перед бабушкой стыдно»
-Теперь нам нужно найти ещё белые грибы и грузди с подосиновиками!
Он выучил названия по книжке о грибах, которую я дал ему дома, и теперь знал какие съедобные, а какие нет.
-Сынок, за белыми грибами надо идти далеко в лес, там кусты и палки, ты через них не перелезешь.
-У тебя на плечах перелезу. Ну один белый грибок найдём и три груздя и пойдём к бабушке. Что я так и не увижу как грузди под листочками растут?
Я сдался. Всё-таки обещания нужно выполнять. Сказал, что найдём белый гриб, значит нужно найти. Я знал место, где раньше всегда росли белые.
Решил; дойдём туда, если там их не будет, то пройдём по осиннику и домой.
Моя любимая полянка меня не подвела. Сын заворожено ходил вокруг огромного белого гриба.
-Пап, может не будем его рвать. Смотри какой он красивый. А когда мы его срежем он будет некрасивый. Вон волнушки уже все в корзинке переломались.
Я убедил его, что на этом месте вырастет новый, ещё красивее, и он аккуратно спилил его своим маленьким ножичком. Грибов было много. Я сам вошёл в азарт «тихой охоты». Забыв о Даниле, я как будто вернулся в детство, когда мы наперегонки с мальчишками набирали ведро грибов. Хитрили, подкладывая траву на дно ведра, чтобы быстрее его наполнить. К действительности меня вернул возглас сына.
-Пап, смотри какая киска!
Я обернулся к нему. Данил довольно далеко отошёл. Между нами было метров двадцать. Он показывал рукой куда то в траву. Я встал, но никого не увидел.
-Пап, а что киска в лесу делает? Грибы кушает?
В моей голове лихорадочно неслись мысли о правдоподобности его находки. Мы довольно далеко от деревни. Домашней кошки здесь быть не может. Скорее всего одичавший кот. Он может быть опасен для ребёнка.
-Данил, не ходи туда!- крикнул я и направился к нему.
Пока я это говорил, сын пошёл в траву и наклонился. Одновременно с этим с дерева вниз ринулось рыжее тело и опустилось на спину Данила, сбив его с ног.
Несколько сотен тысяч раз, прокручивая в памяти этот момент, я не могу вспомнить, сколько я потерял времени осознавая случившееся. Мне всегда казалось, что слишком много. Я слышал рык, слышал треск рвущеёся одежды, понимал, что бегу к сыну, но бегу слишком медленно, ещё не зная, что мне делать. Подсознание само подсказало мне, что нужно кричать, потом рука бросила в рысь ведро. В том, что это рысь, я уже не сомневался. Другая рука вспомнила, что в ней нож и то им нужно делать. Но рысь отскочила, схватила в зубы детёныша и исчезла в кустах. Я бросился к сыну. Он лежал на животе, и с первого взгляда сильных повреждений на нём я не обнаружил. Перевернув его, я понял, что ошибся. Я стал рвать свою рубаху и перевязывать окровавленное тело. Как врач я понимал, что раны очень серьёзные и нужна немедленная операция. Как ошалелый я летел с сыном на руках в деревню, моля бога, чтобы в больнице был хирург. Старался не смотреть на лицо Данила. Даже мне, повидавшему много крови и ран, было не по себе от вида тех лохмотьев, что оставила рысь на теле сына. Мне повезло. Выбежав из леса, я наткнулся на машину. Мужик, увидев окровавленного ребёнка у меня на руках, без слов понёсся в больницу. Данил хрипел. Я понимал, что означают эти хрипы и просил, чтобы мы ехали быстрее. В больнице я крикнул: «Операционную! Быстро!» и, не останавливаясь, побежал туда. Положил Данила на стол, стал срезать с него одежду. Мне показалось, что прошла вечность, прежде чем прибежали врачи. Хирург оттолкнул меня от стола. Я кричал, что тоже врач и помогу. Он сказал, что даст мне по морде, если я не уйду из операционной. Прибежали два каких-то мужика в больничных пижамах, оттащили меня, усадили на кушетку. Я уже не сопротивлялся, вспомнив, как раздражали меня мужья рожениц в предродовой. Мужики о чём-то спрашивали. Я отвечал, до конца не понимая смысл своих слов. Слышал обрывки их разговора, что рысь они в этих местах видели лет двадцать назад. Что они давно ушли отсюда так как химикатами потравили всю мелкую живность, и рысь осталась без добычи. На стене передо мной висели часы, прошло уже полтора часа, а из операционной никаких вестей, только медсестра несколько раз пробежала с пакетами крови. Только сейчас я увидел, что весь в крови, но не смог встать, чтобы пойти помыться. Меня трясло. Я не мог ни на секунду отойти от дверей, за которыми врачи боролись за жизнь Данила. Не знаю сколько прошло времени, так как глядя на часы, я уже не понимал что показывают стрелки и сколько я здесь сижу. Я вздрогнул от звука открывшейся двери операционной. Вышла медсестра. Она плакала. Сделала шаг ко мне, потом резко развернулась и, всхлипывая, пошла по коридору в другую сторону. Я всё понял, но до конца не мог поверить в это. Заскочил в операционную. Данил лежал на столе, закрытый с головой простынею. Хирург курил, глядя в окно. Всё закружилось перед глазами. Очнулся я на кровати в больничной палате от резкого запаха нашатыря. Хирург сидел рядом и что-то бубнил себе под нос о перебитых артериях, сломанных рёбрах, потере крови. Рукой я показал ему, чтобы он уходил. Встал с кровати и пошёл. Не знаю как я оказался у своей детской землянки. Я упал на землю пропитанную детскими воспоминаниями и рыдал. Тогда я и дал клятву найти и убить эту тварь, которая лишила меня самого дорогого на свете.
Потом был кошмар. Слёзы, истерики, обвинения. Развод без меня на суде. Я оставил жене всё. Поселился в лесу в старой избушке егеря. Купил ружьё, кучу капканов и отравы. Собрал всю литературу по охоте на рысь. Но все мои усилия ни на шаг не приблизили меня к моей обидчице. Я даже краем глаза больше не видел её. Жил я на деньги, которые копил на машину. Каждую неделю ездил в город на могилу Данилки. Несколько раз я видел там жену с её родителями, но не мог подойти. Пережидал, когда они уйдут, и только потом шёл разговаривать с сыном. Кроме него я ни с кем больше не разговаривал. Своим родителям я в резкой форме запретил приходить ко мне. А больше никому я и не нужен в этом мире. Живя отшельником и лишая себя всех благ цивилизации, как я ни старался, но всё же стал похож на бомжа. Засаленная борода, неотмывающиеся от въевшейся грязи руки. Об одежде и белье я уже не говорю. Я боялся смотреться в маленькое зеркало, висевшее на дверях избушки. Мной уже начали пугать маленьких детей в деревне.
Но однажды пришла она… Её звали Татьяна. Моя бывшая одноклассница. Она зашла в избушку, молча поставила из сумки на стол кастрюльки, разложила тарелки, салфетки.
- Ешь, браконьер!
Запах из кастрюль сразил меня наповал. Я ведь питался полуфабрикатами да варёной картошкой. Сказав: «Спасибо»- я сал уплетать пищу вкус которой уже забыл. Татьяна с жалостью смотрела на меня. В школе она меня сильно любила. Постоянно оказывала мне знаки внимания. Я получал от неё записки без подписи с признанием в любви, видел, с каким восторгом она слушает мои ответы на уроках. Я же её игнорировал. Она никогда не казалась мне привлекательной. Про таких говорят - мальчишка в юбке. Пацаны в классе смеялись надо мной из-за её особого ко мне отношения, и я чтобы не потерять авторитет решил над ней подшутить. На перемене я пригласил её в кино. Надо было видеть её радость, и какие взгляды она дарила мне весь последний урок. В кино я пришёл с тремя друзьями. Видел, как ей обидно, но Татьяна не подала вида, и просидела молча весь сеанс. А мы шумно обсуждали каждую сцену фильма, отпуская пошлости. После кино мы пошли её провожать. Жила она далеко. Мы проводили её только до моста, хотя за ним самые глухие места. Возвращаясь, мы смеялись над тем какая она глупая и на что надеялась. После этого все намёки с её стороны о любви ко мне прекратились.
Сейчас она конечно изменилась, но можно сказать, что в худшую сторону. Мужеподобное телосложение, крупные черты лица. Последнее время, что я встречал Татьяну в деревне, я ни разу не видел на ней платья. Она всегда была или в военном камуфляже, или в штанах с кофтой. И профессию она себе мужскую выбрала, как её отец - егерем.
- Ну и долго ты ещё собираешься на неё охотиться?- нарушила молчание Татьяна.
- Пока не убью!- сказал я с набитым ртом, чувствуя, что начинаю терять аппетит.
- Она ведь защищала своего ребёнка!
- А моего убила.
- Слушай! Ты ведь здоровый мужик, а занимаешься ерундой. Ты хоть понимаешь, что без обученных собак ты рысь не выследишь, а если и выследишь, то убить её может не каждый опытный промысловик. Скорее всего её и нет уже здесь. Вырастила детёныша и ушла. А ты гоняешься за призраком. Тебе бы бабам помогать детей рожать, да своих растить. Ведь жизнь не кончилась. Смотри, не перестанешь дурить, я ружье изыму. Я ведь как никак егерь. И взносы у тебя не заплачены, и ружьё не зарегистрировано. И вообще это заказник, здесь охотиться запрещено.
- А ты слышала хоть один выстрел?
- Нет, но человек с ружьём в заказнике это уже браконьер. Да и избушка это служебная. Для отдыха сотрудников охотнадзора во время рейдов.
- Я уйду!
- Куда ты уйдёшь? Ты ведь землянку в лесу выкопаешь и сдохнешь здесь, но будешь искать свою рысь. Я тебя ещё со школы знаю, ты ведь упёртый. Поезжай лучше к жене. Поплачете вместе, потом родите себе ещё трёх пацанов и будете жить нормально. Посмотри на своих родителей. Им ещё Ленкиных внуков растить, а они уже еле ходят. Доконал ты их со своей рысью.
- Если меня знаешь, чего тогда на мозги капаешь?
- Да жалко тебя дурака. И на папку с мамкой твоих не могу смотреть. Дошли совсем.
- Не нужна мне ничья жалость. Не ходи сюда больше. Мне и так хреново, а ещё если ворошить, так вообще свихнусь.
- Ладно, поняла. Делай что хочешь. Только скоро приезжают областные егеря. Так что ты пока в лес с ружьём не суйся. Отберут. И мне по шее настучат, что позволяю тебе по заказнику с ружьем гулять.
- Хорошо. Спасибо тебе за ужин. Только больше не надо этого.
- А я ведь тебя сильно любила в школе.
- Я знаю.
- И сейчас люблю.
- Уже не кого любить - сказал я, но Татьяна уже вышла из избушки, оставив на столе всё, что принесла.
После этого разговора прошло два месяца. И вот сегодня утром я лежу на кровати, закрыв глаза ладонями, под которыми текут слёзы. В избушке на табурете сидит Татьяна с ружьём, руки в крови, одежда изодрана, а перед ней лежит рысь. Я почему-то не сомневался, что это именно та рысь, которая сломала мою жизнь.
- Это она.- сказала Татьяна.- Я её давно заметила. Она пришла к нам три года назад раненая. Подлечилась у нас на грязях и осталась. На случку уходит, а детёнышей рожать снова к нам возвращается, вернее возвращалась. Сначала я хотела показать тебе где её логово, но побоялась за тебя. У самой не хватало смелости, да и жалко мне её очень было. Она ведь не виновата, что ты с сыном к её детёнышу подошли. Хотела мужиков попросить её убить, но подумала, что в деревне скажут. Егерь сам просит в заказнике охотиться. Но на тебя такого смотреть не могла. Боялась, что ты её всё же встретишь. Каждый день следила за тобой, пока ты шатался по лесу. Как ты ходишь, ты не только рысь бы спугнул, ты бы и зайца не увидел. Лось и то по лесу тише идёт. Но я всё же боялась, вдруг что с тобой случиться. Я бы потом себе не простила. К тебе страшно подходить, видела в каком ты состоянии, думала, накричишь, прогонишь. Я долго решалась. Вот и сегодня рука дрогнула. Я уж было подумала, что опять не смогу в неё выстрелить, но потом вспомнила тебя. Она бы скоро снова ушла искать самца, потом у неё дети будут, тогда я точно не смогу её убить, а ты ещё полгода будешь по лесу шататься. Вот она- твоя рысь!- и Татьяна, бросив ружьё заплакала.
Я не мог говорить. Знал, что нужно что-то сказать ей, но слов не было. Горло пересохло, по щекам текли слёзы. Я ненавидел себя в этот момент. Жутко хотелось умереть.
- Тебе легче? – всхлипывая спросила Татьяна.- Может быть теперь ты поймешь, что убив её ты бы не избавился от своего чувства вины. Пойми, ты не виноват в смерти сына. Рысь бьёт наверняка. И то, что ты остался жив- это подарок судьбы. Так не бросайся такими подарками- живи! Ведь мой дед, у которого немцы в войну всю семью сожгли, не поехал после того как вернулся с фронта убивать всех немцев. Он снова женился и воспитал ещё троих детей, но никогда не забывал о погибших.
- Я помню.- очнулся я- Он каждую неделю приходил на их могилу. Я тоже к сыну каждую неделю езжу.
- Видишь, значит ещё не всё потеряно, дело за малым- сказала Татьяна с радостью, услышав мою речь.
Прошло полгода. Сегодня я принял первые роды в нашем районном роддоме. Мальчик на редкость крупный и громкоголосый. Его мама в порядке, уже кормит его грудью. Татьяна пришла меня поздравить. На ней было красивое платье, которое уже не могло скрыть растущий живот. Она подарила цветы молодой маме. Мы сели в ординаторской, она достала бутылку вина. Я открыл, налил себе и немного Татьяне.
- Не жалей, по такому случаю по полной!
- Ты сильно не увлекайся, ведь на пятом месяце уже! Моему сыну в таком возрасте вино противопоказано!
- Я только пригублю, Серёж.
А рысь мы похоронили на той грибной поляне, и я слышал, как Татьяна что-то шептала над её могилой.
|
|
| Игорь Курсаков |
2006-06-04 |
13 |
3.25 |
4 |
| |
|
| |
Жильцы многоквартирного дома стали подмечать, что в их подъезде творится что-то неладное. На лестницах слышались странные звуки: потрескивания, как при электрических разрядах, шипение, шелестящий свист. По ночам на двери то одной, то другой квартиры как будто кто-то наваливался снаружи. Косяк трещал, замки стонали. В дверной «глазок» бил яркий мертвенно-бледный свет. Но при этом на площадке никого не было видно. Через несколько минут все прекращалось: свет гас и неведомая сила отступала.
