| Мирра Лукенглас |
2004-04-07 |
45 |
5.00 |
9 |
| |
|
| |
* * *
Поставить точку в той или иной истории не так просто,
как это кажется на первый взгляд. Счастливый конец
может оказаться началом душераздирающей драмы, а трагическая развязка подчас завязывает новые узелки, и топор -- далеко не лучшее средство, чтобы избавиться от проблемы.
Кстати о топорах: как-то меня нашел по рабочему телефону мой старый знакомец, тот самый Трофимыч, сосед по больничной койке и автор странного повествования, которое я в свое время обработал и превратил в рассказ под банальным названием "Волчий овраг".
История та завершилась для моего героя печально -- он с тяжелыми травмами оказался в больнице. И виной тому был не волк-оборотень, о котором он мне поведал, а сам Трофимыч, алкоголь и суровые мужики-односельчане, уверенные, в отличие от древнего героя и пьяного Трофимыча, что топором проблемы не решишь и узел не разрубишь.
История завершилась, но... вскоре имела продолжение.
Это продолжение с согласия моего героя я и собираюсь представить вашему вниманию.
Необходимо заметить, что рассказ Трофимыча был довольно бессвязен, и восстановить все события в деталях, а также разобраться в том, что происходило непосредственно с нашим героем, удалось только
в результате очень долгих и трудных для меня бесед,
в которых было больше вопросов, чем ответов,
больше попытки понять, чем истинного понимания,
так как все случившееся с Трофимычем не выдерживает критики закоснелого человеческого осознания, той ничтожной его части, которая определяется бытием в нашем крохотном мире -- одном из миров непостижимой Вселенной. И так жаль, что и рассказать об этом можно лишь человеческими словами, также рабски приспособленными к способу существования одного из видов белковых тел, как метко выразился классик...
Но тем не менее, попытка не пытка. И посему:
"Волчий овраг-2"
После больницы вернулся Трофимыч домой. А куда же еще?.. Вошел в стылый пустой дом и остановился в дверях. Почему-то не мог заставить себя шагнуть с порога на серый щелястый пол. Привычная с детства нехитрая обстановка вдруг показалась нелепой,
ненужной и пугала. Причины этого страха Трофимыч понять не мог, да и не старался. Голова была пустой, словно ветер сквозь дырку в черепе выдул все слова и мысли. Страх также внезапно исчез, и Трофимыч забыл о нем. Как ни странно, отсутствие объяснения ситуации вовсе не тревожило Трофимыча. В последнее время он часто ловил себя на том, что все окружающее он воспринимает, не утруждая себя даже самым элементарным анализом происходящего. Так смотрят на мир дети и животные. Его тело привычно совершало свой жизненный цикл, поведение никому не казалось необычным,
а то, что Трофимыч стал еще более молчаливым, легко
принималось односельчанами. Столько человек горя пережил, хорошо хоть умом не тронулся...
А Трофимыч ни о чем таком не размышлял. Он жил, не
размышляя ни о прошлом, ни о будущем. В его мире как бы наступила тишина. Исчезли необязательные суетливые мысли, затих постоянный внутренний монолог, который каждый человек произносит для неведомых слушателей даже во сне. Время не остановилось, но ход его был для
Трофимыча незаметен и необременителен. И меньше всего
Трофимыч задумывался о том, что изменилось в нем и его жизни. Казалось, так было всегда, или не было... Ему было все равно. Каждый день он ходил на работу, как ходит на охоту зверь -- чтобы жить и поддерживать свой организм. Раз уж так сложилось, что одним живым существам надо охотиться, другим искать,
третьим работать -- так и будет, пока мир не перевернется. И ни к чему говорить, что и эти мысли в голову Трофимычу не приходили
никогда. Он просто это знал. И все...
Каждое утро, еще до рассвета, выходил он из дома и по привычной тропинке через овраг, в котором уже таял мартовский снег, шел на ферму. И каждое утро было для него просто утром, а не конкретным утром такого-то числа и такого-то месяца. Где-то под снегом глухо шумела вода, натоптанная тропа петляла меж кустов, морось освежала теплое со сна лицо -- и Трофимыч был частью утра и весны, а вовсе не одиноким пожилым человеком, шагающим в такую мерзкую по человеческим понятиям погоду на работу, которая не приносит ничего кроме усталости и скудного минимума средств на пропитание. Волк, отправляясь на охоту
из теплой норы, не думает, что сегодня, возможно, ему не повезет, что очень уж холодно и он может заболеть, не тоскует при мысли о том, что впереди еще много таких же слякотных дней, а он так устал... Жалость к себе отличает "царя природы" от других живых существ,
а жалость к другим только одна из ее форм.
Трофимыч перестал жалеть себя и других, но никто, как ни странно, не мог обвинить его в черствости. Люди стали ему безразличны, но никому он не отказывал в помощи. Он помогал, не осознавая, что помогает, делает доброе дело. И не делал ничего дурного,
так как перестал знать, как это делается. Не знал и
не делал. Очень просто.
Вечером он приходил с работы, готовил себе еду, если хотел есть, курил на крыльце, неторопливо делал необходимые хозяйственные дела, иногда по привычке читал газеты, к полуночи ложился спать.
Видел сны...
Сны не казались ему необычными. И здесь я позволю себе некоторое пояснение. На мой обычный человеческий взгляд, то, что рассказал мне Трофимыч о своих снах -- довольно странно, но... Дело в том, что бы нам ни снилось, мы не перестаем быть людьми. Мы видим во сне странные вещи, ведем и слышим загадочные разговоры, ведем себя иногда вовсе не так, как наяву. Но проснувшись, мы можем хоть что-то рассказать, описать,
повторить. Если кто-то или я сам бежал во сне,
я говорю - "бежал", потому что действие,
которое я видел во сне, соответствует нашему понятию
о нем и обозначается определенным словом. Даже если мы
во сне летаем, не летая наяву, все-таки можем определить то, что происходило с нами именно словом "летать", так как в принципе знаем, как это делается. А если с нами происходит во сне что-то такое, чего нельзя выразить никакими словами, если во сне мы испытываем чувства, которые никогда не испытывал
человек? Ведь говоря "животный ужас" -- что
мы в самом деле знаем о том, что испытывает животное?.. Что мы вообще знаем о тех, кто не мы, если о себе-то знаем или думаем, что знаем, очень мало...
А Трофимычу снились сны, которые он помнил очень хорошо, но чтобы знать, что ему снилось, надо было бы видеть их самому. Он пробовал объяснить мне не "что", а "как". И мучался от почти полной невозможности сделать это. Но кое-что я все же понял. Это не было снами человека. Возможно, что это не было и снами вообще.
Как-то ночью Трофимыч проснулся от волчьего воя... Вой, как и раньше, обрывался неожиданно и переходил
в глухой то ли смех, то ли кашель. Трофимыч приподнял
голову с подушки, пытаясь определить откуда же доносится беспокоящий звук, и без удивления понял, что источником воя является его собственное горло. Но вот что казалось странным: Трофимыч продолжал выть и одновременно слышал вой как бы со стороны.
Никогда ранее не мог он представить себе,
что его гортань способна издавать подобные звуки. И что-то заставляло его продолжать до тех пор, пока не
запершило в горле и Трофимыч закашлялся.
А затем стало тихо. Так тихо, что Трофимыч
слышал собственное дыхание. Оно не было учащенным.
Дышал он коротко и неглубоко, но не задыхался,
а напротив, чувствовал, что воздуха в его
легкие поступает столько, сколько надо. Трофимыч
решил встать с постели, но понял, что не может это сделать. В полумраке он видел свои руки, но пошевелить
хотя бы пальцем не мог. Было ощущение, будто он
пытается пошевелить чужой рукой, владелец которой
об этом и не догадывается. И в то же время он знал, что рука несомненно его. Парализовало, -- подумал
Трофимыч, -- вот-те раз! Но в то же время знал, что ничего такого не произошло. И сразу же
Трофимыч ощутил потребность встать. Это было похоже на приказ. Он не в силах был его ослушаться, да и сам чувствовал, что это очень важно -- сможет он подняться или нет. Не успев подумать, как же он сможет двигаться, если руки-ноги его не слушаются, Трофимыч вновь не услышал, а ощутил категоричность приказания встать немедленно. И захотел сделать это, не останавливая себя рассуждениями о своем беспомощном положении. Захотел и тут же почувствовал себя стоящим рядом с кроватью. Не удивляясь, Трофимыч приказал себе выйти из комнаты, смутно догадываясь, что и предыдущие приказы себе отдавал он сам, но не мог и не пытался понять каким образом это происходило.
Стоя на пороге, Трофимыч оглянулся. То, что он увидел,
его потрясло: на кровати лежал человек. Опять не успев ни о чем подумать, Трофимыч узнал лежащего -- это
был он сам. Да, несомненно, Трофимыч стоял на
пороге своей с детства знакомой комнаты и одновременно, если такое понятие вообще существует, лежал в своей постели, с которой он только что встал, повинуясь своему же приказу...
Но почему-то думать обо всем этом было некогда.
Какая-то сила гнала нашего героя прочь из дома.
Оставаться здесь было нельзя, может быть, опасно.
Трофимыч знал, почему, но не стал себе объяснять.
И не думал о том, как получилось, что он оказался в чистом поле, судя по всему, далеко от дома.
Усталости не было, дышалось по-прежнему легко. Трофимыч бежал, мчался по подмерзшей за ночь земле (была середина марта, снег уже стаял, но в последние дни ночи стояли морозные). Незнакомое прежде чувство овладело Трофимычем. Это было неизвестное ему, простому советскому колхознику, чувство полной свободы. Что-то похожее он, верно, ощущал в раннем детстве, но с тех пор прошло столько лет...
Не казалось странным, что он, пожилой и не отличающийся крепким здоровьем человек, бежит уже довольно долго и не валится с ног от усталости, а наоборот, мчится все быстрее, плавно и легко, не спотыкаясь об мерзлые комья пахоты.
Не летит над землей, как это бывает во сне,
а чувствует мерзлую твердь всеми четырьмя ногами...
Надо заметить, что Трофимыч не сразу осознал,
что есть что-то необычное в этом ночном беге в почти полной темноте. Его не заботило, что он оказался в поле неодетым (одежда лежала на стуле рядом с кроватью, Трофимыч отметил это, когда смотрел на спящего себя), он не мерз, но чувствовал, что ночь очень холодна. Не пытался понять, как он бежит в темноте, не падая поминутно в канавы и рытвины.
Это он-то, страдающий с детских лет куриной слепотой и уже в сумерках двигающийся наощупь! Он просто несся
по полю, без всякой видимой цели, и наслаждался бегом,
холодом и свободой. Кроме того, он сохранял особое равновесие, недоступное на бегу двуногим. И как-то сразу принял это. Но откуда-то из глубины его сознания мелкими и назойливыми рыбешками всплывали мысли о спящем в доме человеке, который тоже был им, бегущим сейчас в поле. И когда этих неотвязных мыслей стало так много, что они просто заговорили в голос в мозгу Трофимыча, он сдался и замедлил бег. "Кто я, -- в смятении подумал он, -- что я, где, зачем это все?! Слышать свои мысли, после полного молчания внутри, было очень неприятно, но Трофимыч не мог больше. Сила, которая подарила ему часы или мгновения свободы, ушла. Он физически почувствовал, как она покидает его тело вместе с чудесным теплом, согревавшим его во время ночного променада, попытался удержать ее в себе, затосковал и... проснулся.
