| уфыф |
2005-05-15 |
40 |
5.00 |
8 |
|
|
бродят тут всякие(про скунса) |
|
|
|
|
| |
Homo sapiens?
Illitteratus creycus!
Скунс, хищное млекопитающее семейства куньих. Довольно неуклюжее животное на коротких ногах. Длина тела 28—38 см, хвоста 18,5—44 см. Конечности стопоходящие со слабо изогнутыми когтями. Мех густой, длинный и пушистый, особенно на хвосте. Окраска — сочетание чёрного и белого цветов. Под хвостом — особые железы, вырабатывающие резко пахнущую едкую жидкость; в случае опасности скунс выбрызгивает её в сторону врага (отсюда название «вонючка»). Встречается в разнообразных местообитаниях (от лесов до открытых равнин и пустынь). Живёт поодиночке в норах и других убежищах. В северной части ареала зимой впадает в спячку. Сумеречное и ночное животное. Питается грызунами, птицами и их яйцами, насекомыми и их личинками. Размножается в конце зимы и весной; приносит 4—10 детёнышей. Объект промысла и клеточного звероводства (используется мех). Иногда вредит истреблением птиц.
1) Скунс не может кусаться и вонять одновременно!
2) Скунс может учуять запах человека на растоянии более километра!
3) Простирайте одежду несколько раз в разведеном уксусе или томатном соке, затем вывесите на воздух на месяц-два, и только потом отдавайте в химчистку.
Даже те, кто в курсе того, что скунс ( skunk ) плохо пахнет, не подозревают как плохо. Запах этот настолько ужасен, что скунс, не обладающий ни хорошим зрением, ни слухом, ни быстротой бега, ни сильными зубами или когтями, практически не имеет врагов. Флегматичный, но целенаправленый зверек размером с крупную кошку не испугается ни собаки, ни человека, ни медведя и при приближении потенциального врага до поры до времени не будет обращать на него никакого внимания. Если потревожить скунса, то он встанет в боевую позу и начнет грозно топать лапками, всем своим видом показывая – я, мол, скунс – не видишь что ли? Если агрессор не внимает этим знакам, то скунс поворачивается спиной, поднимает свой шикарный черно-белый хвост и, оглядываясь через плечо, выстреливает из специально для этой цели развитых желез две тонкие струйки маслянистой желтоватой жидкости. Точность выстрела поразительная – на небольшом расстоянии от тела врага струйки сходятся вместе и разбиваются в облачко, состоящее из мельчайших капелек. Дальнобойность составляет три-четыре метра и боезапаса хватает обычно на четыре выстрела. Но практически всегда хватает одного. Железы скунса вырабатывают бутил-меркаптан, одно из наиболее вонючих веществ из существующих в природе. Трудно описать его словами, но очевидцы говорят, что это может быть похоже на смесь разлагающегося мяса и жженой резины. Запах как будто имеет вес, он пеленой обвалакивает несчастного и избавиться от него нельзя. Если выстрел направлен в лицо человека или морду животного, то может наступить временная слепота. Жертвами скунса в дикой природе становятся обычно молодые медвежата, волчата и детеныши других зверей. После первого урока они запоминают навсегда, что скунса надо обходить подальше. В городских условиях, к которым скунс отлично приспособился, часты случаи стычек скунса с домашними собаками, которые хотят или напасть на него или просто поиграть. Если такая беда случилась, лучше не пытаться решить проблему самостоятельно, не вести бедную собаку в дом. К счастью такие неприятности довольно редки. По натуре своей скунс довольно доброжелателен, и если его не трогать, то он первым никогда не нападет. Активен он обычно ночью и при свете дня его увидеть удается редко. Зверек приносит пользу людям – одна из основных составляющих его диеты – личинки вредных насекомых, которые он ловко выкапывает из под земли и поедает в больших количествах. Живет скунс в норах, причем если ему неохота рыть свою, то он может занять бесцеремонно занять нору другого зверя, например барсука, и если тот не захочет покидать свой дом, то скунс будет мирно сосуществовать с ним. Скунс вообще склонен приходить в гости без приглашения и может, например, наведываться к вам в патио и делить обед с вашей кошкой или собакой. Описывались случаи, когда скунс приобретал привычку забираться в дома в отсутствие хозяев и вести, как у себя дома – например спать, развалясь на диване. Берегитесь, скунс может быть рядом... |
|
| неграмотный скунс™ |
2005-05-22 |
20 |
5.00 |
4 |
| |
|
| |
Гм работка типо Ивановской Стихийные Красавки или Цитутки.
Читатель [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
03-05-2005, 14:12:53;
"...педальный, полноприводный" - это что? или как? :)
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
03-05-2005, 13:49:32;
Щас, разбегусь. Я те, гад, так подскажу...
Засранец ты педальный, полноприводный.
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
03-05-2005, 17:18:57;
И даже доктор с до боли родными и знакомыми интонациями на форуме появился. :::))))
Бар, это ты ещё не вполне понял куда попал. Тут тебе не ОКС, тут птицы не поют, деревья не растут (хотя трава пробивается), и только мы плечом к плечу врастаем в землю тут... ГА-ГЫ-ГЫ.... :))))
Вешайся, урод.
Митрий Зимин [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.137.x.x
-
03-05-2005, 18:07:04;
Люблю как и многих)))
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
03-05-2005, 18:19:46;
А кто нормален, Бар? Ты не горюй, всё утрясётся, конечно отдельной палаты с телеком и сортиром во всю стену не обещаем, но сам рассуди - ежели идиот, так прямая дорога в дурку. А дворником - это ты нехило замахнулся. Из дворников знаешь скоко хороших людей вышло? А некоторые даже опять вошли, потому как дворник это состояние души, а ты небось ещё и зарплату решил потребовать... Мирра права - ну как тебе можно метлу доверить, ты ж чуть что - норовишь себе что-то засунуть, вообще извращенец ты ещё тот, как я погляжу - то тебе имбецилов подавай, теперь уже на предметы с ярко выраженной фаллической символикой перешёл, ты ваще врубаешься, что в приличном обществе находишься? Как тебе не стыдно, жопа ты передняя, у нас даже матом никто не ругается, Мирра только ругается, да и то - она понарошку и не по настоящему, а ты кретин резиноголовый придумал метлу себе куда воткнуть, вообще поехал на старости лет, придурок, баран, шизоид, вербёлд...
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
03-05-2005, 18:27:37;
"Казаки МАТу – М.Бару.
Ти, М.Бар, чорт зашiбленний, i проклятого чорта брат i товарищ, самого Люцеперя секретарь. Якiй ты в черта лыцарь, коли голою сракою ежака не вбъешь. Чорт высирае, а ты пожираешь. Не будешь ты, сукiн ты сыну, сынiв МАТу пiд собой маты, твоеi харi мы не боiмось, землею i водою будем биться з тобою, распро#б твою мать. Вавилоньский ты кухарь, Макидоньский колесник, Iерусалимський бравирник, Александрiйський козолуп, Великого и Малого Египта свинарь, Армянська злодиюка, Татарський сагайдак, Каменецкий кат, у всего свiту i пiдсвiту повiя, самого гаспида внук и нашего х$я крюк. Свиняча ты морда, кобыляча срака, рiзницька собака, нехрещений лоб, мать твою въ#б. От так тобi МАТовцi виcказали, плюгавче. Не будешь ти i свиней христiанских пасти. Теперь кончаемо, бо числа не знаемо i календаря не маемо, мiсяц у небi, год у книзя, а день такий у нас, якиi i у Вас, за це поцелуй в сраку нас!
Пiдписали: Кошевой атаман Alex*,
Зо всiм кошем МАТу"
Вот это компания подобралась, как это вы их всех в одну кучу умудрились:))
Инкогнито, 2005-05-04 00:37:19
Читатель [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
5
04-05-2005, 22:39:11;
Да, помню как сейчас, как картавая коммисарша, то ли в 18-м, то ли в 19-м году прошлого века, изгалялась над русскими офицериками в Одессе! Неужто и Вы все эти ужасы испытали? Сочувствую!!!
"[MAT] Шизаклинание" (Мирра Лукенглас)
[+5] Под звуки му Иду в дыму Пиздец величью моему... Спасибо, Мирра!
tau, 2005-05-04 21:39:35
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
04-05-2005, 21:36:11;
Арам:
у меня не удостоверение,
у меня мандат!!!
tau [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
194.246.x.x
-
04-05-2005, 22:10:53;
Вы - действительно Инкогнито. Пишете стихи от имени мужчины, а рецензии - от имени женщины :)) Надо ещё внимательнее читать Вас, и не только стихи... :))
Инкогнито [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
195.93.x.x
-
05-05-2005, 01:23:17;
Значит, чем дольше там не построят крематорий, тем дольше он будет жить, вот человеку повезло, если его там не построят ещё пару тыщу лет.:))))
diptera [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
192.168.x.x
-
05-05-2005, 08:08:49;
Рома, а зачем Вы издеваетесь над местным населением?
Вам нравится смотреть, как все из штанов выпрыгивают и посылают гневные проклятья в Ваш адрес?
Денис Евгеньевич Патрушев [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
80.71.x.x
-
05-05-2005, 15:15:35;
Спасибо за помощь... Но я же написал в конце, что это всё только недавно было написано, я написал- и сразу на СтихиЮ черновик. Зная, конечно, о том, что оно ещё пока недоработанное...
Но ведь на "СтихиИ" ждут и любят... И боязно хоть минутку промедлить- время торопит...
Арямнова Вера [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
06-05-2005, 00:31:22;
Габби, грудь у меня всем атас, муж по этой причине из дома не выпускает. Но дело же не в грудях, а в груди - то есть, я имею ввиду - в сердце. Там - занывает. А ноет - это зуб. Или надоевший любовник. Или Денис Евгеньевич...
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
13-05-2005, 10:07:39;
У детей таких зверей(ящеров),обычно кровоточащие носы...
Раны от укусов не заживляются...
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
12-05-2005, 22:12:13;
Раз они их "кушают"-значит они каннибалы.
А "эгоистичное использование"-это врожденная маниакальная педофилия...
Арямнова Вера [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
13-05-2005, 21:17:28;
SSS: На мой адрес пришла ваша реплика Любе (?). Ошиблись окошком?.. А почему мне не ответите? Не помню уж на чем, но помню - мы с вами как-то в чем-то не сошлись. И, кажется, я вас спрашивала, где ваши произведения можно почитать? Нет их на сайте? Или у вас произведений нет? вы просто читатель? Судя по вашей реплике Любе (которую вы, явно, хотите оскорбить), у вас неправильная точка зрения: "писанина" кого бы то ни было - кому-нибудь да нужна. Хотя бы самому автору. Такие вопросы, как "задумывались ли вы, нужна ли ваша писанина..." неправомерны и некорректны. И чем вам эта Люба так досадила?.. Даже если она перед вами и впрямь в чем-то виновата, будьте мужчиной, не ведите себя, как плохой мальчик. А если, к примеру, вы завидуете Любе, то... завидуйте молча. Это украсит ваш облик. ну и снова: вас-то где можно почитать?
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
16-05-2005, 20:47:55;
Ну о чем может идти речь:
-прочтите все высказывания кроме моих на этих 2 страницах...и все...все в них...
То ли люди не те,то ли это последствия коммунизма...
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
16-05-2005, 21:10:33;
Я говорил не о Вас,а о собранных здесь для непонятного заседания полу-умерших личностях...
Это не бред...
Просто мне трудно согласиться с тем,что жизнь-должна быть "дерьмом",которое постоянно подносят ко мне вот такие люди...и не только в интернете>...Одновременно с этим,хочется на все наплевать,но если "плевать на все",то получится-что я в свою очередь буду подносить "дерьмо" для кого-нибудь другого>...
-"Обмен дерьма в природе невозможен">..нет фазы деления микробов...так что,оно постоянно...Вот Арам,уронил кое-что с груди туда же...
Если бы моя жизнь была "ништяк"-я бы появился вообще на сайте с названием "стихиЯ",,,,,,???
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
16-05-2005, 21:15:54;
Ринат, хватит уже сопли тут размазывать. Ты вообще где? У себя на своём стихе? Тебя кто сюда звал? Ты чего сюда припёрся? А уж коли припёрся так и не обессудь - кто к нам с говном, тот это говно и жрать станет. Кстати и соком запьёшь. :))))
Alex* [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
10.101.x.x
-
18-05-2005, 20:05:34;
Когда не хватает мозгов
хоть что-то сказать без цитат,
то знай, ты - осёл из ослов
по кличке - придурок Ринат.
Мирра Лукенглас [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
217.106.x.x
-
18-05-2005, 17:24:33;
доктор историю не знает, доктор ее лечит... :)))))
Читатель [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
19-05-2005, 21:25:48;
С.Ткаченко, высказал опять "высокоохуенную" МЫСЛЬ!!! Что ж ты, С.Т. Гансику-хаму не высказываешь свои "вышенекуда" банальности?! С Виталием Ивановым, глупеньким графоманом, Ах как, получалось красиво, а с Гансиком, увы, что-то не срабатывает! В чем дело С.Т.?! :(((
Ринат [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
81.28.x.x
-
18-05-2005, 06:55:37;
Наконец-то,я дождался самовыражения Alex*-a...
"Великий поэт" достиг своих прозаических вершин!
Говорила,Анна Ахматова,что не владеет эпистолярной прозой,а ГАНС,явно,насильственно овладел собственной подпрыгивающей походкой,...Какой тон!!! Какие аллегории...туда-сюда виляют...
Вот,только б печатать побыстрее научился...Кажется,рассказик-то без малого минут 20 писал...И все в пустую...для Бара,для меня или еще для кого??? А! Знаю,нарушаешь права сексуальных меньшинств!
И чем тебе геи не нравятся? Хорошие люди...
По крайней мере,салом не обмазываются...
Мне страшно за тебя...ей Богу..
Это АГОНИЯ!!!
"...пованивает от тебя уже весьма ощутимо - половину активных любителей растеряешь, будешь потом как Патрушкин пальцем себя тыкать, потому, что никому не хрен не нужен..."
-Я не живу в интернете Ганс...
если Ты ощущаещь,что плохой запах рядом,то сходи в коженно-венерологический диспансер...Там помогут... врачи все-таки,не "шушера" какая-нибудь...
Жаль,что Вам больше нечего сказать,кроме как графоманничать в таких размерах!
Жду новых откровений...
Инкогнито [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
195.93.x.x
5
08-05-2005, 00:40:57;
Спасибо, Вера, просто будем делиться теплом, прекрасно.:)))
Инкогнито [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
195.93.x.x
-
22-05-2005, 02:29:59;
так она сама напрашивается, чтоб на неё насрали, мне то всё равно куда можно и на неё може её это возбуждает я знаю, блин, сама не пойму...
Инкогнито [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
195.93.x.x
-
22-05-2005, 02:44:24;
Ты хавальник сегодня закроешь или нет, пойди лучше попроси мужа, пусть он тебе туда подрочит, ещё больше материалу будет :О))
Арямнова Вера [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
22-05-2005, 03:44:47;
Инко, я сейчас перечитала все с начала. Ну, со сказки на ночь. И смеялась искренне, неудержимо. (видимо адаптировалась к похабщине) ПроизвЕдение мы написали - зашибись.Особенно меня разобрало в тот момент, когда посреди этой термоядерной войны в стакане появляется еще один персонаж и объявляет: Меня видели сидящим на дереве. Ночью. А скунс ему, чисто по-докторски, я, мол сам псих, так-то и так-то, а счас приеду... и далее сюжет очень забавный. :))))) перечитай, все так смешно, что подобреешь.
Я вот чего хочу спросить, только не падай со смеху со стула: ты себя уважаешь?.. неужели нет аргументов, кроме плохо в-й п-ы и тому подобное? Типа секондхэнд. Ах, если бы только секонд. Если речь о руках. Уточнять число не буду, скажу только, что руки были замечательные... Но это же брань, а не аргументы. Оскорбительная, конечно, если человек не адаптирован, но очень беспомощная по сути. Без похабщины и прямых оскорблений тебе не обойтись, чтобы почувствовать себя победительно. Ну хоть с юмором-то у тебя как? А с великодушием? Надеюсь, не напрягу сильно, если предложу тебе, к чести обеих, закончить эту хрень мирно? Слабо? Ну, если слабо, давай, начинай. Вернее, продолжай... Чё у тебя там еще в запасе? Куда ты меня послала? К мужу? Дельный совет. Такой вариант действительно не исключается, он сегодня мне такой комплимент утром сделал - не устоять... Чё поделать-то ему посоветовала? По...дрочить (черт, трудно мне дается написание таких слов, но учиться надо, без этого тут не проживешь)? Инко, а ты женщина, или все же мужчина? Ну неважно. Делай это сама. Вприсядку. И нае-ешься, и напляшешься. :)))) Прости, дорогая, ну ты ведь не захочешь мириться, если не удостоверишься, что я опустилась на твой уровень. Причем, уже лег-ко! Вся эта гнусная брань заразна. Ну? давай, миримся, или разевай свой "хавальник" и - раз: .......
Арямнова Вера [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
213.24.x.x
-
22-05-2005, 04:00:24;
Инко, ты чё, спишь? Целый день носилась за мной по страницам со скоростью молнии, да и все все мое успела перечитать и обос-ать, утомилась, задница. Давай вставай, сраться пора! Ну смотри. Завтра у меня такого экзотического желания может не появиться.
Инкогнито [произведения рецензента] [игнорировать рецензента]
195.93.x.x
-
22-05-2005, 04:10:35;
Не, вер, моя задница не утомилась, ради тебя она готова срать хоть ночь напролёт.:О))))Объявляется конкурс на тему Давайте бабы дрочить и срать друг другу в душу посредством интернета, иметь друг друга фаллосами матерных выражений во все дырки и щели, которые страдают от недостатка внимания реальных членов, возраст учавствующих в конкурсе неограничен, млад и стар кто ещё не записался в добровольцы клуба невьебённых до усирачки?????
|
|
| saltsa |
2005-06-11 |
10 |
5.00 |
2 |
| |
| |
|
| I |
2005-06-20 |
50 |
5.00 |
10 |
| |
|
| |
Было холодно. За окном моросил дождь. Молодой человек лежал лицом вниз на диване, вцепившись зубами в зелено-красную наволочку. Он ни на что не реагировал – ни на претензии девушки, которая стояла над ним, ни на её слезы и просьбы – он тихо лежал и лишь слегка подергивал правой ногой.
- Ты выдавливаешь тюбики с середины!!! – орала девушка, – А надо их выдавливать с конца! - Её глаза покраснели и выпучились, а изо рта брызгала слюна.
Молодой человек ещё крепче вцепился в наволочку и, нашарив одеяло, закрылся с головой.
Девушка подошла к письменному столу, на котором были расставлены баночки с тушью. Она схватила первую попавшуюся и с диким визгом, сотрясшим оконные стекла, швырнула в сторону своего приятеля, но не попала. Красная тушь растеклась кровавым пятном по стене над вздрагивающим под одеялом молодым человеком. Тот, приподняв одеяло, выплюнул наволочку и недоуменно спросил:
- Тюбики? Какие тюбики? – его взъерошенные волосы выглядели нелепо.
Девушка, которая на миг успокоилась и разглядывала дорогие обои, изуродованные растекшийся красной тушью, вдруг встрепенулась, будто слова молодого человека её ошпарили:
- Да я просто хочу детей, придурок… - всхлипнула она и, прижав ладони к лицу, медленно сползла по стене на пол.
- Детей… - промычал молодой человек, садясь на край дивана и стеклянным взглядом уставившись в никуда. – Каких детей?… Детей, которых дети - дети которых? - Парень был явно не в себе, наклонившись, он шарил рукой по полу в поисках очков.
- Просто маленьких детей! – закричала девушка. По её щекам стекали слезы. Она попыталась подняться на ноги, но, поскользнувшись, плюхнулась обратно на пол, принявшись рыдать с ещё большей силой.
Молодой человек надел свои очки и, встав с дивана, подлетел к ней и попытался обнять. Девушка с разворота ударила его кулаком по лицу. Её приятель среагировал мгновенно: со всего размаха влепил девушке смачную пощёчину, так, что у той клацнули зубы.
Девушка прекратила истерику и, прильнув к молодому человеку, нежно поцеловала его в шею. Парень обнял её и прижал к себе, почувствовав, как жарко та дышит ему в ухо. Сердце его забилось сильней. Он запустил руки ей под кофточку и, нашарив твердые соски, слегка их сжал. Девушка ответила ему страстным поцелуем, а её рука сползла по его бедру, наткнувшись на что-то горячее и твердое - от прикосновения оно дернулось и затрепетало. Молодой человек повалил девушку на пол и, сняв ей кофту через голову, приник к груди, обводя языком то один набухший сосок, то другой; потом он, не отрывая языка от её разгоряченного тела, медленно опустился к бедрам, и девушка, жарко дыша, чуть раздвинула ноги. Она расстегнула свои джинсы и разрешила ему дотронуться рукой до самого жаркого места на её теле – он почувствовал влагу на своих пальцах и, сняв её джинсы, сорвал трусики; поднеся их к лицу, сделал глубокий вдох и почувствовал желание чихнуть. Секунду он боролся с собой, а потом не выдержал и оглушительно высморкался в них.
Она приподнялась на локтях и взглянула на происходящее.
- Неужели ты Сам их постираешь? – язвительно спросила она с усмешкой.
- А ты порошок купила? – он с интересом посмотрел на неё.
- Когда это я не покупала этот хренов порошок, назови хоть раз?!!! – взревела она, отползая от него в поисках кофты.
- Я не могу назвать тебе точные дату и время, я же не могу помнить всего!
- У тебя вообще плохо со временем и датами… - сказала она, надевая джинсы.
- У меня плохо? Да кто бы говорил. Сама-то! Каждый день не может вовремя выйти из дома!!! Безответственность! Какие дети, самой надо в детский сад! – он подошёл к столу и, взяв в руки карандаш, остервенело принялся его грызть.
- Всё я больше так не могу!!!! – выпалила она и захлопнула за собой входную дверь, выскочив из квартиры.
- Туда тебе и дорога! Уйдешь сейчас - можешь больше не возвращаться, стерва, у меня после тебя синяк будет! – крикнул он ей вслед.
Прошло полчаса. Он лежал на диване, уткнувшись в зелено-красную наволочку, и ему было очень плохо, как вдруг зазвонили в дверь. Молодой человек вскочил на ноги и подбежал к двери - за ней стоял почтальон:
- Посылка Никитину ВэНэ – гнусаво выплюнул почтальон, протягивая маленькую коробочку. – Распишитесь здесь, здесь и здесь…
Молодой человек расписался на бланках и взял коробку в руки. Поднеся её к уху, слегка потряс, прислушиваясь: внутри что-то постукивало.
Он закрыл дверь и пошёл на кухню. Положил коробку на стол, сел, тупо уставясь на неё. Потом открыл шкаф, где лежали кухонные приборы, и достал самый большой нож. Но, так и не срезав пластиковую ленту, туго затянутую в узел, он остановился и отложил тесак в сторону.
«Она всегда развязывала всякие ленточки» - подумал он и, чертыхаясь, принялся распутывать.
В коробке оказалась пачка сигарет и записка: «Покури и успокойся. Видимо, бросить ты не можешь». Читая, молодой человек не заметил, как его руки сами открыли пачку, губы уже сжимали фильтр, а легкие набирали полную грудь густого дыма.
***
Через полчаса она вернулась, и они клятвенно пообещали друг другу, что больше никогда не будут бросать курить.
she/vaddark
|
|
| Арямнова Вера |
2005-06-23 |
15 |
5.00 |
3 |
| |
|
| |
ИСКУССТВО ТРЕБУЕТ ЖЕРТВ
Повесть
часть первая
Нервный срыв застиг Анюту внезапно, как опытный налетчик. Она было вышла из дома по конкретному делу, а вместо этого оказалась у реки с четвертинкой водки "Гжелка" и краснобоким яблоком в сумке. Возле перевернутой лодки пила из горлышка горькую дрянь и заедала немытым яблоком.
Перчатки потеряла еще раньше, когда неожиданно для себя, повинуясь напавшей тоске, изменила маршрут. Вместо того, чтобы идти к автобусной остановке, вошла в маленький магазинчик, напоминавший сельповский, а ныне гордо именуемый "продмаркетом". Купив водку и яблоко, Анюта подумала: если бы она была кошкой, собакой или каким другим зверем, то, наверное, пошла бы отыскивать нужную для исцеления травку также инстинктивно, как, будучи человеком, потянулась к спиртному.
Но какая травка, если окрест - ранняя затяжная весна...
Ноги Анюты, привалившейся пятой точкой к лодке, постепенно проваливались все глубже в мокрый снег, а руки покраснели от холода. В ботинки уже проникла талая вода, но Анюта не трогалась с места, с отвращением делая новые глотки из обжигающей холодом бутылки.
Она понимала, что ведет себя непотребно, но никакой другой способ одолеть свое состояние не приходил в голову. Просить помощи у Бога Анюта не умела, хотя верила - Господь существует. Она не считала свою персону достойной божественного внимания. Поэтому с любыми трудностями в жизни пыталась управляться сама. В церковь не ходила, хотя лоб изредка крестила, как научила в детстве бабушка.
- Бабуленька, Анисья Андрияновна, помоги мне, - вдруг тоненько проплакала, как пропела Анюта.
Где твоя бабуленька, Анюта?.. Лежит Анисья Андрияновна лет тридцать как под слоем земли высотой в полтора твоих роста, а душа ее далеко, далеко и уже отвыкла любить тебя...
Из ближнего дома вышла молодая тетка в телогрейке на босу ногу, презрительно оглядела Анюту:
- Шляются вокруг лодок всякие бляди, покою нет ни ночью, ни днем! - Сплюнула и пошла назад, сверкая голыми икрами.
Анюта не разобрала никаких слов, кроме одного. Отбросила недопитую четвертинку в снег и захотела выбраться на набережную. Но не тут-то было. Ноги вязли, Анюта то и дело плюхалась в снег, не в силах сохранять равновесие. Она перепугалась, оттого что не может выбраться и перестать рыдать не может. Если бы я не оказалась здесь, а пошла бы сразу домой, - не обозвали бы, корила себя она.
На ту, кем ее обозвали, Анюта совсем не походила. Была она аккуратной дамочкой, одетой ладно и скромно, на носу имела очки, а на голове благородной формы маленькую шляпку. Круглая старинная брошь, доставшаяся от бабушки, украшала ее блузки классического покроя, скалывая их под самым воротничком - всегда маленьким и полукруглым, на высокой стоечке. В свои тридцать с небольшим Анюта скорее напоминала гимназистку прошлого века, чем особу легкого поведения.
Преградой к дому, почти неодолимой, казалась Анюте кривая улочка, возвышавшаяся перед ней горбом. Но все же потихоньку шла и шла, останавливаясь, утирая слезы, и с детским страхом думала, что одолеет горб, а дом ее на привычном месте не окажется, и придется ей одиноко и горько бродить вот так всю оставшуюся жизнь. Нисколько не находила Анюта это опасение смешным. Ведь случилось же с ней, человеком дисциплинированным и непьющим нечто несусветное, отчего же не может приключиться подобное и с домом, и с городом, и со всем миром. Вот-вот она обнаружит, что дальше идти некуда, убежища искать негде, утешения и сочувствия - не у кого... На улочке горбатой ни души. Может, весь род людской вымер, - иначе отчего бы такая тоска? Остались только Анюта да злая молодуха с набережной, обозвавшая ее нехорошим словом. Впрочем, молодуха тут не при чем… Анюта сама виновата, что оказалась возле ее добра в час, когда должна была подойти для подписания договора к бизнесмену Грибову, личной встречи с которым добивалась месяц. Правда, неизвестно, подписал бы Грибов сегодня договор или нет. Первая встреча два дня назад приняла оборот неожиданный, для Анюты просто ошеломительный.
Пока бойко выдавала выверенные, заранее заготовленные речевые блоки, должные убедить Грибова, что участие его фирмы в издательском проекте социально-деловой элиты региона и выгодно, и престижно, он смотрел на нее оценивающе, как на приглянувшуюся игрушку, купить - не купить. И, едва Анюта закончила речь, сведя ее к тому, что осталось де им только решить, сколько страниц в будущем издании закажет и оплатит Грибов - три, или пять, а может, больше (хоть бы две-то заказал!), Грибов буднично произнес:
- Пойдешь со мной в баню, так хоть на пятнадцать подпишусь.