Людей охватил страх. Домашние животные тоже вели себя странно. Кошки старались вырваться из квартиры и убежать. Собаки по вечерам выли и щерились на входные двери, трусливо поджав хвосты.
Вскоре никто из жильцов уже не решался задержаться где-нибудь после работы. Под вечер подъезд словно вымирал. Люди сидели по квартирам, боясь дойти до мусоропровода. Зажиточные укрепляли двери. Бедные вешали в коридоре иконки. Так продолжалось почти полгода.
Весной в одну из квартир должен был вернуться из армии солдат. Отец встретил парня на вокзале. Поезд задержался на несколько часов. Было уже около полуночи. Мужчине очень не хотелось идти по подъезду в такой поздний час. Но не везти же сына, с которым не виделся больше года, ночевать к знакомым? Да и рассказать юноше про «нечто», обосновавшееся в их доме, он не решился: не поверит сын, засмеет.
Когда они вошли в подъезд, лифт был занят. Мужчину прошиб холодный пот: кто бы это мог быть? Уже давно его соседи не решались выходить из квартир в такое время. Лифт спустился на первый этаж. Двери раскрылись.
И тут отец с сыном увидели «это»: полупрозрачную фигуру с неясным контуром. Ужас парализовал движения людей. Нежить шагнула из лифта. Внутри нее, как из-под воды, разгорелся вдруг нестерпимый свет. Расплывчатая фигура сжалась жгутом, который, изогнувшись, вонзился в молодого человека и словно всосался в него.
Юноша вскрикнул и упал. Отец с трудом дотащил его до квартиры. Мать, с порога поняв, что случилось нечто страшное, зарыдала. Вызвали «скорую». Молодого человека увезли в больницу. К утру он умер.
После этого в подъезде воцарилось спокойствие. На некоторое время…
|
|
| Андрей Рик и Павел К. |
2006-06-28 |
13 |
4.33 |
3 |
| |
|
| |
Эта страшная и загадочная история произошла очень давно, так давно, что мы даже точно не помним, когда она произошла. Мы лично были участниками этого ночного ужаса. Мы были тогда слишком молоды, и то, что на нас обрушилось, оставило глубокий отпечаток на всю оставшуюся жизнь каждого из нас. Мы стараемся не вспоминать это, но как только мы встречаемся все вместе, и смотрим, друг на друга, у каждого из нас начинает нервно сосать под ложечкой и на глазах наворачиваются слёзы ужаса, вызванные памятью о той страшной ночи…
***
Они стояли около автобуса, который должен был отвезти их в пансионат, и нервно покуривали кент восьмёрку, придерживая сигареты дрожащими от холода руками. У каждого из них был пакет с разными напитками, приятно позванивающими от ударяющихся друг о друга стеклянных сосудов разных объёмов. Напитки были самые разнообразные, от кефира до медицинского спирта. В кармане у каждого парня лежал презерватив, и только неопытный Саня, никогда не предохранявшийся и не догадывающийся о прямом назначении этой маленькой резиновой штучки, надел его на голову и с грустью посмотрел на товарищей своими маленькими беспристрастными наивными глазенками. Товарищи, похвалив Александра за инициативу, ласково похлопали его по плечу и по-дружески посоветовали не снимать его до конца поездки.
Ребята решили, как следует отметить окончание школы, даже не догадываясь, что для некоторых предстоящая ночь в пансионате станет последней…
Когда все были в сборе, они залезли в автобус и поехали навстречу захватывающим приключениям…
Автобус сразу показался ребятам слишком мрачным. На креслах была обшивка из человеческой кожи, а на окнах тёмные пятна давно запёкшейся крови. Под сидениями валялись кости и черепа. Видимо, с прошлого рейса. На каждом стекле висела бумажка с надписью «покойтесь с миром». Данная обстановка вселяла уют и ощущение радости в сердцах ребят.
Горбатый водитель с деревянной ногой, золотыми зубами и огромном шрамом на лысом затылке, посмотрел на Серёжу и подмигнул ему своим единственным глазом, так как вторым он подмигнуть не мог, ибо он был закрыт чёрной повязкой. Серёжа вспотел и понял, что ему нельзя оставаться с водителем наедине - мало ли что у него на уме. Он показал водителю средний палец, но понял, что совершил ошибку, получив в ответ воздушный поцелуй.
Как только все уселись, и автобус тронулся, Саня стал биться в истерике об стекло и царапать его ногтями.
- Выпустите меня отсюда! – орал Саня, забрызгивая мокрыми соплями стекло и тут же вытирая его лбом – выпустите!
- Стесняюсь я тебя спросить – спокойно обратилась классная руководительница Л.А. к Сашеньке, – это как понимать?
- Мне страшно, я хочу домой! – причитал Саня – спасите!
- Стесняюсь я тебя спросить – снова заговорила руководительница – что тебя пугает?
- Иные! – орал Саня – это всё иные! Они хотят меня инициировать!
- Неправда! – сказал Вася, нервно почесывая болт - это пизд*шь и провокация!
- Ну, что тебе сказать мой друг – сочувственно проговорила Л.А.- Уважаемый Никита, стесняюсь я вас спросить, не затруднит ли вас поднять свой тощий зад с кресла и успокоить Александра!?
- Да пошла ты! – послышалось в ответ…
- Что ты сказал??? – воскликнула Л.А., подпрыгнув на кресле и ударившись головой о коварно неудачно приделанную ручку экстренного торможения.
- Говорю уже иду! – воскликнул Никита, и весело сверкая глазами, направился к Саше.
В руке у Никиты сверкала семиведерная клизма, до краев наполненная валерьянкой, а на лице обосновалась коварная возбужденная ухмылка. . Он зашампурил Саше клизму по самое не балуй и сел на место. Саша моментально притих и мирно уснул. Уже через полчаса едкий запах кала никого не тревожил. Дальше ехали более-менее спокойно, если не считать того, что сбили пару светящихся волков, и, что в течении всего пути за автобусом бежал медвед и громко кричал: «ПРЭВЭД!!!»
Напротив окна Паши М. бежала свора бешенных собак и рвала обшивку автобуса.
-Наверное, они совсем нормальные и наверно они даже не только за мной бегут, - задумчиво проговорил он, поковыривая кривым пальцем в своем шершавом носу.
Как только первые лучи солнца выглянули из-за раннее прячущих солнце туч и коснулись бледного лица Димона, тот забился под кресло и уже там продолжил доедать дохлую ворону. Но так никто и не заметил его вытаращенные красные глаза, свисающие до подбородка клыки, острые уши, грязные ногти и черный, развивающийся плащ.
Когда автобус проезжал мимо кладбища, Юля внимательно смотрела в окно, а потом повернулась к Лиане и Наде.
- Такие дела, – начала говорить она – смотрю я, значит, в окно и вижу: гроб с покойничком летает над крестами! А вдоль дороги мёртвые с косами стоять! И тишина….
- Юль, пить меньше надо – сказал проснувшийся Саня, и тут же радостно засмеялся над своей удачной шуткой.
- О, Саня, словчал! – воскликнул Паша М., и громко захлопал в ладошки – Сань, видишь там труба… Наверное это труба даже не от той печки, из которой твои свежие шутки выходят.
Тем не менее, автобус уезжал все дальше от города и Вася почувствовал, что он забыл сделать дома…
-Я хочу отлить! Лёха, дай мне бутылку! – промолвил он сквозь последние силы сидящему рядом товарищу.
-Удачи! – сказал Леша, протягивая другу пластмассовую емкость из под пива. Нисколько не смущаясь, Василий уютно пристроился за креслом Лианы, вынул то, что обычно вынимают из штанов, засунул это самое в горлышко бутылки и понял, что оно застряло. Невзирая на это, он поддался основному инстинкту и начал заполнять бутылку отнюдь не пивом. Свободное место в бутылке начало постепенно убывать и когда его совсем не осталось, он приложил титанические усилия и с огромным трудом выдернул то, что обычно застревает в бутылках, когда хочешь отлить, забрызгав тем самым, ничего не подозревающего, мирно посапывающего во сне Сашу. Тем не менее, время шло, и, вот уже за очередным кладбищем показался окутанный сиреневым туманом пансионат, на заборе которого мирно висели распятые и выпотрошенные бомжи с отрезанными конечностями и с высунутыми пупырчатыми, бледными языками. Автобус с треском пробил так и не открывшиеся, ржавые ворота пансионата.
***
С огромной радостью, выбежав из автобуса, Саша изрыгнул содержимое своего желудка на росшие прямо из асфальта жемчужно белые ландыши. Далее ребята получали ключи от номеров. Единственное что смущало ребят, так это то, что все ключи были аккуратно вырезаны из человеческих костей. Зайдя в лифт, ребята не удержались и нажали на кнопку с надписью «666». Результат превзошёл все ожидания… ничего не произошло! Ребята вышли из лифта и поняли, что наёбка удалась.
- Неплохо для начала – весело проговорил Стас, нежно поглаживая зад Надюши.
- Всё начинается как хороший фильм ужасов – воскликнул Паша М., задумчиво глядя на мёртвую уборщицу, прибитую гвоздями к потолку.
Войдя в номер, ребята очень удивились – всё вокруг было возбуждающе голубого цвета. Саня сразу почувствовал себя как дома, и удобно устроился на двухместной кровати рядом с Серёжей, поглаживая себе соски. В то время Алёксею было совершенно не до того, что происходило на кровати. Он задумчиво ссал в окно. Наслаждаясь этим увлекательным занятием, он не заметил, как взгляд его упал на странную, одиноко стоящую среди таинственных зарослей кустарника, белую дверь… И Леша шагнул к этой двери, но удар башкой о стекло остановил его. Поскользнувшись на чём то мокром и жёлтом, и повторно испытав свою умную голову на прочность, но уже о деревянный пол, он твёрдо для себя решил, во что бы то ни стало сходить к этому странному строению.
Тем временем веселье было в самом разгаре…
***
Васёк спаивал Никиту и рассказывал весёлые истории, а тот внимательно слушал и обречённо глупо хихикал.
Серёга, случайно попавшимся по руку факелом, отбивался от уже раздевшегося Саши, настойчиво пытавшегося стянуть с него штаны.
Стас с крестом в одной руке и осиновым колом в другой, гонялся за летающим по номеру Димоном и орал: «Изыди на х*й, Сатана!»
Получив очередную пощёчину от отказавшей ему Лианы, Андрюха решил пойти и попытать счастье с прибитой к потолку уборщицей. Её хоть спрашивать не надо - подумал он.
Руслик играл в футбол с засохшим деревом оторванной у бомжа головой, так как настоящий, резиновый мячик, он случайно засунул себе в ноздрю.
Чистоплотный Паша К. самоотверженно принимал ванну, ибо дома у него воды нет второй год… да и ванны тоже.
Паша М. задумчиво созерцал красоту звёздного неба, плавая в бассейне, и мысленно представлял, как могут выглядеть женские половые органы, по рассказам опытных друзей.
- Тут, наверное, даже есть вода – прошептал он, очередной раз прыгнув в бассейн вниз головой.
Ночь спустилась на пансионат «Голубая речка»…
***
Позажигав на дискотеке под похоронный марш, Лёха пошёл к таинственной белой двери, для смелости позвав с собой Васька под предлогом уединиться и чудно провести время... Так как только так удалось его уговорить….
***
-Лех, а когда мы будем… - не успел договорить Вася, как ловкий Леха уже запрыгнул на забор, как гигантский тролль запрыгнул бы на троянского коня, если бы гигантский тролли могли бы запрыгивать на троянских коней.
-Сейчас не время, зай! – ласково отмазался Леша и тут же громко заорал.
Неведомая сила схватила Лёху за ногу. Послышался хруст костей, и Лёха почувствовал, что его ещё недавно полный мочевой пузырь, резко пустеет.
- Васёк, меня что-то вниз тянет!!! - заорал Лёша.
- Правда?
- Да!!! Спаси меня!!!
- Что правда тянет?
- Быстрее!!!
- И что, сильно тянет?
- Да ваще пиз*ец!!! Быстрее!!!
- Держись! – с этими словами Вася быстро побежал от забора, но, вспомнив, что Лёша ему кое-что обещал, тут же вернулся, и со всей силы схватил Лёху за ногу и потянул на себя. Чудище с другой стороны со зверской силой тащило бедного школьника в свои объятия.
- Господи, спаси сына своего! – воскликнул Алексей, обратив взор к небесам. Чудовище схватило Лёху за руку и ещё сильнее потянуло вниз. Но так как, наверное, никакого чудовища не было, Лёха смог спокойно вернуться к Васе. Непонятно от чего без ботинка и весь в поту Леша схватил Васю за щеки и крепко, по-дружески поцеловал его в засос. Вот она какая настоящая мужская дружба! Минут через пятнадцать, оторвавшись от этого, должно быть, приятного занятия, парни все таки вспомнили что находятся рядом с забором и не спеша направились к главному корпусу за подкреплением…
***
Войдя в здание пансионата, парни направились к администратору.
- Разрешите задать вам риторический вопрос – обратился Леха к администратору в розовых очках.
- Конечно, сладенький – ласково улыбнулось существо с бейджиком.
- У вас тут люди не пропада… - не успел договорить он, как взгляд его упал на прибитую к потолку уборщицу…
- А это ты… - с облегчением вздохнул Алексей, на что мертвая уборщица ласково улыбнулась, обнажив гниющие зеленые десна.
***
Войдя в номер и рассказав товарищам свою историю, Леша и Вася были посланы на х*й, но вскоре у отзывчивых друзей появился интерес, и они, вооружившись пустыми бутылками, которых, благо, хватило на всех, причем в каждую руку по три штуки, направились на разборки. Но пошли не все, так как Димон спал под потолком, укутавшись крылом, время от времени посматривая на аппетитную шею Лианы…
***
Парни подошли к злополучному забору, окутанному прочной паутиной, по которой ползало несколько фиолетовых мега-пауков.
- Раааа… Наверное, это даже самые дружелюбные фиолетовые мега-пауки, и, наверное, они хотят со мной подружиться – сказал Паша М., срывая с себя очередной фиолетовый мега-кокон. Покончив с мега-пауками и получив Level Up, ребята поняли, что между ними и таинственной дверью остался только мрачный забор. На забор залезли практически все, но после того как парни заглянули во тьму зазаборья, на прежнем месте остались только два человека…
***
Лёха и Павел К. сидели на заборе и смотрели в то место, где должна была находиться дверь.