Страшная тяжесть придавила Трофимыча к постели.
Он опять не мог пошевелиться. Но совсем по другой причине -- нечеловеческая усталость, которую он, знающий что такое непосильный
физический труд, ни с чем не мог сравнить, навалилась так, что Трофимыч закричал. Беззвучно, его сил не хватило бы даже на слабый писк. Похоже было, что его завалили землей, но он почему-то жив.
Хотя, если бы Трофимыча спросили, жив он или мертв,
он вряд ли смог бы ответить однозначно... Пытаясь
шевельнуть хоть чем-нибудь, Трофимыч напряг мышцы и... проснулся снова. Он мог теперь двигаться, но не захотел этого. Полежав некоторое время, не шевелясь и стараясь ни о чем не думать, Трофимыч
незаметно для себя заснул и даже видел какой-то сон,
похожий на обрывки кинопленки. Это уж точно был сон,
и когда Трофимыч проснулся уже окончательно, за окнами светало. Он поднялся и отправился на работу.
Чувствовал себя Трофимыч неплохо, но почему-то побаливали мышцы ног. И рук...
* * *
Весь день, механически занимаясь привычными делами,
Трофимыч думал о прошедшей ночи. Сон, приснившийся ему, а Трофимыч все же склонен был считать происшедшее сном, в памяти сохранился во всех деталях. Ощущение реальности сновидения было настолько ярким и полным, что даже пугало. Сегодняшний день, думалось Трофимычу, был больше похож на сон, чем этот ночной бег по мерзлой земле. И никак не мог он забыть это неизведанное ранее ощущение полной свободы,
свободы существа, слившегося с природой, составляющего с ней единое целое... Вечером, ложась спать, Трофимыч подумал, что неплохо было бы еще раз испытать подобные ощущения. Он закрыл глаза и сосредоточился на воспоминаниях. Хотелось восстановить в памяти каждый комок земли под ногами, линию лесополосы, в темной массе которой, несмотря на темноту, он различал каждое дерево, каждую веточку, безлунное ночное небо, как бы ставшее неизмеримо огромным и одновременно близким и даже родным. И этот холодный воздух... Воздух свободы и счастья... Трофимыч лежал на спине и всматривался в темноту перед глазами. Он вдруг понял, что глаза его открыты, но в темноте не проступают очертания знакомых предметов. Темнота была плоской и абсолютной.
Внезапно где-то на периферии зрения Трофимыч
заметил светлое пятно, очень маленькое, почти точку.
Оно не двигалась, когда он моргал глазами, и он видел
его все время, даже на краткий срок смыкая веки. Пятно
становилась все ярче и, оставаясь такой же маленькой,
приковывала к себе внимание Трофимыча.
Он неожиданно понял, что смотрит на нее не как на внешний объект, а как на что-то внутри себя. Он понял, не пытаясь понять, что в этой точке его ночная свобода, и от осознания этого ему стало так легко и радостно, что он засмеялся. Засмеялся, но голоса своего не услышал... Я сплю, и это сон, -- думал Трофимыч. Внезапно пятнышко уже ослепительного света перед глазами исчезло, но он не переставал следить за ним, даже не удивляясь, как же так -- он его больше не видит, но знает, где оно сейчас... А
оно уже было очагом жара где-то внутри его тела. И жар
постепенно охватывал Трофимыча. Похоже было,
что внутри его растекаются тонкие горячие ручейки.
Стало невероятно трудно дышать. Он понял, что умирает,
но не испугался. Не сделал и никаких попыток пошевелиться, так как почему-то знал, что все равно не сможет этого сделать. Вместо страха пришла уверенность, что так надо, и Трофимыч с неожиданной остротой вспомнил, что похожее с ним уже было в больнице, когда он после очередной капельницы спускался с подушкой по лестнице, сопровождаемый молодой и бестолковой санитаркой.
Она куда-то спешила и не вела его под руку,
а буквально тащила. У Трофимыча сильно
кружилась голова, он почти не видел ступенек и, оступившись, покатился по лестнице. Девушка не смогла его удержать и с ужасом смотрела, как Трофимыч,
не выпуская подушки, считает ступеньки. Но падение
оказалось удачным, если не считать того, что Трофимыч сильно ударился спиной. В момент удара у него
было ощущение, будто из легких вышибли весь воздух.
Стало горячо внутри, раскаленные ручейки поползли в разные стороны, и Трофимыч понял -- конец.
Что-то заставило его смириться с этим, и он обреченно стал ждать, пытаясь все же вдыхать воздух крошечными порциями. Как ни странно, частое и неглубокое дыхание помогло. Легкие как бы расправились. Трофимыч мог
даже поклясться, что слышал своеобразный шорох.
Он сидел у стены, по-прежнему обнимаясь с подушкой,
и смотрел, как медленно-медленно спускается с
лестницы санитарка с лицом, побелевшим от страха.
Никаких повреждений Трофимыч в результате падения не получил, но мир как-то неуловимо изменился. И сейчас
Трофимыч испытывал очень похожие ощущения. Он
решил повторить дыхательные упражнения, которые в
тот раз спасли его, как ему казалось, от неминуемой смерти. И действительно, стало легче. Он лежал в
темноте и не чувствовал своего тела, но знал,
что с ним все в порядке. А дальше было все, как в прошлый раз, но гораздо быстрее, так как Трофимыч теперь знал чего он хочет. Это был несомненно сон, но им почему-то можно было управлять. И Трофимыч был в восторге от этого.
Он сначала пожелал оказаться в поле, но передумал.
Хотелось посмотреть, как выглядит родное село в приснившемся ему сне. И вот он уже бежит по темным спящим улицам. Трофимыч уже не удивлялся тому, что видит все до мельчайших подробностей.
И не казалось необычным его сне все было точно так как
в действительности. Он узнавал знакомые дворы и дома.
Где-то залаяла собака и Трофимыч не раздумывая повернул туда. Пес лаял во дворе приятеля и тезки Трофимыча, Василия Петровича, того самого охотника, с которым они когда-то пытались разгадать тайну Волчьего оврага. Трофимыч остановился у поленницы, так как услышал голос Василия. Он, видимо, вышел по нужде и беззлобно матерился, обращаясь к кобелю. Трофимыч почему-то встревожился. Ему не хотелось, чтобы его кто-нибудь видел. Но ведь это сон...
А на приятеля посмотреть было интересно, и Трофимыч
осторожно толкнул носом, носом калитку. Она была незаперта и распахнулась. На пороге стоял Василий, несмотря на холод, в подштанниках.
Он уже завершил свое дело и собирался уходить.
Но вдруг застыл на месте, глядя прямо на Трофимыча,
и выражение его лица напомнило Трофимычу лицо матери,
в ту ночь перед ее смертью. Трофимыч
хотел приветственно помахать рукой, но тут же вспомнил, что это сон, и видит Василий не его (это было бы, как он думал, невозможно), а что-то другое. Вдруг двор осветился бледным светом. Это вышла из-за тучи луна, и Трофимыч знал, что это луна, но в то же время чувствовал, что это нечто иное, неизвестное ему
в повседневной человеческой жизни, но притягательное и тревожащее. И Трофимыч, не в силах сопротивляться неведомой силе, поднял отяжелевшую голову и завыл. Он выл и одновременно слышал эти нечеловеческие звуки как бы со стороны, а еще он видел, как Василий, что-то бормоча и скуля, как побитая собака, трясущимися руками пытается открыть дверь веранды, а пес, о котором Трофимыч совсем забыл, припал к земле, вздыбив шерсть на загривке, и тоже скулит, закрыв глаза и словно ожидая неминуемого удара. Но все это Трофимыч видел уже почему-то издалека и без интереса.
А потом все завертелось, стало темно и пусто,
снова исчез воздух, потом дыхание восстановилось... Трофимыч проснулся на своей совершенно холодной постели, и долго дрожал, пытаясь согреться, а потом
снова заснул, уже до утра.
Днем доярка Филимонова, соседка Василия Петровича,
пробегая мимо Трофимыча, сообщила ему новость,
которая заставила Трофимыча задуматься. Оказывается, рано утром за Василием Петровичем, по вызову перепуганной жены, приехала "скорая" из Орловки и забрала его в больницу. "Его санитары вяжут, -- рассказывала Филимонова, -- а он одно твердит: "...а
в каждом глазу у него -- смерть. Лунная смерть, серебряный огонь..." Скажи пожалуйста, где он слова-то такие вычитал?!"
Трофимыч отказывался что-либо понимать. Совпадение это или... А что "или", если это сон? А если не сон? Ну и черт с ним, вдруг решил он. Я-то что могу сделать?
"Серебряный огонь" -- надо же!
* * *
Постепенно Трофимыч привык к своему новому положению.
Ночные прогулки становились все продолжительнее. "Оборотень так оборотень, -- смирился
он со своей участью, -- вреда-то никакого..." Единственное, что беспокоило Трофимыча, возможность попасться на глаза еще кому-нибудь.
Выписавшийся из больницы Василий был тих и на внешние
раздражители реагировал тупо. С Трофимычем здоровался,
но каждый раз как-то сжимался и начинал бормотать себе под нос. "Интересно, каким он меня видел, -- думал Трофимыч, -- и знает ли он, что это я?
Если нет, то почему так странно себя ведет, а если знает..." Спросить у Василия, как вы сами понимаете, он не мог. "В этот раз обошлось, -- размышлял
он, -- а вдруг кто, не разобравшись, пальнет из чего-нибудь". В чем "не разобравшись" -- Трофимыч представлял слабо. Свой новый статус он
осознать не пытался. Ночью, и он теперь это понимал,
он становился волком или чем-то вроде того.
Следы от собственных лап он в поле видел, специально ходил смотреть. Когда шел, смутно надеялся, что ничего такого там нет, но найдя на оттаявшей земле отпечатки необычайно крупных волчьих лап, не удивился и даже подумал о себе с уважением.
Почему же Трофимыч ничего не помнил о своих добольничных похождениях в волчьем образе? Этого он не мог объяснить. И почему все так хорошо помнил сейчас?
Видимо, какой-то предохранитель, избавлявший его от воспоминаний, сгорел в результате памятного падения с лестницы...
А весна уже была в разгаре. И появилось в
волчьей жизни Трофимыча одно неудобство,
о котором он и думать стеснялся. Пожилой уже человек,
давно, если так можно выразиться, забывший о
своем мужском естестве, в свои волчьи ночные часы
совершенно явственно о нем вспоминал. Он пробегал
многие километры по весенним лугам и ноздри его раздувались в надежде уловить запах самки. Но, как вы догадываетесь, надежда оставалась надеждой...
Измученный зверь ползал брюхом по влажной земле, катался, как щенок, по новорожденной траве, тер морду лапами и жалобно скулил, а утром было стыдно человеку.