Анюта механически отметила про себя, что с пятнадцати страниц она, как менеджер, получит пятнадцать тысяч рублей - фантастика! - а если и текст сама напишет, то еще по сто рублей со страницы, итого... И тут до ее сознания дошла первая часть грибовской фразы. Она открыла рот и поперхнулась воздухом, закашлялась, низко склонив голову, а когда подняла взгляд на Грибова, увидела - он забавляется ее реакцией: в глазах чертиками пляшет откровенное веселье. Это уж было слишком. Анюта взяла себя в руки и скучным голосом произнесла:
- Этого условия в договоре нет.
И вдруг, совершенно не нарочно, коротко зевнула, даже не успев прикрыть рот ладошкой.
Грибов расхохотался и положил конец сцене:
- Ладно, приходи денька через два в это же время, я решу, буду подписываться, или нет. Мне надо с кое с кем посоветоваться... Ну и сама тоже подумай и решай. У меня, знаешь, какой бассейн при сауне?.. Будем вдвоем.
Нет, Анюта никогда не согласится на физическую близость с человеком из-за денег - это окончательно и бесповоротно. Но она почуяла, от Грибова исходит запах не только дорогого одеколона, пахнет от него победителем, мужчиной, создавшим себя самостоятельно. И внутренний соблазн, на котором она себя поймала, сказал о том, что Анюта до сих пор плохо знала себя.
Теперь она рыдала и из-за этого тоже. Горючая смесь унижения и возмущения, в которое ввергло ее предложение Грибова, была одной из причин ее нынешнего состояния. Не главной, не главной, понимала Анюта. Просто последней каплей, переполнившей ее способность преодолевать жизненные ситуации.
В дверь своего дома Анюта не вошла, а ввалилась, роняя на ходу сумку, шляпу, пальтишко, шарф на пол. Добралась до постели и укрылась с головой одеялом.
Кроме непонятной скорби и тоски она чувствовала вину человека, уличенного на суде в страшном каком-то преступлении. Анюта понимала - реальные ее грехи и слабости не могли смять столь беспощадно. Следовательно, нужно просто догадаться, в чем она виновата на самом деле, и тогда прояснится, откуда весь этот ужас, мысли о том, что вскоре произойдет нечто, отчего никому, в том числе Анюте, не будет спасения.
Ах, Анюта! Напрочь забыла ты стихотворение, однажды прочитанное и непонятое тобой. Лишь авторитет автора удержал тебя от восклицания: "Бред какой-то". А помни ты его, поняла бы - настроения Пушкинского "Странника" овладели тобой, Анюта.
Ты будешь плакать до темноты, а потом уснешь и не услышишь, как придет из школы сын, а с работы муж, с которым вы уже несколько лет спите в разных комнатах и мало разговариваете. Вот и сегодня, убрав с дороги твои вещи, он удивится, но, поправив твое одеяло, молча уйдет к себе.
А ты будешь крепко спать, по-детски всхлипывая до утра. Звезды, Анюта, будут мерцать над крышей твоего дома, над горбатой улочкой, над лодкой, возле которой ты промочила ноги, над великой русской рекой, медленно задыхающейся от стоков, над всем захламленным городишком с его трущобами и супермаркетами, сиротскими домами, банками и казино, над тюрьмой, больницами, ресторанами, родильными домами...
Звезды, Анюта, будут грустить о том, что приключилось с тобой. Великий поэт описал, но не объяснил, отчего бывает такое. Только знал, что бывает. А о том, что будет с тобой после этого, умолчал. Потому что и гениям Господь не открывает всего.
Так и знала - именно это она и скажет:
- Что-то рано вы, Нина Сергеевна, нынче садом занялись.
Соседка с огромным животом шествует мимо со своим выводком, - каждый год к девчоночьей ораве прибавляется еще одна.
Я и без нее знаю, что сад во мне пока не нуждается. Только возле дома земля подсохла, около заборов лежит нерастаявший снег, посередине - болото. Окапываю вишню возле самых окон дома. Сад не нуждается во мне. Это я нуждаюсь в нем, в нехитрой работе с лопатой и граблями – как в терапии. Больше нечем уравновесить нестихающий ад в душе. Спиртное уже не примиряет с действительностью, я перескочила ту черту, когда оно помогало жить. Теперь что со спиртным, что без спиртного - одинаково плохо.
Когда-то моя бабушка Анисья Андрияновна говорила: работа от любой кручины избавляет, когда тебе плохо - работай...
Ох, как хочется сегодня быть внучкой, дочерью! Увы... Молодость позади, а нормальное ощущение жизни давно сменилось мучительным желанием не быть, не жить, не существовать. Однако оставить без себя на этом свете младшего ребенка невозможно. "Дети наши заложники в руках несчастья", Бальзак определил этой фразой мое положение вполне.
Казалось бы, время удачи: без долгих томительных ожиданий, даже раньше, чем я того пожелала бы сама, мне издали книгу рассказов. Должна бы радоваться. Мои издатели верят в меня больше, чем я. Говорят, у меня два пути в литературе: в традициях русской классической или коммерческой, что с тем и другим, я, без сомнения, справлюсь. Вопрос в том, что выберу. (Между - выберу, если получится). А что писала, пишу и писать буду - никто в этом не сомневается. Я слышу о моей смелости, о не вполне женском складе ума и характера, о мужестве писать с тою силою откровения, с которой начинается, да и кончается литература.
Воздержусь от комментариев. Меня-то преследует ощущение непоправимого шага в связи с выходом книги. Испытываю массу общих и частных неловкостей и чувствую совершенно немужественное желание спрятаться куда-нибудь, забиться в щель, уехать, наконец. С рецензентами без возражений соглашаюсь только в одном: да, смелость быть искренней необходима, и она имеет место быть. Теоретически этические неловкости могу разрешить легко. Да, в отдельных рассказах можно угадать прототипы - здесь и сейчас, а вот в другом городе или через сто лет - уже нет, зато правда жизни, ее вкус, запах и цвет сохранятся в тексте навсегда. Но пусть "художником руководит не инстинкт самосохранения, а инстинкт сохранения бытия", - если ты пренебрегаешь инстинктом самосохранения, начинается разрушение - такая правда стоит за красивым и точным афоризмом. Может, это та жертва, которую потребовало от меня искусство?.. Может, просто я-женщина оказалась неадекватной себе-писательнице? Писательница решилась, а женщина плачет и терзается, она не готова к людскому суду. Она знает, что этой книжкой экзамен на тему "все как у людей" в этом городе не сдала. И вот она берет ручку и пишет: "Нервный срыв застиг Анюту внезапно, как опытный налетчик".
Ну и зачем я придумала Анюту? И неужели думала, будет интересно прятаться за беспомощным персонажем? Настроения Пушкинского "Странника", особенно пятой его части, овладели мною, а не Анютой, и грузить молодую женщину непосильной ношей для литературы, может, и не ново, но правда и неправда не должны сходиться на одной черте, как нижнее и верхнее давление крови. С Анютой, по всей видимости, все обойдется более-менее благополучно. Выревелась и уснула, а утром встанет, повздыхает и пойдет жарить яичницу. Может, сходит в больницу, возьмет бюллетень, а потом выйдет на работу, как ни в чем не бывало, принимая еще какое-то время транквилизаторы и витамины.
Фабула треснула в том месте, где возник образ Пушкинского Странника. Анюта молода, слой несущей ее жизни не может соприкасаться с его трагически-прекрасным сумасшествием, с пророческим безумием, с его тяжелой скорбью.
Моей героине для нервного срыва вполне достаточно крохотной пайки женского счастья, выпавшей на ее долю, того, что она безответно влюблена в своего художника (я же заранее знаю о ней почти все), так влюблена, что плохо себя контролирует. Для неадекватного поведения ей достаточно столкновения с человеком, умело считающим прибыль в процессе собственного распада, с новыми экономическими условиями - этим царством уголовников. Рассказ о том, как любовь, быт, семья и среднеарифметический скот навроде Грибова доводят до депрессии и нервного срыва, получился бы, в итоге, живым и достоверным. А читатель чувствовал бы смутное удовлетворение оттого, что все это происходит не с ним, а с ним произойти не может, - все это выдумки, литература...
часть вторая
Два дня назад Анюта мчалась из Белоречья, от Грибова, до мастерской своего художника пешком. Она была достаточно неопытна, чтобы знать - защищаться от одного мужчины другим - практика нерезультативная. К тому же Анюта слегка заблуждалась, полагая, что между ней и художником начинается нечто, волнующее одинаково обоих. Художник, конечно, давно зафиксировал ее в поле своего мужского притяжения, но к развитию сюжета не стремился. Он уже в том возрасте и положении, когда полезность связи доминирует над приятностью. А любовница-юрист, любовница-чиновник, любовница-владелица турагенства, любовница-журналист вместе отнимают столько времени и сил, сколько одна среднестатистическая любовница, не обремененная никакими делами, кроме связи с возлюбленным. Эти же дамы требуют от художника поклонения и внимания в свободное от работы и других связей время. Так они удовлетворяют свою потребность в причастности к искусству, а он без особых хлопот решает возникающие в практической жизни проблемы.
Анюта же с ее легко прочитываемым обожанием во взгляде будила в нем мужчину, а мужчина просыпаться не хотел. Более того, она будила в художнике Художника, но первый давно обходился конъюктурой, паразитируя на славе второго, добытой в вынужденнном родстве с беззвестностью и нищетой. Его свободомыслие было выражено и исчерпано, теперь он мог спокойно почивать на трофеях прошлого. Он и почивал. Послеобеденный сон вошел в привычку, поскольку отвычки к раннему подъему приобрести не удалось. Зато редко шел спать раньше двух-трех ночи, причиной чего были не творческие муки и радости, а бесконечные тусовки в его мастерской, больше похожей на салон светского человека.
Анюта волновала его в той степени, в какой бесполезная точеная статуэтка может волновать не лишенного чувства прекрасного мужчину. Как все художники, он был неравнодушен к деталям, его умиляли старомодные блузки не вызывающих цветов, ее юбочки в складку, все же не столь длинные, чтобы не задуматься над тем, как продолжается возникающая из крошечного башмачка изящная линия пленительной ножки. Но если бы эта молоденькая женщина ограничилась своей внешней привлекательностью и ловила кайф, испытывая пределы ее власти, художник, пожалуй, позволил бы себе роскошь иметь ее время от времени в своей спальне, несмотря на перегруженность сексуальными обязанностями в отношении любовниц и жены. Да, он был женат, но как раз жена хлопот доставляла меньше, чем любовницы. На тусовках она оказывала неоценимую помощь в приготовлении бутербродов и наполнении рюмок. Безропотная, тихая и молчаливая, она была прозвана тусовщиками рабыней Изаурой. Анюте всегда казалось, будто смотрит на нее сквозь матовое стекло - личность рабыни имела смутные очертания.
Такая стертость была, отчасти, результатом брака с художником, врожденным лидером. Вопрос о том, кто возле кого реализуется как личность, в принципе не стоял, когда они поженились. Разбирая скарб, который каждый привнес в совместное бытие, обнаружили, что книги составляют содержимое двух чемоданов.
- Это, - художник показал на ровные, любовно расставленные столбики ее книг, - мы отнесем к букинисту.
Сказал так безапелляционно, что возразить она не смогла, хотя это были ее любимые книги. Но и мужчина был любимым. Тот, двадцатипятилетней давности выбор между книгами и покорностью мужчине просматривался в ней и ныне. А можно ли было не выбирать, сохранить и то, и другое - об этом она не умела думать.
Ох, не вовремя Анюта влетела к художнику! Он как раз собирался заснуть, чтобы вечером быть в форме. Анюта и ее непонятная взволнованность были ему об сей час явно ни к чему. Эксцентричная, однако, особа, подумал он, глядя, как рука Анюты с чашкой кофе подрагивает.
- Случилось что-то, детка? - спросил он только чтобы сказать что-нибудь.
Анюта, конечно же, не могла рассказать о Грибове и его гнусном предложении. Случилось, случилось, - билось е ее мозгу. Случилось то, что не могу сейчас без тебя, без твоего чудного голоса, без твоих глаз, и, может быть, без твоих объятий. Только рядом с тобой я могу успокоиться, почувствовать себя защищенной от всех грибовых-мухоморовых на свете!
- Да нет, ничего особенного, - ответила она. - Разве что написала новые стихи. Вчера.
Вчера шел первый в этом году дождь. Анюта поздно возвращалась домой и думала о художнике. Ей неодолимо хотелось если не увидеть его, то хотя бы пройти мимо его жилища. Брызги дождя, отражая свет фонаря, усиливали его, падали на небольшой особнячок освещенной сверкающей полусферой, а выше - непроглядная темень ночного неба...
И птицы возле дома твоего,
и солнечные зайчики летают...
И свет стоит, как шар, и тьма с него
стекает...
Птицы и зайчики проникли в стихи из другого, утреннего времени, зато все остальное было здесь и сейчас - в самом сердце Анюты:
В реальности невысказанных слов
и в крошеве дождей колюче-звездных,
прошу: уйди, минуй меня, любовь!..
Но поздно...
В тяжелой скорби этих легких дней
почти пересекаются маршруты.
Между тобою и душой моей -
минута...
Ей на самом деле вчера казалось, что не хватает какого-то пустяка, стечения обстоятельств, каких-то слов, произнести которые она все не осмеливалась, и наступит счастье...
Счастье или горе, Анюта, счастье или горе?...
Почуяв такую кардинальную неоднозначность, она решила не читать пока стихов.
- Лучше я расскажу сон. Мне приснилась ваша новая работа.
Художник нахмурился. У него не было новых работ. Уже очень давно не было новых работ. Заказы выполняли два менее удачливых собрата, а он лишь слегка прикладывал руку да ставил в углу свои инициалы - и работа модного художника попадала в руки благодарного заказчика.
- Мне снилось, я живу в совершенно пустой комнате. Только на стенах две картины. Я еще не знаю, чьи, не знаю, что за комната, где она, может, на том свете?.. Подошла ближе и увидела, что первая - "Зимний пейзаж" Питера Брейгеля - это моя любимая, там, где она висит, я чувствую себя более чем дома. Это лучшая на свете картина, возле нее хочется жить, но не страшно и умереть. Я обрадовалась, и подумала: а вторая? Чья вторая? Уже поняла, что в этой комнате могут быть две только равновеликие картины... И тут услышала голос, который сказал: Это работа художника... и назвал ваше имя...
- Но я же не пишу, ты же знаешь, я не пишу.
- Я так и сказала: но он же не пишет! А мне ответили: художник пишет, даже если не берет в руки кисть. Он пишет картину внутренне... Я поняла, это пророческий сон. Вы еще напишете, обязательно - самую лучшую на свете картину!
Художник какое-то время молчал, а потом сказал:
- Спасибо тебе. Но знаешь, Анюта, пойдем-ка, я провожу тебя до дома. Сегодня у меня гости... Знала бы ты, как мне бабы надоели...
Странно, я не могу точно сказать, обиделась ли Анюта на двусмысленную фразу. Да и заметила ли, что она двусмысленна? "Знала бы ты, как мне бабы надоели" - что это, жест доверия, или хамство, замаскированное со змеиной тонкостью?
С тех пор, как Анюта продолжила существовать вопреки тому, что я не вместилась в ее персону и перечеркнула, как свой просчет, неудачный черновик, неинтересный мне самой персонаж, я понимаю ее не вполне. Но хорошо, что она есть. Ведь больше у меня никого нет. Одиночество грозит превзойти мои жизненные силы. Но если Анюта больше не появится, придется обойтись без нее. Хотя с ней проще - когда она здесь, я живу ее жизнью, забывая, хотя бы на время, свою. Я думаю о ней и без нее, но лишь гадательно: что она делает? Как проходят ее дни после нервного срыва? Когда она, сама того не ведая, оживет для меня и заставит мои пальцы, едва успевающие фиксировать ее состояния и события, бегать по клавиатуре компьютера?.. Мне нравятся стихи, которые она сочинила. Когда-то я тоже писала стихи, но - года к суровой прозе...
Да, проза сурова. Нужен очень суровый толчок, чтобы я пошла к Мастеру. Я пошла, нуждаясь в его мудрости. Потому что его мудрость всегда имеет половой окрас. Когда благородная, когда жлобская, но всегда - мужская. Я опять нуждалась в мудрости не-терпения, действия. Точнее, я нуждалась в заострении собственного вектора.
Он сказал: художник имеет право писать портреты.
А то я не знала!
Показал две свои работы. Это были не гобелены, - пастель. Одна голубовато-сиреневая, - трава в инее. Другая - ветка лиственницы на фоне черного неба. Луна освещает ее не изнутри работы. Луна, очевидно, светит отсюда, из нашего мира. Черное небо, зеленая ветка, белый свет. Глаз не отвести. Я ахнула: как красиво! А он сказал: вот, а меня тоже, как тебя, грызет свой червь, - не слишком ли это красиво? Может, это уже на грани кича?..
- Если тебе все это не помогает, делай как я, - посоветовал он напоследок.
- Как?
- Я говорю себе: а все равно я лучше всех, и пошли бы все...
Ничего не скажешь, дельный совет.
- А ты правду писала? - спросил он.
- Самую честную. Только про тебя немножко привирала. Ты ни в кого не превращался.
- Это в каком рассказе?
- "Превращение Мастера". Ты становишься молодым парнем, и мы едем с тобой в машине по ночному городу, а потом занимаемся любовью, тоже в машине - чистой воды фантастика. Это все было не с тобой.
- Художник имеет право творить мир по своему усмотрению. Ты на все имеешь право, когда пишешь. Если будешь оглядываться на окружающих, ничего путного не получится.
А то я не знала!
Анюта поняла, что ошиблась, заговорив с сыном об этом. Ничего не надо было говорить заранее. Следовало уехать, устроиться, потом позвать его на лето. Каникулы на море плавно бы перешли в учебный год, - и не вспомнил бы о прежней жизни! А теперь?..
Анюта не ожидала, что в свои десять лет он уже дорожит чем-то и кем-то больше, чем ею.
- Уезжай, - сказал он, - а я останусь здесь!
И разревелся.
"Здравствуй, дорогая тетушка, - писала накануне Анюта письмо в Феодосию. - Сегодня Пасха, Христос воскрес. А я еле жива. Но жить надо, дорогая тетушка, и чтобы жить, мне необходимо уехать отсюда. Ты одна, и мы с Николенькой одни. Мы переедем в Феодосию, конечно, если ты не против принять нас на первое время. Я бы могла работать в газете. В местных меня печатают охотно. Но если не возьмут, я могу мыть тарелки или полы. Быть секретаршей или менеджером. Мне все равно, главное - уехать отсюда.
Тетушка, хотя мы не виделись десять лет и почти столько же не переписывались, надеюсь, ты поймешь причины моего намерения.
Николенька родился слабый, мама приехала сюда, когда ему было два месяца. Я кормила его грудью, когда она подошла и сказала: Ну что ты так над ним надрываешься? Все равно он у тебя не жилец! (Всю ночь мальчика рвало, шейка покраснела от аллергической реакции на цветение сада, он плакал, и плакала я...). Тетушка, я ничего не смогла ответить. Только стала присматриваться, как к чужой. Что произошло с ней за те годы, что мы не виделись? Ведь она так любила меня и брата! Позже стало понятно, за годы разлуки она разлюбила меня, перенеся всю любовь на брата, а Николеньку не только любить - жалеть не разумела.
Свою квартиру она продала и деньги отдала брату. Костя потратил их на "красивую жизнь". Пока он сыром в масле катался, я сидела в отпуске по уходу за ребенком и, что называется, крупинки в каше считала. Не ответил на мою единственную просьбу купить племяннику зимнюю одежду. Потом сказал, я сам трудно жил. Когда человеку хватает денег на то, чтобы ездить на такси и ежедневно проводить вечера в ресторане, он не думает, что кто-то не может положить масла в ежедневную кашу без котлеты. Молодость многое извиняет. Но они обманули меня - мама сказала, что сдала квартиру государству и без копейки приехала сюда. Зачем было обманывать?.. Урок лжи и эгоизма она дала Косте вместе с деньгами.
Когда родился Николенька, она сказала Косте: ты теперь отрезанный ломоть. Анюта тебе больше помогать не будет, после нее и дом, и квартира Кольке достанутся, а тебе ничего.
Николеньку они невзлюбили оба с самого его рождения, но Костю я не виню. Мама научила его ненавидеть Николеньку, обманывать меня. Со временем я увидела: они как раковой опухолью, проросли каким-то клановым эгоизмом, став одним существом - барином Костей и рабыней, преданной ему, и только ему.
Когда Николеньке исполнилось восемь лет, он впервые обратил внимание на отношение к нему бабушки:
- Мама, почему в день рождения мне все дарят подарки, а бабушка никогда не подарила даже шоколадку? Она совсем не любит меня.
С тех пор он начал не слишком-то вежливо вести себя в отношении ее. Но ведь сам-то слышал от бабушки только "дурак", "идиот" и подобное. Но и в ответ слышала: "сама такая". "Идиота" он получал по любому поводу, - не так прошел, не так сел, не то сделал. Он не идеальный, просто обычный живой ребенок, но даже если бы стал идеальным, ничего не переменилось бы. Я думаю, маму устроило бы только то его положение, в котором он не двигается, не ест, не дышит, наконец.
Однажды, когда я предупредила, что задержусь на работе, она устроила расправу над ребенком. Вернувшись, я увидела Николеньку с разбитыми, распухшими губами, в синяках, как потом выяснилось, по всему телу. Костя поднимал его на высоту своего роста и швырял на пол - чтоб не повадно было впредь "обижать" бабушку... А бабушка сидела рядом и молча смотрела на это.
Я не сказала Косте ни слова. А ее спросила: ты хочешь оставить без брата и сына? Ведь если Костя убьет или покалечит Колю, он сядет в тюрьму...
Тетушка, я понимаю, тебе тяжело читать мое письмо, но пусть утешит тебя, что это было давно, теперь Костя женат, мы сохраняем дружелюбные отношения, его жену я полюбила так же глубоко, как, к сожалению, мать ее невзлюбила.
Постараюсь покороче объяснить тебе, как обстоит дело с отцом Николеньки. Как-то я сказала ему: "Какой ты, сынок, счастливый: и папа, и мама у тебя есть. Вот у нас с Костей не было папы". Малыш ответил: Мама, но ты же знаешь, что папа у меня есть в той же степени, в какой у тебя - муж".
Тетушка, ему только десять лет, и, как видишь, он никакой не идиот. Напротив, умный мальчик. Я не думаю, что он будет сильно скучать по отцу - ведь мы уже жили несколько лет без него. Однажды я ушла прямо из-за стола, от всех них - от мужа, Кости, мамы, не пересилив какой-то очередной обиды. А муж попробовал жить с другой женщиной... Не понравилось. То ли ему, то ли ей - я не вникала.
Напиши мне, тетушка, не возражаешь ли ты на мой переезд с Николенькой к тебе. Только на первое время, а потом мы продадим здесь квартиру и хоть какую-то хибарку приобретем в Крыму. Целую твоя Аня."
часть третья
"Здравствуй, Аня!
Получила бандероль с твоими книгами стихов. О них пока не могу сказать ничего определенного, некогда было читать. Спешу дать тебе ответ, потому что ты его ждешь. Когда что-то задумаешь, так и хочется скорее узнать результат.
Обрадовать я тебя не могу, потому что ты все решаешь очень поспешно, забывая о своих ошибках. Ведь это не простое дело, не вещь переслать из одного города в другой. Я прочла письмо и до такой степени удивилась твоему решению, что долго не могла прийти в себя. Не потому, что это связано со мной, а вообще. Ты не понимаешь, что за город, а, главное, что у тебя за душой? Здесь в сезон некоторые квартиры-люксы сдают по триста долларов за одни сутки. Насчет прописки. Прописаться приезжему - ты не представляешь сумму, которая для этого нужна. Раньше надо было думать о переезде, когда был единый Союз, а ты поспешила замуж. А мать тебе говорила, порядочный человек жену и детей не бросит. Так вы же нас, матерей, считаете дурами, выжившими из ума. И как ты только о своей матери такое пишешь! Она души не чает в Косте, а ты ревнуешь. Конечно, Колька для нее уже не то. Она сделала как ты просила - приехала к тебе. Вот тут-то и совершила непоправимую ошибку. Сейчас с детьми может жить тот, кому жизнь надоела. Я сделала такой вывод, когда последний раз ко мне приезжала моя дочь с семьей еще до перестройки. Они были в отпуске десять дней - так мало, но было достаточно, чтобы понять, узнать и почувствовать их отношение ко мне. И я сделала вывод, что очень счастлива, потому что живу одна. Мне и раньше мои подруги говорили об этом, но я как-то сомневалась, а тогда ясно поняла.
Мы отвыкли друг от друга и совсем по-разному мыслим и понимаем, и уже нет ничего общего между нами. Но у меня есть надежный и верный, любящий меня Друг и Отец - это Бог, который мне во всем помогает, и я живу только с ним. И ведь Бог нас предупреждает, что все забудут и откажутся, а Он никогда не оставит нас. Он наша надежда и спасение.
Так что, Аня, не обижайся на меня, я принять тебя не могу. Вот тебе и "дорогая тетушка", как ты пишешь. Я живу спокойно, мне все уже мешает. Работаю, потому что не хочу пускать квартирантов, они меня раздражают. А здесь люди не работают, за счет квартирантов живут. Привет маме передай. Целую вас."
Анюта прочла письмо и тут же села писать ответ: "Дорогая тетушка, ты только не переживай! Обижаться на тебя и не подумаю". А дальше дело застопорилось. Ей хотелось объяснить, что не в ревности дело. Что в словах тетушки "конечно, Колька для нее уже не то" много жестокости в отношении ребенка. Для кого - не то? За что - не то? И если все же "не то", то неужели нельзя посчитаться с ее, Анютиными материнскими чувствами, не демонстрировать неприязнь к Николеньке?.. Но выходило это, как ни старайся, обидно для тетушки, а обижать ее Анюте совсем не хотелось. Она пожалела тетушку, не поверив, что можно быть счастливой, когда взаимопонимание и взаимоотношения с детьми потеряны. Это произошло, потому что у тетушки, как и у матери, никогда не появляется сомнения в своей правоте. Правоту устанавливает жизнь - и та, и другая поплатились за свою ограниченность одиночеством - вне семьи, как тетушка, или в семье, как мать – уже даже Костя тяготился ею, порой не скрывая раздражения. Анюте повезло, раз сама она способна понимать: не обязаны дети любить и почитать только за то, что она делала им хорошее и она старше. Нельзя обязать, – тебя будут любить, если ты этого достойна. Если тебе не хватает внимания – взгляни на себя в упор: чем-то ты это заслужила. Нужен душевный труд над собой, требованиями ничего не добьешься. Право молодых мыслить, чувствовать и поступать иначе, как того хотелось бы ей, потребует терпения, но к этому она готова. Самое большое несчастье наступит, если она утратит любовь младших членов семьи - будь это Николенька или Костя с его семьей. Хотя и непонимание со старшими больно и горько. Однако тут от нее ничего не зависело - вернуть время и не родить Николеньку она не могла. И, упаси Боже, не хотела. Даже ради обретения матери, в которой так остро нуждалась.
Роскошь полной откровенности - кто и когда мог себе это позволить, живя в мире людей? "Безумству храбрых поем мы песню", сказала мне одна поэтесска. А другая мадам на презентации книги не проконтролировала себя. Когда речь коснулась того, что некоторые прототипы легко угадываются, лицо ее полыхнуло негодованием... Однажды мы встретились с ней в городе. Я узнала пару ее любовных историй, а когда вошли в кафе, уже полагалась ответная откровенность. Сначала я не назвала имени, но потом, когда мы обсуждали все перипетии наших любовей, строили предположения - поддалась и сказала, кто он. И напрасно! Ее лицо мгновенно полиняло, словно его выстирали. Она поскучнела, но вскоре справилась с собой. Мы расстались, уверив друг друга в неприкосновенности доверенных тайн и дальнейшей дружбе. Дружба как-то не состоялась, но на презентацию она пришла, хотя я нечаянно забыла ее пригласить.
Негодование на лице было неиндивидуальным. Оно было заранее готовым и легальным где-то там, в женской компании, которой принадлежал, очевидно, мой герой больше, чем мне... Да мне он вообще не принадлежал ни в какой степени. С его стороны все было половинчато и осторожно. Он ускользал от подлинной близости, - даже дружеской. Конечно, он ни в чем не виноват. Это я невпопад потянулась к нему. От ненужной любви, как от паршивой собаки шерсти клок, остались пара стихов да рассказ. И одна белая роза в ворохе красных, подаренных мне на презентации - не надо долго гадать, кто ее преподнес.
Увидев негодующие черты моей случайной поверенной, подумала: если бы публика состояла не из творческих людей, а из таких вот бизнес-леди - меня сожгли бы на площади!