- С богом, парни! – воскликнул Стас, отходя от забора и смахивая слезу, – Прощайте…
Ребята на заборе перекрестились, поцеловались и спрыгнули вниз. Те, кто стояли у забора внимательно слушали, что происходит там, в неведомой и таинственной тьме. Андрюха схватился за забор, подтянулся и заглянул за него. Ничего не увидев, он спрыгнул обратно.
- Эй, придурки, вы как там? – крикнул Стас уже из окна пансионата.
- Кажется голоса слышно – тихо произнёс Руслан – слышите?
- Да, очень тихие голоса – так же тихо проговорил Павел М. и сморкнулся в траву…
Тихие голоса за забором прекратились, и ребята увидели вылезающего из-за забора Пашу К., а следом за ним Лёху. Товарищи подошли к ним, и испуганно воскликнули, увидев лица отважных героев. Лица были залиты кровью, и покрыты синяками и ссадинами. На шее у Лёхи были глубокие царапины.
- Стесняюсь вас спросить, что же там произошло? – строго спросил Андрюха, скрестив руки на груди. В то время как Леша приходил в себя, Паша К. рассказал друзьям очень странную историю…
- Спустившись по ту сторону забора, мы почувствовали странный запах…
- Пашок! Мне въеб*ли! – заорал Леха, прислонившись щекой к холодной земле.
Никого не увидев и совсем не испугавшись я в панике начал махать вокруг себя бутылкой и почувствовал как моя бутылка разбилась о лицо невидимого монстра.
- Пашок! Он мне опять въеб*л! Беги! Спаси хоть свою жизнь! – завопил Леха, очередной раз поприветствовав землю щекой.
- Я тебя не брошу, друг! – ответил я сквозь слезы, и ловко перемахнул через забор. Лёхе повезло, как вы видите, он вылез вслед за мной…
***-
Вся оставшуюся ночь парни готовились к ответной атаке монстров, забивая окна и двери пансионата ржавыми гвоздями, которые они позаимствовали у прибитой к потолку уборщицы, которая совершенно не возражала, так как была мертва. Сообразительный Стас подпер дверь номера гробом, в котором мирно посапывал уставший за день Димон. Охваченный безумием Саня, рисовал на стенах непонятные символы собственной кровью. Ночь прошла на удивление мирно, если не считать разорванный на куски и размазанный по стеклу труп Ю.И.
- Интересно, почему именно она, - улыбнувшись, подумал Паша К., пиная ногой ещё теплые останки бедной женщины.
***
Ранним утром, когда солнце ещё не успело полностью осветить территорию пансионата, Павел К. и Павел М. направились на утреннюю пробежку к таинственной двери, вооружившись видеокамерой и парой пустых бутылок. Вот они подошли к забору. Окинув взглядом, ещё вчера так отчаянно защищавших адский забор мега-пауков, и пожелав друг другу быстрой и безболезненной смерти, они забрались на забор. Спустившись по ту сторону, ребята были очень удивлены. Ничего странного и сверхъестественного они не обнаружили. Паша К. нес камеру и без остановки что-то говорил…
- Это адское место, здесь водятся духи. А теперь, мы раскроем тайну загадочной двери. Это, наверное, портал в другой мир. Если вдруг нас не будет в живых, эта плёнка поможет восстановить ход событий прошлой ночи …
***
Парни подходили всё ближе к двери, и мурашки всё сильнее начинали бегать по их коже. Не смотря на свой страх, Паша К. продолжал говорить в камеру, пытаясь придать голосу уверенность, но как он не старался, ни*ера из этого не выходило.
- Вот мы уже совсем близко подошли к двери. Но… Это строение. Это небольшое белое строение типа сельского сортира. Я подхожу всё ближе. Вот уже на двери видно буквы М и Ж. Вот я уже совсем близко…
Паша К. приоткрыл загадочную дверь и, увидев там НЕЧТО, заорал:
- Б*Я! ТУТ Г*ВНО!
Это был последний крик в его жизни, так как высунувшаяся из очка коричневая рука схватила его за горло и утащила вниз…
|
|
| paranoid |
2006-08-04 |
13 |
4.33 |
3 |
| |
|
| |
Дом верёвочной петли
Это жизнь, это стыд
Первозданную песню поёт.
И стучит, и стучит,
Безобразное сердце моё.
Тёмными вечерами в его окнах всегда горел свет, который не могли удержать даже тяжёлые портьеры. Свет сочился через щели, хотя было видно, что скрывался он не только тканью, но и чьей-то рукой, и иногда в этих щелях мелькало чьё-то тёмное тело. Это всё, что можно было видеть с улицы. Портьеры не отодвигались никогда, только порой из-за них выглядывало лицо; чаще всего это происходило когда на улице шёл снег или дождь. Не решаясь открыться окончательно, лицо смотрело сквозь воздушные гардины и отпрядывало каждый раз, когда кто-то из прохожих рассеянно поднимал глаза. Кем был обладатель этой мертвенной бледности мало кто знал. Знали соседи, но никогда о нём не разговаривали. Они только опускали голову вниз и плевали при упоминании об этом странном человеке, и причину такого странного отношения я не знал. Я не знал о нём ничего.
Я жил здесь недавно, только приехал из большого города и теперь тяжело привыкал к отсутствию смога и шумовой загрязнённости. Мне не хватало тяжёлых чёрных труб на утреннем небе, не хватало радужных разводов на асфальте и лёгкие отказывались дышать этой чистотой. Обстоятельства вынудили меня бежать из города, и назад мне уже не вернуться. Этот городок мне был несимпатичен, но не оттого, что был как-то неуютен или недружелюбен, а оттого, что я, вследствие произошедших ранее событий, никак не мог прийти в себя; я чувствовал себя постоянно так, словно на спине лежит каменный блок, которыми мостят мостовые. Он прибивал меня к земле, не давал поднять глаза и заставлял держать руки в карманах. Я не ощущал мира и спокойствия уже в течение многих лет и теперь всё прорвалось наружу каким-то странным состоянием, расстройством, которое никто не смог бы исправить и даже понять. Я презирал всех, я ненавидел всех, включая тех, кто меня любил, и мне хотелось только одиночества.
Несколько дней я вовсе не выходил на улицу, но так прятаться всё время мне было негоже. Подобрав как можно менее кричащую одежду, я накинул наверх серый плащ, на голову – шляпу, и вышел. Соседи, встречаясь со мной, ласково смотрели в глаза и чего-то ждали. Ждали проявления моих благостных чувств, но сейчас было не до них. К моему счастью, на улице людей оказалось немного: шёл дождь и дул чуть ли не штормовой ветер, бросая воду мне в лицо и заливая за шиворот, он глухо бил по дороге и земле, звонко кидался в окна и стучал по жестяным крышам. Разгорячённый дозой гашиша, я не ощущал холода, но зато чувствовал, как по телу стекают струи воды, как промокшая одежда охватывает своими скользко-мерзкими объятьями, душит и не даёт дышать. Уже темнело и по небу быстро проносились тёмные облака. Ветер гнал их безжалостно, так же, как и меня. Сухой запах мокрого асфальта напоминал мне о родине, и мне стало немного легче, к тому же непогода, с которой моему слабому телу пришлось бороться, по крайней мере с ветром, заглушала мрачные мысли в моей голове; достаточно быстро я утомился и присел на бронзовую лавочку. Я промок совсем, с полей шляпы бесконечной струйкой стекала вода и я глубоко дышал.
В этот вечер, мой первый вечер вне дома, я и заметил, что на втором этаже дома, стоящего с самого края скверика, в котором я сидел, из-за отодвинутой шторы светится в темноте своей бледностью лицо. Мгла смешалась с дождём и я не сумел как следует разглядеть этого человека, а он, заметив мой взгляд, тут же исчез. Мягкие движения показали, что это была женщина, однако слишком грузное тело, мелькнувшее в щели штор, как-то неприятно подействовало на меня, и я встав, направился домой. На мгновение мне показалось даже, что это кто-то из города следит за мной, но я списал это ощущение на зарождавшуюся паранойю. Помню, после этой прогулки я сильно простудился, да и чего мне ещё было ждать. Из-за этого я снова оказался один в пустом доме на неделю и только по её прошествии смог снова выйти на улицу.
После болезни, видимо, у меня был страшный вид, так как прохожие смотрели на меня с сочувствием. Я и сам понимал, что очень похудел, осунулся, а языком мог ощущать шершавые впалые губы. Надо думать, что ежедневный вечерний гашиш со стаканом дешёвого вина сделали свое дело тоже. Купив в аптеке таблеток от простуды, я их тут же разжевал и проглотил, а потом решил немного прогуляться - день был очень хорош. Светило нежаркое солнце, молодая зелень дышала и воздух тоже казался цвета только что распустившегося листика. Только теперь я отметил себе, что у природы тоже есть свои прелести. Шедший навстречу старик-крестьянин с приветливой улыбкой приподнял шляпу на голове и я ему кивнул, посмотрев вслед. Он, видимо, был кем-то из соседей, а с ними лучше поддерживать хорошие отношения. Однако на душе от этого стало хорошо, и я почувствовал себя частью чего-то большого, могучего и глобального. Ноги по памяти привели меня на ту вечернюю лавочку. Не я один захотел выползти на улицу в этот день – кругом было много народа, но именно сейчас они не причиняли мне неудобств. Я спокойно сидел, пугая своим видом молодых мам, наблюдал за прохожими, за некоторыми, может, слишком пристально и настойчиво, провожал глазами проезжающие экипажи и машины, и млел на солнце.
Это был второй мой день, когда я появился в городе на улице. Затем снова затишье.
Следующий случай, погнавший меня из дома, произошёл через восемь дней. У меня кончилась волшебная трава, и мне пришлось некоторое время побегать по городку в её поисках. Этот город, конечно, не мой родной Лондон, но при желании и здесь можно было достать всего, чего требовала душа. И тело. Их всегда можно узнать по внешнему виду. У них простые рабочие лица, но одеты они очень хорошо, и умны. В каждом кабаке можно найти такого человека, сидящего отрешённо от общего веселья, пьющего мало и следящего за каждым вошедшим. Они сами находят таких людей, как я. На этот раз мне тоже нужно было всего лишь войти, чтобы через минуту-другую ко мне подсел мужчина, гладко выбритый и в котелке. Только грубые большие руки выдавали в нём плебея. Узнав, какую дозу мне нужно, он обрадовался и сказал, что с собой у него столько нет; предложил встретиться чуть позже. Я, конечно, предложил встретиться на лавочке. Мужчина скривился – видимо это было опасное место для него – некоторое время на лице его боролась алчность и страх, но он согласился. Допив свой чай, я пошёл в уговоренное место, торговец же пошёл в своё логово за обещанной дозой.
Этот день также выдался очень приятным; так же светило солнце, так же дул лёгкий ветер, гоняя песок по дорожкам, и на улице было так же много народа, как и в первый раз. Я понял, почему наркоторговец не хотел приходить сюда.
Моя лавочка была занята и мне пришлось довольствоваться тем, что стать рядом с ней и смотреть на пожилую пару, молча сидящую и наблюдавшую за игрой детей невдалеке. Они ничего не говорили, им, наверно, это уже и ненужно было. Глядя на них, я сам понял, насколько устал от болтовни за последнюю четверть часа и теперь наслаждался одиночеством. Грело солнце и мне было даже приятно следить за этой суетой. Вот прокатила мимо меня молодая беременная мама своё чадо в коляске. Я глянул и мне стало интересно, что она прошла куда-то по своим делам, что она вот-вот скроется за поворотом, что она совсем не обратила внимания на меня, а я на неё обратил; мне очень захотелось узнать, какой у неё размер ноги, какого цвета бельё, что она будет делать сегодня вечером дома и что есть на ужин… Эти мысли меня очень поразили и я быстро стал переводить взгляд с прохожего на прохожего, пытаясь осознать, что все они куда-то спешат, а я просто стою, и никому меня не нужно. Они все скроются с глаз, у всех что-то своё в голове. Может, кто-то сейчас убил в подворотне кого-то и несёт сейчас в кармане полный бумажник, думая, что день удался. А вот тот, с довольным лицом, возможно, только что переспал с женщиной. Я стою и жду наркотики, и я тоже сейчас скроюсь в своём логове, и уйдёт эта парочка к себе в старый проклятый дом, а здесь всё будет по-старому. Эта незамеченность и ненужность меня слегка огорчила, но, подумав, я понял, что вся моя жизнь прошла так, и что так и должно быть.
На конце аллеи показался «мой» человек. Он шёл не спеша, словно прогуливаясь, и я не стал идти ему навстречу. Он подошёл через пару минут, приподнял котелок и спросил, не виделись ли мы сегодня. У него, очевидно, была слабая память на лица. Я ответил, что именно меня ему и нужно найти, и что именно я встретился с ним в кабаке. Я достал деньги и открыто протянул их ему. Тот побледнел, быстро оглянулся, и выхватил их из руки. «Что же вы так, - раздражённо зашептал он, - словно коляску покупаете». Коляска пришлась ему на ум из-за той женщины с ребёнком, которая остановилась у меня за спиной неподалёку, подумалось мне. Но всё было спокойно. Всем было всё равно. «У меня нет с собой того, что я обещал – я ещё вам не доверяю. Полиция тоже часто так поступает. Но вы можете найти то, что нужно, вот в том саквояже», - он кивнул в сторону, и я увидел, что в кустах, недалеко отсюда, стоит саквояж, немного прикрытый от посторонних глаз ветками куста. «Возьмите, всё на месте. Если что-то не так, то вы всегда меня сможете найти там же, где и в первый раз. Теперь же разрешите откланяться.» Он снова приподнял котелок, и уже довольно спешно пошёл прочь. Я тоже не стал медлить: аккуратно и незаметно прошёл за кусты и взял то, что принадлежало мне.
Собираясь уходить прочь, я мельком глянул на второй этаж того самого дома. Шторы тот час же качнулись – кто-то следил за мной и теперь словил мой взгляд. Это обстоятельство меня взволновало и я вспотевшей рукой нащупал в кармане рукоятку самодельного ножа – того самого ножа, который выручал меня в моём большом Лондоне. Достаточно быстро – разве что не бегом – я вернулся домой и ещё некоторое время стоял у окна, глядя через шторы на вход в мой подъезд, готовый в любое мгновение смыть содержимое саквояжа в туалете.
Всё было тихо, и спустя получас я убедился в том, что купил как раз то, что мне нужно было.
В третий раз меня погнал из дома страх.
Придя в себя после первого приёма, я с ужасом увидел, что входная дверь не была закрыта на защёлку. Встревоженный, я как раз не сделал самого главного, что нужно было сделать в первую очередь. Но тщательно всё осмотрев, я убедился, что всё на месте и ничего не тронуто – ко мне никто не заходил. Однако из головы не выходило то окно с тяжёлыми портьерами и теми странными глазами.