Ночные веси безлюдны, и Трофимыч чувствовал себя вольготно. Собаки при его приближении вели себя странно. Даже самые злобные и крупные псы забивались куда-нибудь подальше и делали вид, что их нет. Лишь однажды Трофимыча встретил яростный лай. Кобелишка был молод и глуп. Трофимычу почему-то не понравился столь нелюбезный прием, и он задушил щенка. Сначала хотел оттащить его подальше, чтобы не вызывать подозрений, но передумал. Собачьи разборки -- дело
обычное, а молодая трава, примятая его телом, утром распрямится и скроет все следы ночной казни... Так оно
и случилось, по крайней мере, разговоров об этом событии Трофимыч не слышал, да они его и не интересовали. Вообще, ставший нелюдимым после смерти матери, он теперь вовсе замкнулся в себе. Нелепость людских поступков впервые в жизни стала очевидной для него. Кроме того, он перестал смотреться в зеркало, так как его внешность почему-то перестала быть привычной и видел он себя другим. И этот другой
ему явно не нравился. Чтобы не бриться, отпустил бороду и стал похож на лешего.
Волчья жизнь не стала для него основной,
но жизнь человеческая стала казаться обременительной и глупой. Что с этим делать, Трофимыч не знал.
Как-то, возвращаясь с работы, встретил он на улице Сергея, того самого, которого он подозревал в необъяснимых тогда вещах.
Сергей был бледен и похудел еще больше. Перебросившись
парой незначащих фраз, Сергей вдруг задал вопрос,
который сразил Трофимыча наповал: "Ну, теперь, волчище старый, ты все понял?"
...Они сидели на бревне у Сергеева дома и разговаривали. "Эх, брат, -- говорил
ему Сергей, глядя с тоской куда-то вдаль, -- беги отсюда, беги. Двойной жизнью долго не проживешь. Ты уже сейчас скорее волк, чем человек, а дальше... Или ты станешь свободным, или, как я, будешь медленно подыхать от тоски среди этих, -- кивнул он головой в сторону проходившей мимо бабы, -- людей". Он так произнес это слово, что Трофимычу стало не по себе.
Сергей раньше был полярной совой. Все, что
с ним было несколько лет назад, когда он работал на севере, было похоже на происходившее с Трофимычем. Но,
почувствовав вкус свободы в ночных полетах над тундрой, Сергей испугался. У него была семья, двое детей, и улететь от них в буквальном смысле оказалось ему не под силу. "Я спать перестал, -- словно жалуясь,
рассказывал он, -- а оно все равно. Что-то включается само собой, думать больше ни о чем не можешь, -- глядь, ты уже летишь, а тушка твоя, живая как бы и здоровая, на кровати спит. И никто ничего не знает". Но больше всего Сергея напугало, когда он, уже расправив белоснежные крылья, вдруг не увидел своего спящего человеческого тела. Утром все было как обычно, жена, слава совиным богам, не проснулась
в этот жуткий момент и ничего не заметила,
но Сергей услышал первый звонок. "И я понял, что надо
с этим кончать. Стал пить, чтобы потерять концентрацию мыслей. Помогло. Не сразу, но помогло. Ты видел пьяную сову когда-нибудь? -- нервно хихикнул Сергей. -- Ощущения же, я тебе скажу, отвратительные. Да
ты и сам небось помнишь, квасил ты тогда неслабо..." Он не верил, что Трофимыч ничего не помнит из своих приключений той осени. "Так вот, -- продолжал свою невеселую повесть Сергей, -- я вновь стал человеком.
Алкоголь и свобода несовместимы..." Но жить
по-прежнему он уже не мог. Все вдруг опротивело -- и работа, и дом, и тундра не с высоты птичьего полета. Семью бросил без жалости. Даже сам себе удивлялся. Дети... Они должны были быть не такими. Он не верил, что эти крикливые голенастые создания с маленькими глазками -- его дети. Его были бы белыми, пушистыми, большеглазыми...
Он уехал с севера. Полярные совы не живут
в Черноземье... Думал забыть, но не получилось. "Я не живу теперь, а вернуть ничего не могу... Я завидую тебе, Трофимыч. Пока еще не поздно, беги... Есть еще заповедники, леса. Зачем тебе это, -- он с презрением ткнул Трофимыча в бок, -- дерьмовый кожаный мешок. Я видел тебя тогда, в овраге. Ты прекрасный зверь, мощный, крупный, шерсть серебристая,
горит в лунном свете. Серебряный огонь..."
Трофимыч молчал, не зная что сказать.
Хотелось еще спросить, узнать, но... о чем?.. И он
не нашел ничего лучшего, чем задать вопрос о той ночи
в овраге, когда Сергей нашел его без сознания
(и видел в образе зверя!?) и испачкал его майку своей кровью. "А, это... -- отмахнулся Сергей. -- Споткнулся я и об твой топор дурацкий руку порезал. Слушай, Трофимыч, -- внезапно развеселился он, -- а ведь ты на себя с топором-то ходил!" Но Трофимычу не было смешно...
Через две недели после этого разговора Сергея
нашли в сарае повешенным. Он, понятное дело, не оставил никакой записки, но Трофимыч знал о причине самоубийства. Знал, но никому не сказал. А что он мог сказать?
...Он выл в поле, далеко от деревни и
полная луна в ту ночь казалась Трофимычу круглым совиным глазом.
Все чаще Трофимыч задумывался над тем,
что сказал ему Сергей перед смертью. "Беги отсюда, -- вспоминал он, -- а куда бежать? Я же не совсем волк, как по волчьи жить -- не знаю. Одному -- тяжело,
а если с другими? Как они ко мне отнесутся?" Представить, что где-то еще есть волколаки, подобные ему, Трофимычу было трудно. Сергей про других сов ничего не говорил. А спросить у него было теперь уже невозможно.
И Трофимыч маялся. Он отчетливо осознавал,
что среди людей жить ему становилось все труднее. Волчья натура проявлялась с некоторых пор неожиданно. Трофимычу приходилось быть осторожным и осмотрительным. А также меньше общаться с людьми. Он не думал, что кто-нибудь
подозревает его, -- люди охотнее верили в
летающие тарелки и инопланетян, чем в
привычных ранее оборотней, леших и домовых. А если
какая-нибудь ветхая старушка заподозрит, -- кто же ей поверит?
Волчья жизнь становилась все интереснее.
Как-то Трофимыч решил поохотиться. Оказывается,
в его родных местах, о чем он раньше и не подозревал,
водилось довольно много зайцев. Съесть придушенного зайчишку Трофимыч не решился, оставил в кустах. Но, вернувшись в человеческий облик, все же сходил за трофеем, думая приготовить дичь по пока еще привычному человеческому рецепту. Но в кустах ничего не нашел. Не было и никаких следов. Опередили... Хотя, кто мог шататься по этим местам, да еще и по кустам шарить? Собаки из села сюда не забегали. Может, чуяли Трофимычев волчий дух, а, может, по другой причине,
неизвестной Трофимычу. Вот загадка... Впрочем, долго
размышлять об этом маленьком происшествии Трофимычу
было некогда и не хотелось. Он неотступно думал
о Сергее и его горьких словах. Но что делать, не знал.
Просто бросить все и бежать? Где его ждут? Строить
планы Трофимыч не стал, но поохотиться еще раз решил,
тем более, что получилось это у него, вопреки ожиданиям, неплохо. Тело волка само знало, что делать, а Трофимыч-человек вроде бы наблюдал со стороны за своими действиями.
Необходимо заметить, что после памятного разговора
с Сергеем Трофимыч, отправляясь на ночную прогулку,
каждый раз смотрел на кровать, где продолжал спать человек с его внешностью. Все было по-прежнему. Кто спит на кровати, Трофимыч уже не знал, и это неподвижное тело в последнее время казалось ему чужим. Откуда же берется его волчье тело, Трофимыч не знал
тоже, а оно, несомненно, существовало,
и были этому веские доказательства.
Но в ту ночь, когда Трофимыч решил повторить
свой охотничий опыт, случилось то, о чем предупреждал его Сергей, -- кровать была пуста... И Трофимыч испытал новое чувство, также незнакомое ему прежде, -- чувство полного освобождения от чего-то,
что никак не ощущалось ранее, но потеря его стала сразу заметна.
И, отбросив прочь сомнения, Трофимыч выскочил во двор.
В эту ночь ему все удавалось легко. Он был полон сил и энергии, чувствовал каждую мышцу своего мощного тела. Воздух, холодивший его нос, как никогда был переполнен волнующими запахами. И охота удалась на славу. Трофимыч с аппетитом сожрал тощего по весне зайца, и через полчаса еще одного. Вкус сырой зайчатины показался ему приятным и привычным. И был гораздо лучше козлятины. Но вот почему в ту свою беспамятную пору Трофимыч запросто, судя по всему, ел сырое мясо, а теперь ему нужно было на это решиться?
Нет, он ничего не помнил, но знал, что все это
было с ним и раньше. "Кто я, все-таки, -- спрашивал неизвестно у кого оборотень, -- человек, ставший волком, или волк, зачем-то всю жизнь бывший и человеком тоже?" Ничего привлекательного
в своей человеческой жизни Трофимыч теперь не находил. Не находил, как помнилось, и раньше, но думать об этом стал только теперь. "Серега, конечно, -- рассуждал он, -- жена, дети. Привязанность, как ни крути. А я что? Бобыль. Только мать... Я же о ней ничего не знал, хоть всю жизнь вместе и прожили. А она, может, она -- знала?" Не находил Трофимыч ответа на этот вопрос.
И почему он был одинок всю жизнь, тоже неясно. Была ведь любовь, была. Да как-то глупо получилось. Поссорились, разошлись, а вспоминал об этом Трофимыч как о эпизоде чьей-то, не его, жизни. Женщина та умерла молодой, и Трофимыч даже имя ее вспомнил с трудом. Та, прошлая жизнь казалась ему теперь просмотренным когда-то фильмом,
довольно скучным и плохо срежиссированным. Настоящим было то, что происходило с ним сейчас. И вроде бы, чего проще, бросить все и бежать в своем истинном облике куда глаза глядят, подальше от людей, с которыми у Трофимыча, как выяснилось, было так мало общего. Но он колебался, сам не зная почему, а время шло, и Трофимыч, как его и предупреждал Сергей, становился все больше волком. Кстати, его интересовал один вопрос: как Сергей устраивался летом,
ведь в тундре полгода нет ночи? И еще была мысль
прогуляться по полям в волчьем облике днем, ведь рано или поздно этому суждено случиться. Но исполнить задумку Трофимычу помешало одно обстоятельство: к нему приехал дальний родственник со стороны матери, и Трофимыч весь день, а то и всю ночь был на виду, поскольку Иван мучился бессонницей и ворочался порой до утра, что-то бормоча себе под нос.
Вскоре Трофимыч ощутил скрытое раздражение, но поделать ничего не мог. А через неделю его так скрутило, что он был готов убить в общем-то
безобидного родича. "А если попробовать, -- терзала его неотступная мысль, -- вдруг он не сообразит, подумает, что приснилось?" Но
была здесь неувязка, -- как мы уже знаем, Трофимыч
с некоторых пор не оставлял своего человеческого тела спящим на постели. "Может, напоить его до отключки, -- тоскливо размышлял Трофимыч, -- а потом..." Но пришлось бы пить и самому, а пьяный волк, как и пьяная сова, по словам Сергея, это не то, что хотелось бы Трофимычу...