Отчего я придала так много значения этому? Отчего такая мелочь мучила меня? Ведь были же там и другие лица, другие глаза. Особенно одни, все понимающие так и настолько, что в них читалось страдание. А человек посторонний моей судьбе, я даже не решусь, наверное, поблагодарить его за то, что тогда он своим взглядом уравновесил сюжет.
Может, моя мука оттого, что между мадам и мной был момент доверия? Но из этого следует только то, что вредно обходиться без подруги, которой можно доверять, столько лет, сколько обхожусь я.
Разработав собственной книгой свою форму абсолютной искренности, я не знала, какой чесоткой заплачу за это. Думаю, некоторый контингент должен теперь шарахаться от меня. Для другого я обрету статус своеобразной городской дурочки. Есть третьи, которых моя книжка удивила и просто очень понравилась. Хорошо, что они есть, но мне от этого почему-то не легче.
Не вылезаю из депрессий по причине того, что общество не готово к моей полной искренности, она попросту не нужна, она опасна и страшно произнесть - неприлична! Содержание не должно выпирать из общепринятой формы. Желательно, чтобы его вообще не было. Пустая, внешне благочинная формочка, и все.
Анюта пришла на очередную тусовку по поводу очередной выставки очередного флагмана городского андеграунда.
Эстетическая продукция последние годы стала единственным поводом для общих сборищ, новой формой ходить в гости.
Художники говорили о том, что реализм одичал, изжил себя...
- Береза - значит любовь к родине, купола, церковки - значит духовность... Ну скучно же!
Им возражали:
- Кто не научился рисовать натурщиков, подвизается в маргинальных изобразительных сферах. Это удел недоучек!
Вокруг спорили, чокались, смеялись и сердились.
- Форма, форма, вот что главное! Форма, а не рисунок.
- Изобразительная культура это ограниченное пра-ви-ла-ми синтезирование реальности, а не расчленение ее. Вы уничтожаете реальность! Все ваше абстрактное, концептуальное и постконцептуальное искусство ставит человека в тупик. Оно даже не модель мира, а модель представлений о нем малокультурных людей! Оно не становится носителем нравственности.
Последняя фраза вызвала смех.
- А вот пришел человек, зритель, пусть Анюта скажет, ставит ее в тупик или...
- Или. - Сказала Анюта. - Мне просто не нравится, когда при слове "нравственность" смеются.
- О как, - улыбнулся Анютин художник.
- Ну да, продолжала Анюта, - я отношусь к недобитым романтикам, которые считают, что искусство должно улучшать нравы.
- А по делу что ты думаешь, Анюта? Нравятся тебе эти работы?
- Ну что я вам - искусствовед?
- Анюта, мы тут все сами себе искусствоведы, а ты больше - ты зритель. Посмотри-ка на эту работу... – художник, приобняв за талию, увлек ее к ближайшей картине. - Скажи, что ты здесь видишь. Ты же поэт, ты обязательно что-то видишь.
- Вообще-то я тут ничего не вижу.
- Ну как же! Смотри, как смело художник обращается с формой. Ты же знаешь, что плоть искусства живописи это форма. Она сама становится содержанием. Недаром Петров-Водкин по Европам и Азиям метался в поисках не содержания, а формы, языка! Вот в сфере, где ты подвизаешься - кому дают Букеров? Людям, которые искорежили литературную форму.
- Давайте про что-нибудь одно: или про живопись, или про литературу. Я видела работу Николая Шувалова "Апокалипсис": изображен несущийся над планетой конь, но весь разорванный. Это апокалипсис войны. Война разрывает плоть, душу - это понятно, разрушение формы подчеркивает суть явления. А здесь непонятно. С разрушением формы разрушается и содержание. Его просто нет, а есть какая-то ложная многозначительность. И за ней пустота, как ни вглядывайся.
- Устами младенца... - сказал художник, оборачиваясь к друзьям. - И все же, Анюта, должен тебе заметить, что кто-то пытается продолжать работать в традиционных реалистических формах, а они не наполняются содержанием - ни философским, ни чувственным - никаким. Внешняя благополучная формочка и все... Этот, по крайней мере, ищет...
Эк, куда занесло меня с моей Анютой. Она в среде художников, возле работ, очевидно, интересных тем, что в них у искусства конец перспективы. Но дважды черный квадрат не изобретешь - хорошо бы Анюте подсказать эту мысль! Однако мы с нею живем в параллельных мирах... Я уже не вижу ее, не знаю, чем закончится вечер в художественном салоне и, честно говоря, сожалею об этом. Потому что когда Анюта исчезает, снова начинаю заниматься самокопанием, а это совсем, совсем неблагополучное времяпровождение. Повторяю вычитанную недавно мысль святого Кирилла Александрийского: "Каждое дело наше, когда прямо последует правилам благочиния, не порождает для нас никакого смущения". Наверное, я не случайно натолкнулась на нее. Когда тебя долго что-то мучает, ответы приходят порой в наугад раскрытой книге. Надо только не забывать, что случай - это язык Бога...
Выходит, издание моей книжки - неблагочинный поступок? Остается вдуматься в слово "благочиние" со всех сторон, перевернуть вверх ногами, разложить на смыслы, слоги, на атомы, черт побери! Что мне это даст? Что я противопоставлю ему? Чего больше в нем: формы или содержания? Эпитет оно или действие? Эпитет со значением действия?.. Что ни говори, до благочинности в известном смысле мне как до Гималаев.
Но больше интересует уже другое: когда кончится мое смущение? Ведь не каюсь же я в том, что книжка издана, а просто мучаюсь смущением... И Анюта - интересно, как разрешатся ее жизненные конфликты и скоро ли? И что за невидимые нити то связывают меня с нею, то разводят, убеждая, что она не только мой вымысел, а часть большого мира, постичь который нашей мудрости не снилось. Однако кое-какие выводы брезжат. Например, догадываюсь, что не столь важно понять, отчего мои муки, а для чего они? Не Бог весть, какая крупная мысль, но движение все же есть.
Нет работы страшней и слаще, чем саму жизнь укладывать в рамки литературного жанра. И если решаешься на нее, должна быть готовой к тому, что за продвижение по этой дороге платят дорого.
А природу моего смущения объяснил человек, с которым мы никогда не встречались. Он написал: "Книжка у тебя получилась цельной, потому что глубоко личностна, так мне показалось. Героиня рассказов практически одна женщина (не будем отождествлять ее с автором). Это сильная и смелая женщина, которая не боится обнажать душу, что для женской прозы довольно-таки редко, чаще встречаются или кокетство, или бесстыдство. Кокетству не веришь, бесстыдство быстро надоедает. А смелость, причем не безоглядная, а вроде как нечаянная или отчаявшаяся, о которой потом сожалеют, такая смелость делает рассказы достоверными. И она в книге присутствует. В целом - книга крепкая - поздравляю!"
Так что у меня нет другого выхода, как постараться быть достойной своей "крепкой" книги...
Как пОшло, думала Анюта, что мне пришла в голову эта мысль. Потом сказали бы: она как Анна Каренина бросилась под поезд. Да еще это совпадение имен! А Николенька!.. Как я только могла всерьез планировать... Я обязана жить ради сына. Если он останется без меня в семье, это хуже, чем остаться одному.
Она выздоравливала от всего разом: от мрачных мыслей, от увлечения художником и даже от кошмарного Грибова. Почему Анютина жизнь должна зависеть от тех, кто ее не полюбил или оскорбил? Чем больше она осознавала правомерность вопроса, тем легче становилось. Облик художника, еще возникающий в воображении, словно пылью покрылся, думать о нем стало скучно. Следующая встреча с ним перестала быть главным событием, которому подчинялась ее жизнь. Если встреча почему-либо не произойдет, даже лучше. Уж Анюта-то, во всяком случае, не будет искать повода для нее. Последнее "свидание" вразумило ее: стоять с другими дамами в очередь за пустотой она не будет. Ее чувство художнику не нужно, он не может на него ответить, как не может написать картины. Искусство требует жертв, а если не хочется никаких жертв и найден рецепт бескровного существования?..
Приятней думать о том, что скоро лето, они с Николенькой пойдут на пляж, он будет бежать впереди, а она любоваться его золотистым затылочком и мелькающими розовыми пятками... "Дети - наши заложники в руках несчастья", - повторила Анюта вслух бальзаковскую фразу, которая еще некоторое время назад казалась ей абсолютно точной, и улыбнулась. Дети это спасение, а несчастья - отдельно, хотя в известных положениях то и другое можно нечаянно "склеить".
Анюта перестала остро чувствовать неблагополучие своей жизни, хотя понимала, что оно никуда не делось. Отношения с матерью, мужем оставались тупиковыми, были и другие проблемы, но ведь было и время впереди... Никто же не обещал, сказала себе Анюта, что я родилась на свет ради райских кущ. Наверное, это нормально, если жизнь горчит. Пусть даже порой слишком.
Апрель - май 2003 г., Кострома
|
|
| Кушнир Елена |
2005-06-25 |
25 |
5.00 |
5 |
|
|
КРАТКИЙ АНАЛИЗ ОСНОВ ТВОРЧЕСТВА ГОЛУБОГО ЛЕБЕДЯ РОССИЙСКОЙ ЭСТРАДЫ БОРИСА МОИСЕЕВА. |
|
|
|
|
| |
"Если попытаться вкратце охарактиризовать сущность творчества Бориса, то мы увидим, что фундамент его произведений глубоко психологичен. Как мастеру аллюзии, ему немало приходиться заниматься проблемами личности и ее развития. Достаточно приглядеться, чтобы понять, что ранний период творчества Моисеева в значительной степени имеет корни в социально-культурных процессах. Например, период написания песни "Голубая луна" совпадает с таким серьёзным актом, как реформы образования в Мордовии, что безусловно должно лишний раз напомнить нам правоту Файербаха, утверждавшего: "Свобода заключается не в возможности начать, а в способности кончить.".."
Кто-то из великих.
" Для более полного проникновения в музыкальную структуру его произведений покажется небезинтерсеным сравнительный анализ песни Бориса "Чёрный бархат" с популярным шлягером "Чёрный Бумер" в свете их тенденциозной взаимосвязанности с народной песней "Чёрный ворон". Не секрет, что хит группы "Ума - Турман" под интригующим названием "Я так ждала тебя, Вова!" изначально назывался: "Я так ждала тебя, Боря!", будучи данью уважения к рефлексивной и от того становящейся значительно более оксюморонной многослойности ритмов и слогов в хорембическом ямбе пластической гибкости поэзии Бориса.."
Кто-то из малых сих .
Итак, обратимся к структуированной иллюзорности, гармонично проникающей в наиболее чувственно-выпуклые акценты творчества певца.
Вовсе не будем смелым преувеличением саморегулирование целокупного противопоставления строгой сдержанности обращения к ищущей идеальное воплощение молодёжи не только в изысканной поэзии и над-визуализированной музыке, затрагивающей наши самые потайные канифоли и аспекты, но и в самой жизни артиста. Жизненный путь Бориса является примером для подражения многим молодым людям и, хотя в значительно меньшей степени, молодым девушкам. Как вы, возможно, помните, некогда просторы жаждущей прикосновения к прекрасным новым веяниям сободной любви и поистине ницшеанского осознания себя пробуждающейся в современном мире России бороздило, подхваченное ветрами гомерических перемен, трио молодых менестрелей "менажа-а-труа" , страстно стремящихся к наиболее пунктирному налёту передачи идей софистического творчества группы "Армия любовников". Немногие из вас могли устоять при экставертном контакте со столь полно воплотившейся самостью вакхических легенд и дионисейской раскрепощённостью трио "Экспрессия", чьим бессменным харизматичным лидером был Борис в свои подёрнутые патиной юные годы.
Дело в том, что физическое проникновение в глубинные тайны сути либидо, рано или поздно должно было привести Бориса не только к осознаванию важности его тактического использования в безличностных контактах, но и на большую сцену.
Вслушайтесь в эти строчки, исполненные подлинно верленовской лиричности ядра:
Этот хрупкий бродяга художник
Он в любви был отчаянно смел
Расставляя в гостиных треножник
Своего он добиться умел
Очень скоро он стал знаменитым
И картины его нарасхват
Иногда лишь с улыбкою грустной
В мыслях он возвращался назад.
Мы можем с гордостью констатировать, что мир принял разорвавшего стереотипы бродягу художника в свои более чем животрепещущие обьятия.
Бездушное "Ля-ля-ху! Ля-ля-ха! Я увижу облака!" постмодернисткой эстетики группы "Блестящие", жёсткий призыв к семантике метемпсихоза "Стоят девчонки - Юбки по колено- У перехода метрополитена.." от трубадуров архаики "Руки вверх!" и фрейдистская варьированность склоняющейся к полимическому ренегатству "Виагры" не выдерживают конкурирующего сравнения с образом хрупкого треножника во всей его анальной деструактивированности!
Девизом творчества Бориса являются слова: "Всё для любви!", отчего представляется наиболее адекватным выбор компании по производству презервативов "Юный помощник Ганимеда", недавно пригласившей Бориса стать лицом их рекламной акции. Предложение рассматривается в соответствующих ноосферах с должным юнгеанством, и лишь иногда завуалированные дымкой воспоминаний влажно терпещущие глаза "бродяги-художника" возвращаются в мыслях назад, к истокам его Терпсихоры и родникам Клеопы, когда завеса будущего бурно вздымается на его изысканно- анатомически сложенной груди, скромно украшенной медалью "За преданность Борису Фрадкову". Так, в пятикомнатной мастерской гения, познаётся тщета земной славы ..
Что проглаголят нам критики, суровые и беспристрастные в своих приношениях на алтари общественного вкуса?
Виталий Вульф приподнимает завесу, жонглируя серебряным шаром сознания:
"Как сказано в более ранних источниках би-полярного взгляда на интимные переживания: "Вотще! Юноша, ищущий, с кого бы делать жизнь свою.." , что вновь обращает нас к творчеству Бориса. Дело в том, что юноша, ищущий с кого делать, не может обратиться, образно говоря, к примеру дивы сенсорного акростиха российской эстрады Аллы Борисовны Пугачёвой в силу своей половой неадекватности с последней. Однако, к Борису (в силу, напротив, адекватности) - может. А наша молодёжь, как никогда, нуждается в примерах для подражания.
Любовь к Родине, пусть даже и чужой, красной нитью опоясывет позднюю лирику этого глашатая свободы. Так, совсем недавно, в одно из выступлений певца имел место следующий фразеологический пример: под стать кроющей небо зимней погоде за окном Борис исполнил свою новую песенную аллитерацию под амфибрахическим названием "Синий лед". "Я кохаю тебе, Украiно, i готовий стати перед тобою на колiна!" - пел на щирой украинской мове Моисеев. Правда, на колени так и не стал.".
Нам же остаётся лишь упомянуть следующий факт аналитической биографии певца.
Тонким открытиям в области литературного ассонанса и первестического видения мира мы обязаны творческому мезальянсу Бориса и такого знаменитого мастера абстрактной художественной формы, как Николай Трубач.
Поистине шедевром акмеизма следует назвать этупронзительно поступательную эмпирику, которой щедро исполненены ставшие легендарными строчки самого прочувственно затрагивающего широкие массы слушателей хита "Голубая луна".
Насладитесь волнующей прозрачностью лирического отступления этого верлибра:
И поставил младший как-то на дуэли жизнь за честь
Старший отнял меч и вымолвил по-братски:
"Честь моя - моя лишь честь"
Ты люби, и будь любимым и будь счастлив брат
Я теряю все, но ты теряешь больше и ушел в закат.
В этом трогательном, мистико-проникающем действии ухода в закат слышатся не только отголоски древних легенд о мореплавателях и проникающая антитеза с "Капитанами" Николая Гумилёва, но и отчётливый намёк на остро актуальную проблему нашего государства - непрекращающуюся "утечку мозгов" на Запад.
Используя приём иронического дактиля, Моисеев, комбинируя лучшие образцы коллизии и поэтического кубизма, задаёт нам вопрос, по-прежнему олицетворяющийся в своём риторизме:"Куда стремишься, Русь?". На что птица-тройка, как это водится, не даёт ответа и стремительно мчится в вышеупомянутый закат.
И это урок всем нам, друзья мои! |
|
| Арямнова Вера |
2005-06-30 |
70 |
5.00 |
14 |
| |
|
| |
Вторая жизнь началась вчера, хотя со дня попытки самоубийства прошло три недели. Воспоминания о первых двух довольно путаные. Последнюю помню. В ней – намерение сделать все, от меня зависящее, чтобы выжить.
Или убедиться: при искреннем намерении сохранить себя для жизни это мне не под силу. Ведь если Господь понял, что ошибся, нагрузил сверх того, что могу пережить, мое состояние изменится. Говорят, Он не посылает человеку испытаний, которых тот не может вынести. Если человек все же убивает себя – туда ему и дорога.
Моя попытка отправиться т у д а пресечена. Когда проснулась, съев перед этим пятьдесят таблеток элениума, белая наволочка была желтой. Элениум, запиваемый ананасовым соком, растворился в нем и оказался на подушке. Способ уменьшения дозы препарата в организме был как будто хорошо продуман: до самоубийства несколько дней ничего не ела. Иначе захлебнулась бы рвотными массами. Ведь я спала крепко.
Но не захлебнулась. Но проснулась. Значит, это было кому-то нужно.
Решила съездить в Н-ск. К психоневрологу. Может, специалисту виднее, как мне вернуть инстинкт самосохранения? Утрата его – патология, я понимаю это…
Там, в ближайшей к Н-ску деревушке со странным названием «Малая пурга» я и нашла Неофита.
Он лежал вблизи автобусной остановки. Прикоснулась к грязной блохастой шкурке – не отреагировал. Уже умирал. Приподняла мордочку: глазки слиплись от обильного гноя, ушки забиты грязью. Оглядела людей: никто не подберет котенка. Дождутся автобуса и уедут. Соберутся другие и тоже уедут.
Вытряхнула из сумочки содержимое, а Неофита положила туда.
Почему решила, что его зовут Неофит? Имя всплыло из подсознания. Я не помнила, что означает это слово. С памятью случилось нехорошее, я обнаружила это еще раньше, проснувшись после приема той кучи таблеток. Дома открыла словарь: «Неофит (гр.) – новообращенный в какую-либо религию, новый приверженец какого-либо учения». Имя осталось за котенком.
Моей религией до сих пор была любовь. Если выживу, верить буду во что-то другое. Только другая вера может стать платформой для новой жизни.
Трехцветные коты приносят счастье. Но он мог быть любым, окрас не имел значения. Я полюбила его сразу, на остановке. От маленького шерстяного комочка с ушками исходило нечто, пробившее броню моего собственного страдания. Есть в физике закон Кирхгофа, мне кажется, он действует и в психике. Приблизительный смысл его в том, что одно тело может воспринимать электромагнитные колебания другого, но лишь той длины, что излучает само. Неофит умирал, но был еще жив. Была жива я, но не могла поручиться даже за следующий час. Колебания совпали. Но я сильней Неофита. А сильные должны быть великодушными. Это тоже закон. Из тех, на которых держится мир. Я спасла Неофита, а он потом изо дня в день спасал меня. У крохотного существа оказалось много упорства.
В поезде Неофит вел себя великолепно. Когда подъезжали к Набережным Челнам, уснул, словно понимая, - мне нужно выйти в тамбур, чтобы скорее увидеть на перроне высокую фигуру. Знала, что увижу, но… скорее, скорее, как можно скорее! Открыв дверь, глядела вперед движения поезда. Бился шарф от ветра, билась юбка о колени, гулко билось сердце.
Высокой фигуры не было.
Когда спрыгнули с высокой подножки – наш вагон не дотянул до перрона, - Неофит вдруг стал вырываться из рук, мяукать, царапаться как бешеный. Откуда у него взялись силы? Он еще такой слабенький!
Я в то время не догадывалась, что котенок уже спасает меня. Не обнаружив высокой фигуры в толпе встречающих, я была в состоянии удариться об угол железной подножки вагона, который оказался как раз на уровне моего виска. Но было недосуг: отбивалась от царапающегося Неофита, потом успокаивала его. А навстречу уже шла моя сестра.
В те дни каждое утро начиналось с разрядки, как у других с зарядки. Страдание просыпалось раньше меня. Еще не проснувшись, я начинала рыдать. Однажды в такой час Неофит вдруг шершавенько лизнул меня в локоть. Я удивилась, рыдать перестала. Только слезы текли. А он своей еще нетвердой походочкой добрался до подушки и стал лизать меня в щеку. Старательно, с закрытыми глазками, а хвостик стоял трубочкой и дрожал. И я поняла: жалеет! Он меня жалеет. Такой маленький – такую большую жалеет! И я рассмеялась. Больше по утрам я не плакала.
Он не оставлял меня ни на миг. Даже ночью моментально просыпался и сопровождал куда королевы пешком ходят. Когда по вечерам долго не ложилась, занимаясь кухней, он, борясь со сном, приваливался к стене, но оставался на четырех! А как встречал, когда приходила с работы! Если не успевала разгрузить руки, с лету вцеплялся коготками в подол и по одежде добирался до лица. Но чаще я подхватывала его в прыжке, прижимала к себе и говорила, какой он, мой самый лучший на свете кот. Как ни тискала, он только довольно мурчал. Наверное, тоже говорил мне что-то хорошее.
Однажды вечером я пыталась разобраться со своими записями, а он грыз их, не давая мне забыться и уйти с головой в свои страдания. Не сомневаясь уже, что котенок старается ради меня, я обняла его и вдруг сказала: «Мой маленький, бедняжка, я никогда, никогда тебя не брошу!
И удивилась. Ведь уже решено: на исходе месяца я повторю свою попытку. Только это будет не попытка. Теперь знаю: лишить себя жизни непросто, это тяжелая работа. И я к ней готова.
Мысль о неизбежной и скорой смерти помогала вынести пытку – видеть, как «лучший мужчина человечества» открещивался от себя… А обо мне он проявлял заботу. Ему ничего не стоило оставить работу, чтобы съездить за моим плащом, потому что похолодало, а я оказывалась легко одета. Утром, не заходя, оставить в дверях смешную записку с рисунком. Всегда был рад встретить меня – на заводе и посидеть со мной – на скамейке.
Однажды отважился и пришел домой – починить мне торшер. Пока чинил, я стояла на пороге балконной двери. Со стороны леса двигался на город ливень. Впрочем «ливень» - не то слово. Это было стихийное явление. Отвесно шла огромная белая стена, за которой уже ничего не просматривалось. Я ждала, когда она обрушится на нас. Бешеный кипень навроде водопада приближался со скоростью автомобиля и вскоре упал на ближайшие дома, сразу скрыв их совершенно. Осатаневший шмель, настигаемый водой, ударился мне в плечо и тут же пропал, метнувшись назад. Через секунду влажная волна воздуха пронзила меня, казалось, насквозь. Вокруг стало белым бело. Ничего не видно, не слышно, кроме шума падающей воды. Меня била дрожь – от страха и восторга перед стихией. Под шум небывалого ливня я сказала Сергею, какое небывалое случилось лето, какое небывалое чувтво стряслось с нами в это лето, такое же стихийное, непобедимое и неуправляемое, как этот водопад с неба. Разве можно с ним что-то поделать?!
- Ласточка ты моя! – услышала над собой голос Сергея, руки его обняли меня и мгновенно отпустили…
Он ускользал из моей жизни так же незаметно, как появился. Не заметила, как и когда, а только почувствовала, что проник в мою душу и плоть без единого ощутимого толчка, диффузно. Так же – диффузия наоборот – исчезал. Вроде рядом, но его уже нет. Он витал вокруг меня на расстоянии, дотянуться до него я не могла.
Из его глаз смотрел на меня мой ребенок и кричал, просил вызволить его из небытия.
Когда ушел, Неофит тут же оказался у моих ног. Я удивилась: котенок не давал о себе знать все время визита Сергея. Зато теперь стал кидаться на меня как дикий зверь. Я убегала. Он догонял, впивался зубками и коготками совершенно безжалостно. Это было бы уже не смешно, если бы я не понимала: он притворяется злым. Он загонял меня вконец. Я упала на палас:
- Ну, прости меня, прости! Ты же просто мстишь за то, что я целых два часа не нуждалась в тебе! И ты был вынужден жить один!
Неофит в ответ кинулся на меня с удвоенной яростью. Я изловчилась погладить, он прыгнул снова, противно пища, я опять погладила, он сменил писк на мурчание. И так долго: то мурчал, то пищал от ярости, а я смеялась и говорила: дурачок, ну нельзя же одновременно и любить, и злиться!
Победила любовь. Он затих на руках, поддавшись ласке.
О Неофите я могла бы рассказывать бесконечно. Он был необыкновенный. Очень умный. И красивый. Некоторые считают – некрасивый – жизнь до встречи со мной обошлась с его внешностью жестоко. Но я думаю, отличительная черта моего Неофита – красота.
Однажды на балконе вертелся рядом, и вдруг попал в щель между панелями, а одна лапка соскользнула. Не помню как сорвалась с кресла, ухватила за хвостик и зашвырнула его в комнату. После самоубийства впервые испугалась. И когда он удивленно посмотрел на меня – я увидела: он бесподобно красив!.. Долго в тот вечер мы сидели на балконе, и я объясняла: если он упадет с пятого этажа – покалечится, и я буду страдать. А если упадет, когда меня не будет дома, может случиться самое худшее: он потеряется. Конечно, говорила не словами, а глазами в глаза. А считается, животные долго человеческий взгляд не выдерживают! В его взгляде я увидела зов родного существа, только родство наше затеряно где-то в глубинах эволюции. Это подтверждало идею буддизма о бессмертии. Смерть напрасна, смерти нет, говорил мой крохотный мудрый спаситель.
Так мы прожили месяц. Я крепла. Мое горе понемногу превращалось в злую болячку, в досаду. В неприятность. Вместо страдания все чаще чувствовала раздражение. И приставания Неофита однажды тоже вызвали раздражение. Я оттолкнула его. Ногой. Он удивился, а я устыдилась. И все же уже смогла уйти из дома на целую ночь. Хотя знала, что он плохо переносит мое отсутствие. Угрызения совести я, конечно, испытывала. Они оказались пренеприятнейшей штукой.
Когда пришла домой, а это случилось только к вечеру – так повернулись события ночи, Неофит встретил меня озверевшим, одуревшим от одиночества. Отказался от еды, хотя был голоден. Рассчитывая вернуться утром, я почти ничего не оставила в его кормушке. Истошно пища, забрался на руки и хотел только одного – не сходить с них. Я обдумывала то, что наслучалось со мной за прошедшие сутки, а он пищал, пищал, пищал рядом. Подумалось: пора б ему превращаться в нормального котенка. Не могу же я существовать только для него.
Вот она, подлейшая мысль! Существуя только для меня, как он мог согласиться на меньшее?!..
Легли. Обычно Неофит спал возле моей груди. Если поворачивалась на другой бок, не оставляла его за спиной – перетаскивала к себе, или он сам перебирался. А в эту ночь Неофит по сантиметру подбирался все выше и успокоился только у моего лица. Я дышала в его вкусно пахнущую шампунем шерстку, и мне было хорошо.
Просыпаясь от духоты, немного меняла положение и прижималась к нему щекой, шептала ласковое, а он тут же принимался урчать.
Так мы прощались.
Утром, как всегда, Неофит начал меня будить. Тихонько потрогал лапкой нос. Потом глаз. Понюхал щеки. Но я не шевельнулась. Ушел в ноги и начал их грызть. Я недовольно дернула ногой и снова уснула, предпочтя сон его обществу.
Когда проснулась, его рядом не было. Я удивилась. Позвала. Обыскала дом. Заглянула за балкон, но ничего внизу не увидела – от волнения все прыгало в глазах. Я уже знала, что не найду его. И все же пошла обходить окрестности. Тщетно. Хотела кричать : «Неофит!!!» - и не могла открыть рта. Он ушел, и я не смела звать. Он ушел, потому что, спасенный любовью, не мог существовать без нее. Он любил меня всем существом и жил, зная, что мне без этой любви не обойтись. Он не мог удовлетворить простым дружеским сосуществованием рядом. А я пожелала именно этого и потеряла его.
1987, Наб.Челны
|
|
| Мирра Лукенглас |
2005-07-01 |
60 |
5.00 |
12 |
| |
|
| |
Маркиза грациозно поднялась с кресла, обитого вишнёвым бархатом, и решительной походкой двинулась к окну. Граф невольно сделал за ней несколько шагов… Ах, каким увлекающим был внезапный порыв этой прелестной особы, в которую наш повеса-граф был слегка влюблён. Не настолько, чтобы страдать, но, увы, уже настолько, чтобы волноваться!