Я принял ванну, побрился, немного поел, но каждый шорох за дверью заставлял моё сердце сжиматься и ждать властного стука. Я не хотел так быстро «светиться» перед полицией и этого города. Мне нужно было время для отдыха. А если там, за шторами, как раз тайный агент полиции, то теперь они знают где я живу. Эта мысль меня не радовала. Но не вязалось то, что именно на том месте, куда я пришёл совершенно наобум, меня могли поймать.
Я не мог ни на чём сконцентрироваться, и это меня взбесило. Так или иначе, я не мог так просто продолжить жить здесь. Мне нужно было либо ночью сменить квартиру, либо развеять сои страхи на счёт полицейской засады. Второе, на мой взгляд, казалось легче. И в этот раз я решил пойти к хозяину того дома, который сдавал там квартиры, и хорошо расспросить о людях или человеке, живущем на втором этаже как раз напротив бронзовой резной лавочки.
На первом этаже этого дома находился магазинчик, в котором продавался чай и табак (по крайней мере это всё, что мне запомнилось из всего ассортимента товара), и хозяином этого магазинчика был мужчина лет тридцати пяти, который принял меня достаточно радушно, видимо посчитав за клиента. У него был беспокойный взгляд и взлохмаченные волосы, и я мог бы предположить, что он использует какие-то транквилизаторы, но, конечно, речь зашла не об этом. Узнав, что я пришёл не для того, чтобы снять комнату, хозяин немного погрустнел, но остался таким же приветливым. На мой вопрос, кто занимает комнату на втором этаже «как раз напротив вон той лавочки», мужчина на некоторое время задумался, соображая, что это за комнаты, а потом совсем помрачнел.
- Странно, что вы интересуетесь, - пролепетал он. – Тот, кто там живёт, очень нечасто появляется снаружи. Вы видели его через окно?
Я кивнул. Что-то мне подсказало, что я ошибался в своих подозрениях и о полиции здесь речь не шла.
- Это какой-то странный тип, я его даже не знаю, как правильно назвать. – Хозяин магазина и в самом деле замялся, а глаза, его безумные глаза, устремились куда-то вверх, словно ища поддержки у Всевышнего. – Он очень странный, поверьте мне. Он наверняка из каких-нибудь маньяков. Он спускается вниз часто: просит меня, чтобы я пошёл к ближайшему портному и купил у того ткань, которую просит, причём самую хорошую и дорогую. Он покупает шёлк, кружева и бархат. Причём расплачивается деньгами сразу и без промедления. Иногда он просит купить ему разноцветных ниток и иглы. Я думал, что он тоже портной, или, по крайней мере, хочет стать таким, но он никогда не продавал ничего и не выносил из комнаты платья. А иногда он спускается с большой-большой сумкой и бредёт с ней в ближайший магазин, где продаются детские игрушки. Именно бредёт – он не может идти быстро: его левая нога как-то неловко подгибается и сваливает тело на бок; кроме того у него на спине горб. Он идёт, как ведьма из сказки, распугивая людей… Может ему стоит проще одеваться? Всё то время, как я его видел, он был одет одинаково – в чёрное платье, похожее на монашескую рясу. Это добавляет некого отвращения и чего-то неприятного в его облик. От какой-то болезни на его голове нет ин одного волоса, хотя он ещё не стар… А может он сам стрижётся, хотя я никогда не видел, чтобы он ходил в парикмахерскую, никогда не видел, чтобы парикмахер заходил в его квартиру. Что до сумки, то в ней он приносит домой куклы. Знаете, какие сейчас все дети любят – дюймов десять в высоту, с разными розовощёкими фарфоровыми лицами, в разных нарядах и с разными предметами в руках. Я думаю, что именно для этих кукол он и шьёт одежду. Человеку нечем больше заняться в жизни.
Я, конечно, боюсь предполагать, но люди говорят, по крайней мере я не могу точно знать, откуда они знают, а они утверждают, что один из докторов, который часто к нему заходит, по пьяни в кабаке проболтался, что этого человека… это существо Бог наделил чертами мужчины и женщины. Мне страшно об этом думать и теперь, сказать по чести, мне немного противно находиться в этом доме. Впрочем, Бог милостив и ничего не делает так просто. Если родился такой монстр, значит для чего-то он нужен, что-то он должен сделать в жизни. Мне странно думать, что Господь мог просто так, ради интереса, поглумиться над человеком. Как всякий добрый католик, я не могу такой мысли допустить. Но я вижу, что этот человек странно проживает свою жизнь – вечно со своими куклами, и я могу поделиться с вами своими наблюдениями: я когда-то мельком в открытую дверь видел, что там у него всё уставлено этими куклами – они везде. На полу, на полках… Я видел там ещё что-то большое и странное, но не смог рассмотреть это всё.
Порой, признаюсь, мне становится жалко это существо. Право, скорей бы он исполнил то, за чем сюда пришёл. Мне больно видеть, как он здесь даже не живёт, а мучается. Он очень мало ест и мало двигается, но зато часто я слышу, как он говорит разными голосами у себя в комнате; жаль, слов разобрать сквозь стену нельзя. Вы заметили, что он смотрит часто из своего окна? Так вот, он смотрит наружу только во время дождя или буйного снега. Мне кажется, он боится встретиться глазами с кем-нибудь из нас. Это хуже всего, когда чувствуешь свою ненужность, бессилие, когда видишь, что жизнь проходит, а ты ничего не можешь сделать.
А вообще, я уже видел, что жизнь может делать людей очень странными и наделять их странными желаниями и способностями. Мой двоюродный брат, который тоже обладал некоторое время назад магазинчиком, продавал щётки для сапог, крем; продавал пряжу и готовые плетёные верёвки. Так всё началось очень странно. Он не был женат, как и я, но он отчего-то и не искал себе жену, ему это словно бы не нужно было. Он прочитал в новой книге философа из Германии - Сигизмунда Фрейда, кажется – и сказал мне, что жена может убивать в человеке желание и способность работать, а ему этого не нужно. У него была мечта открыть большой магазин, самый большой в городе, где он мог бы продавать нитки, лески и канаты. Так он стал всё своё время уделять торговле. Днями он просиживал в своём магазине, расхаживал меж стоек и полок, поправлял белые и серые мотки, этикетки, иногда брал в руки – я сам видел, как он поглаживал канаты, распускал их, отпускал до пола и раскачивал; накручивал на руку, я видел, какое удовольствие он от этого получал. Он вскоре мог на глаз определять, сколько футов в мотке верёвки, сколько он весит и из каких волокон она сделана. Он стал в этом деле специалистом.
Потом в жизни его что-то перевернулось, и он женился. Видимо, он решил, что уже достиг того, что хотел и решил распылить свою энергию и на женщину. Женился. Завёл детей. Я часто бывал у него дома, особенно когда подвозили новую партию чая со Шри-Ланки, приносил ребёнку шоколадку. Дома же всё было также подчинено его увлечению. Он мог сидеть часами и говорить о политике, рассказывать о жене и ребёнке, но глаза его по настоящему разгорались только тогда, когда он начинал говорить, что учёные смогли сделать специальные волокна для канатов, которые никогда не рвутся и могут выдержать синего кита, подвешенного за хвост.
К нему в магазинчик однажды заявились люди из порта и сделали заказ на почти милю канат. Они заплатили ему деньги, забрали товар, но при этом научили вязать несколько морских узлов. Так в его увлечении появились компоненты разнообразия. После этого он меня часто звал к себе домой и рассказывал про узлы и для чего они использовались: этот – для связывания двух верёвок; этот – для привязывания к мачтам; этот – сам развязывается при ослаблении верёвки. Он показывал мне, как мастерски и быстро может это делать, и научил меня. Я и сейчас неплохо это умею. Если хотите, покажу когда-нибудь. Так впервые появился какой-то сложный морской узел, поставленный под стекло в специально сбитой по случая рамочки. Затем он уставил и увешал в доме всё подобными рамочками. У него появилась идея создать очень известный и прочный узел, наподобие саморасплетающегося, который бы все оценили. Он использовал разные нахлёсты, комбинации… Не знаю, чем всё закончилось бы, если бы он не научился пиратскому узлу, который использовали на виселицах; сейчас их тоже используют в арабских странах. Петли – стало новым уровнем. Дом Верёвочной Петли – так я в шутку называл его дом теперь. Жена его была доброй женщиной, воспитанной так, как и следовало бы воспитать настоящую леди – безропотной и терпеливой. Она не могла выразить своё недовольство, особенно боялась за здоровье ребёнка, который постоянно натыкался на висящие на стенах силки и петли. Я был частым гостем в их доме, и тоже относился к этом увлечению с долей иронии – хоть что-то у человека есть в жизнь. Однако я не очень удивился, когда однажды зайдя к ним, нашёл всю семью повешенными в этих самых петлях. Было страшно, особенно от неожиданности. Знаете, посиневшие лица, глаза на выкате, со рта капает слюна, на висках синие, почти чёрные вены… Говорят, он сначала повесил жену, потом ребёнка, а потом и сам… Да, там были следы насилия – несколько ваз разбито, всё свалено на полу, кресла сдвинуты со своих мест. У ребёнка были завязаны руки за спиной, жена же, говорят, умерла из-за сломавшейся под весом тела шеи, поэтому руки у неё были свободны.
Так что никогда не знаешь, чем может обернуться самое безобидное увлечение незнакомого человека, если даже о своём двоюродном брате я не мог бы догадаться. А этот тип сверху –он точно извращенец. Он там днями что-то делает, никого не впускает, кроме того доктора, но тот не так часто и сильно пьёт, чтобы рассказать ещё и об обстановке. Не удивлюсь, если сюда когда-нибудь нагрянет полиция и уведёт этого человека как жестокого маньяка. Грустно смотреть на бесцельно проживаемую жизнь.
На этом монолог закончился. Я вспомнил, как первый раз из окна этого человека принял за довольно симпатичную девушку и мне стало мерзко, однако несмотря на всё это, мне очень захотелось увидеть, как он… оно выглядит полностью, во весь рост, так сказать.
Я попрощался, и незаметно проскользнул наверх по широкой тёмной лестнице. Впрочем, хозяин, наверное, заметил меня, но принял за того самого полицейского – кому ещё придёт в голову здесь ходить в такой день и выспрашивать об этом никчёмном существе! Я мягко и осторожно ступал по пышному ковру, протёртому посредине, но мне показалось, что таким шагом я только привлеку лишнее внимание, и я пошёл нормально. В коридоре было полутемно, как и во всех проходных коридорах, но в этом ещё и как-то неуютно и неудобно. «На редкость мерзкий дом… Прямо дом верёвочной петли», - думал я.
Я примерно вычислил, где находится квартира, меня интересовавшая, и остановился перед дверью. По крайней мере дверь была самая обыкновенная. Сбоку от неё стоял большой горшок с землёй, из которого торчало небольшоё деревце, весьма чахлого вида, корявое и с светлыми листьями. Мне так и представилось, как два раза в неделю, где-нибудь ночью, чтобы ничто не видел, открывается дверь, и тёмный сгорбленный человек с лейкой в руках поливает дерево. Стало не по себе от этого.
Я огляделся – никого не было – и присел, припав глазом к замочной скважине. Из-за опущенных штор было темно и почти ничего не видно, но дневной свет было очень тяжело сдержать даже крепкой плотной тканью, и редкие лучи, пробивавшиеся в щели, осветили как раз напротив замочной скважины пятно в несколько дюймов квадратных, не больше портсигара. Это была какая-то бесформенная куча, высотой где-то в пол человеческого роста, возвышающаяся посреди комнаты. Мне показалось, что это была земля. Ещё луч выхватывал ногу куклы, обтянутую в бархатные рейтузы. Это было всё, что я смог увидеть. Конечно, лучший способ подсмотреть – явиться сюда ночью, когда он бодрствует, но из-за таких мыслей мне стало совсем нехорошо: не мог понять, чем он меня так заинтересовал. Я никогда не любил паноптикумы.
Я встал с колен, отряхнул брюки и сделал шаг назад от двери. Мне снова пришла на ум мысль о том, что я делаю сейчас совсем что-то непонятно и аморальное, однако развить её или хотя бы довести до конца мне не удалось: косяк двери застонал и она немного приоткрылась. Я тут же решил, что меня за этим негодным занятием как раз и застали, вследствие чего в голове тут же завертелись шестерёнки и я стал бешено искать правильный ответ на ещё незаданный вопрос; но дверь приоткрылась сама. Никого не было. Может, это было тем самым провидением, может, существо забыло закрыть дверь на ключ, как обычно, а ветер из форточки сделал так, что она отворилась. В любом случае, я замер в нерешительности, и если мгновение назад я хотел исчезнуть отсюда, то теперь мне снова стало интересно, и теперь уже густая темнота, медленно выползавшая из комнаты, влекла, а не пугала. Ещё много мыслей могло бы возникнуть в моём мозгу, если бы я дал им для этого время, но я просто сделал шаг вперёд, уже не думая о последствиях.
Я шагнул вовнутрь. Ничего не произошло, дверь в самом деле открылась сама собой, без посторонней помощи. В нос тут же ударил запах. У каждого жилища есть свой запах – тот запах, который всегда остаётся из детства и вспоминается как одно из самых приятных воспоминания. Здесь же он был слишком странным – ни в одном из домов я такого не чувствовал. Здесь смешался аромат духов и не табачного дыма; в то же время ощущался запах сырой пыли, как перед грозой, и пахло землёй. Я распахнул дверь посильнее и в первую комнату влился глухой красный свет от очень слабой лампочки в коридоре. Я даже проронил некое слово от удивления, а потом отступил от страха. В общем-то ничего необычного: я увидел то, что и ожидалось – много-много кукол. Но не настолько. Среди комнаты была в самом деле насыпана целая гора земли, на которой умелой рукой были закреплены небольшие деревянный и картонные домики, была сделана бумажная дорога, спускавшаяся с самой вершины горы и расползавшаяся во все стороны по полу; она вела в другую комнату. Весь пол тоже был уставлен домиками, и только узкая дорожка была, по которой можно было пройти. Здесь были и деревья, сделанные, собственно, из сухих веток; были зелёные лужайки, видимо из зелёного бархата. Здесь был целый город, страна. И кругом были они – куклы. Все они были одеты в изысканные, как мне показалось, разные платья, все в кружевах, в дорогих шелках, и все замерли каждый при своём деле: кто-то вёл коня под уздцы, кто то целовал даме руку, кто-то потягивался у своего домика. Всё напомнило магазины, в которые ходил с родителями в детстве – так были такие же городки. Отличалось только одни, что и заставило меня отпрянуть назад.