Но сил терпеть больше не было, и Трофимыч решился на эксперимент. Ночью, дождавшись, когда пьяный Иван, наконец, перестал ворочаться, Трофимыч, который старался пить мало, насколько это было возможно,
сосредоточился на созерцании волчьего глаза. Это была
уже отработанная техника. То пятно света, которое
он видел вначале, постепенно стало для него глазом, желтым, с большим черным зрачком и бликом ослепительного света. Сначала Трофимыч входил в радужку и как бы растворялся в ней,
переставая ощущать свое тело, потом его неудержимо
закручивало по золотистой спирали и втягивало
в бездонную глубину зрачка, а точка света удерживала
Трофимыча в том состоянии, которого он достигал. Когда уже волчьи легкие Трофимыча наполнились новым воздухом, он почувствовал взгляд Ивана. Тот не спал, и приподнявшись на кровати, завороженно смотрел на Трофимыча. Трофимыч угрожающе зарычал и сделал шаг к кровати. Иван упал на подушку и с головой накрылся одеялом, а Трофимыч повернул к двери.
Никаких последствий недавнего возлияния он не ощущал, кроме некоторой заторможенности в движениях. Уже не думая об струхнувшем свидетеле, он отправился в ночь.
Утром Иван молчал и маялся с похмелья. Все было как обычно, но Трофимыч чувствовал, что это молчание неспроста. Так оно и оказалось. Иван, собираясь в магазин за папиросами, вдруг сказал, не обращаясь собственно ни к кому: "Не думаю, что это был сон..." Хмыкнул, покачал головой и вышел.
Трофимыч остался у стола, не зная что и думать.
* * *
Никаких объяснений по поводу своего заявления Иван не дал, а Трофимыч не знал, как их получить, не вызывая подозрений. Он надеялся, что родственник сам вернется к этому вопросу, что вскоре и произошло.
-- Слушай, Вась, а ты мать свою хорошо знал? -- как бы невзначай поинтересовался он за ужином. -- То есть, -- не понял Трофимыч, -- что значит -- хорошо? -- Ну, что у нее за жизнь раньше была, до того, как... ну, ты понимаешь... -- Вот интересно, -- почти обиделся
Трофимыч, -- откуда же я могу знать, раз она
ничего не рассказывала. Ты же знаешь, что она с войны не в себе. Имя-отчество добрые люди подсказали, когда документы восстанавливали, а память к ней так и не вернулась. Она и про Пашу-то не помнит,
хотя из-за него с ней все произошло. А я мал был, сам знаешь. Мне кажется даже, что она всегда такой была. Я другой ее не помню, -- Трофимыч вдруг насторожился.
А ты что вообще хочешь сказать? -- Я, -- пожал плечами Иван, -- да так, ничего. Просто мне мать рассказывала. Она же с вами жила, после войны уехала, не помнишь разве? Все на ее глазах было.
Для Трофимыча это было новостью. Тетю Агашу он, конечно, помнил, но почему-то не думал, что она была свидетелем случившегося с матерью. Он почувствовал вдруг непреодолимое желание узнать. Но спрашивать не стал -- раз уж сам заговорил, пусть и рассказывает.
-- Ты в курсе, почему немцы брата твоего в колодец швырнули? -- Не немцы, а мадьяры, -- поправил Трофимыч, но поправка не вносила ясности,
так как он об этом событии мало что знал. -- Ну хрен с ними, мадьяры, -- поправился Иван, -- так вот, -- он понизил голос и со значением взглянул на Трофимыча, -- говорили, что мать твоя ведьмой была или что-то вроде того. -- Ну так что ж, -- не понял Трофимыч, -- ты к чему клонишь?
-- А к тому, -- еще тише сказал Иван, -- что у вас это, я чую, наследственное... И насторожился в ожидании вопроса или ответа. Но Трофимыч молчал,
изучая клеенку на столе, и Иван, на свой страх и риск, сделал следующий ход. -- Я тебя видел ночью, -- вдруг выпалил он, -- ну, тогда... Трофимыч не поднимал глаз. Он чувствовал, что Иван на грани срыва, и стоит только ему сделать резкое движение, тот наверняка грохнется в обморок или выскочит в окно. -- Ну и что ты видел? -- стараясь говорить как можно спокойнее, но по-прежнему не поднимая глаз, поинтересовался Трофимыч. Иван, видимо, ожидал другой реакции и как-то сразу сник. -- Да, в общем, ничего особенного, -- смутился он, -- ты на кровати лежал, а потом, хоп, и нету... -- И куда же это я делся? -- также безразлично спросил Трофимыч. -- Испарился что ли? -- Нет, не испарился... В общем, я плохо помню, пьян был... -- словно извиняясь, ответил Иван, но видно было, что он просто не знает, как объяснить. Бедняга умоляюще смотрел на Трофимыча, надеясь, что тот поможет разобраться. Но Трофимыч помогать не собирался. -- Пить меньше надо, -- сказал он, вставая из-за стола, но не поднимая на родственника, как он уже понял, совсем уже
волчьих глаз -- тогда и не будет черт-те что мерещиться. Я рассказывал тебе, как в больницу попал? Так что...
Разговор прервался, но Трофимыч, хоть и всячески демонстрировал безразличие, был ошарашен. Значит, и матушка тоже... Он нутром чувствовал, что с ней было то же самое. Семейка, ничего себе...
Ивана он решил больше на разговоры не вызывать.
Пусть думает, что хочет, тем более, что ему скоро уезжать. И от ночной жизни все же необходимо пока воздержаться, потерпеть. И оба своих решения Трофимыч выполнил. Первое -- легко, так как сообразил, что Иван почти ничего не понял. Свалили на пьянку, ну и хорошо. А вот отказ от волчьей сути даже на краткий срок дался ему с трудом. Назад дороги, похоже, не было...
И здесь я сделаю кое-какие пояснения. Трофимыч в
нашем последнем разговоре пообещал мне, что если соберется бросить все и стать тем, кем он в сущности был, то обязательно даст мне знать. Я не верил, что это произойдет, ведь вообще поверить во все это, согласитесь, сложно. Объявить историю, рассказанную Трофимычем, фантазиями шизофреника,
мешает лишь то обстоятельство, что Трофимыч не шизофреник. А предположить, что он, сельский мужик, начитался Карлоса Кастанеды... Я, впрочем, задал этот дурацкий вопрос, но Трофимыч покрыл всех писателей, в том числе и, разумеется, неизвестного ему Карлоса такими словами, что я понял: он и "Приключений Буратино" не читал. Читатель может поудивляться стилю изложения и заподозрить фальсификацию,
но, повторяю, все это простая литературная обработка, и рассказ нашего героя в естественном виде напечатать мы не в состоянии по цензурным соображениям. Кроме
того, все мной написанное, он читал и почти со всем согласен. Кое-где, и я горжусь этим, я сумел даже проникнуть в его мысли, о чем он и сообщил мне с удивлением, в своей обычной манере.
К тому времени, когда начала публиковаться вторая часть "Волчьего оврага" (а написана она была в начале сентября и повествует о событиях, происходивших весной и летом 1995 года) о Трофимыче ничего не было слышно. Я уже подумывал, не случилось ли чего, но вдруг получил от него письмо. Его я привожу почти полностью, поправив лишь орфографию, так как материться на бумаге Трофимыч стесняется.
"Здравствуйте, Николай. Пишет Вам ваш Василий Трофимович. Извиняюсь, что не писал. Потому что болел. Но сейчас все нормально, можно сказать, здоров. Если помните, я обещал сказать, когда соберусь, как у вас написано "стать тем, что я есть". Это, наверное, будет скоро. Невмоготу мне. Пить не помогает,
(тут я понял, чем болел Трофимыч. авт.) Ничего не помогает. Сергей правду говорил -- затянуло. Так что,
конец моей жизни здесь, а как будет там -- не знаю. Прощайте, извиняюсь, если что не так. Про меня вы все правильно написали. Хоть и не знаю, нужно ли было это делать. А в селе у нас вашу "Ярмарку" не выписывают, и ничего про меня не знают. Это хорошо. Дай вам Бог здоровья. До свиданья. Василий Трофимович."
Он написал "До свиданья" просто машинально, я думаю. Где мы с ним сможем свидеться?
Но я продолжу. Тем более, моих записей осталось чуть-чуть. Скажу только, что после отъезда Ивана Трофимыч жил спокойно, продолжал ночные вылазки
и чувствовал себя прекрасно. Мысль об уходе
прочно укрепилась в его мозгу, но нужно было
решиться окончательно. Как обставить исчезновение,
Трофимыча не особо волновало. Уехал в город и пропал. Может, убили, может, еще что. Кто его искать будет? С волчьей жизнью он освоился. На глаза людям научился не попадаться, несмотря на свои необычайные размеры. Вот еще вопрос, почему Трофимыч, человек среднего роста и среднего телосложения, не обладающий особой физической силой, зверем был могучим и крупным? Не лисой какой-нибудь, не ежом, а волком? Ответа на этот вопрос, сдается мне, я не найду никогда. И не у кого спросить...
Так вот, в последних моих записях я не
нахожу ничего интересного. Просто заметки о
повадках животных, возможно, любопытные зоологу.
Трофимыч сделал свой выбор. Остается пожелать ему удачи... Но это мое пожелание он уже, думаю, не прочтет.
Недавно, как раз тогда, когда, сидя на рабочем месте,
я перечитывал первую часть "Оврага", один мой знакомый из Тамбова, приехавший в Воронеж по делу, зашел в редакцию и забыл на моем столе небольшой кусок
районной газеты (он в нее что-то заворачивал). Я обратил внимание на одну заметку. Вот она. Вернее, ее сохранившаяся часть.
"... ом районе Тамбовской области егерем А.Н.Старковым был обнаружен труп волка очень крупных размеров. Зверь, как сказал егерь, был ранен браконьерами из автомата Калашникова и, истекая кровью, уполз в валежник, где его и нашел Старков. Откуда в наши леса забрел столь крупный экземпляр, остается загадкой. Волк был истощен и, судя по всему, болен. Поразителен,
со слов егеря, и его окрас -- серебристо-серый, почти
белый. Местные краеведы счита..."
Что считают местные краеведы, для меня также остается загадкой, как и название этого органа печати, и место гибели необычного волка... Но сдается мне, что вестей от Трофимыча мы больше не дождемся. Волку трудно жить в наших лесах. Что случилось с Трофимычем, как
он (если это был он) жил, почему дал себя застрелить... Не знаю... И не думаю, что когда-нибудь узнаю. Все истории когда-нибудь заканчиваются. Вот и эта тоже.
КОНЕЦ
Николай Недвораев, Мирра Лукенглас и Ольга Бах
|
|
| Мирра Лукенглас |
2004-07-09 |
45 |
5.00 |
9 |
|
|
[MAT] Волчья тропа (МАТ-installation) |
|
|
|
|
| |
1. Детки в клетке
«Эти реки текут в никуда, текут, никуда не впадая… (Наутилус Помпилиус)»
Эта подборка состоит из сочинений по русскому
языку и по жизни малолетних преступников, мотавших несколько лет назад срок на малолетке в г. Боброве. Дальнейшая судьба авторов мне неизвестна. Орфография и пунктуация оставлены без изменений, а текст без комментариев…
***Моя семья***
Алексей О.