И его волнения были небезосновательны, потому что маркиза быстро подошла к окну, изящным движением рук подобрала кринолин, и не успел граф опомниться от сладостных мечтаний, ловко вскочила на мраморный подоконник, показав онемевшему от волнения и восторга графу, застывшему в нескольких метрах от окна, маленькие белые атласные туфельки, розовые чулочки и - о! в это невозможно поверить! - легчайшие кружевные панталоны нежнейшего салатового оттенка, столь модного в этом сезоне… И всё это было надето на такие очаровательные ножки, что граф покачнулся и прикрыл ослепленные глаза рукой…
- А ебись оно всё конём! – вдруг неожиданно взвизгнула маркиза, и когда слегка прихуевший граф отнял руку от лица, то смотреть уже было не на кого… Где-то далеко внизу истошно вопила какая-то старуха.
- Совсем ёбнулась! – подумал граф с сентиментальной грустью.
И он был прав на все сто процентов, подтверждает автор. Так со всем своим кружевным барахлом ёбнулась, что костей хуй соберёшь. А когда-то умная такая девочка была, не ёбнутая, ничего, нормально всё было. И граф тут ни при чём вообще. Она что при нём бы ёбнулась, что без него бы ёбнулась. Ни хуя не сделаешь, когда кукушка улетает, за хвост её ловить поздняк и бесполезняк. Сиди, бля, спокойно и жди, когда вернётся, таблетки ешь, врачей слушайся думай о высоком, и нехуй в окно прыгать, этак, если все попрыгают, кто, бля, работать будет, нахуй?!
- А может ведь и не вернуться, верно?
- И тогда что?
- А ни хуя хорошего, поверь мне на слово! :))))
|
|
| Гном-А-Лле |
2005-10-11 |
15 |
5.00 |
3 |
|
|
ХОЧЕШЬ, Я ПОДАРЮ ТЕБЕ КЛЮЧИК (Посвящается Мирре и Баху) |
|
|
|
|
| |
- А ты кто?
- Я ключница при небесной кладовой, пособница Ночной Чечётки, левая нога Ума Небраски, Кентервиль Шельма, дочь Рио Да Барра и Марты Оклахома, сестра Курда Маккартни, запасной ум Тримуда Обсёрвера. А зовут меня по-простому, Она Троекурова. А ты кто?
- А я – так, покурить вышла.
- А чего так вяло куришь? Смотри, как надо.
Она вытаскивает из дырявого передника замысловатую, изогнутую трубку. Трубка инкрустирована глазами кошек, изукрашена луной, разрисована звёздами. Раскуривает, старательно сопя, пока кошачьи глаза не начинают жмуриться от дыма. Из трубки валит сажевый дым густо, как из паровозной трубы. Она сгибает руки в локтях, шаркает ногами в ритме чух-чух-паровозика, равномерно пускает клубы дыма и орёт:
- У меня есть паровозик
Ту-ту! Чи-чи!
Он меня по рельсам возит
Ту-ту! Чи-чи!
У него труба и печка
Ту-ту! Чи-чи!
И волшебное колечко
И-и-и-и-и!!!
Дым заволакивает меланхоличный пейзаж с усталыми соловьями, обсосанной луной и плевочками звёзд. Лягушачья песня захлёбывается, дым рвётся об острые пики ёлок на фоне темнеющего-на-глазах-светлеющего неба. В дыму мне видятся странные картины:
Я открываю волшебным ключиком замочек. Ключик ломается, из синенького замочка торчит теперь штырёчек. От, бля! Я ж забыла – это не от того замка ключик! Все перепутались на связке. Этот ключик от двери был, в стене. А от синего замочка – вот этот, рыженький, с красными глазками. Что теперь будет? Эй, Ктотамнанебе, дай мне увидеть всё по-другому, дай мне увидеть себя, дай понять и увериться. Дай-пожалуйста-спасибо-наздоровье. Пыррррррр!!!
Вот погремушку к хвосту прицеплю – стану змеёй. Вот перья в волосы воткну – стану индейкой. Режь меня теперь – ни один мускул не дрогнет! Кусай за хвост – всё равно ничего не скажу. Слезинки не уроню, слова не вякну, а и скажу – всё не те.
Хвост мне не подарен был, кстати. Хвост выменян. На сердце запасное. Хвост хороший, качественный. Молью немного побитый – но это ничего. Я серым фломиком проплешки закрасила – не видно. Пырррррр!!! Ай-люли-бля-морковина.
Открываю бумажным ключиком железную дверь на небе. Что, не смазано? Не входит, не выходит, песен не поёт? Вот этот маятник барахлит – вчера мальчик жаловался. Ага! Ясненько! Пара фраз – меняем деталь. Достаём пахучую, новенькую. Пыхти дальше. А-если-что-не-так-то-пришли-эсэмэс.
А вы что думали – небесные механики все узлы начертить могут? Э! Глупости, в механике из них никто не разбирается. В этом деле чутьё важно: тикает – вот и славненько. Почистить, протереть. Изношенную деталь заменить. А вы, господа звездочёты, напрасно пытаетесь карту звёздного неба перечертить, все связи-взаимодействия понять. Не для того люди, чтобы понять. А для того, чтобы ускорить. Вот и не тормози. Пырррррррр! Пыррррррррр! Пыррррррррр! Колоти в бубен, кувыркайся мой паяц. Холодно? Что вы хотели – это вам Небесные Сферы, тут температура такая, что не каждому телу по карману. Зато, кристаллики не тают. Хотите заняться головоломкой? Сложно, но можно. Совершенное слово сложите, всё поймёте. Всё поймёте, место своё узнаете. Пырррррр! Танцы дураков. Танцы со свечой. Свеча коптит, выжигает кислород. Свеча плачет, кривляется. Танцует и трещит. Вот вам – пырррррррррррр!!!
Она звенит связкой:
- Хочешь, я подарю тебе ключик?
- Спасибо, Она, мне вроде не надо…
- Пора, девочки, - Охранник сапогом растирает окурок, – Твист, детка, твист!
- Да мы уже усё, Рилли, - Она тишком суёт мне что-то в руку.
- Рок-н-ролл, солнце!
И солнце всходит. Солнце всходит. Я смотрю на плавающий в белом свете круг, обведённый синей каймой. Раздвигая слепящие лучи, прямо на меня движется паровоз.
- Ту-ту-у-у!!! – оглушает труба.
- Чи-чи, - отвечаю я.
- Занимайте места согласно купленным билетам.
Машинист улыбается в прокуренные усы. Она грациозно вспрыгивает на подножку, кокетливо взмахнув светлым, в цветочках, подолом. И кивает мне уже из закопчённого окна. Кожа на лице у неё трескается, плоть отваливается кусками, но она по-прежнему весело улыбается – другое выражение ей недоступно. Приветливо глядя на меня пустыми глазницами, она напоминающе поднимает костлявый пальчик, на котором болтается связка ключей.
Паровоз взвывает:
- Ту-ту-у-у!!! – и трогается, чухая на стыках.
Она высовывается из открытого окна и что-то кричит, но грохот не даёт мне услышать.
- Пока!!! – ору, размахивая ладонью.
Паровоз скрывается в дымном облаке.
Я разжимаю кулак: в потной ладони лежит маленький медный ключик с ржавым пятном на бородке – надо бы песочком почистить. Достаю из кармана кольцо и торжественно нанизываю свой первый ключ.
|
|
| Илья Топильцин |
2005-12-29 |
10 |
5.00 |
2 |
| |
|
| |
Ну где ещё встретишь подобное: «П0ЙДИ ТУДА, НЕ 3НАЮ КУДА, ПРИНЕСИ Т0, НЕ 3НАЮ ЧТ0…...» или «КАК НИ КРУТИ, А Ж0ПА СЗАДИ»?
3Ы: ТВ0Й Х0Д!.. :))))))) |
|
| Willy Shakespeare |
2005-07-25 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Короткая Пьеса.
(Все имена вымышлены)
Действующие лица.
Джон Дон – англичанин, профессор философских наук. Лауреат нобелевской премии. Лондонец.
Поль и Мари Бернар. Супруги из Леона. Владельцы ресторана винодельческого заводика.
Мелисса О’ Коннор – певица, жительница Германии, Мюнхен.
Линда Грасс, - подруга певицы. Фармацевт. Германия Мюнхен.
Сандра Шваб – офис менеджер компании «Фолксвангер» Берлин.
Мутанга Бхакха – Нигерия. Стоматолог.
Бен Гей. – Модельер. Амстердам.
Эдвард Гомес – Ассистент модельера. Амстердам
Эрвин Херин – Швейцария. Банковский служащий.
Эмма Кох – Швейцария. Банковский служащий.
Майкл Джейсон – Американец. Популярный актер, снимающийся в фильмах ужасов.
Мара Карри – Американка. Медсестра.
Самюэль Борманто – Гондольер. Венеция.
Линь Тянь Ву – Гон-Конг. Художник, путешественник.
Ву Тянь Линь – Китай. Кинематографист.
Збышек Цеховский. Польша. Пианист.
Марьяна Цеховска. Польша. Продавец супермаркета.
Педро Викториас. – Испания. Работник компании по обслуживанию холодильных установок. Барселона.
Люсия Викториас – Испания. Работница ювелирного магазина в Барселоне.
Иван Блошкин – Менеджер предприятия по производству и заморозке мясных полуфабрикатов.
Сергей Малышов – Генеральный директор предприятия по производству и заморозке полуфабрикатов.
Наташа Смачнова – референт-переводчик. Предприятие по производству и заморозке полуфабрикатов. Выпускница МГУ.
Маша Дороднова – менеджер по связям с общественностью. Предприятие по производству и заморозке полуфабрикатов. Выпускница МГУ.
Абу-Али-Магомед – Арабские эмираты. Студент Лондонского университета.
Люди: Работники отеля в количестве 20 человек.
I
Сцена первая: Все вышеуказанные лица сидят в ресторане и ужинают, непринужденно беседуют.
II
Сцена вторая: Абу-Али-Магомед едет на машине мимо отеля. Вдруг он сворачивается и врезается в отель. Взрыв.Сцена на мгновенье исчезает.
III
Сцена третья: Вокруг одни фрагменты не поймешь кто и что где.
Зрители начинают выбегать из зала.
Занавес.
|
|
| Maluma Tekete |
2005-08-30 |
30 |
5.00 |
6 |
|
|
добро и зло (опыт экскурсии по дискурсу, не путать с попыткой проводки по понятиям) |
|
|
|
|
| |
Ну, что такое зло, всяк жопой чует. :))))))) Правильно, зло - это когда тебе хуёво. А вот над понятием добра нехило было бы подумать головой. Само слово происходит от глагола «брать», точнее, «добирать», ещё точнее – «добрать». Добро – это то, что добрано. Собственность, однако. Всего-навсего. Но она-то, собственность, разная бывает. Авиабомба времён войны в огороде или под домом тоже как бы собственность владельца… Ну, пока не рванёт (тьфу-тьфу-тьфу!!!) или МЧС не экспроприирует… Значит, добро бывает и нахуй не нужное. С другой стороны, если не знаешь, что такое хуёво, как узнаешь, что такое пиздато? В смысле – с чем сравнивать? Опять же, если нечто начинающееся как хуйня, заканчивается (точнее, продолжается... NB! Пиздатых концов не бывает!!!) как… э… м-да… ну, типа, как ништяк, - это очень даже нехуёво. Значит, зло бывает полезное. Тогда нахуй ваще такие понятия? Когда и так чё надо и, главное, чего нахуй не надо ни при каких обстоятельствах, - жопой чуешь. И хули, спрашивается, тут думать, особенно головой? |
|
| Мирра Лукенглас |
2005-09-04 |
35 |
5.00 |
7 |
|
|
и вечный суд, и страшный зов... |
|
|
|
|
| |
"И я не имею претензий
Ни к веку, ни к тем, кто вокруг".
Анна Ахматова.
1965 год
...Как оказалось, это слово было не последним. И осень эта, надеюсь, не последняя и не окончательная. И подлежит еще обжалованию. Жалко терять, жалобно смотрит солнце, и высокий суд зимы уже собирается в холодной зале, примеряет седые парики и лиловые мантии, шуршит желтыми листками приговора.
Все повторяется. Я, ты, он, она, мир, труд, май, июнь... Не нам судить - нас судят. Кто возьмет на себя смелость выступить обвинителем? Кто возьмет на себя наглость выступить защитником? Где эта самая
скамья подсудимых, подсудных... Под спудом свидетельства очевидцев, ждут своего часа. Я клянусь, что всегда буду говорить правду, только правду, ничего кроме правды. И никогда не скажу всей правды.
Поправьте парик, судья. Я принимаю свою участь. Вы же проявите участие, ибо смягчающие вину обстоятельства - солома, которую подстелил бы, если б знал, где упасть. Вина упавшего. Вина - упавшему. Немного
красного вина, немного... Но осень, господа, время пить чай. Крепко настоянный на желтых листках приговора. Падают листья на шлейф вашей лиловой мантии, судья. Я повторяюсь... Разбегаются от солнца мои тени. Лиловые тени на остывшей земле. Цвета
сегодняшнего дня - золотой и лиловый. Цвета сегодняшнего флага страны, не обозначенной ни на одной карте, не имеющей ни одной партии. Зато в ней есть высокий суд, и ему плевать на ваше гражданство
и подданство, на ваше алиби и пролетарское происхождение. Мудрость и скорбь в глазах судей, весомы и жгуче справедливы их слова. И каждое из них - не последнее. Ввысь уходят белые стены, растворяясь в вечной синеве, ветерок гоняет по паркету зала листы
приговоров, отзвучавших здесь до нас, произносимых вечно и повторяющихся бесконечным эхом в сводах здания.
Своды законов лежат, невостребованные, покрытые серой пушистой пылью. Зачем? Все выучено наизусть, все произнесено не раз. Я слушаю вас, судья.
Но суд удаляется, удаляется... Подсудимые ждут приговора годами, и тихо в зале, и потрескивают рассыхающиеся кресла, и волки, седые волки, зевают в кустах, обнажая лиловое нёбо. Я пою, покачиваясь в такт, тихо пою на отполированной временем скамье.
И песенка эта тянется, тянется... Седые волки надевают мантии, спрятанные в кустах, аккуратно отряхивают их от паутины и листьев. Никто ничего не заметит. Зорко глядит в пустой зал золотой волчий
глаз из-под седого парика. Звучат слова, ничего не значащие слова приговора. А я пою на скамье подсудимых о лиловом и золотом много-много лет
и повторяюсь, повторяюсь...
1995 г. |
|
| adelyna |
2005-09-13 |
20 |
5.00 |
4 |
| |
|
| |
***
Светлые теряли. вот уже несколько дней наталкиваюсь на потери...
Марк Шагал родился во время еврейского погрома. Ида родила своего первенца и прямо с кровати побежала с ним через пылающий город в безопасное место - гетто на окраине Витебска.
в жизни Марка Шагала были три большие любови. Бэлла была прозрачной юности полна. летала по витебским небесам. к жене помчался Марк из Парижа, где был успех. помчался с просроченным паспортом в революцию и гражданскую войну. в омут любви. потом он увез свою маленькую семью - Бэллу и дочку - в Америку. там Бэлла и умерла. тогда он забыл самое главное. забыл, что он - художник. и умница-дочка наняла ему поразительной красоты экономку-американку. экономка стала второй любовью. мучительной, но плодотворной. общий сын явился одним из творений. но американка была замужем за другим. правда, когда Шагал познакомил ее с каким-то французом, американка тут же развелась, забрала маркового сына и вышла за француза. и тогда пришла любовь третья. В. Бродская. она была бабой. менеджером по еврейской линии. она и похоронила этого Светлого.
летом господним согретый русский Иван Шмелев во время революции тоже уехал в Париж. всю свою маленькую семью взять с собою не удалось - жена поехала с Иваном, а сын остался. Шмелев так крепко верил в православного Бога, что заграницей не выдержал и решил вернуться в светлый коммунизм. с верой в сердце и женой, прикорнувшей на плече. в России им сказали, что сын расстрелян...и тогда Шмелев перестал писать. потому что потерял самое главное свое - веру в православного Бога. пости до конца жизни ездили они с женой по России - окровавленной и разбитой - в надежде отыскать сына. не отыскали.
на столе перед художником Рене Магриттом лежит яйцо. на холсте - уже птица. этот любитель сериала ФАНТОМАС использовал живопись,"чтобы сделать мысли зримыми". он скручивал сознание. в тишине. он выглядел заурядным бюргером. рисовал портреты без лиц. или закрывал лица тканью. его матерью была бельгийка Аделина. когда он был маленьким мальчиком, мать бросилась с моста - покончила с собой. полиция выловила тело. Рене растолкал людей в форме и в последний раз увидел ЕЕ. ее лицо скрывала туго скрученная ночная сорочка...
***
“Тот, кто будет меня искать, знает, кем я был, а другим незачем это знать, ” - так говорил Густав Малер в дни своей цветущей известности, своей огромной радости. его радость - его одиночество и природа, велосипедные прогулки - бесконечное любование. любование прекратилось, когда у него вдруг обнаружили порок...сердца.заставили научиться ходить с секундомером. останавливаться. измерять пульс. Альма говорила, что у мужа началось нервное расстройство на почве подсчетов и измерений. иногда он просил ее приложить ухо к его груди - проверить, бьется ли.
он ждал и оттого боялся Смерти. а Смерть преследовала его. всегда. у родителей Малера все время умирали дети. умерли почти все дети. и он ребенком ходил за похоронными оркестрами.
его боги жили в его сердце. когда он захотел стать директором Венского Императорского Оперного Театра, пришлось сменить официального еврейского Бога на официального христианского, он сказал:"пришлось сменить пальто".
он думал, что у брата гораздо более музыкального таланта. брат покончил с собой. смерть смерть смерть...смерть братьев и сестер, уже взрослых и еще детей. он начал писать цикл песен "Смерть Детей" на стихи одного поэта - несчастного отца. это было еще до свадьбы. а потом он женился на Альме. она тоже была композитор. была поражена его дирижированием. он никогда не рассказывал ей, что именно в тот день, когда она впервые увидела его за дирижерским пультом, с ним случился острый приступ геморроя. прямо во время концерта пошла кровь...
он был безумно счастлив с ней в начале. и писал самую трагичную свою музыку. но Альма не была предназначена в жены Великим. она была коллега Густава, мать двух дочек Густава, любовница Густава. но не жена Великого. не понятно было, отчего он не обращает внимания на нее, на детей. отчего он, даже когда не пишет, сердцем где-то, а не с ней. отчего он лазает по горам и уезжает на месяцы в одинокие леса. отчего он, в конце концов, такой ужасный невростеник, что даже ходить нормально не может - все ногой подергивает. Густав обратился к Зигмунду Фрейду. тот помог. семейная гармония вернулась. вернулось и желание закончить цикл о смерти чужих детей. жена умоляла не делать этого. суеверна...через год после того, как цикл был закончен, внезапно умерла одна из дочерей Малеров. Густав никогда не простил себе этой смерти. сердце было исколото.
Моцарт. Моцарт был привозносим. когда в Париже Роден сотворил портрет Густава, то назвал его "Моцарт. бюст Малера."
девятка означала Смерть. Бетховен, Дворжак, Шуберт. для каждого из них десятая симфония оказалась последней. Малер окончил свою девятую симфонию и тут же принялся за десятую... а потом он начал долго, мучительно умирать. сердце Его - Его Смерть. Бог Его. десятая так и осталась Начатой.
он был худ и глаза огромные. его нагое, живое еще тело подняли с кровати - сняли с креста. перестелили. положили обратно. он дережировал одним пальцем и все время говорил:"Моцарт! Моцарт!".
а когда он умер, его сердце было проколото. как бабочка. он так хотел.
похоронили без музыки и без речей. в тишине...
***
«Нет, я не хочу умирать. Это слишком рано. Мое дело еще не сделано. Оно едва начинается».
он умер в той же нищете, в которой родился, в которой провел всю жизнь. голод и Париж убили его красавицу Полину-Вирджинию - молодую жену. второй женой стала крепкая как и он сам, крестьянка Катрин. она рожала ему детей, мерзла и не доедала с ним вместе. однажны ее Жан проходил мимо книжной лавки, в окне которой были выставлены книжонки со слащавыми картинками - обнаженные нимфы и раскормленные античные боги. он был автором этих слащавостей. нормандский мужик должен был кормить семью - детей и постоянно беременную Катрин. у магазинной витрины толпились любители рассматривать картинки. кто-то сказал"да этож Милле нарисовал - он ничего другого и рисовать-то не умеет". мужика ранили так глубоко и сильно, чтьо он отказался от всех дальнейших заказов на нимф. оставалось только писать портреты с натуры по десять франков штука. но Париж был весел и пьян, а художник дил на шестом этаже. не хотелось карабкаться так высоко. тогда Жан-Франсуа повесил внизу табличку:"портреты за 10 франков. третий этаж". на третьем этаже висела табличка с надписью:"мастерская художника на пятом этаже". когда клиент достигал-таки пятого, еще одна табличка сообщала ему, что всвязи с ремонтом мастерская переехала на шестой этаж. под крышу. "Микеланджело мужичья" не хотел изображать дизнерадостных (и оттого лживых?)героем Салона. не хотел прилизывать реальность и покрывать ее лаком. он избрал свой "нищенский стиль", дабы изображать Правду.
тьма окружала его.
с семьей переехал в Барбезон - в деревню, ближе к корням. 25 лет в Барбезоне, до самой своей смерти, он Наблюдал себе подобных. урожай богат. земля. земля дышит паром, исходит плодородием. снопы. горы снопов. горы Хлеба.но они - где-то там, у горизонта. в мире должны существовать Сытые и Голодные. хлеб - для сытых. для голодных - "свидетельство о бедности". оборванцы с бронзовыми телами и потрескавшимися руками, его братья-крестьяне, со "свидетельством" могли собирать на поле упавшие колоски. он наблюдал. усталость в из крепких, здоровых телах. такую усталость, когда невозможно даже шептать - ни то что кричать, когда все мысли только о Хлебе.немое страдание обреченности.
тишина окружала его
***
Я смотрю на фотографию Эгона Шиле на ложе смерти. Смотрю на это двадцативосьмилетнее, изглоданнное страшной болезнью тело, на этого вечного мальчика – такого одержимого и такого несчастного своей одержимостью. Он так теперь спокоен, что кажется, будто он лишь заснул – одну руку подложил под голову, а другую прижал к груди, словно хочет прижать к себе кого-то невидимого, обнять пустоту. Шиле умер в 1918 году, через несколько дней после смерти своей Эдит, которая была на шестом месяце беременности. Болезнь настигла, налетела на обоих супругов внезапно и неожиданно. Но Он чувствовал – совсем незадолго до этого смертельного вихря он построил мавзолей для себя и своей жены...
Его отец. Отцы порождают нас, но нередко играют и разрушительную роль в нашей жизни. Отец одарил его болезненными страстями. Отец Адольф сжигал первые рисунки своего сына, первые страсти этого ребенка – в огонь, в огонь! Несмотря на то, что сам любил рисовать. Еще любил собирать (как позже и Эгон) бабочек и минералы – разноцветные, радужные крылья мертвых бабочек и загадочный блеск холодных, глухих минералов. Любил Адольф и бордели. Шлюхи одарили его сифилисом, которым он сразу после свадьбы одарил свою жену. Пятнадцать лет спустя этот сифилитик безуспешно пытался выкинуться из окна, уволился со службы и сидел в своем железнодорожном служебном мундире целыми днями на кухне за столом. А потом он умер. Эгон стал уличным попрошайкой. Влюбился в свою младшую сестру Гертруду. Огненно-рыжая, исхудалая, прекрасная, она была его первой моделью. Она звала его. Они были прекрасны. Они были отвратительны. Они были молоды.
И он рисовал. Рисовал. Уже не отличая себя от нее. Его влекли, его отталкивали ее руки, плечи. Ее гениталии. Его гениталии. Краска стыда. Краска крови. Гертруда! Гертруда! Гертруда.
***
славно как-нибудь под вечер поставить слоу-фокс в исполнении тонкой Пиаф в записи, отвечающей всем законам ретро. наслаждаться таким редким, а потому таким бесценным одиночеством. пухлый альбом Матисса. он искал глубину в видимости вещей. наблюдение и анализ. разложение на члены и упрощение. напряженность и нервность, бессоные ночи и постоянное сомнение. жить в окружении обычных вещей. художник-отец семейства. дожить до пасторальной старости. в конце традиционно поминать золотую юность в семье отца-коммерсанта и матери - продавщицы шляп. юность прошла под задымленным, промышленным небом, в которое тыкались фабричные трубы. на этих фабриках делали прекрасные, разноцветные ткани. чудо уже тогда возникало для него из серости и обыденности. на протяжении всей жизни он собирал великолепные цветные лоскуты. все его женщины были связаны с торговлей одеждой - формой обыденности - вместилищем чудес. Амелия долго была его женой. она была терпелива и практична. она была ревнива и тактична. сразу после свадьбы она настояла на том, что Маргарита, дочь Матисса и Камиллы Жобло, жила с ними. наверное, она не слышала об Анне Достоевской, которая носила закладыввать свое обручальное кольцо, чтобы дать Ф.М. возможность еще и еще пойти на рулетку в Висбадене. Амелия не слышала об Анне Достоевской, но тоже заложило свое обручальное, чтобы анализирующий Анри купил себе "Трех купальщиц" Сезанна. однажды летом Матисс написал ее портрет. просто, крупно. разделенно как-то. посередине лица - толстая зеленая полоса. справа от этой полосы - лицо цвета желтовато-болотного, слева - розоватого. фон какой-то кусками...но стоит прищурить глаза - с станет видно отчетливо, откуда падает свет. как этот свет бросает на лицо тени и блики, создает собою цвета и очертания...но вот глаза вновь открыты и зеленая полоса превращается в нелепую полоску грима, лицо становится похожим на маску. Амелия покинула Матисса из ревности - не выдержала постоянного присутствия его секретарши и натурщицы Л.Делекторской.
***
и чем больше оставшихся в живых охватывала эта сонная болезненность, тем больше хотелось утонченности, воздушности. за много веков потерялось имя того, кто придумал стрельчатость арок соединять кружевами стекла. запястья становились вме худее, а мозг - все искушенней. стеклянные кружева начали плести из синевы неба и закатного зарева. рассчитывали координаты и возводили огромные кружевные купола так, чтобы во время Большого Заката раз в году все пять солнц скрещивали свой свет внутри этих куполов. и тогда купола вспыхивали. рождали цвет. "как это прекрасно", - думали люди, - "быть может, это излечит - если не нас, то наших детей..." и засыпали. и умирали.
и снова вспоминается Жубер с его жизнью, сотканной из ветра. и снова становится понятно, что все мы выжжены на костях наших предков.
было седьмое июля 1926 года. в прекрасной каталонской Барселоне в этот день был пущен первый трамвай. трамвай проездил день, а под вечер, на углу улиц Гран Виа и Байлен сбил человека. старик-оборванец, исхудавший и задумавшийся, был слишком занят своими мыслями. в тот день он уже довольно долго бродил по улицам, погруженный в свой волнистый, многослойный мир. добросердечные каталонцы подавали ему, пытались накормить, но старец не замечал. он не был сумасшедшим. он был одержим. когда этого окровавленного одержимого доставили в барселонскую больницу Красного Креста, он был без сознания. он три дня был без сознания и в больнице Красного Креста так и не смогли дознаться его имени. когда он умер, нищего решено было похоронить в общей могиле. одна женщина долго вглядывалась в окаменевшего неизвестного. она узнала. она узнала Мастера, Великого, Творца. Антони Гауди. Слава его Богам, он умер, не приходя в сознание, не зная ГДЕ находится. Больница Красного Креста была построена его вечным конкурентом. он умер бездетным и одиноким, хотя считал, что у каждого каталонца должна быть семья и дети. он умер бездомным, хотя всю жизнь стриол прекрысный город для этих самых семейных каталонцев. он не завершил главное дело своей жизни, не получил искупления своих(неизвестно каких)грехов - его одержимость, его Собор Святого Семейства, так и не был достроен. в последние годы он торопился. он был стар. в его голове рождались проекты - один за другим. он строил Собор. он возводил свою гробницу. без чертежей. без еды. без смены одежды. он хотел успеть. он переехал жить в строящейся Храм. он хотел успеть. успеть. не успел...
***
то,что их было трое,ни у кого не вызывает сомнений. трое кого - волхвов, магов, пастырей или просто царей. или цариц? какими царствами владели эти трое?