Это замечалось не сразу и не при таком тусклом свете. Все куклы были изуродованы. У одной лицо спилено, видимо напильником, у другой – горб, у третьей – одна нога или три руки. Все до одной. Мужчина, целовавший даме руку, имел челюсть до самой груди, и казалось, что он её кусает. Дама же имела уродливый вырост на боку. И все они были более, чем странными. Вся эта сотня, полтысячи, а может и тысяча кукол была аккуратно им заботливо изуродована. Страшные их лица пусто глядели выколотыми глазами в темноту. И мне стало совсем не по себе, когда я представил, что провожу всё время в этом доме, не появляясь на улице, среди этих чудовищных кукол; что я двигаю их по этому городу, посреди которого возвышается не менее уродлива (сейчас я это заметил0 гора жирного чернозёма; что я разными голосами говорю за этих кукол, делюсь своими бедами, говоря, что на животе вырос очередной нарост, так напоминающий человеческую голову, и слышу в ответ, что кожа с лица совсем уже отслоилась и свисает кровавым мешком. Мне было бы совсем страшно остаться со всем этим царством уродов во тьме. Детский страх, подкреплённый уверенностью в том, что все игрушки по ночам оживают, всколыхнулся и стал очень острым.
Скорее всего мне стало совсем мерещится что-то неладное – я в последнее время слишком много гашиша употреблял – мне показалось, что куклы словно услышали мои шорохи и стали медленно поворачивать свои головы. Страшные оскалы, выжженные глаза, впалые носы – всё это устремилось на меня. Кто-то поднял искалеченную фарфоровую руку и указал на меня пальцем.
Не знаю, что на меня нашло; наверно то же, что находит на ребёнка, когда он машет кулаками во тьму и наносит невидимые удары, переполняемый страхом, перешедшим в агрессию, но я сделал несколько быстрых шагов вперёд и ударил со всей силы по этой земляной горе ногой. Песок брызнул в стекло окна, куклы разлетелись во все стороны, а я бросился вон.
Идя домой, я чувствовал себя очень паршиво. Я вошёл туда, куда не должен был входить, сделал то, чего не должен был делать, и это мне совсем не нравилось. Опять начинался дождь, который ОН так любил. Я видел перед глазами, как его сгорбленное тело склонилось над разрушенной горой, его недоумевающее лицо, когда он смотрит на лежащих вразброс кукол и раздавленные картонный домики. Он так и стоит перед глазами с бронзовым подсвечником в руках, глядя с отчаянием. Наверно, он думает сейчас, что мир достал его даже здесь, несмотря на то, что он изо всех сил старался от него уйти прочь. Может, этот удар по уродливому городу он принял, как удар по своему телу.
У меня в горле стоял ком. Так тоже бывало часто в детстве, когда начинаешь осознавать, что сделал что-то не то, что это очень плохо и лучше бы этого не делать, но гордость не даёт вернуться и извиниться. Дождь опять набирал свою силу, но мне и теперь было всё равно. Даже было лучше, что никто не идёт навстречу и не пытается заглянуть сквозь окна глаз вовнутрь. И так, возвращаясь домой, я понял, что теперь уже не смог бы смотреть в глаза этому кукольнику, что не смог бы теперь просто так увидеть, как он смотрит сквозь шторы окна на это мир именно тогда, когда идёт дождь, когда никто не поднимает к небу, а значит и к его второму этажу, глаз.
Так и произошло. Я больше не ходил к своей бронзовой лавочке. Я стал отдыхать в другом парке и больше уже никогда не слышал об этом странном существе ничего.
|
|
| Альфред Уайт |
2006-01-03 |
12 |
4.00 |
3 |
| |
|
| |
Была ночь, и улицы освещались лишь неоновым светом витрин да лампами дневного света из окон еще не закрывшихся супермаркетов. Я шел и шел, я всегда иду. Не останавливаясь.
Дойду ли я до предела?
Ну и черт с этим пределом.
Я спускался по мягкому склону горы и слышал разрывавшиеся в дали радостные крики людей. Мне пришло в голову, что туда заночевала группа обдолбавшихся чеков, но их там не оказалось, к сожалению.
Когда мне стало видно озеро со всех сторон окруженное деревьями, я не поверил увиденному. Это странно увидеть озеро наполненное кровью или чем там еще красным. В нем трепыхались сотни две счастливых человек, но я был слишком далеко, чтобы разобрать их лица. И я шел. Прорвавшись чрез завесу огромных деревьев я увидел как огромная женщина стоя на вершине смотровой башни воткнула себе в живот нож и не обращая внимания на хлынувшую оттуда кровь достала кусок своей кишки и разорвав ее на две части, одну сунула обратно, а вторую привязала к железному поручню. Все время ее лицо было измождено гримасой боли, но когда она подошла к краю мостика свисавшего с башни над водой и улыбнувшись сделала еще один шаг в пустоту. Через несколько секунд радостный крик этой толстухи огласил все пространство озера и не прекращая орать она упала в воду.
У меня даже не было времени обдумать увиденное. Я просто стоял с открытым ртом и наблюдал за малышами, которые перекидывая оторванную и еще кровоточащую руку убегали от ее хозяина. Хозяин руки уже успел посинеть, но радостно крича продолжал гонятся за обидчиками.
- Немедленно отдайте малышу руку! Ее еще можно пришить! – Прокричал я им вслед не успев понять какую чушь сморозил. А в ответ услышал лишь смех.
Я перевел взгляд и увидел старика скатывающегося с горы колесом, просунув голову между колен. Когда он достиг конца склона из спины у него свисал кусок позвонка.
- Парень, не стой! Можешь мне вправить пару позвонков? – Обратился ко мне старик. Но отвернувшись от него, я так и не произнес не слова.
Черт, черт, черт! Я чуть умом не тронулся от такого обилия… человеческих органов. И я побежал в сторону озера, чтоб окунуться в него с головой в надежде вынырнуть и оказаться на самом обычном водоеме. Я прыгнул в него и открыв глаза я понял, что плыву в непроглядной луже крови. На вкус она отдавала металлическим, отвратительным привкусом от которого меня тут же стошнило, впервые я блевал не высовывая головы оттуда, куда блюю. Всплыв на поверхность я долго откашливался и услышав новую волну смеха раскрыл глаза. Плавал я в своей же луже, так сказать, которая не особенно то и выделялась среди крови. Как оказалось смеялись все надо мной и я почувствовал себя семиклашкой впервые отведавшего вкус спиртного.
- Не волнуйся парень, поблюй еще, может легче станет. – Заржал стоящий прямо передо мной толстяк. У толстяка был голубой правый глаз и перевернутый вокруг своей оси левый который успел покрыться кровяной коркой.
Я чуть не заплакал от охватившей меня беспомощности, сердце сжалось в груди, но не хотело разжиматься, мне было больно. Я не понимал ни из-за чего мне больно, ни почему, просто очень больно.
Толстяк заржал еще громче и обхватив меня за шею своей правой рукой окунул меня в лужу моей блевотни. Может он хочет, чтобы я пришел в себя – спросил я себя под водой. Но что-то он не хотел меня отпускать. Я оттолкнулся от дна и успел вдохнуть воздуха. Раскрыв глаза я посмотрел на небо и оно было уже не синим, как когда я сюда шел, а оранжево-красным и так странно поблескивал этот свет на зеленых листьях деревьев. Потом я перевел взгляд с деревьев на правый глаз толстяка и понял, что это был лишь первый раунд. Снова оказавшись в воде я осознал, что здесь мне искать больше нечего и чем быстрее я отсюда уйду тем меньше буду похож на здесь присутствующих. К величайшему моему сожалению у толстяка были на меня совершенно иные планы и пытаясь оттолкнуться ото дна я безвозмездно открывал рот в ожидании привычной порции кислорода, а вместо этого получал поток отвратительной крови в мои легкие.
Я задыхался или уже задохнулся. Все меньше мыслей меня преследует, все больше чувств. Больше чувств – больше крови, я пил ее и пил, пока не понял, что уже не хочу дышать и возможно я уже мертв.
Словно услышав эти мои мысли толстый отпустил мою шею и я попытался вдохнуть, но видимо мешала засевшая в легких кровь.
- А ты пей малыш, воздух тебе больше не понадобится. – Произнес одноглазый и закатился в очередной волне хохота.
- Жирная тварь! - крикнул я чувствуя перед ним абсолютную беспомощность. – Хренов тебе я буду пить эту дрянь!
Почему бы и нет задумался я и следя за полетом счастливой женщины пружинившей на собственной кишке, решил повторить ее подвиг. Стоя на вершине вышки я смог увидеть всю красоту окружавшего меня мира, красно-оранжевого неба и кровавого озера окутанного зелеными верхушками зеленых деревьев. Я вспорол себе брюхо завизжав от нахлынувшей боли. Я выронил из руки нож и упал на колени видя кровь, черную кровь льющуюся на мои ладони.
-Какого черта я делаю? – Кричал я мучаясь от разрывающей меня боли, я чувствовал пульсацию кровотечения отражавшуюся в моей голове очередным приливом боли.
- Ты получаешь удовольствие малыш! - Улыбнулась женщина, забравшаяся на вершину при помощи все той же кишки. – Давай я тебе помогу! – Она подняла нож и засунула руку в сделанный мною разрез, я завыл как только мог, но она не останавливалась и привязав кусок моей кишки к поручню обвязала второй конец вокруг моей талии.
- Вперед, малыш! На встречу своему счастью.- кричала она мне вслед, летевшему на встречу ветра и поверхности озера. Летя я чувствовал как из мое тело с каждым сантиметром вниз становится легче и легче. Приземлившись спиной …
Скальпель блестел в свете ламп дневного света. Мне так хотелось подравнять себе лицо, что я взял его и не торопясь оторезал себе верхнюю губу, я старался отрезать ее ровно, я ведь ни какой нибудь чертов псих. Когда с губой было покончено я увидел мои резцы, которые будут видеть все. Следом за губой пошла десна, которую пришлось прямо таки отковыривать, все время мешала кровь, и откуда ее столько много? Попеременно сплевывая в раковину кровь я отрывал по кусочку десны от моих челюстей и через несколько часов дело подошло к концу. Я смотрел на себя в зеркало, совершенно нового человека, улыбающегося будущей жизни, мне понравилось то что я сделал, только вот кровь не прекращала идти хотя и текла довольно медленно из-за сигаретных ожогов. Это я видел в фильме, когда пулевую рану прижигают сигаретным ожогом, и ведь действительно действует!
Я закрыл глаза. Открыл. И не увидел я того, что ждал. Кто же я жертва или виновник?
Жертва своего сумасшествия и виновник его появления. Но проделав такую большую работу я осознаю, что сделал ее не зря и возможно мир оценит мои старания. Нужно навестить соседей.
В пол второго утра Фред спокойно спал в своей кровати, пока не услышал разливающийся по дому медленный ровный стук. Как всегда ничего не понимая после такого тягучего сна Фред потряс головой и понял, что стук который стал виновником его пробуждения раздается на первом этаже. Одев тапочки он медленно встал и побрел к двери. Стук не прекращался, а все также продолжал пульсировать в его голове.
- Иду. Кого там еще принесло? – Спросил Фред. Но в ответ услышал лишь стук.
На улице шел дождь, поэтому желание самому открывать дверь и попасть под волну холодных капель невольно затаилось в глубинах подсознания.
- У меня не заперто. – Осторожно произнес Фред.
Стук прекратился. И дверная ручка медленно повернулась. Фред который стоял на лестнице связывающей второй этаж с первым замер в ожидании. Дверь распахнулась и посреди нее стоял мужчина силуэт которого был в виден в свете фонарей стоящих вдоль тротуара. Он был одет в медицинский, промокший насквозь халат. В правой руке был четко виден металлический скальпель блестящий в лучах фонарей. Поначалу Фред спокойно всматривался, пока не разобрал выражения лица гостя.
- Что у Вас с лицом? Вам нужна помощь?
- Тебе нравится мое новое лицо Фред? – Невнятно произнес незнакомец, который ожидающе стоял в дверном проеме.
- Я не понимаю. Кто вы?
Ночной гость сделал несколько шагов по направлению к Фреду, и остановился когда свет падающий из окна осветил правую половину его лица. Фред завижал как девчонка, когда всмотрелся в новые очертания лица своего друга.
Черт, и что же мы будем делать? Спрашиваю я у своей шизофрении, а она мне отвечает, еб те гриль, лови момент мудило. А я думаю, какой момент? Может я окончательно рехнулся или парень в желтом фартучке пидор? Скорее последнее. Черт, помидор.
Что я знаю о шизофрении? А что я знаю о нарколептических припадках? Много, настолько много, что мне просто башню рвет от созерцания гиперболойдного телефона. А что я знаю о крике, столько же сколько и о пидорах. Дерьмо случается. Пидоры тоже. Что плохого мне сделал гиперболоидный телефон? А помидор? Нет, пидоры мне тоже плохого не делали. Во всем виноваты питарды. Ядерные. Которые засовывала себе в задницу Кортни Лав. Черт, а что делать с летающими шарами? Тоже что и с питардами. Но их туда засунуть некому.
Бедный медведь. Жалкое существо целендрического пошиба. Транслирует себе эти песни, и транслирует. Да он же псих! Как он додумался до притяжения? Оно ему в голову само залетело. А все твердили что он механик. Но мы то с вами знали что он жук, самый большой жучара из всех жучар. И красный вдобавок ко всему как помидор. Черт, снова помидоры.
Истина где-то рядом, и пидоры с помидорами в руках тоже.
Нет! Нет! А почему… нет, все же нет, я им так не отдамся.
Шагни ко мне, мой светящийся кругляшочек.
- А почему на тебе трещенки? – Спрашиваю я у светильника.
- Потому что я мертвый.
- А что, на живых светильниках трещен не бывает? – Допытываюсь я.
- Нет, это все медведь.
Снова медведь.
Слава господу богу, что помидоры здесь не причем.
Вот кажется рассвет. Теперь они не доберутся. Но ведь они не вампиры. Так значит и не помидоры.
Большие красные буквы. Размером с дом. Эти чертовы буквы растут и вырисовывается слово ЛСД. Да господи, я нашел тебя. И срал я на все эти помидоры.
|
|
| Johnny Smith |
2006-03-01 |
12 |
4.00 |
3 |
| |
|
| |
Метеорит.
И познаете истину, и истина сделает вас свободными.
Евангелие от Иоанна, 8, 32
- Хорошо, что мы с тобой приехали сюда, а то ещё пару часов дома я бы не выдержал. –
- Опять проблемы? – с пониманием и сочувствием спросила Мелиса.
- Да. – Многозначительный ответ Дэвида не нуждался в дальнейших вопросах.