Моя бабушка трудо любивая её зовут и фамилия Аксенова Тоня. Она отзывчатая женщина у неё 3-е детей она их воспитала так как надо она не курит и не пьёт она очень ласковая добрая всю свою жизнь проработала на одной работе. Когда был жив дедушка она не так чувствовала трудность и усталость они друг другу помогали а когда дед умер её стало трудно одной справлятся со скотиной и огородом. Когда приходила с работы надо приготовить поисть для себя потом для скотины потом её надо покормить потом надо убрать. И после смерти деда она быстро уставала.
Виктор Л.
Мой дедушка капитан первого ранга был хорошим человеком любил мою бабушку и своих детей и внука у него четыре ордена за боевые заслуги погиб в Севастополе в кабине капитана. Бабушка моя была в плену у фашистких захватчиков копала окопы у неё на спине есть шрамы от фашистких плёток и на руке наколот номер. Я точно непомню.
Сергей З.
Мою бабушку зовут Зинаида Васильевна я нипомню с какого года я только знаю сколько ей лет шесят пять лет она воевала она была мет сестрой. Я месте с ней был маленький она комне всегда относилась хорошо когда она получала пеньсию она мне всегда покупала мороженое и конфет немного. Она нипьёт мы с ней всегда играли в карты или смотрим телевизор или сидим и разговариваем очём нибуть. Вот и всё о бабушке.
Мой дедушка Василий Василевичь. Дедушка служил на войне он был танкистом унего было пять наград он нимного попивал. Но он был всегда добрый ему всего 73 года. Он умер 1993 году. Но он когда выпьет он всегда с бабушкой ниладет он бывает унего когда он запсихует на бабушку кидался дратся. Вот и всё о дедушке.
Сергей К.
моево деда зовут дада Вана уменя дет он напенсии ноработает ему скучна сидет дома годит клудам помогает домастроит домой пригодит пяный клучает телевызер и усыпает умоево деда 8 медалей моево деда по фамилие Гунин зовут дада Вана.
мою бабушку зовут тота Нура мое бабушка воевала 9 медалей мена бабушка любит и я ию люблу мою маму зовут Зина мое мама невоевала отца моего зовут Васа он был больной и яво уволили отак у мена нет отца.
Александр М.
Бабушка Селедкова М.С. Она ввыйну выпола акопы была под Бутурлиновкой там копала акопы. Их везде гоняли и были вплину патом пришли наши и разогнали всех немцев. А патом кончилась война, бабушка приехала домой и вышла замуж патом сын родился отец Селедков В. И. Бабушка вышла замуж за Селедкова Ивана. Ему сровнялось 5 лет бабушка разошлась с дедом Иваном итак отец вырос с бабушкой. Потом женился намоей матире потом она умерла кодародила миня.
Михаил К.
Бабушка уминя живет в деревни ей 62 года ана негде не работает сидит дома есть у неё скотина два огорода два сарая я к ней ездил летом помогал летом она ходит за орехами за ягодами униё есть свои сад вот только уминя нет дедушки он умер когда моей мами было всего 6 месяцев он ехал на лошади ударила гроза и он згорел у моей бабули 5 дитей и она всех опридилила отдала замуж вот ивсе типерь я её уже нивижу три года и она незнает што я сижу и если узнает то я незнаю что будет на верно униё волысы посидеют вот такие дила.
***Мой друг***
Андрей П.
Да у меня был друг я его сильно уважал как брата хороший был парнишка. Как-то раз саблознили его пацаны дышать клей и начал он заниматься етой ерундой потом очень привык, дышал дотакой степени и столько много что из подвала даже и выходить неохота было, и как-то раз дышал и собрались они домой. все стали уходить и моему другу сказали пошли снами ну ему не охото было расставаться с пакетом где находится лак, он сказал что потом сам дойдет домой, и тогда ребята ушли, но самое страшное было тогда когда его через два дня нашли в подвале мёртвого, у него на голове надет был пакет, потом стали расследовать и оказалось что ему одели пакет на голову и завезали, и очень сильно избили паломали рёбра и всё поотбивали, изза это-го он умер. Очень было жалко друга, ну было поздно. Так я потерял своево товарища. Его звали Костик!!!
Денис Е.
История с Жуковой и ее Другом. Это было летом 92 году когда я был на коникулах у родителей в деревне и пуругался и уехал в город и когда поругался с Бабушкой и тогда это случилос. Я шол подороги и зашол к старой знокомой гдета довно я её знал, и попросил её переночеват, и она мне сказала что я могу жит сколько смогу потом, я стал ей помогат потому что она инвалит 2 групи не могла ходит и к ней всегда приходили алкаши я в это время не пил, но бывало только шампанское, ликеры, я из вихонял потому что, каждый вечер она плакала что не может ходит, стал ходит по могозинам и всегда было что поест в холодильнике, но когда я прехожу вечером то в холодильнике нет чево ест. Я в этот ден пошол в столовою и ещо купил что бы поест и снова холодильник полный. Но самое главное это что она очен много пила спертнова я всегда ей запрещал, но она заболела желтухой и положи ее в больницы потом она выздровела и снова заболела желтухой, но уже смертельно потом она скончалась я её не хранил но помог чем смог но меня просили чтобы я подошол к ней но я не подошол потому что она осталась в моей душе живой, потом через 9 дней умер её жених, это наверное судьба такая. Я думаю, что это зависит только от меня. Я себя в этом вену себя что не мог остановить её вэтом. Вот можете судит меня как хотите но я веноват только не подумайте что я её спаевал её на обород запрещал и вобебил из рук но серовно не как я немох остановит но тепер я знаю что тепер я могу остановит любого просто нужно занят его чем небут.
Роман К.
Прихожу к другу его нету дома его сестра скозала что он ушол я догодался куда он пошол и я направился за ним прихожу к старой церкви он тама яму копает я подошол к ниму глижу он выкопал 3 сноряда предложил их взорвать я согласился и мы пошли с ним на речку подороге к реке встретили ищё одного друга и он тоже пошол с нами пришли к реке выкопали ямку развели костёр положили снаряд и убежали в укрытие взрыв раздался через несколько минут этот взрыв был настолько сильным что заложило в ушах мы подошли к воронке костра конечьно же уже не было и мы решили 2 остальные сноряда взорвать но поже. Мы искупались розвели опять костёр обсохли возле него и решили положить ищё и Николай сказал довай положим все два и все трое вошли в согласие подложили веток вкостёр и положили все два сноряда и опять убежали в укрытие ждали ждали взрыванет и Юрий сказал давай я пойду посмотрю мы его не пускали но он решил пойти серовно и когда он подошол к воронке и хотел посмотреть что там с ним произошол взрыв мы так испугались что долго неосмеливались подойти туда но когда мы подошли и увидели его лежащего там вкрови мы понили что он умер и мы не ошиблись вот так я потерял своего друга
Юрий Д.
Был я в бошкире у тётки приехал отудова две недели не ходел гулять потом говорит мне брат чё ты сидиш дома в городе такие девушки но я вышел в город прогулялся но и пошол я в клуб пришёл я в клуб вижу в клубе брата сидит с девушками они там выпевали подошол я к ним подошол я к ним поздоровался с девушками, понравилась адна девчёнка, и я с ним по ближе познакомился с ней звале яво Лена. Я в то время не пил и не курил потом я им по зовидовал но пошол я в город купил вотки курить но всё чё хател то купил, пошол к ним в клуб но девки давайте выпем за наших занкомств, но мы сели и выпели я запенел выпел я немношко стало мне плохо голова кружится я вышел на улицу сел на лавочку потходит комне тот девчёнка она говорит Юрочка што с тобой я йей отвечаю чё ты мне не успел
Но мы гуляли с ней 2 года потом мне посодили. Истал переписыватся.
****День, который я запомню навсегда***
Сергей З.
Я пришол вечером домой посидел нимношко и пришол камне Мишка и попросил меня чтобы я в мести сним пошол к девушкам я согласился и отпросился у матире и порасил денги и я пиределся чистое бельё и пошли покупать сигареты и слаткое и нимношко спиртнова и пошли к девчатами пришли к ним познакомилис.
Сели погаворили осебя и позвала другие девчата сели выпили дастали пубылку я начал открывать и низаметна как я наметился пропкой в глас Вики и разбултал путылку и начал открывать и попал в глас и мне стало стыдно и я покраснел потом я с воим другом и девчатам випили и пошли домой.
Дмитрий Л.
Иду я по улице по тротуару и какаято женщина начала переходить дорогу а в это время из за поворота выежяет камаз и проехал по ней передними колёсами. Ну мне запомнилось не то что по ней проехал камаз а то что этот камаз раздавил ей голову.
Альберт Л.
Когда я пришол домой И вдруг я увидел окола калитки стояли двоя мущин ну я этого не ожыдал потом я подошол к гдому тогда я спросил у мами мама хто ето мама мне ответила што это следоватиль. А потом у меня спросил следоватиль поехоли покажем мне своево друга я непонел. А когда он мне повторил тогда я понел што мне все што меня посадят. А наследущий день мне пришло повеска всуд. И меня сожают. И тогда я увидел што моя мать плачит и тогда я скозал мама я отсежу
Што я делал дома занимался гулубями влису одыхал здивчёнками гулял
Анатолий М.
Пришол я в сельсовет с бабушкой бабушка осталас там явышел на улицу пакурить слышу реской тарможение за углом сельсовета выхожу туда вижу какаето бабушка лежыть на обочене рядом стаяла эта машина волга каторая збила эту бабушку. Вадитель этой машины засуетился через которое время приехала милиция но он водитель этой машины отвёз её в больницу. У нево отняли права завели следцствие и был у нево суд ему дали условное но он ей переломал ноги она осталась инволидом на всю сваю оставшись жизь он вышил из СИЗО и ему одали права!
Андрей Н.
Как я был в Феодосии
Приехал я туда я очинь удивился. Как тама было красиво. Ижил я возли море на пятом итаже и кагда выходил на балкон с зала стаит шикарная гостинница а если выходит на балкон сос пальни то стоит бар и вид море мне так пондравилось. Акогда я попал на пляж тама стояли деревянные мошини и возли них стоит фотограф и мне захотелось сфотографирыватся и я эту мечту зделал потом я ходил на скалы и нирял сних в море одним словом говоря мы купались а после купания я ходил с сестрой и сдвоюродным братом в ресторан и ели тама пельмени с соусам и вечером мы ходили в клуп на дескотеку и тама было полно народу танцывали и пиво пили а потом приехала свадьба мне очень пондравилось я некогда не бвл в таком городе просто красота и я после своего срока поеду апять и надеюсь что и вытот раз мне пондравится и желаю и вам Мирра Марковна туда съездеть прошу поставить мне за это сочинение плусек.