Евангелие от Матфея сообщает нам по-гречески, что они были Magoi apo anatolôn - магами с Востока. посему традиционно они считаются персидскими или вавилонскими волшебниками. однако словом Magoi греки называли также касту персидско-медийских жрецов. к зороострийским ученым мужам(а именно учеными - исследователями,врачами, астрологами - были эти жрецы)у Библии отношение нормальное. а вот к вавилонянам...после краха башни жители этого города у праведных иудеев ассоциировались лишь с безбожием. они и для жрецов тамошних специальное название придумали(чтобы их от хороших зороастров отличать) - Chaldäer.
в Кельнском Соборе хранят немцы мощи этой загадочной троицы. иногда исследуют. проанализировав один из фрагментов ткани, решили, что волхвы пришли из Пальмиры(именно оттуда оказалась ткань). Пальмира - это в сегодняшней Сирии. на беговых верблюдов было оттуда до Земли Обетованной рукой подать(что немаловажно в нашем случае)
как бы там ни было, Волхвы в христианской традиции всегда ассоциировались с чем-то заколдованным, таинственным.издалека ведь пришли. некоторые особо рьяные считали даже, что волхвов привели демоны. кстати, о демонах. все в том же Кельнском Соборе, на золотой раке с мощами, а так же на некоторых витражах , можно встретить изображения виновников торжества. всегда поражал внешний вид Мельхеора - безбородый(в отличае от бвух других)юнец.ладно, остваим немцев. но , как оказалось, у итальянцев это тоже встречается. Джентиле да Фабриано с Уффици, Джотто в Падуе, Фра Ангелико и Фра Филлипо Липпи...их много, этих юнцов - Мельхеоров, я бы вообще назвала их девушками. примечательно, что именно Мельхеор принес Младенцу в виде дара...золотое яблоко...
|
|
| Альфред Уайт |
2005-09-20 |
15 |
5.00 |
3 |
| |
|
| |
Времена года
Всегда себя спрашиваю - и что же я должен написать? Тем не менее, ответ никогда не приходит, или появляется прозаичное – пиши что хочешь. В пизду заезженные сюжеты о разнопартийных ублюдках и зализанных до блеска на заднице, плоских героев. Писать жизнь? Зачем? Как будто итак мало этих книжонок про то, как кому-то было очень хреного всю его гребаную жизнь, как кто-то воевал в полных дерьма кирзовых сапожках и не убежал в окоп, что бы ни случилось того, что уже случилось и после этого умирал с улыбкой на лице. Я лучше прочту main kamf, чем буду читать абсолютно бездарный очерк о том, как какой-то старпер бросал под танки гранаты, складывается впечатление, будто он их один бросал... не еби мне мозг – так и подмывает меня крикнуть ему в желтое от серы ухо.
А может вообще не писать? О да, вот это выход так выход, только делать больше нечего и остается только писать критические отклики о страшно ... просто страшных старперах. Нет, я ни отрицаю возможность того, что стану таким же ужасным, чудовищным, немощным, с гемором размером с кулак, даже не способным донести себя до сральни, но на такой случай у меня припасен козырный туз – пуля в лоб, или в висок, но сейчас это не имеет значения, потому что это будет потом, а сейчас...
Ну что, начнем с вымученных фраз? Нет? Тогда обо мне. О любимом. Врать, что люблю кого-то больше себя полный маразм, а тот кто пытается доказывать обратное просто фраер, который неуспешно пытается выставится и говна в нем раз в пять больше чем в том у кого хватает смелости это признавать.
Ладно, тогда о патриотизме. В принципе, это аналог того о чем и шла речь выше. Просто подсознательное стадное чувство, когда взрослый пузатый бюрократ, взяточник и моральный урод говорит с трибуны, что жизнь отдаст за страну, из которой смоется, как только ему отдадут деньги те, кто стоит под этой трибуной. Но нет, не все так просто. Еще существует подкласс идиотов, которые действительно в это верят, верят в это исключительно из-за своей бесхарактерности и отсутствия собственного мнения, они же, холеные доморощенные маменькины сынки, которые с шестилетнего возраста идут в Суворовское училище, где им окончательно отшибают мозги. Мозги им отшибают для того, чтобы никто не успел осознать, что служит он не стране, а пузатому бюрократу обкрадывающему население под любым предлогом будь то хоть фонд помощи бедным южно-африканским беженцам (ниже именуемый –Жирный пиджак или Гнилой патриот). Я, конечно же не отрицаю того факта, что страну можно любить, не свою собственную, а любую другую, только любовь эта ограничивается рамками пьяных разговоров Жирных Пиджаков, которым хоть в глаза ссы – Божья роса.
Снова о старперах. Как-то раз довелось мне читать книгу, в которой "ветеран" обвинял во всем Сталина, о да, самолеты вылетели позже – кастрировать Сталина, верил Гитлеру – А Сталину нужно было просто оторвать яица! Даже и не знаю, то они пишут про то, как готовы в любой момент насрать себе в ладонь и после, все это съесть с улыбкой и смачным чавканьем за Сталина, то пишут что готовы эти же самые экскременты (видимо прошедшие двойную обработку) скормить непосредственно Сталину... Я подумал и все понял, те, кто отсиживались в окопах, попивая только что привезенный спирт – Готовы экскременты слопать, а вот те, кому спирта принципиально не наливали и пинками выгоняли из окопов на передовую - те скармливают все дерьмо Сталину, вот такая у нас высокоморальная история. Про полководцев педерастов я вообще молчу.
И какой после всего этого патриотизм?
Охуизм!
Вообще всякие – измы вызывают непосредственную радость, правда об охуизме я сегодня писать не буду, по крайней мере сегодня.
Возьмем к примеру ебанутизм, Самое жестокое из заболеваний, смысл которого заключается в том, что обладатель этого - такого частого заболевания является просто придурком или умственно отсталым алигофреном, основной парадокс заболевания – "не всасывание" любой информации, к примеру: "Вали из этой комнаты, пока я тебе башку не оторвал, долбоеб!" существо обладающее ебанутизмом явно не поймет того, что вы так популярно изложили, повторение данной истины не приведет ни к каким изменениям, кроме тупого взгляда на еще более тупой. Заболевание страшное. К счастью у детей оно легко вылечивается путем применения к несчастному простой не замысловатой физической силы, проще говоря треснув пару раз по ебальнику малолетнего долбоеба, до долбоеба вдруг сразу доходит, что именно, вы так долго пытались от него получить, после нескольких таких не менее приятных процедур больной малолетка сразу вылечивается и начинает проявлять уважение и даже признаки ума, которые до этих волшебных процедур так тщательно скрывал. К сожалению, другой стороной медали являются взрослые пациенты, которым если даже пару раз треснуть, начинают еще больше ерепенится и даже выхухолеваться, поэтому в данном ужасном положении может помочь только война разумов, эдакий бой интеллекта и черепной коробки пациента, к сожалению бить в этой войне можно, как я уже сообщил, только интеллектом, т.к. применение отбойного молотка и других механических средств может привести либо к кончине пациента, либо к потери вами сознания вплоть до применения выше перечисленных процедур к лекарю. Заболевание невообразимо ужасно, и к величайшему сожалению сталкиваться с ним приходится практически каждому, т.о. если вами будут замечены выше перечисленные синдромы, сразу же обращайтесь к специалистам (физическому насилию и интеллекту).
Охуизм же, является следующей стадией развития ебанутизма, отличается он, так сказать, большей борзастью пострадавшего в дополнение к "не всасыванию" т.е. больной считает себя еще и правым. В таких случаях следует увеличить количество и качество процедур, в особых случаях можно применять процедуры описанные в пособиях по инквизиции шестнадцатого века, самым простым является засовывание игл под ногти пострадавшему, отбивание молотком конечностей и конечно же избиение до полусмерти. К особенно действенным процедурам можно отнести применение всех видов пятнадцати вековой пытки с промежутком не более пятнадцати минут вплоть до выздоровления пациента.
Последней стадий этого заболевания является "охуетительный-ебанутизм", который подвергается лечению только при помощи шоковой терапии. При первых симптомах этого заболевания требуется незамедлительно треснуть пострадавшему кочергой по ебальнику, за место кочерги можно использовать лопату, молоток, гвоздодер, пассатижи (весом не менее одного кг), бревна, обломки строительных материалов (в простонародье – арматура), а также остроконечные предметы, в том числе, ножи, кинжалы, мечи, секиры, шило, катаны, и т.д. и т.п.
Если данные предметы отсутствуют под рукой, то следует не медлить и в ручную проломить пациенту череп, с дальнейшим избиением, рекомендуется обратить внимание на области болевых точек, таких как пах, солнечное сплетение, почки, мочеиспускательных органов и органов дыхания.
Только так вы можете помочь ближнему, но рекомендуется не пускать заболевание на самотек и сразу же принять соответствующие меры.
|
|
| Альфред Уайт |
2005-10-13 |
15 |
5.00 |
3 |
| |
|
| |
Вечер этого чертового дня.
- Мочи эту гандонскую суку! – Кричал во всю глотку Френсис, после того как Нигер до которого он хотел доебаться прыснул ему в глаза газовым баллоном. Дышать было трудно и глаза ужасно резало, но он все равно продолжал кричать своим собратьям по партии.
- Не парься Френс, Джош и Стропило его уже повалили. - Сообщил своему лежащему на земле собрату Ади. На самом деле, его настоящее имя было Питэр, а такое изощренное имя выбрал лишь, чтобы выглядеть в глазах своих товарищей предводителем. Но им он никогда не станет и не только потому, что не умеет произносить высокопарные речи, он был отборный трус и на ночную охоту он выходил только, когда число его друзей было никак ни меньше шестерых. В остальных же случаях он говорил, что у него голова болит и прочий отстой.
- Только не убейте там его без меня! – Задыхался Френсис. – Он мне в лицо эту хуйню прыснул! Я ему башку и разхуярю!
- Ты там как? – Крикнул улыбающийся от удовольствия Джош. Нигер же пытался выбраться из под ноги, которую на него поставил Стропило.
- Щас ты блядь, узнаешь как я! – Френс уже сидел на асфальте и окончательно протирал глаза от съедавшей их жидкости. Слезы продолжали течь, но видеть он теперь мог и сощурив глаза всмотрелся в лицо несчастного Нигера. – Ну что сука, теперь тебе пиздец. – Констатировал он факт, медленно втискивая пальцы правой руки в кастет.
- Какого черта я вам сделал парни. – Плакался черномазый под весом Стропилы, который периодически харкался на его, нигерское лицо.
- Ну, во-первых, - Начал говорить аклимавшийся Френсис, и задумавшись, нанес ему пару ударов своими бутсалами прямо по ребрам. Черномазый взвыл, а Френсис продолжил говорить. – Ты находишься в моей стране, и не в твоей компетенции задавать мне такие вопросы.
Стропило громко заржал услышав ачуменную остроту из уст своего друга и в очередной раз харкнул в лицо своей жертвы. Но в этот раз, этого ему показалось мало и чуть присев, он растер все это месиво по его лицу.
- Во-вторых, - Френсис снова ударил своего собеседника. – Ты, вонючий Нигер, и мое право от рождения - гноить таких уродов как ты.
Черномазый уже не мог плакать и поэтому просто выл, как чертова псина.
Все, что оставалось – это кончить его, пока не приехали копы, но сегодня был очень неудачный день и ему, бедному черному парню придется стать козлом отпущения всех сегодняшних бед.
Утро того же самого дня.
- Эти блядские суки все-таки нашли нас! – Орал во всю глотку Стропило. – Быстрее парни, валим отсюда!
Трое друзей подняли головы и посмотрев в сторону Стропилы, который бешено метался по комнате перевели взгляд на дверь которая уже начала прогибаться под натиском полицейских.
- Валить надо. – Ели слышно прошептал Питэр.
- В окно! – Сообразил Френсис и обхватив раму просунул ноги на карниз.
В низу их уже ждали шестеро копов, которые предвидели такое развитие событий и незамедлительно позвали своих сослуживцев «надрать задницы этим нацистским тварям».
Трое уже стояли на карнизе – Френс, Питэр и Стропило, который еле держал равновесие из-за своей ширококостности. Не хватало только Джоша Брикса, он уже просунул голову в раму, но торопясь промахнулся правой ногой мимо карниза. Так бы и превратилось тело Джоша в лепешку, если б Стропило не схватил его за куртку, которую он почти никогда не снимал.
- Бля-я! Не отпускай меня Строп! Пожалуйста! – Верещал Брикс обхватив руку Стропилы.
- Не очкуй, бритоголовый! Давай к нам, у нас тут весело! – Угорали легавые поглядывая на всю четверку снизу вверх.
- Поцелуй меня в мошонку, гандон! – Закричал в ответ Джош, стоя обеими ногами на кирпичном выступе, на который ему помог забраться Стропило.
- В карцере я ее у тебя поцелую. - Сказал полицейский только что доломавший дверь квартиры, которая долгие годы служила пристанищем этим четырем отбросам общества.
- Двигай задницей, Джош! – Заорал Френсис поднимавшийся по балконным решеткам в сторону крыши. Полицейский же вместе со своими сослуживцами уже смекнул, что если этот идиот в кожаной куртке еще несколько секунд протопчется на карнизе, то тусовать оставшиеся годы он будет не на попойках вместе с друзьями, а в обезьяннике вместе с вожделеющими сестрами. Достав пистолет он пару раз выстрелил в оконный проем и оба раза промахнулся. Джош уже почти обделался и начал представлять свой зад в объятьях сестер, как его снова схватила крепкая рука Стропилы и подтянула наверх так, что копы только и видели промелькнувшие вверх бутсы.
Добравшись до крыши, вся четверка бросилась к краю дома, чтобы перепрыгнуть на другой, такой же пятиэтажный домишко. К своему счастью квартира Френсиса находилась на краю Лондона, где убежать по крышам от копов труда особого не составляло. И после десяти минут бега они уже могли не беспокоится за свое безоблачное будущее.
- Как эти уроды узнали, где мы тусуем? – Не унимался Брикс, которому досталось больше всего.
- А с хуя ли я знаю! – Ответил Стропило сидящий к нему ближе всех. – И нечего на меня лупится, если бы не я, тебя бы сейчас копы с асфальта соскребали.
- Да не гони ты на меня Строп! А за то, что спас, спасибо тебе! Я в долгу не останусь, ты ж меня знаешь!
- Вот именно, что знаю…
- Заткнитесь вы уже, уроды. Нас только, что чуть с потрохами не взяли, а вы тут всякую хуйню несете! – Сообщил своим собратьям Френсис нервно выкуривающие уже четвертую сигарету подряд.
После пяти минут молчания Питер открыл рот. – Давайте пойдем в наш любимый паб и хорошенечко там надеремся!
- Молодец Питэр! – Воскликнул Джош.
Каждый из друзей уже пропустил по кружке, а кто-то и по две успев заказать третью. Френсис же смолил сигорету.
- Ты чего такой грустный, Френс? Радоваться надо, а ты выглядишь хуже покойника. – Допытывался у своего собрата по долгу Стропило.
- А чему мне радоваться? Тому, что мы гнием в своем же собственном дерьме? – Начал кричать на весь паб Френсис. – Подумайте, чем мы занимаемся! Прячемся от этих вонючих копов, которые даже четырех раздолбаев поймать не могут! Вот например ты Строп, ты отличный боец и мы с тобой не один раз хорошенечко вмазывали по мордам черномазых, скажи мне, зачем?
- Я не пойму к чему ты клонишь, Френс.
- А я не клоню, - еще больше злился нацист. – Я четко у тебя спрашиваю, зачем ты примкнул ко мне?
- Чтобы избавить нашу чистую арийскую кровь, от этих грязнокровок! – Произнося эти слова, изрядно подвыпивший Стропило резко встал отбросив из под ног и стул и по окончании своей речи отсалютовал правой рукой своим Арийским собратьям.
Народ в пабе потихоньку начинал расходится понимая, что это разговор для них ни чем хорошим ни кончится.
- Ты идиот Стропило! Какой из тебя Ариец? Твои прародители, что из тифтонского ордена? Да ты даже не знаешь кем работал твой дед! В тебе нет ни капли арийской крови! Ее вообще не существует! Это все придумали сраные немцы, чтобы оправдать свою тупорылую агрессию! Они просто всех ненавидели, и нас в том числе, а после Евреев в концлагерях тусовались бы не нигеры а мы! Да твою мать, Стропило, мы, а не кто-нибудь другие! – Распылялся на весь паб Френсис, не выпуская из руки сигарету и периодически нервно затягиваясь.
- Какой же ты урод Френс! Я и не знал, что ты принял сторону этих мерзких тварей. И если б ты вместе со мной не бил этих тварей я бы тебя уже на мясо пустил! – Оскалился Стропило.
- Тебя что, в детстве мама уронила? – Ухмыльнулся Френсис, в очередной раз затягиваясь. – Я спрашиваю тебя про причину твоей ненависти, а ты несешь мне в ответ этот фашистский вздор! Все что я хочу знать, так это почему ты цветных ненавидишь.
- Просто ненавижу! – Не успокаивался обиженный товарищ. – Просто за то, что они есть!
- Это все полемика. Ни хуя ты не понял, Строп. Я ведь тоже их ненавижу, но я знаю за, что, а ты нет, и получается, что я действую для дела, а ты ради удовольствия. Да, средства у нас одинаковые, но у меня есть цель, а у тебя лишь расплывчатое представление.
- А сам ты их за что ненавидишь? – Встрял в разговор, осмелевший от пива Питэр.
- Эти грязные суки брата моего убили. – Не громко произнес Френсис. - Прямо у этого паба. Вот я их и гною, пусть лучше белые нигеров мочат, чем наоборот.
Полдень.
Чернокожий парнишка с мячом в руке сидя на бордюре изредка поплевывает на опускающихся рядом голубей. Засмотревшись на птицу улетавшую вверх с его харчей на голове он не заметил как к нему подошел не высокого роста человек.
- Здорово, Нигер. – Поприветствовал сидящего на бордюре человек.
- Оближи мне зад, мой чернокожий брат. – Ответил Нигер.
- Слушай, Джеф, у тебя есть планы на вечер?
- А что, хочешь меня склеить, пидорская твоя морда? – Издевался над своим другом Джеф.
- У тебя что, здоровья лишнего много? – Насупился низкорослый. – У меня есть толковая мысль отметелить скинявых.
- Оу, а чего это вдруг тебя потянуло на этих фриков? – Спросил Джеф.
- Заебали меня эти фашистские уроды, ходят доебываются до нормальных пацанов. Только и жду каждый раз как их вижу, что месится придется. Пора показать им кто здесь хозяин! – Ответил низкорослый.
- Ладно, ковбой, а ты знаешь где их найти? – Джеф встал и начал медленно кидать мяч в кольцо.
- Да эти уроды всегда в пабе на *стрит ошиваются. Там их с пацанами и найдем.
- А ты че, уже и народец собрал. – Удивился Джеф.
- А то! Нехуй этим уродам тут порядки свои устанавливать. Да, кстати, - добавил низкорослик. - Прихвати там с собой еще кого-нибудь и возьмите с собой чего по тяжелей. – Заулыбался во весь оскал низкорослый Нигер.
Сидя в пабе на *стрит четверо друзей уже успели хорошенечко нажраться. А нажрались они до такой степени, что были не в состоянии связать ни слова, однако самый трезвый Стропило у которого почти получалось говорить связно, предложил «пойти, и убить нахуй, всех, в жопу их, черножопых». С трудом выбравшись на улицу их обдало потоком прохладного ветра с мелкими чуть теплыми капельками дождя. Лондон был в своем привычном расположении духа, серое небо, толпы спокойных прохожих и четверо в жопу пьяных скинхэдов.
- Послушай, Строп, ты тут у нас самый трезвый. Это там толпа Нигеров идет или я настолько пьян, что у меня голюны во всю прут? – Поинтересовался Френсис, наблюдая за шествием армии нигеров.
- Черт, у меня точно такие же глюки! – Разразился хохотом Стропило.
- По-моему эти грязные суки направляются к нам. – Заметил Джош.
- Парни, их слишком много… - С опаской произнес Питэр. – Мне кажется, нам надо делать ноги, и чем быстрее тем лучше.
- Эй беленький, хочешь я угощу тебя моей новой битой. – Послышался голос из толпы чернокожих. – У нее ох какой охуенный вкус.
- Это ты у меня хуй сосать будешь. – С горяча крикнул Стропило и толпа ринулась на них.
- Порежу сук. Мочи Гандонов. Фашистские залупы. – Ревела рвущаяся в бой толпа чернокожих, вооруженных битами, цепями, кастетами, простыми арматурами и кто-то ножами.
Четверо нацистов сначала просто стояли в оцепенении, не понимая бросаться ли им в бой или бежать. Но через несколько мгновений здравый смысл начал преобладать над жаждой крови и они вместе побежали в противоположную от толпы сторону. С минуты две они успешно убегали от толпы через маленькие уютные дворики, но из-за выпитого каждый шаг становился еще более медленным. Уже был слышен вой сирен. Но для четверки друзей это было еще большей проблемой, чем толпа нигеров.
Один из черных подхватив с земли булыжник, метнул его в сторону беглецов и попал прямо в макушку Джоша.
- А-а-а! Сучий потрох! – Послышался крик Джоша. Его тело обмякло и куклой упало на асфальт.
- Еби его по черепу! – Заорал самый большой Нигер. – Отправим суку на тот свет! – И толпа еще больше заорала от предвкушения.
- Парни Джоша надо поднять или ему пиздец! – Крикнул друзьям Френсис. Стропило и Френсис быстрым движением подхватили Джоша под руки, как путь им преградила полицейская машина.
- Стойте уроды! – Обратился к толпе полицейский. - Если вы не проявите сопротивления, то мы Вам ничего не сделаем!
- Да ты сука нам, так и так ничего не сделаешь. – Послышался голос из толпы.
– Мочи этих уродов! - заорал обтекавший кровью Джош.
И толпа мгновенно кинулась на копов, забыв о нацистах. Смекнув, что у них появился шанс, четверо нацистов бросились бежать со всех ног, неся под руки Джоша. Кто-то из нигеров запрыгнул на полицейскую машину и начал на нее мочится, пока остальные кидались в копов всем, что только попадалось под руку. И самый толстый коп открыл огонь, размозжив первым же выстрелом череп мочащегося на машину Нигера. У копа был двенадцати миллиметровый револьвер из-за чего мозги несчастного парнишки окрасили нескольких метров асфальта.
Толпа замерла увидев тело падающее на капот полицейской машины без головы.
– Ты убил моего брата, сука! – Закричал парень заляпанный кровью и бросился на копа, тот не растерявшись выстрелил ему в живот, но не успело его тело упасть, как толпа ринулась на него, чтоб растерзать злосчастного полицейского. Самый высокий из толпы съездил битой ему по голове, и его благополучно запинали остальные, кто-то из копов успел смыться, а тех кто не успел, ждала участь стрелявшего жирдяя.
В то время пока толпа негров расправлялась с полицейскими, четверо нацистов были уже за два квартала от них.
- Джошу надо в больницу. - Сказал Стропило.
- Придурок, если мы отнесем его в больницу, то будем остатки наших дней проводить, дроча в камерах. – Ответил Френсис.
- Ну не подыхать же нам его оставлять. – Захлебывался словами Питэр, не успевший до конца протрезветь.
- Дайте подумать. – Остановил друзей Френсис. – У меня есть один друг врач. Я вместе с ним в школе учился.
- Ну так валим к нему! – Стропило был уже на грани истерики. Видимо его угнетало обмякшее тело друга, с которого на асфальт капала кровь. - Под ним скоро уже лужица будет! Торопится надо пока он концы не отдал! – Продолжал верещать Строп.
- Есть одна проблема. – Сказал Френсис.
- Еще одна? – Взмолился Стропило.
- Врач, который может зашить Джоша черный. – Ответил Френсис.
- Твою мать, Френс! А ты нам не рассказывал, что у тебя в друзьях нигеры ходят! – Разозлился Питэр.
- Заткнись урод! Уёбище ты безмозглое, я с ним в детстве учился! И еще не известно будет ли он нам вообще помогать. – Ответил озлобленный Френсис.
- Мне, парни, сейчас похуй, какой врач меня лечить будет. – Шепотом произнес Джош.
- Тогда решено. Давайте снимем с него, все, что может намекнуть о его расовых интересах.
Сняв все, что могло бы скомпрометировать Джоша в глазах черного, трое друзей схватив его под руки, понесли к месту назначения.
- А где он живет? – Спросил Стропило.
- В нескольких кварталах отсюда, если только не переехал. Я очень давно с ним виделся.
- Кто там? – Раздался голос чернокожего Уильяма Шаттера из-за двери.
- Уил, это Френсис Браун. Мне чертовски нужна твоя помощь! – Прокричал в закрытую дверь Френсис. Через несколько секунд послышалось шуршание замков.
- Френс, это ты? - Выглянул из двери Шатер. – Что с вами, парни, случилось?
- Мы с Джошем шли мимо каких-то бухих уродов, - Рассказывал Френсис занося тело Джоша в квартиру старого друга. – и они знатно вкатили моему приятелю по черепу.
Уил нагнулся, чтобы рассмотреть рану. – В принципе ничего страшного, - произнес он – сильное сотрясение и кожа распорота, слишком уж много крови он у вас потерял пока вы его несли. Сейчас я принесу все необходимое и зашью твоего друга.
Уильям удалился из комнаты оставив наедине Френсиса с Джоша, который уже пришел в себя при помощи нашатыри.
- Оказывается тебе еще не совсем пиздец, - Признался Френсис. – морда твоя козлиная.
Произнеся эти слова Френс Заметил как по лицу Джоша скользнула мимолетная улыбка.
- Ну, вот и все. – Сказал Уильям, затягивая швы на голове Джоша.
- Даже не знаю как мне тебя благодарить, Уил. – Улыбнулся Френсис.
- Всегда рад помочь старому другу. – Ответил Уил.
- Это там твоя жена стоит? – Поинтересовался Френс, глядя в сторону чернокожей девушки в противоположной комнате.
- Это ты так шутишь Френсис? – Заулыбался Уильям. – Неужели ты действительно не узнал Джессику?
- Чтоб меня черти драли! Так это, та самая Джесси? – Спросил Френсис. – В свое оправдание могу сказать, что она сильно изменилась.
- Эй! Не раскатывай губы на мою сестру. – Ухмыльнулся Шаттер. И дружно засмеявшись они оба обратили свой взгляд на Джоша, которого успело перекосить от такого тесного общения с черным.
- Что-то не так? – Спросил у Джоша Уильям.
- Все нормально. – Джошу было не удобно, что его спас черный. И он постарался отблагодарить своего спасителя хотя бы своим молчанием по поводу его цвета кожи.
- Может выпьете чего? – Спросил у гостей Уильям.
- Нет, наверное мы уже пойдем. – Сказал Френсис.
Джош лишь покачал головой в одобрение этой идеи.
- Тогда не буду Вас останавливать. Можете заходить ко мне в гости и просто так, без жизненно важных причин. – Предложил Уил.
- Хорошо друг. – Сказал Френсис и оглянулся на перекосившееся лицо Джоша, который открывал дверь. Обнявшись со старым другом, Френсис поймал на себе взгляд Джессики.
- А ты не плохо сохранился Френсис. – Подошла к нему Джесси.
- Ты тоже ничего.
Джош уже скрылся за дверью, не поблагодарив и даже не попрощавшись со своим спасителем.
- Послушай, Френс, если захочешь вспомнить старые времена, позвони мне. – Сказала Джессика и незаметно просунула ему в карман белоснежную бумажку с номером телефона.
- Окей. – Сказал Френсис и попрощавшись вышел вслед за Джошем.
Уильям закрыл дверь. И пройдя в дом услышал голос обращавшейся к нему сестры:
- А ты знаешь братец, чем они сейчас занимаются?
- Нет, я давно с ним не общался. А тебе что-то известно? – Спросил Уил.
- Да, как-то раз я видела как Френсис со своими дружками избивал нескольких ребят. – Сказала Джесси.
- И что с того?
- А ты знаешь, за что они их избивали? – Спросила Джессика брата.
- И за что же. – Ответил Уильям.
- За то, что они были черные. Черные как и мы с тобой. Ты видел лицо этого дебила, когда вы с Френсисом обнялись? – Уильям молчал и присев в кресло спокойно слушал сестру.
- Нет.
- Его чуть на изнанку не вывернуло!
- Ты хочешь сказать что они …
- Скины, братишка. – Закончила фразу Джессика.
Френсис долго с презрением смотрел на Джоша, когда они вышли из подъезда. Так и не сказав ни слова, они нашли оставшихся товарищей рядом с магазином уцененных вещей и в полном составе тронулись в сторону клуба 88.
В клубе как всегда проводились пьяные дебаты. На сцене стоял еще один начинающий оратор, побуждавший массы к действиям.