Мелиса всегда понимала Дэвида, так же как и он её, и в этом не было ничего сверхъестественного, просто ситуации, с которыми они имели дело, могли произойти с каждым подростком. Непонимание между родителем и ребёнком, юношеский максимализм, проблемы в семье и так далее. Это всегда имело своё место в жизни, и будет иметь до тех пор, пока человеческие чувства будут управлять этим миром.
Дэвид и Мелиса лежали на тёплом капоте подержанного «бьюика» и смотрели на ночное небо, усыпанное яркими точками, которые излучали загадку и мистику дальних миров, древних цивилизаций и банальную, но всё же прекрасную романтику, которая так хорошо согревала и успокаивала чувства бунтующего духа.
- И часто ты здесь бываешь? –
- Не так уж чтобы очень... но прихожу, время от времени. Обычно когда мне совсем уж плохо. –
- Тебе сейчас очень плохо? –
- Нет. Когда ты рядом мне намного лучше. -
Они повернулись друг к другу, мягко улыбнулись, и уже через секунду их губы слились в скромный и красивый поцелуй. Лежа под звёздами и Луной, они не осознавали ничего, кроме того, что есть они и это огромное пространство. Ни каких других людей, ни каких забот, ни какого времени, всего этого не было.
Через несколько минут ночное небо разрезала тонкая полоска света. Это было похоже на падающую звезду, но гораздо ближе к Земле и с каждой секундой, она становилась всё больше и ярче. Через пару секунд свет стал настолько ярким, что парочке пришлось закрыть глаза, чтобы белый мрак не ослепил их. И вот светящаяся полоска упала в ста метрах от них в лесок, при этом разразившись мощной вспышкой и взрывом.
- Что это было? – Дэвид спрашивал скорее пустоту, чем Мелису.
- Не знаю. Похоже на метеорит или что-то в этом роде. –
Протянулась небольшая пауза.
- Пойдем, посмотрим? –
- А может лучше сперва сообщить кому-нибудь? –
- Сообщим, но сначала посмотрим. -
- Ну, хорошо. – С некоторой неуверенностью сказала Мелиса, и они быстрым шагом пошли в сторону упавшего объекта.
Когда они пришли на место то увидели тусклую серо-розовую глыбу, походившую на камень, вокруг которого в радиусе пяти метров образовалась воронка. Дэвид и Мелиса спустились в кратер, чтобы рассмотреть метеорит поближе
- Ни чего себе. Ты только посмотри на это. Это же настоящий метеорит, только маленький, очень маленький. –
И, правда, этот камень был размером с велосипедное колесо, если сравнить в диаметре.
Мелиса ничего говорить не стала, она лишь смотрела на глыбу широко открытыми глазами. Дэвид подошёл к метеориту и протянул к нему руку, но голос Мелисы остановил его.
- Дэвид, может не стоит? –
- Да не бойся, это всего лишь каменная глыба, упавшая из холодного, неизученного и бесконечного пространства о котором фантасты пишут свои ужаснейшие истории. – С немалой долей сарказма ответил Дэвид.
Мелису же это, не каким образом не развеселило или же успокоило. Она лишь наблюдала, как Дэвид снова потянулся к метеориту и начал поглаживать невидимую границу вокруг глыбы. Как он притронулся к этому космическому телу и со словами – Странно, но он холодный - повернулся и посмотрел на неё с улыбкой. И как после произнесённых слов от метеорита вырвалось тускло-розовое свечение, ослепившее и поглотившее их в своём загадочном тумане.
«Бьюик» рассекал ночной воздух, ярким светом фар стремясь к своей цели, как воин стремится на поле боя. Дэвид и Мелиса сидели молча, не выражая ни каких эмоций. На радио играла песня Come undone группы Duran Duran время от времени перебиваемая незначительными помехами. Машина ехала всё быстрее и быстрее, не на секунду не сбавляя скорость. Вдалеке показалась фигура, стоящая на обочине. Это был человек, который голосовал, что бы его подвезли. Поворотник машины замигал, и «бьюик» сбавил скорость. Мужчина стоявший у обочины взял лежащие на земле сумки и сделал шаг в сторону подъезжающего к нему автомобиля.
- Наконец-то – подумал Том. – Хотя бы один останавливается. –
Но не тут-то было. Подъехав поближе к мужчине, «бьюик» резко прибавил скорость и сбил его. Тело Тома взметнулось вверх и упало на обочину в непонятной позе. А машина, даже не сбавив скорость, продолжала ехать дальше, как будто ничего не случилось. За окнами салона мелькали деревья, кусты, дорожные знаки, неизменным были лишь Луна и звёзды.
Спустя минут пятнадцать «бьюик» остановился с визгом от колёс около дома, где он привык находиться. Дэвид вышел из машины и пошёл к крыльцу дома, то же самое проделала и Мелиса. Он достал из кармана ключи, и они вошли в дом. Везде было темно, только телевизор излучал то яркие, то тусклые вспышки света. Отец Дэвида сидел в потёртом временем кресле с банкой пива в руках и смотрел как загипнотизированный в ящик. Под его ногами валялись сжатые в лепёшку уже выпитые банки из-под пива, а на лица застыло больное и совсем пустое выражение лица. Это был уже облысевший мужчина с огромным пивным животом, когда-то прошедший войну, после чего немного тронутый рассудком.
- А, это ты сосунок?! – Сказал отец. – А это ещё кто с тобой? –
- Это моя девушка, Мелиса.– Тихим и спокойным, как будто безжизненным тоном ответил Дэвид. –
- И на хера ты привёл с собой эту маленькую шлюшку? –
- Для того чтобы сказать, что мы с Мелисой хотим начать новую жизнь. - Не сразу ответил Дэвид. - Но для этого мы должны исправить некоторые проблемы в этой, что бы потом, нам уже никто не смог помешать. –
- Да? И какие же у тебя проблемы? – Пьяный голос отца говорил о том, что если бы он попытался встать, то не прошёл бы и двух шагов как оказался бы лежащим на полу.
Дэвид ничего, не сказав, пошёл на кухню, а Мелиса осталась стоять на своём месте.
- Ты это куда пошёл сосунок? А ну вернись и отвечай, когда тебя ОТЕЦ спрашивает. – Закричал он.
Дэвид пришёл с кухни и встал на то место, где стоял до ухода.
- Ты хочешь узнать какие у меня проблемы? Хорошо, я отвечу тебе. – Голос Дэвида продолжал быть тихим и спокойным, но на этот раз он был ещё и ледяным, как будто холодный ветер проскользнул в незапертую дверь. – Вы моя проблема и я хочу избавиться от неё! -
От услышанного голоса сына у отца пробежали мурашки по телу, и ему захотелось что-нибудь накинуть на себя. Тем временем Дэвид подошёл сзади кресла и вынул из-за спины кухонный нож.
- Прощай отец! Надеюсь, ты окажешься в лучшем мире. – С этими словами он поцеловал полностью облысевшую голову отца, приставил холодное лезвие к его шее и резким движением перерезал горло.
Кровь хлынула струёй, окрасив тёплую клетчатую рубашку зелёного цвета в тёмно красные тона. Его отец хотел, было задержать кровотечение, но Давид остановил его руки на пол пути к шее. Несколько секунд спустя, он отпустил их. На рубашке образовалось тёмно-красное пятно, которое ползло всё ниже и ниже по мере пребывания крови. Дэвид немного постоял, смотря на белеющий труп отца, и пошёл на второй этаж, в спальню, где должна была находиться его мать, которая любила ходить налево, пока её муж напивался в каком-нибудь пивном баре. Она лежала на кровати с ночной повязкой на глазах. С ней он тоже расправился быстро, но без криков не обошлось. Мелиса тем временем продолжала стоять на своём месте и почти не моргая, смотреть на растекающуюся кровь из перерезанного горла, слушая жалостливые крики матери Дэвида. Когда он вернулся, они вместе без лишних слов или каких-либо эмоций вышли из дома и сели в припаркованный «бьюик». Дэвид повернул ключ зажигания, и автомобиль тронулся с места.
Машина неслась с высокой скоростью по дороге, которая вела в новые места и в новые события. Пожалуй, даже Мелиса и Дэвид не знали куда она ведёт, как и не знали и то, что с ними произойдёт через час, с кем они встретятся, где они будут и будут ли они вообще?! А чёрный «бьюик» всё продолжа ехать, рассекая ярким светом фар тёмную ночь, как будто меч воина разрезает тёмное одеяние своего врага, и ничто для него не было преградой.
|
|
| Игорь Курсаков |
2006-06-04 |
12 |
4.00 |
3 |
| |
|
| |
У одного психиатра был пациент. Он утверждал, что люди живут только днем. Каждый вечер к ним приходят злобные гномы и убивают их. А утром они оживают вновь. Гномы делают так, что люди не помнят о том, что происходит с ними из вечера в вечер. Больной считал, что сам он помнит о гномах, потому что однажды они забыли его заколдовать. И теперь они обязательно его убьют.
Через несколько дней при утреннем обходе пациента обнаружили в палате мертвым. Труп был страшно изуродован. Еще через два дня психиатр не пришел на работу. Он был немолод и одинок. Телефон в его квартире не отвечал. Коллеги забеспокоились. Вызвали милицию. Дверь взломали. Врач был мертв. Он лежал на полу в луже крови. В руке он сжимал диктофон.
Оказалось, что психиатр решил провести эксперимент, чтобы проверить показания погибшего больного. Вот последняя фраза, записанная на пленку: «Половина первого ночи. Я что-то слышу… Боже, какие они уродливые!..» Дальше шли крики.
|
|
| NellBee |
2006-03-21 |
11 |
3.67 |
3 |
|
|
Скрипка и немножко нервно. |
|
|
|
|
| |
Жизнь бывает слишком жестокой. Для неё нет разницы, какой ты. Будь ты хоть самым красивым и знаменитым олигархом с миллиардами долларов на счетах в многочисленных банках. Превратности жизни заденут тебя. От этого не куда не уйти. Даже, если окружающий тебя мир становится лучше и лучше с каж-дым днем, всё равно найдётся какой-нибудь червь, который будет грызть изнут-ри. Такие мы существа Homo sapiens’ы, что всегда требуем от этой стервы чего-то большего. Но она вследствие своего характера не преподносит ничего на блюдечке с голубой каёмочкой. Иногда люди не складывают ручки и продолжа-ют бороться до победного конца на подступах к несокрушимой крепости –– к своей мечте. Другие же, те, которые не обладают такой упёртостью, перестают «биться головой в закрытую дверь» –– как они сами считают. Ну а дальше всё зависит от других чёрточек характера отдельного sapiens’a, которыми наделила его природа.
Героем моего третьего рассказа является очень талантливый человек, кото-рый не смог смериться с неудачей… с каким-то пустяком… но так казалось толь-ко другим…
В его квартирке раздался телефонный звонок, это была организатор кон-церта:
–– Ну что спящая красавица… проснулся… рада, что после пятнадцатого раза я наконец таки дозвонилась…
–– НО…
–– Ничего не хочу слышать!!!!!!!!!!!!!!!!!!! Репетиция уже началась… если ваше превосходительство великий король расстроенной скрипки соблаговолит ото-рвать свою задницу от кровати и очень… слышишь ОЧЕНЬ быстро побежит, то возможно к началу концерта тебе ещё удастся успеть…
Она нервно бросила трубку…
–– Бля… какими же бабы могут суками, если с ними трахнешься пару тройку раз…
К началу концерта он конечно не успел, но это было не самым ужасным…
–– Как же ты, ублюдок такой, мог оставит скрипку дома… Или ты считаешь, что я должна носить её для тебя…
–– Лара я торопился…
–– Ладно инструмент для тебя я пробью... из оркестра уберём скрипача… НО СМОТРИ У МЕНЯ… НЕ ДАЙ БОГ ТЕБЕ ЗАВАЛИТЬ НОМЕР… Блин и как ты выгля-дишь… что я в тебе нашла… просто не понимаю…
Константин обнял отвернувшуюся от него Лару:
–– Как я рад, что ты у меня есть… всё будет хорошо…
–– Всё… иди давай на сцену…
Настал момент, которого Костя ждал все свои 25 лет… Вот он берёт в руки скрипку… подносит смычок… сердце бешено колотится… Наконец он начал иг-рать. Первая же нота оказалась фальшивой, впрочем, как и несколько следую-щих… Костя нервно пытался настроить скрипку, а за кулисами Лара уже просто билась головой о стену… Костя ушёл со сцены так ничего и не сыграв. К нему подошла Лара…
–– Ты… ТЫ…–– цедила она сквозь зубы –– ты всё повалил… Я так на тебя на-деялась. Ведь ты же лучший скрипач города. Я специально пригласила судей высшего уровня…
–– Скрипка расстроена…
–– Плохому танцору всегда что-то мешает… Чтобы я твоей рожи здесь больше не видела…
Весь день Костя бессмысленно прошлялся по городу. Ему уже ничего не хо-телось. По пришествии домой он сразу лег спать. Около месяца о нем ничего не было известно. Лара не могла не беспокоиться… Её мучила совесть, ведь она знала, что Косте было обидно не столько то, что выступление не удалось, сколько то, как Лара отнеслась к этому. Она пыталась ему звонить, отсылать SMS, писать огромные письма с извинениями на мыло. Но ничего не помогало… Тогда Лара решила прийти к нему. Как это было не странно, Костя открыл ей дверь.
–– Ну заходи раз пришла…
Хрупкий мир был восстановлен. Они мило общались, пока Костя не поцело-вал Лару в шею…
–– Давай поиграем…
Не дожидаясь ответа, Костя прижался к её губам и начал медленно снимать с нее одежду. Он привязал Лару к кровати.
–– Подожди…–– Костя взял в руки скрипку и начал играть–– Слышишь как зву-чит?
–– Хотя на конкурсе ничего не получилось, я всегда считала тебя виртуозом.
–– Эта не та скрипка, что на конкурсе… та всё-таки была слишком расстроена. Теперь мне и мой инструмент не нужен… ТЫ…–– улыбнулся он–– ты дорогая разбила мою мечту… я больше никогда не займусь музыкой…–– Костя нежно по-смотрел на скрипку –– Бедная моя девочка пришло время нам расстаться.