неизвестный пацан
Мой запаменающий день был таким я учился в школе я перво сентебря перешол в третий клас и мы с класом пошли в цирк кагда я зашол в цирк я просто был в не себе я увидел клонов потом лошедей и обезян медведей самое большое мне понравилось когда мы зошли после онтракта то я увидел решотки мы с класом сели вес зал сидел тихо тут заиграла Музыка и появились Тигры все зрители глидели я просто загорелся Самым неожыданный был день
|
|
| Мирра Лукенглас |
2004-07-16 |
45 |
5.00 |
9 |
| |
|
| |
Опять не работает лифт. Девяносто две ступеньки, потом налево. Звони, а то дверь откроется сама. А вокруг дома бродят белые коровы с цветными лентами на шее. Их печальное мычание далеко разносится в морозном воздухе. Одинокий Будда разговаривает с котами на помойке. "Ом рам" -- важно кивают коты. "Мурр" -- ласково говорит Будда, и этот разговор длится до утра, а утро поднимается по ступенькам все выше и выше, а потом стремительно падает вниз, на еще спящий город, и каждый его глоток есть жизнь, но мы прячемся от утра в трамваях, сбиваясь в кучи, дышащие вчерашним перегаром и настроением, наши биополя принимают причудливые формы, стараясь не соприкасаться.
Белая корова бредет по шпалам впереди трамвая,
помахивая хвостом, и ее неторопливый шаг убаюкивает пассажиров, и день проходит незаметно.
Тихий снег засыпает трамвайные пути, лепестки коровьих следов расцветают на снегу, отмечая маршрут невидимого в сумерках животного. "Аум" -- говорят коты. "Мяу" -- соглашается Будда. На его лысую голову сыплется снег, но в нирване снег не имеет никакого значения, и разговор длится до утра, а утро опять начинает восхождение по ступенькам, и я с ужасом думаю, что будет, когда починят лифт.
Сегодня в мою дверь, то есть в дверь моего дома постучалась белая корова. Она смотрела на меня печальными фиолетовыми глазами, и на ее длинных девичьих ресницах дрожали туманные капли.
Я скормила ей буханку хлеба, повязала на шею красивую шелковую ленту и погладила по костлявому боку. Розовые пушистые губы грустно улыбнулись. "Милки уэй" -- тихо сказала корова. "Молоко и нежность" -- согласилась я,
закрывая дверь.
...По моей улице не ходят трамваи. Какая жалость!
Сегодня в небе не луна, а просто какая-то Moon,
и все городские волки ласково воют в пустых переулках,
и под этот вой засыпают дети, прижимая к себе дрожащих от древнего страха плюшевых зайцев, и мягкие теплые уши щекочут детские щеки. "Му-у-у-н" -- мычат коровы. "Л-л-лайт!" -- вторят им бродячие собаки, а домашние взвизгивают и перебирают лапами во сне, и сливочно-желтая луна медленно катится по шпалам впереди наконец-то заработавшего лифта, и мигает красная лампочка "вызов лифтера". По Задонскому шоссе,
освещаемый фарами попутных машин, в вихре снегопада идет Будда, и следы его босых ног расцветают нежными цветами, аромат которых я вдыхаю сегодня утром, завершая начатый когда-то ночью разговор с котами.
1994, зима во Внутренней Монголии
|
|
| VAD-DARK |
2004-09-25 |
45 |
4.50 |
10 |
|
|
Ожерелье из пальцев (ОКС на сайте СтихиЯ) |
|
|
|
|
| |
Не поставили мне пятерок за последнее стихотворение в ОКС.
Вот она – благодарность!
Вот он - мой принтер фирмы Хьюлетт Паккард - взвизгивает и похрюкивает, распечатывая одна тысяча четыреста шестидесятую страницу этого конкурса.
Спелись, сговорились, вражины!
Осень ползет по окнам, тварь.
Я беру первую страницу и сминаю ее в мягкий тугой комок. Хорошо.
Макаю комок в кофе.
Пробую на вкус.
Кофейно.
Недолго жую и проглатываю.
Потом я беру вторую страницу, сминаю, хорошо, макаю, жую, глотаю.
Потому что это – настоящий качественный интернет-конкурс.
Это вам, уважаемый читатель, не фигня какая-нибудь.
Это – полет, так сказать, реальной мысли.
За мной следят.
Я заметил это год назад.
Меня ведут, загоняют в угол, пасут.
У меня одежда набита прослушивающими устройствами, как мешок Дедушки Мороза подарками.
ОНИ следят, но я знаю об этом.
Десятая страница литконкурса совершает путешествие внутри моего организма.
Я – набор органов: сердце, печень, легкие, мозг.
Я – тело с развитым нервным центром.
Это не раздражает меня, о нет.
На ужин у меня сегодня духовная пища – ОКС.
Я жарю пищу на тефлоновой сковороде с растительным маслом и приправой Вегетта.
Потому что я знаю толк в литконкурсах, не надо мне тут.
Я понял – если я переварю весь этот долбаный конкурс, то стану великим поэтом.
Никто меня не остановит.
Слышите ВЫ?
Я ВАМ НЕ ВЕРЮ!!!
Кто здесь?
Показалось…
Или нет.
Кругом шныряют неясные сущности, шевелятся занавески.
Я не выйду из дома больше.
Мне не поставили пятерок за стихотворение.
Поэтому я должен позвонить.
Немедленно.
Не так важно, куда.
Я просто буду звонить и молчать.
Пусть там, на другом конце провода алёкающий собеседник сойдет с ума и, хохоча, кинется в людское море, разгребая его, словно патоку.
Пятьсот сороковая страница конкурса посыпана сахаром.
Кстати, на моей шее – ожерелье из пальцев.
Dr. Dark
|
|
| Koree Key |
2005-04-20 |
45 |
3.46 |
13 |
|
|
[Project MAT] Vivat клубу "поэтики" |
|
|
|
|
| |
Буду кратка. За последнее время уровень СтихиИ как литературного сайта упал ниже всякой критики. А моё пребывание на нём - потеряло и смысл, и какую бы то ни было приятность. Более того - я в последнее время выступаю, по мнению части авторов, в роли злой и душевно грубой гонительницы юных дарований. Такая вот чёрствая сука, не понимающая чужих творческих позывов.
Сами подумайте - оно мне надо? Если нормальная литературная критика (весьма пониженной жёсткости) стала уже восприниматься как "грубое вмешательство в тонкие и нежные поэтические души" - о чём тут можно говорить? И с кем?
С теми, кому не нужна критика, кто не заинтересован в работе над своими вещами и в повышении своего творческого уровня? Кто не уважает свой родной язык?
С теми, кто мило улыбается в ответ на подробные рецензии, ничего не исправляя? А то и имеет хамство говорить об уместности/неуместности подробных критических разборов?
Пожалуй, цитировать Евангелие о свиньях и перлах не буду. :) Ибо автор прав, в последнее время на СтихиИ такие рецензии - реально mauvais ton.
В течение суток (вчера-сегодня) состоялась последняя проверка. По разным причинам меня не было в Сети полнедели, так вот по возвращении я не нашла в обсуждениях практически ничего интересного, зато полдня провела в совершенно пустых и никчёмных дискуссиях, столь же длительных, сколь и бесполезных.
В итоге, после долгих размышлений, вынуждена объявить о своём самосокращении со СтихиИ.
Спасибо всем, мне было очень приятно пообщаться с большей частью тех, с кем я вступала в дискуссии :).
Также спасибо всем, кто обращал своё внимание на мои произведения и оставлял свои отзывы.
Кстати о насаждении всеобщей любви и дружбы на сайте - в этой связи есть конструктивное предложение - оставить на СтихиИ три возможные оценки:
"5+"
"5"
"5-"
А дополнительно можно добавить набор шаблонов для описания впечатления, которое произвёл конкретный стих - конечно, с пробелами для ввода названия и имени автора.
Можно вообще взять пример с http://rulezman.multik.org/, и организовать простой и удобный набор картинок - и ярко, и красиво, одно удовольствие для авторов и рецензентов!
1. 
2. 
3. 
4. 
5. 
6. 
7. 
P.S. Все желающие всегда могут обратиться ко мне по е-почте, я, собственно, никуда не деваюсь, я всего лишь сокращаюсь со СтихиИ. :)
Также и все, с кем я общалась, могут и далее расчитывать на моё внимание. |
|
| Яр Соболев |
2006-01-11 |
45 |
5.00 |
9 |
|
|
Изъ записокъ высокоучёнаго монаха Грегора Пенделя |
|
|
|
| |
|
| Koree Key |
2006-02-27 |
45 |
5.00 |
9 |
| |
| |
|
| iscanderus |
2006-12-06 |
45 |
5.00 |
9 |
| |
|
| |
Как-то раз свойственный хай-гитлер сказал раз: " я подвальный критик, в месяц май я критикую вечность".
Показал себя история- корыто рядом с синем морем где старик старуший давно неводом по рыбам не ловил, ведь желания - копченая селедка под шубой, и из их дома, никогда им не принадлежавшой, никто не выходил, а рядом с ним обычно разбитое карыто.
Вдруг
над этим пролетел недруг-самолет, летевший в Турципр Отдыхавшим. Самолет вез газеты и бормотал летающий Бармолей: " этот префектуре говорит участие проводит передаче творчестве префектуре структуры предусмотрены конкурсы единичныработплакатыработы". А в городах из которго вылетел самолёт в тот же момент уступающий место в автобусе номер Три О человек чьи предки изготавливали не только корыто сказал, мол, "какая разница кто сидит, главное чтобы стул был твердым и пели чайки в солёном солёном море замерзшем до льда". |
|
| неграмотный скунс™ |
2007-04-22 |
45 |
5.00 |
9 |
| |
|
| |
Как всегда весь день сегодня думал о хуйне, переживаю. Разбил сегодня чашку, ну и что что она мне досталась в нахаляву и имя там было не мое, мне она нравилась я к ней привык, из нее было очень удобно и хорошо пить, чайи кофе. А иной раз пиво и сок. Правда я за ней не ухаживал не мыл ее по долгу так и стояла на столе с ложечкой и не мыл. А вот седня решил ее помыть, начистил набили, красивая вся стала, начал наливать воду, а она скольз от читсоты и упала и разбилась. Жалко чашку, блин и почему так стала сразу дорога когда ее не стало, блин точнее ее стало много. Но она стал не цельой уже разбитой. Восттанавливать ее уже не получиться. Странная чашка, вроду на счатье посуда бьется. А тут так погано нету кружечки больше. Вот блин простая кружа а так на жизнь похоже. И все один в один. Только жизнь не кружка, и ее хранить надо, и ухаживать за своей жизнью лутше. А то получается что жизнь что кружка. Блпин вот еще одно любомудрие. Но вроде написал и стало по легче жить. Странно хочется голову обо што нить побить. Не расколется может хоть думать начнет. Все все хватит на морозе надо в норку в тепло в уют, свернуться клубочком. И грустить о кружке, денек другой. А потом что нить важное понять и радоваться жизни. А так хочется что было все как хочется. И не хочется что как нехочется. Вот и мачалистая мочалка. АААААААААА……… трудно занть понимать, а сдлеать ниче нельзя. Потому что все понятно, что ниче не понятно. Загадки их надо блин решать, а как??? Вот и тишина изнутри. Что это??: Зачем раньше этого не было, как теперь с этим богатсвом поступать. Тараканы. Вот и улитки ползут, медленно улыбаясь рассвету, и он только для них. Потому что они его воспринимают и никто более, остальным ненадо, у них свои моменты. Идиотизм. Идиотизм от фатализма полного счастья, при полном фатализме. К чему и откуда. Из ниоткуда в никуда. Дожди прошли, настанет вечность, будет там темно. Что влияет так на мозги, как трудно держать равновесие в нигде на полном ничем. И как???