- Подумайте, братья, сколько нам дала наша старушка Англия, и сколько мы ей отдали! Наш долг перед страной не исчерпаем! Но у нас есть шанс воздать ей должное! – Говорил со сцены оратор. Он был не высок ростом, довольно тощ и брит подчистую. На рукаве куртки виднелась фашистская нашивка времен второй мировой, а на плечах пагоны майора фашистской армии. – Мы должны объединится! Fascism – в переводе с итальянского, означает «связка». Так давайте же превратимся в эту самую связку, чтоб подавить силы этих жалких рас, не способных понять свое истинное положение в мире чистоты! В нашем мире, созданном для чистой арийской расы! – Кричал оратор. Толпа слушающих его, юных бритоголовых, разразилась аплодисментами.
- Кто наши враги? – продолжал кричать со сцены фашист.
- Евреи! - Послышался рев толпы.
- Нигеры! – Ударила вторая волна рева и аплодисментов.
- Корейцы! – Продолжала кричать толпа.
- Именно! И мы не должны проявлять к ним жалость! Они торгуют наркотой в школах, где учатся белые дети! Из-за них белым не хватает работы! Скоро они будут править нашей страной! Вы хотите, чтобы нашими жизнями распоряжался, какой-нибудь еврейский ублюдок?
- Нет! Нет! – Скандировала толпа.
- Поэтому мы должны организованно уничтожать все низшие расы. Только так мы сможем достичь прекрасного незабвенного будущего, которое уже грядет! И наши с вами лица будут украшать белоснежные памятники нового чистого мира! – Продолжал кричать со сцены бритоголовый.
Толпа, осознав всю серьезность их действий завыла от гордости и вознаградила оратора пятиминутными аплодисментами.
- Оружие! – Закричал Стропило встав на стол. – Вот что нам нужно для победы!
- Совершенно верно, дружище! – Отсалютовал ему низкорослый оратор. – А еще нам понадобится тонкий просчет. Тактика и стратегия, вот что станет нашим главным оружием против нечистых рас! Но для начала мы должны прогнать их из нашей страны!
- Так чего мы ждем? – Спросил кто-то в толпе.
- И вправду, чего мы ждем?! – Повторил, до сих пор стоящий на столе, Строп.
- А не хрена нам ждать! - Закричал оратор. – За оружие братья! И в бой!
Пробежав по столам, оратор, которого звали Крис Веллингтон, спустился у барной стойки, и выпив стакан водки, схватил биту и бросился прочь из паба. Вслед за ним понеслись и все его слушатели включая всю четверку.
Они бежали. Бежали мимо маленьких людей, и магазинов, через грязные дворы и улицы не зная что их ждет за углом. На них косо смотрели прохожие, которые привыкли к странностям, на них со страхом смотрели недоумевающие панки, и на них вообще старались не смотреть чернокожие и корейцы попадавшиеся им на пути. Они били и крушили все и всех кто попадался им на пути, вне зависимости от цвета кожи, не смотря на их убеждения и вероисповедание. Беснующаяся толпа бросилась за убегающими, не в чем неповинными цветными.
Френсис бежал вместе с толпой, и где-то в отдаленном закоулке его мозга, он вспомнил себя несколькими часами раньше, когда он был на месте цветных. Раньше он не хотел себя ставить на их место, но теперь, он понимал этих черных парней и бежать за ними он уже не хотел.
Он толком не знал чего он хочет, зато знал чего не хочет. Он пошел в противоположную толпе сторону, чувствуя сигаретный дым и замах пролитого на куртку пива.
Он шел. Шел мимо обычных людей, таких же как и он, простых, незаметных, от части глупых и инертных, но ему это нравилось.
Мы стараемся не замечать того, что нам не нравится, но рано или поздно мы все равно увидим то, чего избегали. Сейчас Френсис стоял перед выбором, опустить глаза, или сделать свой выбор, который ему сделать придется вне зависимости от его желания.
Стропило
Стропило рос в богатой семье. Отец его был владельцем какого-то деревообрабатывающего завода, а мать соответственно была секретаршей отца. Родители Стропа до сих пор задаются вопросом, как же они проглядели тот момент, когда их сын превратился из Оуэна Бреди в Стропилу – машину по поглощению пива и пожиранию жизней.
Отец его, господин Шон Бреди, был не в меру добр и не в меру алкоголик. Не смотря на то, что человек он был хороший, его ненавидели и сын и жена. И особо не переживая по этому поводу, в очередной раз Шон доставал бутылку отборного виски и ему уже было все равно – сын нацист, жена шлюха, главное, что на складе еще лежит три ящика с огненным пойлом.
Стропило, как ни странно не всегда был идиотом, в школе первые три класса он был любимчиком учителей и мальчиком для битья на улице. И однажды, когда ему в очередной раз слишком уж хорошо настучали по черепу, Стропило понял, что нигеры из пятого класса, вряд ли когда-нибудь станут его друзьями. Недоумевающий мальчик Оуэн Бреди, подошел к отцу развалившемуся на столе с бутылкой растекающегося коньяка, Оуэн не отрывая взгляда от стекающей по щеке отца слюне, спросил, почему же его, отличника, так не любят черные ребята из пятого класса. Отец втянув слюну и приоткрыв заплывшие глаза сделал глоток еще не вытекшего коньяка и сказал, что это все потому, что он белый. И что в этом такого – спросил Оуэн. Прочти лучше Main Camp, и не доставай меня своими идиотскими проблемами сынок. – Ответил сыну отец. – Она лежит на третей полке снизу, моего книжного шкафа.
После прочтения почти половины этой немецкой книженции, малыш Оуэн превратился в деградировавшего идиота Стрпило. Конечно, все это произошло не сразу. Перед этим его еще пару раз успели избить, и отец предложил Стропиле чуть-чуть выпить.
Выйдя со склада держа ящик Портвейна, Оуэн понял в чем его истинное предназначение. После чего он разжирел, и как я уже говорил, стал настоящим алигафреном.
Питер (Ади)
В отличии от Стропа, Питер был трусом с детства. Его не здоровая на голову мамаша, курила как паровоз и перед школой напяливала на Питера два свитера, трое подштанников, и одну шапку, просовывая втихаря вторую в рюкзак.
Именно так первого сентября Питер отправился в школу. Именно тогда Питер узнал, что означает быть не понятым, и возненавидел сначала себя, потом мать, а потом черных. Хотя в глубине души он понимал, что стал скином лишь для того, чтобы чувствовать хоть какую-то защищенность.
У мамочки Питера окончательно съехала крыша, когда тот пошел в шестой класс, именно тогда он и познакомился с Френсисом и Стропом.
Теперь, когда он стал скином, его не лошили при всех, когда в мае он надевал шапку. На некоторое время среди маменькиных сынков даже стало модным ходить как Питер, но теперь Питер стал издевался над ними, после чего эта мода вошла в анналы школы, навсегда там и оставшись.
Однажды с ним приключилась история, и Питер понял, какое же он ничтожество, и что надо делать для того, чтобы никто об этом не заподозрил:
Как и любой третьеклассник он был по уши влюблен в самую красивую девчонку в классе, да и как он считал, во всей школе. У нее были пышные кудрявые волосы цвета смолы и глубокие как океан голубые глаза, от которых он никогда не мог оторвать взгляда. Джоан, естественно заметила, что парнишка в двух свитерах и вечной испариной на лбу, в нее влюбился. Не долго думая она написала ему записку, о том, что невообразимо его любит, и незабвенно хочет. – Я хочу чтобы ты женился на мне! - писала она во втором письме, над которым Питер сидел и плакал от счастья. Сидя в темном шкафу, чтобы скрыть свое счастье от вечно психованной матери, он перечитывал ее письма по сто раз на дню.
В третьем своем письме, Джоан грустно повествовала о нереальности воплощения их чувств в жизнь по причине ее отца, который не разрешает ей встречаться с мальчиками. И единственный способ его перехитрить – это поженится, но сделать ей предложение Питер должен публично! При всем классе.
Для Питера – это было вердиктом, он действительно верил этой тринадцатилетней вертихвостке, переломив себя, и сгорая от стыда он купил букет состоящий их одной розы и кучи лавровых листьев, на деньги которые копил в течении трех месяцев и двинулся в школу. Цветок он положил в свой рюкзак рядом со второй шапкой, бережно его закутав в третий свитер.
И вот он вошел в класс. У него горели щеки, ему казалось, на него смотрели тысячи глаз, он был одет в черные с заплатками брюки и белую выцветшую рубашку с неровно завязанным фиолетовым галстуком, который он откопал где-то в шкафу своей матери.
Увидев Питера, Джоан издала сдавленный смешок, опешив и не понимая смеятся ей или плакать над глупостью этого заморыша. Реакции класса тоже долго ждать не пришлось, кто-то начал истерически гоготать, кто-то затаив дыхание ожидал продолжения, а некоторые кричали на него, издеваясь и ненавидя.
Питер, потеряв от страха голос, продолжал маленькими шажками продвигаться к парте Джоан, которая уже ухмылялась во все зубы, показывая наигранную покорность глядя Питеру в глаза.
- Прайнз, какого черта ты делаешь, а? – Закричал на Питера бугай, Квинс Онсдейл, славившийся в их классе самым кровожадным нравом. – Может у тебя зубов лишних много? Так это же не проблема! А ну-ка сядь придурок! – Продолжал Разорятся Онсдейл. Он уже приготовился бросится на Питера но его остановил, рядом сидящий Марк Боулди: - Постой Квинси, давай посмотрим чем дело закончится. И покрасневший от злости Квинси сел на свое место продолжая кричать несуразности в адрес Питера.
Шум толпы все наростал, и когда Питеру оставалось несколько шагов, в классе уже стоял рев наполненный самыми нелестными характеристиками в его адрес.
Но уже было поздно отступать, и он столь сильно был влюблен в Джоан, что был готов на это ради счастья с ней. Все, что угодно лишь бы быть с ней.
Джоан уже не могла сдерживать смех и медленно сотрясалась в агонии.
Наверное, ей просто очень страшно – думал про себя Питер – также страшно как и мне, поэтому она и подражает им.
Опустившись на одно колено и подняв букет на уровень глаз, Питер посмотрел в бездонные глаза Джоаны и утерев со лба пот, начал говорить. Толпа встретила его жест еще большим ликованием, настолько громким и сильным что вой был слышен на всем первом этаже.
- Джоан Мак-к-к-кен-н-рой, - заикаясь проговорил Питер. Краешком мозга он уже начал понимать, что дело здесь нечисто: зачем столько гласности, да и женится не целовавшись не разу это как минимум странно, но опьяненный надеждой на взаимность он продолжал говорить. – Вый-й-йдешь л-ли ты з-за меня з-за муж?
- З-з-замуж? – Рассмеявшись во весь голос пропела Джоан.
- Д-да.
- А где ты з-з-здесь видишь мужчину? – Передразнивала она Питера.
- Но я же тот муж-ж-ч-чи-н-на которого ты люб-бишь? – С удивлением произнес остолбеневший Питер. В классе же воцарилась абсолютная тишина предвещая бурю.
- С-счег-го ты в-взял? - Расхохоталась в очередной раз Джоан.
- Ты с-сам-ма мне об этом нап-писала. – Почти плакал Питер, глаза его набухли, губы тряслись, а пот струился по нему ручьями.
- А п-почем-му я об этом нич-чего н-не знаю? – Пропищала Джоан. И класс взорвался градом аплодисментов и волной неудержимого гогомерического хохота.
Питер заплакал. Тихо опустив голову, он сел и начал тихо рыдать закрыв лицо руками. Над его плачущей головой возвышалось, искаженное гримасой презрения и хохота лицо Джоан. Которое он представлял в мечтах нежным и красивым, таким прекрасным во сне и жестоким в реальности.
Класс продолжал визжать, когда в класс вошел директор воплем заставил всех замолчать?
- Что здесь происходит? – Прокричал директор.
В классе воцарилась тишина, все быстро начали разбредаться по своим местам, не произнося ни звука, только очень тихо слышалось мерное завывание где-то в другой части класса – рядом с партой Джоан.
Директор в полной тишине ступал через ряды, пока не увидел сидящего на полу и трясущегося от боли, страха и обиды третьеклассника. Питер раскачивался взад вперед не в состоянии заставить себя замолчать. Он уже в захлеб рыдал уткнувшись лицом в ладони по которым струились слезы, он рыдал, но рыдал тихо, когда не хочется никому показывать свою слабость, но ты себя в руках уже не держишь.
Директор спокойно подойдя к малышу, оторвал от лица его мокрую руку и крепко держа поднял его и вывел из класса. Когда Директор поднял Питера, тот уже не плакал, он смотрел в пустоту. В никуда. Когда Директор усадил Питера в своем кабинете и посмотрел в его глаза, те не моргали, а просто слепо смотрели на него.
Никакой реакции.
Все равно.
***
Френсис продолжал идти пока не встретил Джессику, примерявшую себе бежевый свитер.
- Тебе, очень идет этот цвет. – Слегка улыбнувшись произнес Френсис.
- Тебе тоже.
- О чем ты? – Недоумевая спросил он.
Погладив фашистскую нашифку на его куртке она ответила: – О твоей коже, Френс. Раньше это для тебя, это, вроде, роли особой не играло. – Произнесла Джессика.
- И сейчас не играет!
- Ты сам понимаешь, что говоришь?
Господа мне очень надо знать ваши мнения, дописывать или нет?
|
|
| Черный |
2005-10-24 |
30 |
5.00 |
6 |
|
|
Тревожные будни капитана Пашкина |
|
|
|
|
| |
Задержание.
- Тук, тук, дома есть кто?
- Иду, иду…
- Иди, иди, мужик, своей дорогой.
- Извините, но я здесь живу.
- Ах, живешь?.. Лежать, сука, мордой в пол, руки за голову, лежать, я сказал!
Ну что, попался, Худорковский?!
- Иванов я..
- Ул. Ленина, дом 13, корпус 1, кв. 13. Так, сука?
- Корпус 2
- Вот, черт!
- Теперь Вы меня отпустите, товарищ капитан?
- Какой, нахрен, отпустите?! А сопротивление при исполнении?
Сержант Мамедов, пакуйте этого урода в машину, а то развелось
Этих Ивановых.., жизни нет от них простому русскому человеку!
Мечта.
- Вот ты скажи мне, Мамедов, у тебя мечта есть?
- Мечта-а?..Ну, ..есть, конечно. Хочу в Высшую школу милиции поступить,
на офицера выучиться, а потом…
- Херня это, а не мечта, Мамедов! Мелко ты плаваешь, студент.
- А у Вас, товарищ капитан, есть мечта?
- А как же! Мент без мечты работать не может. Мечтаю я, Мамедов, всех
олигархов – кровопийцев к стенке поставить. Представляешь, стоят они
лицом к стене, а я им: Руки в гору, падлы, ноги на ширине плеч!
А сам произвожу личный досмотр, достаю из их карманов лопатники,
набитые «зеленью» и убегаю.
- А зачем бежать то?
- Дурак ты, Мамедов, нет у тебя оперативной смекалки. За мной они не побегут,
так как денег им не жалко, да и не догонят они меня, толстопузые. А в милицию
они не пойдут жаловаться, потому что, рыльце у них в пушку, у подонков.
Ну что, усек, Мамедов, оперативную комбинацию?
Высшая школа, высшая школа…Тьфу, бля! Мелко плаваешь, Мамедов!
День рождения.
- Ваши документики!
- …
- Я не понял, бля! Документики предъявите, гражданин!!!
-…
- Молчишь, значит, сука? Ну, ладно! Пройдемте, гражданин, я Вас
задерживаю до выяснения!
- Что с Вами, товарищ капитан? Пушкин это, Александр Сергеевич,
тезка Ваш. Чего Вы к памятнику придолбались? Пойдемте, ребята ждут,
сегодня же 6 июня, день рождения у Вас, забыли?
- Я ведь, Мамедов, простым постовым начинал, а сегодня 38 стукнуло…
Тревожно у меня что-то на душе, Мамедов, ой тревожно..
Декламация.
- Разрешите, товарищ полковник, вызывали?
- А, это ты, Пашкин? Вызывал, вызывал..
Дошел до меня, Пашкин, слушок, что ты стихи правильные пишешь.
Это правда, капитан?
- Ну, это…
- Ну, не стесняйся, не стесняйся, уважь старика.
- Ну, это…ладно, почитаю Вам из последнего :
Косяк себе забил нерукотворный,
Налил столичной водочки бокал,
И взвился чайкой над офшорной зоной,
И все счета подонкам обосрал!
- Ай да, Пашкин, ай да, сукин сын!!!
Дай-ка я тебя расцелую, достояние ты наше народное!
Нужное дело делаешь, Пашкин!
От лица службы объявляю тебе благодарность!
- Служу России!
|
|
| Maluma Tekete |
2005-11-15 |
10 |
5.00 |
2 |
|
|
Расчленяющая конспирация (В Назидание Всем Живущим-3) |
|
|
|
|
| |
Можешь говорить о себе ВСЮ ПРАВДУ. Только не забывай её брехнёй перемежать... :))))))) |
|
| Maluma Tekete |
2005-11-18 |
5 |
5.00 |
1 |
| |
|
| |
Помнится, сразу после второй мировухи тибетцы решили на общем сходняке, что и без травы просветления достигнут. Ну и, ясень-пень, достигли. Через несколько лет. Всем Тибетом.
FREE TIBET – 100 XYEB |
|
| VAD-DARK/Гном Леонид |
2005-11-23 |
15 |
5.00 |
3 |
| |
|
| |
«…Кто рискнет отправиться в путешествие - не пожалеет. Но путник обязан знать, что возвращаются обратно отнюдь не все, некоторые же возвращаются не совсем теми, кем уходили, а иные попадают в странные места…»
Нитти Кин, «Книга дорог»
«…Почему бы и нет? Иногда хочется просто уснуть на маленькой поляне, в россыпи брусники, вдыхая терпкий аромат можжевельника, и увидеть во сне тех, кто не виден. А вот желание просыпаться – личное дело каждого…»
Крадд А. В., «Терминаторами не рождаются»
1.
Кузов был набит отрубленными человеческими головами. До самого верха. Штук двадцать вывалилось, когда Вова открыл его.
Причем это было совершенно не страшно – Саня сначала даже подумал о том, как эти головы туда грузили. Такую чертову кучу голов нужно еще умудриться набить под тент.
А вот Вова, похоже, испугался.
- Давай, - Саша говорит, - обратно их запихивать, чё встал?
- Бля, - стонет Вова, - как же это так? Что ж это за хуетень ебучая?
- Головы, - констатирует Санек, - отрубленные.
Закурили. Ну а что делать-то? Подумать надо было. Вообще, везли они ЦСП. Только вот, как цементно-стружечные плиты в отрубленные головы по дороге превратились – это непонятно.
Вова засуетился, в карту уставился, покраснел от натуги, карту на обочину швырнул, потом подобрал, матюгнувшись. А эти головы… присмотрелся Саша к ним и содрогнулся – выражения лиц дикие, рты перекошенные, глаза (где есть) вытаращенные, языки бледные свисают. Срань дерьмовая, ежели в двух словах.
Кое-как они обратно покидали вывалившиеся, двери закрыли, задвижки на место установили.
- Так, - Санек говорит, - Вова, где это нам головы эти вонючие подсунули, а?
Вова снова в карту глядит, оторваться не может.
- Так, - это Саша рассуждать начинает, - где мы останавливались?.. Так-так-так… Поехали, кореш, обратно.
- А куда мы ехали?! – Вова голос наконец-то подал, - Куда мы на хуй ехали?!
- Вот на него родимого и ехали, старик, - Саша отвечает.
Странная вообще история. Он же точно помнил, как ЦСП им на складе грузили, как потом, вроде, они ехали… Или это в прошлый раз было? Когда экспедитором работаешь, то все дни в одну сплошную поездку сливаются, с этим ничего не поделаешь. Только вот сегодня что-то не так пошло. И шоссе какое-то странное – автомобилей вообще никаких нет. Хоть бы «Газелька» проскочила, о фурах никто уже и не говорит. Беда еще в том, что последние четыре часа Саша спал и ничего не видел, не слышал. Судя по окружающему ландшафту, они остановились где-то в пригороде.
Короче поговорили мужики, в кабину втиснулись и обратно поехали.
- А чего ты вообще останавливался? - Саша пытался понять, что же стряслось.
- Да хрен знает, - Вова за рулем сгорбился, глазами вращает, - запашок какой-то почуял что ли, да поссать надо было. Ну и проверил. Проверил…
- Куда же мы ехали, а? Ты помнишь вообще? – Саня у него все допытывался.
А у Вовы тоже память отшибло. Как ехал вроде помнит, а куда… Туман какой-то в голове, словно с похмела. Саня за телефон схватился, а ему девушка и говорит, мол, ваши средства израсходованы, рекомендуемая сумма предоплаты двадцать баксов. Он аж позеленел от злости, словно баксы эти гадские. И не помнит ну ничего, что ж такое делается-то!? А в кузове – головы шуршат в тесноте. Это сколько нужно было людей положить, чтобы «СуперМаз» до верху набить головами? И, похоже, их еще и напугали изрядно перед смертью.
Часа три они тряслись. Саша уже было подумывать начал о том, что хорошо бы машину бросить, да только вот найдут же! Узнают, и пойдут они с Вованом срок мотать. Не… ничего такого – на зоне мужиками будут, да вот только кому охота на эту зону? Это все юнцы слюной брызгают, типа, романтика, шансон, да много знакомых оттуда… Пальцы гнут, а потом у параши корячатся, тубиком болея. Вот тебе и романтика с крутизной и кровохарканьем. По поликлиникам до конца жизни, хорошо еще, если жопа цела.
Короче говоря, приехали они в населенный пункт какой-то. Смотрят – заправка, кафешка… И как стукнуло! Были же тут! Ага!
- Вова, - Сашок орет, - мы тут пирожки ели, гляди!
Вова по тормозам вдарил так, что тот чуть лицом о приборную доску не приложился. Совсем мужик на измену подсел – нервишки ни к черту. Ну, вышли они, значит, из машины…
Запыленный «Маз», скрипнув тормозами, остановился около бензоколонки. Водитель заглушил мотор, и воцарилась тишина. Высоко в небе чертил свою разделительную полосу самолет. Нагретые солнцем здания плавали в томном мареве полуденного зноя. На обочине, не шевелясь, торчала грязная трава. Чуть пованивала груда отбросов в проржавевшем остове «Москвича», разграбленного мальчишками.
Шумно захлопнув двери, два человека миновали пустую стоянку и вошли в здание с табличкой «Кафе», от которой по неизвестной причине отвалилась буква «ф», так что выходило что-то вроде возгласа отвращения: «Каэ». Никто не обратил внимания на их прибытие, потому что вокруг никого не было. Только ворона прыгала около мусорного бака, сжимая в клюве что-то съедобное. Если бы люди из «Маза» присмотрелись повнимательнее, то они увидели бы, что находка вороны представляет из себя человеческий палец с обручальным кольцом. А если бы они присмотрелись к содержимому мусорного бака, прикрытого листом фанеры, то обнаружили бы, что он наполовину завален пальцами. Кроме пальцев там еще валялись консервная банка и пустая пачка сигарет «Пэлл Мэлл Лайтс». Но у людей не было времени обращать внимание на какие-то там баки, у них кузов был забит отрубленными головами, и им как-то необходимо было данную проблему решить.
В помещении кафе царил душный сумрак.
- Здесь что-то протухло, - сказал Вова, оглядываясь.
- Или они плохо готовят, - ухмыльнулся Саша.
- Эй! – позвал Вова, - Есть кто живой?
Саша щелкнул зажигалкой, чтобы прикурить, но в ней, похоже, закончился газ.
- Ерунда какая, а… - он метко бросил зажигалку в мусорное ведро, наполненное чем-то… чем-то…, - ебаны-в-рот, Вован, ТЫ ПОСМОТРИ СЮДА!
В ведро кто-то засунул человеческие ступни. Штук пятнадцать, не меньше. Блекло синели ногти.
- Надо валить отсюда, - сказал Вова, нервно оглядываясь, - надо к ебаной матери валить отсюда, пока…
- Вы что, еще здесь?
Они обернулись на голос. В дверях стоял худой мужик высокого роста. На его маленькую голову была нахлобучена кепка с надписью «Зенит – чемпион». Тускло поблескивали затемненные очки.
- А ты кто такой вообще? - спросил Саша с вызовом - ему очень хотелось, чтобы человек убрался подальше от входа.
Человек молча подошел к нему и протянул пачку документов. Саша автоматически взял их: обычные счета-фактуры.
- Ну и что это? – поинтересовался Вова, глянув на листки.
- А то, - сказал человек с маленькой головой, - А то, что это ваше, так зачем вы вернулись? Я же сказал – только не останавливайтесь!
- Ты чего, спятил? Я тебя первый раз в жизни вижу! Эй, Саня, ты его знаешь?
Но Саша ничего не ответил, он пялился в документы. Вместо ЦСП там значились «Головы отрубленные, человеческие» в количестве трех тысяч штук.
- Везите в лес, как я велел, - человек в кепке подвигал носом, старчески пожевал маленьким ртом и зевнул, поворачиваясь к Вове куцым профилем.
- Ты велел! Чего ты мне велел! - Вова приготовился к перебранке.
Все эти события выбили его из колеи, и он нуждался в разрядке.
- Санёк! Позырь, какой хуй в очках! Да ты, бл…
Договорить он не успел, потому что человек шмыгнул носом, аккуратно снял очки и неизвестно откуда извлёк нож мясника. И ладно бы нож! Вову напугали глаза: слишком раскосые, обведённые красными полосками воспалённых век, они выглядели вовсе не по-человечески. Светло-коричневая радужка заполняла весь разрез, а белки красновато посверкивали, когда человек скашивал глаза, будто пытаясь увидеть свой затылок. От всей этой морды с крохотным подбородком, узкогубым маленьким ртом и непрерывно шевелящимся носом веяло таким звериным ужасом, что Вован напрочь забыл свой боевой задор и, дёргая за рукав всё ещё зырящего в бумажки Сашу, начал позорно пятиться. Человек отошёл от двери, пропуская Вову. Саша оторвал опупевший взгляд от документов и прямо перед носом увидел нож, каким мясники рубят кости. Тусклое лезвие качнулось и слегка чиркнуло по носу.
Вначале Саше показалось, что на него наехали. Он глубоко вздохнул, сжал кулаки и собрался выдать что-нибудь позаковыристее для разгону. Подняв глаза, он увидел жуткую рожу с внимательными и холодными глазами. Саша так и глядел с открытым ртом, как худой мужик поднял нож к его лицу, всё так же пристально глядя прямо в глаза, снял что-то с лезвия и, ощерив в усмешке крупные передние резцы, засунул это что-то себе в рот. Мелко подвигав челюстями, человек скривился и тихо повторил:
- Везите в лес. Не останавливайтесь, - и ещё раз ощерил зубы.
Саша почувствовал нарастающую боль, скосил глаза, расплывчато увидел красный, непривычной формы кончик своего носа, одновременно почувствовал тёплые капли на верхней губе и жуткий холод в животе. Саша заорал, а человечек опять поднял нож, одновременно саркастически поклонившись в пропускающем жесте:
- Иди, или твою голову погрузят с остальными.
Наверное, его можно понять: Саша бросился на улицу. Вован уже завёл машину и, судорожно выкрутив баранку, выруливал на пыльное шоссе. Притормозив на повороте, Вова распахнул дверь. Саша благополучно вскочил в кабину.
«Маз» трясся по просёлочной местности между лесами и полями. А в кабине подпрыгивали двое и истерично матерились. Один прижимал к носу бинт. Второй резко крутил рулём, вдавив в пол правую педаль.
2.
Отмахав где-то с полчаса, мужики вдруг выдохлись.
- Останови, поссать надо, - пробурчал Саша.
Вова затормозил, неуклюже вырулив на обочину. Саня спрыгнул с подножки, швырнул в траву окровавленный бинт и, не отходя от кабины, направил струю в канаву. Вова засунул в рот сигарету и пытался прикурить. Руки у него тряслись, зажигалка натужно чиркала истёршимся кремнем, не давая искры. Раскалённый «Маз» вонял дизелем и фыркал чёрными клубами выхлопов.
- Заглуши, епт. Покурим, - Саша обмяк и неловко перепрыгнул канаву.
С носа снова закапало и нестерпимо болело. Саша слизывал солоноватые капли, сдерживаясь, чтобы не утереться рукой. Двигатель стих, Вова хлопнул дверцей и, шаркая ногами, обошёл машину. Присев на корточки, поглядел на напарника:
- Чё делать-то будем, а Сань?