Он в последний раз посмотрел на скрипку… вздохнул… и отцепил одну струну. После этого Костя направился к кровати, натягивая всё сильнее струну. Руки начинали истекать кровью. В глазах Лары читался немой испуг, она была не в силах выдавить ни слова. Костя засунул ей в рот кляп и перетянул её руки чуть выше локтя струнами. Затем он взял кусачки. Один за другим изящные пальчики Лары покидали насиженные места кисти. Она стонала от боли, глаза рвались прочь из глазниц, острая боль пронизывала всё тело… Наигравшись с пальчиками, Костя сделал неглубокий надрез на щеке и с помощью струны сни-мал с бедняжки Лары кожу. Через несколько часов от неё остался только набор костей в мешке из мышц. Лара всё еще была в сознании, тогда виртуоз присту-пил к разбору мышц и сухожилий. Она не могла больше терпеть этого. Лара умерла. Играть с трупом было уже не так весело. Костя дождался поздней ночи и вынес на помойку надоевшую игрушку, но скрипка всё ещё была дома, вместе со струнами, которые хозяин позже тщательно промыл и прицепил обратно. Рас-ставания с инструментом не произошло, он, как и прежде лежал на столе. Иногда, когда Косте становилось грустно, он брал в руки скрипку и играл.
|
|
| Андрей Рик |
2006-06-08 |
11 |
3.67 |
3 |
| |
|
| |
- Я дальше не пойду.
- Да мы только в лес вошли! – Макс возмущённо говорил своим хриплым громким голосом. – что ты как баба!?
- Да пошёл ты!
- Не боись, нормально всё будет.
Макс, высокий, с вечно взъерошенными светлыми волосами, тринадцатилетний парень, раздвигая тёмные кусты, искал тропинку, которая была где-то рядом. Вадик – сутулый парень примерно того же возраста, шёл следом. Он осторожно наступал на ломкие палки и хрустящие шишки, чертыхаясь, когда ветки от кустов хлестали его по лицу.
- Аккуратней можно? – возмущённо сказал Вадик, когда очередная ветка ударила его сильнее, чем все предыдущие.
- Можно… ага! Вот и тропинка! Ну и кто из нас Сусанин?
Ребята вышли на тёмную и узкую тропу, по которой можно было идти только друг за другом. Макс смело шагал впереди (или просто умело притворялся, что смело).
Ребята молча шли между высочённых деревьев, напоминающих ухмыляющихся чёрных великанов.
Сначала тропинка вела в более-менее определённом направлении – на запад. Через некоторое время она стала петлять и извиваться не хуже змеи, которой только что отрубили десять сантиметров хвоста. Порой ребятам казалось, что они идут обратно, или вообще ходят кругами. Ночь пугала своими шорохами в кустах, шелестом листьев деревьев, треском веток под кроссовками. Ночь и лес всё глубже и глубже поглощали два юных разума, еще не вполне осознающих, что их ждёт там, в самой глубине.
- Пришли – прошептал Макс и остановился.
Вадик тоже остановился, увидев то, что предстало на их пути. Перед путниками торчали погнувшиеся кресты старого кладбища. Это было не просто мрачное зрелище, это было самое мрачное зрелище из всего, что мальчикам довелось видеть за свою недлинную жизнь. Ночное кладбище! Одно название завораживало. Ребята стояли и не могли оторвать взгляд от этого «мертвого городка». Им очень хотелось развернуться, и побежать обратно через лес. Но в тоже время им хотелось остаться.
- Напомни, зачем мы здесь? – очень тихо задал Вадик вопрос в самое ухо товарищу.
- Мы должны просидеть тут ночь – так же тихо стал отвечать ему Макс - если мы это сделаем, то выиграем пари.
- А на что мы спорили?
- На блок «Парламента» и ящик «Золотой бочки».
- Ты думаешь, это того стоит?
- Я думаю, что стоит.
Ничего больше не говоря, они как по команде перешагнули низкую, в корень проржавевшую ограду, и пошли по кладбищу.
Это было царство смерти. Тихой, спокойной и неподвижной смерти. Те, кто раньше были людьми, мирно лежали в могилах, и спали своим непробудным сном. Макс и Вадик медленно и осторожно шли между пристанищами усопших, и смотрели на надгробия. На них были фотографии некогда живших, а ныне почивших людей. Фотографии были изуродованы временем, некоторые до такой степени, что невозможно было разглядеть лица.
Внимание ребят привлекла почти новая фотография черноволосой девушки. Девушка смотрела как будто в самые глаза и улыбалась.
- Воронцова Марина Дмитриевна – прочитал Вадик. – это не та которую два года назад…
- Ариган замочил – закончил за него фразу Макс.
Какое то время они молча смотрели на улыбающуюся фотографию.
- А за что он её, не знаешь? – Вадик явно не хотел молчать.
- Ну, типа она ему с Вовчиком изменила. Ариган узнал, ночью её в лес привёл, на колени поставил и заставил прощения просить. Ну, она говорит, что не виновата. Ариган ей тогда горло перерезал, а тело в кусты запихал. Даже нормально не спрятал, да что ему, он же обкуренный был.
- А она ему изменяла?
- Нет.
- Откуда ты знаешь?
- Да все теперь знают.
Они ещё какое-то время смотрели на фотографию, потом молча пошли дальше. Оба думали о несправедливой судьбе Воронцовой Марины. Ничто не нарушало тишину кладбища.
- Ну что мы так всю ночь ходить будем? – раздражённо поинтересовался Вадик.
- Давай тут посидим – Макс кивком указал на место под старым деревом.
Он стоял спиной к лесу и не видел то, от чего глаза Вадика расширились.
- Макс….
-Что?
- Макс.. там…
- Что там? – он обернулся, но ничего не увидел – ты чего, обалдел от страха?
- Там ….Макс…между деревьями… сюда идёт…
- Да что там? Мать твою, скажи нормально!
- МАКС!!! ЭТО ОНА!!!!!!! ОНА СЮДА…- Вадик просто визжал.
- Кто? Где? Не вижу!- Макс тупо крутил головой.
- Она плывёт по воздуху…. – голос Вадика опустился до шёпота – плывёт к нам…
|
|
| Егор Гидро |
2009-03-19 |
11 |
3.67 |
3 |
| |
|
| |
Пролог.
1922 год.
-Мария,у меня плохая новость.
Сказала мать сквозь слезы.
-Что случилось?
-Ива...ива...Ивана растерзали волки в лесу.
Мария выбежала из дому.Она бежала и не верила.Еще позавчера но пел ей песни под гитару.Был весел смеялся.Она бежала по лесу к его матери,она не могла поверить или смирится.Она остановилась сил не было бежать, до
соседнего села еще несколько километров.
-Что ты сдесь делаеш?
Знакомый голос,перед ней стоял Иван она не могла ничего сказать.
-Беги домой.
Уставшие ноги ныли,она опомнилась когда уже бежала.Понял что заблудилась она остановилась.Луну закрыли тучи,дождя уже не было.Она увидена голую девушку что лежала.Мария осторожно подошла к ней.
-Что с вами?
-Беги.
Ответила она,то ли шопотом,то ли хрипом.
Что то шло к ним,Мария не понимала человек это или нет.Тварь была похожа на волка но уверено шла на на двух ногах,легкий ветер шевелил ее шесть.Мария бросилась бежать,боль с спине нанесенная когтями.Заставала упасть девушку,мария ощутила адскую боль.Тварь вырывала кишки девушки,мария сознании чуствовала дыхание мясом.Девушка закричала,хруст кости,тварь ела мясо на уже отправной ноге.
Тварь постепенно превращалась в девушку.
-Ты что сдесь лежиш?
-У меня все болит...
-Ничего завтра последняя ночь твоих мучений,и ты станеш такой как я.
-Когда то через этот лес не будут ходит,что ты будем мы тогда делать.
-Ничего,нас убью....
Глава 1
Дождь моросил всю ночь,утро было мрачное.Лето только началось.2003 год...
Даша открыла глаза,оделась,поела,проверила вещи.
-Вот консервы возьми
-Ничего себе, как я их понесу
-Даш ты в поход идеш на неделью,или ты думаеш что вы травку будите есть,или рыбу поймаете?
-Ладно мам,не беспокойся все будет хорошо.
Даша вышла из дома и направилась на место встречи.
Мокро,дождик моросил может никого наверно не будет,ну и погода,подумала Даша.
На остановке она увидела знакомые лица.
-Привет всем
-Да погодка нас не жалует.
Ким сын бизнесмена,одет был в спортивный костюм.Стоял стуча зубами под дождем.Фокс довольно таки необычная личность,Даша поняла это после прошлого лета.Андрей и Теска о чем то говорили.Инесса в нее почти все парни влюблены которые ее знают.Подошел автобус,все сели в конце.
-Жор так куда мы едем?Сказала Инесса смотря на Фокса.
-Я там осенью грибы собирал,природа,людей на ближайшие 10км нет.
-Остановочку пожалуйста!Крикнул Фокс.
Все стояли осматривались, дождь уже лил не на шутку.
-Фокс куда дальше?Сказал Андрей.
-По полю к лесу.
Даша шла и проклинала все,все были мокрые и уставшие.Да с дороги лес казался близко,однако полтора часа пришлось ити.
-Это типа горы?Промовила Инесса глядя вперед.
-Как бы сказать мы сейчас в яру вот поднимаемся вверх и розполагаемся.Сказал Фокс.
Начался подьем.
-А-а крик Иннесы нарушил тишину.
-Что такое?Ким подбежал.
-Меня змея укусила.
Ким схватил умолзающию змею.
-Это уж чего было так орать.
-Ты дебил,я что знаю что это?
Ким достал спирт с рюкзака и протер укус.Инесса скулила.Что надо возвращаться,и она не может ити.Ким взял ее на руки и продолжили путь.Ким не был особо сильным и матерился себе под нос.Тем ни мения,не терял случай и лапал Иннесу.
-Все пришли,думаю хорошее место.Сказал Фокс.
Ким бросил Иннесу на землю и упал тяжело дыша.
Андрей и теска начали ставить палатки.Даша стояла смотря на это,так она давно не смеялась.Палатка не хотела ставится и обрушилась на Теску который залез в нее.Палатка встала и начала бегать.
Инесса которая открыла глаза закричала.
-Это была змея,я умераю у меня гальцинации пошли.
Андрей решил себя представить рембо и взял небольшое бревно,начал бегать за палаткой.Палатка остановилась,подумать что делать дальше.Андрей с прыжка нанес удар бревном,и прыгаю от радости показывал девкам мускулы.
С палатки вылез Теска с большой шишкой на лбу.
Теска любил фильмы с Джеки Чаном и с криком кийя ногой с разворота со спины уложил Андрея.
Андрей подошел к рюкзаку переделся.
-Может ты победил Андрея но с Бетменом тебе не справится.
Бетмен пригнул на Теску и начался коритетный бой.Попытка Фокса это остановить кончилась ударом ему в челюсть.
-Остановите их они поубивают друг друга!Кричал лежащий фокс.
-Инесса голая.Заорал Фокс на весь лес.
Драка прекратилась.
Под дождем Андрей и Теска смотрели на лежащую одетую Иннесу пристойно,хотя нет одета она всегда не пристойно.И с обманутыми глазами смотрели на Фокса.
-А че вы,я виноват что вы ее не видели вам не до этого было.Сказал Фокс,смотрю по сторонам куда бежать.
Инесса хотела что то возразить,но иза боли в ноге со рта вышел непонятный хрип.
Вечер,дождь пропал оставил за собой лиш мокрые капли на листях,когда падает капля это так прекрасно.А вот стоиш под таким деревом,ветер подует и на тебя все холодные капли благодать.
-Кто с кем спит?Сказала Даша.
Ким,Фокс,Андрей,Теска кричали групповуха.
-Да делайте что хотите я с Инесой сплю.
-Да ладно сказал Фокс,давите посидим возле костра страшилики по рассказуем.
-Давай расскажи.Сказала Даша.
-Значит так.Слушайте.
Глава 2
-Мам не хочу я ехать в лагерь,мне хочется дома побыть.
-Никаких разговоров за все заплатили.Автобус приедет через час собирайся.
Наташа собиралась,кляня все по корню.
-Отправляйся в тринадцатую палатку,завтра в семь на зарядку.Сказала детектор лагеря.
Наташа шла и мечтала,о своей комнате,компьютере.Наташа начала лезть в палатку очнулась.Привязаная к дереву в лесу.
-Это она получается ночью лазит в палатки,и крадет ценные вещи вещи и одежду?Сказала девушка во тьме трудно было увидеть ее внешность.Наташа хотела возразить по кляп во рту не дал это сделать.
-Ты за это заплатиш.Сказала вторая девушка.
-Что с ней будем делать?
-То что на с нашей одеждой порежем ее.
-А что с телом?
-Придумаем...
Девушка достала нож и начала резать лицо Наташи,кровь и слезы капали на землю.Нож пробил ладонь Наташи хруст стоял в ушах эхом.В тишене было лиш слышно капли крови которые падали на землю,из новых ран Наташи.
-Отойти я ей ногу сломаю.
Удары большой палкой шли по ноге,в тишене оставляя лиш секундный приглушенный удар.Наташа услышала новую рану.Девушка резала кожу на ногах редкими движениями.
-Пора ее куда то уносить.
-Пошли к болотам.
-Нам же сказали туда не ходить.
-Вот именно.
Развязавши и взяв тело за руки и ноги они пошли. Выстрел одна из девушек упала.Вторая побежала к болотам.
-Черт я думал олень нужно купить очки.Сказал горе охотник и бросился бежать.Ветки,падая и поднимаясь девушка бежала.Неужели милиция убила ее подругу.Упавши она поняла что не может встать,она тонет.Грязь забила рот и нос темнота в глазах,темнота...
Все сидели и смотрели на костер.Андрей и Теска нанизав на ветки колбасу,жарили ее на костре.Даша и Иннеса сидели в полном испуге.Ким уже ушел спать.