З.Ы. Только самому себе и всем кому пойметь.
З.Ы.Ы. вестаки об окончательности сумашествия говорить не стоит, может быть и хуже как я понимаю. А может и лутше. Надо ползти.
З.Ы.Ы.Ы. Кто нить может это безумие остановить, али расскзать как???
|
|
| Koree Key |
2008-05-19 |
45 |
5.00 |
9 |
|
|
котята марта, кошечки апреля |
|
|
|
|
| |
Оправдываться поздно - я замечен,
лечиться тоже поздно - я убит,
напрасно был я строго засекречен.
Семья рыдает, мафия скорбит.
На теле многочисленные раны,
летит душа заблудшая в кювет.
И вот на дне
гидромассажной ванны
Встречаю молча
я рассвет
Последнее танго
Ногу Свело!
Я с трудом узнала брата, хотя мы виделись буквально на днях. В тот раз меня посетил холёный молодой кот, нагловатый, но обаятельный - даже на мой придирчивый сестринский взгляд. Сейчас передо мной стояло загнанное, нервно дёргающееся существо. Даже уши у него всё время норовили опасливо прижаться к голове, и ему стоило большого труда удерживать их торчком.
- Боги мои! Что с тобой?
- Мури, я попал. Серьёзно. На деньги.
- Сколько?
- Полтора ушастых.
- Что? Ты чё, совсем охуел? Пятнадцать тысяч платиной, я не ослышалась?
- Да.
- Пиздец, приехали. И кому?
- Очень серьёзным ребятам. Их должники живут мало, а умирают долго.
- Так... Проигрался?
- Да.
- Пизде-ец... ... когда отдавать?
- Вчера, бля! Какая разница, у меня их всё равно нет!
- Ты, кретин кривохвостый, не смей на меня орать! Это ТЫ в жопе, а не я! - я помолчала и взяла себя в лапы - брата и так всего трясло, видно, что он из последних сил держится. - Особенно если хочешь от меня помощи. Ты же не просто так меня позвал - с сестрой пообщаться? Ну?
Аой подавленно кивнул.
- Давай по порядку, чтоб я хоть знала - как ты влип во всё это.
- Блин... не знаю... как-то всё одно к другому сошлось... Я и проиграл-то сначала совсем немного - не больше пяти когтиков, причём два у меня было при себе. Оставил их, и подгрёб к отцу. Бля, столько всего сразу свалилось... короче, прикинь - для начала я вместо денег нарвался на лекцию о долге, ответственности и чести семьи. Что я, дескать, официально совершеннолетний уже неделю, и подачки пора прекращать. А потом...
Помнишь, мамхен всегда запрещала мне играть в команде? За меня и тренеры просили, а в сборную всё равно идти не дала?
- Ну?
- А ещё я как-то придумал себе, что я приёмный котёнок, и поэтому меня так не любят, всё мне запрещают... так вот, лучше б я был приёмным. Знаешь, что мне сказал отец? Что я - апрельский кот!
- Что? Не может быть!
- Да, я тоже не поверил. А отец так спокойно и сухо мне сообщил, что официально со мной всё в порядке, документы и клейма законные. Но реально я - апрельский. А поскольку мой типа настоящий день совершеннолетия уже прошёл, мои проигрыши они с матерью больше оплачивать не будут. Вот так.
- Это всё, что ли? А долг?
- Ну вот, я и говорю. Похоже, крышу мне сорвало именно это - как этот сухарь втирает мне о деньгах, взрослении и о моём настоящем дне рождения. И что денег он мне всё равно не даст. Да, говорю, папа, может, ты мне всё-таки оплатишь счета, раз уж ты весь такой мудрый и справедливый? - мы-то ведь с тобой теперь знаем, что мне ещё нет двадцати одного? Тут он начал орать, чтоб я убирался, неблагодарный скот, которого они с матерью покрывали с рождения, а могли отдать в интернат! а я прям в ступоре каком-то был... лучше б я был приёмным, сказал, и хлопнул дверью. Короче, я сразу погрёб в бар, там нажрался, потом вспомнил про долг, пошёл переговорить в казино, там ещё пили. Больше ничего не помню, ну, из того, что может помочь, - он слегка улыбнулся, одними уголками, и на миг стал похож на себя-прежнего.
- Так ты чё, совсем ничего не помнишь? А про долг - это откуда?
- Ну так, мне уже прислали ангелочка с напоминанием. Короче, я взял в долг у Двужильного Дика.
- Это же доверенная лапа Глыбаря!
- Да, он.
- Короче, это пиздец.
- Да, бля...
Воцарилось охренелое молчание. Я потормозила, потом вспомнила очевидный вопрос:
- Слушай, так они что, тебя ищут?
- Пока нет, но только до завтра. А если завтра я не верну всё с процентами, меня будут убивать. Три отключки - по одной на каждые пять штук платки. По отключке в сутки. Сначала - по-доброму, просто перережут горло. Потом - пожёстче. Ну и тэ дэ, и тэ пэ. Это я их ангела цитирую. Кстати у них ангел - кошечка, такая классная брюнеточка, маленькая, гибкая...
- Ну ты, котяра! Сначала спаси свои мохнатые яйца от босса киски! Слушай, так тебя спрятать надо?
- Не знаю, наверное...
- Так, погоди, дай подумать. А то я что-то несу по инерции, а пока ещё даже не осознала нихрена. Пошли поедим, я подумаю.
Я купила ему какую-то кривую панамку, и мы пошли в самый дешёвый крысятник. Если б не вся эта херня, вид брезгливо обнюхивающего еду брата доставил бы мне массу удовольствия.
Зато теперь прояснились многие странные вещи - все эти мелочи, что копились годами. Брата ведь действительно не пускали в команду, что было странно - он здоров, как тигр, и спорт любит безумно. Думаю, размолвка его с родителями оттуда и пошла - Аой не простил матери, что та его не пустила в сборную. А всё правильно - если он апрельский, то дорога в большой спорт ему закрыта навсегда. Да...
- Слушай, я понимаю, что тебе щас хреново, но посмотри на это с другой стороны - они ведь тебя не бросили? Могли тайно сплавить в интернат, и спокойно жить дальше, их не то, что не осудили бы - даже одобрили? Неужели ты это не ценишь?
- Дешёвка! Лицемерие! Какие мы добренькие-богатенькие-благородненькие! Лучше б удавили сразу... даже если я выгребусь из этого дерьма - что я буду делать?
Да, брат мечтал, что после двадцати одного сможет сам вступить в сборную, и нагонит упущенное. Вот тебе и совершеннолетие...
- Да... извини, я не в тему сказала...
- Ага, тебе-то это всё вдоль хвоста, да, Мури?
- Только не начинай, а? Если тебе помощь нужна, не будь говнюком.
* * *
котята марта, кошечки апреля
Это с детства знают все. Кошки всегда рождаются только в апреле, котики - в марте.
Другого порядка нет и быть не может, так было от начала мира. Все кошки беременеют только в течку, в сентябре. А рожают или в марте - котиков, или в апреле - кошечек. Все знают, что если Боги хотят покарать семью, то посылают им навьих детей: мартовских кошек или апрельских котов, и те рождаются больные или мёртвые, да и мать их часто умирает родами.
Так что как предписано Богами, так и свершается:
котята марта, кошечки апреля
Потом, много позже я узнала - что на самом деле всё не совсем так. Что апрельские коты и мартовские кошки рождаются - нечасто, но они есть. Официальной статистики не существует, но говорят, что в этом веке их стало намного больше. Опять же, официально их всех отбирают врачи и сдают в специнтернаты, а реально, поговаривают, далеко не все готовы от родных котят отказаться. Так что и документы покупают, и клейма, и молчание повитух. Как это говорится - из платки заплатки сладки.
Однако, не всё так просто. Эти "неправильные" дети реально остаются проблемными - они часто болеют, почти всегда бесплодны, а главное - у них мало жизней.
То, что у всех кошек по девять - эту хуету уже давно все, кому ни лень, опровергли. Сейчас девятижизневый - ладно, если каждый двадцатый. Но у этих левых детей жизней намного меньше даже средней цифры в 5,44. Забавно звучит, правда? 5,44 жизни. А у брата, может, нет и трёх... с учётом нашего благородного происхождения. Кстати, именно поэтому вся знать вот уж полвека активно разбавляет крови - может, у обычных толстобрюхих полосатых кошек нет идеального разреза глаз и когтей совершенной формы, но зато они по семь жизней в резерве имеют. И детям передают. А наши довырождались до четырёх. Вот так...
* * *
Конечно, ничего я не придумала. Просто не успела. Даже спрятать брата - его взяли на следующий вечер. Домой я не пошла, боялась, что всё это вывалю на родителей, если спросят, что случилось.
Полный неадекват, лапы трясутся...
Ходила по комнате туда-сюда, пока подруга не выставила меня на веранду. Наутро приехали за мной.
Забавно, но киска-ангелица у них, и правда, как по заказу, в братцевом вкусе прям до мелочей.
- Мисси Маури, ваш брат хочет поговорить, поедете? Мы не принуждаем, ничего такого.
- Поехали.
Поговорить нам дали полчаса.
- Ну как ты?
- Ничего, как видишь. Живой. Как минимум, у меня была одна запаска.
- Зашибись статистика!
- Ну а что мне теперь, рыдать? Знаешь, может я ещё не отошёл до сих пор, но чувствую себя как-то странно. Отмороженно как-то... никаких эмоций, ни страха. И согреться не могу. Вот, смотри. - Аой раздвинул шёрстку на шее, и показал свежий розовый шрам.
- Ну так, а ты что думал? Вся энергия ушла на сращивание раны. Ишь, как аккуратно пороли... Больно?
- Не-а, я же говорю, как под наркозом всё. Я до сих пор лап не чувствую.
- Слушай, а как это всё? Ну, было? Вообще?
- Да просто. Мне сказали, чтоб на первый раз не зассал всё, и дали подышать спорыньёй. Мне с третьего вдоха уже неясно было, на каком я свете, сидел и мульты какие-то на стенке смотрел, потом стена так плавно уехала, и всё потемнело. Потом вроде показалось, что вижу своё тело на полу со стороны, смешное и неуклюжее, что мне стало смешно. И всё. Потом очнулся вот.
- И не больно? Совсем?
- Да, совсем! Может, отложим пока мемуары писать, а?
- Ладно, я всё о хуйне какой-то. Прости. Скажи, что сейчас будет-то?
-А не знаю. Дик со мной сам не говорит, а его живодёры сказали то же самое, с одним уточнением. Если завтра денег не будет, они сначала пришлют ухо родителям, и про шрам расскажут, а если денег не будет всё равно, опять отключат. Но уже не так легко. А я возьми, да и скажи, что никто за меня ни шерстинки не даст, я апрельский ублюдок. Вот так.
- Ты что, совсем урод?
- А что, думаешь, не так будет? Они только рады будут - подохну так же никчёмно, как и родился. А они себе нового родят, нормального, типа тебя.
- Аой, не говори так. Это всё неправда, ты знаешь. И мы выберемся, я тебя вытащу. Обязательно.
- Ага-ага, конечно. Да ты не потей, наверняка они мне не поверили.
Вошла ангелица:
-Всё, аудиенция мисси Маури окончена. Всего доброго!