- Хер его знает, - вяло огрызнулся Саша, обрывая запылённые листья с чахлой бузины.
- Мож, действительно в лес отвезти, как этот пидор, - Вова передёрнулся, - говорил?
- В какой лес! В какой лес! Тут лесов дохерища! Вон! Давай тут свалим, - Саша махал руками, указывая во все стороны, - Или тут! Там! Там! Там!
Неожиданно осёкся и, сощурившись, поглядел на шоссе, что раскатывалось впереди:
- Это ещё что за блядь там прётся?
Вова повернул голову и разглядел чью-то фигуру, дрожащую в горячем воздухе.
- Давай – в машину, - скомандовал Саша.
- Эх, ебись оно конём, - простонал Вова, забираясь в раскалённую кабину.
Они уселись, и Вова снова принялся чиркать зажигалкой, нервно поглядывая на приближающегося человека. Сашин нос дёргало болью, отдающейся по всему лицу. Он вытащил бинт из-под собственной задницы, отмотал и принялся остервенело отрывать от рулончика, помогая себе зубами. Прижав к измазанной морде кусок марли, взглянул на дорогу. Приблизившаяся фигура оказалась увесистой бабой в красной юбке и голубой футболке с короткими рукавами. На голове её красовалась грязная белая бейсболка с зелёной надписью «NIKE». Одной рукой баба пёрла здоровую корзину, содержимое которой было прикрыто лопухами, а второй усердно размахивала, привлекая к себе внимание. На её раскрасневшемся блестящем лице мужики узрели щербатую, приветливую улыбку.
- Поехали, ну её нах, дура какая-то! Заводи! – задёргался Саша.
- И без тебя уже… Блядь, не заводится! – Вова суетливо вертел ключ и придавливал газ, но всё без толку: «Маз» даже не фыркнул. Баба между тем подскочила к грузовику и, уцепившись за дверь, прошепелявила в окошко:
- Шынки, подвежите меня!
Голос её был неожиданно звонким, что катастрофически не вязалось с пятидесятилетней внешностью колхозницы.
- Не по пути нам, мамаша, - закашлявшись, прогундел Вова.
- А как же-ш! А как же-ш! – засуетилась баба, - по пути, по пути, милые. Туда мне, туда же, - она замахала рукой в сторону, откуда только что пришла.
- А нам – обратно! – сердито вякнул Саша, - Слезай, тётка!
- Ах, какой невоспитанный молодой человек, - интеллигентным голосом проговорила баба, обдав его перегаром, и спрыгнула на землю.
- Подвинься, крЕтин! – неожиданно закончила она, с силой открыв дверь и пхнув Сашу корзиной так, что он невольно подвинулся.
- Так-то луш-ше, - удовлетворённо проговорила бабища, наваливаясь толстым задом на Санин бок, - тепей – пой-ехали!
Сидений в кабине две штуки, так что, как туда баба влезла – хуй проссышь, но каким-то волшебным способом она уместилась.
- Куда поехали! Куда я с тобой попрусь, дура чёртова! Вылазь! – взорвался Саша, сползающий на вмонтированную слева пепельницу, набитую хабариками. К боли в носу добавился прилично ушибленный корзиной бок, что окончательно переполнило и так уже дофига насыщенный день.
- Поехали, шынок, на швалку, это вон там, - баба неопределённо махнула рукой вперёд, – я покажу.
Вова вытащил зажигалку и неожиданно с одного раза прикурил. Затянувшись пару раз, он вдруг начал сдавленно хихикать.
- Чё ты? – Саша пхнул Вову локтём в бок. Тот закашлялся и продолжал, всхлипывая, ржать уже в голос.
- Ну, вот, - баба щёлкнула пальцами, - истейика.
Вова неожиданно заткнулся и уставился на неё. Баба неторопливо откинула лопушки и вытащила из корзины что-то довольно крупное, выразительно помахав этим перед болезненно напрягшимся носом у Саши. Он отшатнулся и уставился вначале на вздутую загорелую руку бабищи, усыпанную крупными коричневыми пятнами, а потом на то, чем она продолжала раскачивать перед его лицом.
- Ё-ё-ё, - выдохнул Саша.
Теперь уже и Вован перевёл глаза на предмет в руках у бабы.
- Блях-хха, - икнув, выдавил он.
Баба аккуратно уложила в корзинку бледную изящную кисть руки и хозяйственно прикрыла её лопухами.
- Вам – на швалку. И мне – на швалку, - констатировала она.
- Да ты по-человечески объясни, блин, что это за хуйня всё?
- Я объяшню, - с готовностью отозвалась баба. – Ентот вкьйолик шавшем ш ума шпятил. Он меня подловил, шука… И я его поймаю!
Тут она угрожающе насупилась.
- Кой-ёче, мы щас, йе-ебятки, валим на швалку. Выгй-южаем вшю енту хуйню, - она покачала корзинкой, - потом вы находите вше чашти…
- Чё мы находим? - перебил Вова.
- Вше оштавшиеся чашти от ентих голов, - терпеливо объяснила баба, мотнув головой назад, - А я их оживлю. Потом поймаю кьйолика, - угрюмо закончила она.
- Ёпэрэсэтэ! Да что ж это такое-та! – взвыл Саша.
А Вован снова захихикал.
- Как ты их оживишь! Какое… А-ай! – Саша махнул рукой.
- Как – уж енто моё дело! Пой-яботать в натуй-е пьидётся. А щаш – на швалку. Жаводи мотой! – повернулась она к Вове.
Вова вздрогнул и механически повернул ключ. Двигатель взревел.
3.
На свалке у деревни Большие Рачки, не считая нескольких бомжей растительного вида, жили чайки и сторож по кличке Сизый. Никто не знал настоящего имени Сизого, хотя тот любил на пьянках у местного ларька утверждать, что Наговицын сочинил свою песню после памятного с Сизым знакомства.
- И Сизый полетел по лагерям, он иначе поступить не мог, оборву листок календаря, и на день убавится мой срок… - хрипло пел Сизый, когда нажирался до состояния полной невменяемости.
Как-то раз он очнулся в темной, вонючей пещере и подумал, что умер и попал в Ад, но после судорожных телодвижений, обнаружил, что просто завален мусором. После этого случая он любил рассказывать, что «побывал на том свете, нах, но, нах, его туда не взяли, нах». Поговаривали, что он даже не стареет, что ему, мол, уже сто тридцать лет, а он бухает, как двадцатилетний, и хоть бы хны. Внешность Сизого действительно не позволяла судить о его поле, возрасте или расовой принадлежности. Единственное, что точно можно было понять – это тот факт, что Сизый спился окончательно и очень давно. Опровергая физические законы, он наворачивал восьмерки и зигзаги по улицам Рачков. Нельзя не отметить, что Сизый являлся глубоко интеллигентным человеком, и поэтому носил шляпу и пиджак. Иногда (считая, что наступил, например, новый год) он повязывал синий галстук. На грязном его лице воинственно сверкали белки глаз, а потухшая беломорина, намертво приклеенная к нижней губе, дергалась, когда он что-то говорил.
- Люся, нах, где ты была, нах, еб твою мать, я тебя ищу, нах, ищу, блядь такая, Люська, домой! – так он иногда орал на встречающихся ему женщин, а когда те шарахались, громко и довольно хохотал.
Завидя кого-нибудь в очках, он пропускал его, а потом что было силы вопил вслед:
- УУУУУУУ, ЕВРЕИ! УУУУУУУ, ЕВРЕИ!!!!
Именно это он и сказал человеку с маленькой головой, на которую была нацеплена бейсбольная кепочка. Высокий человек ввалился в логово Сизого, которое тот некогда сотворил из подручных материалов, и что-то ему сказал.
Сизый, с трудом очнувшийся от яркого сна, в котором он встретил некогда покинувшую его Люську, пришел в дикую ярость.
- УУУУУУУУУУ, ЕВРЕИ! – хрипло завопил он, разглядев очки, - УУУУУУУУУУУ, ЕВРЕИ!
Высокий человек не убрался, что привело Сизого в изумление. Немного подумав, он набрал в легкие воздуха и принялся изливать душу:
- УУУУ, ЖИДЫ ПАРХАТЫЕ, УУУУУУ ВСЕХ ВАС, МАТЬ ВАШУ, УУУУ…
Но высокий человек неожиданно кинул в Сизого бутылкой водки «Ни шагу назад». Бутылка стукнулась о Сизого, и он нежно (но крепко) схватил ее и прижал к себе.
- Сиди тут, кхэ-кхэ, - простужено сказал высокий человек, - не вылезай, понял?
- УУУУУУУ, ЕВР… - начал было Сизый, но подумал о водке и потерял интерес к своему гостю.
Спустя некоторое неопределенное время Сизый очнулся и вылез наружу. Вечерело. Орали чайки. Сизому давно не бывало так худо от «горючего».
- Ууу, евреи, - глухо прорычал он, с трудом вспомнив ублюдка в кепочке, и злобно огляделся.
- Ууууу, евр… - под ногами у Сизого валялось безрукое, безногое, безголовое туловище.
- В рот ебать КПСС, - сказал Сизый и ломанулся прочь.
Сзади него алела в лучах закатного солнца огромная куча человеческих тел с отсеченными конечностями.
- Енто вшё кьйолик, я же-ш говойю, - с некоторым уже раздражением повторяла неожиданная попутчица, оттягивая указательным пальцем на горле майку.
Она повертела головой туда-сюда, громко сглотнула и несколько раз облизнулась.
- Эх, пивка ба, - неожиданно басом прогудела бабища.
Саша покосился на неё и поёрзал, пытаясь высвободиться.
- Какой кьёлик, а? – безнадёжно поинтересовался он.
- В натуре – кролик! – вдруг заорал Вова, нажав на тормоз так, что всех сидящих мотнуло, а Вова снова дал газ и, вытаращив глаза, повернулся к Саше.
- Этот пидор!.. Я всё думал, кого его харя мне напоминает!.. Кролик, в натуре, кролик! – орал он, забыв следить за дорогой.
- Вообш-ше-то он – заяц, но ента шкотина навшегда покьйила пожором швоё добьйое имя, - баба как будто всхлипнула, - Жена одна ш пятью детьми ошталашь, а ему хоть бы хны!
- Ну, нихуя себе кролик, - обессилено промычал Саша, скосив глаза на свой нос.
- Я эту шуку волкам пиво подавать заштавлю в «Неудачной охоте», - злобно процедила баба, снова оттянув майку и подвигав шеей.
- Щас налево будет, не шпеши так, милок, - повернула она щербатую морду к Вове и ласково улыбнулась.
Вова сбавил скорость и свернул на широкую гравийную дорогу, идущую вдоль леса. Справа изнывало в густой пыли гороховое поле. За полем подскакивала на холмах деревенька, спускающаяся до мутновато-зелёной речки. На другом берегу широко расставили ноги столбы высоковольтки, аккуратно перешагивая через какой-то завод. Дорога забирала правее и «Маз» неторопливо погромыхивал. Оставив позади деревеньку, машина выбралась на выжженные пустыри, усеянные мусором. В окна уже пахнуло горячим ветром, принёсшим характерный запашок свалки.
- Вот, уже подъеж-жаем, - подпрыгнула на сиденье баба. – А енто хто там?
По пустырю, раскачиваясь и петляя, шагал какой-то мужик в пиджаке и шляпе.
- А ну-к, оштанови, - скомандовала попутчица.
- Эй, холубь шизокьй-илый, ты? – завопила она радостно, бросаясь к мужику.
Тот слегка попятился, споткнулся и плюхнулся на зад, широко взмахнув руками. И так остался сидеть, подняв голову и идиотски улыбаясь, пока баба подхватывала его, поднимала, встряхивала и стискивала в медвежьем объятии, не переставая шепеляво тарахтеть:
- Да как же шь? А? Куды ж ты жапьйопал-та? Мы ж тебя уже лет шемьдешять как ишкать пейестали! Девочки шавшем ожвейели, на медведей бйосаються. Пйохожих-та к нам почти не жабьйедает. Я уж и не жнаю што ш нимя делать. Пузырь один бухает, жлой штал, как чёйть. Да и я, - она кокетливо поправила огромную грудь, выпустив мужика, - беж тебя шашкучимшись!
- Ах ты ж, нах, шишка лесная! А я, еб твою мать, тебя ищу! Ищу, нах, ищу, блядь такая, курица лесная, - оживлённо загудел мужик, подпрыгивая и пытаясь облапить мощный торс в голубой футболке, - у меня тут, нах, ТАКОЕ! Без тебя – ну, никак, блядь.
- Ой, и у мине… Ежели в тьйи шутки не упьявлюсь, нагьйянеть ШАМ! И пиждец вшей малине…
- Дык, хер какой-то, блядь, навалил, нах… я, блядь, думал, мож – сам, и не помню… нах, чую, не я … блядь, думаю, кто их наших…
- Так енто ж кошой!
- КОСОЙ? Во бля, нах! Как эт он?
- Он мне, шука, ответит жа енто! У наш лимит шавшем урежали – шиштнадцать в год только положили. А ентот кьйолик, мало того, меня обдуйил, так ещщо и тьйи тыщи напахал. Вше на ушах штоять, вещ-щи пакують. Жана ево пьйоходу не даёт – вше уши прожужжала: «Вейни мужа, вейни мужа!» А мне в тьйи шутки вшё нажад вейнуть надоть, ё! – баба в шутливом ужасе схватилась за голову, потом усмехнулась и весело подмигнула Саше и Вове, обалдело пялящимся на эту чудную парочку: «Ничего, мол, управимся, - говорил её взгляд, - где наша не пропадала!»
- Блядь, это он был! А я, нах, и не признал его! – взревел мужичок, срывая свою шляпу с засаленных пегих волос, вставших от этого жеста дыбом, - Ну, блядь, попадись он мне, сука, лапы повыдеру нах! – воинственно закончил он, сверкнув глазами, лихо нахлобучил шляпу обратно и сосредоточенно полез в карман.
Извлекши оттуда обёрнутую газетой поллитру, галантно предложил даме:
- На, эт… за встречу!
- Не-не-не-не-не! – замахала руками баба. - Я ж на йаботе. Упьйавлюсь, потом и отпьйазднуем… Ты ж как, жайдёшь?
- Дык, ё, - опухшая физия мужика разъехалась в ухмылке.
Он торопливо запрокинул бутылку, потом вытер рот ладонью, вздохнул, закрутил и убрал в карман.
- А эт хто? – ткнул он пальцем в кабину.
- Йебятки, - ласково откликнулась баба, - помогають мне. Головки у них в машине-та. Щаш мы их шгружим, они жа дьюгими чаштями шъеждют.
Пока эти отморозки лобызались, Вове мучительно хотелось умотать подальше. Семьдесят лет этого алкаша ищут! Хренотень. Только Вовина волосатая рука потянулась было к рычагу переключения передач, активная бабка снова втиснулась в кабину. Мужик в засаленном, страшно воняющем пиджаке попытался влезть вслед за ней, но Саша заскрипел зубами и спрыгнул на землю:
- На подноге постою, нахуй.
Парочка была явно этим довольна. Мужик разместился у бабы на коленях, и оба принялись подозрительно ерзать, пока не задели пепельницу. Кабину усыпали хабарики. Прошел небольшой снегопад из пепла.
- Еб-бать, - скривился Вова, врубая первую.
- Поехали, шынок, - сказала бабка, - нам чшуть дальше. Там тела, да Сижокрыльчик?
Маз тронулся, тяжко переваливаясь на ухабах. Сизокрылому и его подруге это, похоже, нравилось. Они хихикали и тискались. За окном болталась Санина кислая рожа, с зажатой в зубах сигаретой.
Через десять минут Вова подрулил к хижине Сизого, рядом с которой возвышалась груда безконечностных туловищ. Чайки, как ни странно, облетали ее стороной.
- Ну, майчики. Будем разгьюжать.
- Давай, Вован, - Санек запрыгнул в кузов, - принимай товар.
- А нас тут не засекут? – Вова настороженно оглянулся.
- Да што ты, што ты. Тута нетути никаго, - бабка с интересом косилась на жилище Сизого, - а что у тебя там интей-есного?
- Там я, бля-нах, сплю. И еще улыбки. Старая, нах, коллекция. Я их на стены прибиваю, нах.
Солнце нижним краем коснулось самой дальней мусорной груды.
- И не надо их ШВЫРЬЯТЬ! – крикнула баба, исчезая в халупе своего возлюбленного.
4.
Подул вечерний ветер, перекатывая по земле мятые бумажки и полиэтиленовые пакеты. Загадочно шевелились длинные тени. Создавалось впечатление, что их порождали мусорные груды, исторгая из себя порцию за порцией.
Занятые разгрузкой, мужики не заметили тихо выкатившуюся непонятно откуда ментовскую «копейку» с погашенными фарами. «Копейка» плавно тормознула, перегородив проезд.
Из машины вылез огромный мент. В руках он сжимал обрез.
- Милиция! Руки на машину! Быстро, суки!
Вовина реакция была мгновенной: он выпрыгнул из кузова и, сдирая кожу на локтях, закатился под «Маз». Выстрел не заставил себя ждать – рядом с остолбеневшим Саньком оглушительно взорвалось колесо.
- Ты что делаешь, падла?! – Саша рванул к кабине, но пуля тупо ударила в спину, разорвала что-то внутри, толкнула вперед, а потом вниз - лицом в мелкий щебень дороги.
В это время «Маз» взревел, харкнув в фиолетовое небо струей черного выхлопа. Мент, цедя сквозь зубы нечто матерное, перезаряжал обрез, но красный патрон выскользнул из пальцев, закатился под ржавую газовую плиту.
Из хижины выскочил Сизый:
- УУУУУУУУУ, МЕНТОВСКаЯ ССУЧАРА! СССУЧАРА!
Вова, выпучив глаза, врубил задний ход и вывернул руль. Рот его открывался и закрывался, как у человека, которому больше нечем блевать. Из кузова посыпались головы, и мент еле успел отскочить в сторону. Через секунду «Маз» задним бортом ударил по «Жигулям» - смяв, вдавив внутрь двери, протащил несколько метров. Посыпались стекла. Вова врубил первую, веером рассыпая очередную порцию голов, с омерзительным хрустом давя выпавшие ранее. Оставался последний рывок.
- УУУУУУУУУ, ПАРАШНИК! – сквозь рычание и грохот послышался крик Сизого, который чем-то размахивал.
Мент наконец-то перезарядил обрез и обратил на Сизого внимание. Из хижины выскочила по пояс обнаженная бабка. Гигантские груди ее колыхались и подпрыгивали. Схватив Сизого так, словно он ничего не весил, она швырнула его влево. Гневный вопль Сизого превратился в истеричное «ИИИИИ». Пока он летел, очередным выстрелом бабке снесло пол лица, так что стали видны язык и зубы. Один глаз выбило, второй залила кровь. С мычанием она слепо побрела по направлению к менту, вытянув перед собой руки, и тут ее сшибло «Мазом». Вова неистово выкручивал руль. Ему было плевать – он просто хотел выбраться оттуда. Мент снова вскинул обрез, но тут Сизый метнул в него то, что до сих пор сжимал в кулаке. Оно походило на быструю черную птицу, но, попав в мента, залепило его лицо, будто нефтяная пленка и стремительно впиталось в кожу. Мент выронил оружие и судорожно заскреб ногтями рот. Он улыбался.
- СОЖРИ ЭТО! СОЖРИ ЭТО! УУУУУУУУУ, СОЖРИ ЭТО! КАК ТЕБЕ ЭТО, ССССУКА?!!!! – Сизый поднялся и очень быстро подбежал к нему, - А ТЫ КУДА? СТОЯТЬ! СТОЯТЬ, ШОФЕРЮГА!!
Вове удалось-таки развернуть машину, и теперь он утопил педаль. На полном газу сшиб «Копейку», обогнул кучу туловищ и вылетел на прямую - один поворот, и он спасен! Не обращая внимания на улыбающегося до ушей мента, усердно раздирающего себе рот, Сизый поднял обрез и выстрелил. Зеркало заднего обзора со стороны Вовы взорвалось вместе с боковым стеклом. Осколки попали Вове в лицо. Он выпустил руль, «Маз» вильнул, наехал на груду железнодорожных шпал и завалился набок, взрыв с десяток метров ухабистой грунтовки.
Воцарилась тишина. Важно наворачивало восьмерку переднее колесо, что-то дымилось. Кругом все было усыпано головами.
Сизый повернулся к поскуливающему менту и плюнул. Мент шлёпнулся набок, застыв в тщетной попытке порвать себе лицо.
- Эй, слышь, ты чё, а? – Сизый склонился к надсадно стенающей среди раздавленных голов бабе.
- Помираю, вишь вот, - голосом роженицы промычала баба.
- Егибовна, ты чё, бля! Ты чё, охуела совсем? – Сизый даже растерялся, - Ты эт, нах, не дури… Не дури, нах! С чегой-то, нах!
- А вот так, Голубь. Вот так! Надоело всё… - развороченная морда бабы перекривилась в непонятной гримасе, похожей на ухмылку.
- Надоело, нах!!? А я как же-шь? Перепёлка, ёб твою мать! А ну, бля-нах, оживай, едрёна кочерыжка! – Сизый грозно засверкал очами.
- Ты крыльями-то не махай, не махай! Сам-то слинял? А теперь, как же-шь! – Егибовна потянулась, словно не желала вставать воскресным утром из уютной постели.
- Дык! Вернусь, бля буду! Оживай, нах! – подбоченившись, Сизый начал притоптывать ногами в бодром ритме «Комаринского»
- Не буду! Заебало! – баба повернулась набок и закрыла уцелевший глаз.
- От, еб твою… - не договорив, Сизый сноровисто ухватил её за ногу и поволок в свою берлогу, пиная по пути головы.
5.
Ошалевший Вова выбрался из перевёрнутого «Маза». Осторожно поднеся руку к лицу, обнаружил торчащие осколки. Шипя и ругаясь, вытер липкие пальцы о джинсы и замер, прислушиваясь к ощущениям. Болела шея, плечо и внутри всё находилось в каком-то слипнутом состоянии. Вова решил, что ещё дёшево отделался. И вспомнил, как упал Санёк. Обозрев груды мусора, перевёрнутые машины, хижину, гору тел и раскатившиеся головы, Вова так и не обнаружил Саню. Его уже и не колебало всё это, настолько нереальной казалась картина, раскинувшаяся на свалке. Вова словно смотрел тягомотный сон, из которого мучительно хотелось выбраться и не вспоминать. Мелькнула заманчивая мысль, что он действительно сейчас проснётся в тесном спальнике и с облегчением закурит. А Санька наверняка опять включил свой «Шансон», скрутив «Радио Хит» и сидит, довольный. И они снова начнут спорить, что слушать, выдирать друг у друга атлас дорог, разбираясь, куда это снова заехали, костерить начальников и… И! В кузове снова будут ЦСП, а не эти ёбаные головы – приснится ж такое!..
От умиротворяющих воспоминаний, Вову оторвало какое-то движение возле бомжарской халупы. Отворилась белая дверь с золотой ручкой – явно выпадающая из общей концепции здания – и из лачужки вывалился Сизый, потом их долбаная попутчица, а потом…
Вова радостно встрепенулся, увидев Саню. Майка на нём была порванная, заляпанная красными пятнами, слипшиеся волосы стояли дыбом, и шёл он, раскачиваясь, странно приволакивая ноги… Но он шёл, живой и… и… Живой – а это самое главное! О чём-то базарил с этими уродами. Вован вздохнул, словно все их приключения, действительно, были не больше, чем кошмар, вытащил сигарету, сунул в рот, поискал зажигалку – не нашёл! – и медленно двинулся навстречу.
- С кроликом разберёшься, сможешь. Да, – Вова заметил, что баба теперь говорила абсолютно чисто, без всяких там картавостей-шепелявостей, - а мне все части нужны, что там валяются. Привезёшь – свободен!
- И могу спать? – бесцветный Санин голос настораживал. – Я очень устал.
- Да, отдохнёшь и ты, - баба рукой поправила окровавленную улыбку на лице, будто сползающие очки, - Собственноручно помогу.
Они с Сизым переглянулись и хихикнули. Санёк, шаркая, двинулся к перевёрнутому «Мазу».
Вова напрягся: знал Саньку уже год, напарник был надёжный. Да и постоянно в кабине вместе – известно, казалось бы, всё. Какой-то странный он! Что-то случилось…
«Да! Стреляли же! Вот оно! Мент тот стрелял, Сашка ранен. Ох, бля! Всё ясно…» - Вова начал прикидывать, «куда его везти, ежели что».
Между тем, Саша пришаркал к машине и уцепился за ось, пытаясь перевернуть опрокинутый «Маз». Вова, разинув рот, пялился на него. Маз шевельнулся, посыпались остатки креплений тента – профиль и доски.
- Сизый… - кивнула баба в сторону напрягшегося Саши.
Мужик суетливо задрал рукава замызганного пиджачишки, подсунул руки под борт и без видимых усилий толкнул грузовик от себя, после чего они с Сашей отскочили в сторону и «Маз» плюхнулся на колеса. Потом Санек вяло подошел к разорванному колесу и одним движением содрал с него резину.
- Я займусь, - сказал, глядя в пространство пустыми глазами.
Вову передернуло. Где-то в небе гадко крикнула чайка.
- Слышь, Сань. Ты извини, что я…
- Засунь себе в жопу свои ебучие извинения, - подал голос Сизый, - падла трусливая, нах. Уебал бы, нах, пидораса.
Вова решил благоразумно промолчать, но вспомнил про мента:
- А сука ментовскАя где? Чё это было-то?
- Идем, покажу, нах, - Сизый двинулся к останкам «копейки», от которых нестерпимо несло тлеющей обшивкой.
Мент бесформенным ушлепком покоился рядом со своей машиной. Сизый ногой поддел его громоздкое тело, перевернул, и Вова почувствовал, как пирожок, обгоняя «Нескафе» рванулся вверх по пищеводу – мусорская харя претерпела кардинальные изменения. Вместо человеческой, на его бычьей шее теперь отвисло покоилась птичья голова, напоминающая орлиную. Тускнели два черных глазка, прикрытых защитной пленкой. Костяной загнутый клюв чуть приоткрылся, словно мент хотел напоследок что-то каркнуть.
Вова тяжело харкнул, подавляя рвотный позыв, но Сизый воспринял это, как знак презрения и дружественно похлопал его по плечу.
- Вот-вот, туда ему и дорога, нах, больше срать на эту землю не будет, бля, - Сизый расстегнул ширинку и принялся мочиться на поверженного врага.
Невдалеке Санек погромыхивал, прилаживая запаску.
- Так это не мент, еб его, - протянул Вова, - че ж тогда это за чудило?
- Это ведьмак, блядь, еб его мать, - авторитетно сказал Сизый, рассматривая обоссанное тело, - тока он под милицию маскируется, когда на помеле не летает, сссучара. УУУУУ, СУЧАРА… Гойу знашь?
- Кого?
- Бля! Гойу, бля!! Деревня, нах! Картины он рисует – охуеть. Он этих уебанов знаешь как натурально, нах, изображал?! Гений был, светлый человек… А этого мудилу Кролик послал, вша, бля, сосущая… на теле голубой планеты, на... Саня теперь с ним перетрет, а, может, и его перетрет, грызуна ебучего, а ты – смотри, да не зевай, ссыкун уссавшийся. Все, иди, ебт, распизделся тут стоять, бля.
Вова подошел к машине, около которой стоял, опустив руки и сгорбив плечи, Саня. Баба, пальцем подтянув улыбку, щёлкнула пальцами. «Маз» взревел, заставив Вову вздрогнуть. Саша неуклюже полез в кабину.
- А ты што? Особое приглашение нужно? – баба мотнула головой в сторону кабины.
Кровавая улыбка съехала на её второй подобородок.
- Ты чё, а? – Вова попятился.
- А чё? – хмыкнула баба, возвращая улыбку на место, - Мне ндравиц-ца!
Она ухмыльнулась ещё шире, распялив рот в красной гримасе, и выдвинула подбородок в сторону кабины:
- Полезай, ты всё слышал. Привезёте – гуляй-вася-ешь-опилки…
Вова плюхнулся на покореженное пассажирское сиденье. Негодовать уже не было сил. «Санька всё объяснит» - спасительная мысль помогла собраться. Саня врубил первую скорость, и начал выруливать на дорогу.
Сизый и баба с неприкрытыми коричневыми сиськами, похожая на туземку в своей красной юбке, принялись собирать уцелевшие головы, не глядя в сторону удалявшегося «Маза».
- Слыш, Сань, ты как? – Вова озабоченно всмотрелся напарнику в лицо.