Глава 3
День промчался быстро.Ким лазил по деревьям ловя сеть,сеть там и не поймал зато падал красиво.Иннеса ходила плавать на озеро,вернулась с двумя десятками пиявок,Ким ей обьяснял что это полезно и в болоте плавать нельзя.Андрей и Теска играли в карты,на фофаны ,и прикладывали ко лбу холодные предметы.Даша с Фоксом играли в прятки. Вечер насупил.Полнолуние.Инесса забив на пиявок отправилась искупаться перед сном.Вдруг она начала ощущать слабость и подумала что пора спать уже.Вылазив из воды она не поверила своим глаза.Громадные пиявки облепили ее всю.40см.длиною и 5 в диаметре,она закричала и упала без сил. -Что то Иннесы долго нет Андрюха сходите проверьте.Сказал Ким держась за спину. -Бетмен,твоя сторона озера левая моя правая. -Ладно встречаемся здесь,удачи. Андрей шел никого не видел навстречу ему голая девушка. -Иннеса? Вместо ответа прыжок,в прыжке девушка превратилась в неведомую тварь которая начала рвать Андрея на части.Собрав все силы Андрей ногами откинул тварь.И поджал к костру,руки правой у него небыло вместо нее огрызок с которого текла кровь.Теска увидел Иннесу подбежал.Сотни пиявок начали лепиться ему на ноги.Теска бросится касаться по земле,но закослся в болото. Андрей выбегая к костру закричал:-Там,там.Выстрел он,упал. -Он был заражен.Сказал кто то появляясь из темноты.Фокс прыгая с топором в руке на странного мужика.Достигает цели и рубит ему голову.Все же в агонии жмет на выстрел и Фокс отлетает с разорваным дробью животом.Даша бросилась бежать,нога угодила в капкан.К ней бежат три волка,в их глазах желание поесть,и свет желтой луны.Даша корчится от боли,трещат кости,куски вырываются с тела.Из пастей волков течет кровь. К костру подбегет мужик одетый так же как и тот что убил,Фокс.Достает дробовик целится в Кима.Ким шепочет:то что с нами случалось что бы перед походом приснилось.Дробь разрывает голову Кима на куски. Эпилог. -Мне плохой сон снился,может пойдем в похож к нам в лес.Сказала Даша стоя на остановке. -А пошли в тот что возле меня 500м и трасса в другую сторону 800м мой дом,и от села нашего далеко.Сказал Бетмен.С ним все согласились и пошли на маршрутку. Гидро Егор 2009(с) |
|
| Черный |
2005-12-17 |
10 |
3.33 |
3 |
| |
|
| |
-Возьми его! -голос, который Тамара называла внутренним, сегодня звучал особенно резко и властно. Тамара послушно обхватила губами возбужденную плоть, и заученными движениями шершавого языка начала ласкать член огромного волосатого мужика. Мужик учащенно дышал, закатывая вверх черные глазищи.
Внутренний голос повторял, ставшие привычными команды:
- Ай, молодец! Быстрее, девочка!
Тамара всегда чувствовала приближение оргазма у клиента. Интинкты есть инстинкты..
Она понимала, что нет никакого внутреннего голоса, а есть всепоглощающая страсть, возбуждение, заканчивающееся кульминацией, взрывом..
-Ап! - и пасть тигрицы Тамары с лязгом захлопнулась.
- А-а-а-а-а!!! -заорал, сотрясаясь в оргазме и обезумев от дикой боли, волосатый мужик.
- У-у-у-у-у!!!- загудели в восхищении зрители, и многотысячные трибуны цирка взорвались аплодисментами.
- Ф-р-р-р-р!!! - затрясла мордой Тамара, одурев от коктейля из спермы и крови..
На арену выскочил голый конферансье и возвестил визгливым голосом:
- Ув-важаемые продвинутые - сдвинутые зрители,
эротические ужасы увидеть нехотите ли ?
Секс на грани полного безумия -
самоудовлетворяющаяся мумия..
Крокодил делает минет бегемоту -
на нашей арене увидете в субботу..
Карлесон трахает Малыша за варенье -
только у нас, ровно в час, в воскресенье..
Незабываемый Новый год -
Снегурочка детям потрогать дает..
Только в декабре и только у нас -
скидки на самый смелый заказ:
Бомжи - эксбиционисты,
Некрофилы - эквилибристы,,
Иллюзионисты - извращенцы,
Вагинопроходцы - невозвращенцы..
Рэкс, фэкс, пэкс,
Мы - за экстремальный секс!
Спасибо за внимание,
а теперь игра на раздевание -
кто кого первым разденет,
тот того на арене имеет!
Меньше комплексов, больше экспрессии,
дайте выход сексуальной агрессии!
До новых встреч, всегда Ваш,
Конферансье мсье РАЖ!!!...
....Тамара, возьми его! Ай, молодец!!... |
|
| Xaoc |
2005-12-24 |
10 |
5.00 |
2 |
| |
|
| |
Вода за бортом плескалась неживо, бесстыдный мрак потными ладонями облапал окружающее, пронзительно скрипели ржавые уключины. Лодочник налегал на весла без излишней спешки, это почему-то выводило Философа из себя, он нервно вертел в руках железный червонец, сквозь треснутые стекла очков рассматривал свои ноги.
Тягучие воды Стикса. Липкое молчание. Осклизлое время… Хотя нет, времени здесь не существует. Хотелось выть, верещать, бесноваться, но мертвое пространство сковывало, наседало, изничтожало.
Глаза лодочника горели болезненной жизнью, нелогичной в этих краях, где царствует жадная смерть. Но Философ страшился встречаться взглядами – глаза Харона буравили, полосовали, резали.
Лодчонка поскрипывала гнилыми досками, Философ расслышал собственное дыхание с нездоровым присвистом.
Перевозчик вдруг оставил весла, человек напрягся, но Харон лишь выудил откуда-то дряблую алюминиевую кружку, принялся вычерпывать воду – дно, кажется, было худое. Философ оглянулся, берега не видать, только черные во тьме воды вокруг.
Лодочник вновь налег на весла, монотонность действа убивала, вспотела шея, подергивалось веко. Неожиданно для самого себя прочитал на память:
- «Руки тянули, стремясь оказаться скорей за рекою».
Тишина дала ощутимую трещину, но вновь повисло грузное молчание.
- Вергилий? – спросил Харон. Голос утробный, будто говорит через рупор, удивительно подходит к здешней атмосфере.
Философ кивнул.
- Бездарь, - сказал Харон. – Алкоголик.
- Это Сократ – алкоголик, - знающе поправил Философ.
Нашел в себе силы взглянуть в огни глаз лодочника, отшатнулся как от пропасти, ибо то были две зияющие бездны. Снова уставился в пол.
- Что я найду там, лодочник? – обреченно спросил, не поднимая головы.
- Ответы.
- На какие вопросы?
Харон молчал.
- Ну и Зевс с тобой, - пробормотал Философ.
Борода перевозчика задвигалась. Улыбка? Философ сдернул очки, лацканом мятого пиджака протер стекла. Хотелось выть – было невмоготу.
- Ты найдешь жизнь, - обронил лодочник.
- Кажется, свою я потерял, - огрызнулся Философ.
- Ты найдешь покой.
- Обнадежил.
- Ты найдешь ответы.
- А вопросы? – потребовал Философ. – Ответы на какие вопросы?
- Реши сам.
- Ну… Э-э… - почесал потную шею. – Например, в чем смысл жизни?
Харон молчал.
- Информативно, - усмехнулся.
- Ты не поймешь, - проговорил перевозчик.
- А ты попробуй.
- В этом. - Харон обвел рукой Стикс.
Лодка уткнулась в песок берега. Сидели в липком безмолвии. Наконец, лодочник протянул руку.
- Плати, смертный.
Философ бесцеремонно бросил червонец в ноги Харону, тот лишь вновь задвигал бородой. Спрыгнул с челна, замочив ногу, двинулся в сгустившуюся до предела темноту, хлюпая ботинком.
- Ты получил плату, перевозчик? – грянул голос.
Философ замер, огляделся, но только лодка торопливо отчаливала в густой Стикс.
- Да, Гадес, - ответил Харон.
- Называй меня Плутоном, сошка, - гремел тот же голос.
- Конечно, Плутон.
- Благодари Зевса, что не окажешься в Аиде.
- Благодарю.
Челн скрылся во мраке, на плечо Философу легла сильная рука.
- Здравствуй.
Человек беспомощно вздохнул.
- Так у тебя есть вопросы, Философ?
- Да, - проблеял тот.
- Только пооригинальнее, - усмехнулся Плутон.
- Конечна ли Вселенная?
- О, да, - загрохотал правитель Царства Мертвых.
- Правда? – боясь повернуть голову, прохрипел Философ, не зная, радоваться или огорчаться.
- Да. Она кончается здесь.
|
|
| Ktoyatakaya |
2006-01-18 |
10 |
3.33 |
3 |
| |
|
| |
Когда идёшь по зимней дороге, самое главное – не ошибиться.
Не стоит радоваться лунному свету, который будет освещать тебе твой нелёгкий путь. Он красив и полон тайн, однако луна хранит в себе холод, и она может убить тебя им.
Ты даже не догадываешься, насколько извилиста эта дорога! Ты наверняка встретишь старуху с косой. Нет, ты не угадал – её зовут не Смерть, её имя – Любовь. Для кого-то она превращается в красивую девушку; кто-то воспринимает её, как добрую бабушку; лишь немногие принимают её истинный облик.
Где-нибудь неподалёку будет ходить рыжая девица – Жестокость. Её глаза самые хитрые на свете. Она успеет тебе сильно надоесть, и ты никогда не избавишься от неё, пока не прекратишь обращать на неё своё внимание.
Берегись летающего по небу шара. Этот шар – Зло. Он в любой момент может упасть на тебя. Раны будут заживать долго, возможно не заживут вообще. Не пытайся противостоять ему, ибо сделаешь хуже только себе.
Не заходи в оранжевый дом. Там живут Ложь и Обман. Они очень любят петь, усыпляя своими песнями усталых путников. Однако если ты всё-таки услышишь их песни, не пой их никогда сам, ибо может случится непоправимое.
Ты не раз почувствуешь холод и одиночество. Не расстраивайся этому, напротив, обрадуйся, ибо ты ещё можешь что-то чувствовать. Иди вперёд и не оглядывайся назад. Не думай, что кто-то будет помогать тебе идти по льдам. Не дыши слишком громко, чтобы тебя никто не услышал.
Ты шёл по зимней дороге, а я тихонько наблюдала за тобой. Зачем-то ты побежал на кладбище и, сев на большую каменную плиту, нервно закурил. Ты размышлял, не лучше ли пойти по той узкой очищенной от снега дорожке, что уходила от кладбища в сторону леса. По ней было идти куда проще и спокойнее. Но ты побоялся.
Вспоминая напутствия, ты думал, что над тобой постоянно кружит Зло. Но это была лишь иллюзия. Ты продолжал идти и курить свои сигареты, тут ты увидел, как что-то зашевелилось в снегу. В глаза бросились рыжие огненные кудри и тело молодой девушки. Подойдя ближе, можно было увидеть, что девушка тяжело дышала. Ты захотел помочь ей и поднял её. Она стояла к тебе лицом, глаза у девушки отсутствовали, вместо них была тьма и пустота. Девушка вытащила из кармана нож и протянула тебе свою левую руку. Постояв так минуту, она полоснула лезвием по своему запястью. Её кровь пенилась и попадала частично на тебя. Ужас на тот момент застыл в твоих глазах. Рыжеволосая девушка стояла напротив и улыбалась. Ты не вытерпел и закричал, Жестокость звонко засмеялась, снова разрывая себе вены.
Было темно и тихо. На ветках сидели чёрные вороны, изредка они спускались на землю и издавали противные вопли. Ты пробежал мимо них будто молния, не замечая льда под ногами. Падая, вставал и снова бежал. Когда ты разбил лицо и руки, то пошел дальше обычным шагом. Усталость давала о себе знать, а вдалеке показался оранжевый дом. Ты постучал в дверь, её открыли хозяева – мужчина и женщина неопределённого возраста. Очутившись в большом мягком кресле, ты стал слушать их песни. Их смысл был в том, что зря ты не пошёл по узкой дорожке на кладбище, так было бы проще. В комнате было тепло. Ты засыпал, Обман играл на чёрном рояле, на котором стояли две свечи и человеческий череп со светящимися глазами; Ложь сидела где-то рядом и пела загробным голосом свои песни. Наступило утро, ты открыл глаза и увидел перед собой всю ту же Ложь, всё тот же Обман, всё те же песни. Ты вышел из дома и почувствовал острый холод. Ты даже не заметил, как стал напевать запомнившийся за ночь мотив. Ты уже не мог остановиться и стал задыхаться, потому что воздух в лёгких заканчивался. Наконец ты сумел замолчать, но воздуха по-прежнему не хватало. Обессилив, упал в снег, закрыл глаза. Кто-то подал тебе руку, схватившись за неё, ты смог подняться. Воздух моментально стал возвращаться в лёгкие. Кто-то стоял рядом, но его не было видно. Кто-то стал помогать идти тебе дальше, и ты был этому рад, но как только ты снова начал петь, тебя постигло одиночество. Под ногами путались чёрные вороны. Ты смотрел на небо. Оно было таким большим! Столько ярких звёзд мерцало в нём, оно так пленительно манило к себе. Около тебя топталась старушка, пряча за спиной косу. Она замахнулась ей, но ты пригнулся, и коса пролетела мимо. Тебе уже не было страшно, ты просто мчался вперёд со скоростью света, а за тобой бежала бабушка с косой со скоростью совсем несвойственной бабушкам. Ты выбился из сил, и старуха прижала тебя к дереву, замахнулась косой над головой. Как только упала первая капля крови, бабушка выронила косу. Рядом снова стоял Кто-то. На этот раз Кто-то не помогал тебе, он просто очень сильно не любил старуху-Любовь…
В снегу одиноко лежала коса, ты взял её, и снова продолжил свой путь. Тебе всё сильно надоело. Ты забыл, куда идёшь, забыл, зачем идёшь. Помнил лишь плохое, постоянно оглядываясь назад. Ты был разочарован во всём, и чем больше ты об этом думал, тем больше чёрных ворон кружилось вокруг тебя. Разозлившись, ты стал махать косой по сторонам, слушая противные вопли подыхающих ворон.
Присев отдохнуть на бревно, ты решил отыскать ту дорожку и отправился в лес. Найти её оказалось несложно, одна она была ровной, чистой и прямой. Из твоих глаз текли слёзы, и ты сам не понимал почему. Тебе хотелось, чтобы кто-то остановил тебя, вернул на большую зимнюю дорогу, но рядом было лишь одиночество. Ты ускорил свой шаг, но, даже идя медленно, можно было дойти до конца этой дорожки весьма быстро и без каких-либо проблем. Так ты дошёл до конца. Небольшая круглая полянка, вокруг большие сугробы и высокие деревья. Идёт снег. Только снег почему-то был красным и как-то подозрительно пах. Красные липкие снежинки падали тебе на лицо, тут же таяли и стекали тёплыми струйками по щекам. Ты заметил, что все сугробы были тёмно-красного цвета, на ветках деревьев лежал тёмно-красный снег, под ногами был прозрачный темно-красный лёд, и даже, казалось, луна в небе была бурого цвета. Тут обрывались жизни. Ты развернулся, чтобы уйти, но дорожки уже не было, деревья полностью окружили поляну. Они не давали пройти сквозь них. А снег всё падал, в одно мгновение образовывая высоченные красные сугробы. Тебе было уже некуда отступать, везде сугробы, везде снег. Он стал накрывать тебя с головой, а ты хотел выбраться, но не мог, хотел кричать, но, захлёбываясь кровью, не мог. Было горячо. Над тобой кружило несколько чёрных ворон. И где-то вдалеке прошептал Кто-то: «Зря ты всё-таки свернул с большой дороги». Отныне тебя больше нет. |
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