Так ничего и не решили. Блядь, что делать-то?..
* * *
...и тогда мы побежали. Мы стелились по ночным улицам длинными беговыми прыжками, и хорошо, что я в своё время ходила на атлетику - а то бы столько не продержалась. Брат сильно сдал после двух отключек, и я легко держалась за ним, не отставая, ещё хватало мыслей сообразить, что в этой лёгкости нет ничего хорошего. Я где-то сорвала коготь, и на каждый толчок задняя правая отзывалась огненной оплеухой по нервам, но хромать было некогда.
Сколько продолжалась эта гонка, не знаю, но когда мы одновременно рухнули в траву на обочине, погони не было.
- Ото - хр... - рвались - хр - что - ли?
- Наде-
юсь...
Отдышавшись, мы стали соображать - ну убежали, и что дальше? Двужильный Дик умеет вытаскивать крыс из нор, иначе он сам давно бы пошёл им на корм. А теперь мы в бегах - оба.
- Надо идти, хватит отлёживаться. Пошли, найдём место для днёвки.
- Ага. Слушай, а круто ты с газом придумала! Кстати, спасибо, что вытащила.
- Да ладно тебе, тоже мне подвиг - оказаться одноклассницей кошечки, чей охочий до юных кисок папа - инженер-химик! Вообще-то это надо родителей благодарить - они нас в элитную школу устроили.
- Да-да, и поили-кормили, и всё такое. Особенно меня, апрельского ублюдка.
- Ой ну не начинай всю эту хуету опять, лучше помолчи. Дыхание восстанавливай.
День мы просидели в подвале заброшенного дома, вечером вышли на охоту. Вернее, попыталась выйти я, а брат наотрез отказался. Лапа у меня болела ужасно, на палец было страшно смотреть - коготь сломался почти под корень, и обнажившееся нежное, розовое я замотала тонким шёлковым шарфиком, спасибо модной штучке, пригодилась. Конечно, ни одной мыши я не поймала. Следующей ночью я оглушила трёх и принесла в наше укрытие. Оказывается, надо усами прижаться к земле, а лапу держать наготове. Я ничего такого не придумывала, оно само как-то всё получилась. Значит, не врут про наследственную память. Я только стёрла позолоту с усов, сразу стало лучше. Передняя лапа словно сама знала, когда надо действовать, она ныряла в сумрак раньше, чем я успевала подумать.
- Это что, я должен есть эту сырую пищащую хуйню? Ты что? Да я кроме молока в детстве, ничего сырого не ел!
- Слушай, не многовато ли гонору для апрельского ублюдка? Мне что ли эти грязные грызуны нравятся?
Брат надулся и отвернулся к стене.
Мой охотничий азарт утих, я подумала, и решила, что пока тоже не голодна настолько, чтоб есть это. Засунула мышей в какую-то корзину, и заснула. Утром их не оказалось. Все бы так легко сбегали. Может, надо было мышью родиться?
Нас нашли днём. Что-то спугнуло меня, выдернув из хрупкой дрёмы. Это дало крошечную фору - мы всё ещё надеялись.
Второй раз погоня была очень недолгой. Брату прострелили лапу, и он с воем покатился в пыли, я не стала оборачиваться, я просто хребтом ощутила, так ярко и пронзительно, до дрожи, какой сегодня чудесный яркий день, и как хорошо, когда солнышко греет шёрстку, и что сейчас всему этому настанет конец. Показалось мне или нет, что я слышала хруст собственных позвонков?
- Мы нашли их!
Я могу слышать.
- Они здесь, ещё не пришли в себя. У юноши не очень серьёзные повреждения, он просто без сознания. С вашей дочерью хуже. Пожалуйста, не смотрите на неё, пока мы не приведём её шею в порядок. Кошка она молодая, крепкая, судя по данным медкарты - это её первое, так сказать, приключение со смертельным исходом, так что сил у неё предостаточно. Мы могли бы её вообще не трогать, но так она быстрее вернётся, и тогда вы с ней пообщаетесь. Всё будет в порядке, не волнуйтесь!
...какой суетливый кот, как много он говорит. Почему я ничего не вижу? Вокруг светло, меня куда-то везут. Я понимаю, что моё тело накрыто простынёй, и именно поэтому я ничего не вижу, ещё какой-то странный угол обзора... это и есть смерть? Или ещё нет?
Я подумала, что нельзя же столько смотреть в одну точку, надо закрыть глаза. Вроде бы это помогает...
Тело не подчинялось. Вообще. Я пробовала совершить хоть крошечное движение, хоть ресницами пошевелить - ничего. Стало страшно - через моё отмороженное спокойствие откуда-то стала просачиваться мысль, что всё идёт неправильно, что так не должно быть, пора уже начать чувствовать тело. Да где оно? Я резко выпрямилась и села.
И оказалась сверху, над лежащим на боку телом очень знакомого окраса. Где-то я видела такие пятна... только почему на голове нет белой метки в тон такой же на передней лапе? А, это, наверное, потому, что голова теперь повёрнута не той стороной. Жаль, раньше было красивее.
Почему они не повернут голову как надо?
Эта голова стала меня раздражать, никто не подходил, и я сама попыталась её повернуть, наклонилась.
Снова оказалась под простынёй, и не смогла пошевелиться. Наверное, я просто очень устала, надо поспать. Просто глубоко заснуть, и всё... я свернулась клубочком в огромной вывернутой голове, и заснула.
- Что с вашей дочерью? Она не приходит в себя. Она рядом, но не может попасть в тело. Скажите, вы ничего от нас не скрываете? Тяжёлые роды, детские болезни?
-...
Один голос я слышу хорошо, а другого почему-то нет. Но это же разговор? Я точно знаю, да. Просто один голос тут, а другой за стеной, которая начинается прямо от моего убежища. Плотная такая, как простыня.
-...
- Слушайте, дамочка! Мне плевать, кто у вас роды принимал, это моя клиника, и диагностика тут тоже только моя! Мы и так с трудом из вас вытянули, что ваш сын - апрельский кот, и хорошо, что вы сказали! А то могли быть осложнения. Он вовсе не так хорошо выходил из смерти, как ожидалось!
- ...
Уютная белая стенка... Да, тёплая и белая.
- Что??? Она - мартовская? Что вы молчали? Суэй, срочно в операционную! Где она, везите её сюда!
Кто-то пытается порвать мою славную, белую стенку. Мерзкий хруст, она сминается. Холодно, мёрзну.
- Она чуть не ушла. Она ещё здесь, но в тело попасть не может. Я не знаю, что делать - похоже, слишком поздно. Когда тело окоченеет, она уйдёт насовсем. Греть и разминать нельзя, поздно спохватились.
Вы же мать, как вы могли не сказать! Вы же её убили!
- ...
- Я ничего не могу сделать. Осталась инкапсуляция, это последнее средство.
Когда же этот зуд прекратится? Мне холодно и голо, без стенки я чувствую себя незащищённой. Зачем они всё сломали?
-...
- Да, мы перенесём инкапсулированную аниму вашей дочери в безопасное место, и подготовим тело к возвращению. Предупреждаю, это очень дорого. Очень. Даже по моим расценкам. Но вариантов у вас нет - или мы объявляем о её смерти, или капсула. Кстати, у нас хорошие шансы - кошечки возвращаются в четыре раза чаще.
Это было последнее, что я услышала. Снизу надвигалось что-то тёмное, накрывая ошмётки моей стены. Я ощутила себя безумно маленькой и одинокой, захотелось съёжиться от пронзительного голубого света вокруг, который приближался какой-то злой пульсацией...
Я сжалась, но свет становился всё ярче, всё ослепительней, и тогда я закричала...
* * *
Мама Аня сидит у экрана и читает. Я очень хочу к ней на колени, но девочку Надежду недавно причёсывали, и она теперь прыгает по креслам, радуясь своей вновь обретённой свободе.
Ну ладно, вечером попрошусь. Девочку Надежду жалко, но знания мне необходимы - хоть жизненно, хоть смертельно.
Иначе я никогда не найду дорогу домой.
Недавно меня посетила ужасная мысль. Такой вот, блин, визит вежливости. Я подумала, что если не вернусь быстро, то могу ведь не только просидеть тут с девочкой Надеждой всю жизнь, но и вообще зависнуть в этом мире. Насовсем.
Я помню, следовательно, я существую, даже если для этого мне достался только узкий чулан где-то в голове у девочки Надежды. Зато ко мне приходят сны, и в них - вся моя прошлая жизнь. Воспоминания возвращались ко мне отдельными яркими историями, не сразу, постепенно.
Теперь я помню всё, что со мной случилось, но по-прежнему так же беспомощна, как и при рождении девочки Надежды.
Я уверена, что всё это было, ибо без моей уверенности эфемерная материя снов однажды расползётся под горячим утренним солнцем, как тлеющие хлопья бумаги в камине... Я видела - это очень красиво.
Как-то девочку Надежду вывозили на зимнюю дачу, и чуть ли не впервые наши с ней желания совпали - нас неудержимо влекло к огню. Она успела бросить в камин несколько дорогих книг, прежде чем спохватилась мама Аня. И хотя девочку Надежду никто не ругал, больше мама Аня приглашений не получала.
У меня странные отношения с девочкой Надеждой. Я вижу её глазами, слышу её ушами, но не могу шевельнуть и кончиком пальца. Похоже, что основные управляющие нити её организма проходят через меня, и само моё существование каким-то образом необратимо искажает всё, что она ощущает. А я всё понимаю, но ничего не могу сделать.
Путём проб и ошибок я выяснила, что девочка Надежда беспокоится, начинает плакать и кричать, когда я злюсь или просто напряжённо о чём-то думаю. Доходило даже до того, что она начинала биться головой о стены, об пол. Может, она чувствует моё присутствие, и неосознанно хочет избавиться? Увы, ничем не могу помочь.
Сначала я просто успокаивалась, и представляла себе, что сплю. Помогает отвлечься. Потом стала использовать эту её особенность - хоть это отвратительно и гадко, но других путей воздействия у меня просто нет. Зато теперь мама Аня берёт меня на колени вечером, когда сидит за компом. И многое мне удаётся прочесть вместе с ней.
У меня странные отношения с информацией. Мне надо многое узнать - и в то же время я боюсь узнавать об этом мире слишком много.
Боюсь также, что мои благие намерения поскорее уйти отсюда мешают занятиям девочки Надежды.
Извини, мама Аня, можешь считать свою дочь самым безнадёжным аутёнком из всей группы, но мне надо постоянно повторять всё, что я знаю о доме. Иначе я забуду, кто я и откуда.
Потому я упорно твержу себе, что все кошки знают дорогу к дому, что статистика на моей стороне, мешая маме Ане заниматься с девочкой Надеждой.
Но я не знаю, как мне вернуться.
У меня странные отношения с этим миром - меня в нём нет, но деться из него я тоже не могу...
И когда мы приходим,
Мы смотрим на небо;
Мы смотрим на небо,
Мы смотрим в него так долго,
И может быть, это картина,
Иллюзия и картина.
Но может быть, это правда;
Скорее всего это правда.
Сестра (дык, ёлы-палы),
Здравствуй, сестра;
Нам не так уж долго
Осталось быть здесь вместе;
Здравствуй, сестра...
Сестра
Аквариум
|
|
|
|