- Я никак.
- Слыш, а он чё, не попал в тебя, да?
- Попал.
- Так ты че, ранен, че они с тобой сделали, а? Сань, как это, что же это творится-то, ебаны-в-рот?! Что ж это?! Поехали, передавим их нахуй, да съебемся…
- Дело надо сделать, - неожиданно Саня широко и неестественно улыбнулся, и Вова отпрянул, - прикури мне.
Вова долго прикуривал – дрожащие руки не удерживали предметы.
- А как этого, бля… мента этого замочили, а? – спросил он с опаской.
Саня повернулся, отпустив руль, и уставился на Вову.
Тот вжался спиной в дверь. Лицо его товарища прорезала чудовищная ухмылка, хотя глаза оставались мутными и ледяными.
- Ты это…за баранку-то держись.
- Да похуй мне, Вован. Но, если ты хочешь, то подержусь, - Саня провел ладонью по лицу и ухмылка испарилась – словно облако чуть видимого газа, она несколько секунд висела между ними, а потом метнулась в окно с выбитым стеклом, и ее снесло ветром.
Остаток пути до деревни они проехали молча. Потыкав в разбитую магнитолу, Вова вскоре оставил эту затею. Начал накрапывать дождь, чуть сочась через трещины в лобовом стекле. Солнце зашло, и воцарилась непроглядная темень, рассекаемая конусами дальнего света чудом уцелевших фар. Поврежденная машина шла тяжело, тряско, а через окно прямо на Сашу лились струи воды. Похоже, они его не беспокоили, а Вова зябко ежился, хоть и надел теплый промасленный ватник, который ребята возили в собой на «всякий пожарный». «Вот тебе и всякий пожарный, - думал Вова огорченно, - и Саня уже не Саня вовсе, а тоже… чёрт-те что… Тьфу ты! Ебись оно конём!». На мертвой приборной панели не светился ни один индикатор - «Сколько, интересно, в баке соляры? Что там с электрикой? Как мы вообще едем?» - по Вовиным расчетам топливо должно было закончиться через полсотни километров, а заправок он здесь не видел. Впрочем, он решил, что ему уже наплевать – его охватила апатия, муторной тяжестью век навалилась усталость. Ныли содранные локти. Трясясь на разболтанном сиденье, он некоторое время наблюдал, как тлеет во тьме алый кончик сигареты.
6.
Когда он проснулся, «Маз» стоял. Двигатель был выключен, а все вокруг окутывала бархатная, чуть сырая, пахнущая листвой и дождем, ночь. Саши в кабине не было.
Вова тупо стал глядеть в лобовое стекло, пытаясь определить, где они остановились. Ночь была празднично оживлена: где-то в отдалении различалась музыка с мрачноватым рейв-ритмом, ближайшие к обочине кусты колыхались и трещали, словно по ним продирался безумный лось, слышно было пьяное ржание какой-то лихой компашки. Вова вздрогнул, когда под самым окном раздался монотонный бубнёж:
- Денно, полуденно, нощно и полнуночно, минутно и полуминутно, часом и получасом закликаю тебя щекотун, приди на Маринкино чадо, не спать ему, а орать ему денно, полуденно, нощно и полу…
Занудная песенка была прервана истошным визгом:
- Ах, ты ж стерва! Моего Агафонюшку сглазить хотела! Вот тебе, курва… - послышались шлепки, возня, глухие удары и треск сучьев.
Вова опустил стекло, осторожно высунулся и увидел на земле двух девочек, так ему показалось, в светлых платьицах. Девочки, сцепившись, азартно мутузили друг друга. Наконец, одна оседлала другую и стала выдирать у противницы волосы. Та истошно вопила, пытаясь вывернуться. В какой-то момент она открыла глаза и усекла Вовину ошалевшую физию, торчащую из окна прямо над ней.
- Ой, Маринк, гляди какой мальчик-та, - протянула она сладеньким голоском.
Маринка выпустила, отдуваясь, светлые патлы и задрала голову:
- И пра-а-авда, - рот её разъехался в широченной улыбке, и она стала уморительно похожа на лягушку. – Как звать-то тебя, красавчик?
Драчуньи, охая, стали подниматься с земли и отряхивать друг друга, игриво поглядывая на Вову, тут он и разглядел, что девочки эти, вовсе не девочки, а очень даже симпатные барышни, только маленького роста и худенькие. У одной платье разорвалось, и из прорехи торчала остренькая грудь. Вова слегка отвёл глаза, но, против воли, снова скосился на дерзкую кокетку.
- Чего молчишь-та? Али язык проглотил? – усмехнулась она, даже и не думая прикрыться. – А может, тебя сорока-вещица из брюха у мамки утащила, а?
- Хи-хи, Маринк, позырь, какой чурбачок миленький, - она толкнула локтём подружку, деловито подбирающую волосы.
- А покатай нас, - и барышни хихикая, пихаясь и подпрыгивая, стали громоздиться на подножку.
Саша шёл по лесу. Движения давались тяжело: ноги волоклись, запинаясь обо все попадающиеся корни и сучья, руки грузно повисли, спина сгорбилась и только мучительный зуд внутри заставлял двигаться дальше, превозмогая тупую усталость.
- Я устал, я-а-а уста-ал, йа-а-а-а уста-а-ал, - монотонно тянул он, ощущая одно-единственное желание прилечь, плотнее прижаться к прохладной и спокойной земле.
Он знал, что ему необходимо вжаться, врыться, чтобы отдохнуть. Спать, спать в земле, присыпаться сверху, чтобы укрыло тяжело, и спать. Спать. Всё так бессмысленно, кроме сна! Но ему необходимо сделать кое-что. Это и есть зуд, который не даёт отдохнуть. Сделать, пересилив свербящую усталость. Дойти… Спать! Как хочется спать:
- Я-а-а уста-а-ал, йа-а-а устал…
Он замер в тени деревьев на краю большой поляны.
В середине полыхал кострище, постреливая красными искрами в густое, чёрное небо. Маленькие кабанята, белки, зайцы суетливо скакали вокруг. Свинорылый мужик в бурых лохмотьях, почёсывая волосатое пузо, наливал из огромной бутылки с мутновато-розовой жидкостью. Лошадь с человечьим лицом, меланхолично топталась рядом, вытягивая шею к пластиковому стакану, и фыркала, когда свинорылый шмякал её толстой пятернёй по носу. Вороны и сороки важно вышагивали меж шумных зверушек, подобострастно уступающих им дорогу. Молоденькие девушки в белых рубахах, в грязных ночнушках, в рваных лохмотьях и просто в листьях и ветках, едва скрывающих наготу, откровенно приставали к развалившемуся у костра медведю, наседая со всех сторон. Постоянно затевали визгливые ссоры, таскали друг друга за распущенные волосы, шпыняли зайцев, пытались с пьяными воплями оседлать мрачно огрызающихся волков и вздорных кабанчиков. Пара лосей испуганно жалась на краю опушки, нервно шарахаясь от буйных ведьм. Перекорёженная старуха, похожая на сгнившую в болоте колоду, бродила среди галдящей и безобразничающей толпы, что-то каркая птичьим голосом и замахиваясь сучковатой клюкой на хохочущих молодок. Кругом шныряла куча мелочи, похожей и не похожей на лесных зверюшек. Вся толпа мычала, пищала, визжала, хрюкала, ржала, словом, производила скотский шум, суетилась, вертелась и дралась так, что среди этой адовой карусели Саша не сразу заметил худого мужика в бейсболочке, размахивающего зажатой в руке бутылью. Вокруг него собрался кружок зайцев, слушающих с раскрытыми ртами его разухабистую, пьяную речь:
- …Да, а всё потому. Потому! Я слово дал, осознал, можно сказать. Осознал и раскаиваюсь. Раскаиваюсь, да. Я про лимит не слышал. Антий Егибовне секретную директорию спустил, а карга старая не почесалась соответствующих распоряжений отдать. А я – что ж, погорячился, с кем не бывает. Обещал самой распоследней белке светильник зашибенный обеспечить… Я ж снабженец, нах. А ты сам понимаешь, - мужик доверительно склонился к какому-то седому зайцу, - Слово дал – держи. Вот я и сдержал. А Егибовна взъелась: Антий, грит, всем бошки пооткусыват, а тебе – первому, я, мол, сама позабочусь. Я человек маленький – мне все эти неприятности нужны как…
Мужик увидел Сашу не сразу – он все открывал и закрывал рот, подергивал мелким лицом, жестикулировал. Он замолк, только, когда Саша подошел почти вплотную.
- Раскаиваешься, значит?
Мужик, уставившийся на его простреленную футболку с засохшим пятном крови, сделал глотательное движение, словно ему в горло набился килограмм овсяного печенья.
- Я это, - сказал он глупо.
- А я не это, - Саша ухмыльнулся, - Мента своего на свалке заберешь – он там отпраздновал переход в бессмысленное.
Голоса на полянке затихли.
- Как это? – У мужика на лице отразилась мучительная работа мысли.
- А никак.
- Никак?
- Этот разговор зашел в тупик, - сказал Саша, подумав, и со всей дури врезал мужику кулаком снизу в челюсть.
Мужик взлетел, как это иногда бывает в фильмах типа «Матрицы» и, описав плавную дугу, врезался в большую темную ель. Истеричные вопли эхом разнеслись по лесу – похоже, он застрял между ветвями. На землю посыпались сухие веточки и шишки.
- Ты пошто кролика трогаешь? – злобно спросило пнеобразное существо с широко посаженными оранжево-красными глазками, - зомби сраный…
- Да пошел ты, - Саша двинулся к ели.
- Изгадили весь мир, козлы вонючие. ТУРИСТЫ. Мочой провоняло все. УУУУУ, ТУРИСТЫ! – существо по-верблюжьи плюнуло, целясь в Сашу, но тот увернулся.
Кустик черники, в который попал плевок, поник, задымился и почернел.
- А ты не плюйся, гнида! Сморчок ебучий! – из толпы шагнула черноволосая обнаженная девица.
- Блядь малолетняя, - прохрипел пень, - да я тебе устрою, нах.
Тонкий хвост, до сих пор мирно висевший между ног девки, принялся мотаться из стороны в сторону, как у разъяренной львицы. Пушистая кисточка, которой он заканчивался, вызвала у Саши неожиданное сексуальное возбуждение. Тупая усталость куда-то делась, Саня весь налился мрачноватой энергией. Джинсы стесняли движения, и ему захотелось их немедленно снять.
- УУУУУУ, стерва! – хрипло крикнул пенек и засеменил к красотке.
Кого-то он Саше напоминал, только вот кого? В голове повис тяжелый мысленепроницаемый туман.
- Ты кого стервой назвал, ты? – взревел выскочивший откуда-то здоровенный кабан – пятачок его морщился от негодования.
Но на кабана тут же налетела серая жирная ворона, с карканьем вцепившись ему в спину. Ворону пнул еще один пень – помоложе. У этого было целых семь глазенок – все они неистово вращались в своих деревянных орбитах.
Началась заваруха. Звери, птицы, неопытные ведьмочки и солидные ведьмаки, восседающие на тяжелых хряках, набросились друг на друга и сбились в огромную кучу-малу. Летели клочья шерсти, раздавались неистовые визги, грозные ревы, какое-то овечье блеянье, трехэтажный мат…
- Эй, паренек!
Саша обернулся. Перед ним стояла девушка с хвостом.
- Пойдем, у меня к тебе разговор, - она улыбнулась.
У нее были крепкие ровные зубы с острыми резцами. Нетерпеливо переступив, она качнула бедрами.
- Я вообще-то пришел не для…
- Да… Я знаю… - черноволосая ведьма засунула руку Саше между ног, - мы только прогуляемся немного, обсудим книгу Фаулза «Коллекционер», я недавно ее прочитала, - рука ее уже находилась в джинсах – теперь там стало совсем тесно, - и я бы очень хотела поговорить – мне кажется, что главный герой…
Саня посмотрел на хвост.
- У тебя красивый хвост, - сказал он хрипло.
- О! Спасибо. Здесь на него мало кто обращает внимания. Пойдем же.
И Саша пошел, приволакивая непослушные ноги, но это была ерунда. Навязчивое желание спать сменило другое, не менее навязчивое: он хотел слегка укусить ее. И чтобы она укусила его. Чтобы они укусили друг друга, как следует - вот чего он хотел. А кролик никуда не денется.
7.
Как только парочка скрылась в темноте за деревьями, по стволам которых метались отсветы рыжего костра, вдалеке послышался рокот мотора. Но мутузящие друг друга участники праздничной ночи ничего не заметил до тех пор, пока из-за поворота заросшей травой и молодняком просеки не вылетел огнедышащий грузовик. Словно дикое чудовище, он вспарывал старую колею, изрыгая смрадные выхлопы. Там где должна была виднеться рожа Вовы, за треснутым лобовым стеклом моталась туда-сюда чья-то голая спина. На крыше кабины, опровергая все известные физические законы, отплясывала танец собственного сочинения молоденькая ведьма Маринка. Копна ее рыжих волос воинственно развевалась на ветру. Она что-то весело кричала.
Сборище кинулось врассыпную. МАЗ пронесся по поляне, заскрипели тормоза – наверное, Вова все же сумел выглянуть, на секунду отвлекшись от своего занятия, – и несильно врезался в могучую ель, в ветвях которой безжизненным куском мяса обвис Кролик. Ель сотряслась, и он упал в кузов, в котором еще недавно находились головы.
Дверь кабины распахнулась, и выскочила еще одна девица, размахивая Вовиными штанами. Со счастливым воплем «попробуй догони, не поймаешь» она принялась носиться туда-сюда по полянке, где вовсю возобновилась так невежливо прерванная потасовка. Через пару минут выпрыгнул Вова. На поясе у него болталась красная клетчатая рубашка – в нее он обычно заворачивал гаечные ключи. Углядев свои штаны, он бросился за воровкой, напоминая воинственного шотландца, который весь день чинил машину, а теперь рвется в бой с английскими ублюдками.
Кролик же, очнувшись от шока, свалился в высокую траву и уполз в сторону.
- На шхзшвалку, - прошептал он, наблюдая за неразберихой с безопасного расстояния, - на шхвалгку.
Он потряс кулаком, раздраженно глядя на островок яркого света посреди глухой, чуть поскрипывающей ночи, но тут у него так свело ушибленную челюсть, что он застонал, уменьшился и, обернувшись серым зайцем с испуганными глазами, попрыгал в сторону Рачков.
- Ну, что, кончили? – здоровенный чёрный мужик мрачно пнул босой ногой Сашу в бок.
Саша уже не мог отвлекаться: черноволосая бешено вертела бёдрами и, наконец, с визгом рухнула на него, горячо дыша в шею.
- Давай, Егибовна, пожалуйте на разборку, - мужик слегка подёргал ведьму за хвост.
- Вы меня с кем-то путаете, - гнусаво просопела черноволосая в Сашино плечо.
- Ага! Это ты будешь вон тем, - мужик мотнул головой в сторону воплей и визгов, - вкачивать. А мне полный отчёт по поводу проделанной работы счас предоставишь!
- Антий, мать твою, дал бы доделать, по-человечески! – ведьма выдернула свой хвост из чёрной лапы и уселась, так и не слезая с Саши, верхом.
- По-человечески – ты не умеешь, - мужик мрачно качнул головой, - баланс – ни к чёрту, лимит превысили! Уволю нахуй, без выходного пособия!
- Да я ж их всех обратно сделаю! Уже почти всё собрали! – ведьма вскочила, уперев руки в бока, и стояла теперь над обессиленным Саней, широко расставив ноги и воинственно сверля взглядом мужика.
- Я вижу, как вы умеете «обратно делать»! – Антий выразительно покосился на Сашу, - За Сизым переделываешь? Всех эдак – силёнок не хватит!
- Ты моих «силёнок» не знаешь!
- А то ж! Не мерили, что ли! – мужик неохотно растянул рот в корявой усмешке.
- Чего ты там намерил, чёрт драный! – Егибовна перешагнула через Сашу и мрачно уставилась на Антия.
Саша слегка скосился, чтобы разглядеть противника. Что это враг – он уже не сомневался, раз он черноволосую-хвостатую чмырит! Враг был велик ростом – метра под два с гаком, чёрен лицом, словно негр. Имел тонкий здоровый нос с широко раздутыми ноздрями, в который было продето золотое кольцо. Узкий длинный рот неприятно кривился, глубокие складки тянулись от носа до самого подбородка, придавая лицу выражение брюзгливое. Уши у Антия были огромные, и тоже украшены разнокалиберными золотыми кольцами. Чёрные жёсткие волосы стояли дыбом, впалые щёки перерезало множество шрамов. Саша с трудом сел, ощущая вполне человеческую усталость и желание соснуть пяток минут, после столь бурного секса, но сознавая, что этакая роскошь ему не светит. И разглядел у мужика на поясе с десяток всяческих ножиков, в кожаных ножнах, украшенных красными рисунками, увидел чёрные кожаные штаны и чёрный же кожаный жилет, из-под которого курчавились чёрные волосы. В косматой лапе мужик сжимал большой топор.
- Ладно, - сказал мужик, - через пять минут – вон там, - он сверкнул чёрными глазами на освещённую поляну, - Сизого тоже…
И хрустя ветками, двинулся в сторону поляны.
- Ай, попали! – ведьма хихикнула и покосилась на хлопающего глазами
Сашу.
- Что – попали? – тупо переспросил он.
Черноволосая не ответила, выразительно поглядев на него, присела, обхватив колени руками.
Саша на минуту закрыл глаза, пытаясь осознать всё, что неожиданно свалилось на его бедную голову. Когда он снова огляделся, то увидел давешнюю бабу в красной юбке, голубой футболке, с замызганной бейсболочкой на круглой голове.
- Ты… вы… откуда? – засмущался он своего раздетого вида, неуклюже сдвигая колени и ёрзая по колючей земле.
- Одевайся! - баба весело улыбнулась и кинула ему джинсы, - Ты, конечно, не улёт, но, всё равно, было клёво!
- Что – клёво?.. – Саша хлопал ресницами, неловко засовывая ноги в джинсы.
- Всё – клёво! Пойдём, ща офигенная разборка будет. Сизокрыльчик прибудет ужо! – и бабка бодро двинулась к шумной поляне.
Саша застегнул непослушную пуговицу, потряс головой, приводя в порядок разбредающиеся в разные стороны мысли, и с видом утомлённого любопытства пошаркал в сторону света.
8.
Когда он вышел на поляну, «улётная разборка» была уже в самом разгаре: вся нечисть, забившись под кусты, подобострастно взирала на чёрного мужика, Сизого и толстую бабу в бейсболке, препирающихся возле костра.
- … а тебя, коллекционер херов, - на переподготовку, с понижением разряда, - Антий говорил тихо, тем не менее, каждое его слово было отчётливо слышно, и от его голоса хотелось превратиться в самую незаметную козявочку.
- Дык, попробуй, нах, попробуй! – Сизый подёргал свой синий галстук, покрепче упёрся ногами и ковбойским жестом нахлобучил на безумно сверкающие глаза шляпу.
- Бунт? – несимпатично усмехнулся Антий, - Бунт – это хорошо, это я люблю. Может, и не на переподготовку пойдёшь, а на субпродукты сразу… для свиней… Кролика!!!
От неожиданного вопля чёрного мужика по лесу пронёсся холодный ветер, пригнувший верхушки деревьев. Кто-то сдавленно пискнул и повисла напряжённая тишина, среди которой стал различим быстро приближающийся визг. У Саши заложило уши, когда на поляну прямо с неба что-то брякнулось. Антий мгновенно бросился на это, взмахнув зажатым в руке топором. В следующий миг он неторопливо встал, подняв за уши обмякшего зайца. Засунув топор за пояс, здоровенными пальцами выдавил глазные яблоки своей жертвы и, шустро обмотав невидимую верёвку вокруг её задних ног, подвесил на несуществующий крючок возле костра. Откуда-то сбоку послышалось сдавленное рыдание, прошелестел и тут же смолк утешительный шепоток.
Антий удовлетворённо кивнул и левой рукой погладил рукоятки ножей на поясе, быстрым движением ощупывая каждую, словно выбирая. В этот момент Сизый вдруг замахнулся и что-то метнул. Впрочем, Саша уже знал, что это улыбка из коллекции, и присел за кустом, ожидая, что чёрный мужик сейчас немедленно превратится во что-нибудь. Но тот топором разрубил летящую на него огненную птицу с чудовищным размахом крыльев и, выхватив здоровенный тесак, повернулся к Сизому. Лицо чёрного мужика набрякло фиолетовым цветом, рот открывался всё больше, напомнив Саше щель в скале, куда вполне мог поместиться кто-нибудь худой, например, он сам. Саня тихо начал отползать. И вдруг почувствовал чьи-то холодные пальцы, вцепившиеся в его запястье. Он с трудом подавил вопль и, ощущая сердце где-то в горле, очень медленно повернул голову.
- Тихо, ебаный в нюх! Это я, - круглая рожа Вована смутно маячила на фоне ночной травы.
- О, бля! Ну наконец-то! Где ты был ваще, я не пом…
- Тшшш, мудила. Еще бы ты помнил. Тебя, бля, пристрелили, а ты тут ползаешь… Надо линять, по-быстрому линять… - хрипло зашептал Вован.
- Не, погодь, давай позырим, че там у них за разбор!
- Да линять нуж…
- Да погоди ты!
Тем временем черный мужик одним прыжком достиг Сизого и на подлете рубанул топором. Сизый был, видимо, к этому готов и стремительно шмыгнул в сторону, так что удар пришелся по хребтине какого-то ишака с хоботом. Ишак рухнул как подкошенный и задрыгал ногами, вспарывая сочную лесную землю. Один из комков шлепнул прямо в лицо черному хмырю, и его гневный нечеловеческий вопль перекрыл ишачьи стенания. При этом остальной сброд все так же теснился, даже не думая разбегаться.
В следующую секунду Сизый, стремительно появившийся за спиной, метнул сразу три улыбки. Две из них улетели во тьму, но одна залепила все лицо повернувшегося черного человека, брезгливо оттирающего грязь.
Этого, видимо, никто не ожидал, и над поляной повисла глухая тишина, пронизанная запахом заячьего жаркого. А потом черный улыбнулся, да так, что раззявивший рот Сизый парализовано рухнул на задницу, вырвав рукой здоровенный пучок травы.
- ИИИИИИИИИААААААААААААААА! – заорал черный (говорить он уже не мог), - ИИИИИАААААААЭЭЭЭЭЭ! ННННААААААААА!
Саня моргнул, но этого времени хватило на то, чтобы Сизый лишился головы. Антий оторвал ее голыми руками и, что есть силы, отшвырнул прочь. Голова шлепнулась прямо перед Вовой.
- Вот так, нах, - сказала она, - вот так, нах. Но мы еще поживем, бля.
Вова тяжело задышал и, не удержавшись, блеванул прямо на нее.
- Еще и заблевали, падлы, нах, - голова, выпустив из шеи длинные ломкие лапки, с хрустом покачалась туда-сюда, - Уууууу, евре….
- Пшла вон, блядь! – Саня схватил голову за ухо и швырнул обратно на поляну, где Антий, улыбаясь, кромсал очередную жертву.
Даже не обратив внимания на то, что плюхнулось ему под ноги, он пнул несчастную голову. Она с воплем откатилась, и, проорав «УУУУ, ЕВРЕИ», дергано засеменила с глаз долой.
- Пора валить, ебаный в компот, - прохрипел Вова и рванул Санька за воротник.
Мужики побежали. И откуда только силы берутся? Зловеще шумели холодные ночные деревья, под ноги кидались коряги, словно пытаясь остановить, удержать, не пустить. Стылые, заполненные предрассветным туманом просеки, казалось, вели не к спасительному шоссе, а в какие-то странные гиблые лесные недра…
- Ахг, стоять, суки, ыхг! – железный голос резанул мглу, и Вован налетел на затормозившего Сашу.
Хриплое дыхание вырывалось облачками пара, смешиваясь с молоком воздуха.
- Внутренний Контроль, локальная зачистка. Кто такие?
- Мы это, мы не местные, нам бы в город, эт самое, - бормотнул Вова.
Перед мужиками выросла высоченная тень с мерцающими огоньками глаз. Донеслась смутная вонь тухлого мяса.
- Это люди, ахг, - кисло произнесла тень, - Че делаем тут, эхг?
- Мы заблудились, вот машина, ээээ… мы, это, как его… - Вова почувствовал, что скоро наступит предел, и он свихнется.
- Сбор где? А. Сам чую, угх. Слышу, агх.
Далекий рык прокрался меж стволов и достиг их ушей. Потом нечто завизжало, по-видимому, прощаясь в жизнью. Неожиданно тень пригнулась, и перед лицом Саши повисло нефтяное бульканье с заполненными алым пламенем глазницами.
- Пшли вон, агх. Еще увижу, угх, съем.
Тут нефтяной вытянул длиннющую клешню и подхватил с земли голову Сизого, телепающую в воздухе идиотскими лапками. Голова захрипела, вращая глазами.
- А это че за хуйня?
- Сам ты хуйня! – икнул Сизый, приглядевшись к нефтяному, - Ууууу, еврей! Нефть нашу буржуинам продаете, падлы ебучие, рты вонючие.
- Нах! – хлюпнул нефтяной и, раскрутив бОшку по широкой дуге, швырнул в глубокую лужу фиолетового неба.
С криком «бля» Сизый опять улетел куда-то в лес.
- А вы, ыхг, еще здесь, уродцы?
Не дожидаясь продолжения беседы, Вован и Саня рванули прочь.
Ноги липли к чмокающей земле, во рту уже появился металлический привкус, ощутимо сгустившийся воздух с трудом проталкивался в глотку. Перед глазами у Саши всё слегка поворачивалось, потом замирало и опять слегка поворачивалось. «Это земля вертится», - неожиданно понял он. И ещё он понял, что уже не бежит, а барахтается, изо всех сил пытаясь хоть немного сдвинуться с места. Вова хрипел где-то рядом. «Тоже… застрял, - мелькнуло у Сани». А потом ещё вспомнилась лягушки, упавшие в молоко. Тут он решил не сдаваться, пока не взобьёт это хреново масло. Просто из вредности. И ещё некоторое время упёрто колотил лапками. Когда он совсем перестал соображать, выдираясь из остекленевшей атмосферы, ноги вдруг превратились в упругие пружины, воздух легко вдохнулся, наливая грудь неземным восторгом. Саня оттолкнулся от земли. Его выпулило выше и несколько раз перевернуло в воздухе. Саша захохотал и раскинул руки, чтобы развернуться и сделать тугой вираж над лесом.
- Я ДЕЛЬТОКРЫЛЫЙ ПАМАЛЁТ! – заорал над ухом Вовка, и вмазался лбом в плечо.
Гогоча, они закувыркались в воздухе.
- ЛЕТИМ? – задыхаясь от восторга, предложил Вован.
- ДА-А-А!!! – взревел турбинами Санёк.
- Любимый! – раздался визг с земли.
Они снизились, разглядывая Маринку в разодранном побуревшем платьице, заламывающую руки на просеке.
- Ты пойдёшь к ней? – с интересом спросил Саша.
- НЕ-ЕТ!!! – крикнул Вова, - ХА-ХА-ХА-ХА!
- А что с этими придурками? – вдруг вспомнил хвостатую ведьму Санёк, - Позырим?
- НАХУЙ! ХА-ХА-ХА-ЭА-ААА! – взвыл Вован.
И Саня тоже сложился от хохота в воздухе пополам.
- А КТО МЫ?
- А ХУЙ ЗНАЕТ!!!
- КУДА ТЕПЕРЬ?
- ТУДЫТЬ-РАСТУДЫТЬ-ЕЁ-В-КАЧЕЛЬ!
И, беспричинно ржа, они улетели в неизвестном направлении растаяли в предрассветных сумерках.
Под порозовевшим на востоке небом мрачно застыл в наступившем безветрии хвойный лес. Чуть слышно доносились крики и визги с поляны, набухали на листьях подорожника капли прозрачной росы, а ночные хищники спешили в свои норы, сжимая в зубах трепыхающуюся добычу. Неспешные ручьи несли с собой отражение неба, чтобы присоединить его к картине далекой реки, и по берегам, словно выглядывающие из шахты межконтинентальные ракеты, уставились в небо заточенные бобрами стволы.
Но, когда первый луч солнца, бритвенным лезвием резанул с края горизонта, поляна опустела. Остались лишь искалеченная коробка грузовика, тлеющее костровище, примятая трава, да уводящие прочь – в постоянную тень бурелома, на варварские проплешины вырубок - тропы и просеки.
2004г
|
|
|
) произведения по: [названию][автору][дате][оценкам]
